Оцените этот текст:



                     Очерк из цикла "Портреты мастеров"


     -----------------------------------------------------------------------
     Злобин А.П. Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки.
     М.: Советский писатель, 1988.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 августа 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------




     Поезд  пришел  в  Калач  ночью.  В  гостинице  Слепуха  увидел надпись,
прославленную   фельетонистами  и  командировочным  людом:  "Мест  нет".  Он
подремал  на  лавке,  а  когда  стало светать, вышел на улицу. За домом была
базарная  площадь,  по  другую  сторону стояли в лесах недостроенные здания.
Поднимая  тягучие  хвосты  пыли,  проехала  колонна  грузовых машин. Вдалеке
перекликались паровозы.
     Базар  был пестрым и шумным. На больших железных крючьях висели тяжелые
розовые  туши,  в  другом  ряду  плотно  стояли  бидоны  с молоком, ведра со
сметаной,  творогом.  Женщины продавали пуховые платки. Слепуха поторговался
немного и прихватил один платок под мышку - для матери.
     В  конце молочного ряда сидел на земле слепой инвалид, а женщины стояли
кругом  и  смотрели,  как  он продувает старую, с хрипом гармонь. Слепой пел
знаменитую  в  те годы на всех российских базарах песню: "Жена мужа на фронт
провожала".  Опустив головы, забыв базарные заботы, женщины с тоской слушали
слепого:

                Он уехал в расстроенном виде
                В непроглядную темную ночь,
                И под звуки военной тревоги
                Народилась красавица дочь.

     Слепуха  долго еще стоял, слушая песню о разлуке, о горе народном: раны
войны были свежи в памяти.
     Потом  он  постоял  на  площади  перед  братской  могилой.  Огороженная
тяжелыми  цепями,  на  постаменте  навечно  застыла танкетка, придавив своей
тяжестью  тела  павших.  Здесь,  в районе Калача, произошло соединение наших
войск, окруживших немецкую армию Паулюса.
     Слепуха  не  любил  задавать  вопросов. Когда подошло время, он увидел,
что  люди  со  всех  сторон  тянутся  к невысокому длинному бараку. Подъехал
"виллис", из машины вышел подвижной коренастый мужчина.
     Таблички  на  дверях были странными: "Отдел подготовки зон затопления",
"Светокопия"...  А  вот и то, что ему нужно - "Экскаваторный отдел". Слепуха
толкнул дверь.
     За  столом  сидел  грузный  мужчина  с  большим львиным лицом и сердито
кричал  в  трубку.  Два  других стола были свободны. Кончив кричать, мужчина
положил трубку, посмотрел на Слепуху.
     - С чем пожаловали?
     Слепуха протянул документы.
     - Вас-то  мне  и  надо,  -  угрюмо  сказал  мужчина.  -  Будете старшим
инженером  экскаваторного  отдела.  Вот  сюда,  прошу,  -  мужчина указал на
соседний стол.
     - Я экскаваторщик. Инженером никогда не работал.
     - Прошу. Мне некогда. Садитесь и принимайтесь за дела.
     - Я  экскаваторщик,  - твердо повторил Слепуха. - За столом работать не
умею.
     Раздался телефонный звонок. Мужчина взял трубку.
     - Где?  Когда?  Сколько  машин?  -  спрашивал он, и на его угрюмом лице
появилось подобие улыбки. - Хорошо. Будем принимать меры.
     - Ваше  счастье, - сказал он Слепухе, положив трубку. - В Красноармейск
пришли   вагоны  с  экскаваторами.  Поедете  туда.  Разгружайте,  собирайте,
монтируйте.   Буду   вам   подбрасывать   людей.  Чтобы  в  мае  машины  уже
закрутились.
     - А какие машины пришли?
     - "Уральцы". Знаешь их?
     - Встречался,   -   ответил   Слепуха.   -   Кем  же  вы  меня  берете?
Экскаваторщиком?
     - Потом поговорим на эту тему. В Красноармейске...
     Так  Слепуха познакомился с Дмитрием Константиновичем Зенкевичем, одним
из старейших советских экскаваторщиков.
     Через  два  часа  он  уже  ехал в попутном грузовике через степь. Земля
вздрагивала  и  плыла  в  теплом мареве. Широкие балки резали степь, вдалеке
маячили невысокие холмы. Длинные прямоугольники пашен чернели на косогорах.
     Широкоплечие  мачты  шагали  через  степь,  через  балки,  на горизонте
медленно полз поезд, белый дым столбом стоял в небе.
     Машина  выехала  на  вершину  холма, и Слепуха вдруг замер от восторга.
Впереди  раскрылось широкое безбрежное пространство. Серебряная полоса Волги
протянулась  через  всю  степь,  прочерчивая  ее  от края до края. На берегу
виднелся  трудовой город: там двигались машины, ворочались стрелы портальных
кранов - это был Красноармейск.
     Слепуха  открыл  окно  кабины,  смотрел на Волгу, широкой грудью вдыхал
пряный  степной воздух. Ему казалось, что он уже был когда-то здесь, на этом
привольном просторе.
     В  Красноармейске  он первым делом прошел на почту, дал телеграмму, что
остается  на Волго-Доне. Он ни минуты не сомневался, что Клавдия одобрит его
решение. Через два дня пришел ответ: "Телеграфируй, когда выезжать".
     Первым  монтировался  "Уралец"  Э  186.  На  монтаже  работали  опытные
экскаваторщики  Масликов, Федоров, Татаренко. Однако для многих "Уралец" был
в новинку. Собирая машину, экскаваторщики изучали ее.
     В  ночь  на  первое  июня  монтаж  был  закончен.  Автокран,  с помощью
которого  шли работы, уехал, и "Уралец" остался один. Он стоял, гордо подняв
стрелу  с  красным  блоком  на  конце.  Гусеницы тускло поблескивали, примяв
степную траву.
     На  дороге, ведущей из поселка, показались легковые машины. За ними шла
колонна пятитонных самосвалов.
     Пуск  первого  экскаватора  на  всякой стройке - торжественное событие,
как  закладка  первого  камня  на  строительстве  дома. Отметить этот случай
приехали  многие:  главный  инженер  Волго-Дона  Георгий  Николаевич Мачтет,
знакомый    уже    нам    Дмитрий    Константинович    Зенкевич,   начальник
Красноармейского строительного района Александр Петрович Александров.
     А  экскаваторщики  стояли  вокруг  машины  и толкали друг друга в бока.
Разговор  шел  такой: "Давай ты". - "Нет, лучше давай ты". - "Я же совсем ее
не знаю, садись сам".
     Подошел Зенкевич.
     - Вот  видишь,  -  сказал  он  Слепухе.  - А ты говорил, не работал, не
справишься. Так кто же, орлы, садиться будет? Пора начинать.
     Слепуха  посмотрел  на  Зенкевича  и  понял,  что, если он сейчас же не
решится,  сидеть  ему  как  миленькому  за письменным столом в экскаваторном
отделе. Он сделал шаг вперед.
     - Разрешите, я сяду.
     - Что ж, садись. Покажи этим орлам.
     Слепуха легко вскочил на гусеницу, прошел в кабину.
     До  места,  где  проходило русло будущего канала, экскаватор должен был
добраться  на  своих  на двоих - там уже стояла колонна самосвалов, виднелся
красный  флажок,  вбитый  в  землю.  Слепуха сел в кресло, включил передачу.
"Уралец" качнулся, клюнул стрелой и медленно пополз.
     Это  место  ничем не отличалось от окружающей степи. Трава уже начинала
жухнуть.  Тут и там темнели сусличьи норы. Справа за окном виднелась широкая
зеркальная  полоса  реки.  Слепуха  опустил рукоять, зубья ковша вонзились в
землю,  а  потом  прошлись  по  ней,  содрав травяной покров и обнажив бурую
глину.  Это  был  первый  кубометр  земли,  вынутый на строительстве канала.
Вокруг машины весело шумели и махали шапками люди.
     "Уральцу"  необходим  рабочий  забой - отвесная стена высотой до десяти
метров,  -  тогда  он  черпает  ковш  полной мерой. Работать сверху тяжело и
неудобно, в лучшем случае ковш заполнится лишь наполовину.
     Слепуха  умело  раскапывал  землю перед гусеницами. Экскаватор проходил
по  наклонному  спуску  чуть вперед, а стена земли перед ним поднималась все
выше:  метр,  три,  пять.  Ковши  зачерпывались все полней. Вот уже не стало
видно  Волги,  вот  уже стоявшие по краям забоя люди оказались выше кабины -
смотрят  сверху  на  ловкую работу Слепухи. За экскаватором тянулась широкая
наклонная траншея.
     Позади   Слепухи,  за  креслом,  стоял  главный  инженер  строительства
Георгий  Николаевич  Мачтет  -  высокий  стройный  старик  с крупной тяжелой
головой.  Вцепившись  руками  в спинку кресла, он жадно смотрел, как Слепуха
зачерпывает  ковши  и  вываливает  их в кузовы самосвалов. Мачтет занимается
строительством  с  первых  дней  существования  Советского  государства.  Он
строил Днепрогэс, канал имени Москвы, десятки других сооружений.
     - Смотрите,  это  уже  канал,  -  взволнованно говорил Мачтет, указывая
рукой  на  стену  забоя,  которая становилась все выше. - Теперь он пойдет и
пойдет вперед, до самого Дона.
     Первые  минуты  любой  стройки всегда волнующи, и они не могли оставить
равнодушными даже опытного строителя.
     К  вечеру  "Уралец",  вырыл  длинную  и глубокую траншею. Как и Мачтет,
Зенкевич  до  вечера смотрел на работу Слепухи, а когда тот вышел из машины,
сказал ему:
     - Придется  отдать  тебе  машину.  Такого экскаваторщика грех сажать за
письменный стол.
     В этот день Дмитрий Слепуха начал счет своей будущей славы.




