Оцените этот текст:



                         Сатирическое представление
                      в двух отделениях, шести сценах,
                 с прологом, эпилогом и шестью интермедиями


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: С.В.Михалков. "Театр для взрослых"
     Издательство "Искусство", Москва, 1979
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 7 января 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------

     Издательство продолжает публикацию пьес  известного советского поэта  и
драматурга,   Героя  Социалистического  Труда,  лауреата  Ленинской  премии,
Государственных   премий   СССР   и   Государственной   премии   РСФСР   им.
К.С.Станиславского, заслуженного деятеля искусств РСФСР Сергея Владимировича
Михалкова,  начатую сборником его  пьес  для  детей  (Театр для  детей.  М.,
"Искусство", 1977).
     В   данном  сборнике  вниманию  читателей  предлагаются  такие   широко
известные  пьесы,   как  "Раки",  "Памятник  себе...",  "Пощечина",  "Пена",
"Балалайкин и Кo", и ряд других, поставленных на сцене многих театров страны
и за рубежом.


     Премьера  спектакля  состоялась  в   июне   1955   года  в   Московском
драматическом театре им. К.С.Станиславского.





                              Перед премьерой




     РЕЦЕНЗЕНТ.

          Рецензент  у  себя дома, развалившись в кресле и попивая
          боржом, а режиссер, стоя в будке автомата, разговаривают
          по телефону.

     Режиссер (дует в трубку).
                Алло!.. Алло!.. Не слышу!..
     Рецензент (равнодушно).
                                          Я молчу.
     Режиссер (горячо).
                Вы понимаете, что я сказать хочу?
                Вы - критик, рецензент. Я - режиссер. Не так ли?
                Вы пишете статьи, я создаю спектакли.
                Как воздух, нам комедия нужна!
                Но где она? Скажите, где она?!.
                Уж я не говорю о водевиле -
                Об этом жанре все давно забыли!
                А зритель требует! Смеяться хочет он!
                Играем мы Мольера и Шекспира,
                У нас идут Гольдони, Кальдерон...
                Но где же современная сатира,
                Бичующая наши недостатки,
                Клеймящая глупцов и наглецов.
                Перестраховщиков, людей, берущих взятки,
                Бессовестных льстецов, безнравственных отцов,
                Невежд с дипломами, клеветников со стажем, -
                Когда мы их в комедиях покажем
                И выведем на свет в конце концов?
                В избе у нас еще немало сора!
          (Переводит дух.)
     Рецензент (помолчав).
                Попробуйте поставить "Ревизора"!
                Сатира острая. Талантлива. Смешна.
     Режиссер (взволнованно).
                Нам со-вре-мен-ная комедия нужна!
                Чтоб зритель в зале от души смеялся,
                На что-то гневался, о чем-то волновался,
                Чтобы при всех был высмеян дурак
                И по заслугам был наказан враг!
     Рецензент (безразлично).
                Вам надо к драматургам обратиться.
     Режиссер (в отчаянии).
                Я обращался. Требовал. Просил.
                Один ответил мне, что критики боится -
                Перенести ее ему не хватит сил.
                Другой сказал: "Я не боюсь газеты,
                Поскольку не пишу уже пятнадцать лет!"
                У третьего есть тема - нет сюжета!
                Четвертому мешает худсовет...
     Рецензент.
                Ну, а у пятого?
     Режиссер.
                У пятого есть пьеса -
                Комедия в трех актах: "Рубка леса".
                Ее герои до и после рубки
                Творят в лесу прекрасные поступки.
                Все говорят, что в пьесе есть зерно...
     Рецензент.
                Так в чем же дело?
     Режиссер.
                В том, что не смешно!
     Рецензент.
                Что ж... И такие пьесы нам нужны.
                Мы зрителя воспитывать должны.
     Режиссер (вытирая лоб платком).
                Но над комедией положено смеяться!
     Рецензент.
                Положено. Но как?.. Тут надо разобраться!
                Нам нужен смех. Его не избежать.
                Но зритель наш привык героям подражать!
                А что получится, когда, к примеру, скажем,
                Он с отрицательным столкнется персонажем?
                Вы будете высмеивать порок,
                А зритель извлечет совсем другой урок:
                Над пьяницей в спектакле посмеется,
                А там, глядишь, в антракте сам напьется!
                Вы взяточника будете играть,
                А зритель завтра станет взятки брать!
                Бесчисленны подобные примеры...
                Смеяться не грешно, но все же с чувством меры...
                А в основном, конечно, нам нужны
                И наши Гоголи и наши Щедрины.
                Мы против тех, кто в пьесах льет елей!
                Вот так... Да, да!.. А главное - смелей!..
          (Кладет трубку. Задумывается, затем в ужасе шепчет.)
                Смелей... смелей... А если спросят мненье?
                Где взять надежную, чужую точку зренья?!.

          Гаснет свет






     АСЯ         \
     ХАРАХОРИНА   \ пассажиры.
     КЛЮШКИН      /
     СИДОРОВ     /






          Жесткое   купе   цельнометаллического  вагона  в  поезде
          дальнего  следования  "Москва  - Алма-Ата". Утро. В купе
          находятся  две  молодые  женщины:  Ася и Харахорина. Они
          заканчивают свой утренний туалет. Дверь в коридор вагона
          закрыта. По радио передают популярную песенку.

     Харахорина (вздохнув).  Неужели всю  дорогу нам придется слушать одну и
ту же пластинку?  (Выключая радио.) Я очень люблю радио,  но, когда сажусь в
поезд, начинаю ненавидеть это величайшее открытие науки.
     Ася. Вы до Алма-Аты?
     Харахорина. Мне придется еще дальше ехать.
     Ася. На целинные?
     Харахорина. Да. У меня там муж работает.
     Ася. А вы сами кто по профессии?
     Харахорина. Работала в горкомхозе, сейчас еду заведовать библиотекой. А
там видно будет... Посмотрим... Вы, кажется, геолог?
     Ася. Откуда вы узнали?
     Харахорина. Большой рюкзак. Книга академика Обручева... И самое главное
- геологический молоток. Угадала?
     Ася (улыбаясь). Правильно.

          Стук в дверь.

     Харахорина. Да, да! Открыто!

          Появляется проводник.

     Проводник.  С  добрым  утром,  граждане пассажиры!  Чайку  кто  желает?
Самоварчик готов.
     Ася. С добрым утром, товарищ проводник!
     Проводник. По стаканчику?
     Ася.  Нет,  что вы!  Стаканов восемь!  Наши молодые люди по  стакану не
пьют.
     Проводник. Ясно!.. (Уходит.)

          В  коридоре слышен его голос: "Граждане пассажиры, чайку
          кто желает?"

     Харахорина. Где же наши кавалеры? Что-то они пропали.
     Ася. Наверное, красоту наводят?
     Харахорина.  Я,  откровенно говоря, не ожидала, что нам попадутся такие
славные попутчики. А они милые, правда?
     Ася. Да. Особенно тот, который помоложе.

          Стук в дверь.

     Мужской голос (за дверью). Дамы! Вы готовы? К вам можно?
     Харахорина. Они!
     Ася. Заходите, заходите!

          Открывается дверь. На пороге купе два старика: Клюшкин и
          Сидоров.    В   руках   у   них   полотенца,   туалетные
          принадлежности.

     Сидоров и Клюшкин (вместе). С добрым утром!
     Ася и Харахорина (вместе). С добрым утром!

          Старики входят в купе.

     Клюшкин. Помылись, побрились и даже поодеколонились.
     Сидоров. Чем не женихи? Ну как, хозяюшки, будем завтракать?
     Ася. А мы чай уже заказали.
     Клюшкин. По стаканчику?
     Ася. Нет. Целый чайник.
     Клюшкин. Дело! Был бы чай, а закуска найдется.

          Кладет на столик две банки консервов.

     Сидоров (отодвигая консервы). Нет, Понтий Петрович. Это дело не пойдет!
Раньше мои запасы кончать будем. (Снимает с полки корзину с продуктами.)
     Ася (достает сверток из сетки). У меня есть котлеты и копченая колбаса.
     Харахорина. А у меня пирожки с капустой и домашние коржики к чаю.
     Сидоров.  А  у  меня ку-ри-ца!  Царь-птица!  С  нее и начнем.  (Достает
большую курицу.)
     Ася. Ой, какая огромная!
     Харахорина. Сколько же вы за нее заплатили?
     Сидоров.  Просила бабушка трешку,  а  я  поторговался -  за  два  рубля
уступила. (Кладет птицу на столик.)

          Пауза.

     Клюшкин (усмехнувшись,  неожиданно).  А  мне  вот однажды за  махонькую
пташку полсотни предлагали. Да-а-а...
     Ася. За какую пташку?
     Клюшкин. За варакушку.
     Харахорина. А что это за птичка такая?
     Сидоров.  Раз начали,  так уж кончайте,  Понтий Петрович. Рассказывайте
про вашу варакушку.
     Клюшкин.  Ну, слушайте, коли на то пошло!.. Дело было прошлой весной. А
весна, как вы помните, была ранняя. Скворцы прилетели в конце марта...

          Гаснет свет






     ФУФИН - директор базы Снабсбыта.
     КЛЮШКИН - вахтер базы.
     СИДЕЛКИН - сотрудник базы.
     СЕКРЕТАРША.
     ТЕТЯ МАША.

          Служебный  кабинет  Фуфина.  Секретарша разговаривает по
          телефону.

     Секретарша.  Алло! Люська! Ты представить себе не можешь, что тут у нас
творится!.. Просто паника! Из академии бумага пришла. Из самой академии!

          Входит тетя Маша.

Ну прощай! Говорить больше не могу! (Кладет трубку, подбегает к тете Маше.)
Принесла, тетя Маша?
     Тетя  Маша  (доставая  из   авоськи  две   толстые  книги).   Принесла.
Библиотекарша спросила:  "Зачем тебе,  тетя Маша,  циклопедия?"  А я говорю:
"Это не мне, это Захар Филатыч интересуется". (Протягивая первую книгу.) Вот
Брэм... Вот циклопедия. (Протягивает вторую книгу.)
     Секретарша (листает книги).  Вара...  вара... варакушка. Слушайте, тетя
Маша.  (Начинает читать  вслух.)  "Варакушка.  Красивая птица  из  семейства
дроздовых.  Оперение у самца -  сверху буроватое,  горла и зоба -  синее; на
груди белое или рыжее пятно; брюшко белое".

          Телефонный звонок.

(Снимает трубку.)  Вас  слушают.  Его нет...  У  товарища  Фуфина  обеденный
перерыв.  (Кладет трубку,  продолжает читать.)  "В  Советском Союзе  обитает
повсеместно. Гнездится на земле. Самцы хорошо поют".
     Тетя Маша.  Не иначе,  у Клюшкина самец. Убей меня бог, самец! Послушал
академик,  как этот самец поет, понравилась ему песня, ну и решил приобрести
для своего удовольствия. Денег не пожалел!
     Секретарша. Пятьдесят рублей?
     Тетя Маша. Так ведь академик, не кто-нибудь! Что ему полсотни за песню?
     Секретарша.  Если бы еще большая редкость,  ну там пингвин или попугай,
который человеческим голосом разговаривает,  а  то  какая-то  незначительная
птичка.  Удивительно,  честное слово!  (Полосками бумаги  закладывает нужные
страницы в книгах.) Почему он ее не продал?
     Тетя Маша. Из-за принца.
     Секретарша. Из-за какого принца?
     Тетя Маша. Из-за своего стариковского принца.
     Секретарша (поправляет). Из-за принципа, тетя Маша.
     Тетя Маша.  Ну я и говорю:  из-за принца. Пятый год я здесь работаю, по
тридцать раз  в  день вхожу-выхожу,  каждый меня в  лице знает,  тетей Машей
зовет,  а когда он в проходной дежурит, с ним весь нерв растрепишь: предъяви
ему  пропуск -  и  только!  А  все  из-за  принца!  Он  из-за  этого  своего
стариковского принца и птюшку не продал!
     Секретарша.  Клюшкин сегодня выходной,  так  Захар  Филатыч за  ним  на
квартиру свою машину послал. Обедать пешком пошел.
     Тетя Маша. Вот тебе и варакушка!

          Входит Фуфин. Тетя Маша выходит.

     Фуфин. Клюшкина привезли?
     Секретарша.  Нет,  Захар  Филатыч,  не  привезли.  Принесли шестой  том
Большой Советской - "Ботошани - Вариолит" и "Жизнь животных" Брэма.
     Фуфин.  Спасибо.  Вызовите Сиделкина.  Пусть ко  мне  зайдет.  Привезут
Клюшкина -  прямо ко мне.  По телефону пока ни с кем не соединяйтесь. Я буду
занят. Да! Принесите мне личное дело Клюшкина. Побыстрей!

          Секретарша  выходит.  Фуфин  подходит  к  своему  столу,
          садится в кресло. Надев очки, он открывает лежащую перед
          ним  книгу  и  начинает читать. По мере чтения выражение
          лица Фуфина становится все более озабоченным. Дочитав до
          конца, он откидывается в кресле и задумывается.

(Про себя.) "Жизнь животных".

          Входит Сиделкин.

     Сиделкин. Разрешите, Захар Филатыч?
     Фуфин.  Заходи,  Сиделкин.  Садись.  Мы  с  тобой сегодня не  виделись?
Здорово! (Протягивает через стол руку.)
     Сиделкин. Здравствуйте, Захар Филатыч! (Пожимает руку Фуфину.)
     Фуфин. Садись.

          Сиделкин  садится  в  кресло,  стоящее  в  углу комнаты,
          неподалеку от стола Фуфина.

(Не сразу.) Слышал? (Смотрит на Сиделкина поверх очков.)
     Сиделкин.  Слышал, Захар Филатыч. Ничего пока не понимаю. Ровным счетом
ничего!
     Фуфин. Я тебе отношение из академии показывал?
     Сиделкин. Нет, Захар Филатыч, отношения я не видел. А что за отношение?
Хорошее?

          Фуфин  встает,  подходит к сейфу, открывает его, достает
          красную  папку  и  оттуда извлекает бумагу. Потом кладет
          папку  в сейф и с бумагой в руках проходит на свое место
          за стол. Садится.

     Фуфин (глядя на бумагу).  Ну, тут все как полагается... Все по форме...
Бланк... штамп: "Академия коммунального хозяйства"... подпись. Одним словом,
документ!  Слушай,  Сиделкин!  (Начинает читать вслух.)  "По имеющимся у нас
сведениям,  сотрудник  вверенной  вам  базы  Снабсбыта,  вахтер  комендатуры
гражданин Клюшкин П.П.,  является обладателем птицы, известной под названием
варакушка -  ци-а-не-ку-ла...  (Делает  паузу  и  смотрит  поверх  очков  на
Сиделкина.  Затем продолжает читать.)  Являясь любителем-орнитологом и  имея
большую  личную  коллекцию  птичьих  чучел,  я  обратился к  вышеупомянутому
гражданину Клюшкину П.П.  с  предложением продать имеющийся у него экземпляр
ци-а-не-ку-ла, необходимый мне для пополнения коллекции. Однако, несмотря на
предложенное мной гражданину Клюшкину П.П.  денежное вознаграждение в  сумме
пятидесяти рублей,  последний  отказался  продать  принадлежащую ему  птицу.
Прошу вас  как  руководителя учреждения оказать содействие в  приобретении у
вашего  сотрудника гражданина Клюшкина П.П.  нужной мне  птицы  за  наличный
расчет.     С     уважением     доктор     технических    наук     профессор
М.М.Переплет-Поповский". (Снимает очки и протягивает бумагу Сиделкину.)

