-- Да не то что тяжело -- муторно. -- Но ты особо-то не переживай, ничего вчера безобраз╜ного не было. Иван мучительно поморщился. -- Трепался, наверно!.. Гадский язык: обязательно натре╜паться! Ненавижу себя за это!.. Один раз, знаете, поехал на мельницу. А мельница у нас в другом селе, за пятьдесят километров. Смолол. Ну, выпили там с мужиками... И чего мне в башку влетело: стал всем доказывать, что я Герой Социалис╜тического Труда. -- О! -- Ну! Меня на смех, я в драку... Как живой остался! -- их человек восемь, мужиков-то. -- Да-а. А вчера что-то быстро ты захмелел-то? -- Да я же еще днем коньяк пил! С этим ворюгой-то. Ну и развезло -- ерш получился. А так-то не слабый... А чего я го╜ворил там? -- Где? У студентов? Рассказывал, как ты хорошо жи╜вешь. -- О-о!.. Вот же козел! -- Ну а как жизнь вообще-то? Если не трепаться... -- Да ничего живу... Нормально. Я не гонюсь за богатст╜вом. Мне бы вот ребятишек выучить -- больше ничего не надо. Ничего так-то -- все есть. Телевизор есть, корова есть. Свинья даже есть, хоть я их ненавижу, собак, -- прожорли╜вые. Все есть, я не жалуюсь. -- Иван, ты хотел про учителей рассказывать... Расскажи? Иван посмотрел на дверь купе... -- Ладно, -- сказал профессор, -- мы еще выберем время. Велика матушка-Русь! И на восходе солнца, и на заходе солнца, и бельм днем и ночью -- идут, идут, идут поезда. И куда только едут люди? Куда-то все едут, едут... Молоденький офицерик, от которого вкусно пахнет ма╜миным молоком, говорит миловидной соседке по купе: -- Все это хорошо, но это -- сплошная чувствительность. Мы сегодня -- не те. -- Но это же прекрасно, -- неуверенно сказала соседка. И прочитала: Будто я весенней гулкой ранью Проскакал на розовом коне. -- Не мужские стихи, -- проговорил жестокий лейте╜нант. -- Розовый конь -- это не из двадцатого века. Согласи╜тесь. Как тут не согласиться! И миловидная соседка пожимает плечами, что можно понять, как "пожалуй". Две дамы от души состязаются в любезности. -- Позвольте, разрешите, я полезу на верхнюю полку. -- Да нет, зачем же? Я могу туда прекрасно полезть. -- Но меня это нисколько не затруднит! -- Меня это тоже ничуть не затруднит. Что вы! -- Прошу вас, устраивайтесь внизу. Честное слово, меня ничуть не затруднит... -- Нет, пожалуйста, пожалуйста... Внизу на диване полулежит здоровенный парнина и, от╜ложив "Огонек" в сторону, с интересом слушает дам. А вот -- дядя... Вооружившись мешком и чемоданом, та╜ранит встречных и поперечных в проходе общего вагона. Ему кричат: -- Что же ты прешь, как на буфет! Дядя!.. -- Ну, куда? Куда? -- Эй!.. Можно поосторожней?! Дядя -- ноль внимания. Трудный опыт российского пас╜сажира подсказывает ему, что главное -- занять место. Мож╜но себе представить, что когда-нибудь все вагоны будут купейные, а если будут общие, то в них будет свободно... И что же будет? -- тоска зеленая! Едут, едут, едут... Спят... Читают... Играют в карты... Играют в домино... Рассказывают друг другу разные истории из жизни... Едят... Едят... Едят... Иван двинул с дороги письмо домой. "Здравствуйте, родные: теща Акулина Ивановна, дядя Ефим Кузьмич, тетя Маня, няня Вера, дед и детки: Валя и Нина! Во первых строках моего письма сообщаю, что мы живы-здоровы, чего и вам желаем. Пишу с дорога, поэтому еще конца нет. Едем мы хо╜рошо, но я по ошибке схватил купейный билет, но зато едем без горюшка. Едем по просторам нашей необъятной родины, смотрим в окно. Погода стоит хорошая -- градусов двадцать пять по Цельсию. Один раз ходили в вагон-ресторан. Взяли на первое -- по борщу, на второе -- бистроганов. Едет с нами один старичок профессор, очень хороший. Ну, были другие разные происшествия -- приедем, расскажем. Поедем мы через Москву. И вот этот самый профессор говорит, что когда приедем в Москву, то сможем у него остановиться хоть на сколь -- у него пятикомнатная квартира. Ну, Нюра поддержала это предложение, потому что ей охота посетить ГУМ. Я тоже наметил для себя кое-какие места, например, зоопарк. Если удастся, съезжу в крематорий. Об нас не бес╜покойтесь. Берегите детей. Иван". И вот -- Москва. По радио торжественно объявили: -- "Граждане пассажиры! Наш поезд прибывает в столи╜цу нашей Родины -- город-герой Москву!" Нюра и Иван заметно взволновались. Особенно Нюра. Профессор с интересом наблюдал за ними. -- Ваня!.. Глянь-ка, дом-то! Вань! -- вскрикивала Нюра. Ивану