о чуть не слетел. Служитель хлопнул дверью и ушел. Рыжий с коробкой в зубах выскочил за ним следом. - Стой! - крикнул Рыжий, и коробка прыгнула изо рта на целую сажень. - Стой! Я сам скажу директору. Рыжий обогнал служителя и мигом скатился с лестницы. Директор стоял на арене и говорил с летающей немкой Амалией. Рыжий кивком головы отозвал директора. - Почему так таинственно? - сказал директор и не спеша подошел. - Захарьев ставит номер. И опять непременно с оплеухой. Согласны? - Если повторите вчерашний... - начал директор. - Нет, но с оплеухой обязательно. - Да уж не знаю... - помялся директор и пошевелил животом. Рыжий двинулся. - Ну, пожалуйста, пожалуйста, - живо заспешил директор. - Условие, - сказал Рыжий, - репетируем одни, чтоб никого не было. Директор кивнул головой, а Рыжий бросился догонять летучую немку Амалию. - А впрочем у меня есть кем заменить, - сказал вдогонку директор. Но Рыжий не слышал, он что-то говорил Амалии коверканым немецким языком. Амалия смеялась, подымала брови и директор слышал только: - Ах, зо! ах, зо! А Рыжий все шептал ей в ухо. Рыжий не приходил, и Захарьеву уж надоело смотреть на свои подметки в зеркало. Он хотел встать, как вдруг в дверь пулей влетел Рыжий. - Дело! Дело! - заорал Рыжий. А Захарьев опять закачался и важно заметил: - Ухожу и пусть плачут. - Дурак! - крикнул Рыжий, - лучше выходи и пусть смеются. Индюк ты, тут такое дело! Рыжий выглянул в двери, оглядел, пусто ли в коридоре, запер на задвижку дверь, скинул Захарьева со стула и плюхнул его на диван. - Молчи и слушай! - и Рыжий стал шептать. Захарьев прищурясь глядел сначала в стену, потом раскрыл глаза на Рыжего и вдруг крикнул: - Врешь! согласна? - Идем доставать сбрую, тебе же сбрую целую надо! Рыжий схватил с подоконника шапку и нахлобучил Захарьеву по самые уши. Оба выбежали вон. У них оставалось всего пять часов до начала спектакля. Уж последние артисты уходили с репетиции. Служители гасили свет. Летучая немка Амалия в шубке и шапочке хохоча вошла на арену. За ней следом вился Рыжий. Неуклюжий сверток звенел у него под мышкой. - Погляди, Захарка, чтоб ни одного чучела не бродило около, - крикнул Рыжий назад в проход. - Никого! - крикнул Захарьев из прохода. Им оставили один большой фонарь под куполом цирка. Рыжий стал спешными руками разворачивать сверток. Директор сидел в своей конторе и делал вид, что проверяет счета, а краем уха прислушивался, не слышно ли чего с арены. Но оттуда ничего решительно не было слышно: ни клоунских выкриков, ни звонких оплеух, ни визгу. Прошло два часа. Директор не вытерпел. Он кликнул дежурного капельдинера и сказал: - Подите, товарищ, скажите им, что пора кончать... Посмотрите, что они там делают, может, я даром для них свет держу. И доложите мне. Дежурный побежал. Директор заходил по конторе, очень не терпелось ему узнать, что застанет там на арене дежурный. Через две минуты вернулся дежурный. - Ну что? что? - спросил директор и задышал громко. - Никого нет, ушли и свет погасили. Директор выпустил воздух и повернулся спиной. Публика уселась, оркестр из большой ложи рванул марш, и яркий свет ударил сверху. Бойко выскочил из прохода на арену вороной конь, белый наездник легко, как бумажный, подлетел и стал в рост на спине лошади. Спектакль начался. Парадный воскресный спектакль. Номер шел за номером. И вот очередь клоунам, но это пять минут, за ними следом все ждали клетку тигров и среди них артистку на лошади. Музыка играла, на арене было пусто. Клоуны не выходили. А посланный от директора стучал во всю мочь в двери Захарьеву: - Идите, - кричал служитель, - скандал, директор бесится. - По-сле тигров! - крикнул Рыжий из-за дверей, - скажи: последний номер наш. А не хочет - пусть своего племянника выпускает. - Товарищ Рыжий, - завопил служитель, - музыка второй раз играет! Директор велел... - Пусть сам, катается кубарем, коли хочет, - крикнул Захарьев. - После тигров и шабаш! Служитель зашлепал рысью по коридору. Все видели, как директор, разинув глаза и растопыря руки, слушал, что передавал ему служитель. Потом вдруг нахмурился, покраснел и крикнул зло: - Клетку! Капельдинер вышел на арену и сказал громким голосом: - Граждане! антракт на десять минут. А служители бросились укреплять высокую железную решетку вокруг арены. И вот под звонкий марш, под медные трубы, мягкой походкой, один за другим прокрались по решетчатому коридору тигры. Они вошли на арену, жмурились на свет и заходили в беспокойстве вдоль решетки. Они зло искоса глядели на публику, и люди невольно прижимались к стульям. Оркестр переменил музыку, заиграл плавный вальс, и на арену въехала Луиз Кандерос на высокой белой лошадке. Артистка улыбалась и кланялась публике, кивала головкой и не глядела, как скалились