ского нигде не было. И еще - Яроша. 10. БУРЯ С ВОСТОКА Разгулявшийся ветер гонял по степи косматые пылевые смерчи. Сайгаки, сбиваясь в плотные стада, залегали на такырах, пряча ноздри в гущу тел. Живность помельче хоронилась в глубоких норах, не смея противостоять мускулам слепой стихии. Печенеги на полколеса врыли кибитки в неподатливую землю и пережидали бурю. Коней ввели прямо в стойбище, в кольцо жалобно скрипящих на ветру повозок. Алликас-хан второй день не выходил из шатра, предаваясь размышлениям. Немые стражи-телохранители застыли на корточках у входа. Снаружи доносилось только завывание бури и слабый скрип. Алликас усмехнулся: он вспомнил, как несколько лет назад в такую же бурю одна из кибиток не выдержала бешеного натиска и развалилась; порыв ветра подхватил и понес вытертый старый ковер. Кто-то крикнул: "Ковер-самолет!" Что тут началось! За злосчастным ковром гнались до самой темноты и все-таки настигли. Сколько заклинаний над ним потом произнесли, сколько ягнят зарезали, принося богатые жертвы. Дырявая тряпка не желала летать, буря вдохнула в нее силу лишь на короткий миг. А как горели глаза у печенегов: ковер-самолет, сокровище... Хан вздохнул. Тюкуручу с ним, с ковром, до волшебного Сундука добраться бы... Что Саят-Могучий, чем порадует? Дни идут, лето уж скоро, а шаман слова красивые произносит да трубку свою пеструю покуривает. И все... Резко вскочив на ноги Алликас направился к выходу. Сабир и Фаткулла пропустили повелителя и выскользнули в бурю вслед за ним. В глаза, в ноздри, всюду сразу же набилась противная мелкая пыль, ветер выл, набрасываясь на людей, все трое едва удерживались на ногах. Кибитка шамана по случаю бури стояла в кольце. Спотыкаясь о лошадей и баранов Алликас-хан достиг ее первым. Телохранители отстали всего на шаг. Внутри было сумрачно, уютно и тихо. Шевелились ковры и шкуры, сопел в стороне спящий Нурали. Шаман сидел, склонившись над толстой книгой. - Что скажешь, Саят? Обрадуешь, наконец? Шаман обернулся. - Садись, Великий и Светлый! Алликас вскинул голову, ибо шаман ее скрывал радости. Значит, было что сказать. - Говори, шаман. Саят засмеялся. - Хорошие вести для тебя, Великий и Светлый. Долго не мог я навредить урусам, с тех пор как их стройные кони пополнили твой табун. Сегодня мой день. Я лишил светловолосых их главной силы - старого меча Грома! Радуйся, Алликас-хан, это главный шаг на пути к Волшебному Сундуку. Но хмурился Великий и Светлый. - Давно слышу твои речи, Саят Могучий. Речи, слова... Ничего больше. Заменят ли они Сундук? - Алликас задумчиво покачал головой. Улыбка медленно сползла с лица шамана. Взгляд сделался едким и колючим, как высохшие травы, хан даже поежился. Снаружи жутко завывала буря. - Пятнадцать лет я служу тебе, Великий и Светлый. Хоть раз подвел? Обманул? Не спеши, повторяю тебе. Все наши прежние дела в сравнении с этим - тьма ночная рядом с блистающим солнцем. Не спеши и верь мне, Великий и Светлый. Саят знает, что делает. Недолго уж осталось. Алликас молчал. Не знал, что и думать. Шаман и впрямь служил ему верой и правдой. За эти годы сколько раз выручал, помогал советом и искусством своим. Но все же... Молчал Алликас-хан... Вдруг Саят встрепенулся, прислушиваясь. Телохранители у входа насторожились, почувствовав неясную тревогу. Сжался Алликас-хан, враз стало ему неуютно и неспокойно. Кибитка наполнилась странными негромкими звуками - шорохами, попискиванием. Зашевелились по углам аспидно-черные тени, вразнобой, каждая сама по себе. Шаман торопливо раскуривал трубку. Приторный дурманящий дым повис в воздухе сизым причудливым маревом. Даже буря, казалось, притихла. Зрачки Саята расползлись на весь глаз, взгляд затуманился, отрешаясь от всего, что находилось рядом. Алликас знал: в такие моменты шамана лучше не трогать и раньше всегда уходил, едва Саят начинал шаманить. Губы могучего шевелились, произнося неведомые и непонятные слова. Дым плавал в кибитке, скрадывая очертания предметов. В верхнем углу затрепетал узорчатый ковер; от него вдруг отделилась маленькая, с голубя, крылатая тень. Но это была не птица. Алликас стиснул зубы и кулаки. Существо внушало смутную тревогу. Может быть, из-за того, что слегка походило на крошечного человечка? Кожистые, как у летучей мыши, крылья сложились и повисли, словно плащ. Существо было черным, как уголь, лишь выпуклые полушария глаз слабо светились красным. - Меч! - прошептал Саят и протянул руку. Уродец-малютка упал на колени и странно, с хрипотцой, запищал. Шаман осторожно опрокинул его на спину, расправил крылья во весь размах. Гневный крик вырвался у него. Алликас присмотрелся и невольно вздрогнул. Все тело крылатого создания покрывали раны и рубцы; из них сочилась густая темная жидкость. В руке оно сжимало крошечный топорик, сверкающий и острый. - Меч! - повторил требовательно Саят. Существо покачало головой. - Проклятье! Ты же держал его в руках! Шаман вскочил, переполненный яростью. Алликас с некоторым испугом глядел на него. Недолго простоял Саят, сел, взял трубку, медленно затянулся и выпустил плотный клуб дыма. Хан прищурился. Дым все отчетливее принимал очертания лежащего на спине создания и плавно опускался на него. Саят что-то неразборчиво пробормотал; дым тут же окутал крылатое существо. Маленькая фигурка теперь казалась нереальной, подернутая зыбкой зеленоватой пеленой. Расшитая блестками и бисером шапка шамана прикрыла его; Могучий повернулся к Алликас-хану. - Урусы всерьез разозлили меня, Великий и Светлый. Клянусь, я натравлю на них демонов, обрушу такие силы, что содрогнется мир, не будь я Саят Могучий! Глаза его горели бешенством. Кривым булатным кинжалом шаман полоснул себя по пальцу; темная капля крови, не долетев до пола, вспыхнула, превращаясь в НЕЧТО. Заколебалось неясное марево и Алликас увидел лес - густой, дикий, непролазный. Могучие деревья-великаны угрюмо шевелили узловатыми сучьями, скрипя и раскачиваясь. Серая птица с большим уродливым клювом сидела не поперек ветки, как все птицы, а вдоль, и пристально глядела на Саята. Было в птице что-то жабье. Хан оцепенел от всего этого. Захотелось стать маленьким и незаметным. А буря крепчала. Как долго Вишена валялся в беспамятстве - трудно сказать. Когда он очнулся, голова гудела, ровно колокол. Руки-ноги ломило, саднили царапины, тупо болели синяки и ушибы. За последние два дня ему здорово досталось; хотелось упасть на что-нибудь мягкое и долго не вставать. Но прежде - напиться воды из ключа, студеной, хрустально-чистой, вдоволь, досхочу. Стиснув зубы Вишена поднялся. Все тело заныло, но Пожарский старался не обращать на это внимания. Огляделся. Что за чудеса? Раньше трава казалась ему лесом. Теперь же - кустарником, высоким редким кустарником. Сам Вишена стал больше, но ненамного. Совсем недавно жаба выглядела рядом с ним гигантом. Сейчас, пожалуй, Вишена смог бы ее оседлать. К чему бы это? И где все спутники - лойдяне, венеды, чикмы? Пожарский помнил неудачное нападение на гадюку. Ошеломляющий удар в грудь, долгий полет затылком вперед. Вспышка, и вслед за ней - сплошная бездонная чернота. Но подрос-то отчего? Тарус говорил, что нужно убить жабу да гадюку, тогда и станут они вновь нормальными людьми, а не коротышами. Что же, выходит не убили ее? Или не так это сделали, как следовало? Чародей сказывал, непременно рубиновым мечем надобно... Стоп! Меч! Где мой меч? Клинок валялся позади него на земле. На гладко отполированном металле плясали солнечные блики, прорываясь сквозь густую листву. Вишена облегченно вздохнул и потянулся к своему оружию. Резкий удар по шее швырнул его наземь. Вишена упал, перекатился и проворно вскочил на ноги. Противник был одного роста с ним. Только черный весь: и кожа, и мешковатый плащ, отороченный снизу неровной бахромой. Человека он лишь напоминал. Голова, руки, ноги. Глаза огромные, красные, навыкате, точно у стрекозы. Носа нет вовсе. Уши круглые, стоячие, как у старого кота. Пасть, полная мелких треугольных зубов. Руки мускулистые, совсем человечьи, пальцев, правда, всего четыре, по крайней мере на правой, которой этот тянулся к мечу. Его, Пожарского, мечу. - Ах, ты, погань! Молодецкий удар обрушился на чужака, ничего худого не подозревавшего, опрокинув его на бок. Вишена сомкнул пальцы на шершавой рукояти меча и сразу почувствовал себя много лучше. Изумруды заметно тлели, предупреждая об опасности. ЭТОТ оправился быстро. Вскочил, обнажил странные свои зубы и... зашипел. Не так, как змеи. И не так, как рассерженные кошки. Иначе. Будто, сказал что-то. Вишена неотрывно глядел ему в вытаращенные глаза. А тот вдруг выхватил откуда-то из-под плаща ладную секиру, замахнулся... Пожарского спасла реакция. Остро отточенное лезвие с воем рассекло воздух в пальце от уха и чудом не задело плечо. Меч тут же взвился и пал на чужака, но тот успел заслониться древком секиры. Они застыли друг против друга, напряженные, внимательные, выжидающие. Всего на миг. Крик и громкое шипение раздались одновременно. Вздулись тугие бугры мышц, гулко зазвенело железо. Воздух разваливался на причудливые ломти от стремительных ударов. Бойцы сталкивались нос к носу, зрачок в зрачок, и отскакивали в стороны. Чужак владел секирой отменно. Вишену спасало лишь то, что он часто сходился со Славутой-дреговичем, докой по этой части, зная все уловки да хитрости назубок. А противник, видать, не первый раз сражался против меча и галок тоже не ловил. Увернувшись от секущего бокового удара Пожарский резко рубанул мечом сверху. Чужак отскочил, взяв секиру двумя руками. Еще раз, с вывертом, справа налево! Меч ткнулся в подставленное древко, чужак вытянул руки. Ага, открылся. На, получай, прямо