тоже страсть как интересно, но он сдерживал себя. И Нюру. -- Чего ты орешь-то? Чего орешь-то? -- Он даже посме╜ялся, пригласив взглядом и профессора -- тоже посмеяться вместе над Нюрой. -- Ну, дом... колоколенкой. -- Гостиница "Ленинградская", -- сказал профессор. -- Сколько этажей? -- спросил деловитый Иван. -- Черт его знает!.. Понятия не имею. Поезд остановился. Профессор и Иван с Нюрой вышли на перрон... Профес╜сор высматривал кого-то в толпе. -- Сын должен встретить, -- пояснил он. -- Иван, рас╜скажи ему про учительницу... Вообще поговори с ним, а то эти молодые ученые... решили, что они все знают... -- Тоже ученый? -- полюбопытствовал Иван, но только заради одной голой вежливости, потому что ему куда как важнее все, что вокруг него. -- Постоим тут, -- велел профессор. -- А то разминемся. Остановились в сторонке от потока. -- Народу-то, народу-то! -- все изумлялась Нюра. -- Миллионов десять живет? -- поинтересовался точный Иван. -- Или побольше? -- Понятия не имею! -- несколько даже гордо ответил профессор. -- Это наши ученые знают... Знают, а ничегошеньки сделать не умеют. Вавилон растет и растет. Вон он! О-о!.. Одна поступь чего стоит!.. Ужасно самовлюбленный народ... -- Профессор помахал рукой. -- Чую, батько! -- громко сказал высокий молодой чело╜век, выдираясь из людского потока. -- Наконец! -- сказал веселый, иронический профессор. Они поцеловались. Профессор представил сына: -- Сын. -- Иван, -- сказал сын. Иван тоже назвался: -- Иван. Профессор засмеялся. -- Нюра, -- сказала Нюра. И подала ладонь лодочкой. -- Это мои гости, -- пояснил профессор. -- Мать здорова? -- Относительно... -- Твои? -- Все в порядке. Хорошо съездил? -- Хорошо. Пошли, пошли, чего мы стоим? Пошли. -- Тебе звонили из... Трое наших затерялись в толпе. А "миллион народа" все двигался и двигался, говорил, кричал, толкался, торопился, нервничал... Хозяина и гостей в квартире профессора встретила до╜вольно толстая, круглолицая Мария Ивановна. Перецеловались, перезнакомились в прихожей... -- Проходите сюда! -- позвал размашистый, великодуш╜ный профессор. -- Иван!.. -- Да, папа? -- Не ты, Иван-гость. Ну и ты -- давайте сюда! Иван-сын, как у тебя день? -- У меня лекции. Я отпросился тебя встретить. -- "Лекции", "лекции", -- недовольно заметил профес╜сор. -- Поговорил бы лучше с живыми людьми -- это не со╜циологические столбики с цифрами... -- Социология -- это как раз живые люди, -- отрезал сын. -- Вечером мы с удовольствием поговорим. -- Вечером у вас Дом кино, театр, друзья... Послушал бы, правда. Иван, расскажи ему про учительницу... Где-то в одной из комнат затрещал телефон. Иван-сын скоро пошел туда. -- А ведь какая видимость деятельности! -- все ворчал профессор. Иван и Нюра не понимали: всерьез профессор чем-то не╜доволен или же это такая его манера говорить дома? -- Папа, тебя! -- позвал сын. Профессор пошел к телефону. Супруги Расторгуевы на малое время остались одни. -- Опять вылетел с языком? -- сердито, негромко загово╜рила Нюра. -- Чего рассказывал про учительницу-то? Про какую учительницу? -- Да это... про Федорову... -- Тьфу! Вот пропишут куда-нибудь в газету!.. Сказал -- рассказал такой-то. Чего рассказывал-то? Иван лихорадочно обдумывал положение. -- Ну, во-первых, можно сказать, что я был выпивши... Спьяну молол. Так? Потом, я говорил, что она получает сто рублей... Но я же забыл алименты! Сорок семь рублей али╜ментов. Сто сорок семь -- не такая уж это бедность. -- Дрова бесплатно привозют, -- подсказала Нюра. -- Налогов меньше. Телефон провели, а мне, допустим, фигу... -- Для чего он тебе, телефон-то? Иван сердился, что не понимают тонких извивов его мысли. -- Да здесь-то, для сравнения-то, надо чего-нибудь гово╜рить! Мало ли, что он не нужен, делай вид, что пропадаешь без телефона... -- А чего ты ему говорил-то? -- Та-а... -- Ванька, скажи! Я, может, чего-нибудь придумаю -- вы╜ручу тебя. Чего говорил-то? -- Ну, говорил, что я, необразованный человек, живу лучше ее... Ненормально, мол, это. Оно, так-то подумать -- ненормально, конечно. Она наших детишек учит, а живет хуже... Да я готов ей вскладчину допла... В комнату вошли профессор с сыном. -- Ну иди, иди, -- говорил отец. -- Ай да наука!.. Наи╜зусть на дом не задают? Иван-сын пожал плечами и вышел. Иван-гость и Нюра сидели на стульях прямо, неподвижно. -- Иван, Нюра... вы распрямитесь как-нибудь... Чувст╜вуйте