оброй приметой. При нашей с ним беседе даже отсутствовал гэрэушник -- в отличие от допросов, которые учинял следователь КГБ. Это, конечно, не исключало того, что военные разведчики слушают нас каким-нибудь более оригинальным образом. -- Дрейфишь, Глеб? -- добродушно поинтересовался генерал-полковник, протягивая "Стюардессу". -- Окажись я в такой ситуевине до последней поездки в Ирак, дрейфил бы больше. Я там всякого навидался. -- Я в курсе всех приключений. Аквариум давал мне читать твою писанину. На первый взгляд, бредятина, но только на первый взгляд. Ладно, не расстраивайся, Глеб, меня тоже пять лет пытались на пенсию спровадить, а в итоге я получил генерал-майора. Справедливость победила -- и я вместе с ней. -- Пенсия и пуля в затылок -- это не одно и то же, Виталий Афанасьевич. -- резонно заметил я. Дед-генерал охотно согласился. -- Но ты другое пойми, Глеб. Меня реанимировала Бореевская тема. И ты в ней немалое место занимаешь. Надо на ней умело сыграть, чтобы сейчас тебя вытащить из этой жопы. -- Так вы не ве... -- Да, я не верю, что ты переправлял агенток Це-эр-у через кордон и за ихнюю валюту порешил майора Затуллина. Но, все равно, ты наколбасил из-за Лизаветиных прелестей. Я тоже с мистикой знаком, понимаю, что так старушки Мойры напряли, хоть и пенсионерки. И сейчас эти шалости или утопят тебя, или станут просто этапом большого пути. Все зависит от того, покажется ли начальству твоя персона важнее, чем твои провинности. Мы ж с Бореевым тебе особую. яркую судьбу выкраивали. Конечно, впотьмах, методом тыка, но похоже что-то любопытное получается. -- Да начальству и более важных личностей на один зубок хватало, -- напомнил я. -- Сахаров тут ни при чем, он тридцать лет назад всю пользу принес. А ты нет... Я вот молоденьким еще старлеем после безвременной кончины Лаврентия Павловича думал, что моей полезной биографии финал настал. Ан нет... Как думаешь, развиваемся ли мы, живем ли мы сейчас хуже или лучше, чем пять лет назад? -- Наши лучшие представители, конечно, лучше. К тому же увеличилось количество симфонических оркестров и общественных туалетов на душу населения. -- Давай без хиханек! -- рявкнул генерал. -- Я серьезно. У нас эта душа населения и так уже куда более развитая, чем на Западе. Я сужу по тем "клиентам", которых вылавливает Пятерка. На Западе народ примитивный. Домик, отдых, машина. Никаких тебе высоких помыслов и душевных терзаний. -- Хватит про "душевные терзания". Я тебя про державу спрашивал. -- Думаю, державе лучше не стало. -- Много хуже стало, Глеб. Если уж классики не знали, какой должна быть социалистическое хозяйство, то "ослики" и подавно. На войне и при классовой борьбе, с криками "ура!" и "даешь!" мы худо-бедно тянем, хотя и наблюдается перерасход человеческого материала. Копаем траншеи, строгаем оружие, отнимаем хлеб, конфискуем ценности. Ну, а в мирное время, после того, как весь пар энтузиазма выпущен, начинаются разлад и фигня. Хорошо, что у нас еще имеется нефть, доставшаяся от покойных динозавров, и железные дороги, наследство царя-батюшки. -- А тяжелая промышленность? -- Это все магия тяжелого и мощного. Сколько в нее вбухано, а много ли толку от тракторов-циклопов, из-за которых земля стонет, и танков, которые сделаются грудой дерьма после ударов нейтронных зарядов. -- Платите каждому по труду, -- не без скуки предложил я. - Авось, это поможет придушить производственные трудности. -- Поди разберись с этим самым трудом. Классики уверяли -- мол в светлом будущем все от радости так резво начнут вкалывать, что достаточно любую работу просто в часах измерять: стуло-часах, жопо-часах и так далее. А для нас это не больше, чем кумачовый лозунг. Один восемь часов на службе в носу проковыряет, засовывая руку аж по локоть, другой за пять минут в состоянии решить сверхсложную задачу. Но не решает. Он знает, как делать, но еще лучше знает, как ничего не делать. Почему? Потому что ему требуется не премия в сорок рублей, а, допустим, половина дохода от своей идеи. -- Ну, так дайте ему половину дохода, Виталий Афанасьевич. -- Нет, милый мой. Нетушки. Где появляются большие деньги в чьих-то отдельных руках, там социализм кончается. Там социализм ложится и начинает помирать. Но что прикажете делать России-матушке? Выращивать капитализм? Да, есть сто царств и государств, где его растят с давних пор, умело и ловко. Они же мигом нас сжуют своей конкуренцией и превратят в банановую республику. Да у нас такая анархия в башках, что мы сами друг друга сожрем, едва нам начальство перестанет давить на холку... Ну, какие идеи, Глеб? Эх, не до этого мне сейчас, товарищ генерал. Мой энтузиазм уж точно на три четверти вышел, а оставшаяся четверть спряталась в задницу, которая ждет неприятностей. Но все ж таки придется пообщаться на заданную тему. -- Тогда последнее остается, товарищ генерал - исправить в голове у наших граждан, чтобы им нравилось работать на государство просто так. Ну как древним шумерам. Как пчелкам и муравьям. -- Верной дорогой идешь, Глеб. Пчелке, муравью и шумеру это нравится Они абсолютно бескорыстны. За них все решает инстинкт, программа. Я прочитал в твоем отчете про этих самых симбионтов-анабионтов, и мне понравилось. Да что там мне, ба-альшому начальству по вкусу пришлось. -- Но я не понимаю механизма этих явлений, -- честно признался я. -- Ничего, Бореев вместо тебя поймет. Он тоже в курсе и также жаждет с тобой общаться... Только сперва тебе надо из кое-какого дерьма вылезти и насухо обтереться. 