имали их всерьез, ыауыа-а-а! Истерическое буйство охватило всех дикарей: они кидались друг на друга, прыгали, катались по траве, выли, кусались. Вой и гам стоял над поляной. - Ли, достаточно. Включай! - звонко скомандовал Эоли. На поляне стало светло. Послышался ровный шум. Эхху затихли, прислушались - и дружно кинулись в лес. Шум воды - все сметающей страшной стихии! А вот и первые потоки ее, длинные языки, расстилающиеся над травой. Сейчас догонит, зальет, поглотит, уаыа! Инфракрасный луч выделил в удирающем стаде Великого Эхху. Он почувствовал черный страх, какого не испытывал даже в грозу. Опасность была неотвратимой, гибельной. Он завизжал, прикрыл голову лапами, упал, потом на четвереньках быстро-быстро пополз в сторону от сородичей. Он спасется один! 11. БЕГСТВО Заслышав вой и визг возвращающегося племени, Берн выломил дубину - для самозащиты. Но когда звуки приблизились, его нервы не выдержали. Профессор помчал на молодых ногах в глубину темного леса. По полуголому телу, по лицу и рукам встречные ветви размазывали росу, лепили на кожу листья. Между ног панически фурхнула птица. Опомнился Берн на полянке, когда вопли эхху утихли в стороне. И тогда он, стоя в обнимку с деревом, успокаивая колотящееся сердце, понял: дикари сами спасались! Лицу стало так жарко, что тепловой свет от него озарил изломы на коре дерева. "Трус!.. Лжец, предатель и трус". Берн ткнулся лбом в ствол: что теперь делать, как жить? ...А он еще считал себя ровней им, самообольщался успехом консультаций, любовной победой, биджевым фондом. Все было гладко в комфортных условиях - а как только они посуровели, сразу обнаружилось, что и трансплантанта мало, и обновленного тела мало, что побуждения и поступки, естественные для них, для него - хождение по тонкой проволоке. И сорвался с первых шагов. Чего теперь стоят его "приобретения"! Если он вернется, никто его не упрекнет. Старательно не подадут вида - как тогда, после вранья на всю планету. Что с него в конце концов возьмешь: он ведь из Земной эры, а возможности машины-матки не безграничны, психику она не изменит... Ах, как было бы хорошо, если бы по возвращении кто-нибудь (Ило, например) отчитал его. Или пусть бы неделю в Биоцентре расспрашивали с подначкой, прохаживались на его счет. Это было бы просто здорово, значило бы, что его признали своим. Они ведь не спускают друг другу и куда более скромных проступков. Но этого не будет. И Ли внушат, что она не должна сердиться на него, потому что... и так далее; и она даже обрадованно всплеснет ладонями: "Ой, я так беспокоилась!" Но постепенно и она, и другие отдалятся от него. Станут избегать молчаливо понятую неисцелимую второсортность человека, который в трудную минуту может подвести, Нет. Он не вернется - за опекой, за подачками. Что произошло, то произошло. Но куда идти? "А если снова нарвусь на эхху? Или на зверей? - Берн стиснул зубы.- Ну-и пусть растерзают, так мне и надо! Вперед, куда глаза глядят - только не обратно". И он быстрым шагом двинулся по прогалине. Было прохладно. Шелестела трава под ногами. Вверху пылали звезды и огни Космосстроя. Прогалина сошла на нет. Берн брел напрямик, продирался сквозь частый кустарник, даже если и замечал, что можно обойти,- чтобы хоть так отвлечься от мрачных мыслей. Но постепенно хлеставшие и царапавшие ветки пробудили в нем злость. Ну, разве он виноват? Ведь только и того, что по разику солгал, струсил, предал - в дозах самых микроскопических, в его время никто и внимания бы не обратил! Так почему в этом мире он отщепенец, почему изгоняет себя? Не потому что он так уж плох - это они, черт бы их побрал, они все... строят из себя! Слева что-то неярко засветилось. Берн шарахнулся за дерево, защитно поднял дубину. Пригляделся: сферодатчик ИРЦ на увитой плющем ножке. Датчик опознал человека, подал сигнал: находящемуся в такое время в лесу могла понадобится связь, информация, помощь. Но Берн только представил, каким его запечатлеет сейчас для общего удовольствия ИРЦ: в растерзанном виде, расстроенных чувствах и склочных мыслях - и от этого, от напрасного испуга взъярился окончательно: - Наставили кристаллических соглядатаев - подсматривать, подслушивать... У, сгинь, треклятый! - И от всей души опустил на шар дубину. В датчике пробежала огненная трещина. Он погас. Не полегчало. Профессор рассчитывал, что звонко во все стороны брызнут осколки. ...Его занесло совсем в чащобу: кустарник, оплетенные лианами деревья, бурелом и корни под ногами. Берн продирался из последних сил. Помрачившемуся сознанию пригрезилось: вот он преодолеет все и выберется из леса... прямо в нормальную расчудесную жизнь XX века. Вон то тлеющее над деревьями зарево впереди - от огоньков спящей деревни или от фонарей окраинной улицы какого-то города. И он пойдет по этой улице: среди нормальных домов, оград, магазинов с прикрытыми жалюзи витринами, встретит запоздалых прохожих. Пусть даже пьяных, хрипло исполняющих "Jch hatte einen Kameraden" ["Был у меня товарищ" (нем.).] - песню, от которой его всегда передергивало. Ей-богу, он кинется им на шею! И ему страстно, чуть не до слез захотелось обратно - в то время, где он был "о, герр профессор!", "многоуважаемый коллега", "наш известный биофизик д-р Берн", был в первом ряду жизни, а не за ее последним рядом. "Не надо мне ни ста лет вашей жизни, ни молодости этой, ни инфразрения - ничего!" Берну представилось: он возвращается вечером из университета в свой особняк в пригороде, медленно ведет черный "оппель" по тихой улице, кивает ракланивающимся, очень уважающим его соседям; поднимается наверх, включает настольную лампу в кабинете; служанка Марта приносит почту, вечерние газеты, бутылку темного пива... А то, что он пережил здесь, пусть окажется сном захватывающе интересным, прекрасным сном. Было великолепно и радостно его увидеть, приятно будет вспоминать... Приятно будет по-прежнему часок-другой в неделю осознавать несовершенства и заблуждения современников, прикидывать, как их можно преодолеть, мечтать о времени, когда это случится и как тогда будет хорошо... И тем подниматься над людьми, которые размышляют о таких предметах раз в месяц, а то и реже... Приятно будет и беседовать о таких возвышающих душу проблемах и перспективах с близкими по взглядам знакомыми, переживать благостное созвучие душ... Но жить в таком времени, жить постоянно - слуга покорный! Впереди над черными деревьями все шире разливалось молочно-серое зарево. У профессора гулко забилось сердце: вот оно, вот!.. Он выбежал из леса. Перед ним развернулось в обе стороны полотно нагревающейся за день и люминесцирующей от избытка энергии фотодороги. По ней с тонким пением моторчиков пробегали освещенные снизу автоматические вагончики. Дорога выходила из леса и уносилась в степь. Она сияла, как река в лунную ночь. 12. ОПТИМИСТИЧЕСКИЙ ПОЛУФИНАЛ Ило встретил восход солнца позже товарищей по Биоцентру. За ночь он пролетел и проехал более тысячи километров на юго-запад - и еще чувствовал в себе силы. Подлетая к большому озеру, один край которого был обрамлен хвойным лесом, а на другом среди пестрого от скоплений горных маков в траве - луга высились в окружении коттеджей покатые стены буддийского монастыря (ныне самого приметного и экзотического здания интерната), он издали услышал щебечущий шум. Вблизи он понял его происхождение: здесь хозяйничала, пела, ссорилась, играла в индейцев и во множество иных игр, загорала, училась летать, лазать по деревьям, кувыркалась в траве, купалась и исполняла еще тысячи важных дел детвора. Республика Малышовка. Воспитатели присматривали за всеми с верхних этажей, иные парили над лугом и озером, возились с детьми. Вид у них был довольно замороченный. Ило ждали. Общий гомон прекратился, тысячи глаз смотрели, как он спланирует и сядет на площадку у озера. Пока он снимал крылья, к нему раньше воспитателей приблизился один - в выцветших, почти не выделяющихся на загорелом теле шортах. Светло-рыжие волосы над крутым лбом и около шеи слиплись в косички от неумеренного купанья, короткий нос слегка лупился, губы были сложены властно. "Заводила",- подумал биолог. Мальчишка остановился в трех шагах, заложил руки за спину, расставил ноги, посмотрел снизу вверх, но будто и не снизу: - Это ты, что ли, будешь нашим Дедом? - Могу и вашим, а что? - Ило чувствовал себя неловко под пристальным оценивающим взглядом. - Назовись. Ило назвался полным именем. - О-о...- после короткой паузы, расшифровав все в уме, сказало дитя,- ничего! Это нам подходит. А то присылают... какие в прошлом веке родились и дальше Космосстроя не бывали! - Малыш протянул руку: - Эри 7. Пойдем, я тебя познакомлю с нашими. У нас своя команда "орлов". "Орлы из инкубатора", ничего, а? Только девчонок не возьмем, ладно? Биолог осторожно пожал шершавую ладошку, отпустил. - Это почему? - Да ну, с ними одни хлопоты: хнычут, кокетничают, ябедничают. А то еще это... влюбляются. "Эге,- подумал Ило,- взрослые за значительные дела в мире взрослых почтили меня званием учителя. Но похоже, что экзамен на учителя я держу сейчас". - Ну что ж,- раздумчиво сказал он,- может, и в самом деле не возьмем... Но тогда и приверед не возьмем, согласен? - Каких это? - насторожился Эри. - Да таких, знаешь... которым все не так да не этак, не по ним: те плачут, те влюбляются, те не рыжего цвета... В каком мире эти люди собираются жить, ты не знаешь? - Хм...- Мальчишка опустил голову, поковырял босой ногой землю, поднял на Ило чудесные диковатые глаза.- Намек понят. Тебе, я гляжу, палец в рот не клади! - Хочешь попробовать? - Ило присел, хищно раскрыл рот. Малыш со смехом спрятал руки за спину. Через минуту они уже были друзьями. Эри за руку повел нового Деда к "орлам из инкубатора". ...И впервые за прошедшие сутки незримая рука, стискивавшая все внутри настолько, что не давала глубоко вздохнуть, расслабилась. Ило очень хотел оказаться нужным Эри и другим детишкам; они-то уж, во всяком случае, были ему необходимы. КНИГА ВТОРАЯ Перевалы грядущего  * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *  КРУТОЙ ПОДЪЕМ 1. КОСМОЦЕНТР ВЫЗЫВАЕТ ИЛО АСТР. Строго говоря, я не должен больше беспокоить тебя по тому делу, Ил. Состоялся Совет Космоцентра, на нем к твоему мнению обо мне присовокупились и другие, тоже нелестные. И... словом, через три дня я улетаю на Трассу, контролером роботов-гонщиков. ИЛО. Что ж... надеюсь, ты не воспринял это как жизненное поражение? В конце концов, мы ищем себя всю жизнь. Если на Трассе ты поймешь то, что не понял в Солнечной... АСТР. Да-да. Я тоже старый, Ило, не надо философских прописей. Тем более, что если в отношении меня ты оказался во многом прав, то в деле о пришельце Але - нет. Наш спор не окончен! ИЛО. Спор? АСТР. М-м... да, я опять не так сказал, извини. Не спор, не в твоей или моей правоте здесь дело. Но ты понимаешь: проблема Берна-Дана не решена. И пока она не решена, я себя отстраненным от нее не считаю. Сейчас мы дальше от решения, чем были раньше. Я в курсе того, как повел себя Аль в критической ситуации. Не буду высказывать чувства, они понятны. Но ты не можешь оспорить теперь, что не пробудили вы в нем своими преобразованиями высокое человеческое сознание, не пробудили! Ни для жизни, ни для осознания в себе памяти Дана. А раз так, то и ты, Ил, отстраниться от этого не вправе. Ты от всего отходишь, я знаю. Но это из долгов, которые не погашаются даже смертью. ИЛО. Что ты предлагаешь? АСТР. Сейчас он блуждает, может попасть в опасную ситуацию, погибнуть. Или - пусть тебя не шокирует такое предположение - одичать. Надо бы его найти, ненавязчиво держать под контролем. Не пора ли пробуждать память в нужном направлении? На месте тебе видней. Но... делай же что-нибудь, делай! Если не ты, так кто? ИЛО. Что ж, пожалуй, ты прав. АСТР. Со своей стороны обещаю до отлета все, что смогу, чтобы Космоцентр и далее держал эту проблему под контролем. Раз уж на тебя, как выясняется, надежда слабовата. Уж не обессудь! Прощай. 2. КОСМОЦЕНТР ВЫЗЫВАЕТ АРНО ИРЦ. Соединяю Линкастра 69/124 и Арнолита 54/88. Земля, Таймыр, испытательный отряд завода автоматического транспорта. АСТР. Привет, Ари! О, парень, ты хорошо выглядишь, что значит работа на свежем воздухе! Рыжий-красный, человек опасный, хе! АРНО. Здравствуй. АСТР. Ну, как вы там, как Ксена? Все лихачите?.. АРНО. ИРЦ, передавать только существенное! ИРЦ. Принято. АСТР. ИРЦ, как старший отменяю приказ Арнолита! Тысячу чертей и сто пробоин в корпусе, я лучше знаю, что существенно, а что нет! Если я начал разговор в маразматическом ключе, значит, так и надо, этим я преследую определенную цель!.. Ну, народ, ну, люди: то им не скажи, так не сделай! К черту, в космос, в тартарары, на Трассу - звезды все примут, роботы все простят! АРНО. Теперь покатайся по полу для успокоения. АСТР. Что - помогает? Покажи как. АРНО. Обойдешься. Так какую цель ты преследовал речью в маразматическом ключе? АСТР, А ту, что старых надо жалеть. И так мне достается со всех сторон. Думал, может, Арно, мой выученик, меня пощадит. АРНО. Ты много меня щадил? АСТР. А ты не в порядке сделки - бескорыстно, от благородства души. Знакомо тебе такое понятие: благородство - или передать по звукам? Буря... Лес... Аргон... АРНО. Ух, Астр, ну... замечательное у тебя умение находить общий язык, просто потрясающее! А разговаривать так со мной - куда как благородно, да? АСТР. Да... да-да... Ну, прости. Я ведь потому, что не знаю, как подступиться. А попытаться должен. И видимся в последний раз... Улетаю на Трассу, знаешь? АРНО. Нет. Не интересуюсь. Не переходи на жалостливый ключ, подступайся, к чему наметил. АСТР. Понимаешь, мы тут прикидывали, спорили... Все ваши в разгоне - из Девятнадцатой. Трое канули в космос навсегда. Другие вернутся через годы. А дело не терпит. АРНО. Какое? АСТР. Да с этим Альдобианом. Пришельцем. Берном с примесью Дана. Он дурит и дуреет, информация может пропасть. Кстати, Ар, как Ксена отнеслась к этой истории? АРНО. Почему бы тебе не спросить это у нее самой? АСТР. А... уже можно? АРНО. И это узнай у нее самой. АСТР. Хм, да... значит, вы до сих пор этих тем не касаетесь. Но как. по-твоему, она знает? АРНО. Кто в Солнечной об этом не знает! АСТР. Понимаешь, она бы лучше всего... лучше всех вас смогла бы пробудить в Але Дана. Ну, хоть на время считывания по новой методике Биоцентра. А? АРНО. И сама вернется в прежнее состояние?! Ну, знаешь... Ты видел, какой мы ее привезли? Но ты не видел, какой мы ее сняли с Одиннадцатой. Вот что, Ас: улетай. Улетай на Трассу, выкинь это дело из головы. Ты напрасно раздул проблему Дана, проблему Одиннадцатой. Никакой особой загадки там не было, чрезвычайной информации в мозгу Дана нет. Комиссия все правильно установила и решила. Улетай. Того, чего ты хочешь не будет. АСТР. Я хочу - а ты?! Ведь это же твоя экспедиция, твоя! Выходит, и о тебе все правильно? АРНО. Выходит, да. Прощай! 3. ПОРА ПРИЛЕТА ПТИЦ Человек, из-за действий или решений которого погиб другой человек, если доказано, что было возможно избежать этого, лишается права самостоятельной работы навсегда. КОДЕКС XXII века "Космоцентр вызывает Арнолита!" "Арно, Ари, это тебя, скорей!" - окликали товарищи. Это его, его!.. Какая буря надежд и разочарований прошумела в душе за минуты! Надежд - потому что он, бывший командир Девятнадцатой звездной, осужденный на пожизненную несамостоятельность, вычеркнутый из списков, "сосланный" на Землю,- оказался вдруг нужен космосу. И разочарований - когда понял, для чего нужен: в качестве подсадной утки. Даже нет, это Ксена должна проявить себя в таком качестве, а он - лишь воздействовать на нее. Арно шагал по кромке берега, по гальке и песку, перемешавшимся с низкой травой. Холодный полярный ветер гнал крупную волну с барашками пены. Высоко в белесом небе тянулся в Сторону Новой Земли клин гусей. Порывы ветра нарушали их строй; они подравнивались, негромко деловито гоготали - будто обменивались впечатлениями. Он проводил клин глазами, подумал: как живая природа корректирует наши представления о вечном. Были здесь, в Северном океане, "вечные" льды - и нет. Была "вечная мерзлота", тундра - тоже нету, хвойные и лиственные леса выросли на согретой, богатой влагой почве. А весенний прилет птиц как был, так и остался. Подумал об этом с усилием, хотел отвлечься. Не получилось, мысли вернулись к диалогу с Астром. "Мой выученик"... уж прямо! Техника полетов и манипуляций в невесомости в ранцевых скафандрах - азы, самая малость, любой космосстроевец ныне сдает два таких зачета. А что, может, в том и дело, что азы - все равно как учиться ходить? Ведь только после этого возникает чувство принадлежности Вселенной, а не Земле. "Эх, лучше бы мне это не чувствовать!" ...Именно Астр задал на следственной комиссии вопрос, решивший его судьбу: - Почему ты не разделил их? Зачем отправил на одну планету? Это и была та самая доказанная возможность избежать - подлая штуковина, которая всплывает, когда ничего уже не избежишь и не поправишь. В скудных фактах, собранных на Одиннадцатой с немалым опозданием ("Альтаир" как раз находился за Альтаиром и пока вышли из зоны радионеслышимости, пока поняли, что сигналов нет потому, что их не посылают, пока он долетел...), получалось, будто Дан разбился из-за того, что на максимальной высоте вышли из повиновения биокрылья. А из повиновения они вышли в богатой кислородом и углекислородом атмосфере планеты от неоптимального сгорания в них АТМы, возникающего при этом "кислородного опьянения" искусственных биомышц, их дрожания и судорог; это потом подтвердили лабораторно. Но главное было то, что Дан, получалось, погиб в результате собственной неосторожности, легкомыслия, непростительного для астронавта-исследователя. Объяснить это можно было, в свою очередь, только его ненормальным психическим состоянием, которое проистекало от их с Ксеной взаимной влюбленности друг в друга, из-за чего их пребывание на этой красивой планете было скорее праздником любви и уединенности, чем работой. Такое мелькнуло в первой и единственной их передаче с Одиннадцатой, а когда Арно опустился туда, увидел закат и восход Альтаира - симфонии огней и красок,- то понял (у Ксены ничего узнать уже было невозможно), что Дан, несомненно, фигурял, залетал бог весть куда ради эффекта наслаждения видами. Такой вывод подкрепляла и скудость собранного этими двоими материала о планете. После этих показаний Арно комиссии и возник вопрос. - Это... это было бы неправильно понято,- ответил он. - Как? Кем? - Всеми. И ими. Как использование командиром власти для удовлетворения личных чувств. - Каких именно? - В подробности вдаваться не хочу. - Иначе сказать, и ты был неравнодушен к Ксене? - Можно сказать и так. В решении было записано: проявил слабость, непредусмотрительность, допустил ошибку, которая привела... все как полагается. И теперь ему закрыт путь даже на Космосстрой. Даже рядовым монтажником. Даже сцепщиком контейнеров. Потому что в космосе любая работа самостоятельна и ответственна. Что ж, все правильно. Он и сам ставил бы такие вопросы, сам проголосовал бы за такое решение. Люди могут не заметить чью-то ошибку, могут не придать ей значения, могут простить - космос все заметит и ничего не простит. И все-таки... все было так, да не так. Здесь, дома, в залах и коридорах лунного Космоцентра, все выглядело как-то проще, ординарней. Происшествие было одним из многих, да и сама экспедиция тоже: заурядная (в той мере, в какой могут быть заурядны звездные перелеты) Девятнадцатая в так называемом тысячелетнем плане исследования ближне-звездного пространства, сферы вокруг Солнца радиусом пять парсеков. Шестьдесят звездных объектов, расписанные - с учетом сдвоенных и строенных - на 44 радиальные экспедиции. Теперь, после открытия Трассы, подумал Арно, с этим планом закруглятся до конца столетия. И звезда Альтаир в созвездии Орла была среди всех объектов далеко не самым интересным; не сравнить ее с давшими богатый материал для понимания природы тяготения двойниками Сириус А и Сириус В, Крюгер-60 А и Б, с изменившей представления о метрике Вселенной быстролетящей звездой Барнарда или с тем же Тризвездием Омега-Эридана, породившим антивещество. Непеременная, со сплошным спектром - яркий ориентир, к которому надо долететь и поглядеть, что там. Только и есть двенадцатитысячеградусный накал, светит ярче десятка солнц. Даже о существовании планет около нее знали давно, с первых наблюдений во внеземные телескопы. Что и говорить, было достаточно причин, чтобы в ретроспективном взгляде с Земли все стушевалось, смазалось в дымке ординарности, казалось сводимым к проверенным жизнью силлогизмам простым следствиям из простых причин. Даже то, что Дан и Ксена были самыми молодыми, а следовательно, и самыми эмоционально нестойкими членами экспедиции, работало на версию. И то, что он, командир экспедиции, был неравнодушен к биологу-математику-связисту Алимоксене... Неравнодушен-влюблен! А было не так просто. ...Все мужчины и женщины "Альтаира" были неравнодушны к этим двоим. Может быть, мужчины более к Ксене, женщины - к Дану, но в целом именно к ним двоим, к раскрывающемуся на глазах прекрасному цветку их любви. Было в этом неравнодушии куда более благодарности, чем влюбленности. И... человеческого самоутверждения. Все дело было в космосе. В Великой Щели, темном овраге, разделяющем две обильные звездами ветви Млечного Пути по ту сторону галактического ядра; она была почти по курсу, в созвездии Стрельца - прекрасное зрелище, от которого стыла душа. Расстояние в 6 световых лет до звезды они одолели за 18 календарных лет, за три релятивистских (внутренних) года, за год биологического (личного) времени; пробуждались для работы после долгих анабиотических пауз. За это время Альтаир превратился из белой точки в ярчайший диск, изменились Орел и Стрелец, все рисунки из ярких звезд, а Великая Щель и ее звездные берега-хребты были все такие же! Букашка ползла в сторону горы, одолела "агромаднейшее" в букашкиных масштабах расстояние от кочки до кочки, а гора на горизонте какой была, такой и осталась. "Мир - театр, люди - актеры". Не слишком просторна была сцена - дальний космос, слишком хорошо просматриваема и освещена, чтобы и на ней ломать привычную человеческую комедию. . Да, дело было в космосе: в холодной беспощадности пустоты на парсеки вокруг, в огненной беспощадности Альтаира, к которому защищенный нейтридной броней звездолет приблизился только на 80 миллионов километров, в неощутимой губительности потоков космических лучей. И здесь, в условиях спокойно отрицающих все земное и человеческое, затерялся, летел, жил их мирок - частица земного и человеческого. Они работали, наблюдали, общались, отдыхали, даже веселились - но в душе каждого неслышно звенела туго натянутая струна. И вот здесь... нет, это невозможно объяснить. Это нужно пережить: видеть, например, как бегали в оранжерею глядеть на всходы огуречных семян - и потрясающей новостью было, что на первом ростке разделились семядольки. И любовь Ксены и Дана была таким человеческим ростком: в ней - в отличие от рациональных, продуманно-сдержанных отношений всех прочих между собой - было что-то иррационально простое, первичное. И вырвать росток, потеснить различными "мерами" их любовь значило - даже при полном успехе экспедиции - отступить перед космосом в чем-то важном, может быть, в самом главном. "Ведь в конечном счете,- додумал сейчас Арно,- в космос летят не только для измерения параллаксов, параметров орбит, плотностей корпускулярных потоков. Летят для познания жизни во всей ее полноте". "А почему ты не сказал все это на комиссии?" - спросил он себя. Потому что странно было бы объяснять товарищам-астронавтам про Великую Щель и беспощадность космоса. Все они переживали подобное; в иных экспедициях возникали и ситуации типа "любовь А к Б", а возможно, и лирические треугольники или иные фигуры - только что дело не дошло до трагедии и не стало предметом расследования... И еще потому, что раньше лишь чувствовал то, что теперь ясно понял. Впрочем, он и сейчас еще не все додумал, слишком трудный предмет "Любовь и космос", к нему не готовили в Академии астронавтики, по нему не делились опытом звездные ветераны. Любовь и космос... Отправлялись в полеты мужчины и женщины, отобранные среди сотен тысяч по принципу предельной гармоничности развития (малой частью ее было владение многими специальностями) ума, духа и тела, с исключительным зарядом жизненной энергии. Естественным следствием этого была повышенная привлекательность. Любовь и космос... Неспроста полет гусей навеял Арно мысль о вечном. Что мы знаем о мощи живого, о значении явлений в живом во времени, в истории Вселенной? Может быть, любовь существовала, когда еще не было звезд? Любовь и космос... Правил для взаимоотношений не было, кроме одного: исключается все, что ослабляет душевно или телесно. Может, этим была ущербна любовь Дана и Ксены? Это он просмотрел? Нет, не просмотрел: не было ослабления. Не манкировали они делами, обязанностями, товарищами, все исполняли на высшем астронавтическом уровне; отношения со всеми были корректно-теплые. Правда, был налет. Привкус... И скафандр Дан надевал будто не для выхода в космос, а для нее (а Ксена - для него) и проводил часы в рубке или в обсерватории как бы не для расчета орбит, не для точных измерений, а во имя любимой. И она проверяла действия корпускулярного излучения Альтаира на грибки, бактерии, вирусы, просиживала вечера за пультом вычислительного автомата тоже как бы не для познания, а для Дана, от избытка любви к нему. Товарищей по экипажу, да и Арно, это развлекало, иногда - очень редко - раздражало; но их самих он не мог упрекнуть ни в чем. "Ненормальное психическое состояние", - вспомнил он фразу из вердикта комиссии, усмехнулся. При виде Дана, там, у Альтаира, ему не раз приходило в голову: не есть ли наиболее нормальным состояние именно его - глубоко и уверенно любящего человека, - а не прочих, благоразумно сдерживающихся? Эти двое жили будто в более обширном мире: он включал в себя реальность как часть. И эта Одиннадцатая планета, самая благополучная из всех... Кто знает, где тебя ждет смерть! Разве сравнишь ее с тремя ближними - расплавленными каплями, окутанными тысячеградусной галогенной атмосферой. Или с двумя следующими - мирами мрачного хаоса, извержений, сотрясений хлипкой коры. Или с Шестой, юпитероподобной, с затягивающими газовыми воронками; в одной бесследно пропал Обри, планетолог - ив его смерти никто не упрекнул командира по возвращении. Строго говоря, и Дана следовало направить на первую шестерку планет, а Ксену, биолога, на Одиннадцатую с ее кислородной атмосферой. Но не одну, разумеется. А с кем? Вот то-то: с кем?.. Арно долго размышлял, прежде чем объявил состав групп и график работ. И не было в этом решении слабости, не было! Поступить иначе - значило больше создать проблем, чем разрешить. "Стоп!" Арно остановился, огляделся. По-прежнему низкий берег, волны, ветер. Белые скаты ангаров-цехов еле виднелись за лесом. Отмахал по кромке километров пять, думая успокоиться. А вышло наоборот, растравил душу, вспоминая, доказывая себе, что прав. Был бы прав - если бы не погиб Дан, не тронулась рассудком Ксена, если бы Одиннадцатая не осталась "белым пятном". Ведь что-то там все же стряслось - вопреки его прогнозам. Не получается ли, что он теперь подбирает доводы для самооправдания? - Настолько ли ты уверен в своей правоте, что - доводись снова решать - решил бы так же? - Нет, не настолько. Слишком велика потеря. И слишком жестоко наказание. Он повернул обратно. 4. КСЕНА Она ждала Арно на разъездном дворе обучаемых автовагончиков. Она встречала здесь, на севере, третью весну. В этом месте, на комбинате управляющих кристаллоблоков, люди не заживались. Освоят интересные тонкие операции, вроде образования кристаллических затравок-"генов", поработают на регулировке блоков персептронной памяти, где от операторов требуется художественный вкус и точный расчет, потом передают свой опыт новеньким - и дальше в путь. Все-таки север, места хоть и обжитые, но ветреные, неласковые; вся экзотика их сводится к многосуточным летним дням да таким же ночам зимой. И еще - здесь мало творческой работы. Технология изготовления кристаллоблоков давно отлажена, автоматизирована, спрятана под колпаки и в камеры, в них в атмосфере горючего гелия и паров веществ затравки-"гены" обрастают сотами кристалликов, в которых ионные пучки вписывают нужные схемы. На них оседают защитные покрытия с прожилками контактов, лапы манипуляторов одевают блоки в корпус, маркируют и укладывают в контейнеры для отправки на "воспитательные участки". Там за них принимались люди. На окрестных плантациях в лесах и садах, в воздухе, в подводных ангарах полого уходящих по шельфу в глубины Карского моря, они обучали кристаллоблоки тому, что умели сами: синтезировать пищу, выделять из руд металлы, водить автовагончики, глиссеры, вертолеты, собирать водоросли, просверливать туннели нейтридовым буром в монолитных скалах, изготовлять фотобатареи для энергодорог и крыш, пахать, сеять, препарировать насекомых, делать тончайшие срезы под микроскопом - и многому, многому еще. Делалось это по принципу: "Поступай, как я". Человек управлял соответствующим устройством, кристаллоблок запоминал обобщенный по всем сигналам электрический образ делаемого. Творчества от людей и здесь не требовалось, только высокая квалификация. У них с Арно она была. Они опробовали многие занятия, более всего их увлекло "воспитание" на автодромах кристаллоблоков-водителей. На Земле не было тех головоломно-сложных условий, какие создавались на автодромах,- партии кристаллоблоков назначались для других планет, для проекта Колонизации. Так что и здесь, получалось, они работали на космос. Последнее время за продукцией комбината часто прилетали командиры будущих переселенческих отрядов, дальнепланетники. Среди них были знакомцы или - чаще - слышавшие об Арно и о ней, знавшие их историю (кто в космосе ее не знал!). Арно избегал встреч, если не удавалось, то избегал не относящихся к делу разговоров, чтобы не бередить душу. Она избегала этого, чтобы не расстраивать его. Да ее и вправду больше не увлекал космос. Пережитое в Девятнадцатой экспедиции и не вспоминаемое теперь, может, только и осталось у нее в душе повышенной привязанностью к Земле, к устойчиво-разумному, доброму миру. Все равно где в нем жить - везде хорошо. Лучше, чем там. Мысль об усеянном колючими звездами пространстве вызвали малопонятный ей самой страх. В ожидании Арно Ксена вывела за ворота его и свой составы. Командир появился наконец, но не от сферодатчика - с берега. Подходя своей изящно-четкой походкой, Арно со сдержанным извинением глянул ей в глаза, сказал: - Астр улетает на Трассу. Насовсем. Спрашивал о тебе. Встал за пульт своего состава: помедлил самую малость, прежде чем тронуть: ожидал, не спросит ли Ксена, что именно. Если бы спросила, он бы ответил, еще бы спросила - еще бы ответил. Она не спросила. И без того непростые ее отношения с Арно осложнились после появления этого пришельца Аля. Ее более других взволновала новость, что этому человеку пересажена часть мозга Дана - ее Дана! Она наблюдала Аля в том его "интервью", потом заказывала ИРЦ воспроизведение записи, видела в сообщении ИРЦ Берна после преобразования его тела. Это был чужой, совсем не похожий на Дана человек. И в то же время - с самого начала было в нем что-то от Дана. Было, она чувствовала. Настолько было, что в том споре Ило и Астра с общепланетной трансляцией была целиком на стороне Ило и против Астра - она, астронавтка, ученица Астра! Может быть, ей просто не хотелось смириться с тем, что Дан не существует - пусть как надежда, как вероятность? Ясно, что Астр беседовал с Арно все о том же: о пришельце Але, проблема Дана - а если и о ней, то в той мере, в какой это относилось к делу. Не такой человек Ас, чтобы вызывать Арно из лирических побуждений, покалякать перед отлетом. Ксена, трогая состав, спросила о другом: - А где же твой шлем? Арно только махнул рукой: "А!" - и прибавил скорость. По строгим правилам техники безопасности ей, старшей в их испытательной группе, полагалось вернуть Арно за шлемом. Но это по правилам, по букве. На самом деле, конечно, он был старшим, был и остался для нее командиром. Не имело значения, что он осужден на несамостоятельность. Это очень много - командир в космосе; на Земле давно нет и невозможна та власть над людьми, которой располагал он. В обычных обстоятельствах он - товарищ; но в необычных, требующих напряжения воли и мгновенных решений, каждый член экспедиции становится будто его щупальцем, его исполнительным органом. Он мог одним словом послать любого из них на очевидную смерть - ее, Дана, всех; и каждый с Земли воспитал в себе готовность исполнить и такой приказ. Вот что значит командир в космосе - и разрушить это их отношение земные постановления не в силах. Да и без того он много значил для нее: и как человек, возившийся с ней, опекавший лучше любой няньки, когда она в первый год после возвращения была больна душой, и как переживший многое вместе с ней. Слишком многое, чтобы не пытаться брать верх, ставить на своем, словом или жестом теснить его самолюбие. Единственно, да и то больше для декорума, Ксена первая вывела на дорогу свой состав из ободранных ковшеобразных вагончиков, наполненных камнями, металлоломом, кусками бревен. Фокус "воспитания" в том и состоял, чтобы провезти это имущество по автодрому, не растеряв, на предельных скоростях. Грунтовая дорога, мягкая после ночного дождя, вела мимо оврага к холму; за ним и начинался автодром. Им служил большой участок леса - хвойного, но с примесью березы, дубняка, эвкалипта; они повсеместно распространились на земле после Потепления. Деревья - единственное, что на этом участке оставалось на месте; за все иное поручиться было нельзя. Всякий раз, подъезжая, они могли только гадать, какие сюрпризы приготовил сегодня им автомат-преобразователь. Он, действуя по закону случайных чисел сравнивал прежние препятствия и создавал новые: от бетонных надолбов и скал до хорошо замаскированных трясин. В этом был самый интерес. Арно и Ксена каждый раз будто проверяли себя убеждались, что космическое быстродействие и мгновенность ориентировки еще есть в них. Слева от дороги над пологими горбами в ежике сосен волочилось оранжевое слабо греющее солнце. Арно обошел Ксену перед первым подъемом, прибавил скорость Быстрая езда веселила душу. Моторы вагончиков запели звучней. - Не рано? - крикнула Ксена. Именно с этого холма было удобно обозреть ближний участок автодрома, засечь "сюрпризы". - Впере-ед! - донеслось к ней. Она тоже наддала. Въехала на гофрированную полосу, место взбадривающей тряски. Отсюда начинался автодром. Ксена плотнее взяла штурвал, расставила ноги, уперлась спиной в стенку кабины: вперед! Началась гонка через ямы, колдобины, пни, мимо кустов, валунов, надолбов, скрытых провалов... Каждый выбирал свой маршрут для состава, но поскольку целью было первым пересечь автодром, получалась именно гонка. Надо было смотреть в оба, чтобы проскочить под здоровенным суком, целившим в голову, обогнуть валуны среди травы, не забуксовать во внезапной топи, не опрокинуться на крутом вираже, тормознуть на спуске, переключить скорость на песчаном подъеме. Вниз, вверх, влево, вправо! Моторы то завывали на пронзительной ноте, но переходили на басы; камни, железки и бревна гулко ударяли о борта; руль рвался из рук. Состав Арно белой гремящей полосой мелькал слева за деревьями. Он обходил. Ксена прибавила скорость, разогнала состав по накатанному знакомому спуску, не подозревая, что внизу ее ждет новинка: камышовая топь с илистым дном. Арно открыл ее первым, чуть не влетел. Выбора у него не было - он круто повернул вправо, пересек путь Ксены. Она ахнула, отчаянно затормозила, но необъезженный кристаллоблок замешкался на малую долю секунды. Они столкнулись. Удар, треск, грохот. Арно подбросило выше дерева рядом. Он попытался сгруппироваться, чтобы упасть по-кошачьи, руками и ногами, но зацепил ногой ветку, полетел кувырком, грянулся о землю всей спиной. Ксена кинулась к нему. Он лежал, раскинув руки, мускулы тела обмякли, глаза закрыты, губы закушены. - Ари! Эй, командир, что с тобой? - затормошила она его.- Очнись. Не я ли напоминала о шлеме! ...А ему было невыразимо приятно, что эта женщина испугалась за него, хлопочет и волнуется. Вот встала на колени, расстегнула его комбинезон, приложила голову к груди... Выждав немного, Арно вдруг зарычал и сгреб ее в охапку. - Мальчишка! - Ксена сердито смотрела на него. - А ты зачем так летишь на спуске? - А зачем пересекаешь? Нужно было пропустить. - Ишь чего захотела! - Я и говорю: мальчишка. Их слова уже были наполнены иным смыслом. Арно понял, улыбнулся чуть смущенно; улыбка в самом деле превращала его в озорного паренька. - Рыжий.- Ксена взяла его лицо в ладони.- Рыжий... Некоторое время они лежали, отдыхали. Глядя на белесо-голубое небо с возвысившимся солнцем, слушали шелест листвы. Сырой ветерок нес из глубины леса запахи хвои, осин, ив, ласкал щеки и руки. Они лежали - близкие и очень далекие друг от друга; думали об общем, объединяющем их, но всяк на свой лад. Арно думал, что Ксена не спросила его о разговоре с Астром, избегая этой темы, боится. Они оба избегают ее, это еще болит в них. Три года прошло, а болит. Не потому ли они так близки? Двое потерпевших кораблекрушение, выброшенных на берег вселенского океана. Не на берег - на островок, на кочку-планету. Нет у этого океана берегов. Они выпали из космического братства, объединявшего осознание Бесконечного - Вечного; выпали из сообщества людей, для которых нормальна возрастная дробь, нет "своего" времени. И для дальневиков, и для трассников это обычная специфика жизни-работы: разнобой календарного и биологического времен, исчезновение в космосе на десятилетия... и даже холодный расчет, в результате которого надо погибнуть или погубить товарищей, чтобы отправить информацию. Для почувствовавших Бесконечность - Вечность в этом нет ни подвига, ни драмы. Драма осесть так, как они с Ксеной. "Та жизнь нормальна, в космосе,- думал он.- А здесь - самообман, начинающийся с понятий вроде "я стою на земле"... Здесь я до сих пор как-то ничего не могу принять всерьез. Самообман мелких дел, отношений, чувств. Да и что может быть крупного на планете, на комочке вещества, ввинчивающегося по спирали в космос! А надо привыкать, другого не будет. Вот: я лежу на земле..." Он усмехнулся, смежил веки. Не получалось у него "я лежу на земле". Планета летела в черном пространстве, отдувался назад ее электронный шлейф - летела вместе с Солнцем, ближними звездами в сторону созвездия Цефея. И он не лежит - летит впереди планеты, участвует мыслью в этом мощном, со скоростью 250 километров в секунду движении галактического вихря. Что перед этим движением все остальные! "Такая жизнь нормальна,- снова упрямо подумал он,- грудью вперед, к звездам. Человек живет во Вселенной, где бы он ни находился". Арно покосился на Ксену: она лежала облокотясь, кусала травинку. "А любим ли мы друг друга, если молчим о столь многом и важном? Сближает нас наше молчание или напротив?" ...Однажды у нее прорвалось - после появления этого пришельца, которого спасли ценой головы Дана. После его потрясающего "интервью". Арно было недосуг, не смотрел - но когда рассказали, то смеялся, качал головой. Ксена смотрела, сведя брови в ниточку а когда остались одни, упрекнула: - Почему ты смеялся? Он чужой среди нас, ничего не знает, ему трудно и одиноко. Куда более трудно и одиноко, чем было нам, когда вернулись,- помнишь? А ведь мы отсутствовали всего тридцать шесть лет. Арно промолчал - все то же отдаляющее молчание. Слишком много чувства было в упреке Ксены - к кому? К Дану? К нему? К этому Алю?.. Он помнил, какими они вернулись. Помнил и то, чего не могла помнить Ксена: какой она была тогда. Она была горько, просто насмерть обиженным ребенком. Только у детей это быстро проходит - а у нее не проходило дни, недели, месяцы. Такой он ее снял с Одиннадцатой. Путь от Альтаира сюда она проделала в анабиозе, он обычно успокаивает, но не подействовал. Самые осторожные расспросы о происшедшем на планете, даже заведенный при ней разговор об этом повергали ее в тонкий, неудержимо горький плач. Сердце переворачивалось смотреть на нее, слушать. Усилия психиатров вывели ее из истерического состояния, но она еще долго выглядела пугливой девочкой. Жалась к Арно, боялась - небывалая вещь - других людей. Из-за этого дисквалифицировали двух психологов, комплектовавших экипаж Девятнадцатой: пропустили в дальний космос неврастеричку! Да, гибель любимого - горе, несчастье. Но сильную женщину это с ног не собьет, не уничтожит.