арядил свой драккар, а его спутники - свои ладьи, и ушли даты в море. Расмус простился с ними, проводил до берега, оставив под защитой асов и Бролина, сказав на прощанье лишь одно - не ключом заперт ларец: смертью, и всякий, кто посмеет открыть его, падет от руки Мунира тотчас же. Лишь колдун Расмус сумеет сделать это без вреда себе и остальным. Даты поверили - ибо о том же говорили легенды, и поклялись принести Расмусу заветный ларец, чтобы смог он договориться с Муниром-вороном и Отцом асов Одином, чтобы сила их стала доступна датам. Йэльм взял с собой сто пятьдесят воинов; еще полсотни ушло с ним, чтобы вернуть ладьи, когда скроется ярл в лесах. И скоро зеленый драккар впервые пристал к берегу без хозяина на вике, но пока это было добрым знаком. Расмус этому только вздохнул - ему оставалось лишь долгое ожидание. Поздней осенью ладьи посетят восточный берег, а если Йэльма не будет, еще раз пойдут туда весной. Весной ярл должен вернуться обязательно. Если не вернется весной, значит не вернется никогда, Расмус это прекрасно понимал. А воины Йэльма тем временем шли к землям дулебов, упорно и настойчиво, и каждый шаг приближал их к ларцу Мунира. Хокан давно перестал глазеть по сторонам - лес однообразно тянулся и справа, и слева сплошной непроглядной стеной; редко когда сквозь кроны пробивалось солнце. Первые дни было немного не по себе, а позже Хокан свыкся. Теперь он видел лишь ноги и спину идущего впереди Верворта, все остальное слилось и внимания не привлекало. Хокан был уверен, что шагающий позади Магнус тоже смотрит лишь на его ноги, мерно ступая след в след. Мысли вязли в ритме шагов - раз-два, раз-два, интересно, каков он, этот сказочный ларец? Раз-два, раз-два... и так изо дня в день, от привала до привала. Впереди посветлело, сквозь бронзу могучих стволов пробилась свежая яркая зелень. "Или река, или поляна", - подумал Хокан, выглядывая из-за спины Верворта. Ларс в голове растянувшейся цепочки датов поднял руку, воины остановились. Хокан сразу же повалился на резные листья папоротника; Магнус, Верворт, Огрис и Коек-скальд уселись рядом с ним. Сзади подходили все новые и новые воины, прошли Свен и Стрид, присоединившись к Йэльму и Ларсу у самой опушки, ибо не поляна была впереди, и не река - лес заканчивался здесь, а дальше, почти до горизонта, тянулась ровная зеленая степь и виднелись невдалеке стены селения. Может, это уже первое дулебское селение, а может, еще полешуки. Берсеркеры совещались, даты ждали их решения и попутно отдыхали, расположившись на траве. До сих пор они не трогали встречные селения, скрытно обходя их стороной. Йэльм справедливо считал, что раньше времени не стоит восстанавливать против себя многочисленный лесной народ. На побережье проще - налетели воины на селение, словно ветер на паруса, взяли свое и ушли в море на испытанных не раз ладьях. А здесь кругом леса, селений много, а датов всего полторы сотни, и не приютит, не укроет их чужая земля после удачного набега. Йэльм, нахмурившись, рассматривал селение, братья молча ожидали рядом. - Пройдем мимо, - неожиданно сказал ярл, не меняя позы, - не будем ни прятаться, ни нападать. Он повернулся к Ларсу: - Что скажешь, Ларс-Орм? Тот пожал плечами, словно не видел разницы. - Бролин! - позвал Йэльм колдуна. - Далеко ли пещеры? Молодой черноглазый дат, внук старого Расмуса, мигом оказался рядом с ярлом. Он, как и все, был вооружен, но кроме всего прочего носил на боку сумку, украшенную рунами из бисера. Что он там держал - не знал никто, но все видели, что перед самым походом эту сумку дал Бролину сам Расмус. - Расмус-Моргун сказал, что когда леса станут низкими и пропадут, до пещер останется идти два дня. Йэльм огляделся на окружающие их стройные громады сосен и проворчал: - Низкие леса, ничего не скажешь! Бролин без тени смущения парировал: - Но лес обрывается, Йэльм-Зеленый Драккар, а значит, пещеры близки. Не зря твои даты идут уже который день и даже птица, взмывшая ввысь, не увидит морских волн, что остались за спиной. - Так, колдун, но увидит ли она пещеры? - спросил ярл. - Это важнее. Бролин промолчал. Йэльм снова повернулся к Ларсу. - Когда ларец будет у нас, воины найдут где повеселить мечи и чем наполнить походные сумы. А пока побережем силы! На шум справа он не обращал внимания, пока не послышались крики и треск сухих веток под людскими ногами. Стрид беспокойно оглянулся и украдкой тронул Ларса - там остановились его воины. Обернулся и Йэльм, взявшись за рукоять меча: - Что там? Хокан, Верворт, Магнус и еще насколько воинов Ларса вели к Ярлу двоих упирающихся желтоволосых парней в одеждах, что носили местные жители. Руки у них были стянуты за спиной крепкими кожаными ремнями. Хокан-младший, сын Хокана-свея, держал одного, совсем еще юнца, силач Магнус - второго, остальные им