Митя. -- Эх, сколько раз тебе говорить. Никакой изоляции. Все должно быть как обычно.-- отрезал Путята.-- Мы должны лежать в грязи. Однако и постепенность потребна, чтобы успели необходимые для спячки органы прорасти. Для этого доски и еловые лапы. Через полчаса все было кончено. Светлана скрылась под земляной насыпью. Витязи тоже заняли свои лежачие места в кургане. Напоследок Митя увидел подмигивающего Путяту и заложил погреб последней доской. Осталось только немножко разровнять землю, чтобы скрыть следы массового захоронения. И вот уже пора возвращаться к спрятанному в кустах "БМВ". И газовать через Польшу на Запад, заметая следы. Позавчера в паспортном отделе всеволожского РУВД одна добрая женщина, связанная с уголовным миром, сделала ему новый внутренний паспорт. А вчера выдала ему заграничный паспорт с отметкой "Выезд на ПМЖ". Митя подхватил свою маскировочную корзину с грибами и двинулся по ведомой только ему да псам-витязям мшинной тропке среди трясин. 21. Он вернулся сюда через пять лет. Для этого понадобилось купить в Берлине на барахолке еще один паспорт. Он истратил кучу "зеленых", хотя видел совершенную бессмысленность этого поступка. Но у него не было в запасе девяносто девяти лет. Без спячки он старел столь же быстро, как и прочий люд. Без спячки знаменитые механизмы бессмертия в его клетках не имели достаточной энергии. Но он не хотел и не мог спать. Даже среди мафусаилов он оказался аномалией. Сегодня его память сильно барахлила, он бродил по болотистой чавкающей земле и не мог отыскать ту тропку, что вела среди трясин к кургану. Он просто забыл ее -- мозг, изрядно состарившийся за пять лет, действительно отправил в "корзину" ставшие неважными сведения. Когда он умаялся вытягивать сапоги из хлюпающей грязи, то поискал, где передохнуть и подумать о долгой дороге назад. И нашел небольшое озерко, вернее симпатичный пруд с кувшинками поверх топкого дна. -- Ой, напугали вы меня,-- вдруг раздался позади игривый голос. Митя оглянулся и увидел бабу. С виду миловидная продавщица. И тоже с корзиной для грибов. -- Да это вы меня напугали. Чего это вы здесь, пиявок что ли собираете, девушка?-- отозвался он, пытаясь скрыть испуг. -- А ты жену что ль утопил, выглядываешь, остались ли пузыри? Митя вздрогнул, но вскоре понял, что угрозой тут и не пахнет. -- А я бы своего точно утопила.-- женщина разместилась рядом с Митей.-- Поехали, называется, на природу. Так он еще Коляна прихватил с собой и две поллитровки водки. Там, в соснячке, они валяются, отдыхают... А я пошла дальше гулять-бродить. Тело мое прямо из одежи выпрыгивает, так свободы хочет. Ты как, не поможешь девушке? И пихнула его локтем в бок. Больно, но и приятно. -- А чего не помочь-то.-- смело отозвался Митя. Бабенка действительно выглядела аппетитной. Буфера выпирали вперед как пропеллеры, причем без всякого силикона, треники обтягивали сочные лядви. А вот уже ее крепкая ладонь прогулялась по его штанам, вызывая ответное напряжение членов и торопя события. Кстати, последние пять лет ни одна зарубежная женщина не делала так, не получив вначале оговоренной суммы денег. -- Хочешь, фокус покажу?-- Митя подставил под свою ладонь огонек зажигалки, отчего любой другой человек незамедлительно бы взвыл. Но его кожу защищал слой специализированных клеток, напоминающий хитиновые покровы насекомых, так что он бы выдержал и средневековую пытку огнем. -- Ух, ты!-- искренне отозвалась бабенка, но и не забыла подначить.-- Ну-ка, покажи еще что-нибудь, кудесник. Митя готов был кудесить дальше, однако на другой стороне пруда, в камышовых зарослях, он увидел белого журавля что ли... Черт, неужели чудиться стало, болезнь Альцгеймера, шизофрения, коровье бешенство? Да нет же, там в белом как саван платье, впрочем весьма коротком и обтягивающем, если точнее в медсестринском халате, идет Светлана. -- Ты, вот что, дуй на автобусную остановку вон по той тропе,-- сказал заплутавший путник бабенке и, услышав напоследок "козел", заторопился к своему "журавлю"... Она шла к нему, слегка прикрыв глаза, давая возможность солнцу и ветру играть цветами своих волос, мягко натягивая ткань сосками своих грудей и разрезая покорную водную гладь хрупкостью коленок. Такая фальшивая и такая настоящая. Старуха-молодуха. Она выглядела намного моложе, чем пять лет назад. Она сделала себя такой, какой хотела быть -- упругой, округлой, подтянутой. -- Я подумала, что зачем мне ждать девяносто девять лет, когда можно заняться этим уже сегодня. Ее тело уже втягивало его. -- Этим? Здесь прямо в лесу? -- Нет, этим нельзя заниматься в лесу. Я вспомнила, что в фирме "Додсон-Додсон" мне крупно задолжали. Когда-то я протолкнула закупку их энзимных препаратов кирпичевским институтом. Теперь заставлю их отдать должок, куплю оборудование... Ох, как я скучаю по крутейшему комбайну марки "Омига", там ведь и секвенаторы, и детекторы, и голографические сканеры... Я создам перфекцин. Я покончу с краткостью жизни -- с этим источником зависти, ревности и прочих гнусных свойств. Мы все получим бессмертие без спячки, бессмертие не только тела, но и души, мы будем не живыми мумиями, а приятно и долгоживущими людьми. Мы... Она еще что-то выкрикивала о синтетических ретровирусах, способных спасти клетку от всех смертей, а он уже утонул в ней, как во влажном теплом и сладком тумане, почти как муха в киселе. Смерть и бессмертие, эти два лица времени смотрели на него, но казались почти неразличимыми, потому что было на свете, а если точнее, в Свете, что-то куда более важное. Кельн, июнь-декабрь 1999