ля того и счетчик поставлен, чтоб не ездить бесплатно... Потом Вера все-таки полезла на продавленное сиденье. Сережка, плюхнувшись рядом, растроганно пообещал: -- Мы обязательно отдадим!.. Сегодня же!.. Мы просто как-то не подумали... -- Надо встретить, -- сказал шофер. -- Зря ведь не напишут: радуйся, ты спасен... Вдруг специалист какой-нибудь прилетает? -- Это -- мысль! -- подтвердил Павлик. -- Вот я и говорю -- надо же встретить! Чтоб не мотался по городу, время не тратил... Иногда и минута решает. Летом у меня девчонка пуговицу проглотила. Я -- на дежурстве, с девчонкой теща нянькалась, так от ужаса память потеряла... И неизвестно, чем бы все кончилось, если б посторонние люди не успели в больницу отвезти... Опоздай на минуту -- все! Тронув с места машину, шофер привычно крутанул рукоятку на счетчике. И немедленно выскочила цифра "10" -- гривенник. Бойко работал счетчик. Независимо от тряски. Наверное, шофер подметил выражение их лиц. -- Не бойтесь, не разорю... Вон на том углу, -- он показал рукой, -- быстро вылазьте! -- Вы что... раздумали?! -- Сережка даже привстал. -- Раздумал, -- сказал шофер. -- Сверну к городскому аэровокзалу, пассажира возьму. Там всегда очередь... А вас подсажу как попутчиков. Переживем временные трудности. 5 Такси рывками двигалось по запруженным, задыхающимся от транспорта улицам. И впереди и по бокам шли впритирку машины; хрипели перегретые моторы; окна "волги" оплескивало клубящейся копотью. Рядом с шофером теперь сидел молодой человек, вероятно -- путешественник и альпинист. Он был одет в брезентовую штормовку, на ее спине были нарисованы три горные вершины с надписью "ПАМИР". Альпинист держал в руке букет гвоздик, закупоренный в целлофан. Изнутри букет запотел. За окном "волги", почти вплотную, промелькнуло рубчатое, гигантское колесо грузовика. Альпинист невольно отшатнулся: -- Вы не слишком гоните? -- Нормально, -- ответил шофер. -- Мы можем не торопиться. У меня достаточно времени. -- И отлично, -- сказал шофер. Он пригнулся к баранке, глаза были прищурены, лицо напряженно заострилось. Стоило впереди оказаться свободному пространству, хотя бы узенькой щели среди ревущих автомобилей, как шофер бросал туда машину. И снова выискивал взглядом пустой пятачок, чтобы прорваться к нему... -- Я так планирую время, -- настойчиво продолжал альпинист, -- чтоб всегда оставался резерв! -- И правильно, -- согласился шофер, выжимая педаль газа. Машина вильнула змейкой и оставила позади заляпанный самосвал, ошалело громыхающий цепями. -- ...Иначе, знаете, возникает ненужный риск! -- Совершенно согласен. -- Но мне кажется, вы торопитесь! -- Что вы, -- сказал шофер. -- Хотите посмотреть, как я тороплюсь? -- Не надо! Зачем это? Тем более, что в машине -- дети... -- Я про них не забываю. -- Шофер подмигнул в зеркальце. -- Как, ребята, не очень я тороплюсь? -- Идем средне, -- отозвался Сережа. -- При таком движении не разгонишься, -- вздохнул Павлик. Вера чуть улыбнулась: -- А поднажать не мешало бы... -- Это зачем еще?! -- командирским голосом спросил альпинист. -- Не успеем по радио объявить. Мы совсем незнакомого человека встречаем и, если не объявить, так и не найдем... -- Вот всегда у нас так, -- сказал альпинист. -- Ничего заранее не подготовим, и получается бедлам. Обязательно ищем приключений на свою шею. Шофер, обгоняя очередной самосвал, с охотой поддержал его: -- Заранее приготовиться -- милое дело. -- Меня вот горы научили. -- Альпинист, оберегая букет, держал его перед собой, как свечку. -- Там, знаете, спустя рукава не походишь! -- Это точно. -- Там, знаете, разок проморгал -- и костей не соберешь! -- И много бывали в горах? -- Достаточно. Опыт имею. -- Это хорошо, -- сказал шофер. -- Это полезно. Горы действительно учат. Вот, помнится, работал я на одной трассе. Есть такая веселая трасса -- от Хорога до города Ош. И вот лезут туда туристы. Ищут, как вы правильно выразились, приключений на свою шею. В горы идут жизнерадостно. Песни поют. Веревки через плечо. Палки несут такие, с наконечниками... -- Это альпенштоки. Специальное снаряжение. -- Вот, вот. А обратно сползают без песен. Кто хромает, кто за поясницу схватился. Зеленые, как марсиане. Хлопот они нам доставляют -- ну, хуже саранчи. Людям работать надо, а вместо этого -- спасай туристов. -- Альпинист пошуршал целлофаном. -- Бывает. Не перевелись, знаете, легкомысленные типы. -- Вот, вот. Мы уже заранее определяли, кого спасать будем. Если на спине горы нарисованы -- так и знай, потащим с первого же перевала. Альпинист плотней привалился к дерматиновому сиденью. Покатал желваки на скулах. Скулы у него были мужественные. -- Ну, это еще не показатель! -- Конечно, -- с теплотой в голосе подтвердил шофер. -- Это детали. А в целом вы совершенно правы. Горы -- они учат... И если уж горы ничему не научили, можно на человека рукой махнуть. Альпинист больше не высказывался. Сидел прямой, неприступный, и новенькая его штормовка, еще необмятая, топорщилась жестяными складками. -- -- Такси наконец вырвалось за кольцевую дорогу; автомобильная толчей осталась позади; все быстрей замелькали, сливаясь в текучую желтую полосу, березовые рощицы за окном. А у горизонта, над сизой гребеночкой леса, было видно, как взлетают и заходят на посадку самолеты. Еле заметное пятнышко, двигавшееся в блеклом небе, вдруг слепяще вспыхивало, подобно зеркальцу, пускающему солнечный зайчик. Это солнце отражалось в плоскостях самолета, когда он делал разворот. Шофер постучал пальцем по циферблату часов, оглянулся: -- Пожалуй, не удастся по радио объявить. Если сядет без опоздания, только-только подоспеем... Вера ахнула: -- Что вы!.. Все пропало тогда! Все пропало! -- Сережа, прочисти горло, -- посоветовал Павлик. -- Ты собирался кричать у самолета. -- Перестаньте вы! Думайте, что предпринять! -- Он количеством шуток славится, -- сказал Сережка. -- А не качеством. -- Я спрашиваю, что делать теперь?! Павлик протер окно, полюбовался стремительно летящим пейзажем, затем промолвил: -- Конечно, я бы мог выручить... -- Чего ж ты тянешь?! Выкладывай!! -- Но это в последний раз. Где справедливость, люди? Все, например, слышали разговор о разрисованных спинах... Впереди хрустнул целлофан. Затылок у альпиниста напрягся и побагровел. Но альпинист все-таки имел выдержку, не оглянулся. -- Все слышали, -- продолжал Павлик, -- а мозгами никто не пошевелил. Один я отдувайся. -- Павлик, рискуешь! -- предупредила Вера. -- Короче говоря, нужна баночка с краской. И предмет вроде бумажного листа или картонки... Шофер снова подмигнул в зеркальце: -- Это мы найдем! Мозги у тебя варят!.. -- А кто оценит? -- вздохнув, сказал Павлик. -- Сам себя не похвалишь -- так и умрешь без доброго слова. 6 По стеклянной галерее, ведущей от аэродромного поля, шли пассажиры. Несли привядшие букеты роз, пухлые незастегивающиеся сумки, дырчатые фанерные ящики, пахнувшие яблоками. Но больше всего с этим южным рейсом прилетело дынь. Продолговатые, как дирижабли, пятнисто-золотые, дыни тяжко покачивались в авоськах, ехали на плечах, а то и в объятиях пассажиров двести сорок второго рейса. А у выхода из галереи стояли Вера, Сережка и Павлик. Сережка выставил перед собою картонку, извлеченную, вероятно, из багажника "волги", -- картонка была в царапинах и мазутных пятнах. Свежими белилами на ней было начертано: МЫ ОТ ОЗЕРОВА Идея Павлика поражала простотой и надежностью. Кем бы ни оказался прилетевший Саша, он не мог проследовать мимо... Они ждали. Они приготовились к тому, что окажутся в центре внимания, услышат недоуменные вопросы, шуточки, одобрительные возгласы. Ибо не каждый день в аэропорту происходит такое. И не каждому человеку придет в голову подобная идея. Они ждали с великим азартом и нетерпением. Но события почему-то развивались вяло. Нельзя сказать, что пассажиры совсем не интересовались необычным плакатом. Подошел, например, с дыней в обнимку, жизнерадостный дяденька и пожелал узнать: не хоккейный ли Озеров имеется в виду? То есть не народный ли артист, комментирующий матчи? Встревоженная старуха, одетая во все черное и шелковое, спросила, как добраться до метро. Но большинство пассажиров проходило мимо, не замедляя шага, не проявляя особого интереса. Может, их укачало в этом рейсе. А может быть, на свете теперь столько неожиданностей, что люди удивляются все реже и реже. Последними торопливо процокали каблучками две стюардессы. Не тащили они фруктов и разбухших сумок, но выглядели еще более усталыми, чем пассажиры. Вероятно, у них был не первый рейс за этот день. И стюардессы уж совершенно не обратили внимания на плакат. Сережка опустил картонку к ногам. -- Гениальная идея не сработала... -- У тебя есть получше? -- спросил Павлик. А Вера все вглядывалась в дальний конец галереи, все надеялась, что там появится кто-то опоздавший... -- Он должен был подойти! Не мог он лететь к Озерову и не знать его фамилии! Ничего не пойму... -- А если он неграмотный? -- обозлился Сережка. -- Врач-то? Специалист? -- Откуда нам известно, что летел врач?! Летел старикан какой-нибудь! -- Труха и пшено! -- сказал Павлик. -- Неграмотных теперь меньше, чем академиков. Я другого не понимаю... В телеграмме написано: "встречай". Стало быть, прилетевший надеялся, что его встретят. Он должен был оглядываться. Искать. Головой вертеть. -- Он подумал, что Озеров опоздал! -- не унимался Сережка. -- Все равно, он сразу не ушел бы! А тут и на секунду никто не задержался! Обмахиваясь фуражкой, к ребятам спешил таксист. Поначалу он тоже не поверил: -- Неужто прозевали?! -- Получается, что прозевали, -- уныло согласилась Вера. -- А ты рейс-то правильно запомнила? Не перепутала? -- Память у нее электронная, -- хмурясь, сказал Сережка. -- Мы в чем-то другом ошиблись. Он нерешительно протянул шоферу картонку, ставшую теперь ненужной. Вера отдала банку с белилами. Все понимали, что ждать больше нечего. И все-таки стояли в этой дымной от солнца, пустой галерее. -- Павлик, подумай! -- жалобно сказала Вера. -- Дудки. Имейте совесть. -- Ты шахматист, у тебя логика! -- Я поэт, -- сказал Павлик. -- Сочиняю стишки, никому не мешаю... -- Ладно, ты поэт. Тогда у тебя -- фантазия! -- Еще Пушкин отметил, что поэзия должна быть глуповата. -- Неужели? -- спросил Сережка. -- Ай-яй. -- Павлик, рискуешь! -- закричала Вера, потеряв терпение. -- Я вижу, что у тебя мысли! Выкладывай немедленно, показушник несчастный!.. -- Одни грубости на уме, -- сказал Павлик. -- Ну ладно, ладно... Только имейте в виду: я устал напрягаться. Итак, почему мы решили. что прилетит обязательно человек? -- А кто? -- рявкнул Сережка. -- Верблюд?! Павлик состроил страдальческую гримасу. -- Сережа, больше не заикайся о качестве шуток... В самолете мог прилететь какой-нибудь предмет. Сверток. Посылка. А телеграмма послана затем, чтобы Озеров приехал и забрал. Напряженно поразмышляв, Сережка спросил: -- У кого забрал? -- Стюардессы!! -- вскрикнула Вера. 7 Кто знает, может, стюардессы давно бы исчезли, затерявшись в служебных кабинетах аэропорта. Их лиц ребята не запомнили, а на все прочее у стюардесс, как известно, существует ГОСТ -- государственный стандарт. И девушек одинакового роста, в одинаковых курточках, в одинаковых пилотках набекрень встретились бы десятки, если не сотни... Помощь подоспела случайно. Ребята мчались мимо багажных транспортеров, мимо буфетов и газетных киосков, повернули на лестницу, ведущую в нижний этаж -- и с ходу затормозили. На лестнице -- с необъятным рюкзаком на спине, с целлофановым букетом перед собой -- топтался знакомый альпинист. Он преградил стюардессам дорогу. Громко и обиженно он говорил: -- Мы лишний час провели бы вдвоем! Валентина, мне кажется -- ты нарочно поменяла рейс! Это, в конце концов, неблагородно! -- Господи, ну сколько повторять? Так вышло... -- отвечала ему скуластенькая, темноглазая стюардесса, придерживая за локоть подругу. -- Лида, подтверди ты ему... -- И не могла предупредить? Кто тебе поверит, Валентина! Я ведь случайно приехал раньше! А если бы не приехал? -- Ты же предусмотрительный. -- Мы потеряли бы этот час! И я, как глупец, ждал бы у самолета! Мне кажется, ты находишь в этом удовольствие! -- Ну, перестань. -- Она нахмурилась. -- Опять сцена у фонтана. Мы дико замотались сегодня, пожалей, будь человеком... Вон люди смотрят. Альпинист неуклюже, как медведь на дыбках, обернулся к ребятам и шоферу. -- Вы? В чем дело?.. Я неправильно рассчитался? -- Претензий нет, -- сказал шофер. -- Мы, собственно, вот к девушкам... Нет ли, девчата, какой-нибудь посылочки из Душанбе? -- Что еще за посылочка?! -- каменея лицом, спросил альпинист. -- Ты с ним знакома, Валентина? -- Да н-нет, не знакома... -- Очень странно! Это таксист, который меня привез... Что у вас общего? -- Мы разыскиваем посылку, -- объяснил шофер. -- Была из Душанбе телеграмма насчет вашего рейса... -- А посылка для Озерова! -- сказала Вера. Скуластенькая Валентина сняла с плеча голубую фирменную сумку, покопалась в ней и вытащила небольшой пакет, завернутый в газетную бумагу. Прочла написанную карандашом фамилию. -- Это вы -- Озеров? -- Нет, -- улыбнулся шофер. -- Я, в общем-то, посторонний. Вот ребята от него приехали. Соседи. -- А где же он сам? -- Он в больнице. Не смог встретить. Валентина повертела в руках пакет. Переглянулась с подругой. Какое-то замешательство возникло у обеих. -- Да вы не сомневайтесь, -- сказал шофер. -- Все правильно. Доставим по назначению. -- Мы и рады бы не сомневаться... -- нерешительно произнесла Лида, краснея. -- Да нас предупредили, что это -- лекарство. Дорогое и очень редкое! -- Правда, -- кивнула Валентина. -- Понимаете, тот человек -- ну, который к самолету прибежал -- жутко над ним трясся. Не потеряйте, просит, не перепутайте ради бога! Я, мол, срочную телеграмму отправлю, Озеров придет обязательно!.. -- Озеров без сознания лежит, -- сказала Вера. -- Он даже и телеграмму не смог получить! -- ляпнул Сережка. Сережка мыслил прямо и незатейливо. Ему казалось, что чем подробнее информация, тем лучше. Простота святая. Поддернув за лямки рюкзак, альпинист раздельно произнес: -- Оч-чень интересное кино получается! -- и оглядел всех по очереди, будто пересчитал. А Валентина все вертела в руках обвязанный бечевкой пакет. -- Как быть, прямо не знаю... Мы