ная его достопримечательность -- разноцветные фонтаны на улице, вокруг которых все и выпивают. Далее идет бар All star. Там во дворике во дворике в одном углу бар, в другом -- огромный телеэкран под открытым же небом, а посреди -- бассейн... Выпил, поплавал, на плаву узнал различные новости. Вылез, вытерся, и на шоппинг в ювелирный магазин с простецким названием Tresures, который в 11 вечера торгует золотом в лучших традициях турецких курортов. В витрине кроме побрякушек выставлен призывный текст: "У нас не так дорого как может показаться." Рядом -- кафе с зазывным названием Scandals. Следующее - Avalon, перед которым рекламное блюдо с серьезного размера креветками. И ими соблазняюсь и остаюсь ужинать. За соседним столом девица в белом платье и одной длинной белой же перчатке - надо же, какие тут капризы моды! Одинокая перчатка, впрочем, при более внимательном рассмотрении оказалась гипсовой повязкой. Куба далеко, Куба рядом Надо сказать, что над Ocean Drive висит бледное жидкое облако дорогого сигарного дыма. Это оттого что девица с уличного лотка торгует сигарами: толстенную Коибу она отдает за 13 долларов, за Монтекристо просит червонец. --Куба? -- спрашиваешь. --Си, -- отвечает мулатка-лоточница. Неподалеку в кафе сидят двое черных, точней коричневых, он и она. Это точно не местные, это явно кубинцы, -- местные взяли б гамбургеров, а эти заказали королевских креветок. И рому. И еще они изредка смотрят куда-то вдаль, там, где в черноте близкий океан, и всего 90 миль до Кубы. У них лица людей, которые привыкли к сложным отношениям с действительностью --- точно Куба! Город вообще говоря наполовину латинский. Вы помните, сюда с острова свободы бежали, да и сейчас, куда ж деваться, бегут кубинцы на жалких плотах. Те, которых не сожрали акулы, гостеприимно вылавливаются береговой охраной США, снабжаются статусом беженца, американским гражданством и поселяются во Флориде, где самый для них подходящий климат, -- вот ведь забота! Теперешние русские эмигранты этому завидуют. Эхе-хе... Вот сокрушится на Кубе антинародный режим, и сразу пройдет американская любовь к кубинским диссидентам. Настанет день, и им тоже объяснят, что только лохи ставят общечеловеческие ценности вперед американских... Вот видите, как все ж много зависит от климата. От нас через Берингов пролив так в Штаты не побегаешь. Тень звезд Вам, может, приятно будет узнать, что вы не одиноки в своем интересе к Майами Бич. Отъехав на север от Хилтона, вы сможете осмотреть дом, в котором у Пугачевой квартира. Странно только, что пляж там через дорогу. Эта странность навела меня на подозрение, что квартиру ей подарили риэлтеры - и тем сделали своему бизнесу серьезную рекламу. Имеются тут и другие заслуженные работники эстрады. У Сталлоне где-то тут не квартира даже, но дом, это на Бликер стрит. Но недвижимость свою он, говорят, продает из-за конфликта с местным населением. Которое так лезло к нему знакомиться, что он вынужден был заради privacy отгородить кусок моря и уж совсем было перекрыл беговую дорожку в близлежащем парке. Однако оказалось, это все незаконно, -- короче, он решил на все плюнуть и перебраться в иные места, не осознав, что только там и хорошо, где нас нет. На том же Ocean Drive вам будут показывать гостиницу, в которой уже раз 20 как останавливалась Шер. "А вот дом того самого Версаки", -- как-то кивнул в сторону таксист. --Кого, кого? --Ну это такой дизайнер голубой, его застрелили, -- комментирует водила. Но - пусть мертвые хоронят своих мертвых. А вот Донна Каран, которая жива и неплохо себя чувствует, чтоб она была здорова. У нее тут магазин. Дорогая Донна Каран! Я в него зашел, чтоб выполнить поручение -- меня кто-то просил разузнать про новости женской моды в Майами. Зашел я и прям сразу к продавцу, черненькому такому небольшому итальянцу. --А скажи-ка ты мне, что у вас нынче в моде? --Да откуда ж я знаю? Мое дело продать! Ты скажи, сколько думаешь бабок на это потратить, и я тебе тогда сразу что посоветую... Ну положительно мы же на Центральном рынке торгуемся с азербайджанцем, так? Откуда ж тогда такие заходы? Продавец заскучал и начал меня знакомить с блондинкой, которая вблизи нас рылась в развешенных платьях, -- он уверял, что я ей приглянулся. --Это что, твоя подружка? --Нет, просто покупательница! Я подумал, что ты ей понравился, вот я решил вас познакомить. --Don't fuck around with me! I'm pissed off about you! Пошел ты.... Честно говоря, я в Донну Каран зашел укрыться от дождя, и уж потом вспомнил, что было у меня поручение. (Что касается дождя, так он шел к тому времени уж вторые сутки и меня просто достал.) Магазинчик этот расположен в самом начале Ocean Drive. На входе там выставлен последний крик, свежее поступление -- этакий ансамбль из кофты и мини-юбки, все в черно-серебряную полоску, с черным шарфом, к которому прицеплена пара тонких птичьих перьев. Кроме перьев, все синтетика. 270 баксов. Мне оказалось, что одетую таким образом даму можно сводить пивка попить в Сокольниках или даже в кино... Также мое внимание, не скрою, привлекли два длинных черных платья все из того же -- не знаю почему уж такого модного -- полиэстера. Платья отличились жесткими выпуклыми бюстгальтерами, приделанными поверх ткани. А в одном из платьев под грудями устроены круглые отверстия -- диаметром с донышко пивной банки; видимо для вентиляции, столь уместной в тропиках. Платье встает в три сотни, это к сведению любознательных любительниц моды. Считаю свои долгом также упомянуть короткие, зато по 118 баксов, блузки преимущественно серые да розовые. Львы и аллигаторы Час езды от Майами, и вы на сафари. Едете в машине по грунтовой дороге, пролегающей по пересеченной местности, и наблюдаете жизнь диких зверей в обстановке, сильно приближенной к натуральной. К примеру, вот львы. Они спят, катаются по земле, лениво как бы дерутся друг с другом, занимаются любовью. Насчет последнего вам, может, любопытно будет узнать, что акт у них протекает быстротечно. Это первое, что удивляет в этих царственных зверях, -- уж им-то куда спешить? Не суслики ведь, право. Второе: это все происходит не только быстро, но и совершенно бесстрастно. Пассивный партнер вообще и ухом не ведет, он равнодушно смотрит в пространство, и ни один мускул не дрогнет на его морде. Партнер же активный утруждает себя 20 секундами вибрирования, после слезает и отходит в сторону с видом все той же смертной скуки, с какой он и залезал. Разумеется, термин "пассивный партнер" уже раскрыл вам глаза на тягу царя зверей к гомосексуализму. Проявления которого вы наряду с другими признаками так называемого общества вы легко сможете на этом сафари отследить. Чего вам в львиной жизни увидеть не удастся, так это их вольной охоты: травоядные живут отдельно от львов и отгорожены от них серьезным железным занавесом. Что лишает ситуацию необходимой остроты. Кроме львов и антилоп, вы сможете, раскрыв рот, наблюдать за слонами, бизонами и проч. И даже вступать с ними при желании в контакт. Так, в открытое окно моей машины страус засунул свою здоровенную голову и стал щелкать клювом, вымогая продовольственную помощь. Я эту голову еле вытолкал, и тогда зверь, подлец, с досады разорвал резину дворника. Что касается аллигаторов, то к ним надо ехать отдельно, это почти полдороги на Ки-Уэст --- часа полтора добираться. Там располагается здоровенное, сколько-то там сот гектаров, проточное болото, поросшее осокой. Вот о нему-то и плавают аллигаторы. Их, прикидывающихся бревнами, вы отчетливо увидите с моторной лодки, мысли о прочности которой непременно взволнуют вас. Впрочем, они редко когда бывают длиннее двух метров. Хотя, конечно, и пятиметровые попадаются. Вашему вниманию будут также предложены аллигаторские гнезда, с виду совершенно птичьи, только побольше. На суше аллигаторы собраны сотнями в вольерах. Они там лежат вповалку друг на друге, изредка поднимая голову, чтоб зевнуть и порадовать туриста мерзкой пастью. Может, таким манером они требуют очередную порцию просроченной курятины, из которой состоит их рацион. Если вы туда попадете в грозу, сможете насладиться бешеным ревом аллигаторов - они орут громче и страшней чем львы. Ничего веселого, скажу я вам, в аллигаторах нет. Они своей недвижимостью, цветом и холодностью похожи на чугунные болванки. Что хорошего? Тупые они твари, мозг у них с грецкий орех. Аллигатора вы там можете спрашивать в ресторанах; говорят, похоже на курицу. Я задумался над этим и взял уж сразу курицу - предпочел оригинал копии, пусть даже и здоровенной. Космодром На полпути между Майами Бич и Орландо вам попадется космический центр им. Кеннеди, в котором вам обеспечат достаточной остроты переживания. Там приходит пронзительное осознание того элементарного факта, что космос - он не только русский. Как мы относимся к жизни и как они, как по-разному мы бережем свои таланты, достижения и богатства - глубоким впечатлением от этого контраста вы тоже насладитесь. Для большего эффекта перед отлетом туда зайдите в павильон космонавтики на бывшей ВДНХ; пару лет назад я там нашел сотню ларьков, в которых таиландцы торговали дешевым ширпотребом... В центре Кеннеди все немножко по-другому. Китайских маек и кепок там, конечно, тоже полно, но они меркнут перед богатством роликов, которые крутятся там повсеместно, рекламируя Америку. А самая убедительная реклама идет живьем: ваш тур можно подгадать в запуску Шаттла и лично его пронаблюдать. Допуск получить очень легко, это ж все-таки не Байконур - достаточно заказать номер в правильном отеле, и вы все увидите с личного балкона либо с террасы ресторана или, допустим, с пляжа. Ки-Уэст Некоторые отдыхающие легко пропускают самое интересное, ограничившись осмотром богатых парадных мест Флориды и поленившись съездить в Ки-Уэст - всего-то 4 часа на машине. Мне таких людей искренне жаль. Тихий провинциальный двухэтажный Ки-Уэст -- это, в сущности, аналог нашего Коктебеля (там тоже тусуются творческие личности). Каким он был бы, подкинь кто в его бульон специй цивилизации. Едешь туда по дороге -- в сущности, по мосткам, соединяющим островки... Такие у нас были бы населены беззубыми безутешными пенсионерами, беспочвенно ожидающими завоза соли и муки на зиму. Там полно легких летних домишек, каких и нас настроено полно для курортников. Но мы таких халабудок стесняемся и сторонимся, в то время как Америка вся застроена щитовыми домами (каркас, синтетический уплотнитель, а сверху пластиком оббито) - правда большими. Забавно, что у нас даже пенсионер на своих 6 сотках норовит построиться из кирпича - что там разве миллионерам и приходит в голову. У нас же размах! Это по-нашему, все или ничего. Чаще, конечно, получается второй вариант... "Даже бывалому путешественнику трудно отыскать более гордый народ, чем русские", -- размышлял я, сидя в простеньком прибрежном баре, настолько незамысловатом, что там даже кондиционера нет. На мысль меня навели посетители. Так вот сидит, сидит парень в линялой майке и шлепанцах на босу ногу, ест сэндвич с кислым местным пивом, а после проходит на пирс и отчаливает на личной двухпалубной яхте. Куда глаза глядят. А наш брат, у которого ни кола ни двора, чего уж там про яхты рассуждать, брезгует заведениями ниже пяти звезд... А тут все по-другому, тут вообще все запросто. Взять, например, устриц, с которыми так носятся в Европе за бешеные деньги. Тут их едят запросто в шортах по дешевке к пиву, дюжину за 8.25. Мидии же -- фактически крымские, дармовые -- выходят даже дороже: 9.95. Простота тамошних нравов способна умилить. Захожу как-то в мелочную лавку. У видя меня, не очень пьяный мужчина ткнул в меня пальцем и сказал своей собачке, которая тут же рядом покручивала хвостом: --Укуси его! --Это за то что я русский? -- спрашиваю. --О! Точно! -- искренне радуется он, но потом добавляет серьезно: --Мы тут посоветовались с ребятами, и нам показалось, что у нее бешенство, -- объясняет он мне доверительно с заговорщицким видом. - И я подумал, а хорошо бы на тебе попробовать. Парень ты вроде неплохой... --Спасибо, -- говорю, -- за доверие. Человек с собакой уходит, не укусив меня, и мы расстаемся уж совсем по-дружески. А вы все ругаете американцев! Ранним утром отправляюсь на рыбалку. Выбрал я старомодный трогательный катер с названием Tortuga. Этот белый кораблик бодро тарахтит дизелем, встревая в Гольфстрим. Наркотический запах свежесдохшей рыбы, гнилых водорослей, мокрых канатов, слизью с чешуи, перегретого корабельного пластика. Кругом синяя вода и голубое небо, а вдали еще виднеется американский берег. Ну что, читатель ждет уж рифму "розы" - ну вот вам скромная рыбацкая байка. Закидываю спиннинг, и вот пожалуйте, через пять минут чувствую тонкое дерганье на том, на подводном конце толстой лески. Нервно мотаю, уверенный, что обязательно сорвется - и достаю пятнистую рыбку сантиметров 35 длиной. Она восхищает меня своей доступностью, отзывчивостью и экзотичностью! Как называется? Strawberry grouper, а по-русски не знаю. Специальный мальчик, который состоит при капитане, ржавыми плоскогубцами выковыривает из рыбки здоровенный, которого она никак не была достойна, крючок, я цепляю на него кусок скумбрии - и вперед. Я потом таких еще штуки три вытащил. Попался также один yellowtail snapper. Следующим был red grouper, которого капитан лично замерил дюймометром и сказал, что рыбка маловата. --А, понял, это шутка такая! -- говорю я. Рыба потому что сантиметров 45. Но капитан мою рыбу выкидывает за борт. Оказывается, red grouper, не доросший до 20 дюймов, считается мальком. --Да ладно! -- говорю я. - Подумаешь! Съели бы, и все дела. --It's illegal, -- настаивает капитан. --Ага. Вам как устав ООН нарушать, так ничего, а как рыбку съесть -- так сразу illegal. --Это точно... --- весело отвечает капитан. Что касается барракуды - опознал ее капитан, кинув взгляд через плечо - так она, тварь, перегрызла леску и ушла в полуметре от поверхности. Я только рассмотрел ее серебристое нежное тело, которое сверкнуло в этом морском импровизированном стриптизе и ушло обратно в свою родную американскую глубину. --Да и хрен с ней! -- утешал себя я. - Барракуды же все равно ядовитые и несъедобные, какой с них толк? Но капитан вынужден был меня огорчить: только крупные ядовиты, а в нашей едва ли метр и был, она, значит, съедобна. Если рыбалка на что похожа, так это на процесс любви. Азарт, внезапность, адреналин, -- ну вы понимаете. Сходство даже в мелочах: мокро, скользко, дыхание захватывает, сопишь, да что там! Но рыбалка выгодно отличает от любви -- тем, что ты сам себе хозяин. В любой момент встал, плюнул и ушел, а после хоть через год в три часа ночи возвращаешься, и чувствуешь себя как дома, никто тебе слова не скажет. К тому же рыбалке можно предаваться открыто, на глазах у любой жены. Ладно. Закончена рыбалка. Я уже читаю ваши мысли: добычу выкинуть на помойку, капитану 100 долларов чаевых, и в ресторан обедать. Не совсем, не совсем так! На чай - пятерку; это за то, что рыбу твою разделали. Эти филе несешь в ресторан, и там тебе их приготовят по твоему рецепту. Причем, я специально выяснил, бесплатно! Деньги возьмут только за гарнир. Лично я свою добычу за раз съесть не смог, и официантка не спрашивая сложила недоеденное в изящную коробочку из пенопласта. Эта близость к дикой природе, к первобытным нравам, когда сам ловишь добычу, при том что в любой момент можно соскочить обратно в серьезную замечательно отлаженную цивилизацию... Очень странное переживание. Или взять дом-музей Хемингуэя... Нет, он стоит отдельного рассказа, который будет ниже отдельной главой. ...Мне повезло. Я уезжал из Ки-Уэста при совершенно счастливых обстоятельствах. Пошел на пляж - а там "Health danger, no swimming". --Что ж, интересно, так? -- спрашиваю у двух голубков-гомиков (они тут на каждом шагу), воркующих на террасе домика у самого пляжа. --Да вот канализацию прорвало, и теперь тут палочка, -- порадовали они меня. Очень мило! Ладно, залез в бассейн. А тут как раз гроза со страшными молниями, и жестокий ливень. Плюнул я, собрал вещички и поехал в аэропорт, как раз стало пора. Только так и надо уезжать, запомните на тот случай, если вдруг окажетесь в каком замечательном счастливом месте... 41. Ки-Уэст, любимая клавиша папы Хема Нежная доверчивая юность: Хемингуэй. Теперь, да, нам, бывалым и прожженным, никто не указ, и плевать, - но тогда! О, тогда... "Никогда я не буду в Париже молодым", -- как за всех нас сказал М. М. Жванецкий. А Хемингуэй в Париже был молодым - тоже за всех нас, невыездных, каковыми мы, казалось, останемся до самой смерти, после которой наши души только и смогли бы кочевать, не обремененные паспортами, багажом и жизненно важными органами (без которых тогдашний Париж, впрочем, был бы не впрок). Я с ясной и болезненной остротой это чувствую: если б Хем просидел всю жизнь в своем Оук Парке, штат Иллинойс, и написал бы кучу гениальных текстов - нет, не висели б его портреты по советским квартиркам, нет, над его черными книжками не мечтали б мы хоть раз в жизни напиться в Париже и порыдать там пьяными слезами. (Ведь Фолкнер легко оставлял равнодушными.) Но, видите, Хемингуэй в юности сделал поразивший нас рывок. Вот смотрите: он родился в Америке(!). И из нее поехал на войну (!) - 30 лет назад, когда мы не знали ни Афгана, ни Чечни, войны дышали могучей живописной романтикой... А война та, на которую он так по-мужски поехал, была не где-нибудь, но в самой Италии (!). В которой он был красиво - без того, чтоб потом, как Николай Островский, всю жизнь лежать в гимнастерке парализованным -- ранен. И у него там был роман с иностранкой, перед фамилией которой стояло словечко "фон". Любовь, разумеется, была несчастной - а на кой ляд нам в 20 лет любовь счастливая? Чтоб пеленки стирать и к теще на блины? Несчастная всяко получше, по молодости-то лет. И вот после этих головокружительных приключений, которых другому б на всю жизнь хватило с лихвой, он еще и едет в Париж. Да не на неделю с группой, со стукачом, с 80 долларами в потном кулаке, как некоторые, - но запросто, по свойски, чтоб там поселиться и пожить как дома. Уму непостижимо. И вот он сидит там, в своем счастливом Париже (правда, он там, к нашей досаде, сдуру женился), и пишет тексты. А в них - все война, да девушки, да путешествия, да пьянки. Ну у нас таких писателей в стол полно было, - но этот же еще и публиковали все немедленно! А парню, да что там парню - мальчику! - заметим, 22 годка всего. По нашим меркам, ему б курсовую сдавать да на картошку, и унижаться, мечтая протыриться в Болгарию, в эту курицу не птицу. Черт, как же я все-таки ненавижу большевиков, когда думаю про это все. В общем, к 22 годкам нажил он и повидал столько, что ему уже как будто 70 и помирать пора. Но это было только начало - к нашему восторгу, к нашей мучительной досаде... Да. Так вот в Париже познакомился он как-то запросто с самим Дос Пассосом, и тот ему между делом, в светской беседе, рассказал про неземную красоту некоего островка у берегов Флориды под названием Ки-Уэст. (Некоторые переводят это как "западный ключ", я же предпочитаю вариант "клавиша"; гляньте при случае из окна аэроплана, вы увидите целый ряд этих клавиш, из которых заинтересовавшая нас будет самой далекой от материка). Хемингуэй как-то лениво, ну на месяцок разве, чисто в отпуск, туда поехал. Дело было в 28-м. Приехал, значит, он туда по быстрому отдохнуть, и... застрял там - по выражению Пушкина, с которым тоже что-то подобное случалось, "как еловая шишка в жопе". Не смог оттуда выбраться пусть даже и в сам Париж. Просто стал там, на острове, жить, и все. Легко его в этом понять, я сейчас вам объясню, отчего его так затянула текучка, одолела суета - до такой степени, что невозможно было и мечтать о том, чтоб вырваться из заколдованного круга. С утра, с самого ранья, в полшестого, значит, подъем. Окунуться в море, чуть поплавать, и за работу: хочешь не хочешь, а надо было срочно переписывать набело то самое "Прощай, оружие!". Это с 6 утра до 12 дня. Ну, бывало, конечно, и до двух, если хорошо шло. Если вам интересно, сообщу такую интимную деталь: писал он со средней скоростью одно слово в минуту. За смену выходило 300, максимум 700, как уверяют историки. Чтоб вы могли сами прикинуть, много это или мало: глава, которую вы в этот момент читаете, доросла до 673 слов. Труды осуществлялись классиком не в самом доме, а во флигеле рядом. Там на втором этаже был особый кабинет, а из него - мостик в главный дом. Да. Значит, только выполнил план, надо тут же все бросать и, наскоро перекусив, мчаться на рыбалку, дружки уж набились в катер, мотор завели. И вперед - в Мексиканский ли залив, в Гольфстрим ли. Я пробовал и могу сказать: это, господа, просто роскошь. Не слабое, ленивое и редкое, как это случается в холодной медленной России, дерганье лески - но частые и сильные толчки спиннинга. Не плотва на том конце, но, к примеру, барракуда, а то и вовсе марлин! Это не шутки... Потом достаешь эту здоровенную рыбу, тяжелую, мускулистую, сопливую, она бьется в руках, и надо ее рубануть топориком по темени, чтоб она пришла в себя, то есть наоборот. А если такая рыба сорвется? Да плевать, через пять минут другая клюнет, причем не хуже. Ну вот, наловили рыбы, накачались по волнам, день прошел, возвращаешься домой с добычей - и ну ее разделывать да готовить. Жены Хемингуэя к этому склонны не были, они на кухне и не показывались, так что рыбу он готовил собственноручно. С другой стороны - поди плохо! Далее обед. После которого - выход в город. Вы легко догадаетесь, что это чаще всего, если не сказать всегда, выливалось в серьезную пьянку. А нельзя ли было ему совместить обед из свежей рыбки с тем же пьянством? Увы! Американский менталитет простодушно не усматривает связи между выпивкой и закуской, - точно так же, как некоторые дикари уверены, что половой акт не имеет к беременности никакого отношения. Хотя, надо вам сказать, питейные заведения Ки-Уэста - я говорю про теперешнюю эпоху, в которую я посетил эти благословенные места, притянутый главным образом домом-музеем нобелевского лауреата, былого кумира, - разнообразны и уютны. При желании можно найти и жутко дорогой бар с официантами во фраках, -- но для этого ли вы добирались до теплых морей, до ленивых шуршащих пальм? Где даже миллионеры ходят в шортах и мятых майках, выпивают в дешевых кабаках и ночуют не в пяти-звездных отелях, но запросто в кубриках своих яхт? Эти кабачки и бары Ки-Уэста... Сплошь и рядом они без окон, без дверей, старинные, деревянные, - кажется, что в Коктебеле (это ближайший советский аналог) заведения и то более основательные. Вот образчик дешевизны: за 7 долларов берешь дюжину здоровенных свежайших устриц. Рыба такая, рыба сякая. Но мы отвлеклись. Вернемся же к главной теме и еще раз кратко обозначим распорядок дня г-на Хемингуэя в Ки-Уэсте. С утра - написание бессмертных литературных бестселлеров. Днем - богатая морская рыбалка. Вечером - дружеские попойки. И так 12 лет подряд. (С редкими отлучками куда-нибудь в Европу, если там происходило что-нибудь значительное наподобие испанской войны...) Это ли не счастье? Представьте себе, что Хемингуэй зовет кого-то туда к себе в гости, отдохнуть недельку. Можно ли было от такого отказаться? Запросто: Ильф с Петровым легко это сделали. Папа Хем, встретив их в Нью-Йорке во время знаменитого автопробега советских писателей по Штатам, их позвал, а они не поехали. Им, видите ли, было некогда. А ездить в Калифорнию к малахольным американским коммунистам, которые пороли всякую чушь, нашли время... Мало им было в России коммунистов. Что ж за народ, ей-Богу! Надо сказать, что поначалу, первые пару лет, Хемингуэи домик снимали, - как снимали дачи бедные советские молодожены. Но довольно скоро они переехали в собственный. Им подарили: дальний родственник, дядя жены, дал на обзаведение 8000 долларов. (Жена эта была у него уже вторая, Полина Пфайфер; первую, для справки, звали Хэдли Ричардсон.) Да, сильно упал с тех пор доллар. Не у нас одних проблемы! Когда вы будете прогуливаться по этому домику, экскурсоводша непременно напомнит, что жен у Хемингуэя было всего четыре, все они были писательницы - ну это еще ладно, - и все богаты! Осуждение ли в этом, американское ли трепетное и внимательное отношение к деньгам - Бог весть... Там же вам назовут точную сумму, вырученную от продажи рукописи романа "Острова в океане" (сам я подзабыл, нет ведь привычки мерить гения суммами в инвалюте). Рукопись провалялась в запертом сейфе (вам его покажут) лет 25 и была найдена только после смерти автора. Вот ведь щедрый талант! Написал великий роман и забыл его в шкафу, надо же... По-английски в названии про океан ни слова; он называется Islands in the Stream. Я так полагаю, что имеется в виду тот самый Гольфстрим, в котором мы с Хемингуэем рыбачили, даром что порознь и с сильным сдвигом по времени. Дом этот легко найти, это в самом центре острова, на Whitehead Street, на углу с Truman Avenue. Он построен из так называемого coral stone, кораллового камня, - похоже, это тропический аналог нашего скупого ракушечника. Перед осмотром полезно узнать, что дом этот страшно старый, это натуральный антиквариат и исторический памятник: его еще в 1851-м построил корабельный магнат по фамилии Тифт! Дом замечательный: во-первых, он просто большой, а во-вторых, по всему периметру второго этажа идет широкая крытая терраса. Внутри вы скорей всего сробеете перед лицом столовой мебели из ореха - испанская работа XVIII века. Вряд ли оставит вас равнодушным каминная доска из натурального греческого мрамора. Или фарфоровая фигурка голой девицы, подаренная самой Марлен Дитрих, ныне покойной. Если вы еще не подшились, вас непременно растрогает антикварный сейф, в котором писатель запирал от слуг свою выпивку... Удивят и кошки, которые в количестве 62 голов ходят по дому и вокруг. Трогать их руками нельзя: звери имеют статус музейных экспонатов и напоминают о странной любви писателя к кошкам, которых при его жизни тут было в точности 62. Стоит дом на очень приличном участке с пальмами и разными прочими экзотическими растениями, да в пяти минутах от моря. (И маяка, близость которого, как утверждают злые языки, и вызвала интерес к дому - так его легче найти, возвращаясь глубокой ночью из кабака.) Вы легко сможете все это сравнить с бедным северным Переделкино. Из-за соток в котором скандалили наши классики, чтоб, вселившись, показывать прогрессивному советскому режиму фигу в кармане. В то время как Хем - вот уж забавно так забавно - наслаждался жизнью в своей богатой южной асиенде на берегу персонального бассейна, какой не каждому члену Политбюро был доступен, и от души нахваливал коммунистов. Какой тонкий постмодернизм! Бассейн этот не сразу возник. В те годы американцы жили еще бедно и о такой роскоши даже не мечтали. Вы будете смеяться, но до самого конца 1930-х ни одного личного бассейна не было во всем Ки-Уэсте, а может, и во всей Флориде! И вот однажды, воспользовавшись длительной командировкой мужа - как раз в Испании началась война, - жена Хемингуэя решила приготовить любимому сюрприз. Весьма дорогой: в 20 000 долларов, что было в 2,5 раза дороже всего их богатого дома. Это и был тот самый бассейн. Приезжает Хемингуэй с войны, жена ему предъявляет сюприз: роскошный этот бассейн. А он, оказывается, ей тоже приготовил сюрприз: новую подружку Марту Геллхорн, которая, как это было заведено, после плавно трансформировалась в законную жену. Папа Хем привык, что всегда так: новая война, новая жена, новые бессмертные тексты, отъезд в новую страну на ПМЖ (на этот раз была, как вы помните, Куба). Избитый алгоритм, проторенная дорога, каждый раз одно и то же. Тоска! Неудивительно, что в итоге ему все надоело, и однажды для разнообразия он просто застрелился. Хотя, может, все дело в погоде - вы, как и я, не раз со священным ужасом замечали, как же сильно она действует на нас. Ведь известно, что классик прострелил себе голову не в этих благословенных теплых беззаботных местах - а, наоборот, в холодном северном Айдахо, в котором я когда-то немало поскользил на заледеневших заснеженных дорогах. И теперь я думаю: может, он просто избаловался там в своих нежных южных теплых морях. И сломался, вернувшись в нашу суровую действительность, которая протекает в стороне от дорогих туристских маршрутов. А мы - живем на нашем суровом полудиком севере всю жизнь. И в целом даже счастливы... 42. Эрнст Неизвестный "Живу как хочу, или пусть меня убьют" ...Он отважился поссориться с Хрущевым, когда тот был у власти, и помирился с ним, когда вождь был свергнут, а после поставил памятник на могиле бывшего генсека. И упорно отказывался от гонорара, но сын, Сергей Никитич, настаивал, совал пачку денег -- это когда они в машине ехали с Новодевичьего. И Эрнст наконец взял пачку -- для того чтобы швырнуть ее в открытое окно "Волги". В правдивость этой истории мало кто верит, но он упрямо рассказывает, что банкноты летели за машиной, кружась наподобие листьев. Красивый жест? Глупый жест? "Пусть Москва помянет Никиту", -- якобы сказал тогда Неизвестный. Вообще всемирная слава художника -- это не самое главное, что у него есть; слава, она кому только не выпадает! Эрнст больше впечатляет не как автор скульптурных произведений, но как могучий мужчина, железный человек с бычьей энергией и таким же упрямством, с "темпераментом убийцы" (его собственный термин) и звериной живучестью, пророческим даром и талантом рассказчика. Его русский, да, разбавился там американскими словечками: он произносит "КГБ" через "джи", свой участок возле дома называет property, в банке берет не заем, но loan, -- однако уважает пельмени и по русской привычке разминает и без того нежные слабенькие американские сигаретки. Но как же художественно сплетается в нем высокий штиль с изысканной нецензурной бранью! И в этом -- какая-то глубокая, нутряная, литературная интеллигентность. Сюжет его жизни очень ярок и контрастен: смертельно опасное происхождение (дед -- купец, папа -- белый офицер), хулиганское отрочество, фронтовая юность, трибунал, расстрельный приговор -- но штрафбат (причем он не любит слово "мужество", считая, что оно -- "для девочек"), тяжелая инвалидность -- но непрестанный тяжкий труд, та самая судьбоносная ссора с Хрущевым, дружба с самим Андроповым -- но в то же время конфликт со всем остальным КГБ, и своя, ничья больше позиция в искусстве и в жизни. Этой позиции он не оставил, предпочтя оставить СССР. Мы встречались с Неизвестным не раз и подолгу беседовали -- и в России, и Америке. Родословная -- Эрнст Иосифович, вы прекрасно выглядите для своих семидесяти лет. Человеку непосвященному ни за что не догадаться, что вы инвалид Отечественной войны, что у вас были тяжелые ранения -- вплоть до перелома позвоночника... Это потому, что у вас сильные гены? -- Мне повезло, что во мне есть и русская, и татарская кровь, хотя я и еврей. Я, как и Ельцин, уралец. Дед мой был купцом на Урале, отец -- белым офицером, адъютантом у Антонова. Один мой дядя служил у Колчака, другой -- у Деникина. Когда пришли красные, они решили моих деда и отца расстрелять. Но бабка вспомнила, что при прежнем режиме дед тайно печатал в своей типографии коммунистические брошюры. Она тогда нашла бумаги, которые это подтверждали, и отнесла "товарищам". Те расстрел отменили. -- Что вы думаете теперь про дедушку, который помогал большевикам? -- Думаю, что дурак он был... Мой отец после гражданской спрятался в Сибири, вы-учился на врача и стал хорошим специалистом. До последних дней -- а прожил он восемьдесят четыре года -- это был очень деятельный и сильный человек. Ничто не могло его сломить -- ни поражение белых, ни те опасности, которым он как офицер подвергался при коммунистах. Он был верен себе и оставался настоящим джентльменом, несмотря на все хамство окружения. Отец переодевался к обеду, повязывал галстук, ел вилкой и ножом даже тогда, когда весь обед состоял из кусочка хлеба, поджаренного на каком-то подозрительном масле. -- Ваша мать надолго пережила отца, на десятом десятке выпустила книгу стихов. -- Да, до такого возраста она сохранила удивительную ясность мысли. У нее сильные стихи: День ото дня все суше мой язык, И звуков гордых в горле не осталось. В движениях замедленных сквозит Суровость, одиночество, усталость. Хорошо сказано! Вася Аксенов это назвал "шекспировскими строками". В России маме не удалось опубликовать свои стихи. Это все шло в стол. Там издавались только ее научно-популярные (она биолог) книжки. Только когда мама переехала в Америку -- после смерти моего отца, -- удалось напечатать книгу "Тень души". Иллюстрировал ее, кстати, я сам... -- Кстати, об отцах и детях. У вас дочь, она тоже художница. Вы на нее влияете? -- Когда я уехал, она была большой девочкой... В России я был слишком занят, чтобы заниматься дочкой вплотную. Но я могу гордиться тем, что она не повторяет путь родителей. Я не навязывал ей своего метода и своей ауры, она нашла в себе силы стать художником самостоятельным, даже несмотря на влияние родителей. Ее мама Дина Мухина -- известный скульптор, блистательный керамист, -- исключительно талантливый человек. Дочь могла поддаться влиянию отца или матери... Как-то я предложил ей устроить выставку вместе со мной -- она не захотела... Может, она права! Ведь это был бы патронаж. Оля -- хороший художник, и я это говорю не потому, что она моя дочь. Ей уже можно выставляться. Лучше всего в Скандинавии: она, как уралка, близка к северной школе, я знаю, а у меня ведь в Швеции музей и студия... "Я перевел уголовную энергию в интеллектуальное русло" -- У меня буйный, необузданный темперамент. Когда я был мальчишкой, меня не звали драться стенка на стенку -- но вызывали, когда били наших. Я бежал, схватив цепь или дубину, а однажды и вовсе пистолет, -- устремлялся убивать. Я был свиреп, как испанский идальго. Но мне удалось перевести мою уголовную, блатную сущность и энергию в интеллектуальное русло. Если бы Пикассо или Сикейросу не дали проявить себя в искусстве, они бы стали самыми страшными террористами. Я знаю, что говорю, я ведь был с ними знаком. В юные годы -- мне было лет четырнадцать -- я начитался книг про великих людей и задался вопросом: как в этом циничном мире может выжить человек с романтическим сознанием? Я тогда решил на себе проверить, что может сделать человек, который отверг законы социума и живет по своим правилам. Солженицын поставил социальную задачу, а я -- личную. Мой лозунг -- "ничего или все". Или я живу так, как хочу, или пусть меня убьют. Не уступать: никому -- ничего -- никогда! Я столько раз должен был умереть... Я и умирал; в жизни было столько ситуаций, из которых невозможно было выйти живым, я в те ситуации попадал потому, что ни от чего не прятался, -- но какая-то сила меня хранила и спасла. Я удивляюсь, что дожил до своих лет. Так чем же я взял? Смею вас заверить -- абсолютным безумием (мне показалось, что этот термин маэстро употребляет вместо слова "гений". -- Прим. авт.) и работоспособностью. Та большая война -- У вас наколки на руке по вашему рисунку? -- Нет, рисунок не мой. Я был десантником, и все мы бабочек кололи, чтоб порхать. Бабочек и цветочки. А вот синее пятно -- видишь? Тут был выколот номер войсковой части, то есть это было разглашение военной тайны, -- так что начальство приказало заколоть... Эти наколки, конечно, глупость. Мы были мальчишки... Я приписал себе год и в семнадцать лет уже кончал военное училище, это был ускоренный выпуск. На фронт! Но, не доехав до фронта, младший лейтенант попал под трибунал. За убийство офицера Красной Армии, который изнасиловал его девушку. -- Я в войну шестьдесят два дня сидел приговоренный к расстрелу. Жопу подтирали пальцем, бумага ж была в дефиците, а я сказал -- давайте сделаем карты. Сделали! И шестьдесят два дня сидели играли в карты. В буру и в стос. И только благодаря этому не сошли с ума. Его не расстреляли -- сочли, что это слишком расточительно. Всего только разжаловали в рядовые и отправили в штрафбат. -- Вы не жалеете, что так вышло? А если б можно было переиграть? -- Была б возможность убить его еще раз, я убил бы его снова... Ты вообще знаешь, что такое смелость? Смелость -- это юность, это уверенность: "Мы не умрем". Это какая-то генетическая, блядь, ошибка, и от нее -- мысль про бессмертие. Это болезнь! И щас я физической смерти не боюсь. Я боюсь одного: недосовершиться. На фронте мне сломали позвоночник, выбили три межпозвоночных диска, три года после войны я мог ходить только на костылях -- были страшные боли, я от боли даже стал заикаться. Боль утихала только от морфия. Чтоб отучить меня от наркотика, мой папа, врач, прописал мне спирт. Я стал пить. Уж лучше спирт... Художник и власть -- Как начинается разговор про меня, так сразу вспоминают Хрущева. Как будто я не был художником до встречи с ним! -- кипятится Неизвестный. -- Хрущев! Да его будут вспоминать потому, что он поссорился со мной. А Брежнев?.. Да, я пил водку с ним. Мой товарищ из ЦК как-то позвал меня пострелять по тарелкам с большими начальниками. Постреляли, выпили. После меня включили в правительственную охоту: "Должен же там в компании быть хоть один интеллигент". Мне был куплен роскошный "Зауэр", которому нет цены, чтоб не стыдно было ездить на охоту с Брежневым. Но я ни разу не съездил: сказывался больным. Они там обижались: "Как же без интеллигента, имей совесть, сам не едешь, так хоть порекомендуй кого-нибудь!" Так я из интеллигенции им посоветовал Вознесенского позвать. Прощание с СССР -- Вы можете подробней рассказать, как вы уезжали? -- Я никогда не был диссидентом, принципиально. Хотя неприятности у меня были вполне диссидентские. Мне не давали работы, не пускали на Запад. Против меня возбуждались уголовные дела, меня обвиняли в валютных махинациях, в шпионаже и прочем. Меня постоянно встречали на улице странные люди и избивали, ломали ребра, пальцы, нос. Кто это был? Наверное, Комитет. И в милицию меня забирали. Били там вусмерть -- ни за что. Обидно было страшно и больно во всех смыслах: мальчишки бьют фронтовика, инвалида войны... А утром встанешь, отмоешь кровь -- и в мастерскую; я ж скульптор, мне надо лепить. Нет, нет, я не был диссидентом -- готов был служить даже советской власти. Я же монументалист, мне нужны большие заказы. Но их не было. А хотелось работать! Я шестьдесят семь раз подавал заявление, чтоб меня отпустили на Запад, я хотел строить с Нимейером, он звал. Но меня не пускали! И тогда я решил вообще уехать из России. Андропов меня отговаривал: "Не уезжай, дождись мальчиков из МИМО, они подрастут и сделают все как надо, все будет!" Но я не мог терять время. И думал, что умру... ну, в шестьдесят. Надо было спешить, чтоб что-то успеть. И я уехал... Это было десятого марта семьдесят шестого года. Западное гостеприимство -- Вы приехали на Запад новичком с шестью-десятью долларами в кармане. И встретили там Ростроповича, который давно уже был успешным, знаменитым, богатым... -- Слава Ростропов