тигры - и как на них косила глаза белая лошадка. - И гоп! - крикнула Кандерос и взмахнула вверх рукой. Лошадка стала на дыбы и пошла под музыку вкруг арены. Тигры заметались, забегали в клетке, но наездница не глядела на них и беспечно покачивала головкой в такт музыке. Лошадка сделала полный круг и дошла до подъемных дверей клетки. - Алле! - крикнула артистка. Лошадь опустилась, и вдруг все заметили, что что-то случилось. Будто лошадь наступила на лапу тигру, и в тот же миг зверь махнул лапой, лошадь рванулась, артистка едва усидела, весь цирк завыл, публика забилась, затопотала на своих местах. Но уже десять железных шестов просунулось в клетку, как пики, и выстрелы залпом ударили в воздухе. Никто не мог понять, что происходит, все ждали ужаса и крови, сейчас, сию минуту, и люди не слышали своего крика за ревом зверей. Публика не заметила, как помощники артистки успели поднять вмиг железную дверь. Эти помощники были всегда наготове, с шестами и револьверами. На один миг они напугали тигров и за этот миг сделали все. Зрители пришли в себя, когда лошадь с артисткой была уже в решетчатом коридоре и железная дверь опустилась сзади нее. Через две минуты все было в порядке, и тигры один за другим, рыча, шли по коридору вон с арены. Публика волновалась, некоторые уходили, уводили детей. Но в это время на арену вышел сам директор и зычным голосом, как из бочки, возгласил поверх всего шума: - Граждане! Артистка невредима! Легко ранена лошадь. Спектакль продолжается. И сейчас же грянула веселая музыка. На арену выскочил Рыжий, в руке он держал обруч, публика сразу стала садиться на места. Директор вспотел от волнения, он стоял в проходе и утирал красное лицо платком. Он с радостью замечал, что публика начинала успокаиваться, и водил глазами по верхним местам. Он не заметил, как подбежал к нему Рыжий: - Гражданин директор! - крикнул над самым ухом Рыжий. Директор вздрогнул, котелок соскочил на толстый затылок. Смех легким шумом пробежал в публике. - Гражданин директор, держите обруч! - и Рыжий тянул директора за рукав на арену. Толстый директор шагнул два шага. - Держите колесо! - Рыжий совал ему в руки обруч. - Я прыгай, как велосипед! - заорал Рыжий. Он отбежал и колесом покатился к обручу. Но в это время из прохода вбежал Захарьев. - Мой обруч! - взвизгнул Захарьев на весь цирк и вырвал у директора обруч. Рыжий вскочил на ноги: - Что-о? твой? отдай! - Мой, - завизжал Захарьев и бросился бежать. А директор стоял, мигал глазами и не знал, что затеяли клоуны, - но уж рад был, что публика весело гудит и на галерке и в ложах. - Гражданин директор! - подскочил Рыжий. - Можно я ему по морде дам? Сегодня. Воскресная оплеуха? Директор кивал головой, растопырив руки. - А! можно! - закричал Рыжий и во всю прыть погнался за Захарьевым. Захарьев бежал по барьеру арены, Рыжий за ним. Захарьев дал такого хода, что уж сам сзади стал нагонять Рыжего, а Рыжий бежал в двух шагах впереди, орал: - Держите его! - и вдруг упал и встал на барьере горбом. Захарьев с разбегу вбежал на него и... и не сбежал вниз: он с разгону так и пошел вверх, пошел прямо по воздуху, быстро семеня ногами, как будто под ним был твердый помост. Весь цирк ахнул. А Захарьев орал во весь голос сверху: - Держите, держите меня! ой, что со мной делается! - И еще шибче перебирал ногами. Летучая немка Амалия, откинувшись на стуле, хохотала в ложе. А Захарьев кругами забирал в воздухе все выше и выше. Он уже был у перил, что отделяют галерею, и тут вдруг попал ногами на эти перила и побежал. Рыжий уже влез туда же и бежал за ним следом, они добежали до пустого пролета, и вот Захарьев пробежал по воздуху над пролетом как ни в чем не бывало. Рыжий повернул назад. - Ой, держите меня! - орал Захарьев, - за что попало, хватайте меня! - и бежал по воздуху, поперек, через цирк. И вдруг Рыжий выскочил из-за барьера галерки и - цап! поймал за обруч. Захарьев бежал теперь по воздуху, перевернувшись вверх ногами, он по-прежнему бежал ногами, будто муха по потолку. Рыжий висел на обруче. Они были на самой середине арены, но уже всего на двух саженях высоты. - Дай! - крикнул Рыжий. - Бах! и оплеуха щелкнула звонко на весь цирк. Захарьев бросил кольцо, и Рыжий полетел вниз. И в этот миг потух свет. Он вспыхнул через минуту. Захарьев с Рыжим стояли рядом посреди арены и кланялись публике. Захарьев помахал клоунским колпачком, и вот колпак сам поднялся в воздух. Только тогда публика увидала тонкий проволочный канат, что шел к самому куполу цирка. Он был черный, его нельзя было сразу заметить. Это был тот самый канат, на котором летала Амалия. Цирк хлопал, хлопал от веселой души; забыли все про страшных тигров. Директор махал клоунам котелком из своей ложи. В уборной Рыжий снимал