12. (Ленинград -- Подмосковье, май 1983 г.) Мне и не грезилось, что уже через три дня я навещу дом стиля "теремок Кощея", тот самый, где располагается Бореевский институт. А покинул я место предварительного заключения через двое суток, так что успел повстречаться с женушкой. Она была настолько удивлена моим появлением, что даже не стала спрашивать про заграничные подарки и накопившуюся за несколько месяцев "зряплату". Я тоже про это дело пока не спрашивал у "компетентных" лиц и даже не интересовался, куда-таки подевались СКВ и археологические ценности из моих карманов. Кроме того, я не стал выяснять, откуда в моей квартире явные следы проживания другого мужчины, включая газеты "Правда" в туалете и электробритву "браун" в ванной. Жена, кому-то звякнув по телефону, пообщалась в приглушенных тонах. Затем торопливо собрала манатки и смоталась на дачу, где якобы пора сажать цветы и клубнику. Как не сообразить, кто и куда будет бросать свои семечки. Я только и успел шепнуть жене в мощную спину: "Люби меня, как я тебя." А близнецы, Константин и Матвей, как выяснилось, ныне проживают у бабушки в городе Феодосия, где и должны провести четвертую учебную четверть плюс все лето. У Бореева теперь был кабинет размером с зал кинотеатра - а на дубовой двери маячила внушительная табличка "директор". Несмотря на все передряги, он только взлетал ввысь и съедал конкурентов, наш голубь сизокрылый. Когда я заступил за дубовую дверь, то "бабу-ягу" даже и не приметил. А потом увидел что-то похожее на кулак с дулей, положенный на стол. Да это же мой научный руководитель! Потом он встал из-за стола, отчего мне подумалось, что если тщедушного Бореева таким увесистым столом накрыть, то лишь мокренькое место останется. -- Они нуждаются в нас, мы нуждаемся в них, вам так не кажется? -- встретил меня маститый ученый. Я мигом сообразил, о чем идет речь. Бореев действительно хорошо вчитался в мои отчеты, возможно уцелели кое-какие магнитные пленки и на взорванной "Василисе". Действительно, и Нергал, и Иштар, и Саид-Бел нуждались во мне, однако... -- Не кажется, Михаил Анатольевич. Мне не улыбалось перейти в ряды зомби и служить чертям даже ради прогресса науки. Уверен, что эти паскудные сущности... отвержены, изолированы, выключены. Им когда-то сказали: прости и прощай. И, видимо, вышвырнули из нашего мира неспроста. Если же они пытаются влезть обратно, то случаются кр-р-рупные неприятности. Улыбка Бореева выражала легкое презрение к моим реакционно-романтическим взглядам. -- Пусть отверженные, пусть самые изолированные сущности, пусть упавшие на самое донышко ангелы -- мы их с цветами встретим, если они нас уму-разуму-порядку научат. А ведь они могут. -- Но с чего вы это взяли? -- довольно непочтительно обратился я к ученому старцу. -- Из вашего отчета, -- Бореев достал откуда-то тощую папочку, -- и наших экспериментальных работ, -- из ниоткуда появился толстенный том. -- Там, в южной Месопотамии, прорезались каналы для метантропных Ф-полевых регуляторов необычайно активного типа. Мы не знаем, когда эти каналы открывались полностью. Наверное, когда шумеры из болотных дикарей резко превратились в довольно приличных и работящих товарищей. Ясно же, эти матрицы, за исключением, пожалуй, одной -- которую вы прозвали Апсу -- жаждут порядка. В высшей степени разумных инстинктов, насыщенных максимальной волей. То есть, желают смысла и определенности судьбе человека. Желают переноса гармонии из природного мира в сообщество людей. Симбиоза... Я вспомнил симбиотическую-гармоническую группу подполковника Остапенки и слегка вздрогнул. -- Во-первых, Михаил Анатольевич, ваши любимые бесы что-то делают с генетикой. -- За нее не беспокойтесь. Генетическая карта, судя по трупным останкам, доставленным из Ирака, не была изменена. Происходило просто варьирование имеющимся генетическим материалом. В целях создания сообщества гармонических особей. Я понял, что Бореев пойдет далеко, если его не смущает "просто варьирование генетическим материалом". -- Если демонам доступна генетическая карта Homo Sapiens, что уж говорить о человеческой воле, мотивах, стремлениях... Но это ведь использование человеческой матрицы, Михаил