уж решили -- командиру доложимся. Нам и вообще-то не полагается брать никаких посылок, а тут... -- Но ведь все выяснилось! -- нетерпеливо проговорил Сережка -- и вдруг осекся под упорным, тяжелым взглядом альпиниста. -- Ничего не выяснилось, -- сказал альпинист. -- Наоборот. Чем дальше в лес, тем больше дров... Валентина, тот человек из Душанбе кому-нибудь известен? -- Не знаю... Мне неизвестен. -- Он документов не предъявлял? -- Да где там! Перед отлетом прибежал, в последние минуты... -- Так я и думал... Что ж это выходит, а? Отправитель неизвестен. Получатель не явился. И даже телеграммы не видел. Эту телеграмму соседские ребятишки прочитали, хотя чужим людям телеграммы не выдаются!.. -- Жуткая какая история, -- сказал шофер. -- Да, интересное кино! Все сделано так, что и концов не найдешь. Шофер -- посторонний. Ребятишки -- малолетние, беспаспортные. И к ответственности привлечь некого. Подняв на него внимательный взгляд, шофер вздохнул и посочувствовал: -- А трудно вам будет в горах-то. Очень трудно! -- Ничего. Я, знаете ли, подготовился. Кое-какие сведения о Памире имею и вполне догадываюсь, что за лекарства можно оттуда вывозить. Особенно -- нелегальным путем! -- Что ты болтаешь?! -- испуганно сказала Валентина. -- Этот шофер, девочки, уверяет, что он посторонний. Так? А он подыскивал пассажира именно в этот аэропорт. Чтобы случайно тут оказаться... Потом он якобы случайно берет на углу попутчиков. Вот этих пацанов. И вдруг выясняется, что они знакомы, что у них общее дельце! Потом он нечаянно проговаривается, что раньше работал на Памире. Уж слишком много случайностей, знаете ли! -- Сережка больше всего уважал справедливость. И еще -- личную храбрость. Он медленно и неуклонно стал подвигаться к альпинисту, занимая фронтальную позицию. Пусть Павлик говорит, что не всегда надо действовать напролом. Но порою ничего другого не остается, как доказывать правоту прямо в лоб. -- Подождите! -- нервно закричал Павлик. -- О чем разговор?Ведь известна больница, где лежит Озеров! Адрес Озерова! Да и мы скрываться не собираемся! Шофер пристроил к ногам картонку, полез за пазуху, вытащил из внутреннего кармана паспорт и водительские права. -- Вот. Запишите фамилию. Место работы. -- Валентина, не связывайся! -- предостерег альпинист. -- Слышишь?! Пусть Лида отнесет эту контрабанду начальству, а нам еще нужно поговорить. Идем! Вот, кстати, тебе цветы... Из-за суматохи даже вручить забыл. Валентина не взяла запотевший букет -- руки были заняты. Она поправляла бечевку на злополучном свертке. Очевидно, сверток перевязывали наспех, бечевка ослабла. И тут под пальцами Валентины она соскользнула совсем. Край бумаги оттопырился, и стало видно, что внутри лежит тусклый грязноватый камень, похожий на обломок асфальта. Кой-где к нему пристали песчинки. И ребята, и шофер, и стюардессы чуть головами не столкнулись. Оторопело рассматривали этот подозрительный камешек. -- Ну, похоже это на лекарство? -- спросил альпинист. -- А... что же это? -- Ой, мама... -- тихонечко протянула Лида. И лицо у нее вытянулось, побледнев. -- На Памире, -- сказал альпинист, -- растет, например, особый вид конопли. Пригодный для получения наркотиков. Опиумный мак растет. И многое другое. В общем, компетентные органы разберутся, чем это пахнет... -- Валечка, давай сейчас же отнесем! -- шепотом попросила Лида. -- Я боюсь! Я не хочу!.. Даже шофер был озадачен. Машинально заталкивал обратно свой паспорт, ломая его обложку. Вера отмахнула со лба волосы и вдруг выхватила у Валентины сверточек. -- А если это все-таки лекарство?! -- яростно крикнула она. -- Если это лекарство?! Они разные бывают, а мы спорим тут, время теряем, когда человек без сознания лежит!.. Да вы что?!.. -- Ехать надо, -- поддержал Сережка. -- Валентина, не связывайся!! -- потребовал альпинист. Валентина протянула руку: -- Обождите! Отдать эту штуку я не могу, вы же понимаете сами... А в больницу... ну, давайте съездим. Она далеко? -- Валентина, не сходи с ума! -- напряженным голосом произнес альпинист. -- Мне сейчас улетать! -- Что ж делать, давай простимся. -- Тебе важнее поехать с ними? Я терплю-терплю, но даже мое терпение лопнет! -- Господи, опять ты за свое... -- Она отвернулась, прикусив губу. Альпинист сказал: -- А если мы с Лидой начальству сообщим? Он поздно сообразил, что угрожать не стоило. Спохватился, опомнился, но было поздно. Валентина посмотрела на него. Глаза у нее были уставшие, невеселые. Тушь на ресницах растеклась, подчеркнула морщинки; веки припухли и покраснели. Замученные были глаза. -- Ладно. Всего тебе хорошего. Прощай. -- Валя!.. -- Честно говоря, я перешла на этот рейс нарочно. Вдруг, думаю, разминемся да больше-то и не встретимся... Но теперь даже лучше. Не будет неясностей. Ты ведь их не любишь, правда? Вот их и не будет. Лида, проводи его к начальству, чтоб он успел сообщить. 