          Сиделкин серьезно просматривает бумагу.

(После паузы.) Твое суждение по этому вопросу?
     Сиделкин (возвращая Фуфину бумагу.) Академия-то коммунальная!
     Фуфин. Что ни говори, а начальство.
     Сиделкин (осторожно). Ну, это, правда, постольку-поскольку...
     Фуфин  (недовольно).   Вот  именно...   А   на  документ  мне  отвечать
придется?.. Придется!
     Сиделкин.  Выходит, этот академик занимается коммунальным хозяйством, а
интересуется птичками?
     Фуфин.  Это не наше с тобой дело,  чем там академики занимаются. Важно,
что поступил официальный документ!  И не от кого-нибудь... Это тоже понимать
надо! Какой из себя этот Клюшкин? Давно он у нас работает?
     Сиделкин. Лет десять. Когда я пришел, он уже работал.
     Фуфин. Как он работает? Взысканий не было?
     Сиделкин. Старик исполнительный.
     Фуфин. Пьет?
     Сиделкин. Нет. Трезвый старик.
     Фуфин (в раздумье). Не пьет, значит...

          Входит   секретарша.   Кладет   на  стол  Фуфину  папку.

     Секретарша. Личное дело Клюшкина.
     Фуфин (вынув из папки фотографию Клюшкина и показав ее Сиделкину). Он?
     Сиделкин. Он.
     Секретарша. Он.
     Фуфин. Как к нему эта птица попала? Поймал он ее, что ли, где-нибудь?
     Сиделкин. Наверное, поймал. Говорят, он птицелов.
     Фуфин. Какая у него зарплата?
     Сиделкин. Рублей сорок.
     Секретарша. Сорок два.
     Фуфин. И за пятьдесят рублей свою эту варакушку академику не продал? Ну
и ну!.. (Качает головой.)
     Сиделкин. Выходит, не продал.
     Фуфин.  А  ну  как он и  мне откажет?..  Свою машину за ним послал.  Он
выходной сегодня.

          В дверях появляется тетя Маша.

     Тетя Маша. Захар Филатыч, Клюшкина привезли!
     Фуфин.   Давайте  его   сюда!   (Заглянув  в   анкету  Клюшкина.)   Эх,
беспартийный!..   (Сиделкину.)  Может,  ты  на  него  по  профсоюзной  линии
повлияешь?

          Сиделкин   не  успевает  ответить,  входит  Клюшкин.  Он
          взволнован.  Фуфин  выходит из-за стола и идет навстречу
          старику.

(Улыбаясь.) Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Клюшкин!
     Клюшкин (взволнованно). Здравствуйте, товарищ Фуфин. Что случилось?

          Обмениваются рукопожатием.

     Фуфин.  Вы уж нас извините, что мы вас потребовали в ваш выходной день.
Дело у нас к вам есть. Вы не волнуйтесь. Садитесь, пожалуйста.

          Клюшкин  садится.  Секретарша выходит. Фуфин пододвигает
          старику коробку папирос.

     Клюшкин. Благодарю покорно, не увлекаюсь.
     Фуфин. До ста лет хотите прожить?
     Клюшкин. Загадывать не загадываю, а проживется, так проживу.
     Фуфин. Как вас довезли? Я ведь за вами свою машину посылал.
     Клюшкин. Привезли. В бане меня нашли...
     Фуфин. Вы уж нас извините, Понтий Петрович...
     Клюшкин. Ничего... Не велика важность. А что случилось-то?
     Фуфин (начиная издалека).  Дело, Понтий Петрович, у нас к вам не совсем
обычное... Слухами земля полнится. Говорят, вы птиц ловите?
     Клюшкин (неопределенно). Дело любительское.
     Фуфин. И много у вас дома птиц? Какие именно?
     Клюшкин. Всякие есть... Щеглы, зяблики, чижи...
     Фуфин. Наверное, как запоют все сразу, так прямо концерт? Филармония!
     Клюшкин.  Не без этого. Раз у птицы такой дар от природы есть, чтобы ей
петь, она и поет - не стесняется.
     Фуфин.  Вот вы говорите, что у вас есть там разные щеглы, чижи... А вот
рассказывают,  что есть у вас еще одна птичка,  под названием варакушка. Что
это за птичка такая?
     Клюшкин (неуверенно). Да как сказать, чтобы не соврать...
     Фуфин (ласково). Да уж вы, Понтий Петрович, пожалуйста, скажите все как
есть. Не соврите.
     Клюшкин (подумав). Птичка-невеличка. С ноготок.
     Фуфин. И где же вы ее раздобыли, если не секрет?
     Клюшкин.  В камышах,  на болоте я ее раздобыл. Летошний год поймал. Эти
варакушки больше в сырой чаще селятся, поближе к воде.
     Фуфин (заинтересованный). И часто вы их ловите, Понтий Петрович?
     Клюшкин. Птиц-то? Да, почитай, каждый год ловлю.
     Сиделкин (неожиданно, с места). Продаете?
     Клюшкин (обернувшись).  Года  три  назад подарил одного певчего щегла в
Дом пионеров, а продавать никому не продавал.
     Фуфин. А что же вы с ними делаете?
     Клюшкин.  А ничего я с ними не делаю. Чего с ними делать? Поймаю птицу,
зиму продержу, прокормлю, а весной выпускаю. Дело любительское.
     Фуфин (с недоверием). Выпускаете?
     Клюшкин. Ясное дело. Весной да летом она сама прокормится...
     Фуфин (глубокомысленно).  Да-а-а...  А  что  же  это все-таки за  птица
такая, эта варакушка? Не могли бы вы нам с товарищем Сиделкиным рассказать о
ней более подробно? Так сказать, информировать нас...
     Клюшкин.  Это  можно...  (Задумавшись,  а  потом  искренне,  с  большим
интересом к  собственному рассказу.)  Варакушка -  птичка  большой красоты и
душевности. Полет у нее быстрый, но короткий. Вспорхнет над землей, пролетит
немного.  И все кругами, знаете ли, такими небольшими, и уже дальше бегом по
земле: прыг, прыг, прыг! И уж если начала прыгать, то пути себе не выбирает,
что по сухому,  что по топкому,  по открытым ли местам, по густой траве - ей
все равно, везде проберется... Самцы промеж собой насмерть дерутся, когда их
по любовной линии заест.  Ревнуют,  можно сказать,  друг дружку!  (Покачивая
головой.) И смех и грех,  право слово!  Весной дивно поет...  Вот она какая,
варакушка, товарищ Фуфин!
     Фуфин  (закуривая).   Да-а-а...   Любопытная  птичка...   Как,  товарищ
Сиделкин?
     Сиделкин. Безусловно.
     Фуфин.  Скажите,  Понтий Петрович,  у  вас  никто  не  хотел купить эту
птичку?
     Клюшкин.  Почему не хотел?  Прицеливался недавно один. Говорил, будто в
какой-то академии работает. Просил продать. Только я ему не продал.
     Фуфин. Не сторговались?
     Клюшкин. Да мы и не торговались. Так разошлись.
     Фуфин. Сколько он предлагал вам за вашу варакушку?
     Клюшкин. Сперва десятку предлагал, а потом до тридцати рублей накинул.
     Фуфин. А потом и полета предложил.
     Клюшкин.  Хвастался, будто и полета даст, если я ему ее уступлю. Только
я не уступил.
     Фуфин. Сколько же стоит такая птичка, по-вашему?
     Клюшкин (помедлив). Ничего она не стоит.
     Фуфин (не понимая).  То есть как это так ничего?  Что-нибудь она должна
стоить? (Показывает на коробок спичек.) Коробок спичек и тот стоит. А вам за
нее пятьдесят рублей предлагали!
     Клюшкин (спокойно). Не стоит она этих денег.
     Фуфин (теряя самообладание). Тогда скажите, сколько она стоит.
     Клюшкин (пожимает плечами). А кто ее знает, сколько она стоит.
     Фуфин.  Ну,  хорошо. Допустим, что она стоит гораздо дешевле. Но почему
вы ее все же не продали, если вам сам покупатель предложил пятьдесят рублей?
Это же сумма! Такие деньги на земле не валяются.
     Клюшкин.  Известно,  не  валяются.  Не  копейка!  Копейку найдешь и  то
нагнешься.
     Фуфин  (вытирает  вспотевший  лоб  платком).   Честное  слово,  товарищ
Клюшкин,  мы  с  товарищем Сиделкиным вас просто не  понимаем!  Почему вы не
продали свою варакушку?  По-че-му?  Да знаете ли вы,  товарищ Клюшкин, кто у
вас  хотел приобрести вашу  пигалицу?  Известный профессор!  Доктор наук,  в
конце концов!  Это вам не Дом пионеров! Не может же такой деятель сам ловить
этих варакушек! Что же вы, не могли уважить такого заслуженного человека?!
     Клюшкин.  Мы  очень даже их уважаем.  Зачем нам их не уважать?  Да ведь
кабы он  для науки что требовал.  А  то  ведь он для себя просил:  он чучела
набивает. Дело любительское.
     Фуфин (выходит из-за  стола,  ходит по  комнате,  останавливается).  Да
вам-то,  вам то не все ли равно,  что он там набивает?  Вы же можете в любое
время поймать себе другую варакушку. Даже во сто раз лучше!
     Клюшкин (продолжая начатую мысль).  Ежели бы для науки,  я бы ему слова
не сказал.  Бери, пожалуйста, если людям от этого польза какая-нибудь будет.
Я бы ее даром отдал!
     Фуфин  (переходя на  официальный тон).  Вот  что,  товарищ  Клюшкин.  Я
обращаюсь  к   вам  как  к  своему  сотруднику,   и  товарищ  Сиделкин  меня
поддерживает в этом вопросе. Мы просим вас пересмотреть ваше решение и пойти
навстречу    просьбе    профессора    Переплет-Поповского.     Должен    вас
проинформировать:  я  получил официальный запрос из академии по поводу вашей
пигалицы.   Официальный  документ!   Я   должен  на   этот  документ  как-то
реагировать! (Протягивает бумагу Клюшкину.)
     Клюшкин (прочитав). А вы, товарищ Фуфин, напишите резолюцию.
     Фуфин. Какую резолюцию?
     Клюшкин. "Улетела".
     Фуфин (оторопев). То есть как это так "улетела"? Что такое "улетела"? Я
вас не понимаю. Товарищ Сиделкин! Вы что-нибудь поняли?

          Сиделкин молчит.

     Клюшкин (поясняя). Вы напишите этому академику: птичка, мол, улетела!
     Фуфин. Что вы хотите этим сказать, товарищ Клюшкин?
     Клюшкин. А что есть, то и хочу сказать. Улетела варакушка!
     Фуфин. Куда она могла улететь?
     Клюшкин. Ей пути не заказаны.
     Сиделкин.  Вы  что  же,  ее  выпустили,  товарищ  Клюшкин?  Сознательно
выпустили?
     Клюшкин (с некоторым раздражением). Сознательно, сознательно!
     Фуфин (с трудом себя сдерживая). На каком основании?
     Клюшкин (широко).  Так ведь весна,  товарищ Фуфин!  Конец марта!  Зачем
птичке в клетке томиться?
     Фуфин. Когда? Когда вы ее выпустили?
     Клюшкин.  Покормил ее нынче утром последний раз,  вышел во двор, открыл
клетку и выпустил. А сам в баню пошел.
     Фуфин. Нет! Как вам это нравится? Он ее выпустил! Что мы теперь ответим
на  документ?  Нам  же  не  поверят!  Мы  подорвем свой  авторитет в  глазах
академии!  Мы  же  не  можем действительно написать резолюцию "улетела"!  Мы
никогда и  не писали таких резолюций!  Вы нас подвели,  товарищ Клюшкин!  Мы
сделаем выводы! Твоя точка зрения, Сиделкин?
     Сиделкин (Клюшкину). Неужели так-таки и выпустил?
     Клюшкин. Да, вот так...
     Сиделкин  (неожиданно).   Ай,   молодец!..  (Смеется.)  Не  побоялся  -
выпустил!
     Фуфин. Молодец? Кто молодец?
     Сиделкин (весело). Клюшкин молодец! Выпустил!..
     Клюшкин. Ну, бывайте здоровы! (Уходит.)
     Сиделкин (Фуфину,  весело).  Вот ведь мала пташка,  а все сильней,  чем
бумажка!

          Фуфин   опускается   в  кресло,  вытирает  лоб  платком,
          растерянно смотрит на Сиделкина.

          Гаснет свет.




          Купе.  Харахорина вяжет. Клюшкин лежит на верхней полке.
          Сидоров  стоит  в  коридоре у окна, курит. Постукивают в
          тишине  колеса поезда на стыках рельсов. Входит Ася. Она
          ставит на столик две бутылки фруктовой воды.

     Ася (с возмущением). Черт знает что такое, в ресторан пойти нельзя!
     Харахорина. А что случилось, Асенька? Много народу?
     Ася  (сердито).  Пристал какой-то  тип.  Сел  за  мой  столик  и  начал
заговаривать:  кто,  да откуда,  да куда едете...  Ему-то что за дело, кто я
такая, откуда и куда еду!
     Клюшкин.  А ты бы ему сказала:  еду, мол, оттуда, где меня уже нет, еду
туда, где буду, а кто я такая - сам видишь, не твоего поля ягода!
     Ася (улыбаясь). Я что-то в этом роде ему и сказала.
     Харахорина. Пьяный, наверное?
     Ася. Конечно, не трезвый. Терпеть не могу ходить по ресторанам!
     Сидоров (неожиданно).  Я  тоже  не  люблю.  А  ведь  всю  свою  жизнь в
ресторане провел.
     Клюшкин (сочувственно). Гуляешь?
     Сидоров (улыбнувшись).  Гуляю...  С  подносом в руках по залу гуляю.  Я
ведь вам не говорил, я с пятнадцати лет по ресторанному делу.
     Ася (с удивлением). Вы?..
     Сидоров. Я.
     Харахорина. А мы думали, вы профессор.
     Ася. Только спросить стеснялись.
     Сидоров.  Да по своей части я,  может быть, даже и академик! Сейчас вот
еду  свой  опыт передавать!..  Да-а...  Кухонным мальчиком при  бывшем "Яре"
работал.  Видел, как при царском режиме купцы кутили, зеркала били! Видел!..
Многого насмотрелся и наслушался.  Вот вы говорите, к вам незнакомый человек
в ресторане пристал с ненужными разговорами. Всякие люди в ресторан ходят: и
плохие  и  хорошие...  Прошлым летом  любопытный случай со  мной  произошел.
Открыли в Парке культуры и отдыха ресторан летнего типа...