     Иван  Селиверстов  приехал  в Калач в конце июля. Он прошел по торговым
рядам,  повторяя  путь  Слепухи,  напился  молока,  наелся  свежих  огурцов,
назначил   на  вечер  свидание  с  молодой  краснощекой  казачкой,  а  потом
направился в управление стройки.
     В  длинном  полутемном  коридоре  он  увидел  табличку:  "Экскаваторный
отдел", решительно толкнул скрипучую дверь.
     - Вы   ко   мне?   -  спросил  Зенкевич;  он  готовился  к  технической
конференции, и ему было некогда.
     - Прибыл на экскаватор, - доложил Иван.
     - На "Уральцах" работал? - привычно спросил Зенкевич.
     - Работал.
     - Где?
     - В Керчи, - храбро соврал Иван.
     - Разве там уже "Уральцы" появились? - удивился Зенкевич.
     - Две штуки, - Иван врал напропалую.
     - Свидетельство есть?
     - Все  в  ажуре,  -  Иван достал бумажку и издали показал ее Зенкевичу,
зажав  пальцем  то  место, которое не должен был видеть начальник. - Видите?
Машинист второго класса.
     Зенкевич   увидел,  что  в  бумажке  действительно  написано:  "второго
класса".
     - Хорошо,  -  сказал  он.  -  Поедете  в Красноармейск. Идите сейчас на
комиссию.
     - Куда?  -  испугался  Иван: его тщательно разработанный план готов был
провалиться в самом начале.
     - Идите, мне некогда. Третья дверь налево.
     Врач  забраковал  Селиверстова с первого взгляда: после одной встречи с
лошадью у Ивана с детских лет не хватало двух ребер.
     - Все, что хотите, только не экскаватор, - сказал врач.
     - А я хочу только экскаваторщиком, - сообщил Иван.
     Через  три минуты он уже бесстрашно стоял перед самым главным человеком
на  Волго-Доне,  Шикторовым. Начальник строительства писал. Секретарша, стоя
в  дверях,  недоуменно разводила руками: "Сама, мол, не понимаю, как он сюда
проскочил".
     А Иван уже ринулся в атаку:
     - Товарищ начальник, разрешите обратиться.
     Наклонив голову, Шикторов смотрел исподлобья на непрошеного гостя.
     - Всего два ребра. Чепуха.
     - Специальность? - спросил Шикторов.
     - Моторист   второго   класса.   -   Иван   похолодел,  поняв,  что  он
проговорился и теперь все пропало.
     - Приходите  через  три  года.  Выкопаем  канал,  тогда нам потребуются
мотористы.
     - Виноват,  товарищ  генерал, вы ослышались. Я сказал: машинист второго
класса.
     - Где свидетельство?
     - Оно  у  Зенкевича  на  столе,  - убежденно говорил Иван. - Он-то меня
берет, только вот ребра эти проклятые. Я же здоровяк, сами видите.
     В   глазах  Ивана  было  столько  чистоты,  а  в  его  позе  -  столько
уверенности, что Шикторов поверил.
     - Ладно, идите на экскаватор. У нас не армия, хотя мы тоже на фронте.
     - Так точно, - рявкнул Иван.
     Прошло  еще  десять  минут,  и  секретарша  уже выписывала Селиверстову
направление на работу.
     - Какой номер вашего свидетельства? - спросила она.
     - Сто десять, - ответил Иван, не моргнув глазом.
     - А дробь? Разве дроби нет?
     Иван чувствовал себя в ударе, хотя фантазия его не шла дальше единицы.
     - Сто десять дробь одиннадцать.
     Еще  минута  -  и  дело  выгорит.  Секретарша долго возилась с печатью,
поднося   ее   к  раскрытому  рту  и  с  кокетством  поглядывая  на  рослого
чернобрового  красавца парня. Наконец, видя, что чернобровый никак на нее не
реагирует, она сердито хлопнула печатью.
     Теперь  в  руках  у  Селиверстова  была  законная  бумага,  на законном
бланке,  с  законной  гербовой  печатью.  Иван  почувствовал, что он зверски
голоден:  работа в этот день была не из легких. Он вышел на улицу, прочитал:
"...направляется  в Красноармейский строительный район сменным машинистом на
экскаватор Э 186".
     На  базаре  та  же  розовощекая  казачка  накормила  его  молоком. Иван
перенес  свидание  с  ней  на  неопределенный  срок  и  направился в книжный
магазин  в  надежде  купить  книжку  об  экскаваторах,  чтобы  хоть  немного
познакомиться  с  этой  машиной.  Нужной  книги  не  оказалось,  и  Иван, не
раздумывая, купил однотомник Белинского.
     ...Он  подходил  к  "Уральцу",  и  шаги  его  замедлялись,  а в коленях
возникала  противная  дрожь,  которая  никак  не  унималась. Иван со страхом
смотрел,  как  огромный  ковш  многотрудно  загребает  землю,  как  плавно и
стремительно  проносится  в  воздухе,  как  замирает вдруг точно над кузовом
самосвала,  и  тотчас  земля  проваливается  в кузов, а ковш спешит за новой
добычей.
     Движения  огромной  машины  были  легки  и  красивы,  а  в кабине сидел
сосредоточенный  человек  с  коротко  остриженными  волосами,  широкоскулый,
упрямый  и  недоступный,  как  бог.  Иван  посмотрел,  как спокойно и просто
человек  двигает руками, лежавшими на рычагах, - и ничего не понял. Во рту у
него пересохло, только он представил себя на его месте.
     Человек в кабине остановил экскаватор, высунулся в окошко.
     - Кажется, смена пришла? - спросил он.
     - Пришла, - ответил Иван без всякого энтузиазма.
     - Тогда  садись.  Я задерживаться не буду, у меня сегодня билет в кино.
- Слепуха с готовностью приподнялся, освобождая кресло для сменщика.
     Иван  молча  стоял  перед ковшом. Ковш был огромный, чуть повыше его, а
он-то  считал,  что экскаватор пустяковая машина. Но чего же, собственно, он
боится?  Мечтал  об  экскаваторе  - и вот его мечта перед ним, в двух шагах.
Могут  же  другие  управляться  с этой грудой металла, значит, и он сможет -
ведь моторист второго класса, этого у него не отнимешь.
     - Что же ты стоишь? - спросил Слепуха. - Иди садись. Мне в кино пора.
     Иван  прыгнул на гусеницу, блуждая по кузову среди моторов, пробрался в
кабину,  с  решительным  и  отчаянным  видом  взялся за рычаги - и тут перед
Слепухой началось такое кино, какого он ни разу в жизни не видел.
     Для   начала  ковш  зарылся  в  землю  настолько,  что  стрела  ходуном
заходила.  Каким-то  чудом  Иван  все-таки  вытащил  ковш  и принялся весело
размахивать  им  в  воздухе на манер того, как неопытный рыболов размахивает
удилищем.  Иван  пытался  зачерпнуть  хотя бы горстку земли, а хватал только
воздух.
     Позади  раздалось зловещее шипение пневматических тормозов. Ковш застыл
в воздухе, потом плавно сел на землю.
     - Так,  -  Слепуха  щелкнул  контроллером.  -  Суду  все  ясно.  Был на
экскаваторе один Дмитрий, теперь появился Лжедмитрий.
     - Это из "Бориса Годунова", - воскликнул Иван. - Я знаю.
     - Что знаешь еще? Признавайся! - приказал Слепуха.
     Иван  Селиверстов начал свою исповедь. В войну ничего не успел: в сорок
пятом  было  шестнадцать,  да  и  белый  билет  получил из-за ребер. Работал
мотористом  на  буксире в Новороссийском порту. Мечтал о трудовом подвиге. И
вот  встретился с девушкой. Ее Лидой звать - красивая. Только она ни в какую
не  замечает моториста второго класса, ходит на танцы с помощником капитана.
Тогда  он  решил  бежать  на  Волго-Дон  от несчастной любви. Обманул всех в
Калаче  -  так это тоже с горя, от той же несчастной любви. Вот, собственно,
и вся история.
     - От  несчастной  любви  надо  в  Волгу,  а не на экскаватор, - заметил
Слепуха.
     - А я на экскаватор, по-современному.
     - Хватит зубы заговаривать. Вставай.
     - Куда?
     - Пойдем  к  начальству.  Передам  тебя по инстанции, а там решат, куда
лучше - или в Волгу, или в Дон.
     Тогда,  оробев  до  наглости,  Иван спросил (такую фразу он подслушал в
кабинете у Зенкевича):
     - А кубы кто давать будет?
     - Да  уж  не  ты,  -  усмехнулся Слепуха и вдруг подумал, что из парня,
верно, получится толк. - Моторист, говоришь? А учился где?
     - На Кубани.
     - Выходит,  из  кубанских?  -  удивился Слепуха. - Земляк мой? Придется
тебя  простить  на  первый случай, раз ты кубанский. Ну, садись. Начнем. Вот
этот правый рычаг - подъем ковша...
     Слепуха  остался  на вторую смену. Так у него появился еще один ученик.
Надо  сказать,  что никто не приходил к нему столь оригинальным способом, но
никто  не  был  и  более  способным  учеником, чем Иван Селиверстов. Руки их
сошлись  на  рычагах,  и  через них учитель передал ученику свой опыт и свою
мудрость.
     А  потом  настал  день,  когда  Иван  начал  "давать кубы". Слепуха уже
спокойно  оставлял экскаватор на своего сменщика, а сам, бывало, хаживал и в
кино.
     Кубы  пошли  по-разному,  иногда  с  перебоями. Слепуха не любил, когда
кубы  шли с перебоями, он любил хорошую работу. Как-то раз был такой хороший
день:  самосвалы  резво ходили по кругу, забой был сухой, порода - мягкой, о
чем еще может мечтать экскаваторщик?
     Кто-то  вскочил  во  время разворота на гусеницу, прошел в кабину, стал
за  спиной.  Многие  приходили  сюда  и  вставали  за  его  спиной: ученики,
стажеры,  машинисты с соседних машин, экскурсанты. Слепуха привык к ним: они
не мешали ему "бросать кубы", он даже не оборачивался.
     Человек  молча  стоял  за  спиной.  Слепуха  упоенно  "бросал кубы". На
секунду  мелькнула  тревожная  мысль,  что  этот  человек чем-то не похож на
других посетителей, но тут же Слепуха увлекся и забыл о нем.
     Прошло,   наверное,  часа  два.  Он  работал.  Человек  стоял.  Слепуха
чувствовал  его  пристальный взгляд на своих руках, на ковше, на самосвалах.
Он  хотел  обернуться,  но  ритм  машины цепко держал его. У него не было ни
одной секунды: все забирала машина.
     Прошло  еще  около  часа. Человек стоял по-прежнему, молча и пристально
наблюдая  за  его работой. У Слепухи даже мурашки по спине забегали от этого
напряженного,  безотрывного взгляда. Он не выдержал, положил ковш на землю и
обернулся. Далекое воспоминание нахлынуло на него.
     - Что же вы остановились?
     - Здравствуйте, Борис Иванович, - сказал Слепуха. - Помните меня?
     - Да,  да,  да,  -  быстро  проговорил Сатовский. - Это же вы. Тридцать
шестой год, Коунрад. Как же я сразу не догадался, что это именно вы?
     - А я думаю, кто это сзади стоит...
     Когда закончилась смена, Сатовский сказал:
     - Вы  меня сегодня удивили и обрадовали, Дмитрий Алексеевич. Никогда не
думал,  что наш "Уралец" может так быстро работать. Вы открыли в этой машине
то, чего в ней не было. Ваше мастерство выше любой машины.
     - Не всегда такая работа идет...
     Сатовский засмеялся:
     - Знаю,  знаю.  Сейчас  начнется разговор о конструктивных недостатках.
Готов вас выслушать.
     Часто  спорят  на  тему  -  кто  лучше знает машину: ее конструктор или
человек,  работающий  на  ней? Ответ, мне кажется, должен быть такой - тот и
другой  познают  машину с разных точек зрения. Конструктор знает, как машина
должна вести себя, а машинист - как она ведет себя на самом деле.
     До  поздней  ночи  говорили Слепуха и Сатовский, сидя в тесной комнатке
гостиницы. Конструктор внимательно слушал экскаваторщика.
     - Строим для вас новую машину.
     - Какую? - поинтересовался Слепуха.
     - Объем  ковша  -  четырнадцать  кубометров,  длина стрелы - шестьдесят
пять. Идите на нее машинистом. Тогда я буду спокоен.
     - Так это же гигант? - удивился Слепуха.
     - И притом шагающий.
     Борис  Иванович  Сатовский  впервые  увидел экскаваторы в 1928 году, во
время  летней  практики  в  кубанском  совхозе. Ему было тогда двадцать лет.
Механические  кроты  с  иностранными  именами "Менк", "Марион" представились
ему  верхом  совершенства.  Смуглолицый  черноволосый  паренек  на всю жизнь
полюбил стальных землекопов.
     Получилось   так,   что  летняя  студенческая  практика  затянулась  на
несколько  лет.  Сатовский  остался в совхозе, работал машинистом, механиком
экскаваторного парка.
     Потом  он  услышал,  что  в  Ленинграде  начали проектировать советские
экскаваторы.   И   вот   он   в   Ленинграде.  Под  руководством  профессора
Домбровского юноша упорно постигает тайны конструкторского ремесла.
     В  начале 1936 года молодой инженер-конструктор оказался в командировке
на  Уралмаше,  где  строили  первый  советский экскаватор, сконструированный
ленинградским  бюро.  Ему  сразу  же  бросилась  в  глаза разница в условиях
работы заводских конструкторов и проектной конторы, оторванной от завода.
     И  на  этот раз двухмесячная командировка растянулась на несколько лет.
Вместо  того чтобы вернуться в Ленинград, Сатовский оказался в Коунраде, где
шли испытания первой машины.
     На  Уралмаше  Сатовский  нашел  работу,  которая стала смыслом всей его
дальнейшей  жизни.  Во  время  войны  он  работал  технологом. Был награжден
орденом, вступил в партию. Уже в те годы он мечтал о новой большой машине.
     Через   полтора   года  после  победы  из  цехов  завода  вышел  первый
электрический  экскаватор.  За  эту  работу  Сатовскому  и  его  товарищам -
Вернику,  Борисову,  профессору  Домбровскому,  технологу  Егошиной  -  была
присуждена  Государственная  премия. Фамилия Сатовского вошла в марку нового
экскаватора  СЭ-3.  Впоследствии  этот знаменитый "Уралец" завоевал огромную
популярность на стройках, угольных карьерах, рудниках.
     А  конструкторы  уже  работали  над  проектом  новой невиданной машины.
Советскому  машиностроению  предстояло сделать новый скачок, ибо речь шла не
о  простом  копировании  прежних  образцов,  а  о создании землеройных машин
совершенно  иного  качества,  о  новых принципах конструкций экскаваторов, о
новой  технологии  земляных  работ.  Пройдут  годы  -  и серия прославленных
шагающих    экскаваторов    поднимет   на   новую   высоту   все   советское
машиностроение.
     Первый  шагающий  экскаватор  предназначался  для  Волго-Дона,  и слова
Сатовского  встревожили  Дмитрия Слепуху: из-за этой машины ему придется еще
не поспать несколько ночей.
     Много  разных  встреч случалось на экскаваторе. Как-то проездом на юг к
Слепухе  приехала  сестра Прасковья Алексеевна, громко восхищалась, глядя на
работу  младшего брата, на размах гигантской стройки. В другой раз мимоходом
на   стареньком   "Москвиче"  прикатил  немолодой  уже,  с  седой  бородкой,
профессор.   Слепуха  охотно  показывал  гостю  свою  машину.  Из  разговора
выяснилось,  что  профессор,  как  и  Слепуха,  тоже  землеройщик,  пишет  в
настоящее время ученый труд.
     - Что же там будет написано? - спросил Слепуха. - Про экскаваторы?
     - Что  вы?  Я  не  люблю  грохота.  Я  работаю над теорией землережущих
инструментов.
     - А какие же это инструменты?
     - К   землережущим  инструментам  можно  отнести  лопату,  лом,  кирку,
заступ, мотыгу, черенковый совок...
     - Очень  интересно,  - сказал Слепуха, сдерживая изо всех сил улыбку. -
В первый раз слышу про теорию лопаты.
     - Помилуйте!  Экскаваторы  только  недавно  появились,  а лопата служит
человеку  тысячелетия.  В  теорию  лопаты  входит  широкий  круг  вопросов -
различные  виды  этого  инструмента,  устройство  и  составные части лопаты,
погрузка  с ее помощью земли в тачки и грабарки, профили выемок, коэффициент
полезного действия...
     - Простите,  перебью  вас.  Не можете ли вы сказать, от чего, например,
зависит этот самый коэффициент?
     - Извольте,  -  ответил  профессор,  -  коэффициент  полезного действия
лопаты  зависит  от  длины  рукояти,  от  площади совка лопаты, от состояния
режущей части. Соотношение этих элементов и дает нам требуемую формулу.
     Слепуха  вежливо  проводил профессора до его "Москвича", потом поспешил
к товарищам рассказать о чудаке-ученом.
     Была еще одна встреча.
     Она  случилась  как-то  ночью.  На  линии,  питающей  экскаватор, упало
напряжение,  и  машина  стояла.  Слепуха  сидел  в  кресле и вел разговоры с
Иваном Селиверстовым.
     Дверца  кабины отворилась. Вошел высокий худой человек в ватных штанах,
в телогрейке.
     - Дождь. Холодно. Разрешите погреться.
     Слепуха  узнал  немецкого  военнопленного, который работал в бригаде по
обслуживанию  "Уральца".  Пленные перетаскивали кабель, укладывали шпалы для
настилов под гусеницы.
     - Садитесь, - сказал Слепуха. - Все равно стоим. Закуривайте.
     - О, русская папироса, - обрадовался немец. - Данке шон.
     За   четыре   года,   проведенные  в  плену,  немец  выучился  говорить
по-русски.  Он  рассказал,  что  больше  трех  лет работал на восстановлении
разрушенного Смоленска, а полгода назад их привезли на Волго-Дон.
     - Где же вас взяли в плен? - спросил Иван.
     - Это  было  в  Польше, - живо отозвался немец, - в январе сорок пятого
года.  Я  служил  в артиллерии, и мы тогда все время отступали. Русский танк
внезапно  налетел  на  колонну,  раздавил все пушки, я спрятался в кювете, а
потом  вышел  на  дорогу, увидел русских автоматчиков и поднял руки. Я давно
уже собирался сдаться, когда понял, что мы проиграли войну.
     Слепуха  с  интересом  слушал  рассказ  бывшего немецкого артиллериста.
Немец согрелся и стал словоохотливым.
     - Когда  гляжу  на ваш экскаватор, я всегда вспоминаю тот русский танк.
Его  гусеницы  прошли  в двух метрах от меня. Это было ужасно. Бр-р, - немец
поежился.
     - Я тоже был на войне, - заметил Слепуха.
     - Вы можете сказать мне - кем воевали?
     - Танкистом!  -  Слепуха  увидел,  как в глазах немца внезапно вспыхнул
страх,  и с удивлением почувствовал, что не испытывает к немцу ничего, кроме
сострадания.
     Он засмеялся:
     - Пожалуйста,  еще  папиросу.  Ведь  сейчас  мы  не воюем и можем мирно
сидеть и курить.
     - Нет,  нет, мы никогда не должны воевать. Это ужасно. Мы должны жить в
мире.
     Спустя две недели снова зашел к Слепухе, чтобы проститься.
     - Я  еду  в  Дрезден,  в  демократическую  зону. Мы будем строить новую
Германию,  -  немец  был  взволнован и суетлив. - Я был в партии Гитлера, но
теперь  не хочу. Я механик, я хочу работать мирно. Вы много строите, мы тоже
будем строить. Воевать - нет.
     - Ну,  что  же,  -  сказал Слепуха, - я согласен. Желаю вам счастливого
пути.
     "Уралец"  продолжал  копать  канал.  Осень была дождливая, да и участок
оказался  трудным.  Грунтовые  воды  обильно  насыщали  глину  и  не уходили
вглубь,  а  вдруг  прорывались  на  поверхность  в самых неожиданных местах.
Экскаватор  работал  на  настилах,  медленно  продвигаясь  к  первому шлюзу.
Однажды  Слепуха выкопал череп мамонта, который увезли в музей. В другой раз
"Уралец"  неожиданно  провалился  на  сухом,  казалось  бы,  месте - то была
подпочвенная воронка.
     Гусеницы   беспомощно  буксовали  и  погружались  все  глубже.  Слепуха
выключил  все  моторы  и  пошел  в поселок, чтобы позвонить Зенкевичу. Перед
уходом он строго-настрого приказал Селиверстову:
     - Рычаги не трогай.
     Через  час  Слепуха  подошел  к забою и схватился за голову. Экскаватор
сидел  в воронке по самый кузов. Слепуха посмотрел на Ивана и все понял. Тот
хотел  показать  высший класс и решил вытащить экскаватор, пока нет Слепухи.
Иван дал задний ход и залез еще глубже.
     Слепуха  живо  представил  себе,  как  его запишут теперь в аварийщики,
начнут   прорабатывать  на  всех  оперативках,  а  то,  чего  доброго,  и  с
экскаватора погонят.
     Селиверстов  стоял  перед  Слепухой  и  от  стыда готов был провалиться
сквозь землю вместе с экскаватором.
     - Эх ты, - только и сказал Слепуха. - Провалил машину.
     - История  на  две  недели,  -  заявил  один из приехавших инженеров. -
Шутка  сказать  -  вытащить  сто  шестьдесят тонн! Потребуется не менее пяти
тракторов.
     Слепуха  с  горечью  смотрел на осевшую набок машину. Еще час назад она
была  послушной  и  сильной,  а  теперь  ковш  неуклюже  уткнулся  в  глину:
казалось, "Уралец" присел на колени.
     И  вдруг  его осенило. Машина-то цела, в ней таится огромная мощь, куда
больше, чем в пяти тракторах. Пусть же экскаватор вытащит себя сам!
     - Иван, беги за шпалами. Да побольше тащи.
     Иван помчался стрелой.
     Слепуха  уложил  перед  машиной прочный двойной настил из шпал и сел за
рычаги.
     - Отходи прочь!
     Он  положил ковш на шпалы, включил мотор напора. Со страшной силой ковш
уперся  в  настил.  Затрещали  вдавливаемые  в  землю шпалы. "Уралец" словно
встал  на  дыбы.  Гусеницы  с  хлюпаньем  вылезли  из ямы, грязь текла с них
ручьями.  Слепуха  включил  скорость,  и  экскаватор  медленно  выбрался  на
настил.
     Приехавший  к вечеру Зенкевич с удивлением увидел, что Слепуха сидит за
рычагами и "дает кубы".
     - Зачем же ты меня вызвал из Калача? Все же в порядке.
     - Была небольшая заминка. Сами управились.
     После окончания смены Слепуха повел разъяснительную работу с Иваном:
     - Думаю,   тебе   сегодня   будет   полезнее  дома  посидеть,  почитать
Белинского  или  Герцена. Может быть, найдешь там, как надо старших уважать.
Присуждаю тебе наказание - три смены сидеть дома.
     - Так вы меня не прогоните? - обрадовался Иван.
     - Посмотрим, - сказал Слепуха.
     Весной  1950  года  экскаватор  Э 186 перебрался на третий шлюз и начал
копать  котлован  глубиной  в пятнадцать метров. Почти два месяца работа шла
хорошо, а в июне случилось непредвиденное.
     "Уралец"   опускался   по  настилам  все  ниже.  Вот  уже  не  видно  с
поверхности   и   стрелы   с  красными  блоками  на  конце.  Высокая  стена,
испещренная  следами зубьев, поднималась перед машиной. МАЗы съезжали вниз к
"Уральцу"  и,  забрав  землю,  тяжело взбирались на гору. Насосы день и ночь
откачивали из котлована грунтовые воды.
     Через  каждые  два-три  часа  Слепуха  подъезжал к стене забоя, которая
постепенно  отодвигалась  дальше.  Он  чувствовал себя уверенно, хотя машина
как  бы  сидела  в  глубоком  колодце.  Сверху  вдоль стены спускался черный
кабель,   питавший   экскаватор.  Неровный  треугольник  неба  светился  над
головой.
     ...Прошло  уже  часа  четыре,  а  стена земли ничуть не отодвинулась от
экскаватора,  даже  как  будто  стала  ближе.  Слепуха обеспокоенно проверил
рычаги  -  все  в  порядке,  экскаватор  не  движется.  Почему  же  земли не
убавилось, ведь самосвалы полдня увозили ее?
     Он  остановил  моторы,  прислушался.  Где-то  наверху гудели самосвалы.
Ухал  копер.  Рядом  булькали  насосы. Слепуха уловил еще один звук, слабый,
неясный  и  незнакомый.  Он  посмотрел  на  стену забоя. Она почему-то стала
более  ровной  и  гладкой,  кое-где была пронизана трещинами. С легким шумом
катились   вниз   комки   земли.   Слепуха   посмотрел  вниз.  Комки  земли,
скатывающиеся  сверху,  странно ворочались, будто под ними шевелилось что-то
живое.  Слепуха  развернулся  влево.  На  дороге, которая проходила поверху,
мирно стоял самосвал. Водитель возился у мотора.
     - Эй!  -  окликнул  его  Слепуха.  - Поди посмотри-ка сюда! - Он указал
рукой на шевелящуюся землю.
     В кабину протиснулся помощник Слепухи, электрик Вася Федоров.
     - Чего стоим? - спросил он.
     Водитель посмотрел туда, куда указывал Слепуха.
     - Оползень! - испуганно крикнул он.
     Грунтовые  воды,  обильно  смачивавшие  глубинный  слой  почвы, вызвали
скольжение  верхних  слоев  глины  и песка, неудержимо наползавших теперь на
машину.
     Слепуха  еще  раньше  догадался,  почему ворочается земля, но он боялся
высказать  первым  эту догадку. Теперь же, когда опасность подтвердилась, он
спокойно включил моторы.
     Положение  было  серьезным. Оползень грозил раздавить машину, свести на
нет  двухмесячную  работу.  Уходить  некуда: позади "Уральца" высокая насыпь
дороги,  впереди - ползущая на него стена. Оставалось одно - копать, то есть
делать то, что Слепуха делал каждый день.
     Он  положил  руки  на рычаги и отдал приказ Федорову, все еще стоявшему
за креслом:
     - С моторов не спускай глаз. Если откажут - крышка! Учти.
     Федоров  молча  скрылся за дверью. Слепуха зачерпнул три ковша, а когда
развернулся  с  четвертым,  увидел  на  дороге  легковой "газик" и стоявшего
рядом с ним начальника строительного района Александрова.
     Моторы шумели, и приходилось кричать.
     - Слепуха, у тебя оползень! - кричал Александров. - Уже знаешь?
     - Вроде того...
     - Будешь выводить машину?
     - Я бы с радостью. Да некуда...
     - Тогда  копай.  Будем  помогать.  Попробуем обезводить грунт. Что тебе
нужно?
     - Чтобы я МАЗов не ждал.
     - У тебя их сколько?
     - Пятнадцать штук.
     - Удвоим.
     - Это дело!
     - Действуй!
     Борьба с оползнем началась.
     Слепуха  не  в  первый  раз  встречался с грунтовыми водами. Гусеничные
экскаваторы  копают землю снизу, копают ее не так, как шагающие экскаваторы,
которые  всегда  стоят наверху, на берегу канала, поэтому экипажи "Уральцев"
хорошо знают, что такое грунтовые воды.
     На  строительстве  канала,  особенно на волжском склоне, грунтовые воды
оказались опасным и сильным противником.
     Они  заливали дно строительных площадок, вымывали подпочвенные воронки,
в которые проваливались машины, способствовали образованию оползней.
     Чтобы  проложить через степь путь речной воде, надо было прежде удалить
грунтовые  воды.  Тысячи  насосов,  новейших иглофильтров и мощных установок
глубинного  водоотлива  день  и  ночь  выкачивали  воду, осушая строительные
площадки.  Строители  канала  откачали триста пятьдесят миллионов кубических
метров  воды. Такого количества с лихвой хватило бы, чтобы заполнить все три
водохранилища,   создаваемые   в   степи,   -   Карповское,  Береславское  и
Варваровское.
     Борьба  с  грунтовыми водами была долгой, тяжелой и упорной. Случалось,
стихия  побеждала  человека,  неожиданные  обвалы  обрушивались  в  забой, в
котлованы  шлюзов.  Слепуха  не  знал,  как  будет на этот раз, кто окажется
сильнее  -  оползень  или  человек. Решив бороться, он старался не думать об
этом, сосредоточив все свое внимание на ковше и рычагах.
     До  предела  уплотнял  он  свои движения, давал самые большие скорости.
Через каждые двадцать секунд очередной самосвал с ревом уходил наверх.
     Земля  наступала.  Она  вплотную  подползала  к  машине.  Тогда Слепуха
включал  ход  и  пятился  назад.  Положение  становилось  все  хуже.  Позади
осталось лишь несколько метров свободного пространства, дальше была стена.
     В  этот  день  родилась замечательная новаторская идея Дмитрия Слепухи.
Осуществление  ее  требовало  высокого  мастерства  не  только  от машиниста
экскаватора,  но  и от водителя самосвала. Слепуха послал Федорова на дорогу
и  через  него  сговорился  с  лучшими  шоферами,  которых он знал поименно.
Поворачивая   экскаватор   с  поднятым  ковшом,  Слепуха  делал  рукой  знак
водителю,  и  тот  не останавливал машину, как обычно, а продолжал двигаться
на  самой  малой  скорости. Слепуха осторожно нес ковш над кузовом и высыпал
землю  на  ходу.  Самосвал  тотчас переходил на вторую скорость и срывался с
места. На этом выигрывались три, а то и четыре секунды.
     Силы  экскаватора  и оползня сравнялись. Подошел вечер. Слепуха на ходу
передал  рычаги  Ивану  Селиверстову,  но  и  сам  остался  на  экскаваторе.
Забравшись   на  крышу,  он  подстелил  пальто  и  лег  отдохнуть.  Сон  был
беспокойным.  Просыпаясь,  Слепуха  приподнимал  голову  и  смотрел.  Ревели
моторы.  Прожекторы,  освещавшие забой, придавали окружающему фантастический
вид.  Крыша  и  прожекторы, прикрепленные к ней, все время поворачивались, и
лучи  света,  перемешанные  с  густыми  тенями  стрелы  и ковша, прыгали, не
замирая  ни  на  минуту, по неровной стене, по ухабистой дороге, по корпусам
самосвалов,  которые светили навстречу экскаватору своими фарами. Слепуха не
замечал   ни   содрогания   работавшей   машины,   ни  гуденья  моторов,  ни
извивающихся  теней.  Он  только  фиксировал - экскаватор продолжает работу,
все идет нормально.
     Утром  Слепуха  снова сел за рычаги. На остановку машины для осмотра не
было  времени.  Положение осложнилось еще больше. За ночь оползень притиснул
экскаватор  почти  к  самой  стене. Слепуха начал с ожесточением выбрасывать
ковши.
     К  обеду  удалось  продвинуться  на  несколько  метров  вперед.  Он уже
собирался  передать  рычаги на полчаса Ивану, чтобы успеть перекусить, когда
случилось то, чего он все время боялся.
     В  кузове  раздался  подозрительный  стук,  и по тому, как стремительно
распахнулась дверца кабинки, стало понятно - беда стряслась.
     - Сорвало болты, - доложил Селиверстов.
     - Где?
     - На переключающей муфте.
     Продолжать  работу  было  невозможно,  ковш  мог  упасть  на  самосвал.
Установка новых болтов требовала в обычное время не меньше двух часов.
     - Ключи! Кувалду! - командовал Слепуха. - Очищайте место!
     Помощники   бегом  выполняли  команду.  После  яркого  солнца,  которое
заливало  кабину,  в  кузове  казалось  темно.  Слепуха  зажег мощные лампы.
Стояла непривычная тишина. Только на дороге настойчиво гудели самосвалы.
     - Иван, - крикнул Слепуха, - пойди уйми их! На нервы действуют...
     Скинув  рубаху,  он  схватил  кувалду  и  принялся  выбивать  из  гнезд
сорванные  болты.  На  его  сухих, жилистых руках шевелились бугры мускулов.
Первый болт со звонким стуком упал на пол.
     - Земля! - раздался испуганный крик с дороги.
     Слепуха  бросился  в кабину. Оползающая земля неудержимо надвигалась на
экскаватор.  Почти  отвесная  стена  забоя  стала  внизу  пологой  и ровной.
Широкими  струями  песок лился сверху, обтекая гусеницы, проникая под кузов.
Ковш  засыпало  уже  наполовину.  Слепуха  дал  задний  ход и отодвинулся на
несколько  отвоеванных  им  с  утра  метров.  Экскаватор был прижат теперь к
самой  стене.  Слепуха  опять  кинулся  в  кузов,  плотно  прикрыл  дверь  и
решительно  взялся  за  инструменты.  Полчаса  прошло  в напряженной работе.
Раздавались  быстрые слова команды. Слышно было, как снаружи шуршала земля -
она начинала уже царапать кузов. От этого звука холодело в груди.
     По крыше неожиданно что-то застучало.
     "Неужели все? - пронеслось в голове Слепухи. - Пропал "Уралец".
     Он  представил  себе  на  минуту,  как  экипаж  выбирается  через крышу
засыпанного  экскаватора  наверх,  унося  с  собой  наиболее ценные приборы.
Бессильные  помочь  своей  могучей  машине,  они  останавливаются  поодаль и
смотрят,  как  песок поглощает ее, обволакивает кузов, поднимается все выше,
продавливает  окна  и  врывается  внутрь,  засыпая  механизмы.  Вот  он  уже
сравнялся  с  крышей,  навалился  на надстройку. Только невысокая стрела еще
виднеется  над  землей.  Ее  остается  все меньше. И вот из глубокой воронки
торчат   лишь  неподвижные  красные  блоки,  которые  так  весело  крутились
несколько часов назад...
     Стук  на  крыше  повторился.  Слепуха  не  выдержал,  и с ключом в руке
прошел в кабину.
     Он  увидел то, отчего сердце забилось взволнованно и радостно. Высоко в
воздухе  плыл  ковш,  подвешенный  на  канатах  к  ажурной стреле - конец ее
выглядывал  из-за  гребня забоя. Ковш уплыл и через полминуты снова появился
в  воздухе,  снова загреб землю и поднялся вверх. Часть земли просыпалась на
крышу, но теперь Слепуха слушал эти звуки как музыку.
     Это  пришел на помощь "Уральцу" четырехкубовый шагающий экскаватор. Сам
он стоял наверху, и его не было видно за краем забоя.
     Спустя  полчаса  Слепуха  тоже  включил  моторы,  и  экскаваторы начали
разбрасывать  оползень.  Весело  загудели грузовики, замелькал ковш, и земля
подалась.
     На  третьи  сутки оползень был побежден. Земля остановилась, а "Уралец"
продолжал  идти  вперед.  За  ним  в  расступившейся  земле  тянулся широкий
коридор.




