она целовала ночью  в
лесу... И плакала Весна от безысходности этой ситуации.
     --  Значит  так, Витченко,  --  твердо  сказал Успенский. --  Я  принял
решение.  Я тебя  породил,  я  тебя  и  убью.  Ты  эту  девушку,  по-нашему,
по-калмыцки  говоря,  опозорил  и обесчестил. Выход  в  такой  ситуации есть
только один. Ты  у нас парень холостой, в общаге живешь. Вот тебе и невеста.
Это мое последнее слово.
     Успенский взял за руку Весну, взял за руку Витченко и соединил, хлопнув
ладонью сверху.
     --  А  теперь  --  идите.  Ты, Витченко, получаешь  неделю отпуска  для
устройства личных дел. И быстро отсюда, быстро!  Мне еще  сегодня с Доценкой
работать, едри его...
     9
     Они  сидели на розовой лавочке,  той самой, с которой начался для весны
"Вагриус". Она не помнила, как  они пришли сюда. Что-то вообще не клеилось с
действительностью:  деревья,  похоже, вальсировали  в снегу, как-то  дрожала
старинная  темно-красная кладка стены,  будто кирпичи  то  и  дело  менялись
местами. Да и снег непонятно откуда взялся посреди лета...
     Витченко сунул руку  в  карман  и задумчиво  вытащил на свет  клетчатые
трусы.  Весна  машинально  взяла и положила  их  себе в  сумочку, не  забыв,
впрочем, нащупать запаянные деньги.
     Тут Успенский вышел во двор, попищал  замком машины,  помахал ладошкой,
помахал хвостом, сел и уехал.
     -- Ты меня, конечно, прости, -- сказал Витченко. -- Но я, понимаешь ли,
вовсе не в общаге живу. Я , видишь ли, женат.
     -- Да знаю, -- вздохнула Весна. -- Догадалась.
     Она встала, расправила платье и цветы на платье.
     -- Прощай, Пелевин, -- сказала она и пошла, не оглядываясь.
     Все  было ненастоящим  и  довольно  зыбким.  Зима сменилась  промозглой
осенью, а  она  все  шла  и шла  под дождем,  затем  наступила весна, в небе
зажглась и недолго повисела радуга, болел живот,  и болел все сильнее, очень
хотелось пить,  есть и наоборот, и спать хотелось нестерпимо, так, что можно
было  идти и  спать,  а временами казалось, что она  маленькая  и идет  мимо
огромных, краснорожих, воистину  невъебенных грибов,  она шла  и  шла,  пока
вновь не наступило лето, пока она вдруг не узнала дом с  химерами --  именно
тот, в котором поселилась в Москве... Позавчера...
     Она  поднялась на свой  этаж,  позвонила, вошла, прошла мимо хозяйки  в
комнату, комната  встретила ее  пустой. Она  легла на  свою  узкую  кровать,
замоталась  в одеяло,  вытянулась в каком-то исступленном блаженстве, вскоре
заснула, и через несколько часов, во сне -- умерла.