меч выбил. - Ну и что? Огрел плашмя, или рукояткой по башке, да и дело с концом. А то - Спас, отец научил... Плохо учил, так тя... Тарус возился с песиголовцем. По-людски тот не соображал ни бельмеса, как и полагал Пожарский с самого начала. А жаль. - Ладно, - сдался наконец чародей после получаса безуспешных попыток найти общий язык. Песиголовец только рычал да скалил зубы. Клыков у него, кстати, почти и не было видно. Маленькие, чуть поболе остальных зубов. Да и вообще, зубы совсем не собачьи, ближе уж к человеческим. - Свяжите его, чтоб не удрал. На рассвете отпустим. - Отпустим? - удивился Боромир. - Это еще зачем? - Не убивать же его? - ответствовал уверенно чародей. - С мертвого какой прок? Вернется к своим, расскажет, так, мол, и так, задали нам жару, еле живот сберег. Другой раз поостерегутся соваться. Боромир махнул рукой: - Будь по-твоему. Голова ты, Тарус-чародей. Ох, голова! На том и разошлись. Выставили часового на всякий случай, и на боковую. Однако на этом приключения сей беспокойной ночи из завершились. Спустя час Пристень-часовой вновь поднял тревогу: к костру невесть откуда выбрел дикий злющий упырь. Здоровущий, глаза красным полыхают, что твои угли, клыки наружу, когти - что у медведя, страхолюдина, ей-право... С таким в одиночку встретиться, хлопот не оберешься. - Огнем, огнем его, братцы! - командовал Тарус. Братцы живо похватали пылающие ветви и окружили упыря; Тарус нащупал старинный амулет в виде человеческой ладони, наложил защитное заклятье и отослал упырину на запад, к бездонным омутам речки Векши. Пущай поплавает! Убрел сбитый с толку вурдалачище, вращая глазами да сопя. - Тьфу ты, пропадь! Отоспаться не дадут, вражьи дети, - проворчал Боромир, возвращаясь к костру. - Гоняй их по ночам, словно дела больше нет. С рассветом кое-кого было не растолкать - умаялись ратнички. Однако с грехом пополам наладились в путь-дорогу. Пленника-песиголовца отпустили. Боград, разрезая ему путы, приговаривал, хоть и знал, что его не поймут: - Так и скажи сброду своему несусветному, мол, не ваше это собачье дело - за Книгами ходить! Уразумел, ушастый? Песиголовец щурился на свет и недоверчиво косил глубоко посаженными маленькими глазками, не веря, что свободен. Меч его подобрал Омут и спрятал в суму-чехол; два других взяли Славута и подраненный Дементий. Клинки были старые, добротные, но чересчур узкие и длинноватые. - Чудно! - вздыхал Боград. - Одет вроде по-людски, руки-ноги на месте, даром что мохнатые. И - на тебе! - такая рожа. Что за твари эти песиголовцы? Чудно, одним словом. - Чего только на белом свете не бывает, - вздохнул вслед за Боградом Роксалан, басом, низким и раскатистым. Выступили, все еще обсуждая это странное создание - впервые ведь увидали такого. Раньше Лойды и окрестных земель достигали лишь смутные, искаженные до неузнаваемости слухи о собакоголовых. Ожидали, что окажутся они пострашнее. Не сравнишь с вовкулаками - вот те воистину чудища! Мало-помалу приближались к болотам. Около полудня захлюпало под ногами, стали попадаться обширные желтые моховища. - Морошки будет сей год - страсть! - заметил довольно Омут, большой до морошки охотник. След датов весьма уверенно вывел к берегу Миги-реки и чуток свернул к северо-западу. - Ну, чародей, - кисло молвил Вишена, - видать, знают они тропку твою счастливую... - Не говори "гоп"... - ничуть не смутился Тарус. - Еще не вечер, Пожарский. Поглядим, кто кого. У Каменного Брода переправились на левый берег Миги. Первая полоса болот осталась за рекой; дальше пошло каменистое голое всхолмье, оттененное с севера и востока зубчатой стеной хвойного леса. Следы на твердой, усеянной ледниковыми валунами почве мудрено было разглядеть, однако следопыты свое дело знали и вели без задержек. Даты быстро оставили реку, вновь устремляясь на север, в леса. Бор, крепкий, медный, ядреный поглотил и беглецов, и преследователей. Степняки-венеды, выросшие в седлах, часто вздыхали: "Коней бы..." Да где их возьмешь? Шли все в стороне от селений, западнее. Границы родных земель оставались справа, за лесом и болотистыми равнинами. Конское ржание услыхали под вечер. Боград мигом насторожился и известил Таруса с Боромиром. - Тут нигде в округе селений нет ближе чем в Чикмасе. Отряд это чей-то, - уверенно сказал Боромир. - Может, наши? - предположил Боград. - Заворич с Позвиздом. Тарус недоуменно пожал плечами: - Да что им тут делать? - Разобрались с песиголовцами, и в Лойду. А оттуда верхом. Нас ищут. - Вряд ли, - упорствовал Тарус. - Они бы искали совсем в другой стороне, южнее. А эти на севере. - Не даты же это? - Уж конечно... До захода солнца оставалось еще порядком, часа три, а то и поболе. Боград, задумчиво глядя