в твои поганые зубы! Вложив всю силу Вишена ударил ногой. Противник опрокинулся, но секиры не выпустил. Перехватив меч в обе руки Вишена навис над ним, но рубанул лишь землю. Откатиться успел, гад! Покуда Вишена оборачивался, чужак вскочил, впившись в него взглядом, и замер, сжимая свою секиру. Лишь теперь Вишена заметил крупный изумруд, вправленный в сверкающий металл вражьего оружия. А чужак, прижав уши, вдруг прыгнул, черный его плащ развернулся, наполнился воздухом и оторвал своего хозяина от земли. Тонкие кожистые крылья расправились, чужак взмахнул ими, ловко кувыркнулся в полете... Не готовый к такому повороту событий Вишена получил с размаху ногами по затылку, не успев защититься или отпрыгнуть. Свет померк, земля рванулась навстречу, Вишена, нелепо дернув руками, рухнул, а его изумрудный меч взвился ввысь, слабо вращаясь. Чужак ловко развернулся в полете, скользнул легко, будто стриж, и поймал его свободной рукой. Пожарский нашел в себе силы приподняться и взглянуть наверх. Крылатая фигура на миг застыла, четко выделившись на фоне неба, воздев руки, одну с секирой, другую с добытым мечом, и торжествующе зашипела. А в небесной синеве вдруг ясно прорисовалось смеющееся раскосое лицо со зрачками во весь глаз. Вот кому чужак показывал меч! Вишена в отчаяньи упал на спину. Как же теперь, без меча-то? В тот же миг нечто невообразимо огромное ударило чужака, бросив его в переплетение сочных стеблей. Кувырком, как подбитого ястребом тетерева. Упругие черные крылья сухо шуршали, задевая за листья. Чужак выронил меч; узкий клинок нырнул острием вниз, падая прямо на Вишену. Тот дернулся из последних сил. Успел: меч воткнулся в рыхлый чернозем, слегка оцарапав Вишене бок. Казалось, вздрогнула и закричала сама Макошь, Мать-сыра земля. - Что за птица такая? - раздался громовой голос откуда-то из поднебесья. С хрустом смялась трава и рядом с Вишеной опустился гигантский сапог. - А это что за птица? - тот же голос. - Вишена-а! Пожарский! Ау-у-у!.. - это уже донеслось немного сбоку. Вишену подхватила громадная рука и подняла, казалось, к самому Яриле-солнцу. Возникло бородатое лицо размером с терем. Но это был не Ярило. - Боград, - сказал Вишена устало, - это ты, Боград... - Тарус! Боромир! Подите-ка сюда! Они искали пропавших Пожарского и Яроша второй час, когда Боград невзначай сшиб коленом диковинную черную птицу. Он и рассмотреть-то ее толком не успел, птица канула в траву, поминай, как звали; а под ногами Боград увидал маленького человечка. Рядом с ним из земли торчал крохотный меч. Первое, что подумал Боград: еще один знак. Такой же, как сбросила Вишене крылатая неведомая тварь. Тут Боград вспомнил, что "птица" сегодняшняя более напоминает летучую мышь. Случайно ли? Там летучая мышь, только огромная и ночью, здесь нечто похожее, но - маленькое и днем. И еще меч. Неужто снова рубиновый? Ан нет, на мече искристыми точками зеленели изумруды. Это Бограда подбодрило и он решительно протянул руку к неподвижному тельцу. Приготовился увидеть себя, все еще думая о знаке. Увидел же Вишену Пожарского. - Вот тебе и знак! - пробормотал венед удивленно. На зов уже спешили чародей и Непоседа, да и остальные поворотили головы. Вишена был жив, пищал что-то тоненьким голоском, сидя на ладони, размахивал ручонками. Надо же, чуть выше среднего пальца... Подоспели Тарус с Боромиром. Чародей сразу все понял, едва взглянув венеду на ладонь; Непоседа с надеждой на него взирал. - Вот оно что... - молвил чародей тихо. - Коротышом наш Пожарский остался. - С чего бы это? - спросил Боромир. - Колдовство? - Похоже. Смотри, Непоседа, он больше, чем мы были, когда с жабой да гадюкой рубились. Но мы-то сами собой стали, а он - гляди... - Ну? Чародей задумался. - Опять сила какая-то нами вертит. Ох, не к добру это, не к добру! - Может, Базун снова? - спросил Боромир, машинально поглаживая рукоятку своего меча. - Постой! - воскликнул. - А меч-то его где? Меч изумрудный? Боград разжал другую ладонь. Меч-малютка заблестел на солнце. - Вот! Боромир обнажил свой клинок и взял его обеими руками, сравнивая. - Он! Какой, однако, крохотный... Изумруды вдруг засветились, но иначе, чем обычно. Свет исходил не из глубин каменьев, а возникал вокруг них; сами же они оставались темными. Тарус вдруг стремительно протянул руку и взял меч Пожарского двумя пальцами, словно булавку. Глянул на Боромира, на Бограда, на Вишену-коротыша (тот стоял на коленях, держась руками за полусогнутый большой палец венеда), на спутников, кольцом сомкнувшихся вокруг. - Ну, изумруды, выручайте, - сказал чародей со вздохом и коснулся махоньким камешком на гарде малютки изумруда Боромирова меча. На миг потемнело солнце. Зеленоватый свет залил все вокруг. Рука Бограда рванулась вниз под чьей-то тяжестью, словно ее задело падающее бревно. В людском кольце находились четверо: Боград, потирающий ладонь левой руки о колено; Тарус и Боромир, каждый с изумрудным мечом; и еще Вишена, растянувшийся на траве. Издали донесся тягучий раскат грома. С востока ползла косматая темная туча. - С возвращением, Вишена, - улыбнулся чародей и помог ему подняться. Путники обрадовано загалдели, видя, что Пожарский жив, хоть и потрепан, и даже улыбается в ответ. Первым делом Вишена взял свой меч, оглядел его восхищенно и сказал: - Спасибо тебе, друг верный за службу! - поворотился к побратимам. - И вам, люди добрые, спасибо! И поклонился в пояс. Его хлопали по спине, плечам, ерошили русые кудри. Тарус пережидал, когда все это закончится, чтобы порасспросить витязя, ибо тому нашлось бы, что поведать. Растянувшись цепочкой, стали обшаривать лужайку в поисках Яроша. Вишена на ходу рассказывал: - ...меч мой был ему нужен, твари распроклятой. Уж почти одолел его, а он возьми и взлети, окаянный. Нежданно, я и сообразить не успел ничего. Кабы не Боград... Тарус слушал, одновременно внимательно глядя под ноги. - Не похож ли этот красноглазый на тварь, что знак тебе в Черном подбросила? Вишена уверенно замотал головой. - Нет, чародей. То была просто летучая мышь, огромная только. А этот боле на человека смахивает, даром что черный. Шипит по-своему, будто разговаривает. Руки у него почти как у нас, четырехпалые, правда. У летучих мышей рук нет - крылья. У этого же крылья на спине, висят, ровно плащ. А уж секирой как махает, будь здоров! Не хуже Славуты. Чародей хмыкнул. Вишена размышлял, не забыл ли он ненароком чего поведать. Словно кололо что-то: "Забыл, забыл..." Что-то важное. Но что? И вдруг его осенило. - Тарус! Он даже остановился. Стал и чародей, и Непоседа, и остальные. - Самое главное я и не вспомнил доселе! Все молча внимали. - На секире у него изумруд! Я видел! У Таруса расширились глаза. Похоже, он здорово испугался. Яроша так и не нашли, сколько не искали. Канул венед во мрак колдовских напастей вслед за Светозаром. Каждого грызла одна и та же мысль: "Кто следующий?" Схватившись с темными силами не приходилось уповать на их милость. Три напасти - три потери... Чудом Вишену вызволили, изумрудам спасибо. Однако, нечисть долгов не любит. После четвертой напасти недосчитаются двоих - Тарус знал это наперед. И наверняка следующий удар будет точнее: целят в семерку, отмеченную изумрудным мечом. Тарус, Вишена, Боград, Боромир, Тикша, Славута, Соломея... Кто? Гром гремел все ближе, стоило уйти подальше в лес. Кому охота мокнуть? Путники бойко вышагивали по тропе, надеясь, что Ярош жив, просто потерялся. Но в это верилось с трудом. Раскаты грома звучали беспрестанно; свинцовая туча заволокла уже полнеба. С востока надвигалась буря. 11. ЛЕС Даже в Черном Вишена не влезал в такую чащобу, а уж Черное-то приходилось не раз пересекать. Ветер истошно завывал где-то вверху, в густом переплетении корявых узловатых сучьев. Свет едва пробивался сюда, в мир коварного полумрака; оживали густые бесформенные тени и рука сама хваталась за рукоять меча. Многолетний слой перепревшей листвы глушил все звуки, изредка только звонко хрустела сухая ветка под ногой кого-нибудь из путников. Коренастые силуэты дубов-исполинов, раскинувших могучие руки-ветви, напоминали мрачных великанов, исподтишка взирающих на вереницу людей. Буря бушевала два дня и за это время ни одна капля не упала с неба на землю. Грома и молний хватило бы Перуну на целый год, а вот дождь так и не пошел. Оно к лучшему, конечно, зачем лишнее купание? Но странно все же, непривычно - как без дождя? После они шли, дней десять, не меньше, все по той же чащобе. Боромир хмурился и часто поглядывал на невозмутимого Таруса. Каждый из путников понимал: много прошли, давно уж должны оказаться в дулебских землях, где к югу начинаются бескрайние ковыльные степи, а на западе виднеются горы. Лес и не думал кончаться. Никто не жаловался. К чему? Однако долгое ожидание новой беды основательно измотало всех. Нервы напряглись до предела. День сменялся днем, но ничего не происходило. Вернее, все выглядело так, будто ничего вокруг не происходит. Вишена давно заметил, что неподалеку от них беспрестанно шныряют козодои, перепархивая с ветки на ветку. Птица эта скрытная и малоприметная, дневной свет не любит. Неспроста, выходит? Вишена поведал это Тарусу, тот лишь усмехнулся в ответ и погрозил пальцем: молчи, мол! Усмешка вышла печальная. Позже Пожарский понял, что козодоев видят и Боград со Славутой, однако помалкивают. О-хо-хонюшки, ведь три напасти всего-навсего одолели, три из семи! "Ладно, - возразил себе Вишена. - Выдюжим, и с остальными справимся! Не даром с нами Тарус-чародей да Боромир-Непоседа! Да и прочие не лаптем щи хлебают, руки-ноги на месте, головы ясные тоже..." Полумрак непролазной чащобы