ебя даже
элементарным расчетом. Он подводит, кратчайшим, не обязательно
самым красивым, путем то, что оказывается под рукой, идет на
прорыв (в то время как Карпов -- на "заползание" в не им
открытую, но открывшуюся, щель), идет на рубку, рвется в
рукопашную. Или -- играет вызывающе, подставляя свои фигуры, не
убирая их из-под боя, отдавая -- за нарушение (разрушение)
боевых порядков противника. С которым оставшиеся силы
расправляются нередко как бы вполне "мясницким" способом.
Удачное словечко А.С.Суэтина...
Атаки и контратаки ведутся с применением ложных замахов,
финтов. И, главное, == совсем необычных как бы (!) полуфинтов,
полуложных угроз (ведь, как сказал знаменитый писатель Леонид
Леонов, наилучшие сорта лжи приготовляются из полуправды),
запугивающих, но не осуществляющихся (и на деле неосуществимых)
или на деле безобидными оказавшимися (бы) маневров. Он --
мастер создания мнимых ослаблений своей позиции,
компенсированных (а вот чем и как -- над этим он приглашает
партнеров подумать; и нередко плоды их раздумий оказываются...
короче, раздумья эти оказываются не полностью плодо-творными!)
уступок. Наиболее опасная его особенность -- умение необычайно
и внезапно динаминизировать свои фигуры, придавать им диковатую
даже вроде бы энергию, заряжать этой энергией, заставлять
"прожигать" вражеские порядки -- и при этом далеко не все из
них, фигур, а не порядков, "сгорают"...
Считаю, к такому партнеру готовиться проще.
Хотя такой противник для солидно-позиционно играющего
мастера, пожалуй, все-таки опаснее, нежели Карпов. Фишер и
понимает, что справиться с Каспаровым, чей трудноопределимый
(тоже), трудноформулируемый стиль стоит на фундаменте
современной, даже современнейшей и весьма разнообразной -- вот
что наиболее труднопреодолимо! -- культуры -- непросто.
Ему, "отстающему" как раз в общекультурном смысле,
остается, не теряя ни часа, наверстывать и... попросту ждать...
некоего опять-таки "разложения" каспаровского стиля -- как
следствия наделанных, довольно многочисленных и даже грубых,
жизненных, житейских ошибок.
Позиция чисто сальерианская. Сальериевская.
Скажут, что это -- не совсем этично:
ожидать, пока молодой (все еще!), до сих пор, как
известно, мягко выражаясь, не вполне определившийся в
собственном (собственно) семейном смысле человек дополнительно
-- и может быть, неоднократно "наломает дров", пройдет еще
через несколько браков, разводов, через незаконных, полу-- и
четвертьзаконных детей, разменяет (оставит) несколько квартир.
дач, вилл, особняков, помечется по миру в поисках (разумеется,
успешных -- еще бы, с такими деньгами!..) уютных мест и
местечек для тренировок (типа Загульбы, местности под Баку, где
проходили идеальные его подготовительные дни). Он еще сменит не
один, не два и не три раза, состав своей команды -- шахматной
и... домашней (исключая, конечно, свою маму). Вокруг него
всегда было, есть и будет, "масса людей". Ему всегда
невероятно, фантастически, ужасающе некогда. Он живет в вихре
забот, хлопот, дел и, увы, делишек, он до сих пор НЕ ЗНАЕТ, КЕМ
СТАТЬ. "Кем быть?" == маяковско-гамлетовский вопрос, да, пока
еще не решен и будет решаться, дай Бог здоровья, в чем-то,
где-то по большому или не особо крупному счету -- лишь бы
решался, лишь бы "шел процесс" -- еще многие, многие годы...
Он становится все менее доступным для сколько-то глубоких
размышлений о шахматах, об их сути, в том числе и "чисто"
философской, об истинных, а то и мнимых, ложных, кажущихся
взаимоотношениях с другими науками, искусствами, да и видами
спорта. Об их положении в системе координат, набранных иными
жанрами, скажем, человеческой цивилизации.
Конечно, иногда он отключается, но все чаще -- лишь
пытается отключиться, для не столько активного, сколько, увы,
увы, пассивного отдыха. "Покоя сердце -- не говоря уж о нервной
системе, порядочно измотанной, превратившейся отчасти в некое
обещающее подобие... ветошки, да, да, уже, в таком возрасте,
одно единоборство с другим гением, Анатолием Карповым, сколько
отняло сил, душевных, физических, сколько унесло -- загодя, в
перспективе! -- душевного покоя, да, его, оно, сердце, просит".
Допросится ли?..
...Пока они выясняли взаимоотношения в пяти, конечно,
поучительных, но, деликатно выражаясь, изматывающих матчах,
Фишер оставался "над схваткой", наращивая и тщательнейше,
современно (надеюсь) совершенствовал свой, игровой в том числе,
инструментарий.
Нашла коса на камень?
Да, так исторически сложилось. Сошлись два выдающихся и в
чем-то одиноких (им только и остается по-настоящему
тренироваться, что друг с другом, остальные, в том числе и
новая, и новейшая шахматная поросль все-таки... ну, не вполне
тот уровень; как спарринг-партнеры они не слишком, не
однозначно полноценны...) чемпиона. Один -- по одной (теперь)
версии, второй -- по другой.
Подготовительная работа "по Карпову", как мы с вами, тоже
надеюсь, уважаемые читатели, понимаем, проделана уже довольно
давно.
Основная и по, скажем так, нормальному, главному,
центральному, генеральному Анатолию. Но ведь в последние годы,
едва ли не уже десятилетия (время идет жутчайше быстро! а в
шахматах тем более, вот почему так важно, капитально важно,
иметь его все, совершенно целиком, в своих собственных руках,
и, Боже мой, сколько жертв, в общепринятом смысле ужасных даже,
приходится ради этого приносить -- как нечто само собой
разумеющееся, иначе уйдет оно, будет растаскано "родными и
близкими" (А.О.Ключарев, мой соавтор по повести с таким вот,
предложенным им названием, повести о графомане, которому,
оказывается, так мешали окружающие, Ближние), будет
"раздраено", размельчено, уплывет)... Но ведь в последние годы
он, Карпов, не без влияния побоищ, с Каспаровым учиненных, стал
несколько другим. Требуется корректировка, и какая! Тем более,
что, если здраво посмотреть на дальнейшие возможности эволюции
Карпова -- а они все еще и все-таки сохраняются -- еще
неизвестно, каким придет Анатолий Евгеньевич к искомому матчу,
в некоем не-обозримом, быть может, будущем, -- с Робертом
Джеймсом Фишером.
Тут намечаются два варианта.
Первый, естественно, наиболее опасный для нынешнего короля
(считающего и, чего там, не без оснований (!), себя до сих пор
законным -- раз он не побежден в матче на мировое первенство --
монархом).
Первый. Карпов -- старый, точнее юный, на немедленную
коронацию не претендующий партнер ("это не мой цикл", сказал он
про самый первый свой претендентский цикл, оказавшийся
украшенным такими жемчужинами, как победы над Полугаевским и,
особенно, над Спасским). Он играл тогда по-настоящему спокойно,
безмятежно, он "художничал" как хотел и выдавал "шедевры", увы,
во многом оставшиеся "неведомыми", не вполне разъясненные
гроссмейстерами и для гроссмейстеров, тем более -- для широкой
публики: до того ли -- в жутком вихре будней, в этой
проклятущей так называемой действительности, где надо
крутиться, вертеться, шевелиться -- чтобы то ли выживать, то ли
"жить как люди"...
Ровный, неамбициозный, гармонизирующий Карпов -- таким он
мог тогда, в период длительных переговоров с Фишером, подойти к
их матчу; и Фишер был особенно, даже невероятно осторожен,
принципиален... И в историческом вашингтонском подписании,
вернее, все-таки "неподписании", реагировал чрезвычайно остро
на такую "мелочь" (для него-то, как выяснилось вот сейчас,
крупнее вопроса по существу и не было, быть не могло!) как
название, заглавие мероприятия: "МАТЧ НА ПЕРВЕНСТВО МИРА СРЕДИ
ШАХМАТИСТОВ-ПРОФЕССИОНАЛОВ". Поистине, чтобы заставить Бобби
стать -- в наипоследнейшую секунду, (вот что удивительно, как
это удалось его уговорить, "дотянуть" до таковой?!)
неподписантом... -- потребовалось слово-тряпка. Красная -- для
быка.
Чтобы довести его до этого, чтобы подвести к такому
моменту, в чем-то трагикомическому даже, должны были
действовать могучие силы -- прежде всего внутри самого
Р.Фишера.
Видимо, велико было желание играть, а степень
завершенности, отделанности подготовки была достаточно велика
тоже... И все же Фишер не пошел на нарушение такого принципа.
И получилось так, что теперь эту подготовку, ту, давнюю, к
тому Карпову, надо реанимировать как один (не более того) из
вариантов, ремонтировать, приводить в чувство и в порядок.
В последнее время, в самые последние годы (время,
окаянное, мчится сломя голову, буквально хулиганит, "все", как
поет популярная певица, "прибавляет ход": "а время, а время все
прибавляет ход; а время, а время идет себе, идет!", и чего
только оно ни делает с нами, это проклятущее и такое
необходимое время, таким единственным и прямолинейным способом,
образом, умеющее громадное большинство людей оставить
(оставлять) почти ни с чем, тем более отклоняющихся от дела, не
осуществляющих свои шансы, не использующих такие, казалось бы,
доступные шансы на профессионализацию), в последние месяцы,
скажем скромнее, отдалившись от своего исторического соперника,
Анатолий Карпов стал становиться другим. Более эпичным и опять
же спокойным. Он становится во всех спортивных отношениях,
понятно, опаснее. И триумфальный, незабываемый, в сущности
рекордный, ЛИНАРЕС был первой ласточкой благотворных и,
повторяю, опасных для Фишера, перемен.
Старая, та еще, подготовка!.. Да осталось бы хоть что-то
существенное от нее на сегодняшний день... Наверное, изветшала.
Надо слишком многое -- никуда не денешься -- пересматривать,
модернизировать и еще раз переиначивать. Потому что это --
старо-новый Карпов... в теперешнем, "возвратном" Анатолии
разобраться по-деловому, с нужной долей (дозой) конкретности,
скорее всего еще труднее, чем в том, подлинном (до-подлинном),
прежнем. Ту подготовку надо перетряхивать, перепроверять. Всю.
Невеселое занятие. Но необходимое. Требующее осторожности,
как всегда тщательности, осмотрительности. Потому что, похоже,
господин Карпов к шахматной старости (закату) может -- а ведь
действительно может, для такого шахматиста, и жутчайшего игрока
и величайшего "гармонизатора" (можно без кавычек!) нет почти
ничего невозможного, перемениться. В отличие от Фишера, для
которого многое в шахматах остается и останется, вероятно,
вообще недоступным; но об этом уместнее поговорить в другой
раз, в иной рукописи отразить некие контуры этой прискорбной
гипотезы. А что делать, Роберт Фишер, по личному моему мнению,
и это -- результат четвертьвекового рассмотрения феномена
Фишера -- не гений; конечно же, это -- дело потомков и почти
исключительно потомков -- такого плана "приговоры", тут не
может быть двух мнений. Но кто из нас, слабых людей,
обывателей, кто сумеет противостоять искушению все-таки при
жизни, при их (!), главное, жизни, радостно раздавать свои (!)
оценки "по большому счету", по высокому счету, по высшему
счету? Так приятно хоть в чем-то заменять собою... ну чуть ли
не вечность, пусть всего только шахматную... Нет, с таким
искушением нам бороться невозможно, -- этого прискорбного
явления не избежать. Карпов может так перемениться, набрать
таких неведомых качеств. Возникающих из (от) сплава игровой и
чисто художественно-преобразующей стихий. И не придется ли
Фишеру в итоге опасливо признать свою неспособность
подготовиться к во многом необъясненному (а то и вообще
необъяснимому) Карпову, не придется ли обойти его
-- до конца дней? И -- сосредоточиться на, казалось бы, более трудном, во всяком
случае, трудоемком, деле?
Которое может оказаться бесполезным. В том смысле, что
стать ударом по воздуху. Ведь Гарри Кимович, первым назвавший
Фишера пенсионером (это о 49-летнем человеке), то есть
показавший неполное понимание проблем, осмелюсь заметить,
современного профессионализма -- раз, а проблем
суперпрофессионализма вообще == два. И к тому же недопустимо
недоучитываются тут чудеса, которые способна творить царица
тренировок, как я называю ее, -- интеллектуальная подготовка.
Пусть и налаженная с большим, и даже очень большим, опозданием.
Ведь всем известно, это -- одна из наименее опровержимых (и
опровергаемых) во все времена истин: учиться никогда не поздно.
Гете как-то заметил, что есть особенное достоинство в одном
только усвоении добытого великими, в изучении сделанного
открывателями. И тренирующиеся, добавлю, никак не могут
пренебрегать обретением подобного достоинства, таким способом
повышения собственного самоуважения, в конце концов, подымания
своего статуса. Ведь надо как-то еще и расти в собственных
глазах -- иначе зачем они, столь трудные и долгие тренировки? В
шахматах -- тем более, в этом утонченнейше-умственном виде
спорта, в элитарном, если не сказать -- элитарнейшем...
...Ведь Гарри Кимович, обозвавший Фишера, ну, как бы
совершенно прошедшим, миновавшим шахматным этапом, шахматным
прошлым, -- Г.К.Каспаров может просто высмеять претензии
Р.Д.Фишера на своего рода реванш. Он может и заранее уйти из
сферы (системы) розыгрыша мирового первенства (скажем, после
2000 года, как не раз намекал, даже обещал (!), нам Гарри).
Конечно, такая опасность есть. Но профессионалу ничего
другого не остается. Готовиться, тренироваться, отрабатывать
будущие "движения". Готовиться хоть как-то. Хоть к кому-то. К
тому или другому партнеру, сопернику, противнику... нет, все же
партнеру...
Фишер сейчас на распутье. И, "зная" его, насколько это
возможно, рискну предположить, что в своих подготовительных...
ну, как бы предпочтениях он склоняется -- нельзя же вовсю
заниматься двумя делами! -- в пользу (в сторону) Карпова.
Потому хотя бы, что с Каспаровым может... получиться пустой
номер. А профессионал все-таки всегда и во всем прежде всего --
рациональный (часто до предела) и практичный человек.
Нацеленный на, даже страшно сказать, ужасно помыслить, -- на
теоретически невозможное. Профессионал пытается всего-навсего,
не удивляйтесь, поднять престиж (значимость) своей (только
своей; но -- через нее -- а шахматы, междисциплинарная "вещь",
тут как раз подходящи необычайно! == и других, любых, осмелюсь
думать, профессий!), наилюбимейшей, единственной профессии.
Дело не в звании чемпиона, не в гонорарах, в конечном
счете, не в богатстве материальном и даже духовном... Дело в
том, чтобы люди, и современники, и потомки, рассмотрев его,
Фишера, личность, его дела в шахматах (где же еще?!), сказали
себе (удивились, изумились про себя): да что же это за игра
такая == шахматы, раз здесь, в них, среди их служителей есть
(находятся, были) такие люди, да, в конце-то концов столь
необычно себя ведущие?!.. Надо бы, ну, если не нам персонально
и именно нам, то кому-то когда-то, повнимательнее еще раз, еще
и еще, и бесконечно, может быть, разбираться, разобраться с
этими шахматами!.. Хотя бы доделать (шутка сказать) то, что не
сумел, не смог, не успел доделать, довести до полного ума,
Михаил Ботвинник, -- создать модель, машину, думающую примерно
(!) как шахматный мастер. Ведь он, патриарх, наверное, не зря
обещал: это будет открытие (переворот?), равное открытию,
приручению человеком... аж самого огня. Вот такие прометеевские
закидоны -- со стороны более чем трезвомыслящего... но тоже в
чем-то -- по большому или не вполне большому счету --
суперпрофессионала. Кстати, сыгравшего с другим, тогда только
становящимся, суперпрофи вничью; Фишер упустил выигрыш, пойдя
на "дальнейшие упрощения" -- подходил его король (при ладьях и
легких фигурах), защищал черного коня, подкреплял его, после
чего, как признает Ботвинник, легко решало наступление
превосходящих пешечных сил (черных) на ферзевом фланге. Роберт
Фишер не увидел, не различил победную схему, опорную схему,
собственного, лучшего, господствующего (на ферзевом фланге)
коня, который как бы давил на своего оппонента -- белого слона,
приближая белых вообще к несколько всегда как бы позорноватому
явлению -- цугцвангу, подталкивая, вместе с ладьей своей и
королем, конечно, в этом неприятнейшем (для М.Ботвинника)
направлении. Разменяв же легкие фигуры, Р.Фишер семимильными
шагами приблизился к всегда потенциально-ничейной зоне, к
ладейному эндшпилю, полагая, что его преимущество, в том числе
материальное, стало рельефнее. Но король, обиженный тем, что
его истинная роль, фундаментальная, осмелюсь заметить,
оказалась неразгаданной, стал болтаться на королевском фланге,
попал даже в чуточку опасное, бесцельно-беспредметное
положение, чуть ли не путался в ногах у собственных пешек,
оказался как бы неприкаянным, вынужденным бездельником; одна
ладья -- не та, совершенно не та в подобных случаях фигура! --
с двумя проходными пешками (своими) уже не могла представлять
для белых серьезной опасности. Суровый урок получил молодой,
увы, тогда самоуверенный Фишер, мысленно не раз и не два уже
выигравший, выигрывавший эту партию -- у партнера, который
никак не хотел сдаваться в явно (казалось бы) проигранном
положении. Запоминающийся, во всех (!) деталях, до самой
гробовой доски, урок. Являющийся, не сомневаюсь, до сих пор
одной из определенно-отправных точек в подготовке Р.Фишера -- в
любой подготовке, к кому бы то ни было. Юноша отвлекся от
самого процесса исследования позиции -- а только так, в таком
процессе, по ходу такого дела побеждает профессионал, только
так, а не иначе! -- стал переживать, пережевывать свою, уже
казалось бы (!) лежавшую в кармане победу, едва ли не упиваться
ею, словно бы издеваться над стариком-упрямцем, который вроде
бы хочет его, восходящую звезду, позлить... и в какой ситуации!
имея начисто проигранную позицию! Так додавить его, и поскорее.
Поскорее! Вот уж чего никак нельзя было делать. Это
противопоказано. Спешка нужна... лишь при ловле... совсем
других шансов, нешахматных... И кто заставлял его спешить,
дергаться? Да он сам. Не надо было суетиться, надо было
наращивать углубление в суть позиции, какой она там
результат ни обещала. Вот в чем дело -- не в результате дело,
ожидаемом, возможном, каком угодно. Надо было дело делать,
"дело надо делать, господа", как говорил Антон Чехов, русский
классик, в которого, как знать, вдруг да стал теперь -- в
рамках повышения, конечно же, своего общекультурного уровня --
заглядывать Бобби (впрочем, в теперешнем возрасте Фишера столь
фамильярно, хотя и железно-традиционно, называть, наверное,
совсем уж не стоит).
Надо было, сохранив легкие фигуры, играть дальше. Помня
замечательный совет Капабланки: имеешь лишнюю пешку -- не
дергайся, просто играй (!), авось удастся выиграть вторую.
Глубокое, может быть, глубочайшее, и не только по отношению к
эндшпилям определенного типа, замечание. Не надо, оказывается,
стремиться к выигрышу (это -- как получится), к ничьей, к
какому-то там определенному, тем более лестному для тебя,
результату. Не надо рыпаться, рваться: это -- не лабораторное
действие, это не тот, не научный, а следовательно и не
подходяще-шахматный (раз на одну треть как бы шахматы наука),
стиль. Надо вести себя достойно, хотя и с позиции силы:
материальный перевес налицо и он, сам факт этот -- давит на
противника. Тем более, что имеющий лишнюю пешку не старается,
даже не пытается ее именно реализовывать, но угрожает как бы (а
в шахматах, всем известно, угроза зачастую гораздо сильнее
исполнения -- еще один вечный психологический нюанс) выигрышем.
И, тем самым, делает не то, что от него непосредственно
ожидается; то есть темнит, но -- темнит наиболее (как потом
выяснится) естественно, наиболее скромно и, следовательно, --
капитально. Он просто, всего-навсего играет, не думая о своем
перевесе, не выказывая его, не демонстрируя; он не давит,
повторяю, он всего-навсего, на правах более "богатого",
обеспеченного, имеющего пешкой больше, пробует позицию,
исследует ее, уже подарившую ему одну пешку, -- а вдруг да она
же подарит вторую? Нет, не для выигрыша опять-таки, не для
немедленного тем более, но -- как бы, как-то... просто так,
почти по инерции. Если от этого здания -- от крепости, от скалы
== отвалилась одна часть (пешка), будем потихоньку долбить,
примерно в том же духе, в том же направлении. А вдруг да
отвалится еще глыбка, еще часть, частица, отпадет другая,
вторая пешка, ведь одна отпала, следовательно, там, в этой
глыбе, есть, не могут не быть, некие слабости, трещины, что
доказало первое отпадение...
Пример с первой и единственной партией между Фишером и
Ботвинником -- пример чисто шахматного недостаточного понимания
(позиции даже) со стороны более молодого партнера. Пример с их
несостоявшимся матчем -- пример неполного понимания (ситуации)
со стороны более старшего.
До М.Ботвинника не дошла значительность, "сугубая"
принципиальность принципов Фишера, предлагавшего (и тут
обстоятельства, как при обсуждении -- в сущности
несостоявшемся, ведь Фишер в нем не участвовал -- вопроса о
счете 9:9 в безлимитном матче, намечавшемся на 1975-й год,
оказались не полезными для Фишера, он более пожилого партнера
внешне загонял в продолжительный матч, вел себя то есть
неприлично) играть до шести побед и без ограничения числа
партий. Фишер на деле, казалось, тут не может быть других
мнений, заранее хотел взять патриарха на измор. То есть,
опять-таки, словно бы, решив не играть матч вообще, по-своему,
как обычно (!), по-фишеровски, предлагал заведомо неприемлемую
вещь. Понятно ставящейся в невыгодные, совершенно неприличные
условия стороне, как бы прижимаемой, едва ли не унижаемой. Не
виноват же Ботвинник, что к моменту начала исторических
переговоров он оказался старше -- и намного, на целых тридцать
два года...
Фишер, как видим, и тут вроде бы явно опозорил себя: он
требовал очевидных преимуществ -- в то время как должен бы был
идти навстречу пожилому человеку, посочувствовать ему, учесть
возраст, посодействовать его более успешному и достойному
участию в обсуждаемом соревновании.
Но занять такую, такого типа, позицию значило бы отступить
от позиции профессионала.
Будущий суперпрофессионал не просто собирался (или не
собирался) играть матч с патриархом (да кем бы то ни было). Он
продолжал свою линию -- отвечающую, как он полагал, духу
развития мировых шахмат -- на внедрение особого типа матчей. Он
как бы предлагал любой, самый что ни на есть "товарищеский"
(как будто таковые в шахматах бывают) матч считать матчем на
высшем уровне. Он, Фишер, во всяком случае давал понять, что
может принимать участие только -- и исключительно! -- в таких
матчах. Иначе, очень грубо говоря, и мараться не стоило бы (не
стоит). Играть -- так уж с полной выкладкой, по полной
программе.
Всякого (любого) рода житейские, то есть посторонние
соображения, какими (каковыми бы) гуманными или антигуманными
они ни были (ни казались), тут просто ни при чем. Не должны
приниматься во внимание. Иначе это будут уже не шахматы. Будут,
может быть, впрочем, шахматы, но -- не те, не профессиональные,
а значит, словно бы игрушечные, уступающие общепринятым,
просто-человеческим установлениям и условностям.
Хотя многим, если не решительно всем, казалось, что Фишер
будто... издевается над старшим, загоняет, повторяю, его в
бесконечный, марафонский матч, хочет измотать, с самого начала
(и до конца) поставить в положение изматываемого и на
изматывание обреченного. То есть хочет получить, реализовать,
использовать максимально имеющееся безусловное, возрастное,
преимущество. Между тем он не то что звал (приглашал)
М.Ботвинника на подвиг (на казнь?), он хотел побудить его
всего-навсего к участию в утверждении приемлемой -- и
приличествующей развитию (дальнейшему? да, и дальнейшему
развитию, прогрессу, если хотите) мировых шахмат -- формулы
большого, тяжелого (в прямом и косвенном, в образном и
буквальном смысле -- а что делать?), эпического матча. После
такого матча, по формуле Фишера, говорили бы: ну, уж если сам
Ботвинник согласился играть на таких условиях, -- молодым
совсем не гоже отказываться... как-нибудь выдержат, выдюжат.
Фишер обращался к Ботвиннику как к высшему авторитету.
Безусловному. Но это не было расслышано, различено...
Ботвинник же, не исключено, "обиделся" на Фишера -- за
такие, "эксплуататорские", настояния и, не удержавшись,
заметил, что матч, будучи проведенным по "поправленной" им,
Ботвинником, формуле, матч, возможно, закончившийся (бы)
поражением старшего, дал бы младшему определенный ценный опыт.
Конечно, он в этом плане прав. Опыта Фишер набрался бы,
ценного, вероятно, очень ценного, бесценного. Но... но
продвижение, становление, осуществление (практическое) формулы
Фишера, формулы нужной шахматам, на данном этапе их развития
особенно, было бы застопорено, даже скомпрометировано: ну, уж
если сам Фишер согласился-таки, если самого Фишера убедили
(уломали) отказаться от этой тяжкой, изматывающей борьбы
(безлимитной), то значит... значит, таковая действительно
вредна, не нужна, еще раз не полезна. Предать свою позицию,
изменить ее, изменить ей Фишер и тогда не мог. А Ботвинник не
смог проникнуть в суть его "претензий" и амбиций, вернее --
предположил "давильно"-амбициозный подход со стороны молодого,
как бы даже и обиделся -- там, где надо было продолжать вести
внимательное рассмотрение проблемы. Думаю, не у меня одного
возникли мысли о каком-то (вдруг возможном) письме старшего к
младшему -- с покорнейшей (вот что неосуществимо!) просьбой
детально объяснить свою позицию, рассказать о причинах,
требовавших именно таких условий соревнования (вспоминается
Фишер, не согласившийся "для поощрения юного дарования" сделать
хотя бы одну ничью в "матче" из нескольких партий со знакомым
мальчиком, чем, быть может, и преподал ему, малышу, как раз
необходимейший -- в том, конечно, случае, если тот будет
когда-либо профессионализироваться, -- урок.)
Фишер бесчинствует, ведет себя грубо, не считаясь ни с
чем, непочтительно (!), да вот еще и по отношению к старшим.
Таков был всеобщий вывод после отказа Бобби играть с Михаилом
Моисеевичем на поправленных, откорректированных патриархом,
условиях.
Посмотрим -- через несколько лет, а то и через много лет,
дай им всем Бог здоровья, -- что скажет общественное мнение по
поводу новых предложений (на этот раз -- инициатив) Роберта
Фишера. Когда, допустим, 70-летний "старец" предложит
ужасающе-безлимитный матч не вполне молодому, скажем,
50-летнему, человеку. То есть Фишер предложит (он родился в
1943-м, а Гарри -- в 1963-м) играть безлимитный матч до 18-20
выигранных партий, впрочем, при условии: если счет сравняется
(16:16 или даже 15:15; фантастика? а вот посмотрим!) звание
чемпиона сохраняет тот, кто имел его... изначально. Намекаю на
то, что Фишер может предложить, если использовать (продолжать)
прежнюю логику (образца 1974-75 гг.), выиграть у него матч на
звание чемпиона мира с перевесом в три очка. Вот тут что за шум
поднимется!.. Или вовсе не будет никакого шума -- просто
усмешки, ухмылки, замечания типа "да это несерьезно", "он
(Фишер, конечно, не Каспаров же) совсем из ума выжил".
Ну, а кончится это может своего рода открытым вызовом:
Фишер -- напоследок == может предложить любому желающему ("из
числа", разумеется, используя припоминаемую формулировку
знаменитого, капабланковского Лондонского соглашения, "маэстро,
заслуживших признание") сразиться с ним в матче -- за звание
опять-таки чемпиона -- на таких вот условиях, мастеру любого
возраста, с любым рейтингом (плевал он на эти формальные,
формализующие выдумки математиков!).
А почему бы и нет?
Вот тогда, простите, кое-какие гроссмейстеры почешут в
затылках. Задумаются. Им будет, не исключено, предложен и некий
срок... после которого Фишер уже не согласен будет (возраст
есть возраст, нельзя же ждать вечно) вступать ни в какие
переговоры о соревнованиях с его участием.
Цель (курс) профессионала -- защита звания. Об этом прямо
заявил Фишер на одной из последних своих (1992 года, понятно)
югославских пресс-конференций. Вот он и пытается защищаться...
На своих, конечно, условиях, на условиях до сих пор (до тех,
далеких, может быть, пор) непобежденного чемпиона.
Но в любом случае, подчеркну еще раз, как деловой человек,
Фишер, предвидя отказ Каспарова, может быть облеченный в даже
оскорбительную, пренебрежительную форму, все же обязан
готовиться к матчу с ним, с ним в первую очередь.
Вот если с ним самим, неровен час, или с Гарри Кимовичем
что-то нехорошее случится, если что-то одного или другого (или
обоих вместе) выведет из строя, вот тогда уж придется сказать
простейшее и окончательное слово: судьба.
А пока, как всегда, Фишер на часах. Он подстерегает
Каспарова, он старается быть по возможности готовым к Бог весть
какому длинному матчу.
Который может просто надоесть партнеру -- в том случае,
если тот (а вдруг) согласится соревнование начать. Каспаров --
не Карпов. Он может сдать матч, ведя в счете -- еще одна
опасность для Фишера. И к ней тоже надо быть готовым.
Шахматы вдруг да "обрыднут" окончательно. Каспаров может
почувствовать не то что некую усталость, бо'льшую или меньшую,
чем Фишер, но невозможность играть вот в эту игру. И с
кем -- с человеком, играющим столь правильно, столь непрестанно
выдержанно, столь, значит... скучно. Затея Фишера может быть
опробована, вернее -- попробована и отодвинута, заброшена,
отклонена, отринута после какого-то -- якобы доказывающего ее
бесполезность, бессмысленность, никчемность -- начала.
И вот тогда встанет "болельщицкий" вопрос: кого считать
победителем? И будет ли здесь фактический, цифровой победитель.
Наверное, будет, если Каспаров соскочит с поезда в
благоприятный момент, не позволив себя догнать. Но и Фишер,
наверное, будет прав -- по-своему (вспомнится поведение
Г.Каспарова в феврале 1985-го, после закрытия первого матча),
может быть... предлагая новый матч, "через какое-то время",
разумеется, на тех же условиях. Своего рода матч-реванш, быть
может, матч-реванш уже XXI-го века.
Так или иначе, Фишер попытается -- и уже пробует, считаю,
небезуспешно (он так, конечно, не считает, иначе вызов
последовал бы незамедлительно, допустим, сразу по окончании
матча Г.Каспаров -- В.Ананд, нью-йоркского матча 1995 года) ==
"задавить" главного, в какой-то мере легитимного конкурента
(Каспаров выиграл у Карпова, назначенного в апреле 1975 года
чемпионом мира, но все-таки выиграл, победа она и над
"назначенцем" победа).
В умах, воображении, в чаяниях болельщиков, поклонников, а
то и знатоков, рано или поздно может произойти сопоставление
подготовок. Шире, понятно, -- образов жизни. Они, поклонники и
непоклонники, в какой-то мере уже "подвоспитанные" Фишером,
уверенным проведением в жизнь его линии, не могут не
сравнивать, не прикидывать, пусть очень приблизительно,
умо-зрительно... И получается, что детский вопрос (кто кого
сборет -- кит или слон?) не столь уж бессмысленен. Оба
живы-здоровы и будут здоровы-живы, если обстоятельства
позволят, если, как сейчас принято выражаться, Бог пошлет (Бог
даст), они физически еще могут "пересечься"... И вот по мере
дальнейшей разъяснительной работы -- а ее Фишер своим (!)
поведением совершает и в умах "фишеристов" и "антифишеристов"
== становятся все отчетливее выводы, как мне кажется, не в
пользу Каспарова складывающиеся. Образующиеся, наслаивающиеся
-- с каждым годом все отчетливее, все нагляднее. Рельефнее.
Задача Г.Каспарова -- выполнение которой в упомянутом
плане, естественно, мало что изменит, и еще, мне думается,
меньше может изменить -- как-то косвенно, не слишком заметно,
чуточку заранее дискредитировать Фишера. Представить его
фигурой, ну, разумеется, принадлежащей далекому, про-прошлому,
истуканом, мимо которого, как говорится, давно проехали.
Музейным экспонатом, который вдруг да вздумает (вздумал)
само-реанимироваться. Потеха, дескать, да и только.
А ты попробуй, сядь с ним за доску. Докажи, разнеси его,
разгроми, размажь по стенке! Что, боишься, не уверен?
Опасаешься, что не получится, если будешь играть как бы
обязанным не просто выиграть, а с разгромным счетом?
Нет, дескать, не боюсь, но -- не хочу мараться.
Дворовый разговорчик? Не совсем. О.Бендер, помнится, тоже
ни за что -- "из принципа" -- не желал показывать свой билет на
занятое им место (в плацкартном вагоне). Билет, которого у
великого комбинатора "просто" не было (как будто может не быть
"сложно"...).
Нет, ясное дело, не хочу сказать, что у Каспарова к
моменту вызова не будут уже в наличии какие бы то ни было шансы
на победу. Они будут, и немалые == взвешенные Фишером -- иначе
все это напоминало бы охоту за... чучелами, специально
поставленными (вот уж поистине "под-ставленными") заботливыми
егерями-подхалимами в конце просеки, на отлично освещенном
месте (да еще к тому же не менее хорошо пристреляном).
Однако, с точки зрения суперпрофессионала, наблюдающего за
шахматным процессом и все же пытающимся его корректировать,
контролировать, они, шансы, могут и как будто должны быть,
угнетающе небольшими, отстающими.
Каспаров должен быть наказан -- за то, в чем он сам
лично-персонально не особенно виноват (другое дело, что он не
"покаялся", не сложил с себя звание == раз оно получено в
результате победы над человеком, в свою (!) очередь не
завоевавшим место на троне). За то, что называю ОТСЛОЕНИЕМ от
шахмат. Начиная с детства, может быть, раннего, его специально
учили, наставляли, специфически воспитывали (наподобие сестер
Полгар -- вот, кстати, почему так и не сыграл и не сыграет,
вероятно, ни с одной из них), обучали хорошо играть в шахматы.
К которым он был при-ставлен, прислонен, в которые он был
введен, к которым он был приучен. Они, как это ни странно, как
ни дико, -- не его, ну, не вполне его, игра. И он, подобно
Моцарту... я сказал "должен быть наказан"... нет, скорее ==
должен быть убран из шахмат, должен быть -- с помощью,
разумеется, спортивной процедуры -- от них отодвинут.
Главный матч, к которому непрерывно и конкретно, предельно
целенаправленно готовится Фишер, независимо от того, состоится
ли он -- сам по себе == знаменателен. Тот уровень, качество
игры, который Р.Фишер покажет в, условно говоря, старости (в 65
-- 70 -- 75 лет) рано или поздно каким-то числом шахматистов,
ценителей, любителей, знатоков шахмат, будет, еще раз повторяю,
сопоставлен с тем, что покажет (если вообще покажет) Г.Каспаров
-- примерно в том же возрасте или несколько раньше (в 55 -- 60
лет). И будут сделаны достаточно напрашивающиеся выводы;
надеюсь, а скорее -- просто предполагаю...
После Каспарова, как и после Моцарта, останутся, уже
остались, они созданы и общеизвестны, замечательные
произведения, партии, наполненные (и исполненные) яркими,
оригинальными, глубокими замыслами, яркими, неповторимыми. Но
сам он должен быть -- по мнению сальериански-надзирающего
Фишера -- как бы развенчан, как все-таки неподходящий, говоря
попросту, пример для подражания. Не более и не менее... Он
подает -- и являет собою -- заманчивый, прекрасный,
благополучный (внешне куда более благополучный, благо-надежный,
нежели в "случае Фишера", чуть ли не более последовательный, в
борьбе за первенство мира, в частности) пример. И все же, с
точки зрения суперпрофессионала, пекущегося о поднятии престижа
шахмат в самом широком смысле слова, -- это пример НЕ ТОТ.
Подражать Каспарову, не в смысле того, как он вел себя в
детстве (его приучали -- он и приучался к действительно
небезынтересной, вроде бы его именно, игре, он сжился с нею,
достиг в ней всего, чего только можно достигнуть, да еще с
первой попытки, триумфально, впрочем, все же не с одной, а как
бы с полутора попыток (матч 1984-85 гг. не был выигран)), а в
том смысле, что он -- наученный чемпион (а не научивший-ся, не
сделавший себя сам), наверное, считает Фишер, не стоит. Это --
прекрасный по яркости, выразительности пример, но -- не самый
лучший. Не образцовый.
И Сальери, и Фишер как бы хотели (хотят) подмочить
репутации своих "оппонентов"
-- и предметов своего восхищения, не сомневаюсь, -- репутации, как ни странно,
как ни удивительно как раз человеческие и... профессиональные. Правы ли они,
однако?
Ну, как казалось бы можно хоть на секунду сомневаться в
профессионализме самого Вольфганга-Амадея, имея на руках ТАКИЕ
его произведения?!
Но, оказывается, высота конкретных достижений еще...
ничего не значит или мало что значит -- по сравнению с...
силой, качеством примера, личного, тоже
конкретно-персонального. "Наследника нам не оставит он". Может,
и не оставит; а если вдруг оставит, то, несомненно, это будет
не тот наследник.
Моцарту нельзя подражать. Это слишком уж ненадежно. Такие,
как Моцарт, не сделавшие себя сами -- плод слишком уж
многочисленного, феерически-редкостного стечения
наиблагоприятнейших обстоятельств. Такие люди могут и других,
своих... ну, последователей, невольных подражателей, приучать
словно бы надеяться на авось, на взрывы, внезапные приливы
вдохновения, да еще регулярного, на творчество высокого уровня,
высочайшего, божественного даже, но все-таки... как бы
автоматическое, творчество по наитию, на действие разливанного
моря интуитивности, заботливо воспитанной, правильнейше
подготовленной, выпестованной, конечно, вместе с подопечным, но
-- опекунами, педагогами, воспитателями, наставниками...
натаскивателями.
Казалось бы, ну, не все ли равно?! Пусть будет музыка,
написанная с применением приемов, форм работ Сальери, пусть
будет написанная "по Моцарту", пусть будет больше музыки,
хорошей и разной, и -- поставим на этом давно напрашивающуюся
точку.
На этом может успокоиться кто угодно, только не
профессионал, в пятый раз повторяю, человек -- тщательнейше,
ответственнейше озабоченный подъемом репутации, престижа СВОЕГО
ДЕЛА.
Г.Каспаров как лицо поистине трагическое, как герой
трагедии почти античной, виновен без вины. Он сам тут ни при
чем: он не знал, не осознавал, что и почему с ним делают,
при-влекая его к шахматам, приучая его к той области, которую
он не выбирал и, что не менее существенно, она сама (!) не
выбрала именно его.
Такое отслоение не могло не сказаться. И это своего рода
незакономерность == такое восхождение к вершине. Вот если бы
Карпов согласился на все условия Фишера -- в 1975-м году, --
наверное, матч (из скольких же? 100, 200, 300 партий?) был бы
им, вероятно, проигран. Ведь стало ясно, что выигрывая
длительное состязание -- первый, претендентский, матч с
В.Корчным, 1974 года, второй матч, с ним же, уже на первенство
мира, 1978 года, матч 1984-85 гг. с Каспаровым, Карпов, ведя в
счете, повторяю, разоружается, вроде бы начинает почивать на не
до самого конца завоеванных лаврах. Его предельно деловая,
конкретная натура дает отбой... Ну, дескать, подумаешь, остался
самый пустяк, этот пустяковый (но, как оказывается, не
пустяшный) успех, "успешек", придет сам собою, по щучьему
велению, по моему хотению, явится, никуда не денется, тем
более, что я заслужил его, тяжким трудом, длительной работой,
-- примерно так он рассуждает (на уровне подсознания).
Бороться, рисковать, чтобы доделать почти совершенно сделанное
дело -- на это, видимо, способен лишь особо преданный
этому делу человек, крайне, если хотите, фан