     Стошестидесятитонные  "Уральцы",  несмотря на свой вес, весьма подвижны
и  на  строительстве  Волго-Дона  сослужили  хорошую  службу.  Закончив один
участок,  они  переползли  на  своих  широких  гусеницах  на  новое  место и
продолжали работу.
     Единственная  "слабость"  трехкубовых  экскаваторов,  имеющих  короткую
стрелу,  состоит  в  том,  что  они становятся беспомощными, если к ним то и
дело  не подъезжают самосвалы. Стоит распутице испортить дороги - и "Уралец"
станет.
     Слепуха частенько говорил:
     - Заедает  меня  транспортная  проблема.  Выступаю  на совещаниях, пишу
заметки  в  многотиражку - не помогает. Не хватает самосвалов - и вот стоишь
по полсмены в ожидании.
     Но  при  достаточном количестве машин, при хорошей и четкой организации
работ  эта  "слабость" оборачивается положительным качеством. Если земля уже
погружена  в  самосвал  и находится, как говорят, "на колесах", ее невыгодно
сваливать где попало.
     На  Волго-Доне  возведены  десятки  километров плотин, дамб, насыпей. В
них  уложены  миллионы  кубометров  земли,  и  все  это  -  дело землесосов,
скреперов или же экскаваторов, работающих с транспортом.
     Чтобы  лучше разобраться в этом сугубо строительном вопросе, достаточно
сесть  в  кабину  самосвала  и  посмотреть,  куда  увозят землю. Вот Слепуха
навесил  ковш  над  кузовом.  Самосвал содрогнулся, пол кабинки на мгновение
ушел  из-под  ног  -  земля  насыпана.  Тяжело  нагруженная  машина медленно
выбралась   наверх  и,  набирая  скорость,  помчалась  по  своему  маршруту.
Самосвал   пересек   железную   дорогу  и  повернул  в  сторону  канала,  по
направлению к шлюзу.
     Сбоку  началась  насыпь. Она постепенно забиралась все выше, к бетонным
опорам,  видневшимся  впереди, - там строился мост через канал для той самой
железной  дороги,  которую  только  что  пересек грузовик. Насыпь эту делали
самосвалы.  В течение месяца они забирались на ее гребень, поднимаясь раз от
раза все выше, и высыпали наверху вынутую "Уральцами" землю.
     Земля,  вынутая  из  канала, стала теперь железнодорожной насыпью, и по
ней  скоро  побегут поезда. На насыпи уже работал путеукладчик, он держал на
весу  длинную  решетку,  составленную  из  рельс  и  шпал,  -  готовый кусок
железнодорожного полотна.
     "Уралец"  давал  в  данном  случае так называемую двойную кубатуру. Это
значит,  что  каждый  кубометр  шел  в  дело  два  раза, то есть сначала его
записывали в графу "вынуто", а затем в графу "уложено".
     Самосвал  подъехал  к  шлюзу,  развернулся и начал взбираться на дамбу,
ограждающую  шлюз  широкой  дугой. Эта дамба будет защищать шлюз от весенних
вод.
     Отсюда,   сверху,  открывалась  вся  панорама  гигантского  сооружения.
Огромное  тело  шлюза  высотой  в  несколько  этажей  - его верхняя и нижняя
кубические  части,  сейчас  заставленные  лесами,  стены, образующие широкий
коридор,  высокие  ворота  в  концах  этого  коридора  и,  наконец,  длинные
причалы,  обозначенные рядами свай, - все будет находиться ниже уровня земли
и  воды.  Когда  шлюз  поднимется вровень с берегами, котлован будет засыпан
землей.  Останется лишь бетонная коробка, которая будет поднимать и опускать
суда, выполняя роль водяного лифта.
     Такова  судьба гидротехнических сооружений. Чем крупнее сооружение, тем
глубже  его  основание  скрыто  в  земле.  Когда  по  каналу  побегут  суда,
пассажиры  увидят  не  собственно сооружения, а только их верхнюю часть. Они
увидят  красивые  и  стройные  арки  и  башни,  светлые  прибрежные поселки,
зеленую аллею вдоль канала, ровные и гладкие ряды камней на его берегах.
     Плотины,  ограждающие  водохранилища,  будут вписаны в рельеф местности
так  плавно,  что они покажутся естественными, как берега. Огромные насосные
станции  останутся  в  стороне.  Они  тоже  спрятаны  в  землю и под воду, и
пассажиры  увидят  только  высокие и красивые здания, откуда управляют этими
станциями.
     Ни  развороченной, вздыбленной степи, ни сотен экскаваторов, портальных
кранов   и  других  машин,  ни  тяжелых,  ушедших  в  землю  сооружений,  ни
гигантских, как горные хребты, отвалов - ничего этого не увидят пассажиры.
     Все,  что  останется  наверху,  будет  светлым, легким и красивым, и за
этой  легкостью  и красотой не всегда, пожалуй, будет чувствоваться небывало
огромный  труд  строителей,  а ведь немалая доля этого труда употреблена как
раз на то, чтобы как можно лучше закопать сооружения в землю.
     "Обратная  засыпка"  уже  началась. Внизу ползало в разных направлениях
около  двух  десятков  скреперов.  Их  тянули  тракторы, и скреперы строгали
землю,  собирая  ее,  как стружку, в свои металлические коробки. Вся земля у
подножия шлюза была изжевана следами гусениц.
     Скреперы   тоже   давали   двойную  кубатуру.  Они  вынимали  землю  из
прилегающего сюда участка канала и ею же засыпали наружные стены шлюза.
     Выше  были бетонные стены шлюза, которые щетинились решетками наклонной
арматуры.  Портальный  кран,  задрав  кверху  свою  птичью  шею, нес в клюве
чугунную  плиту.  Совсем  недавно кран был виден весь, а теперь, когда стены
поднялись,  он  словно  ушел  вниз - только стрела и крутой клюв возвышались
над шлюзом.
     Снизу  доносился  неумолчный  гул.  Шипели компрессоры, стучали копры и
молоты,  вгоняя  в  землю  сваи; ритмично, как сердце человека, пульсировали
бетононасосы;  тарахтели десятки тракторов, волочивших коробки скреперов; по
эстакадам   катились   вагонетки   с   бетоном;  стучали  топоры  плотников,
навешивающих на стены шлюза леса.
     Это  был один из тринадцати шлюзов канала. Но и на двенадцати остальных
царила  такая  же  горячая  страда:  до того дня, когда шлюзы впустят в себя
суда, оставались уже считанные месяцы.