помогали. Хокан, обращаясь одновременно и к Йэльму, и к своему ярлу Ларсу, сказал, еще как следует не отдышавшись: - Местные! Прятались в зарослях... Старший из пленников сердито покосился на Хокана. Левый глаз его быстро заплывал от молодецкого удара - очевидно это постарался именно Хокан. - Толмача! - потребовал Йэльм. Позвали Коека-скальда, щуплого рыжеволосого юношу с озорным взглядом. Он встал между ярлом и пленниками и сейчас был непривычно серьезен. - Спроси, что это за селение и кто они? Коек произнес несколько фраз, парень с заплывшим глазом неохотно ответил. - Это дулебы. Селение зовется Болона. Йэльм нашел глазами Бролина. - Спроси, где пещеры, - велел он Коеку. - Те пещеры, что у озера, - уточнил Бролин. Коек спросил, оба пленника вдруг уставились на него с неподдельным испугом и удивлением, а потом заговорили, одновременно, Коек едва успевал вертеть головой и вслушиваться. - Чего они? - не вытерпел Бролин. Коек развел руками. - Пещеры они знают, до них два дня ходу. И еще говорят, что там живут... - толмач замялся, - люди с головами, как у собак. - Сваны? - изумился Йэльм. - Что делают злые духи-оборотни рядом с ларцом Мунира? Коек принял это за вопрос и обратился к дулебам. Отвечали они долго и с прежним испугом, снизив голос почти до шепота. Наконец скальд растолковал: - Они живут как люди. Носят похожую одежду, пользуются оружием - ножами и мечами, - но обитают в пещерах. Последнее время часто нападают на окрестные селения, грабят, убивают, жгут. Многих, особенно молодежь, уводят с собой под землю, и никто из плененных еще не возвращался. Пришли они недавно, откуда-то с юго-запада, из-за гор, и ранее о них мало кто слыхал. Йэльм нахмурился. - Что скажешь, Бролин-колдун? Тот выглядел сильно озадаченным. - Скальд, спроси, можно ли их убить? Коек поговорил с пленниками. - Да, в битвах гибнут и они. Кровь у собакоголовых, как и у людей, красная. Но они сражаются яростно и убить их нелегко. Бролин поразмыслил. - Нет, не духи это, ярл. Не бывает духов смертных и истекающих кровью. - Что же это за твари? - На знаю. Может быть, песьи головы это только шлемы? Коек замотал головой. - Нет! Они говорят, что видели мертвых. Голова самая настоящая. - Много ли их в пещерах? - спросил вдруг Ларс. Пленники не знали. Нападали собакоголовые большими отрядами, по сто-двести воинов, иногда мелкие группы сталкивались в лесах с людьми и тогда ни те, ни другие не знали пощады. Война шла не жизнь, а на смерть. - Если их можно убить, они будут убиты, - сказал твердо Йэльм, - песьи головы рубить не труднее, чем человечьи. Слышите, даты, застоялись ваши мечи в ножнах, уснули секиры у пояса. Будет им скоро дело, два дня ходу до логова хунткоппов. Так ли, братья мои? - Хей-я! - в один голос отозвались Ларс, Свен и Стрид. - Веди, ярл! Воины-даты одобрительно загудели. Йэльм зловеще ухмыльнулся и спросил Бролина: - Нужны ли провожатые, колдун? Тот пожал плечами: - Зачем? Я узнал, где пещеры, сам доведу. Йэльм обнажил меч и солнце отразилось от клинка: был это Медвежий Клык, оружие дедов и прадедов, добытое предками братьев-берсеркеров в битвах с южными конунгами много лет назад. Два крупных изумруда блистали в лесном сумраке, как глаза огромной кошки. Пленники побледнели при виде его, но вождь датов лишь освободил их от пут. Дулебы, беспокойно озираясь, переминались с ноги на ногу. - Скажи им, скальд, чтоб убирались в свое селение. Даты разят врага в бою и не трогают желторотых. Коек махнул рукой в сторону Болоны и произнес всего одно слово: - Уходите. Дулебы, еще не веря, медленно, озираясь на каждом шагу, двинулись к опушке, а потом кинулись бегом, едва не обгоняя ветер. - Вперед, даты! - закричал Йэльм и воины дружно вышли из леса. Приминая буйную сочную траву, они сбились в плотный беспорядочный строй и зашагали вперед. Селение стало медленно приближаться. Хокан видел, как освобожденные дулебы добежали и юркнули в ворота; почти сразу послышался резкий звенящий звук. Селение быстро изготовилось к защите - стали видны воины на стенах. Солнце играло на их клинках и остриях копий. Йэльм захохотал: - Пусть порезвятся, трусливые южане! Болона застыла в ожидании нападения, но даты, приблизившись, отклонились в сторону и, не задерживаясь, прошли мимо стен. Дулебы-воины мрачно наблюдали с укреплений, ожидая возможного подвоха и скоро ими овладела растерянность - такого никто еще не видал. Даты, не проронив ни звука и не задерживаясь, промелькнули совсем рядом и проворно скрылись на юге за близким туманным горизонтом. Бролин вел их дальше, к пещерам, где шумел у озера водопад, где хозяйничали невиданные хунткоппы - собакоголовые люди, где Мунир-ворон хранил свой ларец, полный магической силы, и даты готовы были сокрушить все, чтобы завладеть им по праву меча и милостью Одина, отца Асов. Впереди вставали горы. 5. ШАМАН Кибитки стояли неровным кольцом. Временное печенежское стойбище отгородилось от степи лишь ими - надежными и удобными домами на колесах. Ветер, ничем не сдерживаемый на равнинных просторах, шевелил натянутые шкуры, служившие степнякам стенами. В свете костров падали на них причудливые живые тени, казалось, это демоны бесшумно пляшут вокруг стойбища. Алликас-хан вышел из центрального шатра и, прищурив без того узкие глаза, огляделся. Кибитка шамана пристроилась внутри кольца, входом к центру. Алликас, мягко, по-кошачьи, ступая, направился к ней; следом, словно тени, скользнули два верных телохранителя - Сабир и Фаткулла. Им еще в детстве отрезали языки и воспитали на одном - звериной верности хану. Алликас тогда был тоже совсем еще мальчишкой и успел за годы привыкнуть к немым стражам, общаясь с ними только жестами, хотя телохранители прекрасно слышали и понимали речь. Что делать, привычка. Саят сидел прямо на земле, привалившись спиной к колесу, и курил длинную раскрашенную трубку. Приторный сладковатый запах ударил в ноздри. Алликас поморщился - шаманит могучий. Отсутствующий взгляд Саята и мерное покачивание из стороны в сторону говорили о том же. Хан хмыкнул, из кибитки выглянул один из помощников Саята - шустрый чернявый юноша-хазар по имени Нурали. Увидев Алликаса, он выпрыгнул на землю и поклонился. - Давно шаманит? - спросил хан, кивнув в сторону Саята. Нурали пожал плечами и хихикнул: - С детства... Алликас одновременно и вскипел, и готов был расхохотаться - смешливый слуга колдуна имел довольно дерзости, чтобы шутить в присутствии хана, но и достаточно ума, чтобы не слишком зарываться. Схватив его за ухо Алликас грозно крикнул: - Смотри, хазар, голова у тебя лишь одна! Нурали взвыл от боли, ибо хан на слабость рук не жаловался, но, видя смеющиеся глаза его, не особенно расстроился. - Вай! Прости, Великий и Светлый, слугу твоего за дерзость! Алликас тут же сменил гнев на милость, усугубив все крепкой оплеухой хазару. - То-то! Отвечай, когда смогу поговорить с Саятом-Могучим? Нурали, потирая горящее ухо, собирался что-то сказать, но его перебил сам шаман: - Говори Алликас-хан, Саят тебя слушает. Взор у шамана был потухший и блуждающий, сейчас он задержался на Алликасе. Хан жестом отослал Нурали и сел рядом с Саятом. Треск костра заглушил тихий говор. - Весна пришла, Могучий. Не пора ли отправиться на заход солнца за Волшебным Сундуком? Сколько времени прошло с того дня, когда услыхал ты голос Неба? Белокурые урусы могут о Сундуке пронюхать, им ли дано владеть его магической силой? Придем и возьмем первыми - конница моя быстра, а сабли воинов отточены. Что держит тебя, шаман? Приторный дым висел в воздухе, Алликас чувствовал, что дурман начал опутывать и его, мутить взор, нагонять блаженную вялость. Саят долго сидел недвижимо, потом медленно взял изо рта трубку. - Великий и Светлый, силен ты в бою, но не спеши в бой. Урусы уже давно проведали о Волшебном Сундуке и идут за ним, - он криво усмехнулся. - Не дойдут, я постараюсь. Зрачки шамана напоминали черные зияющие провалы. - А знаешь ли, Великий и Светлый, что не только урусы проведали о нем? Северный морской народ оставил своих плавучих коней и отправился за сундуком в земли урусов. Алликас вспыхнул: - За обладание Сундуком уже идет драка, а я сижу и тебя слушаю? Темнишь, шаман! Саят выпустил сизый клуб дыма, принявший форму всадника с длинной саблей. - Не спеши, Великий и Светлый! Плохо знаешь ты Саята, прозванного Могучим. Не обязательно ходить за сундуком. И не северян-мореходов следует опасаться, а урусов светловолосых, ибо стоит за ними грозная сила. Иди, Алликас-хан, и будь покоен, ибо не менее тебя мечтаю я, Саят Могучий, о волшебном сундуке древних! Чувствовал Саят что-то неясное в силе урусов. Многие его беспокоили, кого видел и осязал, наполнив разум священным дымом Индры; и вожак светловолосых, обладатель молодого меча Грома, и колдун их непонятный и темный, и особенно воин, носивший старый меч, оружие древних, клинок, освещенный волшебными изумрудами подземной страны Ко, меч Грома, помнивший седую старину и вековые страшные битвы. Пытался Саят запугать воина, когда в одиночестве пробирался он сквозь чащу-бурелом, да не робок тот оказался, не испугался крылатого посланца, и тогда предупредил его Саят - смерть ждет тебя, а ранее - гнев и козни нечисти лесной, небесной, болотной да подземной. Далеко, не сумел шаман достать его душу и выжечь ее сразу, дотла. Далеко. Да и меч Грома защитил бы. Но ничего, силен Саят, не зря прозвали его степняки Могучим, горько посетуют на судьбу свою злую урусы-ослушники. Он хрипло рассмеялся, запрокинув голову и обнажив крепкие желтоватые зубы. Хан взглянул в глаза шаману и медленно потянулся за его трубкой. Сабир с Фаткуллой сидели невдалеке, не издавая ни звука. Костер догорал. МЕНТАЛЬНЫЙ РЕТРАНСЛЯТОР-УСИЛИТЕЛЬ ХА-27С ОТЧЕТ ПО ИМПУЛЬСУ N_17 Состав импульса: стандартный Мощность: стандартная Засечка: без помех Эхо-сигнал: полный Уровень искажений: (э/с) не искажен Число корреспондентов: три Корреспондент N 1. Пеленг - 117" Расстояние, км: - 5692 Имя/БП-код: - Расмус/Р Возраст, а.л. - 81,4 Коэфф. биолокации: - 0,27 Характеристика: использует биочастоты нормального спектра, импульс принял, обработка 0,14 мксек, эхо-сигнал естественный. Корреспондент N 2. Пеленг - 142" Расстояние, км: - 3415 Имя/БП-код: - Тарус/Т Возраст, а.л.: - 26,1 Коэфф. биолокации: - 0,35 Характеристика: судя по всему, использует дробные биочастоты, механизм выработки и удержания коэффициента дробности неясен, равно как и процесс кодирования дробной частоты. Импульс принял, обработка О,13 мксек, эхо-сигнал естественный. Корреспондент N 3. Пеленг: - 181" Расстояние, км: - 1979 Имя/БП-код: - Саят/С Возраст, а.л. - 36,8 Коэфф. биолокации: - 6,94 Характеристика: впервые у человека зарегистрирован коэффициент биолокации, превышающий единицу и равный 6,94. Имеет аномальную структуру ментальных цепей, использует биочастоты нормального спектра. Способен подпитывать по амплитуде свой и чужой ментосигнал на любой дальности. Импульс принял, обработка 45,29 мксек, эхо-сигнал искусственно скомпонованный, достоверность - 96%. Примечание: информацию верхнего и нижнего модулятивных рядов считал впрямую, боковую составляющую сразу же закольцевал, блокировав одновременно подкорку, и считал по наводкам. Результат: осознание источника информации об объекте. Последствия: стал использовать сканирующие цепи ретранслятора и отдельные цепи усилителя в собственных целях. Блокировать управление ими корреспондентом Саят/С не удается. Конец отчета. 6. ОМУТ Могучие длинногривые кони, привычные к лесам, бойко рысили по сухому зимнику. Еще недавно, в разгар половодья, здесь смело ходили на моноксилах, нигде не чиркнув по дну, а теперь вода спала, лучшей дороги нечего было и желать. Тарус и Боромир ехали во главе войска. Непоседа собрал неплохую рать: вдоль зимника вытянулись две сотни его воинов; после скакали полста молодцов Позвизда и столько же Заворича; почти девяноста - Роксалана; замыкала поход сотня венедов Бограда. Боромир вел дружину на юго-запад, вдоль Андоги. Апрель буянил вовсю - после тучных полей жита и овса воинов окружило высоченное разнотравье-дурнина, рай для скотины и зайцев. А потом пошел лес, огромный, звенящий на все лады и полный жизни. Вишена, чуть поотстав от Боромира, дремал в седле, припустив поводья. Вчера они со Славутой и Боградом долго сидели в горнице, попивая крепкое лойдинское пиво и поминая былое. Славута покачивался на вороном коне справа и, похоже, тоже задремывал, убаюканный мерной поступью. Как рядом очутился Тарус, Вишена не заметил, очнулся он от легкого похлопывания по плечу. Славута, тоже разбуженный, тряс головой и протирал глаза. - Спим, ратнички? - ухмыльнулся Тарус. Вишена пожал плечами и чародей вдруг посерьезнел. - В Рыдоги наведаться надобно. Поможете. - В Рыдоги? - удивился Вишена. - Это ж не по пути. Да и зачем? Там ведь болота непролазные, завязнем, я тех мест не знаю. - Я знаю, - сказал Тарус. - Поехали. Серый конь, послушный воле чародея, скользнул вбок и стал головой к проезжающей дружине; Вишена и Славута замерли подле Таруса. Все заметили, как Боромир обернулся в седле и помахал им рукой. Тарус ему ответил - значит с Непоседой чародей уже успел сговориться. Мимо тянулась и тянулась Боромирова дружина. Вот проехал Роксалан и его люди, Заворич со своими пажанами, Позвизд. Потом пошли венеды и около них задержался Боград с братом Богуславом. - К Омуту? - спросил Боград, осаживая коня. Тарус кивнул. - Где сойдемся? - Думаю, в устье Шогды. Там селение есть, Иштомар зовется. Боромира там знают. Боград кивнул согласно - там он тоже бывал. - Удачи вам! И хлестнул коня, уносясь вслед дружине. Богуслав, вскинув на прощание кулак, умчался за ним и на зимнике остались лишь трое - Тарус-чародей, Вишена Пожарский и Славута-дрегович. А вокруг стояли нескончаемые лойдинские леса. - Поехали... - проворчал чародей, тронув коня, и углубился в чащу. Троп он не искал, вел напрямик, сквозь редкий подлесок. Вскоре зимник затерялся где-то позади. Здесь дремать уже не стоило - трое это не четыре сотни с лишком. Ухо востро, глаза бегают... Да и Тарус выглядит суровее, чем обычно. Видать, неспроста. Ехали долго и почти все время молчали. Приближался вечер, Ярило-солнце готовился к отдыху и путникам тоже пора было позаботиться о ночлеге, а Тарус все гнал и гнал вперед. Под ногами у коней начала хлюпать темная болотная вода - Рыдоги есть Рыдоги... Вишена догнал Таруса. - Гей, Тарус-чародей, где ночевать-то будем? Не здесь