8 В холле больничного корпуса уже горело электричество. Снаружи, по дорожкам, то и дело проезжали машины "скорой помощи", и тогда на сиреневой глади стекол, радужно искрясь, возникали раскаленно-красные, тревожные отсветы. Женщина-инвалид. которую ребята видели днем, опять сидела в кресле, кого-то дожидаясь. Опять она торопливо обернулась на звук шагов. Вера побежала к санитарке, чтоб вызвать профессора Канторовича, а мальчишки и молчаливая Валентина присели на скользкий, холодный диванчик у дверей. Щелкнул лифт, будто выстрелил. Две медсестрички осторожно выдвинули из него больничную каталку; на ней лежал парень, по грудь закрытый простыней. И пока его везли через холл, парень безучастно, не мигая, смотрел в потолок. Страшно было от этой безучастности, от этой покорности... Возвратилась Вера: -- Канторович еще здесь. Успели все-таки!.. Змеились, текли по стеклам раскаленные отсветы, но шума моторов не доносилось. Тишина угнетала, давила. Женщина-инвалид вдруг снова обернулась к дверям. Вошел шофер, сдергивая с головы фуражку, спросил смущенно: -- Ну? Как тут? -- Профессора ждем. А вы чего вернулись? -- Да так. На всякий случай. Вы же беспаспортные, как этот крокодил Гена выразился... Валентина коротко усмехнулась: -- Не придавайте значения. -- Крокодилу-то? Я не придаю... Но если бы он один на свете был... Наконец, когда ждать уже было невмоготу, появился профессор Канторович. И ребята сразу почувствовали, что настроение у него изменилось. Вроде бы и походка стала легче, и спина меньше сутулилась. Даже сигаретка в зубах стояла торчком. -- Что пригорюнились, Ирина Сергеевна? -- на ходу окликнул он женщину-инвалида. -- Бросьте переживать! Сегодня не пришли -- завтра придутОбязательно придут! Уверяю: еще хохотать будете над своими переживаниями!.. Женщина улыбнулась ему благодарно, и все же лицо ее осталось замкнутым. Улыбка не держалась на этом лице, соскальзывала. Канторович, размашисто шагая, оттопырив локти, приблизился к ребятам. И все поднялись ему навстречу. Валентина торопливо вынула газетный сверточек. -- За новостями явились? -- Профессор сунул кулаки в карманы халата, потянулся, шевеля плечами, и халат затрещал на нем. -- Есть новостиВсе-таки мы справились! Все-таки вытащили его! Завтра полюбопытствую, что он на том свете видел... -- А мы лекарство ему привезли! -- Чудодейственное? От Саши? -- Ага! -- Подождите, -- мягко остановила их Валентина и развернула обертку. -- Спросим все-таки. Профессор, что это такое? Черный грязноватый камешек лежал на измятой бумаге. Здесь, в больничной обстановке, он выглядел еще более странно. Чужероден он был, несовместим с этим стерильным, сверкающим миром. -- Это ведь лекарство? -- спросил Сережка. -- Нет, -- сказал профессор. Он взял камешек, покатал его в пальцах, щелчком сшиб песчинку. -- Это мумие. -- Что?! -- Мумие. Нечто вроде смолы. -- Тьфу ты!.. Я ведь про эту штуковину слышал! -- сконфуженно проговорил шофер. -- А сегодня -- из головы вон... Но разве... этим не лечат? -- Лечат, -- кивнул Канторович. -- Тогда... как же понять? -- изумилась Валентина. -- А это -- снадобье. Не лекарство, а снадобье... Из области народной медицины. Вроде бы находят его в горных пещерах, крайне редко. Легенды о нем рассказывают всякие. Но всерьез оно еще не исследовано, и мнения специалистов разноречивы... Вот и все. -- А Озеров его принимал? -- Да. И был, как говорится, поклонником. -- Значит, оно помогало! -- Трудно судить, -- сказал Канторович. -- Я не назначаю больным неизученные препараты. Но Озеров в это снадобье верил. А вера -- тоже лечебный фактор... Вы близко знаете Димку? Простите... э-э... Дмитрия Егоровича? -- Он хороший человек, -- тотчас отозвалась Вера. -- Весельчак такой, правда? Всегда рот до ушей? Голубей гоняет? А у него жесточайшая травма позвоночника. Могу поспорить: он и не заикался об этом! -- Мы только догадывались, что ему больно, -- сказала Вера. -- Ему почти всякое движение доставляет боль. Просто поразительно, что он терпит и не жалуется, а работает... И с вышки прыгает. -- И с вышки прыгает. -- За эти прыжки я его вздую, -- сказал Канторович. -- Набрался прыти! Это уже хулиганство! Но вообще-то, между нами говоря, я ему завидую... Мы из одного детского дома. Дружим почти сорок лет. И все эти сорок лет я ему завидую. Он молодец, Димка. Канторович начал прощаться, но тут прямолинейный Сережка решил внести полную ясность: -- Значит, можно считать -- он поправится? Канторович закурил новую сигаретку. Сдул с нее пепел. -- Думаю, голубей с ним еще погоняете. Хотя, по всем научным представлениям, это немыслимо и противоестественно... -- Надеетесь на это мумие? -- спросил Павлик. -- Надеюсь на Димку, -- сказал профессор. -- На Дмитрия Егоровича Озерова. И на его друзей. -- -- Они ехали обратно по темному больничному парку, мимо корпусов с забеленными окнами, -- а навстречу все попадались фургончики "скорой помощи". -- Обычно-то не замечаешь, -- сказал шофер, -- сколько людей в беде находится. Около тебя, рядом совсем... А неплохо бы всегда помнить. -- Да, -- сказала Валентина. -- Верно. Павлик откинулся на сиденье, хмыкнул: -- Но я так и не понял -- зря мы сегодня колбасились или не зря... Сплошной туман в этой медицине. Вера обернулась к нему. Ее глаза странно светились в полумраке. -- Не понял? -- Не-а. -- Плохи твои дела. Вот у отца на работе я видела плакатик. Над столом повешен. Высказывание знаменитого физика Альберта Эйнштейна... -- Из теории относительности? -- Нет, просто из жизни. Если, мол, человек спрашивает, зачем он должен помогать другим, то ему уже не втолкуешь... Безнадежно. Нормальные люди такой вопрос и не задают даже. Они просто помогают. -- Нет, -- сказал Сережка. -- Ты уж очень. Наш Павлик, в общем-то, нормальный. Только слишком увлекается поэзией, а она... как там, по Пушкину? Должна быть глуповатой? -- Одни грубости на уме, -- сказал Павлик. ВТОРАЯ ГЛАВА История о монетке, брошенной в фонтан, о письмах без обратного адреса, об одиночестве и о замечательной музыке Рея Кониффа 1 Он чем-то напоминал ежика. Ходил всегда чуть сутулясь, глядел исподлобья, жесткие его волосы торчали надо лбом козыречком. И звали его подходяще -- Жека. Что-то сдержанное, сугубо мужское есть в этом имени. Никто из одноклассников не знал, чем он увлекается, как проводит время. К себе домой Жека не приглашал, в откровения не пускался. Только и было известно, что он не переносит девчонок. Самым жутким наказанием для него было -- сидеть с девчонкой за одной партой или вместе дежурить по классу. Из школы он возвращался всегда один, отшивая настырных попутчиков. Это многих удивляло. Сейчас все-таки эпоха контактов, материки и страны протягивают друг другу руки, -- а тут выискался затворник-любитель. Одноклассники не подозревали, что у Жеки есть и другие чудачества. Например, в последние месяцы у него появился какой-то нелепый утренний ритуал. Идя в школу, он выбирал не кратчайший путь -- дворами, через заборы, как нормальные мальчишки, -- а, наоборот, делал лишний круг. Он обязательно шел на соседнюю улицу. Эта улица была затрапезная, унылая -- несколько деревянных домов, дожидавшихся сноса, глухие заборы вокруг котлованов. Грязь, неустройство... Единственным ярким пятном, единственным украшением этой улицы были почтовые ящики -- оранжевый и синий, -- повешенные на угловом доме. Жека останавливался неподалеку от ящиков и ждал. Дождь ли сеялся, туман ли дымил, промозглый ли ветер гремел железом на крышах -- Жека все равно караулил. Примерно в половине девятого на улице показывался горбатый пикапчик с надписью "СВЯЗЬ". Нырял на ухабах, мотал дымным хвостом. Тормозил около ящиков. Из пикапчика вылезала женщина с брезентовыми мешками. "Звяк!" -- Натренированным движением женщина вдвигала под ящик железную рамку мешка. И тотчас -- невидимые -- в мешок сыпались письма, он разбухал и тяжелел на глазах. "Звяк!" -- Наполнялся второй мешок. Занимаясь этой работой, женщина оборачивалась к Жеке. Улыбаясь, кивала ему, как знакомому: -- Опустил письмишко-то? Жека моргал и отворачивался. -- А на тоскует небось! -- посмеивалась женщина. -- А она слезы льет! Думает -- почта виноватая!.. Жека не отзывался. Женщина забиралась в пикапчик и, когда он, простуженно рыча, медленно разворачивался, говорила шоферу: -- Маячит, как все равно сторож на зарплате! -- Среди них много чудиков попадается, -- замечал шофер. -- Главные чудики -- пенсионеры да подрастающее детское поколение... -- Ума не приложу, чего ему здесь дежурить! Пикапчик, скрипуче колыхаясь, скрывался в лабиринте заборов, и только после этого Жека направлялся в школу. 2 В классе, на первой перемене, он укладывал в портфель учебники. Мчавшаяся между партами Лисапета Вторая задела его локтем; портфель, перевернувшись, брякнулся об пол. Из него покатились шариковые ручки, какие-то гвоздики и шурупы, а еще -- веером разлетелась пачка больших цветных портретов. С неожиданной суетливостью Жека метнулся их подбирать, отталкивал любопытных. Но кто-то успел поднять несколько глянцевых листов. И началось... -- Ребята, он сдвинулся по фазе! Он артисток собирает! -- Ой, правда! Кинозвезды!! -- Девочки, миленькие, он по Вертинской страдает! -- Да он полный букет набрал! Всякие тут цацы!.. Стиснув до побеления губы, зыркая исподлобья, Жека пытался отнять портреты. А их перебрасывали с парты на парту, передавали по кругу -- началась детская игра "А ну-ка, отними!"... У Лисапеты Второй стоял на парте пузырек с тушью. Его опрокинули, и аспидная, жирная тушь забрызгала несколько портретов. Тогда Жека полез драться. Он полез как слепой -- не выбирая правых и виноватых, не считая, сколько перед ним противников. Потасовка заваривалась всерьез: девчонки с писком шарахнулись прочь; загромыхал учительский стол; куски мела захрупали под каблуками. Сережка прыгнул в самую коловерть, поймал Жекино запястье: -- Озверел?!. Из-за трухи, из-за пшена этого!.. Жека раздувал ноздри; его плененная рука механически дергалась, как лягушиная лапка под током -- норовила поддеть Сережку. -- Что здесь происходит?! -- Учительница физики встала на пороге, защищаясь классным журналом. -- Кино тут показывали... -- переливчатым голоском сообщила Лисапета Вторая. Затерли шваброй паркет, подвинули на место учительский стол. Начался урок. Закономерно, что Сережку попросили к доске. Учительница видела его в эффектной схватке и теперь пожелала узнать, одержит ли он победу на ином поприще, более скромном. Пока Сережка скорбел у доски, раскрасневшаяся от возбуждения Лисапета Вторая нацарапала на промокашке "ВОТ УЖАС!" -- и показала Вере, сидящей рядом. А Вера сейчас больше волновалась за Сережку, чем за драчливого Жеку. Сережка мог схлопотать двойку в четверти. Лисапета Вторая нацарапала еще крупней "ЖЕКУ ТЕПЕРЬ ЗАСМЕЮТ!". В этом сообщении уже заключался какой-то смысл. Вера незаметно обернулась к Жеке. Тот сидел сгорбясь -- локти в парту, кулаки под закаменевшим подбородком, -- взглядом упирался в одну точку. от всех отгорожен, замкнут, защелкнут на замок... Просто -- дикарь, снежный человек, да и только. 3 После уроков Жека направился к ближней станции метро. Толпа внесла его в вестибюль; справа там были кассы и разменные автоматы, а левая стена напоминала выставку. Клейкой лентой там были пришлепнуты портреты киноартистов -- те самые, из-за которых была драка в классе. Под цветными портретами расположился складной столик, на нем -- прозрачная пластмассовая вертушка. Взлетая и опадая, перемешивались в ней билетики. На толпу все это действовало интригующе. -- Это че ж за ярмарка? Спроси, гражданин, спроси!.. -- Актеров разыгрывают. Вон, на стенке. -- Господи, добра-пирога! Я думала -- торгуют чем! Во дожил народ: на все бросается! -- А купить нельзя? Простите, говорю: купить нельзя? Без рулетки? По-человечески? Простуженная и охрипшая продавщица, отворачиваясь от сквозняка, монотонно выкрикивала: -- Только разыгрываются!.. Только разыгрываются!.. Комплекты в продажу не поступают!.. Специальный выпуск!.. Жека ввинтился в толпу, вынырнул у стола, протянул продавщице мелочь. Он приступал к игре без предисловий и колебаний. Замелькала гранями вертушка, затанцевали билетики. Остановились. Жека запустил внутрь пальцы, вынул билетик, надорвал. По внутренней стороне, по нежной сеточке узора, шла красная надпись: "БИЛЕТ БЕЗ ВЫИГРЫША". Жека скомкал его, отправил в урну. Железная урна специально тут была поставлена -- для неудачников. Ее размеры наводили на мысль, что жизнь не состоит из сплошных подарков судьбы... Вытряхнув из карманов оставшуюся мелочь, Жека пересчитал ее и вновь подал продавщице. -- Не везет? -- кашляя, спросила она. -- Но ты же вчера выиграл? Я помню, ты выиграл! -- Ну и чего? -- Подряд счастье... кха-кха... не выпадает. Она держала медяшки и ждала, что Жека раздумает. Славная тетка. На такой собачьей должности находится, а сердце доброе. -- Мне надо выиграть, -- сказал он. -- Зачем тебе второй-то комплект? -- Вчерашний пропал. Из-за несчастного случая. Затанцевали, запорхали билетики. Они были надежно замаскированы -- абсолютно не отличались друг от дружки. Но Жека уцепился взглядом за один -- показавшийся счастливым -- и не отпускал его. Шутка ли: последние копейки поставлены на карту. Он вынул билет, надорвал. Красным по сеточке: "БИЛЕТ БЕЗ ВЫИГРЫША"... Подряд счастье не выпадает, это верно. Жека выбросил билет в почти заполненную урну и стал пробиваться -- встречь людского потока -- обратно на улицу. Настроение у него было -- хоть вешайся. Завтра-послезавтра лотерея кончится, и таких портретов нигде не достанешь. Все. -- -- Перейдя площадь, он вошел в сквер, казавшийся замусоренным от осенней листвы. Ветер был холодный, листья мокрые. В середине сквера еще фукал, еще трудился фонтан. Газированная струя взлетала вверх и разворачивалась, как прозрачные пальмовые ветви. Ледяные брызги подскакивали на бортах гранитной чаши. У сквера остановился длинный автобус, из него повалили туристы, на ходу расстегивая чехлы фотоаппаратов. Очень деловито туристы снялись на фоне струй: брызги сыпались им на головы, но туристы терпели. Потом кто-то бросил в фонтан монетку, исполняя традиционный обряд, и все живенько побежали к автобусу. А Жека замер в охотничьей стойке. Глядел в фонтанную чашу. Вода там кипела, белея пузырями; мутно пестрели на дне утонувшие листья, конфетные бумажки. Но кое-где грязное дно посверкивало -- ясненько так, серебряно... Жека лихорадочно соображал, озираясь вокруг. За кустами, покрашенная зеленым, стояла тесовая будка. В таких будках садовники хранят свои лопаты, резиновые шланги и метлы. Сейчас кто-то бренчал там, постукивая по железу. Сторож -- в клеенчатом плаще с капюшоном -- чинил колесо у тачки, осаживая его молотком. -- Дядь, -- спросил Жека, -- фонтан на обед не выключают? -- Только на ужин, -- сказал сторож. Под его капюшоном не помещалась растительность -- много ее было. Борода, усы, бакенбарды, брови. Чубчик с проседью. Остренькие глазки совсем спрятались в заросших ямках. -- Правда, дядь, когда его выключают? -- А тебе зачем? -- Я ключ туда уронил. -- Экой ты неосторожный... -- Крутил на пальце... а он и свалился. -- Железный ключ-то? -- Медный, -- быстро сказал Жека. -- От английского замка. Хоть раз в жизни пригодилась школьная физика. Железный ключ можно вытащить магнитом не выключая фонтан... -- Жди до вечера, -- сказал сторож. -- Вечером буду чистить, поглядим тогда. -- Дядь, мне же домой не попасть! Что же делать? -- А не врать, -- сказал сторож. -- Нету в английских ключах такой дырки, чтоб на пальце вертеть. Распрекрасно я понимаю, чего ты обронил и чего подбирать нацелился... Ишь, Буратина с ключиком! Нет, судьба не баловала Жеку. Но если человек упорен, он и судьбу переломит. Жека подумал, что сдаваться еще рано. Пусть фонтан работает без перерыва, но сторож -- не машина. Обязательно уйдет обедать. Надо только выждать, набраться терпения... Втянув голову в плечи, Жека сидел за кустами. Брызги швыряло ветром, куртка намокала. Холодно. Осень. Воробьи -- и те попрятались от этой паршивой погоды. 4 Прошло около часа, и он опять появился в вестибюле метро. Людской поток здесь уже схлынул -- в метро тоже бывают приливы и отливы -- и у лотерейного столика было свободно. -- Господи!.. -- ужаснулась продавщица, увидевши Жеку. -- Под какой же ты ливень попал?! -- Бывает, -- сказал Жека, стуча зубами. Он злился, но не от холода. Самое противное, когда на тебя все таращатся. Будто не видели мокрых. -- Беги домой!.. -- Дайте билет, -- сказал Жека, отсчитывая слипающиеся медяки. От Жекиного вида продавщицу знобило. Она сама была простужена. Осенью вообще трудно сохранить здоровье -- кругом сквозняки, инфекция. Надо особенно беречься. А этот мальчишка насквозь мокрый, у него в ботинках чавкает. Какие тут лотерейные билеты, какие звезды кино -- горчичники надо покупать! А он, отсчитавши свои медяки, жадно смотрел на пластмассовую вертушку. Не замечая, что с одежды течет... -- Я сама тебе выну билет! -- сказала она. -- У меня... апчхи... у меня рука легкая. Не дожидаясь согласия, она вытащила и надорвала билет. Конечно, он был пустой. Уж продавщица-то знала, что выигрывает один из сотни. -- Ну? -- спросил Жека нетерпеливо. -- Выиграл, -- сказала она. -- Бери своих актеров и сейчас же отправляйся домой!.. А-апчхи!.. У тебя есть горчичники? Он улыбался, растянув синие губы. -- Я закаленный! Боже, какие мучения с нынешними детьми. И со своими и с чужими. 5 Однако он отправился не домой. Еще через пятнадцать минут Жеку видели на почтамте, где он устроил скандал -- второй скандал за день. Купив большой конверт из оберточной бумаги, Жека сунул в него портреты актеров, заклеил, надписал адрес. А потом призадумался. Посетители оглядывались на него, обходили стороной. В теплом помещении куртка и штаны Жеки начали просыхать. Испаряясь, вода превращается в пар. Легкий парок витал над Жекой, озадачивая посетителей. Но Жека не обращал внимания на окружающих. Печатая мокрые следы, он прошел к автоматической справочной установке. Эти новинки теперь понаставлены везде. Жека нашел на пульте нужную кнопку, торкнул в нее пальцем. Внутри агрегата зажужжало, засвиристело; под стеклом захлопали куцые алюминиевые крылышки -- будто книга перелистывалась. Свиристенье оборвалось, крылышки замерли, распластавшись. "В ПРОСТЫХ И ЗАКАЗНЫХ ПИСЬМАХ МОЖНО ПЕРЕСЫЛАТЬ РАЗНОГО РОДА ПИСЬМЕННЫЕ СООБЩЕНИЯ..." -- такой текст увидел Жека. Не очень-то свежая была мысль. Не открытие. Жека по очереди поторкал в другие кнопки. Агрегат суетился, бил себя крылышками -- казалось, вот-вот взлетит под потолок. Но толку от кудахтанья было на грош. Необходимого ответа Жека не добился. Он шепотом сообщил агрегату, чем тот является, и пошел, разъяренный, к одному из почтовых окошек. -- Заказным! -- сказал он, шмякнув конверт на прилавок. -- Напиши, мальчик, обратный адрес. -- Не требуется. -- Что значит -- "не треб