     Телефонограмма  пришла  вечером:  "После окончания работ на шлюзе номер
три   предписываю   вам   отправиться  вместе  с  машиной  в  Водораздельный
строительный район для оказания помощи. Зенкевич".
     - Грузи чемоданы, - весело сказал Слепуха.
     "Уралец"  полз,  поднимаясь  по  волжской лестнице на водораздел. Степь
раскрывалась  все  шире,  как  впервые  увидел ее Слепуха с холма. Но теперь
кругом  кипела  трудовая  жизнь. Повсюду земля была разворочена и вздыблена,
ритмичные холмы, насыпанные экскаваторами, лениво уползали назад.
     На машине наладился свой быт. Тут же разводили костер, готовили пищу.
     Рано  утром  Слепуха  проснулся  и  увидел,  как  впереди  за  отвалами
неторопливо  и  гордо движется высокая стальная мачта с реями и канатами. Он
не  сразу  сообразил, что это такое, а когда догадался, поспешно спустился с
крыши, сказал Ивану:
     - Ползите сегодня без меня. Поеду по делам.
     На  попутной  машине  он  поехал  в  ту сторону, где двигалась стальная
мачта.
     Чем  ближе  он подходил к шагающему гиганту, тем больше дивился. Он был
экскаваторщиком и понимал, что означает появление такой машины на стройках.
     Шагающий   экскаватор   собирали  люди,  которые  должны  были  на  нем
работать.  Главный  конструктор  проекта Борис Иванович Сатовский прилетел с
Урала, чтобы руководить сборкой машины и курсами по ее изучению.
     Слепуха  поспел  вовремя.  Возвышаясь  в  степи,  как дом, шагающий уже
стоял  в  забое.  Высоко  над  землей  в  стеклянной  кабине  Слепуха увидел
Сатовского.
     Сатовский  едва заметно двинул рычагами. Огромный ковш легко тронулся с
места,  вспорол  землю  и  пополз к кузову, наполняясь грунтом и оставляя за
собой  глубокую  траншею с глянцевыми боками. Так же легко ковш оторвался от
земли и поплыл в воздухе.
     Слепуха  зачарованно  смотрел, как в доброй сотне метров от экскаватора
с  молниеносной  быстротой  растет  земляная гора. Ковш за ковшом сыпались в
отвал.
     Вечером  Слепуха  поздравил Бориса Ивановича Сатовского с днем рождения
новой  машины  и  получил  старое  предложение - пойти машинистом на большой
шагающий.
     - Экипаж, я слышал, уже укомплектован, - осторожно сказал Слепуха.
     - Уже второй шагающий собирается в Цимле, на гидроузле. Идите туда.
     Всю  ночь  он беспокойно ворочался. Все здесь было знакомым, привычным.
За  эти дни, пока они ползли на водораздел, машина в буквальном смысле стала
домом.  Но  ведь  новый  экскаватор еще лучше, сильнее, ведь это родной брат
"Уральца", тот же завод, те же конструкторы.
     Утром он поднялся чуть свет, принялся тормошить помощников.
     - Вставайте,  лежебоки.  Надо  быстрей шагать. - Он сам не заметил, что
сказал  "шагать" вместо "ползти". - Ждут нас на водоразделе. Там земли - ой,
много.
     Есть  знаменитый  кинокадр.  Большой  шагающий на Волго-Доне, а рядом с
ним работает кажущийся совсем маленьким "Уралец", - это экскаватор Э 186.
     Именно  на водоразделе в жизни Дмитрия Слепухи произошло знаменательное
событие.
     ...Густое  облако  пыли висит над опаленной степью. Плотные желто-серые
клубы  его  все  время  движутся.  Внутри слышится несмолкающий гул моторов,
лязганье железа.
     В   желто-сером   тумане  передвигаются  десятки  неясных  контуров.  В
середине  облака,  где  пыль  особенно плотная и жаркая, тяжело покачиваясь,
плывут    ревущие   самосвалы,   гулко   лязгает   днище   ковша.   Самосвал
останавливается  у экскаватора. Над кузовом нависает тяжелый стальной короб,
поднятый откуда-то из глубины.
     Поток  земли  обрушивается на самосвал. Кажется, что грузовик засыпан и
не  выберется  из этого дымящегося облака. Но вот слышится оглушительный рев
мотора,  самосвал  выползает наверх и несется вперед, догоняя другие машины.
Вскоре  он  уже  высыпает  землю  в  стороне  и,  задрав  к небу свой кузов,
становится похожим на фронтовую "катюшу".
     Движение  не  прекращается  ни  на минуту. Иной раз кажется, что машины
вот-вот  столкнутся  одна  с  другой,  что  огромный ковш придавит самосвал.
Напрасные   опасения!   Все   так   же  быстро  снуют  машины,  все  так  же
поворачивается  крестообразная  стрела  с  ковшом, все так же дымит земля, и
начинаешь  понимать,  что  самосвалы  перемещаются  по  строгому  плану, что
движения   ковша   имеют   четкий   ритм,  что  у  великой  стройки  повсюду
размеренное, ровное дыхание.
     В  небольшой кабине было душно. Слепуха подался вперед и, не отрываясь,
следил за ковшом.
     Ковш  опустился  к земле, а затем быстро пополз вверх по отвесной стене
забоя.  Взвыли  моторы, кабина слегка накренилась вперед. Прочерчивая своими
зубьями на стене ровные полосы, ковш погружался все глубже в землю.
     Неуловимым  движением  руки  Слепуха  оторвал  ковш  от стены; взглянул
налево  -  МАЗ  на месте. Поворот - и ковш навис над кузовом, дно его тут же
отвалилось,  самосвал мгновенно заполнился землей. Чуть правее, из-за косого
откоса,  виднелись радиатор и кабина другого МАЗа, ожидавшего своей очереди.
Поворачивая   экскаватор   обратно,   Слепуха  на  мгновение  увидел  шофера
самосвала - тот торопливо свертывал самокрутку.
     Прошло двадцать пять секунд - и ковш снова опустился на землю.
     МАЗы  не  задерживают  Слепуху, механизмы работают безотказно. До конца
смены еще пять часов, и надо выдержать темп, взятый с утра.
     Сегодня  особый  день.  Слепуха  заканчивает  первый миллион кубометров
земли  на строительстве. Правда, до миллиона осталось три тысячи кубов - две
с  половиной  дневных  нормы,  но  это  было  утром,  а сейчас и полуторы не
наберется.  Где-то  наверху  -  его  отсюда  не  видно - развевается красный
флажок.   Федор   Павлович   Потапкин,   начальник   экскаваторной  конторы,
приехавший утром со Слепухой к забою, воткнул этот флажок в землю и сказал:
     - Вот. Дойдешь до него и станешь миллионером. Понятно?
     Слепуха  прикинул  расстояние.  Его  наметанный  глаз точно определил -
пятьдесят пять метров. Многовато!
     - Я уже два раза миллионер, - сказал он на всякий случай.
     - Когда  это  было?  До войны. Прошлыми делами нечего хвастать. Так что
смотри!  Если не дойдешь до флажка, Селиверстов примет смену и закончит твой
миллион.
     - Молод он для миллиона, - возразил Слепуха.
     И  вот  забегали,  закружились  в  пыли  самосвалы, экскаватор быстро и
размеренно  замахал  ковшом.  Каждый  взмах - дневная норма землекопа. Земля
тяжелым потоком лилась в кузовы грузовиков.
     Горячий  молодой  азарт  охватил  Слепуху.  Стремительные взмахи ковша,
быстрые  повороты  слились  в  один  грохочущий поток движений. За день надо
сделать  полторы  тысячи  точно рассчитанных взмахов, столько же раз дернуть
ручку,  открывающую  днище,  три  тысячи  раз нажать педали поворотов, много
тысяч  раз  передвинуть  рычаги.  И  все  эти движения у Слепухи удивительно
пластичны и целесообразны - ни одного лишнего.
     Еще  один  поворот  -  ковш  отталкивается  от  стены  и  выплывает  на
желто-голубой  фон  неба.  Тень его ложится на дорогу. Самосвала нет. Где он
застрял?   Ковш  замирает  в  воздухе.  Моторы  на  басовых  нотах  крутятся
вхолостую.
     - Эге-ге-гей!  - задорно и весело кричит Слепуха, хотя и знает, что его
не слышно наверху. - Пошеве-е-ливайся-я-я!..
     Он  дергает  рычаг, и звук сирены наполняет забой. Где там МАЗ? Давайте
сюда  МАЗ!  Прошло  уже  восемь  секунд  -  потеряна  треть  ковша.  Кто там
зазевался? Слышишь сирену? Торопись!
     Самосвал  выползает  из-за  земляной  стены.  Шофер  беззвучно  шевелит
губами - что-то кричит.
     Слепуха продолжает разговор с самим собой.
     - Не  зевай,  смотри! Не задерживай! Побыстрей давай, веселей вперед! -
кричит он в такт своим движениям.
     Кто  там  следующий?  Подставляйте  свои  кузовы,  все будут насыпаны -
земли  много.  Хорошая  земля, она ляжет в дамбу. Она сопротивляется, пылит,
залепляет  глаза  и  скрипит  на  зубах,  словно мстит за то, что ее посмели
потревожить.  Но  все  равно  машина  сильнее ее, и земля послушно валится в
ковш.
     Жара  спадала  медленно  и  лениво.  Слепуха  подвинул  ближе небольшой
вентилятор, направил свежую струю в грудь и продолжал копать.
     Впереди  показался  кончик флажка, к которому он стремился сквозь толщу
земли  весь день. Слепуха направил ковш в это место и копнул глубже. Флажок,
насаженный на длинную планку, открылся весь. До него было метра два.
     До  конца  смены  оставалось  еще  сорок  пять  минут,  и теперь он был
уверен,  что  миллион у него в руках. У Слепухи появилось неодолимое желание
подцепить  флажок  вместе  с  землей.  Но  прежде  надо сделать ровной стену
забоя, чтобы она вся вышла на уровень флажка.
     Черпая  ковши,  он поглядывал наверх. Флажок обмяк и вяло шевелился под
ветром,  пыль  густо  осела  на материю, но Слепухе было приятно смотреть на
него.
     В кабину вошел Иван Селиверстов.
     - Раненько   ты   пришел,   -   не  оборачиваясь,  ответил  Слепуха  на
приветствие.
     - Не усиделось. Поздравляю с миллионом, Дмитрий Алексеевич!
     - Это  не  только  мой миллион, - сказал Слепуха, - а всего экипажа. На
все смены поровну.
     Флажок  стоял  на  самом  краю  земляной  стены.  Слепуха положил ковш,
откинулся  на  спинку  кресла  и  закурил.  Селиверстов удивленно смотрел на
него.  Самосвалы  гудели,  но Слепуха не обращал на них внимания. Наконец он
бросил  папироску  в окно, позвал из кузова своих помощников и развернулся к
дороге. Посмотрев, кто сидит в кабинке очередного самосвала, он окликнул:
     - Эй, Григорий, вылезь на минуту!
     Шофер Григорий Безгин спрыгнул на дорогу.
     - Видишь  флажок?  -  продолжал Слепуха. - Он воткнут в миллионный куб.
Сейчас ты его повезешь.
     На  месте  Безгина  мог  оказаться  с  таким же успехом любой из других
шоферов,  работающих  в  этот  день,  - подошла очередь, и вези. Безгин знал
это,  и все же он обрадованно закивал головой, круглое мальчишеское лицо его
расплылось в улыбке.
     - Давай довезу!
     Он  поправил полосатую тельняшку, забрался в кабину и стал наблюдать за
Слепухой.
     А  Слепуха,  сказав:  "Смотрите",  -  уже  поднимал  ковш.  Он  вел его
осторожно,  словно  нежно  гладил  стену забоя рукой. Продолжая подниматься,
ковш  незаметно  для  глаз  начал  погружаться  в  землю, и она ровным слоем
насыпалась  в  него. До флажка осталось четверть метра. Тогда Слепуха сделал
резкое  движение.  Ковш  словно  подпрыгнул вверх, и зубья его легко сломали
травяной  покров.  Флажок,  очутившийся в ковше на холмике земли, затрепетал
на  ветру. Он прочно сидел в земле, и Слепуха начал победно размахивать им в
воздухе, поводя стрелой вправо и влево.
     Не  сдерживая  улыбки,  он  обернулся к Селиверстову, как бы спрашивая:
"Видел? Ну как?"
     Селиверстов восторженно улыбался.
     Когда Безгин увез землю с флажком, Слепуха взглянул на часы.
     - Еще  целых  двадцать  минут.  За это время я еще сто кубиков выброшу,
подкреплю миллиончик.
     Он  уселся  поудобнее  в кресло и принялся "бросать кубики". Экскаватор
продолжал работать.




