ронвин повзрослела, она вновь чувствовала себя рядом с ней ребенком; статуя, казалось, была полна жизни, и стоило лишь произнести какое-то тайное слово, чтобы она начала дышать и двигаться. Витраж над могилой был озарен лучами солнца, в маленькой часовне на всем играли оранжевые, золотые и багровые блики: и на могиле, и на сером плаще Бронвин, и на алтаре черного дерева несколькими ярдами правее. Бронвин услышала, как открывается дверь, и, обернувшись, увидела Кевина, заглядывающего в часовню. Прежде чем подойти к ней и стать рядом с могилой, он преклонил колени перед распятием. -- Я уже не знал, где тебя искать, -- тихо сказал он, мягко беря ее за руку. -- Что-то не так? -- Нет... то есть да. -- Бронвин покачала головой. -- Я не знаю. -- Опустив глаза, девушка посмотрела на свои руки, тяжело вздохнула, и Кевин внезапно понял, что она вот-вот заплачет. -- Что случилось? -- спросил он, обнимая ее за плечи и привлекая к себе. Бронвин разрыдалась, уткнувшись носом ему в плечо. Кевин дал ей поплакать некоторое время, потом сел на ступеньки лестницы и, взяв ее на руки, стал укачивать, как плачущего ребенка. -- Сейчас, сейчас... -- тихо бормотал он. -- Все будет в порядке. Ну что, поговорим? Когда ее рыдания утихли, Кевин расслабился, отклонился назад, поглаживая ее волосы, глядя, как колеблется их тень на белом мраморном полу. -- Помнишь, как мы детьми приходили сюда играть? -- спросил он. Увидев, что она вытирает слезы, Кевин подал ей платок. -- Я думаю, мы чуть не довели мою мать до безумия тем летом -- последним, помнишь? В тот год Аларик отправился ко двору. Ему и Дункану было по восемь, мне -- одиннадцать, а тебе -- года четыре, и ты была очень мила. Помню, играли в прятки, и мы с Алариком прятались здесь, за алтарем, там, где висят облачения. А старый отец Ансельм вошел и застиг нас, и грозился осе рассказать матери. -- Я помню, -- сказала Бронвин, улыбаясь сквозь слезы. -- А через несколько лет, когда мне было десять, а тебе семнадцать, ты был уже совсем взрослый и мы, --- она опустила глаза, -- и ты предложил мне обручиться с тобою. -- И никогда не пожалею об этом, -- улыбнулся Кевин, целуя ее в лоб. -- Что случилось, Брон? Могу я чем-нибудь помочь? -- Нет, -- сказала Бронвин, тоже пытаясь улыбнуться. -- Я сама виновата -- подслушала кое-какие вещи, которые мне не хотелось бы слышать, и это расстроило меня больше, чем я думала. -- Что ты услышала? -- спросил он, отстраняя ее от себя и заглядывая в лицо. -- Если тебя что-то беспокоит скажи мне, и... Она покачала головой. -- Никто ничего не может поделать Я же не виновата в том, что я такая... Три дамы разговаривали между собой, только и всего. Им не нравится, что будущий герцог женится на Дерини. -- Вот незадача, -- сказал Кевин, обнимая ее снова и целуя в макушку. -- Ну, так уж получилось, что я очень люблю эту Дерини и никого другого знать не желаю. Бронвин улыбнулась, потом встала, поправила платье и вытерла глаза. -- У тебя на все найдется отпет, да? -- сказала она, беря его за руку. -- Идем. Прости меня за все это. Нам надо торопиться, опоздаем к обеду. -- К черту обед. Кевин поднялся и обнял Бронвин. -- Знаешь что? -- Что? -- Она положила руки ему на плечи и заглянула в глаза. -- Я люблю тебя. -- Странно. -- Почему? -- Потому что я тоже люблю тебя. Кевин улыбнулся и чмокнул ее. -- Очень хорошо, что ты сообщила мне об этом, -- сказал он, выводя се из часовни -- Потому что через три дня ты будешь моей женой. А в маленькой комнате Риммель, очарованный прекрасной и недоступной женщиной, лежал на постели и не отрываясь смотрел на ее портрет в медальоне Завтра он пойдет к этой Бетане, покажет ей портрет и расскажет старой ведьме о том, что он не может жить без этой женщины. А потом она сотворит свое колдовство и Бронвин будет принадлежать ему, Риммелю. ГЛАВА Х У темных сил ищи защиты... Дункан Мак-Лайн изо всех сил подтянул подпругу поправил стремя и не спеша вернулся к голове своего коня, чтоб дальше ждать под неприветливо моросящим предутренним дождем на окраине Корота. Вторая пара поводьев, перекинутая через его левую руку, слегка натягивалась, когда конь Аларика, стоявший без седока, тряс головой в холодном тумане. Надетая на него сбруя хрустела под клеенчатым седлом -- животное переступало с ноги на ногу. Стоящий рядом с ним косматый вьючный пони, нагруженный тюками с необработанными кожами и мехами, поднял голову, вопросительно фыркнул и тут же опять заснул. Дункану уже надоело ждать. Дождь, начавшийся, когда еще только смеркалось, продолжался всю ночь, большую часть которой Дункан провел в тесной купеческой лавке, урывками пытаясь поспать. Но недавно гонец сообщил, что Аларик уже в пути и скоро будет здесь, поэтому-то Дункан и мок под дождем. Он плотно запахнул тяжелый кожаный плащ под самым подбородком (такие плащи носят кассанские охотники), поднял