т сорваться с места и очутиться в самом эпицентре событий. - У меня приказ вашего брата, репортера, гнать в три шеи! - вдруг ни с того, ни сего выдал, молчавший до этого, капитан Дудаков, уставившись неподвижными осоловелыми глазами на фотожурналиста. - За что такая немилость? Почему не допущать? Да и где она? Передовая-то! Не допускать за правду? - попытался съязвить Матвеич. - За нее матушку! За нее родимую! Которую за бабки забугорникам продаешь! - Выходит, то, что я снимаю неправда? Может, скажешь, что те сгоревшие пацаны в БМП, что вчера я снимал, мною выдуманы? Ты же сам их видел, и все видели! Что, я их придумал? Камера она беспристрастна и снимает все, как оно есть, без прикрас. От истины, какой бы она не была, тут уж никуда не денешься, не спрячешься как страус башкой в песок. - Может и так, но твои агентства, всякие там Рейтэры, х...эйтэры и прочая заокеанская шваль, еще неизвестно как все это повернут и преподнесут. - Согласен, бывают случаи, довольно паршивые, я вам скажу, - нахмурив широкий лоб, потирая блестящую лысину, продолжал стрингер. - Недавно приятель мой, корреспондент одной из столичных газет, отснял материал, как солдаты занимаются захоронением убитых боевиков. В выкопанную траншею стаскивают трупы. И молодые ребята, чтобы не таскать мертвяков руками, просто привязывали к трупам веревку или провод и волоком подтаскивали убитых к траншее с помощью автомашины. Иначе, ведь изблюешься весь, глядучи на трупы. Да, и для пацанов какой стресс. Не каждый такое выдержит. Одним словом, этот материал какими-то неведомыми путями попал в руки одного западного журналиста-прохиндея, который выдал снимки за свои, да еще дал следующий к ним комментарий. Что мол, на снимках видно, что у убитых связаны ноги и руки - значит, их пытали. Поднялась шумиха по поводу этого фотоматериала. Вот такая история. Когда же раскрылась эта грязная гнусная ложь, разразился крупный скандал. Телекомпания, где прошел этот материал, понесла крупные убытки, так как была подмочена ее репутация. Этого козла, плагиатора, конечно, под зад коленкой. Выперли с работы. - Вот, вот! Суки продажные! За сенсацию, готовы шкурой своей пожертвовать! За зеленые! - Угомонись, Дмитрич! - старший лейтенант Колосков, успокаивая, обнял разбушевавшегося капитана за плечи. - Разошелся! - А, чего он тут парит, братцы! Вот скажи, Матвеич! - Дудаков впился злыми остекленевшими глазами в собеседника. - Сколько тебе платят за твои кровавые репортажи? Только, бля, честно! Как на духу! Не юли! - Хорошо! По-разному, мужики. Мне скрывать нечего, я зарабатываю честным нелегким трудом. Все зависит от сложности съемки, от оперативности, от важности событий. За хороший репортаж можно сорвать довольно приличный куш, десятки тысяч зеленых. - Сколько? - от удивления Виталий громко присвистнул. - Да, десятки тысяч! - Долларов? - Митрофанов округлил глаза. - Тут за "деревянные гробишься! Жизнью рискуешь. - Но, учтите, братцы, я ведь снимаю не в студии с сигарой в зубах и горячей бабой на коленях, а под пулями, хожу по кончику ножа, каждый раз искушая судьбу. Платят за риск. За риск. К тому же большие деньги. Так, что желающих заработать бабки пруд пруди, они всегда есть и будут, пока на белом свете идут войны. Только не все хотят рисковать. В крупных телекомпаниях цена за снимок из горячей точки достигает порой двухсот баксов, а минута съемки аж за триста переваливает. - Не дурно, однако же! - с набитым ртом отозвался, пораженный, Юрков. - Кто не рискует, тот не пьет шампанское! - Черт с ним, с шампанским, Матвеич! Собственная шкура дороже! - Значит, Игорек, будешь пить водяру! - констатировал Савельев. - Или бормоту! - добавил Митрофанов. - Мужики! Почему до сих пор не налито? - Квазик, ты совсем мышей не ловишь! - настойчиво постучав пустой кружкой о щит, который заменял им стол, сказал Степан. - Сей секунд, мой генерал, - старший лейтенант Колосков, неспеша, принялся разливать по кружкам водку. - Как же ваш брат умудряется продираться через всевозможные заслоны и разные препоны? - поинтересовался Савельев. - Видали как-то, как вас "шмонают", стопорят на блокпостах и пасут "фээсбэшники", - добавил раскрасневшийся Юрков. - А, начхать глубоко на них, у меня на этот случай целая куча всяких удостоверений. Даже корочка военного корреспондента есть. Немного нахальства, немного смекалки, немного удачи, а главное, побольше водки. - А у "нохчей" приходилось съемки делать? - А то, как же? Бывал я и у чеченов. - И Басаева доводилось видеть? - И Басаева, и Масхадова видел. Вот как тебя. Еще до штурма Грозного. Но с "вахами" ухо надо держать востро. Ни в коем случае нельзя показывать свою слабость. Они на любого посматривают как на живой товар. Одно слово, работорговцы. Тут надо налаживать контакт с каким-нибудь полевым командиром, что покрупнее, иначе