себя свободней! Иван пошевелился на стуле, а Нюра -- как сидела, так и осталась сидеть -- в гостях-то она знала, как себя вести. Она только чуть улыбнулась и чуть кивнула головой. Профессор пошел на кухню. -- Они надолго? -- спросила Марья Ивановна. -- А что? -- наструнился профессор. -- Ничего, просто спрашиваю. -- Мне показалось -- не просто. -- Но я должна подумать, рассчитать... -- Изволь, они пробудут здесь две недели, -- спокойно сказал профессор. И даже не стал смотреть, как удивилась Марья Ивановна. -- Приготовь завтрак. -- Почему две недели? Они же куда-то дальше едут... -- Они едут на юг. А почему бы им не пожить две недели в Москве? У них это не так часто случается. -- Пожалуйста, пусть живут. Почему ты нервничаешь? -- Я? Нисколько. -- Только очень тебя прошу: води их по Москве сам, не проси Ивана -- ему действительно некогда. -- Я знаю, у него лекции. -- У него лекции, да, -- стала утрачивать спокойствие Марья Ивановна. -- Если тебе... Иван-гость осмелел в большой, обставленной книжными шкафами комнате. Прохаживался, смотрел книги. -- Не тронь! -- сказала Нюра. -- Чего? -- Сядь и сиди. Не лазий там. Чего ты там забыл? -- Книги смотрю... Что тут такого? Все культурные люди так делают. -- Культурные люди в чужом доме сядут и сидят. -- Ну и неправильно! Надо... развязней быть. Погово╜рить... -- Ты уж один раз поговорил... Говорун... -- Конечно. А то сидим, как аршин проглотили. Надо, чтоб мы людям не в тягость были... Чтоб интересно с нами было, -- учил Иван. -- Откуда только набрался! Возьми вот расскажи, как вы в прошлом годе от медведя чесали. Пусть люди похохочут... Вошел профессор, весело объявил: -- Сейчас будем завтракать! Нюра не шевельнулась. А Иван кивнул головой одобрил: -- Хорошее дело. -- Ну, так как вам Москва-то? -- Очень большая, -- вежливо сказала Нюра. -- Вавилон! Заметьте, однако: за последние годы рождае╜мость в городах упала в два раза. А прирост населения в пол╜тора раза увеличился. Опять отдувается деревня-матушка. Не хотим мы рожать в городе, и все тут. Нам некогда, мы заняты серьезной деятельностью!.. Охламоны. Марья Ивановна, собирая на стол, заметила с упреком: -- Не утомлял бы гостей, товарищ профессор. Сам же... -- Им это полезно знать. -- Сына упрекаешь за лекции, а сам... -- Это цифры ученых. Социология. -- Что же здесь плохого, если они знают эти цифры? Они этим занимаются... Они ставят перед обществом вопросы. -- Честные, деятельные люди перед собой ставят вопро╜сы, а не... В дверь в это время позвонили. Марья Ивановна пошла открывать. Вошел пожилой человек, по облику тоже профессор... Лысый. Поздоровался. -- Приехал? -- Приехал. -- Ну как? Полностью сельский человек? -- Не говорите! С собой даже привез... На сына набро╜сился -- за лекции... -- Предлагает ехать в деревню? -- с улыбкой спрашивал лысый профессор, снимая плащ. -- В народ? -- Теперь это надолго, -- вздохнула Марья Ивановна. Лысый профессор погладил лысину, вошел в комнату. -- Ну, здравствуйте, здравствуйте!.. С приездом. -- Лы╜сый уселся в удобное кресло, с улыбкой осмотрел хозяина. -- Как поживает деревня-матушка? Профессор-хозяин тоже изобразил обаятельную улыбку. -- А как себя чувствует Вавилон? Профессор-гость не снимал игривого тона: -- Ну, ему-то что сделается! Растет. Шумит. -- Нет, это не рост -- нагромождение, -- сказал хозя╜ин. -- Рост -- нечто другое... Живая, тихая жизнь. Все, что громоздится, то ужасно шумит о себе. -- Гуманитарии всякий раз забывают один простой и веч╜ный закон природы: тело не упадет, если сохранит ско╜рость... Не нам с тобой, Сергей Федорыч, дорогой, исправ╜лять этот закон. Будут расти, шуметь, строить. Постараются сохранить скорость. -- Садитесь, пожалуйста, -- пригласила хозяйка к столу. И тут Нюра совсем выпряглась. -- Спасибо, спасибо, -- сказала она. -- Мы утром чай по╜пили... -- Да вы что! -- воскликнул профессор-хозяин. -- Ну-ка, давайте... -- Да не беспокойтесь, мы где-нибудь в столовой... Даже Иван понял, что это уж слишком. -- Садись, что ты? -- Садитесь, пожалуйста, -- пригласила и хозяйка. -- Зачем же идти в столовую, когда можно дома? -- Мы в столовой-то, знаешь, сколько время потратим! -- убеждал жену Иван. -- А тебе интересней по магазинам похо╜дить, сама говорила. Нюра сдалась: -- Ну, можно закусить немного... Когда сели уже за стол (профессор-гость отказался, про╜сматривал записи, привезенные хозяином), пришла Люда, невестка, высокая, статная, очень красивая. Иван неприлич╜но открыто засмотрелся на нее. -- Это мои гости, -- сказал профессор-хозяин. -- Очень приятно. -- Людмила... как у тебя день? -- У меня с двух часов заочники. Профессор помрачнел. Замолчал. -- Ваня звонил? -- спросила Люда, не замечая, а может, не желая замечать, что свекор помрачнел. -- Он ушел на лекции. Люда с Марьей Ивановной ушли на кухню. -- Странный ты человек, Сергей Федорыч, -- заговорил профессор-гость. -- Ну а что ты предлагаешь? Как предлага╜ешь им поступить? -- Это ты странный!.. Я предлагаю! Я уже давно ничего не предлагаю. Попробовал бы я предложить!.. -- Ну, как же быть? -- На это мог бы ответить хозяин дома. Но таковых те╜перь в домах не бывает... Разве вот у них, -- Сергей Федорыч кивнул в сторону Ивана и Нюры. -- И то вряд ли. -- Частенько русские... домострой вспоминают. Стран╜ная тоска... В профессорском доме. Не находишь? -- Нет, не нахожу. Профессор-гость уткнулся в тетрадку. Гости -- Иван и Нюра -- не поняли, о чем шла речь. Иван аккуратно доставал ложечкой красную икру из вазочки и ел прямо так -- из ложечки же. И снова доставал. -- Вкусная штука, -- похвалил он, когда почувствовал на себе взгляд хозяина. -- Ешь, ешь, -- кивнул Сергей Федорыч. -- Это память о домострое. Редкая штука. ГУМ. Людская река растекается здесь на десятки проток. То за╜крутит у прилавка с носками, то увлечет в салон электропри╜боров... То вынесет на горбатый мостик, и тогда можно огля╜деться, передохнуть, прийти в себя. Ивану очень понравилось смотреть сверху, с мостика, на людей внизу... Но Нюра торопила. Куда торопила? Впрочем, она что-то покупала -- что-то такое Иван держал уже в руках, какую-то коробку. Нюра неутомимо перебирала, прикидывала на голову платки... Продавщицы ей делали замечания, Нюра не обра╜щала на них внимания. Ее очень увлекло это занятие -- пере╜бирать товары. Она прямо преобразилась вся. И куда дева╜лась ее деревенская робость, нерешительность! Она тащила Ивана все дальше и дальше... Они вместе трогали плащи, мяли рукава их, растягивали... Вместе загля╜дывали в бирочки, где указана цена... И шли дальше. В одном месте толпа растащила их в разные стороны... Иван забеспокоился... Стал кидаться туда-сюда, спраши╜вал людей, показывал руками, что потерял жену, крупная та╜кая женщина, с веснушками. Одни качали головой -- не видели... Другие улыбались... А один сердобольный молодой человек стал, как видно, объяснять Ивану, что надо пойти на радиоузел, сказать фа╜милию, имя, отчество жены, и там объявят по радио, и жена придет к фонтану... А профессор Сергей Федорыч в это время названивал по телефону в справочное Курского вокзала. Справочное все время было занято. -- Кошмар!.. -- застонал профессор. -- Целый час -- все занято. Профессор-гость, читая тетради хозяина, пояснил: -- Они кладут трубку на стол и читают детективные ро╜маны. А Иван стоял у фонтана в ГУМе и ждал... жену. Волно╜вался, как любовник. -- Нет, это черт знает что такое! -- взревел профессор-хо╜зяин. И бросил трубку. -- Это же, простите, не работа!.. -- Он встал и заходил по комнате. -- Это не неумение работать, это не-же-ла-ние работать! Ну, как же: она десять лет училась, ей вдалбливали в голову, что удел человеческий -- это беспоса╜дочный перелет Москва -- Владивосток... -- Старо! -- сказал профессор-гость. -- Это первенство мира по прыжкам в высоту, а тут кто-то хочет узнать, когда идет поезд "Москва -- Симферополь"! Фи! -- Сергей Федорыч всерьез разволновался. -- Ах ты, кудрявая, судьба обошла тебя, не повезло в жизни!.. Вот уви╜дишь, сейчас, если дозвонюсь, рявкнет: "Москва -- Симфе╜рополь" отходит в ноль целых..." И подумает: "Старый осел". -- А ты как-нибудь... молодым баритоном попробуй. Профессор опять подсел к телефону. Опять было занято. -- Так!.. -- Профессор тихо стал звереть. И неожиданно перешел от крика на тихий, зловеще-вкрадчивый голос: -- А ведь никто не догадался объяснить ей, что простое человеческое дело -- ответить, если спросили, -- и есть высокий долг... -- Видишь, у тебя получается -- баритоном-то. -- Пошел к дьяволу! -- Чего ты психуешь-то? Ну, занято... Один ты звонишь, что ли? В это время пришел Иван-сын. -- Вий пришел, -- сказал отец. -- Слушай, Вий, объясни мне, пожалуйста... -- В чем дело? -- Не могу дозвониться в справочное Курского вокзала. Все время занято... -- Когда нужны билеты? -- Ты хотя бы узнай... -- Когда нужны билеты? Их принесут сюда, на дом. -- На завтра. Иван-сын подсел к телефону, набрал номер... -- Сергей? Сережа, нужно два билета... Хотя подожди... У них сквозной до Симферополя? -- Нет. -- На завтра. Два билета. До Симферополя. Спасибо. -- Сын положил трубку. -- Завтра утром сюда принесут два би╜лета. От десяти до двенадцати. Старики молчали. Долго молчали. -- Так жить можно, -- не то шутя, не то серьезно сказал профессор-отец, -- блат кругом. -- И продолжал иным то╜ном: -- Иван, я серьезно прошу, поговори с деревенским че╜ловеком. Это очень умный, хитрый и в то же время какой-то поразительно доверчивый человек. Ведь это сегодняшняя Россия. -- Ну уж! -- воскликнул профессор-гость. -- Вся, сразу -- в одном Иване... -- О чем поговорить? О положении сельского учителя се╜годня? Но я больше его знаю об этом... -- О-е-е! -- Знаю, например, что подавляющее большинство учи╜телей в стране -- женщины. Могу назвать цифры... -- Не надо. Ну и что, что женщины? -- Это нехорошо. То есть не то что вовсе нехорошо, но желательно, чтоб мужчин-педагогов было больше. Не нужно же тебе объяснять, что для ребенка-мальчишки, положим, сказанное учителем-мужчиной совсем не одно и то же, что скажет учительница. Мы это знаем. -- Ну и что вы собираетесь делать? -- Пишем диссертации, -- не то в шутку, не то всерьез от╜ветил сын. -- Лихие ребята! -- Дальше, мы знаем, что общекультурный уровень тех же сельских учителей... Ну, как бы это... оставляет желать лучшего, что ли. И вовсе не потому, что они... Зазвонил телефон. Профессор поднял трубку, послушал и сказал: -- Его нет дома. Позвоните попозже... Итак, вовсе не по╜тому, что они не хотят его повышать, а... -- Меня просили? -- Да. Переживут. А почему же? -- Первое: огромная, иногда нелепая перегруженность в школе. Учителей, я имею в виду. Любовь местных властей общественную работу на селе сваливать на тех же учителей. Они и агитаторы, и организаторы, и участники художествен╜ной самодеятельности, и депутаты сельских Советов -- сло╜вом, актив. -- Не вижу ничего в этом плохого. -- Плохо то, что некогда книгу почитать, фильм посмот╜реть... Они падают от усталости. -- Третье? -- Третье: я бы увеличил им зарплату. Но из своего кар╜мана, сам понимаешь, я это не могу сделать. -- И все-таки, что же делать? Ведь им доверено будущее страны -- дети. Между прочим, никто из них -- я говорил со многими -- не пожаловался. Очень добрые, приветливые лю╜ди... Даже веселые. -- Это труженики. И потом, что же, они тебе, московско╜му профессору, станут жаловаться? Ты бы стал жаловаться, когда был молодым?.. Профессор-отец ничего на это не сказал. Не ответил. -- Папа, мы не помешаем, если соберемся сегодня у нас?.. -- Кто? Да нет... что же? Нет, конечно, не помешаете. Этот... волосатый -- придет? -- Профессор весь перекоре╜жился, перекосился -- изобразил, что играет на гитаре. Иван-сын ушел к себе в комнату, никак не отреагировав на выходку отца. -- Ах, славно! -- воскликнул профессор-гость. И хлопнул ладошкой по тетрадке. -- Много ты добра привез, Серега! Славные есть штучки. Профессор-хозяин посмотрел на него... Ничего не ска╜зал. Помолчал, задумчиво глядя на телефон... И сказал вдруг: -- А кумекают... эти-то. -- Кивнул в сторону, куда ушел сын. -- А? -- откликнулся профессор-гость. -- Эти-то? Куме╜кают. -- Кумекают. Славные, говоришь, есть штуки? -- Ах, славные! -- Профессор-гость ласково погладил тетрадку. В ту ночь профессору пришла в голову блистательная идея: устроить встречу студентов, какие остались на канику╜лах в Москве, аспирантов и преподавателей университета -- всех, кто способен насладиться музыкой живой русской ре╜чи, -- встречу с Иваном Расторгуевым. Собрать несколько человек -- "любителей словесности". В аудитории, где происходила бы встреча, во вступитель╜ном слове профессор сказал бы так: -- Уважаемые коллеги, друзья! Я пригласил вас на эту встречу вот с какой -- единственной -- целью: просто чтобы мы послушали одного из тех, кого мы называем языкотвор╜цем, хранителем языка. Собираются же слушать музыку!.. И собираются, и внимательно слушают бесчисленных кли╜куш с гитарами... Я уже говорил и писал, почему эти... "лов╜цы губок" привлекают к себе внимание. Если привлекает подделка, значит, есть тоска по настоящему, неподдельному. Так было, так