я, - там еще когда-то корова дяди Василия споткнулась, хлопнулась туда и ногу поломала. Зябрев рассмеялся: - Ну, если корова ногу повредила, так, верно, там и сам черт ногу сломит... Только вот не гуляют ли и там немцы? А? Как по-твоему? Тут заговорил Шустов: - Эге, постойте-ка... Я то место чуток знаю. Та дырка на подъеме горы выходит. Оттуда, если и выйти наружу будет нельзя, зато далеко всю местность просмотреть можно. С того места весь наш Старый Карантин как на ладошке. Вот только не знал я, что в ту дырку отсюда попасть можно. Я так считал, что провал такой, и все. А они вон что вызнали... Вы только, часом, не брешете, хлопцы? Что-то дырка больно узка. Там ведь все обвалилось давно. Кошка не пролезет. - А мы пролезем, - упрямо сказал Володя. - Товарищ командир, дядя Саша, вы нам позвольте... Вы, конечно, сами решайте, мы только просимся, - торопливо прибавил он, вспомнив урок, полученный здесь в прошлый раз. - Ну как, Иван Захарович, ты считаешь? - спросил Зябрев у комиссара. - Придется, пожалуй, согласиться, а? Комиссар нахмурился, грузно прошагал еще раз из угла в угол. Потом подошел к ребятам и скрестил руки на груди: - Вот, ребятки, и пришла нужда... Сами понимаете, неохота вас выпускать. Но нам воевать надо, а для этого нужно иметь точные сведения. Все нам надо вызнать: как у них там наверху, у немцев, положение, где войска расквартированы, где штаб, куда движение наблюдается - в какую сторону... Словом, задание вам потом все в точности разъяснят. А нам все это знать вот как нужно! - Комиссар провел ребром ладони по горлу. - Партизан наших сейчас наверх снаряжать нельзя; немцы всех мужчин в этой местности немедля хватают, потому что пронюхали уже про нас и кто-то им про нас наболтал... Из всех заброшенных штолен, где убежища были, людей тоже повыгоняли. Значит, взрослым тут никак нельзя появляться. Понятная картина? А у других известных нам выходов везде часовые стоят. К тому же минируют немцы эти выходы. А вас могут не заметить, да если и увидят, подумают: ну, бегают себе мальчишки... Только вы, конечно, особенно на глаза не лезьте. Берегите себя, ребята! Зря не рискуйте. Это я вас просто лично прошу. Комиссар посмотрел на мальчиков, махнул рукой и сел на табурет, заскрипевший под его тяжелым телом. Зябрев поглядел на него, заметно подмигнув ребятам: - Вон, тревожится за вас комиссар. Да и у меня душа, признаться, не на месте. Так что вы, орлы, поосторожнее там. Вам Иван Гаврилович Шустов даст все указания. Он человек опытный. Вы все его советы запомните. И, пожалуйста, не своевольничать. Ясно? Сейчас девять часов утра, - командир посмотрел на часы, - через полчаса пойдете... Ты, Иван Гаврилович, доведешь их до выхода; сам сперва поглядишь, как там все. Если заметишь, что поблизости скопление какое-нибудь, ребят не выпускать. Подождем более удобного момента... А вам, ребята, если удастся благополучно выйти наверх, наказываю вернуться обратно с донесением в семнадцать ноль-ноль. Шустов вас будет ждать у входа. Смотрите не заблудитесь, когда обратно пойдете, лаза своего не потеряйте, а главное, Ивана Гавриловича слушайте, как родного папу и как родную маму вместе. Смотри, Вова: полагаюсь на тебя. Парень ты, видно, сообразительный. Назначаю тебя командиром группы. Пойдет с тобой сегодня Толя Ковалев, Он место знает. Ваня Гриценко с надеждой поглядел на командира, поймав его взгляд. Но тот продолжал: - Ты, Толик, слушай Вову: у него догадки много, глаз быстрый. Это я уж заметил... А ты, Ваня, парень солидный, человек понимающий. Тебе пока рано наверх показываться. Тебя многие знают... Ну, валяйте, орлы! Желаю вам хорошего дела, успехов, удачи - словом, всего наилучшего. - И в поселок сегодня не соваться, - проговорил комиссар, подходя к ребятам. - Нам сегодня важно на первый раз выяснить обстановку тут, прямо над нами, и возле каменоломен. Слышите, ребята? Мы на вас надеемся с командиром. - Сделаем как надо, вы не беспокойтесь, - сказал Володя, у которого все внутри прыгало и пело от возбуждения. - Сделаем, будьте уверены! - Если б мы не были уверены, так и не посылали бы вас... - А сейчас, Иван Гаврилович, - сказал Зябрев, - своди-ка их живо к Манто на камбуз, да пусть им там выдадут всего, сколько в них влезет, чтобы у них в животах не крутило и не бурчало, когда они наверх вылезут... Вообще давайте, ребята, условимся: без шума собирайтесь и тихонько - наверх! И пока об этом никому ни слова. Нелегко было обоим разведчикам промолчать, когда Акилина Яковлевна, неторопливо угощая их, поинтересовалась, куда это они так спешат. - На особое задание, тетя Киля, - сказал Володя и добавил: - Секретное. - У всех секреты завелись - не дай тебе боже, - заворчала Акилина Яковлевна. - Девчат звала - у тех тоже секреты какие-то. Знаю я ихние секреты... С этими докторицами красоту у себя в "девичке" наводят, фестончики да фасончики из газеты, да ковры на стеночку... До того все у нас загруженные стали, что и покушать некогда. Десятый час, а никто еще завтракать не пришел. И Манто сам куда-то задевался. - Война, дорогая, с аппетиту сбивает, - усмехнулся Шустов. - По мирному расписанию кушать никак не приходится... А вы, хлопцы, чего горячку порете? Жуйте как следует, чтобы больше уместилось. Даром, что ли, для вас тетя Киля свой ресторан открыла? Садитесь чин чином к столу - что вы стоя-то? - Стоя больше влезет, - сказал Володя, торопливо жуя и давясь пирогом, который нарезала мальчикам тетя Киля. Позавтракав, поблагодарив тетю Килю, маленькие разведчики и их наставник пошли в штрек, где обитал Шустов. Там Иван Гаврилович не спеша проверил свою винтовку, вдел в ее ремень плечо, взял гранату, сунул за голенище матросский нож - самое верное оружие в подземной тесноте. Потом Шустов взял в руки лампочку-шахтерку. Со стороны показалось бы: собрался мирный горняк выйти на работу, осталось лишь прихватить ему с собой обушок. Володя и Толя уважительно разглядывали вооружение старого разведчика. - Эх, - не выдержал Володя, - а нам бы хоть ножик перочинный дали, а то идем с голыми руками! - Я думал, ты малый сообразительный, а в тебе еще, оказывается, глупости хватает! - рассердился Шустов. - Ты вот прикинь: хорошее будет дело, если тебя немцы зацапают, а при тебе оружие будет? И тебе крышка тогда, и нас накроют с тобой. Думать надо, дорогой! Я, когда наверх хожу, тоже все это добро дома оставляю. Мирный гражданин, и все тут. Это я сегодня кое-что из хозяйства прихватил, чтобы было чем угостить, если в штольне с непрошеными гостями встретимся. С завистью смотрел на своих товарищей Ваня Гриценко. На первый раз он должен был лишь проводить Володю и Толю к знакомому лазу. Вылезать на поверхность сегодня было для него опасно: Ваню слишком хорошо знали в Старом Карантине. Всех бы удивило его быстрое возвращение. Ведь считалось, что Гриценко с сыном эвакуировались из поселка. Глава VIII ПЕРВАЯ ВЫЛАЗКА Шустов еще раз внимательно оглядел разведчиков, проверил все их карманы - не осталось ли там чего-нибудь такого, что может в случае неудачи выдать врагу связь ребят с партизанами. Но в карманах у мальчиков были только сухари, переложенные ломтиками сала. У Володи, правда, нашелся карандаш и лоскуток бумаги. Шустов и это отобрал. Потом он поднял с пола зажженную шахтерку, мотнул головой, приглашая следовать за ним, и двинулся в темноту, которая расступалась перед ним, как бы пропуская разведчиков, и тотчас же смыкалась позади них. По наклонной пологой штольне разведчики поднялись в верхний ярус каменоломен. Путь под землей был извилистым и путаным. Слева и справа к узкому тоннелю, по которому двигались разведчики, примыкали коридоры, похожие один на другой. Они уходили в черную бесконечность. Иные были загромождены плитами нарезанного ракушечника, который не успели поднять на-гора. Во многих местах партизаны уже успели возвести искусственные стены, проделали обходные пути, вырубили тупики-ловушки, чтобы затруднить врагу проникновение в глубь подземной крепости. На десятки километров протянулась под землей сеть узких галерей, тоннелей, штреков - горизонтальных и наклонных, крутых и пологих, пересекающихся друг с другом и готовых сбить с толку всякого неопытного человека. Однако Шустов и его юные разведчики уверенно шагали в безмолвии каменных ходов. Только иногда старый разведчик говорил: - Здесь, примечай, хлопцы, - поворот. Вот этот знак из трех камней в память возьми. Отсюда в обход... И он освещай лампочкой условные знаки, выложенные из камней. Тот, кто не был посвящен в тайну этих знаков, даже внимания не обратил бы на них, но партизаны уже выучили свою каменную азбуку и сразу разбирались, в какую сторону надо идти, где свернуть, чтобы обойти стенку, перегораживающую тоннель. В некоторых местах приходилось отклоняться в сторону на добрую сотню метров, чтобы потом снова вернуться к галерее, ведущей к лазу. Наконец впереди забрезжил желтоватый свет. Послышался голос караульного: - Стой! Кто идет? - "Винтовка". Что отзыв? - "Воронеж", - донеслось из тоннеля. За караулом был еще один пост охранения, где снова Шустов уже совсем тихо сказал: "Винтовка", - а ему почти на ухо прошептали в темноте: "Воронеж". Тут уж начинались широкие галереи верхнего горизонта, близкие к земле. Откуда-то сочился слабенький сизый свет. Шустов стал говорить шепотом. И от того, что говорил он теперь еле слышно, а держался очень сторожко, и от неверного света, слегка размывавшего темноту, и от сознания того, что уже совсем близко земля, по которой ходят фашисты, у Володи стало как-то очень зябко на душе. Он впервые почувствовал, что дело предстоит опасное и неизвестно еще, чем оно кончится. - Ну, где тут ваш лаз? В какую сторону подаваться? - шепотом спросил Шустов. Ваня Гриценко взял его руку с лампочкой, приподнял ее над своей головой, отведя чуточку в сторону, вгляделся и шепнул: - Вовка, узнаешь место? По-моему, нам вон туда теперь надо. Помнишь, тут как раз будет тот шурф, где наши папани расписку оставили, он только весь завалился... Теперь впереди пошли Ваня и Володя. Шустов велел надеть на лампочку кожаный чехол, чтобы прикрыть ее свет. Шли гуськом, держась за плечи того, кто был впереди. Мягкий ракушечник скрадывал звук шагов. Двигались почти бесшумно. Но вот Ваня остановился и попросил у Шустова разрешения на миг приподнять "затемнение" на лампочке. Шустов разрешил, и на секунду перед глазами разведчиков предстало нагромождение огромных глыб камня. Здесь, должно быть, недавно произошел обвал. Дальше можно было пробираться лишь ползком. Володя и Ваня, заметив лазейку между камнями, как ящерицы, юркнули туда один за другим. Страшно было карабкаться в узком пространстве, распластавшись в тесных расщелинах камня, готового, казалось, вот-вот расплющить разведчиков. Еще хуже пришлось Шустову. Он, кряхтя, пробивался за ребятами, стараясь не упустить при этом из левой руки Володину ногу и чувствуя, что за правую его ногу цепляется Толя Ковалев, замыкавший эту ползучую колонну. Впереди, сверху, теперь уже яснее пробивался свет; стали слышны отдаленные раскаты пушечного грома. Проползли еще минут пять, и вот над головой засквозила небольшая щель, полуприкрытая обвалившимся камнем. Потянуло свежим воздухом. Ветер с поверхности дул через щель, как бы разгоняя темноту подземелья. Шустов потянул Володю за ногу, и тот, поняв сигнал, остановился. - Теперь давайте-ка, хлопцы, я сам погляжу, что там и к чему, - тихонько объявил Шустов и, наказав мальчикам никуда пока не уходить, оставаться на месте, бесшумно подполз к заложенному камнем отверстию. - Дядя Шустов, - шепнул ему вдогонку Володя, - так то же и есть этот самый наш лаз... Верно, Ваня, узнаешь? - Ясно, он, - тихо отозвался Ваня Гриценко. - Дайте хоть глянуть через него, раз уж наверх не берете. - Тихо ты там! - прошипел Шустов и осторожно выглянул в отверстие входа. Перед ним в сером тумане осеннего дня расстилалась невзрачная панорама Старого Карантина. Шустов сейчас же определил, откуда открывается такой вид, и сообразил, что щель, к которой они подползли, находится на крутом скате горы. Осторожно отвалив камень, прикрывавший отверстие, Шустов выглянул наружу. Ему хотелось узнать, заметят ли его немцы. Если откуда-нибудь сбоку или с вершины горы начнут по нему стрелять, значит, ребят отсюда выпускать нельзя. Где-то совсем поблизости били орудия. Земля гудела, тревожно отзываясь на тяжелые залпы. Володя не мог больше вытерпеть ожидания. Он бесшумно подполз к знакомому отверстию лаза и разглядел за плечом Шустова сперва склон горы, а потом, дальше, - главный вход в каменоломни. Там маячили фигуры людей в темно-зеленых шинелях. "Неужели фашисты?" - подумал Володя, жадно высматривая все, что можно было разглядеть через небольшое жерло каменной лазейки. У него сразу пересохло во рту. Володе еще не верилось, что он своими глазами и так недалеко от себя видит врага. Он хотел что-то сказать Шустову, но заметил, что старый разведчик, сощурившись от напряжения, вглядывается в другую сторону. Володя тоже стал смотреть в этом направлении. Он увидел, что возле одинокого домика, стоявшего немного поодаль от поселка, движутся фигуры в таких же зеленых шинелях. Сворачивая с шоссе, к домику то и дело подъезжали пятнистые неуклюжие автомашины с брезентовыми горбами над кузовом. От дома к новому столбу, которого здесь раньше не было, тянулись провода. По мокрому, отсвечивающему холодным серым блеском шоссе в сторону Керчи мчались грузовики, на которых сидели солдаты в зеленых шинелях. - Примечаешь? - шепнул Шустов. - Только носа наверх не кажи - лежи тут, не высовывайся. Ну, доложи, что ты приметил? - Вон к тому домику все машины подъезжают, и народ там толчется. - То не народ, а фашисты, - строго поправил Шустов. - Ты слова подбирай аккуратнее. Ну, докладывай еще. - И провода там протянуты, а их раньше не было. - За это молодец! Глаз у тебя хваткий. Ну, и что с того, раз ты это заметил? - Ну, значит, верно, у них там контора, что ли, учреждение какое-нибудь... - Вот то-то... Штаб у них там, возможное дело. Вот это и возьмем на заметку. А внизу-то, гляди, дела какие... Внизу, под холмом, на околицу поселка выходили с узелками люди, выгнанные врагами с насиженных мест. Солдаты в зеленых шинелях подгоняли их, что-то крича. Видно было, как они тыкали прикладами в спины людей, везших тележки со скарбом, ворошили штыками узлы, что-то вышвыривали из них на землю. Со стороны Камыш-Буруна к небу поднимались клубы багрово-черного дыма. Длинные языки пламени вились над тем местом, где был Камыш-Бурунский завод, которым так гордились все в округе. А по шоссе все катили по направлению к Керчи грузовики и шли, отражаясь в лужах, грязно-зеленые солдаты. Со стороны Керчи доносилась непрерывная стрельба. В небе набухали облака разрывов. Где-то близко, совсем над головой, сотрясая землю, била артиллерия. При каждом залпе в подземный ход осыпались мелкие камешки. И страшно было из-под земли, через узкую скважину меж камней, наблюдать за этим оглушенным и как бы насильно отчужденным миром, который вчера еще был вместилищем такой понятной, знакомой и, казалось, единственно возможной жизни. Вдруг Шустов толкнул Володю локтем. Володя увидел, как из домика с проводами вышел немец в высокой фуражке - должно быть, офицер. Он подошел к стоявшим возле домика солдатам, сказал им что-то и зашагал по направлению к взорванному главному входу каменоломен. Из домика вытащили два пулемета и поставили их так, чтоб дула были направлены к бывшему шахтному двору, теперь уже разрушенному. Вдруг что-то шумно и быстро пронеслось, как сперва показалось разведчикам, у них над самой головой. Шустов и Володя разом отпрянули от лазейки, а потом осторожно припали к ней снова. Они увидели поспешно спускавшегося с горы немецкого солдата. Прыгая с камня на камень, он подскочил к офицеру, откозырял, доложил, должно быть, о чем-то, указывая пальцем в сторону главного входа каменоломен, и потом пошел вслед за офицером к домику. - Да, у них, видать, тут штаб какой-нибудь либо командный пункт, - решил Шустов. Опять послышался совсем рядом какой-то странный, срывающийся шорох. Казалось, будто кто-то неверными и медленными шагами ступает немного ниже и левее отверстия лаза. - Гляди-ка - Лыска! - зашептал подлезший к лазу Толя Ковалев. - Ей-богу же, Лыска. Три головы, стукаясь одна о другую, втиснулись в отверстие лаза. Действительно, по склону холма, недалеко от разведчиков, ковыляла тощая гнедая лошадь. Едва глянув на нее, Володя узнал: - Это Орлик наш! - Какой еще Орлик... Лыска это, - упорствовал Толя. - Для тебя, возможно, и Лыска, а нам с Ваней... - начал было Володя, но смолк: не рассказывать же, в самом деле, сейчас историю с конями! Между тем Лыска-Орлик, припадая на переднюю ногу, конвульсивно подкидывая худой круп, брел вниз, вздрагивая при каждом близком залпе артиллерии, спотыкаясь в понуро оглядываясь по сторонам. Худоребрый, покалеченный, с соломой и сучьями в свалявшемся хвосте, ковылял по холму мирный шахтерский конь, непонятно как попавший в это пространство, полное грома и суровой нелепицы войны. - Дядя Шустов, честное слово же, нам сейчас лучше всего выйти, - решительно предложил Володя. - Как только тот немец - вон там, что у входа главного, - повернется и пойдет в ту сторону, мы сейчас с Толей вывалимся отсюда и пойдем прямо к Лыске, будто хотим его домой отвести. Он меня узнает, пойдет... А пока будем его вести, так по дороге все разглядим и вызнаем, что вы нам наказывали. Идет? Шустов молчал. Ему было известно, что немцы хватают каждого, кто появится в районе каменоломен. Правда, до сих пор арестовывали только мужчин. Но кто знает - может быть, и ребята покажутся им подозрительными. Немецкий солдат, ходивший близ главного входа в каменоломни с ружьем, вскинутым на руку, в эту минуту повернулся спиной к лазу и зашагал в обратную сторону. Шустов покусал ус и, с тяжелым сердцем взглянув еще раз на ребят, сделал им знак рукой. - Пошли, Толя! - бросил Володя и легко выкатился наружу. Толя не отставал от него. Оба мальчика исчезли за краем отверстия. Шустов осторожно выглянул - разведчиков уже не было видно: они, должно быть, притаились в выемке, которая темнела пониже лаза. Через минуту оба мальчика, ползком подобравшись к Лыске, присели на корточки возле него. Шустов видел, как они озабоченно разглядывают покалеченную ногу лошади. Издали казалось, что только раненая лошадь интересует этих двух мальчуганов. Если бы Шустов мог подползти к ним ближе, он бы услышал такой разговор: - Знаешь, Толик, что я тебе сейчас скажу? - Что, Володя? - Ты посиди тут возле Орлика, будто ногу его разглядываешь, а я тем временем живенько туда сбегаю, к домику. Ближе-то я лучше разгляжу, что у них там такое. - Тебя ж погонят. - Я с подходом. Будто помочь прошу. Скажу: лошадь мучается... А сам все высмотрю пока что... А ты тем часом попробуй-ка Орлика наверх погнать. Надо вызнать, что у них там, наверху... - А ты скоро обернешься? - Я вмиг... Ну, что глядишь? Сказано раз - исполняй! Слышал, кажется, что меня командиром группы назначили, значит, делай, что тебе говорят! - сердито добавил Володя и решительно зашагал в сторону домика. Он шел и нещадно тер глаза рукавами пальтишка, но глаза, как на грех, уже привыкли к свету и сейчас ни за что не слезились. Тогда, громко хныча и продолжая кулаками и рукавом водить по глазам, Володя приблизился к солдату, стоявшему на карауле возле домика. Тот насторожился, взял наизготовку свой автомат, крикнул: - Эй-эй! Цурюк! - и помахал рукой, как бы сгоняя Володю прочь с тропинки, по которой он спускался. Но Володя очень естественно хныкал, тем более что ему в эти минуты действительно было очень страшно. Он чувствовал себя без заботливого дядьки Шустова и товарищей ужасно беспомощным и одиноким. И в конце концов немец заинтересовался. Он крикнул что-то непонятное. Володя, не зная, с чего начать, чуть не сказал: "Дядя"... Но тут же решил, что уж больно противно даже ради дела назвать фашиста таким хорошим словом. И он заканючил: - Жалко Лыску... Ой, как жалко! Наш! Мой! Мейн пферд. Солдат, конечно, ничего не понял. Он с брезгливым недоумением смотрел на плакавшего русского мальчика. Володя показал сперва на автомат, потом на свою ногу и опять заговорил что-то, показывая теперь уже в сторону Орлика. Солдат посмотрел вдаль, на лошадь, потом уставился на Володю, усмехнулся большим, губастым ртом, в котором тускло блеснули два ряда стальных зубов, и вдруг, сняв с себя автомат, наставил его на Володину ногу. Володя неплохо разыграл испуг и снова сделал вид, будто горько плачет, бормоча: "Ой, жалко Лыску, мучается". И он опять ткнул пальцем в сторону Орлика, которого в это время Толя тянул за челку, стараясь заставить лошадь идти вверх. Пока Володя объяснялся с караульным, из домика с проводами вышли унтер-офицер и солдат. Унтер тотчас же окликнул караульного, быстро подошел к Володе и, замахнувшись на него прикладом автомата, крикнул: "Вэг!" - и показал рукой, чтоб Володя убирался прочь. Мальчик медленно отошел и направился к Толе. Он уже успел высмотреть все, что ему было нужно. Пока он вертелся возле караульного, входная дверь дома несколько раз открывалась и снова захлопывалась. Цепкий взгляд маленького разведчика успел приметить находившихся внутри домика офицеров, солдат. Через окно можно было рассмотреть телефониста, склонившегося над полевым аппаратом. Кроме того, с места, где стоял караульный, Володя разглядел, где расположены пулеметы и охрана штаба. Возвращаясь к Толе, который уже подтянул Лыску к вершине холма, Володя нарочно выбрал лощинку, в которой его не мог заметить автоматчик, ходивший у главного входа каменоломен. Отсюда хорошо были видны минометные гнезда немцев и батарея полевых орудий на дальнем холме. Из хоботов содрогавшихся пушек бесшумно выпыхивало пламя: сперва - из одного, спустя миг - из второго, потом - из следующего. И через секунду запоздалые тяжелые, глушащие удары, как кувалдой, били по ушам мальчиков. Тугой воздух отворачивал полы пальтишек, Фашисты вели огонь по Керчи. - Запомнил, Толик? Гляди не спутай чего-нибудь. А я все, что в домике, разглядел. Определенно штаб. Можно нам теперь домой, а то Шустов там беспокоится. Ты тяни Орлика вниз. Если фашисты спросят, чего мы здесь болтаемся, будем валить на Лыску: скажем, что хотим спасти нашу лошадь. Мальчики, не спуская глаз с немцев, копошившихся у главного входа, ласково поглаживали измученную лошадь. Она дрожала, шаталась, на перебитой ноге проступила опять и запеклась кровь. Ребята совали Лыске свои сухари, но бедный коняга оставался равнодушным и отворачивал длинную унылую голову с белой пролысиной. Из больших мутных глаз лошади медленно выползали тягучие слезы. У обоих разведчиков заныло сердце, когда Орлик, с трудом подняв голову, взглянул на них и легонько, ласково заржал, приподняв верхнюю шершавую губу. Володя и Толя были так растроганы, что забыли уже о всякой опасности. Они были охвачены теперь только одним желанием - увести лошадь куда-нибудь подальше от опасности. Оба обмерли, когда услышали совсем рядом шаги и скрип гвоздей о камни. Над головами разведчиков, невольно вобравшимися в воротники пальтишек, раздался грубый окрик. К ним подошел солдат-артиллерист, заметивший ребят, возившихся около лошади. Толя, в первый раз увидевший так близко, вплотную перед собой, живого немца, совсем растерялся. Но Володя, чувствуя себя уже опытным по части необходимых сношений с неприятелем, стал показывать на перебитую ногу Лыски и просить немца, чтобы тот как-нибудь помог бедному животному. Солдат тупо слушал, очевидно ни слова не понимая, потом вдруг быстро нагнулся, схватил с земли увесистую каменюгу и с размаху, бросил в лошадь. Камень тяжело ударил Лыску по крупу. Лошадь тут же рухнула, перевалилась через голову и покатилась вниз по крутому спуску холма. Володя, стоявший около лошади в тот момент, когда солдат запустил в нее камнем, отскочил в сторону, поскользнулся на осыпи и тоже съехал вниз, а Толик Ковалев, всегда тихий и невозмутимый, внезапно пришел в такую ярость, что сам уже не мог с ней справиться. - Ты что, гад, коня мучаешь? - с тихим ожесточением глядя на гитлеровца, пробормотал он и, нагнувшись, стал шарить по земле в поисках камня. Зверский удар тяжелого немецкого ботинка пришелся ему в бок. Толя не успел встать с корточек и кубарем покатился по склону горы, увлекая за собой мелкие камешки, скрипя зубами, плача от боли, обиды и бессилия. Немец, даже не взглянув на мальчика, стал спускаться по другому скату холма. Володя подполз к товарищу: - Эх, ты... Здорово он тебя, Толик? Вот собака! Толя беззвучно плакал, глотая слезы и отворачиваясь. Он лежал ничком и обеими руками растирал ушибленный бок. - Еще хорошо, скажи, что он сам невооруженный был. Верно, из орудийной прислуги... А то бы он тебя... - сказал Володя. - Не очень он тебя повредил? Дай-ка я пощупаю. Подними рубашку... Эх ты, синячище... У, гад! Пускай скажет спасибо, что нам еще оружия не дали. Ничего, Толик, я его запомню, я его рожу где хочешь, хоть впотьмах, узнаю! В нескольких шагах от них бился со сломанным хребтом, затихая в предсмертной агонии, Лыска. - Загубили коня! - сокрушался Володя. - Им дай волю - они все загубят. Только воли-то им и не будет. Верно, Толик? Ну, пошли. Шустов ждет. Эх, прощай, Орлик. Солдат, ударивший Толю, тем временем поднялся из котлована и, не оглядываясь на мальчиков, прошел к своей батарее. - Идти можешь, Толик? Ну, пошли тогда. Но, сказав "пошли", Володя не пошел, а упал на колючую и холодную траву и пополз. Толя последовал за ним. Предосторожность эта не была излишней: фашисты, находившиеся у батареи, и те, что возились у главного входа, не должны были видеть, куда скрылись только что бродившие на склоне холма мальчишки. ... А Шустову уже казалось, что с момента ухода мальчиков прошел не один час. Он места не находил себе от беспокойства. Оба они с Ваней Гриценко не отрывались от щели. Шустов нащупывал нож за голенищем, то и дело поглаживал гранату, припрятанную за пазухой. Он готов был в любую минуту выскочить из подземной норы и броситься на выручку ребятам. Сперва он видел Володю, когда тот приближался к домику с проводами. Его тревожила затея маленького разведчика. Он уже корил себя, что недостаточно толково объяснил мальчикам, как нужно держать себя в разведке. Что делал Володя возле домика, Шустов разглядеть не мог. Мальчик пошел за угол дома, ко входу. Когда он исчез за поворотом, бедного Ивана Гавриловича начало трясти от волнения: "Ох, зацапают малого, пропал парень!" На миг Володя показался из-за скрывавшей его стены, и Шустову почудилось, что мальчик плачет, трет кулаками глаза. Когда Володя вышел из-за угла домика и направился наверх, Иван Гаврилович немного успокоился. Но вот оба маленьких разведчика поднялись в гору, и он снова потерял их из виду. Эти сорок минут, проведенные мальчиками на поверхности каменоломен, показались Шустову бесконечными. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не выскочить наружу, не броситься к мальчикам. Услыхав пониже входа в лаз тихий шорох, опытный разведчик насторожился и одним глазком выглянул из щели. Перед ним лежали в сухой холодной траве Володя Дубинин и Толя Ковалев. - Уф... будьте вы неладны! - шумно, с облегчением вздохнул Шустов. - Погодите, сыночки, родные мои, постойте... Пока не скажу, не лезьте. - Он быстро осмотрелся, поглядел в сторону главного входа, выждал момент, когда немецкий часовой, повернувшись, начал вышагивать в противоположную сторону, и тихо дал команду: - Гуси-лебеди, домой! Ко мне! Кажется, и секунды не потребовалось для того, чтобы оба разведчика нырнули в отверстие лаза и оказались в объятиях дядьки Шустова. А он прижимал их к себе, бормоча: - Ух, спасибо, хлопчики, спасибо, что долго не мучили! Совсем мы с Ваней тут было извелись за вас... Ну, главное - все в порядке. Ну, спасибо, родные! Давайте закусите быстренько, да в обратный путь. По завалам пробираться - это вам не снаружи попрыгивать. Мальчикам не терпелось поскорей рассказать Шустову и Ване обо всем, что они увидели, рассмотрели, вызнали и что у них вышло при встрече с фашистами. Однако Иван Гаврилович, продолжавший вести наблюдение из каменной щели, велел им тихонько сидеть у него за спиной и даже цыкнул на расшумевшихся ребят: - А ну, тихо у меня! После обо всем доложите. Сказано было: отдыхать - значит, отдыхайте покуда. А какое тут - отдыхать! Мальчики не чувствовали уже никакой усталости. То состояние внимательной и тревожной настороженности, которое сковывало их движения на поверхности, теперь разом исчезло здесь, под землей. Ощущение опасности, от которой оба так ловко избавились, возбуждало и наполняло сердце веселой, жаркой гордостью. У Толи даже бок как будто перестал болеть. Они оба наперебой шепотом рассказывали Ване о своих приключениях, а тот слушал их с восторгом и завистью. Один только Шустов не отрывался от щели, которую он наполовину уже задвинул камнем, водворив его на прежнее место. Бывалый разведчик, он опасался, что исчезновение ребят с поверхности может быть замечено врагом, и тогда фашисты поднимут тревогу, начнут поиски. Но наверху все было тихо, только били поблизости орудия немецкой батареи, славшие снаряды в Керчь. Сменился часовой у главного входа шахты, уходили и возвращались солдаты пулеметных расчетов. К дому, где расположился, должно быть, штаб, два раза приезжал мотоциклист. По шоссе, ведущему в Керчь, продолжали двигаться автомашины с солдатами. Поднимался, розовея в ранних сгущавшихся сумерках, дым над горевшим Камыш-Буруном. На окраине Старого Карантина немцы продолжали выгонять жителей из домов, вышвыривали узлы, растаскивали пожитки шахтеров, живших в поселке. Оттуда слышались резкие голоса гитлеровцев, вскрики и плач женщин. - Вот фашистские катюги! Сволота - одно слово! - в сердцах говорил Шустов. Потом он взглянул на часы, вспомнив, что командир приказал разведчикам вернуться с донесением к семнадцати ноль-ноль, отполз от отверстия, еще раз всей грудью вдохнул свежий наземный воздух, подтащил камень, старательно заложил им отверстие в зажег лампочку, прикрыв ее чехлом. - Ну, двинули, дорогие мои, до дому, - шепнул он мальчикам. Они молча пустились в обратный путь: через завалы, через путаницу подземных ходов, по непроходимым, казалось бы, темным каменным галереям... В штабе они застали дежурившего там Жученкова, начальника вооружения подземной крепости. Все другие командиры находились на передовых постах. Там, в галерее верхнего яруса, у всех входов и на пересечениях основных ходов, партизаны закладывали фугасы. - Ну, посидим здесь, хлопчики, - сказал Шустов своим юным разведчикам. - Раз такое дело, что начальство сейчас занято, а вам, я гляжу, не терпится доложить, что видели, валяйте, дорогие, давайте докладывайте мне. Мальчики подробно рассказали Шустову обо всем, что им удалось приметить на поверхности. Но о чем бы они ни начинали докладывать, разговор обязательно переходил на Лыску-Орлика. Только и слышалось: "У них там шесть орудий на батарее... а в это время я стал тащить Лыску... а немец как взял камень да как пустит в Лыску, то есть в Орлика... а Орлик как упадет, так и покатился". Шустов даже огорчился: - Слушайте, гуси-лебеди мои, я вас про немцев спрашиваю, а не про ту коняку, царство ей небесное. Все же Шустову удалось получить у ребят все нужные сведения. Старый разведчик похвалил мальчиков, сказал, что из них толк выйдет, что для первого раза с делом они справились. Он заметил, что время уже позднее и пора идти на камбуз, том более что аппетит от свежего воздуха определенно прибыл. В столовой ребят встретили радостным шумом. Теперь все уже знали, что мальчики выходили наверх для разведки, Со всех сторон посыпалось: - Го! Герои наши прибыли... Ну как, благополучно? - Ну, рассказывайте, что там, наверху? Как наш Старый Карантин, не пожгли его немцы? - А Керчь наша еще держится? - Погодка-то какая наверху? Солнце видели? И так как Толя предпочитал набивать рот вкусными пончиками дяди Манто, вследствие чего ответы его были большей частью нечленораздельны, то за все отдувался Володя. Он отвечал, что наверху сыро и холодно, что море скрыто туманом, а солнце в дыму, который расползся на полнеба, потому что горит Камыш-Бурун. Рассказывал он, как фашисты выгоняли жителей с окраин Старого Карантина. Что касается самих гитлеровцев, то так, по внешности, они мало чем отличаются от других людей, только смотрят на все со злостью, сами все дергаются, озираются, ко всему прислушиваются и голову в воротники прячут, будто так и ждут, что им сейчас по шее дадут. Тетя Киля пыталась дать отпор партизанам, наседавшим на разведчиков: - Да будет вам, в самом деле, дайте ребятам отдохнуть! Ну что вы к ним пристали?.. Садитесь, мальчики, сюда, кушайте себе спокойненько. Спешить вам теперь некуда. Отоспитесь - тогда и станете рассказывать... Шутка ли, ребята у фашистов в зубах побывали, а вы на них навалились... Ешь, Володя, кушай, дорогой... Акилина Яковлевна принесла Шустову и мальчикам обед, всячески старалась угостить их получше и все спрашивала, чего бы еще им хотелось покушать. Она так рьяно оберегала покой разведчиков, что даже самые любопытные понемножку отстали от них. Только партизанские ребята Жора Емелин и Вова Лазарев, подобравшись к столу, за которым обедали разведчики, опершись на него локтями, завороженно смотрели на Володю и Толю и двигали ртами, словно помогали разводчикам жевать, а иногда, когда отходила в сторону тетя Киля, тихонько спрашивали: - А вы того фашиста убили, который каменюгой лошадь зашиб? - А чем его нам убивать было? - объяснял Володя. - Сухарями, что ли? Когда разведчики наверх выходят, им оружия не полагается. Ничего, пусть только тот фашист к нам сюда сунется - мы ему Орлика припомним! После обеда разведчиков вызвали в штаб. Узнать о данных разведки пришли все командиры. Дело в том, что штаб еще вчера разработал план ночной операции. Решили устроить вылазку наверх, внезапно напасть на немецкий штаб, разгромить его и отвлечь тем самым на себя силы, которые фашисты собирались подбросить к Керчи. Но чтобы лучше узнать обстановку в Старом Карантине, надо было сперва выслушать донесение разведчиков. Зябрев приветливо встретил Шустова и Володю, поздравил их с благополучным возвращением, а потом спросил: - А где же еще один разведчик? - Тетя Киля повела его в санчасть, - ответил Володя, вставая с табуретки. - Что это, животик у разведчика заболел, что ли? Перекормила, верно, его тетя Киля. - И совсем не так, - пустился торопливо объяснять Володя. - Толик от фашиста пострадал. Там гад один в Орлика... ну, то есть в лошадь, в Лыску шахтерского... камнем запустил, а Толик заступился и хотел того фашиста тоже камнем... А фашист как даст ему ногой с размаху... - Эге, - сказал Зябрев, - это у вас, выходит, была разведка с боем! Здорово! Орлы! Комиссар скрыл улыбку, появившуюся было у него на лице, и обратился к Володе: - С камнем против Гитлера воевать глупо, ты бы это как командир группы объяснил своему Толе. Такой нелепой выходкой можно всю разведку провалить... - Есть объяснить, что нелепо, товарищ комиссар! - отчеканил Володя. - Только мы первые того фашиста и не трогали, он сам... в коня... - Александр Федорович, - вмешался Шустов, - вы лучше с ним не связывайтесь, а то он опять два часа про того мерина будет рассказывать. Я уж с ним тут бился, бился... Позвольте, я вам сам доложу. - Правильно, товарищ Шустов, - сказал Зябрев. - Ты давай докладывай об итогах разведки... А ты, Володя, слушай и вникай. Учись, как о разведке надо докладывать. А потом, когда Иван Гаврилович доложит, может быть, и ты что-нибудь прибавишь. И Шустов коротко, деловито доложил обо всем, что успели узнать он и мальчики во время разведки. Володя с удивлением слушал, как старый разведчик сообщал таг кие подробности, увиденные им, мимо которых, совершенно не замечая их, прошли ребята. - В домике этом, несомненно, штаб, - говорил Шустов. - Всего вернее, надо думать, командный пункт батальона, усиленного артиллерией. Батарея расположена в четырехстах метрах от главного входа. Батальон - номер четвертый. Это я на номерных знаках мотоциклистов заметил. Телефонная связь идет через поселок. Оборвать будет легким делом... Когда Шустов кончил докладывать о разведке, Зябрев и комиссар еще раз подробно расспросили Володю обо всем, что он успел рассмотреть в домике с проводами, велели нарисовать на бумажке расположение пулеметных гнезд и где стоит часовой. После этого Володе заявили, что он свободен. Когда он вышел из штаба, его нагнал Корнилов. - Пойдем в санчасть, наведаемся, как твой спутник себя чувствует, - сказал политрук. - Молодцы вы, ребята, - задание выполнили. Ну, а завтра я примусь выполнять свое обещание: будем с вами заниматься в тире. Сделаю из вас снайперов на славу, если только у вас терпения хватит. В санчасти слышались какие-то крики и возбужденные голоса. Оказалось, что две фельдшерицы и Нина Ковалева никак не могли удержать на койке пострадавшего во время разведки Толю Ковалева. Ему надо было положить свинцовую примочку на кровоподтек, а он молча отбивался, дрыгая ногами, и не давался. Увидев вошедшего политрука, он сел на койке и пробормотал жалобно: - Товарищ политрук, скажите им, чтоб они меня не лечили. У меня уж прошло все... только с виду осталось. Им делать нечего, вот они на меня и навалились для упражнения. Но Корнилов, взглянув на огромный фиолетовый, местами зеленый, словно растушеванный химическим карандашом, кровоподтек на боку у Толи Ковалева, строго приказал ему лежать смирно и подчиняться всем требованиям военной медицины. Услышав, что лечить его будут по правилам не простой, а военной медицины, Толя сдался. - Ну, а мне надо в штаб обратно, - объявил Корнилов, - у нас совещание. Завтра... - Он на мгновение задумался и потом продолжал быстро: - Завтра, если, конечно, все будет благополучно, утром встретимся в тире. Отдыхайте нынче, ребята. ... День 12 ноября 1941 года подходил к концу. Наверху, на поверхности земли, где сегодня впервые побывали юные разведчики-партизаны, было почти так же темно, как внизу, в глубине каменоломен. С моря задувал холодный нордовый ветер. Зябко ежились немецкие солдаты, поставленные в караул у входа в подземелье. А глубоко внизу, в медицинском пункте подземной крепости, где все уже пропиталось аптечными и больничными запахами, а стены были завешаны белыми простынями, у койки, куда насильно уложили Толю Ковалева, дежурила сестра его, Нина Ковалева. Ей было очень скучно. Братишка уснул. Она вынула из-под подушки свой школьный дневник, куда недавно еще записывала задания на дом, а теперь заносила все события подземной жизни, подсела поближе к фонарю, стоявшему на белой тумбочке, и стала писать химическим карандашом на разграфленных страницах, где было напечатано сверху: "Предметы", "Что задано", "Оценка (отметка) успеваемости", а внизу "Подпись учителя". Она писала, старательно выводя буквы, прикусив кончик языка, порой сникала над тетрадкой пригорюнившись. Иногда тяжелая