вятейшего суда. А Дункан знал, что Аларик захочет быть рядом с Келсоном, если это случится. Конечно, на благосклонность Дхасской Курии после сегодняшних событий нет никакой надежды. Оба они будут отлучены и объявлены вне закона. И мирно вернуться в Корвин им не удастся. Как только объявят отлучение для всего герцогства -- а в том, что это произойдет, можно не сомневаться, -- в Корвине начнется гражданская война. А Морган, судя по всему, не в состоянии действовать еще по меньшей мере несколько дней. Дункан подъехал к Аларику, взял поводья его лошади и коснулся ее своей шпорой. Аларику нужно как следует отдохнуть. Может быть, направиться к обители Святого Неота, где они останавливались прошлой ночью? А вдруг им повезет, и Дункан отыщет в развалинах Перемещающий Ход; Аларик упоминал алтарь Святого Камбера. Ход может быть рядом с ним. Если только удастся его найти, они не потеряют день в пути и уже сегодня увидят Келсона. Ливень начал стихать, и в небе появились просветы. Решив, что впредь он никогда и никуда не поедет в дождь, Дункан поплотнее уселся в седле и взглянул на своего кузена. Конечно, им и не пришлось бы ехать в такую погоду, сложись все немного иначе. Не пройдет и часа, как Горони доложит архиепископам об обстоятельствах пленения и бегства Моргана и о том, как Дункан Мак-Лайн вступил в битву, и что этот самый монсеньер Мак-Лайн, королевский исповедник и восходящая звезда церковной иерархии -- лазутчик Дерини. Он даже думать не хотел о том, что скажет Лорис, когда узнает все это. -- Я отлучу его! Я отлучу их обоих! -- кричал Лорис. -- За всю его ложь, измену и нечестие -- я лишу его сана! Я... Лорис, Карриган, несколько их помощников и клириков -- словом, значительная часть Гвинеддского клира -- собрались в гостиной Дхасского епископа, обсуждая новость. Монсеньор Горони, в забрызганном кровью и грязью плаще, ворвался в комнату и бросился в ноги Лорису. Клирики со все возрастающим ужасом слушали историю его утренних злоключений: неудавшееся пленение Моргана, его собственные бедствия и, наконец, о злодеянии двух Дерини -- Моргана и Мак-Лайна. Да, он уверен -- товарищем Моргана был Дункан Мак-Лайн. Этот лишенный права служения священник узнал его, называл по имени и даже грозился убить. Лориса все это привело в бешенство, его охватила ярость против Моргана, Дункана и вообще всех Дерини. Карриган и остальные клирики были настроены так же, напряжение в комнате достигло предела. Епископы, разбившись на маленькие группы, обсуждали случившееся. И хотя сообщение взволновало кого больше, кого меньше, все, казалось, пришли к единому мнению, что в обители Святого Торина произошло нечто ужасное, и поэтому придется принять соответствующие решения. Сам хозяин покоев, епископ Кардиель, посмотрел на сидевшего в другом конце комнаты Арилана и перевел взгляд на спорящих престарелых священников -- Карстена Меарского и Креоду Карбурского. Арилан кивал самому себе, с легкой улыбкой наблюдая за Лорисом и Карриганом. Кардиель и Арилан, одному из них было тридцать девять, а другому -- сорок один год, являлись самыми молодыми епископами Гвинедда. Следом за ними шел пятидесятилетний Толливер Коротский, чья епархия находилась во владениях Моргана, а большей части остальных священников было далеко за шестьдесят. Но Кардиеля и Арилана не только возраст отличал от большинства других епископов. У них непристойная вспышка ярости Лориса не вызвала ничего, кроме усмешки. Их не смешили, конечно, угрозы Лориса, ведь оба они втайне симпатизировали генералу Дерини, который помог молодому королю во время того поединка на коронации. А Дункан Мак-Лайн был одно время протеже епископа Арилана. И этот Варин, о котором упоминал Горони, не вызывал у них никакого восторга. Нет ничего хорошего в том, что ненавидящий Дерини фанатик разгуливает по окраинам королевства. То, что Лорис благословил этого смутьяна, хотя бы и неофициально, возмущало их. А усмехались они тому, что Морган опять оставил Лориса в дураках. Кардиель, епископ традиционно нейтральной Дхассы, имел к вопросу -- глуп ли Лорис на самом деле -- чисто академический интерес. Но Арилан в этом и не сомневался и сейчас испытывал своего рода удовольствие от того, что это получило публичное подтверждение. Викарий Ремута, он сам давно уже столкнулся с этим фанатическим безумием примаса Гвинеддского. Что действительно нужно Гвинедду -- так это новый примас. Арилан не думал, что этим человеком может стать он. Приходилось признать -- он еще слишком молод и неопытен. Но ученый Браден Грекотский, или Ивор Марбурский, или даже Лацей Ставенамский были бы получше Эдмунда Лориса в качестве архиепископа Валоретского. А что до сподвижника Лориса и непосредственного начальника Арилана, неистового архиепископа Патрика Карригана, то его уж, точно, давно пора сменить. А это не казалось Арилану невозможным. Лорис