воротник и натянул капюшон как можно ниже, чтобы защититься от ледяного ветра и дождя. Пелерина у него на плечах уже потемнела от влаги, и вода просачивалась внутрь. Дункан чувствовал холод своей кольчуги даже сквозь плотную шерстяную фуфайку, поддетую вниз. Он дышал на пальцы, замерзшие и в перчатках, и нетерпеливо переступал с ноги на ногу, и морщился, когда шевелил окоченевшими пальцами в промокшем сапоге, и недоумевал, куда это запропастился Аларик. Только он об этом подумал, как дверь в доме справа от него, словно по команде, распахнулась и в тот же момент высокая фигура, закутанная в кожаный плащ, показалась на освещенном пороге. Пройдя между конями, Аларик ободряюще хлопнул по плечу Дункана, всматривающегося в угрюмое серое небо. -- Сожалею, что так задержался, -- пробормотал он, откидывая чехол с седла и насухо протирая его, -- как дела? -- Да ничего, только вот промок до печенок, -- беспечно ответил Дункан, в свою очередь открывая седло и вскакивая на коня, -- но этому не помочь иначе, кроме как поскорей убравшись отсюда. Что тебя задержало? Морган хмыкнул и подтянул подпругу. -- Много было вопросов. Если Варин решится выступить против меня в наше отсутствие, Гамильтон не должен оставаться с пустыми руками. Это еще одна причина, по которой я хочу сохранить наш отъезд в тайне. Пусть жители Корвина думают, что их герцог и его верный духовник-кузен уединились в отдаленных покоях замка, где герцог намерен исповедаться и принести покаяние. -- Это ты-то собираешься покаяться? -- фыркнул Дункан; его кузен одним махом вскочил в седло. -- Уж не хочешь ли ты сказать, дорогой брат, что мне заказана чистосердечная вера? -- спросил Морган, усмехнувшись, и, связав тюки, навьюченные на пони, направил своего коня к коню Дункана. -- Я -- нет, -- покачал головой Дункан. -- Лучше скажи, мы когда-нибудь уйдем из этого мрачного места? -- Уже, -- многозначительно произнес Морган. -- Поехали. Неплохо, если бы мы были у старого Неота к закату, а туда и в хорошую-то погоду надо скакать целый день. -- Замечательно, -- проворчал Дункан себе под нос, когда они двинулись рысью по пустынным улицам Корота, -- всю жизнь об этом мечтал. Примерно в это же время, но за много миль отсюда Риммель карабкался по скалам в горах к северу от Кульда, дрожа от нетерпения. Там, наверху, было морозно, ветрено, холод пробирал до костей, даже когда солнце приблизилось к зениту. Несмотря на это, Риммель весь вспотел под кожаным дорожным плащом, а его холщовая сумка, перекинутая через плечо, становилась с каждым шагом все тяжелее и тяжелее. Конь, упрятанный в лощине, что была уже далеко позади, тихо ржал, оставшись в одиночестве на продуваемой ветром площадке, но Риммель заставлял себя карабкаться все выше и выше. Нервы его были вконец истощены. Всю длинную, бессонную ночь он убеждал себя не быть дураком и не трусить, внушал себе, что ему нечего бояться женщины по имени Бетана, что у нее нет ничего общего с той, другой женщиной, чары которой коснулись его много лет назад. Но теперь... Риммель вздрогнул, вспомнив ту ночь. С тех пор прошло уже двадцать лет... Однажды он с дружком прокрался в сад старой госпожи Эльфриды, чтобы наворовать капусты и яблок. Оба знали, что об Эльфриде ходят слухи, будто она ведьма и не жалует бродяг, шатающихся вблизи ее крошечного надела, -- в дневное время им нередко доводилось отведать ее метлы. Однако они были настолько уверены, что ночью старуха не сможет их застичь, что почти и не боялись. Но потом, там, в саду, они увидели в темноте госпожу Эльфриду, которую нимбом окружало фиолетовое сияние, и от этого слепящего света Риммель и его товарищ бежали так быстро, как только несли их ноги. Они убежали, старуха не преследовала их. Но на следующее утро Риммель проснулся с белыми волосами, и сколько их ни мыли, сколько ни терли, они такими и оставались, и не помогали никакие припарки, никакая краска. Его мать страшно испугалась; она заподозрила, что тут не обошлось без старой ведьмы, хотя Риммель и повторял неустанно, что никуда не выходил из дома той ночью, что просто лег спать, как обычно, и спал, пока не проснулся, вот и все. А вскоре госпожа Эльфрида ушла из деревни и никогда больше не возвращалась. Риммель поежился в утреннем холоде, не в силах справиться с тошнотой, подступившей к горлу от этих воспоминаний. Несомненно, эта Бетана -- такая же ведьма, да и кем же ей еще быть, если она проделывает те делишки что ей приписывают. Возможно, она посмеется над его просьбой? Или откажется помочь? Или заломит такую цену, что он не сможет заплатить? А если она разозлится? Захочет над ним подшутить? Неправильно заколдует его? А вдруг через многие годы он узнает, что плата была недостаточна, когда ужасные беды падут на него, Риммеля, а может, и на лорда Кевина или даже на саму Бронвин? Риммель пожал плечами и заставил себя больше не думать об этом. Глупо предаваться панике, не имеющей, в общем-то, под собой почвы. Накануне Риммель тщательно разузнал все о Бетане, поговорил с теми, кто пользовался ее услугами Не было никаких оснований не доверять тому, что о ней говорили, -- это просто старая безобразная пастушка, которая довольно часто и успешно выручает тех, кто попал в беду. К тому же у Риммеля не было другого способа добиться взаимности любимой женщины. Щурясь на солнце, он остановился, окидывая взглядом путь. Впереди за низкорослыми соснами в нескольких ярдах от него, виднелось продолговатое узкое отверстие в голой скале, изнутри завешенное звериной шкурой. Несколько тощих овец с ягнятами щипали тронутую морозом траву, редкие пучки которой торчали из щелей голой скалы по обе стороны от пещеры. Среди камней слева от входа лежал пастушеский посох, но его владельца нигде не было видно. Риммель глубоко вздохнул и, собравшись с духом, преодолел последние несколько ярдов, отделявшие его от входа. -- Есть здесь кто-нибудь? -- позвал он дрожащим голосом, тихо и робко. -- Я... я ищу госпожу Бетану, пастушку. Я пришел с добром. Долго стояла тишина, так что Риммель слышал негромкое гудение насекомых и щебет птиц, слышал, как овцы выдирают жесткую траву рядом, да собственное прерывистое дыхание. Потом чей-то голос проревел" -- Войдите! Риммель обернулся на звук. Сдерживая удивление, он шагнул ко входу в пещеру и осторожно отодвинул занавеску -- по виду и запаху это была невыдубленная козья шкура. Ему в голову пришла безумная мысль, что он, быть может, никогда больше не увидит солнца; Риммель огляделся напоследок, а затем уставился в глубину пещеры, где царила непроглядная тьма. -- Войдите, -- еще раз приказал голос, когда Риммель заколебался. Он стал боязливо продвигаться вперед, все еще придерживая край занавески, чтобы в пещеру поступало хоть немного света и воздуха, и оглядываясь украдкой в поисках хозяйки этого жилища. Голос, казалось, исходил сразу отовсюду -- и спереди, и сзади, и справа, и слева; разглядеть же он по-прежнему ничего не мог. -- Отпусти занавеску и стой, где стоишь. Голос опять напугал Риммеля, хотя он и ожидал его услышать. Он буквально подпрыгнул от ужаса и выпустил занавеску. Однако на этот раз он был уверен, что голос во тьме прозвучал слева от него, но не смел пошевелить ни одним мускулом, боясь ослушаться этого бесплотного голоса. Он с трудом сглотнул, заставил себя выпрямиться, безвольно уронив руки. У него тряслись колени, ладони вспотели, и он не смел пошевелиться. -- Кто ты такой? -- сурово спросил голос. Теперь ему казалось, что эти громкие и резкие слова донеслись откуда-то спереди, и только непонятно, кем они произнесены -- мужчиной или женщиной. Риммель нервно облизал губы. -- Меня зовут Риммель. Я главный архитектор его светлости герцога Кассанского. -- От чьего имени ты пришел, Риммель-архитектор? От своего или же от имени герцога? -- От... от своего. -- Что же ты хочешь от Бетаны? -- спросил голос. -- И не двигайся, пока тебе не разрешат. Риммель собрался было повернуться, но тут снова замер и попытался успокоиться. Возможно, обладатель голоса видел в темноте. Риммель-то точно этого не мог. -- Вы и есть госпожа Бетана? -- робко спросил он. -- Да, я. -- Я... -- он сглотнул слюну, -- я принес вам еды, госпожа Бетана, -- сказал он, -- я... -- Положи еду рядом с собой. Риммель повиновался. -- Теперь говори, что тебе надо от Бетаны? Риммель снова сглотнул. Он чувствовал, как капли пота стекают с бровей прямо в глаза, и не мог поднять руку, чтобы вытереть их. Он с трудом моргнул и заставил себя говорить. -- Это... это женщина, госпожа Бетана. Она... я... -- Продолжай. Риммель глубоко вздохнул. -- Я хочу, чтобы эта женщина стала моей женой, госпожа Бетана. Но она... она помолвлена с другим. Она... обвенчается с ним, если вы не поможете. Вы ведь можете помочь, правда? Он сначала ослеп от света, внезапно вспыхнувшего позади него, а потом увидел свою собственную тень, пляшущую на каменной стене. Свет -- оранжевый, как от костра, немного рассеял мрак в грязной пещере. -- Можешь повернуться и подойти. Со вздохом облегчения Риммель повернулся к источнику света. Примерно в двенадцати шагах от него на каменном полу стоял фонарь, а рядом с ним сидела, скрестив ноги, старая карга в лохмотьях. Ее сморщенное и обветренное лицо окружала грива спутанных седых волос с редкими темными прядями; она зябко куталась в темный плащ, которым до этого, возможно, и прикрывала фонарь. Риммель утер глаза рукавом и, поколебавшись, направился к ней. Он остановился, боязливо рассматривая женщину по имени Бетана. -- Ну как, мастер Риммель, -- произнесла она, вскинув темные глаза, поблескивающие в дрожащем свете фонаря, -- противно вам на меня смотреть? У нее были гнилые желтые зубы и зловонное дыхание. Риммель с трудом сдержался, чтобы не убежать от отвращения. Бетана хрипло, пронзительно захихикала и указала костлявой рукой на пол возле себя. При этом у нее на пальце сверкнуло золото и Риммелю показалось, что это обручальное кольцо. Да, горожане говорили, что она вдова. Интересно, каков был ее супруг? Риммель осторожно сел на жесткий каменный пол, скрестив ноги, так же как и хозяйка пещеры. Когда он уселся, Бетана некоторое время пристально разглядывала его, не произнося ни слова, своими горящими, подчиняющими себе глазами. Потом она кивнула. -- Эта женщина... расскажи мне о ней. Красива ли она? -- Она... -- Риммель запнулся, так как у него вдруг пересохло в горле. -- Вот ее портрет, -- сказал он, доставая медальон Бронвин и робко протягивая его. Бетана протянула скрюченную руку, взяла медальон и ловко открыла, нажав на него кривым желтым ногтем. Увидев портрет, она удивленно приподняла бровь и пристально посмотрела на Риммеля. -- Это и есть та женщина? Риммель благоговейно кивнул. -- И это ее медальон? -- Был, -- ответил Риммель, -- последним его носил ее жених. -- А что ты скажешь о ее женихе? -- спросила Бетана. -- Любит ли он ее? Риммель кивнул. -- А она его? Риммель снова кивнул. -- Но ты тоже любишь ее, так любишь, что не пожалел бы жизни, чтобы обладать ею? Риммель кивнул в третий раз, расширив глаза. На лице Бетаны появилось жалкое подобие веселой улыбки. -- И я знавала мужчину, который не пожалел бы жизни, чтобы обладать мною. Не веришь? Не важно. Он подтвердил бы это, я думаю. Она со щелчком захлопнула медальон и, держа его за цепочку в скрюченной руке, обернулась и достала желтую бутылку из высушенной тыквы с узким горлышком. Риммель затаил дыхание и, вытаращив глаза, смотрел, как она со щелчком вытащила пробку и повернула бутылку горлышком к нему. Тревожное предчувствие, мучившее его с самого утра, снова овладело Риммелем, но он отогнал его усилием воли. -- Подставь руки, Риммель-архитектор, а то я расплещу воду по сухому камню и навсегда утрачу ее. Риммель повиновался, и Бетана налила воды из бутылки в его сложенные ладони. -- Теперь, -- продолжала она, отставив бутылку в сторону, -- ищи на поверхности воды следы священных знаков. Следи за следами вихрей времени и священного дыхания любви на воде, отмечай их путь. Смотри, как она принуждена будет совершить то, что станет ее падением и что отдаст ее тебе. Она крутила и раскачивала над сомкнутыми ладонями Риммеля медальон, поднимая его и опуская, чертя над водой замысловатые узоры и знаки и бормоча при этом заклинание. Колдунья не отрывала взгляда от гостя, и вскоре его веки затрепетали, отяжелели и сомкнулись. Зажав в кулаке медальон, она осушила ладони Риммеля полой своего темного плаща. Потом Бетана со вздохом снова открыла медальон и стала напряженно вспоминать подходящие чары, именно такие, которые могут любовь женщины к одному мужчине превратить в любовь к другому. Да, раньше она уже пользовалась этими чарами, и не раз. Но это было давно, когда Бетана была еще не так стара, не так беззуба и не так забывчива. Сейчас она не знала даже, сможет ли вспомнить все правильно. Да утишатся громы небесные? Нет, это заклинание для хорошего урожая. Правда, они могут пригодиться и этой леди, но позже, когда ей настанет время родить сына, если Риммель этого захочет. Но сейчас Бетане нужно совсем Другое. Ей нужны обращения в Баазаму -- это вещь очень действенная. Но нет, покачала она головой с неодобрением, это темные, смертоубийственные чары. Дарелл давно уговорил ее оставить эти штучки. Кроме того, она ни в коем случае не желала ничего дурного этой молодой красивой женщине, чей портрет был в медальоне. Когда-то она сама, может быть, была похожа на эту леди. Если и не так, все равно Дарелл говорил ей, что она красива. Она засмотрелась на портрет, и какое-то воспоминание тенью скользнуло в памяти. Не встречала ли она раньше эту женщину? Это было много лет назад, когда она лучше видела и не была такой старой и безобразной. Да! Она ее встречала! Бетана вспомнила прелестное белокурое дитя; с девочкой были еще трое старших братьев, или кузенов. Они катались на шотландских пони, неторопливо пощипывающих зеленую травку, покрывающую летом весь склон холма. И это были благородные дети, дети могущественного герцога Кассанского, того самого, чей слуга сидит на полу перед Бетаной. Бронвин! Теперь она вспомнила. Девочку звали Бронвин. Леди Бронвин де Морган, племянница герцога Яреда, наполовину Дерини. Это ее портрет. Бетана съежилась и виновато оглянулась. Итак, леди Дерини. А она, Бетана, обещала ее околдовать. Как она посмела? Да подействуют ли ее чары на леди, которая наполовину Дерини? Бетана вовсе не хочет сделать ей больно. Маленькая Бронвин улыбалась ей тогда на лугу, много лет назад, улыбалась, как родная дочь, которой у Бетаны никогда не было. Она гладила ягнят и овечек и разговаривала с Бетаной, нисколько не боясь сморщенной старой вдовы, пасущей в горах свое стадо. Нет, Бетане этого не забыть. Старуха поджала губы и заломила руки -- она ведь и Риммелю обещала. Как она не любила попадать в подобное положение. Если она поможет архитектору, то может повредить девушке, а она этого вовсе не хочет. Взглянув на Риммеля, она снова погрузилась в свои мысли. Кошелек с золотом у архитектора на запястье был тяжел, а мешок, который он бросил на пол у входа, -- полон хлеба, сыра и других вкусных вещей, которых она не пробовала уже несколько месяцев. Размышляя, она вдыхала сладкий аромат свежих продуктов, наполнивший пещеру Если она не сдержит обещание, Риммель заберет еду и золото и уйдет "Ну хорошо. Я заколдую ее совсем немного. Это будет заклинание, вызывающее сомнение. Да, так правильно. Только сомнение -- чтобы прелестная Бронвин не так спешила выходить за своего избранника. А интересно, кто этот ее избранник? Женщина-Дерини не может рассчитывать на хорошую партию. Хотя не так уж много и осталось их из этого давно преследуемого рода в наше беспокойное время. А раз так, то нечего бояться обидеть благородного лорда, и тогда почему бы не заколдовать ее посильнее, чтобы Риммель получил то, что хочет?" Решительно кивнув, она, кряхтя, поднялась на ноги и стала рыться в обшарпанном сундуке, стоящем в глубине пещеры. В нем была тьма всякой всячины, и кое-что из этого Бетане сейчас понадобится. Она взволнованно ворошила свое богатство: причудливо отделанные камешки, перья, порошки, яды и другие орудия, необходимые в ее ремесле. Вытащив маленькую, отполированную временем кость, она задумчиво склонила седую голову, затем нахмурилась и решительно отбросила ее. Такая же судьба постигла какой-то высохший лист, маленькую фигурку барашка, вырезанную из камня, пучок трав, перевязанный скрученным стеблем, небольшой глиняный горшочек. Наконец она достигла дна и обнаружила то, что искала, -- кожаный мешок, полный камней. Она подтянула мешок к краю сундука, с ворчанием вытащила его и почти что бросила на пол. Развязав стягивающий его ремень, Бетана стала перебирать содержимое мешка. Заклинания любви и заклинания ненависти. Заклинания смерти и заклинания жизни. Заклинания, насылающие на врага чуму. Простые заклинания, дабы сберечь здоровье. Сложные заклинания, дабы сберечь душу. Заклинания для богатых. Заклинания для бедных. Заклинания, еще не произнесенные, но ждущие мига, когда она их выговорит. Что-то монотонно напевая себе под нос, Бетана выбрала голубой камень с кроваво-красными вкраплениями, как раз такой, что свободно вместится в мужскую ладонь. Затем она порылась в сундуке еще, нашла небольшой мешочек из козьей кожи и положила камень в него. После этого она убрала на место большой мешок и закрыла сундук. Прихватив камень и мешочек, она вернулась к фонарю, села напротив Риммеля и спрятала эти предметы в складках своих лохмотьев. Риммель сидел, зачарованный, перед коптящим фонарем, с протянутыми вперед пустыми, сложенными "лодочкой" ладонями и закрытыми глазами. Бетана взяла желтую бутылку, наполнила его ладони водой и опять поднесла раскачивающийся медальон к поверхности воды. Заканчивая свою песнь, она осторожно протянула руку ко лбу Риммеля и коснулась его брови. Архитектор кивнул, словно вышел из забытья, и снова стал вглядываться в медальон, не ведая, что он спал, и не имея понятия о том, что произошло за эти минуты. Бетана умолкла и зажала медальон в кулаке, потом наклонилась и извлекла камень с кровавыми вкраплениями. Она на мгновение сжала его в ладонях, прикрыв глаза и бормоча что-то такое, чего Риммель никак не мог разобрать. Потом она положила камень прямо под руками Риммеля, возложила свои когтистые пальцы на его ладони и посмотрела ему в глаза. -- Раздвинь ладони, дай воде протечь на камень, -- сказала она голосом, режущим слух. -- Как тебе было угодно, колдовство закончено, я, стало быть, свободна! Риммель вздохнул, несколько раз моргнул, затем послушно разжал руки. Вода омыла камень, сразу впитавший ее, и удивленный архитектор вытер руки об одежду. -- Что, уже все? -- недоверчиво спросил он. -- Моя госпожа меня любит? -- Пока еще нет, -- ответила Бетана, подцепив камень и положив его в мешочек из козьей шкуры. -- Но полюбит. -- Она уронила мешочек в протянутые ладони Риммеля и села на место. -- Возьми с собой этот кисет. Там лежит то, что ты видел. Не вынимай это, пока не окажешься там, куда твоя леди точно придет одна. Ты должен открыть кисет и вытащить то, что внутри, не касаясь его. С того момента, как этот кристалл попадет на свет, у тебя будет лишь несколько секунд, чтобы бежать и самому уберечься от его действия. Тут колдовство и начнется, и для его завершения нужно будет только лишь присутствие твоей леди. -- И она будет моей? Бетана кивнула. Она будет окована чарами. Теперь иди. -- Колдунья подняла и бросила Риммелю медальон, а он спрятал и его, и мешочек под плащом. -- Покорно благодарю вас, госпожа Бетана, -- пробормотал он, вздыхая и теребя пальцами кошелек, висящий на запястье. -- Как, как мне отблагодарить вас? Я принес вам еды, как требует обычаи, но... -- А у тебя есть еще и золото в поясе? -- Есть, -- прошептал Риммель, нащупывая и извлекая маленький тяжелый мешочек, -- немного, но... -- Он осторожно положил мешочек на пол рядом с фонарем и благоговейно посмотрел на Бетану. Бетана взглянула на этот мешочек, затем снова пристально посмотрела на Риммеля. -- Сыпь сюда! С усилием, почти осязаемым в неподвижном воздухе пещеры, Риммель развязал мешочек и высыпал содержимое на пол перед собой. Монеты посыпались со звоном, как может звенеть только чистое золото, но Бетана не отводила взгляда от лица архитектора. -- Так как ты думаешь, сколько мне полагается за мою службу, мастер Риммель? -- спросила она, наблюдая за выражением его лица. Риммель облизал губы, глаза его сверкнули, когда он взглянул на внушительную кучу золота. Затем он быстрым движением пододвинул сразу все монеты к Бетане. Старуха улыбнулась своей щербатой улыбкой и кивнула, потом наклонилась и отсчитала себе шесть золотых. Остальное она отодвинула назад, к Риммелю. Архитектор был очень удивлен. -- Я... я не понимаю, -- заговорил он дрожащим голосом, -- вы не возьмете больше? -- Я взяла ровно столько, сколько мне нужно, -- прохрипела Бетана, -- просто я хотела проверить, во сколько ты сам оцениваешь мою службу. А что до остального, то может быть, ты вспомнишь и помянешь вдову Бетану в своих молитвах. В эти сумеречные годы я нуждаюсь в молитвах Всемогущему больше, чем в золоте. -- Я... я сделаю это, госпожа Бетана, -- заикаясь, произнес Риммель, подбирая золото и складывая его обратно в кошелек. -- Но неужели это все, что я могу сделать для вас? Бетана покачала головой. -- Приведи ко мне в гости своих детей, архитектор Риммель. А теперь оставь меня. Ты получил то, что просил, получила и я. -- Благодарю вас, госпожа Бетана, -- пробормотал Рим-мель и крутнулся на каблуках, в восторге от своей удачи. ---Я буду за вас молиться, -- донесся его голос уже снаружи из-за козьей шкуры, закрывающей вход. Когда архитектор покинул пещеру, Бетана вздохнула и тяжко опустилась рядом с фонарем -- Ну что ж, мой Дарелл, -- прошептала она, поднеся к губам золотое кольцо, -- дело сделано Я сотворила колдовство, чтобы дать этому юноше то, что он хочет. Ты же не думаешь, что я сделала что-то дурное, поколдовав против Дерини, правда? Она помолчала, как будто слушая ответ, и кивнула. -- Знаю, знаю, милый. Раньше я никогда не насылала чары ни на кого из вашего таинственного племени. Но они подействуют. Кажется, я правильно припомнила все слова. Да в любом случае это и неважно, пока ты со мной... Уже совсем стемнело, когда Морган наконец дал команду остановиться. Оставив Корот, они с Дунканом ехали почти без остановок с раннего утра, лишь ненадолго прервав путь в полдень, чтобы напоить коней и немного поесть из дорожных припасов. Теперь они приближались к вершине Лендорской горной гряды, за которой проходил легендарный Гонорский путь. Он вел к гробнице Святого Торина, южным воротам вольного святого города Дхассы. Утром, отдохнув после тяжелого пути, они должны будут отдать дань уважения святому Торицу -- церемония, обязательная для того, чтобы путнику позволили пересечь широкое озеро и войти в город. Да, только после этого они смогут войти в Дхассу, куда ни одна коронованная особа не осмелилась бы войти без разрешения горожан; но Моргану нужно было попасть туда обязательно, и желательно неузнанным, дабы предстать перед Гвинеддской Курией. Сквозь завесу моросящего дождя в сгущающихся сумерках впереди смутно виднелись развалины, и Морган пустил коня шагом. Его серые глаза, прикрытые ладонью от мороси, перебегали со стены на ступеньки, ведущие к вершине осыпавшейся башни, выискивая следы постороннего присутствия. Но ничего такого он не заметил, и, значит, здесь можно было спокойно остановиться на ночь. Морган высвободил из стремян и с удовольствием вытянул ноги. Они уже приближались по неровной тропе к воротам. Кони устали не меньше всадников, они спотыкались, их копыта скользили в жидкой грязи. Пони, бредущий за Дунканом, подозрительно косился на все тени, шарахаясь в сторону и вздрагивая от каждого звука или едва заметного движения. Вдобавок на продуваемом всеми ветрами плато они промерзли до костей. -- Что ж, здесь мы и переночуем, -- произнес Морган, когда они приблизились к разрушенным воротам. Копыта коней уже не хлюпали по грязи, а стучали по мощенной булыжником дороге, ведущей в старинный двор. Несмотря на дождь, там стояла мертвая тишина, и Дункан невольно прошептал, подъехав ближе к Моргану: -- Что это за место такое, Аларик? Морган направил коня в проем разрушенной двери и пригнулся, проезжая под полуобвалившейся балкой. -- Святой Неот. До Реставрации -- цветущий монашеский орден, прибежище всего братства Дерини. Церковь осквернили и разграбили, а монахов убивали прямо на ступенях алтаря. Местные жители обходят это место, как зачумленное. Мы с Брионом здесь бывали. Морган проехал на коне в сухой, частично прикрытый еще кровлей угол и стал выборочно дергать балки у себя над головой, проверяя их надежность. -- Насколько я знаю, во времена своего расцвета Святой Неот был не хуже знаменитого Конкардинского университета или школы Варнаритов в Грекоте. Тогда, конечно, быть Дерини было более почетно, чем сейчас. -- Он дернул последнюю балку, удовлетворенно кивнул и, усевшись в седле, отряхнул запачкавшиеся перчатки. -- Думаю, здесь достаточно сухо. И крыша, по крайней мере, на нас не обрушится. Спешившись, он осмотрелся -- эти развалины были ему знакомы. В несколько минут они с Дунканом расседлали лошадей и сложили свое снаряжение возле сухой стены. Когда Морган вернулся, привязав коней в развалинах конюшни, Дункан уже готовил ужин на костре, аккуратно сложенном в углу. Морган одобрительно хмыкнул, сбросил промокшие перчатки и плащ и вытянул руки над огнем. -- Б-р-р, я-то думал, что уже никогда не согреюсь; Дункан, ты превзошел самого себя. Дункан помешал варево в котелке и начал рыться в седельной сумке. -- Ты не представляешь, друг мои, как мы были близки к тому, чтобы остаться вообще без огня. Дерево сырое, да и нелегко было найти место, откуда огонь не виден снаружи. Что, кстати, здесь было раньше? -- Думаю, трапезная. -- Морган принес к огню несколько веток из сухой расщелины. -- Правее были кухни, дальше -- стойла и кладовые, еще дальше -- монашеские кельи. Все это сейчас в худшем состоянии, чем было, когда я заглядывал сюда последний раз. Несколько суровых зим -- и вот каков результат. -- Он сложил руки вместе и подышал на них. -- А нельзя ли сделать костер побольше? Дункан усмехнулся и открыл флягу с вином. -- Можно, если ты собираешься сообщить всем и каждому в Дхассе о нашем прибытии. Я же сказал, у меня черт знает сколько времени ушло на то, чтобы найти место даже для такого пустякового костерка, как этот. Чтобы по твоей милости... Морган засмеялся: -- Мне нравится твоя логика. Я не больше, чем ты, хочу лишиться головы либо оказаться с перерезанным горлом. -- Он наблюдал, как Дункан разливает вино в два маленьких глиняных стаканчика и кладет в каждый по маленькому камешку. Раскаленные камешки зашипели, согревая холодное вино. Морган добавил: -- Как я уже говорил, в Дхассе есть свои способы борьбы со шпионами, особенно с Дерини. -- Избавь меня от деталей, -- отозвался Дункан. Он достал из стаканчиков камешки и протянул вино кузену -- Лучше выпей. Последнее фианское вино. Морган со вздохом опустился на пол перед огнем и отхлебнул горячего вина, которое согрело и укрепило его после тяжкого дня пути. -- Плохо, что они не пьют такое там, в Дхассе. Ничто так не помогает, как фианское вино, когда ты продрог и устал. Я затрудняюсь даже предположить, какой дряни нам придется хлебнуть в следующие дни. -- А ты собираешься остаться здесь надолго? -- усмехнулся Дункан. -- Надеешься, что тебя так никто и не узнает, пока мы не предстанем перед нашими дорогими архиепископами? -- Он откинулся назад и, опершись о стену, смаковал вино. -- Кстати, знаешь, говорят, будто в Дхассе даже для причастия используют эль, настолько плохое там вино. -- Наверное, это неудачная шутка? -- Да нет, вполне серьезно. Они используют эль для причастия. -- Он наклонился и помешал похлебку -- Ты есть собираешься? Спустя четверть часа каждый нашел по клочку сухой земли, чтобы устроить себе постель, и они стали готовиться ко сну. Дункан пытался читать свой требник при слабеющем свете костра, а Морган достал меч и прясел на корточки, внимательно вглядываясь в темноту. Ветер завывал среди развалин, вторя слабым звукам падающих дождевых капель. Где-то совсем рядом в темноте Морган слышал удары железных подков по каменному полу стойла. Чуть в стороне пискнула и сразу затихла какая-то ночная птичка. Морган несколько минут смотрел на тлеющие угли, потом резко встал и поплотнее завернулся в плащ. -- Думаю, мне не помешает немного прогуляться, -- пробормотал он, застегивая плащ и отходя от костра. -- Что-то случилось? Морган в замешательстве посмотрел на носок сапога и покачал головой. -- Мы с Брионом были здесь когда-то, очень давно. Я вдруг вспомнил об этом, вот и все. -- Что ж, понятно. Пониже надвинув капюшон, Морган медленно вышел из круга, очерченного светом костра, в полную тьму. Его преследовали мысли о Брионе. Не желая давать волю воспоминаниям, он шел и шел куда-то, и сам не заметил, как очутился под выгоревшим во время пожара куполом старой церкви. Морган удивленно огляделся вокруг, так как не ожидал, что попадет сюда. Когда-то этот храм был построен на совесть. Сейчас правая стена и часть алтаря обрушились -- то ли от пожара, то ли от времени; с высоких фонарей давно осыпались последние осколки. И все-таки здесь сохранялся дух святости. Даже мысль о кощунственном убийстве монахов Дерини на этом самом месте не уничтожила тот переполнявший Моргана трепет, что всегда вызывала в нем освященная земля. Он взглянул в сторону разрушенного алтаря: на мгновение ему показалось, что он видит пятна крови на его ступенях, и он помотал головой, чтобы рассеять наваждение. Монахи Дерини погибли здесь два века назад, и кровь их давно смыта ливнями, обрушивающимися на эти горы каждую весну и осень. Если призраки умерших монахов поначалу и являлись в церковь Святого Неота, как поговаривали крестьяне, то теперь этого уже не может быть. Он повернулся, прошел н дверь, что чудом уцелела позади разрушенного нефа, и улыбнулся, обнаружив, что лестница, ведущая на колокольню, тоже еще цела, хотя и начала осыпаться по краям. Морган стал подниматься вверх, прижимаясь к стене я осторожно переставляя ноги, -- ступени были завалены обломками, едва различимыми в темноте. Добравшись до первой площадки, он, держась стены, подошел к окну, поплотнее закутался в кожаный плащ и присел на подоконник. "Как давно я вот так же сидел у этого окна, -- изумился он, оглядываясь вокруг. -- Десять лет назад? Двадцать? Нет, -- напомнил он себе, -- это было четырнадцать лет назад, четырнадцать лет и несколько месяцев". Он забрался на подоконник с ногами, обхватил колени и стал вспоминать. Стояло начало ноября. Осень в том году была поздняя. Раз поутру они с Брионом выехали из Корота на обычную загородную прогулку. С утра было ясно, но ветрено, уже давала о себе знать приближающаяся зима. Брион был в превосходном настроении, и когда он попросил, чтобы Морган показал ему эти развалины, молодой лорд Дерини сразу согласился. В те дни Морган уже не был просто слугой короля -- он уже проявил себя годом раньше, участвуя на стороне Бриона в битве с Марлуком. К тому же ему исполнилось пятнадцать; по Гвинеддским законам он уже год как был совершеннолетним, а значит, и полноправным герцогом Корвинским. Словом, теперь он скакал рядом с Брионом на быстром вороном коне в черном кожаном плаще с изображением изумрудного Корвинского грифона, а не в малиновой ливрее. Коня тяжело дышали и фыркали от удовольствия, когда всадники, натянув поводья, остановились перед входом в старую церковь. -- Посмотри! -- воскликнул Брион. Он подогнал своего белого жеребца к двери и, прикрыв ладонью глаза от солнца, заглянул внутрь. -- Аларик, кажется, эта лестница, ведущая на колокольню, цела. Давай посмотрим. Он проехал еще несколько шагов и спрыгнул с коня, отпустив красную кожаную уздечку так, чтобы животное могло пастись, пока они осматривают храм. Морган тоже спешился и последовал за Брионом в глубину полуразрушенной церкви. -- Да, величественное когда-то было место, -- воскликнул Брион, перелезая через обвалившуюся балку и прокладывая себе путь среди обломков. -- Как ты думаешь, сколько их тут было? -- Во всем монастыре? Я думаю, сотни две-три, государь. Это, конечно, считая монахов, слуг и учеников -- всех вместе. А вообще, в ордене состояло около ста монахов. Брион преодолел первые несколько ступеней, разгребая носком сапога камни в поисках прочной опоры, с каждым шагом поднимая известковую пыль. Яркие дорожные одежды короля горели малиновым огнем на фоне выцветшего серого камня, а белоснежное перо на красной охотничьей шапочке беспечно раскачивалось в такт его шагам. Оступившись, но удержав равновесие, он хмыкнул, затем выпрямился и продолжил путь. -- Смотрите, куда ступаете, милорд, -- тревожно сказал Морган, поднимаясь следом за ним. Не забывайте, что этим ступеням больше четырехсот лет. Если они обрушатся, Гвинедд останется без короля. -- Ах, ты чересчур беспокоишься, Аларик! -- воскликнул Брион. Он уже добрался до первой площадки и подошел к окну. -- Посмотри-ка! Отсюда видно половину пути до Корота. Пока Морган одолевал последние ступени, Брион, смахнув перчаткой обломки и осколки, уселся на подоконнике, упершись сапогом в противоположный косяк. -- Смотри! -- сказал он, показывая кнутовищем в сторону гор на севере. -- Через месяц все это скроется под снегом. И засыпанная снегом дорога будет все равно так же красива, как сейчас, когда луга лишь тронуты инеем. Морган улыбнулся и прислонился к оконному косяку. -- В такое время здесь можно хорошо поохотиться, государь. Вы уверены, что не хотите подольше остаться в Короте? -- Ах, Аларик, ты же знаешь, что я не могу, -- ответил Брион, безнадежно пожав плечами. -- Мои обязанности зовут меня настойчиво и строго. Если я в течение недели не вернусь в Ремут, лорды-советники поднимут переполох, как толпа нервных дамочек. Боюсь, они до сих пор так и не поверил