     В  последних числах декабря 1950 года во всех газетах было опубликовано
постановление  Совета Министров СССР о Волго-Доне. С этого момента Волго-Дон
стал   всенародной   стройкой.   Сотни   заводов   страны  выполняли  заказы
волгодонцев,  о  строительстве  писали  в  газетах, журналах, рассказывали в
кинофильмах.
     Осенью  1951  года  я впервые поехал туда. Мне повезло на Волго-Доне: я
познакомился   с   Дмитрием   Слепухой.   Случилось   это,   разумеется,  на
экскаваторе.   Я   стоял   до  конца  смены  в  кабине,  смотрел  и  не  мог
насмотреться,  как работает Дмитрий Слепуха. Потом мы пошли гулять по степи.
Слепуха  привык  к  корреспондентам,  держал  себя  с достоинством и в то же
время  удивительно  чистосердечно.  Он не говорил заученных фраз, как делают
многие,  когда  им  приходится отвечать на вопросы представителей печати. Он
говорил со мной так, будто бы я был его товарищем по работе.
     - Вчера  кончили первый миллион, - сказал он между прочим. По тому, как
он  сказал  это,  я  понял, что вчерашнее событие было важным в его жизни, и
мне захотелось узнать о нем поподробнее.
     Потом  он  рассказывал,  как  работал  на  третьем  шлюзе, где случился
оползень,  как  приехал  на Волго-Дон, как вернулся после армии на Магнитную
гору  -  кинолента  раскручивалась  в обратном порядке, но не становилась от
этого менее интересной.
     После  мы  много  встречались со Слепухой, и постепенно его жизнь стала
для  меня  раскрытой,  но  еще не написанной книгой. Перелистываю торопливые
записи  тех  лет,  сделанные  в  кабине  экскаватора, в комнате гостиницы, в
гостях  у  Слепухи,  и  мне  хочется  привести  их  в том виде, как они были
записаны тогда, когда я только узнавал своего героя.
     27  сентября  1951  года.  Полдня  стоял  в  кабине  Слепухи.  Вдруг он
оборачивается и говорит:
     - Видите, человек сидит на отвале. Это мой отец.
     На  фоне  гигантских  отвалов,  насыпанных  большим  шагающим,  фигурка
человека кажется совсем крохотной.
     - Почему же он там сидит?
     - На  машину  идти  не  захотел,  -  Слепуха  засмеялся.  -  Как увидел
экскаватор, говорит: я лучше здесь посижу.
     Отец  сидел  на  отвале  до конца смены. Мы подошли. Он спустился вниз.
Ему  около  восьмидесяти  лет,  но  выглядит  бодро. Узкие глаза в морщинах,
седая  бородка.  Ходит  всегда  с палочкой, но не опирается на нее, а держит
под мышкой.
     Отец сказал:
     - Как же ты работаешь там в такой пыли?
     Слепуха посмотрел на меня и засмеялся.
     - Я же казак.
     - Хорошая  машина,  - с довольной улыбкой сказал отец, он все удивлялся
и качал головой.
     Пошли  к  ним  домой.  Слепуха  занимает полдома, две светлые комнаты с
верандой. Обстановка весьма скромная.
     29  сентября.  Перед  концом  смены заехал к Слепухе. Постоял немного -
смотреть  на его работу можно без конца. Пришел сменщик, молодой чернобровый
парень Иван Селиверстов.
     Интересное выражение.
     - Привет  заслуженному  деятелю экскаваторного искусства, - это Слепуха
так сказал, обращаясь к Ивану. Тот заулыбался. Селиверстов - его ученик.
     Поехали  в  диспетчерскую,  где  во время пересменки собираются шоферы.
Случилась   занятная   сценка.  Водители  принялись  спорить,  с  кем  лучше
работать.
     - Под Слепухой лучше всего работать, - сказал молодой румяный парень.
     - Под Кожиным тоже можно.
     - Нет, под Слепухой лучше.
     Тут Слепуха (он стоял у двери) и говорит:
     - Подумаешь,  Слепуха. Под ним и стоять страшно. Все время спешит, того
и гляди ковшом по кабине съездит.
     - Много ты знаешь, - обиделся румяный.
     Водители смеются вовсю. А Слепуха продолжает:
     - Я-то хорошо его знаю. А вот ты сам не знаешь, кого хвалишь.
     Румяный обиделся, чуть в драку не полез. Наконец кто-то его пожалел:
     - На кого же ты лезешь? На Слепуху лезешь.
     Тот застыл с раскрытым ртом.
     Однажды Слепуха сказал так:
     - У меня сегодня сорок МАЗов крутились.
     Еще один разговор. Слепуха высунулся из кабины и кричит водителю:
     - Сергей, что-то тебя три дня не видно было?
     - Возил бетон на девятку.
     - Ну, как там?
     - Порядок. Вошли в график.
     Так передаются на канале новости.
     5 октября. Слепуха сказал:
     - Героизм у нас массовый, и поэтому отдельных героев нет.
     Потом:
     - Экипаж сказал - пока канал не выкопаем, с машины не уйдем.
     И еще:
     - Без машины я никто. И она без меня сирота.
     6  октября.  Начальник  водораздельного  строительного  района Разумный
говорил на оперативке:
     - Первая  задача  автотранспортников - задавить МАЗами всех "Уральцев",
особенно таких, как Слепуха.
     8  октября.  Иван  Селиверстов  явно  подражает Слепухе: говорит так же
медленно,  с  расстановкой.  Двигается  так же неспешно, несуетливо. Подобно
Слепухе,  часто  кивает  головой  в  разговоре. А вечером повторил его фразу
прямо слово в слово:
     - Хорошо сегодня поработал, даже шейные позвонки заболели.
     13   октября.   Слепуха   -  секретарь  парторганизации  экскаваторного
участка.  Пришла  директива  - усилить соцсоревнование. Слепуха направился к
своему начальнику Федору Павловичу Потапкину.
     - Хорошо  бы сделать флажки для всех ребят - на день, на пятидневку, на
месяц.  Как  выполнил  задание  -  ему  флажок на машину. Тогда каждый будет
тянуться за ним, зубами землю грызть. Я свой народ знаю.
     Потапкин вызвал снабженца. Тот развел руками:
     - Нет красной материи.
     Потапкин вскипел:
     - Для великой стройки нет материи? Чтоб была.
     Слепуха сидит спокойно, покуривает:
     - Для великой стройки материя будет.
     14 октября. Подводят итоги работы за полмесяца. Слепуха осторожничает.
     - Пока   рано   флажок   давать.   Надо  подождать  замера  БИКа  (бюро
инструментального  контроля).  По оперативным данным не очень-то надежно. По
оперативным данным все чемпионы.
     После  обеда  замкнуло  линию, на которой "сидят" четыре экскаватора. В
управлении  уже  висит  "молния":  "Тов.  электрики,  сегодня от вас зависят
кубы".
     17  октября.  Интересные выражения: "Деловая земля", "Неделовая земля",
"Деловой куб".
     19 октября. В комнате для приезжих услышал разговор:
     - Знаете,  как  Слепуха  перевыполняет план? Когда МАЗов нет, он кидает
землю  в  сторону,  где  стоит  большой шагающий экскаватор. А тот потом эту
землю второй раз выкидывает.
     Сказал об этом Слепухе. Он рассмеялся:
     - Тот  человек,  который  так говорил, "Уральцев", наверное, никогда не
видел.  Я же могу отбросить землю не дальше, чем на семь-восемь метров. Если
я  буду землю так бросать, я через час сам себя засыплю. Кто знает "Уралец",
тот  понимает,  что  я  могу  бросать  землю  только  в самосвал. Глупые это
разговоры вокруг меня.
     28 октября. Из Калача на водораздел. Был на шагающем, у Слепухи.
     Слепуха  стоит  без  дела - перебои с автотранспортом. Так и не удалось
задавить  "Уральцев"  МАЗами.  Слепуха  выдвигает  грандиозный  план решения
транспортной проблемы:
     - Возьму   на   ноябрь   социалистическое   обязательство.   Вызову  на
соревнование  Кожина.  Напишу об этом в газету - там такие вещи любят. А как
в  газете напечатают, меня не остановишь. Не будет машин, я сразу телеграмму
в  Калач  -  срывают выполнение соцобязательств. За такие вещи по головке не
погладят.
     29  октября.  Слепуха  пришел  сменять  Селиверстова.  Тот спал, сидя в
кресле.
     - Эй, Иван, спать иди в Ленинскую библиотеку. А тут работать надо.
     Иван проснулся, говорит:
     - Я скоро тут избу-читальню открою. Опять самосвалов нет.
     - Вот   возьмем  соцобязательства,  тогда  пусть  попробуют  не  подать
самосвалы.
     30  октября.  Слепуха  придумал ступенчатый график. Соль его в том, что
самосвалы  должны  уходить  на  пересменку не все сразу, а поочередно. Когда
они  уходят  все  сразу,  в автобазе образуется давка, шоферы теряют время в
ожидании.  Надо выводить на работу новые машины, а у диспетчера дел по горло
-  пересменка затягивается иногда до четырех часов. Экскаватор тем временем,
разумеется,  стоит.  Если же самосвалы будут идти на пересменку партиями, то
и экскаваторы простаивать не будут, и у шоферов время ожидания сократится.
     На  автобазе  раздаются  голоса  против  этого предложения. Еще бы, для
этого   им   нужно   поработать,  обеспечить  скользящий  график  техуходом,
заправкой. Боятся лишней работы.
     Слепуха говорит:
     - Придется пробивать.
     В  марте  1952 года я снова прилетел на Волго-Дон. Мне хочется привести
отрывки  из  дневника, где говорится не только о Слепухе, но и вообще о том,
что происходило на канале в этот жаркий предпусковой период.
     17  марта.  Едем  в автобусе "Радиофильм" до Калача. Даже невооруженным
глазом  видно  - обстановка на трассе совсем другая. Повсюду крутятся стрелы
экскаваторов  -  ни одна машина не простаивает. Шлюзы поднимаются ввысь, как
башни  элеваторов.  Пройдет  десяток  лет,  на  орошенных землях будут брать
хорошие  урожаи.  Начнут  строить  в  степи  элеваторы.  Тогда  какой-нибудь
журналист  напишет:  "Элеваторы  поднимаются  в  степи,  как  башни шлюзов".
Большой  шагающий  виден  издалека,  он  тоже  крутится, лениво, величаво. А
где-то  рядом  голубой  "Уралец".  Кто  там  сейчас  за  рычагами - Слепуха,
Селиверстов?
     На  водоразделе  был  гигантский  взрыв - заложили 324 тонны взрывчатки
(20  вагонов!)  Подняли  вверх  105  тысяч кубометров земли, однако 35 тысяч
упало  обратно,  и  только  семьдесят  разлетелось  в стороны. Чтобы сделать
шахты  для  засыпки  взрывчатки, пришлось вынуть вручную тысячу кубов земли.
Взрыв был дорогой. Зато быстро. Спешат.


     30   марта.   На   "газике"   на   водораздел.  Снежные  волны  змеисто
перекатываются через шоссе.
     Зеркало  Карповского  моря  быстро  увеличивается, а уровень повышается
медленней. С дороги видно, как в снежной степи разлилось целое море.
     Разговор с инженером:
     - У  нас так. Вся жизнь состоит из двух слов: земля и бетон. Ох, взрыв,
лучше  не  говорите  про  этот  взрыв. Столько намучились. Все окна пришлось
заклеивать,  как  во  время войны. А потом подошло время взрывать - нет двух
рабочих.  Искали  их до самого вечера, те спали прямо на динамите. Возились,
возились, не говорите.
     Повсюду  среди  отвалов  видны  экскаваторы.  Все  брошено  на  прорыв.
Машинам  тесно,  кажется,  стрелы  вот-вот столкнутся друг с другом. Ничего,
работают.
     Висит плакат:
     "До навигации осталось 55 дней".
     Строители говорят - нашу работу проверит вода.


     Слепуха  лежит  больной. Клавдия поит его горячим молоком. Рассказывает
новости  -  ступенчатый график испытывался, результаты хорошие. Теперь можно
считать, что график вошел в жизнь.
     25  марта.  Георгий  Николаевич  Мачтет  рассказывает  о  шлюзах. Самое
тяжелое  сооружение  канала  -  "шестерка",  шестой  шлюз.  Три  раза  был в
аварийном  положении  -  оползень,  паводок и кисель на месте нижней головы.
Три раза спасали "шестерку", несколько раз меняли схему водоотлива.
     - Вторая  сложность,  -  говорит  Мачтет,  -  водораздел. Геологические
условия  оказались  там весьма сложными. Глина насыщена водами, которые даже
нельзя  назвать  грунтовыми,  она  зыбкая,  как  болото.  И  на таком болоте
приходится  ставить  многотонные  машины,  да  еще  так,  чтобы  они  хорошо
работали.
     26  марта. На шлюзе все развезло. Двое мужчин в резиновых сапогах стоят
по  колено  в  грязи  и,  не  замечая  ни мокрого снега, ни грязи, увлеченно
спорят о чем-то.
     Кабинет  прибранный,  вычищенный  -  видно,  тут  давно  уже  никто  не
работал.  Начальник  сидит  в  чистом  кабинете,  сапоги, плащ, руки - все в
грязи.
     2  апреля.  Двое суток на трассе бушевала небывалая метель. Сегодня 120
бульдозеров   вышли   расчищать   дороги,  засыпанные  сооружения.  В  Калач
поступают сводки - постепенно все приходит в движение.
     Разговоры в столовой:
     - Вода   поднялась   до  отметки  29,6.  В  сутки  прибывает  по  шесть
сантиметров,  а  нам  нужно  поднять  воду еще на двенадцать метров - это за
двести дней. Вся надежда на паводок.
     - Снегопад - это хорошо.
     4 апреля. Прораб докладывает по телефону:
     - На правом берегу огрехи в откосах.
     - Что вы считаете правым берегом?
     - Если встать лицом к Дону.
     - Хорошо. Будем принимать меры.
     15  мая.  Сегодня подписан приказ на заполнение водой волжского склона.
Вода  подпирает  строителей, торопит их. На "девятке" висит огромный плакат:
"Строители, вода стучится в ворота вашего шлюза".


     В кабинете главного инженера:
     - Главный  конфликт был между большими объемами земли и бетона и малыми
сроками  для  их  решения.  Этот  конфликт  произошел  от резкого сокращения
сроков строительства на целый год.
     - Не  верьте  оперативным сводкам. Если судить по ним, то канал уже два
раза выкопан.
     Разговор  у главинжа идет уже не о бетоне, не о земле, а о решетках для
шлюзов,  о  фонарях,  тумбах,  парапетах  -  как  их  ставить,  красить. Это
называется архитектура канала.
     18  мая. Слепуха вынул на канале около двух миллионов кубометров земли.
После  большого  шагающего  его  экипаж по количеству вынутой земли стоит на
втором  месте.  Если  разложить землю на каждого, получится по двести тысяч.
Человеку  пришлось  бы  трудиться  тысячу  лет,  чтобы  выкопать  эту  землю
лопатой.
     Сидим у Слепухи и производим эти веселые подсчеты.
     - Закуривайте,   -   говорит  Слепуха.  -  Строим  Волго-Дон,  а  курим
"Беломор".
     Потом:
     - Мой "Уралец" сегодня скучает. Кончился забой.
     19 мая. Разговаривал с начальником конного парка:
     - У  нас  в  распутицу  самая работа. Возим воду, еду, смазку. Без моих
лошадей   ни   одна   машина   не   закрутится.  Я  беру  своих  лошадей  на
соцсохранность  и  вызываю  все экскаваторы на соревнование. Посмотрим - кто
кого.
     Бывший буденновец. Усатый, работает под своего командарма.


     Начальник района вызывает Зину, тонкую, хрупкую девушку из клуба:
     - Срочно  на  "девятку".  Там  без  вас провал. Берите агитмашину и всю
ночь крутите им через усилитель победоносные пластинки.
     - А Чайковского можно? - робко спрашивает Зина.
     - Чайковского?  -  начальник  задумался. - Это про лебедей? Чайковского
разрешаю.


     Слепуха удрученно спрашивает:
     - Почему мне завидуют? Говорят, что мне везет.
     Помолчал, подумал:
     - Может, мне в самом деле везет? Ведь в танке мне тоже повезло.
     Говорит о своем экипаже:
     - Ваня Селиверстов много думает о жизни, это полезно. Пусть подумает.
     - Вася  Федоров,  электрик  - он такой. Скажешь ему: "Вася, на тебя вся
страна смотрит". Вася пойдет и сделает.
     20  мая.  На  девятом шлюзе замуровали в бетон бутылку с именами лучших
строителей  района. Слепуха - на третьем месте. Было что-то волнующее в этом
событии - письмо к потомкам.
     На  большой  шагающий  приехали  кинооператоры - снимать последний ковш
земли, вынутой из канала.
     Экскаваторы  встают один за другим, закончив работу на участках. Как на
войне, когда вдруг наступает тишина.
     Волго-Дон  стал  гигантским  полигоном отечественной техники - не видел
ни  одной  иностранной  машины.  Десятки  новых  машин  прошли суровую школу
здесь.
     Но  самый  большой итог стройки - это люди. Сотни, тысячи механизаторов
стали  мастерами своего дела, теперь они разъедутся по стране. Верно, еще не
раз  встречусь  с  ними на Волге, в Каракумах, на Ангаре, всюду, где человек
побеждает природу.
     22  мая.  Приехала  высокая  комиссия  из  Москвы.  Из Калача тревожный
звонок:
     - Комиссия едет по трассе. Чтобы все экскаваторы крутились.
     - У нас земли уже нет.
     - Все равно крутитесь. Без земли крутитесь.
     23 мая. Начальник шлюза Мичко:
     - Министр  остался  доволен,  а  мы  еще недовольны. У строителей такая
традиция:  инженер-мостовик  встает под мост, когда проходит первый поезд. А
я  должен стоять на базе гасителя, когда шлюз начнет заполняться водой. Если
меня не смоет, значит, все хорошо. Тогда и я буду доволен.
     В газетах шапка:
     "Зеленую улицу донской воде!"
     24 мая.
     - Эх,  жаль,  -  говорит  Слепуха.  -  Земли  не хватило. Так мне жалко
машину.  Вот  разберут  ее,  увезут  куда-нибудь,  не  будет  она там хорошо
работать.
     Поехали  на перемычку, которая преграждала дорогу воде на девятый шлюз.
Приехал буфет, оркестр. Кинооператоры наготове.
     Небольшой    экскаватор   начинает   разбирать   перемычку.   Вот   он,
действительно  последний  ковш  земли.  Ковш  поднялся,  вода хлынула на его
место,  прошла  насквозь,  разбежалась,  растеклась  по широкому дну канала.
Рыжая  грязная  вода  бежит  вперед, сначала чуть-чуть, потом сильней, своим
движением  раздвигает  перемычку,  рвется  в нее. Экскаватор помогает воде -
мутный поток бурлит в проране.
     Люди  идут  впереди  воды, размахивают руками. До девятого шлюза - 2600
метров. Вода течет со скоростью идущего человека.
     Взлетела зеленая ракета - сигнал на шлюз - вода пошла.
     Кто-то сбежал с берега прямо в одежде, раскинул руки, поплыл.
     - Пустили воду, а теперь что? Теперь - спать.
     26  мая.  На  шлюзе  почему-то  пахнет водорослями - вода пришла. Радио
передает  Чайковского  (уж  не  Зина  ли?), вдруг музыка обрывается - зычный
голос  кричит:  "Срочно  перебросьте  три  бульдозера  с  верхней  головы на
нижнюю".
     Водная  гладь пролегла через водораздел. Там, где работали экскаваторы,
самосвалы,  -  вода.  Рабочие срочно доделывают откосы. Экскаваторы стоят на
берегу, неподвижные, одинокие.
     Кинооператоры  снова снимают последний ковш - с тем ковшом у них что-то
не  получилось.  Экскаваторщик с радостью садится к рычагам - поработаю хотя
бы немножко.
     Степь кругом зеленая. Горький запах полыни и морской воды.
     В 18 часов 35 минут вода через девятый шлюз пошла по волжскому склону.
     27  июня.  Лечу  на  открытие.  Перед  посадкой  нам чертовски повезло,
летчик  лег  в  разворот  над каналом. Раннее утро. Косые лучи солнца делают
землю  необычайно  рельефной.  Берег Дона вдруг прерывается, два белых маяка
отбрасывают  длинные  тени  по воде - это вход в канал. Видны крохотные арки
шлюзов,  здания  насосных  станций,  поселки.  Строгие  плавные линии канала
расходятся,  вливаются  в  море.  Ползут  белые барашки - это волны бегут по
морю.  Море сужается, снова вытягивается в нить канала. Плывет пароходик, от
него  в  обе  стороны  расходятся  зыбкие  треугольники. Потом еще шлюзы - и
водораздел.  Стальной  куб  большого шагающего застыл среди отвалов. Самолет
ложится  в  новый  вираж,  и  я  на  секунду охватываю взглядом всю волжскую
лестницу  - шлюзы выстроились в цепочку, один ниже другого, зеркальные озера
перед шлюзами, башни, колоннада, а там вдали, в зыбком мареве - Волга.
     Через  три  часа  я  уже  в  Красноармейске,  где будет митинг. Широкая
площадь  завешана  кумачом,  транспарантами,  плакатами.  Тысячи людей. Но я
сразу  нахожу  своих  -  Ускова, Слепуху. Усков стоит у трибуны и молитвенно
шепчет губами - штудирует речь. Слепуха стоит рядом, приговаривает:
     - Не робей, не волнуйся. Будет порядок.
     Спрашиваю:
     - Где "Уралец"?
     - Увезли. Скоро и мы поедем.
     - Куда же?
     - Сначала в отпуск. Путевку дали.
     - Я в Москве слышал, будет большое награждение. С вас магарыч.
     Слепуха смеется:
     - Что вы? Больше, чем медаль, мы не заслужили.
     Жара  стоит  страшная,  но  митинг  идет  своим  чередом.  Больше  всех
достается  музыкантам,  они дуют в свои инструменты, и кажется, медные трубы
обливаются потом.
     Министр   речного   флота  прочитал  по  бумажке  речь.  Пожилой  казак
благодарит:  поднял  над  трибуной  сноп  пшеницы,  выращенной  на орошенных
землях.  Мы  налетели  на  сноп,  урвали по колоску. Усков прочитал речь без
запинки, пожимали ему руки.
     Кинооператор говорит:
     - Митинг  надо  снимать  вначале,  пока еще слушают. Потом можно только
крупные планы.
     Вдруг   выясняется,   что   у   Слепухи   и  Ускова  только  по  одному
пригласительному  билету  на теплоход, который первым пройдет по каналу. Без
жен они не хотят ехать, предлагают билеты мне.
     - А вы "орел" или "решка", - говорю я, - кому достанется.
     Досталось  ехать  Слепухе.  А  мы  с Усковым отправились на водораздел,
стояли  на крыше большого шагающего, кричали, махали шапками, когда теплоход
проходил мимо. Мне даже показалось, что я вижу на палубе Дмитрия Слепуху...




     Это  началось  в  субботу,  солнечным  сентябрьским  утром. Он сидел за
столом  и  пил  чай,  гадая  про  себя, как лучше провести свободный день, -
может быть, поехать с Юриком на катере по каналу...
     Жена включила радио. Передавали последние известия из Москвы.
     - Указ  Президиума  Верховного  Совета  СССР "О присвоении звания Героя
Социалистического  Труда  строителям Волго-Донского судоходного канала имени
Владимира Ильича Ленина".
     Слепуха отодвинул стакан, прислушался.
     - Александрову  Александру  Петровичу,  -  говорил диктор, - начальнику
Красноармейского строительного района...
     Слепуха два года копал землю в этом районе и хорошо знал Александрова.
     - ...Елисееву Василию Ивановичу...
     Да  это  же  бульдозерист  Вася  Елисеев,  вечно  смеющийся, напористый
паренек!
     Диктор  продолжал  говорить  торжественно-спокойным голосом, перечисляя
хорошо  знакомые  Дмитрию  имена,  с  одними  он не раз встречался, о других
слышал.
     - Слепухе... - произнес диктор.
     Его  собственное  имя,  произнесенное  так торжественно, показалось ему
чужим,  не относящимся к нему, Слепухе Дмитрию Алексеевичу, старшему мастеру
экскаватора Водораздельного строительного района, как говорил диктор...
     Он  поднялся  со  стула,  с  минуту  напряженно  глядел на репродуктор.
Диктор  продолжал  говорить,  но  он  уже  ничего не слышал. Слова слились в
сплошной  басовый  гул.  Он посмотрел на жену, та не выдержала и бросилась к
нему на грудь...
     Внешне  все осталось по-прежнему. В понедельник он заторопился и вместе
с  Иваном  Селиверстовым  поехал  на  Волгу,  в управление гидростанции. Они
постояли  в очереди, прошли в кабинет отдела кадров. Там посмотрели бумаги и
неожиданно сказали:
     - Нам экскаваторщики сейчас не нужны. Все штаты укомплектованы.
     - Очень жаль, - ответил Слепуха и пошел к двери.
     Они  уже дошагали до пристани, строя обширные планы на будущее: "Поедем
в  Среднюю  Азию  копать  канал или в Сибирь на стройку, нас теперь ничем не
запугать",  -  когда их разговор прервал человек, выскочивший из подъехавшей
машины.  Слепуха  узнал  кадровика,  с  которым  только  что  разговаривал в
кабинете.
     - Почему  не  сказали,  что  вы  Герой?  - спросил кадровик, подбегая к
нему.
     - Зачем  же я буду себя рекламировать? Я экскаваторщик: в документах об
этом  сказано.  -  Слепуха  был  как будто прежним, но в то же время он стал
другим, еще более спокойным и сильным.
     - Садитесь в машину, поедем.
     - Нас же двое. Селиверстов тоже работать хочет.
     - Садитесь оба.
     - Но я, учтите, не Герой Труда, - сообщил Иван.
     - Орден, правда, и у него есть, - подхватил Слепуха.
     - Садитесь, садитесь.
     - У вас же мест нет?
     - Есть,  есть,  - поспешно и виновато пояснил кадровик. - Экскаваторщик
Анохин,  слышали?  Ему дело на алименты пришло, так он удрал третьего дня. А
хотите, дадим вам совершенно новую машину...
     - Кажется, он удрал вовремя, - заметил Слепуха с усмешкой.
     На  другой  день  он  ходил  по  участкам.  Его увидел главный механик,
посадил  в  "Победу",  привез  к разгрузочным путям и показал на длинный ряд
платформ.
     Здесь,  за  Волгой,  все  казалось  будто  новым, лишь бескрайняя степь
походила  на  ту,  какая  была  за  Доном три года тому назад, когда Слепуха
приехал  в  Калач.  И  все,  что начиналось наново, чем-то повторяло то, что
было  на  Волго-Доне  в  начале строительства. И занимался он будто похожими
делами.  Но  сам  Слепуха  не  был  прежним.  Будучи  глубоко  убежденным  в
закономерности  случившегося, он вместе с тем был уверен - все, что делал он
прежде,  на  новой работе не может повториться просто: грош цена будет тогда
ему.  Все теперь должно быть новым и лучшим. Однако каким оно будет, Слепуха
не знал.
     Больше   всего  ему  хотелось  очутиться  за  рычагами  машины,  начать
крошить,  рубить,  загребать  неподатливую  землю, чтобы ощутить свою власть
над ней. Но разобранная машина была пока мертва.
     Рано  утром  его  разбудил осторожный стук. Недоумевая, кому он нужен в
такую  рань,  Слепуха  открыл  дверь  и  от  дежурного  по управлению узнал:
вызывают в Москву, в Кремль.
     - Телеграмма  еще  ночью  пришла,  -  словоохотливо  объяснял дежурный,
радующийся   тому,   что   он  тоже  имеет  отношение  к  этому  событию.  -
Правительственная,  с  красной полосой. Срочно, написано, командируйте Героя
Социалистического  Труда  в  Москву.  Главный  механик  подписал приказ. Как
бухгалтер пришел, я сразу к вам...
     Слепуха  понял,  что  именно этого ждал он все дни и что именно эти два
слова,  такие  привычные  и  простые - Москва, Кремль, - выражают сейчас его
самые сокровенные желания.
     На  секунду  мелькнула  мысль о монтаже, но Слепуха отогнал ее: она уже
мешала ему. Он стремился вперед, в путь.
     А  когда весь путь - на машине, на глиссере через Волгу, на самолете до
Москвы  -  был  проделан,  когда  он пришел в министерство, ему сказали, что
вручение  наград  состоится  лишь  30 сентября, и посоветовали направиться в
гостиницу.
     - Еще никто не приехал; вы - первый. Так что ждите, отдыхайте.
     На  девятом  этаже  гостиницы  "Москва"  он  вошел в комнату, указанную
дежурной,  и  стал  обдумывать случившееся. До тридцатого оставалось четверо
суток  и  одна  ночь.  Надо  как-то  их  прожить.  Он  помылся,  переоделся,
поужинал.  На  это  ушло немногим более двух часов. Впереди по-прежнему было
четверо суток и одна ночь.
     ...Он  ходил  по  улицам  Москвы,  по  залам  музеев и все время думал:
"Теперь  надо  работать  лучше".  И  тут  же  спрашивал  себя: "А что значит
"работать  лучше"? Может, ставить новые рекорды? Пусть люди видят, кто такие
волгодонцы!"
     "А  что дальше? - снова спрашивал он себя. - Построить ГЭС и поехать на
другую?  Нет...  Одних  рекордов мало. Теперь надо смотреть дальше. Ведь мои
помощники   -   Ваня   Селиверстов,   Вася  Федоров  -  могут  уже  работать
самостоятельно.  Пусть они тоже получат новые экскаваторы и копают сами. А я
наберу новый экипаж - молодежь - и начну с ними".
     Он  тут  же взялся за дело. Накупил книг по электротехнике, механике и,
сидя   на   девятом   этаже  в  номере,  принялся  за  составление  "Памятки
экскаваторщика".
     "Основные  правила,  -  писал он, - как принимать смену, как произвести
осмотр   экскаватора   перед  работой,  как  производить  загрузку  земли  в
автосамосвалы,  как делать прорезь и разрабатывать забой, как ускорить цикл,
как работать в зимних условиях".
     ...Он  шагал  по  площади перед Кремлевским дворцом, разглядывая фасады
зданий.  Поднялся  по  устланной  коврами  лестнице  и очутился в просторном
зале,  где  было  уже  больше  ста  человек.  "Все  с Волго-Дона", - подумал
Слепуха, замечая знакомые лица.
     Открылась   дверь.  Разговоры  стихли.  Вошел  Председатель  Президиума
Верховного  Совета  Николай  Михайлович  Шверник. Секретарь Президиума начал
читать  Указ и называть фамилии. Первым вызвали Александрова. Слепуха увидел
своего  бывшего  начальника  и  стал аплодировать ему. Затем к столу подошел
знаменитый начальник Цимлы Барабанов, потом подходили другие.
     Вот  Симак,  сидевший  рядом с ним, тяжело встал со своего места и ушел
туда...
     "Сейчас  меня",  -  затаив  дыхание, подумал он и действительно услышал
свое  имя.  Дмитрий Алексеевич встал и на негнущихся ногах пошел вперед. Ему
казалось,  что  он  идет слишком долго. "Надо было сесть поближе", - подумал
он.  Подойдя  к  столу,  он  неловкими  руками принял большую красную папку,
красную коробочку, потом еще одну коробочку.
     Отвечая  на  поздравления  Шверника, он протянул руку и посмотрел ему в
лицо,  потом  поблагодарил,  хотел сказать что-то еще, но ничего не сказал и
пошел  обратно,  плотно  прижимая  к себе папку и обе коробочки. За Слепухой
пошел Анатолий Усков, начальник большого шагающего.
     На  своем  месте  он  принялся  рассматривать  орден  Ленина  и Золотую
Звезду.  Потом  пришел Усков, достал перочинный нож, и они привинтили медали
к  пиджакам.  Орден  Ленина  Слепуха  прикрепил  рядом  с  орденом  Красного
Знамени.
     Он  вынул из папки грамоту, стал читать: "За особо выдающиеся заслуги и
самоотверженную  работу  по  строительству..." Перечитал еще раз, задумался.
Когда  же  было  это  особо  выдающееся  и самоотверженное? Стал вспоминать.
Может  быть,  это  было  в  марте,  в напряженные предпусковые недели? Ночью
разыгрался  небывалый буран. Густой снег залепил окна кабины, прожекторы, но
он  продолжал  копать. Вдруг что-то случилось: ковш перестал подниматься. Он
полез  на  стрелу:  надо  было  заменить  искрошившиеся щетки. Колючий ветер
швырял  в  лицо  хлопья  снега,  пальцы  стыли,  переставали  слушаться.  На
скользкой  стреле  под  ветром и снегом невозможно было держаться - два раза
он  скатывался  в  сугробы.  Тогда  он  приказал  помощникам  привязать себя
ремнями к стреле и, освободив руки, устранил неисправность.
     ...Может  быть,  это  было  раньше,  в позапрошлом году, когда он копал
котлован  для  третьего  шлюза?  На экскаватор неожиданно двинулся оползень,
грозя  раздавить  машину.  Трое  суток  не уходил он с машины, разбрасывая в
стороны надвигавшуюся землю. Оползень был остановлен.
     А  может  быть,  это  было  тогда,  когда  он ездил на соседние участки
обмениваться  опытом и учил других экономить секунды? А может быть, это было
когда-то  еще, в каком-то другом случае, который он не мог сейчас вспомнить?
Много их было, всяких случаев.
     Ночью  он улетел из Москвы и утром завтракал в столовой нового поселка.
Рядом с ним сидел Иван Селиверстов. Слепуха говорил ему:
     - ...Вот  и  прилетел  я,  Иван. Будем с тобой прощаться. Решил набрать
учеников. Начну с ними.
     - Куда же меня?
     - Получишь  свою  машину.  Наберешь  экипаж,  будешь учить. Тогда будет
толк.
     - А  как вы посмотрите, если я сам пойду в ученики на большой шагающий?
Мне предлагали.
     - Одобряю.  Я  сам хотел идти, две ночи не спал, раздумывал. Это машина
такая, что на ней можно расти до инженера.
     Потом  он  шел  по  улицам  нового  поселка,  и  ему казалось, будто он
давным-давно живет здесь.




     - В  газетах  напечатали:  депутат  Слепуха  принимает там-то, живет по
такому-то  адресу.  Каждый  день хоть одно письмо, да было. К депутату, само
собой, идут не только с хорошими делами.
     Приходили  просьбы  в отношении квартир, семейных дел, пенсий. Особенно
я  не  любил  алиментщиков. Как же так можно? Это же твой ребенок. Вот пишет
женщина  -  помогите найти моего подлеца, уехал неизвестно куда, милиция его
не  ищет,  одна  осталась  с  двумя  детьми.  Я тотчас на депутатском бланке
запрос  в  милицию.  С милицией я в дружбе жил. Они мне отвечают - уехал ваш
подлец  в  неизвестном направлении. Ищите, говорю, на родине. У него же мать
есть,  пусть  она узнает про своего сына. Человек пропасть не может. Найдешь
такого блудного родителя - до чего же приятно: плати денежки на воспитание.
     Однажды  пришла  женщина,  молодая,  симпатичная.  Нет,  думаю,  тут не
алименты,  а  что-либо  другое,  от такой вряд ли захочется убежать. А она в
слезы:  "Помирите  меня  с моим мужем". Выяснилось, что он инженер, работает
на  моем  участке,  имеет склонность к спиртным напиткам. "Как же я могу вас
помирить?"  -  спрашиваю.  Она свое: "Вы - мой депутат, я за вас голосовала,
прошу  -  помирите".  -  "Хорошо, подумаю над этим вопросом". На другой день
вызвал  его  к  себе:  "Как  работа?  Как  жена, дочка?" - "Все в порядке, -
отвечает,  - претензий по работе не имею, дома все хорошо". - "Симпатичная у
тебя  жена, - говорю я, - я с ней разговаривал". - "Уже жаловаться ходила, я
ей  задам..."  -  "Не спеши, я тебя перебью. Она ко мне не ходила, мы в кино
случайно  встретились.  Сидели  рядом.  Очень  она  мне  понравилась.  Думаю
поухаживать  за  ней.  Ты  не  имеешь  возражений?"  Он, чудак, глаза на лоб
буквально  вытаращил:  "Она  же моя жена". Я продолжаю в том же духе: "Да ты
ведь  сам говорил, что она тебе не нужна". - "Наврал, ей-богу, наврал. Сдуру
наговорил".  - "Если ты возражаешь, я, конечно, ухаживать за ней не буду, но
только учти. И насчет спиртного - тоже".
     Через  три  дня звоню ей на квартиру: "Разрешите пригласить вас сегодня
вечером  в кинотеатр на итальянский кинофильм "Рим в одиннадцать часов". Она
смеется  в  трубку:  "Мне  муж  все  рассказал,  мы  с ним уже идем сегодня.
Приходите с Клавдией Михайловной..."
     Разные  вопросы  приходилось  решать.  По  общественной  линии тоже. По
примеру  Казахской республики поднимали мы залежные земли. На сессии об этом
был   разговор.   Возвращаюсь   я   из  Москвы,  приходит  ко  мне  директор
Николаевской  МТС Леонид Аксенов, отчества сейчас не помню, можно по журналу
посмотреть.  Я  ведь журнал специальный вел, все просьбы и жалобы записывал:
секретаря у меня не было, Клавдия Михайловна помогала.
     Приходит,   значит,  Аксенов,  полный  такой,  бритый,  жизнерадостный.
"Слушаю  вас".  - "Плохо мое дело, - говорит, - план мне дали - умереть и то
легче".  -  "У  нас  тоже план не легкий. План ведь и дается для напряжения.
Чтобы  не  расслабляться". - "Чувствуется государственный ум", - говорит он.
Ну,  думаю,  раз до государственного ума дошло, сейчас будет просить машины.
Верно,   начинает   высказываться  с  просьбой  -  у  вас  машины  стоят  на
консервации,  а  у  нас  нужда. Машины у меня действительно были в резерве -
начальство  заинтересовано  в  том,  чтобы  машина стояла на консервации, но
была  целой.  Говорю Аксенову: "Тракторы есть, но, к сожалению, они не мои".
-  "Дмитрий  Алексеевич,  мы  же с вами волгодонцы, я механиком там работал,
теперь   послали  тридцатитысячником,  войдите  в  мое  положение".  -  "Для
волгодонца  готов  на  помощь.  Только  давайте сделаем по-государственному,
чтобы  мое начальство не имело ко мне претензий". - "Что же вы предлагаете?"
-  "Поезжайте  в  обком  партии, просите машины. Скажите, сами видели, что у
них  стоят  без  дела.  А  на  меня  не ссылайтесь, наше начальство этого не
любит".  -  "Прекрасно,  Дмитрий Алексеевич, я чувствовал, что не зря за вас
голосовал".
     Через  два  часа  из  обкома  раздается  телефонный звонок: "Есть у вас
такая  возможность?" - "Возможность есть, но людей выделить не можем, только
машины". - "Хорошо".
     И  вот  я  выполняю  решение  обкома  партии.  Пятьдесят пять тракторов
отправили  поднимать  залежные  земли.  Шли  своим  ходом триста километров,
работали там пять месяцев, подняли несколько тысяч гектаров.
     В  другой  раз  поступила  общественная  просьба  от жителей Ленинска о
выделении  дополнительных средств на укрепление левого берега Ахтубы. Поехал
посмотреть  в  чем  дело. Старую дамбу за двадцать лет сильно размыло - надо
укреплять.  Обратился  с письмом в Совет Министров. Выделил туда бульдозеры,
скреперы  непосредственно  с моего участка, дамбу заплели хворостом. Сделали
не  меньше  пятнадцати  тысяч  кубов земляных работ. Неоднократно ездил туда
для проверки состояния дел.
     Начальство  стало  посматривать  на  меня  косо.  Слепуха, мол, технику
разбазаривает.   Пошли  неприятные  разговоры.  Но  тут  объявили  очередную
сессию,  и  я  все  свои грехи замолил. Хотите, расскажу вам, какие в Москву
привез  поручения?  У  меня  в  блокноте  все записано. Многие поручения уже
выполнил. Остались только личные.
     Разумеется,   было   интересно  знать,  что  делает  в  Москве  депутат
Верховного  Совета,  когда  он  не  сидит  в  зале  Кремлевского  Дворца  на
заседаниях.  Наш  разговор  происходил  в марте 1957 года у меня дома: после
Волго-Дона  мы  встречались со Слепухой всякий раз, как он приезжал в Москву
на сессию или по другому поводу.
     - Так что же за дела? - спросил я.
     - Пожалуйста.   У   меня   в   блокноте   записано  для  памяти.  Здесь
общественные,  а  здесь  -  домашние.  Первое - вагоны с инертными, второе -
оборудование для бани, третье - дорога до Средней Ахтубы.
     - Не понимаю. Разве дорога до Ахтубы делается в Москве?
     - С   Москвы  начинается  все.  Как  только  назначается  сессия,  меня
вызывает  начальник  строительства.  "Как  поживает  Клавдия Михайловна? Как
сыновья?"  - "Растут", - отвечаю я, а сам в этот момент думаю: значит, скоро
предстоит  дальняя  дорога. Начальник приступает к существу дела: "Заявки мы
вам  приготовим, передадите в министерство. А вот вам для памяти в блокнот -
железная  дорога  задолжала  нам шестьсот вагонов с инертными материалами. В
Министерстве   коммунального   хозяйства  надо  раздобыть  оборудование  для
городской  прачечной.  Вы  ведь,  кажется,  знакомы  с министром?" - "Сидели
рядом  в  президиуме".  -  "Значит,  с  баней  будет все в порядке". Как раз
сегодня  в  перерыве  между  заседаниями  разговаривал  с  министром. Обещал
поставить оборудование во втором квартале.
     В  один  из  приездов  Слепухи я наблюдал, как он обделывал свои личные
дела.  Надо  было купить телевизор "Рубин" или "Заря". Слепуха пошел в ГУМ к
открытию  и,  конечно,  опоздал. ("Не сразу сориентировался, где этот отдел,
на  какой  линии. Пока туда добрался, там уже сотни людей стоят в очереди. А
мне  к десяти на сессию".) Пришлось Слепухе на другой день вставать в четыре
часа  утра, чтобы занять место в очереди. Телевизор он все-таки купил. Когда
я  сказал  ему,  что  он как депутат мог бы попросить телевизор вне очереди,
Слепуха  сделал  большие глаза - ему и в голову не могла прийти такая мысль,
что он может воспользоваться депутатским мандатом для личных целей.
     Была  у  нас  еще  одна  встреча,  на  этот  раз  случайная. Кто мог бы
подумать,  что  я  встречу Дмитрия Слепуху на главной улице в Челябинске. Он
выходил  из  здания  обкома, лицо у него было озабоченным. Оказалось, что мы
живем  в  одной  гостинице,  только на разных этажах. В тот же вечер Слепуха
рассказал мне о своих похождениях.
     - Осенью  предполагаем  перекрывать  Волгу.  Инженеры  составили график
перекрытия,  подсчитали  наши  возможности.  Оказалось,  что  нам не хватает
бульдозеров.   Вызывает   меня   начальник   Гидростроя  Александр  Петрович
Александров,   да,   да,   тот   самый   Александров,  с  которым  я  еще  в
Красноармейске  работал:  первый  куб,  оползень  - помните? Вызывает меня и
предлагает  ехать  в  Челябинск  на  завод имени Колющенко, чтобы достать 20
бульдозеров   для   перекрытия   Волги.  Дело  в  том,  что  эти  бульдозеры
запланированы  на  четвертый квартал, а нам они нужны раньше, до перекрытия.
Вооружился  письмами,  регалиями  и  поехал.  Прихожу  на завод к директору.
Вручаю  ему  альбом  с видами строительства. "Нет, не можем". Иду в партком,
та  же самая картина: "У нас государственный план, нарушать не имеем права".
Решаю  пойти  на  сборку. Договорился с рабочими, что они соберут бульдозеры
сверх  плана.  Подарил им альбом с видами, расстались довольные друг другом.
А  директор  снова  говорит:  "У  меня  есть  куда  направить  сверхплановые
машины".  Я ему объяснял, какую гидростанцию мы строим: если пустим ГЭС хотя
бы  на  один  день  раньше срока, страна получит миллионы рублей. Он меня не
понимает.
     Направляюсь  в  обком  партии,  договариваюсь  о приеме. Вообще-то я не
люблю  выставлять  свою  звезду,  но  в  таких  случаях  приходится. Вхожу к
секретарю,  подаю  ему  альбом.  "Посмотрите,  пожалуйста,  какие мы дела на
Волге  творим".  -  "Очень приятно, - говорит, - чем могу помочь вам?" - "Не
мне,  а  всей гидростанции". - "Конечно, конечно, именно это я имею в виду".
-  "Прошу  бульдозеры".  Секретарь  звонит директору завода, тот отказывает.
"Нет,   -  говорит  секретарь,  -  не  сможем  отгрузить  раньше  срока.  Мы
поставляем  сейчас  во Вьетнам, в Румынию. Все сверхплановые поставки идут в
эти  страны".  Я удивился: "А как же экономическая мощь нашего государства?"
-  "Простите, - говорит секретарь, - хоть вы депутат и Герой, но рассуждаете
не   совсем   правильно.  Заказы  для  братских  социалистических  стран  мы
выполняем  в  первую очередь". На этом аудиенция закончилась, альбома только
жаль   было  -  последний  ему  отдал.  Как  же  я  теперь  буду  привлекать
сторонников?  Дал  телеграмму  в  Волжский:  "Срочно  вышлите авиапочтой два
альбома  с  видами  строительства,  есть  надежда". Тем временем курсирую по
коридорам  заводоуправления.  Снова  прошел по кабинетам: директор, партком,
плановый  отдел,  отдел  сбыта.  Отказывают  со  всех столов. Начинаю третий
круг.  "Долго  вы  так  ходить  будете?" - "Пока не выхожу". Наконец сегодня
являюсь  в  отдел  сбыта.  "Ладно, - говорят, - вот сумма, вот номер счета в
Челябинском  отделении  Госбанка.  Записывайте номера, пусть Гидрострой дает
подтверждение.  А  вагоны  для отгрузки будут? Если задержите хотя бы на три
часа,  переадресуем наряд". - "Вагоны будут, будут. Вот, пожалуйста, примите
на память альбом с видами нашего строительства..."
     В  этом  поступке  -  весь  Слепуха, от головы до пят. Достать для себя
телевизор  -  этого  он  не  умеет.  Но выколотить, выпросить, выклянчить 20
бульдозеров - тут он готов на всяческие унижения. Ведь это не для себя...
     - Пригодились  на  перекрытии мои бульдозеры, - рассказывал он позже. -
Прибыли  они вовремя, мы на участке все приготовили заранее, выделили лучших
людей  для  ведения  работ.  Очень мне хотелось тогда сесть за рычаги, но не
дали  разрешения,  неудобно, говорят, начальнику участка сидеть за рычагами.
А я ведь в душе экскаваторщик, до сих пор скучаю по машине.
     Перекрытие  произошло  в  октябре 1958 года. Захватывающее зрелище. Как
вышли  самосвалы  на  наплавной  мост,  развернулись пирамиды бросать, так и
пошло.  На  мосту самое важное - выдержать темпы. Река сносит мелкий камень,
грунт,  значит,  надо бросать быстрее, чем она сносит. Я все время находился
на  мосту,  вместе  со  штабом.  Когда проран засыпали пирамидами, надо было
насыпать   перемычку.  Пошли  в  ход  мои  бульдозеры,  даю  команду  лучшим
водителям  -  с  одной стороны пошел Александр Ушаков, с другой Михаил Сало.
Самосвалы  с  моста выбрасывают щебень, а бульдозеры его планируют в дамбу -
хорошо  тогда  поработали. А когда два бульдозера сошлись, значит, дамба под
ними  готова,  перекрытие  закончилось.  Даже  спать  не  хотелось, так бы и
смотрел на эту картину.
     Был  я  недавно в гостях у Бориса Ивановича Сатовского. Послали меня на
Уралмаш  доставать  запасные  части  для  экскаваторов, в частности рукоять.
Встретились  мы  хорошо.  "Что  нового? - спрашивает Борис Иванович. - Какое
новое   усовершенствование  привезли  для  нашего  экскаватора?"  Я  смеюсь:
"Разлучили  меня с экскаватором. Начальником сделали". - "Ничего, - говорит,
-  в  экскаваторщики  легче  устроиться,  чем  в  начальники". Потом пошли в
экскаваторный  цех.  Впервые  увидел,  как  экскаваторы  делают. Они как раз
готовили  шагающий  экскаватор  с  объемом ковша в двадцать пять кубометров.
Все-таки  техника  далеко шагнула. Одна человеческая жизнь - и такой скачок.
В  Коунраде  я  на  первом  экскаваторе  работал,  а  теперь,  пожалуйста, -
двадцать  пять  кубов.  Энергии  потребляют  столько,  сколько  целый город.
Грандиозная  машина  -  ничего  не  скажешь.  О  запасных  частях  я  быстро
договорился.  Борис Иванович помог - замечательно встретились с ним. Остался
у  меня  в  запасе  день,  решил сделать небольшой крюк, заехать на обратном
пути  в  Магнитогорск.  Философское  раздумье на меня напало, знакомые места
хотелось  посмотреть. Мальчишкой я на склоне руду брал, теперь со склона всю
руду  сняли,  идут  за рудной жилой в землю. Город вырос - не узнать. Жизнь,
как  говорится,  на  всех этапах идет вперед. Побывал в гостях у сестры. Она
по-прежнему там работает, имеет звание заслуженного врача РСФСР.
     Не  зря  я  по  старым местам ездил, словно чувствовал, что придется за
пределы  страны  уехать.  Возвратился в Волжский. Депутатские мои полномочия
закончились  по  истечении  срока.  Тут  звонят  из Москвы: "Назовите лучших
экскаваторщиков".  -  "В  мои  обязанности  это  не входит, но назвать могу:
Елисеев,  Травников, Сычев", - и еще несколько фамилий назвал. "Почему же вы
себя  не  называете?"  -  "Я  не экскаваторщик. Я теперь начальник". - "А на
экскаватор  хотите?"  -  "Как  же  я могу не хотеть? Пять лет по экскаватору
скучаю".  -  "А  в  Асуан  поедете?" - "Где это, в Африке? Не возражаю. Если
экскаваторщиком,  то  готов  на край света". Таким образом и попал сюда, где
мы сейчас с вами стоим...
     Мы  стояли  на  краю  бетонного  поля Внуковского аэродрома. Ноябрьское
утро  было  на  редкость  ясным  и  морозным.  Вот-вот  должны были объявить
посадку.  Как  всегда, Слепуха был внешне спокоен и сдержан, но я видел, что
он  возбужден  и  даже  несколько растерян. Его голубые глаза блестели сверх
обычного,  он  говорил  быстро  и разбросанно и все время бродил взглядом по
сторонам  -  хотелось  вдоволь наговориться, вдосталь насмотреться, а на это
всегда не хватает времени перед отъездом.
     - Клава  потом ко мне прилетит с сыном, - говорил он. - Как вы думаете,
сколько времени наши газеты идут до Асуана?
     Я не имел об этом ни малейшего представления.
     - Все  хорошо,  -  поспешно  продолжал  Дмитрий  Алексеевич.  -  Только
страшновато.  В  чужую  страну,  без языка... Одно слово я уже знаю - "селям
алейкум". Как приедем, надо сказать: "Селям алейкум!"
     Слепуха  уезжал  не  на  месяц  и  не  на два, он ехал не туристом и не
путешественником.  Он  уезжал  в  Асуан,  чтобы  жить  и  работать  до конца
строительства.
     Мы  обнялись.  Я видел издалека, как в цепочке людей Дмитрий Алексеевич
поднялся по трапу и исчез в чреве самолета.
     Белокрылая,  почти  прозрачная в лучах солнца птица быстро разбежалась,
круто  устремилась ввысь, дымя реактивными струями, которые вытягивались все
дальше,  пока  не  слились  в зыбкое облачко, а потом и вовсе растворились в
нескончаемой дали.



Last-modified: Sat, 16 Aug 2003 06:09:13 GMT

Оцените этот текст: