Оцените этот текст:



                          Невероятное происшествие
                      в двух частях, четырех картинах.
                    По мотивам рассказа Ф.М.Достоевского


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: С.В.Михалков. "Театр для взрослых"
     Издательство "Искусство", Москва, 1979
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 7 января 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------

     Издательство продолжает публикацию пьес  известного советского поэта  и
драматурга,   Героя  Социалистического  Труда,  лауреата  Ленинской  премии,
Государственных   премий   СССР   и   Государственной   премии   РСФСР   им.
К.С.Станиславского, заслуженного деятеля искусств РСФСР Сергея Владимировича
Михалкова,  начатую сборником его  пьес  для  детей  (Театр для  детей.  М.,
"Искусство", 1977).
     В   данном  сборнике  вниманию  читателей  предлагаются  такие   широко
известные  пьесы,   как  "Раки",  "Памятник  себе...",  "Пощечина",  "Пена",
"Балалайкин и Кo", и ряд других, поставленных на сцене многих театров страны
и за рубежом.




     ИВАН МАТВЕЕВИЧ - титулярный советник.
     ЕЛЕНА ИВАНОВНА - его супруга.
     СЕМЕН СЕМЕНЫЧ - коллежский асессор.
     ТИМОФЕЙ СЕМЕНЫЧ - надворный советник.
     АНДРЕЙ ОСИПЫЧ - надворный советник.
     КРОКОДИЛЬЩИК.

     НИНА ПАВЛОВНА \ петербургские
     АННА ПЕТРОВНА / модницы.

     ПЕРВЫЙ    \
     ВТОРОЙ     \
     ТРЕТИЙ      \ чиновники
     ЧЕТВЕРТЫЙ   / департамента.
     ПЯТЫЙ      /
     ШЕСТОЙ    /


     АДВОКАТ.
     ФИЛОСОФ.
     ХУДОЖНИК.
     ПОЭТ.
     ДАМА С ЛОРНЕТОМ.
     ДАМА С ВЕЕРОМ.
     ЖАНДАРМСКИЙ ЧИН.
     ЛАКЕЙ.
     ДАМЫ и ГОСПОДА в салоне.

     Действие происходит в Санкт-Петербурге во второй половине XIX века.

     Премьера  спектакля  -  в  декабре  1978  года  в  Ленинградском театре
комедии.







          Департамент.  Служебный  кабинет.  Шкафы  с папками дел.
          Тяжелая, казенная мебель. Из окна вид на Петропавловскую
          крепость.  В  комнату  торопливо входит Тимофей Семеныч,
          солидный,   поблекшего   вида   немолодой   человек.  Он
          пропускает  мимо  себя в комнату Семена Семеныча, чем-то
          очень    взволнованного    господина   маловыразительной
          внешности.   Плотно  прикрыв  за  собой  дверь,  Тимофей
          Семеныч  с видимым беспокойством указывает гостю на стул
          возле  захламленного письменного стола, а сам опускается
          грузно  в  кресло,  принимая  при  этом на всякий случай
          какой-то официальный, даже строгий вид.

     Тимофей Семеныч. Прежде всего, Семен Семеныч, возьмите за внимание, что
я не начальство, а такой же точно подначальный человек, как и вы, как и Иван
Матвеич... Я сторона и ввязываться ни во что не намерен...
     Семен Семеныч (с волнением).  Помилуй бог,  Тимофей Семеныч! Да разве я
за этим к  вам заехал?  Сама-то Елена Ивановна надумала к  Андрею Осипычу за
советом поехать,  да  Иван Матвеич запретил.  Она бы  и  рада была поплакать
перед образованным человеком,  потому что слезы ей  очень к  лицу,  но  Иван
Матвеич решительно приказал:  -  Заезжай-ка ты лучше, Семен Семеныч, сегодня
так, в виде частного посещения, к Тимофею Семенычу, человек он недалекий, но
солидный и,  главное,  прямой.  Поклонись ему от меня и опиши обстоятельства
дела.  Во всяком случае, его совет может послужить для нас руководством. Вот
я и у вас... (Выжидательно смотрит на собеседника.)
     Тимофей Семеныч (не  сразу).  Как  же  это мог Иван Матвеич с  вами так
беседовать,  если, как вы изволили мне в коридоре, с ходу сообщить, что он в
некотором роде был съеден животным... Как же это?
     Семен Семеныч. Вот это и есть самое удивительное! Съеден! В натуральном
виде съеден,  проглочен чудовищем и  в  то  же  самое время -  жив!  Тимофей
Семеныч!  Позвольте я вам все по порядку изложу, чтобы вы могли проникнуть и
понять, а затем уж и посоветовать.
     Тимофей Семеныч. Да уж расскажите, пожалуйста, чтоб я понял...
     Семен  Семеныч  (собирается  с  духом,   начинает  рассказывать).  Сего
тринадцатого января текущего шестьдесят пятого года,  в  половине пополудни,
Елена Ивановна, супруга Ивана Матвеича, образованного друга нашего и отчасти
моего дальнего родственника, пожелала посмотреть крокодила, показываемого за
известную плату в Пассаже.  Имея в своем кармане билет для выезда за границу
- не  столько по  болезни,  сколько из любознательности,  -  а  следственно,
считаясь по службе в отпуску и,  стало быть, будучи совершенно свободен в то
утро,  Иван  Матвеич не  только  не  воспрепятствовал непреодолимому желанию
своей супруги, но даже сам возгорелся любопытством.
     Тимофей Семеныч (уточняя). Сам возгорелся?
     Семен Семеныч.  Сам!  -  Прекрасная идея!  -  сказал он вседовольно.  -
Осмотрим крокодила. Собираясь в Европу, не худо познакомиться еще на месте с
населяющими ее  туземцами...  -  И  с  этими словами,  приняв под ручку свою
благоверную,  тотчас же отправился с  ней в  Пассаж.  Я  же,  по обыкновению
моему, увязался с ними рядом - в виде домашнего друга. Вы меня слушаете?
     Тимофей Семеныч. Слушаю, слушаю.
     Семен Семеныч.  Может, мне пораздельнее говорить, а то я рассказываю, а
сам  вроде горох сыплю...  Ну  да  ладно...  Никогда еще  не  видел я  Ивана
Матвеича в  более приятном расположении духа -  подлинно,  что мы  не  знаем
заранее  судьбы  своей!  Войдя  в  Пассаж,  он  немедленно стал  восхищаться
великолепием  здания,   а   подойдя  к  магазину,   в  котором  показывалось
привезенное в  столицу чудовище,  сам  пожелал заплатить за  меня  четвертак
крокодильщику, - чего прежде с ним никогда не случалось.
     Тимофей Семеныч (между прочим).  До  сих  пор за  последний ералаш семь
рублей мне должен...
     Семен Семеныч (как бы  не обратив внимание на реплику,  продолжает свой
рассказ).  Вступив  в  небольшую комнату,  мы  заметили,  что  в  ней  кроме
крокодила заключаются еще попугаи из иностранной породы какаду и  сверх того
группа обезьян в  особом шкафу в  углублении.  У  самого же входа,  у  левой
стены, стоял жестяной ящик в виде как бы большой ванны, а на дне его было на
вершок воды.  В  этой-то  мелководной луже  сохранялся огромнейший крокодил,
лежавший как бревно,  совершенно без движения,  и,  видимо,  лишившийся всех
своих  способностей от  нашего  сырого  и  негостеприимного для  иностранцев
климата.  Сие  чудовище  ни  в  ком  из  нас  сначала  не  возбудило особого
любопытства.  -  Так это-то крокодил?  -  спросила Елена Ивановна.  - А я-то
думала, что он... какой-нибудь другой!
     Тимофей Семеныч (усмехнувшись).  Вероятнее всего,  она  думала,  что он
бриллиантовый.
     Семен Семеныч.  Я  уж не знаю,  что она думала,  только вышедший к  нам
немец,  хозяин - собственник крокодила с чрезвычайно гордым видом смотрел на
нас.
     Тимофей Семеныч (уточняя). Немец! Это точно, что немец?
     Семен  Семеныч.   Самый  что  ни  на  есть  баварец!   Я   буду  дальше
рассказывать.  (Собравшись с мыслями.) -  Пойдемте, Семен Семеныч, посмотрим
лучше обезьян.  Они такие забавные,  эти мартышки! А крокодил - ужас! Теперь
он мне будет сниться во сне,  - обратилась ко мне Елена Ивановна. И мы пошли
к обезьянам.
     Тимофей Семеныч. А Иван Матвеич?
     Семен Семеныч. Остался у ящика. Мало того, взяв свою перчатку, он начал
щекотать нос крокодила, желая заставить его сопеть.
     Тимофей Семеныч. А крокодильщик?
     Семен Семеныч.  А крокодильщик последовал за нами к шкафу с обезьянами.
Только  мы  с  Еленой Ивановной стали  наблюдать за  мартышками,  какие  они
фокусы-покусы показывают,  как за нашей спиной раздался страшный,  могу даже
сказать, неестественный крик, который потряс комнату. Не зная, что подумать,
я  сначала оледенел на месте,  но,  замечая,  что кричит уже Елена Ивановна,
быстро оборотился, и что же я увидел?
     Тимофей Семеныч (заинтересованно). Что же вы увидели?
     Семен  Семеныч.  Я  увидел -  о,  боже!  -  я  увидел несчастного Ивана
Матвеича  в  ужасных  челюстях  крокодиловых,   перехваченного  ими  поперек
туловища,  уже поднятого горизонтально на воздух и отчаянно болтавшего в нем
ногами. Затем миг - и его не стало. Но опишу в подробности, потому что я все
время стоял неподвижно и  успел разглядеть происходивший передо мной процесс
людоедства с  таким вниманием и любопытством,  как никогда не запомню.  Ибо,
думал я в ту роковую минуту, что если бы вместо Ивана Матвеича случилось все
со мной?  Какова была бы мне тогда неприятность! Но к делу... Крокодил начал
с того, что, повернув бедного Ивана Матвеича в своих ужасных челюстях к себе
ногами, сперва проглотил самые ноги. Потом, отрыгнув немного Ивана Матвеича,
старавшегося выскочить и цеплявшегося руками за край ящика, вновь втянул его
в себя уже выше поясницы.  Потом, отрыгнув еще, глотнул еще и еще раз. Таким
образом, Иван Матвеич видимо исчезал в глазах наших.
     Тимофей Семеныч. Вот бестия!
     Семен Семеныч. Еще какая бестия! На чем я остановился?
     Тимофей Семеныч. На глотках крокодиловых.
     Семен Семеныч.  Да. Вспомнил... Наконец, глотнув окончательно, крокодил
вобрал в себя всего моего образованного друга и на этот раз уже без остатка.
На   поверхности  крокодила  можно  было  заметить,   как  проходил  по  его
внутренности Иван  Матвеич со  всеми своими формами.  Я  было уже  готовился
закричать вновь,  как  вдруг судьба еще раз захотела вероломно подшутить над
нами: крокодил поднатужился, вероятно, давясь от огромности проглоченного им
предмета,  снова раскрыл свою ужасную пасть,  и  из  нее,  в  виде последней
отрыжки,  вдруг на одну секунду выскочила голова Ивана Матвеича с  отчаянным
выражением в  лице,  причем очки его мгновенно свалились с  его носа на  дно
ящика. Вот они! (Показывает очки.)

          Тимофей Семеныч, подержав очки в руке, кладет их на край
          стола.

     Тимофей Семеныч (все  еще  смотря на  очки).  Да-а-а...  Очки,  значит,
свалились...
     Семен  Семеныч.  Казалось,  эта  отчаянная голова  для  того  только  и
выскочила, чтобы еще раз бросить последний взгляд на все предметы и мысленно
проститься со  всеми светскими удовольствиями.  Но  она  не  успела в  своем
намерении:  крокодил вновь собрался с  силами,  глотнул,  и  вмиг она  снова
исчезла, в этот раз уже навеки...
     Тимофей  Семеныч  (вздрогнув всем  телом).  Страсти какие  вы  мне  тут
рассказываете.
     Семен Семеныч.  Вы  можете себе представить,  Тимофей Семеныч,  что это
появление и  исчезновение еще  живой головы,  человеческой головы,  было так
ужасно,  но  вместе с  тем -  от  быстроты ли  и  неожиданности действия или
вследствие падения с  носу очков -  заключало в себе что-то до того смешное,
что я вдруг и совсем неожиданно фыркнул. Да, да! Фыркнул! Но, спохватившись,
что смеяться сию минуту мне в качестве домашнего друга неприлично, обратился
тотчас же к онемевшей от ужаса Елена Ивановне и с симпатическим видом сказал
ей: - Теперь капут нашему Ивану Матвеичу!
     Тимофей Семеныч. А баварец?
     Семен Семеныч.  Пришел в  себя,  всплеснул руками и  закричал,  глядя в
потолок:  -  О мой крокодиль!  Он пропадиль! Он будет сейчас лопнуль, потому
что он проглотиль целый шеловек!
     Тимофей Семеныч. А Елена Ивановна?
     Семен  Семеныч.   -  Вспороть,  вспороть,  вспороть!  -  кричала  Елена
Ивановна, вцепившись в сюртук баварца. - Вспороть!
     Тимофей Семеныч. А баварец?
     Семен Семеныч.  -  Он дразниль крокодиль! - кричал баварец. - Зачем ваш
муж дразниль мой крокодиль? Вы заплатиль, если он будет лопнуть! Дас ист мой
брод, мой хлеб, этот крокодиль!
     Тимофей Семеныч. А Елена Ивановна?
     Семен Семеныч.  Мне показалось,  что она потеряла рассудок.  Но  тем не
менее,  желая отметить за погибель любезного ей Ивана Матвеича, предлагала в
виде следуемого ей  удовлетворения немедленно наказать крокодила розгами.  И
вот тут-то и произошло самое невероятное!
     Тимофей Семеныч. Что еще?
     Семен  Семеныч.  Совершенно неожиданно раздался голос  Ивана  Матвеича,
изумивший нас до крайности.
     Тимофей Семеныч. Откуда же он раздался?
     Семен Семеныч. Вы слушайте, слушайте, Тимофей Семеныч, и не перебивайте
меня, я и сам собьюсь.
     Тимофей Семеныч.  Слушаю  вас,  Семен  Семеныч!  Только  что-то  больно
непонятное вы мне тут рассказываете.
     Семен Семеныч. Так вот, значит, раздался голос самого Ивана Матвеича. -
Друг мой.  Семен Семеныч!  -  сказал этот невидимый голос.  -  Мое  мнение -
действовать прямо через квартального надзирателя,  ибо  немцы без полиции не
понимают истины!..  -  Эти слова,  высказанные твердо,  с весом и выражавшие
присутствие духа,  сначала до того изумили нас, что мы все отказались верить
ушам нашим.  Но,  разумеется,  тотчас же  подбежали к  ящику и  столько же с
благоговением, сколько с недоверием слушали несчастного узника.
     Тимофей Семеныч (уточняя). Оттуда?
     Семен Семеныч. Оттуда!.. Голос был заглушенный, как сквозь подушку, как
из-под  кровати.  -  Иван Матвеич,  супруг мой,  ты  жив?  -  лепетала Елена
Ивановна. - Жив и здоров! - отвечал бодро голос Ивана Матвеича. - Чего и вам
желаю!  Благодаря всевышнего проглочен безо всякого повреждения.  Беспокоюсь
же единственно о том,  как взглянет на сей эпизод начальство,  ибо,  получив
билет  за  границу,   угодил  не  в  вагон,   а  в  крокодила,  что  даже  и
неостроумно...
     Тимофей Семеныч. А что супруга?
     Семен  Семеныч.  Сейчас не  время заботиться об  остроумии,  -  резонно
отвечала  Елена  Ивановна,  -  прежде  всего  тебя  надо  оттуда  как-нибудь
выковырить!
     Тимофей Семеныч. А баварец?
     Семен Семеныч.  Бегает вокруг ящика,  руками машет,  кричит: - Я не дам
ковыряйт мой  крокодиль!  Теперь публикум будет ошень больше ходиль смотреть
мой крокодиль! Я будем больше браль за смотрель на мой крокодиль!
     Тимофей Семеныч. А Иван Матвеич?
     Семен Семеныч. - Хозяин прав! - услышали мы опять голос Ивана Матвеича.
- Его можно понять!
     Тимофей Семеныч. А вы, Семен Семеныч?
     Семен Семеныч.  -  Сейчас же лечу к начальству!  - закричал я. - Лечу и
буду жаловаться, ибо предчувствую, что нам одним этой каши не сварить. - И я
тоже  так  думаю,   -   поддержал  меня  голос  Ивана  Матвеича.  -  Но  без
экономического вознаграждения в  наш  век  торгового  кризиса  трудно  даром
вспороть крокодилово брюхо,  а  между тем  представляется неизбежный вопрос:
сколько запросит хозяин за своего крокодила? А с ним и другой: кто заплатит?
Лично я средств не имею...
     Тимофей Семеныч. Разумно. Ну, а крокодильщик?
     Семен Семеныч.  Как услышал,  как заорал благим матом: - Я не продавайт
мой крокодиль!  Я три тысяч продавайт крокодиль! Теперь публикум будет много
ходиль и много мне платиль!  Я пять тысяч продаваль крокодиль!  Шесть тысяч!
Зибен тысяч! Ахт тысяч!
     Тимофей Семеныч. Что такое "зибен" и "ахт"?
     Семен Семеныч.  А  кто  его знает!  Может,  "семь" да  "восемь"?  Одним
словом,  ни в какую! И тогда Иван Матвеич посоветовал мне обратиться к вам и
выслушать ваш совет. И вот я у вас, Тимофей Семеныч...

          Большая пауза. В кабинет заглядывает чиновник. Исчезает.
          Тимофей Семеныч поднимается, поворачивает в дверях ключ.
          Семен  Семеныч  осторожно  берет  со  стола  очки  Ивана
          Матвеича и прячет их в карман.

     Тимофей Семеныч (не сразу).  Представьте,  я всегда полагал,  что с ним
непременно что-то случится.
     Семен Семеныч. Почему же-с? Случай сам по себе весьма необыкновенный-с.
Непредвиденный-с!
     Тимофей Семеныч.  Согласен. Но Иван Матвеич во все течение службы своей
именно клонил к такому результату.  Прыток-с, заносчив даже. Все "прогресс",
да  разные идеи-с,  а  вот  куда прогресс приводит!  Сами видите -  во  тьму
крокодилью!
     Семен Семеныч (настаивая на своем).  Но ведь это случай весьма и весьма
необыкновенный...
     Тимофей Семеныч. Это, видите ли, от излишней образованности происходит,
поверьте мне-с.  Ибо  люди  излишне образованные лезут во  всякое место-с  и
преимущественно туда,  где их вовсе не спрашивают. Впрочем, может, вы больше
знаете. Я человек не столь образованный, книжек мало читаю, разве что газеты
просматриваю.
     Семен  Семеныч.  О  нет,  Тимофей Семеныч,  помилуйте!  Напротив,  Иван
Матвеич в своем дичайшем положении жаждет вашего совета,  руководства вашего
жаждет. Даже, так сказать, со слезами-с.
     Тимофей Семеныч. Гмм... Ну, это слезы крокодиловы, и им не совсем можно
верить.  Ну зачем,  скажите,  потянуло его за границу? Да и на какие деньги?
Ведь он и средств не имеет.
     Семен Семеныч.  На скопленное, Тимофей Семеныч, из последних наградных.
Всего на  три месяца хотел съездить -  в  Швейцарию...  на родину Вильгельма
Телля.
     Тимофей Семеныч. Вильгельма Телля? Гмм...
     Семен  Семеныч.  В  Неаполе встретить весну  хотел-с.  Осмотреть музеи,
нравы, животных...
     Тимофей Семеныч.  Гмм!..  Животных? А по-моему, так просто из гордости.
Каких животных?  Животных?  Разве у нас мало животных? Есть зверинцы, музеи,
верблюды.  Медведи под самым Петербургом живут.  Да,  вот он  и  сам засел в
крокодила.
     Семен  Семеныч.  Тимофей  Семеныч!  Голуба  моя!  Помилуйте,  человек в
несчастье,  человек прибегает как  к  другу,  как к  старшему брату,  совета
жаждет, а вы укоряете... Пожалейте хоть несчастную Елену Ивановну!
     Тимофей  Семеныч.  Это  вы  про  супругу-с?  Интересная дамочка.  Особа
субтильная.  И  как  полна,  и  головку все  на  бочок,  на  бочок...  очень
приятно-с. Андрей Осипыч еще третьего дня упоминал.

          Тимофей  Семеныч, видимо смягчившись, с аппетитом нюхает
          табак, предлагает гостю. Тот отказывается.

     Семен Семеныч. Упоминал-с?
     Тимофей Семеныч.  Упоминал-с,  и  в  выражениях весьма  лестных.  Бюст,
говорит,  взгляд,  прическа...  Конфетка,  говорит,  а не дамочка,  и тут же
засмеялись.  Молодые они еще люди. А между тем вот и молодой человек-с, этот
Андрей Осипыч,  а  какую карьеру себе составляют-с:  надворного схватил!  (С
треском сморкается в большой клетчатый носовой платок.)
     Семен Семеныч. Да ведь тут совсем другое, Тимофей Семеныч!
     Тимофей Семеныч. Конечно, конечно-с.
     Семен Семеныч. Так как же, Тимофей Семеныч?
     Тимофей Семеныч. Да что же я-то могу сделать?
     Семен Семеныч.  Посоветуйте-с,  руководите,  как  опытный человек,  как
друг! Что предпринять? Идти ли к начальству или...
     Тимофей  Семеныч (решительно).  По  начальству?  Отнюдь  нет-с...  Если
хотите совета,  то  прежде всего надо это дело замять.  И  действовать,  так
сказать,  в  виде частного лица.  Случай подозрительный-с,  да и  небывалый.
Главное,  небывалый,  примера не было-с, да и плохо рекомендующий... Поэтому
надо  осторожность прежде всего...  Пусть  уж  там  полежит.  Надо  выждать,
выждать...
     Семен Семеныч.  Да как же выждать, Тимофей Семеныч? Ну что, если он там
задохнется?
     Тимофей Семеныч.  Да почему же-с?  Ведь вы,  кажется,  говорили, что он
даже бодр и с довольным комфортом устроился?  По-моему,  даже хорошо, что он
там  на  время  полежит,  вместо  заграницы-то.  Пусть  на  досуге подумает.
Разумеется,  задыхаться не  надо,  и  потому надо  взять надлежащие меры для
сохранения здоровья: ну, там, остерегаться кашля и прочего... А что касается
баварца,  то,  по моему личному мнению,  он в  своем праве,  и  даже более с
другой стороны,  потому что влезли в его крокодила и влезли без спросу, а не
он  влез  в  крокодила  Ивана  Матвеича,  у  которого,  впрочем,  сколько  я
припоминаю,  и не было своего крокодила.  И не могло быть!  Ну-с, а крокодил
составляет собственность,  тем более иностранную,  стало быть,  без должного
вознаграждения его вспарывать нельзя-с!
     Семен Семеныч. Нельзя-с? Это для спасения человечества нельзя-с? Да что
вы такое говорите, Тимофей Семеныч!
     Тимофей Семеныч. Ну тут уже дело полиции-с. Туда и следует отнестись.
     Семен Семеныч. Да ведь Иван Матвеич может и у нас понадобиться, если на
то пошло. Его могут потребовать-с?
     Тимофей  Семеныч (усмехнувшись).  Хе-хе!  Иван-то  Матвеич понадобится?
Откуда вы  взяли?  Он  ведь  считается в  отпуску,  стало быть,  мы  можем и
игнорировать,  пока он осматривает там европейские земли.  Другое дело, если
он  после срока не  явится,  ну тогда и  спросим,  справки наведем,  куда он
делся...
     Семен Семеныч.  Это через три месяца-то?  Три месяца!  Тимофей Семеныч,
помилуйте!  И  чтобы  три  месяца  света  божьего не  видеть в  крокодиловом
брюхе...
     Тимофей Семеныч.  Сам виноват-с. Ну, кто его туда совал? Эдак, пожалуй,
придется  к  нему  казенную  няньку  приставить,  а  этого  и  по  штату  не
полагается. А главное - крокодил есть собственность частная, стало быть, тут
уже так называемый экономический принцип в действии.  Посудите сами:  мы вот
хлопочем о привлечении иностранных капиталов в отечество,  а вот едва только
капитал  этого  заезжего  крокодильщика из  немцев,  через  посредство Ивана
Матвеича,  стал  расти  -  он  теперь  за  осмотр  своего  крокодила  вместо
четвертака  небось  всю  полтину  берет!   -  а  мы,  чем  бы  протежировать
иностранного собственника,  напротив, стараемся самому-то основному капиталу
брюхо вспороть,  дабы из  него нашего неосторожного соотечественника вынуть.
Ну - сообразно ли это?
     Семен Семеныч.  А где же выход искать?  Что Ивану Матвеичу делать?  Как
поступать?
     Тимофей Семеныч.  Как поступать...  (Помолчав.) По-моему,  Иван Матвеич
как истинный сын отечества должен еще радоваться и гордиться тем,  что собою
ценность иностранного крокодила удвоил,  а  пожалуй,  еще и утроил.  Это для
привлечения надобно-с.  Удастся одному,  смотришь,  и  другой  с  крокодилом
приедет,  а  третий уж  двух или трех зараз привезет,  а  около них капиталы
группируются.  Вот  вам  и  буржуазия,  которой нам  так недостает!  Не  зря
английская  политическая  и  литературная  газета  "Таймс",   разбирая  наши
финансы, отзывалась намедни, что потому и не растут наши российские финансы,
что  среднего сословия нет  у  нас,  кошелей больших нет,  окромя  купчишек,
пролетариев услужливых нет...
     Семен  Семеныч.  Помилуйте,  Тимофей  Семеныч!  Да  вы  требуете  почти
неестественного самопожертвования от бедного Ивана Матвеича. Не через нею же
иностранные капиталы к нам привлекать!
     Тимофей Семеныч. Ничего я не требую-с и прежде всего прошу вас, как уже
просил,  сообразить, что я не начальство и, стало быть, требовать ни от кого
и ничего не могу и не буду.  Как сын отечества говорю, то есть говорю не как
"Сын отечества",  который я  выписываю,  а  просто как сын отечества говорю!
Опять-таки,  кто же велел ему влезать в крокодила? Человек солидный, человек
известного чина,  состоящий в законном браке, и вдруг - такой шаг! Сообразно
ли это?
     Семен  Семеныч.  Безусловно несообразно.  Но  ведь  этот  шаг  случился
нечаянно-с!
     Тимофей Семеныч.  А  кто  его  знает?  И  притом из  каких сумм следует
заплатить крокодильщику? За счет каких средств, на это отпущенных?
     Семен Семеныч (упавшим голосом). Разве в счет жалованья?
     Тимофей Семеныч. Достанет ли-с?
     Семен Семеныч. Недостанет, Тимофей Семеныч. Это явно-с, что недостанет.
Крокодильщик сначала испугался,  что  лопнет  его  крокодил,  а  потом,  как
увидел,  что обошлось, так заважничал и обрадовался, что может плату за вход
удвоить. Публика теперь прихлынет.
     Тимофей Семеныч.  А  я  что говорю?  К  тому же и мясоед,  склонность к
увеселениям, народ теперь так и повалит смотреть на крокодила с проглоченным
чиновником. Что ни говорите, а любопытно-с!
     Семен Семеныч. Так что же все-таки, Тимофей Семеныч? Как поступать?
     Тимофей Семеныч.  Исходя из  этого,  повторяю,  прежде всего пусть Иван
Матвеич соблюдает инкогнито,  пусть не торопится.  Пусть все,  пожалуй, даже
знают,  что он в  крокодиле,  но не знают официально.  В этом отношении Иван
Матвеич находится даже в особенно благоприятных обстоятельствах,  потому что
пока числится за границей.  Скажут,  что в крокодиле,  а мы не поверим!  Это
можно и так подвести. Главное, пусть выжидает, да и куда ему спешить?
     Семен Семеныч. Ну, а если...
     Тимофей Семеныч. Не беспокойтесь, сложения плотного-с...
     Семен Семеныч. Ну, а потом, когда выждет?
     Тимофей Семеныч (не  сразу).  Ну-с,  не  скрою от  вас,  что  случай до
крайности казусный.  Сообразиться нельзя-с,  и,  главное,  то вредит, что не
было до сих пор примера подобного.  Будь у  нас с вами пример,  еще можно бы
как-нибудь  примером  руководствоваться.   А  то  как  тут  решишь?  Станешь
соображать, а дело затянется.
     Семен Семеныч (осененный мыслью). Нельзя ли устроить так-с, что уж если
суждено ему оставаться в  недрах чудовища и  волею провидения сохранится его
живот  в  животе  животного,  то  нельзя  ли  подать прошение о  том,  чтобы
числиться на службе?
     Тимофей Семеныч. Гмм... разве в виде отпуска и без жалованья...
     Семен Семеныч. Нет-с, нельзя ли с жалованьем-с?
     Тимофей Семеныч. На каком же основании?
     Семен Семеныч. В виде командировки...
     Тимофей Семеныч. Какой и куда?
     Семен Семеныч.  Да в недра же,  в крокодиловы недра... Так сказать, для
справок,  для изучения фактов на месте. Конечно, это будет ново, но ведь это
прогрессивно и в то же время покажет заботливость о просвещении-с...
     Тимофей  Семеныч  (помолчав).  Командировать особого чиновника в  недра
крокодила для специальных поручений,  по моему личному мнению,  - нелепо-с и
по штату не полагается. Да и какие туда могут быть поручения?
     Семен Семеныч.  Да для естественного,  так сказать, изучения природы на
месте,  в живье. Нынче все пошли естественные науки-с, ботаника... Он бы там
жил и сообщал-с...  ну, там о пищеварении или просто о нравах. Для скопления
фактов-с.
     Тимофей Семеныч. То есть по части статистики? Ну, в этом я не силен, да
и  не философ.  Вы говорите:  факты,  -  мы без этого завалены фактами и  не
знаем, что с ними делать. Притом же эта статистика опасна...
     Семен Семеныч. Чем же?
     Тимофей Семеныч.  Опасна-с.  И к тому ж, согласитесь, он будет сообщать
факты, так сказать, лежа на боку? А разве можно служить лежа на боку? Это уж
опять нововведение,  и притом опасное-с. И опять-таки примера этому не было.
Вот если б нам хоть какой-нибудь небольшой примерчик,  так, по моему мнению,
пожалуй, можно бы и командировать.
     Семен Семеныч (с ноткой раздражения).  Но ведь до сих пор и  крокодилов
живых в Санкт-Петербург не завозили!
     Тимофей  Семеныч.   Гмм...  Да...  Если  хотите,  это  возражение  ваше
справедливо и  даже могло бы  служить основанием к  дальнейшему производству
дела. Но опять возьмите и то, что, если с появлением живых крокодилов начнут
исчезать чиновники и потом,  на основании того, что там тепло и мягко, будут
требовать туда командировок,  а  потом лежать на боку...  согласитесь сами -
дурной пример-с!  Ведь  эдак,  пожалуй,  всякий туда полезет даром деньги-то
брать.
     Семен Семеныч.  Порадейте,  Тимофей Семеныч!  (Как бы что-то вспомнив.)
Кстати-с:  Иван  Матвеич просил передать вам  через меня карточный должок-с,
семь рублей,  что он в ералаш у Никифора Никифоровича изволил вам проиграть.
(Передает деньги.)
     Тимофей Семеныч.  Ах,  это он проиграл намедни... Помню-с... И как он в
тот  вечер был весел,  всех смешил,  анекдоты рассказывал и  вот...  (Прячет
деньги.)
     Семен Семеныч (жалобно).  Порадейте,  Тимофей Семеныч! Ради супруги его
Елены Ивановны.
     Тимофей  Семеныч (подобрев).  Похлопочу-с.  От  своего  лица  поговорю,
частным  образом,   в   виде  справки.   А,   впрочем,   разузнайте-ка  так,
неофициально, со стороны, какую именно цену согласился бы взять этот баварец
за свою скотину?
     Семен Семеныч. Непременно-с. И тотчас же явлюсь к вам на дом с отчетом.
     Тимофей Семеныч. Супруга-то... одна теперь? Поди скучает?
     Семен Семеныч.  Вы  бы  навестили,  Тимофей Семеныч.  Как была бы рада.
Утешили бы...
     Тимофей Семеныч.  Навещу-с,  я  еще давеча подумал,  да и случай теперь
удобный. (Покачав головой.) И зачем его дергало смотреть этого крокодила!
     Семен Семеныч.  Да он сам, может, и не пошел бы, кабы Елена Ивановна не
надоумила.
     Тимофей Семеныч. Вот и надоумила на свою голову.
     Семен Семеныч. И его, бедного, навестили бы, Тимофей Семеныч!
     Тимофей Семеныч.  И  его навещу-с.  Конечно,  я этим шагом моим не хочу
обнадеживать.  Я  прибуду как  частное лицо...  Может,  еще и  поприветствую
его...  Через крокодиловую кожу...  (Поднимаясь.) Ну-с,  до свиданья, я ведь
опять к Никифору Никифорычу собрался. Будете?
     Семен Семеныч (поднимается).  Нет-с,  я  к узнику.  Надо его порадовать
вашим согласием принять посильное участие.
     Тимофей Семеныч (вздохнув).  Да-с,  вот  теперь  и  к  узнику!..  Э-эх,
легкомыслие! Вот до чего оно доводит...

          Тимофей Семеныч провожает Семена Семеныча. Они прощаются
          в дверях.




          Пассаж.  Крокодильник.  Вечер. Внутренность крокодила, в
          котором просвечивается Иван Матвеич. Семен Семеныч, стоя
          вблизи  ящика с распухшим туловищем крокодила, обращаясь
          к  Ивану  Матвеичу, заканчивает свой рассказ о посещении
          им  Тимофея  Семеныча.  Сам  крокодил  время  от времени
          приоткрывает то один, то другой глаз, как бы реагируя на
          то, что в нем и вокруг него происходит...

     Семен Семеныч.  Сперва,  как я уже говорил, он и слушать не захотел, я,
говорит,  не  начальство,  мое  дело -  сторона,  а  как я  ему все во  всех
подробностях изложил да  еще  твой карточный долг ему  отдал,  так  подобрел
старик и обещался помочь. Только я, говорит, неофициально, как частное лицо,
в виде справки...
     Иван Матвеич (как бы из-под кровати,  заглушенным голосом). Ты ему семь
рублей отдал?
     Семен Семеныч. Отдал. Из своих.
     Иван Матвеич.  Сочтемся. Прибавки оклада жду всенепременно, ибо кому же
и прибавлять,  как не мне? Польза теперь от меня бесконечная. А что касается
точки зрения Тимофея Семеныча на мое положение,  то я скажу тебе, что старик
прав!  Люблю практических людей и не терплю сладких мямлей!  Готов,  однако,
сознаться,  что  и  твоя  идея  насчет  командировки не  совершенно  нелепа.
Действительно,  многое могу сообщить отсюда и  в  научном и  в  нравственном
отношении. Но теперь все это принимает новый и неожиданный вид.
     Семен Семеныч (плохо соображая). О чем ты говоришь?
     Иван Матвеич.  Говорю о  том,  что не  стоит хлопотать из одного только
жалованья. Слушай внимательно!
     Семен Семеныч (упавшим голосом). Я слушаю тебя, Иван Матвеич. Слушаю.
     Иван Матвеич. Ты сидишь? Сидишь, я тебя спрашиваю?
     Семен Семеныч. Нет, стою.
     Иван Матвеич (повелительно).  Садись на  что-нибудь,  ну  хоть на  пол,
только  пододвинься поближе  и  слушай  внимательно все,  что  я  буду  тебе
говорить. Сел?
     Семен Семеныч. Нет еще.

          Берет   стул   и   в   сердцах,   устанавливая   его   в
          непосредственной близости от ящика, стукает им об пол.

     Иван Матвеич. Что ты там стучишь?
     Семен Семеныч. Ничего я не стучу. Просто стул взял.
     Иван Матвеич. Теперь ты сидишь?
     Семен Семеныч. Теперь сижу.
     Иван Матвеич. Хорошо меня слышишь?
     Семен Семеныч (со злобой). Хорошо. Можешь не кричать, я не глухой.
     Иван Матвеич. Итак, слушай меня внимательно.
     Семен Семеныч. Да говори же наконец, мучитель мой!
     Иван Матвеич.  Не  сердись.  Дело со  мной принимает самый удивительный
поворот.  Публики сегодня приходило целая бездна. К вечеру не хватило места.
В  восемь часов,  то  есть  ранее  обыкновенного,  хозяин нашел даже  нужным
запереть магазин и  прекратить представление,  чтобы  сосчитать привлеченные
деньги, то бишь выручку. Он теперь за вход полный целковый берет.
     Семен Семеныч.  Обнаглел баварец!  Он мне заявил,  когда сюда,  к тебе,
впускал!  - Публикум будет рубль платиль, а ви один четвертак, ви добры друк
вашего добры друк, а я люблю добры друк!.. - И взял с меня четвертак.
     Иван Матвеич.  Мог бы с тебя и не брать,  раз он через меня такой доход
теперь имеет. Да не в этом, брат, дело!
     Семен Семеныч. А в чем?
     Иван Матвеич.  Предполагаю,  что  завтра здесь соберется целая ярмарка.
Таким образом,  надо  думать,  что  все  образованнейшие люди столицы,  дамы
высшего света,  иноземные посланники,  юристы и  прочие здесь  перебывают за
самый короткий срок.  Мало того: станут наезжать из многосторонних провинций
нашей обширной и любопытной империи.
     Семен  Семеныч.  Тебе-то,  друг  мой,  какой  толк  от  этих  наездов и
посещений?
     Иван Матвеич.  А  в  том толк,  что я  отныне у  всех на виду,  и  хоть
спрятанный,  но первенствую!  А раз так, я у всех буду пробуждать нездоровый
интерес. Проявляя ко мне этот интерес, который будет по мере распространения
обо  мне  самых  разнообразных слухов расти,  люди  будут  интересоваться не
только моим физическим состоянием во чреве крокодила,  но и моими суждениями
на всякие темы, моими мыслями.
     Семен Семеныч. Дальше-то что?
     Иван Матвеич.  Наученный опытом,  представляю из  себя пример величия и
смирения перед судьбой.  Стану поучать праздную толпу.  Буду,  так  сказать,
кафедрой,  с  которой  начну  поучать человечество!  Даже  одни-единственные
сведения,  которые могу сообщить об обитаемом мною чудовище, - драгоценны. И
потому  не  только  не  ропщу  на  давешний случай,  но  твердо  надеюсь  на
блистательнейшую из  карьер.  Несомненно,  изобрету что-нибудь оригинальное,
чего доселе не мог за недосугом по службе и в пошлых развлечениях света.  Но
к делу. Как жена? Как моя "милая нелепость"?
     Семен Семеныч (кривя душой).  Скорбит и плачет.  Ночь не спала -  капли
принимала, пасьянсом утешалась. Вздыхает по тебе бедняжка.
     Иван Матвеич. Имею на нее особые виды. Если я буду знаменит здесь, то я
хочу, чтобы она была знаменита там.
     Семен Семеныч (в полном смятении).  Что ты имеешь в виду, Иван Матвеич?
Ты, в твоем безвыходном положении?!
     Иван Матвеич. Вот оно-то как раз и открывает передо мной все горизонты.
     Семен Семеныч. О каких горизонтах ты говоришь?
     Иван Матвеич.  Ученые, поэты, государственные мужи после беседы со мной
в  этом крокодильнике будут посещать по вечерам салоны Елены Ивановны,  моей
законной супруги. С будущей недели у нее обязательно должны начаться приемы.
А  так как прием должен ограничиваться одним чаем и  двумя нанятыми лакеями,
то  тут и  разговору быть не может.  И  здесь и  там будут говорить обо мне.
Давно, ох как давно жаждал я случая, чтобы все заговорили обо мне, но не мог
достигнуть этого,  скованный  малым  значением в  обществе  и  недостаточным
чином.  Теперь же все это достигнуто каким-нибудь самым обыкновенным глотком
крокодила.
     Семен Семеныч. Вот, оказывается, о чем ты мечтаешь?
     Иван Матвеич.  Это уже не мечта,  а реальность,  друг мой! Каждое слово
мое будет выслушиваться,  каждое изречение обдумываться, передаваться из уст
в  уста,  переводиться на многие языки и печататься!  Уж я задам себя знать!
Поймут наконец,  каким способностям дали  исчезнуть в  недрах крокодила.  Ты
меня слушаешь?
     Семен Семеныч. Слушаю, слушаю...
     Иван Матвеич.  Да,  чтоб не  забыть,  пусть Елена Ивановна завтра же на
всякий случай купит в лавке энциклопедический словарь, чтоб уметь говорить в
обществе обо всех предметах.  И пусть почитает его хотя бы на ночь. Передашь
ей мое указание?
     Семен Семеныч. Передам.
     Иван Матвеич. Что же ты мне ничего не скажешь по поводу моих прожектов?
     Семен Семеныч (осторожно).  Друг мой, надеешься ли ты на долговечность?
И вообще скажи:  здоров ли ты?  Как ты ешь,  как ты спишь,  как ты дышишь? Я
друг  тебе,  и  согласись,  что  твой случай слишком сверхъестественный,  а,
следовательно, любопытство мое слишком естественно.
     Иван Матвеич (с  ноткой раздражения).  Праздное любопытство,  и  больше
ничего.  Но ты будешь удовлетворен.  Спрашиваешь,  как я  устроился в недрах
чудовища?   Изволь.   Во-первых,   крокодил,  к  удивлению  моему,  оказался
совершенно пустой.
     Семен Семеныч. Как - пустой? Возможно ли это?
     Иван Матвеич.  То есть совершенно пустой!  Внутренность его состоит как
бы  из огромного пустого мешка,  сделанного из резинки,  вроде тех резиновых
изделий,  которые распространены у  нас,  если не ошибаюсь,  на Вознесенском
проспекте. Иначе, сообрази, мог ли бы я в нем поместиться?
     Семен Семеныч. Ничего не понимаю.
     Иван Матвеич.  А тут, друг мой, и понимать нечего. По всей вероятности,
он  устроен так по  законам самой природы.  Крокодил обладает только пастью,
снабженной острыми зубами, и вдобавок к пасти - значительно длинным хвостом.
Вот и все по-настоящему!  В середине у него, между сими двумя оконечностями,
находится пустое пространство, обнесенное чем-то вроде каучука, вероятнее же
всего, действительно, каучуком.
     Семен Семеныч (со злобой).  А ребра?  А желудок?  А кишки,  а печень, а
сердце?
     Иван  Матвеич (невозмутимым голосом).  Ничего,  совершенно ничего этого
нет  и,   вероятно,   никогда  не  бывало.   Все  это  -  праздная  фантазия
легкомысленных путешественников.  Подобно тому как  надувают геморроидальную
подушку,   так  и   я  надуваю  теперь  собой  крокодила.   Он  растяжим  до
невероятности. Даже ты в качестве домашнего друга мог бы поместиться со мной
рядом, и даже с тобой еще достало бы места.

          Семен    Семеныч   поднимается,   начинает   ходить   по
          крокодильнику, то и дело потирая себе лоб.

     Семен Семеныч (про себя). Он бредит... бредит...
     Иван Матвеич. Что ты сказал? Я не расслышал. Ты сидишь или ходишь?
     Семен Семеныч. Я хожу.
     Иван Матвеич.  Не ходи.  Сядь и  дослушай меня до конца.  Я  еще не все
сказал.
     Семен Семеныч (садится). Я сел. Говори.
     Иван Матвеич. Поскольку, как я тебе это уже сказал, чудовище достаточно
вместительно, я даже думаю в крайнем случае выписать сюда Елену Ивановну.
     Семен Семеныч (в  тревоге).  Друг мой,  не  принять ли тебе теперь хоть
слабительного! У тебя жар. Мне кажется, что ты в бреду! Не вызвать ли к тебе
врача?
     Иван Матвеич.  Вздор!  Какого врача!  Как он до меня доберется?  И  как
потом отсюда выберется? Вздор! А о слабительном не может быть и речи...
     Семен Семеныч.  Друг мой,  а  как...  как же  ты  питаешься?  Обедал ты
сегодня или нет?
     Иван Матвеич.  Не  обедал,  но  пока сыт.  Впрочем,  добродушный хозяин
решил,  что будет на всякий случай каждое утро просовывать в пасть крокодила
изогнутую металлическую трубочку,  вроде  дудочки,  через которую я  мог  бы
втягивать в  себя кофе или бульон с размоченным в нем белым хлебом.  Дудочка
уже заказана по соседству,  но полагаю, что это излишняя роскошь. Я по горло
сыт идеями,  которые меня тут озаряют.  Стоит только закрыть глаза, идея уже
тут как тут!  Только запоминай,  потому что записывать не на чем и нечем. Ты
еще здесь?
     Семен Семеныч (мрачно). Здесь.
     Иван Матвеич. Что ты делаешь?
     Семен Семеныч (с раздражением).  Что я  могу тут делать?  Слушаю тебя и
диву даюсь.
     Иван  Матвеич.  Друг  мой,  сделай  мне  одолжение:  справься завтра  в
какой-нибудь естественной истории,  сколько лет  живут  крокодилы?  Помнится
мне,  что до тысячи лет, но я мог ошибиться, смешав крокодила с каким-нибудь
другим  ископаемым.  Справишься  и  сообщишь  мне,  когда  придешь  навещать
следующий раз. Выполнишь мою просьбу?
     Семен Семеныч. Неужто ты тысячу лет в крокодиле просидеть задумал?
     Иван Матвеич. Видно будет. Я же теперь с ним почти одно целое.
     Семен Семеныч. А если он тебя переварит?
     Иван Матвеич.  Видишь ли, я одет в сукно, а на ногах у меня сапоги, так
что он не сможет меня быстро переварить.  Сверх того, я, как видишь, живой и
потому  сопротивляюсь перевариванию -  время  от  времени  меняю  положение,
верчусь с  бока на бок,  ибо понятно,  что не хочу обратиться в  то,  во что
обращается всякая пища, так как это было бы слишком для меня унизительно. Но
боюсь одного...
     Семен Семеныч. Чего ты боишься?
     Иван  Матвеич.  Сукно моего сюртука да  и  сапоги могут в  конце концов
просто истлеть за временем. И тогда я, оставшись без одежды, несмотря на все
мое негодование,  начну, пожалуй, и перевариваться и хотя днем я этого ни за
что не  допущу и  не позволю,  но по ночам,  во сне,  когда воля отлетает от
человека,   меня  может  постичь  самая  унизительная  участь  какого-нибудь
картофеля,  блинов или пельменей.  Такая идея приводит меня в бешеней во. Но
до этого еще, слава богу, далеко.
     Семен Семеныч. А если...
     Иван Матвеич. Во всяком случае, надо кому-либо из людей государственных
подать  мысль:  увеличить поставку заморских сукон  и  кожи,  которые крепче
наших   отечественных.    Обязательно   подкину   эту   мысль   политическим
обозревателям  наших   ежедневных  петербургских  газет.   Пусть  прокричат.
Надеюсь, не одно это они у меня теперь позаимствуют...
     Семен  Семеныч (вскакивает со  стула,  начинает бегать  по  помещению).
Нет...  горячка... горячка... Что он мелет? (Остановившись.) Иван Матвеич! Я
тебя не  узнаю!  В  своем ли  ты  уме?  Не  лишился ли ты рассудка в  недрах
крокодиловых?
     Иван Матвеич.  Наоборот, мой рассудок свеж, как никогда! Я мыслю ясно и
чувствую при этом,  как я совершенствую свое мировоззрение. В моем уединении
одного боюсь:  глупцов и  завистников.  Как бы  не  осмеяли.  Как бы  они не
подняли вокруг меня  шум  и  свист.  Но  я  приму  меры.  С  нетерпением жду
завтрашних отзывов публики,  а главное - мнения газет наших и иностранных. О
газетах сообщи завтра же поутру.  Крокодильник открывается в девять утра, но
хозяин пустит тебя раньше,  если ты  дашь ему полтинник за  мой счет.  Мы  с
тобой рассчитаемся.  Буду  тебе  должен семь  рублей семьдесят пять  копеек,
учитывая твой сегодняшний четвертак, который он с тебя слупил.
     Семен Семеныч. Хорошо. Завтра же принесу тебе ворох газет.
     Иван Матвеич.  Почитаешь мне вслух,  а  я потом буду диктовать тебе мои
мысли  и  давать поручения.  Каждый день  чтоб  были  здесь все  европейские
телеграммы.  Не исключаю,  что мировая общественность выступит в мою защиту,
будет требовать моего освобождения,  но  это будет мне только на  руку.  Моя
известность пересечет все границы,  и я стану мировой знаменитостью. Обо мне
узнает  весь  континент,  заговорят короли и  президенты многих стран!  Нет,
каково? Ты здесь? Ты еще не ушел?
     Семен Семеныч. Да не ушел еще. Хозяин меня тут запер и куда-то вышел. А
без него я не выйду из крокодильника.
     Иван Матвеич.  Вероятно,  ты уже хочешь спать?  Я тебя утомил.  Который
час? Я оставил дома часы.
     Семен Семеныч (устало). Час десятый.
     Иван Матвеич.  Иди  домой и  не  думай о  том,  что я  сейчас говорил о
критике: я не боюсь ее, ибо она сама находится в критическом положении.

          Появляется Крокодильщик.

     Крокодильщик. Поговориль с ваш друк?
     Семен Семеныч. Поговориль, поговориль.
     Крокодильщик. Ваш друк ошень умна шеловек.
     Семен Семеныч (отводя Крокодильщика в сторону). Простите, герр...
     Крокодильщик. Шульц. Карл Шульц.
     Семен  Семеныч.  Так  вот,  Карлуша,  сколько бы  вы  взяли  за  вашего
крокодила в том случае, если бы вы вздумали его продать?
     Крокодильщик.  Я?  Продайт мой крокодиль?  Никто не  смейт покупаль мой
крокодиль!  Не смейт!  Он не продаваль!  Я не хотим продавайт! Я сегодня сто
тридцать талер  браль за  посмотрель на  мой  крокодиль!  Завтра будет много
публикум,  и  я  совсем много,  зер  много талер буду положиль мой касса.  Я
десять тысяч талер буду собираль, а потом сто тысяч каждый таг!
     Семен  Семеныч.  Погодите!  Погодите подсчитывать!  Поймите,  что  если
каждый день вы  будете с  публики собираль по стольку денег,  то за неделю у
вас перебываль весь город, и потом уже не с кого будет собираль ваши талеры.
И  вообще:  крокодиль ваш  может лопнуль не  перевариль моего друк,  который
собираль вам капиталь,  да  и  мой друг может заболель и  померель во  чреве
вашего крокодила.  Штербен!  Поняли?  Мой друк штербен в ваш крокодиль!  Что
тогда? Вас, я вас спрашиваю?
     Крокодильщик (помолчав).  Я буду ваш друк капли из аптек даваль.  И ваш
друк не будет помираль!
     Семен Семеныч.  Капли каплями,  но  возьмите и  то,  что может начаться
судебный процесс.
     Крокодильщик. Зачем процесс? Варум процесс?
     Семен Семеныч.  Варум-дарум!  Начнется -  и все! Супруга Ивана Матвеича
Елена Ивановна может потребовать от вас законного супруга - ее манн! Поняли?
Вот  вы  намерены богатеть,  а  намерены ли  вы  назначить хоть какую-нибудь
пенсию...  пенсион Елене Ивановне,  -  пенсион цум фрау майн друк?! Итак, не
лучше ли вам взять за все разом? А потом - полиция! Ее ведь тоже интересует,
кто,  где  и  как  сидит...  С  ней  шутки шлехт!  Плохие шутки с  полицией!
Ферштейн, герр Шульц?
     Крокодильщик (напрягая свою память, думает, затем неожиданно заявляет).
Карашо! Я согласиль.
     Семен Семеныч. Сколько же?
     Крокодильщик.  Каменный хауз и  аптек на  Гороховой и  хочу бить русски
польковник!
     Семен Семеныч.  Господи!  За  что  вам полковника-то?  Какой вы  подвиг
совершили?  Какую  службу царю  и  отечеству сослужили?  Какой военной славы
добились? Ну, не безумец вы после этого?
     Крокодильщик. Безумны? Феррюкт? Нет, я ошень умна ше-ловек-менш! Их бин
зер клюг!  Я  заслужиль польковник,  потому что показаль крокодиль,  а в нем
ганц живой русский гоф-рат!  Я  чрезвычайно умны шеловек и  ошень хочу сталь
русский польковник! Я не хочу больше с вами говориль... (Отходит в сторону.)
     Иван Матвеич (из крокодила).  Видишь, Семен Семеныч! Хоть ты и шептался
с хозяином, но я все слышал, через ухо крокодила. Кроме последнего безумного
желания производства в полковники,  он совершенно прав,  ибо вполне понимает
теперешнюю ценность своего чудовища. Это - его банк!
     Семен Семеныч. Как только пускают таких в Россию!
     Иван Матвеич.  Я  лично не  разделяю твоего мнения,  Семен Семеныч!  Не
разделяю.  И если хочешь знать,  то я,  понимая твою обо мне заботу,  все же
просил бы тебя не торопиться с моим выходом на свет божий.  По службе у меня
сейчас отпуск,  и кому какое дело,  за границей я или тут...  в крокодиловых
недрах.  А  мне  здесь не  так  уж  плохо,  тем  более что я  познаю счастье
самоутверждения!

          Семен  Семеныч,  схватившись  руками  за  голову,  почти
          выбегает.  За  ним  с  ключом в руках, не спеша, следует
          Крокодильщик.  Из крокодила, который вращает светящимися
          глазами,  все  еще  доносится  патетическая тирада Ивана
          Матвеича.

(С воодушевлением.) Я чувствую,  что  нахожусь  накануне  изобретения  целой
социальной  системы.   Оказывается,   стоит  только  уединиться  куда-нибудь
подальше в  угол или хоть попасть в  крокодила,  закрыть глаза,  и тотчас же
изобретешь целый  рай  для  человечества!  Давеча,  как  вы  ушли  с  Еленой
Ивановной,  я  тотчас же принялся изобретать и изобрел уже три системы новых
экономических отношений,  теперь заготовляю четвертую.  Правда, сначала надо
все  опровергнуть,  но  из  крокодила так легко опровергать,  мало того,  из
крокодила как будто все это виднее становится!..

          Входит Крокодильщик.

     Крокодильщик.  Генуг,  генуг! Спат, спат! Шляфен! Шляфен! (Тушит свет в
крокодильнике.)







          Крошечная  комнатка перед спальней, так называемая малая
          гостиная.  На  нарядном  диванчике,  за  чайным столиком
          сидят   Елена   Ивановна   и   Андрей   Осипыч,  молодой
          щеголеватый   господин   фатовской   наружности.   Елена
          Ивановна   в  полувоздушном  утреннем  пеньюаре,  Андрей
          Осипыч  также  недвусмысленно полуодет. Оба пьют кофе из
          маленьких чашечек, макая в него сухарики. Большая пауза.
          Откуда-то,   вероятно   из   передней,   доносится  звон
          колокольчика.

     Елена  Ивановна (вздрагивая).  Андрей Осипыч!  Кто  бы  это  мог  быть?
(Вопросительно смотрит на Андрея Осипыча.)
     Андрей Осипыч (пожимая плечами). Приказывайте, озорница!

          Елена  Ивановна  выразительным жестом указывает на дверь
          спальни.  Андрей  Осипыч быстро выходит из-за столика и,
          захватив с собой чашечку с недопитым кофе, ретируется за
          дверь   спальни,  плотно  прикрыв  ее  за  собой.  Елена
          Ивановна   двумя-тремя  движениями  наводит  на  столике
          порядок  и  продолжает  пить свой кофе. Появляется Семен
          Семеныч.

     Семен  Семеныч  (с  виноватым  видом).  Драгоценнейшая Елена  Ивановна!
Приношу свои извинения за столь ранний визит. Должен был самым неотложнейшим
образом с вами увидеться. Движимый наилучшими намерениями...
     Елена Ивановна (перебивая).  Ах,  вы  шалун!  Такую-то рань заявиться к
замужней  даме,   без  предупреждения...   А  если  я  в  неглиже?   Это  же
неприлично...  Ну,  уж коли пришли,  садитесь,  ветреник, пейте кофей! Я вам
наливаю.

          Семен  Семеныч,  поклонившись,  принимает  приглашение и
          присаживается  на  край  пуфика. Елена Ивановна наливает
          ему чашечку кофе.

     Семен Семеныч.  Как я  уже сказал,  движимый наилучшими намерениями,  я
осмелился  вас  побеспокоить в  столь  ранний  час,  Елена  Ивановна.  Хотел
проведать...  беспокоился,  как  вы  тут...  Я  ведь  вчера  был  у  Тимофея
Семеныча... беседовал... А потом заезжал к нашему узнику...
     Елена Ивановна.  К  какому узнику?  Ах,  да!  Бедняжка!  Ну,  что он  -
скучает?  А  знаете...  я  хотела спросить...  я  ведь  могу  теперь просить
развода?
     Семен Семеныч (оторопев).  Развода? Какого развода? Вы что, собираетесь
развестись с вашим законным супругом?
     Елена Ивановна.  Ну  и  что ж,  что с  законным?  Он там будет сидеть в
крокодиле и,  пожалуй,  всю жизнь просидит, а я его здесь дожидайся в полном
одиночестве? Муж должен дома сидеть, а не в крокодиле! Разве не так?
     Семен Семеныч. Так-то оно так, да ведь это случай непредвиденный!
     Елена Ивановна (машет ручкой, капризно). Ах, нет, не говорите, не хочу,
не хочу!  Вы вечно мне напротив,  такой негодный! С вами ничего не сделаешь,
ничего не посоветуете!  Мне уж чужие говорят,  что мне развод дадут,  потому
что Иван Матвеич уже не будет получать жалованья.
     Семен Семеныч.  Елена Ивановна! Вас ли я слышу, добрейшая? Какой злодей
мог вам это натолковать?
     Елена Ивановна.  Вовсе не злодей,  а Андрей Осипыч! Он теперь надворный
советник. Разве могут быть злодеями надворные советники?
     Семен Семеныч.  Да как же он мог с вами об этом заговорить?  Во-первых,
развод  по   такой  неосновательной  причине,   как  жалованье,   совершенно
невозможен, а во-вторых, бедный Иван Матвеич к вам, так сказать, весь пылает
любовью, даже там, в недрах чудовища! Мало того - тает от любви, как кусочек
сахару.
     Елена Ивановна (надув губки). Ну и пусть себе тает.
     Семен Семеныч.  Он  даже упоминал,  что в  крайнем случае,  может быть,
решится выписать вас в качестве законной супруги к себе,  в недра, тем более
что крокодил оказывается весьма поместительным не только для двух, но даже и
для трех особ...
     Елена Ивановна (в удивлении).  Как,  как?..  Вы хотите,  чтобы я  также
полезла туда,  к Ивану Матвеичу?  Вот выдумки какие! Да ни за что не полезу!
Да и как я полезу, так - в шляпке и кринолине? Господи, какая глупость! Да и
какую фигуру я буду делать, когда буду туда лезть, а на меня еще кто-нибудь,
пожалуй, будет смотреть... Помните, как он давеча лез?.. Это смешно! И что я
там буду кушать?..  И...  и как я там буду,  когда...  ах, боже мой, что они
выдумали!.. И какие там развлечения?.. Вы говорите, что там просторно, а как
же я буду, если мы там с ним поссоримся - все-таки рядом лежать? Фу, как это
неинтересно,  как даже противно!  Фу!  Как вы только могли так плохо обо мне
подумать,  милейший друг наш,  Семен Семеныч!  Вот  Андрей Осипыч никогда бы
себе такого не позволил. Никогда! Я-то уж его знаю!
     Семен  Семеныч  (несколько растерянно).  Согласен,  согласен  со  всеми
вашими доводами,  добрейшая Елена Ивановна, но вы не оценили одного при всем
этом...
     Елена Ивановна. Чего же это я не оценила? Скажите, если знаете.
     Семен Семеныч.  Вы  не  оценили того,  что Иван Матвеич без вас жить не
может,  коли  зовет туда.  Значит,  тут  любовь,  любовь,  любовь страстная,
верная, стремящаяся... Вы любви не оценили, милая Елена Ивановна, любви!
     Елена Ивановна.  Какая же  это  любовь тащить жену  в  пасть крокодила?
Что-то вы не то говорите,  Семен Семеныч!  Не хочу, не хочу и слышать ничего
не хочу!  Противный!  Вы доведете меня до слез. Полезайте сами, если это вам
приятно,  а  меня оставьте в  покое.  Ведь вы друг,  ну и ложитесь там с ним
рядом  из  дружбы  и  спорьте всю  жизнь  о  каких-нибудь скучных науках,  о
политике... А я уж тут как-нибудь... сама все решу...
     Семен Семеныч (обиженно).  Напрасно вы  смеетесь над сим предложением -
Иван  Матвеич и  без  того меня звал туда...  Конечно,  вас  зовет туда долг
супруги,  меня  же  только одно  великодушие,  но,  рассказывая мне  вчера о
необыкновенной крокодиловой растяжимости,  Иван  Матвеич сделал весьма ясный
намек на то,  что не только вам обоим,  но даже и  мне в  качестве домашнего
друга можно бы поместиться с вами вместе,  втроем, особенно если б я захотел
того, а потому...
     Елена Ивановна (в испуге отшатнувшись).  Как так,  втроем?  Втроем? Так
как же мы...  так все трое и будем там вместе? (Смеется.) Ха-ха-ха! Какие вы
оба глупые!  Ха-ха-ха! Я вас непременно буду там все время щипать, негодный!
Втроем! Ой, не могу! Слышал бы это Андрей Осипыч... Ха-ха-ха!

          Откинувшись   на   спинку   диванчика,   Елена  Ивановна
          заливается  смехом.  Семен Семеныч бросается целовать ей
          ручки.

     Семен Семеныч.  Ах, вы обольстительная!.. Ах, вы шалунья!.. Озорница вы
наша,  божественная!..  Не хотите,  чтобы втроем...  А если бы Андрей Осипыч
вместо меня?..
     Елена Ивановна (хохочет).  Андрей Осипыч -  совсем другое дело! Но ведь
не о нем речь...

          Семен Семеныч успокаивается, приглаживает растрепавшиеся
          волосы. Елена Ивановна тоже приводит себя в порядок.

     Семен Семеныч (отдышавшись).  Вы еще не знаете, какие виды на вас имеет
Иван Матвеич! Есть у него один прожект...
     Елена Ивановна (заинтересовавшись). Какие такие виды? Какой прожект?
     Семен  Семеныч.  Нынешнее его  положение,  по  его  словам,  несомненно
выдвинет его на  поверхность высшего света.  Это в  свою очередь не может не
отразиться на вас,  как на его пока законной супруге.  На вас будет обращено
особое внимание.  Все  захотят с  вами общаться.  Буквально все образованные
люди.
     Елена Ивановна (не понимая). Как общаться? Где именно общаться? В каком
смысле, так сказать?
     Семен  Семеныч.  Иван  Матвеич предполагает устраивать у  вас  на  дому
открытые салоны  с  приемами гостей с  положением в  обществе.  Жена  должна
составлять пандан такому мужу -  у него ум, у нее красота и сама любезность.
- Она прекрасна,  потому что его жена!  -  поправят другие.  Он  сделает вас
блестящей литературной дамой  -  вы  начнете писать стихи!  Он  выдвинет вас
вперед. Вам будут завидовать все образованные женщины. О вас будут писать во
всех газетах столицы и даже там... (Делает выразительный жест рукой.)
     Елена Ивановна (в раздумье). А он?
     Семен Семеныч. Что - он?
     Елена Ивановна. Где будет он?
     Семен Семеныч (замявшись). Пока... в недрах, так сказать...
     Елена Ивановна. В крокодиле?
     Семен Семеныч. Иногда его будут привозить к вам в ящике.
     Елена Ивановна (ужаснувшись). Вместе с крокодилом?
     Семен Семеныч. Люди привыкнут. Он будет беседовать с вашими гостями. Он
будет в  центре внимания.  Это ли  не  заманчиво,  Елена Ивановна?  Может ли
что-либо подобное предложить вам Андрей Осипыч? Не может!
     Елена Ивановна (в  раздумье).  Но  только надо будет нашить очень много
новых платьев,  и потому надо, чтоб Иван Матвеич присылал как можно скорее и
как можно больше жалованья...  Только...  только это... как же... как же это
его будут привозить ко мне в  ящике?  Это очень даже смешно и  глупо!  Я  не
хочу,  чтобы моего мужа  носили в  каком-то  ящике!  Мне  будет стыдно перед
гостями. У одних мужья будут во фраках и мундирах, рядом со своими женами, а
мой будет сидеть в ящике,  да еще и в крокодиле! Как же так? Я не хочу, нет,
не хочу!  И не уговаривайте!  Не нужно мне никаких салонов,  я и без приемов
проживу! С меня маскарадов хватит!
     Семен Семеныч (помолчав).  Кстати,  чтоб не забыть,  был у  вас Тимофей
Семеныч?
     Елена Ивановна (оживившись).  Ах,  был! Вчера, до маскарада заехал. Все
утешал...  Мы с ним в свои козыри играли. Он на конфеты, а коль я проиграю -
он мне ручки целует и вообще...  Такой,  право, негодный и, вообразите, чуть
было в маскарад со мной не поехал.  Право!  Вот бы он там с Андреем Осипычем
встретился! (Смеется.) Ха-ха-ха! Вот бы занятно было!
     Семен Семеныч. Вы были вчера в маскараде?
     Елена Ивановна. Была. А что?
     Семен   Семеныч   (упавшим   голосом).    Я   думал...   После   такого
происшествия...
     Елена Ивановна. Не напоминайте мне об этом!
     Семен Семеныч (вздохнув).  Ну, я, пожалуй, покину вас, обольстительница
вы наша! Право слово, обольстительница! (Поднимается.)
     Елена Ивановна (поднимается). Ну уж вы поехали со своими комплиментами!
Постойте,  я  вас как следует ущипну на  дорогу.  Я  ужасно хорошо выучилась
теперь щипаться.  (Щиплет Семена Семеныча.) Ну,  что? Больно? Да, кстати, вы
говорите, что Иван Матвеич про меня вчера вспоминал?
     Семен Семеныч (замявшись).  Да...  то есть н-нет,  не то чтобы очень...
Признаюсь вам,  он  более  думает  теперь  о  судьбах  всего  человечества и
хочет...
     Елена  Ивановна  (провожая  гостя  до  двери).   Ну  и  пусть  его!  Не
договаривайте!  Верно, скука ужасная. Я как-нибудь его навещу. Завтра, может
быть,  заеду в Пассаж.  Только не сегодня.  Голова что-то болит, а к тому же
там будет много публики...  Скажут:  это жена его, пристыдят... Прощайте! Вы
ведь у него будете?
     Семен Семеныч. Сейчас туда еду. Велел газет привезти.
     Елена Ивановна.  Ну вот и славно. И ступайте к нему и читайте. А ко мне
сегодня больше не заезжайте.  Я  нездорова,  а может,  и в гости поеду.  Ну,
прощайте, шалун!

          Елена  Ивановна  на  прощанье  щиплет Семен Семеныча еще
          один  раз.  Семен  Семеныч,  вскрикнув, целует ей ручки.
          Уходит.   Елена   Ивановна   поправляет  перед  зеркалом
          прическу  и открывает дверь в спальню. Появляется Андрей
          Осипыч.  Он  успел  переодеться в свой мундир надворного
          советника.

     Андрей Осипыч. Выкатился?
     Елена Ивановна. Проводила.
     Андрей Осипыч (целует Елену Ивановну в щечку). Я все слышал... Все!
     Елена Ивановна. Подслушивали, озорник вы эдакий?
     Андрей Осипыч.  И  про  развод слышал...  и  про то,  как вы  втроем...
(Смеется.) Знал бы он, что я за стенкой сижу! Вот бы сухариком подавился!
     Елена Ивановна.  Разве можно? Он бы по всему городу разнес. Хорошо еще,
что  у  меня  прислуга такая...  Никогда меня  не  выдаст,  я  не  зря  себе
неграмотную немую девку из деревни выписала.
     Андрей Осипыч (обнимает Елену Ивановну). Умница вы моя! Ах, какая же вы
умница и какая у вас...

          В  передней  звенит  колокольчик.  Андрей  Осипыч  опять
          вопросительно смотрит на Елену Ивановну, та в недоумении
          пожимает  плечами  и  опять  указывает на дверь спальни.
          Андрей  Осипыч  с недовольным видом уходит, притворив за
          собой  дверь.  Елена  Ивановна  садится  на  диванчик  и
          наливает  себе  чашечку кофе. Появляются Нина Павловна и
          Анна Петровна.

     Нина Павловна (с порога). Душенька! А мы к вам!
     Анна Петровна. К вам, милочка!
     Нина Павловна. Просто невозможно было не заехать!
     Анна Петровна. Мы уж так, по-родственному, без предупреждения!

          Подруги целуются.

     Елена Ивановна (уставшим голосом). А который теперь час? Что-то я нынче
проспала. Поздно заснула.
     Нина Павловна. Час одиннадцатый, душенька!
     Анна Петровна. Мы с Ниной Павловной нынче рано поднялись.
     Елена Ивановна. Садитесь. Кофею хотите? Я велю кофею принести. Этот уже
остыл.
     Анна Петровна. Спасибо, милочка, мы уже пили.
     Нина Павловна. Я чаю со сливками напилась и калачик съела.
     Анна Петровна. Мы, милочка, в Пассаж собрались.
     Нина Павловна. На крокодила посмотреть.
     Елена Ивановна. В Пассаж?
     Анна Петровна.  В  Пассаж.  Заезжий иностранец там какого-то особенного
крокодила за плату показывает. Весь Петербург уже там!
     Нина   Павловна.    Говорят,   этот   крокодил   человеческим   голосом
разговаривает. Будущее предсказывает.
     Анна Петровна. На вопросы отвечает. О политике высказывается...
     Нина Павловна. Да еще как высказывается! Смело так рассуждает...
     Анна Петровна.  Вот мы решили сегодня пораньше туда поехать, посмотреть
и послушать, а то позже уже не попасть. Не составите ли нам компанию? Втроем
всегда веселее!
     Нина Павловна. Поедете с нами, душенька? Когда еще такое увидишь?
     Елена Ивановна (неожиданно). Я уже видела.
     Анна Петровна. Ах, когда же вы успели, раньше нас?
     Нина Павловна. Ну и как? Что, действительно, человеческий?
     Елена Ивановна (откровенно).  Конечно.  А  как  же  иначе?  Это не  сам
крокодил разговаривает, а мой Иван Матвеич!

          Большая пауза. Подруги переглядываются.

     Анна Петровна (не  сразу).  Супруг ваш,  Иван Матвеич?  Как  же  ж  это
понять?
     Нина Павловна. Странно. Где же он там прячется? За ширмой?
     Елена Ивановна.  Почему за ширмой? Там никаких ширм нет. Он в крокодиле
сидит и оттуда разговаривает.

          Подруги переглядываются.

     Анна Петровна (осторожно).  Да  как же  это может быть,  милейшая Елена
Ивановна? Как же может живой человек в живом крокодиле сидеть? Вы просто над
нами смеетесь?
     Нина Павловна (обиженным тоном). Шутить изволите?
     Анна Петровна (пожимая плечами). И, главное, ваш супруг... Зачем же это
вы так? Зачем вы его с крокодилом равняете? Я своего Фому Степаныча иной раз
в  сердцах  ослом  или  косолапым  медведем  обзову,  но  дома,  в  семейных
обстоятельствах, а не при людях... А вы... крокодилом...
     Нина Павловна. Мы, конечно, свои люди, но зачем же так?
     Елена Ивановна (невозмутимо). Крокодил - это крокодил, а Иван Матвеич -
это Иван Матвеич.
     Анна Петровна. Так как же вас тогда понять, милочка?!
     Елена Ивановна (откровенно).  А так и понимайте,  Анна Петровна,  как я
вам говорю: Иван Матвеич сидит в крокодиле и оттуда разговаривает.
     Анна Петровна. Что же он там делает?
     Елена  Ивановна.  Предается размышлениям,  прожекты строит...  Мало  ли
что...
     Нина Павловна (обретя дар речи). Как же он туда забрался?
     Анна Петровна. А с какой целью?
     Елена Ивановна. С какой целью - не знаю, но забрался. При мне.
     Анна Петровна. При вас?
     Елена Ивановна. При мне-с.
     Нина Павловна. И вы нам вчера в маскараде ничего не сказали?
     Елена Ивановна. Я забыла.
     Нина  Павловна.  Как  же  можно такое забыть?  Если  бы  с  моим  такое
стряслось, да я бы... не знаю что...
     Анна Петровна.  А если бы с моим Фомой Степанычем такое приключилось, я
бы с ума сошла. А вы, Нина Павловна, сошли бы?
     Нина Павловна. Непременно сошла бы.
     Елена Ивановна. А чего с ума сходить, если это ему выгодно.
     Анна Петровна. Чем же выгодно?
     Елена Ивановна. Скоро о нем весь мир узнает.
     Анна Петровна. Это почему же?
     Елена Ивановна (невозмутимо.)  Потому что он в  крокодиле сидит,  а все
другие на свободе,  по домам сидят,  по улицам ходят. Был бы Иван Матвеич на
свободе,  как все,  кто бы  о  нем что сказал?  Кто бы  его слушать стал?  А
теперь, когда он в крокодиле пропадает, да еще речи оттуда говорит, да все о
политике,  об обществе,  обо всем человечестве,  так его и  слушают.  И даже
записывают за ним...
     Анна Петровна. Что вы говорите, Елена Ивановна? Неужели записывают?
     Нина Павловна (не без зависти). Хоть бы моему куда-нибудь залезть... По
вечерам дома  сиднем сидит  и  меня  никуда не  пускает.  Вчера  с  трудом в
маскарад выпросилась.  Ты, говорю, опять к Никифору Никифорычу идешь, деньги
проигрывать,  а я в маскарад -  танцевать! Отпустил. Так я ему на зло в пять
утра домой вернулась.  Часа три  только и  поспала,  как  Анна Петровна меня
разбудила.  Если бы не наш уговор обязательно в Пассаж утром поехать,  ни за
что бы не поднялась, весь бы день в постели пролежала...
     Анна  Петровна.  Елена  Ивановна!  Выходит,  и  вы  теперь через вашего
супруга можете прославиться? Ведь если весь мир, как вы говорите...
     Елена Ивановна. Я на развод подам.
     Нина Павловна. Это зачем же на развод? Да при таком знаменитом муже?
     Елена Ивановна (неуверенно).  А какой мне интерес,  скажите пожалуйста,
мужа иметь, который из крокодила не вылезает?
     Анна Петровна. Может, он еще и вылезет?
     Елена Ивановна (морщится).  Но  в  каком виде?  Он  же будет крокодилом
пахнуть!  Зачем мне муж с  таким запахом?  Я  себе другого,  более душистого
подберу. У меня уже есть один на примете.
     Нина Павловна. Это тот... черномазенький на букву "А"?
     Елена Ивановна. Может быть... может быть... А может, и не на эту букву,
а на какую-нибудь другую...

          Подруги переглядываются.

     Анна  Петровна (вздохнув).  Вот  уж  пассаж так  пассаж.  Правда,  Нина
Павловна?
     Нина Павловна.  Да уж...  мы никак не думали, что в этом крокодиле Иван
Матвеич расположился. Правда, Анна Петровна?
     Анна Петровна.  Никак не думала. Разве можно такое подумать? Это же как
страшный сон... Значит, вы, Елена Ивановна, с нами в Пассаж не поедете?
     Елена Ивановна. Не поеду. Может быть, одна... попозже... проведать, как
он там... А с вами не поеду.
     Анна Петровна.  Бедный Иван Матвеич!  Мне его даже жалко.  А вам,  Нина
Павловна, жалко Ивана Матвеича?
     Нина Павловна. Ну как не пожалеть?
     Елена Ивановна.  А  мне его нисколечко не  жалко.  Он сам того захотел.
Только зря я его тогда надоумила в Пассаж идти, крокодила смотреть. Не пошли
бы, может, он и при мне остался. Я бы сейчас с ним вместе кофей пила.
     Нина Павловна. Видно, уж судьба ему такая выпала.
     Елена Ивановна.  Просто он сам давно хотел чем-нибудь отличиться, да по
службе не получалось:  ни чина, ни медали за верную службу. Вот он и полез в
крокодила. А я теперь одна мучайся... (Подносит к глазам платочек.)

          Подруги поднимаются.

     Анна Петровна.  Вы,  милочка, только не расстраивайтесь! Все обойдется.
Даст бог, прославится Иван Матвеич и вернется домой.
     Елена Ивановна (всхлипнув). Как?
     Нина Павловна.  Очень просто.  Вылезет из крокодила, наймет извозчика и
вернется.
     Елена Ивановна. Он сам оттуда, без чужой помощи не вылезет.
     Анна Петровна.  Ему помогут.  Полиция поможет!  Надо только обратиться.
Правда, Нина Павловна? Надо только обратиться.
     Нина   Павловна.   Можно   и   в   жандармерию  обратиться,   если   по
политической...
     Елена Ивановна. Был бы наш крокодил, его бы можно было даром вспороть и
вытащить из него Ивана Матвеича. А этот иностранный! Этого так не вспорешь -
за него иностранная держава заступиться может.  А потом, был бы Иван Матвеич
не титулярным,  а каким другим советником, ну статским там или тайным, - так
за него бы казенный выкуп дали, а за моего кто заплатит? (Плачет.)
     Нина Павловна. Не плачьте, Елена Ивановна! Вы одна не останетесь...
     Анна  Петровна.  Что-то  мы,  ранние пташки,  в  гостях засиделись!  До
свиданья, Елена Ивановна! Передавать от вас привет Ивану Матвеичу?
     Елена Ивановна. До свиданья, Анна Петровна! Привет передайте, только не
при всех, пожалуйста, а так... потихоньку... чтобы другие не слышали...
     Нина Павловна. Передадим. Скажем, что ждете... скучаете...
     Елена Ивановна.  Этого не  говорите.  Просто передайте привет,  и  все!
Пусть поревнует...

          Подруги целуются. Уходят.
          Елена  Ивановна  открывает дверь в спальню. Из комнаты с
          недовольным  видом выходит Андрей Осипыч. Елена Ивановна
          с рыданиями бросается ему на шею.

     Андрей Осипыч (отстраняя Елену Ивановну). Несравненная! Что с вами? Чем
вы так расстроены? Неужели... этим...
     Елена Ивановна (рыдая). Я подам на развод... подам...
     Андрей Осипыч (рассудительно).  Елена  Ивановна,  любовь моя!  Не  надо
торопиться... теперь... когда...
     Елена Ивановна. Что - когда?
     Андрей Осипыч. Когда он... там... вы же и так... в вашем положении...
     Елена Ивановна (успокаиваясь). Что - и так?
     Андрей Осипыч.  И так...  свободны...  А потом,  я же все слышал!  Дело
принимает другой оборот.  Садитесь!  (Усаживает Елену Ивановну на диванчик.)
Давайте поговорим, спокойно все обсудим.
     Елена Ивановна. Давайте, Андрей Осипыч! Я так вам верю... вы один...
     Андрей Осипыч.  Да!  Я  один,  не считая Ивана Матвеича,  думаю о вашем
будущем!  О нашем будущем... (Собираясь с мыслями.) Итак, Иван Матвеич будет
там, а вы, то есть мы, будем здесь! У вас будет салон. Я буду при вас...
     Елена Ивановна. Всегда?
     Андрей Осипыч. Пока всегда...
     Елена Ивановна. А потом?
     Андрей Осипыч.  Потом тоже...  Но не в  этом дело!  (Продолжает.) У вас
будет салон,  я буду при вас.  Мы будем вместе принимать именитых гостей. Вы
как хозяйка. Я как друг дома.
     Елена Ивановна. Но Иван Матвеич...
     Андрей Осипыч.  При чем тут Иван Матвеич?  Он  же меня не будет видеть!
При нем я буду молчать, но зато без него...
     Елена Ивановна. Что?
     Андрей Осипыч (воодушевляясь). Без него я буду общаться, разговаривать,
знакомиться с видными людьми столицы и прочими влиятельными особами. Вы меня
им представите как близкого человека, как дальнего родственника. Через вас я
тоже стану человеком заметным,  может быть, даже очень заметным... Мне будут
протежировать, выдвигать... Я стану статским, потом тайным советником...
     Елена Ивановна (воодушевляясь). Тайным?..
     Андрей  Осипыч.   А  почему  бы  и  нет?  Чем  "тайный"  отличается  от
"надворного"?  Только формой! На иного тайного посмотришь, а он явный дурак!
Только что формой прикрыт!  Вы  увидите,  драгоценная вы моя Елена Ивановна,
как мы заживем! Как заживем!..
     Елена Ивановна (вся в мечтах). Я хотела бы поскорей увидеть...
     Андрей Осипыч.  Мне  стоит  только закрыть глаза,  и  я  уже  вижу  ваш
салон... (Зажмуривается.)
     Елена Ивановна. Я тоже уже... вижу... (Зажмуривается.) Вижу...

          Мираж.

          Действие  переходит в большую гостиную. Здесь собираются
          гости. Лакей обносит гостей чаем и сладостями. Несколько
          дам  в  сторонке шушукаются. Мужчины, стоя с чашечками в
          руках, продолжают беседу.

     Ученый  (продолжает  разговор,  глубокомысленно).  Подобное  устройство
крокодила  совершенно  согласно  с  естественными науками.  Каково  основное
свойство крокодила?
     Адвокат. Глотать людей!
     Ученый.  Ответ ясен.  Как же достигнуть устройством крокодила, чтобы он
мог глотать людей? (Вопросительно смотрит на собеседников.) Ответ еще яснее:
устроив его пустым. Давно уже решено физикой, что природа не терпит пустоты.
Вы со мной согласны,  господа? Разве не в этом единственно разумная причина,
почему все крокодилы глотают нашего брата?
     Философ. Не так в устройстве человеческом: чем пустее, например, голова
человеческая,  тем менее она ощущает жажды наполниться.  И  это единственное
исключение из общего правила.

          Доносится  звон колокольчика. Появляются Поэт и Художник
          с мольбертом.

     Поэт (обращаясь к присутствующим). Мы не опоздали?
     Художник.  Еще  не  привезли?  Добрый  вечер,  господа!  (Устанавливает
мольберт.)
     Адвокат. Сейчас привезут... Ждем...

          Вновь прибывшие гости здороваются.

     Поэт (в  кругу дам).  Я  только что  сочинил стихи,  посвященные нашему
герою.
     Дама с лорнетом. Прочитайте, пожалуйста!
     Дама с веером. Да, да! Мы хотим послушать!
     Поэт.   Извольте.   (Извлекает  из   кармана  сюртука  листок   бумаги,
декламирует.)
     Зайка маленький бежит,
     Зайка маленький кричит:
     - Ах, большущий крокодил,
     Почему не уходил?
     Дама с лорнетом. Очень мило! Очень!
     Дама с веером. Это вы про крокодила, а про него, про героя, где?
     Поэт (прячет стихи).  Про него будет дальше...  Я еще не придумал... но
будет...   обязательно...  только  дальше,  в  другом  куплете.  Это  только
начало...
     Дама с лорнетом. Вы это сегодня всем прочитаете?
     Поэт. Да. Я хотел бы... При нем... когда его привезут.
     Дама с веером.  Как-то неудобно без второго куплета...  Может быть,  вы
успеете еще дописать? Пока не привезли...
     Поэт (в некоторой растерянности). Это идея! Я сейчас... попробую...

          Отходит в сторону, садится в углу и начинает сочинять.

     Дама с  веером (собеседнице).  А  то как-то неудобно только про зайку и
про крокодила... Пусть присочинит второй куплет про героя...
     Ученый (продолжая беседу).  И  это тоже совершенно понятно и объяснимо.
Наполняя собой  внутренность крокодилову,  он  делает его  сытым.  С  другой
стороны,   крокодил  будучи  сытым,   сообщает  ему  жизненные  соки  своего
организма.  Таким образом,  питая собой крокодила,  он обратно получает и от
него питание.  Следовательно,  они взаимно кормят друг друга.  Проще пареной
репы!
     Философ. Два сообщающихся сосуда!
     Ученый. Вот именно!
     Адвокат.   Во  всяком  случае,   немец,   показывая  крокодила,  вносит
цивилизующие начала и несравненно полезнее какого-нибудь Рафаэля! Чем хозяин
крокодила ниже Рубенса? Вы будете со мной спорить, господа?
     Художник (робко). Но ведь искусство... так сказать... Это же... в своем
роде...
     Философ.  Польза и искусство -  понятия взаимно исключающиеся, а теперь
общество находится в  таком положении,  что ему вредно все,  что бесполезно.
Произведения искусства есть  ложный признак цивилизации и  скорее может быть
отрицательным, а не положительным ее достоинством.
     Ученый.  Из  наук только те должны считаться критериумом цивилизованной
нации,   которые   способствуют   увеличению   материального  благосостояния
страны...
     Художник. Позвольте возразить, господа! Я был на днях в Эрмитаже...

          Появляются Елена Ивановна в сопровождении Андрея Осипыча
          в парадном мундире уже статского советника, при орденах.
          Гости встречают их деликатными аплодисментами.

     Андрей Осипыч (останавливая жестом аплодисменты).  Не  надо,  не  надо,
господа! Потом... потом...
     Елена Ивановна. Мы задержались: читали телеграммы из заграницы.
     Философ. Есть новости?

          Гости поочередно подходят к ручке хозяйки, здороваются с
          Андреем Осипычем.

     Андрей Осипыч. Испанский король требует немедленного освобождения Ивана
Матвеича.
     Елена Ивановна. В Австралии создан Комитет в защиту Ивана Матвеича!
     Дама с веером. Эти туземцы - поразительный народ!
     Елена Ивановна.  Ивана Матвеича сделали членом Британского королевского
географического общества.
     Ученый. Это естественно! Оказаться в недрах нильского крокодила важнее,
чем открыть истоки Нила!
     Дама с лорнетом. Примите наши поздравления!
     Елена Ивановна.  Спасибо!  Спасибо,  господа! Сейчас его привезут, и мы
начнем наш салон!
     Андрей Осипыч. Вы приготовили вопросы, господа?
     Ученый. Да, конечно!
     Дама с лорнетом.  Как вы думаете,  я могу спросить его, что он думает о
той комете, которая приближается сейчас к Земле?
     Ученый. Это мой вопрос.
     Дама с лорнетом. Тогда я спрошу что-нибудь другое... (Замолкает.)
     Философ.  Я поговорю с ним о философии.  Что такое есть философ?  Слово
"философ" у нас на Руси слово бранное и означает: дурак! Я хотел бы услышать
от вашего знаменитого супруга его суждение...
     Андрей Осипыч.  Все  вопросы будут удовлетворены.  Только не  надо  его
слишком утомлять. Надо войти в его положение...
     Дама с веером. Бедняжка! Как он там...
     Адвокат.  Он являет собой пример покорности судьбе и провидению! Я, как
адвокат, посчитал бы для себя за честь выступить в его защиту!
     Андрей  Осипыч.   Он   мог  быть  иностранным  министром  и   управлять
королевством!
     Адвокат  (сокрушаясь).   И   этот   человек  не   управлял  иностранным
королевством! Подумать только!
     Художник.  Я  так бы хотел его зарисовать!  Только вот не знаю...  как?
(Обращаясь к  Елене Ивановне.) Может быть,  вы мне попозируете?  Как супруга
героя! Я - мигом!
     Елена Ивановна. Если мигом, то пожалуйста... Я не против... (Позирует.)
     Поэт (восторженно). Сочинил! Сочинил второй куплет! (Декламирует.)
     Иностранный крокодил
     Человека проглотил
     И теперь распух горой,
     Потому что в нем - герой!
     Каково, господа?
     Андрей  Осипыч  (благосклонно).   Можете  прочитать,   если   только  с
выражением!
     Поэт. Я прочитаю! С выражением! Прочитаю!..
     Дама с  веером (Даме с лорнетом).  Я говорила,  что без второго куплета
нельзя читать.
     Дама с лорнетом. Вы правы, милочка! Я тоже так подумала.

          В дверях появляется лакей.

     Лакей. Господа! Привезли! Тащат!..

          Все  поднимаются  и  в торжественном ожидании смотрят на
          дверь.   Пауза.  Слышно,  как  за  дверью  тащат  что-то
          тяжелое...

          Затемнение

          Из затемнения маленькая гостиная.
          Елена Ивановна лежит в объятиях Андрея Осипыча.

     Андрей Осипыч.  А вы,  моя несравненная, хотели с ним развестись... Ну,
сообразно ли это?




          Канцелярия департамента. Туда и сюда проходят чиновники.
          Среди  них мы видим Тимофея Семеныча и Семена Семеныча с
          охапкой  газет  под  мышкой.  Он  беседует  о  чем-то  с
          Тимофеем  Семенычем, который с мрачным видом его слушает
          и   отрицательно  качает  головой.  Один  из  чиновников
          собирает вокруг себя сослуживцев.

     Первый. Господа! Читали, что сегодня в газете написано?
     Голоса. Расскажите!..
             - О чем написано?..
             - Про что пишут?..
     Первый.  Слушайте, я вам прочитаю одну заметочку. Любопытный случай тут
описан...  (Разворачивает газету,  читает вслух.)  "Вчера в нашей обширной и
украшенной  великолепными  зданиями  столице  распространились  чрезвычайные
слухи.  Некто Эн,  известный гастроном из высшего общества,  вошел в  здание
Пассажа,  в  то  место,  где  показывается огромный  заморский  крокодил,  и
потребовал,  чтоб ему подали его на обед...".  (Отвлекается.)  Нет,  каково,
господа?  Нет того,  чтобы устриц каких-нибудь или омаров потребовать -  ему
крокодила подай!  (Читает дальше.)  "...Сторговавшись с хозяином,  он тут же
принялся пожирать его...".
     Второй. Хозяина?
     Третий. Какого хозяина! Крокодила же! Петр Петрович, читайте дальше!
     Первый (продолжает читать).  "...принялся пожирать его еще живьем". Как
вам это нравится,  господа? Тут так и написано: "живьем". (Читает.) "Живьем,
отрезая  сочные  куски  перочинным  ножичком  и  глотая  их  с  чрезвычайной
поспешностью.  Мало-помалу весь крокодил исчез в его тучных недрах".  Что вы
на это скажете, господа? Это в наше-то просвещенное время! Живого крокодила!
В сыром виде!  Ведь не попросил,  чтобы жареного или пареного с горчицей или
под хреном, а вот так, просто, как дикарь...
     Четвертый.  Знай наших!  Поистине русскому человеку все нипочем!  Он не
только живого крокодила сожрет,  но и  человеком не побрезгует.  Был у нас в
отделении коллежский асессор  Онуфрий Саввич,  и  нет  Онуфрия Саввича!  Где
Онуфрий Саввич? Съели!
     Первый. Уж коли мы начали крокодилов заморских лопать, так почему бы не
акклиматизировать крокодила у нас в России?
     Второй. Разведутся ли?
     Первый.   Если  невская  вода  слишком  холодна  для   сих   интересных
иностранцев,  то в столице имеются пруды, а за городом речки и озера. Почему
бы, например, не развести крокодилов в Парголове или в Павловске?
     Третий. А в Москве на Пресненских прудах и в Самотеке...
     Второй.  Из  крокодиловой кожи  можно было  бы  приготовлять чемоданы и
бумажники.  Может, купцы стали бы предпочитать бумажник из крокодиловой кожи
всем прочим, приготовленным из кожи отечественной.
     Четвертый (не без иронии). Может, этой новой отрасли промышленности как
раз и  недостает нашему сильному и разнообразному отечеству.  Как,  господа?
Чем не идея?

          Вбегает  пятый чиновник с газетой в руках. Он возбужден.

     Пятый. Господа! Господа! Вы читали утренний выпуск "Волоса"?
     Первый. Есть новости? Война? С кем?
     Пятый.  Новости? Сенсация! Представьте себе... (Начинает читать вслух.)
"Всем известно,  что мы прогрессивны и  гуманны и  хотим угоняться в этом за
Европой.  Но,  несмотря на все наши старания и  усилия нашей газеты,  мы еще
далеко  не  "созрели",   как  о  том  свидетельствует  возмутительный  факт,
случившийся вчера в Пассаже...
     Первый. Читали!
     Второй. Про это мы знаем.
     Третий. Какой-то господин съел живого крокодила в сыром виде.
     Пятый. Вовсе наоборот. Читать?
     Четвертый. Просветите нас, пожалуйста!
     Пятый  (читает  вслух).  "Приезжает в  столицу иностранец и  привозит с
собой  крокодила,  которого за  небольшую плату,  на  пользу  отечественного
просвещения,  начинает  показывать  публике.  Вот  тут-то  вчера  в  магазин
иностранца-собственника является некто,  притом в нетрезвом виде,  платит за
вход и  тотчас же,  безо всякого предуведомления,  лезет в  пасть крокодила,
который,   разумеется,   вынужден  проглотить  его,   хотя  бы   из  чувства
самосохранения,  чтобы не подавиться.  Ни крики иностранца-собственника,  ни
угрозы  обратиться к  полиции не  оказывают никакого впечатления.  Из  нутра
крокодила  слышен  лишь  пьяный  хохот  и  непристойные  ругательства.   Как
объяснить подобные варварские факты,  свидетельствующие о нашей незрелости и
марающие нас в глазах иностранцев!" Подписано: Очевидец. Ну? Что вы скажете?
     Четвертый  (скептически).   Размашистость  русской  натуры  нашла  себе
достойное применение...
     Первый.  Это  сообщение  как-то  расходится с  тем,  что  напечатано во
вчерашнем вечернем выпуске "Листка". Кому же верить?
     Пятый.  Верить надо той  газете,  которая выходит позже.  У  нее  более
точные  сведения.  Семен  Семеныч!  Вы,  кажется,  вчера  вечером  с  Иваном
Матвеичем и  его  супругой Еленой Ивановной заходили в  Пассаж?  Кто-то  вас
встретил на Невском. Вы могли бы что-нибудь подтвердить или опровергнуть?
     Семен Семеныч (растерянно). Что именно?
     Второй. По поводу пассажа. Пассажа в Пассаже! Кто кого съел?
     Семен Семеныч (робея). Пассаж... был...
     Первый. Вы имеете в виду само здание?
     Семен Семеныч. И его тоже...
     Первый.  Что  же  там произошло?  Людоедство или наоборот -  варварское
обращение с  животными?  Кстати,  в Европе давно уже преследуют судом людей,
обращающихся негуманно с домашними животными.
     Четвертый. Крокодил не домашнее животное, а хищник. Живет в джунглях.
     Второй. Не будем спорить. Сейчас он живет в столице Российской империи.
     Третий.  Сейчас он,  может быть,  уже не живет.  Или в  лучшем случае в
нестерпимых страданиях ожидает смерти.  Ему трудно переварить подобную массу
сразу.
     Четвертый.  Попробуй перевари нашего  пьяного  брата!  Сдохнешь,  а  не
переваришь...
     Второй (злобно).  Да я  бы этого невежу,  пьяную морду,  что в заезжего
крокодила залез и там сейчас куражится, я бы его оттуда клещами вытянул да в
полицию!  На  допрос:  "Зачем залез?  Куда тебя занесло?  Зачем?  Что ты там
потерял?  По какому такому праву? А ну, выкладывай, как на духу!" Уж я бы из
него всю правду вытащил да в печать ее!  В "Листок"!  Чтобы другим неповадно
было...
     Тимофей Семеныч (вступая в  разговор).  Нет.  Лучше не в "Листок",  а в
"Волос"! Публика больше "Волос" читает. Ходовая газетка. Лучше ее о политике
никто не пишет.  Уж так она эту политику разбирает, так разбирает... Вот, на
днях опять написали, что надо капиталы родить, значит, среднее сословие, так
называемую буржуазию надо родить. А общинная собственность, стало быть, яд -
гибель для  отечества!  Надо,  пишут,  чтобы иностранные компании скупили по
возможности всю нашу землю по частям,  а  потом начали ее дробить,  дробить,
дробить на мелкие участки и  продавать опять же в личную собственность.  Вот
тогда,  пишут,  будет большая польза и тем,  кто дробил, и тем, кто покупал.
Вот ведь как разбираются!
     Семен Семеныч (в ужасе,  про себя).  Что же это?  Господа!.. Что же это
такое?  Чем  бы  о  человеке пожалеть,  жалеют  о  скотине...  При  чем  тут
участки... (С тоской смотрит по сторонам.)

          Быстро входит шестой чиновник.

     Шестой. Господа! Слыхали! Знаете последнюю новость?
     Первый. Знаем.
     Второй. Не знаем только, кто кого съел.
     Шестой.  Я  прямо из Пассажа.  Слухами земля полнится,  вот я и заехал,
чтобы,  так  сказать,  лично...  Бог знает,  что там творится!  Все оцеплено
полицией.  Никого не  пускают.  Говорят,  шпион  иностранный выкрал какие-то
секретные бумаги  из  Адмиралтейства о  нашем  славном военно-морском флоте,
ценный якорь с собой прихватил и залез в крокодила.
     Четвертый (иронически). Вместе с якорем?
     Шестой  (не  отвечая  на  вопрос).  Думал  таким  манером  в  крокодиле
государственную границу пересечь.  Вот ведь плут!  И кто бы это был,  как вы
думаете? Угадайте! Все вы его знаете!
     Все (хором). Знаем? Мы? Кто же это?
     Шестой.  Знаете.  Вы!  Все равно не угадаете, я лучше сам скажу... Этим
шпионом оказался... наш... Иван Матвеич! Наш достопочтенный прогрессист!

          Семен Семеныч выбегает из комнаты. Все потрясены.
          Большая пауза.

     Первый (нарушая молчание). Каково? Титулярный советник и вдруг - шпион!
     Второй. Вот так фунт!
     Третий. Кто бы мог подумать? Как же это он в Адмиралтейство проник? Там
же все за замками, за семью печатями...
     Пятый. Что ему замки да печати, если он в крокодила залез!
     Четвертый  (иронически).   Вместе  с  якорем.  Помнится,  Иван  Матвеич
официально за границу собирался, билет себе уже в Европу выправил. Зачем ему
было через границу в крокодиле переезжать?
     Шестой. Там, где надо, разберутся зачем.
     Первый.  Кто же  его узнал,  если он был для глаза невидим?  Он же,  вы
говорите, был укрыт в крокодиле!
     Шестой (не  сразу).  Его  по  голосу узнали.  И  первым его  узнал  наш
квартальный.  Теперь ему  повышение по  службе будет  и  жалованье прибавят.
Подошел, прислушался и признал...
     Четвертый (усмехнувшись). Вот ведь какие у нас блюстители!
     Первый.  Нас ведь,  поди,  теперь по судам затаскают?  Мы ведь в  одном
департаменте с Иваном Матвеичем...
     Второй. В картишки перекидывались...
     Третий. На пасху христосовались...
     Пятый. Я ему намедни два рубли одолжил...
     Четвертый. Какая конфузия! Даст бог, пронесет...

          За  сценой  шум.  Все прислушиваются и смотрят на дверь.
          Слышны приближающиеся шаги. Жандармский чин вводит Ивана
          Матвеича.  Вид  у  того  жалкий  и  помятый.  Он дрожит,
          пугливо озирается, как бы ища поддержки...

     Тимофей Семеныч (тихо восклицает). Иван Матвеич! Ты ли это?
     Жандармский чин (обращаясь ко всем, грозно.) Это - ваш?!

          Все отшатываются. Немая сцена.

          Занавес



Last-modified: Wed, 08 Jan 2003 17:05:41 GMT

Оцените этот текст: