от нас куда более твердым голосом... Уголовный и Уголовно-Процессуальный кодексы всех изданий, документы ЧК, включая знаменитые приказы о проведении красного террора, циркуляры НКВД и КГБ. Ему принесли все, что было на доступе у генерала Сайко. Тем временем воспрял пациент Гольденберг и объявил, гордо сев на кровати и спустив вниз босые синеватые ноги. -- Я -- Набу, Владыка Знания. Меня призвал Энлиль, когда надо было дать имена вещам, я вместе с мудрым отцом Энки и матерью Нинмах лепил души людей, я помогал Утнапишти переплыть воды потопа вместе с семенами всякой жизни... Фиме, претендовавшему теперь на роль Василисы Премудрой, понадобились вузовские учебники механики и математики, монографии по физике твердого тела и оптике, трактаты Лейбница и Ньютона, статьи Эйнштейна и Нильса Бора, труды Британского Королевского Научного Общества и Американской Ассоциации Инженеров-механиков, подборка журналов "Сайенс" за последние пять лет. И много-много конфет. Следующей оживилась Царь-Попа и объявила себя Иштар, Владычицей Любви, соединяющей Жар и Холод, Влагу и Сушь, Правое и Левое, Пустое и Полное, Верх и Низ, а также всякую разнополую тварь. Кстати, когда она это втолковывала, дозиметры регистрировали увеличение радиационного фона до шестидесяти миллирентген в час. Наш "придворный" физик, профессор Торчковский, попенял на увеличение солнечной активности и выбросы радона через какую-то трещину в земной коре. Я же подумал о Силе Любви, что бушевала теперь в Царь-Попе и протащила через экранное поле поток частиц и античастиц, не нарушивший закон сохранения энергии. Кстати, наша Прекрасная Дама тоже потребовала литературу, прекрасную словесность в виде Мопассана, Камасутры, сексуальных писаний даосов и тантриков. Нельзя не отметить, что права на Бореевскую секретаршу в тот вечер предъявило два конкурента. Мое право оказалось более существенным лишь потому, что я успел влезть через Дашкино окно и быстро задраить дверь. Затем снова дал знать о себе Некудыкин-Саид. Впрочем, теперь он назвал себя Белом и Энлилем, властелином Порядка и Справедливости, победившем Мать Хаоса -- Тиамат. На это можно было не обращать внимания, кабы не началась сильнейшая гроза с такими ударами грома, что закладывало уши. Бореев кстати сообщил, что в поляризации облаков и поверхности сыграло роль скакнувшее электрическое поле Земли. Под звуки ливня, лупившего по окнам, Некудыкин-Бел громовым командирским голосом велел доставить ему сочинения Макьявелли, Шан Яна, Мао Цзэдуна, Гитлера, Сталина, Ленина... А я вспомнил пункт из Фиминой тетрадки. Предпоследняя точка, образующая энергетический канал, называлась "Бушующее облако". Да, кажется, я уже догадался, кому достанется сверхнормативная энергия, которая должна поступить в наш мир, и какие "сосуды судьбы" будут восстановлены. На следующее утро оказалось, что в оцепенение, состояние восковой гибкости и какого-то ступора впало еще пятеро пациентов, а вдобавок, к великой неожиданности,- - двое инструкторов. Кажется, и у нас случились потери. Восполнимые или нет? По глазкам Бореева читалось, что он бы только обрадовался превращению поголовно всего персонала в подопытных крыс. Еще через день все "заступоренные" бормотали и нашептывали: "Я вам не Петров, а Нинурта, властелин победоносного войска, живущий в душах бойцов. Требую мемуары Жукова и Гудериана, трактаты Сунь-Цзы и Цезаря..." "Я был Парамонов, а теперь я -- Энки, сокровенный, я -- источник природы вещей, сотворивший тела и души..." "Я -- Думмузи, небесная сила, оплодотворяющая землю и всякую плоть..." "Я -- Шамаш, светило, дарующее жизненную силу всякой плоти и произрастание всякому семени..." "Я -- Син, лунный блеск, владыка скрытых сил души..." Спустя несколько часов в наших подопытных дружно сидело сразу по несколько божеств, каждое из которых вещало что-то свое. Это была форменная эпидемия шизофрении. -- Михаил Анатольевич, понятно, что если кто-нибудь из персонала ошизеет, то сразу попадет в число подопытных, ну, а если это случится с вами? -- поинтересовался я при встрече с Бореевым в столовой. -- Вас-то куда прикажете направить? -- Туда же, майор, -- бодро отозвался старичок, -- готов играть по общим правилам, которые, кстати, вытекают из логики событий. Надеюсь, что в меня вселится достаточно весомый демон. А вообще, присаживайтесь за наш столик, Глеб Александрович. За начальским столом располагался еще дед-генерал Сайко, который лихо наворачивал финские сосиски. Видимо, атмосфера всеобщей подавленности не влияла на его пищевариение отрицательным образом. -- В столовой тоже действуют общие правила, но за вашим столиком я, между прочим, вижу кетчуп и сыр "виолу". -- атаковал я. -- Кухарка принесла их нам не по принуждению, а по зову сердца, -- хитро отозвался Сайко. -- Лучше скажи, Глеб, исходя из своего опыта, чем кончится эта шизофрения? -- Наших пострадавших можно назвать шизофрениками только для медицинского отчета. Жрецы, озвучивавшие слова богов, герои, которым то и дело являлись дружественные богини, цари, родившиеся от золотого дождя и воплощавшие вселенских змеев, не были шизофрениками. Они выражали волю божеств, они персонально представляли силы судьбы. -- Да что нам жрецы и герои, -- вмешался в мое объяснение Бореев, -- и в наш век гражданин, условно прозываемый шизофреником, спокойно может оказаться во главе государства и персонально представлять силы судьбы... Представлять судьбу для миллионов других параноидальных шизофреников, готовых моментально раскрыться и бескорыстно подключиться к затеям вождя. -- То есть, любовь к труду и самоотверженность легче всего прививаются психопатам, -- подытожил Сайко. -- Бояться уже поздно, Глеб Александрович. Мы прыгаем на кожуре банана, но нам, особенно некоторым из нас, отступать уже некуда, -- порадовал перспективой Бореев, и я понял, кого он имеет в виду. Сайко поставил доступный ему вопрос ребром. -- Ладно, меня сейчас больше интересует, не превратятся ли наши пациенты в тех чудищ, которых Глеб привез в мешке из Ирака? Может, мне пора автоматчиков у каждого домика ставить?.. Ну, поведайте, товарищи ученые. -- Ну уж, нашли чудищ. Я ведь говорил, что анализ ДНК показал полное отсутствие у останков каких-либо новых генов, -- досадливо произнес Бореев. -- Думаю, все, так сказать, трюки на живом материале были проделаны нашими шаловливыми Ф-полевыми "друзьями", чтобы привлечь внимание. Своего рода реклама, которая пока что непривычна советским людям. Никто больше не обернется Змеем Горынчем, это пройденный этап, -- твердо определился научный руководитель. -- Тоже хорошо. А еще неплохо, что та иракская территория, на которой Глебу повстречались всякие уроды, перепахана залпами иранской реактивной артиллерии, -- сделал генерал сообщение на международную тему и пожаловался. -- А то мне эти царицы-жабы даже снятся порой, особенно под принятый градус, и более того, хотят на себе женить. И вправду, никто чудищем не обернулся, этого, действительно, уже не требовалось. Однако ночью великий воин Петров-Нинурта пробил крышу домика своей стальной кроватью и на связанных шторах спустился по стене вниз. Сигнализация сработала, и его отловили в лесочке. При сопротивлении он с помощью прыжков и ударов, напоминающих тигриные, а также мокрого полотенца уложил пятерых ребят из "Вымпела", прежде чем его оглушили прикладом. Мне показалось, что воплощение Нинурты и не пыталось удрать, а лишь попробовало силушку. Наружнее охранение стало еще неприступнее, впрочем, никто из пациентов не собирался таранить его. Каждому из "отдыхающих", вернее, уже "трудящихся", нашлось другое более подходящее занятие. Повариха, ставшая объемным вместилищем Иштар, всю ночь тренировалась в исполнении эротических танцев, особенно танго, стриптиза и хула-хупа. А под утро изнасиловала санитара, который принес ей любимую кашу, вырвалась из своего домика, оказалась в казарме стройбатовцев и... Пока здоровяки-санитары растаскивали и утюжили кулаками -- каждый размером с гаубичное ядро - остервеневшую солдатню, женщина успела достаться пятерым. Причем всем пятерым она внушала: О, супруг мой, Думузи, В опочивальне, наполненной медом, Мы насладимся твоей чудесной красотой, Лев, дозволь мне ласкать тебя... И так далее. Хитроумный Фима-Набу тоже не терял времени даром. За ночь он сумел изготовить из деталей радиоточки, койки и тумбочки простенький передатчик, который подключил к электросети. И с помощью азбуки Морзе стал автоматически каждые десять минут выдавать в эфир сигналы: "Я -- "Союз-25". Прошу разрешение на посадку в районе пивзала на улице танкиста Хрустицкого". Одновременно Фима с помощью разбитого зеркальца и лампочки создал забавное устройство, которое ослепляло все наши видеокамеры. Только шмон с участием команды инженеров и техников позволил вырвать с корнем вредную аппаратуру. -- Это стопроцентный успех без изъянов, -- гудел на утреннем совещании Бореев, -- нам удалось создать нового человека, для которого труд по профилю стал первейшей необходимостью, если точнее, единственной судьбой. Вот она, инстинктивная разумность в каждом движении. Пора устраивать смотрины для высокого начальства. - Для начала надо бы их из домиков шумерских переселить в главный корпус, а то с режимом у нас все больше проблем,- предложил Сайко.- В медицинском блоке места предостаточно, и дооборудовать его легко. Бореев был не против. Заниматься переездом пришлось всем, кроме подопытных. Я так натаскался, что неожиданно почувствовал сердце. Причем первый раз в жизни. А, может, причина тому была не только в усталости. Было такое ощущение, что мы пляшем под чужую дудку. Накушался я валерианы. Сел обедать. И вздрогнул. Прямо в тарелке замаячила знакомая клякса. Апсу. Малопредсказуемое свободолюбивое божество. Я поперхнулся. Однако он вежливо пожелал: "Приятного аппетита." На этот раз я не читал по губам -- в моем мозгу, где положено, возникали слова, имеющие вид устной речи. Апсу говорил на моем языке и в моем стиле, ну, а как же может быть иначе? И отвечал я ему четкими, мысленно проговариваемыми фразами. "Спасибо. Хотя вы меня откровенно подставили в иракском лесу. Сейчас не уверен, что наше общение будет полезно друг другу." -- Вы что-то сказали? -- поинтересовался сидящий напротив лейтенант Туманов из охраны. -- Ничего, ничего. Иногда я шевелю губами -- детская привычка. Особенно, если суп горячий. "Там в Ираке я потерял телесную привязку к пространству-времени, -- стал оправдываться Апсу. -- После чего Отверженные легко вытеснили меня. Впрочем, для меня, Вечного, это комариный укус. Теперь внемли главному, не отвлекаясь. Через несколько миров идет волна, воссоздающая канал из обломков некогда разбитых сосудов. Последние тридцать два обломка должны соединиться прямо в вашем мире, именно в этой зоне пространства и времени. И тогда сила, что спустится по новому каналу, напитает... тени Отверженных, загодя явившихся сюда благодаря мудрецу с ледяным глазом. Хорошо напитает -- тени получат изощренную, совершенную, разумную плоть, с которой вам не тягаться, и обретут господство, неизвестное ни одной из ваших летописей... Ты должен уничтожить всех подопытных. Ликвидировать. Размазать. Тогда канал не будет воссоздан до конца, и сила не достанется Отверженным." "Ни много, ни мало. А мне, кстати, все равно, кому она достанется. Я просто служака. Если начальство хочет передать ее Саид-Белу со товарищи, то я не против. Борееву виднее." "Бореев вместе с бесами доиспользует твою судьбу, а затем выбросит тебя на помойку." "А вы что, придерживаетесь других правил?" "Нет," -- честно признался Апсу. Он, кажется, бил на доверие. Но не только. Я, стараясь не двигать губами, -- чтобы не напугать честно жующего Туманова,-- поинтересовался: "Так чем вы предпочтительнее других?" "Пора сказать правду. Я старше их на несколько миллиардов лет. Я тоже сотворен, но был тем, кто занимался образованием воздуха, то есть... высвобождением связанного кислорода, я тот, кто превращал... аммиак в воду. Когда же заряд разумности, заложенный мной в... генокод жизни, стал претворяться в универсальных существах, прозываемых людьми, то сборище потусторонних прохвостов обманом втерло меня в толщу косного вещества, а Энлиль-Бел похитил мои знания... Ну и что они построили? Храмовый социализм. Спасибо, не надо. Все равно их потом вышвырнули вон." "Если вам, Апсу, не нравится социализм, то подыщите себе сейчас другую точку пространства-времени... бросьте якорь где-нибудь в Вашингтоне." "Каждый проход к тебе сквозь завесу обходится мне слишком дорого, -- почти рявкнул раздраженный демон. -- Кроме того, я не люблю общаться на людском языке. Из-за него не могут спокойно изливаться силы ума." Как раз три четверти моих мозгов внезапно застило тьмой, а оставшейся четвертиной я понимал, что встаю из-за стола, любезно желаю аппетита сотрапезнику, дисциплинированно удаляю грязную посуду. Что я спускаюсь вниз, к посту около дверей главного корпуса, и в тот момент, когда охранник начинает балаболить с кем-то, стягиваю ключи от актового зала со щита. Затем незаметно подбираюсь к гаражу, цепляюсь к днищу въезжающей машины, чтобы оказаться внутри, наливаю там бутылку бензина и выбираюсь под низом у другого грузовика. Уже темнеет. Я решаю оставить в актовом зале, что этажом выше боксов медблока, взрывное устройство, состоящее из "коктейля Молотова" и небольшой электрической цепи, работающей от батарейки. Часа в три ночи надо будет провернуть еще одну операцию - оглушить охранника у медблока и заложить двери железякой. Чтобы ни один гад из "отдыхающих" не улепетнул. Неожиданно Апсу покинул три четверти моего мозга, но все равно осталась мысль, четкая как гвоздь, что быть против него -- бесполезно. В запасе имелось четыре часа. Почему бы не навестить Дарью? Не повредит ведь -- ни ей, ни мне. Перед отбытием из своей кельи я заметил какой-то мокрый след, как будто кто-то провел влажной тряпочкой по полу, а на бутылке с бензином имелся потек из некой слизи. Вот зараза, откуда это? Я ведь как явился с бутылкой из гаража, то ни одна гнида ко мне в гости не заявлялась. Может, мышь какая-нибудь описалась или блеванула... Оставив без объяснения неясный факт, я отправился к своей пампушке. Этой ночью все подопытные испарились. Причем до начала моей операции. Где-то около двух сбойнуло электропитание. Свет отсутствовал минут пять. Этого хватило. Когда он вернулся, началась кутерьма. Хорошо хоть, что я пораньше от Дашки свалил. Поэтому когда началось, я присутствовал на своем штатном спальном месте -- как и полагается. "Седьмой, Седьмой, вызывает Беркут. Беркут вызывает Седьмого." А Седьмой, то есть я, был уже полностью готов. Ну, на пятьдесят процентов. Оставалось только штаны напялить. И в полной экипировке бежать навстречу новым свершениям. Поначалу казалось, что случился какой-то налет с последующим похищением. Опустевшие боксы. Взломанные замки. Фотоэлементы и прочие электромагнитные датчики были вырублены, когда пациенты покидали свою жилплощадь. А сигнализация находилась в обесточенном, бессильном виде. Охранник же с заведенностью придурка повторяет, что ни одна сука через двери медблока не входила и не выходила. А на другие вопросы не откликается, словно ему подкрутили какие-то шарики-ролики в башке. Серьезная это заявка на налет? Все-таки вокруг здания и по периметру ограждения бдит наружняя охрана, которая состоит отнюдь не из электрических цепей и не из сплошных придурков. Первую версию выдвинул Бореев, который сновал по опустевшему медблоку и орал, что его бедных пациентов американцы уперли через крышу прямо на вертолетах "Ирокез". Сайко, несмотря на явную бредовость такого утверждения, связался с командованием округа ПВО, и те с какими-то испуганными смешочками отчитались. Мол, у них и муха американская не прожжужала бы, воробей бы натовский не прошмыгнул. Не то его так закидали бы всякими снарядами и ракетами, что и атома целого не осталось бы. В отличие от ученого, наш генерал склонился к мысли, что подопытные отнюдь не невинные овечки, которых усыпили и вынесли в целофановых пакетах. После этого началась операция "Ловушка". Хорошо разработанная и осуществляемая профессионалами. Небольшая группа просматривала главное здание, суя нос в каждую задницу и выискивая те вещдоки, которые могли навести на мысли о способе побега. Другие заглядывали под каждую травинку и каждый корешок на территории "Пчелки". Большая часть ищеек с напряженными носами и выпученными глазами прочесывала окрестности лагеря. Им в помощь придали солдат из софринской бригады внутренних войск, а также вертолетчиков с какого-то подмосковного аэродрома. Оповещены были и посты милиции на расстоянии километров в сто. Они получили фотографии наших бегунков и были уверены, что весь сыр-бор разгорелся из-за каких-то опасных блатарей, дернувших из зоны. На второй день поисков Сайко "выключился" и перестал появляться из своей генеральской светелки. Бореев еще пытался с помощью Ф-полевых "сивильников" выяснить судьбы пропащих, но в зоне поиска характерные ауры вовсе не прощупывались, то есть судьбы наших бывших пациентов больше не пересекались с генеральной линией эксперимента. Впрочем, кое-что удалось выяснить. К электросети "Пчелки", оказывается, была подключена диверсионная система. Когда ее нашли, она давно уже сгорела. Но, как выяснилось, была она смастачена с помощью сил и средств превосходного разума из деталей сливного бачка и еще чего-то малопонятного, превратившегося ныне в угольки. Передовая система могла легко прослушивать главную пультовую, используя при этом арматуру железобетона. А также была способна устроить сбои питания. Между прочим, наши подопытные смонтировали ее за один вечер, пользуясь неразберихой после переезда... Однажды -- а это было на пятый день поисков -- я в беспомощности прогуливался на лужайке перед окном, за которым томилась на своем трудовом месте в ожидании важных звонков грудастая секретарша Дашка. Прогуливался, немножко кривлялся, изображая мавзолейного часового, и строил рожи, развлекая свою пассию. А потом, притомившись, присел к стволу высокого тополя -- как блатарь, на корточки -- и от нечего делать машинально разглядывал лужайку. Мой взор почти уже уткнулся в носки собственных ботинок, как пролетел над травой краснорожий друг Апсу. Привлек мое внимание и снова испарился. Я снова просканировал взглядом лужайку. Появилось некоторое невнятное подозрение -- что-то не так. Потом подозрение стало формулироваться. Лужайка-то немного просела, причем не сплошняком, а полосой. Полоса тянется от ее середины, проходит мимо дерева, рядом с которым я мирно отдыхаю, и теряется в высокой траве. Я хотел было кликнуть нескольких охранников, чтобы взяли лопаты и наковыряли ямки, но тут вспомнил, что никто из них меня слушаться не должен. Начальник охраны тоже где-то порхает. Значит, только Сайко может сейчас дать команду. Полчаса понадобилось, чтобы выйти с ним на контакт. С инопланетянином и то проще бы получилось. Добился я успеха, лишь когда позвенел бутылками у его дверей. -- А, Глеб, ну, чего ты с утра мечешься, как вошь на сковородке?.. -- Сайко с нескрываемой тоской посмотрел на мои руки, сжимающие стеклотару с кефиром. -- Ладно уж, если пришел -- заходи. Даже взгляд у деда-генерала был какой-то опухший и красный. -- Товарищ генерал, мне нужно два-три человека с лопатами. -- Что, уже кто-то помер с расстройства? Я, ебена мать, буду следующим. Так что, нужно жмурика закопать, пока не протух? Генерал, по привычке выдохнув, заглотил единым махом стакан кефира. -- Пока еще нет, Виталий Афанасьевич. Я обнаружил подозрительное место на лужайке, неплохо бы поковыряться в земле. Сайко подошел к телефону, стал долго и мучительно икать -- я уж боялся, что это никогда не закончится, и генерал сейчас блеванет. Наконец, он невнятно заобщался с подразделением охраны. И еще через полчаса пара весьма недовольных лейтенантов из "Вымпела" выступила на лужайку с лопатами. Я еще притащил, на чистом испуге, истопника Пахомыча. Впрочем, и самому пришлось взяться за шанцевый инструмент. Когда яма дошла до двухметровой глубины, не принеся никаких положительных результатов, лейтенанты прекратили работу и стали долго задумчиво курить. Продолжали стараться только я да запуганный истопник, который, очевидно, считал, что мы роем шахту для ракеты. Неожиданно земля -- вернее донышко ямы - стала пропадать из-под ног. Раз и истопник с киношным завыванием ухнул в какую-то дыру. Я же едва успел зацепиться за корни близрастущей липы. А затем вскарабкался наверх. Лейтенанты хоть и не пришли на выручку, но приняли боевую стойку, достав свои пистолеты. -- Пахомыч, ау! -- крикнул я в образовавшуюся внизу пропасть. Истопник не откликался. Срочно удалось отыскать еще пару охранников, веревку, фонари. После чего начался спуск в "преисподнюю". В первой двойке дыркологией-спелеологией занимались я и молодой спецназовец по фамилии Туманов. Мы оказались в чрезвычайно тесном, низком и узком подземном ходе, передвигаться в котором предстояло разве что на манер пресмыкающихся или, вернее, по-пластунски. Впрочем, и стены, и потолок были здесь укреплены. Во-первых, деревяными подпорками, во-вторых, бурым пахучим составом - в котором нельзя было не признать человечье дерьмо. Дерьмо правда особенное -- для его производства, видимо, надо было употреблять всякие деликатесы. Похоже, крепежка происходила родом как раз из лесочка, где любили прогуливаться наши пациенты. И, кстати, в тоннеле не было употреблено ни одного гвоздя. Не мытьем, так каканьем. Потом лаз раздвоился, и мы выбрали левое направление - только потому, что оно показалось более симпатичным. Лаз в конце концов расширился, приобрел объемность и стал камерой. Вонища тут была экстраординарная, что не преминул отметить мой напарник лейтенант Василий Туманов. Стены камеры оказались не только как следует вымазаны дерьмом, но и выложены прутиками. Кое-где имелись ниши, в которых лежали горками какие-то корешки, сушеные насекомые и черви, где дохлые, а где вполне теплые и свежие. Нормальный человек смог бы такое жрать лишь под страхом мучительных пыток, после многолетней тренировки или в результате полной дебилизации. Дальше тянулся довольно просторный коридорчик, в нем нашлась ниша длиной с человеческое тело. Там и в самом деле лежал организм, в котором нельзя было не признать нашего пациента Холодилина. Ага, сработало, стал я находить бегунков! Гражданин не был трупом, по крайней мере, пульс еще прощупывался. Но зачем пациент сюда улегся, почему в одних трусах и что с ним в итоге сделается? На боку у Холодилина имелось какое-то вздутие. Это мне не шибко понравилось. Не хватало еще нам какого-то задиристого заболевания. -- Туманов, не трогай этого тела даже пальцем, -- предупредил я лейтенанта. -- Да ссал я на него, -- послышался успокоительный ответ. Потом потолок стал, снижаясь, опять давить на темечко. И еще... -- А, блин, -- лейтенант откликнулся на то, что голова его задела какие-то наросты, которые торчали на потолке. Они напоминали грибы, только повернуты были шляпками вниз. Я потрогал пальцем одну из этих хитрых штук. Честно говоря, мне показалась, что она сделана из мяса и жира. Сзади раздалось какое-то сочное чмоканье. Я поспешил туда, где валялся Холодилин. Подумал было, что парень, наконец, очухался. Все наоборот, он лежал, как и прежде, без малейших признаков умственной или двигательной активности. Только на боку, там, где раньше имелось вздутие, появилась здоровенная рваная рана, правда, не очень кровоточивая, с довольно бледными краями. А на полу валялся мясистый гриб, вроде тех, что усеивали потолок. Не просто валялся, а упорно, как к мамке, полз к стене, оставляя мокрый след -- похожий на тот, что я встретил в своей комнате. Пожалуй, это мелкое существо точнее обозвать не грибом, а почкой. Холодилин почковался, едрить его налево. Более того, я неожиданно почувствовал исходящую от него пульсацию, мелкую, густую, как рой насекомых. В нем гнездился рой, который хотел заполнить все это подземелье и полсвета впридачу. Чужим, не людским замыслом веяло и от тех поганок на потолке. Здесь кто-то использовал человеческое тело не по назначению. Но очень умело. Такому мастерству в других условиях стоило бы удивиться. -- Ну, товарищ майор, ну, двинулись вперед,-- предложил брезгливо сморщившийся лейтенант. -- Туманов, у меня ощущение, что эти грибочки за нами следят. -- Грибочки пускай, -- легкомысленно отозвался Туманов. -- Это враг. Поставь-ка оружие на боевой взвод, лейтенант. Метрах в двадцати от места почкования Холодилина земляной тоннель превратился в бетонный! Единственное, что приходило на смятенный ум: -- Похоже здесь кто-то когда-то устроил систему подземных коммуникаций. -- Может, наши во время войны? Немцы, по крайней мере, досюда не доходили,- - высказал здравую мысль лейтенант. -- Здесь, наверное, располагался какой-нибудь командный пункт. -- Потому-то наши подопытные и сбежали именно вниз, а не вбок и не вверх. -- Товарищ майор, сейчас-то вы знаете, как это случилось? -- зевнув, справился лейтенант. Он явно не ощущал драматизма. -- И сейчас не знаю. Они как будто знали заранее, куда бежать надо. Может, вскрыли за обедом пол в столовой медблока - пока мы надрывались, таская аппаратуру и их шмотки. Спустились в подвал, заделали за собой дыру, из подвала сюда... Когда мы с лейтенантом уже собирались возвращаться и проверять пол в столовой, за нашими спинами посыпалась земля. Вернее, земляной тоннель рухнул, пустив тучу пыли для чихания. Обратной дороги больше не было. -- Кажется, мы не скоро вернемся, -- справедливо подытожил лейтенант Василий Туманов. Я подумал про Апсу, сколько он еще будет силы экономить? Наверное, вечность. Или вообще боится сунуться туда, где вовсю орудуют злюки Отверженные? Но, небось, исправно явится за плодами победы, если таковые найдутся. Еще несколько шагов, и настроение окончательно испортилось. Обнаружился Пахомыч. В виде трупа. Весь усаженный этими самыми почками. Только они происходили не из его организма, а просто откармливались на нем и ползли дальше. Пахомыч был, соответственно, бледный-бледный. Румянец сошел и с мужественных щек Туманова. Взгляд из орлиного стал воробьиным. Происходящее с истопником явно не укладывалось в сознании лейтенанта -- сознании отличника боевой и политической подготовки. -- Лейтенант, предлагаю пока не расстраиваться, поводы для этого у нас еще найдутся. Если мы попали в остатки советского командного пункта, то у него должны иметься входы и выходы. Фонарям предстояло поработать еще с час, а потом иссякнуть. Значит, нам надлежало не только двигаться вперед, но и делать это со всей резвостью. Однако наряду с резвостью надо было проявлять дотошную внимательность. Коридор был снабжен по бокам дверками, за которыми имелось какое-то ржавое оборудование, похоже, отопительное, канализационное и водопроводное. Эх, сантехника бы к нам в компанию, какого-нибудь короля воды, говна и пара. -- Туманов, ищи вентиляцию. Она нам поможет. Вентиляционная шахта должна, по идее, спускаться в какое-нибудь просторное помещение. В бомбоубежище, сортир, зал для совещаний. Коридор стал сопливо-скользким, под ногами гадко хлюпала вода, кроме того, там и сям подметка проскальзывала на сгустках слизи. -- Эй, товарищ майор, я в этой захламленной комнатке отыскал кое-что не слишком понятное, -- свистнул мне из-за дверей лейтенант. Вначале я принял "кое-что" за тюк с хлопком. Потом сообразил, что это -- человеческая особь, только сплошь укутанная какими-то белыми нитями, отчего получился кокон. Я попробовал для начала очистить лицо упакованного гражданина. Затем узнал его. Наш пациент. Я полностью очистил его от "упаковки". На его руках, ногах, груди были жутковатые "стигматы". Как будто глубокие раны, но без гноя. Я, пытаясь подавить тошноту, стал рассматривать них. У ран были гладкие слизистые стенки. Они уходили аж вглубь костей. А еще из ран выползали продолговатые твари. Черви. Или слизняки какие-то. -- Вот херня, -- уныло оценил диковину лейтенант Василий Туманов. -- Чтобы этого не видеть, я бы согласился ночью сигануть с парашютом на вершину горы. -- Про такие чудеса, небось, не говорили на комсольских собраниях. И вообще, разучились мы удивляться. Давай-ка, пошевелим мозгами. Конечно, эти червячки могут быть чистыми паразитами. Но сердце вещует другое. Тебе сердце что-нибудь вещует, Вася? -- Мне рвать хочется, -- честно признался собеседник. -- Исходя из контекста, можно предположить, что у нашего червивого друга произошла странная дифференциация и развитие клеток стволовой ткани. Вплоть до. Твари осмысленно ползли кто куда. Некоторые из них совершенствовались на ходу. Все более округляясь и надуваясь, вдруг начинали подпрыгивать, словно теннисные мячики. -- Пойдемте отсюда, товарищ майор, -- умоляюще протянул верзила-лейтенант, а потом инфантильно ойкнул, хватаясь за шею. -- Спокойно, спокойно, Василий, без команды не паниковать. Один из мячиков незаметно присосался к его шее и уже окрасился в красный цвет. Опять гастрономия. Эта тварюшка -- сплошной желудок. Я достал нож и, аккуратно просунув в щелку между лейтенантской кожей и пузырем, скинул приставучую дрянь. Мячик, совершенно не обидевшись, направился к одной из почек, висевших на потолке, уткнулся в нее и дружески передал все свое красное содержимое. -- Вот она радость общения. Добрый пузырь кормит своего малоподвижного собрата. Опять-таки, гармония -- причем, благодаря тебе, лейтенант. Пожелай же приятного аппетита... Согласен, неприятно узнать, что ты уже не едок, а еда. "Употребленный в пищу" лейтенант пятился наружу из захламленного помещения, втягивая шею в грудную клетку и пытаясь заслониться от вертких мячиков с помощью каратэшных движений. В коридоре он уже припустил, что есть мочи в спецназовских ногах, я - за ним. В конце тоннеля нашлась стальная лесенка, ведущая к красивой бронированной двери. Та, на удивление, была не заперта. Замок по истечении семи-восьми пятилеток не только покрылся ржавой паршой, но и просто сгнил до основания. Я понадеялся найти за дверью вентиляцию, и мы зашли непрошенными гостями. Это был кабинет. Красивый, в стиле советский ампир-вампир, предназначенный для мозговых усилий какого-нибудь крупнокалиберного вождя. На стенах остались портреты классиков, Ильича и Виссарионовича. В шкафах какие-то папки. Я заглянул в одну из них при свете меркнущего фонаря -- мобилизационные планы на сорок второй год по нескольким областям. Донесения районных отделов НКВД о борьбе с пораженческими настроениями на предприятиях. Рапорты особых отделов о ликвидации ненадежных элементов в воинских частях. Радиограммы подпольных ячеек НКВД о количестве сожженых изб, где стояли на постое немцы. Отчеты горкомов ВКП(б) о проявлениях трусости в партии. И такое прочее. Все эти бумаги за подписями сержантов и офицеров госбезопасности направлялись заместителю наркома внутренних дел. Да, похоже командный пункт относился к ведению НКВД и лично товарища Бе. Только не совсем понятно, почему материалы с грифом "сов.секретно" валяются на столе, а не лежат строго в железных ящиках. Маловероятно, что эти страшные бумажки кто-то беспечно вытряхнул из сейфов в послевоенные годы, даже если командный пункт был законсервирован после распада товарища Берия. Значит, кто-то сейчас изучает документы НКВД, историю чекизма и перенимает опыт работы с массами. Кто же этот любопытный? На столе имелось что-то напоминающее бюст. Мне это показалось бюстом, прежде чем я направил луч фонаря. Но изваяние оказалось почкой, верхняя часть которой уже распустилась. Образовалось что-то вроде фигурки с ручками, спинкой, грудкой. Фигурку венчала шишка с несколькими прорезями -- вариант головы. Прорези открывались. Одни, не одобрив освещения, стали попискивать, другие, кажется, хмуро посверкивали бусинками глаз. Я подошел вплотную, желая рассмотреть в подробностях чудное создание. На боку у него набухала еще одна почка, которая прямо на наших изумленных глазах отвалилась и поползла в сторону по своим делам. А дырка в исходной, отцовско-материнской почке сразу стала затягиваться какой-то слизью. Создание, видимо, встревожилось нашим присутствием и интересом, цыкнуло -- и вдруг выпустило из одной ротовой щели струйку. Я едва успел заслонить лицо рукавом. А лейтенант отреагировал незатейливо и выстрелил. Пуля разметала неприятную фигурку, превратив в ошметки. Я посмотрел на заплеванный рукав. На материи уже образовалось несколько дырок с обугленными краями, поэтому пришлось срочно оборвать весь увлажнившийся кусок. В кабинете все-таки обнаружилось отверстие вентиляционной шахты, как раз за картой московской области. Как тут не помянуть добрым словом Буратино с его нарисованным очагом. Золотого ключика не требовалось. Но едва удалось выдернуть ржавую решетку, как из дыры посыпались эти самые малоприятные почки-фигурки. У них было по несколько ручек, ножек, по паре головок, они напоминали и человечков, и осьминогов, и троллей сразу. Эта орава шустро кинулась к нам, по полу, по стенам, по потолку. Воинственный дух и неукротимая воля сразу почувствовались. Из ротовых прорезей выскакивали слизневидные канатики и арканчики. Слизневидные тяжи цеплялись за стены или потолок и, сокращаясь, перебрасывали прытких троллей сразу на несколько метров. Храбро отстреливаясь и страшно боясь, мы все ж таки выбрались из жуткого кабинета, по лесенке скатились вниз и припустили по коридору. Там свернули в один из аппендиксов. И попали в какие-то кладовые, где быстро заперли широкую дверь на засов и заложили ее ящиками. В помещении было полно дырявых мешков, остатков зерна, соломы и много слизи. Похоже, наши новые знакомцы, почки-тролли, именно здесь выпивали и закусывали. Пока все не сгрызли. После того, как запасы минувшей эпохи иссякли, им ничего не остается, как употреблять в пищу гостей. А крысы видимо сюда уже не ходят... Наши фонари быстро скисали. -- Еще немного, и мы перестанем что-либо различать, -- заныл лейтенант Вася. -- А этим гадам никакой свет не требуется. -- Ну что ж, порадуемся за них. А ты, Василий, смотри