есть. Мы очень много знаем, мы строим невиданный Вавилон... Мы оглушили себя треском машин, воем сирен... Мы, в своем упоении цифрами, полупроводниками, схемами, телевидением, мы, социологи, математики, нумизматики, мастера классической демагогии... мы уже давно не слышим, как говорит наш народ. Послушайте же! Еще в машине, когда ехали московскими улицами в уни╜верситет, профессор говорил Ивану: -- Рассказать?.. Ну, расскажи что-нибудь... О себе. Расскажи, как ты собираешься детей учить. Почему непременно надо учить. Расскажи, как ты обо всем этом думаешь, -- по╜лучится про жизнь. -- Можно Нюра тоже выступит? -- попросил Иван. -- Можно. -- Нет, я не буду, -- воспротивилась Нюра. -- Я не умею. -- Ну, посмотрим, как там будет... Только, Иван, дело-то в том, что это вовсе не значит -- выступать. Надо рассказать, как умеешь... Понимаешь ли? -- Все будет в порядке, -- заверил Иван. А еще раньше, в тот же день, утром, у профессора -- Сер╜гея Федорыча и его коллеги -- произошел серьезный разго╜вор. -- Почему? -- спросил Сергей Федорыч коллегу. -- Потому, -- стал внятно, жестко, но не зло пояснять лысый профессор, -- что ты его не знаешь. Не понимаешь. Не чувствуешь, выражаясь дамским языком. И не суйся ты в это дело. И не срамись: и себя подведешь, и парня... поста╜вишь в глупое положение. Не тот сегодня мужичок, Серега, не тот... И фамилия его -- не Каратаев. Как ты еще не устал от своего идеализма? Даже удивительно. -- Жалко, Лев Николаич помер -- послушал бы хоть. Тоже был идеалист безнадежный. -- В отношении мужичка -- да, был идеалист. -- Ну, и как же его фамилия? Мужичка-то нынешнего? Полупроводник Шестеркин? -- Не знаю. Я, видишь ли, не специалист здесь, в отличие от... некоторых. Наверно, не Шестеркин, но и не Каратаев. И не Сивкин-Буркин. Не смеши, Серега, народ честной, не смеши. -- Посмотрим. И вот вышел Иван на трибуну... Профессор и Нюра сидели за столом. Лысый профес╜сор -- в зале. -- Уважаемые товарищи! -- громко начал Иван. -- Меня Сергей Федорыч попросил рассказать вам... как я думаю про жизнь. Я хорошо думаю, товарищи! В зале засмеялись. -- Я родился в крестьянской семье... Нюра -- тоже в крестьянской. Значит... воспитывались там же, то есть в крестьянской семье. Я окончил шесть классов, Нюра прихватила восьмилетку. За границей не были... В зале опять засмеялись. -- Что он делает? -- негромко спросил профессор Нюру. Нюра, очень довольная, сказала: -- Выступает. А что? -- Я по профессии механизатор, тракторист. Норму... -- А Нюра? -- спросили из зала. Нюра привстала и сказала: -- Я доярка, товарищи. Свою норму тоже выполняю. -- Даже перевыполняет, -- продолжал Иван. -- На сколько про`центов?! -- опять выкрикнул веселый молодой человек, очень волосатый и не злой. -- Проце`нтов, -- поправил Иван. -- Нюся, на сколько процентов, я забыл? Нюра опять привстала. -- На тридцать-сорок. -- На тридцать-сорок, -- сказал Иван. -- Вот гляжу на вас, молодой человек, -- тоже весело и не зло продолжал Иван, глядя на гривастого парня, -- и вспомнил из молодос╜ти один случай. Я его расскажу. Была у меня в молодости кобыла... Я на ней копны возил. И вот у этой кобылы, звали ее Селедка, у Селедки, стало быть, -- Иван наладился на этакую дурашливо-сказочную манеру, малость даже стал подвы╜вать, -- была невиданной красоты грива. А бригадиром у нас был Гришка Коноплев, по прозвищу Дятел, потому что он ходил всегда с палочкой и все время этой палочкой себя по голенищу стукал, и вот этот самый Дятел приезжает раз в бригаду и говорит: "Ванька, веди сюда свою Селедку, мы ей гриву обкорнаем. Я видел в кино, как сделано у коня товари╜ща маршала на параде". Привел я Селедку, и мы овечьими ножницами лишили ее гривы. Стало как у коня товарища маршала. Но что делает моя Селедка? Она отказывается на╜девать хомут. Брыкается, не дается... Хоть ты что с ней делай. Уж сам Дятел пробовал надевать -- ни в какую! Кусается и задом норовит накинуть... Что делать? А был у нас в деревне дед Кузя, колдун. Мы -- к нему. Он нам и говорит: "Отпусти╜те ее на волю на недельку... Пусть она одна побудет, привы╜кнет без гривы-то. На кой, -- говорит, -- черт вы ей гриву-то отхватили, оглоеды?" Вот, товарищи, какой случай был. Те╜перь насчет... -- Почему кобылу звали Селедкой? -- спросили из зала весело. Опять гривастый спросил. -- Почему Селедкой-то? А -- худая. Худая, как селедка. Там