наконец подавил свой гнев и умолк. Когда он поднялся и сложил руки на груди, все притихли, заняли свои места; молодые клирики, состоящие при епископах, подошли поближе к своим начальникам, приготовясь слушать, что скажет архиепископ. Полную тишину нарушало только тяжелое дыхание старого епископа Карстена. Лорис поднял голову и откашлялся. Он принял строгую, важную позу и обвел присутствующих взглядом. Теперь он заговорил, как и подобает примасу Гвинедда. -- Господа мои, прошу у вас всепокорнейше прощения за нашу невольную вспышку. Ибо как вам, без сомнения, хорошо ведомо, ересь Дерини -- предмет особого нашего многолетнего беспокойства. Честно говоря, мы не удивлены действиями Моргана. В сущности, мы их предвидели. Но то, что некто из нашего клира, дворянский сын и обладатель высокого духовного сана... -- он с трудом заставил себя не повысить голос, -- что этот человек -- Дерини... Лорис перевел дыхание и продолжил: -- Еще раз просим прощения за избыток чувств, господа мои. Ныне, как подсказывают нам все обстоятельства и наше рассуждение о благе церкви Гвинеддской, для еретика-священника Мак-Лайна есть лишь одно наказание -- это отлучение, лишение священства и, коли на то воспоследует решение Курии, казнь, подобающая злокозненным еретикам Дерини.-- Мы понимаем, что последнее требует узаконения царствующим монархом, и должны совершить все подобающие формальности, хотя бы это и отняло немало времени. -- Его суровые голубые глаза обежали комнату. -- Но в нашей власти, яко примаса Гвинеддского, объявить Дункану Говарду Мак-Лайну и его проклятому кузену Аларику Энтони Моргану анафему. Архиепископ Карриган, наш ремутский собрат и духовный наставник Мак-Лайна, согласен с нами в этом. Надеюсь увидеть всех вас нынче после вечерни на церемонии отлучения. По комнате пробежал приглушенный ропот, но Лорис резко произнес: -- По этому вопросу не может быть никаких разногласий, милостивые государи. Морган и Мак-Лайн убили добрых и верных сынов церкви, угрожали жизни монсеньора Горони, монашествующего священника, использовали в стенах священной обители запретную и проклятую магию. Оглядываясь назад, мы видим, что Мак-Лайн был, вероятно, причастен и к случившемуся на коронации нашего обожаемого монарха, короля Келсона. Посему он и Морган заслуживают кары вдвойне. Он еще раз обвел всех взглядом. Никто не нарушил тишины. -- Прекрасно, -- кивнул Лорис. -- Мы надеемся, что вы будете споспешествовать нам при объявлении отлучения нынче вечером. Завтра же мы обсудим другие действия, долженствующие быть произведенными в сем особом случае. Мы, в числе прочего, обсудим и вопрос о герцогстве Моргана. Может быть, и хорошо, что мы еще не приняли решение по вопросу об отлучении Корвина, который обсуждался сегодня. До вечера, господа. С коротким поклоном Лорис покинул клир и вышел, сопровождаемый Карриганом, его клириком -- отцом Хью де Берри -- и полдюжиной других помощников и писцов. Как только дверь за ними закрылась, оставшиеся в комнате возобновили спор с еще большей силой. -- Арилан? Епископ Арилан, следивший за спором между епископом Браденом и Толливером, услышав свое имя, обернулся и увидел, что Кардиель подает ему знак из другого конца комнаты. Покинув двух старших епископов, он обошел спорящих, приблизился к Кардиелю и отвесил официальный поклон. -- Вы желали видеть меня, дорогой лорд Кардиель? Кардиель вернул ему поклон, не моргнув глазом. -- Я вот думаю -- не пойти ли нам в мою личную часовню и обсудить там спокойно всю эту прискорбную смуту, мой дорогой лорд Арилан? -- прошептал он Арилану на ухо. -- Мне кажется, нам необходимо соблюдать осторожность. Церковь Курии -- место, где вечно толпятся наши старшие братья. Арилан сдержал улыбку и легким кивком головы отпустил сопровождающих его людей. -- Я весьма тронут вашим приглашением, милорд. И, быть может, молитвы наши отведут гнев Господень от нашего брата Дункана. Предать проклятию священника, даже и Дерини, -- для этого нужны серьезные основания. Вы согласны? -- Мы рассуждаем совершенно одинаково, брат мой, -- кивнул Кардиель, когда они проходили через парадные двери. -- Я думаю, не мешает также разобраться в деяниях этого Варина, о котором упомянул брат Горони в своем несколько поспешном отчете, не правда ли? Обменявшись поклонами с двумя монахами, шедшими по коридору, они наконец достигли звуконепроницаемой часовни епископа Дхасского. Когда двери закрылись, Арилан дал волю своим чувствам, усевшись поудобнее напротив двери, пока Кардиель зажигал свечи. -- Дело, как вы понимаете, не в Варине, -- сказал Арилан, щурясь на мигающую свечу. -- Прежде чем мы поговорим о нем, я бы хотел поподробнее изучить указ об отлучении Корвина. Я не вижу, как мы можем воспрепятствовать отлучению самих Моргана и Дункана и не потерять при этом своего положения в Курии. Ничего не поделаешь -- формально, по крайней мере, они виновны. Но я выступлю против отлучения всего Корвина -- это погубит честь Курии. Кардиель прошел по часовне и зажег еще две свечи на алтаре. -- Я вообще против этих отлучении, Денис. Морган и Мак-Лайн будут защищаться -- что им еще остается? Да и вообще все то, что связывают с силами Дерини, на мой взгляд, находится под большим вопросом. -- Только не говорите этого никому, кроме меня, -- улыбнулся Арилан, подходя к Кардиелю. -- Другие члены Курии могут вас не понять. -- Но вы-то понимаете, -- тихо сказал Кардиель, посмотрел на красную лампадку, которую только что зажег, и кивнул самому себе. -- И тот, кому вожжена эта лампадка, понимает. Нас троих -- пока достаточно. Арилан кивнул и вновь сел на скамью перед алтарем. -- Достаточно, -- согласился он. -- Только надо подумать, как сделать, чтобы нас стало больше, и что вообще предпринять, чтобы нарушить планы Лориса, когда придет время. ГЛАВА XV "Люди уничтожают то, что не в силах понять"[13]. Все еще шел дождь, когда Дункан и Морган спустились с гор. Молнии вспыхивали на западе и терялись в бледных закатных лучах, то и дело грохотал гром, усиленный горным эхом. Ветер свистел в руинах обители Святого Неота, дождь хлестал по изборожденным временем серым камням и обуглившимся бревнам. Невесело выглядели развалины подворья, на которое они въехали. Дункан покосился на окутанные тьмой стены и поплотнее натянул капюшон. Справа от него зашевелился в седле, не открывая глаз, Морган. Притупление чувств, вызванное ядом, облегчило ему тяготы пути, но Дункан знал, что еще немного -- и его кузену потребуется отдых, больше он не выдержит. Слава Богу, что они доехали сюда. Дункан направил своего коня в тот уголок, где они с Морганом провели предыдущую ночь. Морган все так же сонно покачивался в седле, а когда кони остановились и Дункан спешился, он внезапно пришел в себя. -- Где мы? Почему мы стоим? Дункан потрепал холку своего коня и подошел к Моргану. -- Все в порядке. Мы у Святого Неота, -- сказал он, кладя руку Моргана себе на плечо и помогая ему слезть с коня. -- Я хочу, чтобы ты отдохнул, пока я осмотрю это место. Здесь где-то должен быть Переносящий Ход. Он доставит нас прямо в Ремут, если только действует. -- Я помогу тебе, -- пробормотал Морган, слабо сопротивляясь, когда Дункан повел его в самый сухой угол ветхого жилища. -- Это должно быть за алтарем Камбера, о котором я тебе говорил. Дункан покачал головой и, уложив Моргана на землю, стал рядом с ним на колени. -- Если ход есть, я найду его, -- сказал он, поворачивая Аларика лицом к стене. -- Как бы то ни было, тебе нужно хорошенько отдохнуть. -- Подожди минутку, -- возразил Морган. -- Ты же не собираешься расхаживать здесь один, пока я сплю? Дункан виновато улыбнулся и, еще раз повернув Моргана лицом к стене, покачал головой. -- Боюсь, что все же собираюсь, дорогой мой друг. Все равно ты сейчас ничем не поможешь мне. Так лучше не мешай, или я заставлю себя уснуть. -- Ты это можешь, -- со вздохом прошептал Морган, прижимаясь к стене. -- Конечно, могу. Расслабься. Когда Морган закрыл глаза, Дункан снял перчатки и засунул их в карман плаща. Сложив руки вместе, он склонился над лежащим на земле кузеном, собрал всю волю и с двух сторон обхватил руками голову Моргана. -- Спи, Аларик, -- прошептал он. -- Спи глубоко. Спи без сновидений. Пусть сон снимет усталость и укрепит тебя. Продолжая, он рискнул войти в по-настоящему глубокий транс, известный Дерини. "Спи глубоко, брат мой. Спи спокойно, не тревожься. Я буду недалеко". Дыхание Моргана стало медленным и ровным; его тело расслабилось, и он погрузился в глубокий сон, сон без сновидений. Дункан сложил руки на груди и немного выждал, убеждаясь, что кузен уснул крепко и не проснется до его возвращения. Потом он прикрыл спящего попоной. Теперь пора искать Переносящий Ход. Дункан остановился у входа в разрушенную церковь и осмотрелся. Ночь уже спустилась, но дождь не кончился; на фоне темного неба были видны полуобвалившиеся стены. Левее, где еще сохранился кусок крыши, блестело, как единственный глаз, чудом уцелевшее фонарное стекло. Вспыхнула молния, на мгновение стало светло, как днем; Дункан направил свои шаги к главному алтарю. Густые тени лежали на разбитых каменных плитах, освещаемых редкими вспышками молнии. Ветер гудел в руинах, вызывая в памяти все прежние обиды и несчастья. Дункан подошел к алтарным ступеням и остановился, задумавшись о временах, когда в этих стенах обитало около сотни монахов Дерини и еще множество учителей и учеников знатных фамилий. Торжественная процессия входила в храм, пел хор, горели восковые свечи, дымились лампады... Он почти вживе видел это. "Introibo ad altare Dei" -- "Я взойду к алтарю Господню". Снова сверкнула молния, прервав грезы Дункана, и он, горько усмехнувшись, стал подниматься по ступеням алтаря. Коснувшись ветхих перил, он подумал о том, сколько рук касалось их прежде, и, представив себе все величие этого места, когда алтарь был освящен, он невольно склонился в почтении к тем далеким временам. Подул ветер, Дункан поежился и вернулся к своим поискам. Им нужен Переносящий Ход Дерини, и он должен найти это магическое место в руинах заброшенного монастыря -- если, конечно, оно еще существует по прошествии двух веков. Где мог быть сооружен Переносящий Ход в то время? Использовались ли тогда известные Дункану приемы? Как много таких ходов было в одиннадцати королевствах? И где они находятся? Дункан знал два из них. Один -- в его кабинете, построенный так, что королевский исповедник (а в прежние дни это был по традиции Дерини) мог мгновенно попасть в собор. И второй -- простая металлическая плита в полу соборного алтаря, рядом со входом в подземную церковь. В конце концов, никто не может предвидеть, когда именно придется стучаться с мольбой и стенанием во врата небесные ради короля -- так, по-видимому, думали в старину. И все-таки где же этот Ход здесь, в обители Святого Неота? Дункан окинул взглядом неф, и по какому-то внутреннему велению пошел направо, осторожно пробираясь по разрушенным плитам. Аларик сказал, что слева от центрального алтаря должен быть, алтарь Камбера; сейчас он находился справа от него. Может быть, ответ где-то рядом? Святой Камбер -- покровитель магии Дерини. Где лучше разместить Переносящий Ход с точки зрения магии? Немного левее алтаря он заметил в стене узкий выступ. Плита была разбита, буквы почти не видны. Но Дункан прочел надпись -- "Jubilante Deo" и, всмотревшись, разобрал дальше имя -- "Sanctus Camberus" -- "Святой Камбер". Дункан ощупал стену, но спустя несколько минут удрученно покачал головой: он не мог найти здесь Переносящего Хода. Хотя во времена междуцарствия, как и до них, магия была повсеместно признана, Переносящий Ход все-таки не делали на виду у всех. Это не в духе Дерини. Нет, Ход должен быть где-то спрятан, возможно недалеко отсюда, чтобы покровительство Святого Камбера защищало его, но только не на таком видном месте. Тогда где? Опять повернувшись лицом к алтарю, Дункан осмотрел стену с другой стороны, ища выход в другую, меньшую церковь. Он без труда обнаружил за разбитыми и вывороченными плитами полураскрытую дверь. Не мешкая, он подошел, протиснулся в проем и оказался в маленькой высокой комнате, которая была, конечно же, тайным святилищем. Дункан выбрался из узкой лазейки и выпрямился, прикрыв глаза от ослепительной вспышки молнии. Пол был засыпан камнями, кусками истлевшего дерева, битым стеклом. Но у дальней стены сохранился алтарь черного дерева, остатки стенного шкафа и ларца и, с другой стороны, столик для отправления риз. Дункан деловито осмотрел помещение, косясь на поминутно вспыхивающее небо. Ну так где же здесь древние могли расположить Ход? И если все здесь было разрушено до такой степени, мог ли он уцелеть? Пробираясь среди камней, двигаясь дальше в глубь комнаты, Дункан закрыл глаза и сосредоточенно потер лоб тыльной стороной ладони, пытаясь уловить, сохранилось ли здесь что... -- Страшись, о Дерини! Грядет беда! Дункан резко повернул голову, и застыл с полуобнаженным мечом в руках. Сверкали молнии, тени прыгали по стенам, но по-прежнему, кроме Дункана, здесь не было никого. Он, не сходя с места, вложил меч в ножны, продолжая озираться. Слышал ли он голос наяву? Нет. Вероятнее всего, слова эти прозвучали только в его сознании. Не голос ли это одного из древних монахов Дерини обители Святого Неота? Сделав шаг назад, Дункан вновь закрыл глаза, сосредоточился и снова услышал тот голос. Конечно, он звучал в его мыслях: "Страшись, о Дерини! Грядет беда! Из сотни братьев остался лишь я, дабы разрушить сей Ход прежде, нежели он будет осквернен. Родич, будь осторожен! Храни себя, Дерини. Люди уничтожают то, что не в силах понять. Добрый Святой Камбер, защити нас от напасти". Дункан открыл глаза и огляделся, потом снова прикрыл их. "Страшись, о Дерини! Грядет беда! Из сотни братьев..." Дункан прервал общение с неведомым монахом и вздохнул. Итак -- это послание последнего оставшегося здесь Дерини. Он пытался перед смертью разрушить Ход. Удалось ли это ему? Дункан топнул несколько раз ногой, простукивая пол, потом разгреб слой мусора. В полу было углубление, три на три фута, когда-то, видимо, скрытое плитой. Что же касается Хода... Не поддаваясь отчаянию, Дункан вытянул вперед руки и напрягся, исследуя внутренним взором всю комнату по частям. В глубине души он очень надеялся, что столик для риз может оказаться тем, что он ищет. Но и там ничего не было. Он сосредоточился еще раз и вдруг ощутил боль, затем его окружила тьма, и он вновь услышал начало послания. И все. Ход был мертв. У последнего Дерини это получилось. Дункан со вздохом еще раз осмотрелся, бессильно опустив руки. Теперь им придется ехать в Ремут. Ход разрушен, выбора у них не остается. А оттуда, может быть, предстоит отправиться в Кульд, если Келсон уже уехал туда на свадьбу Бронвин и Кевина. Что ж, делать нечего. Надо будить Аларика и пускаться в путь. Так или иначе, к следующей ночи они доберутся до Ремута, если ничто не помешает. Колокола мерно гудели, когда епископы входили в собор Святого Эндрю в Дхассе. Вечер был безоблачный, свежий, с легким морозцем, хрупкие снежинки кружились на ветру. Два молодых священника зажгли от главной лампады в центральном нефе длинные свечи. Пламя дрожало при движении, бросая причудливые тени на темные заиндевелые одеяния священников. Хор занял свое место -- два десятка, казалось, безликих людей с факелами в руках. Когда колокола смолкли, клирик одобрительно кивнул: все, кто должен был прийти, пришли. Он исчез в темноте нефа, и дверь с шумом захлопнулась. Три свечи передали в освещенный неф слева -- клирик и два священника взяли другие; тут отворилась боковая дверь, и вошел Лорис. Сейчас он был в полном облачении: в черной с серебром ризе, в украшенной жемчугами митре; в левой руке он сжимал серебряное распятие. Миновав центральный неф, он повернул к хорам. Архиепископ Карриган и епископ Толливер сопровождали его, сзади шел епископ Кардиель. Молодой служитель нес тяжелый епископский крест. Лорис и его спутники поднялись по алтарным ступеням и, склонившись пред алтарем, обратились лицом к стоящим в соборе. Кардиель отошел, чтобы взять у стоящего справа монаха четыре свечи, и насмешливо переглянулся с Ариланом. Вернувшись, он встал рядом с Толливером и зажег его свечу от своей, от свечи Толливера были зажжены свечи Лориса и Кэрригана. Когда свеча Лориса разгорелась, примас Гвинедда выступил вперед и бросил на собравшийся клир взгляд, полный холодного огня. -- Внимайте слову отлучения, -- произнес он. -- Поелику Аларик Энтони Морган, герцог Корвинский, властитель Коротский, лорд-генерал королевских войск и Поборник королевского престола, и монсеньор Дункан Говард Мак-Лайн, лишенный права служения священник, по своей воле и обдуманно отвергли и презрели власть Святой Церкви; и поелику реченные Аларик и Дункан нынче лишили жизни неповинных чад церкви и грозили святотатственным убиением слуге Божию и обладателю церковного сана, и принудили его зреть богомерзкое и еретическое явление магии; и поелику реченные Аларик и Дункан осквернили своим нечестием и магией часовню Святого Торина и были причиной ее разрушения, и прежде многократно прибегали к той же проклятой магии; и поелику реченные Аларик и Дункан не выказывают раскаяния в своих грехах и намерения изменить свои пути; ныне я, Эдмунд Лорис, архиепископ Валорета и примас Гвинеддский, пред всем клиром Гвинеддской Курии предаю анафеме реченных Аларика Энтони Моргана и Дункана Говарда Мак-Лайна. Мы изгоняем их из рядов Святой Церкви Господней. Мы изгоняем их из собрания праведных. Да будет на них суд небесный! Да сторонится их всяк чистый душою! Да закроются врата Царствия Небесного пред ними и всеми споспешествующими им! Да избежит богобоязненный муж общения с ними, и не питает их, и не дает ночлег, под страхом анафемы. Да не даст им ни один священник причастия при жизни их, неже христианского погребения по смерти. Прокляты да будут в доме своем и в поле, проклята будет пища их и питье и все дела их. Сим объявляем им отлучение и да повергнутся они во тьму Люциферову и всех падших ангелов. Трижды проклинаем их, без надежды на милость и прощение. Проклинаем и предаем анафеме. Да померкнет свет их в средоточии тьмы. Да будет так! -- Да будет так! -- ответили собравшиеся. Держа свечу перед собой, Лорис перевернул ее и бросил на пол, гася пламя. И одновременно с ним все собравшиеся епископы и клирики поступили так же. Тьма воцарилась в соборе. И лишь одна свеча продолжала вызывающе светиться на холодном кирпичном полу. Никто не мог сказать -- чья. ГЛАВА XVI "Ибо крепка, как смерть, - любовь, люта, как преисподняя, -- ревность; -- стрелы ее -- стрелы огненные, она пламень - весьма сильный"[14]. -- Поймай меня, если можешь! -- крикнула Бронвин. С кокетливой улыбкой она побежала по садовой тропинке. Ее золотые волосы развевались на ветру, голубое платье соблазнительно обвивалось вокруг ног. Кевин попытался ухватить ее за руку и, не сумев, со смехом пустился за ней в погоню. Меч при каждом шаге ударял его по ногам, но он не обращал на это никакого внимания, только придерживал его рукой, устремившись за Бронвин по лужайке. День был свежий, теплый, но не жаркий, и Бронвин с Кевином только что вернулись с утренней прогулки по зеленым холмам близ Кульда. Сейчас они забавлялись в саду, как шаловливые дети, бегали около четверти часа между деревьями и статуями старинного парка -- Кевин ловил Бронвин, а она от него