ляющие вещества. Из чувства брезливости и протеста я все-таки оторвал их от себя, затем поднялся. Нет это мне показалось. Я продолжал лежать пластом, а они остались любовно приникшими ко мне. Тьма плыла перед глазами грязной рекой. Пожалуй, меня накачали какими-то наркотиками или хитрыми пептидами. Спустя полчаса я, пересилив безволие, со скрипом взгромодился на карачки и смог наконец смахнуть почки. Смог даже раздавить их. На четырех слабых опорах я преодолел метр, потом еще метр. И наткнулся на лейтенанта. Вернее то, что осталось от лейтенанта. Там было какое-то месиво. Большая часть Васиного тела оказалась разворочена. Кое-где тело почковалось, кое-где превратилось в отвратительное месиво. Простые почки уписывали эту дрянь за обе щеки и старательно смачивали ее пищеварительными соками. Почки-тролли разрывали пузырящееся трупное вещество своими вредными ручонками и без особых манер заталкивали в свои ротовые щели. Волосатые почки просто всасывали то, что пожиже. Тут, конечно, присутствовали и пузырьки, которые накачивались кровью -- как же без них, упырей. А потом они заботливо кормили почечки побледнее и послабее. В общем, этот обеденный стол свидетельствовал о полной утилизации лейтенанта, а также дружной, почти идиллической жизни симбионтов. Я не выдержал и стравил харчи. Эти гады и на такое добро кинулись и давай утилизовывать. Я преодолел дурноту и взгромоздился на ноги, чтобы не сдохнуть от отвращения. За столом, на высоком командирском стуле, сидел человек или кто он там. Гражданин Некудыкин, вернее Саид-бай, еще точнее Энлиль-Бел. -- Я же предупреждал, что не стоит удирать от меня. -- Довольно мягко произнес он. -- Я же не знал, что вы такой приставучий, достопочтенный Саид. -- Ладно, Глеб-Реза, перестанем выяснять отношения и займемся производством новых мыслей. Садитесь... Ну, не кривитесь, сейчас тут будет прибрано. Я присел. Почки-тролли вскоре закончили с лейтенантом и куда-то потащили его кости, желая, видимо, навести полный марафет. -- Это ваша гвардия, уважаемый Некудыкин, пардон, Саид? -- Это мы сами. -- Пока я не стал "этим самым", буду находится, наверное, под арестом? -- Ничего подобного. Плюньте в глаза тому, кто такое скажет. Некудыкин внушительно встал из-за стола и направился к карте, где был изображен великий и могучий Советский Союз. С флажками, что показывали расположения воинских соединений, пехотных и бронетанковых, и со стрелочками, которые означали направления главных ударов. Я подумал, что, возможно, на этом месте стоял Иосиф Виссарионович. Или скорее Лаврентий Павлович. И стрелки с флажками для них были просто значками игры, а не хрипящими ртами пехотинцев и тлеющими комбинезонами танкистов. -- Целью коммунизма является построение стопроцентно управляемого, целесообразного во всех своих частях общества, то есть социального организма, чья судьба ясна и определенна. К этому стремились Ленин и Сталин, обошедшие романтизм Маркса, для которого идеал представлялся в виде однородной недифференцированной гущи, сваренной из умельцев-универсалов. То, что осталось на уровне мечтаний в писаниях и мозгах ваших вождей, мы, похоже, можем воплотить в жизнь и сделать былью. Нет, Саид действительно учился на каких-нибудь курсах повышения квалификации при НКВД. -- Что, вот эти тролли, пушистики, пузыри и прочие уроды будут строителями коммунизма? Собеседника вопрос не обескуражил, наоборот обрадовал, потому что дал возможность втолковать кое-что. -- Еще раз отмечу, Глеб, что они являются нашим продолжением, наиболее умелой и знающей частью нас самих. Почками гордиться надо, а не ругаться в их адрес. Нет нужды учить их чему-нибудь, они инстинктивно разумны и учены, у них -- готовая правильная судьба. -- Еще добавьте, что у них есть классовое чутье, и получится просто авангард рабочего класса. -- У них есть чутье, -- Саид улыбнулся из-за обладания полнотой информации и удолетворенно расправил усы .-- У них достаточно хороший нюх, чтобы вычистить из нашей жизни все слабые, бесполезные, неорганизуемые, дегенеративные факторы. -- Под такими факторами, надо понимать, подразумевается значительная часть граждан, проживающих на площади нашей страны. А какую руководящую роль вы отводите лучшим людям? Хотя бы тем, кто спустился вместе с вами в это подземелье? Они создадут новую партию? Или вступят в старую. Для собеседника это был смешной вопрос. -- Лучшие люди движутся к инстинктивной разумности по кратчайшей, используя оптимальные линии судьбы. Партия такой же устаревший инструмент, как и каменный топор. Усатый Некудыкин-Саид сделал неопределенный жест в сторону, и мы покинули штабное помещение. Напоследок я бросил взгляд туда, где недавно лежал лейтенант Туманов. Теперь там осталось на память о напарнике только мокрое пятно. Эх, стал Василий очередной жертвой какого-то необычного чутья, особого гуманизма и нечеловеческой разумности. Экскурсия показала, что люди подземелья были хороши, каждый на своем определенном судьбой месте. Всякий занимался предписанным делом с точностью и заведенностью механизма, с энтузиазмом и энергичностью параноида. В одном из бункеров лучшие люди усердно выращивали грибы, которые усердно произрастали на полу, покрытом слоем черной грязи. По грибам ползали слизни, которые после своей своевременной кончины становились белковой добавкой к рациону растений. Кстати, здесь было тепло. Это означало, что бывшим отдыхающим удалось раскочегарить отопление. Немного погодя, я приметил нефтяные радужные разводы на лужах. Значит, в подземелье имеются запасы топлива и работает дизель-генератор. Потом мне дали полюбоваться садками для червей -- с ними возились, отдавая весь душевный жар, двое энтузиастов. Они перемешивали почву, в которую снизу через дырчатые трубочки воскурялась теплая ласковая влага. Кроме того, усердные работники кропотливо пересаживали слабых маленьких червячков в ящик с подкормкой в виде какой-то плесени. Чуть ли не колыбельную им пели. А вообще, разводимые тварюшки были мясной породы, происходящей, видимо, от дождевых червей, но смутировавшей в лучшую гастрономическую сторону после добавления каких-то генов. Уж не человеческих ли, мелькнуло невеселое подозрение. Все эти безмятежно ползающие носители белка, наверное, должны были служить снедью для подземной колонии. В чем я убедился на кухне, где работали большие мясорубки с электроприводом. Румяные повара предложили мне испробовать свои "червивые" пирожки, но я благоразумно отказался. Все-таки отобедал каких-нибудь пару часов назад. Потом гид-Саид любезно предъявил спальни "по интересам". Здесь стояли двухярусные солдатские кровати, оставшиеся с военной поры. Но к каждой койке пришпандорена была педально-рычаговая система. Кажется, для того, чтобы сделать пробуждение еще более сладостным. Лежащие бойцы трудового фронта, как выяснилось, имеют возможность с утреца порадовать себя гимнастикой и заодно прибавить напряжения в электросеть. Одна спальня полагалась для бойцов. Тут находились пирамидки, составленные из крепких палок с рукоятями, напоминающих китайские тонфы, на крючьях висели трехзвенные нунчаки, цепы и прочие приспособления для вышибания мозгов и переламывания ручек-ножек. Какой-то упорный человек методично толок пальцами кирпич в ступе, что, впрочем, не мешало ему посредством педалей давать электроэнергию родному подземелью. Другая спальня явно предназначалась для работяг. Потому что прямо в ней располагались корыта с грязными робами, вычищенные кирки и лопаты. А также колония почек, которую необходимо было обогревать с помощью дыхания и тех самых педальных генераторов. К тому же отхожее место в углу было обсажено улитками, специализирующимися по части фекалий. С работы вернулся один из тех парней, что трудились в грибнице. Он взял пару почек и выдавил что-то из них прямо в рот. А потом посадил одну из них -- трубчатую -- к себе на шею и улегся в койку. Через минуту глаза его прикрылись, а рот ощерился. Так с улыбочкой он и провалился в какой-то отпад. -- Через полчаса товарищ работник очнется и снова с радостью отправится на работу, -- пообещал Никудыкин-Саид. -- А сколько у него длится, так сказать, рабочий день? -- Двадцать четыре часа. Причем нам не требуется выплачивать ему премиальные, сверхурочные и вывешивать его физиономию на доске почета. -- Правильно, уважаемый Саид. Как же иначе, если труд стал первейшей необходимостью. А трудовое тело не требует ленивого вкушения пищи во время обеденного времени. Насколько я понимаю, пролетарию достаточно в перерывах между первой, второй и третьей сменами выдавить немного пользительного сока из своего почковидного собрата-сосестры. Потом собрат-сосестра еще поделится с ним дозой "покоя и тихого веселья". А чуть позже пролетарий обогреет, оросит и подкормит своих собратьев-сосестер. Сидя же на горшке, помечтает о близящейся гармонии, затем сыграет в шашки-шахматы с башковитыми почками-троллями. Здорово организовано. Только немного напоминает зверинец. Я ехидничал, но уважительно, потому что дрожь пробирала. Из-за осознания скрытой мощи новой системы. Каждый ведь тут доволен своей судьбой и голосует руками-ногами "за". Еще, наверное, придется под все это подлаживатся. -- Причем тут зверинец, дорогой друг? -- кротко отозвался Некудыкин-Саид.-- Эти почки -- части человека, только отделенные от него. Они наделены самостоятельным существованием и элементами разумности только в интересах человека. В разных и специальных интересах. А что касается бесконечного рабочего дня, то гляньте вокруг, сколько мы успели натворить меньше чем за одну неделю. Чего же мы сможем учудить за месяц, год? А если нас станет больше? Но, бесспорно, формы культурного отдыха, непротиворечащие труду, будут поощряться. Например, художественное кормление червей, выращивание грибов разных симбиотических видов а-ля икебана, ритмичные танцы и песни воо время ухода за насаждениями. Многим кишечнополостным нравятся звуковые колебания наших голосов... -- Давайте, почтенный Саид, вернемся к карте Советского Союза, -- предложил я. -- Наверняка, вы собираетесь осваивать его как целину. -- Карта нам сейчас не понадобится, потому что висит в голове... Как вы, наверное, догадались, мы собираемся быть частью СССР, к тому же растущей, к тому же самой передовой. Мы станем его центральной нервной системой, постоянным источником стремления и воли. И сам Союз начнет расти во все стороны, на запад, юг и восток -- так же, как наиболее жизнеспособное растение отвоевывает землю у более слабых. В итоге, на гербе державы не зря будет изображен земной шарик. -- Как к вашим задумкам отнесутся те, кто сейчас себя считает центральной нервной системой? -- поинтересовался я у растущей и самой волевой части Советского Союза. -- А вы-то как думаете? Неужто вам кажется, что будут какие-то возражения со стороны Бореева? Да уж, Саид-Некудыкин в точку попал. Бореев бы вообще всех нас распотрошил да развешал на электродах, и при этом никакая совесть его не куснула бы. Ведь по его убежденному мнению, он делает хорошо не только себе, но и институту, но и необъятному государству. -- Со стороны Михаила Анатольевича -- вряд ли. Но свет не клином сошелся на Борееве. Есть люди и повесомее. -- Вскоре им не придется выбирать. Есть же генеральная линия судьбы, мощный целенаправленный поток воли, и если вы станете противостоять ему, то он обязательно размажет вас по камням и кочкам. Остается признать, что Бореев, да и Сайко впридачу, давно воодушевились идеями демонической твари по имени Саид и упорно претворяют его сказку в нашу быль. Вселение -- это не байки, хоть назови его контаминацией метантропных матриц. Но, если по-честному, я всегда предпочитал рисковую "бабу-ягу" и деда-генерала чекистам-опричникам вроде Затуллина, в которых, наверное, пробовали вселяться только вурдалаки да бесы самого низкого пошиба. Экскурсия тем временем продолжалась. Вместе с гидом, который по совместительству являлся подземным вождем, -- пока что только подземным, -- я очутился в комнате, где пребывала величественная Царь-Попа. Собственно, дамочка возлежала, повернувшись ко мне именно этим главным местом. Что меня не удивило. Другое обстоятельство подействовало волнующим образом. В дамских покоях присутствовало что-то вроде карниза с трубами, которые наверняка подводили теплую воду. На карнизе висело, уцепившись корешками, пять почек. Однако не тех видов, что я уже имел неудовольствие наблюдать раньше. С противоположной корешку стороне у почки находился пузырь, оплетенный множеством трубочек и сосудов. Довольно прозрачный пузырь, в который можно было заглянуть и порадоваться. Там плавал... человеческий эмбрион. Молоденький еще, этакая рыбка. И в других пузырях то же самое творилось. -- А через месяц еще пять почек примут малышей, -- Саид отечески нежно улыбнулся. -- Вы любите детей? -- Я люблю, когда их много. Ответ был исчерпывающим. Мы покинули уютную "комнату матери и эмбриона". -- Кстати, я хотел предупредить, уважаемый Реза-Глеб, удрать отсюда невозможно, -- заботливо произнес Саид. -- Говорю для вашего же блага. -- Да, я понимаю, эти ваши, по-своему, гуманные тролли и прочие разумные почкования цацкаться не будут, они же при исполнении -- претворяют генеральную линию судьбы. Саид-Некудыкин не стал отпираться. Он понимал, что действительность красноречивее всяких слов. Вместо этого приотворил какую-то дверь. -- Зайдите-ка сюда, уважаемый. Мы оказались в помещении, напоминающем одновременно пещеру и компьютерный зал. Тут стояло несколько ящиков, напоминающих устаревшие ЦВМ. В качестве монитора использовался телевизор, который я раньше видел в столовке. На экране, похоже, висела схема подземелий. Однако в такой странной проекции, что я в ней ничего не уловил. -- Вот здесь центр наблюдения за нашей территорией, за нашей маленькой подземной страной, -- со сквозящей в голосе гордостью пояснил гид, он же вождь. -- Хотите сказать, что кругом у вас понатыкано датчиков-передатчиков? -- Слова приблизительные, но что-то вроде. Подземный руководитель сколупнул с потолка почку, от которой тянулся склизкий тяж к прочей слизи, что покрывала все вокруг сплошным слоем, как масло бутерброд. -- Вот такая слизь -- и есть наша проводная связь. А этих некапризных малышей можно назвать датчиками... -- Саид-Некудыкин аккуратно провел пальцем по почке. Приласкал, что ли. От дальнейших событий можно было легко лишиться остатков ума. Вожак снял крышку с одного из ящиков, похожих на ЦВМ. Можно было заглянуть внутрь. Там отсутствовали не только интегральные микросхемы, но даже радиолампы. Только почки. Какие-то белесые, ячеистые, морщинистые и сплетенные великим множеством слизистых волокон. Что эта разновидность -- самая умная и сообразительная, я сразу просек. Даже внешне эти почки напоминали мозги. Тем более, и гид пояснил: -- Вот это наши, так сказать, чипы, товарищ Глеб. Если точнее, биочипы, связанные в нейрональную сеть. И только тут я заметил, что у мудрых ящиков, набитых почками и слизью, колдует Фима Гольденберг. Я подумал, что вот-вот состоится разоблачение -- тогда Саид-Некудыкин узнает про мои игры с подозрительными личностями и идеями, после чего начнет шантажировать. Однако Фима посмотрел на меня тускло, как образцовый кретин. Но я догадался, что под слоем бессознательной разумности и привитых инстинктов, содержится что-то от прежнего Гольденберга. И эта старая сущность старается не реагировать на меня, сохраняя в тайне мое предназначение. Эх, мне бы еще самому знать, как можно безболезненно отличиться. Уже в коридоре я решил уточнить у довольного, судя по маске лица, гида: -- После всех сравнений и сопоставлений я так и не пришел к единому мнению, зэк я здесь или нет? -- Что вы, ни в коем случае, -- прямо-таки возмутился Саид-Некудыкин. -- Вас не пошлют ни на каторжные работы, ни на гладиаторские бои. -- Но затворить главную дверь с той стороны я тоже не могу? -- Нельзя выйти из вагона на полном ходу. Опасно для выходящего. У нас тут поезд, несущийся в светлое будущее, -- трогательно объяснил руководитель подземелья. -- Однако я здесь и не для того, чтобы заниматься подземным отдыхом. Тем более, отдых тут не в моде. Разве я не прав? Вожак мудро, почти как Ильич, прищурился. -- Вскоре, уважаемый, ваш труд ничем не будет отличаться от досуга... Если точнее, мы займемся осуществлением моей старой затеи. Будем делать из вас вождя... Опять -- двадцать пять. Крепко же за меня взялись нечистые силы, ети их налево. Может, действительно, моя матрица чем-нибудь хороша, может, она что-то вроде лома? -- Да сделайте вы из себя вождя. Вы ведь уже не в позабытом-позаброшенном Эль-Халиле, а рядом со столицей нашей родины. -- Я не в Эль-Халиле, но я всего лишь Некудыкин. Некудыкин -- психически больной человек. Его личность не сравнима с вашей -- волевой и содержательной. -- Это точно, я содержательный -- надо еще узнать в каком смысле и какая часть тела у меня особо передовая... Ну зачем вам моя воля? У вас своей хватает -- иначе как бы вы погоняли все это стадо... Вы же из человека блюдо с почками умеете готовить. Саид-Некудыкин досадливо втянул воздух. -- Почки -- это второстепенное, несложное упражнение с матрицами, полезное в данных условиях. Да, воля самое важное, вернее, ее собирание. Но даже волю мы не намерены отнимать. Скорее -- укреплять и направлять в нужную сторону. Такие заботливые слова мог бы произнести и товарищ из ЦК. Да и чем Саид-Некудыкин хуже товарищей из ЦК? Тоже ведь коммунизм хочет строить, только фатальный и с биологическим уклоном. Зоокоммунизм. -- Когда все начнется? -- умученным голосом спросил я. -- Сейчас. Сейчас вас проводят кое-куда и... преобразования начнутся тогда, когда вы морально доспеете. Подземный руководитель мелодично свистнул, и явились двое подопытных -- мигом, как летучие обезьяны из сказки. Впрочем, это я теперь подопытный, а они - лучшие люди. Раньше их фигуры напоминали знак вопроса, штаны падали, а задники на тапках были стоптаны, сейчас же они выглядели как самураи. И, кстати, у этих типов имелись пистолеты Макарова, полученные в наследство от меня и Васи Туманова. Это сразу настроило меня на серьезный лад. Я попал в грязные лапы к психам, причем психам вооруженным. Это уже вам не оккультизм. Мое мозги выплыли из мистическо-философского тумана и заработали в привычном стиле. Меня вывели в коридор, где я назвал Саида" вожаком бабуинов" и "муравьиным царе", после чего отконвоировали до какой-то лесенки. По дороге мой обострившийся взор сфотографировал люк. Судя по этой примете, где-то пониже вода несла свое зыбкое тело. Вместе с конвоирами я спустился по лесенке на нижний уровень. Здесь тянулся еще один коридор. Я так понял, что водяной поток движется сбоку, параллельным курсом. Меня подвели к малоприятной низкой двери и я догадался, что это именно то место, где я буду морально дозревать. Я напрягся. За этой дверью у меня не останется ни одного шанса. Надо что-то сделать сейчас, разумное, злое. Однако когда тебя держат на двух мушках, особенно не пофокусничаешь. Сразу двоих вооруженных типов нейтрализовать -- это мне нынче не по зубам. Один из них уже отпер дверь и вежливым толчком в спину предложил мне войти внутрь. Я приметил валяющуюся около двери железяку, почти не ржавую, похоже, из приличного сплава. Она мне непонятно почему приглянулась. Сразу захотелось приобрести ее в собственность. Второй толчок в спину был уже далеко не таким вежливым, как первый, у меня даже лязгнули зубы. -- Что-то мне не хочется туда. Я боюсь темноты. Может еще немного погуляем? -- искренне предложил я. Они не стали стрелять или бить, а просто поработали чуток. Мои руки были моментально вывернуты. После чего меня с ускорением три g зашвырнули в темницу. Впрочем, мои ноги успели загрести железяку. Я едва успел выставить руки, чтобы не впилиться носом в слизистый пол. После чего проехался на пузе, как на санках. Опять слизь. Везде слизь, везде пригляд. Я приподнялся, с трудом удерживая расползающиеся руки. Сильно извозюкался. Без особого успеха почистил штаны, потом стал присматриваться. Ничего интересного. То есть, ничего мешающего сошествию с ума. Помещение напоминает карцер. Из мебели лишь деревянный топчан с полуистлевшей полосатой "перинкой". Хочется верить, что вошки за истечением многих голодных лет благополучно скончались. Но другая местная флора-фауна здесь присутствовала в изобилии. На стенах копошились слизни, те, самые, что умеют превращаться в упырей. На потолке и трубах присутствовали, как театральная массовка, незнакомые почки совсем уж замысловатого вида, состоящие из множества пузырьков, которые слегка фосфоресцировали и дрожали от каждого звука. Вот такие у меня теперь будут товарищи-сокамерники, а может, наставники и учителя. Я опрокинулся на топчан и попытался расслабиться. Какой очередной черт меня дернул влезть в эту подземную дыру? Еще я стал мучительно думать о том, что сверни чуть влево или вправо, то оставил бы Эль-Халиль побоку вместе с Саидом и советскими военспецами. И проживал бы сейчас в каком-нибудь Гонконге или Стамбуле вместе с Лизаветой, а, может быть, и не с ней, а, например, с Гюльчатай или Чио-чио-сан. Конечно, я променял бы служение высокому делу на мелкие дешевые радости, но жил бы вполне счастливо и умер бы в положенный срок с улыбкой промеж щек. Ну почему большое дело все время притягивало меня к себе? То сияющие высоты коммунизма, то зияющие низины биологизма. На это сияние-зияние всегда летят мушки-однодневки вроде меня. Щелк и труп. Мной можно пожертвовать. Меньшим всегда жертвуют ради большего. Это логично... А вдруг меньшее окажется поважнее большего? Каким-нибудь Эйнштейном или Нильсом Бором? Впрочем, эти почки -- классический пример того, чем можно спокойно пожертвовать. Среди них нет незаменимых. Если даже окажется в их числе Эйнштейн. Ведь на том же потолке найдутся десятки таких эйнштейнов. Я подошел к густому ряду почек, расположившемуся на трубе. -- Ну что, будем дружить? Я провел рукой над ними. Несмотря на их человеческое происхождение, хорошо чувствовались терпкие пульсации чужого духа, внимательного и враждебного. Я посадил несколько товарищей по камере на руку. Сразу заощущал укольчики, впрочем, не страшнее тех, что причиняют матерые комары. Почки брали мою кровь, и пока было неясно, что они об этом думают. Можно было прилечь на топчан. Пузырчатые почки легким дрожанием посылали мне приветы с потолка. На бок, если нет подушки, уже не ляжешь. В почках был демон, но он насытился и ждал. Каким-то всхлипом пыталось напомнить о себе человеческое начало, сохранившееся в почках. Ум и чувства были в нем истреблены инстинктами, осталось только томление, тоска. Демоны умеют шутить. Всякий раз облачаются в весьма несуразный телесный материал. У вождя, который даже в сортир ходил ради счастья пролетариата, -- гнилая голова; у генералиссимуса, победившего сто вражеских генералов -- оттопыренная задница и сухая ручка; у недавнего лидера мирового соцлагеря -- морда и речь питекантропа. Сейчас вот еще почки добавились. Я попробовал внушить гадам, наблюдающим за мной, покой и безмятежность. Я сказал им: "Смотрите мне прямо в глаза". Но во время медитации неожиданно засек шум воды. Настоящей, не потусторонней. Ага, за стеной плещется поток. Именно там гонятся по своему руслу подземные воды! Я подхватил железяку. Только что это даст, кроме ничего? А если даже ничего? Будем считать, что я просто занимаюсь физическими упражнениями, оздоравливаю организм. Я стал долбить стенку сантиметрах в тридцати от пола, пытаясь ни о чем не думать. Потом стал думать о том, что же думают они, как мечтают о будущей счастливой жизни на потолках обкомовских дач и трубах цекашных квартир. Кстати, она неплохо поддавалась, эта стена. Влага и так разъела ее изнутри. Наверное, и цемент военной поры был не слишком качественным. Вполне возможно, что приличный каратист мог бы раскурочить такую преграду руками, ногами или просто толоконной башкой. Внезапно из стены вывалился здоровенный кусок, из прорехи хлынула вода. Естественно, холоднющая, хватающая за живое. Она била, как очумелая, и ее сразу стало по щиколотки. Я вспомнил княжну Тараканову на портрете живописца. Она и ее верные крысы, спасаясь от наводнения, дружно забрались на кровать. Сейчас у меня даже крыс нет, лишь почки да слизни. Я трахнул подкованным каблуком худосочную преграду, и еще кусок стены отвалился. Вода стала прибывать с меньшим шумом и усилием. А вскоре уровни жидкости за стеной и в темнице выровнялись благодаря закону сообщающихся сосудов, принятому незнамо каким верховным советом. И я полез в дыру. Воды за ней оказалось по грудь -- очень неприятная жидкость. Мокрая холодрыга сводила мышцы и сводила с ума. Дыра вскоре осталась позади слабо мерцающим пятном, посылающим вдогонку немногочисленные кванты света. Я двигался почти наугад. Но все-таки в ту сторону, где этажом выше приметил лужу с нефтяными разводами . Пару раз я оскальзывался и падал в какие-то ямы. Ледяная вода обрушивалась на мою голову и пыталась ворваться в легкие. Борьба с ней выкачивала много сил, подводя индикатор мощности к нулю. Но, даже на ровной поверхности, мои ноги, онемевшие и превратившиеся в поленья, двигались еле-еле. Я сделал прискорбный вывод, что если и захочу, то уже не смогу вернуться назад. Даже шея задеревенела, и взгляд был тупо воткнут прямо в кромешную тьму передо мной. Но какое-то притяжение заставило меня, скрипя шарнирами, поднять голову вверх. Опять мерцание. Если точнее, решетчатый люк на потолке пропускал какую-то толику света. До люка пара метров пустоты. Именно столько, сколько отделяет нижний коридор от верхнего. И эти два метра еще предстоит осилить с помощью рук и ног, почти начисто лишенных жизненного тепла. Три раза я сваливался со стены. Четвертого падения мне, наверное, хватило бы для полного абзаца. Но обнаружился благожелательный кусок стены, представляющий небольшую нишу, в которой можно было закрепиться локтями и коленями. Решетку пришлось поднимать собственной головой. Из-за этого на ней остались долго незаживающие вмятины. А оказался я в итоге в генераторной. За штабелем из бочек. Поскольку дизель-генератор старательно тарахтел, то человек, который с ним возился, меня не услышал. А иначе механик запросто повязал бы меня, холодного и слабого. Я стал осторожно подниматься, опираясь на бочку. Механик, наконец, что-то ущучил. С физиономией хищной птицы направился к штабелю, потом вдоль него. Это его и погубило. Я как следует толкнул нужный бочонок плечом, тот в падении припечатал механика. Энтузиаст -- все тут были такими -- выпал в твердый осадок. А я, воодушевившись, кинулся к генератору. Зря торопился. В этот момент дверь распахнулась, и вошел товарищ первого механика, видимо, привлеченный шумом. Я едва успел присесть и укрыть свое тело за движком. Когда второй механик оказался совсем рядом, я взвился из-за укрытия, как цирковая собака, которую поманили кусочком сахара. В одной из точек своей траектории я приложился высоким лбом к увесистой челюсти второго механика, не смотря на отдачу, продолжил перелет через машину и шлепнулся на живот. Мой соперник тоже рухнул, откинув каблуки, однако попытался тяпнуть меня ногой. Хоть в голове гулял сплошной звон, я успел ладошкой блокировать атакующий башмак. Второй механик стал подниматься. Тоже поспешил. Я крутанулся на руках и, переместив ноги по часовой стрелке, сделал механику подсечку. А потом еще удачно лягнул. В челюсть или в шею. С испуга, наверное, сильно получилось. Второй механик отключился, составив компанию первому. Я направился к бочкам, нашел более-менее наполненную керосинчиком, вытащил ее в коридор и избавив от пробки, пустил катиться вдаль. За ней оставался широкий керосиновый след. Другую бочку я направил в противоположную сторону. Потом пощелкал зажигалкой. Хотя фитиль отсырел, искра до сих пор появлялась исправно. Я потыкал взглядом пространство производственного помещения, затененное синеватым туманом. Можно было заметить, куда тянется дымок от дизеля. Я немного побродил и наткнулся на вытяжку. Даже прикинул, куда она может направлять лишние газы и вони. Много людей обходили территорию "Пчелки" и ее окрестностей, но нигде не видели пахучей трубы, торчащей из земли. Однако дым можно выводить наружу и не прямо через трубу, а, например, через воду. Такое, например, проделывали хлопцы Бандеры в своих схронах. Ручеек от этого лишь побольше булькать станет. Я припомнил, где имелся на поверхности естественный водосток. Ага, в лесу, уже за ограждением. И тут из коридора через открытую дверь проникли то ли грозные шумы, то ли недружелюбные пульсации. Я поспешно выглянул - так и есть, мой беглый организм обнаружен и накрыт, ко мне гурьбой торопятся всякие мелкие чудовища местного производства. Тролли, выплевывая свои едкие струйки и накидывая арканчики-жгуты. Пузырьки-упырьки -- со скоростью теннисных мячиков. Пушистые стрельцы на своих кривых. Бывшие пациенты тоже поспешают. В таких условиях мне ничего не оставалось, как подпалить пролитый керосин. Не со зла. Просто сдрейфил. Вся эта кодла меня бы вмиг на атомы разнесла, не дожидаясь судебного процесса. Я еле от иглы увернулся, когда дверь прикрывал. Но керосиновых разводов хватало и в генераторной. Огонь рванулся ко мне, собираясь превратить в ростбиф. Рассыпая цветы мата, я бросился от него к вытяжному отверстию. Потом был долгий путь наверх. По узкой ребристой щели. Там тоже торчали на посту почки-пушистики, но какие-то вялые, сонные. Очевидно, из-за постоянного копчения дымом. Труба была поначалу строго вертикальной, а потом стала искривляться в сторону горизонтали. Теперь можно было полежать после утомительного карабкания, и тело было благодарно мне за паузу. Далее труба однозначно брала уклон вниз. Более того, мои загребущие руки с болезненно растопыренными пальцами неожиданно зашлепали по воде. Все ясно -- металлоконструкция, выписав загогулину, погрузилась в ручей. От такого поворота дел жуть меня обуяла, ощущения стали отчаянными, нуждающимися в самом мрачном музыкальном сопровождении. Надо было нырять в трубе, проплыть внутри узкой стискивающей со всех сторон щели на неизвестное расстояние. Хоть один намек на то, как обойти этот кошмар! Я нырнул. Труба была тесной и пускала пузыри в воду; я тоже пускал пузыри и отчаянно скреб руками. Пять-шесть-семь метров.По правде, сейчас уже должно прийти избавление. Пришло! Первая треть моего тела уже выпросталась в ручей, но две остальных никак не могли пропихнуться наружу. А до поверхности оставался метр. Так мало и так много... Все -- труба, в прямом и переносном смысле! Уже лиловый туман стал растворять мои мозги, уже взгляд угодил в знаменитый черный тоннель... но последний рывок все-таки избавил меня от объятий железяки -- так же, как от пуговиц на рубахе и ширинке. Ура, чужая хренова судьба отпустила меня! А наверху меня ждала съемочная группа. Как раз в нескольких метрах от того места, где я вынырнул, ловя тревожным ртом кислород. Бореев, Сайко и многие другие с камерами и микрофонами. Даже сейчас они не помогли мне доплыть до берега, но встречали, как космонавта. С бурными аплодисментами. -- Так вы следили за мной с самого начала? -- злобно уточнил я, поднимаясь на дрожащие ноги и пытаясь удержать ниспадающие штаны, после того как немного пропыхтелся. -- Не с самого начала, но следили,-- отозвался Сайко, только уже не пожухлый, а снова бодрый и румяный, как свежеиспеченный колобок. -- Еще утром мы вскрыли несколько колодцев, ведущих в законсервированный командный пункт. Что любопытно, о нем забыли уже в середине пятидесятых. Нам пришлось покопаться в архивах, чтобы найти хоть какую-нибудь информашку, не говоря уж о документации. Ты знаешь, в этом бункере бывал сам Берия... На моем лице, наверное, не отразился краеведческий интерес, поэтому дед-генерал спешно переключился. -- Ты не думай плохого, мы сразу стали искать и тебя, и Андрея Пахомыча, и лейтенанта Туманова, но поначалу у нас возникли естественные трудности. Они всегда возникают... Раньше вот во всем шпионы, враги народа были виноваты... Как там, кстати, Пахомыч и лейтенант поживают? -- Так себе. Они уже покойники. -- Ай-яй-яй. Впрочем, мы об этом догадывались. Мы же опустили после обеда несколько микрофонов, потом даже видеокамеры. Все это здорово смотрится. -- Что здорово? Там, внизу, может, люди горят. -- Да какие это люди, Глеб? Ты же сам их и подпалил, и поделом... Да, ладно, ладно, вытащат их. Если там что-то останется... Сайко еще продолжал трындеть, но я уже задумался, вытираясь махровым полотенцем... А ведь Фима, похоже, помог мне выбраться. Ведь не кинулись же за мной эти уроды, когда я еще только-только из темницы выбрался. И не потому, что я так хорошо накормил почки-датчики своей кровью. А потому, что Гольденберг сидел в подземной пультовой. Значит, Фима смог сохранить свой человеческий фактор, настоящий герой сознания. Перед моим мутным взором запорхала клякса Апсу. "Я заботился о тебе, только никак проявится не мог. Иначе эти чудища ударили бы меня снаружи внутрь и изнутри наружу... В любом случае, твоя судьба, хоть покореженная, но остается твоей." "Спасибо за столь ненавязчивую опеку. Буду и впредь свою судьбу беречь, как стекляный хрен." -- Глеб Александрович, мы не только следили, -- обратился веселый Бореев. -- Мы анализировали и принимали решения. И товарищи наверху тоже в курсе наших происшествий. Вначале, не скрою, они были не слишком довольны. Но, когда мы получили столь интересные результаты, они быстро сменили гнев на милость, а милость, возможно, сменится на важные решения. Так что со дня на день надо ждать посланца. Значит, продолжение следует. Дело, конечно, не в подопытных, а в Борееве. Похоже, настает пункт последний из Фиминой тетрадки. Научный руководитель проставит точку "собирание искр", и в наш мир протянется энергетический канал. Кто к нему присосется? Покончено ли с притязаниями Отверженных? Удастся ли отвязаться от Апсу? 14. Подопытных выковыряли из подземелья с помощью мощного экскаватора, обгоревших и буйных. Вначале угомонили, переодев в смирительные рубашки и нанеся умиротворяющие уколы, потом стали лечить от ожогов. По счастью, травматический шок избавил наших пациентов от мнения, будто они представляют различные божества. А вся сомнительная продукция подземной колонии -- многообразные почки и слизни -- сгорела дотла. Осталось же внизу только двое бегунков. Холодилин, которого убил обрушившийся земляной тоннель, да Некудыкин-Саид. Впрочем, где сейчас подлинный Саид-Бел, можно было лишь гадать. Гадать, как гаруспики по внутренностям барана, как авгуры по полету птиц, как шаманы под воздействием сока отборных мухоморов (то есть, "под мухой"). Вскоре выяснилось, что то самое стопроцентно управляемое, подвластное, целесообразное во всех частях общество-организм, которое строил внизу Некудыкин-Саид, теперь собирается создавать на поверхности земли вечно бодрый Бореев. Под чутким присмотром товарищей с нашего советского Олимпа, или, может, с нашей Вавилонской башни. Рискуя стать параноиком, я считал, что судьбоносная нечистая сила прочно угнездились в мудреце Михаиле Анатольевиче (если учесть его зацикленность и неукротимость) и тоже собирается чутко руководить процессом. Она давно уже в нем, также как и в Сайко. Мне казалось, что она готовит свой следующий неотразимый ход, и это отзывалось тоской в подвздошной области. Ведь нечистая сила, пусть и отверженная, но видит меня сверху маленьким забавным человечком, мельтешащим на игровом поле. Она, благодаря высоте своего положения, знает, как меня уконтрапупить и погнать в нужную ей степь. Напряжение росло и в окружающей среде, потому что все ожидали появления по-настоящему важного человека. И действительно, из правительственных сфер спустился помощник генерального секретаря. Совещался он с Бореевым и Сайко без моего участия. Затем остался додумывать на ночь. А утром следующего дня вся эта тройка вызвала меня в резервную пультовую, как сказано было, "на чашку чаю". Во мне сразу все физиологические жидкости стали густеть и протекать медленнее. Я даже нутром, позвоночником там, кишочками, почувствовал, что угодил в следующий предназначенный мне переплет. У помощника была гладкая физиономия без каких-либо отличительных черт. Как бы ни усов, ни бровей, ни ресниц, ни глаз, ни носа. Такие и в ГБ, и в партии на важных, но закулисных постах. Эдакая кабинетная тень своего хозяина. "Закулисность" сказывалась и в том, что помощник генсека не разу не обратился ко мне напрямки, а только тихо и вкрадчиво общался с моими непосредственными начальниками. Тень олицетворяла незримое присутствие Державы и наличие большого общего дела. -- Глеб Александрович, спешу вас обрадовать... -- начал Бореев, чья щуплая скромная фигурка из-за обилия полномочий казалось теперь высеченной из гранита. Да, не зря все-таки меня поспешили обрадовать первым. Наверное, моя пешка будет бита тоже первой. Я так напрягся, что даже не расслышал несколько отпущенных профессором фраз. -- ...итак, товарищ майор, эксперимент станем проводить на новом и, естественно, более высоком уровне. Как вы могли заметить еще на прежних этапах, образование крепкой социальной микросистемки начиналось с выделения лидера. Лидер был центром кристаллизации, если угодно источником резонанса. Ага, я уже кое-что улавливаю. Пора возмутиться. -- Какая социальная микросистемка? Ваши микросистемы были не социальными, а биологическими. Биологическими! Я это на собственной шкуре отчетливо почувствовал. -- Ну и прекрасно, -- весело отреагировал Бореев. -- Пускай лидер был и биологическим, и социальным. Пускай, он помимо зажигательных речей источал еще привлекательные запахи. Нас эта конкретика не шибко волнует. Мы просто вызываем необходимые силы судьбы, а уж они устраивают все как нужно. За гранитным монументом Бореева сгустились какие-то тени. -- Итак, Глеб Александрович. Сейчас партия и правительство поставили перед нами задачу -- провести генеральную репетицию по формированию лидера. Если вернее, вождя, не побоимся этого веского слова. Поскольку вы показали себя стойким и инициативным офицером, то предлагаю вам согласиться на участие в этой самой репетиции. Можно сказать, что родина выбрала вас. Вот он, подкравшийся капец! Тени, игравшие за спиной профессора Бореева, приобрели очертания округлого Нергала с алыми губами и Энлиля с резкими геометрическими плоскостями лица. Они, кажется были довольны. Я даже привстал, но тут же вернулся задницей обратно -- под осуждающим и дисциплинирующим взглядом Сайко. В меня, в коммуниста, хотят бойко вселить бесов! Впрочем, леший его знает -- может, коммунисты для этого дела годятся больше всех остальных... Не стал Бореев тратить драгоценного времени на уговоры. Даже премии не пообещал или опять-таки правительственной награды, какой-нибудь медали во всю грудь. "Стойкий и инициативный офицер." Посколь