          Гаснет свет.







     ОНА.
     ПЕРВЫЙ ОФИЦИАНТ.
     ВТОРОЙ ОФИЦИАНТ - СИДОРОВ.
     МЕТРДОТЕЛЬ.
     ТАНЦОР.

          Ложа  летнего ресторана. Сюда доносится шум ресторанного
          зала,   переполненного   публикой.   Эстрадный   оркестр
          исполняет танцевальную музыку.

          Первый  официант  собирает на поднос тарелки с остатками
          ужина,  рюмки,  бокалы  и  бутылки,  высыпает содержимое
          пепельницы  в одну из грязных тарелок, стряхивает крошки
          со  скатерти,  поправляет  абажур  на  настольной лампе,
          ставит посредине стола вазу с живыми цветами. Захватив с
          собой  поднос,  заставленный  грязной  посудой, официант
          выходит.

          В  ложу  в сопровождении метрдотеля входят он и она. Ему
          на  вид  лет  двадцать семь. Он хорошо и со вкусом одет,
          держит  себя непринужденно. В руках гитара. В отличие от
          него  она  чувствует  себя несколько неловко в необычной
          обстановке.   Одета  скромно,  изящно.  В  руках  у  нее
          сумочка.

     Метрдотель (гостям).  Будьте любезны,  прошу  вас...  Можете занять эту
ложу, она свободна.
     Он. Леночка, вам здесь нравится?
     Она (смущенно).  Олег,  мне,  право,  неудобно.  Я не люблю ресторанов.
Может быть, не стоит? Лучше погуляем по парку.
     Он. Леночка! Ну я вас очень прошу. Останемся.
     Метрдотель.  Можно организовать отдельный столик в  общем зале,  будьте
любезны!
     Он. Нет, нет! Только не в общем зало!
     Метрдотель.  Сегодня торжественный день -  открытие ресторана. Опять же
оркестр... Танцы в зале...
     Она. Нет, нет!
     Он. Останемся здесь.
     Метрдотель. Пожалуйста! Здесь вам будет спокойнее, будьте любезны!
     Он (девушке). Вы боитесь, что нас кто-нибудь увидит вместе?
     Она. Нет, нет!
     Он. Останемся, Леночка! Мне так много сказать вам хочется...
     Она. Ну хорошо. Останемся.

          Оба садятся.

     Метрдотель (подает меню). Чем прикажете угостить? Что будете кушать?
     Она. Я есть не хочу. Возьмем пломбир.
     Он (метрдотелю). Ужинать мы не будем... Мы будем есть... пломбир.
     Метрдотель. Два пломбира... Пить ничего не будете?
     Она. Нет.
     Он. Мы пить ничего не будем. А может быть, возьмем бутылку шампанского?
Леночка,   сегодня  ведь  у   нас  знаменательная  дата,   почти  юбилейная!
(Метрдотелю.) Бутылку полусухого, и похолоднее!
     Метрдотель.  Не  извольте беспокоиться:  -  заморозим,  будьте любезны.
Больше ничего не прикажете?
     Он. Нет. Пока все. Вы нас будете обслуживать?
     Метрдотель. Нет. Я передам ваш заказ официанту. Я гостей не обслуживаю.
     Он.  Ах,  так?..  Ну хорошо.  Только проследите,  чтобы там особенно не
задерживали.
     Метрдотель. Не извольте беспокоиться, будьте любезны! (Исчезает.)

          Он  и  она  некоторое  время  смотрят  друг на друга. Он
          кладет свою руку на ее руку, лежащую на столе.

     Он. Лена! Леночка вы моя! Вы не устали?
     Она. Нет. А отчего я должна была устать?
     Он.  Вы же весь обратный путь сидели на веслах.  Почему вы не разрешили
грести мне?
     Она. Если бы вы сидели на веслах, вы бы не могли играть на гитаре. А вы
так хорошо пели!..
     Он. Вам понравилось?
     Она. Очень!
     Он.  Я  самый счастливый человек на  свете!  Счастливее меня нет сейчас
никого в этом городе! И даже на целой земле!
     Она (улыбаясь). Почему?
     Он.  Потому,  что мы весь день сегодня провели вместе.  За это я  готов
исполнить любое ваше желание!
     Она. Я вам не верю. Одного моего желания вы уже не исполнили.
     Он. Какого, Леночка?
     Она. Я не хотела идти в ресторан, а вы меня затащили сюда.
     Он. Верно... Упросил... уговорил... Да, я виноват! Виноват! Но поймите,
мне так хотелось побыть с  вами в  каком-нибудь таком месте,  где бы  играла
музыка,  где бы мы могли сидеть друг против друга и  говорить обо всем,  обо
всем...  Вот  так,  как сейчас...  Вы  знаете,  я  первый раз в  своей жизни
встречаю такую девушку, как вы. Вы особенная.

          Он пытается поцеловать ей руку, она отдергивает.

     Она. Чем же я особенная?
     Он.  Подумать только,  мы  познакомились три месяца назад,  а  виделись
всего только шесть раз. Шесть раз за три месяца!
     Она. Сегодня седьмой!
     Он.  Да,  седьмой...  Вы знаете,  Лена, я с ужасом думаю о том, что вот
кончится сегодняшний вечер,  я  провожу вас до дверей вашего дома,  вы,  как
всегда,  не  разрешите мне  зайти  к  вам,  и  потекут опять томительные дни
ожидания следующей встречи, когда неделя кажется годом, месяц - вечностью...
Лена, обещайте мне, что наша восьмая встреча не за горами! Обещаете?
     Она (улыбнувшись). Обещаю, Олег. Вы не забыли? Вам нужно было позвонить
куда-то в десять часов. Сейчас пять минут одиннадцатого.
     Он  (вспомнив).  Да,  да.  Совсем вылетело из  головы...  (Встает.)  Вы
разрешите?
     Она. Ну что вы, Олег, в самом деле. Идите, идите! Я подожду.

          Он выходит. Некоторое время она сидит одна, перелистывая
          книгу. Оркестр после перерыва начинает играть. На пороге
          появляется  танцор  - один из завсегдатаев ресторана. Он
          напевает песенку из популярного кинофильма.

     Танцор (нарочито вежливо). Хэлло! Прошу извинения! Разрешите пригласить
вас...
     Она (с удивлением). Куда?..
     Танцор. На шейк.
     Она. Что это такое?
     Танцор (опешив). Не знаете? Это танец!
     Она (сухо). Благодарю вас. Я не танцую.
     Танцор. Вы не танцуете? Почему?
     Она. Не умею.
     Танцор. Трудно этому поверить.
     Она. Ничем не могу вам помочь.
     Танцор (сладко улыбаясь). Может быть, организуем попытку?
     Она. Извините меня, но вы назойливы.
     Танцор. Значит, категорически?
     Она. Я все сказала.
     Танцор. Простите. Ошибся. И разошлись, как в море... пароходы. Сесибон!
Гуд-бай! (Исчезает.)

          В  ложу  входит первый официант. В руках у него поднос с
          заказом.   В  серебряном  ведерке  бутылка  шампанского.
          Подняв голову и увидев официанта, она вдруг стремительно
          поднимается со своего места.

     Она (смутившись). Как?.. Разве ты здесь?..
     Первый официант (с подносом в руках).  Да. С сегодняшнего дня. Перевели
сюда на все лето. (Ставит поднос на угол стола.)
     Она (растерянно). Я не знала...
     Первый официант (спокойно). А ты с кем?
     Она. Я... я потом тебе все объясню...
     Первый официант (накрывает на стол). Я его знаю?
     Она (не отвечая на вопрос).  Мы сейчас пересядем... Нет, мы лучше уйдем
отсюда! (Берет со стола сумочку.)
     Первый официант.  Не беспокойся,  я сделаю так, что вас обслужит другой
официант. (Уходит.)

          Она  стоит  в нерешительности, затем садится. Входит он.

     Он.  Насилу дозвонился. Занято было. (Садится.) Леночка, что с вами? Вы
чем-то взволнованы?
     Она. Нет. Нисколько.
     Он (с тревогой). Но я же вижу, что вы взволнованы. Что-нибудь произошло
во время моего отсутствия?
     Она (пытаясь улыбнуться). Ничего, если не считать, что какой-то стиляга
настойчиво уговаривал меня пойти с ним танцевать.
     Он. Он оскорбил вас?
     Она. Все окончилось благополучно: я отказалась, и он исчез.
     Он.  И все же вы разволновались. Не надо было мне оставлять вас одну...
Ресторанная публика!  Терпеть не  могу этой манеры знакомиться под предлогом
танцев. Попробовал бы он при мне к вам привязаться!

          Оба   молча   едят   пломбир.  Появляется  Сидоров.  Она
          взглянула на нового официанта и успокоилась.

     Сидоров. Ничего не потребуется?
     Он. Откройте шампанское!

          Сидоров  открывает  шампанское.  Разливает  по  бокалам.
          Ставит бутылку в лед.

     Сидоров. Будут еще заказы?
     Он. Пачку папирос и спички.
     Сидоров. Какие, разрешите?
     Он. "Казбек". Или любые в эту же цену.

          Сидоров  выходит.  Оба  сидят  молча.  Она, задумавшись,
          медленно ест пломбир.

     Она (после паузы). Олег, вы хотели что-то рассказать мне.
     Он  (поднимает бокал).  Ну  хорошо.  Давайте тогда  чокнемся и  выпьем.
Только раньше придумаем за что!
     Она (поднимает бокал). Предлагайте!
     Он (подумав). За то... за то, чтобы мечты сбывались!
     Она. Какие мечты?
     Он. Самые сокровенные! Согласны?..
     Она. Согласна.

          Чокаются. Пьют.

     Он. До дна! До дна!
     Она (выпив бокал до дна). Ну а теперь я слушаю.
     Он (горячо).  Знаете,  Леночка,  когда я смотрю на вас, думаю о вас или
говорю с  вами,  мне представляетесь не только вы,  а та,  о которой я давно
мечтал.  Я  не поэт,  Лена,  но я написал стихи.  Сложил песню.  Может быть,
нескладно, но искренно. Хотите послушать?
     Она. Конечно, хочу.
     Он (берет гитару, играет, негромко поет).
     Я слишком одинок, когда тебя не вижу.
     Тоскливо дни проходят, как года.
     Ты всех роднее мне, всех лучше и всех ближе,
     Такой второй, как ты, не знал я никогда!
     В мечтах лишь о тебе я пережил немало.
     Не раз стоял у запертых дверей,
     Глядел в твое окно... Ты этого не знала,
     А то бы ты была, наверное, добрей!
     Я одинок, Лена! Мне очень больно, что вы как-то настороженно относитесь
ко мне... Скажите, почему вы ни разу не разрешили мне зайти к вам домой?
     Она  (не  сразу).  Хорошо.  Я  скажу  вам.  Только уж  вы  на  меня  не
обижайтесь.
     Он. Что вы! Обещаю.
     Она.  Помните,  вот тогда,  на улице,  возле МХАТа?  Мы с  отцом шли из
театра и случайно встретились с вами...
     Он. Помню, помню.
     Она. Так вот, Олег... Вы не понравились моему отцу.
     Он (не без удивления). Я не понравился?
     Она. Да, не понравились.
     Он.  Любопытно...  Ваш отец меня совершенно не знает.  Какие же у  него
были для этого основания?
     Она.  Не  знаю.  Я  люблю  и  уважаю отца.  С  самого раннего детства я
привыкла прислушиваться к  его  мнению.  Я  ведь росла без матери...  Мне не
хотелось бы,  чтобы он видел нас вместе.  Он бы,  конечно,  ничего не сказал
мне, но я знаю, что ему это было бы неприятно...
     Он (горячо).  Я убежден, что при ближайшем знакомстве мы понравились бы
друг другу и  нашли бы общий язык.  Я  уверен.  (Поднимая бокал.)  Выпьем за
здоровье вашего отца!
     Она. С удовольствием.

          Он   встает.   Берет   бутылку  шампанского.  Появляется
          Сидоров. В руках у него коробка папирос "Казбек".

     Сидоров. Извините, задержал. (Кладет папиросы на стол.)
     Он (недовольно). Куда вы провалились? (Ставит бутылку на стол.)
     Сидоров. Гостей много. Не успеваем.
     Он.  Мне нет никакого дела до того,  сколько у вас там гостей. Работать
не умеете!
     Сидоров.  Я  в зале занят.  Я кабины не обслуживаю.  Меня попросили вас
обслужить. (Разливает вино в бокалы.)

          Она    настороженно   прислушивается   к   происходящему
          разговору.

     Он. Вас хорошо за смертью посылать!..
     Сидоров (спокойно).  Она  за  мной  сама придет,  гражданин...  (Ставит
бутылку в лед.)
     Он   (усмехнувшись).   Что?   Тоже   где-нибудь   задержалась?   Других
обслуживает?
     Сидоров. Больше ничего не потребуется?
     Он. Идите.

          Сидоров хочет уйти.

Да, молодой человек, где же спички? Я же просил папиросы и коробку спичек!

          Сидоров уходит.

     Она (сдерживая волнение). Олег, почему вы с ним так разговаривали?
     Он (не понимая). А как я с ним разговаривал?
     Она. Так грубо... И потом вы назвали его "молодым человеком"...
     Он. Возможно. А что?
     Она. Он же пожилой человек. Старик.
     Он.  Разве?  Я  не заметил.  (Улыбнувшись.)  Ленуля,  дорогая моя,  они
привыкли.  Дам ему "на чай" -  еще спасибо скажет.  Это же лакей! (Поднимает
бокал.) Ну так что же? За вашего папу!
     Она (немного медлит,  затем поднимается,  спокойно).  Извините, Олег, я
должна вас оставить.
     Он (с удивлением). Куда вы?..
     Она (не сразу). Помыть руки. Провожать не надо.

          Забыв   на  столе  сумочку,  она  медленно  выходит.  Он
          остается.  За  сценой играет оркестр. Некоторое время он
          сидит один. В ложу заглядывает танцор.

     Танцор. Здорово, старик! (Входит в ложу.)
     Он. А! И ты здесь? Садись.

          Танцор присаживается.

     Один?
     Танцор. Тут, с компанией. Один чувак угощает. А ты с той? Со своей? Да?
     Он. С ней.
     Танцор.  Я,  понимаешь, видел, как вы зашли в эту ложу. Сунулся к вам -
вижу,  тебя нет,  она одна сидит с тоской во взоре.  Решил временно занять -
пригласить на пассадобль. Полный отбой!
     Он. Так это ты ей тут нахамил?
     Танцор.  О хамстве не может быть и речи. Разошлись культурненько, как в
море пароходы.

          Входит  первый  официант. В руках у него коробка спичек.
          Друзья  не  обращают на него никакого внимания. Официант
          молча кладет спички на край стола.

     Он (через плечо, официанту). Чистый бокал!
     Танцор. Фигурка у нее ничего... Стильная...

          Официант  берет со столика в углу чистый бокал. Вытирает
          его салфеткой.

     Первый официант. Разрешите налить?
     Он (через плечо,  официанту).  Налейте!  И  подсчитайте,  сколько там с
меня... (Протягивает деньги.)

          Официант  ставит  бокал  перед  танцором,  берет бутылку
          шампанского.

     Танцор (недвусмысленно). Лед тронулся?
     Он. Да нет еще... Тут, брат, характерец...
     Танцор. Пел?
     Он. Пел.
     Танцор. Смотри, еще влюбишься. Который заход?
     Он (усмехнувшись). Сегодня седьмой.
     Танцор. Ого!.. На тебя не похоже!
     Он. А я не тороплюсь.
     Танцор. Познакомишь?
     Он. Можно.
     Танцор. А где же она?
     Он. Сейчас придет.
     Первый официант (неожиданно). Она, гражданин, не придет.
     Он  (обернувшись,  с  удивлением).  То  есть как  это не  придет?  Вас,
кажется,  не спрашивают.  Чего вы лезете в разговор?.. И вообще... Вы нас не
обслуживали. Где наш папаша?
     Первый официант (невозмутимо).  К его счастью, он вам не папаша. А меня
вы не узнали? Мы ведь с вами знакомы...
     Он. Неужели? Что вы говорите?
     Первый официант.  Да.  Моя  дочь,  Лена,  познакомила меня с  вами этой
весной возле Художественного театра. Помните?
     Он  (поднимается,  идет навстречу официанту).  Здравствуйте!  Простите,
пожалуйста!
     Первый  официант (кладет  в  протянутую молодым человеком руку  сдачу).
Позвольте сумочку,  гражданин!  (Берет со  стола  сумочку и  с  достоинством
выходит из ложи.)

          Из  рук  растерянного  молодого человека сыплются на пол
          мелкие монеты.

          Гаснет свет




          Купе. Поезд идет. Пассажиры пьют чай.

     Клюшкин. Покидаете, значит, нас? Разрушаете нашу компанию?
     Сидоров. Что поделаешь? Последний раз с вами чаевничаю.
     Харахорина. Вас кто-нибудь встречает?
     Сидоров (улыбнувшись). С оркестром и цветами!
     Ася.  Я бы встречала вас с цветами!  Музыка не обязательна,  но цветы -
обязательно!
     Сидоров. Спасибо, Асенька!
     Харахорина. Достанете ли номер в гостинице?
     Сидоров.  Попробую.  А потом ведь я не по своим личным делам еду,  а по
приглашению городского треста ресторанов и кафе.  Выходит,  меня и встретить
должны и номером обеспечить. Я телеграмму давал.
     Клюшкин. Раз ждут, значит, обеспечат. Это уж натурально. Как положено.
     Ася (что-то вспомнив).  Знаете,  у меня есть одна приятельница. Так она
мне однажды такой случай рассказала, просто и смех и грех! Хотите, расскажу?
     Клюшкин. Расскажи, Асенька! Посмеши народ!
     Сидоров. И я послушаю напоследок.
     Ася. Работает она ревизором Министерства коммунального хозяйства...

          Гаснет свет






     ЛАПТЕВ   \
     РУСАКОВ   }командировочные.
     ЧУВАЙЛО  /


     АДМИНИСТРАТОР ГОСТИНИЦЫ.
     ДЕЖУРНАЯ.

          Номер в гостинице. Ночь. Слабый лунный свет, проникающий
          через подернутое морозными узорами окно, тускло освещает
          комнату.  В  полумраке  угадываются предметы обстановки:
          посередине  комнаты  стол,  несколько  стульев, платяной
          шкаф, тумбочки и три кровати.

          После небольшой паузы с одной кровати раздается глубокий
          вздох, и в темноте начинается разговор.

     Русаков. Да-а. Дела-а-а...
     Лаптев. А чем плохо, Афанасий Иванович? Тепло и не дует.
     Русаков. Так-то оно так, Иван Петрович... Что верно, то верно...

          В темноте вспыхивает спичка. Русаков закуривает.

     Лаптев (помолчав).  Закурить и мне,  что ли, на сон грядущий? Киньте-ка
мне спички, Афанасий Иванович!
     Русаков. Ловите!.. Поймали?
     Лаптев. Благодарю. Поймал.
     Русаков. Интересно, который сейчас час?

          Лаптев  включает настольную лампу, берет со стола ручные
          часы, смотрит.

     Лаптев. Три часа ночи. (Закуривает папиросу.)
     Русаков. Быстро время идет.
     Лаптев.  Да,  два часа назад мы еще сидели в вагоне и вы гадали,  где и
как нам придется ночевать.

          Некоторое время оба молча курят.

     Русаков (после паузы).  Нет,  что ни  говорите,  а  получилось неплохо.
Хорошо бы  везде так  встречали нашего брата командировочного -  плавающих и
путешествующих.
     Лаптев. Удивляетесь?
     Русаков.  Чтобы вот так,  как мы с вами сегодня,  приехать в незнакомый
городишко,  за тыщу верст от Москвы,  вылезть ночью на пустом вокзале, ни на
что не рассчитывая,  добраться до единственной в  городе гостиницы и  тут же
безо всяких хлопот получить прекрасный,  теплый номер с удобствами, да еще с
готовым ужином! Я уже приготовился просидеть всю ночь до утра в каких-нибудь
креслах или даже на том же вокзале, в зале ожидания.
     Лаптев.  Я же с дороги дал телеграмму в гостиницу, просил забронировать
номер.  Вот они и забронировали.  А вам,  Афанасий Иванович, просто повезло,
что мы с вами в пути познакомились.
     Русаков. Ну, об этом что говорить! Об этом я уж и не говорю! Как только
вы о посевной заговорили,  я сразу понял:  наш брат,  агроном. Вот сейчас по
соседству лежим, а нам бы теперь еще по соседству работать!
     Лаптев. Все может быть...

          Небольшая пауза. Оба молча курят.

Где это капает?
     Русаков. Кран в умывальнике протекает.
     Лаптев.   Попробовать,   что  ли,  подкрутить...  (Встает.  Подходит  к
умывальнику.)
     Русаков (не сразу). Ну как? Подкрутили?
     Лаптев. Нет. Не подкручивается. Все хозяйство менять надо.
     Русаков. А капать перестало.
     Лаптев. Я его носовым платком обвязал. (Возвращается и ложится.)
     Русаков (после паузы).  Ну  что ты будешь делать?  Из головы у  меня не
выходит, как это мы "безо всякого Якова" в этот номер попали. Явились ночью,
разбудили дежурного,  а он нам, вместо того чтобы спросонья прорычать: "Мест
нет!" - наилюбезнейшим образом: "Будьте любезны! Номерок ждет!" - да еще сам
проводил, сам дверь ключиком открыл.
     Лаптев.  Вы ему паспорт подаете,  а он не берет.  "Ничего,  говорит, не
беспокойтесь! Завтра мы все оформим! Спокойной ночи!" Как вам это нравится?
     Русаков. Мне нравится. Да как-то удивительно... Вернее, непривычно...
     Лаптев.  Не понимаю, чему вы удивляетесь? Ну, посудите сами: во-первых,
у человека болели зубы,  он,  может быть, с трудом заснул, заниматься сейчас
ночью нашими паспортами ему просто не хотелось.  Во-вторых, он видит: люди с
дороги устали,  и  потом люди,  безусловно,  приличные,  можно с оформлением
документов и до утра подождать.
     Русаков. А ужин?
     Лаптев. Что - ужин?
     Русаков.  Коньяк и  все прочее.  Я  понимаю,  что вы  могли заказать по
телеграфу номер, но ужин-то вы не заказывали?
     Лаптев. Ужин я действительно не заказывал, но я объясняю это просто...
     Русаков. Чем вы это объясняете?
     Лаптев. При гостинице работает ресторан...
     Русаков. Я это допускаю.
     Лаптев.  Была  проявлена  забота  о  человеке:  администрация гостиницы
попросила  администрацию ресторана  приготовить для  приезжего в  номере  на
всякий случай холодный ужин.
     Русаков.  Если  хотите знать,  больше всего меня  смущает этот холодный
ужин.
     Лаптев.  А чем он вас смущает? Все было свежее: колбаса, сыр, шпроты...
Завтра утром заплатим по счету и поблагодарим хозяев за гостеприимство.
     Русаков.  Странное гостеприимство!  Как бы до утра не случилось с  нами
еще  какого-нибудь  конфуза!   Что,   если  этот  номер  и  этот  ужин  были
приготовлены не для нас с вами?  Может, администратор со своей зубной болью,
да еще спросонья,  не разобрал да и  впустил не того,  кого следует,  в этот
"полулюкс". Что вы на это скажете, Иван Петрович?
     Лаптев. Ну... Не думаю... Откуда вы это взяли?
     Русаков. А черт его знает, откуда я это взял!
     Лаптев.  Теперь ведь всюду говорят и пишут о культурном обслуживании, о
торговле,  о  порядках в гостиницах,  ресторанах...  Одним словом,  Афанасий
Иванович,  вы, как я вижу, скептик, а я оптимист. Давайте спать! Утро вечера
мудренее! (Гасит свет.)

          Дверь   в  комнату  неожиданно  открывается.  На  пороге
          возникает   человеческая  фигура.  Щелкает  выключатель.
          Мутноватая  люстра  со  стеклянными  подвесками  и одной
          перегоревшей  лампочкой освещает комнату. На стене висит
          копия с картины Васнецова "Три богатыря". У стены, возле
          двери,  - раковина умывальника. Справа от нее на стене -
          в  рамке  "Правила  внутреннего  распорядка".  На  столе
          поверх  красной бархатной скатерти накрыта белая. На ней
          посуда   с   остатками  ужина.  На  двух  никелированных
          кроватях  под  одинаковыми  одеялами лежат двое мужчин в
          пижамах.  Третья  кровать пустая. Приподнявшись на своих
          кроватях,  Русаков  и  Лаптев  с  удивлением  смотрят на
          вошедшего   в   комнату   администратора   гостиницы   -
          небольшого человечка с повязанной черным платком щекой.

     Администратор (панически). Кто вы такие, граждане приезжие? Как вы сюда
попали?
     Русаков. Странный вопрос. Не вы ли сами нас сюда впустили?
     Администратор  (держась  за  щеку).  Попрошу  вас,  граждане  приезжие,
освободите номер!
     Русаков  (возмущенно).   Почему?   На   каком   основании?   Я   просил
забронировать номер! Я давал телеграмму. Вы получили мою телеграмму?
     Администратор. Ничего я не получал. Ничего я не знаю.
     Русаков. Ну, вот вам, Иван Петрович, и конфуз! Кто был прав?
     Лаптев (администратору). Вы сами предложили нам этот номер.
     Администратор.  Гражданин приезжий,  с  моей  стороны произошла ошибка.
Этот "полулюкс" занятый другим лицом!
     Русаков.  Мы же в него въехали не самовольно. В конце концов, почему вы
с нами так разговариваете?
     Администратор.   Я  вас  не  оскорблял,   гражданин  приезжий!   Я  вас
по-хорошему прошу: освободите номер!
     Русаков (Лаптеву). Будем одеваться?
     Лаптев. Я этого так не оставлю. Я буду жаловаться!

          Администратор только теперь замечает, что ужин съеден.

     Администратор (в ужасе). Что? И ужин съели?
     Лаптев (стараясь быть спокойным). Съели! Кто с нас получит?
     Администратор.  Господи!  Ну и  народ!  Ну и народ!..  С меня же голову
снимут! (Стремительно выбегает из комнаты.)

          Лаптев начинает одеваться.

     Русаков. Чуяло мое сердце!
     Лаптев. У вас не сердце, а прямо какой-то вещун!

          Входят  администратор  и  дежурная  с  подносом.  На нем
          бутылка  коньяка  и тарелки с холодными закусками, хлеб.
          Молча  ставит все на стол, накрывает салфеткой, забирает
          оставшуюся после ужина посуду и выходит.

     Администратор.  Граждане приезжие,  я  же  вас просил как сознательных!
Освобождайте номер! Вы меня режете! Мне с вокзала звонили - едут!
     Русаков.  Скажите лучше,  где вы нас намереваетесь поместить?  Мы спать
хотим. Нам тоже номер нужен!
     Администратор. Номеров у нас нет. Нет у нас номеров!
     Русаков. Ни одного номера?
     Администратор.   А  откуда  им  быть?   У  нас  половина  всех  номеров
постоянными жильцами занята.  По запискам горсовета люди живут.  По пять лет
живут.
     Лаптев. А койки у вас есть?
     Администратор. И коек нет. Ничего у нас нет.
     Лаптев (администратору). Как же нам быть?
     Администратор (пожав плечами). Я не знаю, как вам быть. Откуда я знаю?
     Лаптев.  Вы понимаете,  что нам негде ночевать! Мы никого в этом городе
не знаем. И потом сейчас четвертый час ночи.
     Русаков. Может быть, в городе есть другая гостиница?
     Администратор (держась за щеку). Нет. Строят. Третий год строят.
     Русаков.  Ну  что ж,  выходит по-моему,  надо возвращаться на  вокзал и
ночевать в зале ожидания.
     Лаптев.   Я  никуда  отсюда  не  пойду!  Пусть  где  хотят  устраивают!
(Администратору.) Вы слышали?  Мы никуда из вашей гостиницы не уйдем.  Номер
мы освободим,  но ночевать вы нас должны устроить. Мы приехали к вам сюда за
тысячу верст не гулять,  а работать!  Мы специалисты!  Агрономы!  Где вы нас
устроите?
     Администратор. Гражданин приезжий!.. (Хочет что-то сказать, но, услышав
звонок, выбегает.)

          Входит    дежурная.    В    руках   у   нее   постельные
          принадлежности.

     Лаптев.  Мы ошиблись.  Мы думали, у вас тут действительно гостеприимный
народ, а у вас, оказывается, вот как встречают...
     Дежурная (вздохнув).  Ревизора ждут.  Третьи сутки номер пустым держат.
Ждамши-то все очи проглядели.  Они ждут,  а  он все не едет.  А  вот теперь,
кажись, приехал.
     Лаптев.  Ревизора?  Ну, тогда понятно. Вопросов больше нет. (Проходит к
раковине,  отвязывает от крана носовой платок,  выжимает его и, разгладив на
коленке, кладет в карман.)

          Доносятся  голоса. В комнату входят администратор, затем
          Чувайло.  Следом  за  ними появляется Единица. Он ставит
          чемодан приезжего у стены.

     Чувайло (добродушным басом).  Здравствуйте, товарищи! (Администратору.)
Куда же  вы  меня привели?  Тут  же  занято!  Тут люди живут.  (Видит третью
кровать.) Впрочем, одна кровать, кажется, свободна?
     Единица (угодливо). Одну минуту! Одну минуту! Не извольте беспокоиться.
Людей сейчас не будет.  Это специально ваш номер!  (Администратору.)  В  чем
дело? В чем дело? Я же звонил! Предупреждал! Указание товарища Пяткина...
     Администратор. Номер освобождается. Граждане приезжие выезжают.
     Чувайло.  А  куда же  они выезжают?  Товарищи,  вы  что,  действительно
освобождаете номер?
     Русаков. Действительно.
     Чувайло. Надеюсь, не из-за меня?
     Русаков. Из-за гражданина администратора. Он нас по ошибке сюда пустил.
     Чувайло.   А  разве  втроем  мы  здесь  не  разместимся?   (Смотрит  на
администратора.)
     Единица.   Вам  одному  будет  удобнее.   Товарищей  устроят.   Вы   не
беспокойтесь.
     Чувайло. Нет, нет, знаете ли... Я не привык стеснять людей.
     Единица (растерянно).  Ну как же все-таки так...  У нас так не принято.
Мы хотим создать все условия для отдыха. Так сказать...
     Чувайло (раздевается).  Не знаю уж как у вас тут принято, а меня вполне
устраивает эта свободная кровать. (Обращается к Русакову и Лаптеву.) Если вы
ничего не имеете против, я займу ее!
     Русаков. Пожалуйста, пожалуйста...
     Чувайло  (обращаясь  в   Единице  и  администратору).   Благодарю  вас,
товарищи! Считайте, что я устроен.
     Единица (подобострастно).  Безусловно.  Вы  уж нас извините.  Произошло
недоразумение. Я доложу. Мы примем меры. Наложим взыскание. В дальнейшем все
будет  обеспечено.  Есть  указание  товарища  Пяткина.  Приятных сновидений.
(Хочет подать Чувайло его чемодан.)
     Чувайло (сдержанно). Не трудитесь. Я сам.
     Единица. Приятных сновидений.
     Чувайло. Благодарю вас.

          Единица   и  администратор  выходят.  Мужчины  сидят  на
          кроватях и некоторое время молча смотрят друг на друга.

(Встает.) Товарищи!  Мы  даже  не  познакомились.  Разрешите  представиться:
Чувайло Матвей Романович. Из Киева.
     Русаков. Афанасий Иванович Русаков.
     Лаптев. Лаптев Иван Петрович.
     Чувайло. Очень приятно. А вы издалека?
     Русаков. Я из Костромы. Товарищ из Москвы.
     Чувайло. В командировку?
     Русаков. Приехали к месту работы.
     Чувайло. По какой специальности, если не секрет?
     Лаптев. Мы работники сельского хозяйства. Агрономы.
     Чувайло. О! Тем более приятно познакомиться. Выходит, что у нас смежные
профессии.
     Русаков. Почему смежные? Каким образом?
     Чувайло. Так ведь я же ветеринар!
     Лаптев. Как - ветеринар?
     Чувайло. Так точно, ветеринар. А что вас так удивляет?
     Русаков. Мы думали, что вы ревизор!
     Чувайло (удивленно). Я? Ревизор? Разве я похож на ревизора?
     Лаптев. Вам была оказана такая честь при встрече... И потом этот номер,
ужин...
     Чувайло. Какой ужин?
     Русаков. А вот, на столе! (Поднимает салфетку.)
     Лаптев. Это ведь для вас приготовлено.
     Чувайло. Почему для меня? Откуда вы взяли?
     Русаков. А этот номер разве не для вас был забронирован?
     Чувайло.  Ей-богу,  товарищи, если вы меня разыгрываете, то лучше сразу
скажите, что все это значит? Я вообще отказываюсь что-либо понимать.
     Русаков. Кто вас встречал?
     Чувайло. Не знаю. Понятия не имею. Меня никто не встречал.
     Лаптев.  А  этот товарищ,  который только что  ушел,  он  разве не  вас
встречал?
     Чувайло. Меня? Нет. Меня никто не встречал и не должен был встречать.
     Русаков. А откуда же он взялся?
     Чувайло. Черт его знает, откуда он взялся. Я вылез из вагона и иду себе
по перрону,  думаю,  где бы переночевать. Перрон пустой, ни души. Вдруг этот
тип навстречу. Спрашивает меня: "Вы из столицы?" - "Из столицы", - говорю. Я
же из Киева. А он отвечает: "Очень приятно! Разрешите познакомиться: Единица
- работник местного горкомхоза. Не желаете ли, подвезу до гостиницы?" Почему
не  подъехать?  Сели в  машину.  Всю  дорогу он  мне рта не  давал раскрыть,
рассказывал о  достопримечательностях города,  о  коммунальном хозяйстве,  о
каких-то  несправедливых  нареканиях,   о  каком-то  предвзятом  мнении,   о
выступлении  местной  газеты...  Так  я  ничего  и  не  понял.  Подъехали  к
гостинице, он схватил мой чемодан, и вот... как видите, я здесь... Остальное
вы знаете! Честно говоря, мне повезло. Я на гостиницу не надеялся.
     Русаков. Вот это да-а-а!..
     Лаптев. Ну, Единица!..
     Чувайло (смеется). Да объясните мне толком, чего вы смеетесь?
     Русаков.  Да поймите же, дорогой доктор, нас всех по очереди приняли за
ревизоров! За ревизоров!..
     Чувайло. Почему за ревизоров?
     Лаптев. В городе ждут приезда какого-то ревизора. Для него третьи сутки
держат номер. Встречают его на вокзале.
     Русаков.  Он все не едет,  а  его ждут.  Ждут с  ужином,  с коньяком...
(Показывает на стол.)
     Лаптев.  А у страха,  как известно, глаза велики. Сначала администратор
спросонья нас принял за ревизоров и, не разобравшись, пустил сюда...
     Русаков.  А  потом на вокзале этот Единица из горкомхоза в свою очередь
принял за ревизора вас и привез сюда.
     Лаптев  (смеясь).  Ну  и  конфуз!  (Серьезно.)  А  вы  действительно не
ревизор? Или, может быть, вы нарочно нам сказали, что вы ветеринар?
     Чувайло.  Честное  слово,  я  самый  настоящий  лошадиный доктор.  Могу
документы показать.
     Русаков. Это же просто комедия какая-то!

          Все громко смеются.

     Чувайло  (неожиданно).   Товарищи!  Товарищи!  А  если  сейчас  приедет
настоящий ревизор? Что тогда?

          Стук в стену. Все молча переглядываются. Пауза.

     Женский голос: "Товарищи, спите спокойно! Ревизор не приедет".
     Лаптев. А откуда вы знаете?
     Женский голос: "Я - ревизор. Я уже третьи сутки живу за этой стеной".

          Немая сцена.

          Занавес




          Купе. Поезд стоит на станции. Ночь. Все спят.

     Голос из  радиорупора.  "Повторяю.  Граждане пассажиры!  На второй путь
прибыл поезд номер семнадцать "Москва -  Алма-Ата".  Стоянка поезда двадцать
минут. При вокзале работают буфет и парикмахерская".
     Клюшкин (проснувшись и сев на полке). Слышали, граждане? Что вы сидите?
Гуляйте! Антракт!

          Гаснет свет







          Купе.   Поздний   вечер.  На  столике  горит  лампа  под
          оранжевым абажуром. Клюшкин играет на гитаре и поет. Ася
          и Харахорина тихо подпевают ему.

     Ася. Как вы хорошо поете и на гитаре играете, Понтий Петрович!
     Клюшкин.  Я этим романсом пятьдесят лет назад свою старуху приворожил и
теперь каждый раз, как запою после рюмочки, так до слез ее довожу. Вот какой
это жгучий романс!

          В купе неожиданно гаснет свет.

     Харахорина. Что такое? Что случилось?
     Ася. Свет отключился. Это бывает.
     Клюшкин. Где-то сейчас наш Сидоров?
     Ася. Встретили его или нет?..
     Проводник (входит в купе со свечой).  Вот так повеселее будет.  (Ставит
свечу на столик. Уходит.)

          Свет внезапно зажигается. Ася тушит свечу.

     Харахорина. Вы знаете, все это мне напомнило сейчас одну историю.
     Ася. Что "это"?
     Харахорина. Темнота... свечка... Одним словом, темнота...
     Клюшкин. Послушаем, коли так...
     Харахорина. Жила я тогда в небольшом городе - районном центре. Работала
в горкомхозе. А заведовал им некий Самосвалов...

          Гаснет свет






     САМОСВАЛОВ - заведующий горкомхозом.
     ХАРАХОРИНА - работник горкомхоза.
     АРХИТЕКТОР.
     КЛАВДИЯ - жена Самосвалова.
     ДАРЬЯ СИЛОВНА - теща Самосвалова.
     КУМ.
     БАТЮШКА.




          Служебный кабинет в помещении горкомхоза на втором этаже
          старинного  здания.  За окном виден угол древней церкви.
          Входит   Самосвалов.   На   нем   серая  шляпа  и  серое
          габардиновое  пальто.  Он  подходит  к телефону, снимает
          трубку.

     Самосвалов (по телефону).  Седьмой!..  Разъедините. Самосвалов говорит.
(Подождав.) Ну как там у вас?  Ах,  пришел?  Поднимитесь ко мне! Быстренько!
(Кладет трубку, смотрит на часы и отходит к окну.)

          В  комнату  входят  Харахорина  с  блокнотом  в  руках и
          архитектор,   пожилой   человек  с  седой  бородой  и  с
          зачесанными назад седыми волосами. Вошедшие здороваются.
          Самосвалов   оборачивается,   молча   кивает   и  жестом
          приглашает  их сесть. Те садятся. Самосвалов проходит за
          свой  стол,  опускается  в  кресло,  достает  из  папки,
          лежащей  перед ним на столе, какую-то бумагу и кладет ее
          поверх папки.

(После паузы.) Вы вообще газеты читаете? (Пауза.) Я вас спрашиваю: вы газеты
читаете?
     Харахорина (робея). А что случилось, Гордей Петрович?
     Самосвалов. Ну, значит, не читаете!
     Архитектор.  Как это не читаем?  Конечно,  читаем. А в чем дело, Гордей
Петрович?
     Самосвалов.  Дело в том,  товарищ городской архитектор,  что если бы вы
читали газеты,  и  читали бы  их  как следует,  то  вы  бы  не  тратили свое
служебное время на составление безыдейных документов!
     Архитектор (сдержанно). Я не совсем понимаю, о чем идет речь.

          Харахорина  открывает  блокнот  и собирается записывать.
          Самосвалов  выходит  из-за  стола,  начинает  ходить  по
          кабинету.

     Самосвалов.  Речь  идет  о  благоустройстве нашего родного города,  так
сказать,  нашего районного центра. (Помолчав.) У нас в стране идет небывалое
строительство.  Все города благоустраиваются:  и большие и малые.  И малые и
большие. Люди хотят культурно жить и отдыхать. И мы обязаны им создавать все
условия, проявлять инициативу. Инициативу проявлять! Ясно?
     Архитектор. Мне лично не совсем ясно, Гордей Петрович.
     Самосвалов. Плохо, если не ясно. Плохо!
     Архитектор (взволнованно).  Так какие же у  вас к нам претензии?  Разве
руководству  исполкома  не  известны  наши  предложения  по  благоустройству
города, на которые мы до сих пор не имеем ответа? Скоро год...
     Самосвалов  (перебивая архитектора).  Скоро  год,  как  вы  представили
проект  по  разбивке горсада на  месте  бывшей свалки?  Представили!  Знаем!
Предложили очистить пруд на территории стадиона? Предложили! Помним!
     Харахорина.  Сейчас мы предполагаем поставить на рассмотрение исполкома
вопрос о зеленых насаждениях на улице Дарвина. Хотим обсадить ее липами.
     Самосвалов.  Слушаю я вас,  дорогие товарищи, и уши у меня вянут. Вянут
уши!  У меня.  Вянут!  Кажется, культурные вы люди, а главного не видите. Не
видите главного!  Пока,  извините за  выражение,  носом вас  не  ткнешь куда
следует,  вы  сами и  не  почешетесь!  (Помолчав.)  И  ты тоже,  Харахорина,
руководишь отделом,  а  кругозора  у  тебя  настоящего нет.  Нет  кругозора!
Настоящего!  Визируешь все,  что  тебе ни  подсунут!  Живешь без  гармошки в
голове.  Без  гармошки живешь!  Ну,  липы  посадить!  Ну,  пруд очистить!  И
посадим,  и очистим,  и карасей в пруд напустим, когда время придет. Но ведь
этого мало! Это же ведь не главное!
     Архитектор. А что же, по-вашему главное?
     Самосвалов.  Что главное?  (Подумав.) Главное - понимать дух времени и,
исходя из этого понимания,  заниматься тем,  за что тебе зарплату платят. За
что платят зарплату! А если что непонятно - не поленись, поднимись на второй
этаж и  посоветуйся с руководством,  раньше чем подавать подобные аннотации!
(Берет в руки бумагу,  лежащую на столе,  и машет ею в воздухе.) Ну мыслимое
ли это дело, чтобы я, так сказать, этот, как его... атеист!.. на сегодняшний
день ставил вопрос о ремонте церкви? Мыслимое ли это дело?!. Я!.. Атеист!..
     Архитектор (поднимаясь). Гордей Петрович, голубчик! Не о ремонте церкви
идет речь, а о реставрации памятника архитектуры семнадцатого века!
     Самосвалов. Вот именно. Семнадцатого! А мы в двадцать первом живем!..
     Харахорина (деликатно). В двадцатом, Гордей Петрович!
     Самосвалов.  Ну, это не имеет существенного значения. (Машет рукой.) Не
имеет!
     Архитектор  (горячо).   Наш  храм  -   это  сокровище,  три  сотни  лет
простоявшее на русской земле и  в своих самобытных формах отразившее вершины
народного зодчества!  Сохранить его от разрушения - наша прямая обязанность.
И я в данном случае выполняю свой долг как архитектор и гражданин.  Наконец,
как патриот!
     Самосвалов.  Плохо вы понимаете, что такое патриотизм. Плохо понимаете!
Вот вы говорите "сокровище",  а  у меня это "сокровище" как бельмо на глазу!
Стоит,  только  место  занимает.  Краеведческому  музею  его  в  свое  время
предлагали? Предлагали! Отказался музей? Отказался! Цех мягкой игрушки в нем
полгода размещался,  так  и  тот сбежал.  Сбежал!  Зимой эдакую махину разве
отопишь?  Вся  игрушка сопрела.  Сопрела игрушка!  На  пять  тысяч  сопрела!
(Помолчав.) Я сегодня в обеденный перерыв нарочно зашел туда,  перед тем как
принять окончательное решение.  Полюбовался! Под ногами птичий помет. Помет!
Голуби летают!  Пылища!  А с воспитательной точки зрения? Ребятишки заходят,
что они видят?  Что видят ребятишки? Стены святыми рисунками размалеваны, не
поймешь,  где рай,  где ад.  Опиум! Мы должны в настоящий момент бороться со
всевозможными религиозными предрассудками,  со всякого рода дурманом,  а  не
воскрешать то,  что  давно уже  отжило и  само отвалилось!  (Передохнув.)  И
развалилось!
     Архитектор (сдержанно.) Что же вы предлагаете?
     Самосвалов.  Что я  предлагаю?  А  то предлагаю,  что не я,  а вы давно
должны были бы сами предложить.
     Архитектор. Что же именно?
     Самосвалов. Ра-зо-брать!
     Харахорина (испуганно). Как - разобрать?..
     Самосвалов.  А как разбирают?  "По винтику, по кирпичику"! За неимением
возможности использовать для нужд народа.  За  неимением возможности!  А  за
счет  освободившегося пространства расширить городскую площадь и  залить  ее
асфальтом.   Асфальтом  залить!  Да,  да!  Нам  после  себя  нашим  потомкам
неотремонтированную церковь  оставлять надо.  Они  нам  за  нее  спасибо  не
скажут.  Не  скажут спасибо!  А  вот если мы  им  красивую городскую площадь
подарим, они нас не раз помянут... Помянут!.. Не раз!..
     Архитектор  (про  себя).   Да,   уж   помянут!..   Не  раз  вспомнят!..
(Самосвалову.)   Простите  меня,   Гордей  Петрович,   но  я  слушаю  вас  с
сожалением...  То,  что вы только что сказали,  представляется мне грубейшим
непониманием  исторического  прошлого  нашего  народа  -  творца  величайших
культурных ценностей.
     Харахорина (серьезно,  не сразу). Бесспорно, Гордей Петрович, городскую
площадь  расширить  надо!   Город  благоустраивать  надо!   Но  не  за  счет
уничтожения памятников  архитектуры!  Да  нам  никто  и  не  разрешит  этого
сделать!
     Самосвалов (повышая голос). Кто это не разрешит? Кто?..
     Харахорина (спокойно).  Область. Наконец, Москва. Да нет, что я говорю?
Наш народ не разрешит! Райком партии не согласится!
     Самосвалов.  Ну,  это  ты  брось!  Если  мы  примем  решение -  с  нами
посчитаются.  Разумное предложение и область поддержит и Москва утвердит. Ты
подготовь мне  к  завтрашнему дню кратенькую записку с  предложением,  какой
организации поручить  снос  постройки.  Может,  райремонттрест возьмется?  А
может,   вообще  организуем  молодежь.   Одним  словом,   подработай  вопрос
по-хозяйски:  кому сносить, кому носить, кому кирпичи и строительную щебенку
передавать. Глядишь, к празднику мы и будем с новой площадью!

          Архитектор,  гневно  взглянув  на  Самосвалова, выходит.
          Самосвалов смотрит ему вслед.

Гляди, гляди, как расстроился!.. Э-эх!.. Сам небось лоб крестит!.. Темнота!

          Гаснет свет




          Комната  в  одноэтажном  доме  Самосваловых.  Посередине
          комнаты  -  обеденный  стол,  вокруг  него  -  несколько
          стульев. У стен - холодильник, книжный шкаф с подписными
          изданиями.  На  стене  раскрашенная акварелью фотография
          четы  Самосваловых  и  несколько репродукций с известных
          картин.  У  окна,  на этажерках, столетники в горшках. В
          левом    углу   на   стене   электрический   счетчик   и
          предохранительный  щиток с пробками. Направо от зрителей
          - дверь в смежную комнату, налево - дверь в прихожую.

          Поздний  вечер.  Возле  стола  стоит  Самосвалов в сером
          габардиновом   пальто.  В  руках  у  него  шляпа.  Молча
          наблюдает   за  своей  тещей  Дарьей  Силовной,  которая
          задергивает на окнах занавески.

     Самосвалов (теще).  Вы щелочку-то оставьте. Оставьте щелочку! А как все
у  вас  тут закончится,  так сразу в  этой комнате свет загасите -  знак нам
подайте.
     Дарья Силовна.  Вы на это окно поглядывайте,  а  то второе-то я  плотно
занавесила, чтобы, не ровен час, с улицы кто не заглянул. А в это и заглянет
кто, так ничего не увидит. (Отходит от окна.)
     Самосвалов (помолчав). Скоро она там?
     Дарья Силовна. Сейчас выйдет.
     Самосвалов (помолчав). Вы учтите: я ничего не знаю! Все это помимо меня
происходит. Помимо меня!
     Дарья Силовна.  Да  не  сумлевайся ты,  зятек,  не  сумлевайся!  Не без
понятия живем. Комар носа не подточит.
     Самосвалов. Вы одномоментно все проверните. Часа-то вам хватит?
     Дарья Силовна.  Как батюшка придет,  так и за полчаса управимся. У нас,
поди, все готово. И вода уже греется.
     Самосвалов.  А  мы  пока по  бульвару туда-сюда прошвырнемся,  воздухом
подышим... Ну, где она там? (Зовет.) Клавдия! (Теще.) Чего она копается?
     Дарья Силовна. С ребенком занята.

          Из  смежной  комнаты появляется Клава, жена Самосвалова,
          также в сером габардиновом пальто с квадратными плечами.
          На  голове  у  нее  белый пуховый платок. В руках держит
          электрический рефлектор.

     Клава  (мужу).  Чего  раскричался?  Ребенка разбудишь:  только  заснул!
(Матери.)  Пусть пока  поспит.  Батюшка придет,  тогда и  разбудите.  Да  не
испугайте вы его, мама. Заикой не сделайте.
     Самосвалов (надевает шляпу).  Пошли,  Клава!  Не хочу я  с  вашим попом
встречаться!
     Клава (матери).  Вы, мама, как сынулю из воды вынут, так сразу же его в
ватное одеяльце заверните.  Не остудите вы его за ради бога!  И так всю ночь
кашлял.  Рефлектор в комнате включите! (Ставит рефлектор на пол возле окна.)
Воду-то  сперва локтем попробуйте:  не  горяча ли?  Не  ошпарьте ребенка!  У
Копчушкиных вон как ошпарили -  врача вызывать пришлось.  Не рады были,  что
крестили!
     Самосвалов (сердясь,  жене).  Кукла! Не затем она к нам за двести верст
ехала,  чтобы родного внука загубить!  Мало у  нее крестников?..  А где кум?
Куда кум девался?
     Дарья  Силовна.  Я  его  за  красненьким послала.  Надо  будет  батюшку
угостить. Полагается.
     Самосвалов.   Смотрите,  как  бы  ваш  братец  пока  что  беленьким  не
нализался. Вчера хорош пришел... Зюзя зюзей!
     Клава (вспомнив). Да, мама! Деньги на холодильнике, под салфеткой.
     Самосвалов. Сколько?
     Клава. Сколько надо.
     Самосвалов (вздохнув). Гребут, святые отцы!..
     Клава.  "Гребут, гребут"!.. С отцом Александром договаривались, так тот
вовсе  отказался.  Спасибо Марфуше:  в  район  поехала,  с  другим  батюшкой
договорилась. Сама его привезет. (Мужу.) Придется и ей трешку дать.
     Самосвалов (достает бумажник). Еще эту монашенку сюда зачем-то впутали.
Зачем впутали? Ведь разнесет по городу, как сорока на хвосте: "У Самосвалова
сына крестили!" Разнесет! (Дает деньги.)
     Клава. У Копчушкиных крестили - никто не узнал.
     Дарья Силовна.  И  про  вас  не  узнают.  Сказала тебе:  комар носа  не
подточит!
     Самосвалов (жене). Ну, пошли, что ли? Время-то идет!..
     Клава.  Пошли,  пошли!  (В дверях.)  Может,  мне остаться?  Я  в другой
комнате посижу, а?
     Дарья Силовна (выпроваживая супругов за дверь).  Идите,  идите.  Вам по
закону не положено. Без вас младенца наречем!
     Клава.  Виталием,  мама!  Виталием!  Вы  не спутайте!  По-другому-то не
нареките. Уж я надеюсь на вас, мама!
     Дарья Силовна (затворяет за супругами дверь).  Виталием, Виталием... Не
спутаем!

          Дарья  Силовна остается одна. Она открывает холодильник,
          достает  из  него  бутылку  водки,  наливает  рюмочку, с
          удовольствием   выпивает,   ставит  бутылку  обратно.  В
          прихожей   звонят.   Дарья  Силовна  быстро  выходит.  В
          прихожей   раздаются   голоса,   затем   в   комнату   в
          сопровождении Дарьи Силовны входит архитектор. В руках у
          него чемоданчик и толстая книга в темном переплете.

(Принимая архитектора за священника.) Проходите, батюшка, проходите!
     Архитектор (в нерешительности). Гордей Петрович дома?
     Дарья Силовна.  Нет батюшка,  нет.  Ушел он, придет... опосля придет...
Садитесь, батюшка. (Пододвигает стул.)
     Архитектор.  Нет,  тогда я,  пожалуй,  пойду...  Я,  собственно говоря,
думал...
     Дарья Силовна (испуганно).  Что вы,  батюшка!  Как можно! Мы вас ждали!
Человека за вами посылали!
     Архитектор (растерянно). За мной? Простите, я не совсем вас понимаю...
     Дарья Силовна.  Есть тут у нас такая Марфуша - божий человек, ну, вроде
монашка. Так мы ей наказали, чтобы она вас сама сюда проводила. А вы, гляди,
сами пожаловали.
     Архитектор.  Да. Я решил, что так будет лучше. Вы говорите, что вы меня
ждали?
     Дарья Силовна. Ждали, батюшка!
     Архитектор. Вероятно, Гордей Петрович...
     Дарья  Силовна (не  давая  архитектору договорить).  Одобрил,  батюшка!
Одобрил!  "Делайте,  говорит,  все,  что положено,  а я воспрепятствовать не
буду!" Уговорили мы его с дочерью.
     Архитектор (удивленно). Неужели?
     Дарья Силовна. Да! Уговорили! Ну, поначалу-то он вроде как возражал для
видимости,  а потом дал согласие...  "Только,  говорит,  поскорей бы!" Одним
словом, чтобы недолго ему ждать пришлось...
     Архитектор (бодро). Было бы соответствующее решение и деньги. А за нами
дело не станет.
     Дарья Силовна.  За деньги,  батюшка,  не беспокойтесь! Деньги-то на это
дело есть.
     Архитектор (недоуменно).  Ничего не  понимаю!  Тогда к  чему  весь этот
разговор,  который был у нас сегодня утром?  (Про себя.) Странно!  (Пожимает
плечами.)
     Дарья Силовна. Кум сейчас прийти должен.
     Архитектор (не понимая).  Кум?  Какой кум?  Ах, кум!.. Да, да... Он вам
кумом приходится...
     Дарья Силовна.  Кум, да. Вы, батюшка, посидите тут, а я пока похлопочу.
(Выходит.)

          Архитектор  кладет  перед собой на стол книгу и начинает
          ее листать. В комнату входит Дарья Силовна с корытом.

     Вот, батюшка, корыто сегодня новое купила. Хорошо будет?
     Архитектор (отрываясь от книги). Что? Корыто? Очень хорошо.
     Дарья Силовна.  Думала сначала бачок купить,  знаете,  такой,  в  каком
белье кипятят, а потом решила корыто взять. Мальчик-то у нас больно рослый.
     Архитектор. А сколько ему лет?
     Дарья Силовна. Что вы, батюшка, лет! Годика нет!
     Архитектор. А имя какое?
     Дарья Силовна. Виталий, батюшка, Виталий. Я бы его Виктором нарекла, да
мать не  хочет.  За ней в  молодые годы один Виктор ухаживал,  так нехорошим
человеком оказался. Решили сынка Виталием окрестить.
     Архитектор.  Ну  что  ж,  хорошее русское имя.  Простите,  как  вас  по
имени-отчеству?
     Дарья Силовна. Меня-то? Дарьей Силовной зовут.
     Архитектор.  Дарья Силовна! Подойдите-ка сюда. Смотрите! (Показывает на
страницу раскрытой перед ним книги.) Вот храм, о котором идет речь.

          Дарья  Силовна, поставив корыто на табуретку, подходит к
          столу и смотрит на снимок в книге.

Я специально  принес эту книгу,  чтобы показать  Гордею Петровичу.  Снимок с
нашего  храма  помещен  в   "Истории  русской   архитектуры"!   Этот  храм -
современник  воссоединения  Украины  с   Россией.   Какие   красивые  формы!
(Перелистывает страницу.) Да один "Страшный суд" чего стоит.

          Дарья Силовна крестится.

И вдруг, вместо того чтобы сохранить сокровище русского искусства, он  хочет
его разрушить.  Честно говоря, он поставит себя в смешное положение, если об
этом заговорят в городе. Так я оставлю ему эту книгу.
     Дарья  Силовна.  Ну  что  ж...  Оставьте,  батюшка,  оставьте.  (Целует
переплет книги. Вспомнив что-то.) Да, надо рефлектор включить!

          Дарья Силовна включает рефлектор. В комнате гаснет свет.

Господи, что это такое?
     Архитектор (в темноте). Очевидно, что-нибудь с пробками.
     Дарья Силовна. Что ж теперь делать-то?
     Архитектор (бодро). Надо попробовать исправить. Где у вас пробки?
     Дарья Силовна. Тут, батюшка, в левом углу, за вами.
     Архитектор. Есть у вас какая-нибудь стремянка в доме?
     Дарья Силовна.  Есть,  батюшка,  есть!  Только как же  это вы  в  вашем
положении?..
     Архитектор.  Ничего.  Я  дома  всегда сам  этим занимаюсь.  Несите сюда
стремянку и лампу или свечку. У вас есть свечка?
     Дарья Силовна. Принесу, батюшка, принесу! Сейчас! (Быстро выходит и так
же быстро возвращается со стремянкой.)

          В  темноте чиркает спичка. Дарья Силовна зажигает тонкую
          церковную свечку. Архитектор поднимается на стремянку.

     Архитектор. Что-то мне тут ничего не видно. Свечечка больно тонка!
     Дарья Силовна. Тридцать копеек, батюшка, такая стоит.
     Архитектор. На днях в нефтелавке по пятаку видел.
     Дарья Силовна. Так ведь то в лавке, а эту я в церкви брала.
     Архитектор  (возится  с  пробками).   Тридцать  копеек?   Ну,  это  уже
спекуляция.
     Дарья Силовна.  Так не от нас зависит... Вы бы там сказали. Может быть,
они бы вас послушали.
     Архитектор. Нет, меня они не послушают.
     Дарья Силовна. Должны. Чай, вы лицо духовного звания.
     Архитектор. Это я-то духовного звания? Что вы! Я старый безбожник. Ни в
бога, ни в черта не верую!

          Дарья  Силовна пятится, натыкается на табуретку, падает,
          с грохотом опрокидывает корыто. Свечка в ее руке гаснет.
          В темноте раздается голос Самосвалова.

     Самосвалов. Мама! Где вы тут? Что случилось?

          Дарья Силовна не отвечает.

     Архитектор. Это вы, Гордей Петрович?
     Самосвалов. Что? Кто это здесь?
     Архитектор. Это я, Брюханенко. Не узнали?
     Клава (испуганно). Господи, кто это?
     Самосвалов (грозно). Что вы тут делаете?
     Архитектор.   В  настоящий  момент  ввертываю  пробку.   У  вас  пробки
перегорели.

          Зажигается   свет.  В  опрокинутом  корыте  сидит  Дарья
          Силовна.   Она   в   какой-то   прострации   смотрит  на
          архитектора,  стоящего  на стремянке. Посередине комнаты
          стоят  супруги Самосваловы. Испуганная Клава держится за
          рукав мужа.

     Самосвалов (теще).  Мама,  что  с  вами?  Чего вы  в  корыто сели?  Что
случилось?
     Клава (вскрикивает). Виталик! (Бросается в смежную комнату.)
     Дарья Силовна (показывает на архитектора). Вот!.. Ба-ба-ба-батюшка!..
     Самосвалов   (не   сразу).   А-а-а!..   Вот   оно   что!   Значит,   по
совместительству?  В  свободное  время  по  домам  ходите,  детей  крестите?
Компрометируете семьи ответственных работников?  Мы этот вопрос поставим где
следует!..

          На пороге смежной комнаты появляется с ребенком на руках
          Клава.   Архитектор   все  еще  стоит  на  стремянке,  с
          нескрываемым  любопытством  наблюдая  за  наступающим на
          него Самосваловым.

     Клава. Гордей! Гордей!
     Самосвалов   (жене).   Что   Гордей?   Что   Гордей?!.   (Архитектору.)
Перерожденец! Двурушник! А еще городской архитектор!..
     Дарья Силовна (не расслышав). Архи... архи...

          В комнату вваливается кум. Он пьян.

     Кум (навеселе). Я кум или не кум?.. Заходите, батюшка, прямо в калошах!

          На  пороге  комнаты  появляется  батюшка.  Он  в пальто,
          высоких сапогах. На голове старая шляпа.

     Архитектор (сокрушенно и осуждающе). Темнота-а-а!.. Ох, темнота!..

          Гаснет свет




          Купе.  Утро.  Поезд  стоит  на  станции.  В  купе  к уже
          знакомым   нам   пассажирам   входит  новый  пассажир  -
          маленькая опрятная старушка. За ней - Ася.

     Ася. Вот ваше место, бабушка!
     Старушка. Спасибо, родная! Превеликое спасибо тебе, дочка! Я вам тут не
помешаю?
     Клюшкин.  Располагайтесь, бабушка, согласно купленного билета! А мы тут
народ мирный, вас не обидим!
     Старушка (устроившись на  своем  месте).  Загонял он  меня,  проклятый!
Истинный бог, загонял!
     Харахорина. Кто же это? Наш проводник?
     Старушка. Да не ваш проводник, а наш Тютирютин!
     Харахорина. А кто такой?
     Старушка.  Собесом он у нас заведует. Пенсию я себе второй год хлопочу.
Двадцать справок ему предоставила,  а ему все мало! Загонял он меня за этими
справками. Сколько денег проездила...
     Клюшкин. А толку чуть?
     Старушка.  Чуть. Вот и сейчас за справкой еду. Нужна ему справка, что я
женского полу...

          Гаснет свет






     ТЮТИРЮТИН - муж, 55 лет.
     ТЮТИРЮТИНА - жена, 50 лет.

          Комната в квартире Тютирютиных. Ее обстановка определяет
          вкус, быт и нравы супругов.

     Тютирютина (говорит по телефону).  На рыбалке он! На рыбалке! Как вчера
в обед уехали,  так до сей поры еще нет. Разве его дома удержишь, если у них
по  субботам рыба одна на  уме.  Да  кто со  мной говорит-то?  Что-то  я  не
признаю!  Аль-лло!  Аль-лло!  (Вешает трубку.) Кто же это мог быть? Говорит,
что  Евсея Петровича вчера при всем народе дураком обозвали...  Это ж  надо!
Дураком! Не нужно было ему вчера на рыбалку ехать. Пошел бы на актив, может,
и постеснялись бы в присутствии.  Может быть, еще и в президиум выбрали... А
теперь что  делать?  И  кто  же  это мне звонил?  Не  признала по  голосу...
(Задумывается.)

          За  стеной  шум.  В  комнату  вваливается  Тютирютин. По
          внешнему   виду   в   нем   можно   безошибочно   узнать
          рыболова-любителя.

     Тютирютин (в изнеможении).  Пустой!  Как есть пустой!  Вот такая щучища
сорвалась.  (Показывает.) Ушла!  Чуть лодку не перевернула.  Нахлебался бы я
воды... (Начинает раздеваться.)
     Тютирютина (сердито). Надо было тебе на рыбалку ехать!
     Тютирютин (настораживаясь). А что такое?
     Тютирютина. Лучше бы на актив пошел.
     Тютирютин.  Без  меня не  обошлись разве?  (Стягивает с  ноги резиновый
сапог.)
     Тютирютина.  Не  обошлись.  Дураком  тебя  при  всем  народе  обозвали!
Дождался!
     Тютирютин (держа сапог в руке). Как так?
     Тютирютина. А вот так. Очень просто.
     Тютирютин. Кто? Кто обозвал-то?
     Тютирютина. А я почем знаю. Мне по телефону позвонили. Поздравили.
     Тютирютин.  Да кто обозвал-то,  что ж  ты не спросила?  В докладе или в
прениях?
     Тютирютина. Не знаю я. Не знаю. Сам выясняй теперь.
     Тютирютин. Кто звонил?
     Тютирютина. Я по голосу не распознала.
     Тютирютин. Что ж не спросила, с кем говоришь?
     Тютирютина. Растерялась я. Не каждый день мужа дураком обзывают.
     Тютирютин  (кидая  снятый  сапог  в  угол  комнаты).   "Растерялась"...
"растерялась"...  Если в  прениях,  то  это еще куда ни  шло,  а  вот если в
основном докладе?  (Набирает номер телефона.) Кто это? Это ты, Лапкин?.. Это
я,  Тютирютин.  Слушай,  Лапкин.  Ты вчера на активе был?.. Не был. Говорят,
меня в докладе дураком обозвали... Ничего такого не слышал?.. Жаль. Я думал,
ты подтвердишь.  Ну ладно...  Да нет!  Я на рыбалке был... Пустой! Ну, бывай
здоров! Привет семье. Звони, если что узнаешь! (Вешает трубку.)
     Тютирютина.  Не ровен час, жених от нашей Лидухи откажется, как узнает,
что ты дурака схватил!
     Тютирютин.  Не  об  этом сейчас разговор.  Жених не  откажется.  Мы  за
невестой приданое даем. Жилплощадью обеспечиваем. Прописку организуем. А вот
в газете опубликовать могут!
     Тютирютина.  А ты позвонил бы в редакцию.  Попросил бы вычеркнуть. Тебя
весь город за умного знает.
     Тютирютин. Семиложкину позвонить надо. Вот кому!

          Звонок телефона.

Слушаю... Это ты, Семиложкин? А я тебе звонить хотел...  Что?..  Вот именно,
дураком.  А ты откуда узнал?..  Лапкин тебе звонил?  А ты  сам-то  на активе
был?..  Ну?..  Во время доклада выходил из зала?  Лично не слышал?  А как бы
поточнее узнать?.. Слушай, Семиложкин!  Позвони Куркину на квартиру.  У него
жена стенографистками заведует. Может, она что знает. А потом перезвони  мне
по-быстрому...  Какая  нынче  рыбалка:  пустой приехал.  Привет семье.  Жду.
(Вешает трубку.)
     Тютирютина. Может, тебе завтра с утра пораньше в поликлинику сходить?
     Тютирютин. Зачем?
     Тютирютина. За справкой. Пусть они тебе временную справку дадут. Дурака
ведь сразу видно.  Тут и  анализов никаких делать не надо.  У нас на деревне
один дурак был.  Все его так и  звали:  "Гриша-дурачок"!  Он язык показывал.
Всем.  Попа встретит,  и попу -  язык.  А то вдруг бодаться начинает. А уж к
тебе это звание никак не подходит.  У  тебя и внешность-то умная.  И лишнего
слова ты никому не скажешь.
     Тютирютин (в растерянности).  Выяснить бы только,  от кого исходит... А
то ведь и справкой не отделаешься.

          Звонок телефона.

Слушаю... Кто?.. Вечер добрый, Кондратий Савельевич!.. Слушаю внимательно!..
Да.  Только приехал...  Пустой!..  Что?.. Кто звонил?.. Семиложкин?.. Да, по
моей  просьбе...  Ась?..  Понятия  не  имею.  Хочу,  понимаешь,  выяснить  и
уточнить. А то как же так! Мне завтра инструктивное  совещание проводить,  а
как себя  вести  в  данном  положении?  Меня за умного считали,  а я дураком
явлюсь... Может,  ты  Галкину  звякнешь?  Он-то  уж  должен  знать,  ему  по
должности положено... Будь другом! Перезвони,  если  что  узнаешь...  Привет
семье. (Вешает трубку.)
     Тютирютина. Удивительно, как это у человека вообще язык повернулся тебя
дураком окрестить?  За что?  Образование у тебя,  кажется,  есть. Стаж есть.
Заслуги есть.  Должность заметная: все городские пенсионеры под тобой ходят.
Разве на таких должностях в наше время дураков держат? Где же это видано?
     Тютирютин (в раздумье,  все еще не снимая второго сапога).  Есть у меня
огрехи.  Есть.  Сам знаю.  Но в  общем и  в  целом умный я  человек или нет?
Объективно.  Если со стороны...  Ну, взять хотя бы мое нововведение: цветные
резолюции!  Ну  скажи,  разве  дурак до  этого додумается?  Каким карандашом
распишусь -  такой ход документу!  Красным цветом распишусь - получай отказ!
Желтым - воздержаться! Зеленым - согласен: даю зеленую улицу! И никаких тебе
лишних слов!
     Тютирютина. Это разве ты придумал?
     Тютирютин. А то кто же?
     Тютирютина. Господи! Другие уже перенимать начали. Я вчера в пошивочное
ателье шубу перелицовывать носила,  так заведующий на моем заявлении зеленым
карандашом пометку сделал. Без очереди у меня заказ приняли.
     Тютирютин. Значит, с меня пример берут. Разве ж это глупо?

          Звонок телефона.

Слушаю...  Тютирютин  слушает.  Кто  это?..  Тарас  Иванович,  слушаю   тебя
внимательно...  И до тебя дошло?  А ты откуда узнал?.. Жена Куркина звонила?
Смотри пожалуйста, весь город уже знает! А какие меры можно предпринять? Вот
я и думаю,  как бы узнать поточнее, чтобы уже ориентироваться... Попробуешь?
Очень попрошу...  Да  тут уж  нечего деликатничать!  Раз на городском активе
меня обозвали,  значит,  весь город уже в курсе...  В том-то и дело.  Тут уж
скрывать не приходится.  Надо меры принимать...  Что?..  Нет,  я  на рыбалке
был...  Пустой приехал.  Килограммов на  пять щука сорвалась,  чуть лодку не
перевернула... Ну, звони! Привет семье. (Вешает трубку.)
     Тютирютина.  Все равно моя правда:  без справки тебе не обойтись.  А  и
почему бы  ее  не  выписать?  По психическим болезням там очень даже хорошие
специалисты принимают.
     Тютирютин.  Что ж мне, твою справку так всем и показывать? Или в копиях
разослать по всем инстанциям?  Нет! Тут без письма в редакцию не обойдешься,
вот  что  я  тебе скажу!  Надо коллективное письмо организовать.  От  группы
товарищей.  Опровержение.  Так, мол, и так, знаем товарища Тютирютина, Евсея
Петровича по совместной работе, ну и так далее, и тому подобное...

          Звонок телефона.

Слушаю...  Семиложкин,  ты?  Слушаю  тебя  внимательно...  Так, так... Ясно.
Значит, ничего подобного? Никто не обзывал? Ни в докладе, ни в прениях? Так,
так. Понятно. Стенограмма перед тобой? Давай текстуально! Слушаю. (Слушает и
повторяет про  себя.)  "Когда же  наконец товарищ Тютирютин,  наш  известный
рыбак..."  понятно...  "наведет  порядок  в  городском собесе,  где  у  него
посетители месяцами маринуются,  как  сельди  в  бочке".  Ясно,  Семиложкин!
Теперь  все   ясно.   "Известный  рыбак"!   Это  совсем  другое  дело!   Это
соответствует действительности! Ну и народ!.. А какая же это стенографистка?
Я там всех знаю... Заморенкова?.. Знаю и такую. На приеме она у меня на этих
днях была -  матери пенсию хлопочет.  Два часа я с ней беседу проводил. Я ей
про  справки,  она мне про закон.  Так и  разошлись без взаимного понимания.
Это,   значит,   Заморенкова  мне  "дурака"  пристенографировала?   Он  меня
"рыбаком",  а  она  меня  "дураком"!..  На  основании личного впечатления?..
Ай-ай-ай, какая невнимательная! Спасибо тебе, Семиложкин, за информацию и за
оперативность!  С меня причитается! Привет семье! (Вешает трубку, обращается
к  жене.) Слышала?  "Рыбак",  а не дурак"!  (Стягивает с ноги второй сапог и
бросает его в угол комнаты.) То-то!

          Занавес




                              (Вместо эпилога)




     АДМИНИСТРАТОР.
     АВТОР.
     РЕЦЕНЗЕНТ.
     ГАРДЕРОБЩИК.
     ЗРИТЕЛЬ.
     ЗРИТЕЛЬНИЦА.
     ЛОПОУХОВ.
     АГЛАЯ ИВАНОВНА.

          Кабинет  директора  театра.  Прямо перед зрителем вход в
          ложу  дирекции.  Разностильная мебель. На стенах афиши и
          портреты  театральных  деятелей.  На  ломберном  столике
          прохладительные  напитки  и  ваза  с  пирожными.  В углу
          вешалка. Рецензент говорит по телефону.

     Рецензент.  Пока еще не  ясно...  Не  знаю,  трудно сказать.  Спектакль
кончится минут через пятнадцать, и я позвоню в редакцию... Что?.. Да, смотря
по ситуации... Как играют? Не вижу. Я смотрю не на сцену. Понятно?.. Ну, так
я  тебе  позвоню.  (Кладет трубку.)  Наш  местный автор  написал пьесу.  Наш
областной театр рискнул ее поставить.  Постановка мне лично понравилась, и я
решил  похвалить ее  в  нашей  газете.  Я  проявил смелость!  Если  редакция
напечатает мою  рецензию,  она  тоже  проявит  смелость,  потому  что  новый
спектакль необычный,  он  волнует зрителя.  Сегодня на  спектакль неожиданно
приехал... Впрочем, посмотрим... посмотрим... (Выходит в ложу дирекции.)

          Сцена  некоторое время пуста. Затем появляется директор.
          Поспешно раздевается. Хочет пройти в ложу. Навстречу ему
          выходит администратор.

     Администратор Тихон Петрович, наконец-то!
     Директор (с тревогой). Сам?
     Администратор. Сам!
     Директор. Один приехал? (Причесывается.)
     Администратор. Один.
     Директор. Как идет спектакль?
     Администратор.  Соловьев больной играет. Тридцать семь и пять. Вчера на
рыбалке простыл.
     Директор (упавшим голосом). Еще что?
     Администратор.   Вместо  Журавской  -  Тятина.  Журавская  на  выездном
концерте.
     Директор.  Уж не повезет так не повезет! (Наливает себе стакан боржома.
Пьет.) Кто еще смотрит?
     Администратор. Лопоухов здесь с супругой. Разнобоев из газеты. Автор ко
второму действию подошел.  А  так  вроде  больше никого -  народ  смотрит...
(Осторожно.) Сам-то в партере сидит: пятый ряд, тринадцатое место.
     Директор.  Вы что,  в  уме или как?  Да у нас начальники отделов дальше
третьего ряда не садятся.  Жена Салохлебова вторым рядом брезгает.  Жена!  А
вы...  (Машет рукой.) Эх,  что с вами толковать! Вы меня, товарищи, без ножа
зарежете! Вы что, номенклатуры не понимаете или как?..
     Администратор. Тихон Петрович, я в ложу приглашал. Не пошли! "Не люблю,
говорит,  из ложи смотреть".  Что делать? А у меня аншлаг - все билеты еще с
утра проданы.  Битком! Хорошо, в пятом ряду на тринадцатом месте у меня теща
сидела, так я ее попросил уступить начальству.
     Директор (в сторону). Врет про тещу. Какую-нибудь бабенку свою опять по
пропуску устраивал.
     Администратор (продолжает).  Минут  за  двадцать до  начала спектакля -
звонок  по  телефону.  Ладно  еще  я  сам  трубку снял.  "Нельзя ли  сегодня
посмотреть у вас спектакль?" Говорит такой-то. Называет фамилию.
     Директор. Неужели сам позвонил?
     Администратор. Личным голосом. Я даже растерялся. Отвечаю: "Пожалуйста!
Приезжайте!  Ждем!  Спектакль задержим!"  А он в ответ:  "Зачем же спектакль
задерживать?  Я вовремя приеду..." Вот такой стиль! Приехал. Разделся у меня
в администраторской.  Первый антракт на месте просидел. Во втором - гулял по
фойе. Некурящий... Я - вам звонить. Вас дома нет. По всему городу искал.
     Директор.  Я в гостях был.  Хорошо еще, что выпил мало - только за стол
сели.  Да-а...  Вот  ведь как  нехорошо получается.  Первый раз в  наш театр
пришел, и вот на тебе!.. (Пьет боржом.)
     Администратор. Всего не предугадаешь, Тихон Петрович. А спектакль тепло
принимают. Народ хорошо реагирует...

          За сценой аплодисменты.

     Директор. Народ посмотрел и ушел. А мы остались...
     Администратор. Конечно, известный риск есть.
     Директор.  Зря мы эту пьесу взяли!  Я говорил,  надо было "Марию Тюдор"
возобновить. И спектакль был бы кассовый, и тема историческая.
     Администратор  (в   сторону).   И   твоей  жене  опять  же  роль  есть!
(Директору.) Может,  еще и обойдется?  Может, как-нибудь бочком и проскочим?
Пьеса современная. Автор местный. Нельзя не учитывать.

          Из ложи дирекции выходит автор.

     Автор (директору). Добрый вечер, Тихон Петрович!
     Директор. Добрый вечер, если он добрый! Дождались?
     Автор. Чего именно?
     Директор. Смотрят вас сегодня.
     Автор.  Отлично. Спектакль хорошо принимают. А если кому и не нравится,
то таких все же меньшинство.
     Директор. Смотря по тому, какое это меньшинство!

          За сценой продолжительные аплодисменты.

     Администратор.  Спектакль кончился.  Пошли вниз,  Тихон Петрович.  (Оба
уходят.)
     Автор (оставшись один,  в  раздумье).  Я  наблюдал за  ним.  Смотрел он
внимательно.  У  него  умное лицо.  Правда,  усталый вид.  Ах,  да!  Сегодня
кончилась конференция.  Очевидно,  он прямо с  конференции приехал в  театр.
Может быть,  ему кто-нибудь рассказывал о моей пьесе?  Хвалили или ругали?..
(Проводит ладонью по лбу.) Что это я? Нет, это меня не должно волновать. Ну,
скажем, не понравилась ему моя пьеса. Что из этого? На всех ведь не угодишь!

          Из   ложи  выходят  Лопоуховы.  За  ними  рецензент.  Он
          подходит к телефону и начинает набирать номер.

     Лопоухов (автору). Ну как, именинник? Душа в пятки уходит?
     Автор (сдержанно).  Нет,  не уходит. А почему она должна у меня в пятки
уходить? (Про себя.) И этот еще мне тоже! Ценитель искусства!..
     Лопоухов (наливает себе стакан воды).  Экзамен все-таки.  (Жене.)  Тебе
боржома налить?
     Аглая Ивановна. Налей! (Берет пирожное. Ест.)
     Автор.  Экзамен у  меня был на  премьере.  А  сегодня как-никак десятый
спектакль.
     Лопоухов (неопределенно). Это я понимаю, что десятый...
     Аглая  Ивановна (автору).  Объясните мне,  пожалуйста,  что  вы  хотели
сказать этой своей пьесой? Вы хотели сказать, что можно разрушать семью?
     Автор. Нет. Не это. (В сторону.) Она меня сейчас учить начнет!
     Аглая Ивановна. А я так поняла. Муж бросает жену с ребенком дошкольного
возраста и уходит к другой женщине. Зачем это показывать нашему зрителю? Что
это дает? Я, например, свою дочь не пущу на эту постановку.
     Лопоухов (вмешиваясь в  разговор).  Нет,  спектакль в  целом заставляет
думать и  взвешивать.  Вопрос морали поставлен остро и  в  духе времени.  Но
конец можно было бы смягчить. Не нужно им расходиться. Пусть живут!
     Автор (с нескрываемой иронией). Больше никаких замечаний не будет?
     Лопоухов (не поняв иронии). Есть еще одна деталь, на которую я хотел бы
обратить ваше внимание. Хотя это больше относится к режиссеру.
     Автор.  Режиссер в Москве. Так я слушаю вас. (В сторону.) Что ты сейчас
еще ляпнешь, уважаемый гигант мысли?!.
     Лопоухов. У вас там на сцене действует парторг.
     Автор. Действует.
     Лопоухов.  Что ж,  он неплохо играет. Серьезно. Но зачем он с портфелем
ходит?  Где вы видели,  чтобы парторг ходил с  портфелем?  Что он в портфеле
носит?  Бумаги?  Я тоже был парторгом, но разве я в портфеле бумаги носил? Я
их вот где носил:  или в  боковом,  или в  наружном.  (Показывает на карманы
своего пиджака.)  Вы  исправьте.  Лучше будет.  Для дела лучше!  А  то  ведь
нетипично получается. Нежизненно.
     Автор (сдержанно). Значит, портфель?
     Лопоухов. Портфель. Вот эта деталь меня покоробила.
     Автор (в сторону).  Ох,  если бы ты знал,  как ты меня коробишь. А твоя
супруга? Оглянись на нее! Она третье пирожное ест. Куда ей столько? Лопнет!

          В   кабинет   возвращается  директор.  Рецензент  упорно
          набирает номер телефона.

     Директор (мрачно). Поздравляю, товарищ автор!
     Автор. Спасибо. С чем?
     Директор.  Не понравилось!  Было сказано,  что ничего в  спектакле нет.
Ничего!..
     Аглая Ивановна. Нам тоже не понравилось! Я уже сказала.
     Лопоухов.  Есть указания?  (В сторону.) А я, как осел, артистам хлопал.
Не удержался.
     Директор. Я задаю вопрос: "Как вам понравился спектакль?" - "Ничего", -
говорит. Поблагодарил, попрощался и уехал.
     Автор. Постойте, постойте! Откуда же вы взяли, что не понравился? Слово
"ничего" еще не  заменяет слово "плохо"!  И  потом вы сами говорите,  что он
поблагодарил вас!  За  что бы  он вас благодарил,  если бы ему не понравился
спектакль?
     Директор.   Сначала  "ничего",   а   потом  "спасибо  за   доставленное
удовольствие"?  Прикажете понимать как  одобрение?  Извините,  это наоборот.
Надо было нам "Марию Тюдор" возобновлять, а не вашу драму ставить. Да еще на
такую тему!
     Лопоухов (глубокомысленно).  Темка,  конечно, выбрана неважнецкая. Если
вдуматься,  то  действительно,  может ли  честный зритель уйти  из  театра с
чувством исполненного долга и  сознания,  когда он видит,  как на его глазах
разрушается советская семья?  Хотя его воображение и  обыгрывают очень ловко
актеры. Очень ловко.
     Аглая Ивановна.  Я вся обревелась, так они обыгрывают. А ведь я в театр
не плакать пришла.  Неужели нельзя написать такую пьесу, чтобы и польза была
и чтобы посмеяться от души?  Помнишь,  Ваня,  мы комедию смотрели. Как ее?..
(Вспоминает.) "Тайна обманов", что ли. Веселая была постановка! Простенько и
со вкусом.
     Директор (автору).  Крепко  вы  нас  подвели  с  вашей  неполноценной в
идейном и художественном смысле пьесой. Мы, конечно, с себя вины не снимаем:
мы ее приняли и даже поставили.  Но ведь если бы вы ее не написали, мы бы ее
не смогли поставить.  (В сторону.)  Разве я  пьесу принимал?  Художественный
совет  ее  принимал.  Пусть  он  и  отвечает.  (Автору.)  А  спектакль  пока
попридержим. Будем переделывать.
     Автор. Ничего я переделывать не буду!
     Директор.  Если коллектив решит,  то  вы  будете обязаны прислушаться к
мнению большинства.
     Автор  (возбужденно).  Большинство сидело  сегодня  в  зале.  Спектакль
пользуется успехом у зрителей.
     Директор. У каких зрителей?
     Автор (выходя из себя).  У  трудящихся!  (В сторону.) Ну как работать?!
Как писать?!.
     Директор.  Нельзя идти на поводу у отсталых зрителей. Зритель - он тоже
разный! (Про себя.) Кажется, правильно говорю. Хорошо, что при Лопоухове. Он
вхож, он передаст!

          Рецензент безрезультатно пытается куда-то дозвониться. В
          дверях появляются зрители.

     Зритель. Разрешите войти?
     Зрительница. Можно? Мы хотели бы видеть директора театра.
     Директор. Я директор.
     Зритель. Мы к вам от зрителей. Хотим поблагодарить за новую постановку.
     Зрительница.  Ваш  новый спектакль нам  очень понравился.  Мы  получили
большое удовольствие. (Автору.) И вам спасибо за пьесу. Мы вас знаем.
     Директор (зрителям). Вы откуда? Где работаете?
     Зритель. Я - мастер станкостроительного завода. Плотников моя фамилия.
     Зрительница.   Счастливова  Галина  Ивановна.  Я  на  ткацкой  фабрике.
Инженер-технолог.
     Автор (зрителям).  А  вы  нас не разыгрываете?  Может быть,  все это не
типично, что мы вам показали?
     Зритель. Почему не типично? Хорошая вещь!
     Зрительница. Очень правдивая.
     Директор.  Хорошо,  товарищи. Мы разберемся. И потом - вы нам лучше все
это в письменном виде...
     Лопоухов (неожиданно).  А то,  что муж бросает жену с ребенком, это вас
не смущает? Это вас не наводит на размышления?
     Зрительница.  Наводит.  И  хорошо,  что  наводит.  Другой  посмотрит  и
задумается над тем, как сам живет. И потом пьеса ведь не об этом.
     Автор (в сторону). Милая! Умница! Правильно говорит! Она поняла меня!
     Зрительница. Почему мы не должны показывать на сцене то, с чем мы часто
сталкиваемся в нашей жизни?  И разве у нас не рушатся семьи?  А что касается
пьесы,  то  мне кажется,  что дело не в  том,  что кто-то кого-то разлюбил и
кого-то  оставил.  Здесь все гораздо сложнее.  Так же как и  в  самой жизни.
Одним словом, спектакль нам понравился и глубоко нас взволновал.
     Лопоухов (невнятно). И все же конец можно было бы смягчить.
     Зритель. Ничего смягчать не надо. Хватит смягчать! Вы послушайте, какие
сейчас в гардеробе споры идут!  Одни "за",  другие "против". Диспут. А когда
после спектакля все молча за калошами кидаются, разве это лучше?
     Автор (в сторону). Я бы его сейчас обнял и прижал к сердцу!
     Зрительница. Извините, если мы вам помешали.
     Зритель. До свидания, товарищи!

          Зрители  уходят. Появляются администратор и гардеробщик.

     Администратор  (возбужденно).   Тихон  Петрович!   Тихон  Петрович!  Вы
послушайте, что дядя Федя говорит! Дядя Федя, давай!
     Гардеробщик.  Как  вы  ушли,  я  остался  в  администраторской.  Гляжу:
начальник обратно идет.  "Простите,  говорит, я папку забыл". Гляжу, папочка
действительно на стуле лежит под афишами.  Подал я  ему папочку и спрашиваю:
"А как,  спрашиваю,  если по-честному, понравилась вам наша новая постановка
или нет?  У  меня,  говорю,  внучка в  этой постановке домработницу играет".
Посмотрел он на меня, помолчал, а потом спрашивает: "Как ваше имя-отчество?"
- "Федор Филиппович", - отвечаю. "Так вот, говорит, Федор Филиппович, внучка
ваша,  если она только вам внучкой приходится, играет хорошо. А что касается
спектакля,  то, по-моему, тоже все ясно..." Отрезал таким манером, улыбнулся
и пошел.  Проводил я его до выхода,  а он в дверях остановился и спрашивает:
"Как,  Федор Филиппович,  пенсию скоро получать будем?" -  "Да нет, отвечаю,
пока подождем".  -  "В таком случае,  говорит,  желаю вам, Федор Филиппович,
здоровья и успехов в работе". Пожал мне руку и сел в машину. Сел и уехал.

          Пауза.

     Администратор (нарушая молчание). Вот. Такой стиль!
     Лопоухов. Да-а-а... Раньше, при Кузьме Андреевиче, проще было.
     Директор. Куда проще! Раньше как было? Приезжают. Смотрят спектакль. Во
время антрактов дают  указания:  что  подправить,  что  совсем убрать,  кого
заменить.  По крайней мере полная тебе ясность. А сейчас не поймешь, на кого
ориентироваться.
     Администратор (с горечью). И получается, что надо думать своей головой.
     Автор.  Надо  писать  комедию!  Сатиру!  И  в  этой  сатире  всех  этих
лопоуховых и прочих им подобных "за ушко да на солнышко"! И чтоб до слез! До
слез!..

          Лопоуховы   молча   одеваются   у  вешалки.  Директор  и
          администратор пьют боржом.

     Гардеробщик  (сочувственно,   к   автору).   Все  прислушиваются,   что
начальство скажет. Привыкли...
     Рецензент (говорит по телефону).  Новый спектакль -  удача театра! Что?
Как чье мнение?  Мое мнение!  Да.  Лично мое мнение как рецензента.  (Кладет
трубку.   Решительно.)   Пора   и   мне,   черт  возьми,   начать  проявлять
принципиальность!

          Занавес



Last-modified: Wed, 08 Jan 2003 17:05:41 GMT

Оцените этот текст: