ны на подобное поведение. Нет, он был твердо уверен в своей
правоте, и сам угрожал вызвать полицию.
Следовательно, Кларенс Картер на самом деле не может принимать
алкоголь. В свою очередь, это означает, что история с разбитой галереей и
сломанной рукой садовника тоже были правдой. С самого начала мы начали
распутывать эту историю не с того конца, Френки. Уесли Рендалл ничего не
выдумывал. Его план состоял не в том, чтобы подготовить почву для хитроумной
ловушки с мертвой девушкой, фотографиями и обвинением в убийстве.
-- По-твоему, Кларенс Картер на самом деле убил Мериен Шелл? --
спросила Франсуаз.
Она уже расправилась с яйцами по-каталонски, хотя, казалось, ела
медленнее меня.
Я снова взмахнул вилкой и пожал плечами.
-- В любом случае, Рендалл не мог начинать свое мошенничество с
намерением подставить Кларенса. Никто не знал о том, что молодой человек не
переносит алкоголь. Вспомни, даже ему самому это не было известно. Братья
Картеры капали бедняге на мозги с обеих сторон. Отец, праведник в домашних
тапках, вечно с бутылкой пива в руке, и дядя, который не пьет. Кларенс --
человек впечатлительный и слабохарактерный. Джейсон наверняка производит на
него сильное впечатление, особенно при сравнении с Робертом. А этот контраст
постоянно был у юноши перед глазами. В такой ситуации он просто не мог, как
следует напиться, -- пока у него не появились друзья, которые подсказали,
как это делается.
Откуда же было Рендаллу заранее знать о слабости Кларенса?
Следовательно, Уесли сблизился с обоими Картерами, -- я имею в виду и Лизу
-- по какой-то другой причине. Только потом он понял, что судьба
предоставила ему замечательную возможность для еще одного мошенничества.
Но что могло заставить Рендалла начать обрабатывать семью Картеров?
Конечно, они богаты, но в Калифорнии много богатых семей. Более того.
Гораздо эффективнее было бы попытаться прижать кого-нибудь победнее, с
меньшими связями и влиянием. Для того, чтобы замахнуться на Картеров,
необходимо иметь на руках крупные козыри.
Такова вторая сторона этого дела. Третья же заключается в том, о чем
сказал Уесли. Военные никогда не перевозят грузы таким образом, как это
пришлось делать Сэму Роуперу и его людям. Нашей армии просто нечего
перевозить таким путем. Поразмыслив над этим, я пришел к выводу, что это мог
быть только частный заказ, заказ человека, достаточно влиятельного, чтобы
пустить в действие маховик военной машины. Человека, обладающего такой
властью, богатством и положением в обществе, какими, например, располагает
Джейсон Картер.
Оставалось только сложить вместе все части этой истории. Я тоже много
слышал о пропаже императорских реликвий, хотя в тот момент это и не
представляло для меня интереса. Несколько лет назад пресса подняла большой
шум по этому поводу, и даже я обратил внимание на заголовки. Вспомнив об
этом, я получил ответ на оставшийся вопрос, -- что было в ящике.
Набирая номер Дона Мартина, я уже был полностью уверен в своей правоте.
Однако сколько бы ты ни упрекала меня в самоуверенности, я все же не мог
действовать дальше, основываясь исключительно на своих гипотезах. Ты бы
первая назвала их шаткими, беспочвенными и, пожалуй, -- здесь я запнулся,
подбирая нужное слово, -- надуманными.
Так мне понадобился свидетель, человек, который знает всю историю, и,
более того, готов нам ее рассказать. Ни Джейсон Картер, ни сам доктор Бано,
естественно, не отвечали этим условиям. Сэм Роупер был мертв, да и он не
знал и половины всей правды. Оставался только Уесли Рендалл.
Необходимо было только заставить его говорить, найти рычаг, который
принудил бы нашего нового друга разоткровенничаться. А что могло
подействовать на такого человека эффективнее, нежели обещание больших денег?
У него не было причин не доверять мне, ведь до сих пор я соблюдал условия
наших с ним соглашений. Кроме того, я был единственным, кому в сложившейся
ситуации он мог продать свою историю. Поэтому он выложил все.
Я отложил в сторону вилку и посмотрел на часы. Оставалось еще около
часа. Афиша кинотеатра напротив светилась уже другим цветом. Теперь там
демонстрировали другой фильм, только для ночного показа.
-- И что ты собираешься делать теперь? -- Франсуаз осторожно пригубила
бокал. -- Разве мы не должны сейчас разыскивать этого снайпера, кем бы он ни
был -- Юджином Данби, доктором Бано или кем то еще?
Я пожал плечами.
-- Боюсь, что нам придется заняться этим, Френки, -- согласился я без
особого воодушевления. -- Мы слишком глубоко увязли в этом деле. Нам
известно практически все, и уж гораздо больше, чем полиции. Например, мы
точно знаем о том, что существует некоторая связь между гибелью Сэма Роупера
и покушениями на Картеров. Мы утаивали сведения от властей, подтасовывали
улики, запугивали свидетелей. И если мы поскорей не прикрутим эту историю, у
нас могут быть большие неприятности.
Франсуаз явно не была согласна с моей мотивировкой, но у нее не нашлось
желания спорить.
-- Поедем к Джейсону Картеру?
Я кивнул.
-- Ему надо что-то решать. После смерти Роберта у него не осталось
особого выбора. Я звонил в полицию, они закончат формальности где-то через
час. Тогда мы сможем поговорить с Джейсоном. Не хочешь заказать еще?
В тот вечер я звонил не только в полицию. Еще я связался с Доном
Мартином и приказал ему снять слежку с Лизы Картер, а всех свободных людей
бросить на поиски доктора Бано. Люди Мартина умеют делать такую работу, но
Л.А. -- большой город. А о роли Лизы в этой истории, я уже знал все.
Я был уверен, что поступаю правильно.
Как выяснилось потом, я ошибался.
17
Вторая бутылка пива опустела, а третьей у Данби не было.
Несмотря на ночь, между голых облупившихся стен номера переливалась
жара. Данби сидел на кровати в нижней майке и джинсах. Ему хотелось пива, но
выйти на улицу он не решался.
Даже ночью.
Юджин Данби не знал, что делать. Полиция преследовала его, рана в боку
продолжала болеть. Он неудачно упал. Эти подонки стреляли в него. Проклятье.
Данби тупо посмотрел на опустевшую бутылку и легко швырнул ее в угол.
Она тихо звякнула, но не разбилась. Данби улыбнулся.
Он даже не знал, о чем думать. Ему просто хотелось прикоснуться губами
к холодному горлышку и почувствовать, как ледяная освежающая влага медленно
втекает внутрь.
Хозяин мотеля может сдать его полиции. Проклятье. Интересно, за него
объявлено вознаграждение.
Мотель был маленьким, грязным, из туалета воняло. Администратор,
казалось, не брился уже несколько дней и не собирался этого делать. От него
тоже воняло.
Этот мотель Данби посоветовала миссис Шелл. Она была единственной, к
кому он мог обратиться, когда полиция насела на него. Но ведь она была
матерью Мери.
Сначала она испугалась. Особенно, когда увидела кровь. Но он смог ей
объяснить, что случилось, она ему поверила. Хорошая женщина, эта миссис
Шелл. Дала денег и посоветовала, где можно спокойно провести ночь, а если
понадобится -- переждать несколько дней. У Мери и не могло быть иной матери.
Но он ведь не мог злоупотреблять ее помощью. По пути в мотель он купил
две бутылки пива, и теперь жалел, что так мало. Может, все же осталось
немного на донышке?
Скрипнул гравий. Его-то и гравием нельзя было назвать, так, мусор,
вперемешку с пылью и ветками. Настоящий гравий был перед домом, где жила
Мери. Странно, но теперь при мысли о ней он не испытывал ярости. Возможно,
виной тому был страх.
Кто там ходит за окном? Может, полиция?
Данби осторожно встал и подошел к окну, стараясь, чтобы его не было
видно снаружи. Пол под ним скрипнул.
Женщина. Довольно высокая, лица не разобрать. Медленно идет по дорожке,
смотрит на номера домиков. Это не к нему.
Юджин Данби, не таясь, вернулся к кровати. Он пытался начать думать, но
не мог. Все вокруг него переменилось настолько быстро, настолько неожиданно
и пугающе, что он не был в состоянии заставить себя думать над этим.
В дверь постучали. Когда Данби занимал номер, он видел звонок. Наверно,
неисправен. Открыть?
Данби встал и сделал несколько шагов к двери. А если это полицейские?
Они могли окружить домик. Наверняка его выдал администратор. Открыть?
-- Мистер Данби, -- голос женский, незнакомый. -- Это друг. Мне надо
поговорить с вами.
Боксер сделал несколько шагов вперед и повернул ручку. Женщина быстро
вошла внутрь, от нее пахло чем-то очень приятным. И уж гораздо лучше, чем от
вонючего администратора. Может, ее прислала миссис Шелл?
Проходя мимо Данби, незнакомка слегка толкнула его, и он почувствовал,
что тело у нее сильное, молодое и гибкое.
Данби не был с женщиной уже вторую неделю. В последний раз он занимался
любовью с Мери. Он закрыл дверь и повернулся.
Теперь он мог рассмотреть ее. Она была молода и очень красива.
Роскошные волосы водопадом спадали на оголенные плечи, большие глаза с
пышными ресницами испытующе смотрели на него. Алые губы слегка приоткрыты.
Данби удивило ее платье. Оно явно не подходило к окружающей его
обстановке -- дорогое вечернее платье, вроде тех, которые носили полупьяные
визжащие красавицы, которые приходили посмотреть на его матчи в Лас-Вегасе
или где еще. Только те девушки всегда приходили с богатыми парнями -- такими
же полупьяными, как и их спутницы. А она была одна.
Незнакомка слегка повела бедрами, выставив вперед ногу, желая стать
удобнее. Только теперь Данби заметил, что платье разрезано снизу почти до
талии. Его взору предстала стройная загорелая нога, слегка согнутая в
колене.
Плечи девушки были оголены. Полная крепкая грудь перехвачена верхом
платья и видна почти наполовину. У Данби перехватило дыхание, он растерялся.
Ему стало жарко, настолько жарко, что кровь гулко застучала в висках.
Он молчал.
Все оказалось гораздо проще, чем она думала. Лиза Картер смотрела на
ошарашенного громилу, и спокойная уверенность в собственных силах вновь
наполняла ее душу. Уес оказался сволочью, пускай, здесь она была виновата
сама. Нельзя было настолько доверять ему. Но с этим остолопом у нее не
выйдет осечки.
Стоило ей только войти в номер, как этот мужчина уже полностью
принадлежал ей. Проходя мимо, Лиза слегка качнулась, чтобы ее тело
дотронулось до него. Краешком глаза она увидела, что Данби вздрогнул. Теперь
он тяжело дышал, не зная, куда пялиться -- на вырез платья или на ее ногу.
И это -- умелый и изворотливый преступник, за которым безуспешно
гоняется вся полиция города и детективы отца. Он хладнокровно покушался на
жизнь ее брата, а затем застрелил дядюшку Боба прямо под носом у инспектора
Маллена. А теперь он буквально рухнул ей под ноги и ждет, пока она начнет
его пинать.
В самом деле, все мужики -- кретины.
На мгновение Лиза улыбнулась, вспомнив побелевшее от злобы лицо
инспектора Маллена. Полицейский был так взбешен, когда Клара выпустили на
поруки, что так и не понял, насколько близко подобрался к Юджину Данби.
Когда ей удалось отделаться от отца и кузена, Лиза разыскала эту старую дуру
миссис Шелл.
Конечно же, боксер был у нее, просил денег. Старуха испугалась
настолько, что дала ему десять долларов. Это притом, что у нее кошелек набит
зелеными, -- Лиза видела это, когда миссис Шелл осторожно вкладывала в него
полученные от нее, Лизы, деньги.
Можно было бы вообще ей не платить. Хватило бы нескольких
завуалированных угроз, намеков на полицию и крупные неприятности. Но Лиза не
хотела, чтобы перепуганная старуха наделала глупостей. В конце концов, что
такое три десятки?
Зато теперь Лиза смогла найти Юджина Данби и могла быть полностью
уверена, что миссис Шелл станет держать рот на замке. Ведь в противном
случае ей пришлось бы распроститься с деньгами, а на такое старуха никогда
не пойдет.
Мерзкое же она создание.
Хорошо было и то, что в деле замешана Патрисия Огден. Лиза не
сомневалась, именно адвокатесса через миссис Шелл посоветовала Данби этот
занюханный мотель. Старуха никогда не бывала в Л.А., откуда же ей знать
укромные места.
Душка Патрисия воображала, что умнее всех. Она поняла, с Данби на
свободе Джейсон Картер скорее раскошелится на миллионы. А когда боксер
попадет за решетку, вытрясти денежки из банкира окажется гораздо сложнее. Но
тут адвокатесса просчиталась. Теперь, когда понадобится, ей придется
выполнить все, что прикажет ей Лиза. И это тоже было хорошо.
А пока следовало закончить с этим мускулистым кретином, что стоял,
полуоткрыв рот, и глупо пялился на нее. Лиза была уверена, это окажется
несложно.
18
-- Ты стал знаменитостью в городе, Юджин, -- голос Лизы звучал чуть
хрипловато. -- Не предложишь мне сесть?
-- Конечно.
Данби чуть отступил назад, его рука непроизвольно поднялась вверх, и он
сам не понял, хотели его пальцы указать на расшатанный стул, убого
прикорнувший в глубине комнаты, или властным движением сомкнуться на
полуобнаженной груди девушки.
Лиза развернулась и медленно отошла к стулу. Ее бедра плавно изгибались
на каждом шагу, платье волновалось, обнажая плоть.
Они оба были смешны в этот момент -- и Данби, ошарашено раскрывший рот
при виде полуобнаженной женщины, как будто ему было пятнадцать, и Лиза,
пытающаяся играть роль роковой женщины.
Но оба были слишком заняты друг другом, чтобы замечать нелепость своего
поведения.
-- Ты умен и дерзок, -- произнесла Лиза, устраиваясь на стуле. Она
эффектным жестом перекинула ногу за ногу, стул покачнулся, и она едва не
упала.
Данби не заметил неловкости девушки. Он не знал, что делать, не знал, о
чем думать, не знал, куда девать руки. Он хотел ее.
-- Твои поступки произвели сенсацию в городе, Юджин, -- Лиза слегка
наклонилась вперед, и Данби увидел ее полные груди. -- Журналисты заплатили
бы большие деньги только за одно интервью.
-- Вы из газеты? -- голос Данби тоже звучал хрипло.
Это был глупый вопрос -- глупый настолько, что даже сам Данби, несмотря
на свое состояние, понимал это. Шикарная женщина, от которой пахнет дорогими
духами, в вечернем платье -- она не может быть репортером. Но ничего лучшего
он сказать не смог.
-- Я? Нет, Юджин, -- Лиза засмеялась. Ее смех взволновал Данби, было в
нем что-то волнующее и заставляющее кровь сильно биться в висках, как в
конце последнего раунда. -- У меня есть для тебя работа.
-- Работа?
Юджин Данби не осознавал того, что произошло. Не была в состоянии
понять этого и Лиза. Но ее появление стало тем толчком, которого
подсознательно ждал разыскиваемый полицией боксер.
Она сказала ему, что делать дальше.
-- Работа, -- Лиза кивнула. -- Я знаю, что ты хорошо управляешься с
винтовкой. Теперь весь город знает это. Есть два человека.
-- Я должен их убить?
Юджин Данби никого не убивал в своей жизни. Только больших черных
тараканов, которых он ловил по ночам на маленькой кухоньке в своей квартире.
Они сердито поводили усами и еще некоторое время продолжали шевелить лапкам
уже после того, как их тело было раздавлено ботинком.
-- Ты ведь умеешь это делать, не так ли?
Данби сам не заметил, как подошел к ней. Девушка плавно распрямилась,
теперь кончики ее грудей почти касались его тела. Лиза почувствовала острый
запах мужского пота, и это ей понравилось.
Она раскрыла небольшую изящную сумочку из черной кожи и достала из нее
фотографию.
-- Вот первый из них, -- произнесла она, -- его зовут Кларенс Картер.
Этот неудачник не должен получить семейных акций. Да и деньги,
доставшиеся ему от дяди Боба, тоже вернутся семье.
-- Подонок, -- прохрипел Данби, и было неясно, что больше заставляет
его голос хрипеть -- ненависть или сексуальное возбуждение.
-- Это первый, -- повторила Лиза. -- Когда с ним будет покончено, мы
поговорим о втором.
Вторым будет Уесли Рендалл. Ее рыцарь в сверкающих доспехах. Он горько
пожалеет о том, как с ней поступил. А сперва она придет к нему и расскажет,
как мало ему осталось жить.
Ей хотелось посмотреть в его глаза, когда он осознает серьезность ее
слов.
Но это будет потом.
Срок получения Кларенсом акций приближался.
Данби неловкими короткими пальцами взял фотографию и тут же измял ее.
Он случайно дотронулся до тела девушки. Или намеренно? Лизе тоже становилось
жарко.
-- Я заплачу тебе пятьдесят тысяч долларов, -- произнесла Лиза. Они все
еще стояли друг против друга, и их тела почти соприкасались. -- И столько же
за второго. А еще...
Ее рука поднялась вверх, а пальцы скользнули по мускулистому плечу
Данби.
-- А еще ты сможешь рассчитывать на кое-что...
Он был полностью в ее власти. Она подчинила себе его волю, и теперь он
сделает все, что она захочет. Теперь можно уйти. Но...
В голове Данби кипела кровь, вымывая последние осколки мыслей. Его
пальцы разжались, и смятая фотография комком мусора упала на пол. Данби
обхватил Лизу и прижал к себе.
Он окружил ее всю, его сильные руки обхватывали талию, грубо ласкали
спину, ягодицы. Его крепкое тело прижималось к ней, она чувствовала запах
его пота, а губы больно ласкали шею.
Почему бы и нет?
Сумочка медленно соскользнула с оголенного плеча Лиза, и ни один из них
не слышал шума падения. Руки девушки обхватили его шею, он обнял ее гибкое
тело и приподнял. Крепкие сильные ноги теннисистки сомкнулись на мужчине, и
он понес ее к кровати.
Он покрывал неловкими поцелуями ее полуобнаженную грудь, она тихо
стонала.
Ей нравилось отдаться этому грубому, неумелому животному, почти каждое
движение которого причиняло ей боль. В этом сексе казалось ей что-то
грязное, извращенное, и кровать, на которую Данби опустил девушку, тоже была
грязной.
Лизе это нравилось, и она сама не понимала, почему.
Данби обхватил пропитанную потом майку и резким движение сорвал ее с
себя. Он инстинктивно чувствовал, что не справится с дорогим вечерним
платьем, что порвет его, а поступить так он не мог. Мери хорошо
выдрессировала его.
В те минуты он и не вспоминал о ней.
Руки Лизы лихорадочно нащупывали застежки платья. Ей хотелось скорее
избавиться от него и почувствовать, как грубая плоть боксера давит и сминает
ее тело. Она спешила.
Когда обе застежки были наконец освобождены, Данби уже стоял перед ней.
Его джинсы лежали на полу под ним, и он неловко отделывался от трусов.
Лиза посмотрела на него, и ее губы начали медленно расплываться в
довольной улыбке. Она встала на колени и медленно сняла платье через голову.
Властно срываемая ткань больно защемила груди, и это еще больше возбудило
ее.
Потом она подалась вперед, ее руки сомкнулись на бедрах мужчины,
влажные губы властно обхватили член. Данби тяжело дышал, его пальцы сжимали
голову девушки, зарываясь в сверкающие волосы.
Фактически это он отдавался ей, а не она ему.
Напряженный язык Лизы ласкал и мучил мужскую плоть. Ее пальцы
изогнулись, и острые ногти впились в ягодицы Данби. Тот слегка охнул.
Девушка все глубже погружала ногти в кожу любовника, ее язык и губы
продолжали работать. На пол упало несколько капелек крови.
Лиза не успела снять ни трусики, ни туфли. Это возбуждало ее еще
больше. Она чувствовала, что за эту ночь еще успеет сомкнуть бедра на талии
этого мужчины.
Данби не мог больше продолжать. Краем сознания Лиза отметила, что этот
мужчина не может так чутко управлять своим телом, как мог Уесли. Но это и
хорошо. Ведь теперь она управляет его телом.
Неожиданно Данби почувствовал слабость в коленях. Ногти Лизы в победном
движении глубоко впились в его ягодицы. Кровь тонкой струйкой полилась на
пол, но теперь он не чувствовал боли.
Блаженство длилось несколько мгновений -- или ему только так
показалось? Пошатываясь, он отступил от нее, и чуть не упал, запутавшись
ногами в валявшихся на полу джинсах.
Тело Лизы распрямилось, большие полные груди были направлены на него.
Она блаженно улыбалась, напряженный язык лениво и жадно облизывал влажные
губы.
-- Чего ты стоишь, красавчик? -- хрипло спросила она. -- Ты даже не
снял с меня трусики.
Они оба были смешны в тот момент.
Данби, который никогда не был преступником и даже не умел стрелять,
ощущал себя героем. Лиза была уверена, что именно так и должна вести себя
роковая женщина.
Оба они видели свои роли только в кино, и теперь исправно исполняли их.
Персонажи, которых они наивно изображали, и не могли существовать нигде,
кроме безвкусного кинофильма. Никто из них не знал, какова настоящая жизнь в
той ее области, куда они так безрассудно вступили.
Они были смешны и жалки, как подростки, в первый раз в своей жизни
припарковавшие отцовскую машину перед взрослым баром.
Но какое это имело для них значение? Они верили в свои роли и были ими
довольны. Близость доставляла им наслаждение. Лиза воображала ее грязной и
извращенной, Данби -- красивой и возвышенной.
Это был обычный секс.
Администратор мотеля давно отправился спать, повесив на дверях
замусоленную табличку, на которой нельзя было почти ничего разобрать. Ни в
одном из соседних домиков не горел свет.
Ночь только начиналась.
19
Ночь только начиналась.
Сухие, покрытые короткими светлыми волосами пальцы Джейсона Картера
нервно мяли мою визитную карточку. "Майкл Амбрустер. Частные консультации".
И телефон.
Внизу от руки было добавлено название страны в Юго-Восточной Азии.
Почерк был корявым, я написал это в машине.
За окном стало совсем черно.
-- Что вам известно обо всем этом? -- голос старого банкира звучал
резко, но вместе с тем как-то невыразимо глухо. Он устал.
-- Почти все, мистер Картер, -- я сидел напротив него, он стоял. Мне
опять пришлось сесть без приглашения. Когда мы вошли в зал вслед за
дворецким, банкир вот так же стоял у окна, а его пальцы мяли мою визитную
карточку.
Он не подумал о том, чтобы предложить нам сесть, а это был не тот
случай, когда стоило демонстрировать хорошие манеры.
Я тоже устал.
-- Сколько времени дал вам этот человек? -- голос Франсуаз был
уверенным и деловым. Она не сомневалась в том, что доктор Бано уже успел
позвонить своей жертве и поставил новые условия.
-- До полуночи, -- Джейсон Картер сделал несколько шагов, подошел к
камину и оперся на него, стоя спиной к нам. Скомканная карточка выпала из
его рук и упала на пол в нескольких дюймах от языков пламени. Огонь тускло
отражался на глянцевой поверхности начищенного паркета.
-- Он дал мне пять часов, -- повторил банкир, ни к кому не обращаясь.
Его тело было неестественно выпрямлено, спина напряжена, глаза смотрели
куда-то вперед. Перед ним в застекленных позолоченных рамках стояли четыре
фотографии, и мне не было видно, к какой из них в тот момент был устремлен
взгляд банкира.
-- Он потребовал немедленного ответа, -- руки Картера, упирающиеся в
каминную доску, неожиданно напряглись. Через мгновение они расслабились
снова. -- Хотел, чтобы я сразу назначил время. Тело моего брата в тот момент
положили на носилки ...
-- Это портрет вашего отца? -- спросил я.
Банкир обернулся. Если он и слышал мои слова, они миновали его
сознание.
-- Носилки еще не успели поднять, когда зазвонил телефон, -- в голосе
старого банкира я почувствовал детскую обиду. Человеку, убившему его брата,
он не мог простить именно этого -- вульгарного звонка в столь трагический
момент.
-- Я стоял там, прямо над телом, а телефон зазвонил, -- если бы этот
человек умел плакать, на его глазах стояли бы слезы. Но он не умел.
Я молчал. Мне не хотелось смотреть на лицо старого Картера. Для этого я
слишком устал. Встречаться глазами с высоким уверенным в себе мужчиной на
старомодном портрете я тоже не мог. Наверное, потому, что сам не ощущал
уверенности. Одна рука человека на картине упиралась в колено, другая
покоилась на какой-то книге. Брови слегка нахмурены.
В окне почти ничего не было видно.
-- Я сказал, что не могу сейчас говорить об этом, -- продолжал банкир.
-- Он только что убил моего брата, а после этого звонил и требовал...
Джейсон Картер выглядел жалко.
-- Я попросил у него день, день на размышление. Я умолял. Вокруг меня
стояли люди, они не слушали мой разговор, но ведь они могли услышать. Мне
пришлось спорить. Я торговался с ним над телом своего брата.
В черном окне виднелось несколько ярких точек. Вдалеке простирался
Лос-Анджелес, и я лениво пытался угадать, какие из множества его небоскребов
вижу сейчас перед собой.
-- Он дал мне час. Только час! А ведь мне приходилось подбирать слова,
чтобы никто вокруг не понял, о чем я говорю. Я попросил хотя бы двенадцать.
Мне надо было заняться похоронами. Еще полицейское дознание... Этот
инспектор стоял позади меня, он молчал, но я-то видел, что ему не терпится.
У него хватило такта не поторапливать меня, но...
Мне показалось, что я узнал здание телекомпании Западного побережья, но
я все еще сомневался. Слушать рассказ Картера было неприятно. Смятая
визитная карточка лежала рядом с лакированным ботинком банкира.
-- Тогда он сказал, что согласен на полтора. И мне снова пришлось
торговаться. Я видел, как на меня смотрел инспектор. Он решил, что я что-то
покупаю или продаю на бирже. Не знаю, что он обо мне подумал... В конце
концов, этот человек согласился на пять часов. Тогда было около семи, и он
сказал, что позвонит после двенадцати. Боже...
-- Срок истечет через пятнадцать минут, -- голос Франсуаз оставался
деловым и уверенным в себе. Уж она-то понимает по часам и умеет считать.
-- Полагаете, вы сможете обеспечить безопасность вашей семьи? --
спросил я.
Человек над камином пристально смотрел на меня. Создавалось ощущение,
что он очень хотел вмешаться в разговор, но художник изобразил его губы
плотно сжатыми. Сын унаследовал эту привычку.
-- Я не знаю, что делать, -- устало произнес банкир. -- Я не могу
сделать ничего. Лизы нет дома, -- он махнул рукой, и на его лице отразилось
страдание. -- А я даже не знаю, где она. Через четырнадцать минут позвонит
этот человек. Не знаю... Если бы у меня оставались силы на сострадание, то в
тот момент я мог бы пожалеть его. А еще о том, что приказал снять наблюдение
с Лизы Картер.
-- Вы думаете, что сокровища в банковском подвале стоят жизни вашей
дочери? -- мой вопрос получился грубым.
Джейсон Картер, наконец, повернулся к нам. Взгляд его прозрачных
холодных глаз был направлен на меня, и во второй раз я прочитал в нем
детскую обиду.
-- Неужели вы не понимаете, -- ответил он и махнул рукой.
У него не было сил объяснять.
В небоскребе, на который я смотрел, погасло несколько окон. Я уже не
был уверен, что это Западная телевизионная компания. Подумав еще немного, я
пришел к выводу, что мне на это наплевать.
-- Чего мы не понимаем, мистер Картер? -- Франсуаз слегка подалась
вперед. Она очень хороша в такой позе, но в тот момент мне было наплевать и
на это. Банкир не повернулся к ней.
-- Я хорошо знаю вашего отца, -- произнес он, обращаясь только ко мне.
-- И он знает меня. Поэтому я думал, что вы поймете. Мисс Дюпон -- нет, но
вы...
Возможно, в тот момент я должен был встать и ободряюще похлопать его по
плечу. В конце концов, несколько часов назад убили его брата. Но мне не
хотелось ободрять Джейсона Картера.
-- Я понимаю, -- ответил я. -- Я все понимаю.
Серые глаза Франсуаз обернулись ко мне, я продолжал:
-- Я слишком хорошо знаю таких людей, как вы, мистер Картер, -- в моем
голосе не было сочувствия, и я знал, что на следующий день пожалею о своей
черствости. -- Недавно я разговаривал с одним человеком. Он никогда не был
по-настоящему богат.
Банкир смотрел на меня без всякого интереса. Я бросил взгляд на часы,
оставалось еще минут десять. Я не спешил.
-- Он рассуждал о том, чем станет заниматься человек, у которого много
денег. Очень много. Много настолько, что можно купить абсолютно все.
Повторю, сам он никогда не был даже состоятельным. Но ему нравится думать о
том, что когда-нибудь он станет миллионером.
И он сказал мне -- если у тебя куча долларов, то тебе остается только
одно. Произведения искусства, редкие драгоценные камни, древние реликвии.
Все то, что есть только у тебя, и нет ни у кого другого. Знаете, этот
человек действительно верит в то, что говорил.
Я улыбнулся.
-- Вы богаты, мистер Картер. А я хорошо знаю, что на самом деле
чувствует человек, когда у него очень много денег. Ему не нужны ни картины,
ни драгоценности, ни реликвии исчезнувших цивилизаций. Ему нужны только
деньги -- еще денег, много денег, в два раза больше, в три, в четыре. Нет
предела, до которого можно бы было дойти и на этом остановиться. Особенно
для человека вроде вас. Поэтому я знаю, что вам не нужны эти вещи сами по
себе.
Странное дело! На протяжении всего разговора я вел себя с ним жестко,
порой даже жестоко. Франсуаз наверняка заявит потом, что мое поведение было
хамским. Но в тот момент в прозрачных глазах старого банкира я прочел
признательность. И я знал, что не заслужил бы эту благодарность никакими
словами соболезнования.
-- Только в дешевых шпионских историях миллионеры развязывают мировые
войны во имя нескольких древних безделушек, -- сказал я. -- В жизни все
обстоит гораздо проще. Что это было, мистер Картер? Долг чести? Ответная
любезность? Что именно?
Острая нижняя челюсть банкира медленно отворилась, его голос звучал еще
глуше, чем несколько минут до этого.
-- Эти вещи были переданы мне на сохранение, -- ответил он. -- На
сохранение.
Я кивнул. Именно такого ответа я и ждал.
-- Возможно, я обидел вас, мисс Дюпон, когда сказал, что вам этого не
понять. Простите меня. Но среди людей моего положения, вашего, мистер
Амбрустер, таких, как ваш отец -- здесь действуют иные правила, есть свой
кодекс чести, который нельзя нарушить. Этот человек на самом деле думал, что
я финансировал войну в Юго-Восточной Азии ради этих драгоценностей?
Я снова кивнул.
-- Он никогда не станет миллионером, -- устало произнес Картер. -- Он
не сможет. Он мыслит совсем иначе.
20
-- Вы говорили о том, что драгоценности были вам переданы, --
произнесла Франсуаз. Ее голос уже не был таким уверенным, как прежде, но
только я был в состоянии это заметить. Она обиделась.
-- Это правда, -- сказал Джейсон Картер. По его тону я понял, его
больше не беспокоит, поверят ему или сочтут лицемером. Старый банкир слишком
устал, чтобы думать об этом. -- Я никогда не встречался с покойным
императором, но мой отец его знал.
-- Вот как, -- в голосе Франсуаз сарказма было больше, чем содовой воды
в стакане с содовой.
-- Они не были друзьями, -- Картер резко поджал нижнюю губу, как будто
ему приходилось сознаться в чем-то очень для него неприятном. -- Хотя моему
отцу нравилось в это верить.
Взгляд банкира на мгновение поднялся к висевшей над камином картине. В
тот же момент Картер опустил глаза.
-- Когда-то император был очень богат, -- произнес он, как бы извиняясь
перед нами за свою слабость. -- Он разорился много позже. В те годы ему
принадлежало одно из крупнейших состояний на юго-востоке Азии.
Часть своих денег он хранил в банке моего отца. Несколько раз в год в
Лос-Анджелес приезжали представители его правительства. Они вели здесь дела,
-- размещали капитал, покупали и продавали акции, занимались разного рода
инвестициями.
Отец всегда принимал их лично. Он подробно рассказывал им о ситуации,
которая сложилась в этот момент на рынке, объяснял, что пользуется спросом,
а что нет, какие компании идут в гору. Он гордился тем, что выполняет
поручения человека, носящего титул императора. Я уверен, он делал за этих
людей почти всю их работу.
Император поблагодарил его только один раз, когда приехал в город
лично. Роберт Фендинанд Картер, человек, которого я боготворил, который
основал один из крупнейших банков за всю историю Америки, -- для этой
сморщенной азиатской обезьяны был всего лишь мелким служащим... Извините.
Я не знал, к кому относились его извинения. В комнате вместе с нами не
было ни одного человека, который мог бы принять слова Картера на свой счет.
Возможно, он полагал, что недостойно называть обезьянами представителей
других национальностей, даже если они обличены императорской властью. Или же
он просил прощения за свою несдержанность.
-- Тогда я был еще молод, в сущности, в те годы я все еще оставался
мальчишкой. Но я уже ходил работать в банк -- отец подарил мне на день
рождения деловой костюм, костюм был мне великоват, но я им гордился.
Мысли Джейсона Картера путались, он не замечал этого.
-- У меня был свой кабинет, свой стол, своя секретарша. Я хотел быть
похожим на отца. Я им восхищался.
Однажды он позвал меня к себе и показал одну фотографию.
"Джейсон, -- сказал он. -- Ты видишь, здесь изображен твой отец и
великий император".
Я до сих пор храню эту фотографию в своем столе. Стоит мне вспомнить о
ее существовании, как я тут же даю себе клятву сжечь ее. Но у меня ни разу
так и не хватило смелости, чтобы сделать это.
Фотография была плохая, картинка размазана. Лиц почти не видно. Но я
сразу узнал высокую широкоплечую уверенную в себе фигуру отца, который
пожимал руку кому-то маленькому, щуплому и на редкость неприятному.
"Смотри, Джейсон, -- сказал отец, -- это великий император, и он назвал
меня своим другом".
В тот день я возненавидел этого человека.
Мой отец, тот, кем я всегда восхищался, тот, кто был самым лучшим в
мире, самым умным, самым решительным -- он приходил в восторг оттого, что
какой-то вонючий косоглазый назвал его своим другом. Его лицо светилось, он
гордился так, как никогда в своей жизни не гордился ни чем. Он не гордился
так даже мной. И все потому, что этот человек был императором.
Джейсон Картер прервал свой рассказ, но на этот раз он не стал
извиняться за свое политически некорректное высказывание. Ему просто была
нужна передышка. Несколько секунд он пристально смотрел в огонь, потом резко
произнес:
-- В тот день я дал себе клятву, что когда-нибудь этот старикашка будет
валяться у меня в ногах.
Старый банкир вновь резко поджал нижнюю губу, но через мгновение она
безвольно расслабилась. Мне показалось, что банкир постарел лет на десять.
-- Прошло время, -- продолжал он, -- и я забыл думать и о фотографии, и
о моей глупой юношеской ненависти к этому человеку. Счет императора в нашем
банке как-то незаметно таял, и вскоре был полностью аннулирован. Этот эпизод
в моей жизни отошел на задний план, и, казалось, совсем стерся из памяти. Я
много работал, укрепил положение банка, в несколько раз увеличил семейное
состояние. У меня родились сын и дочь.
Я был доволен своей жизнью.
И вот однажды, несколько лет назад, ко мне пришел один человек. Я
принял его за китайца, но потом понял, что он приехал из маленькой страны в
Юго-Восточной Азии. К тому времени я успел забыть ее название.
Он был очень вежлив. Вежлив, как бывают люди только в те моменты, когда
приходят просить об очень большом одолжении. И он напомнил мне о дружбе
моего отца и старого императора. Он так и сказал -- о дружбе. В тот раз он
больше ничего не добавил. Только упомянул, что император проездом в
Лос-Анджелесе, дает прием, и я приглашен.
В тот вечер я впервые за много лет вспомнил о той фотографии и принял
решение сжечь ее.
Я пошел туда.
Мне хотелось увидеть, как выглядит человек, перед которым преклонялся
отец. Я чувствовал, что он станет меня о чем-то просить. Я собирался унизить
его отказом.
Прием был из тех, какие принято называть великосветскими. Вы понимаете,
что я имею в виду. Старый император был одет на американский манер, и широко
улыбался, пожимая руки приглашенным. Он был очень стар.
Глядя на него, я понял, что он начинает впадать в маразм.
Он не стал разговаривать со мной о том, что стало настоящей причиной
моего приглашения. Полагаю, он уже не был на это способен. Со мной
заговорили другие -- его министр, посол, еще какие-то люди.
И вновь они напомнили мне о дружбе, которая некогда связывала
императора и моего отца. Я не знал, рассмеяться ли им в лицо или наговорить
гадостей. Я слушал.
Тогда разговор подошел к главному.
Они рассказали, что в стране зреет мятеж. Мятеж, с которым не
справиться правительственной армии. Поэтому старый император спешно выехал в
Америку, желая заручиться поддержкой Капитолия.
Но им была нужна и моя помощь, -- помощь, совсем иного рода.
Они чувствовали, что война неизбежна. И они не были уверены в том, что
смогут выиграть ее. Даже с помощью американского оружия. Но их беспокоило не
это. Они думали о другом.
Священные регалии повелителя Тханьхоа, первого императора восточной
династии. Простые люди до сегодняшнего дня верят, что эти золотые украшения
когда-то принадлежали великому герою, полубогу, который занимает центральное
место в мифологии этой страны. Его скипетр. Его палочки для разделывания
рыбы. Прочая дребедень.
Не знаю, понимаете ли вы, какое значение придавали эти люди сохранению
своих священных сокровищ. Они были уверены, стоит драгоценностям попасть в
руки мятежников, как их ждет немедленная переплавка. Золотые слитки будут
проданы, а на вырученные деньги бунтовщики купят себе оружия для продолжения
войны.
В тот вечер мне сложно было судить о том, насколько оправданы их
опасения. Теперь мне кажется, что они ошибались. Люди, которых мы тогда
называли бунтовщиками и мятежниками, относятся к драгоценным реликвиям своей
страны с не меньшим, а то и большим почтением, и никогда бы не попытались
так по-варварски уничтожить их.
Однако в тот вечер я думал о другом.
Меня не беспокоило, насколько обоснованы страхи людей, которые
разговаривали со мной. Я видел их лица, слышал их голоса. Этого оказалось
достаточно.
Это было важно для них, важнее всего на свете, важнее их собственной
жизни. Пожалуй, даже важнее существования всей их страны.
Они еще пытались бороться, но в глубине души каждый из них понимал, --
их ждет изгнание. Что они станут делать со священными реликвиями? Как
обеспечат их безопасность? Где станут хранить? Сотни коллекционеров со всех
концов света, десятки тысяч воров станут охотиться за оставшимися без
надлежащей охраны драгоценностями.
Эта опасность была ничуть не меньшей, чем угроза уничтожения реликвий
повстанцами. И куда, более оправданной. Какие бы меры ни предприняли
оказавшиеся в изгнании аристократы, в конце концов, вещи тем или иным
способом будут украдены.
Поэтому, во имя великой дружбы, которая, по их словам, связывала
некогда моего отца и их великого императора, они умоляли меня взять на себя
заботу об их святыне. Они просили сохранить реликвию, надежно укрыть в одном
из самых защищенных сейфов моего банка, спрятать так, чтобы никто не мог
даже догадаться о местонахождении этих драгоценностей.
Я смотрел на них и молчал. Наступил день, который я ждал столько лет.
Долгие годы перед моими глазами стояло воспоминание -- отец, показывающий
мне размазанную черно-белую фотографию. С каким восхищением он говорил о
своем знакомстве с этим расфуфыренным ничтожным старикашкой, который и
кончика его мизинца не стоил. И вот настал миг, когда я мог заставить их
заплатить за все.
Глупо, не правда ли? Ведь я уже давно перестал быть горячим юнцом. Я
привык вести деловые переговоры, когда за холодной улыбкой скрываешь
возбуждение и азарт сражения. Мне казалось, что я мог сохранить хладнокровие
в любой ситуации. И, тем не менее, старая, юношеская обида оказалась жива.
Она полностью захлестнула меня.
Они были полностью в моей власти. Они сами стремились к этому. Я мог
сделать все, что угодно, с несчастными кусочками золота,