только одна грива и была-то. Засмеялись. И профессор тоже невольно засмеялся. И покачал голо╜вой. Нюра наклонилась к нему, спросила: -- Ну, как -- ничего? -- Ничего, -- сказал профессор. -- Хитер мужик твой Иван. Хорошо выступает. Нюра была польщена. -- Он умеет, когда надо... -- Иван, -- спросил профессор Сергей Федорыч, когда ехали в машине из университета оба профессора, Иван и Нюра, -- скажи, пожалуйста, зачем ты про кобылу-то расска╜зывал? Про Селедку-то... Лысый профессор громко засмеялся. Иван улыбнулся... -- Да повеселить маленько людей. Меня еще дед мой учил: как где трудно придется, Ванька, прикидывайся дурач╜ком. С дурачка спрос невелик. -- А тебе что, трудно пришлось? -- Да не то чтоб уж трудно... Я же не знал, что они улы╜баться начнут. А что, плохая история? С кобылой-то. -- Славная история, Иван! -- воскликнул лысый профес╜сор. -- Славная. Жалко -- про Вавилон еще не поговорили. -- Про какой Вавилон? -- спросил Иван. -- Про город. Есть, видишь ли, люди, которым очень не нравится город... -- Не город, -- поправил профессор Сергей Федорыч, -- а Вавилон. Надо быть точным, даже если... передергиваешь карты. -- Вавилон, -- согласился лысый профессор. И перевел Ивану: -- Вавилон -- это большой-большой город. И вот есть люди... -- Большой-большой недостроенный город, -- опять уточнил Сергей Федорыч. -- Да. Так вот, есть люди, которые прекрасно устроились в этом Вавилоне, с удобствами, так сказать, но продолжают всячески поносить... -- Нет, -- резко сказал Сергей Федорыч, -- это... Так нельзя. Это шулерство. Ты хочешь спросить Ивана: нравится ли ему город? -- Не совсем так... -- А как? -- А мне так нравится! -- воскликнула Нюра. -- Мне тоже нравится, -- сказал Иван. -- Зря вы спорите, товарищи. Жить можно. Чего вы? Профессора засмеялись. Из Москвы Иван двинул домой второе письмо. "Уважаемые родные, друзья! Пишу вам из Москвы. Нас здесь захватил водоворот со╜бытий. Да, это Вавилон! Я бы даже сказал, это больше. Мы живем у профессора. Один раз у них вечером собиралась мо╜лодежь. И был там один клоун. Это невозможно описать, как он выдрючивался. С Нюрой чуть плохо не стало от смеха. Кое-что я, может, потом скажу. Выступал также в универси╜тете. Меня попросил профессор рассказать что-нибудь из де╜ревенской жизни в применении к городской. Я выступал. Кажись, не подкачал. Нюра говорит, хорошо. Вообще, время проводим весело. Были в ГУМе, в ЦУМе -- не удивляйтесь: здесь так называют магазины. В крематорий я, правда, не сходил, говорят, далеко и нечего делать. Были с профессором на выставке, где показывали различные иконы. Нашу бы бабку Матрену туда, у ей бы разрыв сердца произошел от праздника красок. Есть и правда хорошие, но мне не нравит╜ся эта история, какая творится вокруг них. Это уже не спрос на искусство, а мещанский крик моды. Обидно. Видел я так╜же несколько волосатиков. Один даже пел у профессора пес╜ню. Вообще-то ничего, но... профессора коробит. Меня тоже. Сегодня в 22.30 отбываем на юг. Иван". И вот -- юг. Иван объяснился для начала с директором санатория. В его, директорском, кабинете. -- Как -- с вами? -- не понимал директор. -- У вас же только одна путевка. -- Больше колхоз не дал... Не было. -- Так зачем же было ее везти с собой? -- А что же?.. Я один буду по санаториям прохлаждаться, а она дома сидеть? Несправедливо. Ей же тоже охота хоть раз в жизни на море побывать. -- Вы что, серьезно? -- не понимал директор, крупный, толстый, в дорогом светлом костюме. -- Вы не разыгрываете меня? -- Кто -- я? Бог с вами! -- А где ваша жена? -- А вон! -- Иван показал на окно. -- Вон она сидит. Директор подошел, посмотрел вниз. Во дворе санатория, у фонтана с каменными лебедями, сидела Нюра. Директор прошелся по кабинету. -- Вы сделали большую глупость. -- Почему? -- Ее придется отправлять назад... -- Почему? -- Иван с этими своими "почему" способен был вызвать раздражение. И он вызвал раздражение. -- Да потому! Почему... Потому, что так никто не посту╜пает: взять одну путевку и везти с собой еще жену. -- Но ей же тоже охота... -- Что вы дурачка-то из себя строите? Чего дурачка-то строите? -- Почему? -- А где она жить будет? -- Со мной. -- Да как -- с вами-то? Как? -- Но мне же положена одна комната... -- Так... -- Поставим раскладушку... Директор в изумлении хлопнул себя по ляжкам. -- Феноменально! А тещу вы не могли прихватить с со╜бой? -- Не