убегала. Наконец возле маленького фонтанчика Кевин загнал девушку в ловушку, и некоторое время они со смехом бегали по кругу. Вскоре Бронвин пришлось признать себя побежденной. Она показала ему язык и, сдаваясь, опустилась на одно колено. Кевин подбежал к ней, обнял и уже склонился, чтобы поцеловать ее; она прильнула к нему, их губы почти соприкоснулись, и тут кто-то кашлянул за спиной Кевина. Он замер, открыл глаза и, бросив взгляд через плечо, с удивлением увидел своего отца. Герцог Яред виновато улыбнулся. -- Я так и думал, что найду вас здесь вместе, -- сказал он, поймав смущенный взгляд сына. -- Встань и поздоровайся с гостями, Кевин. Кевин поднялся и подал Бронвин руку. В этот момент он увидел, что Яред не один. Его сопровождали сенешаль лорд Деверил и архитектор Риммель; Деверил улыбался, Риммель, как всегда, был убийственно серьезен. Чуть поодаль он увидел Келсона, Дерри и рыжебородого герцога Звана, одного из членов королевского Совета. Радостный Келсон, с волосами, растрепанными ветром, в красном кожаном дорожном костюме улыбался Кевину и Бронвин. Поприветствовав их поклоном, Келсон отошел в сторону, и они увидели седьмого гостя -- маленького человека со смуглым лицом в розово-фиолетовом наряде -- знаменитого трубадура Гвидиона. Округлая лютня висела за спиной музыканта на золотистом шнуре, инкрустированный гриф блестел, отполированный частым прикосновением пальцев музыканта. Черные глаза трубадура вдохновенно сияли. Кевин взглянул на Келсона и улыбнулся ему в ответ. -- Добро пожаловать в Кульд, государь, -- сказал он, Жестом распространяя приветствие на всех присутствующих. -- Вы оказали нам честь... -- Кевин отряхнул траву с одежды. -- Скорее Гвидион -- вот кто оказал честь всем нам, -- улыбнулся Келсон. -- И если вы только представите его своей леди, мы, без сомнения, получим ее лирический портрет нынче же к обеду. Гвидион благодарно поклонился Келсону, а Кевин улыбнулся и взял Бронвин за руку. -- Бронвин, я рад представить тебе несравненного Гвидиона ап Пленнета, песни которого ты не раз слышала. Мастер Гвидион, леди Бронвин де Морган, моя нареченная. Это она, прослышав о вашей славе, заставила меня просить Аларика, чтобы он отпустил вас сюда. -- Моя прекрасная леди, -- промурлыкал Гвидион, снял розовую шапочку и поклонился, коснувшись при этом земли широкими рукавами. -- Перед лицом столь совершенной красоты я бы рискнул даже подвергнуться гневу вашего благородного брата. -- Он склонился ниже, чтобы поцеловать ее стопы. -- Простите, но видя вас, я теряю дар речи, ослепительная леди. Бронвин улыбнулась и опустила глаза, румянец вспыхнул на ее щеках. -- Этот менестрель, по-моему, сама любезность, Кевин. Мастер Гвидион, неужто вы действительно будете сегодня играть для нас? Мы долго ждали этого часа. Гвидион отвесил еще один глубокий поклон. -- Я весь в вашей власти, миледи. -- Он сделал широкий жест. -- А в этом саду, столь несказанно прекрасном, песня так и просится с уст, так можем ли мы не восхититься промыслом Господа нашего и не вознести ему гимн? -- Ваше величество? -- спросила Бронвин. -- Он приехал играть для вас, миледи, -- ответил Келсон, сложив руки на груди и с восхищением глядя на нее. -- Если вы хотите, чтобы он играл сейчас в саду, так и будет. -- О да! Кивнув, Гвидион указал на лужайку возле фонтана, приглашая присутствующих сесть. Когда он устроился на парапете фонтана и наладил инструмент, Кевин развернул свой дорожный плащ и расстелил его на траве. Бронвин присела, подобрав юбки, чтобы Дерри, Деверилу и Эвану хватило места. Кевин хотел уже сесть рядом с ней, но тут заметил, что Келсон подает ему глазами знаки, и уступил место своему отцу. Гвидион осторожно коснулся струн. Собравшиеся внимательно слушали его песнь. Келсон бросил взгляд на группу, сидящую на траве, потом опять обратился к Кевину, шедшему рядом с ним. Его лицо было серьезным и задумчивым. -- Имели ли вы известия от вашего брата на прошлой неделе, милорд? Вопрос был задан небрежным тоном, но Келсон с трудом сдерживал волнение, и Кевин это почувствовал. -- Вы говорите так, как будто не имели их тоже, государь, -- сказал он. -- Разве брат не с вами? -- Последние полторы недели -- нет, -- ответил Келсон. -- Десять дней назад мы узнали, что Дункан лишен права служения и вызван на Святейший Совет в Ремуте. С этим мы, конечно, ничего поделать не можем. Внутрицерковное дело, мирской власти это не касается. Но мы все -- Дункан, Нигель и я -- решили, что ему не следует пока находиться при дворе. Келсон остановился и посмотрел на носки своих черных кожаных сапог, прежде чем продолжать. -- Нас обеспокоило еще одно. Это даже серьезнее неприятностей с Дунканом. Лорис и Карриган хотят отлучить от церкви Корвин. По их мнению, они отомстят таким образом Моргану и положат конец двухсотлетней войне с Дерини. Мы посовещались и решили, что Дункану лучше всего ехать к Аларику -- чтобы сообщить ему новость и вообще, пока все не уладится, побыть там. Когда лорд Дерри четыре дня назад покинул их, они готовились отправиться в Дхассу для решающего разговора с Курией об отлучении. С тех пор от них -- ни слова. Кевин вздохнул. -- Что еще дурного случилось, пока меня не было при дворе? Келсон криво улыбнулся. -- Да уж конечно, случилось, коли вы спрашиваете. В холмах на севере Корвина появились мятежники, объявившие священную войну против Дерини. Если будет объявлено отлучение, они, конечно, очень усилятся. А Венцит Торентский со дня на день пойдет на Кардосу. В остальном же все превосходно. Ваш достопочтенный брат советовал мне быть осторожным, ничего не предпринимать, тянуть время, пока они с Морганом не вернутся. Он, конечно, прав. При всей моей власти я все же во многих отношениях неопытен. Но просто сидеть и ждать -- еще труднее. Кевин кивнул и мельком глянул через плечо на поющего Гвидиона. Он не мог разобрать слов, но мелодия была проникнута весенним воздухом, чистым и свежим. Он притоптал ногами траву и остановился, скрестив руки на груди и опустив глаза. -- Полагаю, остальные ничего этого не знают? -- Дерри знает все. Гвидион если не знает, то о многом Догадывается, а остальные -- нет. Я надеюсь, вы сохраните все это при себе. Споры сейчас делу не помогут, да и не хочу я отравлять вам праздник больше, чем уже это сделал. Кевин улыбнулся. -- Спасибо, что вы сказали мне все это, государь. Другие ничего не узнают. И если я чем-то могу помочь -- мой меч и моя жизнь в ваших руках. -- Я бы не доверился вам, если бы не был в вас уверен, -- сказал Келсон. -- Ну что же, вернемся и послушаем Гвидиона. В конце концов вы -- виновник торжества. -- Ах, миледи, -- говорил Гвидион, когда они приблизились, -- скромность благоприличествует женщине, но позвольте мне затруднить вас вновь. Лорд Аларик столько говорил о вашей игре на лютне. Не пошлете ли вы кого-нибудь за инструментом? -- Кевин? Прежде чем Кевин успел ответить, Риммель, что стоял неподалеку, прислонившись к стволу дерева, с поклоном появился перед Бронвин. -- Окажите мне честь, миледи, -- сказал он, стараясь скрыть рвущуюся из груди радость. -- Лорд Кевин одну песню уже пропустил. Не хватало ему пропустить вторую. -- Миледи? -- спросил Гвидион. -- О, прекрасно! -- засмеялась Бронвин. -- Риммель, Мэри-Элизабет знает, где я храню лютню. Скажите ей, что я попросила ее принести. -- Да, миледи. Гвидион взял новый аккорд мягких, минорных токов и спустился к слушателям, когда Риммель ушел. -- Верный слуга -- настоящее сокровище, -- сказал он, одарив присутствующих довольной улыбкой. -- А теперь, пока мы ждем, вторая песня, любовная, посвященная счастливому союзу. Он сделал несколько вступительных аккордов и запел. Звуки новой песни Гвидиона достигали слуха Риммеля, спешившего через двор замка к покоям герцога. Ему было неприятно, что Бронвин осталась там с Кевином слушать любовную песню; не так часто мог он наслаждаться ее присутствием и любоваться ею, не вызывая подозрений. Но в другой раз у него не будет столь удобного случая сделать то, чему научила его Бетана. В это время дня фрейлины Бронвин обычно заняты работой в других ее покоях, и значит, следующей после него в комнату войдет она сама. Поднявшись по ступеням террасы и подойдя к покоям Бронвин, он приложил руку к груди, почувствовав, как бьется сердце, как давит на грудь мешочек, который дала ему Бетана. Еще несколько часов -- и Бронвин будет принадлежать ему. С трудом верилось в такое счастье. Риммель помедлил и огляделся, прежде чем войти в комнаты; ему было ведено найти Мэри-Элизабет, но в покоях никого не было, и никто не видел, что он вошел сюда. Лютня висела на стене около постели, однако сперва ему нужно было найти место для кристалла. Такое место, где Бронвин не смогла бы найти его сразу, чтобы чары успели подействовать. "Туалетный столик -- вот подходящее место", -- подумал он, и подойдя к нему, вынул мешочек. Не сюда ли в первую очередь направится женщина, особенно, после утренней прогулки верхом. А блестящих вещиц здесь много, и то, что он оставит, не будет бросаться в глаза. Положив мешочек на крышку столика, он начал развязывать кожаную тесемку, потом вдруг бросил это, подошел к лютне и взял ее -- на случай, если его здесь застанут. Достав холодный красно-голубой кристалл, архитектор положил его среди безделушек. С дрожью в ногах Риммель завязал кожаный мешочек и устремился к дверям. Остановившись на пороге, он бросил взгляд на столик -- чародейский камень никак не выделялся среди множества украшений. С победным видом он устремился в сад, неся лютню Бронвин. По дороге он остановился, достал из кармана медальон, посмотрел на портрет Бронвин и, со вздохом спрятав его, продолжил путь. Достигнув сада, он услышал песню Гвидиона, поднимавшуюся в светлое небо. О леди милая, склони же Свой слух к моей мольбе! Быть может, тронет твое сердце То, что скажу тебе: Не дай изведать это горе -- Прочесть презренье в нежном взоре! Как жить в печали и позоре, Жить без твоей любви? Часом позже Бронвин остановилась в дверях своей комнаты, улыбаясь Кевину, целующему ее руку. -- Полчаса? -- прошептала она. -- Полчаса, -- кивнул он. -- А если ты задержишься, я приду и сам тебя одену. Бронвин состроила ему рожицу. -- Еще два дня, Кевин Мак-Лайн. Потерпи уже недолго. -- Потерпеть? -- пробормотал он, привлекая ее к себе со страстью, отчасти наигранной. Она усмехнулась, крепко обняла его и выскользнула в полуоткрытую дверь. -- Полчаса, -- крикнула она, оборачиваясь. -- И смотри, сам не опоздай, не то я тоже приду и помогу тебе одеться. -- Приходи! -- со смехом ответил Кевин, и она закрыла дверь. Бронвин грациозно повернулась и, прижимая к груди свою лютню, закружилась по комнате, радуясь жизни, молодости, любви. Остановившись возле туалетного столика, она взглянула в зеркало и, напевая мотив последней песни Гвидиона, поправила сбившуюся прядь, как вдруг почувствовала действие колдовства. Бронвин пошатнулась и прислонилась к столику, пытаясь удержаться на ногах, но тут ощутила новый мучительный приступ. Руки девушки разжались, лютня упала на пол, резко зазвенела струна. Этот звук словно пробудил в ней силы Дерини, и она сразу поняла, что происходит. Почти уже не отдавая себе отчета в своих действиях, она посмотрела на столик и увидела пульсирующий, светящийся голубой кристалл. "Магия, -- подумала Бронвин. -- Боже мой, кто же это сделал?" -- Кевин! Кевин! -- крикнула она из последних сил. Кевин не успел уйти далеко. Услышав отчаянный крик Бронвин, он бросился назад по коридору и толкнул дверь комнаты. Дверь поддалась, он заглянул внутрь и оцепенел от ужаса. Бронвин стояла на коленях перед туалетным столиком, вцепившись в него онемевшими пальцами. Ее взгляд был направлен на голубой камень, странно сверкавший среди лежащих на столике украшений. А когда Кевин взглянул на Бронвин, она указала на кристалл рукой, пытаясь что-то произнести. Кевин, не долго думая, понимая только, что надо побыстрее убрать отсюда эту вещь, с воплем схватил ее обеими руками, надеясь вышвырнуть в открытую балконную дверь -- с глаз подальше. Но сделать этого он не смог. Чары начали действовать, и не Кевину -- обычному человеку, было с ними совладать. Схватив камень, Кевин тотчас ощутил дикий ужас, боль прожгла его тело. Поздно поняв свою ошибку, Бронвин попыталась отнять у него кристалл, надеясь, что ее защитит кровь Дерини, но стоило ей коснуться камня, кристалл начал пульсировать как бешеный, отражая биение двух сердец. Оба стояла, застыв в лучах белого света, заливавшего комнату, и свет этот отражался во всех гладких предметах, постепенно распространяясь вокруг все дальше и дальше. Стражники, привлеченные необычным свечением, с тревогой устремились в комнату и замерли, увидев в дверях Келсона и Дерини рядом с ним. -- А ну все вон! -- приказал Келсон, расширившимися глазами глядя на то, что происходит в покоях. -- Живо! Здесь магия! Охранники отступили, Келсон осторожно вошел в комнату и вытянул перед собой руки, шепча заклинание. Когда он закончил, свет собрался в середине комнаты и затем погас. Келсон сжал губы и закрыл глаза, стараясь сдержать огромное волнение; он с трудом заставил себя подойти ближе. Кевин и Бронвин лежали у открытой балконной двери -- он на спине, она -- упав ему на грудь; ее золотистые волосы закрывали лицо Кевина. Руки Кевина почернели, его ладони сожгла та ужасная сила, с которой он пытался справиться. Даже плащ обгорел с того краю, где касался его безжизненной руки. Они не подавали никаких признаков жизни. Тяжело вздохнув, Келсон встал на колени и дотронулся до руки Кевина, до шелковых волос Бронвин, затем, поднявшись, он склонил голову в печали и беспомощно опустил руки. Ни он, ни кто-либо другой не могли больше помочь двум возлюбленным. По знаку Келсона Дерри с охранниками и лорд Доверил вошли в комнату, немея от ужаса при виде случившегося. Лорд Доверил побледнел и бросился назад, чтобы преградить дорогу шедшему сюда герцогу Яреду. Но он опоздал. Яред уже был на пороге и, пристально глядя на своего сенешаля, шептал: -- Что стряслось, Дев? Что-нибудь с Бронвин? -- Нет, пожалуйста, милорд! -- А ну пропусти меня, Дев, я хочу посмотреть, что... Боже, мой сын! Господи, они оба! Когда стража окружила Яреда, сквозь толпу незаметно протиснулся Риммель и тоже застыл на месте. Его всего передернуло, рука конвульсивно вцепилась в медальон, и он подумал, что сейчас сойдет с ума. "О Боже мой, что я наделал? Кто мог подумать, что все так кончится. Нет, нет! Боже милостивый, это неправда, это не может быть правдой! Они умерли! Моя леди Бронвин Умерла!" Комната все напол