густел, уступая место все более глубокой тьме. Надвигалась ночь. Путники расположились у трех костров, неохотно переговариваясь приглушенными голосами. Нарушать бездонную тишину здешних лесов почему-то совсем не хотелось. Припасов у них почти не осталось, а дичи в этой глуши днем с огнем не сыщешь... Великаны-деревья окружали людей, что сидели у колышущегося пламени костра. Казалось, глядят они с неодобрением, хотят отойти подальше, да не могут и потому лишь топчутся на месте, нехотя подбирая узловатые корни, негромко поскрипывают, словно жалуются. Вишена сидел у огня и жарко горящие изумруды на мече увидал не сразу. Боромир в это время переговаривался с Тарусом и на свой меч не глядел. "Начинается!" - понял Вишена и вскочил. Ему показалось, что на плечо обрушилась скала. Тяжело завалившись на бок Вишена глянул вверх - над ним нависала, слегка покачиваясь, толстенная ветвь дуба. Сбоку кто-то удивленно вскрикнул; усиливался скрип. Люди вскочили с мест, сомкнулись плечом к плечу и застыли кольцом, ощетинившись мечами. Деревья ожили. Издавая глухие неприятные звуки громадные дубы окружили боромиров отряд и наступали на него, протянув темные морщинистые руки-сучья. В величавом неторопливом движении угадывалась скрытая неодолимая мощь. - Уворачивайтесь от них! - крикнул Тарус звонко. - Раздавят! На темных высоких стволах тускло замерцали неправильные пятна с ладонь величиной - точь-в-точь глаза! Среди качающихся ветвей, неслышно хлопая мягкими крыльями, замелькали большие совы. Их крик зазвучал громко и зловеще. Защелкали крючковатые клювы, растопырились когти-кинжалы, готовые впиться в живую трепещущую плоть. Отряд рассыпался. Воины уклонялись от ветвей, те двигались не слишком быстро, но вот закричал от боли Тикша - кривые совиные когти вонзились ему в плечо. Птицу-бестию тут же разрубила надвое Соломея. Куртка Тикши быстро пропитывалась кровью, рука бессильно повисла. Могучая ветвь опрокинула наземь Бояна-чикма. Дементий и Акила напрасно рубили ее мечами, клинки глубоко втыкались в плотную древесину, но вреда, похоже, не причиняли. Славута нырнул, спасаясь от такой же ветви, выпрямился и проворно сшиб под ноги пеструю сову древком своей лунной секиры. Боромир, щурясь от яркого света изумрудов, отмахивался от толстого медлительного дуба. Изумрудного меча дерево старательно избегало. Непоседа не замедлил предупредить об этом Вишену. Не зря: тот изловчился и мигом отрубил толстый, с руку, сук, почти без усилий, словно шею гусю. Плясало пламя костра, под ногами мелькали причудливые живые тени, шевелились со скрипом дубы, метались совы с горящими, словно угольки, глазами, отблескивали сталью узкие серебристые клинки... Отрубленные сучья падали на прелую листву, начинали извиваться и скоро превращались в больших черных змей. К скрипу, воплям сов и хриплому людскому дыханию добавилось громкое шипение. - Змеи! Под ноги, под ноги зрите! Боград размахивал пылающим факелом, истошно крича: - Огнем! Огнем их, окаянных! Факелов стало больше; один дуб даже вспыхнул, оглушительно затрещав. - Так, други! Так их! - Э-эх, ма! Факелы полетели веером, огонь принялся весело пожирать окружившие людей деревья. Дым поплыл ввысь, разгоняя сов и затмевая проглянувшие звезды. За первым рядом горящих дубов зашевелился, казалось, весь лес. - Уходить надобно, чародей! Сомнут, затопчут! - закричал Боромир. Но куда уходить-то? Тарус, услыхав это, замер на миг, словно ухватил за хвост какую-то важную, готовую сбежать мысль. - А ведь уйдем, Непоседа! Пожар входил в силу, разрастался, пламя прыгало с дерева на дерево, и пошло, и пошло пластать... Отряд остался в кольце сплошного огня. Из самого пламени вынырнула небольшая птица и свечой взмыла ввысь, исчезнув из виду. Где-то далеко зло засмеялся раскосый печенежский шаман, но его здесь, конечно, никто не услышал. - Сюда, други, все сюда! - с надрывом закричал Тарус. За спиной его ясно виднелось на фоне языков пламени засохшее деревце ростом с человека, раздвоенное на верхушке. Знатная получилась бы рогатина, не засохни оно раньше времени... Огонь громко гудел и тарусова заклинания никто не расслышал, видели только как зашевелились губы чародея. Пожар торопился сомкнуть кольцо и сожрать попавших в плен людей. Одним сильным ударом Тарус разрубил деревце надвое, сверху до самого комля; в открывшуюся щель хлынул яркий солнечный свет. Там был день, там была степь, там было опасение. - Туда! Боромир шагнул первым, раздвинул половинки дерева, словно входил в басурманский шатер, и исчез там, в слепящем дневном свете. - Споро! Один за другим путники покидали горящий лес, вырываясь на свободу, в ровные, будто пол в избе, степи. Последним ушел Тарус. Сделав шаг он обернулся. В узкой клиновидной щели виднелась неистовая пляска огня и темное ночное небо. - Все? - спросил он. Переглянулись: не хватало Бояна. Боянов клинок сжимал Дементий и в глазах его плясала холодная ярость. Чародей произнес заклинание и взмахнул мечом, словно собирался срубить этот волшебный клин-ход под корень, как молодую березку. Щель исчезла, как и не было. О лесе и пожаре напоминал лишь слабый запах дыма. Вокруг раскинулась степь, и они знали: там, на западе - горы, а в горах ждут не дождутся драгоценные Книги. Боромир вытер опаленное лицо и счастливо обратился к Тарусу: - Вырвались, чародей? А? Не могу поверить! Четыре, небось? Тарус отрицательно покачал головой, указывая на рубиновый меч в руке Яра. Со времени поединка с гадюкой клинок не уменьшился ничуть. Соломея перевязывала плечо Тикше, тот скрипел зубами и терпел. Боград со Славутой склонились над ним, подбадривая. Вишена тронул Таруса за руку. - Где мы, чародей? Тарус ответил не сразу, на секунду задумался. - Думаю, в дулебских землях, Пожарский. Надолго ли? - Уведут? Покачал головой задумчиво. - Кто знает? С четвертой напастью-то еще не покончили... Рядом неслышно возник Боромир. - О чем толкуете? Лесные жители неуютно чувствовали себя посреди голой степи. Порешили немедля уходить к горам. Тарус, Вишена, Боромир и Боград с Роксаланом держали совет прямо на ходу. Позади них вышагивал Славута-дрегович, но молча, не вмешиваясь в разговор. - Трижды избавлялись мы от напастей. Сколопендра, жаба, да гадюка. Стало быть, надобно Яру убить козодоя. - Дак где же он, козодой-то? - Прилетит, не замешкается... Некоторое время все молчали. Наконец Боромир негромко молвил: - Раз от разу труднее тварей нечистых одолевать. - Почему же? - не согласился Роксалан. - Гадюку живо хлопнули, быстрее, чем сколопендру. Тарус криво усмехнулся; Боромир пояснил: - Кабы не Соломея со своей свистулькой, кормили бы уже ворон... Роксалан притих. Есть тут еще одна странность, - сказал вдруг чародей. Боромир глянул на него: - Сказывай! - Свистульки те, знамо, не простые, заговоренные. Да только не против змей. Все стали, будто вкопанные. - Как так? - молвил за всех Роксалан. - Против кого тогда? Тарус задумчиво глядел в небо. - Бериллы, что в них вправлены, это каменья жабы. - Жабы? Мы ж ее и так... того... - Постойте, - перебил Боромир, - почему жабы? Что, у зверей есть свои каменья? Тарус кивнул: - А как же! У орла - сердолик, у медведя - аметист, у барана сапфир... - А изумруд чей? - выпалил Вишена. - Изумруд - скворцов камень. Вот только рубин ничей. - Ладно, - кивнул Вишена, - ну, а змеиный камень? - Яшма или гранат. - Бериллы тогда к чему? - Сам не уразумею, - развел руками Тарус. - Не сходится тут что-то. "Последнее время чародей стал часто говорить "Не знаю." Раньше такого с ним не бывало", - подумал тревожно Вишена. Правда, вопросы стали посложнее... - Но ведь свистулька имеет вид змеи, так, чародей? Их уже почти нагнали остальные путники и пришлось шагать дальше. Никто не видел, как позади всех невесть откуда вынырнули четыре всадника на крупных черных волках. Ветер развевал отливающие металлом плащи. Волки негромко зарычали и путники обернулись. Во всадниках Вишена сразу узнал родичей крылатого воина с изумрудом на секире. - Кто это? - прошептал Боромир, обращаясь к Тарусу. - Почем я знаю? Сроду таких не видывал. На всякий случай взялись за мечи. Всадники подъехали вплотную. Размерами они не уступали человеку, а вот волки их черные были куда крупнее своих лесных сородичей. Один из крылатых заговорил, тихо, с пришептыванием: - Оттайте свои меши... Боромир неодобрительно смерил их взглядом. Волки свирепо обнажили белоснежные клыки и снова зарычали. Звери, конечно, матерые, но их-то всего четверо! - Ну, возьми, коли сможешь! - сказал Непоседа вызывающе и сделал шаг вперед. Крылатые мигом соскочили на землю и застыли в боевых стойках, взметнув сверкающие секиры. Рядом с Боромиром плечом к плечу стали Вишена, Тарус и Боград. - Осторожнее, они летают, - предупредил побратимов ученый Вишена. - Ловкие, ровно кошки. - Погодите, - вдруг выступил вперед Славута. - Дайте-ка я, други. Поглядим, чья секира лучше, - и сжал покрепче дрегович свою лунную подругу. Трое крылатых отошли к черным, как ночь, волкам, четвертый остался на месте, не изменив позы. Вишена неотрывно глядел на его оружие. Точеное ладное древко, сверкающий острый металл. И кроваво-красный рубин, вправленный в это великолепие. Рубин, а вовсе не изумруд. И у остальных троих тоже рубины. Вишена обернулся к Тарусу, перехватил быстрый взгляд чародея и понял, что тот все видит. С криком сшибся Славута с крылатым. Напряглись мышцы, заработали руки-ноги, замелькали секиры, зазвенела сталь. Противники ни в чем не уступали друг другу: ни в силе, ни в быстроте, ни в умении. А Славута никогда еще не бывал бит, даже Боромир иногда не выдерживал его бешеного натиска, а уж Вишене сколько раз доставалось... Крылатый, тщетно пытавшийся одолеть дреговича, застыл, тоже невредимый и снова тихо промолвил: - Ты шильный воин, ты тоштоин таже пыть отним ис наш, но ты умрешь, шеловек! Славута усмехнулся: - Не говори "Гоп"... Они вновь сшиблись. Боромир негромко сказал Тарусу: - Что делать-то будем, чародей? Вона, звери у них какие... Сожрут, не пикнешь... Тарус не успел ответить. Крылатый вдруг отскочил от Славуты. - Штой! На дреговича он боле не глядел. Выпуклые красные глаза его обратились к Яру, стоящему вместе со всеми. Солнце играло на рубине ярова перстня, кровавые лучики бегали по рукояти его меча. Крылатый переводил взор с перстня на гарду и всюду видел рубины. Трое его спутников незаметно оказались подле предводителя; секиры их исчезли под плащами-крыльями. Как по команде стали они разом на правое колено, прошипели что-то по-своему, затем споро вскочили на ужасных своих волков и пропали. Просто пропали и все. Только необычные узкие следы остались в пыли. Ошарашенные путники молча хлопали глазами, не веря себе. Вишену больше всего поразило, что странная четверка совершенно их не опасалась, будто они не умелые воины и нет у них оружия. - Чародей, что за диво? Все поглядели на Таруса, а тот как-то странно всматривался в пустоту справа от себя, словно видел там нечто. - Что такое, Тарус? - спросил Боромир беспокойно. Чародей вдруг стремительно прыгнул к Яру, схватил его за руку, поверх ладони, сомкнутой на рукояти рубинового меча. Клинок молнией рассек степной воздух. Прозвучал крик, не поймешь чей, звериный или человечий. Чистый блестящий меч вдруг обагрился кровью, людям под ноги невесть откуда упал разрубленный надвое козодой. Яр ошарашено глазел на все это, не веря, что видит плоскую широкую голову убитой ночной птицы. Стало тихо, доносились только переливчатые трели жаворонков откуда-то из поднебесья да стрекот кузнечиков в траве. Путники переводили взгляд с мертвой птицы на меч, а Тарус вдруг тяжело и неловко рухнул лицом вниз, отпустив Яра. Жиденький кустик ковыля жалобно захрустел. Нечисть сравнивала счет. Ярило-солнце равнодушно взирал на все это с высоты. 12. ПЕЩЕРЫ Селение первым заметил Мурмаш. - Хо! Глядите, други! Я знаю это селение. Болоной зовется. Позвизд и Заворич остановили дружину. Они тоже знали это селение и хозяев его - дулебов. Приходилось здесь бывать. Давно, правда, еще с отцом Боромира. Прочные, серые от времени, деревянные стены-заплоты мало изменились с тех пор. Долго стучать в окованные медью высокие ворота не пришлось. На стенах появились хмурые стражники. - Кто будете, путники, да с чем пожаловали? Вперед выступил Заворич. - Мир вам, мир Болоне. Скажите своему правителю Радогору-Решму, что дружина Боромира-Непоседы стоит у ворот и просит гостеприимства. - Что-то не видно среди вас Боромира! - недоверчиво сказал один из воинов-дулебов. - Ты прав, храбр, нет с нами Боромира. Но Радогор знает меня. Я - Заворич-Пажанин. И еще скажи, что Позвизд из Лежи здесь же. - Ждите! Недолгим было ожидание, вскорости на стену поднялся сам Радогор-Решм. - Гей-гей, Заворич, ты ли это? Поклон тебе, старый лис! И тебе, Позвизд! Ворота уже открывались, дружина втянулась в них словно улитка в раковину. Радогор спускался со стены по узкой приставной лестнице. - Лумич, Ком! Позаботьтесь о ратниках! Чай, притомились. Заворич с Позвиздом ждали правителя Болоны внизу у ворот и улыбки их походили на веселый молодой месяц, тот, что к сухой погоде, рожками вверх. - Здорово, витязи! Витязи убедились, что Радогор хоть и сед стал ровно лунь, да не слаб по-прежнему. Он повел их в терем. Мурмаш, Похил и Брячеслав направились туда же. - Где же Роксалан, Боград? А сам-то Боромир-Непоседа? - допытывался, усмехаясь в белую бороду, Радогор. Все расположились в просторной гридне на резных приземистых лавках. Румяные дулебские девки споро накрывали на стол. - Рад вам, витязи, так, что и сказать не могу! Заворич переглянулся с Позвиздом. Радогор и впрямь выглядел так, будто они - спасение. Но от чего? Или от кого? - Что стряслось, Радогор? Аль ворог какой рядом? - О том и толкую, други! Не поверите. Намедни вражья дружина к Болоне вышла. Белым днем, не кроясь. Думали - попотеть придется, осадят. Ан нет, потрясли оружием, да и мимо протопали. К озерам. - Кто такие? - подал голос Похил. Радогор поворотился к одному из своих молодцов. - Сарат! Ступай, приведи Ольшана и Щигра. Да поживее! Спустя минуту в гридну, запыхавшись, ввалились два молодых хлопца. У старшего под глазом красовался обширный синяк, посаженый умелой рукой. - Их чужаки в лесу сцапали. Порасспросили, да и прогнали прочь, не тронув, - объяснил Радогор. - Ну, сказывайте! Хлопцы поотдышались, взглянули друг на друга нерешительно; после старший, Ольшан, молвил: - Мастер в лес нас послал вчера... бор-корень искать. Вдруг