я бы и старую, пока не хватало средств, но права на вождение автомобиля уже имел. И мало кто знал, да в огромном городе этим и не очень-то принято интересоваться, что Миша являлся бывшим воспитанником детского дома, и лишь основательная сила воли не позволяла этому молодому человеку время от времени депрессировать одиночеством и не ранить окружающих заостренными лезвиями эгоизма, чтобы потом от этого самому не мучиться совестливо: эти лезвия эгоизма ему удалось уничтожить, переломать в спорте. -- А вы, Василий Федорович, -- улыбнулся Миша, и профессор тут же оскалил свои неровные зубы в ответ, -- будете опять предлагать в Университет? -- спросил молодой человек, почувствовав, что профессор что-то хочет ему сказать, но как бы раздумывает. -- Да ты же несклоняемый! Всегда в одном лице! -- от души хохотнул профессор, что редко он когда смог бы сделать, и этот хохоток скорее походил на какой-то внутренний толчок, дребезжание развернувшейся пружины, глубоко придерживаемой эйфории, необъяснимого, глубокого возбуждения, но Миша на это не обратил внимание. -- Спорт, Василий Федорович -- моя стихия! -- весело ответил он на шутку профессора. -- Да ты знаешь ли, чудак-человек, что спорт -- это буквально все, что только можно себе представить? Спорт -- это соревнование: кто лучше, больше, дальше, -- объяснил профессор и с добродушной ехидцей, -- "вот мол, как я тебя", -- прибавил в интонации, будто для малого ребенка, -- а соревнование присутствует в любом деле! -- и тут же профессор улыбнулся Мише. -- Пусть так! -- весело ответил Миша. -- С профессорами философии спорить -- бесполезно! -- подчеркнул он последнее слово, -- но я занимаюсь теми видами спорта, которые мне нравятся. -- Молодой человек снова улыбнулся, улыбка перемагнитилась на лицо профессора. Миша, развернувшись красиво корпусом, хотел было уже направиться в сторону входных дверей в здание Университета, думая, что встреча на этом исчерпана, но... -- Миша! Подожди, пожалуйста... -- будто спохватился профессор. -- Да, Василий Федорович, -- сразу же остановился и вежливо отозвался молодой человек. -- Слушай, Миша, у меня есть несколько задачек -- ну, никак не могу решить! Может, поможешь? -- Можно. В следующие выходные захватите с собой на дачу, -- не раздумывая, охотно согласился молодой человек. -- А если сегодня? Как ты на это смотришь? -- Сегодня? -- немного подумал молодой человек. -- В принципе можно. Они при вас? -- Дома. -- Ох, и хитрый вы человек, Василий Федорович! --лукаво прищурившись, проговорил Миша, и снова приняв серьезное выражение лица, спросил: -- у вас какое-то сегодня торжество? -- Ну, если ты придешь, то устроим и торжество. Большего не обещаю -- маленькое, но со вкусом. Так как? Договоримся? -- А почему бы и нет? -- весело сказал молодой человек и улыбнулся, и Аршиинкин-Мертвяк тут же примерил эту улыбку на свое лицо. -- Хорошо, -- определился профессор. -- Часикам к семи сможешь? Устроит? -- Нормально. Аршиинкин-Мертвяк полез во внутренний карман своего кожаного на меху пальто и извлек оттуда какую-то разноцветную карточку. -- Держи мою визитку, -- сказал профессор и протянул карточку молодому человеку. -- Там есть мой домашний адрес и телефон, -- пояснил он. -- Единственное вот..., -- как-то замялся Миша. -- Как ваши домашние? -- А! Из домашних? -- только я и моя дочь. -- А-а др... -- Это и все. Мы живем вдвоем. -- Ну, если так, -- оживившись, сказал молодой человек, -- и мой визит особенно не помешает, я обязательно буду! -- улыбнувшись, согласился он окончательно. Они распрощались до вечера, и Миша направился в здание Университета, а профессор съездил на своей машине в ближайшее кафе перекусить и снова вернулся на работу. Именно так это и было двумя часами назад, а потом..., а потом разговор с Юс... Внезапно, в размышления Аршиинкина-Мертвяка ворвалась студенческая суета, возникшая словно ниоткуда -- наступил перерыв между лекциями. Рыцарь Чести Вечером Аршиинкин-Мертвяк находился у себя дома. Он сидел в своем рабочем кабинете и время от времени посматривал на часы, между тем как, по очереди, терпеливо оценивал шахматные задачи в брошюре, которую он сегодня специально купил в киоске по дороге из Университета домой, он подыскивал среди множества задач, на его взгляд, наиболее интересные, где бы действительно он смог оказаться в затруднении, в случае, если бы он и в самом деле взялся за их решение. Шахматы профессор не любил, но уважал их за развитие логики, и он с удовольствием заменил бы игру в них на что-нибудь более подходящее его сердцу, но такого занятия пока не находилось. Наконец профессор отметил карандашом несколько задач и отложил брошюру в сторону на видное место на своем рабочем столе. "Половина седьмого" -- промыслил он про себя, когда в очередной раз взглянул на свои ручные часы, -- "Скоро должен быть и Миша. Насколько я помню, -- продолжал внутреннее размышление Василий Федорович, -- Этот молодой человек был всегда пунктуальным..." Медленная туманность воспоминаний нежно и тепло стала окутывать профессора и он, откинувшись на спинку дивана, в сонливой истоме липко зевнул, опустил подбородок на грудь и мягко закрыл усталые за день глаза. Нет, он совершенно понимал, что не спит, осознает свое присутствие дома, в рабочем кабинете, сидящим на своем излюбленном диване... Плавно, не отчетливо для того чтобы разглядеть, но достаточно для ласковой ощупи его причудливых чувств, всплывали, откуда-то из неведомой, но понимаемой, точно присутствующей, глубины, в которую теперь стремительно падал Василий Федорович, видения его пережитого прошлого. Видения прошлых лет заговорили о себе: Тогда, они, Василий Федорович и дочь Юля жили уже без супруги и матери. Все на двоих и для двоих. Юля и он -- дочь и отец. Он самостоятельно воспитывал дочь: ухаживал за ней, обучал премудростям жизни. Юля все больше взрослея, напоминала, да что там напоминала -- походила на свою маму, да что там походила -- являлась ее волшебной копией: по форме и движениям тела, в эмоциях и чувственных переживаниях, в логике мышления. И она очень любила своего отца, так же как мама, жена... Насколько у нее получалось, она и вела себя дома, словно маленькая хозяйка: убиралась в квартире, перепачкиваясь при этом с ног до головы, сама кулинарничала -- пока под руководством и присмотром отца, пыталась, и где-то получалось у нее, заниматься стиркой белья, правда, приходилось папе многое перестирывать заново, выжимать, но все-таки! Воспоминания завлекали в свои ласковые глубины профессора, и расслабленный полет в них стареющего человека нравился ему, среди разноцветного мельтешения чувств и образов памяти стали появляться очертания намагниченных деталей, особо близких. И вот... Словно картинки для разукрашивания... Оживающие слайды чувств... Влажная кожа... Дочери... -- семь лет... Юля, только что после совместного купания. Неловко девочка, переминаясь с ноги на ногу, стоит в своей разобранной кроватке... Щекотно... Едва примагничиваются... Щекотные ладони папы... Едва припухшие, но уже упругие груди, не по детски крупные соски, настороженные голени... А лицо -- улыбающейся жены... Капельки воды -- промокает, стирает сухое полотенце... Однажды, когда Юле было уже лет около девяти, он не удержался... Нет, Василий Федорович, продолжительно боролся, смотрел в Юлины сосредоточенные, немного напуганные глаза... Но... На что-то похоже... Близко, неловко, похоже, мучительно... Запретная ласка... Ей... было приятно... Так... он... все-таки... сдался... Потом, где-то еще около года, Василий Федорович продолжал купать свою дочь, но она все больше стеснялась его и ускользала от того, чтобы повторялось... В короткое время она совершенно стала самостоятельной не только в купании, но и в отходе ко сну. И все-таки, в подвижной игре ли, в домашних делах и прочем, нет-нет, да девочка неожиданно оживляясь и тут же, замирая на некоторое мгновение, исподволь, посматривала на своего отца выразительно светящимися от неведомой радости глазами, словно была благодарна... Даже теперь, когда Юля уже стала совершенно взрослым человеком, иногда она так посмотрит на своего отца, будто до сих пор..., те же глаза детства. Отдаленное волнение... Оживающее сновидение... Но разум... ... Внезапно, там в прихожей, надломленной мелодией встрепенулся электрический звонок -- кто-то пришел. Аршиинкин-Мертвяк тоже встрепенулся у себя в кабинете на диване, будто этот звонок ужалил его в душу, и тем самым образные размышления профессора остановились, оборвались, и стали медленно рассеиваться... "Что это? Где я? Почему?..." -- в первые мгновения подумалось Василию Федоровичу. Аршиинкин-Мертвяк ощущал мутную тяжесть в области сердца, мысли его еще путались и теперь спотыкались об убегающих врассыпную , только что властвовавших над ним образов прошлых, но близких лет. Профессор настороженно приходил в себя, осмотрелся по сторонам, разгадывая что произошло... Звонок в дверь повторился, но уже безболезненно для хозяина квартиры. Тут же профессор спохватился и, бегло нащупавши под ногами домашние тапочки, подскочил с дивана, вышел в прихожую и, засуетившись с открыванием зам-ков, поторопился успокоить гостя через дверь: -- Открываю, открываю. -- Но впопыхах Василий Федорович замешкался: вместо того, чтобы открыть замок, он его провернул в обратную сторону -- закрыл на еще один оборот и пока догадался об этом -- думал, что замок заело. -- Минуточку... Одну минуточку... Сейчас открываю, -- оправдывался он пытаясь заполнить паузу собственной неуклюжести, силясь отщелкнуть непослушный замок. Наконец замок поддался, привычно скрежетнул его металлический запор и профессор открыл входную дверь. На пороге оказался Миша. -- Василий Федорович, -- шутливо обратился он к Аршиинкину-Мертвяку, -- вы наверное коллекционируете дверные замки? -- Совершенно нет! У меня их всего два... Проходите Миша. -- Барахлят? -- улыбнулся молодой человек, кивнувши головою в сторону замков, когда профессор уже захлопнул входную дверь и они вдвоем оказались друг против друга в теснине прихожей. -- Могу отремонтировать, -- предложил молодой человек. -- Да нет, -- чувствуя себя немного неловко, сказал профессор, -- замки в норме. Это я так, вздремнул немного... Усталость накопилась... Перепутал, в какую сторону открывать. -- Понятно, -- отчеканил молодой человек, -- так может, я приду в следующий раз? -- Надо всегда жить настоящим моментом, Миша. -- Ясно. Остаемся. Только... -- наигранно сконфузился молодой человек и снова кивнул головой в сторону входной двери. -- Что такое? -- обеспокоился профессор, -- что-нибудь не так? -- Замок, -- сказал Миша. -- Смогу ли я потом... обратно выйти через эту дверь, -- улыбнулся он. -- Выйти-то всегда можно, -- улыбаясь в ответ, сказал хозяин квартиры, -- но, смотря в какой, так сказать, ипостаси, -- и он лукаво заглянул в Мишины спокойные глаза. -- О чем это вы, Василий Федорович? -- ровно и уверенно спросил Миша. -- Ну, есть возможность выйти в хорошем настроении, в плохом, что не желательно, а можно и не выйти вовсе, -- объяснился в игривом тоне профессор. -- Вы что, мне предлагаете у вас остаться жить? -- Человек никогда не предлагает -- он делает лишь то, что вынуждают его производить обстоятельства его жизни. Они и предлагают. -- По-моему, подобные обстоятельства от-сутствуют. -- Сейчас да. Но в жизни всякое бывает, молодой человек... -- задумчиво проговорил профессор, выдержал паузу, и как только гость хотел было что-то сказать, профессор, тут же обеспокоенно и гостеприимно снова заговорил. -- Снимайте обувь здесь, одевайте тапочки, вот они, и проходите в кухню. Она у нас, слава Богу, нормальных размеров, а я сейчас, -- словно отдал распоряжение он и, быстро удалился в свой кабинет и оттуда уже, выглянув на мгновение, добавил. -- Если хотите помыть руки -- свежее полотенце и мыло там, в ванной, -- но выглянув еще раз, выкрикнул уже скрывшемуся молодому человеку за поворотом прихожей, ведущем в сторону кухни. -- Да! Свет в ванной! Его выключатель за кухонной дверью! -- Спасибо! Я уже разобрался самостоятельно! -- откликнулся приглушенно Миша. Послышался шум воды. Аршиинкин-Мертвяк задумчиво остановился у рабочего стола в своем кабинете. Никогда еще в своей жизни он не волновался так. Он чув-ствовал себя человеком, идущим по минному полю, и хотя в руках этого человека и была карта расположения мин, все равно -- жутко и страшно. Приходится каждый свой шаг вымерять по карте, и только бы не оказалось ошибки на ней! Если бы неделю назад... Он давно бы уже вы-проводил, да что там выпроводил -- ни за что бы не пригласил этого молодого человека к себе домой! Но теперь многое меняется. Профессор изо всех сил собирался с духом. Еще днем, до встречи с Юсман, ему казалось, что все так безоблачно и совершенно в задуманном. Но сейчас... "Надо взять себя в руки. Сосредоточиться надо", -- определился он в своих мыслях, но неуверенность в положительном исходе продолжала корчить профессору выразительные рожи, она искушала его фантазию и омерзи-тельно-страшные чувственные картины увязали в его оскаленной душе, и Василий Федорович все жевал и пережевывал уродливые предположения на будущее... Миша теперь уже сидел на жесткой деревянной табуретке в кухне у окна и равно душно перелистывал один из номеров журнала "Путь от себя", который попался ему на глаза оброненным на пол. И вдруг: -- Ну, и что читаем? -- неожиданно услышал он. Молодой человек тут же оторвал глаза от журнала. -- Юля?.. -- озадачился он. -- Меня пригласил ваш отец, -- оправдал он свое одиночество на кухне. -- Да уж понятно, что вы не сами забрались, -- улыбчиво подытожила девушка. -- А папа где? -- поинтересовалась она. -- Насколько я понимаю -- в кабинете, -- ответил молодой человек, -- обещал скоро быть. Я не помешаю вам здесь? -- в свою очередь спросил и он у девушки. -- Нисколько. Я сейчас приготовлю чай. -- Вам помочь? -- Гость обязан пить чай, а не угощать! -- парировала предложение девушка. -- Извините за поведение, нарушающее статус гостя, -- улыбнулся молодой человек. Ничего страшного. Я этого пока не заметила. Девушка поставила на плиту небольшой ни-келированный чайник, ловко извлекла из холодильника кусочки торта, уложенные на мелкой расписной тарелке и, поставив ее посредине кухонного стола, села напротив молодого человека тоже на табуретку. Все это время молодой человек похоже теперь углубленно вчитывался в содержание какой-то статьи в журнале. -- Так что же все-таки мы читаем, -- при-ветливо, заинтересованно улыбаясь, спросила девушка. -- Да так, -- пожавши плечами и протянувши журнал девушке, ответил молодой человек, -- взгляните, если интересно. -- А вам?.. Интересно? -- получая журнал из рук гостя, спросила она. -- Как вам сказать... -- молодой человек не-много сконфузился, -- говорят -- "на безрыбьи и рак рыба!" -- Понятно, -- кокетливо подкивнула головою девушка и вслух прочитала заголовок ста-тьи, -- "Внимание! "Обратная сторона"..." -- на короткое время она задумалась, пробегая глазами содержимое статьи. -- Что-то не совсем улав-ливаю смысл, -- наконец произнесла она свое мимолетное заключение и отложила журнал в сторону. -- Почему же, -- возразил молодой человек, -- насколько я понял -- они реабилитируют некоторого рода людей, исправляют их психику, если клиенты добровольно на это согласны. По-моему, довольно необходимая обществу миссия. Что-то вроде -- психохирургии. -- Все они проходимцы! -- воскликнула девушка, -- Любое благое можно использовать и во вред, и даже неплохо наживаться на этом. -- Ну, так можно начать подозревать всех и вся! -- воскликнул молодой человек. -- А по-моему нужное дело, и оно на своем, никому не мешающем месте. -- А я говорю нет! -- настаивала девушка. -- Если можно разубедить человека в его тяготении к противоположному полу, то почему бы не суметь, если это понадобиться, произвести обратное, а?.. -- Ну, знаете, Юля! Я не агент этой фирмы и не ее жертва и потому не могу ничего сказать вразумительного и оправдательного. -- А жаль, -- немного обиженно сказала девушка. -- Я вас обидел? -- заботливо спросил молодой человек. -- Бог с ней, этой фирмой! -- Да поймите же, что каждый из нас, может случиться так, -- не застрахован от подобных экспериментаторов, пока они спокойно существуют. -- Мне кажется, там наверняка неплохо налажен Федеральный контроль, во всяком случае, я так думаю, -- улыбаясь, попытался оправдаться молодой человек. -- Это вам так хочется думать! -- не унималась девушка. -- И вообще, -- на мгновение призадумалась она, как бы вспоминая что-то. -- Откуда у нас этот журнал? -- и тут же добавила: -- Ах, да! Это наверняка ваш, Миша? -- Как раз-таки нет! -- развел руками в не-доумении молодой человек. -- Это ваш..., в смысле он лежал здесь на подоконнике. -- Интересно, -- снова призадумалась девушка, --значит, его принес папа? -- О чем взволнованная беседа? А? Молодые люди! -- вклинился в разговор на кухне профессор. Он вошел неожиданно. -- Ты уже вернулась из Университета, Юля? -- обратился он к дочери. -- Очень хорошо. -- Добрый вечер папа, -- сказала Юля, не вставая с табуретки и, опустив глаза на лежащий журнал прямо перед ней на столе, сказала: -- Папа? -- Что, Юлинька? -- мягко наклонился к дочери Аршиинкин-Мертвяк. -- Зачем у нас дома такие вещи? -- девушка указала рукой на журнал. -- А что такое?! -- воскликнул Василий Фе-дорович, -- журнал как журнал. Я его сегодня в нашем почтовом ящике нашел, наверное почтальон перепутал, положил не по адресу. -- Смотри, -- сказала напористо Юля, -- какие проходимцы существуют! -- и она торопливо разлистнула журнал на том самом месте, где находилась, только что обсуждаемая до прихода профессора на кухню, статья. Аршиинкин-Мертвяк взял журнал из рук дочери совершенно спокойно и в недоумении успел взглянуть на одно мгновение в сторону Миши, как бы ища поддержки. -- Юля, -- немного оживился молодой человек, -- все-таки вы преувеличиваете. -- Нисколько! Прочти папа, прочти, -- настойчиво попросила она отца. Когда профессор осознал заголовок "Вни-мание! Обратная сторона...", дальше читать он не мог, но делал вид, что читает. Эта статья для него была и в самом деле неожиданностью. Василий Федорович действительно вытащил журнал из собственного почтового ящика сегодня, когда возвращался из Университета домой. Аршиинкин-Мертвяк почувствовал испуг, перемешанный с восторгом: "Они -- напомнили о себе!.. Но что ожидать дальше?.." -- Ну, и что скажешь, папа? -- не удержавшись, поторопила отца с ответом по-поводу статьи Юля. Но профессор молчал. Он, все так же продолжал "вчитываться" в статью и ориентировался: в какой форме лучше выказать свое отношение. -- Судя по твоему виду, папа, так ты, чего доброго, начнешь их сейчас восхвалять и оправдывать! -- подозревала девушка, пытаясь предугадывать реакцию отца. -- Зачем же так: с натиском? -- негромко, исподволь наблюдая за происходящим, попытался предложить сдержанность Миша. Но последняя фраза дочери, собственно говоря сама подсказала профессору то, как себя вести в отношении статьи и он поспешил определиться: -- Этика, -- начал не спеша и замысловато он, -- штука основательно серьезная... -- Вот-вот, папа! -- одобрила отца Юля, -- Ты философ, профессионал! Ты не должен оставаться в стороне. Где гарантии, что мы все можем спать спокойно, если существуют подобные фирмы? Мне кажется, что ты обязательно должен выступить в этом журнале со своей статьей и насторожить его публику. Пусть все задумаются о гарантиях и потребуют не рекламы, а, прежде всего, убедительных доказательств на право существования подобных фирм, существования однозначного, а не двусмысленного, не двувозможного. Девушка говорила горячо и напористо. Но молодой человек не заметил, что ее волнительное беспокойство по поводу статьи вызвано всего лишь не безразличным отношением к гостю, в самом прямом смысле как к противоположному полу. И будь на месте этой статьи какая-либо другая, Юлю бы так же понесло в разговор. "Эта статья -- случайное совпадение по моей неосмотрительности произошедшее", -- мыслил про-фессор. И, все-таки, отец усмотрел, правда не сразу, но понял мотив поведения дочери. Аршиинкин-Мертвяк радовался про себя, за то, что дочь не равнодушна к Мише, это и входило в план его сегодняшнего вечера, но и муть сосала его душу. Ревность и неуверенность в проектируемом исходе заставляли его внутренне переживать, излишне сосредоточиваться, а за это приходилось расплачиваться рассеянностью. Но главное! Василий Федорович понимал главное. Это -- цель... Она вела и вселяла надежду. Одержимость -- это путь Победителя. Победителя невозможно убить и нельзя победить, потому что -- Победителю не с кем сражаться, в противном случае, он не Победитель... -- Вы уж меня простите, конечно... -- обратился к девушке и ее отцу молодой человек, -- насколько я понимаю, я был сегодня приглашен в гости помочь порешать шахматные задачи. -- Да-да! -- воскликнул профессор, спохватившись, точнее ухватившись за эту подсказку гостя, -- Юля! -- обратился он к дочери, будто одновременно оправдываясь и перед нею за нетактичность дальнейшего продолжения разговора о журнальной статье в присутствии гостя, и перед молодым человеком за свою невнимательность и рассеянность, -- Я и в самом деле пригласил Мишу для решения задачек, -- Василий Федорович развел руками. -- Хорошо, -- немного обиженно согласилась Юля, -- я сейчас налью вам чая и не буду мешать. -- Молодой человек, -- обратился профессор к Мише и немного вытянулся во весь рост, неловко имитируя тем самым стойку "смирно". -- Я готов к бою. Приглашаю вас пройти в мой кабинет. -- Вы на меня не обиделись? -- приостановившись по выходу из кухни, спросил молодой человек у девушки. -- Идите сражаться, Миша. Мужчины должны быть на поле боя, а не дезертировать! -- игриво сказала девушка и обронила улыбку. И Миша тот час обнаружил в своей душе какую-то необъяснимую, но приятную находку. Ничего подобного он еще не встречал и потому удалился в кабинет вслед за профессором, задумчиво улыбаясь... Не спеша, с расстановками передвигались шахматные фигуры по лакированной смуглой доске. Противники сидели в кабинете друг против друга у рабочего стола профессора. Рядом с шахматной доской лежала разлистнутая брошюра с задачами. Так же, не спеша и с расстановками противники переговаривались между собой. -- И все-таки, -- молодой человек выдержал паузу и переставил своего слона. -- Вы не любите играть в шахматы, Василий Федорович. Признайтесь, что так. -- Молодой человек ошибается. Скорее... я... не люблю проигрывать. -- Проигрыш -- вывод и опыт. Выигрыш -- не всегда. Так говорил мой первый учитель по шахматам. -- Ваш учитель был совершенно прав, Миша. Но выигрывает лишь опытный... -- Верно...Но шахматы, уважаемый профессор, вы все-таки не долюбливаете. -- Может быть... Может быть, Миша... А что любите вы, кроме... -- Аршиинкин-Мертвяк воз-мутился. -- Ну, так нечестно! Без этой туры мне вас не обойти. -- Что поделать, сдавайтесь. Я ее честно вы-играл, Василий Федорович. -- Ладно. Попробуем заново. Не возражаете? -- Я для этого здесь и сижу, чтобы помочь вам отыскать правильное решение задачи, -- сказал молодой человек. Все фигуры были снова расставлены по схеме и противники опять приступили к ее разработке, и так же медленно переговаривались. -- Так все же, что же любите вы, кроме... спорта и автомеханики? А?.. Молодой человек... -- Наверно, скорее всего ничего существенного больше не люблю. -- А как моя... дочь? -- Юля?.. -- Ну, другой-то... у меня... нет. -- В каком смысле... "как?" -- В самом прямом... конечно... Вам она... Ваш ход... Нравится? -- В каком смысле?.. Нравится. Так нельзя -- королю шах. -- Я перехожу... И что вы все заладили... "в каком смысле"... "в каком смысле"... Все абсо-лютно... в прямом. -- Я не думал об этом. -- Миша на мгновение взглянул на увлеченного игрою профессора. -- Кто думает, а не... действует. Я перехожу все-таки. Тот... всего лишь -- мечтун... Кто же... действует... и... при этом не думает -- безумец..., сорвиголова. Думать и действовать надо одновременно, молодой человек. Все. Ваши белые проиграли, Миша, задачка решена верно... Миша ушел поздно. Профессор, его дочь Юля и молодой человек долго пили чай и вели беседу о разном. Но каждый из них был по своему внутренне насторожен. Каждый из них исподволь наблюдал за другими, прислушивался к интонациям. -- Как тебе понравился вечер? -- спросил у дочери профессор, выйдя из ванной и намереваясь отправиться ко сну. -- Ты хочешь сказать, нравится ли мне Миша?... Да, нравится, папа. Ты невероятно догадлив. Спасибо за вечер, -- заметно волнуясь, сказала Юля и, поцеловав отца в щеку, тут же ускользнула в свою спальню. -- Ну, и чудненько, -- определился профессор, но этой фразы дочь уже не услышала, она прозвучала негромко, один на один с Арши-инкиным-Мертвяком в опустевшей, опустошенной прихожей. Контакт Ворбий уединился в контактной комнате. За ним только что бесшумно скользнула раздвижная самозакрывающаяся бронированная дверь. Закрылась. Она надежно отсекла контактную комнату от основных помещений фирмы, от все-го мира. Здесь, в контактной, которая всего-то была по площади метров двадцать, не более, Ворбий всегда чувствовал себя уверенно и спокойно. Привычно он полуулегся в особое кресло и опустил перед собою передвижной пульт управления. Вдоль всей одной из стен комнаты контакта, во всю длину и пятиметровую высоту этой стены, размещался главный генератор интегральной фирмы: множество приборов со всевозможными светящимися индикаторами, бесчисленное количество переключателей, мигающих кнопок, слы-шался приглушенный шум ветра -- это множество вентиляторных сквознячков, скрыто вмонти-рованных в таинственных лабиринтах генератора, охлаждало его электронные, пластико-металлические недра. Кресло располагалось как раз посредине комнаты напротив генератора. Все остальные стены, потолок и пол контактной комнаты были сажеобразного, прохладно-бархатного на ощупь черного цвета. В комнате не обнаруживались глазами, но скрыто функционировали источники неяркого, чисто-фиолетового освещения. На пульте было всего три фосфоритно светящихся, едва выступающих над его осно-ванием, квадрата, справа налево -- фиолетовый, красный, зеленый, и каждый величиной с карманный блокнот. Ворбий притронулся к фиолетовому квадрату, и тут же этот квадрат стал медленно угасать в свечении, тускнеть, также фиолетовое освещение в комнате начало таять. Погас фиолетовый квадрат -- контактная комната словно растворилась, и только созвездия огоньков генератора теперь будто парили в открытом космическом бездоньи. Ворбий опустил пальцы правой руки на красный квадрат. Так же как и фиолетовый, этот квадрат тоже постепенно угас. На единственном мониторе генератора пошел отсчет времени. До включения вибрационного поля, "болтанки", как именовал этот эффект Ворбий, оставались "секунды раздумья" -- пока еще можно остановить процесс. На экране , прогоняя друг друга, на отведенное мгновение для каждой, появлялись и исчезали последние цифры -- в обратном отсчете: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один... и -- ноль! Погасли огни генератора, стал нарастать мощный шум, он приближался неведомо откуда, можно сказать -- отовсюду и вот... Все понятнее и понятнее... -- это шум ветра, турбинно гулкого ветра. Только зеленый квадрат пульта и яростно бушующий ветер. Нарастающая скорость полета в неведомом направлении... и... Контакт начался. -- В последнее время ты редко стал меня посещать. -- У меня дела, Гермич, много неотложных дел и даже проблем, -- ответил, немного волнуясь, Ворбий. -- Ты что-то скрываешь от меня? Смотри, Ворбий! Если что..., мне будет терять нечего. -- Все, что тебе необходимо и важно знать -- ты всегда знаешь, в курсе. Твой личный банковский счет в Швейцарии пополняется не меньше моего. -- Все это хорошо, Ворбий, но тело! -- Успокойся, ты получишь и тело. Как только соберем значительные суммы, подыщем тебе крепкого и молодого человека и на его имя переоформим счет. Надо еще поработать. -- Ты и не можешь себе представить, Ворбий, как мне тяжело. -- Я понимаю, ты устал. Но поверь мне, го-лубчик, мы еще с тобою порыбачим где-нибудь на роскошных островах, будем пить бочками водку, трахать смазливых девчонок, и с утра до вечера нас будет жарко полизывать солнышко или промокать прохладная тень! А?! Представляешь: сплошное, проливное солнце и множество прохладных промокашек теней, океан или ветвистые заросли, утоляющие жажду остывающего тела, бодрящие пробежки, игры или цивилизованная, комфортная тишина собственного громадного дома. А?! -- Как ты гадок с такими описаниями, Ворбий! Ты же высасываешь мне душу! Молчи... От этого мне еще больше не по себе. -- Друг мой! Ты должен потерпеть... Всего-то, может быть, еще каких-нибудь годика два-три. -- Семь лет прошло. Я уже отчаялся ждать! Лучше бы мне продолжать являться подопытным кроликом. -- Тебя давно бы уже не было в живых, голубчик мой, а сейчас есть не просто надежда, а действительное, реальное ожидание свободной, прилично не ограниченной жизни. А!? Разве я не прав, Гермич? -- Хотелось бы думать так... -- Сам посуди, Гермич, ты приговорен за многочисленные изнасилования молоденьких девочек. За это надо платить, голубчик. Но ты счастливчик! У тебя оказался выбор, ты попал в мою институтскую лабораторию, ко мне. Я произвел с тобой честную, не подложную сделку. В начале, вместо казни, тебя направляют по твоему согласию в мою лабораторию -- везуха! И тут: вместо медленной смерти в институтских застенках, тебе предлагается некоторая работка, командировка, а!? Каково!.. Всего лишь два-три года еще и все, Гермич, и ты -- зановорожденный, молодой и крепкий, красивый парень, а не сорокапятилетняя полуразвалина, а!? Что скажешь? -- Молчи... Молчи я тебя прошу, Ворбий. И без того сатанинский ужас одиночества. Конечно же, ты прав. Я еще поработаю... Я еще по перетаскиваю этих трахнутых из тела в тело... Тоска, потому и скулю. -- Хорошо. Теперь о деле, Гермич. -- Новые инструкции? -- Похоже так. -- Я слушаю. -- Одного пожилого профессора надо будет перетащить в тело молодое. -- Даже профессор хочет стать бабой! Вонючка. -- Нет. Ты меня не совсем понял, Гермич. Профессора перетащишь в тело молодого человека. -- Ну, это другое дело, благородное. А в чем инструкция, Ворбий, для меня такое привычно, не составит особого труда. -- Так-то оно так, но... Здесь конечный ре-зультат немного другой. Профессора посадишь не как обычно, а вот молодого человека... спустя некоторое время, я подскажу, когда вытащишь. -- Что, обратно? -- Нет, голубчик мой. -- Не понял я тебя, Ворбий, а куда же? -- Вообще вытащишь. -- Убить?! -- Что ты все так называешь нехорошо! -- А как же -- получается... убить. Но мы же не договаривались об этом! Я не убийца. Я даже пальцем не тронул ни одну школьницу -- они сами давали, соблазнять соблазнял, но убить... Ворбий! Я не смогу на такое пойти. Мне будет трудно потом жить. -- Дурашка ты, Гермич, и паникер. Да -- па-никер! Вытащишь его как обычно, тебе же не привыкать, и пусть себе что хочет, то и делает. -- А что с ним произойдет, когда я его вытащу? -- Какая тебе разница! Сделаешь свое дело -- хорошо заработаешь. -- Нет. -- Что нет? -- Я этого делать не буду, и не заставите! -- Хорошо. Хорошо, голубчик мой, Гермич. Главное, успокойся: не станешь делать -- не на-до! -- Спасибо, Ворбий, за то, что передумал. -- Конечно, передумал. Ты только пересадишь их местами и больше ничего. -- Значит, потом я не убиваю? -- Да что ты в самом деле заладил: убивать, убиваю. Я же тебе сказал -- нет. Только пересадишь местами. Профессора на место молодого человека, а молодого человека на место профессора. И все. Уяснил?.. Гермич?.. -- А!? -- Ты что замолчал, не отвечаешь!? -- Немного задумался. -- Я говорю тебе: уяснил задачу? -- Да, уяснил. -- Прощай, до следующего контакта, -- коротко, в довольно невежливом тоне остановил диалог Ворбий и нажал на зеленый квадрат. Тут же, вначале, просочились созвездия огней главного генератора и, через непродолжи-тельное время контактная комната осветилась фиолетовым светом. Ворбий отодвинул в сторону пульт с горя-щими тремя квадратами, поднялся из кресла, медленно и уныло прошелся по комнате к раздвижной двери, она открылась. "Сучонок!" -- оскаленно прошипел сквозь зубы представитель фирмы, покидая контактную комнату. Хозяин -- Алло... Я слушаю вас... Говорите!.. -- Добрый день. -- Здравствуйте. -- Извините за беспокойство: это квартира профессора Аршиинкина-Мертвяка? -- Да. Он самый у телефона. -- Василий Федорович? -- Да. Это я. Кто звонит? -- Будем надеяться, что вы еще не передумали, и наш разговор будет удачным. -- Не говорите загадками! Кто вы? -- Вас беспокоит Георгио Фатович, "Обратная сторона". Профессор ничего не ответил. Зависло молчание с десяток секунд. -- Вы замолчали... Может, мне уже не следовало вас беспокоить? -- Нет-нет. Это просто неожиданно. Точнее... -- Василий Федорович заерзал в кресле у рабочего стола, -- я надеялся, ожидал..., хотел, но предполагал, что все-таки... У вас хорошие новости? -- осторожно, настороженно поинтересовался профессор у представителя фирмы. -- Думаю, что именно так, -- коротко ответил Ворбий. -- Но..., это не однозначный ответ, -- похоже, переспросил Аршиинкин-Мертвяк. -- С моей стороны, точнее, -- поправился Ворбий, -- Со стороны фирмы -- ответ одноз-начный: Да! -- Спасибо, -- тут же поспешил поблагодарить профессор. -- Не торопитесь, -- как бы приостановилпорыв благодарности Ворбий. -- Я сказал, что с нашей стороны ответ положителен, как вы и хотели, но в общем-то, его еще пока нельзя объявлять таковым. -- Что такое? -- еще больше насторожился профессор. -- Вы же сказали "Да". -- Это сказали мы, а что скажете вы? -- Конечно же, да! -- Не торопитесь, профессор! Выразить "Да", согласиться, вовсе не значит, что возникла однозначность сторон, вы меня понимаете, что я имею ввиду? -- Теперь понимаю. Но на этот счет вы можете быть абсолютно спокойны: меня устроят практически любые ваши условия. Я же сказал, что я могу хорошо... отблагодарить. -- Это не телефонный разговор, Василий Фе-дорович. -- Понимаю. -- Вы сможете подъехать к нам завтра, го-лубчик мой? -- Смогу. -- В какое время? -- Лучше, если бы это было после трех дня. -- Договорились, Василий Федорович, я бу-ду вас ожидать в половине четвертого, устроит? -- Да. -- В таком случае, до завтра, профессор. -- До свидания, -- сказал Аршиинкин-Мертвяк, но тут же спохватился и взволнованно заговорил в трубку: -- Георгио Фатович! Георгио Фатович, послушайте... -- но осекся, замолчал, потому что в трубке уже пульсировал неумолимый прерывистый сигнал. "А жаль..." -- поду-мал профессор, -- "Надо бы ему было поубедительнее сказать о благодарности, что она и в самом деле будет большой... Они не должны пе-редумать!.." Аршиинкин-Мертвяк живо подскочил из кресла, но... внутренне... остановивши расшатавшуюся шестидесятилетнюю этажерку чувств, стал сосредоточено прохаживаться по кабинету со взглядом еще одержимой безысходности и одновременно нарастающей надежды -- как арестант, ожидающий амнистии... -- Ну, вот... -- по-взрослому снисходительно, в адрес только что прекратившего существование на телефонной линии абонента, проговорил Ворбий и, как хозяин, открыл паузу со смыслом, известным только ему... Медленно положив телефонную трубку на аппарат, он мягко, слегка откатился в своем рабочем кресле назад, к окну, при этом не отрывая жалящего взгляда от своего собеседника... Теперь, Ворбий, будто приготовившись для начала к смачному плевку на расстояние, неотступно сидел за все тем же столом в Приемной Интегральной фирмы. -- Шлифовка идет чудно, конечно же, если вовремя удалять сучки, вроде тебя, мадам, -- сказал представитель фирмы, как бы давая понять, о чем была его пауза, и как бы пригрозившиею, только что, змеино проползшей. Ворбий противно оскалил зубы в сторону своего собеседника, обнаруживая свое видение в этом собеседнике близкой жертвы. -- Я имею возможность загладить свою ви-ну? -- не поднимая опущенной головы задала вопрос представителю фирмы Юсман. -- А как бы ты хотел...ла, уважаемая Виктория Леонидовна? -- с издевкой, в угрожающем тоне, спросил Ворбий. -- Загладить... Надо заплатить или что-то другое? -- все так же безысходно проговорила Юсман. -- Заплатить... -- повторил, наигранно за-думываясь Ворбий -- Нет! -- Он покачал головой, оттопыривши верхнюю губу. -- Что-то другое?.. А вот это, пожалуй... кое-что! А? -- Хотелось, хотя бы так, -- немного ожила Юсман и в надежде на мгновение, взглянула в сторону представителя фирмы и снова опустила глаза. -- Ладно, -- коротко определился Ворбий и немного помолчал, -- В конце концов, ты всегда можешь умереть: поживешь, пока и поможешь, а может..., поможешь и будешь как прежде жить. Все зависит и будет зависеть уже не от тебя, а от обстоятельств, которые сложатся. Тебе больше ничего не остается. Твоя жизнь -- благополучный исход предприятия. У тебя нет выбора, мадам, голубчик мой! -- Я согласна. Что необходимо делать? -- сказала Юсман в интонации, которую давно и нетерпеливо, взволновано ожидала проявить, но еще не было такого дозволения. А теперь, наконец-то, ей разрешено загово-рить в этой интонации, и пусть даже так: надменно -- брошена, как собаке кость, брошено разрешение на подобную интонацию, брошено -- "в фирменной упаковке", упаковке, которую Виктория Леонидовна стала, не раздумывая, распаковывать и тут же примерять на себя, примерять разрешенную интонацию на свой голос, его звучание, примерять как подарок представителя фирмы. И даже, если эта интонация окажется ей не к лицу, то, лишь бы он этого не заметил, должно понравиться хозяину. Нужна необходимая хозяину реакция. Свидание -- Мой отец какой-то необычный в последнее время, и мне кажется, что он... задумал меня выдать замуж. -- сказала Юля, и в ее глазах промелькнула обворожительная догадка о чем-то. -- Вы знаете, Юля, я тоже это заметил, -- поддержал направление разговора молодой человек. -- Интересно, Миша, -- приветливо и застенчиво посматривая на свои ручные часы, проговорила девушка, -- отчего же именно вы, и что, и как могли заметить? -- Целый каскад вопросов! -- воскликнул молодой человек, и девушка подняла опущенную голову и едва, ненадолго, прикоснулась к его лицу своим понимающим взглядом. Миша обнаж