можно загреметь под фанфары, продадут, за спасибо живешь. И никто не узнает, где могилка твоя. - Матвеич, как же тебя не воротит оттого, что снимаешь? От всей этой мерзости! Другого бы, уж давно на изнанку вывернуло! - Э, дорогой, если сопли и слюни распускать, да еще и думать об этом, вообще ничего не снимешь. Тут необходимо хладнокровие как у хирурга. Привыкаешь со временем. - А я бы, стрелял вас, сволочей! У людей горе, боль, страдания, а вы тут крутитесь с камерами, в наглую прете, суки! Объективы тычите в лицо. Продажные твари! - вновь закипел изрядно захмелевший Дудаков, со всего маха хлопнув кулаком по столу. - Дмитрич! Тихо! Сбавь обороты! - Если бы не они, все бы думали, что ты тут деревья сажаешь, цветы окучиваешь да груши околачиваешь, - вставил вкрадчивым голосом Николай Юрков, колдуя у печки над котелками. - Я груши околачиваю? Я окучиваю? - заорал возмущенный капитан, пытаясь вкочить. - Да я! Да я тут столько ребят потерял! Столько крови видел! Крылов проснулся от какой-то суеты, от хлопанья дверей, от снующих туда-сюда "собровцев". От выпитого гудела голова. Заложило нос. Во рту после вчерашнего застолья, словно кошки насрали. - Что случилось? - полюбопытствовал, приподнимаясь на скрипучей панцерной сетке, журналист у старшего лейтенанта Колоскова, сидящего за столом с остатками былого пиршества и сосредоточено набивающего карманы разгрузки рожками. - Под Аргуном - заваруха! Поезд "вахи" подорвали! Сволочи! Бой идет! - Матвеич! Ты как? - окликнул, заглянувший в помещение Виталий Исаев. - Видно я вчера, братцы, маху дал! - Виталь, помнишь, он вчера на полуслове отрубился! Все болтал, болтал, ни хера не закусывал, - отозвался Квазимодо. - Матвеич, едешь с нами или остаешься? - Какие разговоры, мужики! Конечно, еду! - Через пять минут выезжаем! - Я мигом соберусь! Через несколько минут у головного собровского "Урала" уже крутился фотожурналист со своим потертым, видавшим виды, коричневым кофром, набитым видеоаппаратурой и кассетами. - Матвеич! Учти! У нас, нянек нет! Так что, не рыпайся, куда не следует! Вытаскивать тебя будет не кому! - помогая стрингеру забраться в кузов, бросил Степан. - Сам понимаешь, не на крестины едем, - добавил Виталий. - Все будет спок, ребята! "Вэвэшники" тоже едут? - Нет, они остаются здесь, у них другая задача! Прикрытие тыла. - Чтобы абреки в спину чего доброго не долбанули! К вечеру на базу вернулся СОБР. Усталые хмурые бойцы, молча, разгружались. Из кабины бережно принимали раненного Митрофанова, он, морщась от боли, закусив губы, опирался на плечи товарищей. У одного из "Уралов" в лобовом стекле появилась большая продолговатая дыра, от которой разбегалась паутина мелких трещин. - Где Матвеич? Мой дорогой яйцеголовый друг! - громко пропел, подошедший к "Уралу", старший лейтенант Тимохин. - Матвеич? - переспросил плотный Юрков с перемазанной сажей щекой и при этом оглянулся на товарищей. - Я поцелую его в его вдохновенную лысину! - продолжал изголяться Тимохин. - Подкузьмил, твой Матвеич! - отозвался, кряхтя, угрюмый Савельев, взваливая на спину Юркову АГС. - Срыгнул, что ли? В Аргуне остался? - полюбопытствовал у Степана Исаева старший лейтенант. - Жаль. Дмитрич проспался, оклимался от "зеленого змия" и собирался вновь учинить ему разгром за круглым столом. Так что, сегодня нагрянет, ждите в гости. - Не до гостей нам! - Пулю словил, твой дорогой Матвеич! - вставил, выглядывая из-за широкой спины брата-близнеца, Виталий. - Прям в пупок! Говорили ему, не лезь на рожон! Так нет же, сучёнок, нарисовался во всей красе! Нате, смотрите, какой я герой, какой я рисковый! Тут же и сняли! Пискнуть не успел! - Как пулю? Шутишь? - Бля буду! Какие тут могут быть шутки! Сложился как карточный домик! Только его и видели! Вон Савельев и прикрывал, пока мы его с Никитой из-под огня выволакивали! Весь "короб", поди, расстрелял! Промерзли до костей! По канаве со студеной водой тащили. А там еще ледок тонкий, будь он не ладен, поизрезались все. Никита вообще промок до нитки, до сих пор весь трясется как осиновый лист. - Ну, и где он? Матвеич-то! - На "вертушке" в Ханкалу с ранеными и "двухсотыми" отправили. - Говорил все, "живой бой" хочу отснять! Вот и отснял бой! - проворчал помрачневший Тимохин, сплевывая в сердцах себе под ноги. - Это точно! "Живой бой" снял! Только еще не известно для него каким он будет! Этот "живой бой"! - вставил Савельев, выбрасывая скомканную пустую пачку "Примы". - Дай-ка закурить! Сделав глубокую затяжку, выдохнув, "собровец" продолжал. - Гляжу, разрыв гранаты рядом с Конфуцием, ну думаю все, п..дец! Спекся, паря! А тут сбоку Матвеич в наглую прет как танк со своим скарбом и камерой наперевес, кричу ему: "Ховайся, дура!!" Какой там! Или не слышал, или уже в раж вошел. Не до нас ему. Охота пуще неволи. Бальтерманц выискался, хренов. Тут ему молодой шахид с чердака и врезал. Николаша, суку, сразу засек, три "вога" туда ему под крышу вогнал, в раз лохмотья полетели вместе с зеленой ленточкой! - Рана тяжелая? - Навылет прошило! - отозвался Виталий, о подножку автомобиля сосредоточенно счищая грязь, налипшую на подошву. - Говорю, вошла аккурат в пупок. Хорошо не в "броннике" был, а то бы полный п..здец! Все кишки бы намотало! Запеленали, конечно, основательно как в лучшем госпитале. Матвеич бледный как смерть, только глаза лихорадочно блестят как маслины. Думаешь, что он нам говорил? Спасите, помогите, братцы! Не дайте помереть? Как бы, не так! Камеру, говорит, братишки, розыщите и кофр не забудьте на "борт" к нему запихнуть! - Коньки откидывает, а он о кинокамере печется, чудик! Да плевать на нее слюной! - вдруг прорвало молчавшего Степана. - Хрен с ней! С камерой! Дай бог, самому живым выбраться из передряги! Конфуция чуть гранатой не накрыло. Оглох мужик. Ждали нас, подлюки! - Засаду у моста устроили. Но не на тех напали! Черта им лысого! Дали им жару. Не будут больше по горам рыскать. Отбегались шакалы. - Потери есть? - тихо спросил Тимохин. - Где ты видел, чтобы без потерь обошлось? Гошу осколком в ногу долбануло. Теперь без сапера остались. Да, Митрофанову бок зацепило, по ребрам ковырнула зараза! Считай, в рубашке родился! Весь в кровище. Завалился, как засучит ногами. Думали, все хана! Ан нет, гляжу, матерится по-черному, сучий хвост, яростным огнем огрызается. - Хотели "бортом" отправить, куда там. Уперся как баран. После Афгана никакими коврижками его на "вертушку" не заманишь. Под Баграмом чудом уцелел, духи стингером завалили "МИ-8", на котором раненых эвакуировали. Рухнул горящий вертолет на склон горы, хорошо вскользь прошел. Повезло. Из двадцати трех восемь в живых остались. И он среди них. С тех пор авиацию на дух не переносит. - Матвеича жалко! Распоследние твари мы! На халяву ящик водки у него выжрали, а мужика не уберегли. - На кой ляд его с собой взяли? Сидел бы на базе. - Да еще ваш Дудаков, мудак, обложил его по первое число. Налил шары, козел! На ногах не стоит, а туда же! Какая муха его вчера укусила? Взбрендил вояка совсем! - Накануне с "батей" он крепко поцапался. Сафронов ему задал трепку, - сказал Тимохин. - Думали, от него мокрого места не останется. Дмитрич как вареный рак из палатки вылетел. "Кафар" у него вчера жуткий был. Надрался у вас до чертиков. Видно, хватил через край. Совсем лыка не вязал, когда от вас вышли. Еле доволок его до койки. Сейчас как выжатый лимон. Жутко страдает. Злющий как бобик. Кроет всех, на чем свет стоит. Не знаешь, с какого края и подступиться. - Вишь, еще одним "агаэсом" разжились. Трофей. Квазимодо с Виталием группу "чехов" накрыли, зажали в развалинах и забросали гранатами. К аллаху отправили пятерых правоверных. Арабов среди них до хера. Из Ливана. Один с видеокамерой был, все на кассету снимал. Жаль разнесло на куски. Операцию задумали псы Бараева, конечно, классную. И поезд грохнули, и засаду устроили. Но пенку дали братья-мусульмане, не ожидали от нас такой наглости, такой прыти. Мы, как только подъехали, сразу сходу атаковали их, чего они, естественно, не ожидали. Перебздели "казбичи", замельтешили, "очко" видно заиграло. В бою все решают секунды. Тут или пан, или пропал. Другого не дано. До нас они здорово потрепали пензенский ОМОН с "вэвэшниками". Загнали братков в глубокий кювет с ледяною водой и долбили по ним. - Аргун, я вам скажу - это полная жопа, настоящее осиное гнездо, - сплюнул Тимохин. - Боевики, говорят, там средь бела дня по улицам с оружием шастают. А уж ночью, что творится, можно себе представить. - Вот, разгрузку "пионер" надыбал. С араба убитого снял. На, держи! Никонову Паше передашь. Подарок. Должок был за мной. Если б не он, не чирикал бы сейчас с тобой. Снайпершу он на прошлой неделе поперек туловища очередью из своего ПКМа срезал, когда она меня пасла, сучка. - Андрей, а Дудакову так и передай, Матвеич пулю словил, симпозиум отменяется! Волкодавы - Вы с Караем зайдите с той стороны, а мы пока тряхнем эти хаты! - капитан Дудаков кивнул на крайние дома и школу. Группа "собровцев" под командованием старшего лейтенанта Тимохина, усиленная пятью "срочниками", свернула в проулок. Впереди бойцов, обнюхивая и неустанно метя заборы и кусты, бежал и помахивал пушистым хвостом неутомимый Карай. Иногда он подолгу задерживался, привлеченный каким-нибудь запахом. И Витальке Приданцеву приходилось, матерясь, на чем свет стоит, силой оттаскивать кобеля от очередного столба или забора. Другая группа с Дудаковым гурьбой направилась в сторону школы. Их было восемь. Четверо матерых СОБРов и трое "вэвэшников" со своим капитаном. Капитан Дудаков, тяжело вздыхая, часто прикладывался к фляжке с водой: после вчерашнего "симпозиума" неимоверно трещала голова, и пересохло в горле. Настроение у капитана было поганное: четвертый день коту под хвост, никаких результатов. Только обнаружили пяток фугасов на местном кладбище за покосившейся плитой с арабскими вензелями да двух подозрительных парней без документов задержали. На прошлой неделе было намного веселее: накрыли подпольный цех по производству гранатометов и автоматов "Борз" и несколько заводиков по переработке нефти, которые заминировали и рванули; после чего, те несколько дней чадили как горящие в море танкеры. Мрачный Дудаков вновь глотнул из фляжки. Рядом с ним бодро вышагивал квадратный как шкаф, "волкодав" из Екатеринбурга, лейтенант Исаев и, молча, смолил сигарету. Сбоку от него ковылял, прихрамывая и громыхая здоровенными сапожищами худой, высокий как жердь, Димка-кинолог. Перед ним на длинном поводке моталась из стороны в сторону черная спина суки Гоби. Под ногами в выбоинах и замерзших лужах похрустывал белой паутиной с разводами тонкий ледок. - Алексей Дмитрич, ты чего такой смурной? Трубы горят? Головка, поди, бо-бо? - нарушил молчание старший прапорщик Стефаныч. - Заткнись, ментура! - огрызнулся мрачный Дудаков. - Говорил тебе Карасик, не мешай спирт с местным пойлом! - Могли бы удержать! - Тебя, мастодонта, пожалуй, удержишь. Чуть, что, так сразу в морду или лапать пушку! Был у нас до тебя майор Харчев, ты знаешь этого хорька! Скажу тебе, такого мудака, я, отродясь, еще не видывал! Пока Зандак блокировали, этот шакал все время безвылазно в палатке спиртягу жрал, а потом как с цепи сорвался! В один прекрасный день вылез на божий свет, морда опухшая, зенки залиты, никого не узнает. Мотался по позиции, орал благим матом, размахивал дубинкой, на которой слово "устав" вырезано. Того и гляди хряснет вдоль спины или по черепушке огреет. И надо же было такому случиться, наткнулся он на окоп с АГСом. Вцепился своими здоровенными клешнями в АГС и давай "вачкать" в сторону села, а заодно по баньке разведчиков. Всю в пух и прах раздолбал! Так и пришлось к койке наручниками приковывать, пока не прочухался! - Эх, бабу бы! - промычал, широко зевая, Димка, почесывая подбежавшую овчарку за ушами. - Сиську тебе, паря, а не бабу, - беззлобно огрызнулся ""собровец"" Савельев, щелчком отправляя "бычок" в кусты. - Молоко на губах еще не обсохло! Маненький ешо! - Женилка, поди, еще не выросла! - хохотнул кто-то сзади. - Это тебе не компот да варенье п...здить из погребов у "вахов", - отозвался нравоучительно Стефаныч. - Ты, Митрий, как в армию-то умудрился загреметь? У тебя ведь одна нога короче другой на пять сантиметров! Таких не берут! Куда только комиссия в военкомате смотрела? - Какая комиссия, бля? Эти болваны и безногого забреют, лишь бы план по пушечному мясу выполнить! - Армия у нас рабоче-крестьянская! Отмазали, наверное, сынка какого-нибудь чиновника или нового русского, а наш Митяй теперь лямку тянет, за себя и за того парня! - возмутился Стефаныч. - Главное, для них, гиппократов, чтобы указательный палец у тебя сгибался, чтобы из автомата по "вахам" мог стрелять! - добавил Степан Исаев, усердно скребя пятерней свою светлую кучерявую бороду. - Сам черт их не разберет, где "вах", а где мирный трудяга! - вклинился в разговор заспанный рядовой Привалов, сморкаясь и громко шмыгая носом. - Днем-то он трудяга, а ночью Фреди Крюгер с большой дороги! - Чего разбираться! Спускай с него, говнюка, портки! Если без трусов - значит "вах"! Смело хватай за яйца и Чернокозово! - посоветовал Степан, поворачивая к нему свое добродушное курносое лицо с прищуренными смеющимися глазами. - Вон Шаман, молодец мужик! Не церемонится с этой сволотой! Грохнули бойца, он тут же прямой наводкой по селу, чтобы не повадно было! - С этой шушерой только так и надо! Иначе, хер ты тут проссышь! - Девятнадцатилетние пацаны гибнут, калечатся, а кто-то мошну себе набивает! - вставил, зло сплевывая, Стефаныч. - На "мерсах" с девочками раскатывает! - добавил Привалов. - Какие "мерсы", паря? Ты что, белены объелся? Тут такие бабки крутятся, что тебе и не снились! - Березовых, Югановых и всю столичную братию за жопу и сюда! Патриотов хреновых! И мордой, мордой в это дерьмо! - не выдержал, морщась от боли, молчавший всю дорогу, "собровец" Колосков с раздувшейся от флюса щекой. - Эх, молочка бы! - вдруг, ни с того, ни с сего, мечтательно протянул Привалов. - Из под бешенной коровки! - усмехнулся Савельев. - Может еще и сметанки, соизволите, сударь? - съязвил Димка Мирошкин, оборачиваясь. - Мать, молочка не найдется? Я заплачу! - обратился Привалов к чеченке, стоящей у открытой калитки. Та зло сверкнула глазами, плюнула под ноги и что-то выкрикнула ему. Захлопнула калитку. От неожиданности солдат захлопал светлыми как у теленка ресницами. Веснушчатое лицо парня вытянулось. - Что, Привал? Cъел? - Чего, это она? Совсем взбрендила? Я же по-доброму к ней! По-хорошему! Не на халяву же! - обиженный Привалов обернулся к товарищам, ища у них сочувствия. - Эх, Ваня, Ваня! Хорошо, что не огрела тебя по башке! - Разогнался, парниша. Молочка, видите ли, захотел! - А в жопу кинжал не хошь, национальное блюдо? - засмеялся Савельев, делая страшное лицо. В конец улицы показалась фигурка девушки в кожаной куртке с большим синим пакетом в руке. - Вон, гляди, краля идет! У нее еще попроси! - В один миг джигиты на куски разорвут и уши отрежут! Двухэтажное кирпичное здание заброшенной школы глядело с бугра на село пустыми глазницами окон. Стекла и часть шиферной крыши отсутствовали. Кругом царили печаль и запустение, все поросло высоким бурьяном и лебедой. Похоже, давно здесь не слышалось ни детского гомона, ни дребезжащих звуков школьного звонка. Перед школой торчало несколько высоких, сбросивших листву, акаций, обнаживших свои изрезанные глубокими морщинами стволы и корявые ветки. Несмотря на солнечный день, было довольно свежо. Иногда порывами задувал северный ветер, обжигая лица. Кусты, сухая трава и тропка искрились легким инеем. К школе подошли сбоку, напрямую, через заросли бурьяна, минуя дорогу и овраг. В окнах, то здесь, то там играли веселыми зайчиками на солнце осколки стекол. Сквозь трещины на крыльце кое-где пробивался пучками седой пырей. Димка с овчаркой Гоби поднялись по щербатым ступеням, собака, нетерпеливо рвалась с поводка. Обшарпанная облезлая дверь в школу была приоткрыта. Солдат остановился, поправляя бронежилет и автомат. Овчарка юркнула за дверь, натянув поводок. - Стой! Шалава! Куда, тебя несе...! Договорить он не успел. Рвануло так, что с петель слетела развороченная дверь, вылетела щепками оконная рама, во все стороны брызнули жалкие остатки стекол и куски штукатурки. Огромный плевок удушливой пыли вынесло шквалом огня наружу. Димку отшвырнуло в сторону, и он, схватившись руками за лицо, съежился в комок. Вся группа повалилась на мерзлую землю, ощетинившись дулами "калашей". Вдруг, из окна второго этажа хлопнул выстрел. И приподнявшийся было капитан Дудаков, нелепо взмахнув руками, ткнулся лицом в землю. "Собровцы" засуетились словно муравьи. Поливая из автоматов беспрерывно окна второго этажа, расползлись в стороны. Кто под стены здания, кто за деревья перед школой. Степан с Савельевым под прикрытием огня были уже на крыльце, где Димка с залитым кровью лицом, ничего не видя и не соображая, пытался безуспешно подняться и снова валился на бок как слепой щенок на неокрепших лапах. Оказавшись внутри, где царили пыль, гарь и вонь, Степан сразу же швырнул гранату на площадку второго этажа. Тугая ударная волна вдарила по перепонкам, обильно осыпав их песком и ошметками штукатурки. Через мгновение, оглохшие, они были уже на верху, пытаясь что-нибудь разглядеть в пыльном удушливом облаке, окутавшем все вокруг. Вдоль стены, разбросав в стороны руки словно крылья, лежал лицом вниз боевик. Его камуфлированную форму густо припудрило известкой. Под ним медленно проступала темная лужа крови, автомат с пербинтованными изолентой магазинами валялся в ногах. Степан сходу полоснул короткой очередью по врагу. Пули впились в пыльную вздрагивающую спину, безжалостно вспарывая бушлат, гулкие выстрелы ахнули эхом. Дым стал рассеиваться. Осмотрелись. Коридор был буквально завален мусором и изрядно загажен, то здесь, то там красовались засохшие кучки. Деревянные полы были большей частью отодраны, кругом валялись искореженные плечи труб, обрывки пожелтевшей бумаги и куски от школьных парт, ощетинившиеся ржавыми изогнутыми гвоздями. Под ногами шуршал и похрустывал керамзит. Из дверного проема ближнего класса вдруг выглянул бородатый "чех", но Степан судорожной очередью загнал его обратно в класс, неприятно ощутив, как мурашки со спины перекочевали под вязаную шапку. - Шилова бы, сюда! Он бы показал "вахам" козью морду! - сплевывая грязную слюну, нервно бросил Степан через плечо Савельеву. - Еще бы! - отозвался напарник. - Он - мастак выкуривать этих тварей! Из проема высунулся ствол; и короткая очередь оглушительно саданула в пустынном коридоре, буравя бесцеремонно стены, сшибая куски штукатурки, ковыряя красный кирпич. Одна из пуль, срикошетив от стены, тренькнула в пол прям у Исаева перед носом. - Ах, ты, с-сучара! Савел! Ты видел? Ну, погоди, джигит! Сейчас ты у меня станцуешь лезгинку! - пробурчал возбужденно "собровец". Желваки ходуном заходили на заросших рыжей щетиной скулах. - Стёп, может, жахнуть вогом! - проорал багровый от возбуждения напарник. - Не стоит! Промажешь! Куда он на хер денется? Мы его щас, старым дедовским способом выкурим! Прищучим кунака! Ховайся, браток! Степан быстро извлек из карманов разгрузки на божий свет пару гранат. Савельев отполз в сторону. Неожиданно, в этот момент из класса, пересекая коридор, к окну метнулся темный силуэт и перемахнул через подоконник. Послышались: чье-то падение, крики, злобный лай Карая, перекрываемые двумя громкими очередями. Из проема вновь было высунулось дуло автомата, но Савельев из-за выступа полоснул очередью вдоль коридора, заставив противника затаиться. - З-зараза! - выругался Степан, обалдевший от грохота выстрелов. Рванув чеку, бросил гранату и распластался за убитым боевиком. "Эргэдэшка" упала мягко на керамзит перед проемом. Взрыв потряс здание. Осколки и керамзит разлетелись веером, кромсая, уродуя стены и дождем посыпавшись на головы бойцов. Степан, не раздумывая, бросился вперед и, упав ничком у проема, швырнул вторую гранату внутрь класса. Опять рвануло. Ударной волной из класса вынесло огромное облако удушливой вонючей пыли. Сверху посыпалась какая-то дрянь. Вскочив на ноги, оглохший "собровец", влетел в помещение, строча из ПКМа в глубь класса, окутанного густой завесой. Все было кончено. Под окном, привалившись к ободранному углу, лежал окровавленный боевик в сером омоновском камуфляже. Из-под вязаной шапки, которую перетягивала зеленая повязка с арабской вязью, по запыленному бородатому лицу медленно ползли кроваво-грязные потеки. Тусклые глаза при виде собровца на мгновение блеснули, ожили и тут же погасли. Исаев подошел к распростертому телу, тронул дулом и присев рядом, устало откинулся спиной к стене. - Спёкся, шахид! - раздался хриплый голос, вошедшего следом, всего перемазанного Савельева. Класс был пустой, если не считать трех-четырех сломанных парт, да двух увесистых рюкзаков, сваленных в углу. Из стен были вырваны выключатель, розетки, проводка отсутствовала. На школьной доске мелом аккуратным детским почерком было выведено: "26 декабря". Наверное, в последний день перед зимними каникулами в 94-ом. Потом через неделю началась война, платить перестали, учителя разъехались, школа закрылась. - Глянь, мелкашка! - поднимая винтовку с оптическим прицелом, оживился "собровец". - Из таких в Грозном наших ребят щелкают как куропаток, легка и удобна для ведения уличных боев, не то, что "эсвэдэшка", - сплевывая сгусток грязной слюны и смахивая рукавом пыль с бровей и носа, отозвался Степан. Он почувствовал смертельную усталость, вдруг навалившуюся на него, будто вагоны разгружал. - Какой-то Гаджи Мирзоев! - обернувшись к товарищу, Савельев помахал документом, который извлек из нагрудного кармана убитого. Но Степан его уже не слышал, он был далеко... Утро. Солнце еще не встало. Белое неподвижное зеркало озера. Стелится на водной гладью нежными клочьями седой туман. Ему двенадцать лет. Он сидит в лодке и смотрит на медленно гребущего брата-близнеца, как из под весел Виталия, журча и завихряясь в маленькие водовороты, уходит за корму вода. В тишине слышны только скрип уключин да всплески стаек испуганных мальков, которых гоняет окунь или щука. Его пальцы за бортом в теплой как парное молоко воде... На второй этаж поднялись остальные бойцы. - Первый раз настоящего шахида вижу! - раздался из-за Савельева простуженный голос Привалова, хлюпающего носом. - Погоди, паря, послужишь с наше и не такое увидишь! - перебирая личные вещи боевика, проворчал Колосков. - Бля, да у них тут целый арсенал! Как только не разнесло к чертям собачьим всю хибару? - удивился, копаясь в рюкзаке, Стефаныч. - Если б не Степаша, эти воины аллаха уж давно бы люля-кебаб из нас сделали! - Это, как пить дать! - Что с Дудаковым? - вдруг встрепенулся очнувшийся Степан. - Сиди, Степа, сиди! Эх, жаль глотнуть нечего, братишка! - Отвоевался, наш Дмитрич! Прямо в висок! Сразу отдал душу, не мучился! - Вот и съездил в командировочку! - Заработал дочке на приданое! - Димка вот, чудом уцелел, не то, что Ефимов! - Видно в рубашке родился! - Ноги посекло осколками да дверью физиономию расшибло! - Если б не Гоби, каюк бы ему! - Да, сучку жалко! Одни клочья! Умная была псина! - Что, с третьим? С боевиком! - полюбопытствовал Исаев, вытирая рукавом лицо. - Шерстью накрылся! - Тимохин с ребятами подоспели во время, с ходу завалили! - Поспешили малость! Карай все равно не дал бы уйти! - Шкет, совсем еще сопля зеленая! - отозвался Привалов. - Сопля?! А "макаров" за поясом, это что, бирюльки тебе! - вспылил сержант Головко, оборачиваясь к нему. К школе, урча, выплевывая порции вонючего дыма, подлетел БМП с сидящими на притороченном бревне майором Сафроновым, рядовыми Ермаковым и Гусевым. Резко затормозив, "бээмпэшка" кивнула носом. Сафронов спрыгнул с брони, несмотря на невысокий рост, его плотная кряжистая фигура вызывала уважение, в ней чувствовалась какая-то неуемная сила и мощь. Подняв воротник у бушлата, пряча лицо от порывов холодного ветра, закурил и направился к группе бойцов, стоявших у крыльца. У стены, под окнами, лежали трупы боевиков и пацана лет пятнадцати в замурзанной кожаной куртке и одной кроссовке на ноге. Рядом вертелся, злобно рыча и скаля клыки, Карай. Чуть поодаль маячила горстка любопытных, из местных жителей. - Что у вас тут? Что за взрывы? Чего молчите, хорьки? - его маленькие карие глазки на широком обветренном лице насквозь буравили угрюмые лица. - Дудакова убили, падлы! - глухо отозвался Степан, не поднимая головы, ковыряя десантным ножом в банке с тушонкой. - Как убили?! Ты, что мелешь, козел бородатый! Совсем ох...ел?! - дико заорал Сафронов, дыша перегаром, вцепившись здоровенной пятерней в разгрузку собровцу, запорошенную и перемазанную известкой. Бойцы молча расступились. На крыльце на бронежилете лежал капитан Дудаков, его лицо побелело и разгладилось, всегда нахмуренные брови расправились, обнажая две морщинки над переносицей. Казалось, капитан был погружен в глубокий безмятежный сон. - Снайпер, в голову! В миг душа отлетела! - Трое их было! Два абрека и пацан! - Подрывники! Мешок взрывчатки да пара фугасов! Всех замочили, Викторыч! - стараясь не смотреть майору в глаза, доложил лейтенант Исаев. - Ты что, ранен? - Сафронов обратил внимание на бурый от крови до локтя рукав бушлата. - Типун тебе на язык, Викторыч! Не дай, бог! - Степан мотнул головой в сторону убитых. - Отлеживался в обнимку с джигитом! - Похоже, взорванный вчера под Курчали "уазик" с "омоновцами", их рук дело! - добавил старший лейтенант Колосков. - Да, вот еще! У одного гада нашли! - покопавшись в кармане, он протянул Сафронову два жетона, один офицерский, другой с изображением летучей мыши, такие обычно носят разведчики. Спрятав "смертники" в нагрудный карман, майор подошел к убитому другу. С Дудаковым майора связывала не только крепкая мужская дружба и служба в одной части, но и четыре года учебы в военном училище в Воронеже. Дудаков был самым бесшабашным курсантом в их дружной семье, ему море было по колено, он слыл организатором всех громких попоек в учебном заведении. Чудо, что его не вышибли из училища еще с начальных курсов. Человек он был прямой, по натуре правдолюбец, ни чуть не стесняясь, порол матку-правду в глаза, не взирая на звания и чины. Что не приминуло отразиться на его дальнейшей карьере. Начальник кафедры, подполковник Колесников, несколько раз вызывал на нелицеприятную беседу его родителей, за то, что Леха позволял себе в строю комментировать нерадивые приказы наставника, майора Фадейкина, чем доводил сокурсников до гомерического хохота, а туповатого командира до бешенства. Еще одна редкая черта выделяла его. Он был примерным семьянином, верным мужем, хотя до женитьбы о его любовных похождениях ходили легенды. Он женился раньше всех на курсе, чем всех и сразил наповал. Жену Настену и дочурку Танюшку он обожал больше жизни. Эти два ангельских создания лепили из него как из пластелина чего хотели. Похоже, там "на верху" кому-то дюже надоели его бесконечные гулянки, и в один прекрасный день судьба беспутного курсанта круто изменилась, на все 180 градусов. Произошло это на одной из вечеринок в женской общаге, где собрались курсанты и студентки пединститута. И была там девушка, по имени Настя, симпатичная, маленького росточка, которая терпеть не могла Дудакова за его вечные выкрутасы и глупый балаган. Пили вино, танцевали, пели хором песни под гитару. Леха и здесь не упустил случая пустить пыль в глаза, шиканул на всю стипендию: сгонял в магазин, принес еще несколько бутылок марочного. Сунулись, а штопора-то нет. Дудаков всех тут же успокоил, заверил, что открыть без штопора бутылку для него пара пустяков. Стал демонстрировать свой коронный номер, широко известный в училище. Выбрал по толще книжку на стеллаже, какой-то словарь, кажется антонимов, приставил ее к стене и стал об нее со всего размаха дубасить донышком бутылки. Не прошло и нескольких секунд, пробка оказалась у него в руках. Все отметили сей подвиг аплодисментами, переходящими в бурные овации. А вот со второй бутылкой вышла неувязочка, как говорится, факир был пьян, фокус не удался, при ударе она разлетелась вдребезги. И Лехина рука плотненько впечаталась в донышко. Естественно кровища! Девчонки в шоке! Кто-то даже в обморок упал. Тут-то и пришла ему на помощь маленькая добрая фея, в образе девушки Насти. Через месяц они поженились... - Эх, Леха! Леха..! Хмурый Сафронов, стоя у крыльца, комкал в сильных руках ушанку, его русые редкие волосы безжалостно трепал холодный ветер... Некоторое время спустя к школе стали подтягиваться остальные группы "чистильщиков". Подрулил уляпанный грязью "Урал". Погрузили Дудакова, шахидов и раненого трясущегося Димку. Из-под набухшего кровью бинта виновато глядели его большие серые глаза, подернутые стеклом слез. Для него война закончилась. Последний пасодобль Свята Чернышова Нам война и та и эта, Непонятная она! Мы от Вас все ждем ответа, От Вас ответа ждет страна: Кому же выгодна война? Каких друзей мы потеряли За ту Чеченскую войну! Руки, ноги отобрали, Мою выкрали судьбу! И за эту гибнем тоже, Вот я это не пойму! Кто ж нам не даст закончить Заказную их войну? Из песни "Русь инвалидов" Александра Зубкова В коляске, нацепив на темно-синюю пижаму с белым воротничком боевой крест и раскатывая по коридору и палатам, в ожидании гостей маялся "спецназовец" Пашка Голов. Поговаривали, что должно пожаловать какое-то высокое начальство, чуть ли не сам Квашнин. Накануне медперсонал драил все вокруг до блеска. Но никто так и не появился. Не дождавшись, разочарованый Пашка вернулся в палату. - Сереге из соседней совсем херово, - сообщил он. - Ослеп совсем. Как ему теперь жить? Не представляю. - Главное, держаться, - отозвался лежащий у окна старший прапорщик Вишняков. - Ни в коем случае не надо опускать руки. - Ты бы, Михалыч, еще про Мересьева рассказал! - Что ж, и расскажу. Только, сопли утрите. И нюни как бабы не распускайте. Был такой русский поэт, Василий Ерошенко. Его мало кто знает. Жил он еще в начале века. В трехлетнем возрасте он ослеп после тяжелой болезни. И кто-то посоветовал ему поехать в Англию, якобы там ему могут врачи вернуть зрение. Но, сами, посудите. Как совершенно слепой человек может отправиться черте куда, за тридевять земель, в чужую страну, тем более не зная иностранного языка? Но нашлись люди, которые вызвались помочь бедному парню. Тогда широко в мире был распространен международный язык эсперанто. Слыхали о таком? - Слыхали, - глухо отозвался за всех Свят Чернышов, угрюмо уставившись в потолок, где в отраженных с улицы полосах мартовского солнца блуждали серо-голубые тени от людей, от качающихся деревьев. - Язык этот очень гибок и легок в изучении. Выучить его - раз плюнуть. Главное, выучить имена существительные, а на их основе уже строятся остальные части речи. - Скажешь тоже, тут в школе шесть лет долбил иностранный и все коту под хвост. Думаешь, я чего- нибудь помню? - откликнулся Пашка. - Не мешай слушать! - прервал его лежащий с "аппаратом Илизарова" Дима Якимов. - В России была самая мощная волна эсперантистов, потом товарищ Сталин их под корень извел как немецких шпионов, - продолжал Вишняков. - Так вот, Ерошенко за пару месяцев выучил язык и отправился в Англию. На протяжении всего пути слепому помогали эсперантисты других стран. В Англии ему, конечно, зрение не вернули. Потом его судьба забросила в Японию, где он прожил много лет. Даже преподавал в университете. Писал стихи на японском языке. - Что-то верится с трудом, Михалыч. Поди, заливаешь? - Ну, тогда возьмем, хотя бы нашего современника, Эдуарда Асадова, кстати тоже поэта. Он слепой, потерял глаза на войне. Но мужик не сдался. Что значит, железная воля. Ну уж, про Валентина Дикуля, я думаю, вы все слышали? Он работал воздушным гимнастом в цирке, когда с ним приключилась беда. Страховка подвела. Упал из-под купола вниз на арену. Разбился. Повредил позвоночник. Несколько лет лежал без движения. Потом стал потихоньку, понемногу шевелить пальцами ног. И пошло. Не сразу, конечно. Страшно страдал, но не жалел себя, давая нагрузки. А сейчас, кто бы мог подумать, силовой жонглер. - Так это все талантливые, неординарные люди, - возразил Вишнякову Свят. - А Серега - простой деревенский пацан. Вот, скажи! На хера, ему эта война обломилась? Изувечила, молодую жизнь исковеркала, будущее перечеркнула. Звезд, похоже, он в школе с неба не хватал. Вот и подумай, что его ждет впереди? Что ожидает его, калеку? Ничего хорошего! - Пенсия с гулькин х..й! И богадельня! - добавил, вдруг оживившись, Пашка, с трудом перекочевывая из коляски на койку. - Как пить, пропадет пацан. - На его месте и ты бы пропал! - Ну уж нет, мои болезные, я не сидел бы сиднем дома, а вкалывал за семерых. - Каким же это образом? - спросил недоверчиво Димка. - Поясни, Пашуня. - Я же на гражданке диджеем на дискотеке в доме культуры работал. Знаменитостью местной был. Заводил публику с полуоборота. Тинейджеры толпами валили на мои вечера. Девчонки были все мои. Со мной все считались, и отдел культуры, и чиновники по работе с молодежью. Так, что я и хромой, и слепой найду себе занятие. Обузой никогда никому не был и не буду, - закончил Пашка, откинувшись на подушку. Наступило продолжительное молчание. В палату заглянул скучающий Антошка Самохин из палаты напротив, присел на Пашкину койку. Он без правой руки: в окопе поднял брошенную боевиками "муху", оказавшуюся с сюрпризом. - Ты, чего Антоха кислый как лимон? - поинтересовался Димка, взглянув на бледного гостя. - "Фантомас" замучил. Всю ночь не спал. - Говорят, что на вертухах есть такие штуки, тепловизоры называются, - вдруг заговорил Пашка. - Что с их помощью можно засечь, спрятавшихся в лесу, боевиков. Вроде бы они чувствуют тепло человеческих тел или тепло костр