Анатольевич, это и есть вселение. Другими словами -- подсадка, внедрение. -- Кстати, не уверен, что человек обладает собственной матрицей, каким-нибудь там ангелом-хранителем. Скорее всего, мы -- результат взаимодействия многих регуляторов и операторов. Так вот, последние тысячелетия у нас все гены на месте, воля тоже, индивидуальность, рефлексия, самовыражение и такое прочее. Обычные матрицы-регуляторы, которые нами заведуют, ничего не прибавляют и не убавляют, это просто безличные машины, занимающиеся бесконечным дурным повтором -- в отличие от так называемых демонов. Все при нас, дорогой друг, однако из предустановленной гармонии мы выпали и благополучно пребываем в заднице. Усиленно самовыражаясь, мы потеряли согласованную разумность поведения. Назовем ее инстинктивной разумностью. Вот почему нужны новые и активные матрицы-регуляторы... Вдохновенно витийствуя, директор института обрисовал позорную участь высших приматов, которые хоть и поднакопили кое-какой опыт, однако не развиваются ни в плане мозгов, ни в общественном плане. Поэтому поганят землю, загаживают воду, портят воздух, изводят полезную живность, плодят паршивых микробов и прочее гнидство, готовы все взорвать к атомной бабушке. Бореев справедливо порицал нашего брата примата за то, что лишь выделения желудочного сока и половых гормонов стронут его с дивана. Что только строгость начальства заставит его направить согласованные усилия к общей пользе. И даже граждане, называющие себя учеными, мечтают о мощной ЭВМ, которая очистит их мозги от умственной активности. -- Ага, я заметил, Михаил Анатольевич, что вы выбросили всю автоматику из своего кабинета. Всю ненужную. Однако, несмотря на нынешнее презрение директора к автоматике, в шкафчик из красного дерева было искусно вделано несколько мониторов, показывающих обезьянок и крыс. Страшно деловых. Первые занимались тем, что бодро выстраивали пирамидку, уменьшенный вариант той знаменитой, Хеопсовой. Вторые по-стахановски трудились на игрушечной железной дороге. Одни крысы явно были машинистами, другие стрелочниками, третьи -- пассажирами. Но чай с крендельками и впрямь доставила не придурочная "скатерть-самобранка", а расторопная секретарша со внушительными буферами и приметным "тылом". Кстати, это была моя старая знакомка Дарья, которая, видимо, пошла на повышение. Я ей, кстати, подмигнул, и она ответила многообещающей улыбочкой. Тем не менее, хотелось перечить. -- Между прочим, Михаил Анатольевич, от гармонии до бардака один шаг. Древняя Шумерия с ее людьми-полуавтоматами, четко следующими судьбе-алгоритму -- это неплохо, но до определенного предела. Вурдалаки, кощеи, упыри ,благодаря своим качествам, могут быть хорошими работниками и гармоничными друзьями-товарищами, все их действия запрограмированы, судьба определена -- однако это тупик. Я верю, что людоед способен, сожрав меня, придать смысл моей судьбе. Но это упрощение. Изменятся внешние условия, и закодированные существа окажутся бесполезными. Уверен, именно за упрощенчество отвергли и посадили под замок, к сожалению не слишком крепкий, ваших "переносчиков гармонии", не буду сейчас называть их грубых имен. -- Есть здравое зерно, -- согласился Бореев и тут же поделился планами: -- Но если изменятся условия, мы эти наши существа перекодируем или сделаем новые, лучшие, более гармоничные, с другими программами. Матричные регуляторы ведь являются нашим орудием. Дело-то мастера боится. -- Они, черти-то, себя орудием не считают. Скорее наоборот. Они лезут из своего заточения не из желания пособить в построении коммунизма, а потому что энергетически паразитируют на нас и... -- я вспомнил своего светящегося двойника... -- именно сейчас им понадобилась наша матрица, потому что они надеются урвать с ее помощью хороший кусок. -- Да-да, порцию "божественного света". Так вот, не трепещите, мы вашим "чертям" слишком много не дадим, -- парировал Бореев. -- Но пригласим и поделимся по-братски, нечего нам выгадывать... Шучу, конечно. Я не исключаю, что некоторые матричные регуляторы способны относительно вольно обращаться с законом сохранения энергии и наиболее коротким способом влиять на потоки событий здесь. Однако не надо, Глеб Александрович, с головой окунаться в мистику. Можно получить заворот мозгов. -- Послушайте, профессор, а когда мы окончательно сгармонизируемся и разовьемся, когда потеряем живой интерес к колбасе и водке, не выйдем ли из рядов Homo Sapiens? Бореев осклабился собственному гению и убедительно продолжил, не обращая внимания на мои страхи-ужасы: -- А здесь позвольте не согласиться, батенька майор. Вообще-то мы в этих рядах фактически и не состоим. Во-вторых, и матка и трутень из-за своей, так сказать, специализации не перестали быть пчелками, членами одной семьи, хотя имеют совсем несхожие портреты... Мне теперь мнилось, что вселение уже состоялось -- в самого Бореева, уж слишком тот был патетичен и возбужден, как филологичка какая-нибудь. Словно не рубил когда-то фашистам дрова за хлеб и кашу. Может, демоны помогли ему тогда подкормится, чтобы он сейчас попал в разряд спасителей человечества, а заодно установил нужную им гармонию. Саид-то намекал, что влияет на наш мир, как солнечный свет сквозь тучи, и кое-кто ему отзывается. Может, и оголтелый Затуллин не зря мне показался одержимым. Не потому ли мой нынешний собеседник не хочет всерьез рассуждать о вселениях и подсадках, что его матрицу демоны давным давно поймали на крючок? Тут невесть откуда в кабинете-зале появилась беглянка-пчела и стала угрожать физиономии научного начальника. Бореев "восстановил" гармонию с помощью толстой папки, угробившей крылатого образчика биосоциальной специализации. -- Но мы же не пчелки и не муравьишки какие-нибудь, Михаил Анатольевич! -- Вы так думаете? В самом деле? -- ехидно откликнулся ученый. -- Во всяком случае, нам надо стараться походить на них. В пчельниках не бывает экономических проблем, социальных конфликтов, антипчелиной агитации и прочих гадостей... Ладно, не будем слишком уходить в сторону. Сверху дали добро на испытания, испытания, в которых будет задействован человеческий материал. Я, естественно, сразу встрепенулся. -- И я буду этим самым человеческим материалом? Так и знал! Если кто-то и отдает жизнь на благо народа, то не свою, а мою. Дескать, мной очень интересуются на том свете. Вы, конечно, можете сказать, что как ни смешно, но мне выбирать уже не приходится. Если не вольер, так тюремная камера. Ладно, пускай будет вольер, там хотя бы бублики дают. -- Глеб Александрович, я о вашем потенциале беспокоюсь. - Бореев придал своему голосу заботливость. -- Хватит вам инициативничать на свой страх и риск, изучать стреляющую пушку со стороны дула. Пора использовать потенциал на руководящей работе... Правда, вы будете не единственным руководителем. Кроме того, придется получить доступ не просто к секретным делам, а к сверхсекретным. И тут я понял, что кто-то из вождей всерьез заинтересовался возможностями превращения страны в подобие муравьиной большой семьи или пчелиного роя для придания разумности и целесообразности поступкам каждого советского человека. А мне по большому счету что? Я ведь не возражаю. Как говорится, "лишь бы не было войны". Если мы разумно упростимся во благо, то пускай. Если "роение" и "омуравливание" всей державы или какой-то ее части станет противоядием от краха и распада, то пожалуйста... На этот раз эксперименты проводились не непосредственно в здании института, а на одном из закрытых объектов в Подмосквьи. От Серпухова приходилось гнать по проселочной дороге километров двадцать, а потом начиналась хорошо огороженная территория. На воротах, что оборонялись ражими людьми из Второго Главного Управления, висела незамысловатая табличка "оздоровительный пионерский лагерь "Пчелка". Однако при входе не только проверяли документы, но еще спрашивали пароль и допуск. За стальным высоким забором имелся лесок, по которому прогуливались напружиненные бойцы одного из спецподразделений Управления "С" ПГУ. За леском стояло довольно невзрачное блочное здание. Фасад был украшен плакатом: "В здоровом органе здоровый дух, в нездоровом -- злой". Тут размещалась аппаратные, пультовые, лабораторные и другие важные помещения, также кабинеты и комнаты персонала, руководящего, научного и вспомогательного. Сюда включались медсестры, санитары, охранники и так далее. А вот за невзрачным зданием стояло несколько домиков. На вид как будто дачные, только без окон. Там проживали наши "отдыхающие", числом пятнадцать. Вспомогательный персонал не знал тайны, от него требовалось только четкое исполнение означенных обязанностей. Даже начальник охраны, полковник Подберезный, был уверен, что сторожит инфекционных больных. Итого, получивших полный доступ, насчитывалось всего пятнадцать. Да еще четверо-пятеро "птиц" более высокого полета имели полное представление об экспериментах. Скорее всего, один из замов председателя, председатель КГБ, кто-то из Политбюро и, само собой, генсек. Научным главой проекта являлся, естественно, Бореев, административным -- генерал-майор Сайко. Имелся еще главный врач -- членкор АМН Колосков. Такие люди были способны довести до конца любое, даже самое гадкое, дело. Кстати, об "отдыхающих". Отборные психи из соответствующих лечебниц. Это были те, кому суд назначил принудительное лечение. Не имеющие близких родственников. Не слишком буйные. Среди них был Фима Гольденберг. Это меня вспугнуло поначалу, но потом все устаканилось. Судьба еще раз улыбнулась, и Фима меня не признал. Скорее всего, после стольких лет интенсивного лечения он уже мало кого различал, поскольку полностью ушел в мир прекрасного и удивительного. Как говорится, аутизм крепчал. Впрочем, Фима не забыл внушительных кусков из каббалистических трактатов и порой проборматывал их. За что Сайко -- в шутку, конечно, -- прозывал его жидомасоном и сионским мудрецом. А вообще генерал-майор даже сигареты подносил Фиме, -- несмотря на протесты Колоскова, -- наверное, в знак уважения к знаниям пациента Гольденберга. Подопытным, кстати, в "Пчелке" жилось намного лучше, чем в больнице. Во-первых, клевая жратва, такая же, как и у руководства, во-вторых -- простор. Целый дом в распоряжении. По вечерам, я с мышечно крепкими охранниками баловался в волейбол. (Без меня молодые люди соревновались в плевании на дальность, прыжках с дерева на меткость и тому подобных видах спорта.) По ночам играл в сексбол с "арбузами" и прочими "фруктами", имеющимися в наличии у Бореевской секретарши. (Не трахнуть эту девушку было бы безнравственно. В первую же нашу уединенную встречу она подняла старую тему о коитусе у китов.) Поэтому даже не надобилось ездить в город. Между прочим, по указанию свыше сотрудников проекта "Пчелка" отпускали в столицу нашей родины раз в две недели на одну ночевку и один денек. Отчего создавалось впечатление, что все мы тут немного подопытные и чуть-чуть больные. Я знал, что аппараты, известные как "раздражители Ф-поля", вмонтированы в фундаменты "дачных" домиков, что там полно "глаз" и "ушей". Но я не мог ручаться, что их нет в моей светелке. Почему бы Борееву не наблюдать за мной из резервной пультовой, ведь там от ворот поворот получают все, кроме двух его помощников и Сайко. (В главной же пультовой дежурили сменами по три человека остальные сотрудники проекта.) Начинали мы с самого нехитрого. Бореевская команда, еще экспериментируя с обезъянами и дельфинами, нашла в иерархии Ф-поля несложные матрицы-операторы, способные управлять высокразвитыми существами. И в домиках закипела работа. Стопроцентные бездельники и тунеядцы вдруг почувствовали вкус к ремеслам. В их распоряжении были лучшие образцы ремесленного мастерства, изъятые из разных музеев. Заскрипел гончарный круг, где-то стали мелькать спицы, кто-то занялся чеканкой по меди, кто-то стал строчить любовные вирши в адрес единственной подопытной дамы, которая сама пряла и ткала, как заведенная. Наши трудящиеся, напрямую управляемые матрицами, не знали, что такое восьмичасовой рабочий день и перерыв на обед. Двадцать четыре часа в сутки подопытные вышивали, вязали, чеканили и лепили, на призывы к приему пищи не откликались, мочились и какали под себя, лишь бы превзойти шумерских и вавилонских ремесленников. "Поздравляю, товарищи,- сказал Бореев на очередной планерке.- Проблему трудовой дисциплины, прогулов и интенсификации труда мы решили." Но вскоре возникли проблемы падения сахара и гемоглобина крови, а также общего истощения организма. "Стоп, - сказал Бореев на следующей планерке. - Это все-таки нам не обезъяны, а советские граждане. Давайте работать тоньше. Простые матрицы нам не годятся. Нам нужны те же метантропные матрицы, что руководили древним и мудрым шумерским народом." И закипела работа. Правда несколько иного рода. Приехали солдаты из стройбата, в главе со своим "батяней". Засыпали газоны песком. Посадили пальмы в обогреваемых кадках. Навезли глины. Построили из необоженного кирпича четыре зиккурата. На первом из них появилась табличка "храм Иштар", на другом "дом Нергала", на третьем "дом Бела", на четвертом "дом Нинурты". Велось строительство и других "домов". Внутри храмов появились статуи божеств с кошмарными темными провалами на месте глаз. В пристройках возле храмов стали ждать своей жертвенной участи козлы и бараны. В ниши были поставлены масляные светильники. На треногах курились благовония. На алтаре трое солдатиков зарезали, поджарили и съели козла, за что получили по пять суток ареста. Из встроенных звуковых систем стали доносится молитвы на шумерском и аккадском языках, а также их перевод на русский. Иштар, твоя грудь - это твое поле, Твое просторное, широкое поле, которые вскармливает растения, Твое просторное поле, которое вскармливает хлеб. Воды, текущие с высоты небес, - для Господина - хлеб с небес, Вылей их для избранного господина, Я буду их из тебя пить. Дачные домики с помощью глины и тростника были превращены в жилища древних шумеров. Ванны и унитазы были вынесены и увезены в неизвестном направлении. Подопытных выпустили из домиков и они разбрелись по храмам. Они подолго стояли возле идолов и губы их шевелились, как будто в молитве. Один из них вполне внятно обратился к богине с жалобой. Злой Асакку приблизился к моей голове, Злой Намтарру приблизился к моему горлу, Злой Галлу приблизился к моей груди, Все трое бросились на меня. Кто терзает тело человека, да будет изгнан и покинет дом. Вели прийти доброму духу-покровителю. И это был, конечно, эрудит Фима. В темные провалы глаз у идолов были вделаны микровидеокамеры, в глиняные уши - микрофоны. Инфракрасные и высокочастотные датчики фиксировали излучение молящегося. Специальная аппаратура производила вектора раздражения Ф-поля и фиксировала активизацию метантропных матриц. Всем этим хозяйством заведовал инструктор из числа персонала и мощная компьютерная техника. Они должны был превратить простого психа в биоробота с управляемым поведением и кодируемой судьбой. Я был инструктором под номером "007" и работал в доме воинственного бога Нинурты. Первое время дом стоял пустым. Но однажды в полночь пришел трусливый хилый типчик по фамилии Петров, страдающий навязчивыми страхами и обратился к Нинурте с просьбой подарить ему великую ярость к врагам. Я пощелкал клавишами компьютера, загружая интерфейсы взаимодействия с матричными объектами. Вскоре управляющая система сообщила о достижении интероперабельности с целой иерархией метантропных матриц. Типчик упал к подножию идола, но, полежав немного стал метаться по храму, и в его движениях я усмотрел элементы древнего рукопашного боя. Несколько часов спустя мне самому захотелось выйти из пультовой и набить кому-нибудь морду по всем правилам древнешумерского боя. Инструктор, работавший в доме Иштар, рассказал мне после смены, что его ожидают большие неприятности. Активизация матриц закончилась тем, что в храме началась оргия с участием нашей единственно подопытной дамы и случайно заглянувших на огонек солдатиков из стройбата. Самое смешное, что и рассказчик едва утерпел. Солдатики получили по пять суток ареста. Меня перевели в дом Иштар на место проштрафившегося инструктора. Я стал бегать к бореевской секретарше вдвое чаще обычного. Теперь она вызывала меня по селектору не как "майора Фролова", а как "Глеба" и даже "Глебчика", вызывая дружный хохот всего персонала. Два инструктора, работавшие в доме Нинурты, задрались к двум инструкторам из дома Нергала во время обеда. Побоище продолжалось около десяти минут, причем с примением тарелок, вилок, кастрюль и шумерских технологий ведения ближнего боя. Люди Нергала сопротивлялись с применением странных колдовских пассов. Все четверо получило строгое взыскание по партийной линии и были лишены увольнительной. Наконец инструкторы написали совместный рапорт Борееву и Сайко о "цепной реакции" и "эффекте совмещения" с подопытными. Бореев сверкнув хитрым глазом объявил, что далее все эксперименты будут проводиться в автоматическом режиме без прямого участия персонала. Территория сто на сто квадратных метров превратилась в особое царство, где правили метантропные матрицы. В результате "резонанса поведения" и "цепной реакции судьбы" его возглавил человек с диагнозом "паранойя", по фамилии Некудыкин. Фима Гольденберг, свободно говоривший на аккадском, стал верховным жрецом. Пациент Петров сделался предводителем войска. Его защищали доспехи, переделанные из украденных в столовой кухонных принадлежностей. Единственная дама стала настоятельницей храма Иштар. Наши матричные сканеры фиксировали все больше незнакомых метантропных матриц с неопределенными функциями взаимодействия. Рисунок на экранах сивильников стал настолько сложным и многозначным, что аналитики- специалисты по Ф-полю старались не попадаться на глаза. За что их справедливо прозвали полевыми мышами. Разумное поведение подопытных сменялось оргиями и бесноватостью, абсолютно безобразными сценами. Экспресс-анализы фиксировали то скачки адреналина, то падение гемоглобина в крови у испытуемых. Их психика то ли сопротивлялась бесконечному управлению, то ли среди управляющих матриц наступил разнобой и конфликт. Все кончилось тем, что четырнадцать участников эксперимента принесли в жертву пятнадцатого. Его расчленили так быстро и так умело, что мы смогли найти его останки только через несколько дней. Можно было признать, что мы находимся в тупике. Американцы в таком случае регулярно заливали бы грусть-тоску в баре, который сверкал бы бутылками прямо на территории зоны. Мы же ходили поголовно трезвые и злые, ожидая субботы, когда можно будет вырваться в Москву и "нажраться до усрачки". Впрочем у нашей (с Бореевым) секретарши был запас тройного одеколона. Девушке Даше он годился для отваживания комаров, а я его разводил колодезной водой и незаметно принимал, зажевывая потом сухим чаем. Генерал-майор Сайко, судя по розовым глазам, нашел столь же изящное решение. Но случайная находка преобразила это смутное время. Царь по фамилии Некудыкин решил принести в жертву еще одного подопытного, чтобы жрец Фима погадал на внутренностях несчастного. Фима на свою беду отказался, сославшись на переход к единобожию и системе моральных ограничений. Царь разбушевался и пытался убить жреца скипетром. Конечно, милосердные санитары мигом напялили на разбушевавшегося царя элегантный прикид в виде смирительной рубашки. В подобных случаях принято делать умиротворяющий укол. Однако, старшая медсестра в такой ответственный момент куда-то испарилась, заперев свой кабинет, в котором находились все полагающиеся снадобья. Поэтому дежурной сестре пришлось вколоть то, что попалось под руку. А именно циклодол в большом количестве. Наш подопытный затих, рубашку с него сняли, потом он, несмотря на слабость членов, поднялся и произнес по-арабски с южноиракским акцентом: -- Здравствуйте, товарищи. Меня зовут Саид... Уважаемый Реза Базаргани, я нюх... слы... чувствую, вы где-то здесь. Зря вы тогда сбежали из моего дома, не попрощавшись. -- Затем подопытный неожиданно воспользовался немецким. -- Gott lieb, -- и закончил уже на русском: -- Любимый богом... Глиеб... Глэб... Глеб... Глебушка, дай хлебушка... Что ж ты рванул от меня, гад, будто тебе в задницу фитиль вставили?.. Тут же зазуммерил селектор, и со мной связался Сайко, который, видимо, торчал в резервной пультовой. Я секунду помедлил, потому что закуривал, несмотря на запрещение дымить в служебном помещении. -- Саидом, товарищ генерал-майор, звали человеческое тело, которое проживало в Ираке, в селении Эль-Халиль. -- Зайди к нам, Фролов. В резервной пультовой дед-генерал встретил меня ободряющими словами. -- Ладно, Глеб, не кручинься, Некудыкина мы проверим, не может ли он быть связан, так сказать, с иностранными разведцентрами. -- А если нет? -- Глеб Александрович, я хотел бы, чтобы вы общались с Некудыкиным как с Саидом и вполне уважительно, -- подключился Бореев. -- Некий Саид-Бел упомянут в вашем отчете. Правда, не слишком подробно. Так что это за птица? -- Эта птица... -- я не подобрал верного определения, -- сущий бес... -- Ну что ж, мы тоже не ангелы, -- вдумчиво отреагировал Бореев. -- Я попал к Саиду случайно, просто мимо него не прошмыгнешь в этом самом Эль-Халиле. Я не мог тиснуть в отчете, что именно этот товарищ колдует с пространством, стихиями, живыми организмами и, кроме того, метит в председатели земного шара. Атеисты прочитали бы меня и навеки признали бы фанатом мракобесия. -- Ничего, ничего, -- успокоительно отозвался Бореев, -- атеизм -- это тоже вера, только весьма скудная, -- в то, что непонятное и недоступное не существует вовсе, и думать о нем вредно. -- Саид -- крупномасштабный бес, который жаждет вырваться на волю. Впрочем, он не один там такой... Вы не будете теперь отрицать, Михаил Анатольевич, что под вывеской резонанса и цепной реакции все-таки случилось вселение, а может, даже поглощение человеческой матрицы каким-то активным метантропом с "той стороны"? -- Да, майор, пожалуй, сейчас результаты вполне однозначные. Вернее, будут однозначными, после того как генерал закончит проверку по своей линии. Но это ли не прекрасно, что наука может вести прямой диалог с объектом своего исследования? -- Подозреваю, что мы предоставили "объекту исследования" пропуск в наш мир именно в такой момент, когда появилась дополнительная энергия. Но ведь... -- Да-да, знаю все ваши будущие слова, майор Фролов... Объект "Саид", он же "Бел", дескать, нам вреден, поскольку несет с собой принципы, противоречащие генеральной линии человечества в последние три тысячи лет. Эх, подозрительные мы слишком, чекистские рефлексы иногда все-таки мешают... -- Мне лучше молчать? Я это могу. -- Слегка задрался я. -- Я не против оппонирования, критиков под пресс не кладу. Мы же не в Цека. Только доводы должны быть разумными, -- довольно кротко произнес Бореев. -- Ладно, давайте веселиться. Во всяком случае, мы достигли очередного промежуточного успеха, вышли на контакт именно с теми метантропными матрицами, что имеют личностный характер и пытаются выбраться из изоляции. Будем считать, что приоткрылся канал для так называемых Отверженных. Настало время все подготовить к их дружественному визиту в Советский Союз. Распахнулись-то двери Вавилонии -- шумно, с басистыми отголосками прозвучали под сводами моего черепа слова покойного Сандомирского. А дед-генерал машинально потянулся было к портфельчику, но со вздохом остановил себя, вспомнив об отсутствии там увеселительных напитков. -- И все-таки, Михаил Анатольевич, имеем ли мы право на такую ответственность? -- привел я разумный довод. -- Не мы одни на рожон прем, за собой, может, тащим весь Советский Союз и его окрестности. -- Настоящие большевики не боятся ответственности. -- включился неожиданным штампом Сайко. -- И поэтому у них всегда положительное сальдо-бульдо. Мне захотелось добавить, что кто-то ответственности не боится, а кое-кто ее несет. Однако не захотел выступать в роли фрондера Данишевского. Тем временем дед-генерал стал проявлять эрудицию. -- Подумаешь, трехтысячелетнее развитие человечества. А наша система, социализм, разве не отрицание отрицания, не возвращение к корням? У первобытных людей какой строй был? Коммунистический. И товарищи шумеры начинали с чего-то похожего на социализм. Я ведь читал про их государственно-храмовое хозяйство. Глеб, нам позарез требуется кто? Не экономист из Гарварда, а скромный демон со товарищи, который способен привить ум и направить волю, куда положено... Короче, есть для них вакансии. Бедолаги Отверженные нас развивать будут, а мы их станем контролировать, критиковать и указывать на ошибки. Дед-генерал действительно не терял времени даром, жуя пончики и почитывая комментарии Бореевских референтов к моему отчету. Сам же Бореев, включив селектор, обратился к доктору Колоскову. -- Какое средство сегодня случайно всадили Некудыкину во время припадка?.. ага, циклодол, препарат, насколько я понимаю, нетоксичный, безвредный... прикажите колоть его пациентам во всех подобных случаях. Потом Михаил Анатольевич снова занялся мной. -- Послушайте, Глеб Александрович, вы больше других соображаете в этих всех шумерских богах и демонах. У них там были какие-то разногласия? -- Разногласия, интриги, подлянки. Как и у нас в некоторых руководящих инстанциях. Старшие боги проводили свою политику, я говорю про Тиамат и Апсу -- они, кажется, любили свободу и непредсказуемость. Можно предположить, что эта парочка божеств организовала разнообразие животного мира, в котором, как в западном магазине, есть из чего выбирать. Наверное, они произвели массу бесполезных тварей, вроде саблезубых тигров, бабочек размером с корову и рыб с руками. А потом пришло молодое поколение, обвинило старших в хаосе и отсутствии долгосрочных планов. Младшие составили заговор... -- Ну это мне кое-что напоминает, -- вздохнул Сайко. -- Короче, младшие запудрили мозги Апсу и скрутили его, а Тиамат вообще устроили расчлененку. Особенно отличился в этом деле Бел. Потом младшие божества разделились по отраслевым министерствам, Бел произвел себя в предсовмина, Нергал стал заведовать смертью, то есть возглавил госбезопасность, Нинурта сделался министром обороны, Энки -- министром просвещения, и так далее. После чего им осталось взяться за жесткое руководство народоноселением, которое вам так понравилось... 13. На следующий день припадок бешенства случился с Петровым, потом с Докучаевым, Фимой Гольденбергом и толстозадой жрицой. И все они получили в заднюю мякоть по хорошей порции циклодола. Некудыкин-Саид пока не тянулся со мной общаться, потому что на следующий день впал в какое-то оцепенение. То же, кстати, случилось и с остальными припадочными. Такое впечатление создавалось, что "отдыхающие" взяли и окуклились, замкнувшись на внутреннюю жизнь своих организмов. А сивильники тем временем демонстрировали, что неведомые Ф-полевые матрицы слетаются к нашим пациентам, словно девки на танцы в морское училище. Танцплощадкой становились и настоящее и будущее, а здоровье у "отдыхающих" отчего-то портилось - вопреки прекрасным условиям проживания. Это ясно показывали регулярные анализы крови. Тут я впервые задумался, верно ли мы с людьми поступаем. По идее, все правильно. Большинство из подопытных, между прочим, не безгрешно. А то и попросту преступно. Например, Докучаев угодил в дурдом после того угробил своего сожителя большой пивной кружкой. И Царь-Жопа, бывшая повариха, добавляла в суп для курсантов морской академии сами знаете что. А мы, чекисты, именно та порода людей, которая уверена, что целое важнее частного, что можно пожертвовать меньшим для сохранения большего. Да, высокое дело требует жертв от низкого дела. Чем больше искусства в деле, тем больше оно гребет жертв. Я успокаивался, но потом за мозжечком опять начинало зудеть. А действительно ли мы держимся за ручку той двери, что ведет в сияющее завтра? А если мы просто переводим людской материал? Усатый наш вождь тоже расходовал на жертвы меньшее и худшее, пока от большего мало что осталось. Точно ли понимает наше научное и прочее начальство, какое оно -- высокое дело? Тьфу на такой вопрос. Завтра я начну спрашивать, правильно ли у нас в начальники попадают. Впрочем, через неделю окуклившиеся пациенты перестали тощать, и антигосударственные сомнения отступили. Опершись на койку слабыми руками, Докучаев вдруг прошептал: -- Я -- Нергал, владыка Конца, в котором Начало... Я отправляю смертные души в подземные воды Энки, чтобы из них произошли новые рождения... Я вершу приговоры Неба, я срезаю стебельки Жизни как траву... Я -- косец Судьбы. Завершив тираду, Докучаев опрокинулся на подушку, а мой напарник по дежурству, наконец, смог поднять упавшую челюсть и полюбопытствовать: -- Что у него с концом-то случилось, у этого балбеса? Неужели от Царь-Жопы чем-то заразился? -- Да он, вообще-то, больше про наш конец рассуждал, -- отреагировал я. Между прочим, у нас обоих по завершении выступления Докучаева-Нергала случились потеря сил и насморк. А после глубокого продолжительного сна подопытный потребовал