в оба, пока есть возможность. Раз тут когда-то хранились харчи, значит, это специально оборудованное помещение. На продовольственном складе обязательно должна присутствовать вентиляция, чтобы харчи не покрылись плесенью. Или строители этого подземелья были козлами. За дверью уже что-то скреблось, что-то буравило броню. Вася метался, как очумелый. А я, притомившись от поисков, решил закурить. И тут дрогнувший огонек зажигалки указал мне на наличие небольшого сквознячка. Я двинулся "по ветру" с крохотным пламенем в пальцах и действительно уперся в ржавый щит. Пару движений ломом, и он бессильно отвалился, открыв щель в стене. Что немаловажно, никто не посыпался навстречу с воплями "даешь". -- Вася, кажется, есть контакт с вольным воздухом. Когда мы пролезли в дыру, то первым делом нырнули по пояс в воду. Потому что оказались на самом донышке шахты, где десятилетиями скапливалась влага. Влага гнила и воняла, кроме того, лейтенант боялся, что кто-то схватит его за ногу. Поэтому он резво принялся карабкаться по стенам шахты и показал себя неплохим альпинистом. Следом, гораздо менее элегантно, полез я. Тут имелись редкие, порой выпадающие скобы и многочисленные выбоины в стенах. Тумановский фонарь работал куда лучше моего, поэтому я старался не потерять напарника из виду. Тем более, его юношеская бодрость меня вдохновляла. Неожиданно Васин огонек остановился и сверху стали падать тревожные матюги. Теперь мне легко удалось догнать альпиниста. -- Ну что ты так разволновался, лейтенант? Впрочем, лейтенанту объясняться не потребовалось. При свете его фонаря открывались такие мерзкие виды. Выше, метрах в трех, стены шахты были густо обклеены почками. Вернее, почками на новой стадии развития. Видимо, каждая часть подземного мира жила по своему плану. Образования лучились неприязнью и даже злобностью, как хорошо натасканные лагерные овчарки. Или как Докучаев-Нергал. Они казались то ли волосатыми, то ли пушистыми. Но на самом деле они были оснашены большим количеством тонких трубок и щупалец. Некоторые трубочки сочились слизью, другие качались из стороны в сторону. Вскоре стало ясно, для чего они покачиваются. Раздалось легкое шипение, и из какой-то трубочки вылетела игла. Она воткнулась в аккурат меж моих пальцев в щель, образованную двумя бетонными плитами. Следующая игла впилась Василию в плечо. -- Ой, больно, майор, бля... -- Терпи, парень, закуси удила, назад дороги нет. Лейтенант попробовал зацепиться за другую скобу. -- Не получается, майор, допекла зараза, плечо немеет. -- Значит, это нервно-паралитический яд. Давай спускаться, Вася. Тут нам ничего не отломится. Когда я уже пустился в обратный путь, игла угостила и меня. Она легко и удобно вошла в левое предплечье. Я сразу выдернул подлюку. Но уже схлопотал полный набор ощущений. Цветущий букет. Режущую боль, расходящуюся штырями вдоль руки. Потом тяжелый жар, отчего в моих телесах будто чугуные ручейки заструились. И онемение -- левая рука обвисла, как колбаса на гвоздике. Я пока держался, но чувствовал, что немного осталось. Я ведь еле цепляюсь, а надо еще аккуратно спускаться. Сколько метров до низу -- восемь или девять? Мимо меня шумно проследовало тело -- это рухнул Василий. А потом игла клюнула меня под правую ключицу и я отправился вслед за напарником. Вонючая лужа, расположившаяся внизу, не дала нам возможность разбиться вдребезги, но предоставила прекрасную возможность утопнуть. Отвратная жижа щедро вливалась мне в нос, в рот, а я никак не мог взять под управление свои руки и ноги, чтобы толкнуться и вынырнуть. Тело было железобетонным и холодным. Я кричал себе: "Спасайся, идиот, через секунду будет поздно". Я кричал себе: "За родину". Бесполезно. Конвульсия выгнула мое задыхающееся тело. По счастью я вспомнил его, своего светлого двойника по ту сторону экрана. Сквозь жидкую зябкую тьму пробились теплые пульсации, жизненные токи вошли в мышцы. Из трясины вылетел мой психический электрон. Следом потянулся и я. Вынес голову на поверхность воды. Еще натужный бросок вперед, и я уже застрял в вентиляционном окне. Том самом, с которого началось непутевое путешествие наверх. Где же этот хренов лейтенант? Неужели бултыхается на дне? Так не хотелось, но пришлось нырять за Василием, хватать его за шиворот, тянуть из мокрой могилы. Я протолкнул лейтенанта в вентиляционный люк, затем стал пропихиваться сам. Когда удостоверился, что не нырну обратно в лужу, то полностью отключился. Очухался я не от света. Он был жидким и слабым. Скорее, вонища шибанула в нос. Еле мерцающее пламя обрисовывало высокий сводчатый потолок, опять портреты классиков, длинный стол, стулья с высокими командирскими спинками. На груди у меня мирно сидели три почки. Кыш, нечистая! Я страшно струхнул, но потом понял, что они не пасутся, ничего не тянут из меня, а скорее дают, вводят в мои жилы какие-то подкреп