трогайте мою тещу! -- обиделся Иван. Обиделся и осердился: -- Такую тещу, как у меня, -- поискать! И нечего ее трогать. -- Идите устраивайтесь, -- тоже осердился директор. -- Ни о каких раскладушках, конечно, не может быть речи. Иван растерялся... Долго молчал. -- А куда же она? -- Куда хотите. Вы что, думали, здесь Дом колхозника, что ли? Ивану пришла в голову какая-то, как видно, толковая мысль. -- Счас, одну минуточку, -- сказал он. -- Я к жене схо╜жу... -- И вышел. -- Ну? -- спросила Нюра. -- Уперся... Слушать не хочет. -- Да ты попроси хорошенько! Скажи, мол, издалека при╜ехали... -- Просил всяко! Не могу, говорит. Это... чего я подумал: может, сунуть ему? Рублей двадцать... -- Ну-ка да не возьмет? -- Да возьмет, поди, куда он денется? Или мало -- двад╜цать? -- Да хватит! -- Может, четвертак? Ведь месяц почти жить... -- Ну, дай, черт с им! Только уж пусть он получше комна╜ту-то подберет. Побольше. -- Ну, сделает, наверно!.. -- Хорошо бы, если б из окошка-то вот этот бы фонтан видно было. Прямо глаз не оторвать -- до того глянется. Хо╜рошо-то как здесь. Господи! Рай. -- Вот черт, понимаешь... -- стал мучиться Иван. -- Чего ты? -- Не умею я давать-то... Не приходилось. -- Сунь ему в руку... -- Сунь! Тут кто кому сунет: я ему или он мне... как су╜нешь... -- Ну, парень!.. Как же теперь? Надо как-то выходить из положения. -- Пойдем вместе? -- сказал Иван. -- А я-то чего там? -- Ну, я, может, похрабрей буду. -- Да хуже только: так -- с глазу на глаз, а так -- свиде╜тель. Иди, не бойся. Ну, не возьмет -- не возьмет: в лоб не ударит. -- Да если б ударил-то -- это бы полбеды, а то потянет за взятку-то. Отдохнешь... в другом месте, елки зеленые. Бу╜дешь там заместо отдыха... печки-лавочки делать. -- Как же быть-то? -- Погоди, счас, может, насмелюсь... Черт, никогда с этим не приходилось! Шофера, те привычные... Ладно, пошел. В кабинете директора, когда туда опять вошел Иван, си╜дела некая милая женщина, по виду врач. -- Подождите минутку, -- сказал директор Ивану. Иван понял так, что надо подождать здесь, в кабинете. И присел на стул. Женщина-врач посмотрела на Ивана... И решила, что при нем можно рассказывать свое. -- Я говорю, но послушайте, укол всегда болезнен. Нет, говорит, присылайте другую сестру. Иначе буду жаловаться. Представляете? Что в таком случае... -- Минутку, -- сказал директор. И повернулся к Ива╜ну. -- В чем дело? Что у вас еще? Я же вам сказал: идите уст╜раивайтесь. -- Вы беседуйте, беседуйте, -- вежливо молвил Иван. -- Я подожду. -- Нина Георгиевна, зайдите, пожалуйста, через... десять минут. Мы вот с товарищем тут... -- Хорошо. Женщина вышла. Директор изготовился, видно, говорить строго. -- Слушаю. Иван подошел к столу, посмотрел на директора -- в глаза ему в самые -- и выложил на стол ассигнацию в 25 рублей. -- Сойдемся? Директор... молчал. -- Что? -- спросил Иван. -- У меня больше нету: осталось здесь пожить и на обратную дорогу. Директор посмотрел на бумажку... Потрогал ее. -- Я бы больше дал, нету, -- еще сказал Иван. -- Ладно, -- решил вдруг директор. Встал. -- Устрою твою жену. А деньги возьми. -- Да без этих-то я обойдусь!.. -- запротестовал Иван. -- Бери! Директор засмеялся. -- Что? -- спросил Иван. -- Возьми деньги, -- велел директор. -- Откуда приеха╜ли-то? -- С Алтая. -- Иван вышел на балкон и крикнул Нюре: -- Заходи! Нюра подошла ближе к балкону и спросила негромко, но так, чтоб Иван -- на втором этаже -- слышал: -- Взял? -- Потом. Счас я иду к тебе. В бассейне, где били вверх струйки воды, плавали камен╜ные лебеди. И вот вышли они к морю!.. -- А народу-то! -- заорал Иван. -- Не ори, -- сказала Нюра. И засмеялась. Они подошли к воде... Иван скоренько разделся до тру╜сов. Нюра пока не стала, присела пока так, на камушки. -- Море, море!.. -- сказал Иван вдохновенно, оглядел, за╜чарованный, даль морскую, залитую солнцем... Подкрался к шаловливой волнишке, сунул в нее ногу и вскрикнул: -- А холодная-то! -- Холодная? -- испугалась Нюра. Иван засмеялся. -- Я шучу. Молоко парное!.. Раздевайся. И третье письмо написал Иван -- с моря. Оно начина╜лось словами: "Здравствуйте, дорогие мои! Стою на берегу моря! Если смотреть прямо -- будет Тур╜ция. Справа и слева от меня -- голые счастливые люди. Да и сам я -- в одних трусиках щеголяю. А Нюра смеется, ду╜рочка..." 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского