Оцените этот текст:






     Его установили далеко за городом; в городе просто не  нашлось  места,
даже самая большая площадь оказалась тесна. Но там, пожалуй,  он  выглядел
бы еще необычнее.
     В нем не было ничего от Земли, хотя кругом росли  цветы  и  двигались
люди. Он стоял, чуть отклонясь от вертикали;  строго  вертикальное  всегда
кажется статичным, а он и здесь был весь - стремление.
     Упираясь в  площадку  причудливым  плетением  амортизаторов,  касаясь
земли краем главного рефлектора, он уходил вершиной далеко в небо.  Там  в
антеннах защиты и связи иногда запутывались облака. Они стекали каплями по
холодной броне,  и  чудилось,  что  в  часы  маленького  земного  ненастья
"Джордано" сильнее тоскует по простору  и  по  тем,  настоящим,  бурям,  с
которыми стоило бороться.
     Он грустил, созданный для преодоления гравитации, но, в конце концов,
прикованный ею к планете. Старый, с  изъеденной  излучениями  обшивкой,  с
демонтированными реакторами, бездействующими  системами,  с  обезлюдевшими
рубками, постами, лабораториями и каютами корабль был опущен  на  Землю  и
поставлен памятником самому себе - памятником "Джордано".
     Но привычка - великая сила, привыкают и к  памятникам,  их  перестают
замечать.  То,  что  было  героизмом,  становится  обычной  профессией,  и
памятник подвига воспринимается подчас  как  памятник  старины.  Для  того
чтобы до конца расшифровать иероглиф из гранита или металла,  недостаточно
знать его современное значение, надо знать, как  памятник  выглядел  в  те
времена, когда был заслужен.
     Узкие тропинки первопроходцев расширяются и превращаются в  дороги  с
твердым   покрытием.   Уменьшается   риск,   увеличивается    практическая
направленность. Школы мужества заменяются  профессиональными  школами.  Но
пока памятники кораблям стоят, можно быть  уверенным  в  том,  что  другие
корабли летают. Они уходят ночами, полными звезд и вдохновения.  Вот  увел
свою машину капитан Лобов. И связисты ловят его отрывистые сигналы.


     На глубине тридцати тысяч метров привычное гудение моторов неожиданно
изменилось. Оно стало настойчивей, и в нем появилась какая-то резкая нота.
Как будто один из хористов пустил петуха.
     Нет, колонки с резцами вращались по-прежнему. Их сигналы, пришедшие в
ответ на  молчаливый  вопрос  автомата,  уверяли  в  полном  благополучии.
Автомат переключился  на  движущие  устройства.  И  там  не  было  никаких
неисправностей. А  моторы  выли  все  надсаднее.  Повышалась  температура.
Запахло перегоревшей смазкой.
     Автомат  запросил  информацию  у   транспортера-улитки.   Транспортер
действовал. Но датчики свидетельствовали о том, что он работал  вхолостую.
Логическое устройство автомата мгновенно отыскало причину: резцы, работая,
не брали породу. Они могли разрушить любой, даже самый твердый минерал. Но
здесь пришлось воевать с вязкостью.  Резцы  проворачивались  впустую,  как
ложка в стакане чая.
     Автомат дал команду изменить направление. Механизмы  подчинились.  Но
было слишком поздно: для того чтобы повернуть, надо обладать хоть какой-то
скоростью. Скорость же равнялась нулю.
     Тогда автомат выключил  моторы,  чтобы  не  дать  им  перегореть.  Он
устремил все внимание на борьбу с температурой.  Но  раскаленное  вещество
мантии было сильнее. Криогены, изнемогая в единоборстве с недрами планеты,
спасали землеход еще целых полчаса. Затем они, один за  другим,  вышли  из
строя. Автомат бесстрастно зафиксировал это.  Потом  сообщения  его  стали
поступать с  перебоями.  По  доносившимся  обрывкам  рапортов  можно  было
представить,  как  жара  в  замкнутом  объеме  землехода   превысила   все
установленные пределы. Начала течь  обшивка.  Последними  вышли  из  строя
антибары. Тогда в бой вступило могучее  давление  земных  глубин.  Автомат
включил моторы, пытаясь в последний момент все-таки пробиться...
     - Два часа, - в предсмертное бормотание автомата вклинился мягкий, но
настойчивый  голос.  -  Два  часа.  Прошу  вас,  кончайте.  Два  часа.  Вы
достаточно поработали сегодня. Уже два часа. Пожалуйста,  выключите  Элмо,
иначе через пять минут сработает аварийный выключатель.  Два  часа.  Прошу
вас...
     Медленно, как после глубокого  сна,  Кедрин  открыл  глаза.  Протянув
руку, плавно выбрал на себя рычаг включения Элмо. Затем так же неторопливо
стащил тяжелый шлем.
     Уже два часа. Как и всегда, время пролетело незаметно.
     Еще несколько минут, и исследование очередной аварийной ситуации было
бы закончено. Но и без того ясно, что автомат  ориентируется  недостаточно
быстро. Хотя, по сравнению с предыдущим вариантом, он стал мощнее.
     Снова надо перерабатывать  схему.  Но  беда  в  том,  что  глубинщики
ограничивают в объеме. Понять  их  можно,  а  помочь?  Создать  устройство
нужной мощности в столь малом объеме, пожалуй, вообще немыслимо. Не  видно
путей.
     Конечно, можно попытаться  увеличить  количество  датчиков  вязкости.
Может быть, перейти на локацию. Но это - опять объем.
     А пока можешь считать, что ты сгорел в недрах вместе с кораблем. Если
бы испытания проводились не теоретически, а на самом деле.
     Кедрин попытался представить себе, что он погиб. Это  не  удалось.  И
правильно. Будь он там, он заметил бы все раньше автомата. Принял бы  меры
и спас бы корабль.
     Впрочем, и корабль-землеход существует пока  только  в  теории.  Зато
задание существует на практике. И  сейчас  придется  идти  к  Меркулину  и
докладывать, что автомат не вписывается. А если вписывается, то не тянет.
     Кедрин встал. С наслаждением потянулся. Затем, воровато  оглядевшись,
выжал стойку на руках. Снова встал на ноги.  Третья  позиция.  Выпад.  Еще
выпад. Вы не ранены, мой друг, - вы убиты.
     Он поклонился воображаемому противнику и натянул  куртку.  Перед  тем
как выйти из лаборатории, обвел ее взглядом. Меркулин непременно  спросит,
выключено ли то и заблокировано ли это.
     Обычная лаборатория. Глубокие кресла, зеленая ветка в  тяжелой  вазе,
выбранные на сегодня мягкие тона трех стен. Вместо четвертой - окно, и  за
ним - деревья, зеленоватый свет  лесного  дня.  Ушли  в  прошлое  приборы,
аппараты, чертежные комбайны, специальная посуда. Остался только  пульт  -
единственный инструмент конструктора. А за стенами, за их скромной  гладью
- бесчисленные блоки Элмо, электронного мозга. Стоило  его  включить,  как
Элмо превращался в продолжение мозга Кедрина. Он  отдавал  в  распоряжение
человека обширнейшую память и невообразимую быстроту расчетов.
     Кедрин прикоснулся к ручке. Белая тяжелая дверь медленно отворилась.


     На дверях директора института было написано: "Меркулин". Без званий и
титулов,  тем  же  шрифтом,  каким  на  дверях  лаборатории  Кедрина  было
написано: "Кедрин".
     И все же Кедрин поднял руку осторожно, словно бы стараясь не привлечь
ничьего  внимания.  Стук  получился  очень  деликатным.  Меркулин,   нажав
специальную кнопку на пульте, тотчас отворил дверь.
     Он вытянул  массивный  подбородок,  повернув  голову  к  креслу.  Это
означало приглашение  сесть.  Кедрин  уселся.  Меркулин  несколько  секунд
глядел на него; не  в  глаза,  а  куда-то  в  середину  лба,  точно  хотел
прочитать мысли. Потом  на  втянутых  щеках  появились  морщины:  Меркулин
улыбнулся.
     - Объем? - спросил он.
     Кедрин кивнул. Он не стал спрашивать,  как  Меркулин  догадался.  Шеф
страшно удивлялся, слыша,  что  ход  его  мысли  может  быть  для  кого-то
неясным.
     - Естественно, - сказал Меркулин. Теперь он несколько секунд  смотрел
поверх кедринской головы. Кедрин  молчал.  Потом  Меркулин  поднял  брови,
словно сомневаясь, но тотчас же утвердительно кивнул.
     - Велосипед, - сказал он. Затем взглянул в глаза Кедрину. -  Не  надо
изобретать велосипед, - пояснил он. -  С  таким  ограниченным  объемом  мы
встречаемся впервые. Но это - мы. Другие уже решали  компоновочные  задачи
такого рода. Поучимся у них.
     Он помолчал.
     - Если, конечно, тебе самому не пришло в голову какое-то решение.
     - Я не нашел решения, - помедлив, признался Кедрин. - Мелькнула  было
одна мысль...
     - Ну, ну?
     - Я подумал: ведь будь там, в корабле,  я  сам  -  ну,  вообще  живой
человек, - он заметил бы  все  значительно  раньше  автомата.  И  спас  бы
положение. Но почему вы никогда  не  соглашаетесь  с  тем,  чтобы  послать
человека? Почему все машины, которые конструирует  наш  институт,  целиком
автоматизированы? Всегда ли это нужно? А если человек хочет сам...
     Меркулин жестом приказал ему замолчать.
     - Я  понимаю  тебя.  Мне  приходилось  выслушивать  такое  и  раньше.
Молодость нередко задает себе такие вопросы.  Молодость  горяча  -  но,  к
сожалению, как правило, слишком мало знает и далеко не все понимает даже в
тех вещах, которые ей уже знакомы. Послать человека... Да,  самое  легкое.
Но человек - не чернорабочий. Он повелитель. Лучшие умы работают над  тем,
чтобы продлить жизнь человека, охранить ее от всяческих случайностей. А ты
хочешь послать человека туда, где ему будет угрожать множество опасностей.
Вернуться чуть ли не в каменный век - вот чего хочешь ты, по сути.
     Кедрин задумался. Слова Учителя звучали убедительно.
     - И кроме того: попытайся объективно оценить обстановку, в которой ты
живешь. Представь себе хоть на миг, что ты  очутился  в  мире,  в  котором
отсутствуют все наши многочисленные средства обслуживания и защиты. Во что
превратилась бы твоя жизнь?
     - Но это не одно и то же.
     - По существу одно. Но довольно, вернемся к работе.
     Меркулин повел рукой, словно отталкивая все лишнее.
     - Ты использовал все традиционные возможности, и они ничего не  дали.
Но вот взять хоть старый "Джордано". Насколько мне известно,  автоматы  на
нем остались: их не было смысла демонтировать.  Сходи,  посмотри  на  них.
Последи  за  ходом  мысли  конструктора  -  и,  весьма  возможно,  найдешь
что-нибудь  полезное  и  для  нас.  Этот  корабль  строил  Велигай.  Очень
талантливый конструктор...
     Меркулин произнес это с  уважением.  Но  одновременно  в  голосе  его
прозвучала нотка неприязни. Если только Кедрин не ослышался.
     - Да, очень. Но, к  сожалению,  ему  не  хватает  дисциплины  разума.
Подчас - просто логики. Очень жаль.
     Меркулин нахмурился.
     - Впрочем, это не имеет значения.  Когда  он  работает,  он  работает
хорошо.
     "Странно, - подумал Кедрин. - Как будто человек может не работать".
     - У них свое бюро, - сказал  Меркулин.  -  Мы  для  них  делаем  лишь
немногие машины. Иди и посмотри. Завтра доложишь.


     Дверь  института  растворилась;  зажмурив  глаза,  Кедрин  кинулся  в
зеленый, и золотой, и звенящий день.
     Рабочие часы кончились. Медленная волна времени отхлынула,  унося  на
своем  гребне  аналитиков,  операторов,   конструкторов,   профессоров   и
лаборантов. Взмывали в воздух небольшие  лодки  и  солидные  профессорские
аграпланы, непоколебимо устойчивые в полете.  В  гондолу  вакуум-дирижабля
набилась молодежь, разинутые до ушей рты виднелись во всех  иллюминаторах:
кто-то,  торопясь,  растянулся  на  дорожке,  это  было  страшно   смешно.
Дирижабль уже расправил  свое  угловатое  тело  и  медленно  всплывал  над
вершинами сосен.
     Кедрин пошел пешком, потому что только так можно  было  скорее  всего
добраться до "Джордано".
     Широкая аллея текла плавно, как река; гигантские сосны бросали на нее
сложное сплетение теней. В воздухе плыл густой  запах  устоявшейся  весны.
Идти было весело. Дул  легкий  ветерок,  и  солнце  то  выглядывало  из-за
вершин, то скрывалось за ними.
     Кедрин шагал, заложив руки за спину. Первые несколько минут  мозг  по
инерции еще работал в ритме лаборатории; потом напряжение спало.
     Аллея сделала поворот, и перед Кедриным открылся памятник "Джордано".
Кедрин попытался представить, что видит корабль впервые.
     Громадная машина. Огромная до нелепости. Интересно, чем можно  набить
такой объем.
     Но все-таки решено блестяще. Кажется, это даже и не механика  больше,
это архитектура.
     Ну, хорошо. А где же у этой архитектуры люки?
     Кедрин поискал глазами  и  присвистнул:  люки  находились  на  высоте
метров этак двухсот. И к  ним  не  вело  ничего.  Не  было  ни  лифта,  ни
скоб-трапа, ни даже простой веревки.
     Вот задача для альпинистов, - и о чем они только думают?
     Ну и конструкция! Хотя там, в пространстве, все равно. А с Земли этот
корабль, кажется, и не стартовал никогда.  Такие  рождаются  и  умирают  в
космосе.
     Взгляд Кедрина медленно опустился до Главного рефлектора и  скользнул
по его опрокинутой полоскательнице. И в этот миг из-под  рефлектора  вышел
человек.
     Было слишком далеко, чтобы различить его лицо; но это было и неважно.
Человек торопливо пересек площадь, удаляясь. "Словно за  ним  гонятся",  -
подумал Кедрин. Затем он разглядел, что человека ждала лодка. Она сразу же
поднялась в воздух и устремилась не к висячему городу, как ожидал  Кедрин,
а в противоположном направлении.
     Ну, счастливого пути.
     Он вышел из-под рефлектора, этот человек. А может быть, там тоже есть
какой-нибудь ход? Ведь и в полете люди  должны  были  как-то  попадать  на
внутреннюю поверхность отражателя - конечно,  при  выключенном  двигателе.
Для осмотра хотя бы.
     Что же, заглянем под рефлектор.
     Кедрин неторопливо направился к тому месту, откуда минуту назад вышел
человек.  Вблизи  это  совсем  не  хотелось   сравнивать   с   опрокинутой
полоскательницей.
     Корабль  опирался  на  богатырски  раскинутые  амортизаторы;   к   их
высокомерно блестящему металлу льнули цветы. Но уже отсюда было видно, что
под гигантским куполом Главного  рефлектора  сумеречно  и  прохладно.  Там
цветы  не  росли;  похоже,  они  боялись  проникнуть  даже  под  тот  край
рефлектора, который поднимался над площадкой, словно приглашая войти.
     Миновав амортизатор, Кедрин зачем-то начал считать шаги. На тридцатом
он остановился. Край Главного рефлектора навис над ним. На границе света и
тьмы Кедрин невольно закрыл глаза и вытянул перед собой  руки.  Пальцы  не
встретили препятствия. Кедрин открыл глаза и сделал еще несколько шагов.
     Он находился в странном зале; здесь не было ничего, кроме  сумерек  и
шепота,  непрерывного  и  тревожного.  Гиперболические  зеркальные   стены
смыкались наверху. Там сумерки превращались в ночь, но в  ней  угадывалась
блестящая поверхность циклопического отражателя.
     Было  время,  когда  этой  гладкой,  как   лоб   юноши,   поверхности
приходилось встречать и  отбрасывать  прочь  непрерывные  потоки  квантов.
Потоки, по сравнению с которыми и само Солнце  показалось  бы  всего  лишь
серым пятном на небосводе  (если  бы,  конечно,  кто-нибудь  смог  увидеть
своими глазами излучение двигателя "Джордано"  и  после  этого  остался  в
живых - хотя бы на краткий миг, необходимый для сравнения).
     Но пролетает молодость  кораблей,  и  вот  уже  человек  заходит  под
Главный рефлектор, и разгуливает там, и улавливает таинственный шепот... И
пусть бы человеку еще казалось,  что  шепот  этот  -  язык  Вселенной,  на
котором и должен говорить такой корабль. Но  человек  отлично  знает,  что
старость металла молчалива, в отличие от старости людей. А  шепот  этот  -
всего лишь голоса окружающего мира, уловленные и перемешанные рефлектором,
огромной раковиной, выброшенной на Землю океанским прибоем мироздания.
     Все это так: отсюда не открывается ход в бесконечность, и  штрихи  на
стенах - не  загадочные  письмена.  Они  означают  просто,  что  рефлектор
изношен. И однако... странное чувство охватывает человека.  Словно  здесь,
под  этим  куполом,  он  вдыхает  иной  воздух.  Словно  здесь  начинается
незнакомый мир, мир иной доблести и других законов.
     Кедрин почувствовал, как учащается дыхание. Теперь  он  видел  лучше,
глаза притерпелись к сумеркам. Он приближался к центру зала.  Внезапно  из
пустоты навстречу ему  выдвинулся  человек.  Кедрин  вздрогнул:  встречный
ступал по воздуху, стремительно увеличиваясь в размерах и  поднимаясь  все
выше. Вот фантом взвился к вершине, занял  весь  купол  целиком...  Кедрин
застыл,  глядя  вверх.  Огромные  глаза  озадаченно  смотрели  на  него  с
вогнутого потолка.
     Может быть, это Вселенная решила поглядеть на него?


     Кедрин  принужденно  засмеялся  и  качнул  головой.  Чудовищный  глаз
колыхнулся, посмотрел косо.  Вот  оно  что!  Это  всего  лишь  сам  Кедрин
отразился в зеркале, в которое некогда гляделась бесконечность.
     Это был он сам. Но ведь когда-нибудь, где-то далеко отсюда... человек
выйдет из своего корабля, а другой шагнет ему навстречу, и  это  будет  не
отражение - но и не человек Земли, ныне обитатель Солнечной  системы.  Это
будет представитель иной цивилизации, где  все  непохоже  на  то,  к  чему
привыкли мы у себя, но такое же - желание  встреч  и  дружбы.  Да,  так  и
случится!
     Кедрин вздохнул.
     Нет, вернее всего, будет иначе. Человек не выйдет из корабля.  Потому
что людей в корабле не будет. Слишком далеко, а главное - чересчур опасно.
Звездолет  поведут  автоматы.  Разумные,  выдержанные,  лишенные   эмоций.
Человеческая жизнь слишком дорога. И не зря автоматы  освободили  человека
от риска, взяли опасность на себя: им не свойственна  боязнь  и  не  нужен
уют. А дело  человека  -  находясь  в  безопасности,  получать  результаты
проведенных автоматами исследований и предаваться размышлениям над ними.
     Что ж, это правильно. Ведь  не  зря  громадные  институты,  множество
людей - и  Кедрин  в  том  числе  -  занимаются  именно  созданием  мудрых
автоматов на все случаи жизни. Не  только  для  космоса.  Пройдет  немного
времени - и в недра планеты погрузится землеход, машина не менее  сложная,
чем звездные корабли. Опасностей в недрах даже больше, и поэтому  землеход
поведут тоже автоматы. Важнейший из  них  проектирует  Кедрин,  тем  самым
признавая правоту учителя.
     Кедрин виновато усмехнулся. Едва не забыл, ради чего он пришел  сюда.
Одолели посторонние мысли, которые сейчас  не  могут  помочь.  А  автомат,
между прочим, так и не спроектирован, и времени терять нельзя.
     Как же тот человек проник в корабль?
     Кедрин на минуту задумался, затем, сообразив, нагнулся. Площадка  под
рефлектором была покрыта слоем  пыли.  Тот  человек  не  мог  не  оставить
следов.
     Следы нашлись быстро. Но они доходили Лишь до центра зала. Отсюда они
направлялись обратно.
     Так что же, он заходил сюда лишь для того, чтобы  постоять  в  центре
зала и уйти?
     Возможно, и так. Но Кедрин  не  может  ограничиться  этим.  Ему  надо
попасть в ходовую рубку. Там стоит нужный ему  автомат.  Неизвестно  лишь,
как попасть туда.
     - Мне нужно в рубку, - громко произнес Кедрин, словно корабль мог его
услышать. И вздрогнул, потому что ответ последовал сразу же.
     Голос  корабля  прозвучал  как  металлический  скрип,  негромкий,  но
пронзительный. Он  донесся  сверху,  но  стены  подхватили  его  и  начали
перебрасываться звуком, как мячом. Кедрину стало не по себе. Он сделал шаг
назад.
     Узкая кабина опустилась без всякого сигнала, остановилась  над  самой
площадкой. Дверцы приглашающе раздвинулись. Вспыхнула тусклая лампочка.
     Не  колеблясь,  Кедрин  шагнул  внутрь.  Дверца  затворилась.   Снова
раздался унылый скрежет, потом он  перешел  в  свист.  Чувствовалось,  как
нарастает тяжесть. Ого, какие ускорения! Это не лифт, а прямо...
     Что-то  повернулось  под  ложечкой.   На   долю   секунды   наступила
невесомость:  лифт  начал  замедлять  движение.   В   следующий   миг   он
остановился. На табло вспыхнули слова: "Ходовая рубка".
     Кедрин раздвинул дверь и вышел.
     Перед ним открылось небольшое помещение  с  куполообразным  потолком.
Стены и потолок матово отблескивали. Кедрин не  сразу  понял,  что  это  -
громадный экран. Он был пуст; но не составляло труда представить, как  его
усеивают нетерпеливые звезды Галактики.
     Посредине рубки возвышался небольшой пульт. Нигде  -  на  стенах,  на
полу, на облицовке пульта - не было ни пылинки.  Казалось,  люди  покинули
эту рубку совсем недавно и ненадолго. В любой момент из вот этой дверцы  в
стене могли показаться те, кто в полете был дутой и сердцем корабля.
     Кедрин усмехнулся. Сердцем  корабля  был  вот  этот  пульт.  Под  его
блестящей  облицовкой  скрывались  тончайшие  электронные   схемы,   хитро
размещенные в небольшом объеме. Они-то и были нужны Кедрину.
     Ну, а что касается души... это уже мифология.
     Кедрин  обошел  пульт.  Вот  эта  панель  снимается.  Снимем  ее.   В
открывшемся гнезде торчали многочисленные концы  аккуратно  разъединенного
кабеля. Автомат был отключен от сетей корабля. Это  было  естественно,  но
Кедрин почему-то вздохнул.
     Он снял вторую панель и уселся  на  пол,  скрестив  ноги.  Предстояло
пробраться   по   всем   излучинам    мысли    неведомого    конструктора,
овеществившейся в этом автомате. Сначала Кедрин насвистывал, потом  умолк.
Потом громко засопел и взъерошил волосы. Потом вскочил, зашагал по  рубке,
размахивая руками, но, смирив себя, снова уселся. Мысль  конструктора  все
больше раскрывалась перед ним. Хотелось смеяться и плакать. Как  мало  он,
Кедрин, еще знает  и  умеет!  Почему-то  нам  зачастую  кажется,  что  вся
мудрость и умение сосредоточены в наших руках. Как мы обедняем этим мир...
     А Учитель? Как тактично, осторожно он  натолкнул  Кедрина  на  мысль:
раньше, чем изобретать велосипед, посмотри, не создали ли его  другие.  Не
успокаивайся на том, что ничего подобного нет в  памяти  наших  Элмо.  Они
тоже не всесильны.
     Что же, теперь принцип ясен. Каждый блок здесь выполняет не  одну,  а
две-три различных функции. Не линейное, а многостепенное  конструирование.
А ты-то...
     Он вернул панели на место  и,  почувствовав  усталость,  опустился  в
кресло, стоящее у пульта. Теперь он видел пульт и экран под  другим  углом
зрения: взглядом участника, а не наблюдателя.
     Отдыхать ему всегда помогала фантазия. Кедрин позволил ей  расцветить
экран огнями звезд. Для этого пришлось на миг закрыть глаза. Внезапно  ему
показалось, что кресло уходит из-под него. Он встрепенулся.  Нет,  ничего;
это, наверное, порыв ветра качнул корабль, как качает он высокие башни.
     А при желании можно вообразить, что это был первый  удар  двигателей.
Что начинается старт...
     Старт! И люди улетают. Зачем? Ведь,  если  все  остальные  устройства
корабля сконструированы не менее  остроумно,  чем  исследованный  Кедриным
автомат, людям здесь нечего делать. Недаром на  пульте  так  мало  органов
управления. Но ведь люди летели  на  этом  корабле!  И  летают  сейчас  на
других.
     Значит, было что-то, чего не хотели доверить автоматам? Что это могло
быть?
     Рассуждая разумно, ничего.
     Но ведь трудно предположить, что эти люди понимали  меньше,  чем  он,
Кедрин.
     Наверное, Учитель - Меркулин  -  понимает  больше.  Но  тогда  почему
временами так хочется с ним спорить?
     Кедрин снова закрыл  глаза.  Итак,  где-то,  очень  далеко...  Но  из
корабля не выйдут люди. Житель иной системы напрасно будет дожидаться. Зря
будет стучать его сердце. Ну, не сердце; но что-то  такое  у  него  будет.
Автоматы  бесстрастно  сфотографируют  и  запишут  его.  И  снова  включат
двигатели.
     А  может  быть,  и  там  будет  автомат.  Корабли  будут   висеть   в
пространстве  рядом  друг  с  другом.  Час,  день,  неделю.  Потом  начнут
осторожно отдаляться. И, наконец, включат двигатели. Встреча не состоится.
     Люди хотят встреч. Может быть,  поэтому  они  и  летают?  Ведь  вести
корабли доверено автоматам. Но известно же, что вероятность  таких  встреч
ничтожна. И ради этого - рисковать жизнью? Нет.
     Что же влечет людей, вопреки логике, здравому смыслу?
     Самое простое: попытаться поставить себя на  место  такого  человека.
Это несложно - ты уже сидишь на его тлеете. Представь:  настал  час.  Курс
вычислен, команда на местах. Время! Вот клавиша с надписью: "Пуск".  Итак,
нажмем ее! Легкое движение, пальцем...
     Он сделал это движение.
     И внезапно на пульте вспыхнули огни. Экран осветился; по  нему  плыли
облака. Едва заметная  дрожь  прошла  по  панелям  и  передалась  Кедрину.
Автомат включился. Сердце памятника забилось, как будто  он  все  еще  был
живым кораблем. Теперь представим себе,  что  кабель  не  разъединен,  что
команды идут по своим маршрутам...
     Кедрин представил - и  двигатели  ударили.  Перегрузка  вжала  его  в
кресло.  Облака  на  миг  окутали  экран  и  провалились  вниз.  Атмосфера
засветилась. Автоматы стонали от  напряжения.  Корабль  набирал  скорость.
Солнце клокотало в  фокусе  рефлектора.  Звезды  протягивали  лучи.  Земля
стремительно отлетала, как отбитый сильным ударом мяч. У Кедрина захватило
дыхание. Такого испытывать никогда не приходилось.
     Раздался сухой треск; огни погасли, в рубке слегка  запахло  резиной.
Замыкание. Старый корабль, его качает ветром, в нем замыкаются провода. Но
его люди знали что-то, что сильнее логики.  И  ради  этого  оставили  себе
несколько переключателей. Чтобы чем-то заниматься. Вот хотя бы эта круглая
пуговица на пульте. Ее зачем-то нажимали.
     Кедрин нажал. Но кнопка не поддавалась. Вместо этого  она  скользнула
по пульту, прочертив по панели след. Эге, это вовсе  не  кнопка.  Какая-то
бляшка... значок. Странно массивный значок, забытый на  пульте,  наверное,
одним из членов экипажа.
     Кедрин повертел значок в пальцах. На внешней стороне  был  непонятный
рисунок. То ли модель атома, то ли еще что-то... На  оборотной  -  обычный
винтик. И что-то написано на металле.
     Кедрин поднес значок к глазам. Все-таки здесь темновато.
     На  значке  чем-то  острым  было  выцарапано  имя:  Ирэн.  И   номер:
77-368-901.
     Да, на значке стояло: Ирэн.


     На свете много женщин, носящих такое имя. Но  настоящая  Ирэн  только
одна.
     Кедрин размашисто шагал по аллее. "Джордано" остался  далеко  позади.
Смеркалось, деловито гудели жуки.
     Это имя - на найденном в корабельной рубке значке... Случайность?  Но
немногому же тебя научили, если простое совпадение лишает покоя.
     Сначала тебе кажется, что люди должны рисковать собой. Потом под руку
подвертывается нелепый значок. На нем - имя.  Мало  того:  на  нем  еще  и
номер.
     А по номеру всегда можно найти. Это номер связи.  Куда  бы  ни  уехал
человек...
     Нет, не надо. Лучше думать  о  чем-то  другом.  О  природе.  Чудесный
вечер. Зажигаются первые звезды...
     Почему-то  люди  хотят  летать  к   звездам   сами.   А   ведь   куда
целесообразнее, чтобы летали автоматы. Люди не должны гибнуть. Так говорит
Учитель...
     Опять?
     Это наверняка не она. И номер не ее. На  Земле  сто  миллионов  Ирэн.
Даже двести.
     Она тогда тоже говорила: человек должен...
     Ну, перестань, пожалуйста. Успокойся.
     Кедрин усмехнулся. Призовем на помощь логику. Так советует  Меркулин.
Что говорит логика? Советует призвать  на  помощь  теорию  вероятности.  А
теория?
     Теория говорит, что эта Ирэн - не Ирэн. И номер - не ее номер.
     Если бы ты был твердо уверен в этом...
     О, тогда бы я спал спокойно.
     Думаешь? Так убедись. Вызови этот  номер.  И  поговори  с  Ирэн.  Она
окажется... да не все ли равно - кем? Не той, и все.
     Кедрин облегченно вздохнул. Конечно, надо позвонить.
     Он быстро разыскал лодку и попросил отвезти  его  на  станцию  связи.
Когда освободилась кабина, набрал номер, уселся и принялся ждать.
     Чтобы отвлечься и сократить время ожидания, Кедрин стал представлять,
как автоматы среди  невообразимого  множества  каналов  связи  разыскивают
нужный. Интересно, где он окажется? Может оказаться в этом самом городе. А
может и где-нибудь в Антарктиде. Или мало ли где.  Почтенная  старая  дама
подойдет к аппарату. Ее выцветшие глаза будут  с  удивлением  смотреть  на
Кедрина... Тогда он извинится.  Или  ничего  не  скажет,  просто  выключит
аппарат. И вообще, не следовало набирать номер. Лучше отозвать заказ.
     Он протянул руку к аппарату. И в это время раздался слабый  звонок  и
экран засветился.
     На  нем  была  молодая  женщина.  Светлые  волосы,   веселые   глаза,
вздернутый нос. Нет, не Ирэн. И ничего похожего.
     Кедрин облегченно вздохнул, но сердце его сжалось.
     - Добрый вечер, - вежливо сказал он. - Я вас побеспокоил...
     "А милая девушка! Интересно, это далеко?"
     - Ничего, - сказала девушка. - Собственно, вызов был  по  шифру  моей
подруги. Но она сейчас на  Архипелаге.  Все  наши  сейчас  на  Архипелаге.
Решили отдохнуть, и связь оставили здесь. Что-нибудь передать? Не  зря  же
вы набрали ее номер.
     Кедрин молчал, собираясь с мыслями. Девушка весело глядела  на  него.
Потом по экрану поплыли какие-то волны, незнакомка на секунду превратилась
в бабу-ягу. В следующий миг изображение стало нормальным,  но  Кедрин  уже
понял: раз такие помехи - это очень далеко.
     - Ее зовут Ирэн? - спросил он. Девушка кивнула. - Какая она?
     Девушка насмешливо улыбнулась.
     - Хорошая.
     - Да ну... Сколько ей лет?
     Девушка подняла брови.
     - Не знаю... Она старше меня. - И милостиво прибавила: - Ненамного.
     - А скажите... - Кедрин запнулся. Он понял вдруг, что не  знает,  что
спросить, как описать  Ирэн.  И  вдруг  закричал:  -  У  вас  там  нет  ее
фотографии?
     - Нет, - сухо сказала девушка. - Вас интересует еще что-нибудь?
     Вот несчастье: она, кажется, принимает тебя за искателя приключений.
     - Ну, хотя бы скажите, кто вы?
     - Елена. Но я вряд ли смогу заменить... И мне некогда.
     - Да нет! - закричал Кедрин. - Не то... Где это? И  потом  -  как  ее
фамилия?! - Он вдруг вспомнил, что и у Ирэн есть фамилия.
     Но девушка уже отключилась; экран потемнел.  Кедрин  с  досадой  сжал
кулаки. В дверь кабины деликатно постучали. Ну да: торопят.  Мог  спокойно
добраться до дома и разговаривать оттуда.
     Впрочем, все равно ее нет, она сейчас на Архипелаге.
     И вдруг в голову пришла странная, абсолютно  лишенная  логики  мысль:
поехать на Архипелаг. И найти эту Ирэн. Чтобы убедиться.
     Нет, ты окончательно расклеиваешься. То старый корабль производит  на
тебя какое-то уж чересчур сильное впечатление, то имя  женщины  заставляет
совершать нелепые поступки.
     Правда, последнее время было  тяжелым.  Этот  проклятый  автомат  для
землехода отнял немало сил. И оказывается, они потрачены почти зря: стоило
только забраться в "Джордано"...
     А эти люди, которые...
     Опять?
     Кедрин даже застонал. Нет,  невозможно.  Домой.  И  скорее  -  спать.
Впрочем, он сомневался в том, что сможет уснуть.


     Дома он улегся сразу, едва успев вынуть все из карманов  и  аккуратно
сложить и повесить одежду.
     Против ожидания, он уснул быстро, но сон был тяжел. Обрывки  каких-то
видений   преследовали   его.   Звезды   кружились    вокруг,    автоматы,
замаскированные  под  людей,   выходили   из   звездолетов   и   церемонно
раскланивались. А иногда не было никаких видений, и Кедрину снился  голос.
Знакомый голос - голос Ирэн.
     - Велигай, - говорил голос. - Почему ты не отвечаешь? Ты спишь? Герну
удалось найти Гончего пса,  теперь  связь  устойчива.  На  круглый  ставят
последние куски обшивки. Мы на Архипелаге; так  хотелось  побыть  у  моря,
отдохнуть... Приезжай поскорее. Почему ты молчишь? Почему молчишь?..
     Голос бормотал еще что-то, умолкал и начинал снова.  Потом,  наконец,
настала тишина.  Спал  Кедрин  плохо.  Торопливо  позавтракав,  с  тяжелой
головой, Кедрин отправился в институт. К кому еще,  как  не  к  Меркулину,
следовало идти в такие вот минуты, когда не хватало душевного равновесия?


     Впоследствии  этот  разговор  вспоминался  Кедрину  не   целиком,   а
какими-то урывками. От первой части - пока Кедрин рассказывал о звездолете
- не осталось в памяти вообще ничего. А от второй...
     - Откровенно говоря, я им позавидовал, - сказал тогда Кедрин,  потому
что ему хотелось вернуться ко вчерашнему разговору. - Тем, кто летал.
     По сути дела, на этом разговор должен  был  закончиться.  Но  тут  он
только и начался по-настоящему.
     - Не завидовать надо, а жалеть! - необычно резко ответил Меркулин.  -
Какой смысл в парусной романтике? Это красиво со стороны, а для  тех,  кто
на реях вязал паруса,  это  был  тяжелейший  труд!  Наш  долг  -  избавить
человека от подобных вещей.
     - Но ведь они сами... - пробормотал тогда Кедрин.
     - Сами! Косность мышления. Людям все  кажется,  что  автоматы  что-то
упустят. Виноваты не машины, а люди, которые так думают. - Ты казался  мне
более... гм... логичным. Конечно, не в моих силах - запретить тебе  думать
так. Но у меня есть обязательное требование к моим сотрудникам: чтобы  они
были и моими единомышленниками! Иначе - на Земле полно других  институтов.
Пожалуйста! Нельзя конструировать машины, не веря в них.
     Кедрин верил в машины. Но,  наверное,  минуты,  проведенные  в  рубке
"Джордано", накрепко засели в памяти - и не только в  памяти.  Ирэн...  Не
говорила ли она когда-то?.. И Кедрин промолчал.  Только  кровь  прилила  к
голове.  Наверное,  он  покраснел.  Потому   что   Учитель   впервые   был
несправедлив.
     - Люди заслужили счастливую жизнь, - после паузы уже мягче проговорил
Меркулин. Кажется, он и сам понял, что был чересчур резок. - Жизнь  в  тех
оптимальных условиях, какие только может дать современная техника - и лишь
на Земле. Разве это так трудно понять?
     Тут Кедрин, кажется, начал оправдываться. Заговорил о чем-то таком...
Помнится, приплел даже сон. Это развеселило Меркулина.
     - Я не истолкователь снов, - сказал он. - Но о  Велигае  я  сам  тебе
говорил вчера. А Ирэн... Наверное, что-то тебе напомнило о  ней.  Но  ведь
нельзя менять убеждения в зависимости от того, что тебе приснилось.
     Это Кедрин знал. Однако дело было не только в сие. В чем -  Кедрин  и
сам не понимал как следует.
     - Ты просто устал, - произнес в заключение Меркулин.  -  В  последнее
время ты очень много работал. Не рассчитываешь силы. Знаешь, что?  Поезжай
на месяц куда-нибудь. Отдохни. И ты сам увидишь, как пропадут  все  эти...
гм... не очень умные мысли.
     - Хорошо, - согласился Кедрин, хотя вовсе не думал, что именно сейчас
должен ехать отдыхать.
     Он вышел из лаборатории Меркулина. И не успел закрыть за собой дверь,
как в голову снова толкнулась нелепая мысль:  "А  что,  если  съездить  на
Архипелаг?"





     Порой снится много всякой чепухи. Как, например, тот  голос,  который
бормотал Кедрину что-то про Велигая и гончего пса.
     А между тем, "Гончий пес" существует. Правда,  находится  он  далеко:
где-то на орбите Трансцербера. На так называемой  орбите  так  называемого
Трансцербера.
     На так называемой - потому что  еще  неизвестно,  существует  ли  сам
Трансцербер, небесное тело за орбитой Цербера (десятой  планеты  Солнечной
системы). Может быть, смиренного мудреца Герна на сей раз  просто  подвела
аппаратура.
     Что же, и это не исключено. А пока что "Гончий пес"  идет  по  следу.
Ученые возятся  у  приборов,  пилоты  устроились  за  шахматным  столиком,
капитан Лобов для собственного удовольствия крутит в кают-компании  старые
фильмы, а инженер Риекст сидит боком к пульту  и  старается  хоть  на  миг
уловить  голос  диагравионных  двигателей,  которые,  как  всем  известно,
работают совершенно бесшумно. Что же, у всякого свои странности.
     Одним словом, все в порядке, и с  того  момента,  как  Герну  удалось
наладить канал связи, капитан Лобов регулярно уведомляет  Землю  о  полном
благополучии. Конечно, сказываются условия необычно долгого рейса.  Ученые
- очень милые люди, хотя и не очень слетанные - успели разделиться на  две
группы и сидят у приборов спиной друг к другу. Спины одной группы выражают
непреклонную уверенность в том, что Трансцербер уже где-то почти  в  сфере
действия приборов. Спины второй группы - что поименованное  небесное  тело
вообще существует лишь в воображении Герна. Что выразила бы  спина  самого
Герна - неизвестно,  ибо  достойный  ученый  пребывает  в  Приземелье,  на
расстоянии двенадцати с половиной миллиардов километров от "Гончего пса".
     Кончается еще один условный  день  полета.  Капитан  Лобов  досмотрел
очередной фильм и теперь пьет  чай,  поглаживает  щеку  и  поглядывает  на
ящичек, в котором лежит бритва. Инженер Риекст перестал  прислушиваться  и
направился к контрольной системе. Вероятно, он вспомнил  поговорку:  лучше
один раз увидеть, чем сто - услышать.
     Что касается пилотов, то каждый из них лишился  двух  пешек  и  одной
легкой  фигуры.  Белые  получили  несколько  лучшую  позицию,  но   черные
исполнены оптимизма и вскрывают центр.
     - Держитесь, гроссмейстер, - говорят черные.
     - Ай-яй-яй... - произносят белые, и голос их полон сарказма.
     Потом наступает тишина.


     Тишина звенела в  ушах.  Кедрин  выдохнул  воздух  -  белые  пузырьки
заторопились вверх. Но Кедрин, сильно оттолкнувшись ногами, обогнал  их  и
первым взлетел над неровной, постоянно меняющейся поверхностью.
     Вокруг изламывались волны. Их гребни, торопясь,  опережали  основания
и, не  сумев  удержаться  на  весу,  обрушивались,  разбивались  и  таяли,
оставляя в воздухе радужный туман и колючую водяную пыль.
     Остров то скрывался в  этом  тумане,  то  выныривал.  Он  расталкивал
мятущуюся воду крутыми боками  конической,  с  усеченной  вершиной,  горы.
Остров медленно приближался.
     Волна подтолкнула к Кедрину доску. Он вцепился пальцами  в  ее  края.
Доска была очень кстати. Сзади наползал вал, мрачный как туча. Он был  еще
монолитен, молекулы его  двигались  в  полном  согласии,  и  тем  страшнее
казался вал снизу, из зыбкой водяной долины.
     Кедрин  медленно  заполз  на  доску.  Волна,  притворяясь  пологой  и
смирной, исподтишка подлезала под нее, словно невзначай  поднимая  Кедрина
все выше. Остров рос на глазах. Тогда  Кедрин,  подобрав  ноги,  встал  на
четвереньки.  Волна  понесла  его  вперед,  все   убыстряя   бег.   Кедрин
неторопливо распрямил колени, встал во  весь  рост.  Он  раскинул  руки  и
полетел, балансируя на доске, помчался сквозь мириады клубящихся  водинок,
сквозь радужный блеск, сквозь свой торжествующий, никому, не слышный крик.
Земля!
     Это была стоящая вещь - схватка  один  на  один  с  природой.  Кедрин
громко смеялся. В  следующий  миг  доска,  неожиданно  вильнув,  вырвалась
из-под ног, Кедрин снова очутился в воде.
     Он сделал несколько судорожных движений и вынырнул,  показавшись  над
морем почти по грудь. Но волна ударила его в лицо и заставила  опять  уйти
на глубину.
     Кедрин сильно отталкивал воду руками,  стремясь  забраться  поглубже.
Надо уметь плавать, иметь запас воздуха в легких - и никакое море  нам  не
страшно. Тут-то уж мы обойдемся без автоматов. Глубже! Глубже! Еще!..
     В темной воде под ним вспыхнул тусклый красный огонь.  Он  прерывисто
мигал. Потом Кедрин услышал голос. "Глубже не ныряйте, - заботливо  сказал
кто-то невидимый. - Поднимайтесь. Вам может не  хватить  воздуха".  Кедрин
перестал грести, и вода подтолкнула его вверх.
     Внезапно он насторожился. Слева и чуть ниже промелькнуло темное тело.
Акула? Кедрин невольно усмехнулся и почувствовал на языке соль.  Какие  уж
тут акулы! Это автомат-спасатель пристроился за  ним,  как  только  Кедрин
достиг запретной глубины. Теперь он не отстанет до самого мелководья.
     Это почему-то  не  понравилось  Кедрину.  Он  попробовал  перехитрить
автомат, резко меняя направление. Акула из пластика и металла не оставляла
преследования, все время держась метрах в трех позади. Порывистые движения
истощили запас воздуха в легких, и Кедрину пришлось  устремиться  вверх  и
пробить головой плоскость, отделяющую море от мира солнца и ветра.
     Он пробыл под водой не больше минуты. И все же  Служба  Жизни  успела
предпринять все необходимое на  случай,  если  Кедрин  будет  нуждаться  в
помощи. Искатель спасательной станции был уже направлен  на  него  и  едва
заметно поворачивался, провожая Кедрина, пока  он  приближался  к  берегу.
Кедрин покачал  головой;  он  не  мог  понять:  хотелось  ему,  чтобы  его
провожали, или нет.
     Последняя волна отхлынула, оставив Кедрина на песке. Он лежал ничком,
потом перевернулся на спину. В вышине быстро проплывали облака. Воздух был
свеж и прозрачен.
     Так все-таки: хорошо это было, или нет? Интересно,  нырнул  бы  он  с
такой же  уверенностью,  не  знай  он,  что  за  ним  следят,  что  кто-то
непрестанно заботится о  его  здоровье  и  жизни?  Эти  воды  кишмя  кишат
предупреждающими и  спасательными  автоматами.  Машины  приучены  лишь  не
попадаться людям на глаза, пока в этом  нет  необходимости.  Служба  Жизни
постоянно начеку, крупнейшая служба человечества. Наверное, это хорошо.
     Но, значит, это всего лишь иллюзия  -  думать,  что  ты  вступаешь  в
единоборство с природой. На самом деле тебя ведут на поводке, как ребенка.
И стоит тебе шагнуть в сторону, как  сразу  же  следует  оклик.  Не  шали,
мальчик! Но не потому ли и стремятся люди туда, где никто не был? С другой
стороны, остаться одному, без опеки надежных защитников-машин...  Меркулин
прав: это ушло. Здесь есть автоматы - но есть и море,  плавать  в  котором
чудесно.
     Кедрин сел. К берегу приближался еще один вал. Пришлось подняться. Он
нашел свою куртку, набросил на плечи. К кармашку был  прицеплен  маленький
значок, тот самый, найденный под рефлектором "Джордано". Кедрин носил  его
с собой, чтобы многочисленные люди и пейзажи не  заставили  его  забыть  о
причине этого неожиданного путешествия. Кроме того, значок был  красив.  И
сейчас Кедрин с удовольствием посмотрел на  его  гладкую  поверхность,  на
которой голубой кружок был охвачен  множеством  совсем  маленьких  красных
точек.
     Потом Кедрин перевел взгляд на океан.
     Волны  все  так  же  катились,  подгоняемые   молодым   ветром.   Они
изламывались, падали и снова вздымались. На досках, на аквапланах и лыжах,
на размашистых катамаранах, в прозрачных шарах, на вогнутых платформах, на
узких лодках с яркими, развевающимися, хлопающими и надувающимися парусами
- на всем, что могло держаться на воде и взлетать  на  гребень  волны,  от
берега и к берегу мчались, стремились неслышно  кричащие,  ликующие  люди.
Они выносились на песок и, отдышавшись, снова устремлялись в океан.
     Кедрин глядел и улыбался. Потом неторопливо пошел по берегу.
     Нет, это все-таки очень хорошо, что Служба Жизни внимательна. Разве в
ином случае люди могли бы так безмятежно веселиться над бездной? Наверное,
нет.  И  страшно  подумать,  что  получится,  если  Служба  Жизни  однажды
прекратит работу.
     "Не прекратит, - подумал Кедрин. - С чего бы?"
     Но раз  кто-то  не  только  не  отказывается  от  риска,  но  заранее
примиряется  с  возможностью  очутиться  в   таком   месте,   на   которое
деятельность Службы Жизни не распространяется?..
     Да полно, есть ли такие места?
     Кедрин  попытался  -  не  вспомнить,  нет,  а  хотя  бы  теоретически
представить себе, есть ли такие места. Но и теория не  помогла  ему.  Нет,
Служба Жизни - это механизм настолько совершенный, так хорошо  оснащенный,
так точно работающий, что таких мест нет ни на земле, ни на воде,  ни  под
ними, ни в воздухе, ни за ним. Нигде, ни в одном месте,  в  котором  может
оказаться человек.
     Даже в космосе, куда уходят корабли. Меркулин  любит  повторять,  что
машины способны охранять нас от всех мыслимых бедствий.
     Это очень мудро устроено. Техника - наше создание. Ты ее проектируешь
и рассчитываешь. В конечном итоге - сам охраняешь себя.
     Это звучало убедительно. Кедрин усмехнулся и зашагал чуть  вразвалку.
Примерно так, как, по его мнению, должен был шагать всемогущий человек.
     Вот так. И хватит думать об этом.
     Команда была внушительной, ее следовало  выполнить  без  прекословия.
Кедрин так и сделал; и  какая-то  юркая  мыслишка,  попытавшаяся  получить
слово, была с негодованием изгнана. Она успела лишь пискнуть что-то вроде:
"Не знать или победить..." Конец мысли так и не прозвучал.
     А в следующую секунду Кедрин  забыл  обо  всем  на  свете...  Женщина
обогнала его. Она прошла мимо, не оглядываясь, быстрым, упругим  шагом,  и
теперь уходила все дальше. Кедрин глядел ей вслед. Воздуха не хватило,  он
стал дышать ртом, и в груди стало горячо.


     Она уже уходила вот так когда-то.  Сколько  лет  тому  назад?  А  что
значит - сколько лет? Пустые слова. Если тебе двадцать пять, и с  тех  пор
прошло пять лет - значит, миновало очень много времени. Пятая часть жизни.
     Она уходила вот так же, не оглядываясь, и уносила с собой и эти  пять
лет, и еще неизвестно сколько. А он и тогда стоял и не мог догнать ее.
     Хотя это сейчас - не мог. Тогда - не хотел.
     Он не хотел, потому что Ирэн была  неправа.  А  можно  ли  жертвовать
своей правотой, хотя бы и ради чего-то очень большого?
     Нельзя. А прав был он.
     Что говорила она? Что-то она такое  сказала...  Да!  Что  Меркулин  -
страус. Вот. Страус, зарывший голову в песок.
     Меркулин не  страус.  Он  был  и  всегда  останется  большим  ученым.
Учителем многих и многих. И человеком. Уже одно такое сочетание дает право
не выслушивать грубостей.
     Правда, Меркулин их не слышал.  Это  было  сказано  Кедрину.  Но  тем
обиднее: неужели она думает, что он, Кедрин, не уважает Учителя?
     Она тогда говорила что-то похожее на: он воспитывает  вас  не  только
творцами машин, но и их жрецами. Вы горды:  за  спинами  автоматов  вы  не
знаете страха. А ведь у машин есть предел прочности, только у человека его
нет. Нельзя не знать страха. Надо знать - и уметь одержать над ним победу.
     "О чем-то таком я только что собирался подумать, - вспомнил Кедрин. -
Собирался, но не позволил себе".
     А она сказала это еще тогда.
     Ну что же, сказала. Разве из-за этого?..
     Да. Об этом они говорили часто. Сначала - днем. Потом дней  стало  не
хватать. Они говорили ночами.
     Кедрин мотнул головой.
     А потом она ушла. Из института. От тебя. Вообще.
     А ты не искал. Ты был обижен. А кроме того, в двадцать  лет  кажется,
что впереди еще много других Ирэн.
     Может быть, у кого-нибудь и получается так.
     Ты тосковал? Да, наверно, это в была тоска.  Но  ты  утешал  себя.  А
кроме того...
     Ну да; ты просто надеялся, что она поймет  -  и  вернется.  Придет  и
скажет: я была неправа. Он знал: если она  убедится  в  этом  -  придет  и
скажет. Ведь и он сделал бы то же самое.
     А она?
     Она только что прошла мимо - и не оглянулась.
     И вдруг что-то толкнуло Кедрина; она не оглянулась! Да она просто  не
узнала тебя! Ведь кто знает, смотрят ли женщины на нас  со  спины  так  же
внимательно, как мы на них?
     И вот она уходит. А ты стоишь.  И  подумать  только,  что  завтра  ты
улетел бы отсюда, и, может быть, никогда...
     Кедрин кинулся вперед. Вдогонку.
     Чего доброго, она ускользнет. Она  всегда  была  странным  человеком,
человеком непонятных желаний и мгновенных решений. Привыкнуть к этому было
очень трудно. Потому-то они и прожили вместе так недолго.
     Кедрин торопился,  почти  бежал.  Ирэн  успела  скрыться  за  изгибом
берега, а там - кто знает,  куда  ей  вдруг  придет  в  голову  повернуть?
Недаром она принадлежала  к  тем  немногим,  кто,  услышав  предупреждение
Службы Жизни, не только не  поспешат  вынырнуть,  но  и  ухитрятся  как-то
провести бдительный автомат, чтобы он не тащился за ними.
     У таких, как она, обычно беспощадные  приговоры.  И  память,  умеющая
выбрасывать ненужное. И как знать, осталось ли еще место для Кедрина в  ее
памяти?..
     Он шагал широко. И вдруг остановился как вкопанный.
     Жалобный звук, похожий на болезненный вскрик, раздался совсем  рядом.
Кедрин огляделся. Вскрик повторился; он слышался, казалось, под ногами,  и
Кедрин отпрянул,  затем  нагнулся:  полузасыпанный  песком  матовый  купол
жаловался на свою скучную судьбу. Кедрин шумно выдохнул  воздух.  Это  был
всего  лишь  прибор  штормовой  защиты,  забытый  здесь  давно  и  так  же
основательно, как и сами штормы. Скоро песок занесет его совсем, вместе  с
рожками антенн... Кто знает, не занесло ли меня вот так в ее памяти?
     Кедрину стало жалко автомат  и  еще  больше  -  себя:  Но  надо  было
торопиться. Ему необычайно повезло: ведь только приехав на  Архипелаг,  он
понял, какой глупой  была  затея.  Чтобы  осуществить  ее,  надо  было  бы
подходить к каждой женщине и спрашивать, не зовут ли ее Ирэн, чтобы  таким
образом убедиться в своей ошибке. И вдруг - откровенно говоря,  неожиданно
для него - она и вправду оказалась здесь. И можно подойти к ней и сказать:
Ирэн, мне нужна ясность; кажется, я утратил ее. И я искал тебя  не  только
потому, что... что... словом, не только потому, но и  ради  этой  ясности.
Помоги мне...
     Он оборвал себя: "Это потом, потом. Торопись".
     Вскоре ему удалось нагнать ее; теперь он шел лишь в нескольких метрах
сзади, песок заглушал шаги. Он смотрел на Ирэн, но не видел ее:  не  видел
просто женщину, одну из многих, -  перед  глазами  стояло  что-то  гораздо
большее, для чего существовали лишь  очень  неточные  определения:  жизнь,
счастье, любовь... Ведь все это начиналось, могло быть... Сейчас я  обгоню
тебя и упаду тебе под ноги; наступи на меня, и я буду счастлив.
     - Какая ерунда! - пробормотал Кедрин-логик. - Нет, молчи,  тебя  нет,
ты остался в институте, ты ничего  не  понимаешь.  Это  из-за  тебя  я  не
пробовал найти ее, написать...  вызвать  по  связи...  Ты  ждал,  но  как?
Неторопливо, как поджидают старость. Глупец! А она - ждала?
     Сейчас просто невозможно было думать, что - не  ждала.  И  надо  было
идти еще быстрее: может быть, именно сейчас истекает ее терпение; она  еще
ждет тебя, но через минуту перестанет...
     Но Кедрин не решался преодолеть  то  небольшое  расстояние,  что  еще
оставалось между ними. Что-то мешало ему и  он  не  сознавал,  что  это  -
чувство вины. Если бы они столкнулись случайно... А сейчас - он  остановит
ее, но она взглянет равнодушно и обойдет его, как пень, как камень...
     Он едва не пропустил момент, когда Ирэн свернула с тропинки и  начала
подниматься вверх по склону.  Кедрин  оглянулся:  поблизости  не  было  ни
одного эскалатора. Тогда он последовал за нею, боясь потерять ее  в  лесу,
которым порос склон.
     Внезапно она остановилась, и он испугался, что Ирэн оглянется, увидит
его и поймет, что он ее преследует. Он отступил  и  встал  за  деревом.  В
следующий миг он понял: это и была бы та случайность...
     Но выходить было поздно. Ирэн начала одеваться. Кедрин отвернулся; он
не хотел быть нескромным. Хотя странно:  только  что  на  нее  можно  было
смотреть, не рискуя заслужить упрек,  но  достаточно  ей  начать  надевать
платье, как такой взгляд становится  запретным.  И,  конечно,  ей  это  не
понравилось бы... Ну, готова?
     Он осторожно выглянул. Ирэн была далеко, она справилась куда быстрее,
чем он со своими мыслями. Пришлось карабкаться дальше. Куда  она  идет?  К
поселку не свернула. Может быть, на станцию  связи?  Ирэн  прошла  и  этот
поворот. Ага, она просто идет ужинать.
     Это открытие повергло Кедрина в смятение. Идти за ней  ужинать?  Ирэн
не любила небрежности в одежде. Кроме того, если он появится сразу за  нею
- она поймет... Бежать одеться? А если она за это время уйдет?
     Оставалось надеяться лишь на быстроту ног. И он решился.  Убедившись,
что Ирэн не изменяет направления, Кедрин  повернул  на  тропу,  ведущую  к
поселку, и сразу же побежал, размеренно выбрасывая ноги.
     Бег  заставил  его  дышать  ритмично.  Вместе  с  дыханием  пришла  и
уверенность, что она никуда не уйдет. Сейчас. И потом тоже.


     В ярком спортивном костюме, со значком в петлице, Кедрин поднялся  на
площадку. Не  успел  он  ступить  на  нее,  как  день  погас  и  мгновенно
спустились сумерки.
     На площадке были столики.  Кедрин  остановился  возле  свободного,  у
самой балюстрады, и начал глазами искать Ирэн.
     Она скользила между низкими столиками, поднимая загорелые руки. Танец
был незатейлив и радостен.  Кедрин  улыбался.  Ему  показалось,  что  Ирэн
заметила его.
     Она  внезапно  прервала  танец  и  вышла  из  круга.  Обычные  щедрые
пожелания счастья провожали ее. Все еще звучала негромкая музыка. Кедрин в
ожидании откинулся на спинку кресла.
     Но Ирэн не дошла до него. Она села неподалеку за двухместный  столик.
Протянула руки, и ее пальцы  легли  на  чужие,  неподвижно  отдыхавшие  на
столе. Кедрин тоже тронул эти пальцы - взглядом, и затем  медленно  поднял
его по рукам - к лицу.
     Он был немолод, ее спутник. Если сама она была бронзовой  от  загара,
то его лицо казалось высеченным из  северного  камня.  Не  морщинистым,  а
именно высеченным. В оставшихся от резца бороздах лежали холодные тени.
     Но камень внезапно ожил. Пальцы дрогнули, человек улыбнулся и  что-то
сказал. Вернее, губы его шевельнулись, но Кедрин не услышал звука  голоса,
хотя и желал этого. Он хотел знать все об этом человеке. Но  это  не  было
главным. Самое важное - узнать об Ирэн.
     Ну что ж - у каждого есть право подойти и хотя бы пригласить  женщину
на танец. Но Кедрин знал, что не подойдет: при одной мысли о  разговоре  с
нею у него от внезапного волнения начали дрожать пальцы.
     Кедрин начал думать, как протекал  бы  этот  разговор,  если  бы  ему
все-таки было суждено состояться. В краткое время молодому ученому удалось
построить четырнадцать первоначальных вариантов, а затем и  подсчитать  (в
первом приближении) количество возможных вариантов  вообще.  Их  оказалось
чрезвычайно много. Не хватило бы жизни, чтобы  исследовать  все  возможные
разветвления разговора даже при помощи Элмо.
     Тогда он отвернулся и стал смотреть в ночь.
     Светлую площадку окружала темнота. Она была густой, как хороший кофе,
какой Кедрин обычно пил перед работой или отдыхая с друзьями.  Но  темнота
была ленивой; она  располагала  не  к  действию,  а  лишь  к  неторопливым
размышлениям. Впрочем, можно было даже и не размышлять, а просто  смотреть
на людей или на лес, занимавший почти всю плоскую вершину горы.
     Люди носили яркие одежды. Негромкие  голоса  и  смех  растворялись  в
говоре ночи.
     Лес сдержанно шумел. Широкие листья деревьев отблескивали  коротко  и
таинственно.
     Взгляд, блуждая, направился вверх, потом вниз. Гроздья  звезд  висели
совсем близко. Может быть, они росли на  деревьях?  Внизу  дремала  бухта.
Там,  чуть  покачиваясь,  на  фосфоресцирующей  воде   лежал   "Магеллан".
Океанский прогулочный лайнер, старомодный и поэтому  трогательный,  словно
набирался сил, чтобы завтра, взлетев над водой  и  опираясь  на  нее  лишь
стройными, обтекаемыми лапами, рвануться в Александрию -  странный  город,
наполовину ушедший в море, аванпорт Средиземсахарского канала, город,  где
самое солнце  казалось  смуглым.  Сейчас  в  Александрии  был  еще  ранний
вечер...
     А на Архипелаге настала ночь. Люди  съехались  сюда  со  всех  концов
планеты, чтобы отдохнуть, они собирались на  площадке,  где  были  друзья,
свет и прозрачный звон, летящий от звезд. Иные звуки не  нарушали  тишины:
архипелаг был возведен, поднят с морского дна вдалеке от больших дорог,  и
еще дальше - от людных берегов, где порой сама земля содрогалась от мощных
движений машин и сдержанного гула титанических термоцентралей. Отсюда  эти
берега  казались  смутными,  как  вчерашние  сны,  и  только   сами   люди
подтверждали их реальность.
     Люди входили, улыбаясь и раздавая слова привета, на ходу знакомились,
и по их немногим словам  даже  инопланетец  мог  бы  составить  достаточно
точное представление о географии Земли и  разнообразии  земных  профессий.
Где же на этой обширной планете постоянно живет  Ирэн  и  какая  профессия
заставляет ее сталкиваться с такими странными людьми,  как  ее  теперешний
спутник?
     Людей становилось все  больше.  Уже  не  оставалось  свободных  мест;
только к столику, за которым сидел Кедрин, не подошел еще никто.  Не  было
принято нарушать покой человека,  ушедшего  в  свои  мысли,  а  Кедрин  со
стороны казался именно таким. И в самом деле, сейчас он напряженно искал -
и  находил  -  все  новые  доказательства   того,   что   нужно,   поборов
стеснительность, просто подойти к ним. К сожалению, их столик двухместный.
Но, может быть, если  он  перенесет  туда  свой  стул,  это  не  покажется
невежливым?
     Решая эту сложную проблему, Кедрин опустил голову. Затем снова поднял
ее, почувствовав чей-то взгляд.
     Три человека в нерешительности стояли у входа на площадку и  смотрели
на его столик - единственный, за которым еще были места.
     Они были одеты как все; но казалось, что обычная одежда  стесняет  их
движения. Может быть, поэтому они и стояли так долго на месте,  не  рискуя
сделать шаг вперед.
     Но вот они, наконец, решились. Глаза их щурились  от  света.  Лавируя
между столиками, все трое чуть раскачивались; такая походка  (если  верить
литературе) была в старину у моряков, плававших на  тогдашних  тихоходных,
подверженных всем причудам моря судах. Может быть, именно  благодаря  этой
ассоциации Кедрин решил, что это моряки. Люди со старого "Магеллана".
     Шедший в середине что-то сказал, и все  они  разом  повернули  головы
туда, где, увлеченная разговором, сидела Ирэн  со  своим  соседом.  Кедрин
насупился и осуждающе взглянул на моряков, словно бы они  не  имели  права
смотреть на Ирэн.
     Они подошли к столику Кедрина.  Средний  спросил  разрешения.  Кедрин
равнодушно кивнул, и  они  сели,  плавно,  как  будто  остерегаясь  резким
движением повредить кресла.  Кедрин  стал  исподтишка  разглядывать  новых
соседей.
     В них было что-то одинаковое, хотя они совсем  не  походили  друг  на
друга. Сидевший слева был невысок ростом и шире  остальных  в  плечах.  На
лице  его  выделялись  крутые  дуги  скул,  глаза  были  полузакрыты.   Он
производил впечатление человека, замершего в ожидании чего-то и  в  каждый
миг времени готового к этому "чему-то". Казалось, нервы его натянуты,  как
пружина, и от сложных причин зависело - будет  ли  пружина  раскручиваться
долго и равномерно, приводя  в  движение  механизмы,  или  же  развернется
вдруг, разнося все вокруг, подобно взрыву.
     Кедрину захотелось узнать причину этой  напряженности.  Но  вдруг  он
почувствовал себя вынужденным  перевести  глаза,  чтобы  встретить  взгляд
человека, чье молчаливое приказание он ощутил.
     Это был средний - чуть ли не на голову выше соседа, с худым лицом, на
котором губы, казалось, все время с трудом  удерживались  от  того,  чтобы
сложиться в насмешливую улыбку.  Человек  этот  секунду  смотрел  в  глаза
Кедрину, и Кедрин испытал вдруг такое ощущение, как будто  его  мгновенно,
со сноровкой, недоступной и  лучшим  автоматам,  разобрали  на  мельчайшие
части, тщательно осмотрели и ощупали каждую из них - и  вновь  безошибочно
собрали, так что механизм  не  успел  даже  потерять  инерции  движения...
Кедрин зябко повел плечами и опустил  руки,  перестав  подпирать  ладонями
подбородок, как делал обычно, размышляя. Взгляд долговязого моряка был  по
крайней мере нескромным? а кроме того, только что человек этот  смотрел  и
на Ирэн. И Кедрин в свою  очередь  стал  пристально  смотреть  на  моряка,
стараясь передать этим взглядом возникшую неприязнь.
     Но  он  больше  не  смог  встретиться  с  глазами  долговязого:   тот
внимательно (и, кажется, даже несколько удивленно) смотрел в эту минуту на
значок Кедрина, раньше закрытый рукавом. Кедрин нахмурился, но средний уже
повернулся к соседу справа -  высокому  и  плотному,  с  лицом  круглым  и
незатейливым, как яблоко. Лишь взглянув на третьего, Кедрин понял,  что  в
них казалось одинаковым: неподвижность лиц, прищур глаз и точно от  легкой
боли сдвинутые брови. Сосед справа  усмехнулся  и  пожал  плечами,  и  это
движение тоже показалось Кедрину обидным.
     Долговязый снова повернулся к Кедрину, улыбаясь очень дружелюбно.
     - Второй? - спросил он. - Или шестерка?
     Это походило на начало математической головоломки, но  Кедрин  в  эту
минуту не был расположен к развлечениям.
     - Десятый! - вызывающе ответил он - Кедрин любил круглые числа. К его
удивлению, трое не обиделись, они кивнули, - кажется, даже с уважением.
     - Примите нашу благодарность, - сказал долговязый, и Кедрин при  всем
желании не смог бы уловить в его голосе  и  намека  на  насмешку.  -  Если
учесть...
     - Открываю счет, - перебил его сидящий справа. - Ты провинился,  Гур;
условия были ясны: деловые разговоры с собой не брать.
     Длинный Гур насмешливо-покорно склонил голову.
     - Хорошо, - сказал он. - Я нем. Но хотелось бы  знать,  кто  в  таком
случае будет  поддерживать  оживленную  и  остроумную  застольную  беседу?
Мистер Дуглас, сэр, не угодно ли вам?
     - Нет! - хладнокровно ответил круглолицый. - Но я полагаю,  что  имею
право отдохнуть и от вашего остроумия, поскольку избавлю вас от своего.
     Он достал из  кармана  трубку,  разнял  ее  и  посмотрел  в  мундштук
серьезно, как в телескоп.
     - Помолчим! - сказал третий и снова замер.
     Кедрин мысленно поблагодарил его, потому что ему вовсе  не  улыбалось
быть втянутым в пустую, хотя бы и веселую беседу.
     Гур только вздохнул. Затем он положил ладонь на середину  стола,  где
из  гладкой  поверхности  выступала  клавиатура   вкусового   комбинатора,
хитроумной системы,  заменившей  кулинаров  прошлых  столетий.  Предвкушая
удовольствие,  Гур  совсем  закрыл  глаза,  пальцы  его  уверенно   нажали
несколько клавиш, затем - кнопку заказа. Ответа не было; индикатор  приема
не вспыхнул. Кедрин успел подумать, что, возможно, именно потому  люди  не
садились  за  этот  столик,  ожидая,  пока  автоматы  заменят  неисправное
устройство.
     В следующий момент Дуглас, усмехнувшись, протянул руку, что-то нажал;
крышка откинулась, глазам открылась сложная паутина монтажа.
     Кедрин смотрел с интересом. Странно, но такой была жизнь: конструируя
автоматы, иногда  можно  найти  интересное  решение  в  совершенно  другой
области производства. Все нельзя и не нужно изобретать заново. Не  зря  же
Меркулин  часто  предлагал  познакомиться  с  каким-нибудь  устройством  в
натуре, как это было совсем  недавно  с  автоматом  "Джордано".  Меркулин,
конечно, был прав: основная сила человека  -  способность  к  отвлеченному
мышлению.  Меркулин  был  всегда  прав,  и  сейчас  Кедрину  уже  казалось
невероятным, что еще несколько дней назад он мог  спорить  с  Учителем  по
какому-то принципиальному вопросу. Так или  иначе,  смотреть  на  вкусовое
устройство было интересно.
     Дуглас извлек из гнезда  схему;  за  плотным  пакетом  печатных  плат
вылезла короткая антенна, пополз толстый  кабель.  Дуглас,  прищурив  один
глаз, оглядел схему, точно прицеливаясь. Скуластый взял цветные  пластинки
из большой ладони Дугласа, указал мизинцем на одну из них.  Гур  шевельнул
губами; сказанное им слово не относилось к похвалам.
     Дуглас извлек из  кармана  крохотный  инструмент,  во  мгновение  ока
выломал две пластинки и прошелся по  схеме;  инструмент  тихо  пощелкивал.
Индикатор приема  внезапно  вспыхнул.  Точным  движением  Дуглас  водворил
прибор на место, щелкнул крышкой.
     - Придется обойтись без острых соусов, - произнес Гур.
     - Не терплю острого, - безразлично процедил скуластый. Дуглас сердито
проговорил:
     - Я тоже; но, независимо от этого, я думаю, что имею  право  получить
острый соус в любое время, когда мне заблагорассудится. Я считаю, что  это
беспорядок.
     - Заказано вино, - сказал Гур.
     И в самом деле, люк подачи раскрылся, на стол выдвинулись наполненные
бокалы.
     - Конечно, - сказал Дуглас. - Это же Земля, чего же можно ожидать.
     - Ну, все-таки, мой принципиальный друг, - сказал Гур. - Я вовсе не в
обиде на планету. И все, что она в состоянии дать, собираюсь  использовать
до конца. Завтра и послезавтра, например, буду спать.  Потом  -  купаться.
Два дня не стану вылезать из воды. Потом...
     - Я бы хотел знать, - произнес Дуглас, - что может Холодовский  иметь
против такой программы. Он выглядит так, как будто ему только что  нанесли
оскорбление. Требую разъяснений.
     - Ничего, - сказал Холодовский. - Я просто думаю.
     - И напрасно, Слава, - сказал Гур. - Если уж сам Велигай находится по
соседству, и, кажется, меньше всего думает о делах...
     Эта  фамилия,  названная   долговязым   Гуром,   заставила.   Кедрина
встрепенуться. Здесь, по  соседству  -  Велигай?  Тот  самый,  неправильно
мыслящий конструктор?
     Кедрин глубоко вздохнул;  медленно  повернул  голову  и  внимательно,
очень внимательно взглянул на человека рядом с Ирэн. Да? Да.
     Он снова прислушался к разговору  соседей  по  столику.  Но  они  уже
беседовали о ком-то другом.
     - Ничего, - говорил Гур. - Через три-четыре недели он будет в  строю.
Ничего страшного.
     - Крепкий череп, - кивнул Дуглас. - Но даже имея такой мощный скелет,
я бы не стал вылезать в пространство в момент атаки. Туда, где нет никакой
защиты. Ведь необходимости не было.
     - Когда-нибудь она возникнет, - сердито  сказал  Холодовский.  -  Что
тогда? Нет, пусть нас охраняют в той степени, в какой мы сами этого хотим.
Но не больше.
     - А что думают об этом на десятом?  -  спросил  Гур,  оборачиваясь  к
Кедрину.
     - Перестань, - сказал Дуглас. - На десятом они тем  более  не  должны
вылезать. Как будто ты не знаешь.
     - Десятый есть десятый, - проговорил Холодовский. - Но мы не десятый.
У нас свои законы.
     - Череп, проломленный в двух местах по нашим собственным  законам,  -
усмехнулся Дуглас. - От этого легче врачам? Или хозяину черепа?
     Кедрину не хотелось принимать  участие  в  разговоре  о  проломленных
черепах - да и, откровенно говоря, он совершенно не представлял себе,  где
и почему это могло случиться. Весь этот разговор отдавал  какой-то  грубой
стариной. А в нескольких метрах отсюда сидит Ирэн, и на нее можно хотя  бы
смотреть. Ну, не глупо ли - терять время на разговоры  с  людьми,  которые
даже не случайные знакомые?
     Кедрин стал смотреть на Ирэн, изредка переводя взгляд на ее соседа, и
уверенность, что он правильно угадал имя этого человека, все крепла.  Сон,
сон... Как же так, Ирэн?
     Кедрин смотрел на нее, стараясь заставить  ее  оглянуться  и  увидеть
его: возможно, она его все-таки  не  заметила...  И,  кажется,  он  достиг
успеха: доселе неподвижная, Ирэн  вдруг  выпрямилась,  стала  подниматься.
Кедрин зажмурился. В следующую секунду он взглянул снова; стул  был  пуст,
Ирэн быстро шла по направлению к оркестру.
     Поднимаясь, Кедрин пытался мгновенно решить вопрос: идти за нею,  или
же подойти к человеку, который сейчас остался  один?  Последнее,  кажется,
было целесообразней: поговорив с ним, он узнает и все об Ирэн.  И  кто  ей
этот угрюмый мужчина - тоже станет ясным. Вот тогда он подойдет к  ней.  И
скажет...
     Кедрин уже шел. Эти несколько шагов оказались трудными,  но  их  надо
было преодолеть.
     Угрюмое лицо придвигалось все ближе. Человек за  столиком  смотрел  в
ночную  тьму,  смотрел  странно  внимательно,  словно  вглядывался  -  или
вслушивался? - во что-то, что находилось  далеко,  очень  далеко,  страшно
далеко отсюда...





     На орбите Трансцербера  все  спокойно.  Впрочем,  так  ли?  Во  время
очередного сеанса наблюдений на экранах приборов взвиваются  крутые  пики.
Наконец-то!  Если  это  Не  Трансцербер,  то  что  же?  Приверженцы  Герна
прирастают  к  экранам  и  окулярам.  Противники  тоже  не  отрываются  от
приборов. Жужжат вычислительные машины, уточняя положение  Трансцербера  и
его орбиту, которая, видимо, все-таки существует.
     Капитан Лобов советуется с инженером Риекстом. Идти ли на сближение с
телом, условно именуемым "Трансцербер", или, наоборот, уходить от него, но
с таким расчетом, чтобы тело постепенно догоняло корабль? С  точки  зрения
астронавигации предпочтительнее второй способ, астрономы стоят за  первый.
По мнению инженера Риекста, более выгоден второй способ: инженер не  любит
перегружать  двигатели.  Капитану  Лобову,  в  общем,  все  равно,  но  он
склоняется к первому способу и поэтому выбирает второй. Капитан  Лобов  не
всегда доверяет своему вкусу и всегда - расчету.
     Часы вслух отсчитывают секунды, оставшиеся до начала маневра. Инженер
слушает отсчет секунд и на всякий случай каждую цифру негромко повторяет.
     Ученые  утонули  в  противоперегрузочных  устройствах   подле   своих
приборов. Пилоты сидят по местам. Фигуры на столике тоже стоят по  местам.
Уже ясно вырисовывается  атака  на  белого  короля,  который  остался  без
рокировки. Пока фигурам ничто не грозит: они плотно укреплены в гнездах.
     И   вот   возникают   перегрузки.   Пейзаж   на   экранах    начинает
поворачиваться, новые созвездия попадают в поле зрения.  Суматошно  скачут
стрелки на приборах. Так проходит минута. И  перегрузки  исчезают,  звезды
успокаиваются.
     Маневр совершен. Капитан  Лобов  с  удовольствием  оглядывает  рубку.
Хорошо работают автоматы! Скоро человеку и впрямь станет нечего делать  на
борту.
     Но пока он здесь, надо выполнять свои обязанности. В рубке как  будто
все в порядке. Но...
     - Эй! - говорит капитан. - Кто-то разлил свой смердящий одеколон, что
ли? Какой пакостный запах! Беспорядок на борту. Это твой, Риекст?
     Инженер поднял голову, досадливо морщась и с грустью констатируя, что
из-за чьего-то одеколона он  и  на  этот  раз  не  услышал,  как  работает
диагравионный двигатель. Приборы показывают, что  двигатель,  сделав  свое
дело, уже отключился.
     И тогда инженер услышал его.
     Нарастание  шума  произошло  мгновенно,   как   взрыв,   при   полном
бездействии приборов  и  автоматов.  Молчали  сирены  контрольного  блока,
дозиметры и авральные сигналы.  Но  что-то  вдруг  разлетелось  вдребезги.
Кто-то охнул и смолк.
     До сих пор не установлено, какое  именно  слово  в  этот  миг  бросил
инженеру Риексту капитан Лобов. Он прохрипел это слово,  которого  никогда
не было и, наверное, не будет  ни  в  одном  из  языков  Земли;  сочетание
звуков, изобретенное столь же мгновенно, как пришла беда. И инженер, может
быть, не понял бы капитана, не сделай  Лобов  одновременно  обеими  руками
такого жеста, словно он собирался взлететь,  воспарить  к  потолку  рубки,
вопреки искусственной гравитации.
     Жест этот был понятен; он был предусмотрен инструкцией. А кроме того,
инженер и сам знал,  что  надлежит  делать  в  таких  случаях.  И  он,  не
колеблясь ни миллисекунды, упал вперед -  так  было  быстрее  всего  -  и,
падая, ухитрился одной рукой сдвинуть предохранитель, а другой ударить  по
красной  выпуклой  шляпке   в   правом   дальнем   углу   пульта,   позади
переключателей режима.
     Катапультирование разогнавшегося реактора было  произведено  вовремя;
он взорвался как раз на таком  расстоянии,  чтобы  не  повредить  останков
корабля. "Гончий пес" лишился и двигателя, и энергии  -  если  не  считать
аварийных аккумуляторов, о которых всерьез говорить не  приходилось,  -  а
значит, утратил всякую надежду уйти  с  орбиты  Трансцербера  раньше,  чем
загадочное небесное тело захочет познакомиться с людьми совсем близко.
     Это выяснилось очень скоро.  Неясной  оставалась  разве  что  причина
аварии; чувствовалось, что ученые уже собираются затеять по  этому  поводу
новый спор. Стараясь немного оттянуть хоть  это,  капитан  Лобов  разрешил
экипажу ужинать. Сам же он, вместе с корабельным "богом связи",  прошел  в
рубку и стал срочно вызывать Землю. Вернее, он вызывал Луну; но  на  таком
расстоянии Луна - это тоже Земля, разница столь ничтожна, что  говорить  о
ней не стоит.
     Попытка установить связь дорого обходится аккумуляторам. Но с  Землей
надо поболтать, как говорит капитан, хотя бы из простой вежливости.  "Ведь
Герн ухитрился все-таки установить  с  нами  связь;  неужели  мы  окажемся
хуже?"  Так  ворчит  капитан,  поглаживая  щеки  с  таким  видом,   словно
собирается бриться во второй раз.


     Кедрин остановился, оперся кулаками о столик.
     - Здравствуйте, - собрав всю свою решимость, произнес он.  -  Я  хочу
поговорить с вами.
     - Не слышу! - мельком взглянув на Кедрина и покачав  головой,  громко
сказал человек с каменным лицом. -  Не  слышу,  помехи...  -  У  него  был
странный голос, высокий и курлыкающий. - Возьмите канал у метеорологов.
     - Что? - растерянно спросил Кедрин.
     - Теперь слышу хорошо, не кричите, - перебил его сидящий. - Говорите.
Да?
     Кедрин обескураженно молчал; он ожидал другого приема.
     - В зоне Трансцербера... - раздельно и словно бы  задумчиво  произнес
знакомый Ирэн. - Уже вышли на орбиту? М-да.
     Кедрин на всякий случай сделал шаг назад.
     - Передайте: Велигай уверен,  что  все  будет  в  порядке!  -  громко
продолжал угрюмый. - Да. Вылетаю немедленно.  Слышите:  немедленно!  -  Он
вынул из уха капсулу приемника, спрятал крошку-микрофон.
     Кедрин почувствовал на затылке чье-то  дыхание.  Он  оглянулся.  Трое
соседей по столику стояли, плечо к плечу, за его спиной,  и  глаза  их  не
отрывались от каменного лица.
     - Вы что-то хотели? - спросил  спутник  Ирэн,  обращаясь  к  Кедрину.
Взгляд его скользнул по кедринскому значку, потом по  лицу.  -  Хорошо,  я
заберу и вас. - Теперь он смотрел поверх головы Кедрина,  и  значит  -  на
Гура. - Еще кто-нибудь из наших здесь?
     - Нет, - сказал Гур. - Что там?
     - Авария.
     - У нас?
     - "Гончий пес". Взбесился  гравигенный  реактор.  Причина,  абсолютно
неясна. Автоматы спали. Катапультировали... - человек за столиком курлыкал
и клекотал, и Кедрин понял, что виною тому был протез  гортани.  -  Восемь
человек. На обломках. Уточняют, сколько смогут, продержаться. Хода  нет  и
не будет. Да и энергии... Ты помнишь, Дуг, их аккумуляторы?
     - Помню, - сказал Дуглас, и по тону было ясно, что он помнил их не  с
хорошей стороны. - Исходили ведь из тезиса, что ничего случиться не может:
могучая автоматика...
     - Вот, случилось.
     - Отдохнули... - сказал Гур.
     - Я так и знал, - сказал Холодовский. - Я тебе говорил, Велигай.
     Кедрин  на  миг  зажмурился.  Сон  принимал  характер   вещественного
доказательства. Велигай. Ирэн. За одним столиком, как в одном сне...
     - На старт, - приказал Велигай, поднимаясь. -  Через  двадцать  минут
приземлится "Кузнечик", будет брать воду.
     - У тебя настоящий  слух,  -  сказал  Холодовский,  коснувшись  плеча
Кедрина. - Ты услышал первым. Мы удивились: куда ты вскочил.
     Кедрин не успел ответить: четверо двинулись к выходу.  Возвращавшаяся
Ирэн встретилась с ними на полдороге. Гур протянул руку и  что-то  сказал.
Ирэн повернулась и стремительно пошла,  обгоняя  их.  Яркая  ткань  платья
растворилась  в  сиянии  радужных  ламп.  Четверо   шли   за   нею,   чуть
раскачиваясь.
     У выхода Гур обернулся. Его взгляд нашел Кедрина. Гур  поднял  брови,
пожал плечами. Затем они исчезли. Кедрин долго смотрел им вслед. Он просто
растерялся.
     Вдруг, словно проснувшись, он торопливо прошагал к выходу,  спустился
с площадки и вошел в лес.
     Мохнатые стволы обступили его, дрожащими точками заплясали светящиеся
жуки. Маленькими светилами величественно плыли среди них яркие многокрылые
шарики, завезенные с иной планеты и прижившиеся почему-то только  на  этом
островке, - странные автотрофные организмы, подобных которым  не  было  на
Земле. Темные тропинки играли с Кедриным в прятки, стремительно бросаясь в
сторону и снова выглядывая из-за стволов уже где-то вдалеке.
     Кедрин  шагал  без  всякой  цели.  Он  чувствовал,  что  в   какой-то
невообразимый клубок, недоступный анализу, спуталось  в  его  голове  все:
красота Земли, Ирэн, авария на орбите Трансцербера,  сон,  Велигай,  слова
Меркулина о непогрешимости автоматов, чья-то голова, проломленная  в  двух
местах... Мысли путались, как тропинки в лесу, одна из которых сейчас вела
его неведомо куда.
     Была  тишина.  Только  на  миг  ее  нарушил   гул,   что-то   светлое
промелькнуло в небе, гул перерос в рев - и опал, и вновь  наступил  покой.
Лес тихо дышал. Сгущались шорохи. Фосфоресцирующие ночные  цветы  ритмично
покачивались на сухих стеблях. Рассудок молчал, молчала интуиция. Тропинки
все сменяли и  пересекали  одна  другую,  иногда  на  них  мелькали  люди,
слышался смех и приглушенные голоса.
     На миг Кедрину стало жаль себя,  потому  что  он  все-таки  бродил  в
одиночестве, и ему не с кем  было  посмеяться,  и  не  с  кем  -  говорить
приглушенным голосом. Ирэн была здесь, на острове, он нашел ее; почему  же
он должен бродить один? Несправедливость судьбы рассердила его, и  в  этот
миг он едва не налетел на внезапно пересекшего тропинку  человека.  Кедрин
непроизвольно вытянул руки, и его  пальцы  ощутили  прохладный  и  гладкий
синтетик  комбинезона.  Кедрин  пробормотал  что-то,  не  очень  вежливое,
отстранился и посмотрел торопливому гуляке в лицо. И умолк, забыв  закрыть
рот.
     Глаза Ирэн смотрели на него без  улыбки  и  удивления.  Кедрин  стоял
растерянный, не опуская рук и не сознавая, что они  лежат  на  ее  плечах.
Ирэн опомнилась первая.
     - Здравствуй, - сказала она.
     Кедрин кивнул, проглотил комок и ответил: - Здравствуй.
     - Я видела тебя, - сказала  Ирэн.  -  Я  рада.  -  Подняв  руку,  она
дотронулась до значка. - Очень рада. Я знала... Пошли. У нас нет времени.
     Он повернул за ней, не рассуждая.
     - Где твой комбинезон? - спросила Ирэн.
     Он пожал плечами.
     - Как ты живешь?
     "Все, что ты мог сказать, - сердито подумал он.  -  Ведь  только  что
было так много слов. Где они?"
     - В таком виде Велигай может тебя не взять.
     - Ирэн, - с усилием сказал Кедрин. - Велигай - он кто тебе?
     Она шла молча; потом проговорила:
     - Тебе надо было спросить это гораздо раньше.
     Кедрин дернул головой, словно получив удар.
     - Но я все равно рада за тебя. Ты давно?
     - Что - давно? - раздраженно спросил он.
     - Не волнуйся, - успокоила его Ирэн. - Я скажу ему. В такой момент он
не оставит тебя здесь. Но ты такой же рассеянный. Без комбинезона...
     Она искоса взглянула на него.
     - Смотри под ноги. Ты упадешь.
     Кедрин  отвел  глаза  от  ее  лица.  Ирэн   заставила   его   ощутить
конкретность пространства. Все еще тянулся тот  самый  лес,  на  тропинках
встречались люди;  совсем  недалеко  один,  разлегшись  на  теплой  земле,
уставился на экран телеинформатора - как будто сейчас всерьез  можно  было
интересоваться какими-то новостями.
     - Мы правильно идем к Капитану? Сбор там.
     "Ей не следовало говорить, что она рада за меня. И вообще -  не  надо
было со мной разговаривать".
     - Ах, к Капитану? Тогда сейчас направо...
     Ирэн ускорила шаги.  Впереди,  у  подножья  статуи  Капитана,  Кедрин
различил четыре отблескивавших фигуры.
     Люди смотрели на статую. Затем, не оглядываясь  на  пришедших,  разом
повернулись к морю. Кедрина удивила  способность  этих  людей  видеть,  не
поворачивая головы, все, что происходило по сторонам.
     -  Время!  -  сказал  Велигай.  Курлыкающий  голос  его  сейчас  стал
неожиданно звонок, но все  же  с  хрипотцой,  словно  бы  в  металле  была
трещинка.  -  Без  комбинезона?  Останетесь   на   Земле.   Разгильдяйство
недопустимо. Идемте!
     Они тронулись; в последний миг, в свете открывшейся вдруг луны Кедрин
увидел на груди каждого комбинезона такие же значки, как и тот,  найденный
им, который он все время носил в петлице, даже не думая, что этот  кусочек
металла может что-то обозначать. Значит, вот откуда они, вот за  кого  они
его приняли!
     Одинокий Капитан все так же пристально смотрел вдаль, на  лежащий  за
океаном континент. Пять силуэтов растворились  в  неверном  лунном  свете;
только тогда Кедрин сдвинулся с места.
     Вот, значит, где люди разбивают головы - в  наше-то  время,  в  эпоху
стопроцентной гарантии жизни. Вот куда они уходят сейчас. Все. И  Ирэн.  И
неизвестно, когда теперь они будут  на  Земле.  Недаром  были  помехи  при
разговоре по видеофону. Это действительно далеко...
     Далеко. И ты больше не увидишь ее.
     Ну, что ж; ты ей давно не нужен.
     Но она, она нужна тебе!
     Он кинулся вдогонку по ровно светящейся дороге, что вела к бухте.  Он
бежал быстро, и однако,  когда  достиг  берега,  с  крутого  борта  темной
махины, которой еще вечером  здесь  не  было,  уже  убирали  трап.  Кедрин
ухватился руками за последнюю перекладину и поехал вверх, больно  стукаясь
коленями  о  гладкий  борт.  Люк  приближался.  Рука  вытянулась   оттуда,
непочтительно схватила Кедрина за ворот... Кедрин  почувствовал,  как  его
поднимают в воздух, и  удивился  неожиданной  силе  Холодовского.  Сердито
сверкая глазами, тот держал в вытянутой руке семьдесят  три  килограмма  -
свой вес Кедрин знал точно.


     В салон его буквально втолкнули и  кинули  в  кресло.  Сквозь  задний
иллюминатор было видно, как над водой вспыхнули и  упали  стрелы  пламени.
Длинная сигара над двумя покороче - глайнер (глобальный  лайнер)  "Зеленый
прыгающий кузнечик" - скользнула по взволнованной воде.
     Бег ускорялся. Кедрин знал,  что  сейчас  все  на  острове,  кто  мог
видеть, смотрят на это  чудо,  которое  не  может  примелькаться:  тяжелый
корабль уже не  касался  воды...  Блеснули  короткие  косые  крылья.  Вода
закипела, гул проник в салон,  громадный  "Магеллан"  осуждающе  закачался
внизу, у стенки...
     На высоте пятидесяти километров моторы умолкли. "Прыгающий  кузнечик"
втянул крылья. Тогда Кедрин стал осматриваться.
     Небольшой салон  казался  пустым,  на  этом  витке  ночные  рейсы  не
собирали пассажиров. Если верить сентенции Гура, то вообще уезжать лучше с
утра, предварительно хорошо выспавшись и позавтракав. В салоне были только
те   пятеро,   шестым   и   последним   оказался   сам   Кедрин.    Приняв
сердито-независимый вид, он уселся поближе к ним.
     Теперь он знал, кто они. Эти люди занимались тем же, чем и Велигай; а
последний, как известно, строил  звездные  корабли.  Это  делалось  не  на
Планете, и даже не на Луне: там все-таки было тяготение,  и  не  такое  уж
малое в пересчете на топливо, потребное, чтобы поднять огромный  звездолет
и вывести его в пространство. Большие корабли  строились  на  Звездолетном
поясе (так назывались специальные спутники, обращавшиеся вокруг планеты на
стационарных орбитах). И значит, туда долг призывал сейчас этих людей.
     Кедрин не  собирался  следовать  за  ними  до  конца;  да  это  и  не
требовалось. Чтобы попасть на свои орбиты, Велигаю и его  спутникам  нужно
было сначала добраться до одного из космодромов, которых не так уж и много
осталось на планете; затем дождаться там корабля - одного из тех небольших
кораблей, которые поддерживали сообщение между Землей и поясами или Землей
и Луной. Ожидание могло затянуться на несколько часов, а  то  и  больше...
Словом, у Кедрина, возможно, окажется достаточно времени, чтобы поговорить
с Ирэн по-настоящему. Что до Велигая -  с  ним  было  бы  очень  интересно
познакомиться. Но конструктору кораблей сейчас, кажется, не  до  знакомств
или теоретических собеседований.
     Хорошо бы суметь завести большой разговор уже сейчас. Кедрин украдкой
покосился на спутников: никто не смотрел на него. Тогда он постарался  как
можно незаметнее отвинтить значок и спрятать его в карман, как бы устраняя
причину недоразумения. Потом поднялся с  кресла.  И  сокрушенно  вздохнул:
нет,  в  таком  виде   просто   невозможно   разговаривать   с   женщиной.
Соприкосновение с шероховатой обшивкой "Кузнечика" не прошло  для  костюма
даром; на коленях пятна грязи,  и  даже,  кажется...  да,  брюки  порваны.
Другую пару можно будет достать только на космодроме. А до тех пор...
     Ничего, утешил себя Кедрин. Все равно, сейчас разговора не вышло  бы.
Ирэн сидит рядом с Велигаем. Велигай делает  вид,  что  вовсе  не  заметил
появления Кедрина в салоне. Вообще, кроме Холодовского, единственным,  кто
обратил внимание на Кедрина, был Гур. Он оглянулся и чуть прищурил глаза.
     - Дисциплина погибла в дебрях Архипелага, - пробормотал он.
     - О! - осуждающе произнес Дуглас и покачал головой.
     -  А  что?  Человек  тем  и  отличается  от  животных,  что  обладает
способностью иногда поступать нелогично и отклоняться от однажды  принятой
системы поведения,  -  назидательно  заявил  Гур.  Он  поерзал  в  кресле,
устраиваясь  поудобнее,  и  начал  было  что-то  относительно   логичности
инстинкта. Никто не поддержал беседы,  и  Гур  умолк,  обиженно  проворчав
напоследок: - О люди, люди, о побочный продукт синтеза ядер гелия!..
     Кедрин глубоко вздохнул. Ему вдруг показалось, что  вот-вот  начнутся
какие-то совершенно необычные и очень важные события.
     Однако это было не совсем так.


     Людям свойственно думать, что события лишь надвигаются, и,  сдерживая
участившееся дыхание, ждать их начала, в то время как события уже окружили
людей со всех сторон, уже прочертили в пространстве-времени свои, пока еще
невидимые, трассы, и нужно не ждать их, а лишь разглядеть и  приготовиться
встретить во всеоружии воли и разума.
     Но понимание этого дается опытом. Пока  же  его  нет,  человек  может
просто откинуться в кресле и ощущать, как медленно  исчезает  Ускорение  и
тело становится все легче, потому что глайнер "Зеленый прыгающий кузнечик"
стремительно приближается к вершине своей баллистической кривой, к  точке,
откуда начнется его медленное падение на  землю.  Человек  может  украдкой
(чтобы не показать, что на такой машине он, как ни странно, летит впервые)
оглядеть кабину, в общем ничем не отличающуюся от салона  самого  обычного
вакуум-дирижабля или внутриконтинентального лайнера,  делающего  не  более
трех тысяч километров в час. Только кресла стоят на каких-то  постаментах,
аккуратно прикрытых потертыми ковриками. И меньше  иллюминаторов.  И  сами
они очень малы.
     Человек может поэтому включить экран на  спинке  переднего  кресла  и
любоваться россыпью облаков далеко внизу и  медленно  ползущим  чуть  выше
облаков  тяжелым  транспортом  с  короткими,  вынесенными  в  самый  хвост
крыльями. Можно смотреть на  бодро  встающее  на  западе  солнце,  которое
движется куда медленнее, чем глайнер. Но лучше всего - сидеть и слушать, о
чем разговаривают пятеро, расположившиеся в креслах чуть впереди. Хотя это
вряд ли можно назвать разговором. Скорее, это общее молчание на одну тему,
молчание, из которого изредка складываются отдельные фразы.
     - Не пойму: почему Лобов сообщает о четырех месяцах? Энергии  все  же
должно хватить на пять - пять с половиной...
     - Их догонит Трансцербер.
     - Все-таки они нашли Трансцербер, - сухо сказал Холодовский.  -  Герн
будет торжествовать. И произносить свое любимое: "Я же говорил..."
     - Герн не будет торжествовать. Он станет  рвать  остатки  шевелюры  и
стремиться туда, чтобы пожертвовать собой для спасения этих восьми.
     - Жертвы их не спасут.
     - Как знать?
     - И все-таки, они счастливы. Нашли планету!
     - Только бы она не нашла их, мой категоричный друг!
     И вновь тихо, и можно смотреть на  любого  из  пятерых:  на  Велигая,
который опять будто окаменел в своем кресле, так что непонятно:  спит  он,
или думает, или просто отдыхает, расслабив мускулы тела и отключившись  от
всего; на Ирэн подле него - она,  широко  раскрыв  глаза,  глядит  куда-то
вдаль: в прошлое? в будущее? Кажется, иногда ей хочется оглянуться, но как
узнать, правда ли это или только кажется?
     Гур сидит, задумчиво выводя пальцем на  выключенном  экране  какие-то
фигуры, причудливые линии, в хаосе которых  угадываются  закономерность  и
ритм. Холодовский вложил в  ухо  капсулу  приемника  и  слушает  передачу.
Дуглас только что успел, вопреки нормам  поведения,  разобрать  на  ладони
такую же капсулу и теперь критически разглядывает на свет  какую-то,  едва
видимую простым глазом деталь.
     И вот, оказывается, можно смотреть на  все  это  -  и  не  разглядеть
событий.  Не  увидеть  их  даже  в  хрусткой  ленте  фотограммы.  Человек,
показавшийся из пилотской кабины, тронул Велигая за  плечо,  протянул  ему
эту ленту и неторопливо  удалился.  Он  шел  по  проходу  между  креслами,
насвистывая, дирижируя указательным пальцем.
     Велигай прочитал фотограмму,  не  сделав  ни  одного  движения  сверх
необходимых для  того,  чтобы  взять  ленту  и  развернуть  ее.  Никто  из
остальных не повернул головы. Похоже, что  крайне  нелюбопытны  были  они,
хотя уже сам факт  сообщения  на  борт  "Кузнечика"  был  многозначителен:
нащупать глайнер в полете направленным  лучом  по-прежнему  оставалось  не
такой уж легкой задачей.
     Прочитав  ленту,  Велигай  аккуратно  свернул  ее,  сунул  в   карман
комбинезона и застегнул карман. Затем  он  легко  поднял  из  кресла  свое
угловатое, сутулое тело.
     - Что-то непонятное; нелепое сообщение, -  сказал  он,  обращаясь  ко
всем сразу, и все головы повернулись как по команде. - Коротко и неясно. И
угораздило меня потерять микро. Оказывается, меня еще  целые  сутки  после
этого пробовали  вызывать...  Потерял  жетон.  А  в  фотограмме  много  ли
напишешь? Какой-то запах появился. Что это может означать?
     -  Напутали,  -  сердито  произнес  Холодовский.  -  Мало  ли  у  нас
путаников?
     - Пишут: есть одна жертва.
     - Жертва запаха? - удивился Дуглас. -  О  нет,  это  неправдоподобно.
Если это не запах спиртного, разумеется.
     - Надо торопиться, - сказал Гур. - Разберемся на месте. Вы же знаете,
какие случаются неожиданности. Может быть, нечто есть и в этой нелепице?
     - Гур верен себе, - усмехнулся Холодовский. -  Скажи  ему,  что  мухи
съели солнце, и он ответит: а что, возможно, в этом есть нечто...
     - Где мы возьмем корабль? - спросила Ирэн, и это был наиболее деловой
вопрос.
     - Я сейчас думаю об этом, - сказал Холодовский. Слова прозвучали  так
значительно, словно корабль уже нашелся.
     - Это несложно, - сказал Велигай.  Он  нагнулся  к  полу,  как  будто
нужный им для полета в Приземелье корабль  укрывался  под  креслом.  Затем
распрямился и взглянул на Кедрина.
     - А что же с вами? - вслух подумал он. - Ну ладно, там перебросим вас
по адресу на грузовике.
     Кедрин не успел  собраться  с  мыслями  для  ответа,  а  Велигай  уже
двинулся по направлению  к  пилотской  кабине.  Шаги  его  были  широки  и
уверенны, словно он ступал по полу  своей  комнаты.  Он  отворил  дверь  к
пилотам и не закрыл  ее  за  собой  -  возможно,  затем,  чтобы  потом  не
пересказывать остальным содержание разговора.
     Так и не придумав, что ответить, Кедрин  лишь  усмехнулся  про  себя:
Велигай шел к пилотской кабине с  видом  пирата,  ведущего  свой  корабль,
чтобы сцепиться с жертвой и взять ее на абордаж. Сравнение  было  нелепым;
но, как сказал бы Гур, что-то есть даже и в таком сравнении.


     В глубоких овальных креслах сидели двое.  Один  -  тот,  что  выносил
радиограмму,  насвистывал,  глядя  в  потолок,  накручивал  на   палец   и
раскручивал болтающуюся на тонком проводе капсулу контроля за двигателями.
Все равно - было написано на его лице - контролирует киберинженер, так что
делать мне, в общем, нечего...  Другой,  с  высоким  залысым  лбом,  читал
книгу, пока автоматы следили за курсом и скоростью  глайнера.  Были  люди,
упорно не признававшие микрочтения или, как они говорили, микрочтива. Одно
это уже давало представление об их консерватизме, и вряд ли стоило просить
такого о чем-нибудь, что  не  было  предусмотрено  правилами  движения  по
глобальным трассам. Но Велигай решил, видимо, не углубляться в психологию.
     - Вы - командир, - сказал он, обращаясь к ненавистнику микрофильмов.
     - Говорят, - согласился любитель инкунабул, отводя руку с книгой.  Он
с интересом оглядел Велигая. - Итак?
     - Вы идете на Среднеазиатский?
     - Среднеазиатский приземельских орбит, - уточнил пилот. - А  вы  что,
летите в другую сторону?
     Второй сидевший в рубке прыснул. Смеялись и  глаза  пилота;  нетрудно
было понять, что летчикам просто  скучно.  Но  Велигай  пропустил  ехидный
вопрос мимо ушей.
     - Давайте так, - сказал он. - Спрашивать буду я, вы - отвечать.
     - Отвечать будет информаторий, - любезно сообщил пилот. - Сема,  будь
любезен, свяжи товарища с информаторием. У меня тут, - он потряс книгой, -
назревает любовная драма.
     -  Мне  необходимо  на  Звездолетный  пояс.  Срочно.  Спутник   семь,
монтажный.
     -  Что  же,  -  доброжелательно  сказал  пилот,  -  не  возражаю.  Со
Среднеазиатского машина уходит к поясам часов через восемь... Сема?
     - Через семь сорок две.
     - Через семь сорок две. А мы будем там через сорок минут. Вы успеете.
     - Мне нужно быть на Звездолетном через час. Вместе с товарищами.
     Сема перестал свистеть.
     - Не могу помочь. Я же вас не заброшу на  Пояс?  У  меня  всего  лишь
стратосферная машина. Я уже не говорю, что ее ведут  автоматы.  Понимаете:
стратосферная машина.
     - Старая машина, - с расстановкой произнес Велигай.
     - Старая, - так же подчеркнуто  подтвердил  пилот  и  отложил  книгу.
Какую-то долю секунды они смотрели друг другу в  глаза,  словно  испытывая
твердость характера.
     - Их списали с орбитальных полетов, - сказал Велигай, - и передали  в
стратосферу год тому назад. Но двигатели остались.
     - Передали, - согласился пилот. - Земля бережлива. Но на  большинстве
машин  двигатели  уже  выработали  ресурс   и   заменены   на   нормальные
стратосферные.
     - Только не у вас. У вас еще стоит Винд-семнадцать. Иначе сняли бы  и
группу резерва, а она же на месте.
     - Я вижу, вы проводите время не только в Приземелье. Но  допустим,  я
выйду в пространство. Автоматику там придется выключить - она-то  заменена
на стратосферную, будьте уверены. А дальше?
     - Нас поведут маяки. Конечно, придется  поработать.  Но  вы,  похоже,
способны на это.
     Пилот склонил голову в ироническом поклоне.
     - А чего ради мне отдавать свой сертификат?
     - Жизнь людей.
     В рубке стало тихо.
     - Давно я не слыхал этого ключа. С тех пор, как... Вы  потеряли  пять
минут; с этого следовало начинать.
     - Надо было познакомиться с вами.
     - Ясно. Но мне нужно согласие пассажиров.
     - Это  все  наши.  Один  с  десятого,  энергетического.  Остальные  с
седьмого - монтажники.
     "Монтажники, - закрывая глаза, подумал  Кедрин,  не  пропустивший  ни
одного слова из разговора. - Монтажники... Это, наверное, так. Но  ведь  я
не имею никакого отношения ни к монтажникам,  ни  вообще  к  Звездолетному
поясу. Я ведь попал сюда почти случайно. Это не было связано  ни  с  каким
риском. Но сейчас..."
     Да, сейчас все становилось очень серьезным. Мало того, что  судьба  -
или стечение обстоятельств - грозили занести Кедрина в Приземелье, куда он
вовсе не собирался, да к тому же на корабле, который,  по-видимому,  более
не считался приспособленным для  таких  полетов.  Это  уже  не  игра.  Это
опасно. И подумать только, что  причиной  недоразумения  послужил  значок,
забытый кем-то в рубке "Джордано"! Зачем надо было  брать  этот  жетон?  И
чего ради - нацеплять его, носить на груди?
     И в самом деле. Не будь эти люди уверены,  что  он,  Кедрин,  тоже  с
Пояса, только с другого спутника, с десятого, - он же тогда ляпнул им  это
число, чтобы отвязаться от непонятных и, следовательно, глупых вопросов, -
Велигай не рискнул бы уговаривать пилота совершить  нарушение  дисциплины.
Даже двойное: выключить автоматы - раз, и выйти  в  запрещенную  для  тебя
зону - два. Да, тогда Велигаю пришлось бы искать другие возможности...
     А сам пилот - разве он не понимает, на какое  чреватое  последствиями
дело идет? Он ведь действительно может лишиться сертификата  -  документа,
дающего право вести такой или даже более сложный корабль. Пилот,  кажется,
колеблется. Не следует ли помочь ему? Ведь это так  просто:  стоит  только
сказать несколько слов... Нет, разумеется, не ради себя, дело не  в  этом.
Но ради самого же пилота! Да, да, для него все может обернуться плохо. Что
он там? Кедрин вслушался.
     - Не забывайте, - произнес пилот, - перегрузки будут не пассажирские.
     - Случалось, - сказал Велигай.
     - Ну, ну... - мрачно проворчал пилот. Он повернулся в кресле и, почти
не глядя, потыкал пальцем в клавиатуру решающего, затем  столь  же  мрачно
обозрел шкалу. - Учитывая износ машины, тридцать процентов риска.
     - Ради жизни людей я ходил на шестьдесят, - сказал Велигай.
     - Я ходил на девяносто,  -  пробормотал  пилот.  -  И  знавал  людей,
ходивших на сто. Самсонов ходил на сто процентов риска - и пришел обратно.
     - На Цербере? - Велигай глядел  на  металлический  кружок  на  правом
рукаве пилота.
     - На Диане, в системе Инфра-три. Я? Да, на Цербере. Через  год  снова
пойду. Сейчас в отпуске - отдыхаю...
     Кажется, он согласится... Сейчас самое время - встать и  сказать.  Ну
же!
     Он встал. Для того чтобы пройти в пилотскую кабину, пришлось миновать
всех монтажников. Кедрин шел, стараясь ступать легко и уверенно,  как  это
получалось  у  Велигая.  Но,  кажется,  его  походка  в  этот  миг  больше
напоминала судорожные шаги робота.
     Одно  за  другим  кресла  оставались  позади,  но  взгляды   сидевших
провожали Кедрина дальше, до самой двери. Гур  смотрел  -  и  Кедрин  даже
спиной ощущал этот взгляд - с веселым и  несколько  удивленным  интересом,
словно недоумевая и желая услышать, что сможет предложить  Кедрин  такого,
чего не знал бы Велигай; Холодовский глядел исподлобья, как будто  уже  по
походке догадался о желании Кедрина не допустить изменения курса и  теперь
только и ждал момента, чтобы схватить, усадить, зажать рот. Дуглас казался
настроенным доброжелательно, но челюсти его внезапно сжались, как если  бы
он готовился к драке. Ближе всего ко входу в пилотскую кабину сидела Ирэн;
Кедрин старался избежать ее взгляда, но  что-то  заставило  его  повернуть
голову и увидеть ее глаза: он прочел в них горячую просьбу, почти мольбу -
не сделать и не сказать ничего такого, что заставило бы женщину  пожалеть,
горько пожалеть и обвинить самое себя в том, что когда-то она была знакома
с этим деревянно вышагивающим по узкому проходу человеком...  Может  быть,
этого и не было в ее взгляде, но Кедрин прочитал его именно так. Зачем  он
поднялся с места, зачем?
     Но просто повернуться  и  сесть  теперь  было  уже  нельзя;  этим  он
признался бы в возникшем у него намерении. Но что же можно сделать?
     Он остановился в дверях.
     - Простите, - сказал он. - А я бы не мог в это время побыть здесь,  в
вашей кабине? - Он просительно улыбнулся. - Очень интересно.
     Пилот доброжелательно взглянул на него.
     - К сожалению, нет, - развел он руками. - Тут только  два  кресла.  А
стоять во время взлета не рекомендуется.
     Кедрин повернулся и пошел на свое место. Ему хотелось петь.
     - Любопытный парень, - сказал пилот. - Мне нравится.
     - На десятом они почти не видят космоса, - пояснил Велигай.
     Пилот кивнул и взглянул на своего спутника.
     - Всыплют, - радостно откликнулся Сема.
     - Всыплют. Не забудьте присоединиться к контролю состояния  здоровья.
Все. Сема, проследи.
     Сема проследил. Возвращаясь в  рубку,  он  остановился  на  пороге  и
доверительно сообщил пассажирам:
     - Вы ему сделали подарок - лучше не надо. А то  он  говорит,  что  от
таких регулярных рейсов у него  кровь  свернулась  в  простоквашу.  Сейчас
отведет душу...
     - Звездолетчик, - пробормотал Велигай. Он произнес это  таким  тоном,
каким люди пожилые говорят: "Молодой..." - тоном,  в  котором  под  маской
легкого осуждения прячется и одобрение, и явная зависть,  и  сожаление  об
ушедших молодых годах... - Звездолетчик, - повторил Велигай,  ставя  точку
на этих размышлениях, и откинулся в  кресле.  И  даже  этого  повторенного
слова было достаточно, чтобы понять, чем образ жизни  и  мышления  Велигая
отличался от того,  который,  по  мнению  Меркулина,  был  бы  единственно
подходящим для настоящего конструктора.
     А интересно, что сделал бы на твоем месте Учитель? Разве он  стал  бы
возражать против такого риска - если это ради людей? Нет. Он  не  стал  бы
даже бояться. И ты не станешь. Обстоятельства...
     Он не успел додумать об обстоятельствах. Мысли  сдвинулись  с  места,
смешались, завихрились, канули куда-то. Кресла полезли вниз,  одновременно
откидываясь и раздвигаясь. В глазах потемнело. Пилот  "Кузнечика"  отводил
душу.
     Она  ревела  тремя  "Винд-семнадцать",  наконец-то  дорвавшимися   до
форсажа, близкими и понятными в своем  желании  достичь  определенного  им
потолка. Громовым салютом глайнер прощался с наезженной трассой, как будто
насовсем вырываясь в простор, о котором всегда мечтают корабли.  Мелькнули
внизу, стремительно уменьшаясь, резервные емкости - те  самые  сигары,  на
которых приводнялся корабль. Теперь, отдав свою мощь машине, они,  ведомые
автоматами, уходили по старой трассе, чтобы сесть в очередном пункте и там
дожидаться корабля.
     А он, рыча от ярости,  карабкался  на  вершину  невидимого  пика,  на
который не восходили альпинисты. Атмосфера  голубым  пламенем  стекала  по
обшивке, указатели ползли к первой космической, но  двигателям  было  мало
этого, и они все нагнетали скорость...
     Далеко внизу, на Земле, в  посту  слежения  и  управления  Глобальных
трасс, диспетчер схватился за голову и послал  в  пространство  негодующую
радиограмму. Сема мгновенно  закодировал  ответ,  и  передатчик  вышвырнул
сообщение в эфир в какую-то долю секунды. Диспетчер прочел, топнул  ногой,
призвал на помощь всех чертей и, одобрительно подмигнув  неизвестно  кому,
пустил по спирали сообщение о том, что глайнер восемнадцатый задерживается
в пути и на линию будет выслан резервный номер семьдесят три.
     А корабль уже вышел в черное  небо,  и  Кедрин  смотрел  на  экран  и
переводил  дыхание.  Кажется,  ему  чуть  не  сделалось  нехорошо?  Но  он
сдержался, не крикнул.  Да,  с  непривычки...  тяжеловато.  Он  расстегнул
воротник. Вздохнем глубже, еще раз... Вот так...
     Пилот выключил двигатели. Наступила невесомость. Трижды,  нарастая  и
ослабевая,  во  внешних  дозиметрах  прошумел  неведомый  прибой,  и   это
означало, что пройдены радиационные пояса.
     Распахнулось Пространство; Земля уходила в сторону. Над  ее  выгнутой
поверхностью восходили голубые конструкции астрофизического спутника номер
пять. Шестой сиял в самом зените, на фоне  давно  знакомого  созвездия,  и
вокруг него вспыхивали другие звезды, которых не  было  в  астрономических
каталогах. Тяжелый грузовоз  оторвался  от  причальной  площадки  шестого,
выбросил  голубое   облачко   и   начал   снижаться   к   ажурным   дискам
Метеорологического  пояса,  нечастой   цепью   охватывавшего   планету   в
меридиональной и экваториальной плоскостях. Где-то далеко справа вспыхнула
и начала  расплываться  розовая  туманность  -  это,  наверное,  очередной
планетолет ушел в рейс ко внутренним планетам - и сейчас же это облачко на
миг затемнил проходивший перпендикулярным курсом  нерегулярный  патрульный
сателлит... Приземелье жило своей  жизнью;  в  приемниках  утихали  голоса
планетного вещания  и  их  место  занимали  другие:  люди  на  кораблях  и
спутниках  переговаривались,  шутили  и  спорили,  иногда   их   разговоры
прерывались резким свистом закодированных  текстов  с  лунных  станций,  в
ответ которым летели такие же свистящие молнии с Земли. Впереди  же,  пока
еще в отдалении, уже возникли и становились все ярче  зеленоватые  светила
Звездолетного пояса.
     Ирэн склонилась к Велигаю и что-то ему  сказала,  и  Кедрин  каким-то
образом угадал: она советовала войти в пилотскую кабину, помочь  командиру
правильно подключиться к маякам,  подойти  и  пришвартоваться  к  спутнику
номер семь. Но конструктор покачал головой и улыбнулся,  и  на  его  губах
Кедрин прочитал лишь одно слово: "Звездолетчик!" -  и  вместе  с  женщиной
понял, что помогать нет никакой необходимости.
     Кедрин не испытывал страха. Ему все еще  казалось,  что  пространство
нереально: невесомость кончилась, в пассажирской кабине глайнера было  все
так же уютно, словно они и не вышли за  пределы  атмосферы.  Даже  тяжесть
была такая же, как на Земле, и не обязательно знать,  что  причиной  этого
явилось просто ускорение в один "же", равное обычному ускорению гравитации
на поверхности планеты.
     Да, при желании можно было совершенно забыть о том, что  Кедрин  стал
не только свидетелем, но и участником необъяснимого, с общепринятой  точки
зрения, события: несколько человек по взаимному согласию нарушили одно  из
правил техники безопасности - могучего инструмента Службы Жизни: вырвались
в  космос  на  корабле,  который,  строго  говоря,  для  этого  больше  не
предназначался. И это событие было лишь звеном  в  цепи,  начало  которой,
судя  по  услышанным  разговорам,  находилось  чуть  ли   не   на   орбите
Трансцербера, а продолжение - на Звездолетном поясе. И в одном, и в другом
месте  произошли  какие-то   события,   не   предусмотренные   программами
многочисленных автоматов, которых, безусловно, хватало и там, и там.  "Что
сказал бы об этом Меркулин?" - вяло подумал Кедрин и  тотчас  же  отбросил
эту мысль: развивая ее,  пришлось  бы  снова  вспомнить  о  том,  что  они
болтаются где-то в пространстве на борту утлого кораблика с легкомысленным
капитаном, а об этом спокойнее не вспоминать.
     Внезапно в громкоговорителях, соединенных с  приемником  в  пилотской
кабине, раздался резкий голос: "Внеочередной,  внеочередной,  даю  пеленг,
слушайте ваш пеленг..." Кедрин не сразу понял, что внеочередной - это они,
"Включите киберы на прием  посадочной  программы,  -  напоминал  голос,  -
назовите частоту ваших киберов!" - "Нестандартная, сажусь сам", -  ответил
несколько измененный динамиком голос командира. "Внеочередной, не  уверен,
что сядете". Кедрин тоже не был в этом уверен. "Пит, -  очень  несерьезным
голосом ответил пилот, - узнаю тебя по ушам, вспомни спецзону на Диане!" -
"Мишка, клянусь святым торможением, это  вынырнул  Мишка!"  -  "Взял  твой
пеленг, Пит,  держу,  готовь  братские  поцелуи,  включаю  посадочные".  -
"Пузырь, пузырь по кличке "Орион", -  надрывался  невидимый  Пит,  -  куда
лезете в наше пространство, освободите объем для внеочередного!"
     - "Орион" - значит, третий досылает обшивку, - сказал Гур в кабине.
     - Хорошо, - ответил Дуглас.
     "Но у меня график!"  -  возмущенно  напомнил  "Орион".  Пит  ответил:
"Поломайте его о колено".
     Торможение усилилось. Оно  нарастало  плавно,  тяжесть  увеличивалась
медленно, чувствовалось,  что  пилот  работает  как  мастер:  без  лишнего
напряжения, легко и  точно.  Спутник-семь  надвигался  из  пространства  -
громадный цилиндр, опоясанный тороидами,  окруженный  радио-  и  световыми
маяками, искрящийся множеством иллюминаторов и габаритных огней.
     Глайнер  выходил  к  торцу  цилиндра.  Вспыхивали  сигналы.   Спутник
покатился, убегая из поля зрения. Загорелись звезды. Торможение усилилось,
внезапно корабль завибрировал, и Кедрин почувствовал, как  у  него  заныли
целых шестьдесят четыре зуба - так много их вдруг оказалось.
     Но вибрация кончилась. "Мишка, у тебя есть переходник?" - спросил тот
же голос. "Нет, это же теперь глайнер, к чему на нем переходник!" - "Ну, я
не знаю, на всякий случай... До чего ты дожил - летаешь на глайнерах".
     - Питу надо всыпать за болтовню! - сказал Холодовский.
     - Нет, - ответил Дуглас. - Он хороший парень,  у  него  есть  чувство
юмора.
     "После этого рейса, - мрачно пообещал голос командира из динамика,  -
я не буду летать и на глайнерах".
     - У него тоже есть чувство юмора, - одобрительно проговорил Дуглас.
     "Так куда мне приткнуться?"  -  спросил  командир  глайнера.  "Ладно,
провались ты в Юпитер, примем вас в закрытый док, выходи на пеленг "AM".
     Почему-то именно в этот момент Кедрин вдруг осознал, что это не игра.
Они были действительно в пустоте, в приземельском пространстве. Рядом плыл
громадный, медленно вращающийся спутник, и каждое неточное движение  могло
стоить кораблю - а значит, и всем им - слишком дорого, а киберов с  нужной
частотой  настройки  на  глайнере  не  оказалось,  в  стратосфере  они  не
применялись. Значит, Служба  Жизни  выпустила  их  из-под  своего  теплого
крыла.
     Кедрин остро пожалел,  что  ввязался  в  эту  историю.  Следовало  не
малодушничать, не уступать, а сказать там, внизу (он подумал "внизу", хотя
Земля сейчас была слева вверху, но все равно она оставалась низом), что он
- посторонний. Не сказал, испугался разочарованных взглядов. Но если бы об
этом знал Меркулин, каким взглядом посмотрел  бы  он?  Или  дело  было  не
только в малодушии? Наверное, не только. Сейчас трудно вспомнить.
     Но все-таки куда спокойнее не нарушать установлений Службы Жизни,  не
отказываться легкомысленно от ее защиты. Странно, что остальные этого  как
будто не понимают. Словно им не впервой... Тут Кедрин сообразил, что они и
действительно делают это не в первый раз: недаром шел разговор о процентах
риска. Там, где властвует Служба Жизни, процент риска равен нулю.  Значит,
вот одна вещь, которая стала почти ясной: люди идут  на  это  потому,  что
такой ценой они покупают спокойствие, спокойствие уверенности в себе, а не
только в автоматах. Но нужно ли такое спокойствие?  Оно  стоит  нервов,  а
нервы нужны для творчества, для работы. Так зачем же...
     Мысли разлетелись в разные стороны - не соберешь... Кедрин  вздохнул,
открыл глаза и удивился: выходит, глаза  были  закрыты,  а  он  и  сам  не
заметил, как зажмурился. Теперь в  иллюминаторы  уже  нельзя  было  видеть
спутник, но экран на спинке переднего кресла исправно показывал его крутой
зеленоватый борт многоэтажной  высоты,  плавно  закругляющийся  вверху  и,
наверное, внизу - но видеоприемники смотрели  чуть  вверх.  Борт  медленно
плыл  по  экрану.  Потом  он  внезапно  кончился,  что-то  небольшое,   но
безусловно космическое промелькнуло  в  поле  зрения  иконоскопов.  Кедрин
съежился, ожидая неминуемого удара и каких-то еще более страшных вещей.
     - Это Костин, сорок девятый, - сказал Холодовский.
     -  Оригинально  придумано,  -  отозвался  Гур.  -   Но   только   это
девятнадцатый - Тагава.
     - Согласитесь на среднем арифметическом, - посоветовал Дуглас.
     "Что ж, во всяком случае, это не метеорит".
     В этот миг ускорение исчезло, и Кедрину так и не суждено было понять,
какой тонкой работой был ввод корабля со шлейфовым двигателем  в  закрытый
док. Монтажники, наверное, знали это, потому что все как один - даже  Ирэн
- подняли большие пальцы. Послышался  приглушенный,  как  шепот,  звук,  и
вспыхнуло табло: "Выход".





     На орбите Трансцербера подсчитаны все  ресурсы.  Энергии  хватит  еще
месяцев на пять, если свести все  потребности  к  минимуму  и  не  слишком
злоупотреблять связью. Так сказал капитан Лобов, и все несколько приуныли,
потому что уже успели почувствовать, что капитан подразумевает под  словом
"минимум", и как он понимает слово "злоупотреблять".
     Впрочем, после этого капитан утешил всех - или думал, что утешил.  Он
объявил, что команда и пассажиры - пассажирами числились  ученые  -  могут
заниматься личными делами. Затем он сел за столик и стал бриться.
     Итак,  капитан  Лобов  бреется  -  второй  раз  за  эти   сутки,   и,
по-видимому, последний на ближайшие  месяцы:  бритва  потребляет  энергию.
Пилоты  садятся  доигрывать  партию.  Они  играют  очень   внимательно   и
сосредоточенно, и лишь впоследствии обнаружится, что  белый  король  шесть
ходов подряд стоял под шахом и никто этого не заметил.
     Ученые, видя, что экипаж  как  будто  бы  успокоился  и  жизнь  стала
входить в нормальную колею, возобновили работу.  В  данном  случае  работа
заключается в выяснении причин аварии. Это нелегко, потому что не  с  чего
начать, не за что зацепиться.  Корабль  споткнулся  на  совершенно  ровном
месте. До самого последнего момента все механизмы и устройства действовали
нормально. Очевидно, в первую очередь отказали механизмы реактора. В них и
следует искать вину... Инженер Риекст прислушивается к рассуждениям ученых
столь же внимательно, как  раньше  ловил  шум  двигателя.  Инженер  вообще
предпочитает слушать, но тут он не выдерживает.
     - Прошу извинения, - сурово говорит он, - но искать причину аварии  в
механизмах реактора бесполезно. В  случае,  если  блокирующие  автоматы  в
порядке,  но  заклинило  стержни,  автоматы  подают  сигнал   тревоги.   А
сигнала-то не было, не так ли?
     - Иными словами, -  начинает  контратаку  один  из  гернистов,  -  вы
предполагаете, что неисправность  следует  искать  в  автоматах?  Но,  мне
кажется, вы упустили  из  виду,  что  о  любой  неисправности  в  системах
автоматов немедленно сообщает контрольный блок. Не  находите  ли  вы,  что
ваше утверждение звучит несколько рискованно?
     Второй гернист думает,  что  утверждение  звучит  крайне  рискованно.
Виноваты, конечно, стержни.
     Инженер продолжает настаивать на своей точке зрения.
     Оба антигерниста считают, что инженер неправ:  автоматы,  разумеется,
не могли отказать все сразу. Такое явление наблюдалось бы, пожалуй, лишь в
том случае, если бы, скажем, во Вселенной сразу исчезли и электрическое, и
магнитное поля. А это, как  известно,  было  бы  равносильно  исчезновению
Вселенной вообще.
     В чем же дело? Это будет ясно после тщательного изучения фактов. Пока
можно с уверенностью  утверждать  одно:  авария  действительно  произошла,
двигатель, реактор и  автоматы  непосредственного  контроля  и  управления
отброшены и уничтожились. Что касается причин несчастья,  то  о  них  пока
нельзя с уверенностью сказать ничего определенного.
     По зрелом размышлении гернисты присоединились к  этой  точке  зрения,
присовокупив лишь мнение относительно того,  что,  возможно,  налицо  было
проявление возмущающего влияния Трансцербера.
     - Тела, ошибочно именуемого Трансцербером, - поправляют антигернисты.
И старый спор вспыхивает снова.
     Инженер выключается из дискуссии и вместе с капитаном начинает долгое
путешествие по схемам автоматов и киберустройств корабля.  А  некое  тело,
именуемое Трансцербером, находится еще очень далеко. До него - по орбите -
полмиллиарда километров. Но оно догоняет, и рано  или  поздно  догонит.  В
глубине души все побаиваются, что это произойдет несколько преждевременно.
Хотя - об этом трудно судить до получения ответа с  Земли.  Пока  же  один
капитан Лобов знает, что успеть к ним  может  лишь  звездолет  -  "длинный
корабль", в приземельской  терминологии.  А  их  сейчас  нет  в  Солнечной
системе. Да и то - корабли строятся не для того, чтобы  висеть  в  портах.
Они далеко, они ищут инфракрасные звезды, самые близкие к нам, и  связь  с
кораблями пока установить нельзя.


     Велигай стремительно прошагал к выходу, за ним торопились  остальные.
Ирэн оглянулась на Кедрина, но не сказала ни слова, только улыбнулась. Это
была улыбка человека, вернувшегося домой.
     Кедрин покинул салон последним. За входным люком оказалась  маленькая
площадка, от нее, шурша,  убегала  бесконечная  лента  -  род  движущегося
тротуара. Впереди на  ленте  виднелись  удаляющиеся  фигуры  спутников  по
кораблю.
     Держась  за  поручни  площадки,   Кедрин   огляделся.   Пилот   стоял
неподалеку, напевая. Голос Семы доносился откуда-то -  снизу  или  сверху,
сказать было трудно. Кедрин взглянул себе под ноги, и у  него  закружилась
голова, как если бы он стоял на краю бездны. Так оно, впрочем, и было.
     Он крепче вцепился в поручни. Правда, тяжесть почти отсутствовала, но
голова все равно кружилась. Кедрину почудилось, что он стоит вверх ногами,
потом - что лежит. Он заслонил глаза ладонью, потом медленно отвел ее.
     Свет клубился в громадном цилиндре, как теплая  метель;  все  так  же
шуршала дорожка. Командир глайнера похлопал Кедрина  по  плечу.  Внутренне
содрогаясь, невольный самозванец ступил на дорожку и, ужасаясь, поплыл над
бездной. Верха и низа все не было. Дорожка привела  Кедрина  еще  на  одну
площадку, и вдруг низ определился  и  лег  под  ноги,  верх  оказался  над
головой. Эскалатор повез Кедрина вниз. Очутившись  на  полу,  незадачливый
путешественник облегченно вздохнул  и  порадовался  обретенной  нормальной
тяжести, потом поднял голову.  Метрах  в  пятидесяти  над  ним,  стиснутый
могучими захватами, висел глайнер, а еще выше, на  потолке,  головой  вниз
ходили, кажется, люди.
     Несколько  человек  остановились  неподалеку  -  все   в   таких   же
отблескивающих комбинезонах, как и  знакомые  монтажники.  Глядя  на  них,
Кедрин вдруг вспомнил о продранных коленях: до сих пор было не до туалета.
Пришедшие, задрав головы, полюбовались на  глайнер,  потом  один  из  них,
ослепительно рыжий, сказал:
     - Вот назидательное зрелище из той романтической эпохи, когда  летали
со шлейфовыми двигателями.  Спорю,  что  на  нем  стоят  "Винды".  Как  ты
думаешь, романтик?
     - Думаю, - ответил черноглазый романтик, - что на Трансцербере  скоро
начнут  строить  постоянную  станцию.  Окраина  системы,  без  станции  не
обойтись. Надо бы туда попасть.
     - Фантазируешь...
     - Это что! Я вот встречал  одного.  Представляете  -  сидит,  читает.
Глаза горят, ерошит волосы, топает ногами - аж сбивает курс. Я заглянул  -
ну, конечно, роман об автофиксации в пятом линейном измерении, фантастика,
подвиги... Читает и воображает себя  героем.  А  шли-то  всего  регулярным
рейсом к Марсу, пилот от тоски спал вторые сутки подряд и будить не велел,
пока живы автоматы.
     - А у Лобова автоматы полетели. Там теперь не до сна.
     Наступило молчание, потом кто-то сказал:
     - Ладно. Заправим это чудо техники.
     - Заправим... А посадил он его классно.
     - Да. Искусство посадки исчезает.
     - Давайте заправлять. Скоро смена.
     - Подключай... Я ходил с  Лобовым.  Чем  хуже,  тем  он  веселее.  Но
строгий капитан. От и до. По инструкции.
     - Дай давление. Ты там открыл горловины?
     - Открыл... Да, Лобову не повезло. Мак с ним пилотом. Вторым.
     - Есть прокачка!.. Слушай, а чертовщина с запахом - это в твою  смену
было? Что это - отравляющее вещество, что ли? Да еще в пустоте.
     - Смена моя, но сам я в это время сидел на контроле.  Карло  вышел  в
пространство, потерял сознание  и  налетел  на  пузырь.  Хорошо  еще,  что
скваммер выдержал... Курт, давай дозатор.
     - Я даю дозатор. Может быть, это было не в пустоте, а в баллонах?
     - Проверили баллоны. Нормальная смесь. Внимание! Даю поток.
     Кедрин прислушивался,  все  это  было  интересно  -  и  разговоры,  и
суставчатая труба, выползшая из-под пола  и  дотянувшаяся  до  корабля,  и
люди,  управляющие  трубой  и  связанными  с  нею  механизмами.   Заправка
вручную... Автоматика - сложный Механизм, все шестерни которого  находятся
в точном взаимодействии и  зацеплении.  Стоит  одну  из  них  заменить  на
нестандартную, и механизм прекратит работу.  Здесь  так  и  случилось:  на
спутник попал необычный для этих мест корабль -  и  приходится  заправлять
его вручную. Не будь людей - корабль  вообще  нельзя  было  бы  заправить,
пришлось бы везти автоматы с Земли. Еще звено в цепи нарушений.
     Кедрин стоял, но монтажники не обращали на него внимания. Только один
из них покосился и сказал: "Пассажир..." Что же, понятно:  комбинезона  на
нем не было, а значок лежал в кармане.
     Пассажир; ну, а что дальше? Самое разумное -  вернуться  на  корабль,
который наверняка скоро уйдет на Землю. Но раз уж так  далеко  завело  его
желание  поговорить  с  Ирэн,  то  стоит  дождаться,  пока  этот  разговор
произойдет. Кедрин попытался вспомнить:  в  каком  направлении  она  ушла?
Кажется, в том, откуда сейчас приближается кто-то... Чего он хочет?


     Маленький, плотный человечек подошел  к  нему.  Казалось,  он  был  в
шапке, но Это лоб могуче  нависал  над  лицом,  и  поэтому  лицо  казалось
маленьким. Совсем уж крохотный рот вежливо улыбался.  Человек  внимательно
оглядел Кедрина, и Кедрин снова вспомнил об  испорченных  брюках.  Однако,
тот не обратил на них внимания.
     - Вы не с глайнера? - спросил он.
     - Да.
     - А кто там еще прилетел - кто-то  с  десятого  спутника?  Шеф-монтер
просил передать, чтобы он не уходил:  через  полчаса  пойдет  грузовик  на
одиннадцатый, шеф договорился - его подбросят.
     Кедрин молчал, не зная, что ответить.
     - Командир корабля сказал, что это вы. Он ошибся, а? Я видел, как  вы
спускались; вы  же  никогда  вообще  не  бывали  на  спутнике.  Это  сразу
чувствуется.
     Говорящий вновь оглядел Кедрина.
     - Ну, так что вы мне скажете?
     - Это я, - нехотя признался Кедрин. - Но я не с десятого...
     - Ну да, вы вообще не с Пояса, это  ясно.  Но  почему  тогда  Велигай
сказал, что вы с десятого?
     - Произошло недоразумение...
     - Ага. А кто же вы вообще?
     - Я с Земли. Из института...
     - С Земли - это я  понимаю,  что  с  Земли...  -  задумчиво  произнес
человек и в третий раз оглядел Кедрина. - Ну, так идемте.
     - Куда?
     - К Велигаю, естественно. Он - начальник Пояса, он еще и  шеф-монтер,
и вас тоже привез он, пусть сам и думает, что с вами теперь делать.  Я  же
не могу все решать один - хватит мне несчастья с Лобовым. - Он  неожиданно
виновато взглянул на Кедрина. - Ведь это все из-за меня...
     - Каким образом?
     - Меня зовут Герн, и это я  открыл  этот  проклятый  Трансцербер.  Но
разве я мог знать, что у них полетит реактор? Так вы идете - или вас  надо
нести?
     Они шли по залу, по гулкому полу. Кедрин старался ступать  осторожно;
ему казалось:  ступи  посильнее  -  и  громкое  эхо  разнесется  по  всему
огромному цилиндру. Герн шел, чуть раскачиваясь, его шаги совсем  не  были
слышны. Потом лифт долго нес их вниз.  Они  вышли  в  длинный  коридор.  И
спереди, и сзади он плавно загибался, уходил вверх, и  Кедрин  понял,  что
они находятся уже в одном  из  тороидов.  Пройдя  метров  пятьдесят,  Герн
остановился возле какой-то двери.
     - Вообще-то он здесь, - сказал Герн, глубокомысленно подняв  брови  и
почесав нос. - С одной стороны... А, впрочем...
     Он решительно открыл дверь.  Кедрин  вошел.  И  тотчас  же  отпрянул,
прижался спиной к стене.
     Велигай даже не заметил его появления. Он сидел на стуле  поодаль  от
ложа, на котором лежало что-то, завернутое  в  белые  ткани,  и  из  этого
белого торчали только голова и руки.  Глаза  лежащего  были  закрыты.  Три
длинных, гибких металлических лапы, свисая прямо с  потолка,  покачивались
перед  ним;  одна  тянулась  к  руке,  две  другие,  медленно  втягиваясь,
поднимали какой-то блестящий прибор.  Первая  лапа  ухватила  больного  за
кисть руки, что-то прижала к ней - человек, не  открывая  глаз,  торопливо
пробормотал:
     - О, черт побери, черт побери, какое невыносимое ощущение, и для чего
я должен это терпеть, о несчастье...
     - Не ври, - сказал Велигай. - Не больно.
     -  Разве  боль  -  самое  тяжелое?   Не   переношу   таких   холодных
прикосновений, клянусь, неужели это так трудно понять? Как  будто  лягушку
гладишь.
     - Давай серьезно, Карло, - сказал Велигай.
     - Ну, давай серьезно, прекрасно. Если серьезно - то они меня залечат,
а мне всего лечения нужно -  покрутиться  в  пространстве.  Какая-то  пара
синяков... - Карло умолк, на лице его проступил пот, и  тотчас  же  сверху
спикировала лапа с тампоном, отерла лицо и убралась восвояси. - А  вообще,
конечно, больно.
     Голос лежащего был громок, но так, как бывает громок шепот; его почти
заглушало хрипловатое дыхание. К тому же  звуки  шли  откуда-то  совсем  с
другой стороны, только  вглядевшись,  Кедрин  различил  прозрачную  стену,
разделявшую комнату пополам.
     - Вот подлечат - покрутишься,  -  пообещал  Велигай.  -  Теперь  всем
хватит дела... Так что же с тобой произошло?
     - Да что там, - сказал Карло. - Мне сейчас кажется, что ничего  и  не
было, право.
     - А если вспомнить?
     - Такого запаха не было даже в Экспериментальной зоне. А ты  помнишь,
чем пахло на Экспериментальной?
     - Арбузами пахло.
     - Арбузами, - сказал Карло и усмехнулся. - Вот именно.  Хотя  там  не
было ничего похожего не то что на арбуз - даже на маленький мандарин.  Мне
тогда так хотелось - не мандарина, а апельсина. А сейчас не хочется... Да,
запах... Главное - неожиданность. Уж чего-чего, но запаха  в  пространстве
никто не ожидал - и правильно, клянусь кораблями, откуда ему  взяться?  Он
возник резко, как удар, стало нечем дышать,  я  почувствовал,  что  сейчас
задохнусь от этого запаха. Начала мерещиться всякая ерунда...  Я  перекрыл
подачу воздуха, только чтобы скорее избавиться от этого запаха. И  потерял
сознание. А что потом было, на что я там налетел - не знаю...
     Он говорил все медленнее и на последних словах как  будто  бы  совсем
задремал. Велигай мрачно взглянул в потолок и негромко сказал:
     - Вы бы его в гипотермический, что ли? Пусть отлежится, отоспится...
     - Его на Землю надо, - ответил женский голос сверху,  где  в  потолке
было круглое окно.
     - На Землю! - сердито сказал Велигай. - Монтажники в  таком  виде  на
планету не уходят. Лечите здесь. Подумайте, может, перевести в центр,  где
невесомость? Через полсмены я загляну. И чтоб к нему - никого.
     Он медленно поднялся,  обернулся  и  взгляд  его  уперся  в  Кедрина,
наполовину заслонившего собою небольшого Герна.
     - Что такое?
     - Велигай, я вот привел этого... Нет,  погоди.  Он  же  совсем  не  с
Пояса, это же видно  с  первого  взгляда.  Так  зачем  отправлять  его  на
десятый? На Землю его надо. Дай мне распоряжение.
     - Не понимаю, - сказал Велигай. Он в упор  посмотрел  на  Кедрина,  и
Кедрину пришлось опустить глаза.
     - Не понимаю. Вы ведь носили жетон Пояса. Как это получилось? Где  вы
взяли жетон?
     - Нашел, - сказал Кедрин, глядя в сторону.
     - Интересно. Где же?
     - В рубке "Джордано". Такой корабль...
     - Он тебе объясняет, что такое "Джордано"... - подняв  брови,  сказал
Герн.
     - Ну-ка, покажите мне жетон.
     Кедрин торопливо опустил руку в  карман.  Велигай  повертел  жетон  в
пальцах и неожиданно рассмеялся.
     - Вот, значит, где я его  оставил...  А  вы,  стало  быть,  принимали
адресованные мне сообщения?
     Кедрин удивленно посмотрел на Велигая.
     - Не разобрались? Это же микросвязь,  на  нашей  постоянной  частоте.
Есть только у нас. А зачем вы увязались за нами?
     - Так, - сказал Кедрин. - Просто так.
     - А потом? Когда мы изменили маршрут?
     - Жизнь людей, - проговорил Кедрин.
     - Да, жизнь людей... Что  же,  за  это  я  вам  благодарен.  Это  вас
характеризует...  и  избавляет  от  некоторых   неприятностей:   Пояс   не
предназначен для приема туристов и вообще посторонних. Ну, а теперь можете
следовать обратно тем же способом.
     Но Кедрин не собирался изменять свои намерения.
     - Если можно... я хотел бы остаться.
     - Остаться у нас?.. - задумчиво протянул Велигай. - Вот оно что... Но
только, если вы ищете романтику, разочарую вас: попали не  туда.  Здесь  -
работа, работа, и не всегда интересная.
     - Я понимаю.
     - И согласны? Может быть, у вас есть  особые  основания  желать  этой
работы?
     - Да, - сказал Кедрин. - Особые основания.
     - Да, но у нас-то нет никаких особых причин соглашаться... Вы ведь не
представляете себе, что сейчас  здесь  начнется.  Опытным  -  и  то  будет
трудно. А вы и в космосе-то,  наверное,  впервые?  Нет,  не  стоит.  Да  и
правила нам запрещают.
     - С правилами, - сказал Кедрин язвительно, - вы, кажется,  не  всегда
считаетесь?
     - Поймал, поймал! Но там речь шла о жизни людей.
     - А здесь - о моей.
     - Вот как... Что же, разве попробовать?  Испытаем  вас  -  в  порядке
исключения. Герн, вы дежурите сегодня. Я занят. Дайте ему каюту, проведите
медицинское обследование и швырните его в пространство.
     - Идемте, - буркнул Герн.
     Они постояли в  коридоре,  провожая  взглядом  Велигая,  пока  он  не
скрылся за выпуклостью потолка, поднявшись, казалось, по  отвесной  стене;
но Кедрин уже почти готов был поверить в способность  конструктора  ходить
по вертикальным стенам. Герн тронул Кедрина за локоть:
     - У нас мало времени...
     На перекрестках коридоров  виднелись  небольшие,  видно  самодельные,
таблички. На одной было написано: "Проспект Переменных Масс", на другой  -
"Переулок Отсутствующего Звена". Герн сказал:
     - Здесь живет Гур, с которым вы прилетели. Названо в его честь.
     Кедрин не  уловил  связи  между  Гуром  и  отсутствующим  звеном,  но
спрашивать не стал. Как и проспект, переулок был тих  и  залит  прозрачным
светом. Пол слегка пружинил под ногами.
     Потом был еще один проспект - цвета слоновой кости. Герн сказал:
     - Вот это - ваша...
     Это  было  просторное  помещение  с  закругленными  углами.   Потолок
светился теплым розовым светом.
     - Вечерняя заря, - сказал Герн. - У вашей смены кончается день.
     В каюте почти не было мебели, только два низких  шкафчика,  такой  же
низкий столик, микрофильмотека - и все.
     - У нас каждый живет, как ему нравится, - пояснил Герн. -  Здесь  жил
Тагава. Он перешел в смену Карло и в его каюту.
     - А как же с мебелью?
     - Закажите, - равнодушно  сказал  Герн,  -  микротипов  полно.  -  Он
прошелся по каюте, отворил одну дверь. - Здесь  -  помещение  для  работы.
Тагава - микробиолог, но свои склянки он заберет. Вы кто? Инициатор  Элмо?
Этого у нас еще нет, спутник монтажный, но со временем...  Питание  и  так
далее - я вам покажу. Хотите - в  кают-компании,  хотите  -  у  себя.  Все
понятно? Тогда пошли.
     - Куда? -  спросил  Кедрин,  чувствуя,  как  дыхание  выходит  из-под
контроля.
     - Вы что, не слышали, что сказал  Велигай?  Очень  просто,  сейчас  я
вышвырну вас в пространство...


     Герн швырнул его в пространство.
     Оказалось, что это очень просто и даже не так страшно, как можно было
предположить. После медицинской комиссии и нескольких  часов  отдыха  Герн
зашел за Кедриным и повел его по  ходам,  переходам  и  радиальным  шахтам
спутника. Было тихо, только где-то едва слышно гудели механизмы и  звучала
музыка.
     В  конце  концов  они  остановились  перед  массивной   дверью.   Она
неторопливо растворилась; по  ее  толщине  и  медленному,  величественному
движению Кедрин понял, что за нею должно открыться что-то жуткое.
     Он хотел шагнуть бесстрашно, но на миг ноги отказались  повиноваться.
"Вперед, вперед!" - закричал Герн и подтолкнул Кедрина. "Не волнуйтесь,  -
сказал Кедрин, - я и сам иду".
     Но и за этой дверью не обнаружилось ничего странного. Кедрин  зашагал
по узкому коридору. Потом Герн ухватил его за рукав.
     - Вот, - сказал он.
     Еще одна каюта. Только потеснее, и  не  такая  веселая,  и  не  такая
уютная, как отведенная Кедрину: просто четыре стены, койка и столик. Голый
пластик и немного металла.
     - Живите, - милостиво сказал Герн. - Живите здесь.
     - А там?
     - Туда вы вернетесь  через  недельку.  Во-первых,  -  сказал  Герн  и
выставил один палец, - здесь вы изучите соответствующую литературу, раз уж
вы попали к нам контрабандой. Во-вторых, - он  выставил  второй  палец,  -
во-вторых,  вы  освоите   скваммер.   В-третьих,   нюхнете   пространства.
В-четвертых, приемы работы. И в-пятых, - он  выставил  кулак,  -  все  это
будет вам не прогулочки на глайнере и не ваше коптение там, на Земле,  или
я буду не Герн, а кто-нибудь другой. Вот поэтому вы  с  недельку  поживете
здесь. Побудете без спутника.
     - А это не спутник?
     - А, - сказал Герн, - это старый корабль. Он уже не может летать,  но
воздух держит, и вообще все на нем в лучшем порядке. Мы пришвартовали  его
к спутнику: нельзя же, чтобы пропадал герметический объем!
     - Все равно, - сказал Кедрин. - Я буду ходить на спутник в  свободное
время.
     - В свободное время? - сказал Герн. - Вы слышали? - Он  поднял  плечи
до ушей. - Нет, а? Вы, случайно, не простудились? Где ваш медифор?
     Кедрин вытянул руку; на ней, как и у каждого человека, был браслет  с
приборчиком - индикатором  здоровья,  поддерживавшим  постоянную  связь  с
централью Службы Жизни, к которой ты был прикреплен. Такая централь была и
на спутнике.
     - Нет, - сказал Герн, наблюдая прибор и одновременно прижимая  к  уху
наушник, - ничего. Все в порядке. Потом  можете  что  угодно  -  работать,
танцевать с девушками, выходить в пространство. Вот комбинезон.  Оденьтесь
и идемте к скваммерам.
     - Что такое скваммеры?
     - Почему это, - трагически спросил Герн, - новичков всегда привозят в
мое дежурство?
     Скваммер  оказался  довольно  внушительным   сооружением   -   именно
сооружением, и уж никак не костюмом. Вообще-то  это  был  скафандр,  каким
пользовались при монтажных  работах  непосредственно  в  пространстве.  Он
напоминал грубо высеченную человеческую фигуру, у которой не  было  резкой
грани  между  головой  и  туловищем.   Вернее,   скваммер   напоминал   бы
человеческую фигуру, если бы у него было две руки, но у  него  было  целых
четыре. Люк помещался на той стороне, которая, как  и  следовало  ожидать,
оказалась спиной.
     Скваммер стоял в позе великого магистра древнего  рыцарского  ордена.
Герн похлопал магистра по крутому бедру,  и  тот  ответил  гулким,  низким
звоном.
     - Управлять скваммером, - сказал Герн, - может новорожденный. Мог бы,
существуй на свете скваммеры новорожденного размера. Учтите: я не педагог,
я астроном. Запоминайте сразу или спрашивайте - но не фантазируйте.
     Он извлек из скваммера шлем, напоминавший принадлежность Элмо,  давно
знакомую Кедрину, и четыре широких манжеты, от которых  тянулись  провода.
Как объяснил Герн, провода шли к сервоустройствам. Без их помощи  человеку
("Будь он даже силен, как Дуглас", - сказал Герн)  нечего  было  и  думать
сделать в этих доспехах хотя бы одно движение.
     - Это надевают на руки, - сказал Герн, - а это -  на  ноги.  Если  вы
перепутаете, вам придется ходить на руках. А это - на голову.
     - У меня только одни руки. А здесь - две пары.
     - Вам еще придется пожалеть, что их не  вдвое  больше.  Второй  парой
управляет голова. Голова у вас есть?
     Потом Герн влез в скваммер и показал, как надо  в  нем  устраиваться,
где и что находится. Затем он захлопнул за собой дверцу, и вдруг  скваммер
тяжело шагнул вперед. Кедрин невольно  отпрянул.  Грузно  переваливаясь  с
ноги на ногу, скваммер сделал несколько  шагов  по  камере,  повернулся  и
возвратился на место. Остановившись, он  торжественно  воздел  все  четыре
руки и опустил их.
     - Теперь вы, - сказал  Герн,  вылезая.  -  Забудьте,  что  вы  умеете
ходить, и учитесь заново.
     Кедрин влез в скваммер и в два счета убедился в том,  что  ходить  он
действительно не умеет. На коленях, наверное, будут основательные  синяки.
Потом он целый час кружил по камере и сквозь прозрачный изнутри наголовник
- фонарь - без особого дружелюбия разглядывал Герна, который в  это  время
сидел на разножке и пил из термоса кофе с лимоном.
     Выпив кофе, Герн сделал знак остановиться и спросил:
     - Ну, а связь вы уже умеете включать? А как вторые руки?
     Со вторыми руками было  хуже;  от  попытки  привести  их  в  действие
разболелась  голова.   Кедрин   старался   приспособиться   к   скваммеру,
автоподстройка скваммера приноравливалась к Кедрину. В конце  концов  руки
начали шевелиться.
     - Устали? - спросил Герн. Кедрин вздохнул и ответил: - Нет.
     - Тогда идите в пространство, - сказал Герн.
     Он довел Кедрина до выхода, зацепил за скваммер длинный тонкий тросик
и посоветовал не своротить спутник и не наматываться на корабль.
     - Трос - это пока, - сказал  он.  -  Чтобы  вы  сразу  не  улетели  к
звездам. Есть такие - сразу хотят лететь к звездам.
     Потом он хлопнул  Кедрина  по  ферротитановой  спине  и  сказал:  "По
могутной спинушке..." Но Кедрин этого уже не услыхал, потому что  у  Герна
не было связи.
     В выходном тамбуре Кедрин подождал вакуума. Потом, как учил Герн,  он
встал на люк. Люк тотчас же распахнулся. У Кедрина закружилась  голова,  и
он вылетел в пустоту.
     Отброшенный центробежной силой спутника, он летел и ждал,  когда  его
остановит трос. Но трос не останавливал, и Кедрин сообразил,  что,  верно,
карабин тросика отцепился  и  скваммер  вознамерился  все-таки  улететь  к
звездам.
     Следовало остановиться, и сделать это можно было  только  при  помощи
ранца-ракеты.
     Монтажники,  по  уверениям  Герна,  владели  этими  ранцами  в  такой
степени, что им ничего не стоило передвигаться с точностью до полуметра  и
еще точнее, если даже пролетать приходилось сотни  метров.  Они  будто  бы
делали это с первого импульса, не расходуя на  коррекцию  пути  ни  грамма
массы. Они владели ранцами с такой  же  непринужденностью,  с  какой  рыбы
владеют плавниками. Кедрину же сейчас надо было просто остановиться, и  он
вдруг потерял уверенность в том, что сможет это сделать.
     Вспоминая наставления, он при помощи гирорулей привел себя  в  нужное
положение. Потом начал нажимать правой  ногой  на  стартер;  это  нехитрое
движение вдруг показалось ему необычайно опасным.
     Он нажимал очень осторожно, и ракета, как показалось,  не  включалась
бесконечно долго. Это было не шуточное  дело  -  выстрелить  самим  собой.
Дыхание Кедрина гулко отдавалось в скваммере, других звуков не было, да  и
вообще ничего не было; звезды остались далеко, и спутник - тоже.  Странно,
раньше у Кедрина сложилось впечатление, что Приземелье населено куда гуще.
В эфире, например, было просто тесно...
     Ракета не включалась, и Кедрин нажал, наконец, изо всех сил.  Спутник
стремительно понесся на него из глубины  пространства,  и  Кедрин  еще  не
успел испугаться, как спутник  пронесся  под  ним  и  стал  удаляться  еще
быстрее, чем раньше, только в другую сторону. Кедрин  торопливо  схватился
за гирорули, пальцы его дрожали.
     Еще несколько раз он качнулся, как маятник, оказываясь то по одну, то
по другую сторону спутника, видимого, в общем, с  ребра.  Наконец,  Кедрин
затормозился, и спутник перестал удаляться. Он неподвижно повис,  кажется,
в нескольких километрах. Кедрин тоже висел неподвижно,  вся  же  остальная
вселенная неторопливо обращалась вокруг них.
     Он отдыхал, нервная дрожь постепенно проходила. Он  включил  связь  -
наугад, на чью-то частоту. Кто-то негромко сказал: "Убери ригель".  Кедрин
удивился, потом понял, что это не ему. "Теперь хорошо, - сказал  голос.  -
Включай". Кедрин сменил частоту. "Отойди на метр левее, -  сказал  бас,  -
переведи на вторую дорожку". Странно было, что так спокойно можно говорить
в пространстве.
     Раз другие спокойны, то и ему не стоило волноваться. Он подумал  так,
и тотчас же на смену волнению пришла страшная, небывалая доселе усталость.
Кедрин закрыл глаза.
     Он  открыл  их,  ощутив  слабый  толчок.  За  ним  последовал  частый
настойчивый стук. Стучали в прозрачный фонарь.  Кедрин  нехотя  посмотрел.
Герн стоял перед ним и нелепо жестикулировал. "Связь!" - прочел Кедрин  по
его губам и включил связь.
     - Вы думаете выйти из скваммера? - опросил Герн. -  Или  вы  уже  так
привыкли к нему, что  будете  в  нем  ночевать?  Нет?  Так  откройте  люк.
Отодвиньте два предохранителя сзади и открывайте.
     Это была та же камера, которую он покинул неопределенное  время  тому
назад. Как он снова  оказался  здесь,  было  непонятно.  Кедрин  вылез  из
скваммера, запутался в проводах, сорвал манжеты и шлем и кинул их  в  люк.
Ему захотелось лечь и лежать, не двигаясь.
     - Ну, ничего, - сказал Герн. - В первый раз бывает еще и не так.
     - Бывает, - сердито сказал Кедрин, не поднимая глаз.  -  Будет,  если
тебя уносит за десяток километров...
     - Интересно, - сказал Герн, - о каком  это  десятке  километров  идет
речь, если длина троса пятьсот метров, и вы даже не  использовали  его  до
конца.
     - Он отцепился, ваш трос.
     - Любопытно, чем мы в таком случае втянули  вас  в  корабль!  Учитесь
определять расстояние в пространстве. Это нелегко - нет перспективы. Хотя,
- он взглянул на Кедрина из-под нависающего лба, - вы, наверное, вообще не
пожелаете у нас оставаться? Хочется на Землю, а?
     Кедрин зажмурился, коротко вздохнул и сказал:
     - Почему же это - не пожелаю? С удовольствием. Только сейчас  я  хочу
спать.
     - Сначала обед.
     - Есть и спать.
     - Еще бы! - сказал Герн. -  Ничего.  Другим  приходится  сейчас  куда
труднее.
     Кедрин знал, кого Герн имеет в виду.





     На орбите Трансцербера все по-старому, или вернее  -  по-новому.  Все
заняты своими  делами  и  старательно  делают  вид,  словно  ничего  и  не
произошло.
     Это не так трудно:  у  них  есть  предмет  для  размышлений.  Что  же
все-таки случилось? Ответить на  это  не  так  просто  и  вряд  ли  вообще
возможно.
     Схлынуло нервное напряжение, стало  возможно  думать  о  происшествии
объективно. Правда, участникам и даже жертвам происшествия (а ведь  именно
в такой роли выступает  сейчас  население  "Гончего  пса")  не  так  легко
обрести нужное для этого спокойствие. Но они пытаются.
     Капитан Лобов сидит, поглаживает щеку и думает:  хорошо,  что  успели
развернуться и дать импульс. Иначе им здесь было бы не до споров. А сейчас
- пускай себе  полемизируют.  Все  естественно:  одни  защищают  механику,
другие - электронику. У каждого человека есть что-то излюбленное в  каждой
области; в области аварий - тоже. А если отрешиться от пристрастий?  Тогда
вообще ничего непонятно. Механика была так же  надежна,  как  электроника,
электроника - как механика. Плюс да плюс в результате дали минус.  Формула
проста, но есть одно затруднение: она противоречит всему, что известно  из
элементарного учебника алгебры.
     Что же, придется передать на Землю все, что  можно:  пусть  там  тоже
поломают голову.
     Капитан размышляет, а ученые постепенно возвращаются к основной  теме
разговора; к проблеме Трансцербера. Это  -  настоящий  костер,  в  пламени
которого сгорают нервы. Тем более,  что  со  Звездолетного  пояса  принята
фотограмма: корабль доберется до потерпевших крушение самое позднее  через
четыре месяца.
     Четыре-то месяца они здесь продержатся,  даже  пять.  Риекст,  хозяин
энергии, подтверждает  это,  поскольку  молчание,  как  известно,  -  знак
согласия.
     В конфиденциальном разговоре с инженером капитан Лобов позволяет себе
допустить и иную возможность:  что  скорость  сближения  "Гончего  пса"  и
Трансцербера, правда в микроскопических дозах, но возрастает. На этот  раз
Риекст, знаток приборов, соглашается с капитаном не только молчанием.
     Но и они верят, что выход есть.  Потому  что  на  Звездолетном  поясе
знают капитана Лобова, а капитан знает Велигая, да и остальных  тоже.  Они
не оставят в беде.


     - Четыре месяца, - сказал Велигай. - Четыре месяца.
     Он сосредоточенно глядел вперед, словно эти слова  были  написаны  на
противоположной стене.
     - Если бы ты мог хоть час не думать об этом... - проговорила Ирэн.
     - Я и не думаю.
     Он был прав: он не думал об этом, как не думают  о  дыхании.  Велигай
сейчас именно дышал этим: судьбой капитана  Лобова  и  его  экипажа.  Ирэн
понимала, что изменить что-либо не  в  ее  силах;  оставался  единственный
выход - самой жить тем же. Извечное женское искусство...  Она  задумалась,
но ничего утешительного не приходило  в  голову,  хотя  именно  сейчас  ей
хотелось найти слова утешения.
     - Не знаю, - произнесла она наконец. - Верю, что выход  есть.  Но  не
вижу его.
     - Я тоже, - кивнул он. - Хотя схема проста.
     Ирэн вздохнула. Велигай никогда не признавался, что бывают положения,
из которых он не видит выхода. Признаться в своем бессилии - значит самому
поверить в него, иными словами - потерпеть поражение еще до начала. Но  от
нее он не скрывал, что порой заходит в тупик. Ирэн  понимала:  даже  самые
сильные люди изредка должны на кого-то опираться. Пусть  хоть  на  краткий
миг. И  она  должна  быть  благодарна  этому  обстоятельству:  иначе  они,
наверное, никогда не стали бы больше, чем товарищами по работе.
     Может быть, это было бы лучше? Нет... И не  надо  беспокоиться  из-за
воспоминаний. Настоящее - вот оно, рядом. Его можно  ощутить  рукой,  всем
телом...
     Она улыбнулась, благодаря настоящее.  Ее  улыбка  не  ускользнула  от
Велигая, хотя смысла ее он, разумеется, не понял;  да  и  много  ли  таких
мужчин, которые понимали бы хоть в одном случае  из  десяти  точный  смысл
улыбки женщины - даже самой близкой?
     - Нет, серьезно, - сказал он. - Схема  крайне  проста,  но  что  я  в
тупике - это, к сожалению, факт.
     Он взглянул на часы.
     - Я побуду у тебя еще. Можно?
     Она дала ему понять, что об этом не стоило спрашивать. Даже  если  бы
она этого не хотела, даже в таком невероятном случае - все  равно  она  бы
заставила его остаться. Здесь он был  словно  наедине  с  самим  собой,  а
только так можно спокойно думать.
     -  Схема,  -  сказал  Велигай.  -  Схема,  схема...  Погрузившись   в
размышления, он часто машинально повторял вслух какое-нибудь слово. -  Что
же, все просто: корабль идет на орбиту Трансцербера;  выполняет  несложный
маневр; забирает Лобова с людьми; возвращается на Землю. - Он  усмехнулся.
- Цветы и объятия.
     Она дотронулась до его лба. Он моргнул.
     - Ну, да. Нужна малость: корабль.
     - Не всякий, - сказала она.
     - Да. Из четырех имеющихся категорий...
     Она знала, что это за категории. Маленькие  приземельские  корабли  с
радиусом действия не дальше Луны; шарообразные планетолеты - "пузыри" -  с
ионными  двигателями,  дешевые  и   неприхотливые,   но   тихоходные,   не
забиравшиеся  дальше   Марса;   специальные   корабли   с   диагравионными
двигателями, небольшие и быстроходные транссистемники, предназначенные для
разведки и научных экспедиций (к таким принадлежал  и  "Гончий  пес");  и,
наконец, звездолеты - "длинные корабли", по терминологии  монтажников,  по
размерам, мощности и степени сложности похожие на корабли трех  предыдущих
категорий так же, как орган похож на аккордеон или губную гармошку.
     - ...Из четырех имеющихся категорий речь может идти о двух последних:
о транссистемниках и длинных. Согласна?
     Она серьезно кивнула. Наверное,  вопрос  об  ее  согласии  был  нужен
Велигаю для сохранения ритма мышления, но и это было не так уж мало.
     - Самое простое, - сказала Ирэн, - послать транссистемный.  "Стрелец"
сейчас в районе Пояса астероидов.
     - Земля чуть было так не решила, - сказал Велигай. -  Пришлось  битый
час их отговаривать.
     - Почему?
     -  По  двум  причинам.  Первая:  "Стрелец"  идти  к  ним  не   может.
Арифметика: их там восемь, нормальный экипаж транссистемного -  пятеро,  в
сумме  тринадцать.  Без  специальной  переделки  больше   десяти   человек
транссистемный ни в коем случае забрать не сможет.
     - Но если потесниться...
     - Тогда и будет десять. Дело ведь не в площади.  Дело,  во-первых,  в
мощности дыхательных, регенерационных, экоциклических систем и, во-вторых,
-  в  количестве  охранительных  устройств.  Только  они  позволяют  людям
выносить  те  перегрузки,  которые  и  делают  транссистемник   скоростным
кораблем. Поняла, звездочка?
     Он умолк, положив ладонь на ее волосы, медленно перебирая их.
     - Говори, - сказала она.
     -  Это  была  арифметика:  пока  "Стрелец"  свернет  базу  на   Поясе
астероидов, пока придет сюда, пока его  переделают  и,  наконец,  пока  он
после всего этого до них  доберется  -  пройдет  уйма  времени.  Можно  не
успеть.
     - Ну,  -  она  подняла  голову,  -  мы  бы  постарались  сделать  все
побыстрее.
     - Так мне сказали и на Земле. Но тут в действие вступила алгебра.
     Он помолчал.
     - Дело в том, что "Стрелец" - двойник "Пса". Брат-близнец.
     - Я помню, как их строили.
     -  Ну,  конечно.  Причины  аварии  "Пса"  нам  неизвестны.  Судя   по
донесениям Лобова, ничего подозрительного, никаких ненормальностей не было
до самой последней секунды.
     - Так что, если послать однотипный корабль...
     - В этом вся суть. Если авария по необъяснимой  причине  произошла  с
"Гончим", где гарантия, что то же самое не случится и с  другим  таким  же
кораблем?
     - Да, - сказала она. - Правда...
     - Несложно, а? Но убедить  в  этом  остальных  было  трудно.  Кое-кто
возражал очень крепко. Меркулин, например. Директор... Да ты ведь знаешь.
     - Знала когда-то, - подтвердила Ирэн.
     - Он мыслит по такой канве: авария  не  может  быть  закономерностью.
"Пес" -  первоклассный  корабль,  обладающий  защитой  от  всех  и  всяких
случайностей, не говоря уже о закономерностях. Он  полагает,  что  причина
аварии - в нарушении людьми каких-нибудь  норм  поведения.  И  приходит  к
выводу, что в космическом полете присутствие людей - не  только  ненужный,
но прямо-таки вредный  фактор.  Они,  мол,  создают  условия,  осложняющие
нормальную деятельность автоматов. А за автоматы  он  ручается.  Там  ведь
было кое-что из их продукции. Основное, правда, делали мы сами.
     - Честь мундира?
     - Нет, в этом отношении Меркулин объективен,  он  серьезный  человек.
Просто таково его кредо. Я бы  его  изложил  так:  автомат  устроен  проще
человека, следовательно, легче регулируется и реже портится.  Он,  правда,
формулирует иначе, но смысл таков. А человек - существо слабое, а с другой
стороны - много поработавшее. Пусть командует отсюда.
     - Но ты с ним справился? - Ирэн провела ладонью по щеке Велигая.
     - Я тоже старался  быть  объективным.  -  Что-то  похожее  на  улыбку
спряталось в уголках его губ. - Сказал, что  Меркулин,  быть  может,  прав
процентов на девяносто пять.
     - Ну, и что же?
     - Подействовали остальные пять процентов.
     - Правильно.
     - Ну да. Но от этого  не  легче,  потому  что  остается  единственный
выход: послать длинный.
     После паузы Ирэн тихо проговорила:
     - Да... Но где они?
     - То-то и  оно  -  где  они?  Из  четырех  длинных,  которыми  вообще
располагает Земля, в дальних рейсах, вне пределов связи, находятся...
     - Находятся все четыре.
     - Вот именно. И расчет времени и возможностей тут против нас.  Потому
я и говорю, что схема проста, а вот как ее осуществить - пока не знаю.
     Ирэн вздохнула, потому что единственная, еще  оставшаяся  возможность
стала ей ясна. Но было ли это в их силах? Она взглянула Велигаю  в  глаза.
Он утвердительно кивнул.
     - Ничего другого не остается: заложить  новый  длинный.  У  нас  есть
четыре месяца. Длинному кораблю до "Пса" две недели хода. Значит, остается
три с половиной месяца. За это время надо построить и испытать корабль.
     Ирэн покачала головой.
     - Последний мы построили  очень  быстро.  Всего  за  год.  Но  три  с
половиной месяца - абсолютно нереально... - Ей вдруг  стало  страшно,  она
прижалась к груди Велигая. - Значит, ничего сделать нельзя?
     Велигай долго не отвечал.
     - Теоретически, - проговорил он наконец, - теоретически это, кажется,
возможно. При соблюдении ряда условий: если рабочее пространство освободим
не через десять дней, как по графику,  а  через  три  -  это  раз.  Сдадим
"пузырь".  Во-вторых,  если  при  изготовлении  и  монтаже  корабля  будем
использовать не ту автоматику, что была раньше, а новую, с  гораздо  более
быстрым ритмом работы.
     - Чистая теория, - сказала Ирэн.
     - Да. Потому что это значит: планетолет  придется  достраивать  почти
полностью вручную, автоматы не смогут сделать работу в три  раза  быстрее,
чем  запрограммировано.  И  во-вторых:  пока  Меркулин   не   даст   новую
автоматику, начинать монтаж длинного корабля тоже вручную.
     - А мы сможем?
     Велигай пожал плечами.
     - Я не думаю,  как  Меркулин,  что  человек  слишком  слаб.  Конечно,
придется идти на риск. Если до сего времени мы главным образом командовали
на монтаже автоматами, а сами выполняли только наиболее тонкую  и  сложную
работу, то теперь... теперь придется проводить в пространстве куда  больше
времени. А ведь ты знаешь, что у Службы Жизни свои законы: она гарантирует
нам стопроцентную безопасность лишь при соблюдении всех условий. А  теперь
мы не сможем их соблюдать: для этого не останется времени.
     - Это большой риск, - сказала она.
     - Кто не хочет - не пойдет. Но я знаю - пойдут все.
     - Что, если мы потеряем больше, чем спасем?
     - Я не пророк, - сердито пробормотал Велигай. -  Не  знаю.  Но  Земля
послала их - и Земля должна спасти. Во что бы  то  ни  стало.  Планета  не
бросает своих людей. Их слали не на смерть. А мы...
     - Ты прав, - согласилась она. - Но нас слишком мало.
     - Придется звать на помощь.  Потеснимся,  сделаем  четыре  смены.  На
Планете всегда хватало молодежи, которая с радостью пойдет к нам. Конечно,
если меркулины еще не задурили им головы.
     - Ты думаешь?..
     - Меркулин и другие - они умны и логичны. Хотя логика их  в  основном
формальная, но ведь молодость далеко не сразу постигает диалектику.
     - И я тоже? - шутливо хмурясь, спросила Ирэн. - Или я уже не молода?
     - Ты - исключение, звездочка. - Он поцеловал ее.  -  Кстати,  мы  уже
начали пополняться. Тот парень, что летел с нами, тоже начинает работать.
     - Кедрин?
     - М-да. Ты его знаешь?
     "Когда-то считала, что знаю, - подумала Ирэн. - Но ведь прошло  много
лет..."
     - Нет, - сказала она.
     - Ну, посмотрим, как у него будет получаться. Трудно  им  придется  -
ему и всем, кто прилетит.
     - Думаешь, они смогут по-настоящему помочь?
     - Ну, их будет не так уж много. В  основном  придут  курсанты,  кроме
того - студенты Звездного. Кстати,  надо  пойти,  уточнить  -  сколько  их
прилетит.
     - Ты так и не отдохнешь?
     Велигай взглянул на нее, казалось, с удивлением.
     - Ты же знаешь...
     - Да, - грустно сказала Ирэн. - Знаю...


     Кедрин проснулся. Как это было непохоже на земные пробуждения,  когда
свет стучался в окно и торопил подниматься и  жить.  Здесь,  в  тесноватой
каюте старого планетолета, не было ни солнца, ни ветра. Просто  регуляторы
усиливали свет, раздавался сигнал, и надо было вставать, хотя не  успевшее
отдохнуть телег протестовало.
     Но каждый раз Кедрин пересиливал себя; рядом, на спутнике, жила Ирэн,
и она тоже ежедневно выходила на работу. Чем быстрее разберется он во всех
трудностях новой профессии,  тем  скорее  переселится  в  спутник  и  там,
наконец, сможет видеть ее каждый вечер. А для этого  надо  вставать,  надо
вставать...
     Он встал, умылся. Термос с завтраком уже ожидал его  в  кают-компании
планетолета, единственным обитателем которого он пока был. Кедрин старался
есть помедленнее, но все равно завтрак прошел очень быстро. Еще минут пять
продолжалось слушание новостей,  по  радио.  Потом  Кедрин  заставил  себя
выключить приемник и подняться.
     Скваммер ожидал его, всегда одинаково готовый, самодовольно-бодрый  и
неумолимый. Пришлось лезть в проклятую  скорлупу  и  неуклюже  ковылять  к
выходному люку. Топать, переваливаясь с  ноги  на  ногу,  и  тем  временем
соображать, какой же сюрприз приготовил ему скваммер на сегодня.
     Люк угодливо распахнулся, и Кедрин вылетел,  словно  ленивая  рогатка
нехотя, медленно выстрелила им.
     Как и всегда, он задержал дыхание, потом с шумом выдохнул воздух.  На
сей раз выход прошел совсем гладко, и это  неожиданно  вселило  в  Кедрина
бодрость, какой он и не  ожидал.  Вдруг  ему  открылась  вся  конкретность
окружающего мира. Кедрин удивился тому, как велик этот мир и  как  непохож
он на Землю. Планета была видна вся, и она заслоняла лишь небольшую  часть
Вселенной.
     На этот раз Кедрину было разрешено самостоятельно проследовать в  тот
куб пространства, который назывался "рабочим пространством"  и  в  котором
монтировались корабли.
     Именно  тут  спешно  достраивался  пузатый  планетолет  -   один   из
многочисленного  семейства  средств  передвижения   в   космосе,   который
монтажники даже не называли кораблем: настолько  он  был  непохож  на  это
стройное слово. Для небольших  скоростей  планетолетов  такая  форма  была
выгодна; но  тот,  кто  думает,  что  обводы  корабля  не  играют  роли  в
космическом пространстве, пусть-ка сам попробует пройти  на  таком  пузыре
сквозь рой частиц хотя бы средней плотности.
     Сейчас достраивающийся шар висел в пустоте и вместе со спутником и со
всем остальным, что находилось  в  прилегающем  к  спутнику  пространстве,
образовывал единую систему. Она медленно обращалась вокруг  общего  центра
тяжести, который, в свою очередь, исправно обходил  вокруг  Земли.  Кедрин
смотрел и представлял. Нет, здесь, возможно, было даже интересно  -  когда
работали автоматы и  оставалось  лишь  сидеть  в  спутнике,  наблюдать  за
экраном и приборами и думать, хотя бы о  том,  какие  надо  создать  новые
автоматы. Но  теперь  автоматов  не  было,  а  к  работе  приступили  сами
монтажники.
     Они сновали вокруг шара во  всех  трех  измерениях  -  "бронированные
муравьи",  как  подумалось  Кедрину.  Они  что-то  тащили,  устанавливали,
варили, стремительно пролетали или медленно обращались вокруг  планетолета
по каким-то своим орбитам. Но чем больше Кедрин смотрел на них, тем  менее
подходящим  казалось  ему   сравнение   с   муравьями.   Точность   орбит,
подсказывала  другое:  это  были  люди-планеты,  чьи  пути   пролегали   в
мироздании на равных правах с бесконечной спиралью Земли, трассой  Солнца,
дорогой Галактики. Тем же законам Кеплера подчинялись они, плюс еще одному
- закону человеческой воли, которая позволяла им  менять  свои  орбиты,  а
когда-нибудь, возможно, позволит менять и орбиты планет.
     Сам-то  ты  вовсе  не  претендуешь  на  такую  планетную  судьбу.  Но
приходится и тебе стараться не отстать от них. А монтажники и не думали  о
судьбе. Они работали вручную - совсем так же, как работали некогда люди на
Земле. Если чего-то не хватало этой аналогии, то свиста или песни,  потому
что люди на Земле любили петь или насвистывать  за  работой,  а  скваммеры
молчали - во всяком случае, пока ты не настраивался на их частоту.
     Молчал и Кедрин; пока ему нужна была лишь общая волна. Ему предложили
облететь планетолет со всех сторон, чтобы, не  торопясь,  рассмотреть  это
сооружение  и  наметить  самые  выгодные  трассы,  по   которым   придется
переправлять  детали.  Выполнить  задачу  оказалось  не  так-то  просто  -
скваммер был велик, а мир - мал, но в конце  концов  он  все-таки  облетел
корабль. Кое-где не хватало здоровенных кусков обшивки  и,  наверное,  еще
много чего. Хотя, как  разъяснили  Кедрину,  внутри  все  было  на  месте:
корабли в пространстве начинали монтировать изнутри, механизмы  постепенно
обрастали разными помещениями и оболочкой.
     Потом понадобилось  перегнать  на  другое  место  одну  из  массивных
деталей. Кедрин выжал педаль стартера  с  такой  силой,  как  будто  давил
каблуком змею, потому что это была его  первая  попытка  сдвинуть  деталь.
Скорость возросла неожиданно быстро. Ему кричали: "Стой!"  Он  забыл,  как
тормозят, и вместо этого еще прибавил ходу.
     Стало ясно,  что  плохо  придется  монтажнику,  который  в  этот  миг
медленно летел перед Кедриным в том же направлении. Вокруг скваммера  были
захлестнуты  тросы  от  какой-то  сложной  и  громоздкой  детали,  которую
монтажник толкал перед собой, неся в  четырех  руках  еще  какие-то  штуки
поменьше. Кедринская деталь - гамма-отражатель -  уже  хищно  нацеливалась
острым углом между лопаток скваммера, чуть повыше дверцы. Стало  до  ужаса
ясно, что в точку встречи деталь и передний монтажник придут одновременно.
     Затем Кедрин почувствовал удар,  в  глазах  зажглись  звезды.  Кто-то
сидел  на  его  вытянутых,  все  еще  сжимающих  край  отражателя   руках,
ухитрившись  на  полном  ходу  протиснуться  между  деталью  и   Кедриным.
Металлический живот упирался в  фонарь  кедринского  скваммера.  Удар  был
силен, но скваммеры выдержали, и люди тоже.
     Кедрин не мог удержать детали, но ее скорость  была  уже  сбита.  Она
прошла точку встречи через две секунды после перегруженного монтажника,  и
за нею устремился кто-то из находившихся поблизости. Кедрин тяжело дышал.
     - Надо ровнее, - невозмутимо произнес стеклянный голос Холодовского.
     - Да, - послышался голос Гура. - Погибнуть с гамма-отражателем  между
лопатками - в этом, конечно, что-то есть, это  даже  величественно.  Но  я
скромен - и не тороплюсь. Спасибо, Слава.
     - Не за что, - ответил Холодовский.
     Отцепляясь от Кедрина, он неуклюже похлопал виновника происшествия по
косому плечу скваммера.
     - Спокойней, -  повторил  он.  -  Скорости  нужны,  особенно  сейчас.
Скоростью мы уже выиграли для тех, у Транса, день жизни. Но прежде всего -
уверенность!
     Ее-то и не хватало Кедрину. Вечером, ворочаясь  в  постели  (которая,
казалось, была набита метеоритной крошкой),  он  страдал.  Стыд  не  давал
уснуть,  но  еще  мучительнее  был  страх:  а  если  вот  так  завтра  или
послезавтра другой новичок налетит на него, острым  углом  детали  вскроет
скваммер, как банку консервов, - и наступит конец? Служба Жизни  запрещала
такое скопление людей в этом объеме пространства. И люди знали это. И  все
же...
     Вот интересно: знает ли сама Служба Жизни,  что  на  ее  установления
здесь не обращают внимания? Вряд ли кто-нибудь специально оповестил ее. Но
в таком случае это необходимо сделать! Ведь нарушается один из  принципов,
на которых...
     Кедрин повернулся в постели и не смог удержать стона:  болел  локоть,
которым он во время работы ухитрился удариться обо что-то в скваммере -  о
какое-то  автоматическое  устройство,  без  которого  и  скваммер  не  мог
обойтись. Нет, брось о  принципах.  Служба  Жизни  гарантирует  достижение
биологического  рубежа  каждому  человеку  -  каждому,  кто  этого  хочет.
Естественно,  этого  хочет  всякий;  но  иногда  это  желание  приходит  в
противоречие с чем-то другим - чувством долга хотя бы - и уступает. Служба
Жизни не может помочь в таких случаях.
     Так что не крути. Работать тут никого не заставляют,  путь  на  Землю
открыт. Возвратись в свою лабораторию, и...
     Ну, что же: через две недели  кончится  отпуск,  и  ты  возвратишься.
Будем надеяться, что за эти две  недели  с  тобой  не  случится  ничего...
ничего непоправимого. Зато потом  -  какие  будут  воспоминания!  А  кроме
того...
     А кроме того, вскоре он перейдет в спутник, в свою  каюту.  Тогда  он
сразу же разыщет Ирэн и  поговорит  с  ней  без  помощи  рации  скваммера.
Поговорит в условиях, где их не услышит никто третий.
     Он скажет: да, ты была  права  -  в  значительной  степени.  Меркулин
просто не учел всего. Простим ему это. Но ведь в основном  правда  на  его
стороне: наша работа там, внизу, нужнее. Поэтому я пришел за тобой.  Я  не
буду спрашивать о том, что произошло за это время. Но  ведь  тогда  у  нас
было настоящее... и, значит, оно не прошло.  Настоящее  не  проходит.  Его
можно заглушить на время. А сейчас этой необходимости больше нет.
     Он скажет: ты помнишь еще, как шумят по ночам сосны  у  моря?  Ты  не
могла забыть. Я вижу твои следы; они остаются на мокром  песке,  маленькие
следы босых ног. Я вижу звезды в твоих глазах; не здешние  -  пристальные,
немигающие, - но веселые звезды земного неба.  Они  приближаются,  звезды.
Подойди ближе. Я...
     Он улыбнулся и уснул.


     Он выходил каждый день, и с каждым разом что-то менялось.  Управление
скваммером становилось все  проще  -  казалось,  кто-то  убирал,  одну  за
другой, разные сложности. Детали тоже начали повиноваться. Темп работы был
стремителен, и Кедрин немного пугался  лишь  вечерами,  вспоминая  события
дня.
     Наконец, ему сказали, что обучение закончено. Это было, когда  Кедрин
еще не перестал уставать. Усталость сама по  себе  казалась  удивительной:
ведь мускулы  не  воспринимали  тяжести,  деталей.  Работали  сервомоторы,
человек лишь управлял  ими.  Но  для  того,  чтобы  управлять,  надо  было
представить себе, что ты делаешь все сам - и от этого, очевидно,  уставала
нервная система. Она-то работала в полную силу!
     Теперь он мог возвратиться на  спутник,  в  свою  каюту.  Его  сменой
остается четвертая, с которой он тренировался. По  этой  смене  поставлены
часы в каюте: ведь у смен - свое время, свой день и своя ночь.
     У него спросили: нет ли каких-нибудь особых пожеланий. Были; он хотел
узнать, где найти Ирэн. Но промолчал. Это оставалось его личным  делом,  с
которым он справится сам.
     После планетолета в каюте спутника было очень хорошо.  Кедрин  улегся
на уже выращенный из микротипа удобный диван и  постарался  ни  о  чем  не
думать. Чтобы это стало возможным, он начал рассчитывать в  уме  наилучшие
параметры установки, которая помогала бы ни о чем не думать.  Голова  была
удивительно ясна, и работалось хорошо. Только не было  машинной  памяти  и
нумертаксора для записи данных, так что довести расчеты до конца Кедрин не
смог.
     Впрочем, даже будь у него все нужное, Кедрин все равно  не  успел  бы
закончить свое бесполезное дело, потому  что  на  пороге  каюты  показался
Холодовский.
     Монтажник вошел, словно к себе домой - не постучавшись и  не  спросив
позволения; кажется, он  очень  высоко  ценил  каждое  сказанное  слово  и
поэтому старался  разговаривать  как  можно  меньше.  Усевшись  в  кресло,
Холодовский обвел каюту взглядом. Затем перевел глаза на Кедрина  и  молча
смотрел до тех пор, пока объекту  столь  пристального  внимания  не  стало
неудобно.
     - Я отдыхаю, - на всякий случай сказал Кедрин.
     Холодовский кивнул:
     - Вот, лежу, думаю...
     - О чем?
     - Да так...
     Холодовский поднял брови.
     - Вы помните, что был несчастный случай в связи с запахом?
     - Конечно. Он появляется непонятно откуда...
     - Непонятно, - подтвердил Холодовский. - Да?
     - Ну?
     - Должно быть понятно. Так?
     - Безусловно, но...
     - Значит, об этом и надо думать. Работать  под  угрозой  нельзя.  Это
изматывает людей. Раньше мы могли бы прекратить монтаж  до  окончательного
выяснения. Сейчас это невозможно.  Но  это  не  значит,  что  мы  согласны
жертвовать собой просто так.
     А не просто так - можно?.. И как это - не просто так? Но вслух Кедрин
сказал другое:
     - Я слишком мало знаю для того, чтобы думать над такой проблемой.
     - Больше не  знает  никто.  Конечно,  теоретики  со  временем  найдут
объяснение. Но работать надо сейчас.  То  есть  -  уже  сейчас  необходимо
защитить людей.
     - Не имея теории - возможно ли это?
     -  Ну,  чтобы  защитить  дом  от  молнии,  не  обязательно  знать  об
электричестве все без исключения.  Как  вы  помните,  громоотвод  опередил
науку.
     - Понял.
     - Защита людей поручена Особому звену. Только что созданному.
     - Людей сняли с монтажа?
     - Нет. Монтаж - сам по себе. Но есть и свободное время.
     - Ага... И кто в этом звене?
     - Гур, Дуглас, я... Опытные монтажники.
     - Значит, во всяком случае, не я,  -  не  без  некоторого  облегчения
отметил Кедрин.
     - Но ведь ты  не  хочешь  быть  в  стороне?  -  Холодовский  внезапно
употребил крепкое, бьющее в лоб "ты", и это смутило Кедрина.
     - Я... Ну, разумеется...
     - Я так и думал. Тогда слушай...
     - Одну минуту, - испугался Кедрин. - Не сразу... Не сейчас.
     - Вы слишком заняты? - голос был полон иронии.
     - Я хотел только...
     - Ну? Чего же? Не стесняйся!
     Сказать? Невозможно. Хотя... Он может объяснить, где  она,  чтобы  не
искать зря. Сказать.
     - Я хочу сначала встретиться с Ирэн.
     - А, собственно, зачем тебе? Ты ее не знаешь.
     - Она ведь не родилась на этом спутнике!
     - Ах, вот что... - задумчиво проговорил Холодовский. - Вот оно что...
- Он помолчал. - Тогда тем более - не надо.
     - По-моему, это мое личное дело.
     -  Нет.  Если  тебе  просто  скучно  -  тогда  это  личное  дело,  но
недостойное. А если...
     - Если не просто?
     - Тогда дело касается не только тебя, но еще и Велигая. Не секрет.  И
как раз теперь нельзя.
     - Иными словами...
     - Не надо иных слов, - прервал его Холодовский. - Гибнут люди. И если
Велигая что-то будет отвлекать от дела, заставит зря расходовать  энергию,
нервы, все...
     - А если я не могу иначе?
     - Тогда я посажу вас на первый же корабль: улетайте на Планету.
     Последовала долгая пауза. Кедрин прервал ее:
     - Слушайте, - сказал он. - Вы хоть раз любили?
     - Да сто раз, - небрежно кивнул Холодовский. - Ну и  что?  Все  равно
ради этого не стоит отвлекаться от работы.
     - Так, так... - протянул Кедрин.
     Ты был влюблен сто раз; значит, ни разу. И ты  мне  внушаешь!  А  что
сказал бы Меркулин?
     Кедрин задумался. Странно: Учитель сказал бы то же самое. Да  однажды
он и сказал так, почти слово в слово.
     - Хорошо... -  медленно  проговорил  Кедрин.  -  Я  ничего  не  стану
делать... пока.
     - Вот и чудесно. Итак, вернемся к нашему главному делу.  Как  мы  уже
заметили, все зависит от одного: что же такое - запах? Это, гласит одна из
теорий, электромагнитные колебания в миллиметровом диапазоне. Элементарная
логика: колебания эти могут попадать в скваммер  только  из  пространства.
Так?
     - Да, логично.
     - Значит, нужна экранировка:  или  скваммеров,  или  пространства,  в
котором происходит работа. Что бы выбрал ты?
     - Но ведь металл скваммеров - тоже экран.
     - По-видимому, его недостаточно.
     - Скваммеры, конечно.
     - А мне кажется, наоборот. Экранировать скваммеры - значит фактически
изготовить их заново: работа тонкая и фасонная. А рабочее пространство...
     - Проще. Но куда больше!
     - Объем - не страшно. Земля готова  помочь,  чем  угодно,  только  бы
работа не прекращалась. Но тут все нуждается в расчете. Ты поможешь?
     - Помогу, - согласился Кедрин.
     - Хорошо. Тогда завтра - начинаем. А пока я пойду.
     - Погоди, - сказал Кедрин. - А что ты будешь делать сейчас?
     - Мечтать, - сказал Холодовский.
     - О ком?
     - Ни о ком. О городах.
     - Тянет на Землю?
     Холодовский качнул головой.
     -  Когда  я  состарюсь  и  не  смогу  строить  корабли  -  лет  через
девяносто-сто, - я построю город. Чудесный город  на  берегу  океана.  Это
будет город для старых монтажников и пилотов. Для тех, кто строил  корабли
и летал на них. У нас будут свои корабли, и умирать мы будем в  океане,  а
не в постели.
     - На Земле нет больше бурь.
     - Разве я стану строить город на Земле? Есть один океан в мире: океан
пространства - времени. Здесь, на его берегу я и построю город.
     - Я думаю, - сказал Кедрин, - до таких городов еще далеко.
     - Нет, - проговорил Холодовский, - близко. Они рядом, эти  города.  Я
уже вижу их огни.
     - Что же, - сказал Кедрин. - И об этом можно мечтать...
     - Можно, - сказал Холодовский, уходя.


     Он мечтает о городах. А о чем теперь осталось мечтать тебе? О  победе
над запахом? Об этом можно размышлять. Но мечтать...
     На Земле в таких случаях идут гулять.
     Ну что же, неплохая мысль...
     Кедрин вышел в коридор. В нем был фиолетовый сумрак позднего  вечера.
Но чем дальше от каюты уходил  Кедрин,  тем  ярче  становилось  освещение.
Около кают-компании был уже день. А в соседнем коридоре, куда он заглянул,
стояла ночь. Люди отдыхали в своих каютах, и, наверное, как  и  на  Земле,
только  наиболее  одержимые  поиском,  те,  у  кого   решение   было   уже
близко-близко, оставались в своих лабораториях, и для них  смена  суточных
циклов превращалась в пустой звук.
     Завтра сдадут планетолет. Наверное, сразу же заложат большой корабль.
"Длинный", как здесь говорят. Работать придется еще раза в полтора больше.
Лабораторные проблемы будут отложены - замрут приборы, застынут в  сосудах
реактивы, в кабинетах и студиях  спутника  останутся  недописанные  книги,
полотна,  незаконченные  скульптуры.  Люди  забудут,  что  они  -  ученые,
конструкторы, художники. Останутся только монтажники. Только таким образом
можно спасти людей. Каждый пожертвует чем-то.
     Да, Холодовский прав.
     Кедрин остановился  у  входа  в  кают-компанию.  Здесь  была  зелень,
деревья росли прямо из тугого пластикового пола, под ними были расставлены
столики. Кедрин прикинул: если придет пополнение,  тут  станет  тесновато.
Неудивительно:  спутнику  уже  много  лет,  а  кораблей  будет  строиться,
пожалуй, все больше.
     В одном углу кают-компании играла музыка, люди то плавно,  то  резко,
порывисто двигались в танце. Откуда-то доносилась песня; в ней были грусть
и непреклонность - грусть о Земле и непреклонная воля уходить  все  дальше
от нее, потому что иначе не может человечество.
     Мысли постоянно возвращаются к одному и тому же. Ирэн... Но  ты  ведь
обещал, да и сам решил, что это сейчас - самое правильное:  не  только  не
разговаривать с нею, но пока даже и не думать о ней.  Это  помешает  делу,
помешает спасению людей...
     Кедрин опустился на свободный стул, утвердил локти на столе, запустил
пальцы в волосы и слегка сжал ладонями голову. Так было удобнее; обычно  в
минуты самой напряженной работы мысли голову чуть стискивал шлем  Элмо,  и
теперь это ощущение стало нужным. А сейчас следовало подумать.
     Что же это? Извечный конфликт между личным и общественным? Он издавна
служил темой  для  разговоров  и  сомнений.  Личное  и  общественное  -  и
побеждает общественное. Такова схема, и все происходит по схеме,  так?  Но
ведь глупо - приносить что-то в жертву схеме.
     Личное. Ты - личность, Ирэн - тоже, и Велигай... Но, как ни  странно,
мы трое - это не три  личности.  Это  уже  общество,  потому  что  слишком
многими нитями каждый из нас связан с человечеством. Никто из нас  даже  в
самых личных делах не может действовать таким образом, чтобы результаты не
отражались на жизни общества. Потому что человек един, он  не  делится  на
человека  для  себя  и  человека  для   общества.   Человек   -   животное
общественное, это знали еще древние, им принадлежит эта формулировка.
     Значит, даже в таком вопросе надо исходить из интересов общества?
     Погоди; но ты - тоже общество. Значит, блюдя  свой  интерес,  ты  все
равно заботишься и о других? Так?
     Кедрин поморщился. Раздававшиеся вокруг голоса временами нарушали его
сосредоточенность, вторгались в нее. Почему понадобилось размышлять именно
здесь, а не в одиночестве, не в каюте?
     Он поднял голову. По соседству говорили о том, что  утвержден  проект
экспериментального, корабля совершенно нового типа и,  как  только  ребята
будут вытащены с "Гончего пса", начнется работа над этим  кораблем,  и  уж
так или иначе ему не миновать рук монтажников. Возле самой двери спорили о
космометрии пространства в связи с недавней работой Аль-Азаза "Об истинной
геометрии плоскости", и кто-то был согласен с  утверждением  об  эволютной
природе того, что мы называем плоскостью, а другой возражал....
     Все это было интересно, и еще интереснее было, когда речь заходила  о
людях на орбите Транса, из уст в уста  передавались  слова  их  сообщений,
излучавших спокойствие и надежду, и произносилось имя Герна,  забросившего
на время свою гравиастрономию и усевшегося на  связь  с  "Гончим  псом"  -
Герна, который никогда в жизни не признавал ничего, кроме астрономии  и  -
кораблей, бывших его  руками,  как  гравителескопы  были  глазами.  Кедрин
немного удивился тому, что даже этот самый Герн должен был нести дежурство
по спутнику. Но, очевидно, такой здесь порядок.
     Что же все-таки будет с ним, с Кедриным? Логика,  кажется,  завела  в
тупик. Итак? Что делать?
     Пожалуй самое лучшее - не  делать  ничего.  Пусть  Ирэн  решит  сама.
Кажется, у нее есть такое право?
     Безусловно. Но это, вроде бы, не совсем честно. Ведь там, на острове,
да и на глайнере  тоже,  ты  заметил  нечто  в  ее  взгляде...  Признайся:
заметил? То самое, что и заставило тебя пуститься за ней в погоню.
     Да, заметил. Иначе меня бы здесь не оказалось.
     Значит, ты знаешь, каково будет ее решение.
     Кедрин кивнул сам себе; ему хотелось радостно улыбнуться.
     Погоди радоваться. Значит, предоставляя решить ей  самой,  ты  просто
перекладываешь на ее плечи ответственность за все. А сам хочешь остаться в
стороне. Эх, эх, Кедрин...
     В конце концов, ты же не видел ее пять лет. И остался  жив.  Конечно,
временами было не по себе...
     Ну и что? Может быть, раньше это было и не совсем по-настоящему. Зато
сейчас - да.
     Путаешь,  блуждаешь  в  трех  соснах.  Где  же  твоя  логика?   Думай
последовательно. Ты и  Велигай  -  равноправны.  У  вас  равные  права.  А
обязанности?  Обязанностей  у  него  больше.  Он  обязан   спасти   людей,
потерпевших крушение на орбите Транса. А ты? У тебя нет такой обязанности,
потому  что  обязанности  налагаются  на  каждого  в  соответствии  с  его
возможностями.
     Значит, у него больше прав. Как ни странно, при всем  равноправии  вы
сейчас не равны.
     Никто не может заставить тебя отказаться  от  чего-то.  Никто,  кроме
тебя самого. Но ты -  можешь.  Вправе.  И  даже  -  обязан.  Это  та  твоя
обязанность, которая уравняет тебя с Велигаем.
     Только ты сам.
     Ну, вот все и стало ясным. Решение принято. Меркулин похвалил бы тебя
за последовательное и беспристрастное мышление.
     Осталось довести рассуждение  до  конца.  Раз  выбор  сделан  и  тыне
станешь даже пытаться увидеть Ирэн, следовательно...
     Следовательно, тебе здесь нечего делать. Ведь только  ради  этого  ты
приехал сюда.
     Время уезжать. У тебя есть  еще  неделя;  проведи  ее  где-нибудь  на
планете. А потом - возвращайся в институт и принимайся за работу.  Недавно
у тебя возникли сомнения в правоте Учителя.  Но,  как  видишь,  он  всегда
оказывается прав.
     Особое звено? Ну, ты там принесешь меньше пользы, чем - объективно  -
вреда.
     Пошли, Кедрин, пошли.
     Он встал и прощальным  взглядом  окинул  кают-компанию.  Все  так  же
сидели люди, все так же звучали их негромкие голоса.
     В следующий миг они загремели, потом сжались, стихли,  провалились  в
небытие. Кедрин почувствовал, как сердце рванулось, забирая ход,  развивая
невиданные ускорения... Все вокруг стало синим. Ирэн  выбралась  откуда-то
из самого угла и медленно  пересекла  кают-компанию.  Она  шла  к  выходу.
Кедрин проводил ее взглядом. Затем ноги сами понесли его. Он  догнал  Ирэн
за углом. Он забыл все и помнил лишь, что нашел ее.
     - Я провожу тебя...
     Она испуганно, как показалось  Кедрину,  взглянула  на  него.  Хотела
что-то сказать, но промолчала.
     Они шли, куда-то поворачивая, спускаясь; Кедрин  спотыкался,  налетал
на углы. Он молчал. Потом Ирэн остановилась. Она взялась за  ручку  двери,
и, кажется, это придало ей уверенности.
     - Я пришла, - сказала она. - Уходи.
     Он ничего не ответил; просто стоял, сжимая ее руку.
     - Уходи, - повторила она. Дверь открылась сама по себе -  или,  может
быть, Ирэн бессознательно нажала на ручку. Кедрин ступил за нею.
     - Уходи же!..
     Каюта кружилась, будто танцевала вокруг них.
     - Ирэн...
     - Нет. Нет. Ты не знаешь...
     - Ирэн!..
     - Нет... Милый, нет...
     Иногда слова произносят, уже не помня их значения.





     На орбите Трансцербера все росли и росли рулоны записей, катушки лент
с дневниками  ученых.  Обрабатывать  полученные  материалы  было  некогда,
сейчас шла пора накопления. Выводы последуют потом - если... А  если  нет,
то их сделают другие.
     Такая   возможность   предусмотрена.   Ориентированная    на    Землю
ракетка-разведчик,  набитая  материалами,  уйдет  в  момент,  когда   поле
тяготения Транса возрастет до критического. После  этого,  конечно,  будут
сделаны новые наблюдения, но дойдут ли они до  Герна  и  других  ученых  -
утверждать с полной определенностью уже нельзя.
     У  людей  не  хватает  времени  для  работы.  Даже   капитан   Лобов,
чертыхаясь, поглядывает на часы:  время  идет  слишком  быстро...  Инженер
Риекст, выполняя предписанную ему программу, предложил  капитану  запереть
фильмы  подальше:  киноустановка  потребляет  энергию.  Лобов,   вздохнув,
согласился и стал подыскивать себе  занятие.  У  командира  иногда  бывает
меньше работы, чем у остальных, хотя нагрузка на него всегда больше.
     В конце концов, он занялся стиркой. Это не очень приятно,  и  капитан
еще не освоил технологию, но нет оснований сомневаться в том, что  освоит.
Он стирает, и предметы капитанского  гардероба  сушатся  на  инклинаторной
установке. Она вряд ли пригодится ученым, потому  что  -  как  все  горячо
надеются - высадка на Трансцербер состоится не в это путешествие.
     Остальные ведут наблюдения, строят гипотезы и дожидаются  очереди  на
стирку. Ничего не поделаешь, быт требует внимания. Капитан Лобов  сообщил,
что в следующий рейс он не выйдет без корыта и прочих  приспособлений.  Он
заставит историков раскопать  их  описание,  а  также  восстановить  давно
утраченное человечеством искусство стирать руками. Ученые поддакивают  ему
и, по очереди отрываясь от  приборов,  пытаются  давать  советы,  которые,
впрочем, никуда не годятся. Ученым нравится, что  капитан  Лобов  мысленно
готовится к следующему рейсу. Что же, в жизни бывают всяческие  чудеса,  и
кое-кто уже пытается абсолютно точно подсчитать вероятность чуда в  данных
обстоятельствах.
     Инженер Риекст занялся системой связи. Это теперь - единственное, что
еще по-настоящему действует на корабле. Если не  будет  связи,  здесь,  на
орбите  Трансцербера,  станет  уж  совсем  тоскливо.  Инженер  методически
осматривает одно устройство за другим. Потом он  подходит  к  капитану,  и
между ними происходит краткий разговор.
     Сущность разговора сводится к тому, что  направленной  антенной,  при
помощи которой до сих пор велись  передачи  на  Землю  и  ее  окрестности,
больше пользоваться не придется. Она заклинилась  в  момент  взрыва  и  не
может поворачиваться. До сего времени Земля еще могла принимать  передачи.
Но теперь "Гончий пес" переместился по орбите настолько, что  направленная
антенна больше его не выручит.
     Капитана Лобова это не радует. Однако,  кроме  направленной  антенны,
есть еще и общая. Что же, придется пользоваться ею. Кстати, подошло  время
очередного сеанса  связи.  Попробуем,  как  поведет  себя  общая  антенна.
Энергии потребуется намного больше, это ясно. Передачи  будут  проводиться
реже. Но это - не самое страшное...
     Капитан Лобов посылает радиограмму. Несколько секунд  ждет.  И  вдруг
негодующе оборачивается и глубоко втягивает воздух.
     - Какие-то шутки! - сердито заявляет он. - Это что? Опять кто-то  был
в чертовой парикмахерской? Беспорядок на борту! Я спрашиваю:  откуда  этот
запах?
     Все на миг останавливаются и  начинают  шевелить  ноздрями.  В  самом
деле, запах! Но в парикмахерской не был никто: бытовой агрегат выключен. И
тут капитан Лобов вспоминает, что запах возник не впервые. Он появлялся  и
перед тем, как взбесился реактор. Все об этом  как-то  забыли,  но  сейчас
насторожились. Да, возможно, это не просто совпадение...
     - Наблюдать за Трансом! - рычит капитан.
     Все приникают к приборам. И, кажется, как раз вовремя, чтобы  увидеть
такое, чего до сих пор видеть не приходилось, и кто знает - придется ли.
     Зеленая, ослепительная звезда вспыхивает в  черноте.  Она  вспыхивает
сразу, в полную силу, не разгораясь постепенно, не меняя яркости.  Страшно
горит звезда на непроглядно-черном фоне. Коротко взвыв, разом  выключаются
ослепшие видеоприборы, не приспособленные к восприятию такой яркости.
     А звезда начинает пульсировать - расти, расти... Люди отворачиваются,
закрывают глаза руками: этого не могут вынести никакие глаза...


     - Ирэн! - тихо проговорил Кедрин. - Слышишь, Ирэн?
     Странное, мучительное чувство одиночества  вдруг  охватило  его.  Уже
заранее пугаясь, он протянул  руку.  Предчувствие  не  обмануло:  пустота,
тоскливая пустота была вокруг. Он прислушался, затаив  дыхание;  ничто  не
нарушало тишины, лишь стучало его собственное сердце.
     Неужели он забылся на какое-то время? И что  могло  случиться  в  эти
минуты? Минуты ли?
     Кедрин  не  решился  включить  свет:  не  хотелось  видеть   пустоту,
достаточно было уже воспринимать ее на слух. Кое-как ему удалось  одеться.
Это была еще целеустремленная деятельность. А дальше?
     Стараясь не шуметь, не стукнуть дверью, он вышел в  коридор-проспект.
Тьма и тишина  переходили  друг  в  друга.  Не  было  ни  души.  Пугающими
показались пустые переходы странного мирка, который уже не  был  Землей  и
жил по своим законам.
     Еще не было количественно установлено, в какой  степени  ритм  жизни,
настроение,  все  остальное  в  жизни   человека   зависит   от   близости
значительных тяготеющих масс. Но во всяком случае не Земля была  здесь,  а
иная планета, и в аналогичных условиях люди  могли  поступать  по-другому,
нежели на Земле. Пол - или следовало называть его  почвой?  -  не  обладал
незыблемостью Земли. Совсем рядом его участок был поднят, два человека при
свете скрытого освещения копались в открывшейся под  гладкой  поверхностью
неразберихе  проводов,  трубок,  волноводов  всех  цветов,   диаметров   и
назначений, что-то прилаживали, поправляли... И даже не зрелище обнаженной
сущности этой планетки, а именно то, что  люди  здесь,  согнувшись  в  три
погибели, руками делали что-то, что на Земле давно уже перешло  в  ведение
роботов, заставило Кедрина с небывалой остротой почувствовать отрешенность
этого мира от того, в котором он прожил всю жизнь. Мысли  об  отрешенности
чаще всего приходят именно ночью, и это была  первая  ночь,  когда  он  не
спал.
     Возможно, в этом следовало винить и отсутствие психополя. На Земле мы
всегда  бессознательно  воспринимаем  поле,  созданное  напряжением  мозга
миллионов людей, и в какой-то степени находимся под его влиянием. Здесь же
все каюты были заэкранированы, и если человек в коридоре был один,  то  он
был действительно один. Надо было  хотя  бы  зайти  в  кают-компанию,  где
сейчас, наверное, уже завтракала - или даже обедала - другая смена. Но  он
не запомнил пути, и оставалось только идти наугад.
     Кедрин заторопился. Через каждые несколько метров  из  пола  выходили
невысокие тонкие колонки с гранеными головками; проходя мимо  них,  Кедрин
заметил, как эти слабо светящиеся головки бесшумно поворачиваются,  словно
следя за ним, что-то сообщая друг другу... Ему стало жутко.
     Внезапно он вздрогнул. Жалобный, протяжный свист раздался,  отразился
от стены и прозвучал в другом конце  коридора.  Кедрин  свернул  в  первый
попавшийся переулок. Печальный свист провожал его, он  был,  как  плач  по
человеку, может быть, по тому самому Карло, который лежал  в  госпитальном
отсеке, и, возможно, уже ушел из  жизни,  и  близко  не  подойдя  к  сроку
гарантии.
     Но куда же, в конце концов, ведет этот путь?
     Мысль пришла  вовремя.  Неярко  освещенная  преграда  возникла  перед
Кедриным; переулок оказался тупиком. Огромная,  во  всю  стену,  дверь  не
поддалась усилиям Кедрина, которому  очень  не  хотелось  возвращаться  на
свистящий проспект. Дверь была стальная -  гладкая,  без  единого  выступа
поверхности, чуть выпуклая  и  с  маленьким  глазком  в  середине.  Кедрин
прильнул к глазку.
     Ничего не было видно, только чернота. Очевидно, за дверью было темное
помещение. Кедрин осмотрелся. И внезапно во  тьме  возник  слабый  зеленый
огонек,  от  него  протянулись  лучики.  Это   была   звезда,   неожиданно
вспыхнувшая в глазке  звезда,  а  чернота  за  дверью  оказалась  чернотой
пространства... Кедрин отшатнулся. Как он  не  подумал,  что  на  спутнике
могут быть резервные выходы  в  пространство?  "А  на  Земле  нет  дверей,
ведущих в бездны", - неизвестно почему  подумал  он,  и  тоска  по  родной
планете охватила его, по ее  надежности,  по  ее  ночам,  полным  теплого,
душистого воздуха. Тоска была как море, и он почувствовал,  как  это  море
подхватывает его, но не несет, а расступается, позволяя ему  проваливаться
все глубже.
     Наверное, этот внезапный приступ тоски  по  запахам  Земли  привел  к
галлюцинации: запахло резко и дурманяще,  чем-то  странным,  незнакомым  и
простым. Мысли ушли, и осталось только желание вбирать в себя  этот  запах
не только  ноздрями  -  всей  кожей,  глазами,  ртом,  волосами...  Кедрин
почувствовал, что он уже полон запахом, еще немного  -  и  он  разорвется,
распадется, рассеется, рассыплется на элементы, он больше не может дышать,
он сыт дыханием - как человек бывает сыт едой и питьем... Он поднял руки к
лицу, чтобы прекратить доступ воздуха в легкие, что бы ни было потом...
     Его спас щелчок. Негромкий щелчок раздался,  казалось,  за  дверью  и
вызвал к жизни инстинкт самосохранения, только что  совсем  уже  умолкший.
Кедрину почудилось, что дверь, ведущая в пространство, сейчас  распахнется
и давление воздуха в спутнике вышвырнет его, Кедрина,  в  пустоту.  Щелчок
повторился, за дверью что-то мягко зажужжало. Кедрин застыл с руками,  так
и не донесенными до горла. Нет, это не за  дверью  происходило,  а  в  ней
самой. Ну, конечно, там помещались блокирующие автоматы, и сейчас они ни с
того, ни с сего пришли в движение. Сию минуту произойдет что-то страшное!
     Страх смерти спас его от смерти - вопреки логике. Но  сейчас  Кедрину
было не до рассуждений. Он кинулся бежать.
     Юн бежал обратно,  минуя  проспекты  и  переулки,  как  будто  гибель
гналась за ним по пятам. Печальные свисты  умолкли.  Кроющиеся  по  темным
уголкам пары шарахались от Кедрина. Он остановился через, несколько минута
мягко освещенном коридоре. Это был проспект Переменных Масс.
     Теперь  Кедрин   знал,   куда   бежать:   неподалеку   был   переулок
Отсутствующего Звена, в котором обитал Гур. Кедрин торопливо шагал, стирая
пот со  лба  и  читая  таблички  на  дверях.  Наконец,  он  нашел  нужную,
постучался и распахнул дверь.
     Он остановился на  пороге,  растерянно  оглядываясь.  Прямо  напротив
двери сидела Ирэн; она вытянула вперед руку, как бы для того, чтобы Кедрин
не  приблизился...  Гур  смотрел  на   Кедрина   весело,   словно   ничего
неожиданного не было в  этом  позднем  визите.  Дуглас  был,  как  обычно,
невозмутим. Холодовский кивнул:
     - Вот и хорошо. Особое звено в сборе.  Мы,  правда,  думали,  что  ты
спишь... Ирэн забрела на огонек.
     Он  смотрел  на  Кедрина;  взгляд  Холодовского  в  этот   миг   стал
пронзительным, он напоминал. Кедрин предпочел не понять взгляда, да  и  не
до этого было сейчас.
     - Что с тобой? - спросил Гур.
     - Запах, - пробормотал Кедрин, поднося руки к горлу,  словно  бы  для
того, чтобы его лучше поняли. - Запах... только что.
     Дуглас  оставался  невозмутим;  все  остальные  повернулись,  как  на
пружинах.
     - Где? - спросил Гур.
     - Это был какой-то резервный выход...
     - Который?
     - Не знаю.
     - Сможешь найти его?
     - Может быть.  Вдруг  расхотелось  дышать...  И  в  двери  заработали
автоматы. Разблокировали...
     На этот раз пошевелился даже Дуглас.
     - А ты уверен, что это... не спросонок? Ты ведь,  наверное,  спал  до
этого? И вообще: что занесло тебя в такой поздний час...
     - Желание прогуляться, - стараясь овладеть собой, ответил Кедрин. - Я
бродил, не следя за маршрутом.
     Он мельком взглянул на Ирэн. Не обидел ли он  ее?  Ведь  у  людей  не
принято  изворачиваться;  надо  говорить  прямо.  Но   этот   случай   был
исключительным... Лицо Ирэн не выражало ни облегчения, ни горечи; оно было
неподвижным. "Как у Велигая", - невольно подумал Кедрин.
     - Что же, - молвил Гур. - Надо выходить. Пусть это и ложная  тревога,
но мы сейчас - в положении пожарных.
     - Безусловно, - согласился Холодовский. - Мне это и нужно было:  хоть
одна вспышка. Ведь раз запах - излучение, то  где-то  должен  существовать
его источник. Я  собрал  несколько  приборчиков  для  пеленгации...  Итак,
пошли!
     - Вперед! - сказал Дуглас. -  Ты,  Кедрин,  останься.  Лучше  проводи
женщину. У тебя еще слишком мало опыта, чтобы быть по-настоящему  полезным
там.
     Кедрин с удовольствием остался  бы.  Но  он  взглянул  на  Ирэн  и  с
предельной ясностью понял одно: если он согласится проводить ее сейчас, то
больше ему уже никогда не удастся ни проводить, ни сказать ей  то,  что  и
сейчас на языке.
     - Я попрошу даму простить меня, - от неловкости чуть развязно  сказал
он, делая поклон в сторону Ирэн. - Опытом, конечно, похвалиться не могу...
но что там говорилось  насчет  безумства  храбрых?  А  потом,  как  никак,
почувствовал запах я. Я же и помогу вам найти направление - даже если меня
не хватит на большее.
     - О, - сказал Дуглас, поднимая брови. - Хороший мальчик.
     - В нем что-то есть, - задумчиво произнес Гур, торжественно складывая
руки, как для благословения.
     - Все нормально, - заключил  Холодовский,  -  Пошли.  Но  риск  будет
несколько больше обычного.
     - В таких случаях надевают компенсационный костюм, - сказала Ирэн.  -
Возьми мой; он достаточно эластичен.
     Это были единственные ее слова; но Кедрин постарался услышать  в  них
гораздо больше того, что было сказано.


     Четыре  скваммера  неслись,  удаляясь  от  спутника,  от  почти   уже
законченного круглого корабля, от мерцающих маяков -  ко  внешней  границе
рабочего пространства, куда в конечном итоге направили  их  размышления  и
сопоставления.
     Солнце было за Землей, стояла темнота. Звезды висели неподвижно. Было
очень хорошо лететь: стремглав в пространство не одному, а вместе с  тремя
людьми, на которых  можно  положиться  и  с  которыми  не  будет  страшно,
пожалуй, нигде.
     Они летели колонной. Так это полагалось на тот, хотя и маловероятный,
случай, если произойдет встреча с чем-либо: тогда опасность будет угрожать
только направляющему. По этой же причине монтажники менялись на ходу,  как
меняются велосипедисты: чтобы одному не приходилось все время принимать на
себя давление  возможных  опасностей.  Менялись  трое;  Кедрина  никто  не
приглашал вперед, да и сам он понимал, что рановато ему еще лететь впереди
Особого звена. Зато ему доверили нести  небольшой  контейнер  с  приборами
Холодовского, которые могли понадобиться.
     Полет  продолжался  минут   двадцать.   Потом   щупальца   прожектора
зацепились   за   странную   конструкцию   впереди:   громадная   снежинка
замысловатого рисунка медленно перемещалась в пространстве. Это была  одна
из антенн статического поля, окружавшего рабочее пространство спутника:  в
этом поле теряли энергию микрометеориты. К антенне и направлялось звено.
     Монтажники  уменьшили  скорость.  Наступило  странное  ощущение:   от
близости статического поля по  телу  стали  разбегаться  мурашки,  приятно
закололо и защекотало сначала в кончиках пальцев, потом - по всему телу...
Пришлось еще сбавить ход; одновременно люди развернулись в цепь. При  этом
Кедрин вышел точно на  свое  место  -  крайнее  слева;  все-таки  скваммер
привыкал повиноваться ему.
     -  Вот  в   этом   направлении   примерно,   -   проговорил   Кедрин,
присматриваясь к рисунку созвездий.
     - Ладно, - сказал Холодовский. - Кедрин, раздай пеленгаторы.
     Монтажники  медленно  плыли  в  избранном  направлении,   держась   в
отдалении от антенн. Приближаться к ним  нельзя  -  слишком  сильно  поле,
наведенное скрытыми внутри антенн мощными генераторами. Ничем не пахло,  и
ничего такого, что могло бы навести на подозрения, не было. Они двигались,
описывая  все  расширяющуюся  спираль,   в   плоскости,   перпендикулярной
направлению, в  котором  мог  находиться  источник  излучений  -  виновник
запаха. Потом Кедрин торопливо проговорил:
     - Там, слева, что-то находится.
     - Ничего особенного, друг мой, - сказал Гур. - То есть там,  конечно,
что-то есть. Но это всего лишь запасные крупные детали. Пусть это тебя  не
волнует. Остановимся, передохнем.
     Никто не засмеялся, хотя смешно было говорить  об  отдыхе,  когда  их
плавно несли  двигатели  скваммеров  и  по  пути  не  встречалось  никаких
препятствий. Они, разумеется,  не  устали;  но  надо  было  подумать,  что
предпринять дальше, не отвлекаясь при этом для наблюдения за пеленгаторами
Холодовского.
     Они сблизились, хотя разговаривать с таким же успехом можно было и на
расстоянии; просто такова уж привычка -  разговаривая,  сходиться  вместе.
Несколько секунд молчали, глядя туда, где, чуть  в  стороне  от  спутника,
мелькали огоньки. Это вторая смена вышла в  пространство  и  вела  работы,
кладя последние мазки на сферическое  тело  планетолета.  И  Кедрин  вдруг
почувствовал себя кем-то вроде часового, которому поручено  охранять  этих
людей, очищавших место для закладки нового, самого нужного сейчас корабля.
     Кедрин подумал, что пусть случится что  угодно  -  он  выполнит  свою
задачу. Он не знал, думают ли то же самое  монтажники  из  Особого  звена.
Наверняка они не думали так торжественно; они просто не представляли себе,
что об этом нужно еще и специально думать. Но Кедрин  встречался  с  такой
работой впервые. Странно: наверное, при помощи  сделанных  им  машин  была
оказана помощь многим людям, но он сам, своими руками, пытался сделать это
впервые. И, как ни странно, это было не одно и то же.
     - Ну-с, - сказал Холодовский. - Пока - ничего.
     - Это тебя смущает? - поинтересовался Гур.
     - Да. Собственно, даже не это. Кедрин, ты говорил  о  какой-то  яркой
звезде.
     - Она возникла внезапно. Зеленая...
     - А мне кажется, ты не мог ее заметить. Мы реставрировали  обстановку
того момента. Установили с  наибольшей  долей  вероятности,  возле  какого
выхода ты мог находиться. Все  сходится:  переулок,  глазок...  Но  в  тот
момент глазок восьмого резервного выхода упирался в  Угольный  Мешок.  Там
нет ни одной звезды!
     - Это убедительно, - промолвил Дуглас.
     - Но я ее видел! Или вы думаете, это была галлюцинация?
     - Все может быть, - задумчиво проговорил Гур. - И все  же  -  в  этом
что-то  есть...  В  одновременности  вспышки,  возникновения  запаха...  И
заметь: по записям мы установили,  что  автоматы  Восьмого  резервного  на
краткое время действительно разблокировали выход.
     - Прогносеологу позволительно мыслить так, - сказал Холодовский, и  в
его тоне Кедрину почудилась усмешка. - Но строить на этом гипотезы  мы  не
вправе.
     - Я никому не навязываю своих гипотез, - кратко ответил Гур.
     Кедрин  знал,  что  Гуру   не   очень   нравилось,   когда   касались
прогносеологии - его второй, немонтажной специальности. Прогносеология,  в
отличие  от  науки,  не  проходила  путь  шаг  за  шагом.   Она   миновала
отсутствующие  звенья  и  продвигалась  вперед  прыжками.  На  заключениях
прогносеологов нельзя было строить теории. Но иногда эти  люди  ухитрялись
удивительно верно устанавливать направления поиска.
     -  Я  все-таки  думаю,  -  сказал  Холодовский,  -   что   это   была
галлюцинация.
     - Что  же,  -  негромко  произнес  Гур.  -  В  таком  случае  сейчас,
по-видимому, галлюцинирую я.
     Все скваммеры повернулись разом.
     Что-то произошло в  пространстве.  Только  что  спокойно  державшиеся
вместе детали внезапно сдвинулись с места. Казалось, кто-то метался  между
ними  и   расталкивал   их,   старался   разбросать,   рассеять.   Колонки
гравитационных фиксаторов,  до  сих  пор  удерживавших  детали  на  месте,
окутались голубоватыми облачками, развивая предельную мощность.
     Но ее, очевидно, не хватало; что-то более сильное старалось растащить
детали в разные стороны.  Казалось,  сейчас  фиксаторы  не  выдержат  -  и
детали, словно выстреленные, разлетятся в  разные  стороны  с  сумасшедшей
скоростью, и горе будет  всему,  что  окажется  на  их  пути...  Это  было
совершенно необъяснимо, но в то  же  время  это  происходило  у  людей  на
глазах,  и  надо  было  сейчас  же  что-то  сделать,  чтобы  предотвратить
катастрофу.
     Монтажники не успели даже перемолвиться словом. Все четверо  кинулись
вперед, к деталям: трое одновременно, и один - на долю секунды  позже.  Не
потому, чтобы он колебался:  просто  у  него  еще  не  было  той  быстроты
реакции, которой отличались монтажники.
     Они рванулись каждый в определенное место, хотя  никто  не  давал  им
команды  и  не  составлял  диспозиции.  Масса  мелких,  пронумерованных  и
расположенных в нужном порядке деталей  как  бы  охватывалась  несколькими
большими деталями - участками броневой  сферической  обшивки  планетолета.
Эти куски оболочки и надо было удержать на месте - тогда беда ограничилась
бы, в худшем случае, порчей нескольких мелких деталей. Чтобы не  позволить
броневым выгнутым треугольникам  разлететься,  прикладывалась  сейчас  вся
мощь гравификсаторов. Но ведь они были всего лишь автоматами, и  не  могли
сделать больше, чем в их силах.
     Гур был первым. Все четыре руки его  скваммера  вцепились  попарно  в
края двух медленно  расходившихся  деталей.  Напрягая  мускулы,  передавая
сервомоторам усилие, Гур попытался снова сблизить  детали.  Но  для  этого
нужны были бы совсем другие силы, и все, что Гур мог  сделать,  -  это  не
позволить деталям расползаться дальше, удержать  их  на  месте.  Следующий
промежуток занял Кедрин и тоже схватился за детали. Тут он не  был  слабее
других, сервомоторы его скваммера развивали не  меньшее  усилие...  Дальше
Холодовский уже развел, готовясь, все  четыре  руки,  увенчанные  могучими
клешнями.
     - Слава, - сказал Гур хрипло. - Слава... - И  Кедрин  удивился  тому,
что Гур еще в состоянии говорить: сам Кедрин напрягся так, что не  мог  бы
даже разжать зубы. - Не вцепляйся, пусть возьмет Дуг. Давай на пределе  на
спутник. Так быстрее всего... Нужны механизмы, дополнительные фиксаторы...
Мы здесь долго не удержимся.
     Очередной необъяснимый толчок перекосил детали и Гура вместе с  ними.
В какой-то миг казалось, что конечности скваммера вылетят из суставов, но,
как выяснилось, скваммер все-таки был крепким устройством.
     - Давай же! - крикнул Гур. - Давай, чтобы во  всем  этом  был  смысл!
Кроме нас никто не знает, что взять!
     -  Пусть  Кедрин,  -  сказал  Холодовский  спокойно,  примериваясь  к
деталям.
     - Ни за что! - прохрипел Кедрин, и сам поразился тому,  что  все-таки
разжал зубы.
     - Холодовский, - сказал Дуглас. - Сэр... Я удивлен.
     - Ну, ладно... - пробормотал Холодовский.
     Он умчался на предельной скорости. Трое остались. Сильные  сотрясения
ударяли их, как током, нагрузка все возрастала. Они были словно распяты  в
промежутках между взбесившимися деталями. Холодовский исчез из виду где-то
вблизи спутника.
     - Минут пятьдесят мы провисим, -  сказал  Гур.  Он  дышал  все  более
хрипло. - Туда... там... обратно... Не меньше.
     Кедрин только прикрыл глаза; на большее он сейчас  не  был  способен.
Странно: он  не  чувствовал  никаких  нагрузок  -  их  принимало  на  себя
металлическое тело скваммера; кулаки Кедрина сжимали  пустоту  -  но  зато
стискивали ее так, что слипались пальцы. Мускулы были напряжены до предела
именно для того, чтобы стиснуть эту  пустоту,  потому  что  ослабь  Кедрин
хватку на долю  секунды  -  и  тотчас  же  клешни  верхних  рук  скваммера
разжались бы и отпустили края деталей, а  одним  нижним  их  не  удержать.
Оставалось только стискивать края - руками и напряжением мысли  -  до  тех
пор, пока не придет помощь или не иссякнут силы.
     "Нет, - подумал он. - Первой придет помощь, а до того времени со мною
ничего не случится. Я ведь не один здесь: рядом - Особое звено, и на  этих
людей мне надо быть похожим. Я буду..."
     Было хорошо, что эти люди - рядом. Сознание этого давало  силы,  хотя
Кедрин не видел их: они располагались по окружности, спиной друг к  другу,
а если бы даже и не спиной - все равно весь клубок  деталей,  диаметром  в
добрый десяток метров, находился между, ними. Но  все  же  они  здесь.  Он
слышит их дыхание...
     - Алло! - сказал Дуглас. - Вы живы?
     - Кажется, - с натугой пробормотал Гур.  Ему  пришлось  труднее,  чем
остальным: в том месте, куда кинулся он, детали успели разойтись дальше.
     - Живы, - сказал Дуглас. - А я, как вы думаете?
     Гур проворчал, что он в этом не уверен.
     - Благодарю вас, - сказал Дуглас. - Я тоже. И поскольку моя жизнь  не
дает оснований надеяться, что я попал в рай,  то,  значит,  именно  так  и
выглядит ад монтажников. А как полагаете вы?
     Кедрин кивнул, хотя этого движения  никто  не  видел.  Ад:  кромешная
тьма, и в ней тебя раздирают на части... Вдруг он лязгнул  зубами:  толчок
был особенно силен, и оказалось, что  даже  у  нижней  челюсти  -  немалая
инерция.
     - Скажи, мой покойный друг, - медленно переводя  дыхание,  проговорил
Гур, - что ты думаешь по поводу дополнительных сюрпризов?
     - Ну, - ответил Дуглас, - сейчас не период дождей.  Будем  надеяться,
что если что-нибудь и пролетит, мы не попадемся на дороге.
     - Это меня утешает, - сказал Гур. - А насчет запаха?
     - Нет, - сказал Дуглас, - не думаю. Очень и очень маловероятно.
     Он не объяснил, почему вероятность возникновения запаха в этот момент
столь мала, но все равно слова его прозвучали утешительно. Если  бы  вновь
пришел запах, тогда они, все трое, пропали бы, потому что бежать нельзя, и
они задохнулись бы здесь, на месте, сжимая края разбегающихся деталей.
     Возможно, будь Кедрин один,  даже  самая  слабая  вероятность  такого
события  испугала  бы  его.  Но  нельзя  бояться,  когда  Гур   и   Дуглас
переговариваются так спокойно; Кедрину и в  голову  не  пришло,  что  весь
разговор затеян специально ради него, потому что  оба  опытных  монтажника
достаточно хорошо знали и вероятность прорыва метеорита через  статическое
поле, и то, что пока предугадать время возникновения запаха невозможно,  а
значит, говорить о большей или меньшей вероятности нет смысла. Но и Гур, и
Дуглас знали, что Кедрину сейчас страшно, и отвлекали его, потому  что  до
конца было еще не близко.
     Конец был далек - конечно, если иметь в виду счастливый конец, другой
мог наступить в любую минуту. Сил становилось все меньше, а  держать  надо
было с прежним напряжением. Руки начали неметь.  Кедрин  пожалел,  что  на
башмаках скваммера нет клешней: иначе можно было бы  держать  и  ногами  -
ноги, как-никак, сильнее... Он сказал об этом Гуру. Монтажник ответил:
     - Вряд ли есть смысл усовершенствовать  скваммер.  Надо  менять  его.
Наступило время. Мне уже приходила в  голову  мысль:  есть  совсем  другой
материал. Принципиально иные возможности. Позже я  собираюсь  подумать  об
этом всерьез.
     Что ж, раз человек не торопится думать о таких вещах, откладывает  на
потом, - значит, это "потом" еще будет. Неплохо. А о чем  думать  Кедрину?
Конечно, об Ирэн...
     Он начал представлять, как, вернувшись  на  спутник,  войдет  к  ней.
Ирэн, разумеется, будет уже знать о том, что он вел себя точно так же, как
старые монтажники: держался  до  последнего,  не  трогаясь  с  места.  Она
поздравит его, а Кедрин, конечно, скажет: да о чем тут говорить, небольшое
приключение - и все, чувствую себя прекрасно...
     Чувствую себя прекрасно... Возможно, этого не  стоило  говорить  и  в
мыслях. Закружилась голова. Кедрин вдруг  почувствовал,  что  у  него  нет
больше рук: он их не ощущал - казалось, кто-то безболезненно  отнимал  их,
часть за частью. Сначала исчезли кисти; Кедрин еще не успел понять  этого,
как не стало уже и предплечий. Потом странная, мертвая  волна  прокатилась
по плечам. Это показалось Кедрину невероятным: у скваммера есть руки, а  у
него нет, и все же скваммер продолжал держать детали... Как не  догадались
раньше: скваммер отлично может работать и сам по себе, надо только  задать
ему работу, а потом выскользнуть из него, вплавь вернуться на  спутник,  и
взять другой скваммер, и с ним поступить точно так же. А  чтобы  скваммеры
не пугались одиночества, с ними надо разговаривать, и они  будут  отвечать
железным голосом. Смешно! Да и не только  скваммеры:  любая  машина  может
так, и, значит, автоматы вовсе не нужны,  хотя  вообще  Меркулин  и  прав,
только он зря не пошел в монтажники... Меркулин пожал плечами и засвистел.
Он насвистывал протяжную песню - почему-то английскую или  даже,  кажется,
шотландскую, но Кедрина это не удивило.
     На миг он очнулся. Свист лился из крохотного динамика скваммера;  это
насвистывал Дуглас, а Гур вторил ему, напевая мелодию без слов.
     Потом он очнулся окончательно. Кто-то колотил  по  скваммеру.  Кедрин
дико заорал. "Ну, наконец-то", - проговорил голос Гура.
     - В чем дело?
     -  Все  кончилось,  -  сказал  Гур.  -  Эта  встряска  миновала.  Как
говорится, буря улеглась, и животворное солнце пролило... что-то  оно  там
пролило. А вон и наши подходят.
     Скваммеры окружили их, эфир наполнился веселым  говором  монтажников.
Из выходного тамбура подоспевшего катера выскакивали новые гравификсаторы.
Кедрин не мог разжать кулаки;  ему  понадобилось  долго  уговаривать  себя
сделать это. Наконец, пальцы разжались; это было очень болезненно, и  даже
скваммер, кажется, застонал при этом. Кедрин дал слабый импульс  и  отплыл
от деталей.
     Он подождал, пока к нему присоединятся остальные монтажники -  Особое
звено, заслужившее, кажется, хороший  отдых.  Вися  в  десятке  метров  от
деталей, он растирал  руками  все  тело,  безжалостно  исколотое  иголками
статического поля. Потом его заметил Гур.
     - Давай сюда, Кедрин, - сказал он. - Здесь как раз не хватает одного.
Не уходить же, пока дело не сделано, а?
     Кедрин вздохнул. Он послушно подлетел к Гуру и принялся устанавливать
фиксатор  и  заводить  тросы.  Прошло  очень  много  времени.  Потом   Гур
промолвил:
     - Что же, можешь смотреть всем в глаза.
     Кедрин попытался улыбнуться. Потом все летели  к  спутнику.  Гур  был
рядом с Кедриным. Он мечтательно проговорил:
     - Сейчас я съем  минимум  два  обеда.  Возможно,  и  три,  но  два  -
обязательно.
     - Не съешь, - не поверил Дуглас.
     - Почему?
     - Не хватит времени. Через час - смена.
     - Съем после смены. Я имею в виду второй обед.
     После смены! Кедрин ужаснулся. Они еще думают выходить в смену! После
такой работы! Это просто невозможно... Нет,  нелегко  сравняться  с  ними.
Глупо было подумать, что так, сразу, за один день можно стать  таким,  как
они...
     - Кедрин, а что ты думаешь насчет обеда?
     - Я? Ничего...
     - И  напрасно.  "Ешь  свой  обед  каждый  раз,  как  возникает  такая
возможность", - сказал какой-то  мудрец.  И  еще:  "Необедающий  совершает
ошибку, которой ему не исправить уже никогда". Кто это сказал?
     - Не знаю.
     - По-моему, это сказал я. А  теперь  прибавим  скорость,  потому  что
опаздывать на работу не полагается. Что ты думаешь насчет смены?
     - Что же, - внутренне содрогнувшись, сказал Кедрин. - Как вы,  так  и
я.
     - Ого! - засмеялся Гур. - Что скажешь, Слава?
     - Задатки есть, -  сказал  Холодовский.  -  Однако...  -  он  включил
тормозной. - Однако его еще придется мять и  лепить.  А  ты,  Гур,  что-то
разговорчив сегодня. Ты не слишком испугался, надеюсь?
     - Разве стоило бояться? - Кедрин постарался  сказать  это  как  можно
небрежнее. - Ведь метеоритной опасности не было!
     - Это,  безусловно,  правильно,  -  сказал  Холодовский.  Гур  весело
засмеялся. Дуглас проворчал:
     - Алло, парни, - не дезориентируйте мальчика.
     - Разве метеориты нам угрожали? - спросил Кедрин.
     - Пожалуй, нет, - сказал Дуглас. - Думаю, что нет. Но  вот  скваммеры
могли не выдержать. Они были на пределе прочности. Не так романтично,  да.
Но тоже неприятно. Если скваммер дегерметизируется, в нем становится нечем
дышать.
     - Что же, - сказал Кедрин, внутренне  ужаснувшись,  но  не  показывая
виду. - Это ценное наблюдение,  насчет  дыхания.  Если  бы  вы  с  той  же
проницательностью догадались, отчего взбесились детали...
     - Вот, Дуг, - сказал Гур. - Один - ноль не в твою пользу.


     Их не встречали музыкой и цветами. Никто не произносил приветственных
речей. Это не было принято на спутнике, где  каждая  минута  была  так  же
дорога, как и каждый грамм веса и ватт энергии. Но тот, кто встречал их по
дороге, на проспектах или в переулках спутника, радостно улыбался и кивал,
чтобы показать, что все знает и радуется тому, что эти  люди  сражались  и
победили.
     Кедрин вошел в свою каюту. Он не был  здесь  с  вечера.  Когда  он  в
последний раз закрывал за собой эту дверь, еще ничто не успело  произойти.
С тех пор многое изменилось.
     Он переоделся: оказалось, вся одежда была мокрой от  пота,  а  Кедрин
сразу и не заметил  этого.  Ну  вот,  можно  минуту  посидеть  спокойно  и
порадоваться  тому,  что  протекшие  часы  прошли  не  зря.  Что-то  стало
понятным; что-то - еще более близким.
     И прежде всего - Ирэн.
     Нет, все еще не так просто. Но зато уже ясно: Ирэн будет с ним. После
этого остаться с Велигаем она не сможет - и не захочет.
     Не просто - сказать об этом Велигаю. Но сделать это необходимо, и как
можно скорее. И это должен сделать он,  Кедрин;  нельзя  взваливать  такую
тяжесть на плечи Ирэн. Она, конечно, потом объяснит,  но  начать  разговор
должен Кедрин.
     Что же, сегодня он чувствовал себя вправе сделать это.
     И, пожалуй, надо  торопиться.  Ирэн  ведь  не  знает,  что  он  решил
рассказать Велигаю обо всем  сейчас  же.  Она  может  попасть  в  неловкое
положение... Или,  того  хуже  -  решить,  что  Кедрин  трус,  что  он  не
поступает, как человек той эпохи, в которой нет места криводушию и обману.
     Ведь теперь, когда все вернулось на свои  места,  когда  о  прошедших
годах можно лишь вспомнить с  сожалением...  Да,  вот  именно.  Теперь  ее
приход показался бы таким естественным... Почему же ее нет?
     Он встал и сделал несколько шагов по каюте.
     Ну, что ж; тогда пойдет он. Еще полчаса  до  смены...  Ну,  пусть  он
покажется смешным. Это не самое главное.
     Он подошел к двери. И в этот момент раздался  стук.  Кедрин  поспешно
отворил. Секунду он стоял в  дверях,  и  за  это  время  радостная  улыбка
исчезла с его губ.
     Потом, спохватившись он торопливо  посторонился,  пропуская  в  каюту
Велигая.
     Не знал, что он стучит так деликатно. Как женщина. Зачем  он  пришел?
Он уже знает? Тем лучше.
     Кедрин насупился и чуть пригнул голову, как будто готовясь к бою. Так
или  иначе,  он  не  застал  тебя  врасплох,  Кедрин.  Только   не   теряй
спокойствия. Велигай мрачен. Но это всегда... Да, конечно же, он зашел  не
зря. Говорят, он никогда ничего не делает зря.
     Велигай шагнул вперед и затворил  за  собою  дверь.  Он  взглянул  на
Кедрина, и на лице его на миг промелькнула улыбка. Кедрин спохватился.
     - Садитесь, пожалуйста... - пробормотал он.
     Велигай сел, поблагодарив кивком. Кедрин глубоко вздохнул.
     - Я полагаю, - сказал он, - что вы уже все знаете.
     Велигай поднял брови.
     - Я знаю обо всем, что происходит на работе. А тем более  -  о  таких
чрезвычайных событиях.
     Он подчеркнуто произнес "на работе"? Или это только показалось?
     - Я хочу поблагодарить вас, - прокурлыкал Велигай. - Вы доказали, что
не зря остались на Поясе. У  вас  -  задатки  настоящего  монтажника.  Так
сказали ваши товарищи, а они не бросают слов на ветер.
     "Нет, он не знает".
     - А теперь поговорим о другом, - хмуро сказал Велигай. - О том, из-за
чего я пришел.
     "Так. Все-таки ему все известно".
     - Я думаю, - продолжал Велигай, - что наиболее  целесообразный  выход
сейчас - вам вернуться на Землю.
     Кедрин, тебя просто-напросто выгоняют. Как нечестного  мальчишку.  Но
ведь у тебя не было времени рассказать обо всем. Как он этого не понимает?
Или - не хочет понимать?
     - Нет, - сказал Кедрин, остановившись напротив Велигая и глядя ему  в
глаза со всей выдержкой и спокойствием, на  какие  был  способен.  -  Нет.
Через полчаса - моя смена, и с нею я намерен выйти в пространство. И все.
     Велигай тоже поднялся. Его брови были сдвинуты, лицо неподвижно.
     - У нас на спутнике, - бесстрастно произнес  он,  -  на  Звездолетном
поясе, да а вообще в космосе так разговаривать не принято. У  нас  принято
выполнять приказания. Если вы хотите остаться  монтажником,  прежде  всего
запомните это правило.
     "Если вы хотите остаться монтажником?"
     - Хочу! - торопливо сказал Кедрин и снова  заметил  улыбку  в  глазах
Велигая.
     - Я только что с Планеты, - сказал Велигай,  снова  усевшись.  -  Там
обсуждался...
     Последующие несколько слов Кедрин пропустил мимо ушей. Он только  что
с Земли! Значит, вряд ли он успел увидеть Ирэн! Как хорошо!
     Кедрин с облегчением вздохнул.
     - ...Таким образом, остался только институт  Меркулина.  Он,  кстати,
наиболее мощный, и мыс ним имели дело и  раньше.  Вы,  если  не  ошибаюсь,
раньше работали там?
     - Я и сейчас... - пробормотал Кедрин. - Просто у  меня  отпуск...  То
есть, был, но теперь я хочу перейти совсем. Но раньше  я  не  знал...  Это
ведь почти случайно...
     Велигай кивнул, прекращая попытки Кедрина объяснить ситуацию.
     -  Итак,  вы  работали  там.  Значит,  вы  знаете  и  институт,   его
возможности, и директора, и все секреты производства, так сказать.
     Кедрин кивнул.
     - Вот поэтому вам и придется  поехать  со  мной.  Ничего,  -  Велигай
ободряюще кивнул, - смена от вас не уйдет; их будет еще много, таких смен.
Но нам надо заказать принципиально новую автоматику  для  строительства  и
монтажа корабля. Иначе мы не  выдержим  сроков,  и  наши  ребята...  -  он
помолчал. - Ну,  до  этого,  конечно,  не  дойдет.  Но  разместить  заказ,
разъяснить, что нам нужно, и привести наши  требования  в  соответствие  с
возможностями института -  это  куда  важнее  сегодня,  чем  поднести  еще
несколько деталей. Теперь обстановка вам ясна? Вы еще будете возражать?
     - Нет, - сказал Кедрин.
     Конечно, нет. Слетать на Землю.  Там  будет  достаточно  времени  для
того, чтобы поговорить с Велигаем  и  о  том.  И  очень  хорошо,  что  это
произойдет на Планете: там Кедрин все-таки будет чувствовать себя  гораздо
увереннее. И Меркулин поможет ему своей логикой.
     - Нет, - повторил Кедрин. - Разумеется, нет. Когда вылетать?
     - Сейчас, - сказал Велигай. - Если вы готовы - немедленно.
     - Я готов.
     - Кстати, - проговорил Велигай, - я вас ограбил. Правда, это был  мой
"микро", я забыл его в рубке "Джордано". Не  знал,  что  кроме  меня  туда
заходят и другие. Но вот вам новый. Он настроен на вашу волну; теперь  вас
в любую минуту могут вызвать со спутника.
     Он протянул руку. Кедрин увидел на его ладони значок - такой же,  как
и тот, что привел его на Звездолетный пояс.
     - Я тогда не мог понять, - сказал он, - что это за рисунок.  Думал  -
модель атома.
     - Нет, это - наш Пояс, и Земля  в  центре.  Привинтите  как  следует.
Теперь идемте.
     Они вышли в коридор. Но на этот раз путь  их  лежал  не  к  закрытому
доку, через который Кедрин впервые проник на спутник-семь. Велигай  привел
его к одному из запасных выходов. Тяжелая дверь растворилась, тихо  рокоча
механизмом. За нею был переходник - герметический коридор, на другом конце
которого зиял открытый люк небольшого кораблика, принадлежавшего Поясу.
     Они вошли в переходник. Дверь за ними стала медленно  затворяться.  В
последний миг Кедрин обернулся. Там,  где  они  были  только  что,  стояла
женщина. Придерживаясь за  косяк  двери,  она  широко  раскрытыми  глазами
смотрела на них. Кедрин не мог сказать, на кого именно. Но ему показалось,
что в глазах Ирэн мелькнул страх.





     Наступил час связи с "Гончим псом". Наступил и прошел, но  с  корабля
не было принято ни одного слова, ни одного, пусть неразборчивого, сигнала.
     Никто   никогда   не   видел   Герна   таким   разъяренным.    Время,
предназначенное для связи,  еще  не  успело  истечь,  а  он  уже  забросал
фотограммами и Землю, и Луну, и все  станции  и  обсерватории,  обладавшие
хоть малейшей возможностью уловить передачу капитана Лобова. Но  никто  не
мог  похвастаться  успехом,  хотя  связисты  неустанно  пытались   поймать
что-нибудь по всем каналам.
     Тогда Герн идет на крайность; пытается локатором нащупать "Пса". Но и
это не удается:  сигналы  не  возвращаются,  и,  значит,  им  не  от  чего
отразиться. Связь прервалась, и никто не знает, что происходит  на  орбите
Трансцербера.


     Велигай  вел  катер  сам,  поэтому  по  дороге  на  Планету  никакого
разговора не получилось. Да Кедрину и не хотелось  сразу  же  нарушить  ту
атмосферу спокойной целеустремленности, какая устанавливалась  везде,  где
появлялся Велигай; куда лучше было сидеть и любоваться точными  движениями
шефа,  который  получал,  видимо,  немалое  наслаждение,  выполняя  работу
электронных устройств.
     Конструктор  привел  машину  на  ближайший  к  институту   космодром.
Ближайший - вовсе не означало, что институт находился  рядом:  космодромов
на планете осталось не так уж много, потому что Земля вовсе не  собиралась
позволить снова засорять свою  атмосферу  выхлопными  газами,  хотя  бы  и
космического транспорта.
     Начальник космодрома дал Велигаю свой аграплан. Он сам посадил  их  в
машину и, стоя на взлетной площадке, еще долго махал рукой. Велигай набрал
высоту,  вывел  аграплан  в  горизонтальный  полет,  включил  автопилот  и
откинулся на спинку кресла. Кедрин перевел дыхание  и  решился.  Сейчас  -
или...
     Он не успел подумать "или никогда", потому что  конструктор  опередил
его. Он взглянул на Кедрина прямо, сосредоточенно.
     - Как вы относитесь к Меркулину? - спросил он.
     - Он мой учитель.
     Велигай кивнул.
     - Понимаю. Расскажите о нем.
     В ответ на удивленный взгляд Кедрина Велигай невесело усмехнулся.
     - Это нужно мне, чтобы с ним  как  следует  поспорить.  А  спорить  я
собираюсь потому, что он прав. Прав в том отношении, что если бы сейчас на
нашем месте - его и моем - были автоматы, они сразу нашли бы  общую  точку
зрения. Им не мешали бы ни заботы об авторитете, ни любовь к одним теориям
и неприязнь к другим. Потому что даже к таким  сугубо  рассудочным  вещам,
как гипотезы и теории, мы не можем относиться без эмоций. Это  хорошо,  но
это мешает.
     - Мой учитель редко руководствуется эмоциями.
     - То есть - он  редко  принимает  решения  под  их  влиянием?  Но  не
случается ли так, что он  отвергает  что-то,  подчиняясь  именно  чувству?
Наверное, так... И вот поэтому мы  с  ним  никак  не  обойдемся  без,  так
сказать, психологических схваток. Мы - люди, нам не избежать этого.
     - Не думаю, - Кедрин покачал головой. - Меркулин объективен.
     - Да ведь и я тоже. И однако же... Впрочем, увидим. Ладно, об учителе
своем, я вижу, вы  ничего  нового  не  скажете.  Тогда  еще  один  вопрос:
институту под силу сделать то, о чем мы будем просить?
     Кедрин  задумался.  Вопрос  был  серьезным  и  требовал   тщательного
подсчета возможностей. Велигай терпеливо ждал. Наконец Кедрин ответил:
     - Институт сможет. Если отложить все остальные задания.  И  увеличить
количество рабочих часов.
     - Это возможно?
     - Возможно. Хотя и рискованно.
     Велигай повторил, переставив слова:
     - Рискованно. Но возможно.
     Затем он взглянул вниз сквозь прозрачный борт кабины.
     - Вот  он,  старик...  -  В  голосе  Велигая  прозвучала  неожиданная
нежность.
     Кедрин взглянул тоже. Под ними виднелась острая башня "Джордано".


     - Да, - сказал Меркулин. - Это возможно.
     Он сидел,  положив  руки  на  стол,  сцепив  пальцы.  Лицо  его  было
спокойным,  только  губы  временами  чуть  подрагивали,  словно  удерживая
какие-то другие слова, не те, которые он произнес.
     - Возможно, - после паузы повторил он. - И все-таки, мне не  хотелось
бы решать сразу. Потому что я не уверен - нужно ли это.
     - Не новый разговор, - сказал Велигай.
     - Да. Но истина дороже, чем боязнь повториться.
     Кедрин сидел между обоими учеными. Между своими  учителями  -  потому
что на спутнике-семь он ведь успел чему-то научиться,  и  это  "что-то"  в
конечном итоге исходило от Велигая. Сейчас Кедрин повернул голову направо,
к Велигаю, ожидая продолжения.
     - Согласен, - кивнул Велигай. - Истина дороже. И надеюсь, что  Платон
мне друг [намек  на  известную  поговорку:  Плутон  мне  друг,  но  истина
дороже].
     - Во всяком случае, не враг. Думаю, что если мне удастся удержать вас
от совершения ошибки, это будет проявлением именно дружбы.
     - Хорошо. Будем искать ошибки.  Дело  стоит  того  -  восемь  человек
должны быть спасены. Точка зрения Пояса известна: для того чтобы  провести
эту операцию, нужен Длинный корабль. Звездолет. Его надо построить за  три
месяца. Имеющаяся  автоматика  работает  в  темпе,  который  не  обеспечит
изготовления  деталей  в  срок.  Нужны   новые   машины.   Гораздо   более
быстродействующие. Если  вы  сможете  рассчитать  их,  то  машиностроители
построят - я с ними говорил - и даже смонтируют  на  наших  спутниках.  До
того времени у нас хватит деталей, которые мы уже изготовили.  У  нас  уже
есть все графики. Весь вопрос в том, сможете ли вы.
     - Я уже сказал: смогли бы. Если бы это вызывалось необходимостью.
     - А вы полагаете...
     - Я полагаю, - вежливо сказал Меркулин, - что мы с вами  не  верим  в
чудеса.
     - И что же?
     - Авария "Гончего пса" может быть вызвана одной из двух причин: чудом
или небрежностью людей. Если гипотеза о чуде  отпадает,  остается  второе.
Логично, не правда ли? Но в таком случае, зачем нужен  "длинный",  как  вы
говорите, корабль? За три месяца можно с  успехом  вызвать  транссистемный
корабль - хотя бы "Стрелец" -  переоборудовать  и  послать  на  орбиту  за
людьми. Предвижу ваше возражение, - Меркулин предупреждающе поднял ладонь.
- "Стрелец" слишком тесен, не так ли? Но не надо посылать на нем людей.  У
нас достаточно автоматов, которые доведут корабль до нужной точки  и  даже
пришвартуют куда следует. Терпящим бедствие останется только подняться  на
борт.
     - Идиллическая картина, - серьезно сказал Велигай.
     - Но, как мне кажется, верная.
     "Верная? - подумал Кедрин. - Пожалуй, да.  Хотя  и  неприятно  как-то
думать о том, что спасать людей полетят не другие люди, а автоматы. Но это
- эмоции. Они сейчас излишни".
     - Верная, - кивнул Велигай. -  Но  в  ваших  рассуждениях  есть  один
недостаток.  Вы  считаете,  что  причина   несчастья   должна   находиться
обязательно в пределах корабля. А если это не так?
     - Это и было бы чудом.
     "Так ли? А почему... да, а почему  накануне,  когда  возле  запасного
выхода возник запах, автоматы чуть не разблокировали дверь?  Ведь  и  тут,
кажется, причина находится вне..."
     -  Это  может  быть!  -  убежденно  сказал  Кедрин.  Слова  вырвались
неожиданно для него самого.
     - Вам трудно об этом  судить,  -  не  поворачиваясь  к  нему,  бросил
Меркулин, и Кедрин потупился: Учитель просто-напросто ставил его на место.
     - Нам тоже не легче судить об этом, - проговорил Велигай. - Но  чудо?
Не знаю... Так ли уж хорошо нам известно все, с чем  можно  столкнуться  в
пространстве? Такое ли ручное мироздание, как нам иногда кажется?  А  если
нет? Если на орбите Транса действительно существует  какая-то  объективная
опасность? Не забывайте: авария произошла с диагравионным реактором. Такой
же стоит и на "Стрельце". На звездолетах иные двигатели  и  гораздо  более
мощная защита. У них - максимум шансов выполнить задание. Ведь  нам  нужно
спасти не свою совесть, но людей, и полумерами мы здесь не обойдемся.
     Меркулин печально кивнул.
     - Я знал, с самого начала был уверен, что мне не убедить вас. А жаль.
Это дорого обойдется планете. Самый мощный институт  автоматики,  по  сути
дела, на два месяца  выйдет  из  строя.  Не  говоря  уже  о  том,  что  мы
перегрузим людей до предела. Нарушатся все ритмы. Не только у нас, но и  у
тех, кто ждет наших конструкций. И все - ради того, чтобы уберечь людей от
опасности,  которая  -  будем  откровенны  -  существует  лишь   в   вашем
воображении...
     "Кажется, сейчас что-то начнется, - подумал Кедрин. - Вряд ли Велигай
перенесет..."
     - Что же, - сказал Велигай. - В таких случаях приходится считаться  и
с воображением. Итак, будем думать, что мы договорились.
     - Да. Потому что основная ответственность, к сожалению, лежит на вас,
и, следовательно, вы имеете право на последнее слово. Будь право решать  у
меня - я пошел бы иным путем.
     - Не сомневаюсь, - кивнул Велигай. - Вы, возможно, любите  рисковать.
Я - нет. Теперь поговорим о деталях.
     - О деталях, - сухо проговорил Меркулин, - вы  будете  договариваться
главным образом  с  коллегой  Коренюком.  Он  всегда  руководил  работами,
связанными с заказами Приземелья.
     Меркулин повернул переключатель, что-то негромко сказал  в  микрофон.
Коренюк  появился  на  экране  -  кажется,  неожиданно  для  самого  себя.
Удивленно поморгав, он торопливо произнес:
     - К вашим услугам.
     - А для постоянной связи, - сказал Меркулин, - у нас есть Кедрин.  Не
знаю, что привело его к вам. Но, пожалуй, пока он там и  должен  остаться.
Если, разумеется, это не идет вразрез с его планами.
     Кедрин молча кивнул. Нет, это не шло вразрез с его планами.
     - Ну вот, - Меркулин  тяжело  поднялся  с  кресла.  -  Вопрос  решен.
Надеюсь, что люди  будут  спасены.  И  все-таки...  бы  выбрали  не  самый
короткий путь и не самый простой.  Я  понимаю,  почему.  Конечно,  приятно
построить еще один корабль; да еще в таких  условиях,  когда  вся  планета
смотрит на тебя. И приятно настоять на своем, это я тоже знаю. И, наконец,
ваше предубеждение против полной автоматизации... А подумайте: если  бы  и
на "Гончем псе" не было людей - насколько спокойнее жилось бы сейчас нам с
вами!
     - Да, - усмехнулся Велигай. - Потому что тогда мы  вообще  ничего  не
знали бы о гибели "Пса".
     - Ну, пусть. Но люди были бы вне опасности. Нет, людей надо беречь. И
будущее - за мной, а  не  за  вами.  Информацию  столь  же  успешно  могут
получать роботы. Даже в пространстве. Особенно в пространстве, скажем так.
     Меркулин подошел к окну; постоял, барабаня пальцами по стеклу.  Затем
кивнул головой в сторону вздымавшегося за лесом старого корабля.
     - Это уходит в прошлое, Велигай. И не вернется. Как больше не взлетит
в космос вот этот ваш "Джордано".


     Кедрин проснулся, когда в лицо ему ударил мягкий  свет  разгорающейся
зари.  Принял  душ.  Прохладная,  насыщенная  газом  ионизированная   вода
прогнала остатки сна и даже заставила запеть какую-то незатейливую песенку
- из тех, что поешь не думая.
     Внезапно прервав мелодию, он  подбежал  к  видеофону.  Набрал  номер.
Экран  оставался  пустым,  никто  не  отвечал.  Кедрин  пожал  плечами   и
попробовал запеть снова. Но песня перестала получаться.
     Потом он вынул, из камеры бытового комбайна вычищенный и  отглаженный
комбинезон. Оделся и вышел из  каюты  на  упругий  пол  улицы  Бесконечных
Трасс. Утренний прохладный свет заливал и ее.  Такими  бывают  на  планете
утра, обещающие длинный день, полный чудесных событий.
     Монтажники в серебристых костюмах, шли в  одном  направлении.  Кедрин
двинулся  следом,  внешне  уже  неотличимый  от  них.   Его   узнавали   и
приветствовали так же, как и всех: не поворачивая  головы,  лишь  поднимая
руку или дружески касаясь плеча.
     Поток вливался в кают-компанию, разбивался на  ручейки  и  оседал  за
накрытыми столиками. Кедрин услыхал свое имя  и  оглянулся.  Длинное  лицо
Гура улыбалось ему, рядом он увидел острые скулы  Холодовского  и  круглую
физиономию  Дугласа.  Кедрин  подошел,  и  внезапно  ему  показалось,  что
продолжается тот вечер на острове, в Архипелаге, и только столик перенесся
вдруг в Приземелье, в мир, обладающий гораздо большей степенью странности.
     - Что на Земле? - спросил Холодовский.
     - Как всегда, - сказал Кедрин, принимаясь за еду.
     - Видите?  -  провозгласил  Гур,  поднимая  вилку.  -  Он  становится
монтажником. Прилетел с  Земли,  но  не  потерял  от  расстройства  чувств
желания позавтракать.
     Кедрин кивнул.
     - Здесь такой воздух! Подложи-ка еще...
     Он протянул тарелку, и Гур наложил на  нее  побольше  поливитаминного
салата. Потом медленно допил кофе.
     - Ну, я готов.
     - Сейчас, сейчас, - проговорил Дуглас. - У меня еще есть аппетит.
     - Это именно в честь Дуга назван проспект Переменных Масс, - серьезно
пояснил  Гур.  -  После  завтрака  его  масса  ощутимо  увеличивается.   В
пространстве нашего Дуга придется раскачивать, чтобы ранец-ракета взяла  с
места.
     Дуглас прищурился и методично  доел  завтрак.  Вставая  с  места,  он
промолвил:
     - Зато "отсутствующее звено", в честь которого назван переулок, - это
здравый смысл нашего Гура. Что  отсутствует,  то  отсутствует,  ничего  не
поделаешь.
     - Готовы? - сказал Холодовский. - Пошли.
     Вслед за другими монтажниками они направились в гардеробный зал.
     Размерами он не  уступал  кают-компании.  Громадное,  хоть  и  низкое
помещение казалось пустым, только в полу виднелось множество расположенных
по определенному узору круглых люков,  прикрытых  пластиковыми  створками.
Монтажники встали каждый около  своего  люка.  Кедрин  тоже  отыскал  свой
номер. Светящаяся цифра эта была врезана в пол. Затем створки  с  коротким
рокотом  разъехались,  исчезли  в  своих  гнездах,  и  из  люков  медленно
выдвинулись скваммеры.
     Смена  начиналась.  В  спинах  скваммеров  распахивались  люки,  люди
исчезали в них. Массивные чудища заглатывали монтажников, сыто захлопывали
дверцы, умиротворенно встряхивались и неторопливо,  вразвалку,  уходили  к
выходной камере. В зале становилось все просторнее.
     Кедрин вздохнул, заглянул  в  открытую  дверцу.  В  скваммере  царили
сумерки. Кедрин потрогал холодную металлическую броню.
     - Пластмассовый был бы теплее, - сказал он.
     -  Да,  -  откликнулся,  залезая  в  свой  панцирь,  Гур.  -   Но   в
пространстве, в мире излучений, -  пластики,  как  оказалось,  разрушаются
куда быстрее. Металл надежнее. В пространстве нужна не только крепость, но
и выносливость.
     "И не только скваммерам", - подумал  Кедрин.  Он  влез  в  отверстие,
Дуглас и Холодовский уже захлопнули дверцы, теперь они  были  не  люди,  а
скваммеры, и в знак этого подняли верхние правые руки, прощаясь.  Вдогонку
за ними двинулся Гур, проговорив перед уходом:
     - Не забудь включить связь в шлюзе!
     - Не забуду, - сказал Кедрин. Он не забыл. Индикатор связи  замерцал,
как окошко далекого, но милого дома.
     Скваммер ступил из выходного люка в пространство. Так ступают за борт
парашютисты, только в пространстве человек не падает, и Земля стремительно
не приближается к нему. Она остается  такой  же  далекой,  хотя  и  хорошо
видимой. На ней так много хорошего... Но некогда думать об этом, если тебя
ждут корабли и люди.
     Монтажники быстро удалялись по направлению к  рабочему  пространству.
Они уменьшались и растворялись в темноте. Кедрин на минуту  остался  один:
все скваммеры продефилировали мимо, но нужного  среди  них  не  оказалось.
Кедрин узнал бы его по небольшому размеру, но выходившие, как назло,  были
гвардейского роста. У Кедрина испортилось настроение. И отстал еще, к тому
же...
     - Где вы там? - спросил Кедрин.
     Он ждал знакомых голосов. И голос, ответивший ему, был  знакомым.  Но
он не принадлежал ни одному из монтажников Особого звена.
     - Ну, ну, Кедрин, - сказал курлыкающий голос. - Не трусьте. По  сути,
здесь легче, чем на Земле. Вы не забыли о вчерашнем? Думайте, что  вы  все
еще на Земле - и все пойдет отлично.
     - Да нет, Велигай, - ответил Кедрин. - Я не забыл.
     Он  включил  ранец-ракету.  Скваммер  быстро  забрал   ход.   Рабочее
пространство текло навстречу, и  навстречу  текло  время,  как  течет  оно
всегда, и нам дано, пока мы живы, плыть лишь против течения... Вот  почему
время сравнивают с рекой, хотя оно гораздо более сродни космосу:  оно  так
же всеобъемлюще, и ничто пока не может выйти из него,  и  недаром  лишь  в
пространстве-времени существует все, что мы знаем.
     Но для Кедрина сейчас было важно  не  все  пространство,  а  лишь  та
небольшая   часть   его,   которая   называлась   рабочим    пространством
спутника-семь Звездолетного пояса; и не все время интересовало его, а лишь
те несколько часов, которые  должны  были  наступить  вслед  за  этим  его
выходом на смену.
     Сегодня должна  произойти  закладка  корабля.  Того  самого  корабля,
который  уже  ждали  на  орбите  Трансцербера,  ждала  вся  Планета  с  ее
"пригородами". Планета вовсе не собиралась отдавать восемь жизней, хотя бы
и непредвиденным обстоятельствам.
     Несколькими  часами  раньше  четвертая   смена,   наложив,   наконец,
последний мазок, передала круглый  планетолет  испытателям,  и  они  увели
корабль на Заземельский полигон. Рабочее пространство опустело.
     Сейчас  в  нем  широким  кольцом   растянулись   монтажники.   Кедрин
чувствовал, что волнуется. Корабли закладываются не каждый день. И хотя на
Земле Кедрину  приходилось  видеть,  как  закладываются  основы  зданий  и
теорий, это было совсем не то. И не только  потому,  что  при  современных
методах  строительства  и  исследования  выделить  момент  закладки   было
практически невозможно.
     Дело заключалось  в  том,  что  на  Земле  еще  никогда  и  ничто  не
закладывалось на пустом месте. В крайнем случае, была  сама  Земля  -  тот
участок ее,  на  котором  что-то  начинало  воздвигаться.  Тем  более  это
относилось к теориям, которые даже  в  принципе  не  могут  возникнуть  на
пустом месте. Здесь же не было ничего. Только пространство, которое хотя и
является для физика сложнейшим  образованием,  но  в  обычном,  трехмерном
восприятии человека все еще остается пустотой, иными словами  -  ничем.  И
вот в заданном  кубе  (как  говорят  монтажники)  этого  "ничто"  внезапно
появилось "нечто".
     Сначала трудно было определить, что это такое - и  поэтому  Казалось,
что не люди привели сюда этот предмет, а само Пространство  в  напряженном
усилии породило его, чтобы  занять,  заполнить  то  место,  куда  с  таким
ожиданием  были  устремлены  глаза  всех  монтажников.  Предмет,   ведомый
невидимой глазу тягой магнитных силовых линий,  подплывал  все  ближе.  По
короткой команде, которую своим курлыкающим  голосом  подал  шеф-монтер  и
начальник Звездолетного пояса, несколько монтажников кинулись к предмету и
окружили его.  Кто-то  нацепил  на  один  из  выступов  эластичную  ленту,
светящуюся яркими, торжественными красками. И вот предмет, в  котором  все
лучше узнавалось сердце звездного  корабля  -  накопитель,  величественно,
словно светило, окруженное планетами в скваммерах, вплыло в центр рабочего
пространства. Тормозя, грянули ранец-ракеты. Накопитель застыл,  повис  на
своем месте.  И  тотчас  же  вспыхнули  прожекторы,  заработали  радио-  и
оптические маяки, точно обозначившие границы участка.
     Так шла закладка  кораблей  в  пространстве:  они  начинали  расти  с
сердца, и сердце это билось с  первой  же  минуты:  энергия,  высасываемая
накопителем из пространства, отнюдь не была лишней.  Потом  сердце  должно
было исчезнуть под мускулами корабля, а кожа - обшивка - ложилась на место
в последнюю очередь, после монтажа всех крупных деталей.
     Работа началась. Кедрин услышал команду -  и  не  обиделся,  что  его
ставили на подсобные: больше он пока ничего не умел делать на монтаже.  Он
без труда нашел по номеру свою деталь, которую удерживал  на  ее  исходной
позиции, у самой границы рабочего пространства, гравитационный фиксатор, -
одну из немногих деталей, уже изготовленных на других  спутниках  Пояса  к
началу монтажа. Кедрин не знал, что немало деталей отсутствовало: не  было
автоматики, нужной для их Изготовления.  Пока  Кедрин  просто  нашел  свою
деталь и немного испугался ее размеров.
     Однако  он  храбро  ухватился  всеми  четырьмя  руками  скваммера  за
выступающие части конструкции. Вторые руки подчинились  ему,  хотя  и  без
особого желания. Кедрин включил ранец. Деталь не хотела  двигаться;  целая
секция камеры, в  которой  будет  находиться  накопитель,  сопротивлялась,
инерция была сильнее двигателя. Кедрин напряг все мускулы. Он  не  мог  не
напрячь их, хотя знал, что это совершенно ни к  чему,  что  он  нимало  не
поможет этим скваммеру.
     Видимо, он все-таки помог; или это двигатель в конце концов переборол
инерцию?  Вдруг,  деталь  чуть  сдвинулась.  Звездная  панорама   поплыла,
поворачиваясь в нужном направлении все быстрее, быстрее...  Кедрин  ощутил
радость: грудь с грудью столкнулся он с инерцией вещества - и победил  ее,
деталь послушно шла с исходной позиции на  краю  рабочего  пространства  -
вперед, туда, где ее переймут установщики.
     Дальнейшее он помнил плохо.  Металлические  части,  одна  за  другой,
тяжелое упрямство инерции  и  каждый  раз  -  острая  радость  преодоления
сопротивления массы и расстояния. Минуты  отдыха  -  когда  транспорты  не
успевали подавать детали с производственных спутников Пояса или  сами  эти
спутники не успевали сделать то, что  было  нужно.  Шесть  часов  рабочего
времени - новая, удлиненная смена -  ушли  куда-то,  пролетели  мгновенно;
так, во всяком случае, показалось Кедрину, когда раздался сигнал окончания
работы.
     Монтажники торопились очистить  рабочее  пространство  для  очередной
смены, которая вот-вот должна показаться около спутника.  Кедрин  старался
не отставать от других, потому что если бы не поспевал он, то пришлось  бы
простаивать установщикам.
     Как ни странно, именно минуты простоя были самыми неприятными. Трудно
ничего не делать, когда тревожат мысля  об  Ирэн.  Почему  ее  не  было  в
кают-компании? Почему сейчас голос ее  не  слышен  в  эфире,  хотя  другие
женщины выпили в смену? Вот говорит что-то та девушка,  что  отвечала  ему
отсюда, когда он  искал  Ирэн  по  видеофону  с  Земли.  А  Ирэн?  Неужели
заболела? Или обиделась, что он не зашел вчера? Они вернулись поздно,  все
спали...
     - Кедрин!
     - А?
     - Наконец-то! Я уж думал - ты выключил связь. В пространстве  это  не
разрешено, ты не забыл?
     - Нет.
     - Я тебя окликаю в третий раз, мой рассеянный друг!
     - Я задумался...
     - Ты не устал?
     - Н-нет... - сказал Кедрин и сообразил, что он и в самом  деле  устал
куда меньше, чем в дни тренировок.
     - Чудесно. В таком случае ты захочешь,  конечно,  побывать  на  нашей
обсерватории.
     - А зачем? Я, собственно, собирался...
     - Дело связано с твоей звездой. Ты ведь ее видел?
     - Видел, - хмуро ответил Кедрин. - Но снова убеждать вас отказываюсь.
     - Пусть нас убедит Герн. Служба наблюдения у него поставлена  хорошо.
И если в Пространстве появилось что-то новое, кто-нибудь да  заметил  это,
кроме тебя.
     - Если так, - сказал Кедрин, - то идемте к Герну. Кстати, а  Ирэн  не
пойдет с нами?
     - Полагаю, что нет, - ответил Гур.
     - Ей неинтересно?
     - Дело не в этом. Разве ты не знаешь? Ах да, ты же был на Земле...
     - В чем дело?
     -  Ирэн  на  несколько  дней  отправилась  на   спутник-десять.   Там
вычисления и расчеты идут вовсю, но им надо помочь. А ведь она в прошлом -
оператор Элмо. Работа в институте... Да ты...
     Внезапно Гур умолк, словно бы что-то сообразив.
     - Вот как, - сказал Кедрин. - Что ж, идем к Герну. Я готов.





     Что там, на орбите Трансцербера? Связи с ним все еще нет, с  кораблем
"Гончий пес", с капитаном Лобовым или с кем-либо другим  из  его  экипажа.
Нет, хотя все антенны непрерывно прощупывают  то  направление,  в  котором
находится корабль. Этим заняты связисты на всех станциях. Они не  одиноки;
поисками корабля заняты и астрономы. И все же до сих пор  узнать  что-либо
новое  не  удалось  людям  ни  на  одной  станции  связи,  ни   на   одной
обсерватории.


     На  спутнике-семь,  как  и  на  всех  искусственных  небесных  телах,
обсерватория располагалась в вынесенной за пределы главной оси пристройке.
В ней стояла только  гравиастрономическая  аппаратура:  здесь  ей  не  так
мешали поля тяготения - Земли или  Луны,  на  которое  помещались  главные
обсерватории оптиков и радиоастрономов.
     Царство Герна соединялось со спутником скользящим рукавом. В  отличие
от самого сателлита обсерватория не имела собственного  вращения:  мудрено
было бы наблюдать небесные тела из помещения, делающего оборот вокруг  оси
менее чем за два часа. Гораздо лучше - неподвижность, хотя сохранять ее  в
пространстве, пожалуй, сложнее, чем вращаться.
     Нельзя сказать, что в обсерватории просторно; она строилась в расчете
на двух наблюдателей. Но Герн, отец и хозяин гравиастрономии, нетерпелив и
ненасытен, и теперь здесь работают шестеро постоянных астрономов. Это надо
иметь в виду.
     Кедрин не знал этого; почти полное отсутствие  гравитации  тоже  было
непредвиденным. Рассерженные лица астрономов в первую же минуту обратились
к Кедрину. Однако ему каким-то чудом  удалось  не  сдвинуть  с  места,  не
перевернуть и даже не задеть ничего существенного.
     Остальные трое монтажников,  втиснувшиеся  вместе  с  Кедриным,  были
здесь,  очевидно,  не  впервые;  и  их  приветствовали  даже  с  некоторым
уважением. Хотя кто-то и не удержался от нескольких слов  по  поводу  тех,
кто не занимается своим делом, а толпится около астрономических  приборов,
абсолютно в них не разбираясь... В речи ворчуна лопалось  круглое  "О",  и
слово "астрономический" казалось почетным званием,  которое  уже  само  по
себе делало астрономические инструменты неприкосновенными.
     Монтажники едва  успели  кое-как  разместиться  в  обсерватории,  как
круглая дверца снова распахнулась и  на  пороге  показался  сам  Герн.  Он
смотрел куда-то в пространство и шевелил губами. Потом налетел на Дугласа,
который так и остался стоять посреди лаборатории, потому что  были  заняты
уже все закоулки.
     - Ах, да, - сказал Герн, глядя на Дугласа. - Позвольте, что это?
     Герн насупился.
     - Здравствуйте, пожалуйста! - сказал он и заложил руки  за  спину.  -
Этого только не хватало. Я вас очень уважаю  и  поэтому  прошу  немедленно
покинуть помещение. Я ведь не лезу в ваши каюты и лаборатории?
     - Я очень извиняюсь, - сказал Дуглас. - Но, мистер Герн, сэр!
     Он умоляюще посмотрел на  Холодовского,  потом  на  Гура:  всем  было
известно, что в своей берлоге Герн бывает  беспощаден.  Холодовский  пожал
плечами; Гур очаровательно улыбнулся.
     - Маэстро Герн! - сказал он сладчайшим голосом. -  Вы  слышите  меня,
мой эрудированный друг?
     - Вот если бы эту жалкую каморку увеличить хотя бы  вдвое,  -  сказал
Герн, - тогда, конечно, некоторые из интересующихся астрономией...
     - Например, наблюдениями на фоне Угольного Мешка... - вставил Гур.
     - Что?
     - Я говорю: не  проводили  ли  вы  в  последнее  время  наблюдений  в
направлении Угольного Мешка? Хотя,  вероятно,  нет:  что  там  может  быть
такого, что интересовало бы астрономов...
     - Астрономов, чтоб  вы  знали,  интересует  все.  Ну  хорошо.  Мы  не
проводили таких наблюдений. Но ведь  наша  аппаратура  -  я  имею  в  виду
автоматическую  -  постоянно  следит  за  пространством.   Так   что   вас
интересует?
     - Вот этот юноша, - сказал Гур и вытолкнул вперед Кедрина,  -  уверял
нас... вы ведь его знаете?
     - Понятия не имею, - сказал Герн.
     - Ну все равно.
     -  Одну  минуту,  -  пробормотал  Герн  и  воззрился  на  Кедрина.  -
Припоминаю. Вы прибыли как раз в мое дежурство. Так что случилось?
     - Он утверждает, - пояснил Гур,  -  что  вчера  ночью  -  по  времени
четвертой смены, конечно, - точнее, в  семнадцать  тридцать  или  тридцать
пять по вашему времени, он увидел в этом направлении  нечто,  напоминающее
звезду. Определить звездную величину он  затрудняется,  но,  судя  по  его
словам, она близка к нулевой.
     - Гм, - сказал Герн. - Сомневаюсь.
     - Кто знает? - оказал Гур. - Может быть, что-то в этом есть. И если у
вас случайно найдутся материалы наблюдений...
     - По-вашему, у нас наблюдения ведутся случайно? Благодарю  вас,  Гур,
за лестное мнение. Анри,  дайте  мне  позавчерашние  и  вчерашние  пленки.
Мерси. Сейчас посмотрим.
     Он растянул пленку в руках, бормоча:  "Посмотрим,  посмотрим..."  Все
следили за ним, вытянув шеи, пытаясь заглянуть в медленно проходящие перед
глазами Герна кадры. Он отложил пленку.
     - Ничего интересного. Сева, внесите коррективы в модель Леонид.
     Он взял другую пленку. На ней тоже не оказалось ничего интересного  -
для неспециалистов, как сказал Герн. Он взял третью. Ничего. Четвертую. На
седьмой Холодовский махнул рукой:
     - Ясно, ничего и не будет. - Он кивнул. - Я в этом не сомневался.
     - Сомневаться надо, - наставительно сказал Герн. - Всегда  надо.  Нет
на седьмой - может оказаться на восьмой. А?
     Он бегло проглядел восьмую, опустил руку с пленкой и стал  глядеть  в
потолок.
     - Нет? - спросил Гур.
     - Есть! нет! - рассердился Герн. - Как это у вас все легко...
     Он заправил пленку в проектор. Кадры медленно поплыли  по  крохотному
экрану. Через полминуты Герн остановил проектор.
     - Анри, вот эти кадры немедленно отпечатать.
     Последующий час был до отказа заполнен  тишиной.  Только  напряженное
дыхание замерших людей свидетельствовало о том, что обсерватория  все  еще
обитаема. Потом кто-то пробормотал:
     - Он ошибся на ноль пять. У меня величина получается ноль пять.
     - Совершенно непонятно, - откликнулся второй. - Там же нет ни  одного
оптического объекта.
     - Великий  пир  астрономии,  -  негромко  произнес  Гур,  -  где  нам
досталась лишь скромная роль кулинаров.  Что  же,  пойдемте,  друзья  мои.
Главное  мы  узнали:  тело  было.  Но  как  оно  может  быть   связано   с
возникновением запаха? А с этой пляской деталей?
     Они выбрались из обсерватории, и вряд ли их исчезновение заметил хоть
один из ее обитателей. Они  прошли  переходный  рукав,  миновали  негромко
рокочущее соединительное  кольцо  и,  войдя  в  спутник,  с  удовольствиям
ощутили уверенную тяжесть.


     В каюте Гура было куда удобнее,  чем  в  тесной  обсерватории.  Здесь
человека не подавляли приборы и аппараты, и к  услугам  каждого  оказалось
даже кресло. По-видимому, друзья чаще всего собирались у Гура; поэтому его
обиталище походило на кают-компанию в миниатюре.
     - Прошу, друзья, - гостеприимно пригласил Гур.
     Они расселись. Кедрин не  совсем  ясно  представлял,  зачем  они  все
пришли сюда, но на всякий случай приготовился к худшему;  Холодовский  мог
подняться и сказать: а ну-ка, Кедрин, объясни, что произошло после  нашего
с тобой разговора?
     Однако ничего подобного Холодовский не сказал. Усевшись,  он  вытянул
ноги и полузакрыл глаза.
     - Ну что же, - проговорил он. - Звезда - сама по себе. Надо на всякий
случай проверить, не было ли в той  стороне  поблизости  какого-нибудь  из
кораблей. И - действовать. Что вас смущает?
     - Приготовься считать, мой мужественный друг. Запах в спутнике - раз.
Вспышка где-то в пространстве - два. Этот кордебалет, устроенный, в общем,
смирными деталями - три. Недостаточно?
     - Смотря для чего...
     - Что же, если у тебя есть объяснение  -  выкладывай,  -  нетерпеливо
сказал Дуглас. - Не люблю загадочных разговоров. Не заставляй  нас  терять
время.
     - И не забывай, что наша задача сейчас - сделать так,  чтобы  никакой
запах не мог помешать монтажу корабля.  Даже  если  в  пространстве  будет
пахнуть чайными розами.
     - Или коньяком, - добавил Дуглас.
     - Чем бы ни пахло, мы этого не почувствуем, - проговорил Холодовский.
- Начнем с запаха. По одной из существующих теорий, это - электромагнитные
колебания  в  миллиметровом  диапазоне.  Добавлю:  колебания   не   только
определенной частоты, но и с амплитудой в  некоторых  узких  границах.  Из
этого я исхожу. События подтверждают мою  правоту:  генератором  колебаний
является то самое тело, которое вспыхнуло.  Направление  совпадает,  и  не
забудьте, что Кедрин одновременно почувствовал запах. Кстати, я сразу было
не поверил этому. Прими мои извинения.
     Кедрин только кивнул. Все-таки Холодовский -  очень  хороший  парень.
Ну, ну, что он скажет дальше?
     - Не  думаю,  -  продолжал  Холодовский,  -  чтобы  тело  -  источник
колебаний - танцевало по пространству вокруг  нас.  Очевидно,  направление
будет оставаться более или менее постоянным. Если  есть  другие  мнения  -
говорите сразу, или я двинусь дальше.
     - Дерзай, - одобрительно молвил Гур.
     -  Следовательно:  опасное  направление  известно.  Осталось   только
создать защиту. Я думаю, что в принципе это  не  составит  трудностей.  Мы
ведь умеем защищаться от колебаний определенной частоты. Как - это  скажет
любой из вас.
     - Искажая их, - быстро произнес Кедрин.
     - Вот именно. При первом же  появлении  излучения  в  этом  диапазоне
необходимо наложить на эти колебания другие. Исказить  их.  Ведь  для  нас
страшно не само излучение - обычные электромагнитные волны, а лишь несомый
им запах. Так?
     Холодовский говорил быстро и горячо,  и  странно  было  видеть  этого
обычно спокойного и выдержанного человека настолько возбужденным. Не сумев
усидеть  на  месте,  он  вскочил  и  теперь  расхаживал  по  каюте,  резко
жестикулируя.
     - Итак, что мы предпринимаем?  Немедленно  же  изготовляем  несколько
приборов, которые смогут подавить нежелательные для нас колебания. Вы сами
знаете, что изготовить их можно из стандартных деталей; по сути дела,  это
обыкновенные передатчики. Они нуждаются лишь  в  дополнительном  оснащении
автоматами, которые будут  включать  их  в  тот  момент,  когда  возникнет
опасное излучение. Смонтировать все это можно за считанные  часы.  Кто  не
согласен?
     - Слушайте! Слушайте! - возгласил Дуглас. - Продолжай, Слава.
     - А что еще говорить? Надо приниматься за дело.
     - М-да,  -  протянул  Гур.  -  Это  звучит  очень  логично.  Стройная
концепция. К сожалению, она объясняет не все.
     - Что же еще? - резко обернулся Холодовский.
     - Не горячись,  торопливый  друг  мой.  Ты  же  просишь,  чтобы  тебе
возражали. Собственно, у меня даже нет возражений. Но  ты  не  объясняешь,
например, что это может быть за источник колебаний.
     - Для нас это пока не имеет значения, - вмешался Дуглас. - Не  станем
теоретизировать, Гур. Не время.
     - Я ведь и не говорю, что мы должны обязательно установить это сейчас
же. Нет. Теперь второе: почему в тот момент, когда  Кедрин  ощущал  запах,
никто  другой  в  пространстве  ничего  не  почувствовал?  Нас  уже  тогда
заинтересовало это.
     - Меня удивляет, что ты  сам  не  видишь  объяснения,  -  нетерпеливо
сказал  Холодовский.  -  В  момент,  когда  Кедрин   почувствовал   запах,
происходила смена. В пространстве никого не было. Вот и все. А  когда  шла
борьба с деталями, запаха не было. Ведь нигде не сказано, что это  явления
одного порядка.
     - Что же это было, в таком случае?
     - Слушай, Гур. Мы же не теоретики.  Мы  -  рабочие  Приземелья.  Наша
задача  -  обеспечить  безопасность  и  построить  корабль.  А  над  этими
событиями пусть размышляют ученые.
     - Так-то так... Только мне, откровенно говоря, не очень верится,  что
несколько  странных  событий  могут  произойти  одновременно   или   почти
одновременно, не имея никакой взаимосвязи.
     - Стоп, Гур, - вмешался Дуглас. - Это опять теория.  Но  Слава  прав:
главное не она. Вот когда мы выставим хотя бы  несколько  приборов,  тогда
теоретизируй сколько влезет.
     - Что же, - признался Гур, - это тоже не лишено логики. И если только
больше не произойдет никаких необъяснимых событий...
     Он умолк на полуслове: Дверь каюты  начала  растворяться  медленно  и
неумолимо - так медленно и неумолимо, словно за нею  стояла  сама  судьба.
Несколько секунд никто не входил. Затем на пороге  показался  Герн.  Глаза
маленького астронома задумчиво смотрели из-под нависающего лба. Взгляд был
устремлен куда-то вдаль. Весь облик Герна выражал крайнее удивление.
     - Если  он  удивится  еще  сильнее,  брови  окажутся  на  затылке,  -
хладнокровно констатировал Дуглас.
     - Ага, - сказал Герн,  и  брови  его  на  секунду  заняли  нормальное
положение. - Это удачно. Вас-то я и разыскиваю.
     - Вам потрясающе повезло, - сообщил Гур. - Счастливая звезда  привела
вас именно в мою каюту.
     - Не знаю, насколько она  счастливая...  Но  мы  разобрались  в  этих
фотографиях. Конечно, это было нелегко, но мы разобрались.
     - Ну? Что же это было?
     - Вот именно, - сказал Герн. - Что это было? Этого никто не знает.  Я
склонен лишь думать, что это было нечто, ныне уже не существующее.  Потому
что, по моему убеждению, здесь мы имеем дело со взрывом.  Если  произошла,
скажем, аннигиляция, то мог взорваться корабль или  иное  небольшое  тело.
Если атомный взрыв, то пострадать могла и не очень большая планета.
     - К чему такие сравнения? - сердито проговорил Холодовский. -  Почему
вам понадобилось сравнивать именно с кораблем?
     - Потому, - ответил Герн, - что направление-то мы  установили  точно.
Это - в пределах допустимой ошибки - направление на  Трансцербер.  Или  на
корабль, на таком расстоянии это практически одно и то же.
     - Значит?.. - Вскочив, Гур схватил астронома за плечо. - Значит?..
     - Ничего не значит, - медленно проговорил Герн. - Но может быть,  там
уже ничего не  осталось.  Вспомните:  после  этого  мы  так  и  не  смогли
установить с ними связь.
     - Вы доложили?
     - Доложил.
     - Что же Велигай?
     - Вы не знаете Велигая? Он мне сказал  примерно  так:  он  поверит  в
возможность печального исхода не раньше, чем получив от  Лобова  сообщение
об их собственной гибели. До тех пор работы будут вестись как сейчас  -  и
никак иначе. Это же Велигай!
     - Хорошо, - сказал Гур. - Переживать и сомневаться  будем  про  себя.
Монтажники не сомневаются, не правда ли, Слава Холодовский?
     - Иногда они слишком много говорят, - сказал Герн,  не  глядя  ни  на
кого в частности. - Итак, я, собственно, зашел только поблагодарить вас за
то, что вы обратили наше внимание на эту вспышку. Иначе мы добрались бы до
нее только вечером.
     - Сердечно благодарим за внимание, - поклонился Гур. - А  теперь  нам
пора в мастерскую.
     - Погоди, - остановил его Кедрин. - А зачем?
     - То есть как?
     - Если это был взрыв... то ведь больше запаха не будет?
     Гур пожал плечами.
     - Если это был взрыв! - сказал он. - А если  нет?  Это  во-первых.  А
во-вторых - не забудь, что запах возникал и раньше. До того, как ты увидел
этот свет.
     - Но тогда выходит, что Холодовский...
     -  Нет,  отчего  же!  В  его  теории,  конечно,  что-то   есть.   Ну,
поторопимся: ребята, наверное, уже в мастерской. Нам бы хорошо  успеть  до
начала смены выставить хотя бы пару приборов. Не забудь: пока  у  нас  еще
есть кое-какое время, потому что работа - по теперешним графикам  -  идет,
что называется, вразвалочку. Но уже через  несколько  дней  должны  начать
поступать автоматы с Земли...
     - По графику первый - через неделю.
     - Ну вот. Тогда некогда будет вздохнуть, не то  что  прогуливаться  с
приборами. Надо торопиться, потому что Земля-то  уж  не  опоздает,  можешь
быть уверен.
     - В этом я и сам уверен, - кивнул Кедрин.


     Меркулин внимательно смотрел на небольшой экран, на котором время  от
времени менялись цифры, оповещая о ходе работы.
     - Первая конструкция - в три дня... - негромко проговорил директор. -
Первая. А дальше? - Он любил думать вслух: сказанное и  услышанное  им  же
самим выглядело гораздо категоричней и значительней, чем произнесенное про
себя. - Три дня... Так.
     Он наклонился к микрофону, стоявшему на столе.
     - Удивлен: до сих пор не слышу  доклада  Коренюка.  Как  продвигаются
работы?
     Он умолк; однако ответ  запаздывал  -  Коренюк  на  сей  раз  проявил
непонятное легкомыслие и недисциплинированность.
     - Коренюк, прошу зайти, - сухо сказал Меркулин.
     Он смотрел на часы.  Прошла  минута.  Вторая.  Это  уже  недопустимо.
Перерыв кончился четверть часа тому назад. Неужели до сих пор  Коренюк  не
явился? Зная, что на нем сейчас, по сути дела, держится вся работа?
     Жаль. Очень жаль, что машины пока еще  не  могут  мыслить  сами.  Они
только помогают людям. А люди  иногда  бывают  взволнованны,  порой  же  -
просто недисциплинированны. Как сейчас. Машины же всегда на месте и всегда
готовы к работе. Если они портятся, то их очень  легко  снова  привести  в
нормальное состояние. В отличие от людей.
     Вот хотя бы этот Кедрин. Способный работник. Умел  думать.  Нет,  ему
померещилось что-то - и он на Звездолетном поясе делает ту работу, которую
с успехом мог бы выполнить - ну, если еще не робот, то  во  всяком  случае
человек, не имеющий квалификации конструктора - инициатора Элмо.
     А опоздание Коренюка! От усталости? Или - небрежности?
     Меркулин сухо кашлянул. Это означало гнев.
     Жаль, мало времени. У  него,  как  и  у  всякого,  есть  своя  мечта:
все-таки,  наперекор  существующему  уровню  техники,  создать   настоящую
мыслящую машину. Целый институт таких машин. Работать в таком институте  -
это будет счастье! Сегодня мы  конструируем  автоматы  для  исследователей
недр.  Завтра  приходят  звездолетчики.  Пожалуйста!   Поворот   рукоятки,
задается другой режим - и машины думают и создают конструкции.
     А  пока  в  устройствах,  в  которых  нуждается  Звездолетный   пояс,
по-настоящему разбирается один только Коренюк.
     Опаздывает, а! Подумать только: все еще не явился!
     - Ну, что  же:  раньше  не  было  такой  срочности.  Оборудование  на
спутниках Пояса не менялось два, а то и три года. А сейчас...
     Тогда же будет все равно: хоть каждый день. Перевел машины  в  другой
режим - и...
     Наконец-то!
     Меркулин  согнал  с  лица  мечтательную  улыбку,  возникавшую,  когда
директор института думал о машинах. Строго посмотрел на дверь,  в  которую
только что постучали.
     Дверь распахнулась рывком, словно  бы  сработал  аварийный  механизм.
Нарушая все нормы поведения,  кто-то  остановился  на  пороге,  обратил  к
потолку искаженное до неузнаваемости лицо, высоким голосом прокричал:
     - С Коренюком - несчастье! Погиб.
     Потом шаги тупо, часто застучали по коридору.


     Потянув поводок, Кедрин защелкнул дверцу и  проверил  предохранители.
Затем, шагнув, послал скваммер вперед.
     Зал остался позади. Впереди и рядом, переваливаясь, как утки, с  ноги
на ногу, по туннелю деловито вышагивали скваммеры. Моторы  двигали  их,  в
броневой скорлупе привычно  переступали  монтажники.  До  отказа  заполнив
выходной шлюз, они целыми группами исчезали за захлопывающейся  сегментной
переборкой. Через миг переборка вновь распахивалась и втягивала  очередную
группу.
     За бортом спутника было темно, как и всегда в пустоте, но предметы  в
рабочем пространстве были освещены: солнце стояло за спиной у монтажников.
Горели зеленые маяки, показывавшие, что путь для смены открыт.  Монтажники
включали  ранцы-ракеты,  и   грузные   тела   с   непостижимой   легкостью
устремлялись вперед.
     Кедрин  нажал  стартер.  Маяки  дрогнули   и   начали   приближаться.
Монтажники летели рядом с ним - люди, возведенные  в  ранг  небесных  тел.
Лучи звезд вонзались в оболочку накопителя,  как  отточенные  стрелы.  Над
головой плыла Земля. В той стороне вспыхнуло,  блеснуло  -  шла  очередная
партия транспортных кораблей.
     Все-таки он был очень красив, мир Приземелья. Серебристые спутники на
черном фоне  казались  драгоценными  камнями;  бархат  бесконечности  лишь
подчеркивал их чистый блеск. Отдельные части искусственных  планеток  были
словно вырисованы тонким пером.
     Спутники, много спутников. Который из них - десятый? Кедрин попытался
найти его.  По  справедливости,  спутник-десять  сейчас  должен  бы  сиять
намного ярче остальных. Жаль, что летящие правее монтажники  не  разрешают
как следует разглядеть эту область окрестностей  Земли.  Но  если  немного
подняться над стаей...
     Кедрин попытался так и сделать. Но едва успел он  чуть-чуть  изменить
направление, как тишина в  наушниках  рассыпалась  на  дробные  осколки  и
раздался голос Гура:
     - Не  виляй!  Оставь  рули  в  покое!  Времени  и  так  мало.  Видишь
оптический маяк номер восемь? Около него подождешь нас.
     Кедрин сердито шмыгнул носом, сжал губы, но  все  же  выправил  курс.
Вместо спутника-десять приходится разыскивать маяк-восемь. "Такова жизнь",
- подсказала услужливая память. Кедрин поморщился. Слабое утешение.  Нигде
не сказано, что она, жизнь, именно такой и  должна  быть.  Кому  стало  бы
хуже, окажись Ирэн сейчас тут, рядом?
     Воспоминание о запахе направило, наконец, его мысли по нужной  стезе.
Борьба с запахом - именно об этом сейчас следовало думать.
     Любое дело разным людям представляется по-разному. Возможно, борьба с
запахом рисовалась Холодовскому как охота за хитрым и неуловимым зверем: у
Славы был азартный характер  охотника.  Не  исключено,  что  хладнокровный
Дуглас, обдумывая  очередной  шаг  этой  борьбы,  представлял  себе  яркий
квадрат ринга и блестящие перчатки; Дуг  искусно  маневрировал,  уходил  и
уклонялся, подставлял перчатку и обманывал невидимого противника  финтами,
выбирая момент для удара наверняка. Как выглядело все это в  глазах  Гура,
сказать было трудно: пожалуй, он мог вообразить и осаду крепости, и игру в
прятки, и еще что-нибудь... Самому же Кедрину борьба  с  запахом  казалась
сложной партией в шахматы, где противник иногда  делал  неожиданные  ходы,
где приходилось подолгу думать, прежде чем взяться за  фигуру,  где  очень
трудно было верно оценить позицию и нужно было то и  дело  поглядывать  на
часы, стрелка которых все ползла и ползла к флажку.
     Сначала запах попытался дать монтажникам  детский  мат  в  три  хода.
Кончался монтаж круглого  планетолета,  большая  часть  людей  отправилась
отдыхать на  Землю.  Монтажники  понесли  урон:  Карло  все  еще  лежал  в
госпитальном отсеке... Люди сразу же стали возвращаться  на  спутник;  как
вернулись пятеро из них, Кедрин видел сам. Это был  защитный  ход:  отныне
работы должны были вестись гораздо  быстрее,  несмотря  на  угрозу.  Тогда
партнер сыграл хитрее: загорелась зеленая звезда, запах возник в спутнике.
Это была попытка прорыва в тыл монтажников, на последние горизонтали. Но и
на это последовал защитный ход: Холодовский придумал экраны  и  тем  самым
помог развернуть основные силы монтажников под прикрытием  этих  не  очень
сложных, но, как думалось, достаточно эффективных приборов.
     А что будет делать противник теперь? Кажется, он предлагал жертву: на
второй и пятый спутники должны  были  поступить  сегодня  новые  автоматы.
Отныне продукция этих спутников - детали устройств биологической защиты  -
станет появляться без задержки. Хорошо.  Но  это  значит,  что  не  только
увеличится скорость монтажа: возрастет и количество монтажников в  рабочем
пространстве, значит, возрастет  и  опасность  столкновений  при  малейшей
неточности в движениях. Стоит теперь противнику  совершить  прорыв,  стоит
возникнуть запаху - и потери неизбежны. А к этим потерям никак нельзя было
отнестись философски, потому что погибнуть могли люди, а не пешки.
     Поэтому, перед  тем  как  принять  жертву,  необходимо  было  сделать
профилактический ход. И Холодовский  нашел  возможность  такого  хода:  он
разработал схему еще одного прибора, который должен был показать наличие в
пространстве не просто излучения определенной частоты, а именно запаха.  И
Карло, и Кедрин знали, что запах, возникнув, нарастает  не  мгновенно,  до
максимума  проходит  некоторое  время.  И  если   искатель   Холодовского,
перехватив  возникновение  Запаха  на   дальних   подступах   к   рабочему
пространству,  -  заметив   концентрацию   фигур   противника,   как   это
представлялось  Кедрину,  -  успеет  дать  предупреждение,  люди   получат
возможность заблаговременно укрыться в спутник. Все это, разумеется, имело
значение для случая, если  первая  цепь  обороны  -  экраны  -  не  смогут
удержать противника. Следовало надеяться, что смогут;  но  ведь  пока  это
были всего лишь теоретические выводы, ни на каких фактах,  собственно,  не
основанные.
     Так или иначе, теперь количество оборонительных линий  удвоится.  Это
очень хорошо. Это значит, что  фигуры  будут  развернуты,  и  можно  будет
думать уже и о переходе от обороны к наступлению - о  контратаке,  которая
позволит найти источник запаха и обезвредить его окончательно.
     Сейчас монтажникам  предстояло  произвести  проверку  нового  прибора
Холодовского перед тем, как установить его  и  приняться  за  изготовление
следующего такого же.  О  приборе  знал  весь  спутник,  и  это  сразу  же
отразилось на настроении, с которым монтажники вышли на смену. Трудно  все
время жить под угрозой удара.
     Да, Холодовский поспел очень кстати.
     Восьмой  оптический  маяк  проскользнул  совсем  рядом,  как  ему   и
полагалось. Кедрин начал затормаживаться. Маневр оказался  очень  удачным,
так что Кедрин даже усмехнулся удовлетворенно.
     Холодовский развернулся рядом. В вытянутых верхних руках его скваммер
нес готовый прибор. Так во время оно  подавали  на  стол  самовар  -  тоже
некогда плод технической мысли и конструкторского остроумия.
     - Ну вот, - Холодовский вздохнул облегченно, как если бы  он  опустил
тяжелую ношу, и вытер пот  со  лба.  -  Чудесный  день  сегодня,  тебе  не
кажется? Каким-то вкусным воздухом мне зарядили баллоны. Не хватает только
одного. Вот если бы сегодня возник запах - было  бы  очень  кстати.  Может
быть, возникнет?
     - Может быть, - откликнулся Кедрин. Он знал, что запах  сейчас  нужен
для проверки защитных устройств, и все же не мог заставить себя ждать  его
с нетерпением. - Если бы знать, где его найти?.. - В  тоне  Кедрина  можно
было бы при желании уловить лицемерную нотку, но  Холодовский  не  заметил
этого, да и сам Кедрин, пожалуй, тоже. - Где Гур?
     - Уже летит на место установки. Пора и нам.
     - Пора, - без особого энтузиазма согласился Кедрин.
     Они включили двигатели и легли  на  курс.  Летели  минут  пятнадцать.
Прошли  статическое  поле  метеорной  защиты.  Теперь  люди  оказались   в
открытом, ничем не защищенном  пространстве.  Холодовский  все  увеличивал
скорость.  Огоньки  Дугласа  и  Гура  мелькали  далеко  впереди.  Наконец,
Холодовский скомандовал торможение.
     - Останемся здесь. Они опробуют второй прибор  чуть  подальше.  Держи
блок записи. Он еще не закреплен, так что старайся не  дергать:  нарушится
контакт. Твое дело - следить,  как  будет  работать  устройство  записи  и
оповещения. Гур! Как у тебя там?
     - Скучаю на позиции, мой любезный друг. Ожидаю,  не  соблаговолит  ли
появиться запах.
     - Наблюдай; кстати, впереди есть метеорный патруль?
     - Я бы очень хотел знать, откуда ему  здесь  взяться!  -  Это  заявил
Дуглас, в его голосе не чувствовалось удовлетворения.  -  Мы  же  вышли  в
промежутке.
     - Значит,  действуем,  как  договорились.  Устанавливаем  с  разницей
направлений в пятнадцать градусов и включаем системы  ориентации.  У  меня
такое предчувствие, что сегодня запах нас не обманет.
     - Не очень-то я полагаюсь на его порядочность, - пробормотал  Гур.  -
Будем надеяться...
     -  Смотрите,  -  вмешался  Дуглас.  -  Как  красиво  выглядит  отсюда
работающая смена. Никогда не думал...
     Он не успел договорить.


     Сначала Кедрину показалось, что это  ударил  ток.  Он  собрался  было
удивиться, откуда в скваммерах взялось столь высокое  напряжение,  но  еще
один удар стегнул по нервам, и Кедрин разобрал, наконец, что это был всего
лишь высокий, пронзительный вой в наушниках.  И  сейчас  же  Гур  произнес
негромко и четко:
     - Тревога номер один...  Тревога  один...  Метеоры  высокой  энергии,
пакетами, направление девяносто три - восемьдесят  семь.  Угроза  кораблю.
Немедленно принять меры. Метеорный патруль, начинайте отсчет: сейчас будут
у вас!
     Он умолк, но метеорный патруль уже подхватил эстафету.
     - Всем - в спутник! - зачастил высокий  голос  начальника  метеорного
патруля, сегодня это был Тагава. - Всем в спутник! Даю  наш  отсчет:  пять
ровно... Четыре пятьдесят восемь... Четыре пятьдесят шесть...
     Кедрин застыл с блоком записи в руках. Он взглянул  направо,  налево,
вверх, словно ища направление, в котором следовало  спасаться.  Надо  было
немедленно нажать стартер и кинуться - вернее всего, к спутнику. Но  можно
ли бросить прибор?
     Кедрин взглянул  на  толстое  стекло.  Под  ним  неподвижная  круглая
пластинка никак не реагировала на смертельную  опасность:  ее  интересовал
только запах и уж никак не метеоры. И Кедрин  решил  выпустить  прибор  из
рук, оставить  его  здесь.  Но  в  этот  миг  пластинка  вдруг  тронулась,
закрутилась, подставляя магнитной головке все новые и новые участки...
     - Запах! - торжествуя, крикнул Холодовский. - Запах! - Его  глаза  не
отрывались от шкалы основного прибора, который он по-прежнему держал перед
собой. - Все в порядке!..
     Кедрин вздрогнул: к одной опасности  прибавлялась  вторая,  не  менее
грозная. Изо всех четверых он был единственным,  уже  испытавшим  на  себе
воздействие запаха; память торопливо подсказала, как сейчас руки  сами  по
себе потянутся к горлу - к сожалению, в скваммере  было  достаточно  места
для этого... "Запах!" - торжествуя, повторял Холодовский, и Кедрин  понял,
что на этот раз ему никуда не деться. Даже если сию  секунду  он  бросится
прочь отсюда, запах все равно нагонит его. Метеоры, может быть, и  пройдут
стороной, но запах... И Кедрин подумал,  что  сейчас  начнется  в  рабочем
пространстве, если монтажники не успеют скрыться  в  надежный,  защищенный
почти от всяких случайностей спутник. Надо  надеяться,  что  они  все-таки
успеют... А мы?
     Кедрин даже застонал от нетерпения  -  так  захотелось  ему  кинуться
прочь,  спасаясь,  разряжая  напряжение  в  сумасшедшем,   на   предельной
скорости, полете. Но он чувствовал, что не в состоянии сделать это.  Рядом
люди, и они  остаются  пока  на  местах:  и  Гур,  взявший  на  себя  роль
добавочного метеорного патруля (но патрули-то были не  в  скваммерах,  они
находились в надежных рубках катеров),  и  Холодовский,  теперь  прижавший
прибор к груди таким жестом,  каким  мать  прижимает  ребенка,  и  Дуглас,
который, наверное, просто не представляет себе, как можно уйти откуда-либо
одному, без остальных... И Кедрин остался на месте. Он только старался  не
дышать, чтобы почувствовать запах Как можно позже. Наверное, это  помогло;
во всяком случае, запаха он так и не ощутил, и тут  Холодовский,  наконец,
махнул ему рукой, разворачиваясь в сторону спутника.
     - До спутника - три сорок восемь... - звучал в ушах голос патруля.  -
Три сорок шесть...
     Кедрин знал, что самые мелкие метеоры будут  остановлены  статическим
полем. Большую часть остальных успеют распылить своим  огнем  заградители.
Но наиболее крупные все-таки продолжат свой путь, и встреча с любым из них
будет означать мгновенный конец.  Надо  успеть,  обогнав  их,  укрыться  в
спутнике; и тут Кедрин с ужасом увидел, что Холодовский держит курс  вовсе
не на спутник, но в другую сторону - к рабочему  пространству,  туда,  где
находится уже смонтированная часть будущего корабля.
     - Ты куда? - вскричал Кедрин, и в этот  миг  мимо  него,  выжимая  из
двигателя полную мощность, в  том  же  направлении  промчался  Гур.  Левее
промелькнул Дуглас, он несся туда же.
     - Гур! Куда же вы все?
     - Корабль, друг мой! - ответил Гур уже издалека. - Основная опасность
еще впереди! Особое звено не спасается, а спасает...
     "С ума сошли, - подумал Кедрин, устремляясь  к  спутнику,  обещающему
безопасность. - Как это они будут  спасать  корабль?  Заслонят  накопитель
своими телами? Не поможет, это впустую. Что стоит такому метеору пронизать
и скваммер, и накопитель,  и  все  что  угодно!  Потом,  накопитель  можно
восстановить, можно сделать новый, а человека ведь не восстановишь в  этих
условиях, он умрет во всяком случае раньше, чем  к  нему  подоспеет  катер
Службы Жизни. Скорее под защиту, скорее..."
     Мысли с быстротой метеоров проносились в  мозгу,  а  скваммер  летел,
подчиняясь воле человека - или отсутствию ее? - и спутник был уже  близко.
Теперь, пожалуй, поздно отворачивать, даже пожелай ты повернуть к кораблю.
Поздно. Да ты им и не нужен. Будь ты нужен, Холодовский или Гур позвали бы
тебя. Да зачем ты им - они привыкли втроем, их там трое...
     - Две пятьдесят шесть... - метеорный патруль вел отсчет.
     ...Они не позвали тебя с собой. А может быть, были  уверены,  что  ты
последуешь за ними? Но сейчас поздно поворачивать: скваммер  вынесет  черт
знает куда...
     Не поздно. В таких  случаях  не  бывает  поздно.  Еще  две  с  лишним
минуты...
     Рука не хотела двигать руль, страшно не хотела. Пришлось напрячь  все
силы, чтобы заставить ее сделать это.  Спутник  дернулся  и  стал  уходить
куда-то за спину.
     Корабль начал понемногу вырастать. Нас  будет  четверо...  Дави  свой
страх, Кедрин, ломай его.
     Кедрин сжал зубы. Чужой скваммер обошел его, устремляясь  к  кораблю,
за ним - еще один, а потом сразу целая группа, и Кедрин понял,  что  вовсе
не одно Особое  звено  собирается  спасать  корабль.  Он  влился  в  массу
монтажников, торопившихся навстречу угрозе, и страх вдруг исчез.
     Описывая стремительный круг, он обошел корабль, вернее  то  немногое,
что  уже  называлось  кораблем,  хотя  еще  не  было  им.  Дуглас,  Гур  и
Холодовский  давно  уже  были  здесь,  больше  минуты,  и  сейчас  крепили
массивный щит, устанавливая гравификсаторы. Они не удивились, когда Кедрин
сказал: "Я здесь; что сделать?" Гур негромко сказал: "Вот и чудесно,  друг
мой, закрепи, пожалуйста, ближайший к тебе угол". Кедрин подплыл к углу  и
начал крепить его, набросив  трос  на  гравификсатор  и  закручивая  болт.
Занятый этим, он не заметил, как истекли те  минуты  и  секунды,  что  еще
оставались до начала атаки.
     Спасаться в спутник теперь было  совсем  поздно,  и  все  монтажники,
закрепившие возле особо уязвимых узлов корабля заранее заготовленные щиты,
теперь сами стремились укрыться за  ними.  Залезая  в  узкое  пространство
между щитом и телом накопителя,  Кедрин  оглянулся.  Где-то  далеко  стали
вспыхивать огоньки. Это  заградители  уничтожали  часть  основного  потока
метеоров - то, что они успевали нащупать на  дистанции  действенного  огня
порциями излучения. Но часть все равно прорвется. Выдержат ли щиты?
     Минуты тянулись медленно. По связи объявили, что первый пакет прошел.
Тогда Холодовский неторопливо проговорил:
     - Конечно, запас времени у нас есть. Но он пригодится и в другой раз:
мало ли что еще может стрястись! Метеоры, как  известно,  не  дифрагируют.
Поработаем пока в третьем секторе?
     - Что же: сидеть и прятаться, действительно, нет смысла. Поработаем!
     Кедрин последовал за ними.  Выбираться  из-за  щита  было  неприятно,
Кедрину хотелось стать маленьким-маленьким... Очередная  деталь  висела  в
пространстве,  остановленная  на  полдороге:  часть   большого   волновода
накопителя. Гур  равнодушно,  как  будто  речь  шла  о  порции  салата  за
завтраком, проговорил:
     - Твоя, Кедрин...
     И они полетели дальше, к исходным позициям, за новым грузом.
     Кедрин тащил часть волновода на место и  утешался  тем,  что  в  этот
отрезок трубы, на худой конец, можно будет влезть в  момент  возобновления
метеорной атаки. Сварщики - из тех, кто пришел на помощь Особому звену,  -
уже настраивали свои полуавтоматы. Установщика не  оказалось;  Кедрин  сам
установил деталь на направляющие штанги и порадовался тому, как ловко  это
у него вышло, хотя и в первый раз.
     Снова прозвучал тревожный сигнал, на спутнике начали отсчет  минут  и
секунд. Кедрин хотел было кинуться под щит, но никто не торопился -  и  он
не стал торопиться. Детали медленно плыли в пространстве. Отсчет кончился,
и Кедрин ожидал, что сейчас по нему ударит частый дождь крохотных небесных
тел. Но дождя не было. Даже в щиты, кажется, ничего не  попало,  и  только
раз сверкнула искорка - да и то  очень  далеко,  в  направлении  спутника.
Наверное, какой-то из метеоров врезался в цилиндр,  но  спутник  этого  не
боялся.
     - Вот так-то, мой бесстрашный  друг,  -  промолвил  Гур,  подталкивая
сектор главной защитной переборки. - В масштабах Приземелья нас все  равно
что нет - так что опасаться особо нечего. Между  прочим,  в  космосе,  как
правило, вообще ничего не происходит.
     - Значит, вы думаете, - сказал Кедрин, - на орбите Транса тоже ничего
не произошло? И они зря молчат столько времени?
     - Мало ли что я думаю... Возьми угол на себя,  не  то  тебе  придется
повторить установку. Транс меня, Конечно, беспокоит. Но не меньше тревожит
то,  что  не  видно  пока  транспорта  с  новыми   автоматами.   Мы   ведь
устанавливаем последние детали из резерва. Если Земля не успеет,  начнутся
простои. А время, как ты понимаешь, не ждет. Что  они,  заснули,  что  ли,
там, на Планете?





     С орбиты Трансцербера по-прежнему не поступает никаких  известий.  На
Земле и даже в Приземелье все увеличивается количество людей,  полагающих,
что известия о "Гончем" никогда больше не дойдут до обитаемых планет.
     Но на Звездолетном поясе все пока думают иначе. Они знают: не  так-то
просто осилить  человека,  даже  когда  его  отделяют  от  родной  планеты
миллиарды километров.  Пусть  люди  молчат;  они  живы.  Наверное,  просто
переводят дыхание...


     Меркулин устало глядел на экранчик. На  матовой  поверхности  застыли
цифры, но  директор  института  не  видел  их.  В  последнее  время  такое
случалось с ним все чаще; вместо цифр на экране виделось совсем другое.
     ...Полет подходил к концу.  Пеленгатор  улавливал  все  более  четкие
сигналы спасателей Службы Жизни, безошибочно выделяя их из  плотной  массы
другой  информации,  заполнявшей  эфир.  Автопилот  поднял  лодку   вверх,
перевалил через окруженный стеной сигналов запретный энергетический  канал
- настоящую реку  энергии,  текущую  к  распределительной  станции.  Затем
лодка, выпустив тормозные щитки, заскользила к земле.
     Густая поросль деревьев набегала снизу. Она  перестала  быть  ровной,
проявилась  ее  волнообразная  поверхность.  Затем   открылась   маленькая
полянка; на ней виднелся оранжевый аграплан Службы Жизни.
     Рядом копошились люди. В их суете было что-то тревожное. У  Меркулина
упало сердце, но он  тотчас  же  успокоил  себя:  это  ощущение  следовало
отнести скорее за счет стремительной потери высоты.
     Неподалеку от аграплана воздушное суденышко остановилось, зависло над
землей и медленно встало на лапы.  Мотор  умолк;  в  следующее  мгновение,
щелкнув, выключился и автомат, сделавший свое дело. Меркулин  одобрительно
кивнул и выбрался из машины.
     Полянка оказалась не такой уж маленькой; застревая ногами  в  высокой
траве, Меркулин не сразу достиг  небольшого  домика,  окрашенного  снаружи
идиллической розовой краской. Очевидно, именно в этих  стенах  происходило
таинство реанимации - воскрешения.
     Монументальный мужчина, весь в белом и блестящем, показался на пороге
домика  и  остановился  в  дверях.  Он  мрачно  поглядел  на  подоспевшего
Меркулина и опустил глаза. Меркулин хотел,  минуя  его,  пройти  в  домик;
медик отрицательно качнул головой и протянул руку,  указывая  направление.
Меркулин медленно, с тяжким предчувствием, повернулся.
     Сбоку стояли носилки на низких ножках. Они были накрыты белым, и  под
этим белым проступали очертания... Меркулин подступил к  носилкам,  замер,
потом через силу сделал еще шаг.  Белое  покрывало  было  натянуто  не  до
самого верха, остался незакрытым желтый лоб, веки и виднеющиеся из-под век
полукруги радужной оболочки и зрачки  -  неподвижные,  неживые  и  странно
внимательные.
     Усилием воли, потребовавшим физического напряжения, Меркулин  оторвал
взгляд от этих глаз, повернулся и стал смотреть на медика, который все еще
возвышался в дверях. Меркулин сумел даже покривить губы улыбкой  (движение
это вызвало боль, как если бы пришлось силой  раздирать  сросшиеся  губы),
прежде чем спросил:
     - Это... он?
     - Да, - последовал краткий ответ.
     - Жив?
     Медик угрюмей качнул головой.
     - Как же это?
     Медик повторил безнадежное движение и  переступил  с  ноги  на  ногу.
Чувствовалось, что он хотел уйти - и не мог.
     - Он чрезвычайно нужный работник...
     Меркулин произнес эти слова и взглянул  просительно,  словно  главным
сейчас было: чтобы этот медик и остальные работники Службы Жизни  (они  за
это время успели подойти и полукругом выстроиться за спиной прилетевшего),
- чтобы все они поняли, каким нужным работником  был  Коренюк,  неподвижно
лежавший сейчас под белым покрывалом,  сколь  многое  сейчас  зависело  от
него. Как будто нужно было лишь убедить их - и в следующую минуту Коренюк,
зевнув, закроет эти свои страшные глаза, а потом откроет настоящие,  умные
и живые, и эта страшная сказка окончится.
     Но спасатели молчали, так что нельзя было даже сказать  -  слышат  ли
они и понимают ли. Потом из-за спины стоявшего в  дверях  появился  другой
медик, маленький и сухой, лицо его было натуго обтянуто старой  кожей.  Он
сначала пошевелил губами вхолостую, словно разгоняя их, чтобы без  запинки
произнести надлежащее. На полянке  вдруг  оказалась  такая  тишина,  точно
здесь никогда и не шумели деревья.
     - К сожалению... - старик начал формулой, древней, как медицина, -  к
сожалению, на этот раз  мы  оказались  бессильны.  Исключительный  случай,
этого давно не случалось. Мы опоздали. - Он широко развел руками  и  долго
держал их растопыренными, пропорционально  своему  недоумению  и  редкости
приключившегося. - Да...
     - Как это произошло? - Меркулин с  удивлением  услышал,  что  говорит
чужим голосом, хриплым и дребезжащим.
     - Он шел напрямик через лес. Не знаю, почему.  Торопился?  И  упал  в
глубокую  яму.  Когда-то  это  был  колодец,  веке  в  девятнадцатом   или
двадцатом, а возможно, и раньше. Неудачное падение, переломы.  Большинство
- не столь опасно, но шейные позвонки... Мы могли бы исправить и это, -  с
жалкой гордостью сказал старик. - Но при падении он  повредил  медифор.  К
тому же - яма... Мы приняли сигналы искаженными.  Пришлось  долго  искать;
наступили необратимые изменения, хотя медифор  и  понизил  температуру  до
возможного в этих условиях предела.
     Старик перевел дыхание и уже другим,  не  столь  официальным  голосом
продолжал:
     -  Отвратительное  состояние  бессилия...  -  Он  кивнул  в   сторону
аграплана. - Машина набита всем, чем угодно: приборы, устройства,  сердца,
легкие, печени - все, вся мудрость и  могущество  медицины,  и  вот...  Он
совсем умер, - неожиданно детским  оборотом  закончил  старик,  и  заметно
было, что, выговорив страшную новость, он почувствовал облегчение.
     Меркулин кивнул.
     - Ему было тридцать лет... - зачем-то сказал он.
     Маленький медик хотел что-то произнести,  но  вместо  этого  сошел  с
крыльца и пробормотал: "Свертываемся. Уничтожьте это". Его коллега, тяжело
ступая, направился к аграплану, вытащил из кабины  баллончик;  возвращаясь
назад, отстранил неподвижно стоящего на том же месте Меркулина.  Раздалось
громкое шипенье. Розовый домик опал, съежился, как  будто  был  сделан  из
снега, дымные струйки  поднялись  к  вершинам  деревьев.  Медик  тщательно
собрал в мешочек пепел - наверное, чтобы  ничто  больше  не  напоминало  о
происшествии.
     - Всего лучшего, - сказал медик. - Мы летим.  Если  хотите  осмотреть
колодец - он там, в чаще, метрах в четырехстах. Его уже засыпают.
     Меркулин рассеянно кивнул. Дверцы аграплана захлопнулись. Он  взвился
- бесшумно ушел вертикально вверх; потом траектория его  стала  изгибаться
туда, где в высоком небе висел вакуум-дирижабль, пост Службы  Жизни.  Один
из многих, висевших на равных расстояниях надо всей планетой.
     Меркулин вздохнул,  потом  направился  к  лодке.  Движения  его  были
неуверенными, как во сне.
     Как во сне...
     Меркулин часто  заморгал,  словно  просыпаясь.  Вокруг  была  обычная
лабораторная тишина. Все те  же  цифры  дрожали  на  экране.  График  хода
работ... В институте нет больше ни  одного  специалиста  нужного  профиля.
Есть  кто  угодно:  подземники,  океанисты,   специалисты   по   воздушным
сообщениям. Космиков нет.
     Меркулин задумался; логическое мышление и здесь должно  было  оказать
помощь. Логика всегда помогала - и поможет! - найти выход.
     Нет специалистов; что это значит? Институт по-прежнему  на  месте.  И
все люди тоже - кроме одного. Все  Элмо  в  порядке.  Заводы-изготовители,
автоматизированные до предела, освобождены от производства  всякой  другой
продукции. Они ждут. Как только из  института  поступает  разработка,  они
немедленно воплощают ее в металл и пластмассу.
     Только разработки не поступают.
     Беда в том,  что  автомат  для  космического  завода-спутника,  новая
машина с производительностью, в несколько раз превышающей существующую,  -
это не такая уж простая вещь. И  подземник,  например,  усевшись  за  Элмо
Коренюка и пытаясь сделать принципиальный проект новой машины и  при  этом
ничего не упустить  из  тех  требований,  которые  предъявляются  к  такой
машине, просто погибает под градом сведений,  хранящихся  в  памяти  Элмо,
которые он  не  знает  куда  девать,  как  употребить  в  дело.  Например,
прочность. Для подземника это - одно; увеличивая прочность, можно идти  по
линии утяжеления. Но, оказывается, для Звездолетного пояса это не годится:
вес там - один из основных  показателей,  на  каждом  спутнике  все  точно
сбалансировано, каждый  лишний  килограмм  может  оказаться  действительно
лишним. И готовая конструкция летит на переработку.  Оказывается,  космики
идут по линии не усиления детали, а  подбора  других  материалов.  Марками
этих материалов начинена память коренюковского Элмо, но там одни марки: их
характеристики Коренюк знал наизусть и  не  загружал  ими  ячейки  памяти.
Теперь же приходится подключать к работе чуть ли  не  десяток  электронных
справочников. А когда находится материал с нужными  характеристиками,  он,
оказывается, именно для этой  машины  не  годится,  потому  что  твердость
соседних деталей значительно меньше, они  будут  при  работе  изнашиваться
очень быстро. Приходится искать заново...
     Меркулин  поморщился.  Да,  ералаш.  Закономерный  ералаш:  то,   что
работает  сейчас  на  Поясе,  конструировалось  не  сразу  -   постепенно,
вдумчиво, осторожно. Кто мог  думать,  что  вдруг  придется  за  считанные
недели менять там все оборудование?!
     Хорошо,  что  автоматику  самого  корабля  должен  конструировать  не
Меркулин; это делают сами приземельцы. Хорошо; но и то,  что  пришлось  на
долю института, достаточно плохо.
     Происходи все это в обычное время, в  нормальных  условиях,  Меркулин
просто отказался бы от этого задания по  причине  его  некорректности.  Но
теперь...
     Теперь опасность грозит людям.
     Вернее, грозила; люди, без сомнения, уже погибли; столько времени они
молчат, и вряд ли без основательной причины.
     Люди погибли. Но живые не хотят расставаться с надеждами.  И  надежды
заставляют их строить корабль. Строить в небывалые сроки.  А  Меркулина  и
его  сотрудников  -   ломать   головы   над   конструированием   проклятых
автоматических линий Звездолетного пояса.
     Иного выхода нет: за исключением спутника-семь, монтажного, на  Поясе
просто нет места для людей, да и дополнительные  станки  и  машины  некуда
было бы ставить.
     Меркулин поднялся и сделал несколько, шагов по лабораторий.
     Это, конечно, и не нужно. Работать должны автоматы, а не люди. И Пояс
получит свои автоматы. Какой ценой?
     Скажем прямо: цена будет немалой.
     Немалой, потому что люди  института  вынуждены  работать  значительно
больше, чем ранее. Они и работают, естественно;  они  тоже  надеются,  что
люди на орбите Трансцербера еще живы и что их можно спасти.
     Но долго ли выдержат работники института?
     Трудно сказать. Меркулин учил и воспитывал их - их, без  кого  Машины
пока не могут решать сложные задачи конструирования.  Учил  и  воспитывал,
исходя из строгой системы. Работали с точностью до минуты.  На  этом  было
основано все. Ведь никогда  не  случалось  ничего  такого,  что  могло  бы
нарушить ритм, потребовать от человека больше, чем он привык давать.
     Никогда не случалось - да и  не  предвиделось.  Где  могло  произойти
такое? На Земле, все закономерности которой изучены и приняты во внимание?
Нет. В космосе? И его законы и особенности известны и приняты во внимание.
     И вдруг в космосе происходит какая-то катастрофа. Конечно, вследствие
небрежности людей, их недоверия машинам...
     Приходится изменить ритм работы; к сожалению, последнее  слово  здесь
принадлежало не Меркулину, а Велигаю.
     И это бы еще ничего.  Но  вот  непредвиденное  происходит  здесь,  на
Планете, под носом,  в  нескольких  километрах  от  Института.  Совершенно
непредусмотренное никакими графиками.
     Кто мог ожидать? Кто...
     Раздался  звонок.  Сделав  досадливую  гримасу,  Меркулин  подошел  к
видеофону; он знал, кто его  вызывает.  И  действительно,  на  экране  уже
виднелось мрачное лицо Велигая. Меркулин вздохнул.
     - Я слушаю.
     - Вы опаздываете с линией производства  элементов  главной  вертикали
корабля...
     Меркулин пожал плечами.
     - К сожалению, да.
     - На сколько задержите?
     - Не знаю.
     - Послушайте, Меркулин...
     - Я все понимаю. Но мы не можем. Вы ведь знаете...
     - Хотите, мы пошлем к вам кого-нибудь из наших конструкторов?
     Подумав, Меркулин покачал головой.
     - Они ведь не работают на Элмо?
     - Нет. С простыми вычислителями.
     - Не годится. Пока они научатся, истекут все сроки.
     Наступила пауза.
     - Что можно сделать, Меркулин?
     Меркулин через силу выговорил:
     - Я готов спросить у вас: что можно сделать, Велигай?
     - Поднять людей! Пусть работают интенсивнее! Как наши.
     - Они не могут, -  устало  произнес  Меркулин.  -  Просто  не  могут,
физически.
     - Тогда скажите: вы сделаете то, что  должны,  в  срок?  Или  уже  не
верите в это?
     - Будем стараться, - ответил Меркулин, стараясь говорить спокойно.  -
Будем... Два человека уже  заболели.  Я  вынужден  был  отстранить  их  от
работы. Сегодня у меня еще было, кем их заменить. Будет ли завтра?
     Велигай молчал, глядя в глаза Меркулину.
     - Но и я хочу спросить у вас, Велигай.
     - Да?
     - А вы сами - вы еще верите, что в этой работе есть смысл?
     Велигай молчал; затем он  пошевелился.  И  внезапно  экран  потемнел;
прозвучал сигнал отбоя.
     - Велигай! - позвал Меркулин. - Где вы, Велигай?
     Он протянул  руку  к  клавиатуре,  чтобы  восстановить  связь.  Потом
медленно отвел ладонь.
     Да ведь Велигай знает не больше. И сам наверняка не верит. Он  просто
не хочет об этом думать. Работает по инерции. Ну что же - его дело...
     А Меркулин? Имеет ли он право рисковать  своими  людьми,  которые  не
выносят сумасшедшего темпа,  непредвиденной  нагрузки?  Рисковать  ради...
ради чего?
     Институт - сложная машина; люди - часть ее. Если они выйдут из строя,
институт остановится. А ведь  институт  существует  вовсе  не  только  для
обслуживания Звездолетного пояса. Главным была и остается Земля.
     Решай, Меркулин. Логика никогда не подводила тебя.
     Что она говорит, логика?
     Что отказаться от задания, конечно, нелегко. И самолюбие возражает, и
с этической точки зрения...
     Но с позиции целесообразности надо отказаться. А ведь  всю  жизнь  ты
руководствовался целесообразностью.
     Меркулин нажал клавишу общего разговора. Вспыхнули  лампочки:  сейчас
директора слушали во всех лабораториях.
     Он подождал несколько минут, чтобы у работавших  с  Элмо  было  время
прийти в себя. Потом сухо сказал:
     - Я принял решение - отказаться от задания Звездолетного пояса.
     Ответом  была  тишина.  Такой  мертвой  тишины  ему  еще  никогда  не
приходилось слышать. Меркулин даже усомнился, слышат ли его.  Работает  ли
связь. Хотя индикаторы и горят...
     - Все ли слышали? - нервно спросил он.
     Тогда в  динамике  раздался  вздох;  один  вздох  -  но  он  вырвался
одновременно из груди каждого.
     - Но так нельзя... - нерешительно произнес кто-то.
     - Ведь там люди... - проговорил другой.
     "А здесь? - подумал Меркулин. - Здесь - не люди? Вы сами?"
     - Больше нет смысла, - сухо сказал он. - Люди наверняка погибли. Если
даже у нас гибнут... Возвращаемся к своим делам.
     Он выключил связь, не дожидаясь  могущих  последовать  слов.  Хотя  и
знал, что прямо возражать не будут. В институте  не  возражали  директору.
Потому что его уважали. И потому,  что  он  же,  в  конце  концов,  всегда
оказывался прав!
     А Велигаю придется  все-таки  прибегнуть  к  тому  средству,  которое
Меркулин предлагал еще в самом  начале.  Послать  транссистемный  корабль,
ведомый автоматами. Автоматы разберутся и доложат, что произошло  там,  на
орбите. Если там вообще еще что-нибудь сохранилось.
     Что же! Это отличное средство! И будь Меркулин на месте  Велигая,  он
бы применил его, не задумываясь...
     На этот раз Меркулин не  отвел  руки.  Он  набрал  номер  Велигая  на
Звездолетном поясе. И, набрав,  положил  ладонь  на  стол:  пальцы  слегка
дрожали.


     Дверь  в  каюту  Ирэн  по-прежнему  была  заперта.  Она  все  еще  не
возвратилась с десятого спутника. Только ли потому,  что  там  было  очень
много работы? Или следовало искать какие-то другие причины?
     Велигай постоял на месте, словно не  зная,  что  предпринять.  Редкий
случай, конечно; тем тяжелее такое состояние. Скверно!  Возраст,  что  ли,
сказывается? Нет, возраст тут ни при чем. Просто...  Ну  да.  Именно  так.
Никуда не денешься. И с каждым днем, с каждой неделей -  она  все  нужнее.
Она очень некстати уехала на десятый спутник. Совсем некстати.
     Конечно, помочь там следовало. Но ведь вопросы, касающиеся Пояса, без
него, Велигая, не решаются. А тут его, по сути,  и  не  спросили.  Значит,
была какая-то причина.
     Какая же?
     Память заработала. Внезапный отъезд может означать вот что:  не  хочу
тебя видеть. За что? Или: не хочу видеть. Не тебя. Кого-то другого...
     Кого-то другого?
     Кого? Кругом - все свои, друзья на жизнь и  на  смерть.  Кроме  разве
что...
     Нет, все не так просто. Что же, что друзья? А вдруг...
     Велигай пожал плечами. Круто повернулся и направился к себе.
     Связь со всеми спутниками Пояса была сосредоточена  в  его  кабинете.
Строго говоря, это был не кабинет. Это был центральный пост  Звездолетного
пояса, к которому с одной стороны  примыкала  конструкторская  лаборатория
Велигая, с другой - маленькая каюта, где он иногда уединялся.
     Стремительными шагами он подошел к пульту видеофона и вызвал десятку.
     - Ну? - спросил он тоном, не предвещавшим ничего доброго. - Ты  долго
будешь моих людей задерживать?
     - Не держу, шеф, - последовал ответ. - У нас как? Хочешь  работать  -
работай. А уж на каком спутнике - это дело десятое.
     - Ишь, как тебе нравится, что дело десятое. А я сейчас болею за  дело
седьмое. Женщину нашу скоро отпустите?
     Собеседник пожал плечами.
     -  Соединись  сам  с  ней.  Она  в  четырнадцатом  секторе.   Хочешь?
Переключаю.
     Теперь на экране была Ирэн.
     -  Здравствуй,  -  сказал  Велигай  неожиданно  севшим   голосом.   В
искусственной гортани только что-то булькнуло. Но Ирэн поняла.
     - Здравствуй! - Это было  сказано  сердечно,  хотя  она  и  выглядела
устало. Но Велигаю сейчас хватило бы и меньшего, и он вдруг  почувствовал,
как против воли углы резкого рта загибаются вверх,  как  начинают  моргать
тяжелые веки. Эх, Велигай, - подумал он...
     - Ну, как у тебя там? - Он постарался спросить  поравнодушнее:  общая
же связь, все-таки. И не утерпел: - Пора бы домой, а?
     Она улыбнулась. Кажется, искренне.
     - Сейчас трудно. Ведь от Земли пока особой помощи мы не видим...
     - Да, - произнес Велигай, мрачнея. Это не ускользнуло от нее.
     - Что-нибудь случилось?
     - Не видим помощи - и не увидим. Ненадолго хватило Меркулина.
     - Неужели?..
     -  Да.  И  упрекнуть  его,  строго  говоря,  не   в   чем.   Задание,
действительно, превзошло их возможности. А люди не смогли превзойти себя.
     Ирэн кивнула.
     - Что же ты собираешься делать?
     - Держаться до последнего, - горько усмехнулся Велигай. "И для  этого
ты мне нужна сейчас, очень нужна", - следовало тут добавить, но слова эти,
опять-таки, не для открытой связи. Впрочем, не было случая, чтобы Ирэн  не
понимала таких вещей. Она поняла и сейчас, и  губы  ее  уже  приоткрылись,
чтобы произнести: "Так я сейчас же приеду", - а Велигай  уже  приготовился
благодарно кивнуть ей. Но слова не были сказаны, лицо женщины сразу  стало
как будто старше.
     - Тебе будет трудно, - сказала она наконец.
     - Всем, - уточнил он.
     - И все же - без помощи Земли мы не успеем в срок.
     - Меркулин это утверждал с самого начала. Наверное, поэтому ему легче
было отказаться.
     - Что он предлагает?
     - Все то же: послать транссистемный корабль с автоматами.
     - И ты пошлешь?
     - Если не будет другого выхода. Ведь работая в обычном темпе, мы едва
успеем сделать треть корабля. Основные механизмы. А сам корабль?
     Ирэн молчала. В глазах ее было понимание, и не только  понимание,  но
тогда какого же черта она сидит на десятом, когда так нужна здесь?
     - Да, - сказал он, чувствуя, что надо кончать разговор  и  не  находя
сил выключить канал. - Да. И все же мне немного  жаль  Меркулина.  У  него
очень прочные убеждения, но... не всегда, к сожалению, правильные.
     Он улыбнулся и кивнул, словно приглашая выслушать смешную историю.
     - Когда мы там заседали, мне почудилось, что  это  -  дипломатическая
конференция из учебников истории. Сидят представители враждующих держав со
своими консультантами и министрами - как там это называлось...
     - Кто был с тобой?
     - Этот - Кедрин.
     - Ну, и как он там?
     - Нормально. Обыкновенно... Меркулин,  кажется,  увлекается  внешними
аналогиями. Он мне сказал что-то вроде: ваши методы и традиции так  же  не
вернутся, не лягут в основу деятельности человечества, как не  вернется  в
космос  "Джордано"...  Эффектно,  правда?  Только  трудно  понять,   какое
отношение имеет наш корабль к традициям,  к  готовности  человека  сделать
больше, чем от него ждут...
     Наступила краткая пауза.
     - Слушай... Я как раз хотела тебе сказать...
     Велигай встрепенулся. Значит все-таки?..
     Ирэн заговорила; он напряженно слушал. Сначала удивленно поднял брови
- как видно, он  ожидал  совсем  других  слов.  Потом  в  глазах  зажглись
насмешливые искорки, Велигай даже пригнулся к экрану: хотя слова были и не
те, но, наверное, они  увлекли  его.  Ирэн  умолкла;  конструктор  на  миг
задумался, потом сильно ударил кулаком в ладонь другой руки.
     - Крепко, -  сказал  он.  -  Замечательно.  То,  что  нужно.  Слушай,
звездочка: ты права. Что ж, в таком случае - не торопись. Сиди на десятом.
Я переговорю с ними.  Надо  переключить  все  вычислительные  мощности  на
разработку  этой  операции.  Кстати,  не  забудь:  можно  использовать   и
вакуумные устройства. Пока это не  сделано,  нет  смысла  возвращаться  на
седьмой. Ты поняла?
     - Да.
     - Буду разговаривать с тобой два раза в день. Что-нибудь передать?
     - Нет, - ответила Ирэн после краткой паузы.
     - Ну вот, - сказал Велигай. - Пусть ты будешь прав,  Меркулин.  Но  в
конечном итоге...
     Он не договорил и выключил аппарат.


     Услышав шаги, Кедрин повернулся и торопливо пошел, почти  побежал  по
проспекту. Свернув в первый же переулок, он остановился. Слышно было,  как
шаги Велигая  приблизились,  миновали  переулок  и  постепенно  затихли  в
отдалении.
     Через  неплотно  закрытую  дверь  Кедрину  удалось   услышать   конец
разговора. Это было, наверное, не очень красиво, хотя и  произошло  помимо
желания. Тем не менее, сейчас Кедрин  об  этом  не  жалел.  Так  вот  как,
оказывается, обстоят дела!
     Нет, это нечестно, Велигай!  А  ведь  казалось,  что  ты  никогда  не
позволишь себе такого... Услать Ирэн на десятый спутник и держать ее  там,
чтобы она не могла увидеться со мной? Так не поступают.
     "Сиди на десятом"! Каково? "Буду разговаривать с  тобой  два  раза  в
день"!
     А разве тебе одному можно с нею разговаривать? Нет,  Велигай.  Это  у
тебя не получится. Другие тоже найдут  выход.  Теперь  они  имеют  на  это
право.
     Кедрин повернулся, вышел на проспект и быстро пошел по направлению  к
гардеробному залу.
     Решение созрело почти сразу.  Переговариваться  с  десятым  спутником
можно только из Центрального поста, значит - с разрешения Велигая, или  из
отделения связи, где  всегда  полно  людей.  Это  Кедрина  не  устраивало.
Значит, надо встретиться с Ирэн. В конце  концов,  должна  же  она  что-то
решить!
     Сейчас Кедрину уже казалось, что в том, что он до сих пор  ничего  не
сказал Велигаю, виновата именно Ирэн.
     Встретиться! Это было бы легко,  не  разделяй  их  тысячи  километров
пустоты. Расстояние между седьмым и десятым спутниками никак  не  назовешь
маленьким.
     - Да. И к тому же регулярной связи между  ними  нет.  Она  никому  не
нужна...
     Кедрин остановился. Зачем он, собственно,  идет  в  гардеробный  зал?
Скваммер тут ему не поможет. Конечно,  в  нем  можно  преодолеть  и  такое
расстояние. Но  -  только  при  баллистическом,  орбитальном  полете.  Это
потребует чуть ли не целых суток.  Лететь  же  по  кратчайшему  пути  -  с
ускорением - нельзя: у скваммера нет таких запасов топлива.
     Да, в гардеробном зале делать нечего.
     Кедрин свернул и пошел по другой улице.  Лишь  минуты  через  две  он
понял, куда идет. И ужаснулся.
     Погоди. Да понимаешь ли ты?..
     Он упрямо тряхнул головой.  Все  понимаю.  А  что  мне  остается?  Ее
увидеть надо обязательно.
     Но ты же не умеешь, никогда не пробовал...
     Ну и что? Ты видел, как это  делает  Велигай.  Ничего  сложного.  Это
сможет любой человек,  умеющий  ориентироваться  в  пространстве.  А  этим
умением он уже обладает. В скваммере это даже сложнее: меньше поле обзора,
да и вообще.
     Но подумал ли ты...
     В следующий момент думать стало  некогда.  Кедрин  остановился  перед
тяжелой дверью запасного выхода. Не восьмого, где он когда-то  -  кажется,
очень давно, в счастливый вечер - почувствовал запах; нет, это был  другой
выход, тот, за которым обычно  поджидал  своего  хозяина  небольшой  катер
Велигая - то самое суденышко, на котором они однажды летали к Меркулину.
     Дверь, как всегда, была  закрыта  и  казалась  несокрушимой.  На  миг
Кедрин испугался: вдруг катера нет снаружи, Велигай  иногда  отправлял  на
нем кого-нибудь с заданием. Сам-то шеф-монтер только что направился совсем
в другую сторону... Как узнать?
     Кедрин  постоял  несколько  секунд,  восстанавливая   в   памяти   ту
обстановку, которая была, когда они садились  в  катер.  Именно  тогда  он
мельком - в последний раз! - увидел Ирэн. Они подошли и остановились перед
дверью. Горел зеленый огонек...
     Вот он, горит. Значит, выход разблокирован. Вспомни: у того,  другого
выхода горел красный огонек. За ним была пустота.
     А тут - не пустота. Значит, установлен переходник. И на другом  конце
его - вход в тесную рубку катера.
     Надо открыть  дверь.  Риска  нет:  если  там,  снаружи,  ничего  нет,
отпирающий механизм просто не сработает.
     Кедрин торопливо оглянулся; ему почудилось, что  кто-то  приближается
сзади. Нет, коридор пуст. Надо торопиться. Все-таки ты не  на  необитаемом
острове: кто-нибудь случайно увидит - и помешает...
     Кедрин решительно замкнул рубильник отпирающего механизма.
     Дверь и вправду  не  была  заблокирована;  она  медленно  отворилась.
Сначала возникла узкая щель, за которой была чернота,  и  Кедрин  невольно
отшатнулся: а вдруг там действительно пустота, и в следующий миг воздух со
свистом рванется наружу, увлекая за собой человека... Но в коридоре  царил
обычный штиль, а пространство за отворяющейся  дверью  осветилось:  это  в
переходнике вспыхнули лампочки.
     Кедрин шагнул вперед. Переходник - это была круглая труба, только под
ногами оказался пол из узких пластмассовых реек. Кедрин ступал быстро,  но
осторожно: кто знает, насколько прочно прикреплен переходник к спутнику. В
прошлый раз - с Велигаем - он шел, кажется, обычным шагом.  Но  тогда  был
Велигай...
     Ах, Велигай, Велигай. Вот уж не думал...
     Вот и люк корабля. Как и полагалось, он был приоткрыт. Кедрин  пролез
в щель и захлопнул люк за собой.  Щелкнули  предохранители.  Интересно,  а
открыть его ты сумеешь? Да все равно. Там, на десятом, кто-нибудь поможет.
     Он уселся в мягкое, чуть скрипнувшее под ним кресло. В рубке  приятно
пахло: кожей, пластиком и еще чем-то,  и  все  это  соединялось  в  единый
устойчивый  запах  машины,  которой  пользуются  часто,  неприхотливой   и
надежной. Такая не подведет.
     Кедрин постарался принять непринужденную позу: так сидел в этом самом
кресле Велигай, когда они летели на Землю. Ты тогда просто  любовался  его
движениями,  и  даже   не   подумал   о   том,   что   знание   смысла   и
последовательности  его  манипуляций  сможет  тебе  пригодиться  в   самом
ближайшем будущем. И все же постарался запомнить: ведь у каждого  человека
стараешься чему-то научиться.
     Посмотрим, чего стоит ученик; только не надо медлить.  Тебя  все  еще
могут вытащить из корабля. За шиворот,  как  щенка.  Разве  что  не  ткнут
носом.
     Никто ведь не разрешал брать катер...
     Ну, пусть потом будет все,  самое  страшное.  Пусть  стыдят,  ругают,
пусть мало ли что...
     Здесь  Кедрин  приказал  мыслям  остановиться.  Слишком  уж   страшно
прозвучало это "мало ли что", потому что на самом деле за  ним  скрывалось
слишком многое. Почему-то в голову в  этот  миг  пришла  старая  сказка  о
сестрице Аленушке и братце Иванушке. Не пей из  козлиного  копытца!  Но  я
очень хочу пить, сестрица Аленушка, я гибну от жажды. Я  изопью,  пусть  и
последуют за этим страшные превращения. Вот я приближаюсь к воде губами...
     Он протянул руку к  рычажку  с  надписью  "Разобщение".  Так  начинал
Велигай. Рычажок бесшумно повернулся. Ничего не  произошло.  Почему?  Ведь
тогда на экранах было видно, как... Ах да, экраны.
     Кедрин включил обзор. Справа нависал борт  спутника,  слева  не  было
ничего. Впереди - свободный путь. Еще  раз  "разобщение".  Теперь  рычажок
пошел туже. Экраны  показали,  как  переходник,  складываясь  в  гармошку,
оторвался от спутника и прижался  к  борту  катера.  Красная  лампочка  на
пульте   погасла.   Теперь   следующее   действие:   нажать   "компенсатор
центробежного  эффекта".  Ну  да  -  чтобы  выровнять  кораблик:  вот  как
отшвырнул его спутник-семь!
     Корабль выровнялся. Зададим ему программу полета. Кедрин повернулся к
таблице,   в   которой   были   перечислены   объекты   Приземелья.    Вот
спутник-десять.  Рядом  значится  его  шифр   на   языке   кибернетических
устройств. Осторожно, по одной цифре  наберем  это  число  на  клавиатуре.
Велигай бы не стал делать этого, но то Велигай...
     Кедрин досадливо мотнул головой. Сейчас вроде бы и не время думать об
этом. Итак, все сделано? Все. Теперь нажмем вот это. Здесь так и написано:
"Старт".
     Двигатели  включились.  Спутник  стал   поворачиваться,   уменьшаясь.
Ускорение нарастало постепенно. Кедрин откинулся на спинку кресла, перевел
дыхание. В голове стучало. Кажется, ничего особенного нет в  этом:  сел  и
поехал. Но как колотится сердце...
     Спутник-семь остался далеко позади. Вокруг дышал космос.  Голубоватое
сияние рабочего пространства стало совсем неразличимым. Внезапно  кораблик
рыскнул;  Кедрин  недоуменно  осмотрелся.  Но  все  оказалось  в  порядке,
суденышко вернулось на прежний курс. Хорошо, умная  машина.  Все  понятно:
Кедрин и раньше слышал, что около  Земли  вьется  всякая  мелкая  пакость,
словно мошкара  вокруг  лампочки.  Своим  тяготением  планета  захватывает
всякий мусор, и он обращается по  определенным  орбитам.  Катер  перевалил
сейчас через одну из таких орбит.
     Хорошо. Но медленно, до чего медленно! Надо скорее. Странно, как  мог
Кедрин столько времени не видеть Ирэн? Для чего вообще он тогда жил?  Ведь
у всего остального нет никакого смысла, если ежечасно,  каждую  минуту  не
помнить о ней.  Медленный,  неуклюжий  корабль.  Как  только  терпит  тебя
Велигай?..
     Мысли внезапно остановились, будто налетев на препятствие.
     Да. Как только терпит тебя Велигай... Но какое  отношение  эти  слова
имеют к кораблю?
     Ты летишь на корабле Велигая. Пользуешься уроками Велигая. Думаешь  о
нем. И летишь, чтобы...
     У Кедрина даже дыхание  перехватило:  настолько  неприглядными  вдруг
показались ему собственные действия.
     Ведь он, наверное, тоже тоскует. Хозяин корабля.
     Тоскует; и все-таки разговаривает с нею по связи - вместо того  чтобы
сесть  в  этот  самый  кораблики...  Ему  ведь  даже  не  надо  спрашивать
разрешения. Он здесь дома - на орбитах Пояса.
     Кроме того, он мог бы увидеть ее с чистой совестью: вряд  ли  Велигай
думает о тебе в таком качестве. Ты ведь так и не сказал ему ни слова.
     Предпочитаешь действовать за спиной?
     Так и есть. А потом хочешь вернуться на спутник, и смотреть  в  глаза
товарищам, и выполнять задания того же Велигая...
     Ты, который иногда в мыслях склонен даже  гордиться  собой.  Собой  -
честным, прямодушным, смелым...
     Какая же ты дрянь, друг мой!
     И еще: ты летишь к ней. Но разве она не поймет всего того, о  чем  ты
только что думал? Поймет; и будет еще менее снисходительной к тебе.
     Ты летишь, чтобы потерять все, Кедрин.
     Остановись! Скорее остановись!
     Вот три тумблера-близнеца. И вокруг  надпись:  "Тормозные".  Выключим
двигатель. Теперь нажмем их. Раз. Два. Три. И газ...
     Кедрин  стал  постепенно  выбирать  рычаг  газа.   И   действительно,
перегрузка сказала ему, что торможение началось.
     Теперь Земля неподвижно висела на экране. Кедрин  поставил  локти  на
пульт, уткнулся лицом в ладони. Он дышал  тяжело,  как  будто  только  что
перенес опасность, большую опасность. Да и разве это не было так?
     Но  как  только  корабль  затормозился,  возникла  другая  мысль,   и
разрослась, снова закрыв собою все прочее.
     Ведь ты не можешь без нее. Сейчас нельзя ее видеть. А не видеть -  ты
в силах? Что же делать?
     Внезапно он резко поднял голову.
     Но ведь у корабля есть связь со спутниками! Пусть нельзя поговорить с
нею из своей каюты; но отсюда, из рубки,  это  вполне  возможно!  Как  ему
сразу не пришла в голову такая простая мысль?
     Кедрин огляделся. Рация - вот она, справа. Где мы  сейчас?  Справа  -
тот самый Угольный Мешок, черный провал в мироздании. Интересно:  кораблик
сейчас как раз  на  прямой  линии,  соединяющей  примерно  то  место,  где
загорелась однажды зеленая звезда, и спутник-семь. Нет, не  вполне  точно:
спутник сейчас несколько  в  стороне,  он  ведь  постоянно  меняет  место,
обращаясь вокруг Земли. Ну, все равно. Сейчас важен не седьмой спутник,  а
десятый. Вот он, кажется. И он сейчас находится на этой самой линии...
     Сориентируем антенну поточнее. Теперь включим...
     Он включил рацию. И отшатнулся.
     Ему захотелось заткнуть уши: такой набор  комплиментов  посыпался  из
динамика. Прямо не верилось, что в Приземелье кто-то мог употреблять такие
обороты речи. Безобразие!
     Но все же интересно. Послушаем.
     Нет, но какие слова!
     - Вы! Сто семидесятый! Кретин вы! Сонный тюлень,  каракатица,  драный
пес! - орал динамик. - Молокосос, вы! Сто  семидесятый!  Уберете  вы  свои
потроха с дороги или нет? Больная корова! Вы слышите? Или умерли?..
     Кедрин  весело  смеялся.   Неожиданное   словоизвержение   ему   даже
понравилось. "Вот уж, действительно, нравы" - сказал бы  Меркулин.  А  что
он, собственно, ругается, хрипун этакий? Чего хочет?
     Кедрин устроился поудобнее. Динамик в это время выдавал что-то в  еще
более  высоком  темпе,  но  по-немецки.  Затем  вступил  другой  голос,  и
перебранка пошла уже по-английски. Новый интересовался, не  собирается  ли
уважаемый сэр освободить пространство для рейсового лунника. Уважаемый сэр
ответил, что  его  самого  не  пускает  какой-то  живой  покойник,  удобно
расположившийся в самом  узле  трасс,  а  поворачивать  или  резко  гасить
скорость сейчас нельзя, потому что он везет груз живых цыплят,  и  они  не
выдержат такого ускорения. Уважаемый сэр рычал  и  клокотал,  в  его  речи
гремело немецкое "р", но его собеседник, находясь на пределе  возбуждения,
забыл, очевидно, все  другие  языки,  кроме  родного,  и  даже  кедринский
динамик задребезжал от  грозного  "поррр  диос!",  после  чего  перебранка
началась сначала - вернее, оба начали проклинать  растяпу,  застрявшего  в
этом самом узле трасс.
     Кедрин развлекался, слушая их, еще с полминуты,  а  потом  сообразил,
что номер сто семьдесят он видел на борту  этого  самого  корабля,  и  что
презренный растяпа - он сам; не кто иной, как он на своем катере болтается
на месте... Кедрина прошиб холодный пот. Он нажал кнопку "старт" и  рванул
рычаг газа с такой силой, что на миг потемнело в  глазах.  Он  сделал  это
очень своевременно: через несколько минут недалеко от него пронесся, мигая
выхлопами, круглый планетолет, а еще через  три  минуты  его  место  занял
лунник. Торжествующие проклятия гремели в динамике, и Кедрин почувствовал,
что у него нет больше сил.
     Снова затормозившись, он  включил  автоподстройку  рации.  Надо  было
все-таки разыскать  Ирэн:  другой  такой  возможности,  наверное,  ему  не
представится... В эфире слышался голос Велигая, который не спутаешь  ни  с
чьим; конструктор разыскивал свой катер. Кедрин  смог  бы  объяснить,  где
этот катер находится; но он еще не нашел Ирэн. Затем настройка сдвинулась.
И внезапно Кедрин насторожился.
     Такого он еще никогда  не  слышал;  это  не  была  открытая  передача
Приземелья, но и на коды лунных станций тоже не было похоже. Унылый вой  -
словно волк пел свою  лунную  песню  -  плавно  нарастал,  затем  падал  и
нарастал снова, но если вслушаться, этот вой нес в  себе  что-то.  Обрывки
слов?
     Кедрин вслушался. "Свет" - услышал он.  И  снова  вой.  "Надеемся..."
Опять  вой.  "В  порядке..."  Или  это  лишь  кажется,  что  тут   и   там
проскальзывают эти слова? Но если даже это только чудится...
     Кедрин уже знал основное правило Приземелья: ни один странный факт не
следует оставлять без внимания. Эта передача, без сомнений,  относилась  к
странным фактам. Поэтому Кедрин тщательно измерил и  записал  частоту.  Он
записал бы и всю передачу, но не знал, есть ли на  катере  устройство  для
этого. Поэтому, определив частоту и  направление  -  передача,  оказалось,
была остронаправленной - он вздохнул и включил передатчик.
     Он не стал вдаваться в подробности; это придется  сделать  позже.  Он
просто ответил на вызов Велигая и сообщил, что возвращается.


     - Я не завидую тебе, мой отчаянный друг, - сказал Гур.
     Кедрин пожал плечами. Откровенно говоря, он и сам себе не  завидовал.
Но ничего не поделаешь; Велигай ждал, и надо идти к нему.
     Против ожидания, разговор начался не с катера и вообще не с  Кедрина.
Когда четверо расселись в креслах, Велигай сказал:
     - Ну, так. Во-первых: за истекшие дни запах в  окрестностях  спутника
не появлялся. Это позволяет надеяться, что Холодовский прав и что от  этой
угрозы мы избавились.
     Холодовский счастливо улыбнулся.
     - Да, - сказал он. - Этого больше нет. Нет больше!
     - Значит, можно расширять фронт работ, не рискуя подвергнуться  атаке
запаха? Значит, Карло будет последним пострадавшим?
     - Будет последним! - твердо ответил Холодовский.
     - Ручаешься?
     - Голову даю. Что угодно.
     - Хорошо, - грозно проговорил Велигай. - В случае чего - сниму с тебя
голову. - Курлыкающий голос резок, но все понимали, что  шеф-монтер  очень
рад. Кедрин стал даже надеяться, что и ему, в  этой  связи,  достанется  в
меньшей степени, чем он, несомненно, заслужил.
     - Фронт работ, - сказал Велигай. - Нам, действительно,  придется  его
расширить. Меркулин не верил в наш замысел - и потому оказался не в  силах
помочь нам. Но только наш вариант может  принести  успех.  И  вот  нашелся
выход.  Вместо  того,   чтобы   изготовлять   заново   корпус,   жилые   и
вспомогательные помещения, мы возьмем их уже готовыми.
     Он улыбнулся, и трое монтажников тоже улыбнулись  как-то  по-особому.
Наверное, Велигай намекал на что-то, знакомое и близкое любому из них.
     - Ну, на эту тему  мы  вкратце  уже  разговаривали.  Конкретный  план
придется составить вам самим на месте. Я уже установил связь  с  Планетой;
все необходимые технические  средства  нам  предоставят.  Медлить  нельзя.
Работа будет не из легких, но теперь это - единственный способ...  Мы  это
понимаем, а?
     По лицам снова прошли улыбки. Но Велигай и  тут  не  дал  им  времени
пережить все сказанное.
     - Итак, вы трое сейчас отправляйтесь на Планету. Берите наш счастливо
обретенный катер... - он скользнул взглядом по  Кедрину  и  отвернулся,  -
берите катер и поезжайте. Сделайте все, как надо; будет не так просто,  вы
сами понимаете.
     - Есть, - сказал Гур, поднимаясь. - Мы втроем? А он?
     Он кивнул в сторону Кедрина, и тот  почувствовал,  что  значит  "душа
уходит в пятки".
     - Он? А зачем он вам? Придется больше следить за ним,  чем  думать  о
деле.
     - Послушайте... - сказал Кедрин.
     - А стоит ли? - усомнился Велигай. -  Что  бы  вы  ни  сказали,  факт
остается фактом. А следовательно...
     Кедрин насупился.
     - Я и не собираюсь... Хочу только доложить, что мною принята странная
передача...
     Велигай нехотя взглянул на Кедрина.
     - Какая передача?
     Кедрин хотел объяснить. Но понял, что сделать это ему не  удастся.  И
тогда он просто голосом изобразил то, что слышал - тоскливый вой... Сейчас
это не было для него трудной задачей.
     - Так? - спросил Велигай. - Не ошибаетесь?
     - Нет. И мне показалось, что я разбираю слова. Я записал...
     - Интересно... Кто-нибудь знает такой код?
     Гур пожал плечами: Холодовский покачал головой.  Дуглас  лишь  поднял
брови.
     - Хорошо, - сказал Велигай, резко поднимаясь. -  В  таком  случае,  я
отлучусь. Мне интересно услышать это самому.
     - Я покажу, - вскочил Кедрин. Велигай сухо произнес:
     - Не надо... Дорогу запомнил автомат.
     Он  вышел.  Монтажники  не  торопились  покидать  Центральный   пост.
Странное,  мечтательное  выражение   возникло   на   лице   Гура,   Дуглас
взволнованно улыбался, и даже Холодовский выглядел так, словно  был  готов
предаться мечтаниям... Кедрин не мог понять, в чем дело: вряд ли  известие
о какой-то странной передаче привело их в такое состояние.
     После паузы он решился спросить об этом. Гур покачал головой.
     - Нет, конечно... хотя в этом вое, быть  может,  что-то  и  есть.  Мы
просто рады: снова пожить хоть несколько дней на Земле - это очень хорошо!
     - А я думал, - сказал Кедрин, - что вы не любите Землю.
     - Запомни, - проговорил Холодовский. -  Можно  жить  на  Земле  и  не
любить ее. Бывает... Но жить в Пространстве и не любить  Землю  -  нельзя.
Такие здесь не удерживаются. Потому что все это:  и  неудобства  -  а  там
удобнее, понятно, - и опасности - а  они  есть,  эти  опасности,  -  можно
переносить только ради Земли, которой нужны, очень нужны наши корабли.
     - Но на них гибнут люди.
     - К сожалению. Но, уходя в поиск, люди  не  думают  об  этом.  Таковы
люди. А мы верим: настанет момент - и Лобов выйдет на связь. Если  у  него
даже нет ничего, больше  ничего,  совсем  ничего  для  связи  -  он  будет
кричать, и голос его долетит до Приземелья. Это - Лобов, ты не знаешь его,
а мы знаем. Мы помним его еще вторым пилотом на славном "Джордано"...
     - А первым? - спросил Кедрин.
     - Командовал Велигай.
     "Опять", - подумал Кедрин.
     - А есть ли вообще что-нибудь, в чем не участвовал бы Велигай?
     - Бывают люди, мимо которых не пройти.  В  науке,  в  литературе,  во
всем. Он - один из таких. Тебе это как будто не нравится?
     - Нет, - равнодушно сказал Холодовский, мельком взглянув на  Кедрина.
- Просто наш новый товарищ - скептик по натуре. Простим ему.
     - Не будет ли скептик так любезен, - вмешался Дуглас, - и не объяснит
ли он, что побудило его заняться пиратством в Приземелье?
     - Ответь, - посоветовал Гур.  -  Во  всем,  что  касается  пиратства,
каперства, флибустьерства и прочего, Дуглас - непререкаемый авторитет. Его
предки...
     - Оставь их в покое, - проворчал Дуглас. - Сейчас вернется Велигай, и
я хотел бы видеть, какие предки смогут помочь мальчику.
     Кедрин молчал.
     - Красноречиво, - сказал Гур  после  паузы.  -  Но  Велигай  вряд  ли
удовлетворится этим. Вот он придет...
     Дверь распахнулась, вошел Велигай. Глаза его  были  непроницаемы.  Он
уселся, оглядел всех.
     - Хорошо, что вы еще здесь. Поговорим о Кедрине, мы не успели сделать
это. Я хотел бы знать...
     - Мы тут  побеседовали,  -  сказал  Холодовский.  -  Обычное  щенячье
любопытство, шеф. Неустановившийся  характер.  Больше  он  не  станет  так
поступать.
     - Да, - сказал Кедрин, проглотив комок.
     - Любопытство... - задумчиво  проговорил  Велигай  и  вздохнул.  -  И
нетерпение... А ведь торопиться не надо, Кедрин. Даже в таких случаях...
     Кедрин поднял голову. Что он имеет  в  виду?  Но  Велигай  смотрел  в
сторону, на его неподвижном лице нельзя было прочесть ничего.
     - Нельзя торопиться, - повторил Велигай, но уже другим  тоном.  -  Но
тем  более  недопустимо  медлить.  Поэтому,  ребята,  отправляйтесь-ка  на
Планету. Теперь тем более нельзя терять ни минуты.
     - А что такое? - поинтересовался Гур. - Новости?
     - Я был там, - ответил Велигай.  -  Слышал  этот  вой.  Парню  везет,
ничего не скажешь. Это искаженная передача Лобова. Удалось разобрать:  они
все там целы. А теперь исчезайте, мне надо работать.





     На орбите Трансцербера капитан Лобов  вышел  из  радиорубки  с  таким
выражением  лица,  как  будто   считал   свое   жизненное   предназначение
выполненным. Земля их, наконец, услышала и откликнулась. Собственно, иначе
и быть не могло. Но почему же она так долго не откликалась?
     Не замешана ли здесь эта неожиданная вспышка? Она, похоже,  произошла
на невидимом пока Трансцербере. Всплеск  света  был  краток.  Его  сменила
темнота - но не спокойствие.
     Спокойствие не возвращалось, хотя корабль - вернее, то, что  от  него
оставалось, - не получил никаких новых повреждений. Правда,  и  старых  за
глаза хватило  бы  любому.  Но  кто  знает,  чего  еще  можно  ожидать  от
непонятной  планеты?  Чтобы   разобраться   в   этом,   ученые   принялись
анализировать вероятные причины вспышки. В какой  связи  с  нею  находится
запах, уже вторично возникший на корабле?
     Ученые думали про себя  и  вслух  и  спорили  яростно,  как  боксеры.
Воздвигали гипотезы -  и  с  размаху  разносили  их  вдребезги,  чтобы  из
получившегося логического щебня тотчас же возвести новую гипотезу, которую
через полчаса постигала та  же  участь.  Что  это  за  вспышка?  А  запах?
Случайно ли и то, и другое совпало с попыткой провести передачу с  помощью
общей антенны? Почему Земля  не  откликнулась  на  передачу?  Не  приняла?
Потому ли, что оказался  слишком  слабым  сигнал,  -  как-никак,  передача
ненаправленная - или  по  другим  причинам?  Но  пусть  Земля  даже  и  не
услышала; тем более она должна была обеспокоиться, запросить.  А  с  Земли
тоже не доходит ни слова. Кто  виноват?  Трансцербер?  Хорошо,  а  что  он
такое? Может быть, вовсе и не планета? Что же в  таком  случае?  Астероид,
голова кометы, чепуха, мироздание навыворот?
     Чужой корабль, предполагает  капитан  Лобов.  Эта  гипотеза  вызывает
взрыв на сей раз здорового смеха. Капитану разъясняют: можно надеяться  на
чудо, когда речь идет о, так сказать, благополучном разрешении сложившейся
ситуации. Но говоря о науке, следует исходить  из  реальных,  известных  и
проверенных фактов. Поскольку гипотеза капитана  Лобова  никакими  фактами
похвастаться не может, ученые  будут  очень  благодарны,  если  вплоть  до
завершения полета  предположения  относительно  чужих  кораблей  не  будут
дискутироваться.
     Капитан не обижается; ему, собственно, только это и нужно. Пусть люди
смеются, пусть  спорят.  Это  лучше,  чем  производить  локацию  Транса  и
вычислять скорость сближения. Хватит и того, что эту  скорость  показывают
приборы в рубке, куда капитан посторонних не пускает.
     Ученые  спорят.  Одни  считают,  что   вспышка   свидетельствует   об
интенсивной  вулканической  деятельности  на  поверхности  Транса.  Другие
утверждают, что говорить об этом всерьез  вообще  невозможно,  потому  что
коль скоро сама планета визуально не наблюдается,  то  нельзя  заметить  и
любое извержение на ее поверхности.  Скорее  там  произошла  неуправляемая
ядерная реакция,  или  столкновение  с  необычайно  крупным  метеором  или
астероидом, или...
     Капитан Лобов, выслушав все это, сказал, что он не пожалел бы ничуть,
если бы в результате извержения, реакции, столкновения или еще чего-нибудь
Транс разлетелся на мелкие кусочки, и все эти кусочки полетели бы в другую
сторону. На это ученые в один голос возразили, что такие пожелания  нельзя
высказывать даже в шутку. Экспедиция на Транс - если не их,  то  другая  -
обязательно встретится с целым рядом очень интересных явлений. Коли уж  на
то  пошло,  ученые  согласны  скорее  разлететься  на  кусочки  сами,  чем
пожертвовать Трансцербером, даже будь это в их власти. Хотя, разумеется, -
торопливо заверяют они, - ни у кого из них нет  ни  малейшего  сомнения  в
том, что "Гончий пес" благополучно завершит свой странный  рейс.  Но,  так
или иначе, надо поскорее передать на Землю то, что уже известно.
     Услышав такие заверения, капитан Лобов всерьез  задумался  о  степени
осведомленности ученых об истинном положении вещей. Кажется, все споры  не
помешали им составить  правильное  мнение  насчет  относительной  скорости
сближения тел на орбите, с одной стороны, и быстроты спасательных работ  в
Приземелье - с другой.
     Тогда капитан поинтересовался: думают  ли  ученые,  что  Звездолетный
пояс может монтировать корабль быстрее, чем он делает это сейчас? Нет,  не
думают. Капитан задал следующий вопрос: в таком случае, стоит ли  посылать
на планету нечто вроде научного завещания и тем самым зря волновать людей?
Ведь они могут подумать, что условия жизни на аварийном "Псе"  тяжелы.  На
деле же здесь вовсе не плохо. Воздух есть. Вода есть. Пища  есть.  Экоцикл
действует. Энергия тоже есть, но может иссякнуть, если отправлять на Землю
чересчур длинные сообщения.
     Ученые возразили, что они вовсе и не  собирались  волновать  планету.
Наоборот; следует сообщить,  что  здесь  все  в  порядке  и  собран  очень
интересный материал. Только и всего.
     Услышав такое мнение, капитан Лобов дал "Добро!".  Текст  радиограммы
был составлен и предпринята еще одна попытка связаться с  Землей.  Попытка
окончилась неудачей: Земля их не услышала, и сами они тоже не  уловили  ни
одного сигнала со своей планеты.
     Так повторилось на другой и на третий день. Это,  разумеется,  никому
не прибавило спокойствия.
     Еще менее ободрили людей показания  приборов.  Оказалось  вдруг,  что
локатор, которым можно было с максимальной точностью  измерить  расстояние
между кораблем и Трансцербером, отказал. То есть не отказал - аппарат  был
в полном порядке - но ничего не показывал. Словно Трансцербер  исчез,  так
что волны перестали отражаться от него. В то  же  время  гравитационные  и
другие приборы свидетельствовали, что  небесное  тело  осталось  на  своем
месте. Не совсем,  впрочем,  на  своем:  оно  продвинулось  вперед,  и  на
расстояние, значительно большее, чем ему полагалось.
     Планета, движущаяся с ускорением, - этого еще никогда не было.  Новый
материал для догадок и предположений. Капитан Лобов сидит с  таким  видом,
будто  хочет  что-то  сказать.  Но  ученые,  с   опаской   поглядывая   на
ухмыляющегося корабельщика,  быстро  находят  ответ:  орбита  Трансцербера
вычислена  неправильно,  возможно,  она  имеет  другой  эксцентриситет,  и
поэтому скорость планеты иная, чем предполагалось.
     Было бы очень хорошо, если бы на этой исправленной орбите не  нашлось
места  для  "Гончего  пса".  Но  тут  ученые  не  могут   сказать   ничего
утешительного. Поживем, увидим. А увидим - так, может быть, и еще поживем.
     Капитан выслушивает заключение и уходит в радиорубку.  Он  сидит  там
часами и днями и слушает тишину. И, когда  этого  никто  больше  не  ждет,
внезапно словно распахивается окно, и Земля  засыпает  корабль  множеством
слов.


     Оказалось, что корабли в определенном отношении счастливее людей.
     И в самом деле: памятники людям ставят, в нормальных  условиях,  лишь
тогда, когда человека уже нет с нами, и он не может больше  участвовать  в
непрерывной борьбе человечества за счастье.  Борются  другие  -  те,  кого
вдохновили подвиги, или плоды разума, или просто труд, затраченный ушедшим
на строительство фундамента. Ведь что бы мы ни строили -  это  всего  лишь
фундамент здания, вершина которого уходит в бесконечность.
     Не так у кораблей. Вот стоит памятник, к которому  давно  уже  успели
привыкнуть; привыкнуть настолько, что никто больше не  думает:  что  же  в
этом  памятнике  осталось  от  настоящего  корабля?  Какая  разница?  Ведь
памятники ставят идеям, а идея в данном случае остается неизменной.
     И вдруг оказывается, что это имеет значение. И что все-таки не  макет
вздымается над зеленым лугом, над вершинами сосен.
     Все происходит постепенно, не бросаясь в  глаза.  Жителям  недалекого
города и не снится, что в одно прекрасное утро  привычный  пейзаж  лишится
существенной детали... Просто сначала  в  город  приезжают  три  человека.
Вернее, приезжают каждый день тысячи людей, и эти трое -  среди  них.  Они
берут первую попавшуюся лодку и устремляются к памятнику "Джордано".  Люди
как люди, разве что с немного странной - вперевалку - походкой.  Могло  бы
привлечь внимание еще и то обстоятельство, что, говоря  о  памятнике,  они
упорно не употребляют этого слова, а ограничиваются простым  и  даже  чуть
фамильярным "Джордано".
     Люди возятся вокруг памятника, фотографируют, что-то подсчитывают при
помощи портативного вычислителя,  делают  какие-то  наброски.  Иногда  они
спорят, один из них - длинный, худой -  яростно  жестикулирует,  другой  -
невысокий и крепкий - возражает, упрямо встряхивает  головой.  Третий,  не
вынимая трубки изо рта, временами вставляет краткие  замечания.  Люди  эти
могут быть художниками, туристами, мало ли кем еще. Это никого особенно не
интересует. Раз они возятся вокруг памятника,  значит,  им  это  нравится.
Пусть.
     Они возятся, а иногда, в минуты передышки, молча стоят около корабля,
опираясь  ладонями  на  поверхность  главного  рефлектора,   на   неровную
металлическую поверхность, которая кое-где уже успела  покрыться  пушистым
зеленым мхом. Если  вглядеться  повнимательней,  то  можно  заметить,  как
пальцы этих людей едва заметно поглаживают металл; это движение походит на
ласку, а в глазах каждого из суетливой троицы в такие  минуты  -  странная
мечтательность. Может быть, это просто-напросто - любовь?
     Потом вокруг памятника  вдруг  возникает  легкая  ограда,  отделяющая
почти всю поляну от остального мира. Она  невысока,  назначение  заборчика
чисто символическое. Но  он  заставляет  людей  уделить  памятнику  больше
внимания; чем до сих пор. И люди  замечают  то,  что  до  сих  пор  как-то
ускользало от их взгляда.
     Например, то, что новая дорога, которую недавно  начали  прокладывать
от города, ведет прямо к огороженной поляне. По ней уже  забегали  машины,
нагруженные строительными материалами  и  механизмами.  Не  собираются  ли
строить у подножья памятника отель для туристов? Возможно. Но непонятно, с
какой стати приток туристов должен вдруг увеличиться в такой степени.
     Еще  более  непонятны  сами  машины,   которые   начинают   понемногу
располагаться вокруг памятника. Нет, это не  строительные  машины.  Что-то
совсем другое. Многочисленные линии коммуникаций идут от  них  к  кораблю.
Теперь "Джордано" окружают высоченные леса. Правда, они не дотягиваются  и
до средней части корабля. Но туда,  куда  они  доросли,  длинношеие  краны
начинают подавать целые пакеты громоздких деталей. Корабль в своей  нижней
части  быстро  обрастает  ими,  и  постепенно  становится  ясно,  что   на
размашистых кронштейнах к корпусу "Джордано" крепятся массивные  цилиндры,
в которых уже без особого труда можно опознать ракетные двигатели.
     К чему бы это? Наиболее распространенная и правдоподобная  из  версий
заключается в том, что корабль-памятник решили  реставрировать  до  конца.
Там, в пространстве, при жизни он обладал, мол, такими вот дополнительными
двигателями. Потом их сняли, а  теперь,  точности  ради,  восстанавливают.
Догадка кажется заслуживающей доверия. Тем не  менее  кое-кто  из  горожан
пытается расспросить непосредственных  участников  работ.  Длинный,  худой
человек отвечает охотно: "Достаточно он погостил у вас, мои любознательные
друзья; пора и домой". Спрашивавшие усмехаются и не верят. Они  обращаются
к невысокому, который  кратко  отвечает:  "Вам  же  сказали?"  Третий,  на
мгновение вынув трубку изо рта, поворачивает к  любопытным  круглое  лицо.
"Алло, ребята, а вы не считаете, что вам здесь нечего делать?"
     Дополнительные  двигатели  установлены.  Теперь  ясно,  зачем   здесь
странные машины: те из них, которые не служат источниками энергии, заняты,
оказывается,   заправкой:   они    нагнетают    в    двигатели    топливо.
Неправдоподобная версия долговязого начинает приобретать  черты  истины...
По цилиндрам  дополнительных  двигателей  ползают  монтажники;  снизу  они
кажутся крохотными, но это  не  мешает  им  делать  свое  дело:  соединять
двигатели при помощи целой сети кабелей с  приборами  внутри  корабля.  На
площадку начинают  прибывать  огромные  емкости,  рядом  с  которыми  даже
дирижабли проигрывают во внушительности; кто-то из наблюдателей опознает в
емкостях  вакуум-понтоны.  Обычно  они  служат   для   переноски   тяжелых
сооружений на новое место прямо по воздуху.
     Может быть, памятник собираются просто переместить на  другое  место?
Горожане уже как-то привыкли к нему, да к тому же им обидно: почему  вдруг
на новое место? Чем ему плохо здесь? Они возмущаются, а им  повторяют  все
то же и указывают наверх, в небо.
     Наконец,  монтажники  кончают  работу;  все  машины  демонтируются  и
вывозятся.  Ограда,  правда,  остается.  Вакуум-понтоны  уже  зачалены  за
корабль, но пока мирно парят в воздухе: они еще  не  разрослись  до  своих
максимальных размеров. Кажется, эти люди были правы: корабль действительно
уйдет вверх. Сразу же находятся знатоки, которые объясняют: корабль  можно
поднять  именно   таким   образом;   его   собственные   двигатели   давно
демонтированы, да и будь ори даже в порядке, все равно: этот корабль не из
тех, которые поднимаются с Земли, после  минутной  работы  его  двигателей
здесь осталась бы зона пустыни, радиоактивной пустыни.  Оказывается,  этот
рефлектор - страшная вещь, а ведь  вокруг  него  столько  лет  ходили  без
малейшей опаски. Кроме того, продолжают знатоки, корабль можно привести  в
окончательную готовность только там, наверху, где нет тяжести и  установка
всего необходимого займет гораздо меньше труда.
     А зачем же все это? Кому понадобилось снова приводить старый  корабль
в готовность? Как зачем! Он ведь пойдет за людьми, за теми восемью...
     Как ни странно, на этот раз знатоки правы. Все это действительно так.
И совсем ясно это становится, когда на площадку к памятнику приезжает  еще
один человек.
     Горожане его так и не успевают разглядеть. Потому  что  в  этот  день
запрещено не то что заходить в ограду, но и близко приближаться  к  району
"Джордано". Приехавший человек с  каменным,  иссеченным  морщинами  лицом,
принимают краткие доклады. Сев в юркую лодку, он  несколько  раз  облетает
вокруг корабля, показывая при этом блестящую технику пилотирования.  Затем
он поднимается на лифте в ходовую рубку. Несколько минут сидит там один, и
это очень хорошо.  Потому  что  если  бы  в  рубке  сейчас  находился  еще
кто-нибудь,  то  он  увидел  бы  странную  вещь:  как  руки  прилетевшего,
шершавые, сухие  руки,  судорожно  гладят  матовую  панель  пульта,  и  на
каменном, угрюмом лице дрожат губы, и глаза внезапно становятся словно  бы
больше и блестят сильнее от появившейся в них влаги...
     Но  когда  в  рубку  забираются  остальные,  кому  положено   в   ней
находиться, человек уже обретает свой обычный вид.  Он  задает,  последние
вопросы, предписанные ритуалом  и  техникой  безопасности,  и  выслушивает
надлежащие ответы. Потом в рубке наступает тишина,  и  непонятным  образом
она мгновенно передается и туда, где, на безопасном расстоянии,  собралось
множество людей.
     - Раздвинуть понтоны! - Мощные  усилители  разносят  эту  команду  по
площадке и  далеко  за  ее  пределами.  Люди  вздрагивают.  Вакуум-понтоны
начинают расширяться, мощные системы рычагов, преодолевая внешнее давление
воздуха, раздвигают непроницаемую  оболочку,  внутри  которой  -  пустота.
Понтоны становятся легче воздуха; они устремляются вверх, но тяжкая махина
- "Джордано" - держит их на прочной привязи.  Понтонам  это  не  нравится;
гравитация - их извечный враг, корабль же  пока  выступает  ее  союзником,
хотя на самом деле он скорее жертва.  Идет  неслышная  борьба,  звенят  до
предела натянутые тросы - и все же громкие возгласы раздаются лишь  тогда,
когда корабль отделяется от поверхности земли уже сантиметров  на  десять:
решающий момент все, конечно, проглядели.
     А корабль медленно и безмолвно идет вверх. Но  скорость  замедляется:
понтонам не выдернуть его высоко, тут нужны  другие  средства.  И  они  не
замедляют включиться в работу.
     Двенадцать невиданных цветов расцветают в  вышине;  город  расположен
далеко от космодромов, и вряд ли один из ста жителей видел,  как  стартуют
даже  небольшие  корабли  класса   Земля-Космос,   Земля-Луна.   А   здесь
поднимается  машина  класса  Космос-Космос,  Длинный  корабль,  кит  среди
кораблей. Двенадцать цветов распускаются после краткой команды:  "Старт!",
после того как человек в рубке чуть двинул  рукой.  Несколько  секунд  вся
система висит на месте; потом тросы, идущие к вакуум-понтонам,  провисают,
затем  и  вовсе  отцепляются  от  вершины  "Джордано".  Понтоны  бросаются
врассыпную, а корабль идет вверх, вверх...  Грохот  нарастает,  а  корабль
уменьшается. Вот уже видны лишь огоньки, дрожащие вдалеке, вот  и  их  уже
нет.
     Взгляды опускаются вниз; туда, где еще так недавно стоял  "Джордано".
Пустая площадка предстает взорам. Но  странно:  люди  не  ощущают  грусти.
Наоборот, им радостно. Они еще, может быть, не сознают причины, но ведь на
их глазах только что произошло воскрешение  корабля,  который  уже  многие
годы считался мертвым. И люди думают: пусть воскресают мертвые -  те,  без
которых тоскливо бывает  человечеству.  Пусть  воскресают  освободители  и
матери, поэты - и корабли...
     А "Джордано" уже вышел в свой мир. Он с наслаждением вдыхает пустоту;
ведь это - его воздух... Движение в Приземелье перекрыто,  графики  летят,
но никто не обижается на это. Корабли, заняв отведенные им  места,  глядят
во все многочисленные глаза. "Джордано" медленно подходит  к  своей  новой
базе:  спутнику-семь  Звездолетного  пояса.  И  в  этот  миг  все  корабли
Приземелья  окутываются  облачками  салюта,  включив  на  миг  ходовые   и
тормозные двигатели.
     Люди покидают рубку. Видно,  как  они  устали;  нет,  это  не  так-то
просто, день был прямо сумасшедший. В этом согласны все, и  еще  в  одном:
это был праздник. Большой праздник...
     А на Земле, в институте, у окна стоит старый человек и смотрит  туда,
где был "Джордано". И, быть может, единственный не думает о  празднике,  и
настроение его вовсе не лучезарно.


     Велигая не было на спутнике целый день. И за это время  Кедрин  сумел
все-таки связаться со спутником-десять.
     Он вызвал Ирэн; на десятке несколько удивились, но позвали.  Пришлось
ждать довольно долго. За это время кто-то дважды старался  отобрать  канал
связи. Кедрин сердито огрызался и ждал.
     Наконец, она появилась на экране. Кедрин смотрел  на  нее  и  молчал.
Исчезли заготовленные слова. Да и надо ли было говорить их? Кедрин  просто
смотрел и замечал, что Ирэн устала, осунулась и выглядит печальной.  "Вряд
ли тут виновата только лишь работа" - подумал Кедрин; это была правда.
     Ирэн тоже молчала, только дыхание ее участилось.  Потом  она  подняла
брови, и стало ясно, что если Кедрин  не  заговорит,  она  отключится.  Но
разве самой ей нечего сказать?
     Кедрин решился. Он знал, что  их  могут  услышать  многие.  Но  пусть
слышат; в конце концов, не этого ли он хочет? Он не может больше жить так!
Ведь ради нее он здесь, и разве она сама уже не решила, как быть? Разве...
разве решение не состоялось? Так почему же она - там? Сколько бы  ни  было
работы, но ведь ей вырваться на несколько часов проще, чем Кедрину,  да  и
не то, что "проще", но он теперь не считал возможным...
     Ирэн слушала, опустив глаза. Потом покачала головой.
     - Поверь, - тихо сказала она, - мне трудно. Но я не знаю, не знаю...
     - Ну, скажи "нет", - потерянным голосом сказал  он.  -  Но  я  должен
знать что-нибудь... Ведь нельзя так жить!
     Она покачала головой, и Кедрин  понял,  что  Ирэн  не  может  сказать
"нет". Но ничего другого тоже не может...
     - Но ведь так не бывает! - сказал он.
     - Ты не понимаешь... Если бы он был такой, как все... как ты... Но он
другой! И пусть даже я... Я не могу, нельзя сделать ему  плохо!  Никто  не
должен!
     - Не понимаю. Ну, опытнее. Пусть даже - умнее, пусть... Но ведь...
     - Да, не понимаешь. Ум? Не это. Но его жизнь... Вся жизнь... Он отдал
ее одному делу: Пространству. У него не было ничего, кроме кораблей.  Были
друзья, но большинства из них уже нет... И я. Для него  это  много,  очень
много... Это все, что Земля дала непосредственно ему, как ты не понимаешь.
Так как же можно?
     - Послушай, но каждый из нас...
     - Нет. Мы живем не так. Работаем, отдыхаем, спим...
     - Можно подумать, что он...
     - Да. Ты не знал? Он ведь не спит. Да, да!  Это  всего  лишь  деталь,
но... Он ведь летал. Летал много и хорошо, и если развернуть все его  годы
на количество пройденных миллионов километров, то немало придется на  одну
секунду.  Но  потом  оказалось,  что  ему  больше  нельзя  летать.  Космос
изнашивает  человека  быстрее,  эта  сумасшедшая  охота  за  инфракрасными
звездами в доступном нам пространстве. И он  перешел  на  Пояс,  хотя  ему
предлагали много работы на Планете. По сути  дела,  он  создал  этот  Пояс
таким, каким мы его знаем. Но это не обошлось без последствий. Пусть здесь
нет таких перегрузок, как в полетах, но  радиационный  фен  выше,  чем  на
Земле, а он очень много времени проводил в пустоте. И настал  день,  когда
ему категорически приказали вернуться на Планету и больше не покидать ее.
     - Наверное, это тяжело...
     - Для него более, чем для кого-либо. Но он не сдался. Он обратился  к
медикам. Они как раз завершали разработку комплекса средств для устранения
последствий облучения. Пока только на животных... Но он настоял - он умеет
настаивать - и первым человеком, на котором это  было  испытано,  стал  он
сам.
     - Я бы не решился...
     - Никто бы... Хотя бы потому, что это всегда было  привилегией  самих
врачей - испытывать... Но он  оказался  упрямее.  Его  предупреждали,  что
могут быть всякие побочные действия... Что удача не гарантирована.
     - Наверное, так и получилось: мы ведь не подвергаемся...
     - Мы просто не замечаем  этого:  принимаем  препараты  с  едой,  даже
вдыхаем. Но это теперь. А тогда... Он ответил, что никогда  не  брался  за
дело, успех которого был гарантирован. И врачи уступили.
     - Это, конечно, вызывает уважение. Но...
     - Погоди. Врачи оказались правы: он смог работать в пространстве,  но
одним из побочных явлений оказалось то, что он больше не спит.
     - Разве это так плохо?
     - За каждый час, который он  недоспал,  он  не  доживет  двух  часов.
Прошло много времени. И теперь никто не знает, когда... И я не могу...
     Кедрин молчал.
     - Ты все еще не понимаешь?
     - Понимаю, - мрачно сказал он.
     - Нет... Но поверь: как бы мне хотелось сейчас быть там, с вами...  Я
была спокойна: знала, что без меня ты ничего ему не скажешь...
     - Да, не было обстановки...
     - Я знала заранее. Потому что в каждую минуту он делает что-то такое,
от чего его нельзя оторвать таким разговором. Все его двадцать четыре часа
наполнены. Но если я приеду... Ты можешь не выдержать...
     - И долго?
     - Не знаю, - почти шепотом ответила Ирэн.  -  Не  знаю...  Ты  должен
понять...
     - Я понимаю... Я ничего не скажу, Ирэн. Приезжай.
     - Но ведь стоит мне приехать - он сразу поймет...
     Кедрин закусил губу.
     - Да, - сказал он после паузы. - Лучше будь там, ты права.
     Она кивнула.
     - Я знала, что ты поймешь. А мне так хочется на наш  спутник.  Придет
"Джордано"...
     Наверное, кто-то позвал ее - она оглянулась и заторопилась.
     - Мне некогда... Мы будем говорить еще. А пока - до свиданья...
     Он молча кивнул.


     "Джордано" висел  в  рабочем  пространстве,  и  теперь  уже  странным
казалось, что когда-то его могло здесь не быть.
     Дни проходили мгновенно. Подъем корабля  облегчал  работу,  делал  ее
практически выполнимой, но это не значило,  что  теперь  все  задачи  были
решены.
     Во многих местах пришлось вскрыть обшивку, чтобы разместить в отсеках
уже смонтированное в  пустоте  энергетическое  оборудование  и  двигатели.
Затем обшивку нужно было поставить на место, но  до  этого  еще  закончить
работы  в  жилых  и  подсобных  помещениях.  Одновременно  реставрировался
рефлектор и заменялся предохранительный слой  брони  корабля  на  всей  ее
площади.
     Велигай бросил на монтаж даже половину патрулей. Вторую  половину  он
сохранил на случай  возникновения  не  столько  метеорной  атаки,  сколько
запаха.
     - Ты мне не веришь? - спросил по этому поводу Холодовский.
     - Верю, - спокойно ответил шеф-монтер. - Но  верю  и  опыту,  который
говорит: предосторожность никогда не бывает лишней.
     - Это обидно, - сказал Холодовский; Велигай в ответ промолвил только:
     - Извини, Слава, это уже излишние эмоции.
     Больше на эту тему не говорили. Монтажники продолжали работать,  и  с
каждым днем крепла уверенность в надежности  защиты  Холодовского.  Особое
звено каждый день проверяло ее и пришло к выводу, что запах  действительно
перехватывается и уничтожается на  дальних  подступах  к  спутнику.  Иначе
непонятное явление, пожалуй, давно проявило бы себя.  Кедрин  был  рад  за
Холодовского и за всех.
     В свою смену, как обычно, он выходил на монтаж.  Прибыли  новички,  и
Кедрин - почти уже опытный монтажник - перешел в установщики, работу более
квалифицированную, требовавшую  владения  скваммером  и  хорошего  чувства
пространства.
     Сегодня он впервые выходил в новой роли. Скваммер подвергся  особенно
тщательному осмотру. Гур прошел мимо, к своему месту, что-то напевая  себе
под нос.
     -  Ну,  Кедрин,  мой  устанавливающий  друг,  -  сказал  он.   -   Ты
окончательно делаешься монтажником. Но имей в виду - это тяжело.
     - Я знаю.
     - Ты еще не знаешь, о, несколько самонадеянный юноша. До  сих  пор  с
тебя, строго говоря,  спрашивали,  как  с  вольноопределяющегося.  Ты  мог
удрать на катере... Молчу... Мог испугаться, мог мало ли что. Теперь ты не
имеешь на это права. Бывает, и монтажники ошибаются.  Но  они  никогда  не
боятся. Ни работы, ни опасностей, ни правды.
     - Я и не боюсь, - буркнул Кедрин.
     Да, пространство уже не пугало его. Он мчался в рабочий куб, не боясь
столкновений: он знал, что монтажники не  сталкиваются.  Не  боялся  атаки
запаха: знал, что ее не будет.  Не  боялся  метеоров:  о  них  предупредят
своевременно...
     И все же сегодня ему было не  по  себе,  потому  что  в  его  бригаде
установщиков было достаточно, и он должен был перейти к  другому  мастеру.
Мастер же этот,  как  оказалось,  заболел,  и  неизвестно  было,  кто  его
заменит. А ведь у каждого  мастера  своя  манера,  свой  стиль,  и,  чтобы
привыкнуть к человеку и его привычкам, нужно время.
     Сейчас Кедрин знал лишь, что должен выйти к конусу "Джордано"  и  там
ждать. Он  затормозился  у  конуса.  Мастер  запаздывал,  но  Кедрин  даже
обрадовался этому: надо было сосредоточиться перед работой,  присмотреться
и понять - что к чему, потому что позже осматриваться будет некогда.
     Затем круглый борт обогнула фигура в скваммере. На ее груди светилась
зеленая полоса, и это означало, что скваммер принадлежит  мастеру.  Кедрин
принял привычную позу внимания.
     В телефонах раздался низкий, хрипловатый голос. Кедрину почудилась  в
нем знакомая интонация.  Он  вслушался.  Нет,  только  показалось.  Плавно
развернувшись, Кедрин подлетел к мастеру.
     Спутник скрылся за телом корабля  и  вскоре  снова  взошел  с  другой
стороны. Лучи солнца неумирающе горели на его  гранях.  Хрипловатый  голос
спросил о самочувствии, Кедрин ответил: "Хорошо". Они  коснулись  ступнями
металла корабля, включили  магнитные  подошвы.  Мастер  подвел  Кедрина  к
отверстию странной формы. Объяснение заняло несколько минут.
     - Кто это придумал? - спросил Кедрин.
     - Монтажники, - ответил мастер.
     Ускоряя ход, оба заскользили к большой группе монтажников.
     Очередная транспортная ракета со спутника-восемь была уже разгружена,
вернее, от нее отделили маленькую рубку и двигатель. Все остальное  шло  в
работу. Развозить по Звездолетному поясу лишний вес обошлось бы дорого,  а
человечество сейчас было менее расточительным, чем  когда-либо.  Спутникам
же Звездолетного пояса и сейчас, после  прибытия  "Джордано",  приходилось
работать с полной отдачей. Люди на спутниках  делали  это  с  тем  большим
удовольствием, что теперь - они знали  -  не  только  нужно,  но  и  можно
успеть.
     Кедрин следовал за мастером, не отставая  и  не  приближаясь.  Нужные
детали были уже совсем рядом. Автоматы вакуумной сварки ползли,  производя
контрольную  зачистку  и  соединяя  два  громадных  металлических   листа.
Автоматы были похожи на глубокомысленных скарабеев.
     Люди облепили  металл  со  всех  сторон.  Цепкие  клешни  скваммеров,
повинуясь  движениям  пальцев,  схватывали  деталь;  включался  двигатель.
Работа шла, как обычно, только чуть быстрее. Каждый день работа  шла  чуть
быстрее, кажущийся хаос вспышек, замысловатых трасс скваммеров  и  деталей
был на самом деле глубоко целесообразен, оправдан и закономерен.
     Мастер и Кедрин приблизились к одной, уже законченной детали.  Издали
она представлялась плоским, изогнувшимся словно от сильного  жара  клином,
от  середины   основания   которого   восставлялся   длинный   серебристый
перпендикуляр. Клин  был  громаден.  Монтажники  облепили  его,  крохотный
буксир-ракетка уцепился за острый конец. Мастер и за ним Кедрин подплыли к
самому концу  перпендикуляра,  оказавшегося  штангой,  забавно  тонкой  по
сравнению с площадью клина.
     - Для усиления защиты, - прохрипел мастер, - Велигай решил  поставить
испарительный экран. Вот это и есть один из его секторов. Припомните  вашу
задачу. Место?
     - Здесь, -  ответил  Кедрин,  держась  за  магнитный  захват,  прочно
приклеившийся к штанге.
     - Нумерация групп?
     - Первая - у острого угла, прочие - по часовой стрелке.
     - Ну, и задача?
     - Держать направление... - начал Кедрин. Мастер дослушал до конца.
     - Хорошо. Бригада говорит на восьмом канале. Переключайтесь. Слушайте
меня. Включайте!
     Двигатели буксира и полусотни скваммеров безмолвно взревели  -  иначе
не назвать их мгновенный порыв.  И  -  в  который  раз  уже  -  их  усилие
заставило корабль сдвинуться с места и приблизиться к бригаде.
     - Шестая, рули на пять градусов  минус...  Стоп...  Первая,  импульс.
Вторая, держите, держите место...
     Голос  мастера  все  так  же  хрипел,  но  у  Кедрина  было  странное
впечатление, что хрипит не голос, а разрегулированная связь. Он едва успел
удивиться, что мастер не исправил своевременно рацию, и сейчас же забыл об
этом: громадный выгнутый лист металла плавно разворачивался.  Скомандовали
торможение. Отцепившийся буксир стремительно укатился в сторону.  Движение
замедлялось. И тогда Кедрин с удивлением  и  страхом  увидел,  как  мастер
обогнал штангу, уравнял ход, подвернул - и встал на передний торец штанги,
вытянулся, точно статуя на  колонне,  поднял  металлические  руки.  Теперь
штанга была лишь его продолжением.
     - Кедрин, курс! - крикнул мастер, и  Кедрин  прильнул  к  визиру.  До
конуса оставались считанные секунды полета. Фигурное отверстие  не  зияло,
оно казалось просто черным пятнышком, и не  верилось,  что  штанга  войдет
туда без тщательной примерки... Едва заметными импульсами двигателя мастер
направлял в цель себя и  за  собой  -  штангу,  к  которой  он,  казалось,
приварился намертво. Корабль огромно блеснул рядом, и  Кедрин  зажмурился,
чтобы не  видеть  хотя  бы  той  секунды,  когда,  от  неминуемого  удара,
разлетится вдребезги, словно птичье яйцо, бронзовеющая фигура скваммера.
     Толчок был ощутим, по металлу прошла мгновенная дрожь. Кедрин  разжал
веки. Зеленая полоса виднелась где-то в  стороне,  передняя  часть  штанги
вошла глубоко в отверстие. Кедрин не чувствовал, как и сам он дрожит,  как
по лицу его течет пот. Он все не мог оторвать взгляд от  того  места,  где
должно было произойти - и не произошло  -  столкновение  громады  длинного
корабля с ускользнувшим в последнюю миллисекунду  мастером...  Кедрин  все
еще держался за штангу, но уже налетели сварщики, засуетились автоматы...
     - Ну, как? - услышал Кедрин. Он повернул скваммер. Мастер был рядом.
     - Это было... страшно.
     - Бывает вначале... - прохрипел мастер. - Один  сектор  встал  точно.
Продолжим.
     - Но разве можно - с таким риском...
     - Нельзя, быть может. Но если штангу подавать  медленно  и  несильно,
произойдет  самопроизвольная  сварка  металла:   мы   в   вакууме.   Нужен
пресс-монтажер, а он  у  нас  пока  не  приспособлен  для  деталей  такого
размера. Ведь раньше экранов не ставили. Да ничего - надо  только  вовремя
ускользнуть... Что-то не готовят второй сектор. Обождите минуту...
     По  раздавшемуся  в  телефонах  щелчку  Кедрин  понял,   что   мастер
переключился на другую волну. Показалось ли  это  Кедрину,  или  в  голосе
мастера временами все же мелькают знакомые интонации?
     Хрипение мастера прервало его размышления.
     - Один шов придется переварить. Поторопились. Автомат пошел вперекос,
и никто не заметил вовремя. Я слетаю туда, а вы за это время можете  зайти
внутрь; может быть, вам потом придется работать в конусе самостоятельно.
     Мастер  запустил  двигатель  и  исчез,  устремившись  туда,   где   в
пространстве переделывали шов второго сектора.
     Кедрин остался один, включил двигатель и медленно облетел  конус.  По
оболочке неторопливо ползли  чистильщики  -  плоские  агрегаты,  очищавшие
броню корабля от старого предохранительного слоя, изъеденного  излучениями
и временем. Они доводили броню до ясного  блеска  астрономических  зеркал,
чтобы потом снова закрыть ее от людских - и всяких иных - глаз новым слоем
защиты. Но пока что  броня  и  вправду  блестела  как  зеркало.  Наверное,
корабль издали кажется сейчас особенно красивым.
     А почему бы и не полюбоваться на "Джордано" издали? Здесь он выглядит
совсем не так, как на Земле. Шов будут переделывать еще не менее получаса.
Нет, никак не меньше.
     Кедрин дал импульс и полетел. Пролетев  с  полкилометра,  он  включил
гироруль, повернулся и, переведя реверс, полетел спиной вперед,  глядя  на
корабль.
     Это и в самом деле было  внушительное  зрелище:  корабль,  окруженный
монтажниками. Они по-прежнему работали вокруг громадного, вытянутого тела,
которое здесь выглядело  совсем  иначе,  чем  на  Земле:  здесь  оно  было
своим... Кедрин кивнул кораблю, как  бы  по-настоящему  здороваясь  с  ним
после разлуки.  Наверное,  что-то  подобное  испытывали  и  многие  другие
монтажники.
     Вот этот,  например?  Кедрин  с  интересом  взглянул  на  монтажника,
появившегося в поле его зрения. Он летел из  внешнего  пространства  не  к
спутнику и не к кораблю, а куда-то между  ними.  Двигатель  скваммера  был
включен на полную мощность, но монтажник летел не  в  позе,  принятой  для
передвижения, а  совсем  непонятно:  ноги  были  согнуты,  обе  пары  ~рук
подняты, и летел он как-то боком, на половинном реверсе.
     Кедрин не успел еще по-настоящему удивиться, как понял, что монтажник
обязательно налетит на резервный гравификсатор. Кедрин резко  развернулся,
но догнать промелькнувший мимо скваммер оказалось уже  невозможно.  Кедрин
все же бросился вперед, но столкновение произошло, и  Кедрин  почувствовал
боль, как будто это  его  ударило  головой  о  мощную  тумбу  фиксатора...
Монтажник отскочил и помчался дальше, кувыркаясь;  по-видимому,  он  и  до
этого уже летел без сознания.
     "Запах",  -  понял  Кедрин;  запах,   тот   самый,   необъяснимый   и
неназываемый, настиг его в тот же миг.





     На орбите Трансцербера странное небесное тело  ухитрилось,  очевидно,
снова изменить свою орбиту: расстояние  между  Трансом  и  кораблем  снова
стало сокращаться медленнее. Факт и вовсе необъяснимый.
     Капитан Лобов  позволяет  себе  заметить  по  этому  поводу,  что  во
Вселенной еще полно таких вещей, какие и не снятся  нашим  исследователям.
Капитан доволен своим высказыванием, хотя и не претендует  на  единоличное
авторство. Так что Шекспир может спать  спокойно.  Капитану  важен  смысл.
Пусть минуло немало времени с того дня, когда люди впервые вышли в космос:
сначала в Приземелье, а потом и дальше. Ну, и что же? Люди живут на  Земле
десятки тысяч лет, а разве они сегодня знают все о своей планете?
     Ученые согласились, что они знают далеко не все. Правда,  это  их  не
очень трогало - Земля не была их специальностью. Но вот  то,  что  человек
чего-то не знает о Пространстве, казалось им личным оскорблением. Ну что ж
- так оно бывает, всегда.
     Да капитан Лобов и не настаивал на своем мнении. Он просто задал всем
побольше работы. Может быть, его распоряжения и не решали основной  задачи
- выбраться отсюда. Но они достигали другого: не дать  людям  времени  для
размышлений над тем, что скорость сближения с Трансцербером, если она  уже
однажды увеличилась, с таким же  успехом  и  столь  же  необъяснимо  может
возрасти и еще раз, и даже не один раз.
     Самому капитану тоже не очень хотелось думать об этом. А тут начинали
лезть в голову  всякие  нелепые  мысли,  вроде  той,  что  лучше  было  бы
погибнуть в тот раз на "Джордано", когда половина  состава  экспедиции  не
ушла от печальной судьбы. Но там шла борьба, и ждать смерти было  некогда.
Здесь же делать нечего, и Лобов не знал даже, чем он займет экипаж завтра.
А занять людей необходимо, потому  что  члены  экипажа  и  ученые  отлично
понимают, что стоит сближению снова ускориться - и никакая Земля их больше
не спасет.


     Да, это был все тот же запах.
     Кедрин напряженно вдохнул  воздух  и  почувствовал  приближение  того
состояния, которое было тогда в спутнике. Оно сейчас наступит; а он  один,
и рядом нет никого, кто смог бы ободрить его.
     Он видел все, что происходило в рабочем пространстве. Сразу несколько
человек заметили монтажника, отлетевшего в сторону после  столкновения,  и
бросились к нему. Его подхватили и потащили к спутнику, и в ту же  сторону
потянулись остальные, видимо, поняв, в чем дело: запах уже дошел и до них.
Зрение фиксировало все это, а слух  доносил  теперь  повторяемое  по  всем
каналам тревожное:  "Атака  запаха...  Атака  запаха..."  Где-то  в  мозгу
промелькнула еще и бесстрастная мысль  о  том,  что  монтажник  этот  был,
очевидно, из  тех,  кому  иногда,  во  время  смены,  поручалась  проверка
аппаратов Холодовского - когда Особое звено было занято настолько, что  не
могло оторваться от работы даже на полчаса. Все эти мысли проходили где-то
поверху,  а  главным  сейчас  было  то  странное  оцепенение,  которое  на
несколько секунд сковало не только мускулы, но и сознание Кедрина.
     Запах нарастал, и  Кедрин  уже  начал  ощущать  знакомое  желание  не
дышать... Надо спасаться. Он нажал стартер и рванулся, взяв направление на
спутник.
     Обетованной землей, самым  желанным  местом  в  мире  показались  ему
крутые бока спутника...  Кедрин  жал  и  жал  на  педаль,  все  увеличивая
скорость. В стороне промелькнул и остался позади корабль,  около  которого
Кедрин  должен  был  обождать  мастера;   какая-то   запоздавшая   фигура,
почудилось, закрутилась близ конуса. Но теперь было не до того.
     Спутник вырастал, сейчас  на  нем  были  открыты  и  резервные  люки.
Мчащиеся фигуры резко, на пределе допустимого ускорения, затормаживались и
исчезали за надежными створками. Не  спуская  глаз  с  ближайшего  люка  и
чувствуя, что запах как будто бы немного ослаб, Кедрин боковым зрением все
же заметил, как скваммеры возникли и справа, и слева от него, и ужаснулся:
как могли оказаться здесь те монтажники, которые только  что  были  далеко
впереди?
     Остальное произошло в секунды: Кедрин понял, что развитая им скорость
оказалась слишком большой.  Затормозить  уже  невозможно,  хотя  бы  и  на
пределе. А в тамбуре собралось установленное количество скваммеров,  проще
- он набит до отказа.  Входной  люк  закрылся  броневой  заслонкой,  когда
поздно уже стало не только тормозить, но и перекладывать рули.
     Кедрин зажмурился... Удар последовал сейчас же, но  почему-то  сбоку.
Гибели не было. Кедрин изумленно оглянулся. Шершавый борт спутника мелькал
перед самыми глазами. Кедрин  летел  вдоль  него,  по  непонятной  причине
изменив направление полета ровно настолько, чтобы пронестись мимо  выступа
тамбура.
     Наконец, удалось затормозиться.  Двигатель  сработал,  и  тут  Кедрин
ощутил второй удар - сравнительно мягкий, по плечу. Он повернулся.  Другой
скваммер держался рядом, также сбавляя скорость.
     -  Это  неразумно,  мой  стремительный  друг,  -  задумчиво  произнес
знакомый усталый голос. - Брать такой разгон...
     - Как вы ухитрились? - спросил Кедрин.  Потом  не  очень  естественно
рассмеялся: - Впрочем, в первую очередь, я должен поблагодарить...
     - О, разумеется. Технологически это было не столь сложно: я  оказался
ближе всех, а перегрузки приходилось переносить и  не  такие.  Я  тебя  не
ушиб? А теперь будет хорошо, если и мы поторопимся в люк, ибо  я  чувствую
слабый запах.
     - Да, - сказал Кедрин. - Поскорее.
     Створки люка  распахнулись,  забирая  последнюю  партию  монтажников.
Переваливаясь в туннеле с ноги на ногу, перед тем как выключить рацию - за
пределами туннеля  по  радио  не  говорили,  -  Кедрин  услышал  негромкое
бормотание Гура:
     -  И  все  же  Славина  аппаратура  не  сработала:  ни   защиты,   ни
предупреждающего сигнала. Странно...
     Это и в самом деле было странно. Раздумья Кедрина прервал  щелчок,  и
он понял, что Гур отсоединился.  Ну  да,  уже  пора  выключать  связь.  Он
нащупал выключатель, и в последний миг  услышал  задрожавший  в  телефонах
тревожный голос:
     - Всем, кто ближе к выходу... Кто еще не выключил связь! Счетчики  не
отметили одного человека. Возможно  несчастье!  Два  монтажника,  наиболее
опытные, к  выходу!  Наиболее  опытные...  Открываем  люк!  Сообщите  ваши
номера...
     Если бы требовалось двести наиболее опытных, то и тогда  Кедрин  вряд
ли оказался бы в их числе. Так что вроде бы и не следовало поворачиваться.
К нему сказанное не относится...
     Но все же связь у него была включена, и он  оглянулся  -  просто  для
того, чтобы убедиться, что призыв услыхало достаточное количество  опытных
монтажников - таких, какие  и  были  нужны.  Ведь  не  все  же,  наверное,
отключились и вошли в ту полосу  глухоты,  которая  возникала  всякий  раз
между отключением связи в туннеле и выходом из  скваммеров  в  зале.  Нет,
призыв, конечно, услышан и другими...
     Уже  оглядываясь,  Кедрин  вспомнил,  что  он  был  одним  из   самых
последних, вошедших в спутник, да и в туннеле его еще обгоняли.  И  Кедрин
понял, что именно увидит, хотя ему еще и не хотелось верить в это.
     Он увидел туннель, свободный до самого  выходного  шлюза,  и  в  этой
длинной, светлой трубе  -  одинокую  фигуру.  Один-единственный  скваммер,
бежавший к выходу.
     Кедрин остановился. Шедшие впереди монтажники уходили все  дальше,  и
это означало, что они успели выключить свои рации и не  услышали  призыва.
На какой-то миг Кедрин позавидовал им. Они  могли  идти  не  торопясь,  со
спокойной совестью.
     Конечно, у него был вот какой  выход:  бежать  не  назад,  а  вперед.
Догнать удаляющихся монтажников и  знаком  попросить  их  включить  связь.
Затем повторить им то, что только  что  услышал  сам.  И  сразу  несколько
человек кинутся к выходу - наиболее опытные, настоящие монтажники...
     Но разве ты - не настоящий? И разве тебе не сказали, что спрашивать с
тебя будут как с каждого монтажника?
     Он медленно повернулся. Бежавший впереди  успел  уже  приблизиться  к
сегментной перегородке выходного шлюза.
     Ты погибнешь, Кедрин. Погибнешь!
     Похоже на то. Опыта маловато, да и храбрости...
     Странно, подумалось ему: в скваммере вовсе не  так  неудобно  бежать.
Бежать и думать со скоростью Элмо. Этого я догоню... Не так уж он опередил
меня. Интересно, кто это? Знакомый номер, но чей - не вспомнить. Все числа
перемешались в голове...
     Они вышли одновременно и рванулись прямо с площадки, нажимая стартеры
до отказа, заставляя клокотать рвущийся из ранцев сжатый  воздух.  Крутыми
спиралями, постоянно меняя курс, два монтажника  ввинчивались  в  огромную
сферу рабочего пространства. Они разошлись, двинулись в обход. Запах ослаб
- непродолжительная атака кончалась, и теперь надо думать лишь о том,  что
могло произойти с человеком, который не вошел в спутник. Его нигде не было
видно, и вот тогда-то память набрела на улегшийся где-то  в  уголке  образ
скваммера, мелькнувшего в момент бегства по соседству с конусом корабля.
     По крутой дуге Кедрин метнулся к "Джордано".  И  здесь  не  оказалось
ничего живого, только слабо светился индикатор полировочного,  оставшегося
невыключенным полуавтомата. Можно было повернуть к  спутнику;  без  особых
угрызений совести доложить о том, что терпящий бедствие не  обнаружен.  Но
что-то подсказывало Кедрину: это не так.
     Это "что-то", вернее просто интуиция, заставило Кедрина  заглянуть  в
узкий лаз - временный проход в обшивке конуса, куда мог укрыться  человек,
почему-либо не успевший уйти до наступления максимума запаха.
     Инстинкт вел Кедрина верно: там, где пробитый сквозь все слои корпуса
лаз  соединялся  с  внутренними  помещениями  корабля,  чуть   поблескивал
скваммер. Он лежал; вероятно, человек в этой скорлупе потерял сознание.
     Кедрин долго возился, пытаясь извлечь монтажника из узкой  щели.  Ему
почему-то даже не пришло в голову, что проще выйти через настоящий люк,  а
не через этот лаз. Он брался за скваммер и так, и этак, пытался  подсунуть
под него нижнюю пару рук, но безуспешно. Позвать на помощь, не  выходя  из
корабля, невозможно: обшивка  -  надежный  экран  радиоволн.  Очевидно,  к
излучению, несущему запах, это не относилось.
     Кедрин совсем выбился из сил, когда ему удалось,  наконец,  захватить
пострадавшего подмышки и, пятясь, выбраться с ним в пустоту.
     Там Кедрин обнял второй скваммер и крепко прижал к себе. Ранец-ракета
судорожно задергался, разгоняя сразу двоих. Кедрин несся к  люку.  Второго
искавшего он не увидел, тот, наверное, уже вернулся. В телефонах щелкнуло:
спутник запрашивал. "Есть, - сказал Кедрин. - Все в  порядке".  Он  скосил
глаза, увидел краешек зеленой полосы  на  груди  скваммера  и  понял,  что
вытащил своего мастера. Именно своего: самый краешек светящейся полосы был
выщерблен, Кедрин это заметил еще раньше.
     Створки люка разошлись перед ним и сомкнулись позади. Кедрин внезапно
почувствовал, как тяжел чужой скваммер; неуклюже присев, он  положил  ношу
на пол туннеля. Люди, одетые для выхода, обступили его.
     - А второй?
     - Разве его нет? Я пробовал вызвать, но не знал волны.
     - Он не возвращался. Надо искать.
     - Запах кончился, - пробормотал Кедрин. -  Сейчас  все  равно  выйдет
смена.
     - Нет. Только что патрули дали предупреждение.
     - Что на этот раз?
     - Солнце. Протонная атака...
     - Протонная атака!  -  словно  эхо,  откликнулся  в  наушниках  голос
центрального поста. - Всем, кто в туннеле: немедленно в зал! Всякий  выход
запрещается. Всем возвратиться в зал, ждать указаний.  Экипаж  катера,  на
борт! Выйти на поиск! Пострадавшего доставить в зал в первую очередь.
     Кедрин нагнулся, чтобы вместе с другими поднять человека в скваммере.
Внезапно, расталкивая других, показалась фигура, тоже одетая  для  выхода.
Стремительными шагами подойдя к лежащему, фигура  остановилась;  на  груди
панциря сверкнули четыре зеленых полосы.
     - Кто? - спросил он, и голос этот, знакомый каждому, был выше и резче
обыкновенного, словно даже протез гортани отказывал в минуты  волнения.  -
Кто?
     Один из стоявших сзади положил руку на металлическое плечо Кедрина, и
Велигай - обладатель  четырех  полос  на  скваммере  -  подошел  вплотную.
Длинные руки его скваммера протянулись, и Кедрин отшатнулся, не поняв,  но
Велигай уже обнял его. Никто и не подумал улыбнуться,  хотя  объятие  двух
бочкообразных космических костюмов выглядело, наверное, смешно.
     Потом шеф-монтер присел. Он поднял скваммер одновременно с  Кедриным.
Они быстро зашагали, почти побежали к залу, где только и можно было вынуть
из броневой скорлупы пострадавшего.
     Велигай вынул из своего скваммера длинный тонкий стержень.  Им  можно
было отвести снаружи предохранители дверцы скваммера. Велигай сделал  это.
Торопясь и мешая  один  другому,  они  вынули  человека.  Кто-то  подтащил
носилки. Велигай нащупал пульс,  и  замер,  словно  прислушиваясь.  Кедрин
стоял, раскрыв рот; на лице его был ужас, и обида, и восхищение...
     - В госпитальный! - резко скомандовал Велигай. Монтажники  отхлынули,
унося потерпевшего бедствие. Велигай рукавом стер пот  с  лица,  и  Кедрин
заметил, как дрожит рука конструктора.
     - Сумасшедшая!  -  сказал  Велигай.  -  Тайком  вернуться,  выйти  на
смену... Я ничего не знал.
     Кедрин моргнул, приходя в себя. Значит, это действительно она, ему не
почудилось, он не сошел с ума. Мастер, говоривший нарочито хриплым голосом
- чтобы не узнали... Ирэн, все-таки не выдержавшая там, на десятом...
     Велигай повернулся, чтобы идти за монтажниками. Кедрин схватил его за
рукав.
     - Велигай... Что с ней будет?
     - Скажут врачи. Думаю, ничего опасного.
     - Велигай, я должен сказать... Я...
     Шеф-монтер прикрыл глаза медленным движением век.
     - Я знаю...
     Он резко повернулся и зашагал прочь. Кедрин с минуту стоял, глядя ему
вслед. Вот все и сказано. Может быть, не надо было? Но  все  равно,  пусть
лучше так.
     Кедрин решительно тряхнул головой и поспешил туда, где был уже  готов
к выходу из эллинга надежно защищенный от излучений аварийный  космический
катер.


     Отливающее золотом каплевидное тело катера еще покоилось на платформе
катапульты.  Но  в  его  очертаниях  уже  не  было  покоя,   чувствовалась
готовность в любой миг сорваться с места. Кедрин  заторопился.  Он  видел,
как в отверстии люка скрылся последний из дежурного экипажа, и крышка люка
медленно  затворилась.  Но  пока  Кедрин  находится  в  эллинге,   створки
выходного устройства не будут открыты.
     Поэтому Кедрин не удивился, когда  люк  отворился  снова.  Показалось
гневное лицо, рука повелительно указала на выход. Кедрин подступил  ближе.
Он не мог разговаривать с пилотом - у того не было рации. И Кедрин  просто
заставил скваммер вытянуть руку и указать на задний, багажный люк  катера.
Именно там было место  для  Кедрина,  потому  что  влезть  в  скваммере  в
пилотский люк не смог бы никто. Командир катера отчаянно замотал  головой,
губы  его  быстро  задвигались.  Кедрин  усмехнулся,  подошел  вплотную  к
багажному люку и застыл. Он знал, что,  экономя  время,  пилоты  вынуждены
будут взять его.
     Его  взяли;  задний  люк  стремительно  распахнулся,  чуть  не  задев
створкой скваммер. Из проема выдвинулся пологий мостик. Кедрин  ступил  на
него. Сокращаясь, мостик втянул  его  внутрь,  в  багажный  отсек,  и  люк
захлопнулся. Почти тотчас же ворота в космос  распахнулись,  и  катапульта
швырнула золотой кораблик в пустоту.
     Кедрин выбрался из скваммера  и  вошел  в  рубку,  с  трудом  отворив
герметический люк.
     Катер шел медленно, описывая размашистый  зигзаг  поиска,  непрерывно
вызывая по связи. В поле зрения были лишь далекие звезды. Потом  их  стало
на одну больше. Красная звезда внезапно замерцала  впереди.  Свет  ее  был
теплым и трепетным. Это спутник-пять охлаждал  в  вакууме  свое  очередное
изделие.  Скоро  транспортная  ракета  утащит  комплект  новых  деталей  к
спутнику-шесть, где они будут окончательно отделаны, а потом уже  поступят
на семерку - для монтажа. Так лунный металл превращается в корабли...
     Огонек завода, метнувшись, скрылся из глаз: катер совершил  очередной
поворот. Возникли новые звезды, их по временам затмевали висящие в пустоте
подготовленные для монтажа детали. Кедрин узнал второй сектор экрана,  так
и не поставленный сегодня... Но скваммера не было видно.
     Детали  остались  позади.  Приборы  показывали   угрожающий   уровень
радиации за бортом. И хотя в рубке было уютно  и  надежно,  все  же  мороз
продирал по коже, когда приходила в голову мысль о человеке  в  скваммере,
который ворочается сейчас  где-то  в  пространстве.  Конечно,  и  скваммер
обладал защитой, но время шло, а атака на  этот  раз  была  очень  мощной,
светило разошлось не на шутку. На всякий  случай  командир  катера  вызвал
спутник. Нет, исчезнувший не возвращался.
     ...Его  обнаружили  далеко  от  спутника.  В  иллюминаторе  замелькал
огонек, одновременно на экране локатора возник всплеск. Пилот  катера  лег
на курс. Пришлось увеличить скорость: огонек двигался, убегая. Его удалось
нагнать, когда была уже пройдена граница рабочего  пространства.  Скваммер
летел по прямой, удаляясь в непостижимую бесконечность. Прожектор  на  его
груди горел ровным и холодным светом, номер на спине слабо  мерцал.  Катер
вызывал летящего по всем каналам. Ответа не было. Вскоре катер  поравнялся
со скваммером, но летящий не остановился.  Ноги  панцирного  костюма  были
вытянуты,  руки  прижаты  к  бокам.  Такую  позу  обычно   принимали   для
продолжительного полета.
     В  лучшем  случае,  человек  был  без  сознания...  Кедрин  торопливо
проскользнул  обратно,  в  багажный   отсек,   влез   в   свой   скваммер.
Минуту-другую он мог пробыть за бортом без  особого  риска.  Пилоты  молча
кивнули, соглашаясь. Командир включил автоматику выхода. Кедрин  нырнул  в
пустоту.  Затрещал  дозиметр,  прерывисто  запылал  индикатор...  Обхватив
скваммер руками, Кедрин направил его к открытому провалу люка.
     Потом он забрался в камеру сам. Катер описал широкую дугу  разворота.
Кедрин томился в скваммере; выбраться было нельзя - вдвоем они и так  едва
умещались в тесном отсеке.
     Это было неудобно и страшно -  стоять,  прижимая  собою  к  переборке
другой скваммер, ставший, судя по всему, последним пристанищем безымянного
пока монтажника, который первым бросился спасать оказавшегося в беде  -  и
вот сам... Что было причиной? Во всяком случае, не  радиация:  человек  не
мог так быстро лишиться  сознания,  не  говоря  уже  о  худшем.  А  Кедрин
почему-то предполагал именно  худшее,  как  будто  мертвый  холод  второго
скваммера добрался до него и проник до костей. Кедрин чувствовал, что  еще
немного - и он  задрожит  мелкой,  унизительной  дрожью,  потому  что  ему
никогда не случалось находиться так близко к смерти. Да, задрожит, хотя  в
скваммере был включен подогрев, и с лица Кедрина лил пот. Кто же это?..
     Торможение прижало его к противоположной переборке.  Затем  в  отсеке
послышались гулкие звуки: катер вошел в эллинг. Люк распахнулся.
     Кедрин шагал по коридору в зал; в который уже  раз  сегодня?  Вернее,
шагал скваммер - безотказно работали сервомоторы. Это было хорошо,  потому
что сам Кедрин не смог бы  сделать  ни  одного  шага:  усталость  все-таки
добралась до него. И еще один скваммер шагал рядом, и это казалось  совсем
уж диким, потому что человек в нем уже не  жил,  не  мог  шевельнуть  даже
пальцем; но скваммер шагал себе враскачку, и жутко было  думать,  что  это
шагал мертвый. Мертвые не ходят на Земле, а здесь  оказалось  возможным  и
это... Кедрин отводил глаза, но они, наперекор его воле, обращались  в  ту
сторону.
     Хорошо хоть, что сзади шли  живые  -  экипаж  катера  и  те,  кто  их
встретил, и среди них - тот, кто  просунул  руку  в  полуоткрытую  дверцу,
ощутил неживой холод бывшего монтажника и включил автоматику,  заставившую
механический костюм двинуться вперед. Оказалось очень странным, что дверца
в спине броненосного одеяния была приоткрыта. Это объясняло,  отчего  умер
монтажник, но... Разве могла сама раскрыться  дверца,  защищенная  изнутри
двумя предохранителями противоположного действия, да еще и заблокированная
вакуум-блокером? Разгерметизировать скваммер  в  пространстве  можно  было
только  намеренно,  а  значит...  Кедрин  сморщился:  нет,  нет...   Мысли
рождались и исчезали  в  тесном  ритме,  под  тяжелый,  размеренный  топот
скваммеров, и в мире не было никаких других звуков,  кроме  этого  гулкого
думм... думм... думм... думм...
     Потом возник знакомый зал. Кедрин прошагал к своему месту и вылез  из
скваммера. Он стоял, не зная, куда и зачем идти. Лицо  человека  мелькнуло
перед ним, человека,  которого  везли  на  носилках,  хотя  теперь  он  не
почувствовал бы боли, если бы его даже тащили по полу. Лицо было с резкими
полукружиями скул, с закрытыми глазами и  губами,  изогнувшимися  в  такую
знакомую Кедрину усталую и слегка пренебрежительную улыбку. Кедрин  как-то
помимо воли удивился сохранности этого лица и механически  вспомнил,  кому
принадлежал номер на спине этого скваммера.
     Кто-то заговорил с Кедриным, но он только покачал головой:  слова  не
достигали сознания. Ему вдруг очень захотелось спать, только спать, больше
ничего. Неверными шагами он направился в свою каюту. Только спать - и ни о
чем не думать.


     И все же не думать оказалось невозможным. Думать не  о  том  хорошем,
что ты, кажется, сделал, но о том плохом, что ты сделал наверняка.
     Вечером монтажники собрались  в  кают-компании.  Здесь  не  было  той
торжественной и мрачной тишины, которая  в  старину  являлась  непременной
спутницей  такого  рода  собраний.  Сошлась  вся  смена  и   представители
остальных смен; было теснее, чем обычно, и шумнее, чем  обычно,  и  трудно
было подумать, что  произошло  что-то  исключительное.  Но  это  вовсе  не
означало, что монтажникам безразлична судьба товарищей.
     Потом  разговоры  разом  стихли.  Кедрина  попросили   рассказать   о
случившемся.
     Это можно было сделать по-разному. Можно было говорить только о  том,
что произошло с минуты, когда он, услышав призыв Центрального поста, вышел
в пустоту для поисков человека, не вернувшегося при атаке запаха. Это  был
бы очень последовательный и связный рассказ, после которого логичным  было
бы перейти к походу на катере, в результате  которого  был  найден  второй
человек. Но на самом  деле  рассказ  следовало  начать  раньше,  и  Кедрин
чувствовал, что не может иначе.
     Он начал с того, как, нарушив правила, покинул рабочее  место,  чтобы
издалека полюбоваться кораблем. Там его застал запах, он устремился  прямо
к кораблю, и случайно заметил мелькнувшую возле конуса фигуру в скваммере,
которая не летела к спутнику, а почему-то замешкалась.
     Конечно, он мог бы и не рассказывать об этом. Но  он  рассказал.  Обо
всем же, что произошло позже, распространяться не следовало.  Наградой  за
смелость служит сама смелость, а карой за трусость не может являться  сама
трусость.  Он  закончил  свой  рассказ  объяснением   того,   что   именно
нахлынувший страх помешал ему сделать то, что следовало: проверить, почему
кто-то задержался на рабочем месте Кедрина, вместо того чтобы следовать за
остальными. Все знали, что Кедрин рассказал о событиях именно так, как они
запечатлелись в его памяти. Теперь делом каждого было -  внести  поправки,
необходимые хотя бы потому, что люди - настоящие люди  -  бывали  в  таких
случаях намного строже к себе, чем заслуживали.
     Начальник  смены  рассказал  о  причинах  несчастья.  Сигнал  тревоги
раздался, когда Ирэн подлетала к кораблю со стороны спутника. Она позвала,
но Кедрин не ответил на ее вызов. На пути к входу в  спутник  она  его  не
встретила, и единственный вывод был - что он находится внутри конуса и  не
принял сигналов тревоги. Конус мог и не защитить от атаки  запаха  -  ведь
все предохранительные слои были удалены. Тогда Ирэн, волнуясь за человека,
с которым работала, кратчайшим путем проникла в корабль. Но  лаз  оказался
слишком узок; запутавшись во  вспомогательной  арматуре,  Ирэн  попыталась
вырваться, ударилась головой о фонарь скваммера и потеряла сознание.
     Да, она поправляется. Монтажник из  патруля,  первым  почувствовавший
запах, пострадал потому, что проверяя  защитные  устройства  Холодовского,
больше поверил  им,  чем  самому  себе:  приборы  не  показали  запаха,  и
монтажник решил, что сам внушил  себе  мысль  о  нем.  Впрочем,  серьезной
травмы он не получил.
     Еще вопросы? Относительно того, почему не сработала защита от  запаха
он, начальник смены, судить не берется. Это сделают специалисты.
     - Очень хорошо, - сказал Дуглас. - Я тоже специалист и могу  сказать,
что если бы в пространстве был запах,  то  приборы  сработали  бы.  Они  и
сейчас исправны. Можно проверить.
     - Так что же - в пространстве не было запаха?  Мы  все  ошибаемся,  а
приборы не ошибаются?
     Дуглас повел головой в сторону спросившего.
     - Не знаю. Но теоретически ошибка допустима. Что такое  запах  -  кто
знает? Слава был уверен в себе, может быть - слишком уверен, да и  все  мы
очень верили в него. Я не знаю, почему он умер, это еще предстоит  узнать.
Но до того - не будем делать выводов. Смерть  -  не  доказательство  и  не
искупление. Да.
     Он уселся: теперь говорил Гур.
     -  Холодовский  сделал  ошибку;  Кедрин  тоже  -  он  забыл   правило
Звездолетного пояса: в первую очередь думать о  товарище.  Мы  говорим  об
ошибках, чтобы не повторять их. И о Славиных тоже. Это не  оскорбляет  его
память: наоборот, ее оскорбило бы,  не  попытайся  мы  извлечь  благо  для
оставшихся из самого факта  смерти.  Это  была  первая  его  ошибка  -  но
ошибиться во второй раз мы иногда просто не успеваем...
     Все согласно наклонили головы.
     - Что касается Кедрина, надо дать ему возможность подумать обо  всем.
Нам дорог сейчас каждый человек, мы теряем часы и теряем  людей  -  и  тем
тяжелее будет для Кедрина наказание, если  мы  отстраним  его  от  работы,
скажем, на месяц. Это очень тяжело, вы знаете...
     Дальше Кедрин не слушал. Он ожидал, что  все  будет  иначе.  Ведь,  в
конце концов, это же он разыскал мастера - Ирэн, он  лазил  в  пронизанное
радиацией пространство за Холодовским... Неужели он  должен  будет  сейчас
уйти отсюда? Сейчас, когда Ирэн лежит в нескольких шагах,  в  госпитальном
отсеке...
     Ирэн? А что, если это - последствие разговора с Велигаем?
     Кедрин слабо усмехнулся. Да, не так давно ты бы, возможно, и  поверил
этому. Но сейчас... Сейчас - нет.
     К тому же тебя никто не гонит. Живи здесь,  на  спутнике,  занимайся,
чем угодно. Только... не смей работать.
     Но жить, когда все вокруг работают, и самому не иметь  права  на  это
очень тяжело. Просто невыносимо. Уже сейчас становится страшно...
     Уехать, провести этот месяц на Планете? А Ирэн?
     Но, собственно, почему она не может лечиться на Земле?  Где  сказано,
что она должна лежать именно здесь?
     Кедрин удовлетворенно тряхнул головой. Это правильная мысль.
     Он вышел из кают-компании с остальными. Кто-то похлопал его по плечу,
кто-то утешил: запрещается работать, думать не запрещается. Кедрин кивнул.
Он уже думал. И придумал.


     Ирэн вовсе не лежала без сознания; она полусидела на своем причудливо
выгнутом медицинском ложе. Прозрачная перегородка была на месте, но Кедрин
почувствовал  взгляд  Ирэн  на  своем  лице  как  прикосновение,  которому
переборка не могла помешать.
     - Что сказали ребята?
     Кедрин опустил глаза.
     - Ты поправишься, - утешил он. - О чем еще можно говорить сейчас?
     - Отстранили?
     - На месяц.
     - Это долго, - грустно молвила она. - Конечно, ты не усидишь здесь.
     - Кажется, нет. А ты?
     - Что - я?
     - Полетим на Землю оба! Ты тоже пока не сможешь работать.  Ты  вправе
сделать это...
     - Я знаю.
     Она умолкла, чуть покраснев, и некоторое время молчала, закрыв глаза.
Потом Кедрин спросил:
     - О чем ты думаешь?
     - Представляю... как это могло бы быть.
     - И будет!
     Она покачала головой. Кедрин печально усмехнулся.
     - И снова ты выбираешь его...
     - Если бы я выбрала его, - тихо сказала она, - ты сейчас не сидел  бы
здесь. Но...
     - Что?
     - Друга не бросают в беде.
     - Знаю. Мне только что об этом напоминали. И что же?
     - Ему труднее, чем тебе.
     - Но он все знает. Я сказал...
     Ирэн слабо улыбнулась.
     - Что от этого меняется? Ведь  он  любит  -  и  для  него  ничего  не
изменилось. Все равно я нужна ему.
     Кедрин долго молчал. Потом сказал:
     - Хорошо. Я тоже хочу тебя видеть постоянно. Я останусь здесь. Как бы
ни было тяжело...
     - Не оставайся, - она умоляюще поглядела на Кедрина.  -  Тогда  будет
трудно не только тебе. И... не только  нам.  Вспомни:  у  тебя  ведь  есть
товарищи на Земле. В институте. Им сейчас тоже, наверное, тяжело:  они  не
оправдали надежд. Поезжай. Расскажи им о нас. Может  быть,  все  это  хоть
чему-то их научит...
     Теперь покраснел Кедрин. Ирэн,  ушедшая  из  института  давным-давно,
помнит о нем, о тех людях. И правда, им сейчас  нелегко.  Сам  должен  был
подумать об  этом...  Эх,  Кедрин,  как  далеко  тебе  еще  до  настоящего
человека...
     - Я поеду, - сказал он. - Только не забывай меня.
     - Иногда мне этого хочется, - призналась она. - Но  я  знаю,  что  не
смогу.
     - Как хорошо, что мы с тобой встретились снова.
     - Хорошо? Не знаю...
     Кедрин вышел в коридор. Здесь  было  по-обычному  пустынно,  потом  в
дальнем конце показалась  группа  людей.  Кедрину  захотелось  свернуть  в
сторону, но он пересилил себя и пошел навстречу, независимо подняв голову.
     - Ага, это ты, мой наказанный друг, - рассеянно  сказал  Тур.  -  Что
нового?
     - Отправляюсь на Землю...
     - А мы проводили на Планету Славу... Последний рейс. Здесь у нас  еще
нет пантеона. Но будет - со временем.
     - О да, - сказал Дуглас.
     - И в этом пантеоне наш друг Дуглас  в  свое  время  будет  изваян  в
назидание потомкам с серебряной ложкой во рту - за обеденным столом.
     - Не думаю, - сказал Дуглас. - Хотя...
     - Есть что-нибудь новое о причинах?..
     - Кое-что, - ответил Гур. - У  него  в  скваммере  оказался  искатель
запаха. Он сделал какие-то записи на кристалле, но излучение  основательно
испортило их. Обещали восстановить.
     - А еще новости?
     - Лобов сообщает о полном  благополучии.  Даже  чересчур  полном.  Но
Велигай знает: если Лобов хорохорится - значит, плохи дела. А  нам,  кроме
всего прочего, еще хватит возни с этим запахом.
     - Слушай, Гур... Ведь в тот раз прибор в пространстве взял запах!
     - Да, - грустно кивнул Гур.  -  У  меня  ранец-ракета  не  на  сжатом
воздухе, а на химическом горючем. Привычка... Вот запах сгоревшего топлива
и был в пространстве, когда мы испытывали Славины приборы.  Так  ты  -  на
Землю... Я тебе немного завидую. Дети наши растут  на  Планете,  и  мы  не
так-то уж часто видим их. Но они вырастут и придут сюда. А  мы  тоскуем  о
Земле и любим свой Пояс. Противоречие? Диалектика жизни...
     - Сложно.
     - А что просто? Ну, мне пора. Только не забывай: на Земле ты тоже  не
имеешь права работать.
     - Не забуду.
     Он медленно шел к каюте. Что ж, месяц - это еще куда  ни  шло.  Через
месяц с небольшим корабль будет сдан... Значит, и этого у  меня  нет:  его
достроят без меня...
     В каюте он осмотрелся.  Собирать  было  нечего  -  люди  приходили  и
уходили налегке. Взглянул на часы. Ежедневный  корабль  на  планету  уйдет
через час.
     Единственным, кто попался Кедрину по дороге  в  порт,  был  Герн.  Он
цепко ухватил Кедрина за рукав.
     - Я вас помню: это вы заметили ту  странную  вспышку.  Мы  установили
теперь: корабль цел  и  Трансцербер  -  тоже.  Но  расстояние  между  ними
сократилось. Что это может означать?
     - Ну, что?
     - Ах, вы тоже не знаете, - разочарованно сказал Герн. - Вы далеко?
     - На Землю.
     - Ага... - сказал Герн, - тогда извините. Счастливого пути.
     Он церемонно поклонился, но глаза его смотрели мимо Кедрина, и улыбка
была лишь данью вежливости.
     Объявили посадку. Пилот появился из  раскрывшегося  переходника.  Его
лицо было знакомо, хотя раньше оно не было таким непроницаемо суровым.
     - Привет, Сема, - сказал Кедрин.
     - Салют, - ответил Сема.
     - Вы теперь на приземельских?
     - Что мне, всю жизнь летать на глайнерах?
     - А тот пилот?
     - Не летает. Но готовится...
     - Ясно. Можно садиться?
     - Сделайте одолжение, - сказал Сема.
     Кедрин шагнул в переходник. Гур нагнал его уже в салоне. Он  протянул
Кедрину маленький пакетик.
     - Вот, возьми. Копия записи Славы.  Прочитаешь  на  Планете...  когда
будет время и настроение. Итак - расстаемся на месяц?
     - Не знаю...
     - Я знаю. Ты попрощался?
     Кедрин молчал. Гур промолвил:
     - Ничего, грустящий друг мой. Воистину прав  был  кто-то,  сказавший:
если бы бури в пространстве были столь же преходящи, как в любви, не  было
бы ничего приятнее полетов. Кто это сказал?
     - Не знаю, - буркнул Кедрин.
     - По-моему, опять я. Или иной классик, но это неважно.





     Капитан Лобов - там, на орбите Трансцербера - сидит  за  пультом.  По
старой привычке руки его лежат на гладкой панели, хотя привычка сейчас  ни
к чему, и сам пульт - тоже: управлять нечем.
     Управлять нечем; но все остальное в таком возмутительном порядке, что
ни экипажу, ни пассажирам почти нечего делать. Транс подступает все ближе,
и по мере его приближения укрепляется и уверенность в том,  что  Земля  не
успеет. Транс уже наблюдается  визуально:  пока  -  как  яркая  точка,  но
вскоре...
     И люди невольно содрогаются при мысли о том, что произойдет вскоре. А
капитан Лобов думает: как бы сделать так, чтобы к ним не  приходили  такие
мысли? И придумывает.
     Кажется, обстоятельства спешат ему на  помощь.  Внезапно  приходит  в
негодность термоустройство одного из отсеков - жилого. Морозец хорош зимой
на Земле, но не сейчас, на этой орбите. Все люди  немедленно  мобилизуются
на ремонт термосистемы. Причины аварии неизвестны - еще вчера все  было  в
абсолютном порядке. "Но аварии  всегда  случаются  неожиданно,  -  утешает
капитан. - Ничего, поработаем как следует  пару  дней  -  и  все  будет  в
порядке..."
     Все с этим согласны и выражают предположение, что  эта  авария  будет
последней. Капитан Лобов кивает; однако про себя - только про  себя  -  он
допускает, что аварии могут случаться и в дальнейшем. Капитан даже мог  бы
предсказать (хотя никогда до этого не отличался даром  пророчества),  где,
скорее всего, окажется следующая неисправность: во флора-секции  экоцикла.
Это не очень опасно, но потребует немалых усилий для ликвидации.
     И авария происходит. Люди заняты, и им  некогда  думать  о  том,  что
Трансцербер снова придвинулся на несколько тысяч километров.


     Земля начала открываться Кедрину с высоты, и даже матросы Колумба  не
приветствовали ее таким криком, какой раздался  в  его  душе.  Как  хорошо
видеть тебя вблизи, мой дом!
     Планета развертывалась перед ним добрая и безмятежная, как страна  из
мультипликационного фильма.
     Корабль, замедляясь, входил в  плотные  слои  атмосферы.  По  обшивке
текли  огненные  реки.  Чудесный  мир  лежал  внизу,  зеленый  и  голубой,
омываемый ветрами и океанами, летящий, кружась, в мировом пространстве.
     Двигатели упоенно ревели. Земля оказалась громадной. На  космовокзале
было людно, Кедрин даже немного растерялся: он отвык видеть столько  людей
вместе. Вначале он хотел сразу отправиться  в  институт,  но  потом  решил
немного задержаться в порту: на время, нужное для акклиматизации.
     Он пристал к шумной компании и почти час ожесточенно и весело  спорил
с двумя юношами, защищая позицию трех девушек. Это был старый спор  микро-
и макроклиматологов. Ребята стояли за микроклимат: тут пальмы, а  рядом  -
снег; им хотелось жить под пальмами, а по утрам бегать на  лыжах.  Девушки
горячо защищали макроклимат: тепло - так уж всюду тепло, не надо кутаться.
Кедрин поддержал их - потому, что ему хотелось тепла, и  потому,  что  это
были девушки. Все пятеро, как выяснилось, летели на орбитальную метеобазу,
которая обращалась вокруг планеты на  расстоянии  пяти  тысяч  километров,
внутри водородного кольца. Кедрин немного погрустнел: люди покидали Землю,
такую единственную, - и даже пообещал одной  девушке  обмениваться  с  нею
радиограммами: у человека кто-то должен быть на  Земле,  хотя  бы  до  той
минуты, когда найдется и кто-то в космосе.
     Разговор внезапно прервался; началась посадка. Климатологи ушли,  так
и не успев дослушать лекции Кедрина по поводу контрастного зрения и умения
определять  расстояния  в  пространстве.  Ушли,  умолкнув   и   сделавшись
серьезными, в свой первый полет в Приземелье. После  этого  Кедрину  стало
совсем грустно.
     Он еще посидел в баре, потягивая что-то  прохладное  и  тонизирующее.
Потом  уселся  в  машину.  Стремительный  разбег,  взлет.  Назад  потекли,
побежали  небольшие  города  современности,  города-специалисты,  которыми
теперь была усеяна вся планета: поселения физиков-нейтринников и  физиков-
гравитационников, химиков-элементооргаников и химиков-анизотропников и еще
сорок городов химиков, из которых ни один не был похож  на  другой.  Земля
была  внушительна,  но  разве  от  этого  менее  величественным   казалось
Приземелье?
     Вот, будь ты неладен! Не успеешь покинуть  Землю,  как  что-то  тянет
тебя обратно; прилетаешь - и Приземелье вырастает в памяти со все  большей
яркостью, и зовет на круги своя. Странно устроен человек...
     Странно. Например, зачем он сейчас  летит  в  институт?  С  таким  же
успехом можно было подняться на эту самую метеобазу, вместе с девушками  и
ребятами, и пожить там. Увидеть,  услышать  что-нибудь  новое.  В  космосе
всегда полно новостей.
     Да... Например, болтаясь на катере, можно внезапно услышать  передачу
"Гончего пса", зашифрованную непонятным образом и  направленную  почему-то
не на Землю и не на Пояс, а куда-то в пустоту. В чем  же  там  было  дело?
Велигаю удалось разобраться в этих сигналах; он говорил потом, что  трудно
было отделить собственно сигналы от этого воя,  источник  которого  так  и
остался неизвестен. Но лобовская передача была слышна только там, где  был
этот вой. Казалось, что возник какой-то узкий канал, по которому только  и
проходили сигналы. Зато, когда удалось настроиться поточнее, они оказались
даже многократно усиленными. Словно кто-то ретранслировал передачу Лобова;
но ретранслировал вовсе не для земных или приземельских станций. Наоборот,
мы все это время не принимали ни одной передачи.
     Интересно, интересно... В этом что-то есть, как  сказал  бы  Гур;  он
просто не успел этого сказать:  было  не  до  того.  Но  не  верится,  что
прогносеолог не нашел времени хоть немного задуматься над этой проблемой.
     Но ведь задуматься можешь и ты.
     Да, как сказал кто-то из приземельцев - думать-то не запрещено...
     Итак, кто-то ретранслировал.  Ну,  кто-то  -  это,  конечно,  слишком
сильно  сказано.  Нечто;  скажем  так.  Но  это  "нечто"  должно  обладать
способностью отражать сигналы в одном определенном направлении и полностью
заглушать во всех других.
     Это все очень странно. Так  странно,  что  без  помощи  Элмо  тут  не
обойтись. Нет, именно в институт  и  надо  лететь,  а  вовсе  не  с  этими
ребятами... Попросим Меркулина; он не откажет - если  даже  мой  Элмо  уже
занят - одолжит на несколько часов хотя бы свою машину.
     Нет, это не поможет; ты ведь не имеешь права работать.
     М-да... Ну, пусть поручит кому-нибудь подумать над этим. Не может  не
помочь родной институт.
     Кстати, пора бы ему уже показаться. Раньше виднелся издалека.
     Ах, да! Сейчас уже не возвышается поблизости "Джордано".  И  институт
сверху незаметен. Что-то он потерял с уходом "Джордано".
     Что-то он потерял...
     И все равно: как  хочется  увидеть  всех,  сердечно  обняться,  вновь
вдохнуть воздух лабораторий. Воздух, в котором возникают открытия.


     Незнакомый человек сидел в кресле. Странным казалось, что кресло это,
за несколько лет окончательно принявшее, как думалось, форму тела Кедрина,
теперь покорно подчинилось другому, а шлем Элмо,  пластик  которого  давно
уже был отшлифован висками Кедрина, теперь так же  ловко  сидел  на  чужой
голове. Наверное, эта голова устраивала и шлем, и лабораторию.
     Кедрин бесшумно затворил дверь, над которой рдела знакомая  табличка:
"Тихо! Здесь думают". За несколько минут, что он простоял у двери, человек
в кресле ни разу не шевельнулся. Значит, работа шла неплохо и в  институте
все в порядке.
     Кедрин  поднялся  наверх.  Он  шагал  по  коридору,  и  запах  озона,
перемешанный  с  едва  уловимым  -  нагретой  пластмассы  -  милый   запах
института! - проникал, казалось, все глубже в тело,  делал  походку  более
размеренной и дыхание спокойным.
     Все та же табличка висела на директорской  двери,  и  ни  одна  буква
надписи не потеряла ничего из своего величия и многозначительности. Кедрин
постучал. Дверь открылась не сразу,  а  с  небольшим  замедлением,  словно
Меркулин так крепко задумался над чем-то, что не услышал просьбы.
     Он сидел за пультом и смотрел в бесконечность. Потребовались какие-то
секунды, чтобы глаза его разыскали Кедрина, и еще какое-то время  ушло  на
узнавание. Наконец,  около  рта  учителя  обозначились  глубокие  морщины,
показались зубы, подбородок  выдвинулся  вперед:  старик  улыбнулся.  Этой
улыбке не хватало только веселости. Меркулин перестал улыбаться, но  часть
морщин осталась. А ведь раньше незаметно было, что старость так близка...
     - Вот и ты, - кивая, проговорил Меркулин. - Слетаетесь, слетаетесь...
     - Не понимаю, - озадаченно проговорил Кедрин.
     - Что же, делайте по-своему. Но я проверил и пересчитал  все.  Мы  не
могли. Не могли... Если бы вы были другими. Я? Быть может, виноват и я...
     На минуту он стал прежним Меркулиным  и  взглянул  на  Кедрина  своим
обычным проницательным взглядом.
     - Ну, иди, иди. Я не очень хорошо себя чувствую. Спасибо, что  зашел.
Ко мне теперь не заходят так часто...
     Кедрин растерянно поклонился. Закрывая за собой дверь, подумал:  "Да,
здесь  что-то  изменилось..."  Теперь  он  шагал  по  коридору   медленно.
Изменилось? А может быть, ты просто отвык? Ведь в памяти вещи  сохраняются
не совсем такими, каковы они на самом деле.
     Кедрин  почувствовал,   что   устал.   Слишком   много   путешествий,
впечатлений. Ведь только, что он был еще на Поясе...  Он  отыскал  комнату
для гостей, по счастью, пустую. Улегся на широкий  диван  и  долго  лежал,
отдыхая.
     Когда он поднялся, солнце за окном снижалось к горизонту. Было тихо и
ясно. Работа уже, наверное, кончилась. Все Элмо отключены и заблокированы.
Идти никуда не хотелось.
     Гур дал в дорогу копию записи Славы. Маленький  пакетик...  Последние
слова. Что  может  говорить  человек,  знающий,  что  через  мгновение  он
перестанет существовать? Об этом страшно думать. Но...
     Кедрин отыскал взглядом  кристаллофон.  Голос  Холодовского  заставил
Кедрина  вздрогнуть;  живой  голос  неживого  человека,  голос  уверенный,
немного отрешенный и спокойный, как всегда.
     - Так, - сказал Холодовский.  -  Прибор  не  берет  запаха.  Выходит,
запаха совсем нет в пространстве?
     Последовала пауза. Потом Холодовский пробормотал  что-то,  сердито  и
неразборчиво. Вдруг кристаллофон загудел; Кедрин решил было,  что  аппарат
испортился, потом понял, что и это была  запись:  таким  звуком  отзывался
скваммер на форсаж двигателя. Несколько минут кристалл вращался бесшумно.
     - В общем, - сказал Холодовский, - мои построения, кажется,  летят  в
архив. Или прибор - не прибор, или в пространстве нет запаха. Как же  нет,
когда я его ощущаю? Но и прибор действует нормально, можно поручиться...
     Холодовский был необычно многословен; Кедрин  понял:  он  подбадривал
себя. Да, нелегко было решиться на такое...
     - Ну, вот, - сказал Холодовский. - Надо всего лишь установить: а есть
ли запах в скваммере? К сожалению,  наши  скваммеры  такими  приборами  не
оборудованы. Наш недосмотр, ребята, а за это приходится расплачиваться.
     Кедрин стиснул кулаки: таким невозмутимо-скучным был голос монтажника
в тот миг, когда впору было  кричать  от  ужаса  перед  тем,  что  человек
собирался сделать.
     - Может быть, все мы страдаем галлюцинациями? Чушь, конечно. Но  если
запах в скваммере все-таки есть, а в пространстве его нет, то он, конечно,
возникает именно в скваммере. Почему - я не знаю, да  и  никто  не  знает.
Тогда источник надо искать вовсе не там, где пытался найти  я.  Значит,  и
сейчас мы защищены от запаха не более, чем в начале работы. Сколько  часов
мы уже потеряли?.. А ведь восемь больше одного, а, ребята?
     Он даже засмеялся, Слава,  хотя  не  над  чем  было  смеяться.  Потом
оборвал смех и сказал:
     - Представляю, как обозлятся медики. Я им испорчу  статистику...  Ну,
ладно, монтажники. Схема такова: я разгерметизируюсь, держа нижними руками
прибор у дверцы. Воздух пойдет наружу и с ним пахнущее вещество. Остальное
прочтете на ленте прибора. - Он помолчал.  -  Ну,  как  говорит  Гур,  мои
неунывающие друзья, держитесь: не стоит, право...
     Щелкнуло, раздался свист и наступила тишина. Она продолжалась  долго,
пока электронная игла не обежала весь кристалл и не отключилась.
     - Что же показал прибор? - внезапно крикнул Кедрин. Он закричал,  как
будто умолкнувшая запись могла ему ответить. - Был запах в скваммере?  Или
нет?
     Он опомнился; хорошо, что никто не слышал. Но  ответ  необходим.  Где
видеофон? Да где же?.. Вот он, под рукой. Какой шифр Гура по общей связи?


     Гур возник на экране и высоко поднял брови, увидев Кедрина.
     - Тоска охватила его, и он дрожащими руками набрал  номер,  -  сказал
Гур. - Так что же?
     - Что показал прибор у Славы?
     - Запах был.
     - Но откуда же?..
     Гур пожал плечами.
     - Значит, теория Славы рухнула?
     - Как сказать... Теории нет, но могу познакомить с  размышлениями  по
этому поводу некоего прогносеолога. Начну с аналогий. Держа в руке  алмаз,
можешь ли ты сказать сразу, кем он создан: природой или человеком?
     - Нет.
     - Но лет двести с лишним назад ты бы не сомневался: тогда  ничего  не
знали о  возможности  создать  алмаз  искусственно.  Так  и  с  источником
предполагаемого запаха.
     - Прости, но это ненаучно.
     - Прощаю. Ты хочешь сказать, что нет фактов? Да, они нам  неизвестны.
Но иногда я перешагиваю через неизвестные. Однажды  -  мы  знаем  -  запах
пришел после вспышки на орбите Транса. Значит,  было  какое-то  излучение,
против которого наши скваммеры оказались беззащитными. Как возник запах  -
это дело десятое. Но, чтобы в будущем спастись  от  него,  надо  разгадать
источник. А история с деталями, которые мы еле удержали на месте?
     - Как ты ее объясняешь?
     - Стоп! - сказал Гур, к чему-то внимательно прислушиваясь. - Кончаем.
Я слышу на проспекте  отголоски  грома.  Сейчас  она  ворвется  сюда,  эта
плешивая стихия. А я с трудом переношу прямые попадания молнии...
     Он исчез, но Кедрин медлил с выключением  видеофона.  И  в  следующую
минуту экран безраздельно заняла голова Герна.
     Астроном был красен от гнева. Он медленно оглядел  всю  каюту.  Затем
его глаза остановились на Кедрине. Герн не удивился.
     - Ага, это вы. Что все это значит?
     - Что?
     -  В  мое  отсутствие  этот   разбойник   оккупировал   астролокатор.
Острейший! Этот  космический  пират,  этот  Гур,  этот  я  не  знаю,  кто!
Удивляюсь, почему он еще не вывесил черный флаг. Зачем ему понадобилось  с
такой точностью определять расстояние между Трансом и "Гончим псом"? Но  я
ему задам!
     Герн взмахнул руками и стремительно кинулся к  выходу.  Кедрин  хотел
уже отключиться, когда в каюту  снова  вошел  ее  хозяин.  Он  победоносно
улыбался.
     - Ты его встретил? - спросил Кедрин.
     -  Да.  И  обезоружил:  спросил,  из  какого  пластика  была   защита
регулирующей автоматики в реакторе "Пса". При  неожиданных  вопросах  Герн
теряется, и я сбежал. Теперь он не  вернется,  пока  не  разыщет  ответ  в
справочнике. Кстати, а ты не помнишь?
     - Никогда не знал.
     - На всякий  случай:  там  стоял  пластик  К-178.  Вдруг  пригодится.
"Копите знания, даже внешне бесполезные", - говорил Аристотель.
     - Не говорил.
     - Он это сказал лично мне. И давай расставаться, пока Герн не  узнал,
что я израсходовал его лимит видеосвязи на три дня вперед. Свой  я  берегу
для торжественных случаев...
     Экран погас, но Кедрин даже  не  заметил  этого.  Значит,  запах  был
только в скваммере. Пусть Гур размышляет над тем, что его  вызвало.  А  мы
тут подумаем: как вызвало?
     Он вышел в коридор. И удивился: не было  тишины,  обычной  для  этого
часа. За гладкими панелями стен чуть слышно гудели Элмо. Ребята, работали?
Так поздно? А меркулинский порядок?
     Кажется, все мы начали что-то понимать. Хотя, бы то, что в любой  миг
надо быть готовым  сделать  больше,  чем  вчера  и  сегодня,  больше,  чем
когда-либо.  Потому  что  тебе  неизвестен  час,  когда  ты,  понадобишься
человечеству. И ребята работают. Воспитывают в себе то, чего не оказалось,
когда надо было помочь Поясу. То, чего не смог - или не хотел? - воспитать
в них Меркулин. Работать он научил прекрасно. А жить?
     Ребята работают. Мыслят. Ищут.  И,  наверное,  находят.  Это  хорошо.
Искать  и  находить.  Дышать  неистребимым  запахом   озона   и   нагретой
пластмассы.
     Запах нагретой пластмассы.
     Запах... Так.
     Нагретой.
     Пластмассы. Ну, естественно.
     Кедрин опустился прямо на пол, охватил колени руками.
     Запах: на уровне молекул и даже атомов,  освобождающихся  в  процессе
нагревания.
     Нагретой: повышение температуры усиливает испарение...
     Пластмассы. Так ли? Пластики устойчивы, несмотря  на  всю  огромность
своих молекул. После облучения гамма-радиацией и других операций некоторые
сорта их переносят испытания всеми известными видами  излучений.  Пластики
испытывались неоднократно, еще до  того,  как  из  них  стали  изготовлять
разные детали. Например, фонари скваммеров - верхние,  прозрачные  изнутри
оконечности пустотных костюмов - изготовлены из поляризованного  пластика.
Они очень надежны. Из того же  пластика,  кажется,  и  глазок  в  запасной
двери...
     Да; когда речь идет об известных излучениях. Но Гур предполагает, что
тут могут появиться и неизвестные... Предположим.  И  если  это  излучение
вышибает из пластика  радикалы,  то  вполне  может  возникнуть...  Погоди,
погоди... Да! Возникнет запах! Понимаешь?!
     А как обстоит дело с количественной стороной вопроса?
     Нужно считать. О невооруженном мозге и речи нет, тут  нужен  Элмо  со
всей его памятью. Но где же и считать, как не в этом институте?
     Он вскочил. Кинулся по коридору. Потом остановился.
     А кто будет считать? Ребята заняты, да и долго объяснять... Самому  -
запрещено. Потом, для него нет свободного Элмо. Его место в  институте  не
дождалось бывшего хозяина.
     Хотя... одна машина может найтись.
     Он  повернул  в  обратную  сторону.  Вот  снова  дверь  со   знакомой
табличкой. Он постучал, наверняка зная, что ответа не будет.  Потом  нажал
на ручку. Дверь открылась.
     Кедрин уселся в кресло. Привычно пробежал глазами приборы на  пульте.
Машина была занята: какая-то  работа  прервалась  на  полуслове,  Меркулин
продолжит ее завтра. Что это за работа?
     Кедрин нажал на клавишу памяти. Несколько  минут  смотрел  на  экран.
Ага...  Ага.  Меркулин  вычислял  возможность,  по   теории   вероятности,
внезапной  гибели  человека,  провалившегося   в   старый,   незасыпанный,
замаскированный хворостом колодец.  Вероятность  была  невелика,  понятно.
Зачем это ему? Ага, вот: можно ли на этой вероятности основывать упреки  в
том, что коллектив института воспитан неправильно?
     "Наверное, можно, - подумал Кедрин. - Но машина тебе этого не скажет.
Это - не ее ума дело. Не к ней надо было обращаться, Учитель. Не к ней..."
     А вычисления эти никому не нужны. Уберем их подальше:
     Сухо  стукнул  переключатель.  Световой  шквал  пронесся  по  строгим
шеренгам индикаторов. Кедрин нашел шлем и счастливо зажмурился.  Хорошо...
Он нажал контрольную клавишу. Машина готова.  Дай  мне  химический  раздел
памяти. И вычислительный сектор пусть включится.  Результаты  проецировать
на экран. Ну, посмотрим...
     Затем он сидел час, не двигаясь, на лбу его вспухли бугры. Через  час
он снял шлем. Сделано все, что можно,  -  но  этого  мало.  Предстоит  еще
промоделировать структуру пластика, выяснить - какие  же  это  могли  быть
радикалы и какова  примерно  должна  быть  характеристика  гипотетического
излучения... Голова разболелась. Слишком давно Кедрин не работал, а теперь
еще дал себе чрезмерную нагрузку. И все  же  дело  надо  закончить  именно
сейчас...
     Он поднялся; пошатываясь, подошел  к  шкафчику  в  углу  меркулинской
лаборатории. Да, так он и думал -  стимулятор  здесь.  Он  принял  двойную
дозу. "Опасно, - подумал Кедрин и усмехнулся: - Снявши голову, по  волосам
не плачут. А голова его пропала: нарушения  этого  правила  монтажники  не
простят, ты убежал от наказания, Кедрин, не выдержал".
     Что  же:  соглашусь  со  всем,  и  все  выдержу...  Стимулятор  начал
действовать, голова стала ясной. Он опять уселся за Элмо, и вновь  потекли
минуты...
     Ему пришлось принимать стимулятор еще два раза, и он знал, что это не
пройдет  безнаказанно.  Пусть  не  проходит.  Но  люди  спокойно  достроят
корабль. "Восемь больше одного", - сказал Холодовский. И даже больше двух.
Очень интересная структура... Появились радикалы. Под влиянием чего же?
     Он работал, не жалея ни себя, ни Элмо.  У  машины  пришлось  включить
дополнительное охлаждение.
     Когда Кедрин кончил, была глубокая ночь. Он снял шлем и упал  головой
на пульт.
     Теперь ты практически тоже мертв; хотя сердце бьется.  Но  нужно  еще
приподнять голову. Рядом, на столике  -  кристаллофон.  Кедрин  четко,  с,
паузами,  продиктовал  результаты.  Затем  встал.  Шатаясь,  добрался   до
видеофона. Набрал номер Гура. Включил кристаллофон на  воспроизведение.  И
обмяк, опустившись в кресло. Успеет ли Служба Жизни? Впрочем, это неважно.
Разберет ли Гур, в чем дело? А если  его  нет  в  каюте,  запишут  ли  его
устройства сказанное? Нет, надо вызвать Центральный пост.
     Но на это уже не оставалось сил.





     На орбите Трансцербера непонятные аварии продолжались  еще  некоторое
время.  Сначала,  как  молчаливо  предполагал  капитан,  во   флора-секции
экоцикла. С устранением неисправности пришлось провозиться четыре дня, при
этом часть вещества выбыла из круговорота. Но того, что  осталось,  вполне
хватит.
     После ремонта сектора все спят чуть ли не целые сутки. Капитан  Лобов
тем временем с непонятным удовольствием думает о том, что  на  корабле,  к
счастью, негде было разместить ремонтную автоматику. Иначе  люди  остались
бы совсем без работы.
     Люди просыпаются. Но рано радоваться:  происходит  еще  одна  авария,
третья. Снова все заняты, а капитан Лобов бессменно несет вахту и  думает:
"Ребятки мои милые, я вам не дам скучать, вы у меня еще поработаете, чтобы
в действии, в драке, в работе встретить  то,  что  придется  встретить.  В
работе, а не в грустном ожидании".
     Потом ему приходит в голову, что  в  дальнейшем  аварии  могут  стать
более легкими. Ученым пора уже начать визуальное наблюдение  Трансцербера.
Благо, он все вырастает. Поэтому капитан Лобов подходит к  людям,  которые
никак не могут Доискаться причин неисправности генератора защитного  поля,
и задумчиво говорит: "А не поискать ли причину в дериваторе?"  У  капитана
завидная интуиция: повреждение, действительно, оказывается в дериваторе.
     После этого аварии прекращаются, и люди все внимание отдают Трансу.
     Но до чего же он маленький, этот  грозный  Транс!  Не  поворачивается
даже язык назвать его планетой. Астероид, да и то из  самых  крохотных.  И
как  это  Герн  ухитрился  из  Приземелья  засечь  этот  обломок  по   его
гравитационному полю?
     Правда, Герн наблюдал  его  только  один  раз,  а  потом  потерял.  И
неудивительно: масса небесного тела  очень  и  очень  невелика.  Каким  же
образом Герну так повезло? Над этим стоит  подумать...  Но  независимо  от
того, каким образом Герн засек  это  тело,  столкновение  с  ним  все-таки
произойдет: "Гончий пес", к сожалению, вышел на орбиту  достаточно  точно.
Теперь  это  настолько  очевидно,  что  капитан  решается  даже   провести
очередной сеанс связи с Приземельем. Поговорив, он  обрадованно  заявляет:
"Корабль почти готов, он вот-вот выйдет! Надо дотянуть!"
     Все соглашаются:  надо.  Как-то  неудобно,  доставив  столько  хлопот
родной планете, взять - и не дождаться. "Дождемся", - решают  все,  словно
это  и  вправду  зависит  от  них.  И  с  новой  энергией  принимаются  за
наблюдения.
     Внезапно один из ученых - горячий приверженец Герна -  заявляет,  что
он понял, в чем дело. В момент, когда астроном засек тело, масса его могла
быть  гораздо  большей,  нежели  сейчас.  Каким  образом?  Очень  простым.
Известно, что при достижении скорости, близкой к световой, масса  летящего
тела...
     Ну да, отвечают ему. Но тогда каким образом тело вдруг замедлило свое
движение?
     Капитан  Лобов  начинает   вдруг   дудеть   какую-то   мелодию.   Все
подозрительно смотрят на него. Но капитан глядит совсем в другую сторону и
только дудит нечто торжественное.
     Вроде бы и не к месту он делает, это. Потому что скорость сближения с
сумасшедшим обитателем космоса снова увеличивается, и становится ясным для
всякого, что Земле не успеть. Нет, не успеть...


     На этот раз ты,  кажется,  выкрутился.  Да.  Служба  Жизни  оказалась
по-настоящему бдительной.
     Сколько же часов ты провалялся?
     Он повел взглядом,  ища  календарь.  Календаря  не  было.  Незнакомая
комната. Окно. Что за окном?
     За окном березы в желтых платьях.
     Осень? А ведь вчера было лето...
     Пролежал, проспал все на свете! Встать. Скорее встать.
     Он поднялся и сделал  несколько  шагов.  Не  было  ощущения,  что  он
слишком долго лежал в постели. Казалось - просто хорошо  выспался.  Голова
легкая, мысли ясные.
     Есть здесь кто-нибудь?  Что  произошло  за  это  время  на  Земле?  В
Приземелье? На орбите Трансцербера?
     Кедрин решительно направился к двери. Она отворилась,  когда  он  был
еще на середине комнаты. Человек в белом заглянул и  скрылся  так  быстро,
что Кедрин даже не успел его окликнуть.
     Затем дверь отворилась  во  второй  раз.  Долетел  обрывок  сказанной
кем-то фразы:
     - ...Нет, мы все равно собирались будить его.
     - Тем лучше, - проговорил знакомый  голос,  и  Кедрин  попятился.  Ой
пятился, пока не наткнулся на кровать. Тогда он сел.
     Велигай  вошел;  полы  наброшенного  на  плечи  халата   стремительно
взвились и опали. Кедрин раскрыл рот,  но  голос  пропал.  Велигай  кивнул
головой, уселся в кресло напротив и несколько секунд пристально смотрел на
Кедрина. Потом неожиданно улыбнулся.
     - Что ж, - сказал он. - Все в порядке.
     В голосе его сквозила радость. Отчего? Только ли в том дело, что  ты,
Кедрин, жив и здоров? Или...
     Ведь ты болел, судя по осенним листьям, не меньше месяца.  А  он  был
там. Многое могло произойти за это время... Кедрин стиснул зубы.
     - Хотелось увидеть тебя, Кедрин, перед тем, как...
     Перед чем, интересно...
     - ...как уйти. Завтра уходим.
     - Куда? - выговорил, наконец, Кедрин. Велигай удивленно поднял брови.
     - За ними, конечно. "Джордано" готов.
     Погоди, погоди. Мне тут не все ясно...
     - Вы уходите? Но вам же...
     - Было запрещено? Да. Ну и что же? На этот раз пойду именно  я.  Ведь
мы не построили  нового  корабля,  а  восстановили  старый.  А  кто  знает
"Джордано" лучше, чем я? Пришлось с этим согласиться даже медикам.
     - Я понимаю. Поздравляю вас.
     - Вот именно, - сказал Велигай. - Поздравь. А пришел  я,  собственно,
проститься с тобой и передать: мы помним. И понимаем,  что  ты  помог  нам
очень основательно.
     - Наверное, вы все меня презираете за нарушение?
     - Конечно, мы строго наказываем тех, кто нарушает наши законы. Но  ты
сделал это ради жизни людей. Так что возвращайся.  Все  будут  очень  рады
видеть тебя. Это я и хотел сказать. Отдыхай. Ты еще нуждаешься в отдыхе.
     Велигай поднялся.
     - Конечно, тебе привет от всех. От улетающих и остающихся.
     Кедрин вытянул руку.
     - Одну минуту... Кто летит?
     - Целый экипаж. Из наших, с Пояса? Дуглас, Тагава...
     Велигай остановился. Слабо усмехнулся.
     - Она не летит.
     Кедрин откинулся на подушку. Они немного помолчали.
     - Ладно, - сказал Велигай наконец. - Мне пора. Прости. Ждут люди.  Да
и звезды.
     Он повернулся. В дверях халат снова взвился от легкого сквознячка. За
дверью Велигай с кем-то заговорил.
     Шаги его и резкий, курлыкающий голос прозвучали и затихли вдалеке.


     В рабочем пространстве толпилось необычно  много  людей.  Все  четыре
смены. Просто говоря,  было  тесно.  Сегодня  праздник  монтажников:  День
корабля. Люди создали этот корабль - и поэтому праздник веселый, но они  и
расставались с ним, и это вносило долю грусти.
     Люди висели  в  полуметре  от  зеленоватой  брони  Длинного  корабля.
Внешняя крышка главного люка была распахнута. Потом раздалась  команда,  и
монтажники разлетелись в стороны, открывая широкий канал, по которому  уже
шел катер.
     Он приближался. Велигай  стоял  в  скваммере  на  откинутой  площадке
звездолета, пока - в одиночестве. Но катер все приближался, и  все  знали,
кого он несет в своей объемистой кабине.
     Катер плавно повернул,  и  хотелось  верить,  что  и  сам  он  слегка
изогнулся  в  повороте,  настолько  красивым  было  это  движение.  Затем,
выбросив голубоватое облачко, катер замер напротив открытого люка.
     Установили переходник. Это был праздничный переходник, прозрачный.  И
каждый монтажник видел, как открылся люк катера и из него стали появляться
люди.
     Это были новые хозяева корабля, до этой  минуты  принадлежавшего  еще
людям Звездолетного пояса, и в первую  очередь  -  монтажникам.  А  теперь
пришли пилоты. В ярких мягких костюмах они выходили из  катера,  проходили
по  прозрачному  переходнику,  приветствуя  монтажников,  столпившихся   в
пространстве. Потом  они  исчезали  в  разверстом  люке  их  нового  дома,
называвшегося "Джордано".
     Велигай успел тоже скрыться в глубине, но потом  появился  опять,  на
этот раз без скваммера. Он встретил второго пилота и своего помощника. Они
улыбнулись друг другу: может быть вспомнили полет на  маленьком  кораблике
по имени "Зеленый кузнечик".
     Второй  пилот  был  последним;  люк  катера  закрылся.  На   площадке
звездолета стоял теперь снова один Велигай; вот он поднял  руку,  прощаясь
со всеми. Монтажники взметнули правые руки  скваммеров,  прощаясь  в  свою
очередь с человеком, само имя которого очень много значило для них.  Потом
крышка люка медленно поползла  вверх,  навстречу  ей  изнутри  выдвинулась
вторая.
     Светлое пятно закрылось,  тотчас  же  раздалась  команда.  Монтажники
заняли заранее определенные позиции. Тело корабля еще миг блестело в лучах
прожекторов. Потом внезапно вспыхнули все иллюминаторы  и  опознавательные
огни,  и  корабль  превратился  в  лучащуюся  драгоценность.  Трудно  было
поверить, что это они, монтажники, создали такое  чудо,  а  еще  вернее  -
воскресили его, вернули к жизни, к походам и подвигам. Потому что  подвиги
совершают не только люди, но и корабли...
     Проба  огней  была  всего  лишь  началом   последних,   предстартовых
испытаний корабля.  Теперь  освещенный  "Джордано",  казалось,  шевелился:
открывались и закрывались грузовые люки, выдвигались смотровые площадки  и
мостики, поворачивались, втягивались и вытягивались антенны, и каждый  раз
кто-то из монтажников - тот,  что  монтировал  этот  мостит  или  антенну,
горделиво взглядывал на соседей, хотя  все  заранее  знали,  что  ни  одно
устройство не может отказать.
     Корабль шевелился, как ребенок,  двигающий  ногами  и  руками  просто
потому, кажется, что движение доставляет ему радость. Но на самом деле все
эти движения означали, что "Джордано" уже готов к  работе.  Челюсти  люков
захлопнулись, выдвинулись нужные  и  втянулись  лишние  пока  антенны.  И,
казалось, еще тише стало в уже и без того безмолвном пространстве.
     Уходил сын Звездолетного пояса, и ему предстояло  увидеть  еще  много
нового, а здесь оставалась память, которая  должна  была  помочь  родиться
новым кораблям. Уходил; все ждали этой минуты, и, как всегда, никто ее  не
заметил. Но "Джордано" уже не висел на месте: погасла одна звезда, вторая,
и вот движение стало уже  заметным,  и  едва  видимое  глазом  голубоватое
облачко дрожало в зоне выхлопа стартовых  двигателей.  Звездные  же  будут
включены лишь вдалеке от планеты. Корабль уходил, сверкая, как  созвездие,
равный среди равных во  Вселенной,  небесное  тело  галактического  ранга.
Никто бы не взялся предсказать его вторую звездную судьбу, но  все  знали,
что она будет прекрасна... А ход корабля все убыстрялся, корабль торопился
в вечный день Пространства - потому что не может быть ночи там, где  сияют
миллиарды солнц.


     На орбите Трансцербера нетерпение достигает апогея.
     Все знают, что "Джордано" в пути. Все  знают,  что  скорость  корабля
велика. Но, хотя  скорость  "Транса"  меньше,  он  находится  куда  ближе.
Светлая точка словно бы и не приближается, но яркость  ее  с  каждым  днем
нарастает. Люди сравнивают скорости и  расстояния,  переводят  их  в  дни,
потом в часы. Они делают это и в уме, и с помощью вычислительных машин.
     Сначала  кажется,  что  "Джордано"  успеет.  На  "Гончем  псе"  царит
праздничное настроение. Но  неугомонный  Транс  как  будто  снова  немного
увеличивает скорость. Вот непонятное тело! Если бы научный образ мысли  не
обязывал ко многому, то, пожалуй... Но сейчас это, в общем, уже все равно.
     Все равно, потому что опасность можно предотвратить, если  понимаешь,
каков ее источник. А здесь?
     ...Проникая через  иллюминаторы,  голубоватый  свет  заливает  рубку.
Настал час. Все молчат и, сами того  не  замечая,  принимают  такие  позы,
чтобы можно было удержаться, устоять...
     Но не устоять им, потому что Транс  приближается  со  скоростью  трех
километров в секунду. Посадка будет жесткой. Все  произойдет  мгновенно  и
безболезненно.
     Тишина. Потом кто-то из ученых вздыхает:
     - Если бы  знать  с  уверенностью  заранее...  мы  бы  не  стали  так
затруднять Землю.
     И снова молчание.
     Космический разведчик, набитый материалами, убыл на  Землю  три  часа
тому назад. Он достаточно быстр, он уйдет. Но аппараты продолжают щелкать,
замерять, записывать. Может быть, что-нибудь уцелеет, и люди найдут.
     - Алло! - доносится из динамиков голос "Джордано". - Как вы?  Мы  уже
близко, мы затормаживаемся! Мы идем...
     "Джордано" не спрашивает, продержатся ли. Вопрос ни к чему. И снова в
рубке "Пса" тишина. Только капитан Лобов  размеренным,  будничным  голосом
считает:
     - Сорок...
     И пауза. Страшно долгая минутная пауза.
     - Тридцать девять...
     Другой ученый размышляет вслух:
     - Интересно все-таки, что это такое?
     - Тридцать четыре... - вместо ответа говорит капитан Лобов.
     - Боюсь, - начинает третий ученый, - что виноваты  мы  сами.  Включая
диагравионный двигатель  в  поле  тяготения  тела  мы,  возможно,  вызвали
какое-нибудь нарушение характеристик этого  поля.  На  Земле  мы  об  этом
только мечтали, а тут, к несчастью...
     - Тридцать две минуты до встречи, - хладнокровно отсчитывает  капитан
Лобов. - Время заканчивать все работы. На корабле должен быть порядок.
     Порядок наводится быстро и  без  суеты.  Привычное  дело,  как-никак.
Капитан Лобов  придирчивым  взглядом  обводит  помещение,  и  кажется,  не
находит ничего такого к чему следовало бы придраться.
     - Двадцать, - говорит он.
     - Ну, - смущенно предлагает четвертый ученый. - Давайте, что  ли,  по
обычаю...
     Он неловко целует стоящего рядом пилота. Другие тоже целуются.
     Это всегда выглядит немного смешно, когда целуются мужчины,  хотя  на
самом деле иногда это бывает страшно.
     Капитан Лобов вытирает губы:
     - Семнадцать Минут...
     Теперь время течет очень быстро.
     - Десять...
     - Восемь минут...


     На полу гардеробного зала лежит тончайший слой пыля. Трудно  сказать,
откуда вообще могла появиться пыль здесь, на спутнике-семь;  это  ведь  не
Земля... И тем не менее, стоит несколько дней не заходить в зал, как  пыль
покрывает матовый пластик.
     Уже  несколько  дней,  эти  самые  несколько   дней,   к   скваммерам
действительно никто не подходил. Зачем? Работы прекращены, корабль ушел, и
пока никто не дает Поясу новых заданий. Наверное потому,  что  монтажники,
да и все люди Звездолетного пояса, по общему мнению, должны  отдохнуть.  А
может быть, еще и потому, что они сейчас все равно не могли бы работать  -
до тех пор, пока не придут вести с орбиты Трансцербера.
     Но, хотя работы и не велись, эти дни на спутнике-семь были,  пожалуй,
самыми тяжелыми. Царила  тишина.  Не  слышалась  музыка,  никто  не  читал
стихов. Люди собирались в кают-компании  и  молчали,  а  многие  и  вообще
сидели  по  своим  каютам.  Люди  оживлялись  только  в  минуты  связи   с
"Джордано", когда знакомый  курлыкающий  голос  докладывал  монтажникам  о
пройденном расстоянии и о положении на  "Гончем  псе".  Вначале  сообщения
Велигая встречались оживлением. Потом стало ясно, что люди проигрывают эту
битву  с  природой,  битву  за  спасение  восьми  жизней.  Люди   спутника
чувствовали свое бессилие. Это самое горькое ощущение из всех, какие может
испытывать человек. Этому ощущению нечего противопоставить.
     Хорошо еще, что люди держались. Даже  в  эти  дни  они  не  позволили
надежде погаснуть. Не пали духом.
     Впрочем, так ли?
     Вечер. И вдруг широко распахнулась дверь одной  из  кают  в  переулке
Отсутствующих Звеньев. Из каюты показывается человек. За ним - второй. Оба
напоминают  безумных.  Волосы  одного  всклокочены,  стоят  дыбом.  Лысина
другого  сияет.  Выскочив  в  коридор,  они  на  миг   останавливаются   и
обнимаются. Лысый обнимает  растрепанного  где-то  чуть  повыше  поясницы,
самого же его обняли за шею: слишком велика разница в росте. Но сейчас они
не обращают на это внимания. С минуту они так и стоят, обнявшись. И  вдруг
одновременно,  словно  сговорившись,  затягивают  какую-то  дикую   песню.
Пошатываясь, идут по коридору. И выходят на проспект.
     Распахиваются  двери.  Мрачные  лица  выглядывают  отовсюду.  На  миг
подобие улыбки освещает их, затем они снова  осуждающе  мрачнеют.  Неужели
двое не выдержали? Алкоголь, этот уже почти забытый порок? Или - еще хуже:
сдала нервная система, мозг не вынес напряжения, наступило безумие?
     - Гур! - кричит кто-то. - Опомнитесь! Не вам же...
     - Молчи! - отвечает Гур.
     - Герн! Вы же ученый!..
     - Слушайте, - говорит Герн, - что вы ко мне привязались? Я имею право
петь песни или не имею?
     - Оставь! - говорит Гур. - Они все ничего не понимают!
     - Интересно, - вежливо спрашивает один из выскочивших монтажников,  -
чего же это мы не понимаем? - Он делает знак остальным, которые,  кажется,
не  очень  расположены  сейчас  вступать  в  объяснения.   -   Расскажите,
пожалуйста!
     - Строго говоря, - заявляет разошедшийся Гур, - этого не следовало бы
делать. Пусть бы вы и сидели, как сонные мухи, до самого конца.  И  только
присущая мне доброта...
     - Доброта! - весело говорит Герн. - А?
     - Да, доброта! - только она может заставить  меня  сказать  несколько
слов по поводу сделанных нами выводов.
     Услышав слово "выводы", все придвигаются  поближе.  Может  быть,  это
действительно стоит послушать?
     - Ну, вспомните! - кричит Гур. - Во-первых: запах  стал  возникать  в
окрестностях  спутника  только  после  того,   как   этот   вот   патриарх
гравиастрономов   установил   существование   Трансцербера   и   даже    -
предположительно - его орбиту. Так?
     Ах, это всего лишь о запахе... Оживившиеся было лица вновь  скучнеют.
А Гур не унимается.
     - Так или не так?
     - Так! - говорит Герн. - Именно так.
     - В конце концов, нам удалось восстановить обстановку в  момент  всех
появлений запаха. И выяснилось любопытное обстоятельство...
     - Вот именно! - говорит Герн и поднимает указательный палец.
     - Итак: запах возникал у нас лишь  тогда,  когда  мы  оказывались  на
одной,  точно  определенной  линии  в  пространстве:  на  прямой,  которая
соединяет  Трансцербер,  нас  и  звезду,  возле  которой  мы   давно   уже
предполагали наличие...
     - Постой! - говорит Герн. - Это уже не твоя область,  и  я  не  хочу,
чтобы ты делал поспешные заявления. Вот когда мы...
     - Ладно. Итак, нас и звезду. По этой  же  линии  ретранслировались  и
сообщения Лобова в тот период, когда мы никак не  могли  их  поймать.  Для
чего ретранслировались? Очевидно, для того, чтобы кто-то принял их  и  дал
оценку: является ли эта передача природным излучением, или...
     - Вот! - говорит Герн. - Или!
     - Или. Там, очевидно, сделали какие-то выводы. Но  ведь  и  мы  можем
сопоставлять и делать выводы! Что это была за связь? Как установил Кедрин,
вызывать запах в скваммерах  могло  лишь  какое-то  излучение,  природа  и
характеристики которого нам неизвестны. Это справедливо.  Мало  того:  нам
теперь ясно, что излучение это не распространяется в  наших  обычных  трех
измерениях: оно, так сказать, прокалывает пространство и... В точках этого
"прокола" возникают сильные изгибы пространства. Вспомните танец  деталей,
которому мы никак не могли найти объяснения!
     Негромкий гул прокатывается по группе слушающих.
     - Итак, все это, соединенное вместе, позволяет нам надеяться, что так
называемый Трансцербер...
     - Да, - перебивает его Герн. - Наша обсерватория смогла заметить  это
тело лишь в один момент, когда поле гравитации его было значительно больше
нормального. Ученые "Пса" предположили, что предельная характеристика поля
была столь высокой вследствие большой скорости, сопоставимой со  скоростью
света. Но ведь обычное  небесное  тело,  даже  передвигайся  оно  с  такой
скоростью относительно нас, не могло бы ни изменить эту скорость...
     - Ну, - вступает в разговор кто-то,  -  воздействие  полей  Солнечной
системы...
     - И, во всяком случае, не смогло бы сделать это так быстро, чтобы, по
сути дела, остаться на той орбите, на которой было замечено.  Даже  лучший
из наших кораблей не смог бы этого.
     - А это дает возможность предположить, - кричит Гур, - что это тело -
вовсе не планета. Не астероид, не комета, не крупный метеор. Что не только
законы тяготения управляют его  полетом.  Не  причуды  природы  обусловили
странность в его поведении. А из этого  можно  сделать  лишь  один  вывод:
столкновения с "Гончим  Псом"  не  произойдет,  если  даже  "Джордано"  не
успеет. Нет, дорогие мои друзья, нам еще рановато думать, что мы все знаем
и понимаем. Всегда надо быть готовым  к  неожиданностям,  потому  что  как
только в дела и построения  природы  вмешивается  разум...  Одним  словом,
столкновения не будет! Слышите, вы, плакальщики?
     Минутная тишина. А потом спутник-семь содрогается от ликующего  рева,
так что озадаченные автоматы  на  всякий  случай  переходят  на  аварийный
режим. Им это простительно.





     На орбите Трансцербера все спокойно. Капитан Лобов сидит в  кресле  и
поглаживает щеку, на  которой  уже  отросла  щетина.  Но  капитан  еще  не
бреется.
     - И запишите, -  скучным  голосом  говорит  капитан  Лобов.  -  Тело,
именуемое Трансцербером, за пять минут до  предполагавшегося  столкновения
обогнуло "Гончий пес"  и  ушло  курсом  сорок  семь  -  двести  двенадцать
северным. Способность к  маневрированию  и  изменению  скорости  полета  в
широком диапазоне заставляет предположить, что  указанный  объект  оснащен
двигателями, хотя нам не удалось  заметить  ни  одного  признака,  который
говорил бы о наличии двигателей какой-либо из известных нам систем. Сейчас
тело, именуемое Трансцербером,  более  не  наблюдается.  Запишите:  работа
двигателей, во всяком случае, иногда, сопровождалась излучением в световом
- а возможно, и не только в световом - диапазоне. Ось луча не совпадает  с
направлением движения тела, следовательно, свет не истекает из  двигателя.
Можно предположить, что такого рода излучение происходит при  установлении
связи с неизвестным нам пунктом отправления или назначения...
     - Мы еще не можем говорить с  уверенностью...  -  прерывает  капитана
один из ученых.
     - Вы не можете, а я могу, - отрубает капитан.
     - Они подходили к нам и рассматривали, как... как...
     Инженер Риекст запинается. Он не может сразу найти нужное слово.
     - Как маленькую рыбку, вот как.
     - Они нам наделали дел, - говорит капитан. - Из-за этого их излучения
у нас полетел реактор, я уверен.
     - Между прочим, - предполагает ученый, - если на минуту отвлечься  от
строго установленных фактов и допустить некоторые предположения...
     - Ну, ну, - поощряет капитан Лобов.
     - ...то я сказал бы, что здесь мы имели дело не с  населенным,  гм...
телом. Будь на нем... так сказать... обитатели, они гораздо быстрее поняли
бы, что наш корабль - искусственное сооружение. А  логическим  устройствам
для этого требуется значительно больше...
     - Да вот мы же не поняли, -  говорит  капитан.  -  То  ли  логики  не
хватило, то ли было ее слишком много...
     - Во всяком  случае,  -  говорит  инженер  Риекст,  -  излучение  это
неизвестно людям.
     - И еще, - говорит капитан, - не  забудьте:  при  изменении  скорости
тела наблюдался слабый  запах.  Позволительно  думать,  что  запах  вызван
излучением, сопровождающим или работу двигателя,  или  выход  на  связь  с
кем-то... так?
     Все четверо ученых разом кивают. Пусть капитан диктует, но  выводы-то
сделали они!
     - Вот если бы, - говорит один из ученых,  -  пройти  за  ним  по  его
трассе...
     - У нас пока  не  те  скорости,  -  словно  оправдываясь,  напоминает
инженер Риекст.
     - Ну, конечно, - ворчит ученый. - У нас всегда чего-то не хватает...
     - Отставить! - говорит капитан Лобов. - Это не  записывать.  Где  там
"Джордано"? В пределах видимости? Собрать багаж, готовиться к швартовке!


     Соединение кораблей  происходит  как  на  показательном  учении:  без
единого лишнего маневра, без единого нарушения правил. Корабли  уравнивают
скорость. Строго говоря, это  делает  лишь  "Джордано".  Вот  совпали  оси
люков. Гармошка переходника "Джордано"  начинает  медленно  расправляться.
Вот она  коснулась  борта  "Пса".  Электромагниты  цепко  схватываются  за
обшивку. Под давлением подается герметизирующий состав. Затем воздух.  Все
в порядке. Можно открывать люки.
     Первыми  покидают  "Гончий  Пес"  ученые.  Они  увешаны  приборами  и
записями, сделанными уже после отправления космического разведчика.  Потом
они  возвращаются  и  снова  выносят  багаж.  И  еще   раз...   Космонавт,
исполняющий на  "Джордано"  обязанности  боцмана,  зажав  в  зубах  пустую
трубку, не выдерживает и урезонивающе говорит:
     - Осторожнее! Вы перегрузите машину!
     Никто не обращает внимания на ворчуна.  Да  и  сам  космонавт  ворчит
более для порядка.
     За  учеными  переход  совершают  пилоты.   Капитан   Лобов   покидает
потерпевший крушение корабль последним. Предварительно он  проверяет,  все
ли выключено и заблокировано. Ведь корабль не пойдет ко дну, которого  нет
в пространстве. Он  останется  здесь,  на  орбите,  которая  теперь  будет
называться орбитой "Гончего пса".
     Капитан  покидает  корабль.  Автоматы  закрывают   за   ним   люк   и
отключаются. На небесном теле "Гончий пес" отныне будет действовать только
радиомаяк.
     И вот капитан "Гончего пса" на борту "Джордано".  Капитан  "Джордано"
ждет его у самого люка. Они обнимаются.
     - Ну вот, - говорит Велигай. - Все в порядке.
     - Как полагается, - подтверждает Лобов.
     - Ничего не забыли?
     - Нет.
     - Отделиться! - командует капитан "Джордано". - Курс обратный.  Старт
- через полчаса. - Он обращается к Лобову. - Ну, что скажешь?
     - Мои устроены?
     Велигай пожимает плечами.
     - Тогда - стаканчик чаю. И неплохо бы побриться.
     - Идем, - говорит Велигай.
     Он ведет Лобова к себе в каюту. Они садятся и  долго,  долго  смотрят
друг на друга. Смотрят и молчат. Никто не задает вопросов: столько раз уже
продумано и представлено то, что пришлось перенести другу. И никто  ничего
не рассказывает: по сравнению с тем, что  пережил  другой,  свои  труды  и
заботы кажутся такими незначительными...
     - Ты вроде бы похудел... - говорит, наконец, Лобов. Он произносит эти
слова как объяснение в  любви,  тон  не  соответствует  их  простоте;  что
поделаешь - капитан Лобов не то чтобы не знал нежных слов, но не привык  к
ним.
     - В моем возрасте это полезно, - утешает Велигай.  -  А  ты  как?  Не
издергался? Как твои подколенные рефлексы?
     Кажется, это отголосок какого-то воспоминания. Ведь они не  один  год
пролетали вместе, Велигай и Лобов. При случае находится, что вспомнить. Но
и голос Велигая на этот  раз  не  свидетельствует  о  желании  шутить  или
вспоминать. Даже этот резкий голос становится нежным.
     - Рефлексы в порядке, -  говорит  Лобов.  -  Отдохнуть,  конечно,  не
мешает...
     Появляется чай. Капитан Лобов пьет с наслаждением.
     - Слушай-ка, - говорит он. - А куда потом пойдет "Джордано"?
     - Решит Земля, - негромко отвечает Велигай. Он  откинулся  на  спинку
кресла и смотрит в потолок.
     - Я еще одну, - извиняющимся тоном говорит Лобов. - А  кто  пойдет...
Да ты что: никак, дремлешь?
     - Устал немного...
     - Еще бы! Мы вам задали работы. Тебе бы тоже отдохнуть не мешало.
     - Отдохну, - соглашается Велигай.
     - Вот и ладно. Я уж побреюсь там, у себя. Ну, а как Ирэн?
     Не получив ответа, он поднимает глаза.
     - Слышишь? Да ты что, уснул?
     Он видит открытые глаза Велигая.  Капитан  "Джордано"  не  уснул.  Он
отправился на отдых.
     - Велигай... - шепотом говорит Лобов и закрывает лицо руками.


     В сумерках Кедрин в последний раз прошел мимо того места, на  котором
еще,  кажется,  так  недавно  возвышался  памятник   "Джордано".   Корабль
возвращается, но еще много километров отделяет его от Земли, да корабль  и
не собирается больше  опускаться  на  Планету.  И  место,  прежде  занятое
памятником, пустует. На нем пока не устанавливают ничего иного.
     Со временем здесь поставят памятник. Не "Джордано"  -  его  капитану.
Памятники все-таки надо ставить людям.
     Лодка ожидала Кедрина. Он постоял возле нее еще минуту,  оглядываясь.
Памятник... А я знал этого человека. Знал мало и плохо. Но и  сейчас  могу
сказать: он остался в душе. Пусть и нет гранита.
     Кедрин уселся в лодку. В сумерках зажигались звезды.  Лодка  медленно
летела в своем эшелоне, автопилот пощелкивал и помигивал синими огоньками.
За  прозрачным  куполом  зажглись  опознавательные   фонари,   на   пульте
засветился экран локатора.
     Через час обширное, высокое здание космовокзала поднялось  за  бортом
лодки. Террасы здания поднимались выше отведенной для лодок  зоны  полета.
Тогда Кедрин отключил автопилот и взял управление сам. Он мог и не  делать
этого, но спутник-семь уже овевал его своим дыханием, и  неподвижное  лицо
Велигая чудилось рядом. А Велигай в таких случаях всегда брал управление в
свои руки.
     Кедрин посадил лодку точно в узкую щель  между  тяжелым,  многокрылым
энтомоптером и округлым треугольником аграплана. Потом медленно  прошел  в
вокзал. Цветные залы тянулись длинной  анфиладой.  Предстартовый  зал  был
последним.
     Здесь уже чувствовалось пространство. Матовые  стены  убегали  вверх,
переходя в круглый потолок. Люди собирались группами, по  кораблям;  стало
видно,  что  орбитальники  отличаются   от   жителей   Приземелья   и   от
многочисленных  обитателей  лунных  морей  и  материков.  Пахло  яблоками;
почему-то все везли с собой в космос яблоки.
     Кедрин подошел к одной из стен  зала  -  прозрачной,  чтобы  еще  раз
увидеть вблизи Землю. Следующее свидание их состоится нескоро...
     Прозвучала команда, вспыхнули табло.  Посадочная  площадка  висела  в
воздухе на уровне люков корабля. Кедрин уселся в кресло, система страховки
плотно обхватила его. Потом загудели двигатели.
     Снова были  спутники,  начиная  с  первого;  корабль  обходил  их  по
очереди. В седьмой Кедрин вступил с ощущением, словно именно здесь  прожил
он все годы своей жизни.
     Он медленно шагал по коридорам. В его каюте все осталось без перемен.
Кедрин повесил в шкаф плащ: здесь он больше не понадобится, тут люди носят
иные одежды. Он посидел с минуту, привыкая, потом вышел. На перекрестке он
остановился. Налево вел путь к Ирэн. Кедрин повернул налево.
     Ее каюта была пуста.
     Кедрин  вошел  и  присел.  Он  посидел  с  минуту,  потом  недоуменно
огляделся. Разве это ее каюта? Такое чувство, что  произошла  ошибка.  Нет
того волнения, которое возникало... Это та самая каюта. Сомнения  нет.  Но
здесь больше не живет она...
     Кедрин встал. Шаги его были неверны. Он пошел прочь.
     Гура также не оказалось в каюте. Кедрин растерянно  остановился:  ему
хотелось увидеть кого-нибудь из самых близких... Он пошел в кают-компанию.
Гура он встретил на полдороге.
     Они пожали друг другу руки и несколько секунд стояли молча. Потом Гур
сказал:
     - Вот так, Кедрин.
     Кедрин кивнул. Действительно, все было именно так.
     - Ирэн нет. Ты знаешь?
     Кедрин опустил глаза. Он знал это, побывав в ее каюте. И даже еще  не
прилетев на Спутник, знал. Иначе не могло быть.
     - Как он умер? - спросил Кедрин.
     - Просто. Как делал все.
     - Что мы будем делать теперь?
     Гур пожал плечами.
     - Строить корабли. Я во всяком случае.
     - Я тоже, - сказал Кедрин.
     - Это правильно.
     - Она... не сказала, вернется ли?
     - Нет. Да вряд ли она и сама знала это.
     Кедрин помолчал.
     - В какой мы теперь смене?
     - Во второй.
     - Что будем строить?
     - Еще один Длинный. Тот, который хотел построить Велигай. На  который
у него не хватило времени.
     - Его надо будет назвать...
     - Возможно. Хотя сам Велигай не согласился бы. Он сказал бы: на Земле
и вне ее так много людей, именами которых стоит называть корабли...
     - Ну, ладно, - сказал Кедрин. - Я пойду.  Или,  может  быть,  посидим
вместе?
     - Не исключено, вернувшийся друг мой, - сказал Гур, и в глазах его на
миг показалась прежняя усмешка.
     - Странно: ведь все-таки прав оказался ты. В деле с Трансом, я имею в
виду.
     - Я немало летал, - сказал Гур. - Надо много  летать,  чтобы  всерьез
относиться к самым фантастическим предположениям. Но рано или поздно  всем
придется примириться с тем,  что  так  называемые  фантастические  события
происходят гораздо чаще, чем мы думаем. И чем дальше, тем чаще. Потому что
необъяснимые факты  определяются  примерно  квадратом  числа  фактов,  уже
известных и объясненных. Природа развивается, и еще неизвестно, познаем ли
мы ее быстрее, чем развивается она. Хотя в  конечном  итоге  опередим  ее,
безусловно, мы.
     - Ты думаешь?
     - Уверен. А что касается исчезнувшего Трансцербера... у  меня  сейчас
впереди работа, которая как раз связана с этим,
     - Эксперимент?
     - Нет, куда серьезнее и тяжелее. Предстоит вычистить мой  праздничный
костюм со всеми регалиями. Потому что в  ближайшем  будущем,  дорогой  мой
друг, я предвижу много необычных встреч.
     - А я, - задумчиво сказал Кедрин, - хотел бы  дожить  до  всего  лишь
одной.
     - Надейся - и доживешь. А если ты еще зайдешь в Центральный пост, где
она оставила свой адрес... на случай, если кому-нибудь понадобится...
     В следующий миг Гур оказался прижатым  к  стене.  Раскрытым  ртом  он
ловил воздух.
     - И ты тут рассуждал?!
     - Фу, как банально - душить живого человека. Я ждал,  пока...  -  Гур
яростно схватил рукой воздух. - Да послушай!..
     Он смотрел  вслед  убегающему,  пока  Кедрин  не,  скрылся  за  углом
поперечного проспекта. Потом улыбнулся.
     - Что же, когда-нибудь ты встретишься с нею. А  пока  -  пока  будешь
строить корабли. Беги, кричи, родившийся... Ибо дважды рождается  человек,
и оба раза - в любви и боли. Впрочем, я кажется становлюсь серьезен?
     Он повернулся и зашагал  -  вразвалку,  как  ходят  монтажники,  люди
Приземелья.

Last-modified: Mon, 19 Oct 1998 12:55:00 GMT

Оцените этот текст: