Сид, по обыкновению, не проявил, долгих разборок не устраивал: уточнил, что таки да - все, и все. Но курить после этого начал. А может, и наркотики принимать. И тут уже неважно, завязали или не завязали и что она там себе раньше думала, но если такое натворила - надо самой разбираться. Лида с трудом досидела до конца лекции. Кончилась она, к счастью, минут на десять пораньше, потому что по коридору мимо их открытой двери прошел Барковский, и Сэм с криками: "Эй! Стой! " - выбежал за ним. По пути он отдавил обе ноги Сане, который, впрочем, даже не перестал насвистывать "Хава Нагилу". Лектор проводил Сэма печальным взглядом и спросил у оживившейся аудитории: - На сегодня - все? - А как же! - возопил Жорж и так душевно ткнул Лиду под ребрышки, что она невольно подскочила. Следом за ней повскакивали со своих мест и все остальные. Через минуту Лида была уже в телефонной будке: - Алло? - Здравствуйте, Анна Владимировна. Вову можно? - Он в институте. - Лиду она не узнала. - А-а... Да-да, конечно... Когда он обещал вернуться? - Ой, не знаю. Кажется, на выходные он на дачу собирался, - наобум ответила мамаша Бродяги. Иногда выстрелы вслепую тоже попадают в цель. - 18 - И все в ресницах мокренько, И все на сердце душненько: Ни оклика, ни окрика... Чего ж ты хочешь, душенька? М. Щербаков. Володя проснулся, когда Лида входила в дом, но виду не подал. Лежал, закрыв глаза, и судорожно пытался сконструировать свою линию поведения. Времени почти не было: минут через пятнадцать придет Альбина. Так ничего толком и не придумав, Сид решил: "Будь что будет, "- и, не открывая глаз, сказал: - Лидочка, золотце, чайничек поставь... - Что? - испуганно переспросила Лида, но Сид молчал. Похоже, все еще спал. Но если это он во сне... Чушь... Проверить бы как-то: спросить что-нибудь. Где заварка, например? - Заварка в буфете, - не стал дожидаться вопроса Володя. Лидка хмыкнула - вот, мол, пижон чертов, все притворяется, будто мысли читает, - и с радостной улыбкой полетела ставить чайник. Едва она вышла, Сид резко вскочил, потряс головой и пробормотал под нос: "А в чем дело-то? Какие проблемы? " Лида на кухне сосредоточенно ломала спички об истертый коробок. Володя незаметно выскользнул за ее спиной в сени, тихонько взял там охапку дров и застыл в дверях. "От удивления" он рассыпал поленья по полу и растерянно поздоровался. - Ты же в комнате спал... - Я? Дрова колол... Хотя сейчас проверим, - Сид двинулся в комнату, по дороге бросив Лидке нормальный сухой коробок. Ударившись о Лидину ладошку, спички плюхнулись в чайник. Из-за дверей раздался голос Сида: - И действительно, сплю в комнате. "Опять паясничает, дурак, "- подумала Лида. Радостная улыбка ее постепенно переходила в счастливую. В дверь осторожно постучались. Лида недовольно насупилась и крикнула: - Вовка, там кто-то пришел. Дверь отворилась, и всунувшаяся в нее физиономия Сида деловито осведомилась: - Кто? - Да ну тебя! Довольно посмеиваясь, Володя принялся собирать рассыпанные по полу дрова. Опять раздался стук в дверь. Лида хихикнула в предвкушении очередного розыгрыша. Сид отрешенно просвистел бетховенское "Так судьба стучится в дверь" и потянул ручку. - Привет, котенок. - Альбина не обратила внимания на напряженность в Володином голосе. - Волька... Через какое-то время она услышала в углу какое-то шевеление, резко повернулась и встретилась глазами с незнакомой девицей. Та пулей вылетела в комнату. - Это кто? - Соученица. - У-гу... - недоверчиво протянула Альбина. - Решила нас не смущать и ушла в комнату? - Ага... Слушай, ты что меня, идиотом считаешь? Что я, не выпроводил бы другую девицу минут за двадцать до твоего прихода?! Это со-у-че-ни-ца. - Ну-ну, - и Альбина прошла туда же, в комнату. Володя вытащил из куртки сигарету, но сухих спичек не осталось. Сид поплелся в сарай за напильником и еще чем-нибудь, из чего можно высечь огонь. Лида сидела на кровати и плакала. Подняв голову и увидев вошедшую Альбину, она зарыдала в голос, и Альбина, неожиданно для себя самой, кинулась ее успокаивать: - Ну, что такое, что такое? Ну, не надо, ну, будет, ну, хватит, ну, что случилось? В ответ Лида сквозь слезы попыталась что-то сказать, но, выдавив из себя: "бумага", "Володю", "наркотики", "милиция", еще раз "наркотики" и "пришла", - разревелась еще пуще. Сид вернулся еще через минуту и остолбенел: Альбина заботливо суетилась вокруг бьющейся в истерике Лиды, а прислонясь к холодной печке, вертя в руках Бродягин ксивник, за всем этим с ушмешкой на обветренных губах невозмутимо наблюдала веселая Марина. - Здравствуй, Вовочка. Что же ты девушек обижаешь? Вишь, как убивается-то... Что, одну удовлетворил, а на вторую силенок не хватило? Ай-яй-яй. Не узнаю тебя, стареешь. Знаешь, это, видимо, наркота сказывается. Вот что, бросай ширяться и немедленно удовлетворяй вторую. Слышишь, немедленно! Да, и меня заодно. А то я тоже расплачусь. Придется этой вобле и меня успокаивать... Право же, Маринины приколы были более злы и грубы, нежели остроумны, и приступы Володиного смеха скорей можно отнести к нервным. Слегка отдышавшись, он обнял Марину и сказал: - Детка, смотри в корень: смешно не это. Смешно то, что моя герла та, которая вокруг бегает. А та, что плачет, - это так, староста. На меня в институт бумага из ментуры пришла, вот она Альбине и плачется. - Как это трогательно! - театрально воскликнула Марина. Альбина ошарашенно посмотрела на Лиду, потом на Володю: - Врешь ведь. - Нет ведь. А начавшая было успокаиваться Лида, подумав, что и действительно - не врет, возобновила истерику с новой силой. - Что стоишь как столб?! У тебя валерьянка есть? На слово "валерьянка" из кухни вышел кот и просяще потянулся к Альбине. - Барсик! - простонал с хохотом Сид, плавно сползая по стенке. - Я про этих трех уже не спрашиваю, но ты-то здесь откуда? Я ж тебя дома, на Мойке, запер. Ладно, покажи ей, где аптечка, раз пришел, тварь пушистая. Кот запрыгнул на полку и принялся скрести когтями по картонной коробке. Альбина, уже с Барсиком знакомая, стала тут же рыться в аптечке, Марина же схватила кота, начала его тискать, гладить и чесать за ухом. - Ну, мур-р, - раздался флегматичный голос, и не разобрать было в этом гаме - чей именно. Тем временем Альбина, открыв очередную коробку без этикетки, увидела там с десяток поблескивающих ампул. Наркотики! Она швырнула коробку на пол и с силой ударила по ней каблуком. Брызги разлетелись во все стороны, кот рванулся в окно. Нестерпимая аммиачная вонь распространилась по комнате. - А ты уж думала - наркотики? - поинтересовался Сид сквозь кашель, пытаясь устроить максимальный сквозняк. - А чай еще не вскипел? - спросила вдруг Лида. - Лидочка, золотце, а кого я просил следить за чайничком? - 19 - Знать, что будет завтра, - Много ль в том толку? М. Щербаков. Ситуация у Володи сложилась не из приятных, и в одиночку из нее выпутаться было бы, пожалуй, непросто. Но, сколько Саня знал Сида, тот обращался когда-либо за советом от силы к троим людям. Первый - некий Фима, личность известная в кругах хипующей, а также богемной молодежи и, несмотря на это, действительно незаурядная. Саня, одинаково далекий от обоих этих слоев общества, лично виделся с ним всего один раз - и то не смог толком пообщаться. Фиму он встретил у той, которую был бы более рад застать одну. И хотя ему сразу понравился этот странный паренек, да и он Фиму, видимо, заинтересовал, но сама ситуация не давала им возможности познакомиться поближе: не распознав, очевидно, в Сане его дружеского настроя, он ретировался почти сразу под каком-то благовидным предлогом. Больше они не сходились, хотя Сид достаточно плотно общался с Фимочкой некоторое время. Потом тот "расстригся" из хиппи, увлекся иудаизмом, а теперь и вообще умотал, как это ни смешно, в ФРГ, где, судя по письмам, не работал ни единого дня, проживая за счет помощи различных тамошних благотворительных фондов. Ради этого он прикидывался то турецким безработным, то армянским беженцем, три раза принимал иудаизм в разных землях Германии, получал деньги и смывался, а то доказывал, что пострадал от фашистов в Польше. Теперь, говорят, купил подержанный автомобиль BMW и укатил в Штаты... Второй - пожилой часовщик из мастерской Павла Бурэ, что на Невском, с которым Володя познакомился в своем обществе парапсихологов, хотя к ним старик на самом деле не имел никакого отношения. Это был просто умудренный судьбой коренной ленинградец, проживший здесь всю свою жизнь, исключая четыре года войны, и любивший поговорить о том, что за странный окружает нас город. Сам при этом он уже не удивлялся, потому хотя бы, что после шестидесяти удивляться уже стыдно и неудобно. Он и впрямь привык уже, что живет в девятой квартире (вместе с тремя соседними семьями), а рядом на той же лестничной площадке - квартира шестьдесят пятая. Внизу - квартиры 8 и 64, вверху - 18 и 19. Он привык, что в цветочном магазине продают керамику, а в остальных вообще ничего не продают. Он привык, что газеты приходят не те, которые он выписал, а когда какие, и всегда за два-три дня до срока. Последнее совсем не было для него странным: если всем почта приходит на несколько дней позже, то естественно, что кто-то должен ее получать на несколько дней раньше. Увлекшись с возрастом политикой, Иван Карлович - так звали часовщика - все же много лет не мог отличить вчерашнюю газету от завтрашней, настолько они были одинаковыми. Но в последнее время события стали лететь с такой быстротой, что никто не мог успеть сориентироваться. Никто, кроме Ивана Карловича, заранее обо всем предупрежденного газетами послезавтрашней даты выпуска. И когда он уговорил соседа отложить поездку в Тбилиси и того не раздавили танки, и когда он срочно вызвал племянницу из Ленинакана - якобы умирает - за день до землетрясения, и когда велел разменять крупные купюры всем знакомым за сутки до реформы - слава провидца пришла к нему. Тогда он и попал к парапсихологам, где и познакомился с Володей, который потом не один раз заходил к нему то с разбитыми часами, то просто так - узнать, "что день грядущий нам готовит", поговорить о политике, да и мало ли о чем еще... Около недели назад в районной газете совет ветеранов и трудовой коллектив мастерской с прискорбием известили читателей о скоропостижной кончине Ивана Карловича от разрыва сердца. Истинная причина этого прискорбного события не вызывает сомнений: прочитав собственный некролог, старый часовщик скончался. Третий, теперь - единственный человек, с которым мог посоветоваться Сид, - был сам Саня. - 20 - Не смолкают людей голоса... М. Щербаков. Зазвонил телефон. Володя вздохнул и, оставляя на полу мокрые следы, прошлепал из ванной в комнату. - Алло? - Ура! Он на флету! - раздалось где-то вдали от трубки. - Ништяк. Дай сюда, - и, теперь уже прямо в ухо, кажется, даже слюна из трубки забрызгала: - Привет, Бродяга. - М-м. - Как дела? - этот вопрос, впрочем, явно не был интересен спросившему, и он сразу перешел к следующему пункту: - У тебя таньга есть? - Есть. То есть, смотря сколько. - Осемнадцать рваных. - "Двадцать? Двадцать! " - донесся сбоку нестройный хор глоток в пять-шесть. - На пиво? - издевательски осведомился Бродяга. Потянуло его что-то на Жоржевы интонации. - На билеты. - Четыреста трамвайных билетов. Ты весь пипл катать вздумал? - Так есть или нет? Люди в Москву свалить не могут. - Чем им Питер плох?.. Откуда звонишь? - От стамески. Уже заезжать? - Перезвони через пять минут. Пока у меня треха. - Ладно. Бродяга не глядя набрал номер и стал гадать - чей. - Слушаю. - Бабушка? Хм... Да-да, все в порядке. Слушай, помнишь, ты у меня брала в долг двадцать рублей? - для бабушки это было новостью. - Ну, было, было... - А-а, помню, помню, - сказала бабушка, проклиная в душе свой склероз. - Так вот, может быть, к тебе сейчас, минут, скажем, через десять-пятнадцать, завалится толпа волосатых. - Ой... - Чаем не поить. В разговоры не вступать. Отдать деньги и вытолкать в шею. Бабушка, привыкшая к подобным выходкам внучонка, сказала: "Хорошо, "- и повесила трубку. Прошло, однако, полчаса, а хипы все не перезванивали: то ли деньги нашли, то ли ехать раздумали. "В любом случае, им же хуже, "- решил Сид и протянул уже руку к трубке, звонить Сане, как телефон душераздирающе заверещал. Но это звонили не хипы. Это звонил Аркаша. Закруглив разговор с ним буквально за полтора часа, Володя опять не успел набрать Санин номер. На этот раз звонила какая-то сумасшедшая девица с вопросом: давно ли он видел Лиду? - В гробу я вас всех видел. Недавно, - вежливо ответил Сид и бросил трубку. Телефон как будто ждал этого момента и, чуть только трубка коснулась рычажков, задребезжал опять. Барковский звал его в Ижору, в кришнаитской храм. (На эту мысль его натолкнул Сэм давешними расспросами. Кстати, не слышал ли он, Сид, что там за рок-группу Сэм собирает? ) А еще через несколько минут позвонила Катя, искавшая Барковского по всем притонам. - А он в какой-то монастырь ушел, - очень серьезно сообщил Бродяга. - Разве он тебя с собой не взял? - В какой монастырь? - она действительно не сразу въехала. - Действующий. Кающихся грешниц. Имени Марии Магдалины. Офелия, иди в монастырь. Отбой связи. Потом звонили отцу, но его не было дома. Потом звонили матери. Она дома была, но Володя все равно не стал звать: ему надо было позвонить Сане. Удалось это, тем не менее, только после звонков Альбины, Марины, Лиды и еще кого-то, попавшего не туда. - Уже у телефона, - услышал наконец Сид бодрый Санин голос. Видимо, ему сегодня звонили меньше. - Фришберг, ты скотина! - торжественно возвестил Володя. - Я знаю. Саня, это тебя... Сид. И через минуту - абсолютно тот же голос: - Алло? - Это что, опять братец подходил? - Да. Опять спутал? - Да. И теперь повторяю лично для тебя: Фришберг, ты скотина. Почему, знаешь? - Знаю. Хотя ты так запропастился, что что-либо тебе сообщить было невозможно. Равно как и узнать у тебя о результатах. Я тебе все эти дни пытался дозвониться. Только что два часа угробил... - Да, это Аркаша звонил. - Аркаша? Не выдержал, значит, все-таки. И как он там? - Письмо от Джексона получил. - Почитать даст? - А как же... Все ищет, в кого бы возвышенно влюбиться. С Натальей-то у него, сам знаешь... - Ладно, ты мне зубы не заговаривай. Ты о результатах докладывай. - Результаты потрясающие, - скрипнув зубами, сказал Сид. - Меня, считай, выгнали из секции, из общества парапсихологов, не сегодня-завтра попрут из института, плюс разборки с тремя девицами из двух возможных, плюс на даче жить нельзя. - Сгорела? - Нет, но провоняла аммиаком. - Ужас! - Саня был в восторге. - И как это все связано с моим слушком? Володя объяснил, что знал, Саня - остальное. - Короче, кружка пива моя. - Да, но, учитывая, что ты нарушил правила... - Увы, я... - Так вот. Спор ты выиграл. Но игра не окончена. Она даже, считай, не начата: я не имел возможности отвечать. - Ну, знаешь ли... - Так вот. Ответный ход - за мной. - Ладно, азартный игрок вечно лезет отыгрываться. Ты лучше скажи, как выпутываться будешь? Чем-нибудь помочь? Хотя, по-моему, ситуация безвыходная. - Ну, это по-твоему. Увидишь, все утрясется в двадцать четыре часа. - М-да? И с чего ты начнешь? - Высплюсь. - Спокойной ночи. Сид повесил трубку, закурил и начал прикидывать, так с чего же он в самом деле начнет, когда телефон опять зазвонил. - Здорово, Сид. Это Сема, - представился Сэм, будто бы его можно с кем-то спутать. - Да, привет. - Ты сможешь через двадцать минут быть на Владимирской? - Зачем? - Сид так устал, что не нашелся даже, как подтрунить над Сэмом. - Ну, мы же в среду договаривались. Не помнишь? Насчет сигарет... - Не ожидал, что ты так долго помнишь свои великие идеи... Ладно, жди. - 21 - Убьют - и никаких проблем. М. Щербаков. ... Когда в "рафике" оставалось всего три коробки, Сид почувствовал, что за ним наблюдают, и, прикуривая, осторожно огляделся. Так и есть - в подъезде напротив дверь была чуть приоткрыта, из-за нее кто-то выглянул и, встретившись с Володей взглядом, шарахнулся обратно. В следующую секунду оттуда выскочили шесть человек, трое побежали на Барковского, трое - на Сида, который невозмутимо курил, не обращая на нападавших особого внимания. Это их настолько ошарашило, что они остановились в нерешительности, а Сид, усмехнувшись, нанес ближайшему серию коротких ударов, от которых тот тихо лег на землю с выражением недоумения на лице. Зато второй оказался противником посерьезней. Первый удар пришелся Сиду в челюсть, второй он успел сблокиргвать, но его сбило с ног вместе с блоком, и покатился он по асфальту, разбивая локти и матерясь на чем свет стоит. Противник подошел к лежащему на земле Сиду и, охнув, согнулся пополам - Сид, не вставая, пнул его ногой в пах, потом вскочил и ударил локтем в переносицу. У бедняги хлынула кровь, но он попытался было еще раз ударить, однако был остановлен встречным ударом, который окончательно вывел его из боя. Третий противник стоял в стороне, задумчиво поигрывая финкой. Он узнал Сида: когда-то они вместе тренировались, потом Сид из-за травмы бросил тренировки, а он пошел работать на Полещука. Встреться они в другой обстановке, он сводил бы Сида в пивную за свой счет - Полещук платил хорошо. Но сейчас... Сид взглянул на Барковского. Тот уже угостил своих противников нончаками, поэтому они вели себя осторожно и старались держаться на расстоянии. А тот, что остался против Сида, наоборот, держался вызывающе, вертел в пальцах нож и ухмылялся. Сида это взбесило, и он нанес несколько ударов, которые, впрочем, было блокированы. Контратаку Сид успешно отразил. У них была абсолютно одинаковая школа, и это могло бы продолжаться довольно долго, но тут из-за "рафика" выбежал Сэм с обрезком водопроводной трубы в руках. "Куда же он прет, убьют ведь, "- мелькнуло в голове у Сида, и он, обернувшись, чтобы крикнуть Сэму: "Уматывай! " - крикнул нечто созвучное. Но тут почувствовал, как что-то холодное и неприятное с хрустом вошло ему под ребра и кровь теплой струйкой потекла по спине. Стало резко темнеть, и, хотя Сид никогда не жаловался на зрение, противника различить он уже не мог и ударил ногой наудачу, в темноту и пустоту... Он услышал сдавленный крик и понял, что попал... Как упал на асфальт, Сид уже не почувствовал. Стало тихо. Эпилог Так он и умер у вокзала, В экспрессе, едущем на юг... Ах, почему в России мало Талантов авторских, мой друг? М. Щербаков. Стало тихо... И это все? Все. Среди хипов ходит байка про Бродягу, который отправился автостопом во Владивосток. Крамин уверен, что Володя уехал по вызову Техасского парапсихилогического университета. А друзья собираются на могиле Сида крайне редко... ... Помолчали. Отхлебнули. Нет, плохо. А может быть, так? Угрюмый и небритый могильщик в вязаной шапочке с помпоном лишний раз поправил лопатой засыпанный цветами холмик. Был уже вечер, солнце из желтого стало красным и окрашивало в розовый цвет облака и золотые, не успевшие потускнеть листья. Темнело, к ночи обещали дождь. Все расходились - поминать. У могилы остались двое. Подошли с разных сторон поближе, молча взглянули друг на друга и сели. Они были очень похожи и очень непохожи друг на друга. Один - обросший, немытый и нечесанный, с руками, густо покрытыми шрамами, шрамиками и царапинами разной величны и значком - портретом Виктора Цоя на ксивнике. Другой - достаточно респектабельный, со следами самосовершенствования на снобоватом лице, и глаза... Нет, глаза одинаковые - серьезные и внимательные, хотя у одного в них была вечная циничная насмешка. Разговор не клеился. Не потому, что им тяжело было понять друг друга, нет: один из них видел людей насквозь, а другой... Другой знал людей. Он узнал их там, где нет секретов: какие тайны с попутчиком на последней электричке, с соседом в промерзшем зале ожидания, в ночном парке на скамейке, с таким же, не нашедшем другого места для ночевки? Что скрывать от человека, с которым делишь пополам последний бычок? Что будет прятать за душой водитель-дальнобойщик, который по пути из Архангельска в Сыктывкар подсадил к себе промокшего до нитки паренька? Или разве не расскажет о себе девчонка из Заполья, у которой заночевал по пути в Псков? И разве молча ляжет спать стрелочник со станции Гачки, в домике которого ты ждешь первого поезда? Оба они разбирались в людях и знали друг про друга все. Но разговор не клеился - слишком велика была дистанция между ними, как между двумя концами цепи, из которой выбито одно звено. - Жаль Сида. - Жаль? Нет, он нашел, что искал. - Искал смерти? Ну нет, это удел фанатиков и шизофреников. Нормальный человек... - Ну, то нормальный. Риска он искал. Острых ощущений искал. Во всем. Вот и нашел на свою спину приключений. - Зачем? - От скуки. - От скуки? Я полагаю, дело в другом. Он риска не искал. Тот сам его находил. А он просто тыкался во все стороны - энергии много, а куда идти - не видел. Тратился по мелочам. Перенервничал из-за всей этой дурацкой истории с наркотиками. Может, и тут искал из нее выход? - Елы-палы, выход искал... В том, что ласты склеить? В кайф! Он же не идиот! Курить будешь? - Да. - Пижон он был, этот Сид. - Оригинальное пижонство. Было уже совсем темно, и спичка выхватила из темноты два лица и фотографию. Похожие, даже слишком, но и непохожие. Стал накрапывать дождь, шурша по листьям. Завтра они будут уже темнее, а потом и вовсе сольются с землей, станут неразличимы. - У тебя какие планы? - Поеду в США, в Техасский парапсихологический. А я во Владивосток, автостопом. Но я про сейчас. - Сейчас? Домой. - Помянуть бы... - Да нет, дела. Домой. А ты? - Я? Я налево. Они внимательно посмотрели друг на друга, как в зеркало, и, обменявшись рукопожатиями, молча разошлись. Огоньки их сигарет все удалялись, а потом и вообще пропали из виду. ... Помолчали, отхлебнули еще. - Слушай, тебе не кажется, что мы создали образ шизующего бога? - Нет, мне кажется, что мы создали образ хипующего черта. - В любом случае, его смерть - событие довольно странное. И вообще, зачем так мрачно? - Тогда, может быть, так? - Алло, Сид? Из больницы давно выпустили? Когда на тренировках появишься? Да, тренер просил передать, что так тебе и надо, и когда придешь - будешь отрабатывать защиту... - Алло, Володя? Здравствуйте. Как Ваше здоровье? Вы не забыли, что через неделю семинар? У Вас доклад. Да, пока Вы болели, председателя правления сеяли. Ромоданова добилась своего. Теперь председатель - Думов... - Привет, Бродяга. Так я насчет двадцати рублей... Все шло своим чередом. Леня готовился к отъезду. Жорж сидел на компьютере и обсуждал с Саней и Сэмом планы ближайшего похода. Альбина и Лида, не знающие, что Сид сбежал из больницы, собирали передачи, и Марина тоже думала, что надо бы. Барковский бросил институт. А женщина, которую снял наконец Аркаша, оказалась на редкость вульгарной. И, видит бог, сказать мне больше нечего, Да больше и не скажешь ничего. М. Щербаков. IX. 1990 - IV. 1991