слышим: голоса, и говорят не по-нашему. Щигр деру хотел задать, да ветками затрещал на весь лес. Эти и налетели как воронье. Глаз вон мне подбил один долгорукий... Заворич нетерпеливо перебил: - Кто такие, не смекнули? Ольшан, не задумываясь, ответил: - Они звали себя "датами". А ищут, видать, пещеры у озер, о них пытали. Толмач у них такой рыжий, тщедушный. Заворич с Позвиздом тревожно переглянулись: именно о пещерах поведал им Тарус в Иштомаре. Книги хранятся в одной из пещер неподалеку от водопада, так сказал чародей. И как их отыскать в самой пещере тоже научил. - Даты пошли туда? - Да! - сказал Радогор. - Это меня и беспокоит. Селений тут совсем уж вблизи нет, а на Болону даты не напали. Хитрят они что-то, выдумывают. А мы, как на грех, отослали полторы сотни на юг, к Явищу, там просили подсобить. Потому я и обрадовался вашей дружине. - Постой-ка, Радогор-Решм! Даты ведь северный народ. Набеги они чинят только на побережье, куда могут доплыть на своих ладьях. Как их сюда-то занесло? Не по рекам же? Неужто пехом, неужто, как и мы, Книги ищут? Радогор о Книгах не ведал, пропустил слова мимо ушей. Его волновала боле всего безопасность Болоны. - В пещеры они не сунутся, поверьте. Там уж лет пять песиголовцы хозяйничают. - Кто?! - Песиголовцы. Боромировы соратники насторожились. Это слово было им почти незнакомо. Сказывали старые люди о таком народе чудном, так - вроде бы люди, руки-ноги есть, а голова точно у собак. Однако толком никто не мог сказать кто они и что они. Радогор знал больше. - Они пришли с юго-запада, из-за гор. Поселились в пещерах и с тех пор нет никому в округе покою. Мы как-то даже уходить отсюда наладились. Сколько селений они сожгли, сколько людей загубили, проклятые, сколько полонили, не счесть... - Погоди, Радогор. Сперва давай с датами разберемся. Откуда они пришли и сколько их? Болонич пожал плечами. - Пришли, думаю, с севера. А сколько - кто знает? Мы видели сотни полторы-две, не боле. - А Боромир, значит, не объявлялся в ваших краях? - Нет, Заворич. Не видал я Боромира с самого Северного Похода. Заворич, размышляя, обернулся к Позвизду, ища совета и поддержки. - Ну, друже, что делать-то будем? Позвизд задумался. Плохо, запоздали Боромир с Тарусом. Коли знают даты о Книгах, тогда надобно их опередить во что бы то ни стало. А коли не знают? Песиголовцы еще на нашу головушку... - Пойдем, - твердо сказал Позвизд. - К пещерам? - поразился Радогор. - К пещерам, - подтвердил Позвизд. - И немедля. Некоторое время все молчали. - Что ж... - протянул Радогор. - Воля ваша. Однако, помните: туда ушли даты и там живут песиголовцы. Сами знаете... Заворич, Позвизд и их люди встали из-за стола, поблагодарили хозяев за радушие и направились к дружине. Ратнички тоже успели подкрепиться и немного отдохнуть. Выступили через час. Болона проводила их молчанием, словно отправились они на верную смерть. Заворич вел дружину быстро, без всяких задержек. Пришел вечер, расположились лагерем, отоспались до рассвета, и снова в путь. Горы оставались далекими и недоступными, вольный ветер беспрепятственно гулял по степям. Второй день миновал, поглядели на дружину звезды, убаюкали, да и поблекли под утро на сон ратничков глядючи. С рассветом пошли дальше. Следы датов искать не приходилось: шагали северяне той же дорогой, прямо к горам, сминая еще не высохшее от летней жары степное разнотравье. За полдень вышли к озерам. Цепочка небесно-голубых, искрящихся на солнце водоемов открылась взору нежданно, будто выскочивший из засады озорной щенок. Горы все маячили вдалеке, но ровная степь осталась уж позади. Здесь попеременно чередовались холмы, поросшие низким смолистым кустарником, и сонные долины. Тишину нарушало лишь звонкое пение птиц и еще далекий шум водопада. Дружина споро вышагивала берегом дивного озера. Холодная хрустальная вода еле-еле играла в своем каменном ложе и манила к себе пропыленное уставшее войско. - Ну что, Позвизд? Пришли, поди? Позвизд молчал. - Не иначе, даты уже в пещеры сунулись. Поспешать надобно, друже. Воины и так едва не бежали. Кто знает, может не хватит им всего нескольких минут? Водопада достигли в сумерках. На слух найти его оказалось непросто: гулкое эхо гуляло меж холмов, сбивая с толку, казалось, шум раздается отовсюду. Ратники, растянувшись цепью и беспрестанно перекликаясь, долго бродили окрест, вспугивая зверье. Даты могли их услышать только если еще не нашли водопад. Если нашли - гул поглотит все звуки и крики. Но датов никто не боялся - сеча, так сеча, затем и мечи булатные в руки брали. Черный зев пещеры обнаружился в скале напротив водопада. Соваться под землю в темноте? Рискованно. Но время-то идет! - Факелы! Скоро склон осветился пламенем десятков факелов. Воины вошли в пещеру, сжимая в одной руке меч, в другой - пылающую смолистую пали