ли, по колено в воде? Тарус обернулся к нему: - Не серчай, Пожарский, знаю, куда веду. Почти уж на месте. Скоро и впрямь жижа из-под ног исчезла; открылся пологий холм-остров, поросший редкой ольхой и ежевикой. В центре виднелся старый бревенчатый овин. Тарус указал на него рукой: - Какая ни есть, а все ж крыша над головой. Отсюда до хутора, где Омут живет, рукой подать. Завтра с утра там будем. Около овина они спешились, вытерли коней, стреножили и оставили пастись. Славута с Вишеной принесли дров, развели костер, Тарус тем временем приготовил мясо и хлеб. Смерклось; лишь огонь освещал закопченные старые стены. Чернел огромный зев входа, эхом отдавался внутри хохот ушастого филина. Путники, не спеша, поели и стали устраиваться у пламени. Вишена лениво отстегнул меч и вздрогнул от неожиданности - изумруды горели, перекрывая даже свет костра. - Гляди, Тарус! Нечисть рядом! Славута, уже было улегшийся, вскочил. Чародей тревожно оглядывался, но вокруг было тихо и покойно. - Может, овинник? - предположил Славута. Тарус развел руками: - Кто знает... Филин захохотал снова - Вишена вслушивался в ночь, пытаясь понять, что кроется за ее кажущимся спокойствием. - На коней взгляну, - сказал он, поднимаясь. Когда Вишена подошел к выходу, крупная черная тень, похожая на огромного кота, метнулась в угол и пара пылающих глаз впилась в него. - Овинник! - вскрикнул Вишена, видевший этого нечистого впервые. Глаза в углу сверкнули и погасли, но дока-Тарус успел его разглядеть и наложить защитное заклятье. Злого овинника, обычно хохочущего нагло и издевательски, на этот раз ловко обезвредили, еще до всех его возможных козней. Изумруды теперь лишь слабо лучились зеленью. - Готов, - довольно сказал Тарус. - Нас он теперь не тронет - не сможет. А за коней не бойся, Вишена, Сирко мой от нечисти тоже заклят, а волков он гоняет пуще, чем ветер листья. Да и вот они, рядом. У овина и впрямь виднелись, затертые темнотой, силуэты всех трех коней. Вишена успокоился и лег. Тишина и особенно уверенный голос Таруса разогнали страхи. Он поддался наваливающемуся сну, сладко расслабившись. Снилось лето. Солнце жарило так, словно Ярило взбесился и собрался сжечь леса да вскипятить реки. И - странно! - среди чистого неба гремел гром и трещали частые вспыхивающие молнии. Жара становилась невыносимой. - Вишена, вставай! Голос у Таруса был злой, срывающийся. Вишена проснулся и понял, откуда такой сон. Овин пылал, как факел на ветру. Треск и гудение пламени казались громом, отсветы огня - молниями, а нагретая земля и накалившийся воздух навеяли сон о лете. Они едва успели выскочить, как с грохотом обвалилась крыша. Овин сгорел мгновенно, пламя сожрало сухие бревна, оставив лишь жирную горячую золу. В предрассветной мгле осталась круглая обгорелая проплешина, все трое потерянно таращились на нее. Огонь завяз во влажной росистой траве, захлебнулся и угас. А люди успели заметить, как в лес метнулся крупный черный кот, оставив звучать в ушах злорадный хохот. - Эх! - сокрушенно вздохнул Тарус. - Навредил таки, нечисть поганая! Славута недоуменно протянул: - Как же так? Он не мог нас тронуть, ты ж его заклял. - Нас он и не трогал, - ответил Тарус. - Он только поджег овин. И подумал: "Хитер. Кто-то за ним стоит..." Впрочем, потери были невелики. Сгорело ничейное ветхое строение, украдено пару часов сна, а все вещи успели вынести из огня - можно и порадоваться. Тем временем светало. Вишена затянул походную суму и выпрямился, пристегивая меч. Возглас Славуты застал его врасплох. - Вот те на! А кони-то наши где? - Что? Кони? - Вишена озирался. Он ясно помнил: на влажной земле Рыдог копыта коней оставляли четкие глубокие отметины. Следы нашлись недалеко от пожарища - когда овин вспыхнул, кони галопом рванули врассыпную. "Вот те на! Они ж стреноженные были! Как освободились?" - растерялся Вишена. Примерно на полпути к лесу следы обрывались. Конь Таруса оставил еще пару слабых, далеко отстоящих друг от друга, смазанных отпечатков, словно чайка на взлете. Но ведь кони - не птицы и поэтому не летают! Славута присоединился к следопытству Вишены, но напрасно - больше ничего не нашли. - Черти их утащили, что ли? Не пойму... - растерянно протянул Вишена. - Вы ничего не слышали? Славута пожал плечами и ответил: - Что тут услышишь? Пожар, не до того. Тарус очнулся от каких-то своих потаенных дум. - Темное это дело, други. Чую - сила за этим стоит. Вишена и Славута уставились на него. - Ну, а дальше-то что? Тарус не собирался пугать спутников - не из пугливых. Просто высказал свои ощущения. - К Омуту пойдем. Пешком. - Ну и пошли! Неча время терять. Солнце окрасило небо на востоке в нежно-розовый цвет. Запела первая проснувшаяся лесная птаха и новый день начался. Чародей грустно сказал: - Сирка жалко... Добрый был конь. Верный. Добавил что-то еле слышно, и зашагал к лесу, оставив заходящее светило за спиной. Славута догнал его, хлопнул по плечу: "Ничего, мол, живы покуда - и то ладно", - и поправил у пояса боевую секиру. Меча дрегович не любил, и поэтому не имел, а вот секира его прославилась еще во времена Северного Похода, многие враги если и успевали перед гибелью что-нибудь увидеть, уносили на небеса застывший в зрачках лунный полукруг. Мутная и холодная с ночи вода противно хлюпала под ногами. Поднялся сильный ветер, шумел наверху в кронах, гнул старые деревья, завывал грозно и свирепо. Тарус то и дело поглядывал на небо. - Ишь ты, расходился Стрибог, - заметил он, качая головой, - вчера закат красным выдался, ровно клюква. Вишена тоже глянул вверх, но ничего не сказал, Славута вообще редко говорил, больше отмалчиваясь, все к этому давно привыкли. Вишену настораживало поведение чародея. Доверял он ему полностью; удивляло спокойствие и покорность, с какой Тарус расстался с конями. Наверное, существовала какая-то важная причина, но какая? Солнце взошло совсем еще невысоко, когда они вышли к месту, где жил Омут-Молчун - маленькому лесному хутору всего-то на три избы. Ветер хлопал болтающимися дверьми и ставнями, свободно гуляя везде, где вздумается, и выл над покинутым людским жилищем. Всюду царило запустение - наполовину упавший забор, брошенная впопыхах утварь, сиротливо воздетые к небу дымоходы давно нетопленных печей... И никого вокруг. Тарус переглянулся с товарищами, читая в их глазах такое же недоумение. Вблизи хутор оставлял еще более гнетущее впечатление. Избы и дворы без людей и животных теряли всякий смысл, подавляли пустотой и безысходностью. Куда девались хуторяне они так и не выяснили. Тарус поспешил покинуть это несчастливое место. К полудню, обогнув громадное и мшистое Чайково болото, путники вышли к реке Шогде. В прибрежных кустах нашелся жидкий старый челн и течение, подхватив его, унесло почти точно на юг, к устью. Вокруг тянулись сплошные бескрайние мхи; Шогда петляла меж них, как змея в бреду, Вишена, сидя на носу и уставившись на свои насквозь промокшие ноги, монотонно твердил: "Эх, ты, топь-мочаг, ходун-трясина, крепи-заросли..." Славута, не особо напрягаясь, греб, Тарус, казалось, спал, но спутники понимали - думает чародей. События этой весны вязались в тугой непонятный клубок и над ним стоило поломать голову. Размышляй, Тарус, распутывай витую нить истины, гони прочь петли и узлы, разгадывай козни недругов... - Глядите, - услышал вдруг Вишена отчетливо-тихий свистящий шепот чародея и вышел из оцепенения, - глядите, чертенок! На берегу, в редких кустиках ракиты возилось небольшое, с десятилетнего ребенка, темно-серое существо, поросшее густой короткой шерсткой. Чертенок был совсем близко, шагах в десяти. Согнувшись и виляя тонким длинным хвостом с чудной светлой кисточкой на конце, он выискивал что-то у корней. Славута перестал грести, но как тихо не скользил челнок по гонимой ветром волне, чертенок его учуял и повернулся. Мордочка у него тоже была пушистая, словно у котенка; голову венчали аккуратные маленькие рожки, а рыло выдавалось далеко вперед и немного походило на поросячье. Увидев людей, он подпрыгнул от неожиданности, резво дернул руками и исчез в короткой дымной вспышке. В нос шибанул запах серы, но ветер быстро его развеял. Теперь берег опустел. Нечистый предпочел убраться, то же решили сделать и путники. Славута с удвоенной силой заработал веслом. А Тарус на корме качал головой: "Что же? Нечисть Рыдоги заполонила, светлым днем шастает. Что творится-то?" Вскоре болота Рыдог остались позади, а перед ними раскинулась обширная зеленая равнина, известная всем под названием Кухта. Где-то там, впереди, в селении Иштомар, их должен поджидать Боромир с дружиной. Славуту на весле сменил Вишена. Греб он привычнее, чем дрегович, челнок бойко вспарывал расходившиеся речные волны. На ночлег стали у пологой излучины. Тарус убил мечом на отмели крупную зеленовато-серую щуку, прямо из лодки, и они испекли добычу на костре. Выручивший их челн Вишена вытащил далеко на берег и привязал к толстой вербе. Через невидимые щели из него потихоньку вытекала набравшаяся за день вода. Разгулявшийся ветер, дыхание Стрибога, к сумеркам утих, лишь волны ходили по реке, накатываясь с шипением на илистый берег, да мелкой дрожью тряслись листья осин. Небо заволокло низкими тучами, стало душно, как перед грозой. Путники улеглись у костра. Снопы искр то и дело с треском взлетали вверх и рыжими светляками зависали в неподвижном воздухе. Тарус размялся немного с мечом в светлом круге, делая резкие выпады и отбивая воображаемые удары; Славута резал из корневища очередную фигурку - он и на это был мастак. Лишь Вишена лениво развалился у огня и отдыхал. Первым голоса услыхал Тарус. Он замер