сам, запыхавшись, с потного Захарьева ременную сбрую: это были кожаные подтяжки. К ним приделано было железное кольцо, за которое и прицеплялся немкин черный проволочный канат. - Чуть не сдох! - отдувался Захарьев. - Распрягай живей! В это время без стука в дверь влетел в уборную директор. - Голубчики, выручили! Милые мои, спасли, как из огня! - он старался обнять сразу Рыжего и Захарьева. - Так можно оплеуху? А? - крикнул Рыжий. - Кому хотите, хоть мне, лишь бы весело! - чуть не плакал директор. Но Захарьев сказал задыхаясь: - А что ж ваш племянник, гражданин? - Дурак ты, - вдруг сказал директор, - никакого племянника нет, отроду не было. Это я нарочно пугал, чтобы вас, бестий, подстегнуть. Верное слово! В цирке уж известно: не стеганешь - и толку нет. Захарьев плюнул в пол, но вдруг обернулся к директору: - Ну, черт с тобой: мировая. И хлоп ему ладонью в руку. Борис Степанович Житков. Компас --------------------------------------------------------------------- Книга: Б.Житков. "Джарылгач". Рассказы и повести Издательство "Детская литература", Ленинград, 1980 OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 июня 2002 года --------------------------------------------------------------------- Было это давно, лет, пожалуй, тридцать тому назад. Порт был пароходами набит - стать негде. Придет пароход - вся команда высыпет на берег, и остается на пароходе один капитан с помощником, механики. Это моряки забастовали: требовали устройства союза и чтоб жалованья прибавили. А пароходчики не сдавались - посидите голодом, так небось назад запроситесь! Вот уже тридцать дней бастовали моряки. Комитет выбрали. Комитет бегал, доставал поддержку: деньги собирал. Вполголода сидели моряки, а не сдавались. Мы были молодые ребята, лет по двадцать каждому, и нам черт был не брат. Вот сидели мы как-то, чай пили без сахара и спорили: чья возьмет? Алешка Тищенко говорит: - Нет. Не сдадутся пароходчики, ничто их не возьмет. У них денег мешки наворочены. Мы вот чай пустой пьем, а они... Подумал и говорит: - А они - лимонад. А Сережка-Горилла рычит: - Кабы у них с этого лимонаду пузо не вспучило. Тридцать дней хлопцы держатся, пять тысяч народу на бульваре всю траву задами вытерли. А Тищенко свое: - А им что? Коров на твоем бульваре пасти? Напугал чем! И ковыряет со злости стол ножиком. Тут влетает парнишка. Вспотелый, всклокоченный. Плюнул в пол, хлопнул туда фуражкой, кричит: - Они здесь чай пьют!.. - Лимонад нам пить, что ли? - говорит Тищенко и волком на него глянул. А тот кричит бабьим голосом: - Они чай пьют, а с "Юпитера" дым идет! Тищенко: - Нехай он сгорит, "Юпитер", тебе жалко? - С трубы, - кричит, - с трубы дым пошел! Тут мы все встали, и Сережка-Горилла говорит: - Это не дым идет, а провокация. Парнишка плачет: - Черный! Там дворники под котлами шевелят. Пошли! Выскочили мы, пошли к "Юпитеру". Верно, из пароходной трубы шел черный дым, а кругом - и на сходне, и на пристани, и на палубе - кавалеры в черных тужурках. Рукава русским флагом обшиты, и на поясе револьверы. Не подойти. - Союзники русского народа, - объясняет парнишка. Будто мы не знаем, что такое "союз русского народа" - полицейская порода. Когда мы на бульвар пришли, только и разговору, что про "Юпитер". Стоит народ, и все на дым смотрят. Взялся капитан с дворниками в рейс пойти, сорвать матросскую забастовку. Капитан - из "русского народу", и охрану ему дали: двадцать пять человек. Дворники не дворники, а уголь шевелят здорово. На руль помощников капитан поставит, в машину - механиков... - Очень просто, что снимутся, - говорит Тищенко, - а в Варне заграничную команду возьмут - и пошел. Сережка вдруг оскалился, говорит: - Не пустим! - Ты ему соли на корму насыпь, - смеется Тищенко. - Знаем, как насолить, - говорит Сережка. - Пойдем... - И толкает меня под бок. Вышли мы из толпы. Сережка мне говорит: - Ты не трус? - Трус, - говорю. Он помолчал и говорит: - Так вот, приходи ты сегодня в одиннадцать часов на Угольную, я около трапа тебя ждать буду. И никому - ничего. Пальцем помахал и пошел прочь. Чудак! Прихожу в одиннадцать на Угольную пристань. Фонари электрические горят, и от пристани на воду густая тень ложится - ничего не видать под стенкой. Дошел до трапа, на ступеньках сидит Сережка-Горилла. Сел я рядом. - Что, - спрашиваю, - ты, дурак, надумал? - Полезай, - говорит, - в тузик вон у плота, дорогой обмозгуем. Рассмотрелся, вижу плот и тузик. Пошел я по плоту, - не видать, где плот кончается. Ступил на воду, как на доску, и полетел в воду. Самому смешно: шинель вокруг меня венчиком плавает, и я - как в розетке. А вода весенняя, холодная. Я в туз. Пока вылез, хорошо намок. Разделся я до белья - и холодно и смешно. Стал грести, согрелся. - Ну, - говорит Серега, - начало хорошее. А сделаем мы вот что: я на "Юпитере" путевой компас из нактоуза выверну и тебе в мешке спущу. - А как подойдем? Трап ты спросишь у охранников? - Нет, - говорит, - там угольная баржа о борт с ним стоит, какого-нибудь дурака сваляем. - Сваляем, - говорю. И весело мне стало. Гребу я и все думаю, какого там дурака будем валять. Как-то забыл, что "союзники" там с револьверами. А Сережка мешок скручивает и веревку приготавливает. Обогнули мол. Вот он, "Юпитер", вот и баржонка деревянная прикорнула с ним рядом. Угольщица. Гребу смело к пароходу. Вдруг оттуда голос: - Кто едет? Ну, думаю, это береговой, - флотский крикнул бы: "Кто гребет?" И отвечаю грубым голосом: - Та не до вас, до деда. - Какого деда там? - уж другой голос спрашивает. А на такой барже никакого жилья не бывает, никаких дедов, и всякий гаванский человек это знает. А я гребу и кричу ворчливо: - Какого деда? До Опанаса, на баржу, - и протискиваю туз между баржой и пароходом. Сережка окликает: - Опанас! Опанас! С парохода помогают: - Дедушка, к вам приехали! Залез я на баржу, с борта прыгнул на уголь и пошел в нос. А нос палубой прикрыт. И говорю громко: - Дедушка, дедушка, это мы. Какой вы, к черту, сторож! Вас палкой не поднять, - и шевелю уголь ногой. Смотрю - и Сережка лезет ко мне. Чиркнул спичку. А я стариковским голосом шамкаю: - Та не жгите огня, пожару наделаете, шут с вами. Сережка, дурак, смеется. А с парохода говорят: - Да, да, не зажигайте спичек, мы вам фонарь сейчас дадим. И затопали по палубе. Сережка говорит мне: - А дурак ты, дедушка, ей-богу, дурак! Я выглянул из-под палубы. Смотрю, уже фонарь волокут. Я скорей к ним. К мокрому белью уголь пристал - самый подходящий вид у меня сделался, это я уже при фонаре заметил. Сидим мы с фонарем под палубой и вполголоса беседуем. Я все шамкаю. - Лезь, - шепчет Серега, - в туз, а как уйдут с борта - стукни чуть веслом в борт. Я полез в туз. Вдруг Серега громко говорит: - Так вода, говоришь, у тебя в носу оставлена, дедушка? А я знаю, что он один там, и отвечаю из туза: - В носу, в носу вода! - Так заткни, чтоб не вытекла! Не тебя спрашивают, - говорит Серега. На борту засмеялись. А Серега зашагал по углю в корму. Потом вернулся. Опять прошел на корму, и все смолкло. Смотрю - один только человек остался у борта. - Эй, - говорит, - фонарь-то потом верните. И отошел. Стало тихо. Я подождал минут пять и стукнул веслом в баржу. Бережно, но четко: стук! И тут заколотилось у меня сердце. Я прислушивался во все уши, но, кроме сердца своего, ничего не слыхал. Глянул вверх - через щели в барже светит фонарь. Прошел человек по палубе. Перегнулся через борт и спрашивает, как начальник: - Это что за лодка? А я чувствую, что скажу слово - голос сорвется. Молчу. Он опять. Крикнул уже: - Что это за лодка? Эй, ты! Тут ему кто-то из ихних ответил: - Это сюда, на баржу, к старику, свои приехали. - Ага, - говорит и отошел. Опять стало тихо. Я уж вверх не гляжу, смотрю по борту парохода. Вдруг что-то вниз ползет серое по черному борту. Я замер. Дошло до воды - стало. Мешок. Вся сила ко мне вернулась. Не брякнул я, не стукнул. Протянулся тузом по борту вперед, ухватил мешок - здорово тяжелый - и осторожно опустил в туз. В это время туз качнуло; глянул - Сережка уже стоит на корме. Он по той же веревке слез, на которой и мешок опустил. Я взялся за весла и стал потихоньку прогребаться вперед. В это время с парохода кто-то крикнул: - Эй, дед, фонарь давай! Заснул? И мы слыхали, как кто-то спрыгнул на баржу. Я чуть приналег посильнее. Фонарь стал метаться по барже. На пароходе закричали, заголосили. Бах, бах! - щелкнули два выстрела. - Эх, навались! Мы уже огибали мол. Сережка оглянулся и сказал: - Шлюпка за нами - навались! Я рванул раз, два - и правое весло треснуло, я повалился с банки. Вскочил, смотрю - Сережка гребет по-индейски обломком весла; как он успел на таком ходу ухватить обезьяньей хваткой обломок весла - до сих пор не пойму. Мы завернули за мол в темную полосу под стенкой и забились между большим пароходом и пристанью, как таракан в щель. Мы видели, как из-за мола вылетела белая шлюпка. Гребли четверо. Гребли вразброд, бестолково. Орали и стреляли. Через полчаса мы прокрались под стенкой к своей пристани. Наутро пришли мы с Серегой на бульвар. Еще пуще раздымился "Юпитер". - Снимается, снимается анафема, - говорит Тищенко. - Капитан там аккуратист - все уж в порядке. А тут сбоку подбавляют: - Лиха беда начать - все пароходы вылезут. Наберут арапов, охрану поставят - и айда. Завязывай! Тут какой-то вскочил на скамейку и начал: - Товарищи! Не надо паники. Сотня арапов весны не делает, - и пошел и пошел. А мы с Сережкой переглядываемся. Снялся "Юпитер". Вышел из порта. Ну, думаю, через полчаса пойдет капитан курс давать, глянет в путевой компас... Погудел народ и приуныл. Сели на землю и трут затылки шапками. Всем досада. Мы с Сережкой ушли, так никому и слова не сказали. Зашли в трактир, чаем пополоскались. Дружина прошла строем, что на охране парохода была. Серьезно идут, волками по сторонам смотрят. Часа три прошло. Вдруг вой с бульвара, да какой! Ну, думаем, полиция орудует на бульваре. Бросились бегом. Смотрим - все стоят, в море смотрят и орут. А это "Юпитер" идет назад в порт. Увидал его народ, вой поднял. А Серега мне говорит: - Смотри же, ни бум-бум, чтоб никто ничего! Я так до сего времени и молчал. Ну, теперь уж и сказать можно... Борис Степанович Житков. Коржик Дмитрий --------------------------------------------------------------------- Книга: Б.Житков. "Джарылгач". Рассказы и повести Издательство "Детская литература", Ленинград, 1980 OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 июня 2002 года --------------------------------------------------------------------- Вторую неделю уже странствовал парусный кутер* "Савватий" между льдов. Стояло лето, и в Ледовитом океане было круглые сутки светло. Лед ослепительно сиял на солнце днем и рдел кровавым отливом, когда солнце ночью спускалось к горизонту. Между огромными льдинами темнели озера свободной воды. По ним-то и пробирался кутер в поисках морского зверя: моржа, тюленя, белого медведя. ______________ * Кутер - небольшое двухмачтовое судно. Команды было одиннадцать человек. Шкипер Титов вел судно, смотрел, чтобы его не затерло льдами. На верхушке мачты была устроена бочка, из которой далеко было видно. Там всегда кто-нибудь сидел и в подзорную трубу осматривал льды и воду: нет ли где какого-нибудь зверя. Спрятаться некуда в этой ледяной равнине. Вот уже две недели, и ничего не промыслили. Старый промышленник Федор сердился. Титов последнее время молчал и все чаще и чаще бегал в каюту погреться спиртом. Но коржик* Дмитрий не унывал, шутил и возился с молодыми ребятами, которые от нечего делать боролись на палубе. ______________ * Коржик - главный охотник. Местами проходы среди льдов были узкие, и приходилось идти между ледяных берегов, как в речке, местами эта речка расширялась, но надо было зорко следить, чтобы не попасть в тупик. Вот по такой-то речке, между двух ледяных полей, и пробирался сейчас "Савватий". Два дня уже дул этот свежий ветер и слева гнал льды. Но левый и правый ледяные берега шли одинаково, и пространство свободной воды между ними не изменялось, и сейчас кутер свободно бежал между льдами, пробираясь к огромному озеру свободной воды. Но вот правый берег остановился. Видно, лед где-нибудь уперся в далекую землю и стал. Но ледяное поле с левой стороны продолжало идти, и речка становилась уже. Все на судне знали, что ничто сейчас не остановит движения льда и оба берега сомкнутся, как лезвие гигантских ледяных ножниц. Они пополам разрежут судно, если оно не успет добежать до свободной воды. Эх, если б ветер дул немного покрепче! Шкипер Титов стоял сам на руле. Поставили все паруса, сколько было можно. "Савватий" был хороший ходок, но всем казалось, что судно еле ползет, а лед все скорей и скорей двигается по мере того, как уменьшалось расстояние между ледяными берегами. Если не выскочить из этих ножниц, лед зажмет судно и поломает, как спичечную коробку. Теперь никто уж не баловался на палубе, а ребята прислушивались к ветру. То казалось, что он слабеет, то вот будто задул сильней. Титов знал, что если и за полсажени до выхода затрет льдом, то все равно судно погибло. Подводную часть сплющит, а то, что над водой, поломается, и придется всем бродить по льду, пока не подберет их какое-нибудь промысловое судно. Федор с мачты крикнул: - Еще с полверсты! Все понимали, что это значит: это до свободной воды осталось с полверсты. - Ветер плохо держит! - сказал Титов стоявшему рядом коржику Дмитрию и крепко выругался. - Так тому и быть, - весело сказал Дмитрий и закурил трубку. - Подобрать, что ли, шкот?* - спросил он Титова. ______________ * Шкот - веревка, которой притягивается парус; "подобрать шкот" - больше натянуть его. - Подбери, - сказал Титов. Шкипер не знал, будет ли лучше. Он выжал уже из судна всю его скорость и тут уж рассчитывал на легкую руку: знал, что Дмитрий удачлив. Дмитрий подобрал. Показалось, что судно пошло немного ходче. Еще бы пять минут - и на свободной воде! А лед жмет и жмет, как будто нарочно дает судну еще бежать, чтоб за вершок до выхода зажать и размозжить. Все смотрели, как все ближе подходило ледяное поле слева. - Ну, ребята, - сказал кто-то, - выноси пожитки на палубу. Но люди не оглянулись, не ответили, смотрели на лед, и говоривший не двинулся. - Хоть дуй в паруса! Федор слез сверху: боялся, не слетела бы мачта, как затрет льдом. Оставалось сажени три до выхода, но лед был так близко, что можно было бы на него спрыгнуть. Титов напряженно и зло смотрел вперед. Ему с кормы не видно было, сколько осталось. Но он знал, что пока не вышли на свободную воду - нечего радоваться. Вдруг все оглянулись назад, за корму. Титов понял, что проскочили. Он оглянулся: не верилось, что только что выскочило судно из этого узкого прохода. - Возьми руль, Тишка, - крикнул он молодому парню, а сам спустился в каюту. - Пошел старик выпить, - шепнул Дмитрий Тишке. Теперь все ожили, заговорили. Федор снова полез на мачту. Он внимательно осмотрел всю свободную ото льда поверхность воды. Заметил вдали мачту судна. Рассмотрел в трубу все: судно норвежское. Норвежцы с машиной пробирались туда, куда не пролезет неуклюжий парусник. И когда по свободной воде "Савватий" приблизился к новому ледяному полю, с другой стороны его торчали две мачты норвежского кутера. А вон по краю льдины черные точки. Как мухи на скатерти. Федор хорошо видел, что это тюлени. С другой стороны льдины их было больше, и там со шлюпки работали норвежцы. "Савватий" опять лег в дрейф. - Бери моржовки, ребята! - командовал Дмитрий. Люди выносили из каюты короткие ружья. Они были новенькие, хорошо смазанные и красиво блестели. - Эх! - сказал молодой парнишка Тихон, - вот здорово-то! - и приложился, хотелось пострелять. - Ну, не балуй, в шлюпку лезь, - крикнул Федор. Тюлени, как овцы: беззащитные и глупые. Они лежали по краю льдины, чтоб в случае опасности плюхнуть в воду. Но они, недоумевая, смотрели на шлюпку с людьми и не двигались. Дмитрий начал и выстрелом сразу наповал убил крайнего тюленя. Тихон ударил второго. Тюлени оглядывались на выстрелы и с любопытством глядели, как опускал голову сосед. Но ни один не двигался. С другой стороны льдины ясно стукали выстрелы норвежцев: сухо, как гвозди вколачивают. - Ишь, черти, - сказал Дмитрий, - вон у них ряд-то какой! Лазят в наших берегах. - Да ведь это какие уж берега, тут сама голомень*, - ответил Федор. ______________ * Голомень - по-поморски - открытое море. - Им хорошо, - не унимался Дмитрий, - судно моторное, куда хочешь, анафемы, пролезут; вон, так и чистят. Ряд кончался. - Ну, я им сейчас вклею! Стоп, Тишка, не стреляй! Последнего я сам. - Брось, не надо, - сказал Федор, - знаю ведь... Молодые ребята не понимали, что затевает коржик, и с любопытством глядели то на стрелка, то на тюленя. Тюлень важно и тупо смотрел, повернув вбок голову. Щелкнул выстрел, и в ту же минуту раздался пронзительный визг тюленя. Он бился с раздробленной ластой*. ______________ * Ноги у моржей и тюленей называются ластами - не то лапы, не то плавники. Дмитрий встал в шлюпке и смотрел на ту сторону льдины. Тюлени с норвежской стороны, как лягушки с берега, прыгали со льда в море. - Вот, вон, - хохотал Дмитрий, - штук сорок не добили. Вот игра! Ребята тоже смеялись. Тишка добил раненого тюленя. С норвежской стороны щелкнул выстрел, и пуля прожужжала совсем близко. Вслед за ним второй. Дмитрий сел. Ребята нагнулись. - Видишь, дурак, что теперь, - проворчал Федор. - Подгреби ко льду, - крикнул Дмитрий. Злым и веселым стало его лицо. Он быстро зарядил моржовку и, прикрываясь обрывом льда, стал стрелять в норвежцев, как из окопа. Тишка не отставал. - Да брось, побойтесь бога! - кричал Федор. - Андели - беда, ведь в живых людей бьете! Раз!.. раз!.. били поморы*. ______________ * Поморы - приморские жители русского Севера. Тук!.. тук!.. отвечали норвежцы. Пулей задело и раскровило ухо гребцу. Он схватил третью моржовку, забил патрон и стал палить. Федор быстро выпростал руки из рукавов малицы* в пазуху, оторвал клок рубахи, наткнул на багор и выскочил на лед. ______________ * Малица - меховая рубаха с широко вшитыми рукавами. Он побежал с этим флагом, скользя по льду, навстречу норвежским выстрелам. Норвежцы замолкли. Но Дмитрий поднял моржовку. Ребята схватили его за руку: - Оставь! - Да ну вас! Пусти! - вырывался Дмитрий. Но все уже опомнились и отняли у Дмитрия ружье. Со стороны норвежцев шли навстречу Федору два человека. Тишка выскочил на лед и побежал догонять Федора. Скоро один человек только остался в шлюпке. Норвежцы и поморы сошлись на середине льдины. Норвежцы ругались. Они знали, что нарочно, назло поморы испортили им охоту. Все говорили, кричали и спорили. Федор извинялся, предлагал на мировую десяток тюленей. Почти всякий моряк-помор знает по-норвежски. Кое-как уладил. Норвежцы даже выпить звали. - Экой ты, Митька, кипяток, - выговаривал ему Федор, когда возвращались к шлюпке, - хорошо еще, никого из них не подбили. Когда-нибудь и сам пропадешь и других, дурак, погубишь. - Пусть знают, черти! - кричал Дмитрий. - Да знать-то они лучше нашего знают, а вон что выходит... - Чего ты-то полез? - Да ведь зря все!.. - Баба ты в портках, вот я тебе что скажу. Тьфу! Он зло плюнул в сторону Федора и пошел вперед. - Эх, не плюй, парень, в колодец, гляди, пригодится... - Это кто? Ты-то? - обернулся на ходу Дмитрий. - Тьфу! Видать что баба: кто за ружье, а он за тряпку. - Гляди, самовар какой, - усмехнулся Федор, - уж немилым глазом на меня глядит. Когда убирали тюленей, Дмитрий все злился и не говорил с Федором. Дмитрий сам смотрел из бочки с верхушки мачты. Вон далеко на льду что-то черное. Глянул в трубу и сейчас же бросился вниз, чуть не слетел. - Шлюпку, шлюпку! - кричал он, горячась, и стал надевать свой тяжелый пояс с патронами. - Ну чего там? - спросил Федор. Дмитрий только зло глянул. - Что? - спросил Титов. - Морж и два медведя. - Да врешь? Шлюпка изо всех сил шла к льдине. Простым глазом можно было уже увидеть зверей. Огромный морж, поднявшись на ласты, вертелся, сколько позволяло ему его огромное тучное тело. Два медведя, один молодой, старались обойти его и напасть сзади. Морж - лев северных морей, он сильный и храбрый зверь. Бывали случаи, что рассвирепеет и бросится на шлюпку с людьми. Доски клыками выламывал. В воде он никого не боится. Но на льду ему плохо. Грузно движется он на своих неуклюжих ластах. А все-таки один на один медведь боится с ним связаться. Морж старался подвинуться ближе к воде, оставалось уж недалеко. Медведи боялись, что вот-вот уйдет он от них, но все не решались наброситься. Дмитрий не спускал с них глаз. Заметят его медведи, убегут еще, а морж тогда живо доберется до воды, и поминай как звали. Солнце ярко освещало блестящий лед, и его сияние ударяло снизу и слепило глаза. Дмитрий вылез на лед и, держа в руках заряженную моржовку, побежал к зверям. Он хотел подбежать как можно ближе, пока они его не замечают, чтобы без промаха стрелять. Старый медведь забежал со стороны воды и преграждал путь моржу. Морж резко повернулся в его сторону, и медведь попятился, молодой не решался схватить моржа за хвост. Дмитрий боялся, чтобы медведи не попортили моржовой шкуры раньше, чем он добежит, и боялся, чтоб не упустили моржа в воду. Со шлюпки с напряжением следили за приближением коржика и за борьбой зверей. Но вдруг Тишка крикнул: - Майна, майна*, не видит! Митька! ______________ * Майна - полынья. Все сразу увидали темневшее впереди коржика затянутое тонким льдом пространство. Кричали, но Дмитрий ничего не слышал и видел только, что еще сажени три - и морж уйдет. - Давай багор, бежим! - крикнул Федор и пустился вслед за Дмитрием. Кляцнул, звякнул лед, и Дмитрий провалился с разбегу в воду. Тяжелые патроны тянули вниз, он на секунду вынырнул и опять скрылся. Снова показались руки. Никто не решался пойти по тонкому льду. Все смотрели на Федора. Он лег на лед и пополз на животе к краю майны. Тишка не выдержал и тем же порядком пополз следом и схватил его за ноги. Федор подвел багор как раз под руки, которые показывались из воды и беспомощно хватали воздух. Руки схватили багор. Показалась голова Дмитрия. Испуганные, сумасшедшие глаза глядели на Федора. Вдруг Дмитрий пустил багор. Нарочно ли, или сознание оставило его? Но Федор острым крюком багра уцепил его за малицу и потянул. Тишку тянули ребята за ноги, а он не отпускал Федора. Вытащили Дмитрия. Он был без сознания. Откачали, привели в себя, уложили в койку и напоили мертвецки спиртом. Когда Дмитрий пришел в себя, позвал к себе Федора. - Прости, брат, что плюнул, твоя правда... - Ну, ну, ладно. Ты вот опохмелись, гляди, дрожишь весь. И налил ему спирту. Борис Степанович Житков. Беспризорная кошка --------------------------------------------------------------------- Книга: Б.Житков. "Джарылгач". Рассказы и повести Издательство "Детская литература", Ленинград, 1980 OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 июня 2002 года --------------------------------------------------------------------- I Я жил на берегу моря и ловил рыбу. У меня была лодка, сетки и разные удочки. Перед домом стояла будка, и на цепи огромный пес. Мохнатый, весь в черных пятнах - Рябка. Он стерег дом. Кормил я его рыбой. Я работал с мальчиком, и кругом на три версты никого не было. Рябка так привык, что мы с ним разговаривали, и очень простое он понимал. Спросишь его: "Рябка, где Володя?" - Рябка хвостом завиляет и повернет морду, куда Володька ушел. Воздух носом тянет и всегда верно. Бывало придешь с моря ни с чем, а Рябка ждет рыбы. Вытянется на цепи, повизгивает. Обернешься к нему и скажешь сердито: - Плохи наши дела, Рябка! Вот как... Он вздохнет, ляжет и положит на лапы голову. Уж и не просит больше, понимает. Когда я надолго уезжал в море, я всегда Рябку трепал по спине и уговаривал, чтобы хорошо стерег. И вот хочу отойти от него, а он встанет на задние лапы, натянет цепь и обхватит меня лапами. Да так крепко - не пускает. Не хочет долго один оставаться: и скучно и голодно. Хорошая была собака! II А вот кошки у меня не было, и мыши одолевали. Сетки развесишь, так они в сетки залезут, запутаются и перегрызут нитки, напортят. Я их находил в сетках - запутается другая и попадется. И дома все крадут, что ни положи. Вот я и пошел в город. Достану, думаю, себе веселую кошечку, она мне всех мышей переловит, а вечером на коленях будет сидеть и мурлыкать. Пришел в город. По всем дворам ходил - ни одной кошки. Ну, нигде. Я стал у людей спрашивать: - Нет ли у кого кошечки? Я даже деньги заплачу, дайте только. А на меня сердиться стали: - До кошек ли теперь? Всюду голод, самим есть нечего, а тут котов корми. А один сказал: - Я бы сам кота съел, а не то что его, дармоеда, кормить! Вот те и на! Куда же это все коты девались! Кот привык жить на готовеньком: накрал, нажрался и вечером на теплой плите растянулся. И вдруг такая беда! Печи не топлены, хозяева сами черствую корку сосут. И украсть нечего. Да и мышей в голодном доме тоже не сыщешь. Перевелись коты в городе... А каких, может быть, и голодные люди приели. Так ни одной кошки не достал. III Настала зима, и море замерзло. Ловить рыбу стало нельзя. А у меня было ружье. Вот я зарядил ружье и пошел по берегу. Кого-нибудь подстрелю: на берегу в норах жили дикие кролики. Вдруг, смотрю, на месте кроличьей норы большая дырка раскопана, как будто бы ход для большого зверя. Я скорее туда. Я присел и заглянул в нору. Темно. А когда пригляделся, вижу: там в глубине два глаза светятся. Что, думаю, за зверь такой завелся? Я сорвал хворостинку и в нору. А оттуда как зашипит! Я назад попятился. Фу ты! Да это кошка! Так вот куда кошки из города переехали! Я стал звать: - Кис-кис! Кисонька! - и просунул руку в нору. А кисонька как заурчит, да таким зверем, что я и руку отдернул. Ну тебя, какая ты злая! Я пошел дальше и увидел, что много кроличьих нор раскопано. Это кошки пришли из города, раскопали пошире кроличьи норы, кроликов выгнали и стали жить по-дикому. IV Я стал думать, как бы переманить кошку к себе в дом. Вот раз я встретил кошку на берегу. Большая, серая, мордастая. Она, как увидела меня, отскочила в сторону и села. Злыми глазами на меня глядит. Вся напружилась, замерла, только хвост вздрагивает. Ждет, что я буду делать. А я достал из кармана корку хлеба и бросил ей. Кошка глянула, куда корка упала, а сама ни с места. Опять на меня уставилась. Я обошел стороной и оглянулся: кошка прыгнула, схватила корку и побежала к себе домой, в нору. Так мы с ней часто встречались, но кошка никогда меня к себе не подпускала. Раз в сумерках я ее принял за кролика и хотел уже стрелять. V Весной я начал рыбачить, и около моего дома запахло рыбой. Вдруг слышу - лает мой Рябчик. И смешно как-то лает: бестолково, на разные голоса, и подвизгивает. Я вышел и вижу: по весенней траве не торопясь шагает к моему дому большая серая кошка. Я сразу ее узнал. Она нисколько не боялась Рябчика, даже не глядела на него, а выбирала только, где бы ей посуше ступить. Кошка увидала меня, уселась и стала глядеть и облизываться. Я скорее побежал в дом, достал рыбешку и бросил. Она схватила рыбу и прыгнула в траву. Мне с крыльца было видно, как она стала жадно жрать. Ага, думаю, давно рыбы не ела. И стала с тех пор кошка ходить ко мне в гости. Я все ее задабривал и уговаривал, чтобы перешла ко мне жить. А кошка все дичилась и близко к себе не подпускала. Сожрет рыбу и убежит. Как зверь. Наконец мне удалось ее погладить, и зверь замурлыкал. Рябчик на нее не лаял, а только тянулся на цепи, скулил: ему очень хотелось познакомиться с кошкой. Теперь кошка целыми днями вертелась около дома, но жить в дом не хотела идти. Один раз она не пошла ночевать к себе в нору, а осталась на ночь у Рябчика в будке. Рябчик совсем сжался в комок, чтобы дать место. VI Рябчик так скучал, что рад был кошке. Раз шел дождь. Я смотрю из окна - лежит Рябка в луже около будки, весь мокрый, а в будку не лезет. Я вышел и крикнул: - Рябка! В будку! Он встал, конфузливо помотал хвостом. Вертит мордой, топчется, а в будку не лезет. Я подошел и заглянул в будку. Через весь пол важно растянулась кошка. Рябчик не хотел лезть, чтобы не разбудить кошку, и мок под дождем. Он так любил, когда кошка приходила к нему в гости, что пробовал ее облизывать, как щенка. Кошка топорщилась и встряхивалась. Я видал, как Рябчик лапами удерживал кошку, когда она, выспавшись, уходила по своим делам. VII А дела у ней были вот какие. Раз слышу - будто ребенок плачет. Я выскочил, гляжу: катит Мурка с обрыва. В зубах у ней что-т