против религиозных
чувств в целом  и христианской веры в частности, ѓиббон, как  легко  видеть,
отдаетсЯ  событиЯм,  о  которых   рассказывает,  и  повествует  о   них   со
своеобразным божественным простодушием, уподоблЯющим  рассказ слепой судьбе,
самому течению  истории. ‘ловно сновидец, понимающий, что спит, или зритель,
снисходительный к капризам и прописЯм сна, ѓиббон в своем восемнадцатом веке
снова  видит  сны,  которые  переживали  или  видели люди былых веков у стен
‚изантии  или в  пустынЯх  Ђравии. „лЯ своего труда  ему пришлось  сверить и
свести сотни  различных текстов, и читать  его иронический компендий, право,
куда   благодарнее,  чем  рытьсЯ  в  первоисточниках  темных  и  недоступных
хронистов.  ‡дравый смысл  и  неоставлЯющаЯ  ирониЯ  -- в характере ѓиббона.
’ацит превозносит благочестие германцев, которые  не запирают своих богов  в
четырех стенах и не отваживаютсЯ вырезать  их из дерева  или мрамора; ѓиббон
ограничиваетсЯ замечанием, что храмы и статуи врЯд ли стоит  искать там, где
только вчера обзавелись хижинами.  Ќе говорЯ прЯмо, что библейские чудеса не
подтверждаютсЯ   другими  источниками,   ѓиббон   порицает   непростительную
забывчивость  Язычников, в своих  нескончаемых перечнЯх диковин ни словом не
обмолвившихсЯ  об  остановленных  в  небе  светилах  или  затмении солнца  и
сотрЯсении земли, сопровождавших гибель €исуса.
     „е  Љуинси назвал историю  наукой  беспредельной  или, по меньшей мере,
непредопределенной, ведь одни и  те  же событиЯ можно свЯзать  или объЯснить
совершенно  по-разному. ќто было сказано в  XIX  веке.  Џозже,  с  развитием
психологии  и  проникновением  в  глубь  неведомых  культур  и  цивилизаций,
разнообразие толкований только  росло. €  все-таки труд ѓиббона  остаетсЯ  в
целости  и сохранности;  не  исключено, что  и  превратности будущего его не
коснутсЯ. Џричин здесь две. ЏерваЯ и самаЯ важнаЯ --  эстетического порЯдка:
он  околдовывает, а  это,  по  ‘тивенсону,  главное и бесспорное достоинство
литературы. „ругаЯ  причина --  в  том, что историк,  как это ни грустно, со
временем сам становитсЯ историей, и нас теперь занимает и  устройство лагерЯ
Ђттилы, и представление о нем английского дворЯнина  XVIII века. ‘толетие за
столетием ЏлиниЯ читали в  поисках фактов, мы сегоднЯ  читаем  его в поисках
чудес, -- судьба ЏлиниЯ  от этого  нисколько не  пострадала. ѓиббон  еще  не
отошел  от  нас  на  такое  расстоЯние,  и  неизвестно,  когда  отойдет.  Ќо
подозреваю, что он  нам сегоднЯ  куда ближе ЉарлейлЯ или  любого другого  из
историков романтического склада.
     „умаЯ о ѓиббоне, невозможно  не думать о ‚ольтере, которого он  столько
читал и о  чьих задатках драматурга отзывалсЯ без  малейшего  энтузиазма. €х
объединЯло презрение к людским  верованиЯм, или  предрассудкам, но  разделЯл
литературный темперамент. ‚ольтер отдал свой незаурЯдный дар стилиста, чтобы
доказать или внушить, будто все так называемые исторические событиЯ, в конце
концов, немногого  стоЯт.  ‚рЯд ли ѓиббон ставил людей выше,  но их поступки
притЯгивали его как зрителЯ; это он  и пыталсЯ передать читателю, вызываЯ  в
нем  заинтересованность и  восхищение. Ћн  никогда  не обманывалсЯ страстЯми
былых  веков  и смотрел  на  них  без  особого  довериЯ,  что  не  исключало
снисходительности, а порой и сочувствиЯ.
     ЏеречитываЯ "“падок  и разрушение", тонешь и забываешьсЯ в  многолюдном
романе, герои которого -- поколениЯ, сцена  -- весь мир,  а немыслимые сроки
измерЯютсЯ династиЯми, нашествиЯми, открытиЯми и сменами наречий и кумиров