на слепящий лик Ярилы, пробормотал, будто каждое слово пережевывал: - Поглядеть кто такие, а, чародей? - Пожалуй. Бери брата и пошли. Богуслав был тут как тут. Немедля и отправились на звуки. Боромир с остальными спутниками присели отдохнуть и густых зарослях можжевельника. Тарус с венедами забрали немного к западу, чтоб выйти ко всадникам имея солнце за спинами. Неслышно пробирались меж сосен, топча прошлогоднюю хвою, мягко-мягко, ровно рыси. Вскоре открылся просторный луг; с востока его ограничивал широкий безымянный ручей, приток Миги. Горели костры, вокруг них копошилось человек сорок. Почти все щеголяли в знакомых Тарусу остроконечных шапках. - Ба! - узнал чужаков чародей. - Те самые всадники, что Яра в Рыдогах пленили. Некоторое время все трое пристально разглядывали пришлых. Те расселись у костров, ели небось. В стороне, у табуна, сновало еще человек пять; чем они там занимались рассмотреть толком никак не удавалось. - Пугнуть бы их... - прошептал Боград с некоторым сомнением. - Зачем? - удивился Тарус. - Сидят, ну и пусть себе сидят. Обойдем лесом, и дело с концом. А так - всполошатся, чего натворят-наворотят? Иди знай! Обойдем, вернее не придумаешь. Чужаки сниматься со стоянки явно не собирались, что было на руку. Вернулись к отряду, перемолвились с Боромиром. Неслышно, словно тени, обогнули луг берегом Миги-реки, и ушли на север. До захода солнца успели оторваться достаточно далеко. - Коней бы у них увести... - всю дорогу монотонно бормотал Боград. - Эх, жаль, много их, окаянных... Уже в сумерках Тарус не выдержал и оборвал ватажка венедов: - Да уймись ты, всадник! Не будет толку нам от коней, понял? В первый же день похода лишились их, зря думаешь? ТОТ, с востока, над коньми властен пуще нас всех вместе взятых. Как еще не погиб никто под копытами, дивлюсь до сих пор. Нельзя нам верхом, никак нельзя! Да и сейчас уйти бы подальше от них, гривастых, спокойнее. Ушлый ОН. И ученый. Путники выслушали это молча. - Ну, что? - спросил наконец Боромир. - Еще отойдем? Топали часа два, натыкаясь в темноте на сучья; после все же стали на ночлег. Сморило всех не на шутку, ночью хоть бы кто окрест шлялся, все одно не проснулся бы ни один. К утру разлепил веки Боромир-Непоседа - все целы, только костры давно погасли. Если кто и проник в лагерь, скрываемый мраком, вреда не учинил. Наскоро собрались-отряхнулись, и в путь-дорогу. Гонка за датами-беглецами изрядно всех утомила, однако до моря оставалось еще порядком, полпути только прошли. И как бы не отстать? Часа через два их настиг мерный стук копыт, волной накатывавшийся сзади, из-за спин. - Вот черти! - в сердцах обронил Тарус. - За нами пустились. Придется и впрямь пугнуть. К чародею приблизился Дементий. - Слышь, Тарус! Помнишь ли, как на празднике Желтых Листьев Назислав-венед лешим переоделся? Как девок в бору пугал? Тарус помнил. О проделке Назислава, известного боле под прозвищем Лоботряс, долго судили-рядили-пересуживали от Рыдог до Тялшина. Как не помнить! Весь люд хохотал до упаду. - Я как-то пробовал... - сказал Дементий серьезно. - Мужичков после еле брагой отпоили. Дозволь, а? Тарус задумался. - Добро, друже! Только тебе другое дело сыщется. Богуслав! Венед мигом предстал пред чародеевы очи. - Лешего видел хоть раз? Тот пожал плечами. - Пойдешь пришлых пужать! - Гей, Тарус! Лучше уж я, - стал перечить Дементий, - не в первый раз, не подведу. - Богуслав пойдет, - отрезал Тарус. - Сказано! Да и ранен ты. Дементий насупился и отошел в сторону. Чародей проводил его жестким взглядом. Выбор пал на Богуслава не случайно: и быстроног, и коней лучше разумеет, и кинжалом если что попроворнее любого чикма... А главное - глаза у него разные, левый карий, правый зеленый. Это, правда, больше на полевого смахивает, зато от сглаза сбережет наверняка. Кто их знает этих, в шапках... Чикмы же наоборот, на земле тверже стоят, не проймешь их ни мечом, ни секирой. О секирах чародей вспомнил не случайно: утром углядел рядом с безмятежно спящим Яром крупные волчьи следы. Крыланы-всадники, больше некому. И песиголовцев давно не видать, не слыхать. Не замышляют ли чего? Богуслав скинул куртку, вывернул наизнанку; сапоги переодел с правой ноги на левую. Волосы его долгие и волнистые враз зазеленели едва чародей посыпал их порошком из разукрашенного мешочка, приговаривая вполголоса. И бороду приклеил, седую, косматую, нечесаную... - Ну, Тарус! Чего у тебя в суме только не сыщется, - восхитился Боромир, оглядывая переодетого Богуслава. - Кабы не знал, кто это, давно уж стрекача бы задал! Тарус усмехнулся, поворачивая Богуслава и так, и эдак. - Похож! На тебе "волчину", - протянул он венеду крохотный землистого цвета шарик, невзрачный и на первый взгляд никчемный. Однако волчьим духом от него разило как от целой стаи. Богуславу не требовалось объяснять для чего он - кони, учуяв запах своего извечного врага, да еще такой плотный и ядреный, поднимут невообразимый хай, а там уж и всадников перепугать не мудреная задача. - Главное, глаза выпучи и дыши погромче, - наставлял перевертыша Тарус. - Мы уж повоем по кустам, страсти подпустим. Одним словом - не маленький, не мне тебя учить. Уразумел? Венед кивнул: - Справлюсь, чародей. Тарус еще разок оглядел его и хлопнул по плечу: - Давай, друже! Всадники приблизились за это время вполовину. Богуслав скользнул в густую тень кустарника, ступая слегка вперевалку - ни дать, ни взять: леший! Аж мороз по коже. - Чеслав! Вавила! - позвал близнецов чародей. - Со мной пойдете. А ты, Непоседа, людей схорони, да глаз прищурь, авось и разглядишь чего. Могут гости пожаловать. - Добро, Тарус! - кивнул Боромир и обернулся. Отряд, повинуясь его мягкому жесту, вмиг рассыпался по кустам. Чародей с близнецами-венедами неспешно двинулся вслед за Богуславом. А тот уже успел отбежать далеченько. Отыскал тропу, по которой ехали всадники, и трусил им навстречу чуть в стороне, вслушиваясь в чуткие шорохи леса да зорко шаря взглядом по зелени. Приглушенный стук копыт звучал все ближе и отчетливее. "Схоронюсь, - решил Богуслав. - А после как выскочу!" С тем и юркнул в ломкие притропные кусты. Невзрачную фигуру, серую, согбенную и бесформенную, он заметил не сразу. Присмотрелся - одежда наизнанку, усы с бородищей седы, волосы - как вековой лишайник. И глазами: зырк направо, зырк налево! Тоже лешим переодет. Богуслав нишком отполз назад и, прячась за стволами, перебежал. Теперь фигура была обращена к нему лицом. Всмотрелся - Дементий! Эх, ма, ослушался чикм Таруса, переоделся, решил, видать, и себе попугать пришлых. Ладно уж, куда деваться? Вдвоем, так вдвоем. Богуслав ненадолго показался Дементию, знаками пояснил: мол, подъедут всадники поближе, разом выскакиваем! Ну, а там как получится. Дементий секунд пять глядел на венеда, потом согласно кивнул. Тут и спрятались оба. Птахи щебетали, будто в последний раз. Солнце, играючи, проглядывало сквозь густые кроны, швырялось озорными лучиками, разгоняя лесной полумрак. "Благодать! - подумал с тоской Богуслав. - Сейчас бы в сено, и спать. А мы воюем..." Чужаки вскоре показались из-за дальнего поворота тропы. Островерхие их шапки чиркали по упругим свежим ветвям и шуршание это вплеталось в звук мерной поступи копей. Богуслав не успел еще ничего предпринять, как вдруг могучий дуб, растущий в двух шагах от тропы, заскрипел так, что мороз продрал по коже у самых отчаянных, и покосился; из гущи листьев с хриплым карканьем вырвалось с пяток ворон. Всадники замерли. Дементий по ту сторону тропы вдруг заголосил-заулюлюкал и упал, скрывшись из виду. Кони захрапели, вздымаясь на дыбы; Богуслав, подливая масла в огонь, дунул на шарик-волчину, кони забились пуще прежнего. Справа вроде сотня филинов угрюмо заорала-заухала; дуб поскрипел-поскрипел, да и рухнул поперек тропы с ужасающим скрежетом. Чужаки опомнились и рванули верхом к западу, поворотив с тропы, прямо через чащу, не разбирая дороги. Богуслав поглядел на них с усмехом - во, испужались! Из зарослей ежевики показался Дементий, махая рукой: пошли, мол! Пробежали шагов сто лесом и неведомо как оказались впереди и чуть сбоку от удирающих напропалую чужаков. Слышались невнятные крики: - Лешак! Лешак! Дементий семенил, припадая к земле, потом растопырил руки: стой! Богуслав остановился на полушаге. Впору было протереть глаза: лес впереди скачущих прочь всадников вдруг разом поплыл влево; причем дальние деревья плыли быстрее. Даже солнечные лучи, издревле образцово прямые, немыслимо изогнулись, походя теперь на гигантские коромысла. - Ну, Тарус, ну дает! - пробормотал восхищенно Богуслав, списывая все чудеса на Таруса. Всадники, полагающие, что скачут прямо, неожиданно вывернули опять на тропу и, не успев остановиться, кувырком полетели через ствол упавшего дуба. Неистово ржали от боли кони, переломавшие ноги, вопили в ужасе потерявшие голову чужаки. Кто успел-таки отвернуть влетел с разгону в невесть откуда взявшийся овраг. Скопом туда, в клубящиеся колючие заросли ежевики обрушилось человек двадцать; мало кто сумел выпрыгнуть из седла и спастись. Прочих же насмерть давили обезумевшие кони. Богуслав пошарил глазами, узрел Дементия. Тот призывно махал рукой. Венед, не подозревая ничего худого, пошел к нему, осторожно раздвигая неподатливые ветви. Приблизился и обмер: вовсе это не Дементий! Старик какой-то. Кожа морщинистая, словно кора древнего дуба, глаза горят-полыхают ровно угольки. И уха правого нет вовсе. "Леший! Настоящий лесовик-хозяин! Вот попал-то!" - Здорово, соседушка! - скрипуче поздоровался леший. Прищурился, поглядел. - Ба! Да это и не сосед! Богуслав охолодел, но испуга старался не казать. - Откуда ж ты забрел, родич? Из каких лесов? - допытывался старик. Венед несмело указал перстом на восток: - Из-за Лойды да из-за Тялшина я... "И вовсе он не востроголовый, - подумал Богуслав растерянно. - Черти ж все востроголовые. А этот - нет. Может впрямь, переодетый?" Однако присмотрелся и зажмурился в отчаяньи: у старика не было тени. Точно, леший! Нечистый приблизился, шумно дыша, Богуслав едва не пошатнулся - от него разило крепким пивом! - В гости, значит? - молвил леший и вдруг громко икнул. - Хик-к! Богуслав бестолково хлопал глазами. Старик вздохнул: - Пошли выпьем, что ли? Именины у меня сегодня, родич. Венед покорился. А что оставалось? Едва ступить успели, закружились вокруг них елки да дубы, учинили хоровод, тропа с оврагом пропали, как и не было, а стала поляна широкая с рубленой избушкой посредине. С каждого бревна сивыми гроздьями свисали мохнатые лишайники; у стен возвышались здоровущие ядовито-красные мухоморы. Сама собой отворилась дверь, заскрипела на весь лес. - Входи! - пригласил хозяин, полуобернувшись из пороге. "Пропаду!" - отчаянно подумал Богуслав, ныряя вслед. В избушке было тепло и сумрачно. Из-под ног шарахнулся толстый удивленный заяц. Леший на него по-разбойничьи засвистал. - Садись, родич! На столе румянились блины, полная миска, стояла резная деревянная чаша со сметаной и другая со смородиновым вареньем. И еще небольшая ендова с солеными крепкими грибочками. Богуслав с опаской опустился на грубую дубовую скамью, словно на ежа. Леший грохнул на стол объемистую бадью с хмельным и мигом наполнил устрашающих размеров кружки. - За именинника? - несмело предложил Богуслав. Леший благодарно кивнул, поднял кружку и порядком отхлебнул. По буйным его усам потекла обильная пена. Отведал напитка и венед, довольно крякнув - не какое-нибудь деревенское полпиво. Знатное питье! - Ух! Куда как с добром! - восхитился Богуслав совершенно искренне. Леший только хмыкнул. Выпили еще по одной, закусили грибами. Страх незаметно улетучился, старик вдруг стал милым и дорогим, что твои родич. Шумит слегка в голове, однако ж здорово! К четвертой кружке Богуслав встал. - Какие именины без подарка? Держи, хозяин, носи-не переноси! С этими словами снял венед расшитый атласный пояс, какой мать ему подарила прошлой весной, вещь любимую и красивую, и протянул старику. Тот принял, глаза сверкнули, видать понравился подарок. - Ну, спасибо, родич. Уважил! Никто мне доселе подарков не делал... За второй бадьей гуляки обнялись. - А знаешь, друже, - сказал Богуслав, осоловело глядя на лешего. - Не скрою от тебя правды. (буль-буль!) Старик попытался сосредоточить взгляд ка венеде. Удалось, хотя и не сразу. - Я ведь человек! Ж-живой! - Ну и что? - ответствовал леший. - Я знаю. Сразу понял. Дак ведь и среди людей хорошие попадаются. Давай лучше за лес мой выпьем? Чтоб стоял он, всех перестоял! А? - А-гей! Со стуком встретились кружки. - Уф-ф! Наливай еще, хозяин! Пиво с клокотанием полилось из бадьи. - Я ведь быстро смекнул, что ты не леший, а людского роду-племени... Венед захохотал: - А я наоборот, тебя за человека переодетого принял. Вот потеха! Посмеялись. Леший, обняв Богуслава, изливал ему душу (ибо и черти спьяну имеет душу): - Ты не думай, я не злюка, даром, что нежить. Людей редко трогаю. Те конники едва поллеса не сожгли, злодеи. Как не проучить? А вот намедни заблудился мужичонка в дальней пуще. Проклинал меня, страсть, хотя я его и не думал водить. Показался. Так, мол, и так, объяснил бедняге, что не при чем. Домой отвел; а он мне из селения блинов вон, приволок. "Держи, говорит, жена передала. Ешь на здоровье." Леший вновь взялся за кружку. - Ты молодец, однако, что не испужался. Не люблю пужливых! Давай теперь за смелость выпьем! Бам-м! Выпили. Приговорили помалу и вторую бадью. Третью леший, пошатываясь, выкатил наружу и вышиб кулаком крышку. Сели, обнявшись крепче прежнего, на пороге, черпая кружками прямо из бадьи и глядя на потемневшую стену леса. - Споем, что ли? - предложил леший. - Люблю я ваши людские песни петь. - Непременно споем! Вот эт-ту: "Ой, на горе ветер свищет!" Леший подхватил зычным дивным голосом. На славу спели. Потом и "Походную" затянули, и "Чудный месяц", "Веселого зайца" (эту леший с особой радостью пел, даже кружкой по бадье ритм отстукивал) и "Реченьку". Спели, выпили, отдышались. - А нашу венедскую-слободскую знаешь? Леший закивал: - Ну а как же! И завели с самого начала: Мы не жнем хлеба, не сеем, Нам страда - не страда, Для земли родной для всей Мы заслон - слобода... Малых детушек вскормили, Отымая от груди, Кто с ухваткою и в силе - В слободу приходи! Тут и услыхали их Тарус и близнецы, сбившиеся с ног, разыскивая пропавшего Богуслава. А над лесом гремело: Печенеги да хазары Серым волком снуют, А татары, что ли, даром У дорог стерегут? И стоим, покуда живы, Сколько надо стоять, Чтоб на легкую поживу Не загадывал тать! - Наша песня, венедская, - прошептал Вавила чародею. - Слободяне ее поют. Тарус прислушался к далеким голосам и покачал головой: ишь, выводят! Выводили в два голоса: Вражьи головы сымали Да с плечей-сволочей, Да в загривок натолкали Из печей калачей. Позабудет тать дорогу, Знать, не мил белый свет. Коль споткнулся у порога, Значит, в дом хода нет! Не захочешь, а и будешь сердит: Наша степь не нашей сбруей звенит. Собиралася намедни орда, Разобралася с ордой слобода! И Боромир с товарищами-побратимами удивленно вслушивались в пение, не особо, вроде, и громкое, однако слышимое по всему лесу. Стемнело; круглый лик луны, желтый, как масло, взирал свысока на землю. Беспокойно вертели головами песиголовцы, ставшие на ночь юго-восточнее; повскакивали на севере даты, хватаясь за оружие и внимая непонятным словам. Ужо, молодушки-лебедушки, Не след вам серчать, Добра молодца зазнобушке Не век привечать, Уж такая наша доля, Что сам черт нам не брат: Добрый конь, широко поле, Да каленый булат! Обнимает нас кольчуга - Нам до смерти жена, Нету лучшего досуга, Как с седлом стремена, Али мало ковылями Басурмана полегло, Али мало крови нашей По степям протекло? - Хорошо ведь поют, обормоты! - в сердцах сплюнул Тарус. - С кем же это Богуслав наш пьянствует? Не с лешим же? Гуляки тем временем закончили: Впереди того немало, Что навеки и брань, Слободу не прогадала Наша Тьмутаракань! Такую бравую песню стоило как следует запить. - Уф! Молодцы мы, правда, лесовик? Где б я еще ночью вот так спел? - Да уж! - подтвердил леший, вздыхая на луну и отхлебывая пиво. - И питье у тебя доброе! И грибочки вкуснятина! Одним словом, спасибо, хозяин! Вовек не забуду нашей встречи. Леший опять вздохнул: - Пойдешь уже? - он вроде бы даже слегка протрезвел. - Пора, что ли? У вас, людей, всегда дел по горло... Помолчали. Богуслав вспомнил о спутниках, потому и заспешил. - Ну, да ладно. Спасибо за компанию! Славно попели. Леший с чувством потрепал венеда по плечу: - Зовут-то тебя как, человече? - Богуславом... Вздохнул. - Прощай, Богуслав. Может, когда и свидимся... - Прощай, хозяин! Обнялись на прощание. Богуслав только и успел, что ступить - исчезла поляна, и избенка, и леший. Лес словно закружился в величавом хороводе; р-раз - и оказался венед среди своих, рядом с Боромиром и Омутом. Из чащи показались Тарус, Вавила, и Чеслав. Все недоуменно оглядывались: леший их тоже завернул невесть откуда. - Ну и ну! Богуслав, ты ли это? Вот это спели, на весь лес! - всплеснул руками Боромир. - Глядите, глядите - бадья! С пивом небось! - разглядел Дементий и слегка пнул ее. - Полная! "Безобразие да и только", - покачал головой Тарус. Лишь он да Вишена видели, как коротко вспыхнули волшебные изумруды, вспыхнули и медленно погасли. Богуслав доказывал спутникам, что леший - славный парень, у чародея безудержно разболелась голова, а Славута, заткнув секиру за пояс, глубокомысленно заметил: - Стало быть, ужинаем сегодня с пивом... Наутро голова у Богуслава гудела, словно там поселились шмели. Тарус мрачно поднес ему чашу на опохмел. - На, испей, обормот. Венед жадно выпил. Чародей обернулся к Бограду, лениво жующему травинку: - Погляди на своего братца, ватаг! А ведь велено было - всего-то! - чужаков пугнуть. Ан нет, весь лес на уши поставили! И с кем, с кем - с нечистью! С лешим! Богуслав, виновато глядя в землю молвил: - Я думал, это кто из вас переоделся... Куда ж мне деваться-то было? Струхнул малость... Да и он-то, леший, получше многих людей будет, я вам скажу. Хоть и нечисть. - Полно, не оправдывайся. Не за то отчитываю, что пили, а за то, что орали на всю округу. Взлохмаченный с ночи Богуслав только вздохнул. Не объяснять же, что пиво больно доброе, да душа требовала попеть? Моря достигли спустя одиннадцать дней. Шли все время чуть не бегом, лиственные леса и болота Полесья остались далеко на юге. Здесь царили степенные сосновые боры. Казалось, что медные, пышущие здоровьем древесные стволы тихонько звенят, наполняя воздух тончайшими хрустальными нитями. Богуслав эти дни помалкивал: тише воды, ниже травы. Раз только сказал чародею: - Жаль, что сразу не догадался лешего попросить, чтоб датов по кругу поводил, а нас прямехонько к ним направил. Где ж его теперь искать? Тарус возразил: - Оставь, друже. От нечисти помощь примешь - вовек не расплатишься. Сами уж как-нибудь... Боле об этом речи никто не заводил. Да и не поговоришь особо: днями шли, за дыханием уследить бы, не запыхаться, какие там разговоры! А ночами спали без просыпу. Дважды во мраке отбивались от вовкулаков; Яр в гневе изрубил на кусочки глупого упыря-подростка. Черный меч повиновался хозяину беспрекословно, чувствовалась и в нем немалая сила. А после в воздухе стала угадываться непривычная солоноватая свежесть. Над лесом часто пролетали белые птицы с перепонками на лапах. Чайки, вестники моря. Скоро и лес поредел, островками топились невысокие стройные сосенки на песчаных дюнах. Путники торопились. Боромир рвался к берегу, как забияка в драку. А Тарус вдруг начал чаще оглядываться, словно кого-то искал. На вершине высокой дюны чародей остановил спутников. Перед ними разлеглось беспокойное Варяжское море, до самого горизонта, казалось, нет ему ни конца, ни края. Гуляли на просторе белопенные барашки, облизывая голый песчаный берег. Туманная дымка застила даль и скрадывала расстояния, но ясно виделось: на водной глади не покачивалась ни одна ладья, на прибрежном песке никто не оставил ни единого следа. - Так-так, - пробормотал чародей, оглядывая все это. - Похоже, повезло нам, други. Не смогли северяне уйти морем! Значит, догоним! Взгляды путников обратились к западу. Пустынное побережье терялось вдали; справа море, слева дюны да сосны редкие. - Гей, Тарус! На дюну взбирались ушедшие было вперед следопыты - Боград, Пристень и Дементий, теперь оказавшиеся почему-то позади всех. - Как след? - нетерпеливо спросил чародей. Следопыты приблизились. Боград негромко молвил, поглаживая курчавую бороду: - Сворачивает след. Вдоль моря. Глаза Таруса заблестели: сбывались его надежды и догадки. Он вновь поглядел на запад. Так смотрят лисы в сторону курятника. - Намного ли отстаем, как думаешь? А Боград? Венед пожал плечами: - На день, около того. Чародей согласно кивнул, продолжая всматриваться вдаль. - Не туда глядишь, чародей. Даты довернули на восток. Слова Бограда поразили всех, словно гром в январе. Тарус рывком обернулся. - На восток? В своем ли ты уме, Боград? Что им там делать? Такого изумления за чародеем никто не помнил. Ветер развевал его длинные волосы, а древнее море невозмутимо шумело, мерно накатываясь на песчаный берег. 15. ТРИ ЗВЕЗДЫ И ТРИ МОЛНИИ Почему Йэльм решил идти на восток он и сам толком не понимал. Ладьи должны были вернуться за ними лишь осенью, сейчас же лето только-только пошло на убыль. Дышала в затылок погоня, ярл это чувствовал, Сначала думал свернуть на запад и уходить к родным фиордам сушей; однако чем ближе подбирались к морю даты, тем сильнее становилось желание свернуть на восток. Йэльм не знал, что там. Но туда тянуло словно магнитом. Остатки дружины подчинились ярлу с радостью, хотя никто не задумался, чем привлекает его сторона восходящего солнца. Даты просочились сквозь вереницу пологих песчаных дюн; море плескалось по левую руку от них. Каждый новый шаг уводил все дальше от Лербю-фиорда и мысли эти наполняли тревогой сердца воинов, но тревога смешивалась с непонятной радостью, охватившей всех датов после поворота на восток. Скоро морской берег изогнулся к северу, даты вновь углубились в дремучие чужеземные леса. Странное дело: на восток за датами идти оказалось легче, чем доселе на север. И уставать стали меньше, и след беглецов яснее виднелся. Хотя расстояние между северянами и боромировым отрядом, похоже, оставалось прежним, чуть больше дня пути. Все лойдяне повеселели, чаще улыбались. Отчего - не стали гадать. Лес принимал их без злобы. Приветливо махали ветвями сосны да березы, беззаботно считала непрожитые кем-те годы далекая кукушка, барабанной дробью салютовал дятел. Отъевшееся уже зверье мало заботили спешащие по своим делам люди. Волки вообще не показывались на глаза, хотя следов их вдоль ручьев да озер хватало, медведи бурыми косматыми шарами замирали, провожая путников беззлобными взглядами. Зато стрекот сорок преследовал отряд неотступно. Казалось, целая стая крикливых птиц увязалась за людьми и отставать вовсе не собирается. Впрочем, на них никто не обращал внимания. Разве только Яр иногда зачем-то швырял в сорок валежинами - из озорства, что ли? Его не поддерживали, но и не останавливали. Боромир часто говорил с Тарусом прямо на ходу, особенно с утра. Время от времени к ним присоединялись Боград, Роксалан или Вишена со Славутой. Пристень с Дементием следопытствовали впереди, порой даже на ночь не возвращаясь к отряду. Разводили свой костер, а с рассветом первыми снимались с ночевки. Даты разделились на девятый день после поворота на восток. Миновав светлые рощи и медные дубравы Тумани треть северян неожиданно направилась на юг; остальные продолжали резво топать к восходу. Какая группа несла ларец с Книгами гадать было бесполезно, а посему Боромир с Тарусом порешили пустить по их следу шестерых чикмов - Роксалана, Пристеня, Дементия, Палеха, Атяша, и Прона, и вдобавок Омута; сами же поспешили за остальными. Спустя три дня история повторилась: оставшиеся даты разделились поровну, половина свернула к югу, другая двинулась по плавной дуге, все больше склоняясь к юго-востоку. Теперь на юг отправили шестерку венедов с Яром. Тарус велел Бограду присматривать за хлопцем. Неровен час случится что... Темный клинок, плащ, рубины... За три дня следы последней группы датов отклонились почти точно на юг. Зачем понадобилось им делиться, чтобы идти тремя группами в одном и том же направлении? Может, хотят разделить и людей Боромира? Какая группа несет Книги? И зачем, скажите на милость, было забираться так далеко к северу? Шли бы сразу на восток от пещер дулебских, и все тут. Так нет же... Тарус терялся в догадках. Сухой восточный ветер застревал в пыльных кронах невысоких корявых деревьев. Небо словно выцвело: куда подевалась его бездонная голубизна? Стало оно белесым, жарким. Справа все явственней обозначалась река. Сначала малый ручей, после - речушка-озорнушка, а потом - могучий плавный поток, впитывающий в себя другие реки и ручьи. Лес редел, распадаясь на отдельные группы деревьев. Это значило лишь одно: приближались путники к печенежским землям. Все труднее отыскивались дрова для костра, меньше зверья попадалось навстречь, зато вдоволь лойдяне ели необычайно вкусной востроносой рыбы, черной и крупной, которой кишели местные воды. Славута легко добывал ее, насадив на костяной крючок длинных речных червей. Вечера выдавались все чаще тихие; легкий дымок костра столбом поднимался прямо вверх. Купава обычно возилась у костра, готовила снедь; Боромир, Тарус, Похил, Озарич, Вишена и Славута, выкупавшись, некоторое время блаженствовали на песке у воды, давая отдых натруженным ногам. Так же, вероятно, поступали и венеды, если шли недалеко от противоположного берега. Хотя, вряд ли. Свернули они раньше, чем приблизились к реке. Утром поднимались рано, до света, и тотчас отправлялись в путь по свежим следам датов. Похоже на то, что северяне, непривычные к пешим переходам, все сильнее уставали и лойдяне их постепенно нагоняли. Впереди всегда шел Тарус, замыкал семерку обычно Боромир. Крохотное облачко пыли вздымалось до уровня колен при каждом шаге. Часто попадались крупные камни, рыжие, угловатые, шершавые. Вишена привык к гладким ледниковым валунам, серым и округлым; эти же непривычные глазу глыбы казались осколками чужих неведомых миров. Погоня завела их далеко в чужие земли. Вишена слыхал когда-то об этой громадной Реке от венедов, сам же доселе ни разу ее не видел. И не слыхал, чтобы кто-нибудь из венедов переправлялся на левый печенежский берег. Смутное чувство вселилось в Пожарского: далеко родной край; скоро ли доведется его увидеть? Река со слабым шелестом накатывала на песчаный берег ровные зеленоватые волны. Над путниками кружила пустельга, высматривая добычу; Тарус наблюдал за ней, прищурив глаз. - Что не так, чародей? - не останавливаясь спросил Вишена. Тарус, задрав голову, продолжал глядеть на небо. Стал и Вишена, и остальные. Подошли Боромир с дреговичем. Птица тем временем слетала к северу, туда, откуда пришли лойдяне, покружилась там и вернулась. Теперь парила точно над головами путников. - Нешто так близко? - глухо молвил Боромир. Все его поняли: песиголовцы. Последние дни дым их костра был ясно заметен. Так же, как и дым костра датов. Тарус вздохнул: - Идем, други. Авось повезет... Пыльные облачка вновь заплясали под ногами. Следы датов ясно виднелись на земле; шли те никуда не сворачивая, вдоль Реки. Скоро берег стал возвышаться над водой, попадались небольшие скалы, порой обрывающиеся прямо в воду. Скалу со знаком первым узрел Вишена. - Эй! Глядите, други! Руны! Тарус глянул: на гладком камне умелый резец вывел две древневаряжские руны. Гэнмар, руна судьбы, и Морк, верности и постоянства. Первая была перевернута. Внизу, под рунами, виднелась стрелка, указывающая влево, прочь от реки. - На Яровом мече такие руны! - узнал Вишена. Как не узнать? Тарус лишь головой качнул. Радоваться ли тому, что Яра с ними сейчас нет, печалиться ли, он еще не знал. Следы датов сворачивали по стрелке. - Поглядим! - решил Боромир и взялся за рукоять меча. Пошли влево, настороженно зыркая по сторонам и старясь не шуметь. Даты тоже, видать, почуяли неладное, следы их изменились. Узкая тропа, попетляв меж скал, привела в полого опускающееся ущелье. Неприступные стены вздымались с двух сторон, стиснув путников в узком рукаве. Вскоре тропу перегородила зернистая красноватая глыба, испещренная надписями на многих языках. Ход огибал ее и справа, и слева. Семеро путников замерли, всматриваясь в надписи. Были здесь и уже знакомые руны, и незнакомые руны, и южная вязь, и угловатые значки горцев-кочевников Шакташа, и понятные буквы ветхой глаголицы, складывающиеся в непонятные слова. Вишена не смог прочесть ни одного текста, остальные, видимо, тоже; потому все с надеждой воззрились на Таруса. А тот шарил взглядом по надписям, все чаще возвращаясь к центральному рисунку, изображавшему ларец со знакомым до странности знаком на крышке. Тот же знак венчал всю глыбу. - Что это, Тарус-чародей? Тот шевелил губами, читая. Наконец обернулся к спутникам. Помолчал. - Что тут написано? - нетерпеливо заморгал Похил. Тарус прикрыл глаза и ответил: - Я прочитаю, а вы уж сами решайте, что это может значить. И зазвучал его голос, подернувшийся враз веками, ставший таким же древним, как истертые ветрами надписи, как сами скалы: "Я, Ко, хозяин подземной страны, приду за своим, когда сойдутся три зеленые звезды и три серебряные молнии. Тогда отворятся врата и те, кто смел - последуют за мною." С полминуты слышалось только завывание ветра. - Все? - спросил Боромир негромко. Тарус кивнул: - Эта же надпись повторяется на разных языках. Трех я не знаю, но, мыслю, это она же. - А что она означает, чародей? Тарус пожал плечами: - Пока только одно: у Книг есть хозяин. И не очень-то желает он со своим добром расставаться. Вишена еще раз поглядел на скалу. Знак... Где-то он уже встречался с ним. Но где? Может, в пещере рубинового клада? Звезды еще... И не какие-нибудь: зеленые! При чем здесь звезды? Подземная страна - и вдруг звезды... - Идем дале! - сказал Тарус, выбирая в какой из проходов сунуться. Выбрал левый. За "говорящей" глыбой ход расширился и вывел в широкую котловину, окаймленную отовсюду скалистыми грядами. Вдали виднелись люди, шестеро. - Даты! - выдохнул Озарич и схватился за меч. Впрочем, северяне были далеко. Если бы легкокрылая пустельга, реющая в жарком приречном небе, могла рассказать, что видит с высоты, поведала бы она вот что. Шестеро датов - Йэльм, Бролин, Коек, Магнус, Харальд и Верворт - кольцом окружили ларец и стояли в центре каменного мешка, ожидая семерку Боромира, как раз показавшуюся из хода. С юга берегом реки подходили к скалам пятеро датов - Ларс, Хокан, Матс, Гунн и Эспен; по пятам их преследовали венеды во главе с Боградом; те и другие недавно свернули к Реке, кое-как переправились и, влекомые неведомой силой, поспешили именно сюда, к ларцу. Чуть севернее, на противоположном берегу Реки, к переправе готовились даты из первой отколовшейся группы - Свен, Стрид, Херцог, Огрис и Юргорд; вот-вот сюда же должны были поспеть люди Роксалана и Омут. Песиголовцы, числом тридцать четыре, уже миновали указатель с рунами и стрелкой, резво нагоняя Боромирову семерку. Четверо крыланов замерли на верхушках скал, обозревая все с высоты. Волки остались внизу, по ту сторону гряды. И, наконец, несколько сотен печенегов, во главе с Алликас-ханом и Саятом, пробравшиеся сюда еще вчера, хоронились в жидких кустиках у стен по всей окружности котловины. А над всеми, рассекая тугие воздушные струи, кружила и кружила хищная птица пустельга, крылатый степной охотник. Саят, колдовством заманивший сюда датов, не слишком-то обрадовался урусам, хотя не особо и огорчился. В свою силу он верил. Алликас-хан криво усмехался. Вот он, Волшебный Сундук! Почти что у него, Алликаса, в руках! Не подкачал Саят-Могучий, привел северян прямо в печенежские степи, и ходить никуда не пришлось. Семерка урусов вплотную сошлась с северянами. Ну-ну, поглядим кто-кого! Боромир обнажил меч. Главного воина среди датов он узрел сразу. Широкоплеч, бородат, лицо обветренное, руки все в шрамах-рубцах. Йэльмом кличут. Йэльм-Зеленый Драккар... "Что за напасть! - удивился Боромир. - Откуда я это знаю?" - Хей-я! - хрипло крикнул ярл. - Держись, южанин! Слова были чужие, Боромиру незнакомые. Однако Непоседа понял смысл сказанного. Два клинка сверкнули серебряными молниями и встретились со звоном. "Клинки! - осенило Таруса. - Серебряные молнии!" Крупные ясные изумруды лучились чистим зеленым светом, один на мече Боромира, другой - на мече дата. "Зеленые звезды! Третья - у Вишены!" Второй раз клинки Йэльма и Боромира так и не встретились; окутавшись мерцающим голубым сиянием они застыли в пяди друг от друга. То же сияние, словно волшебный полупрозрачный купол накрыло обоих воинов; мечи не могли его прошибить, не могли нанести вред ни дату, ни лойдянину.