с мечом в руке и прислушался, похожий на настороженного журавля. Ниже по течению, в леске, раздавался приглушенный людской говор и смех. Вскинул голову Славута, отложив незаконченную фигурку Даждьбога; приподнялся на локтях Вишена и, переглянувшись с Тарусом, вмиг разбросал костер. Головешки и жар тотчас залили водой из реки. Ночь сразу навалилась на путников - тучи скрывали луну и звезды - и окутала плотной, как кисель, тьмой. Теперь стало видно зарево походных костров, пробивающееся сквозь жидкие кроны. По-прежнему слышались голоса. - Славута, - сказал Тарус шепотом, - схоронись здесь и себя не кажи, а мы с Вишеной поглядим, кто это там. Вишена широко раскрыл глаза, но после яркого света костра почти ничего не видел. - Дак, темень же, глаз выколи, - прошептал он с досадой, - поймают. - Обернемся волками, - спокойно предложил Тарус и Вишена вздрогнул от неприятного холодка, прогулявшегося по спине. Чародей повозился и встал. - Меч и суму оставь Славуте. Нож, если есть - тоже. И не пужайся, не подведу. Вишена повиновался. Отдавая дреговичу меч он пытливо глянул на изумруды - ни искорки, ничего. Тарус взял его за руку и увлек за собой. Шли в сторону от реки, долго, казалось - полночи. Вишена то и дело спотыкался, всматриваясь под ноги, и все дивился, что это у него получается тихо. В лесу было еще темнее, но Тарус не сбавлял шаг, волоча беспомощного побратима. Наконец чародей замер; Вишена, оглядевшись, довольно отметил, что кое-что видит, глаза помалу привыкли к темени. Они стояли на небольшой поляне, а вокруг смыкался черно-непроницаемый лес. Трава под ногами слабо светилась, слева, у самых деревьев, мерцали мертвенно-синим два старых гнилых пня. - Туда, - прошептал Тарус и двинулся к ним. Какое-то время он переводил взгляд с одного пня на другой, потом полез за пазуху. Вишена внимал и наблюдал - а что ему еще оставалось? Тарус тем временем вонзил в гладкий срез большего пня нож, по самую рукоятку, прошептал несколько непонятных слов и повернулся к Вишене. - Делай, как я. И ничего не бойся, понял? Вишена кивнул. Теперь его даже стало разбирать любопытство. А чародей отпустил его руку, стал напротив пня и ловко перекувырнулся через него, как раз над ножом. Вишена оцепенел. Тарус упал на все четыре лапы, мучительно вытянулся, махнул хвостом и обратил к Вишене клыкастую морду. Полыхали красным волчьи глаза, а над ними топорщились мохнатые остроконечные уши. Вишена ошалело таращился на все это и волк вдруг совсем по-человечьи нетерпеливо дернул головой: "Давай, мол, чего тянешь?" И Вишена, поборов в груди неприятную пустоту, кувыркнулся следом. Он рассчитывал встать на ноги, но колени неожиданно подогнулись назад; он упал. Заломило в позвоночнике, заныли кончики пальцев, на миг заволокло алым взгляд, а потом челюсти без боли и без всяких ощущений уползли вперед, перед взором предстала волчья морда, как видит ее волк. Земля приблизилась, Вишена уперся в нее четырьмя лапами и встал. Огляделся недоверчиво. Тело слушалось беспрекословно, словно сидел в нем Вишена не одну тысячу лет. И улыбался рядом, глядя на него, Тарус, скаля мощные зубы лесного хищника. Теперь Вишена видел далеко вокруг, почти как днем, но перестал различать краски - мех Таруса и листва на деревьях казались ему одноцветными. В нос ударили тысячи запахов, таких разных и выразительных, что Вишена присел от неожиданности. Запахи были большей частью незнакомые. - Ну, как? - спросил вдруг Тарус. "Во, дела! Он что же, и говорить может?" - ошалело подумал Вишена, глядя чародею в глаза. - Конечно могу! - ответил тот. - Так же, как и ты. Вишена только заморгал. - Ладно, пошли. По ходу освоишься. Могучий пепельно-серый зверь развернулся и резво затрусил на знакомый запах дыма, доносящийся со стороны реки. Вишена - такой же крупный матерый волк - побежал следом. Голова шла кругом. "Волк... я - волк, леший меня забери! Неужто правда?" - Правда, правда, - не оборачиваясь подтвердил Тарус и добавил ворчливо: - Чего болтаешь, однако? Помолчи. Вишена умолк. Унять скачущие мысли удалось на удивление легко. - Ну, Тарус, ну кудесник! - вздохнул он напоследок и сосредоточился на голосах и запахе дыма. Пахло не только дымом - людьми, конским потом, жареным мясом. Близкие запахи сами собой отошли на задний план, а нужные - выделились, стали четкими и выпуклыми. На четырех ногах передвигаться оказалось ничуть не труднее, чем на двух. Вишена быстро приспособился. А вот лес, видимый с непривычно низкой точки, локтей с двух, немного сбивал с толку. И еще это странное ночное зрение... Пока они добирались до костров, Вишена все осваивался. Впереди угадывался речной берег, у опушки на ночлег расположились люди. Много, с полсотни, но еще никто не спал. Над кострищем жарились два лося; поодаль, под присмотром двух рослых воинов, паслись стреноженные, но не расседланные кони. Тарус бесшумно скользнул сквозь густой кустарник и улегся на прелые листья, наблюдая за стоянкой. Вишена, как мог, пристроился рядом, вышло это так же ловко и бесшумно. Волки рассматривали пришлых людей, пытаясь понять, кто они и что их сюда привело. По виду чужаки напоминали и жителей Лойды, и пажан, и даже венедов, но бросались в глаза чудные остроконечные шапки, огромные луки и, наоборот, слишком короткие мечи. И звучала почти совсем непонятная речь. Большая часть воинов собралась у костров, громко переговариваясь и гогоча; Вишена долго не мог сообразить, чем же они заняты. Потом догадался: пытают пленника. Высокий, почти детский голос жалобно и монотонно тянул: - Не знаю! Не знаю! Отпустите! Эти слова произносились на языке жителей Лежи, соседней с Рыдогами земли. Воины задавали вопросы на одном из дальних западных наречий. Тарус проворно пополз вперед, Вишена последовал за ним. Костры приближались. Ветер слабо тянул с реки, принося приторный запах ила и гнили. Воины продолжали звучно гоготать и переговариваться, словно находились за околицей своего селения, а не на чужой земле. Тарус дополз до опушки и высунул из кустов острую волчью морду. Мерцание огня отбрасывало во все стороны колеблющиеся блики, они метались по траве и деревьям, но совсем не слепили звериные глаза. - Слышь, Вишена, - тихо сказал Тарус, оборачиваясь. - Надо бы мальчонку вызволить. - Коней пугну, - немедленно нашелся тот. - Авось всполошатся... Тарус коротко поразмыслил. - Давай! Вишена уполз назад, сделал по лесу широкий полукруг, направляясь к лошадям пришлых, и у самой опушки, нос к носу, столкнулся с тремя волками. Размером каждый из них уступал Вишене, видать, молодежь, переярки, но все же - трое, и каждый из них всю жизнь был волком... Оборотень оскалился, из горла вырвался хриплый утробный рык. Переярки поджали хвосты и Вишена почувствовал уверенность. - Пошли прочь! - гаркнул он и все трое опрометью бросились к реке, прямо на лошадей. Вишена притих и обратился в слух, куда более чуткий, чем человечий. Послышалось надрывное ржание и дружные проклятия на чужом языке, звучавшие на удивление понятно. - Ай да я! - пробормотал Вишена и, разогнувшись как тугая пружина, устремился к кострам. Воины переполошились и рассыпались, обнажив свои короткие мечи. Теперь стало видно - у огня, привязанный к столбу, испуганно стрелял глазами пленник, мальчишка-подросток, оборванный и грязный. Перед ним осталось всего трое вооруженных чужаков, остальные резво подались на крики. Тарус уже спешил сюда - хвост поленом, глаза горят. Он несся крупными прыжками со стороны леса. Стражи обернулись к нему все разом, оголив спины; двое из них вдруг рухнули, словно подкошенные, от молодецкого удара булавой. Один в костер, другой рядом. Третий в панике обернулся и получил кулаком прямо в лоб; вряд ли он много выиграл - кулак булаве ни в чем не уступал. Резко запахло паленой плотью. Омут, а это постарался именно он, крякнул, подобрал у ближайшего воина меч и с размаху рубанул по ремням, освобождая пленника. Столб брызнул щепами и едва не раскололся надвое. Тем временем десяток чужаков поспешили к кострам, размахивая мечами и изрыгая проклятия. Омут схватил мальчишку и потащил к лесу. Тарус с Вишеной прикрывали их сзади, но Омут волков словно не замечал, сосредоточив все внимание на преследователях. Те охватывали беглецов полукольцом, явно нагоняя; Омут на бегу уворачивался от сучьев и скоро остановился, взявшись за булаву. Крохотная полянка давала простор для замаха и Омуту это понравилось. Где-то невдалеке продиралась сквозь колючий подлесок вторая волна догоняющих, грозно завывая и крича. Омута окружили, не обращая никакого внимания ни на Таруса, ни на Вишену, и волки, переглянувшись, прыгнули. Мощные челюсти сомкнулись на глотках двоих чужих воинов, пасти наполнились пьянящей солоноватой кровью и жертвы упали на траву. Вишена вскочил, увернулся от меча, глянул на Таруса. Тот, рыча, наседал на очередного врага. Воин, поправляя свою нелепую остроконечную шапку, отмахивался как мог и пятился. Увидев, что подмога беглецам - всего лишь пара волков, чужаки было воспрянули, но тут вдруг сверкнул во тьме знакомый лунный полукруг, знаменитая секира повергла наземь сначала одного, потом второго; ухнула тяжелая шипастая булава, проламывая череп еще одному; Вишена вцепился в руку и повалил ближнего воина, а невесть откуда вынырнувший мальчишка вмиг добил его длинным кинжалом. Славута и Омут уложили еще по чужаку, когда подоспела вражья подмога. Десятка три воинов высыпали из леса. Тучи разошлись и луна залила поляну зыбким ночным серебром, зловеще мерцали в полумраке обнаженные мечи. Они застыли друг против друга - воины-пришельцы и странная пятерка: Омут с булавой, Славута с сек