Юрий Трифонов. Путешествие
-----------------------------------------------------------------------
В кн.: "Собрание сочинений в 4-х томах. Том четвертый".
М., "Художественная литература", 1987.
OCR & spellcheck by HarryFan, 12 June 2002
-----------------------------------------------------------------------
Однажды в апреле я вдруг понял, что меня может спасти только одно:
путешествие. Надо было уехать. Все равно куда, все равно как, самолетом,
пароходом, на лошади, на самосвале - уехать немедленно. Почему мне стало
так худо - это другая история, рассказывать ее долго и ни к чему. Просто
вдруг на рассвете, когда меня томила бессонница и стеснение в груди, -
врачи объясняли это вегетативным неврозом, но я-то знал, что дело в чем-то
другом, может быть в том, что где-то бродит гроза, что волны теплого
воздуха подошли уже к Подольску и движутся на Москву, - мне почудилось,
что я задыхаюсь, что мой мозг обескровел, что если я не вырвусь завтра же
из этой клетки из сухой штукатурки, обоев с абстрактным рисунком,
лакированных книжных полок, переплетов, творожников, жидкого чая, газет,
разговоров, звонков, квитанций, болезней, обид, надежд, усталости, милых
лиц, - я умру.
Трудно объяснить, что делается с человеком на рассвете, в апреле, когда
открытая рама слегка раскачивается от ветра и скребет по подоконнику сухой
неотодранной бумажной полосой.
Пришел день. Он был сер. Лишь немного погодя оказалось, что он синь и
безоблачен. Первый раз в этом году я вышел без шапки на улицу и отправился
в редакцию одной газеты, чтобы взять командировку и немедленно уехать.
Люди из этой газеты однажды предлагали мне командировку, но сейчас они не
могли понять, чего я хочу. Заведующий промышленным отделом, маленький
болезненный человечек в рубашке джерси, рассказывал о том, что в
Соликамске и Кондопоге полным ходом разворачивается стройка громадных
комбинатов по производству бумаги, а в Тюменской области открыты новые
месторождения нефти. Еще более интересные дела творятся в Иркутской
области, где создается новый промышленный бассейн. А если говорить о
большой химии, сказал он, то нельзя не упомянуть о Навоинском химическом
комбинате, где досрочно введены в строй корпуса аммиака, синтеза и
конверсии.
Я сказал, что все это для меня одинаково необыкновенно интересно. Но
именно поэтому мне трудно сделать выбор. Я намекнул, что мне хотелось бы
познакомиться с какими-нибудь конфликтами, страстями, производственными
драмами, в которых скрывались бы судьбы людей и разные точки зрения на
жизнь.
- Это вы найдете где угодно, - быстро проговорил заведующий отделом. На
его лице застыло странное двойное выражение: скорби и надменности
одновременно. И, разговаривая со мной, он все время катал пальцами по
столу заграничный шариковый карандаш.
Я поблагодарил его и вышел, сказав, что подумаю. Молодой человек, молча
присутствовавший при нашем разговоре, вышел вместе со мной в коридор. Мы
стали спускаться по лестнице.
- Вам нужны впечатления? - спросил молодой человек неожиданно.
- Ну конечно! - сказал я. - В том-то и дело, что мне нужны впечатления,
черт бы их побрал! Я остался совершенно без впечатлений. Это как-то глупо
звучит, но это так.
Мне было немного стыдно: я как будто признавался в том, что оказался
без денег, и просил в долг. Но молодой человек искренне хотел помочь, я
это чувствовал.
- Если вам нужны впечатления, - сказал он, - тогда вовсе не обязательно
ехать куда-то далеко, в Тюмень или в Иркутск. Поезжайте поблизости, в
Курск, в Липецк, там не менее интересно, чем в Сибири, ей-богу.
- Вы так думаете? - спросил я, втайне обрадовавшись. Он высказал мои
собственные мысли. - Конечно, вы правы: дело не в километрах...
Когда я вышел на улицу, солнечный полдень был в разгаре. Перед входом в
кинотеатр стояла толпа. Я прошел через толпу, повернул налево, миновал
памятник, возле которого всегда стояло несколько провинциалов в длинных
пальто с фотоаппаратами в руках, и пошел вниз по широкой улице. Навстречу
мне двигался густой и медленный, весенний поток людей. Я всматривался в
лица, бесконечно возникавшие передо мной и исчезавшие сзади, за спиной,
исчезавшие бесследно, для того чтобы никогда больше не появиться в моей
жизни, и думал: зачем ехать в Курск или в Липецк, когда я как следует не
знаю Подмосковья. Я никогда не был в Наро-Фоминске. Не знаю, что такое
Мытищи. Да и в самой Москве есть улицы и районы совершенно мне неведомые.
Через полчаса я вышел из троллейбуса возле своего дома. На углу Второй
Песчаной, где находится диетический "Гастроном", я остановился и поглядел
кругом: я увидел сквер с нагими деревьями, сырые ветви которых искрились
на солнце. На скамейках, расставленных кольцом вокруг фонтана, сидели,
подставив солнцу лица, десятка четыре пенсионеров, стариков и старух. Они
сидели тесно, по пятеро на скамейке. Я не знал никого из них. Солнце
ласкало их старую, в мешках и складках кожу. Некоторые из стариков
улыбались, лица других казались окаменевшими и тупыми, некоторые дремали.
Постояв немного, я направился к своему подъезду, сел в лифт и поехал на
шестой этаж. Там, на шестом этаже, из квартиры напротив вышел Дашенькин,
мой сосед. Он молча протянул мне свою руку, всегда немного дрожащую, и
побежал вниз по лестнице. Он всегда торопился, ходил сутуля плечи, и в
глазах его тлела какая-то безумная озабоченность. Он работал жестянщиком в
трамвайном депо. Его соседка по коммунальной квартире считала его
сумасшедшим и написала заявление в психдиспансер с требованием, чтобы его
забрали. Несколько дней назад она пришла ко мне и попросила тоже написать
заявление или хотя бы подтвердить, что Дашенькин изводит свою жену и
дочку, ученицу третьего класса, нескончаемыми скандалами. Шум скандалов и
даже драк доносился в мою квартиру часто, иногда соседка, ее муж и
Дашенькин с криками выскакивали на лестничную площадку, что я и
подтвердил. Потом спохватился: зачем я это сделал? Ведь человека могут
действительно забрать в больницу. В тот же вечер я пошел к соседке и
попросил вернуть заявление, мной подписанное, но она сказала, что уже
отослала его. Она успокоила меня: Дашенькина не заберут, только попугают.
По-видимому, заявление еще не начало действовать, ибо Дашенькин пожал мне
руку с чувством, как доброму другу. Я слышал, как он, стуча тяжелыми
башмаками, бежал по ступеням вниз и где-то на четвертом или на третьем
этаже громко откашлялся и харкнул на лестницу. У него никогда не хватало
терпения добежать до улицы.
Я открыл дверь своим ключом и вошел в квартиру. На кухне жарили навагу.
Внизу, на пятом этаже, где жила какая-то громадная семья, человек десять,
кто-то играл на рояле. В зеркале мелькнуло на мгновенье серое, чужое лицо:
я подумал о том, как я мало себя знаю.
1969
Last-modified: Tue, 18 Jun 2002 20:24:03 GMT