ку инициативный, значит, мне это мероприятие самому надобно, и я сам предпочитаю садиться на острый кол вместо стула. -- Глеб Александрович, я уверен, что все закончится благополучно, с песнями. Ваша воля предотвратит нежелательные последствия. Вы ведь уже догадались, что воля -- это костяк судьбы. После удачного эксперимента кто-то из высшего руководства страны получит научным образом выработанное лидерство, иначе говоря, непререкаемую харизму -- то, что у китайцев называлось "дэ", у христиан "благодатью". Власть станет, как говорится, сакральной... Ага, сакральная власть на базе приятного зловония и гипнотических пассов, исходящих от лидера. -- ...это будет толчком к глубоким положительным переменам, к резкому приближению Светлого Будущего. -- Но ведь у нас, Михаил Анатольевич, завались опытного материала. Гражданин Некудыкин уже оснащался лидерством, которое было выделано самым разнаучным способом. Однако Бореев почти дословно скопировал подземные слова Саида. -- Некудыкин -- психически больной человек. Он совсем "того". Его личность не сравнима с вашей -- волевой, содержательной и целостной. Она разрегулирована, расщеплена и скудна по части внутренней энергии. Именно поэтому резонанс приобрел нездоровый характер, привлек совершенно посторонние, ненужные матрицы. Из-за них на предыдущей фазе эксперимента мы имели столько издержек откровенно мерзопакостного вида. Никакой надежды на Бореева не оставалось, я для него представлял всего-навсего подходящий "нерасщепленный" (покамест) материал. Товарищ ученый, похоже, заведен лишь на то, чтоб услужать хозяевам с "той стороны". Энлиль неуклюже, но ехидно улыбался. Нергал, не церемонясь, строил мне рожи. Демоны сообща с учеными выписали мне судьбу, которая, как огромная гадина, уже начинала заглатывать меня, двигаясь от головы к сапогам. Я глянул мятущимся взором на Сайко. Тот покачал румяной и седой головой, похожей сейчас на тыкву, венчающую огородное чучело. -- Глеб, скажу откровенно, твою кандидатуру никто не выбирал. Она была единственно возможной. Тебе никуда не рыпнуться. Пойми, все запрограммировано. Признай, что реестр твоих шалостей выглядит значительным. Одного пункта из него достаточно, чтобы размазать тебя по стене... Но если твою "содержательную личность", несмотря на все грешки и провинности, не положили под трибунал, значит, было что-то важнее грехов. -- И что же? -- Проект генерального эксперимента. Конечно, в течение этих последних лет мы немало налюбовались твоими импровизациями, но все ключевые моменты были не случайными, они родились в наших планах, он значились в наших графиках. Мы, можно сказать, сочиняли твою судьбу. Раз-два, и я оказался куклой на ниточках со многолетним стажем. Кто только не занимался моей судьбой -- все, кроме меня самого. -- Между прочим, после обращения за врачебной помощью к Пинесу, я кое о чем догадался, Виталий Афанасьевич. Но за счет своего фальшивого приволья так и не усек, что хожу на привязи. -- Вот и славно, без комплексов тебе лучше работалось, -- порадовался за меня генерал. -- А майор Безуглов в ваших планах-графиках тоже фигурировал? -- Безуглов выполнял наши указания, когда покрывал твой мухлеж с секретной папкой и журналом. Гражданку Розенштейн мы выпустили ради чистоты эксперимента, правильно сделали, она нам пригодилась на южном полигоне. Не бойся, в итоге она вернулась в Бостон. Пинес плясал под нашу дудку, когда дарил тебе нужные таблеточки. Ты, конечно, хочешь поинтересоваться о Затуллине и Киянове. Они, конечно, не подозревали ни ухом ни рылом о наших задумках, однако попали на игровое поле, в линию пешек, благодаря нам. Мы спровоцировали и твой побег в Ираке. Только не надо жаловаться и слать письма в ООН, что мы-де без спросу скормили тебя метантропным матрицам. Затуллин, Киянов, Остапенко, Колесников и другие принесли пользу родине совершенно бессознательно и невольно. А ты и раньше многое понимал, теперь же вообще полностью в курсе. Вот оно, высокое чекистское искусство -- я уж пять лет, как имею внутри крючок, проглоченный по самый анус, и никакой неуютности при этом никогда не чувствовал. Почти. Не понимаю даже, зачем кто-то спроваживал на пенсию дедушку-генерала, он ведь с хиханьками-хахоньками заставит вас скушать атомную бомбу. Но Фиму-то генерал Сайко не упомянул, значит экспериментаторы не взяли Гольденберга с потрохами. Потому, кстати, и валяли всю дорогу в дерьме. И житель вечности демон-вольняшка Апсу тоже неизвестен генералу КГБ. Это приятно. -- Никогда не жалко было меня через эту мясорубку проворачивать, Виталий Афанасьевич? -- Жалко у пчелки в жопке, -- лениво отреагировал дед-генерал. Было заметно, что для него вопрос не любопытен. -- И вообще, Глеб, поскольку всем хорошим в себе ты обязан нам, то мы спокойно можем это хорошее забрать назад. Так что не морочь никому задний проход. Да, его грубыми устами говорило большое дело и великая идея. -- Я готов рискнуть жизнью, пожалуй, даже умом-разумом во имя интересов страны. Но мне, естественно, не хотелось бы пропадать зазря. Поэтому я требую некоторых разъяснений от товарища из Кремля. Считайте это последним желанием. Помощник генсека минуту пошептался с Бореевым, и тот, видимо, объяснил, что я являюсь ценным кадром, с которым необходимо обхождение. -- Хорошо, товарищ майор, задавайте свои вопросы, -- визитер не соблаговолил развернуть свою бесприметную физиономию в мою сторону. -- Вы сказали, что кто-то из высшего руководства получит научным образом выработанное лидерство. Но у нашей страны уже есть испытанный лидер, Юрий Владимирович Андропов, генеральный секретарь ЦК КПСС. Опять театральная пауза. -- Я не уполномочен обсуждать таких вещей. Могу только напомнить, что и Юрий Владимирович не вечен. Да, похоже, ГБ и ЦК не считают, что свет клином сошелся на товарище Андропове. -- Но даже если генеральная репетиция завершится успешно, все равно распространять результаты эксперимента на целую страну -- это рискованно. Неужели нет другого выхода? Помощник генсека поднялся, показывая, что мое время истекло. А Бореев дружески взял меня под руку. -- Пойдемте, Глеб Александрович, я продемонстрирую вам план предстоящего эксперимента. Вы убедитесь, что он до смешного безопасный. -- А на мне от такой безопасности не вырастет обильный урожай из почек и слизней? Небось, собираетесь за мой счет выполнить продовольственную программу? Сайко отделался легкомысленным хихиканьем, а Бореев принялся растолковывать, как троечнику, выводя меня в коридор. -- Мы нашли и неоднократно опробовали гармоническую группу совершенно безопасных матриц. Они хоть из разных домов, но органично сочетаются друг с другом, так сказать комплементарны. Вся группа получила прозвище "пирамида". Забавно, да? Она вызвает цепную реакцию подчинения, горизонтальный и вертикальный резонанс, который распространяется на все контактирующие метантропные матрицы... -- Очень вдохновлен. Значит, вы уверены, что ваша "пирамида" вызовет подчинение именно мне. А, кстати, кто мне будет подчиняться? -- поймал я ученого на слове. -- А хотя бы органы вашего родного тела, -- мудрец засмеялся. -- Если серьезно, "подчинение" будет холостым. Мы просто произведем замеры состояния Ф-поля, и все тут. Так я и поверил. На генеральных репитициях в нашем ведомстве ничего холостого не бывает... Навестить Москву меня уже не пустили, предпочли держать на коротком поводке. А вместо этого отправили в один из опустевших боксов. По всему чувствовалось, что боец я все-таки одноразовый. Апсу больше носу не показывал -- испугался, наверное, наружних и внутренних ударов или копил силы для решающего момента. Я не был в курсе, когда начнется "раздражение" Ф-поля. Когда от меня отправится на "ту сторону" вертикальное резонансное возмущение. Когда оно запрыгает с уровня на уровень, с физического на кварково-гравитонный, далее на суперстринговый и так далее, когда доберется до самого девятого неба, до Поля Судьбы. Когда я стану аппетитной приманкой для матриц "пирамиды". Считается, что почетно быть первым. Даже если ты играешь роль Белки и Стрелки. Может, наше стремление к "первости" тоже от демонов? Хронометры в моем уютном боксе отсутствовали. Впрочем, я догадался, что вечер наступает и солнышко тикает, когда медсестра помогла мне уколом успокоительного. Укол не слишком наполнил меня покоем. Эх, если бы все делалось с наскока, на "даешь!" и "ура!". А так у меня в голове снова, как цыплятки, вылупляются сомнения насчет нашего высокого дела. Да. высокое оно, высокое. Только для нас ли оно вообще? Стена в моем боксе становилась все прозрачнее, превращаясь в радужную капель, за которой маячили танцующие тени. А потом завеса еще более истончилась, и меня легко, как осенний листик, пронесло сквозь нее. Сперва я увидел, что неподалеку от меня, утопив задницу и спину в мякоти кресла, располагался тот самый выдвиженец руководства, потенциальный цезарь, будущий командир, грядущий любимец как седовласых, так и патлатых, как очкариков, так и мозолеруких, как чекистов, так и диссидентов. Ради него, значит, огород городили со всеми этими экспериментами. Я высмотрел у молодого (условно) лидера странную отметину там, где лоб окончательно переходит в макушку. Расплывшаяся печать Энлиля? А еще за мной приглядывал, но только с почтительного расстояния, человек, знакомый по портретам и нескольким торжественным собраниям, -- Юрий Владимирович собственной значительной персоной. Облики вождей недолго занимали меня, потому что по краям нашего, в общем-то небольшого мирка, похожего на пирог, возникли гигантские персонажи Поля Судьбы. Вначале я еще различал фигуры -- и даже скрюченные пальцы одного, и острый подбородок другого, и бултыхающиеся груди третьей. Само собой, что все эти причиндалы были огромными, не то слово. Отсюда у меня и страх, и бздение перед непреодолимой силой. Потом фигуры стали все более расплываться, завихряться. Они огромными смерчами втягивали наш мир вместе со всем народным хозяйством и надвигались на меня. Как ни странно, страх от этого даже поубавился. Вихри вблизи выглядели просто гармоническими переливами света и радужными пузырями. Все это завораживало и внушало благостное умиротворение. Я с охотой погрузился в приятное мерцание и вновь увидел дорогу на бойню и башню Нергала, его красный храм с серебряными рогами "всех насажу" и золотое внушительное извание с огромными провалами глаз. А затем почувствовал себя -- нет, не одним из тех человечков, что покорно бредут на заклание, пытаясь спасти свой род и свой город от ярости демона. ОН пригласил меня стать вождем вместе с ним. Я согласился попробовать -- почему нет. Хорошо было оказаться заодно с ним. Он называл себя смертью, дисциплинирующей и несущей прогресс. Я летел вместе с ним, похожим на птицу-стервятника, зорким глазом вычленяя из серого пейзажа свою добычу. Она давала знать о себе сладким запахом разложения души и тела. А какой у них был замечательный вкус! Мы парили над Москвой, глядя на беспорядочно снующих внизу человечков. Хитросплетение их судеб выглядело бестолковым. Ни вместе, ни по отдельности они не оставляли отпечатка в истории. Но одного нашего дыхания, дыхания дисциплинирующей смерти было бы достаточно, чтобы направить все судьбы в общее русло, к единым целям. Мы уже приготовились дыхнуть. Но тут случилась какая-то мельтешня с восприятием... И я оказался на веранде Саидовского дома, где кушал плов под бренчание домбры. Перед нами цвела беседка, овитая виноградной лозой, а за ней пестрел садик. Потом пейзаж заплыл туманом, а когда немного прояснилось, то сад стал в сотни раз просторнее и цветистее. Он раскинулся на десятках террас. Кроны деревьев, -- магнолий, кипарисов, дубов, -- скрывали и затеняли бассейны, портики, галереи, искусственные гроты и прочие достопримечательности. У подножия террас была мощная стена с квадратными башнями, а дальше расстилался город. Приземистый, огромный, похожий на пчелиные соты. Вавилон, что ли? Я опять же был приглашен подключиться к Саиду-Белу, и мы спустились вниз, растворяясь по дороге в тумане. Мы невидимыми щупальцами проникали в каждую клеточку города, в каждое жилище, в каждую душу. Теперь во всякую ячейку вливалась наша воля, направляя ее судьбу. Мы лепили клеточки города, стирали их в порошок, жертвовали ими, заселяли их, опустошали и посылали на фиг. Каждая ячейка насаживалась, как бусинка, на ниточку предписанной судьбы. Приземистый город с радостью отдавал лишнюю энергию, благодаря которой расцветал клевый сад на вершине холма. Намек на цветущий сад коммунизма? Туман менял очертания города, и казалось, что мы имеем дело уже не с Вавилоном, а с Москвой. И вдруг по зыбким улицам пронесся тоскливый шакалий вой. Апсу наконец поднакопил силенок, чтобы проявиться в виде звука. Кажется, он хочет навести какой-то шухер. Где же я все-таки -- наверху, с вождями, или внизу, с теплыми комочками плоти и разума, копошащимися в ячейках распластанного города? Когда я попытался отвалить в сторонку, то ничего путного у меня не вышло. Я неожиданно оказался в полном одиночестве в темном узком переулке. Спереди и сзади резко зажглись фары и ослепили меня. А потом с двух сторон хлынули темные фигуры с массивными кулаками. Я сразу понял, что нахожусь уже не вместе с вождями. Затемненные "доброжелатели" вывернули мне руки и врезали по морде. Затем уложили на склизкий асфальт и поставили сверху тяжелые сапоги. Вскоре я отрешился от конкретных образов и ощущений и понял, что это демонические матрицы из "пирамиды" взяли меня в оборот, это они меня утрамбовывают. А потом еще какие-то деловые бесенята кинулись на меня гурьбой, словно только и ждали работенки. Я узнал их по бодрым вибрациям, с какими еще в энкавэдэшном подземелье познакомился. Плохо стало, а помереть никак. Я являлся рабочей матрицей. Специалисты проращивали из меня почки -- из моего мяса, крови, кожи, жира, внутренних и наружних органов. В результате успешного (не для меня) эксперимента я был вынужден подчиниться мастерам Поля Судьбы и стал инкубатором, когда мой физический организм еще пребывал в земном мире. Из рук появлялись смехотворные существа с огромными пальцами-клешнями и крохотными мозгами. Эти исчадия умели выпускать пахучие и светящиеся щупики, дабы, соприкаясь ими, обмениваться полезными сведениями. Ноги тоже были использованы. Из них рождались мелкие твари со здоровенными нижними конечностями, которым предстояло расти до сорок пятого размера. Однако эти монстрики лишены были желудка, печени и почек, что только увеличивало их неуязвимость. Пищеварительную же систему заменял хоботок, пригодный для всасывания жидкой еды. Из моего мозга выпрыгивали думающие пузыри, оснащенные длинными стебельками. Эти отростки могли сплетаться -- и тогда начиналось хоровое мышление. Могли подсоединяться к щупикам клешнеруких рабочих особей -- для кормления их знаниями. Из желудка выползали гибкие твари, способные заглотить и переварить кого угодно, чтобы потом поделиться питательными соками с товарищами по гармонии -- особенно с теми, которые не разжились собственными пищеварительными органами. Этим жрунам приходилось иногда поглощать думающие пузыри, чтобы непосредственно насытиться знаниями в виде белка. Майор Фролов превратился в тысячу исполнительных и маленьких майоров фроловых. Из почек появлялись почки. Все это младое племя расползалось в стороны от моего невезучего тела. Бореевская команда с помощью сосок и поилок нежно выкармливала майоров фроловых, отчего они разбухали и распускались. Первое, что они видели, становилось для них мамой, первое, что слышали -- приказом на всю жизнь. Полная управляемость, подчиненность, полная целесообразность. Спущенная сверху, но непреклонная воля. Программируемая и перепрограммируемая судьба. Почки-мальки мужали, матерели и получали путевку в жизнь. Почки, происшедшие от моих ног, стали неутомимыми и крайне живучими воинами, которым не требовались заградотряды и особотделы. Почки, рожденные моими руками, обернулись рабочими, вечнозелеными стахановцами, что не нуждались в премиальных, досках почета и благодарностях начальства. Почки, явившиеся из мозга, сделались учеными, которые не плетут интриг и не хотят степеней. Почки, произведенные желудком, стали заботливыми кормильцами для рабочих и воинов. Они продолжали время от времени лопать ученых, чтобы быть в курсе последних достижений разума. Кормильцы впитывали знания и умения не только для себя, но чтобы срыгивать их в виде кашки -- для поглощения прочими особями, нуждающимися в обучении. Мудрость стала гастрономическим понятием. Я видел то месиво, в которое превратилось мое майорское тело, вволю рассматривал почки, привольно расползшиеся по помещению. Похоже, в каком-то смысле меня не стало. Люди Бореева радостно рассаживали новые приобретения по садкам и вольерам, хотя точно пока не знали, с чем имеют дело. Почкам предстояло еще расти, но они уже были на сто процентов самими собой. За водопадом света проглядывались сверкающие очертания моей личной матрицы, моего двойника-витязя. Он готовился отчалить. Постой-погоди... как же мне, простому землянину, тем более гэбэшнику, а не диссиденту, достать тебя? Я остался бы мирно гнить в своем родном месиве, если бы не призывный шакалий вой. Он словно напомнил мне, что пора в путь. Сейчас, когда я остался без телесности, преодолеть экран из бушующего света, разделяющий меня и двойника, оказалось не сложнее, чем пройти через холодный душ. Я теперь нисколько не отличался от своего юркого психического электрона. Но, потеряв привычную сетку координат (с центром в физическом теле), я закружился как легкий самолетик в ночном грозовом небе. До тошноты закружился... Наконец включилась новая система ориентации. Я даже увидел Мировую Ось, вокруг которой вращались слой за слоем миры... Ладно, суть-то не в этом, да и человеческий язык с его неточными словами не годится для описания "тех" краев. Короче, психический электрон выбирал из множества метантропных матриц моего сияющего двойника, примерно таким же макаром, каким ключ ищет замочную скважину в темном подъезде. Когда я повращал головой или чем-то вроде нее, то увидел демонов, бойко летящих следом. Сейчас они напоминали помесь комара и слона, но им тоже позарез требовалась моя матрица. Отверженные готовились сыграть на перехват. Но тут из какой-то потусторонней бездны вынырнул Апсу. Сейчас я мог разглядеть этого жителя вечности. Бесконечное зыбкое тело, почти волна. Его пасть, похожая на цунами, смогла бы проглотить целую планету. Но тактика его оказалась неверной. Отверженные пустили на Апсу ветры, которые проникли через его раззявленную пасть и стали раздувать лишенное элементов прочности тело, словно резиновый шарик. Я понял, еще немного, и лопнет мой союзник. -- Закрой совок! - это, кажется, крикнул я. Апсу осознал свою ошибку, его пасть, завертевшись громадным вихрем, скрутилась в точку сингулярности . И тут же вихрь-аркан, наброшенный Энлилем, перевил Апсу и стал стягивать. Змей извивался, пытаясь выскользнуть из гибкой тверди. -- Хвостом врежь! -- еще раз посоветовал я. Не знаю, услышал ли меня союзник, прежде чем исчезнуть вместе с врагами в какой-то очередной бездне. Мой "ключ", воспользовавшись этой паузой, нашел подходящую "скважину". Я оказался в светозарных доспехах, при полной потусторонней амуниции. Долго ли, коротко ли, но ничего не соображал и ничего не различал, кроме разлетающихся сгустков света. Период разброда закончился тем, что я неожиданно увидел себя рядом с прежним местом действия. Я приблизился к двери, ведущей из бокса, и, слегка приложившись кулаком, раскурочил вдрызг. Ударом светозарного меча Губильника заставил запылать свою бывшую камеру. Сделал несколько легких шагов по коридору, и вторая дверь тоже запросто поддалась. Никто не препятствовал мне попасть в главную пультовую. Там я прямиком наткнулся на того нового лидера с благословенной меткой на лбу и сиянием над головой. Вокруг сновали люди, обеспокоенные пожаром. Над лидерской макушкой вились Энлиль-Бел с Нергалом (значит, поединок с Апсу не стал для них летальным). Демоны пытались проникнуть внутрь нее через отметину, через свою старинную печать, как сквозь дверь. И схватка началась прямо на крупной голове будущего вождя. Противники нацелились на меня своими огненными мечами, но я, рванувшись, оказался между ними, так что колоть им было не с руки, а чтобы рубить -- надлежало открыться. Первый удар я встретил щитом, другой блокировал клинком. А потом, раскручиваясь как пружина, отбросил наседающих демонов, влепив одному из них гардой меча в острый клин лица, а второго поразив в членистую ногу. Посыпались балки потолка, на которые сразу кинулось пламя. Люди сыпанули наружу, утаскивая молодого лидера в безопасное место, как муравьи личинку. Нергал обрушил на меня матово-черную палицу, похожую на метеорит. Но я нырнул под его руки и направил "метеорит" в землю. Вместе с грохотом рухнула стена, сверху посыпались стропила и куски крыши вместе с чердачным хламом. Продолжая скручиващее движение, я вырвал Нергала из тонкой сети вампирических сосудов, что питали его силой . Опрокинулась вторая стена, вздымая тучи пыли. Я едва успеваю обернуться к Энлилю. Кривой клинок разрезает пространство около моей груди, затем плывет как стая серебристых рыбок над моей головой. "Рыбки" неуловимо быстро бросаются мне в лицо, но я уже знаю их ниспадающий рваный ритм и мне удается увернуться. А потом я просто послушался меча. Меч повел мою руку, рука повела тело. Удары громовержца Энлиля напоминали молнии, пытающиеся поразить воздушного змея. Ниспадающий рваный ритм вдруг показался простым. Я обманул прямолинейную энергию его мышц, раскрыл его тело и меч мой вошел в его тяжелое подбрюшье. Из раны забил фонтаном густой серый свет. Энлиль-Бел подхватил Нергала и унесся вдаль, как проколотый шарик. На сей раз -- два-ноль в мою пользу. Я оглянулся: от лабораторного корпуса "Пчелки" сохранились одни пылающие развалины. Несколько человек безуспешно пытались поддеть ломами некий шлакоблок. Как всегда, отсутствовала необходимая спасательная техника. Вокруг места действия образовалась цепочка спин безучастных наблюдателей, впрочем, чтобы все видеть, мне не требовалось подниматься на цыпочки. Из-под блока торчал лишь кончик галстука. Кого-то накрыло. Я отбросил в сторону упавшую конструкцию. Увы, человека не только накрыло, но и раздавило в блин. На земле располагалось то, что осталось от нового лидера. Куски пиджачной ткани, лопнувшие штаны, трусы в горошек, ботинки, вдавленные в красное месиво. Увы, но будущий вождь превратился в фарш, размазанный по земле... Я еще успел ощутить громадье планов, готовые наборы зовущих фраз, желание сильной власти над душами, любовь к обожанию и любви, почувствовал отсутствие жестокости и отсутствие доброты. Но все эти черты личности рассеивались и исчезали, как туман поутру... Елки, я же не хотел. Потом я рассмотрел белое пятно на месте физиономии Бореева и красное -- это был Сайко. Несколько людей в обсыпанных штукатуркой, но строгих костюмах орали им что-то вроде: "Вы отдаете себе отчет... Вы не отдаете себе отчета..." "Не то, -- мысленно шепнул я, -- Апсу, если ты еще в добром здравии, помоги как-нибудь. Не лишай страну командира". Мой союзник возник в виде красноватой дымки, показывая, что жители вечности так просто не исчезают, и с готовностью скользнул навстречу злополучному фаршу. Неожиданно для присутствующих тот вначале стал пузырящимся студнем, потом давай вздуваться, растягиваться нитями, которые поспешно принялись скатываться и слипаться. Получилось несколько малоаппетитных комков, следом из них оформились пиджак, брюки, лысина со счастливой отметиной. Спустя минуты три на земле лежал вполне собранный и кондиционный лидер будущего, который лишь слегка пускал пар. Наконец, народившаяся особь вздохнула и открыла глаза. -- Михаил Сергеевич, -- робко и машинально произнес кто-то. Собственно, никто кроме меня, Апсу и, может, отчасти Бореева, не усек сути зрелища. Михаилу Сергеевичу помогли встать, после чего он не слишком внятно произнес несколько маловразумительных словосочетаний. Вроде того, что пора нам взять и углубить достижения мировой цивилизации. Кажется, худшее предотвращено. Держава не осталась без направляющей и поддерживающей руки. Если и закачается, то не упадет. Погодите, а судьбоносная матрица вождя? "Я буду его судьбой, -- напоследок хихикнул Апсу. -- Уверен, мне понравится жизнь генсека. На новый энергоканал теперь надеятся нечего, он не прорежется, раз твоя матрица не стала его завершением. Это верняк... Кажется, я начинаю привыкать к вашему мусорному языку." Порученцы подхватили под локти свежеиспеченного Михаила Сергеевича с угнездившимся внутри него Апсу и повели к автомашине. -- Проект закроют, а меня направят на академическую работу, -- меланхолически промямлил Бореев, когда толпа стала расходится. Он, нахохлившись, сидел на куче мусора, не боясь измазюкать брючки. Научный начальник как-то потух, ледяной его глаз перестал морозно сиять, под языком каталась таблетка валидола. -- Мне, видно, пора на пенсию, -- вздохнул с каким-то бульканьем Сайко. Румянец слетел с его щек, оставив околомогильную землистую бледность. -- Хочу устроить пасеку, ульи уже заказал, кстати. От пчел -- масса полезного. Надо только привыкнуть, когда они тебя покусывают. Парочка простых таких старичков. Бесы убрались из них, оставив одни ветхие скорлупки. Две кучки костей, несвежего мяса, полузасохших мозгов, прогорклого сала, два куска пожухлой кожи и запашок распада. А вот воплотившемуся духу беспорядка и обормотства (или, может быть, свободы) предстоит много работы, подумалось мне, ему бы только научится говорить потолковее. Впрочем, и так сойдет. Но разве я виноват в том, что случилось? Светящиеся руки вытерли светящийся лоб. Ведь был же готов повиноваться и даже принести себя в жертву. Но, наверное, оказался не так устроен. Что там взыграло, худший или лучший кусок меня, но только бесы не укрепили своей власти над людьми. Многие сограждане будут искать своими загривками крепкой руки, другие увязнут в трясине обормотства и беспорядка. Третьи найдут свободу... Искры, слетавшиеся отовсюду, как стаи заполярных птиц, наконец соединились и образовали канал. Он был похож на реку Амазонку, несущую густое северное сияние, и озарил доселе темные ущелья сокрытых миров. На него с тоской смотрели -- бес с пальцами, вымазанными в кровавой еде; демоница со свисающими титьками и отверстым лоном; строгий демон с гордо воздетым подбородком. Канал был им недоступен. Так же, как и людям моей родной планеты. Он остался за завесой. -- Порядка захотели, уроды, а вот вам! -- Апсу, не оборачиваясь, издал неприличный звук. Я сделал несколько шагов и поплыл в сияющем потоке. Майор Глеб Фролов. Наконец свободен.