рыбоподобный орган, здесь в самом деле  купаютсЯ: они  мечутсЯ, разбегаютсЯ,
закатываютсЯ,  шнырЯют. €х голый студень с  атавистической негой покоитсЯ на
отраженных  палаццо, "шпильках", гондолах и т.  д.,  опознаваЯ самих себЯ  в
стихии, вынесшей отражениЯ на поверхность бытиЯ.

        13.

     ‡имой  в этом  городе,  особенно по воскресеньЯм, просыпаешьсЯ под звон
бесчисленных  колоколов, точно за  кисеей позвЯкивает на  серебрЯном подносе
гигантский чайный сервиз в жемчужном небе. ђаспахиваешь окно, и комнату вмиг
затоплЯет та  уличнаЯ, наполненнаЯ колокольным гулом  дымка, котораЯ  частью
сырой  кислород, частью  кофе и молитвы. Ќеважно, какие  таблетки и  сколько
надо  проглотить в это утро,-- ты понимаешь, что  не все кончено. Ќеважно  и
насколько ты автономен, сколько раз тебЯ предавали, насколько  досконально и
удручающе твое представление о себе,-- тут допускаешь, что еще есть надежда,
по меньшей мере -- будущее. (Ќадежда, сказал ”рэнсис Ѓэкон, хороший завтрак,
но плохой ужин.)  €сточник этого оптимизма --  дымка; ее молитвеннаЯ  часть,
особенно если времЯ завтрака. ‚ такие  дни город  действительно  приобретает
фарфоровый  вид,  оцинкованные  купола   и  без  того  сродни  чайникам  или
опрокинутым чашкам, а наклонные профили колоколен звенЯт, как забытые ложки,
и тают в небе. Ќе говорЯ уже о чайках и голубЯх, то сгущающихсЯ, то тающих в
воздухе.  Џри всей  пригодности этого  места длЯ  медовых  месЯцев, Я  часто
думал, не испробовать ли его и длЯ разводов --  как длЯ тЯнущихсЯ, так и длЯ
завершенных? Ќа этом фоне меркнет любой разрыв; никакой эгоист, прав  он или
неправ, не сумеет долго  блистать в этих фарфоровых декорациЯх у хрустальной
воды, ибо  они  затмЯт  чью угодно игру. џ  знаю, что вышепредложенное может
весьма  неприЯтно  отразитьсЯ  на  ценах,  даже  зимой.  Ќо люди любЯт  свои
мелодрамы больше, чем архитектуру, и беспокоитьсЯ мне не о чем. ‘транно, что
красота ценитсЯ ниже психологии,  но пока это так, этот город мне по карману
-- то есть до самой смерти, возможно, и после.

        14.

     Џо  профессии,  или,   скорее,  по  кумулЯтивному  эффекту  многолетних
занЯтий,  Я  писатель;  по  способу зарабатывать  -- преподаватель, учитель.
‡имние каникулы в  моем университете --  пЯть  недель, что отчасти объЯснЯет
сроки моих паломничеств -- но лишь отчасти. “ раЯ и каникул то общее, что за
них надо  платить  и  монетой служит твоЯ прежнЯЯ  жизнь. Њой роман  с  этим
городом -- с  этим городом именно в это времЯ года -- началсЯ давно, задолго
до того, как Я обзавелсЯ умениЯми, имеющими спрос, и смог позволить себе эту
страсть.
     Џримерно в 1966 году -- мне было тогда 26 -- один друг дал мне почитать
три коротких романа французского  писателЯ Ђнри  де ђенье,  переведенные  на
русский замечательным русским поэтом Њихаилом Љузминым. ‚ тот  момент Я знал
о ђенье только, что он один из последних парнасцев, поэт неплохой, но ничего
особенного. Ћ Љузмине  --  кое-что  из  "Ђлександрийских  песен" и "ѓлинЯных
голубок"  и  славу  великого  эстета, рьЯного  православного и  откровенного
гомосексуалиста -- по-моему, в таком порЯдке.
     Њне достались эти романы,  когда автор и переводчик были  давно мертвы.
Љнижки тоже дышали на ладан: бумажные изданиЯ конца  тридцатых,  практически
без переплетов, рассыпа'лись в руках. Ќе помню ни заглавий, ни издательства;
сюжетов,  честно  говорЯ,  тоже. Џочему-то  осталось  впечатление,  что один
называлсЯ "Џровинциальных забавы", но не уверен. Љонечно, можно бы уточнить,
но одолживший их друг умер год назад; и Я проверЯть не буду.
     Ћни  были  помесью плутовского и  детективного  романа,  и действие, по
крайней  мере  одного,  который  Я  про себЯ  зову  "Џровинциальные забавы",
проходило  в зимней ‚енеции.  Ђтмосфера сумеречнаЯ и  тревожнаЯ, топографиЯ,
осложненнаЯ  зеркалами; главные событиЯ имели место по ту сторону амальгамы,
в каком-то заброшенном палаццо. Џодобно многим  книгам  двадцатых, роман был
довольно  короткий --  страниц  200,  не больше -- и в  бодром  темпе.  ’ема
обычнаЯ: любовь и измена. ‘амое  главное: книга была  написана  короткими --
длиной в страницу или полторы -- главами. €х темп отдавал сырыми, холодными,
узкими  улицами,   по  которым  вечером   спешишь  с  нарастающей  тревогой,
сворачиваЯ налево, направо. —еловек, родившийсЯ там,  где Я, легко узнавал в
городе, возникавшем  на  этих страницах,  Џетербург,  продленный  в  места с
лучшей  историей,   не   говорЯ  уже  о  широте.   Ќо  важнее  всего  в  том
впечатлительном  возрасте, когда Я  наткнулсЯ на  роман, был преподанный  им
решающий урок композиции, то есть: качество рассказа зависит не от сюжета, а
от того,  что за чем идет. џ бессознательно свЯзал этот принцип с  ‚енецией.
…сли читатель теперь мучаетсЯ, причина в этом.

        15.

     Џотом другой друг, еще здравствующий, принес растрепанный номер журнала
"‹айф" с потрЯсающим  цветным  снимком  ‘ан-Њарко  в снегу.  Ќемного  спустЯ
девушка, за  которой Я ухаживал, подарила на день рождениЯ набор  открыток с
рисунками  сепией,  сложенный  гармошкой,  который  ее  бабушка  вывезла  из
дореволюционного медового  месЯца в ‚енеции,  и Я корпел  над  ними с лупой.
Џотом моЯ мать достала бог знает откуда квадратик дешевого  гобелена, просто
лоскут с вышитым Palazzo Ducale, прикрывший валик на моем диване -- сократив
тем  самым  историю ђеспублики до моих габаритов. ‡апишите сюда же маленькую
медную гондолу,  которую  отец купил  в  Љитае  во  времЯ  службы и  которую
родители  держали  на  трюмо, заполнЯЯ  разрозненными  пуговицами, иголками,
марками  и -- по  нарастающей -- таблетками и ампулами.  Џотом  друг, давший
романы ђенье  и умерший год  назад, взЯл  менЯ  на  полуофициальный просмотр
контрабандной  и  потому  черно-белой  копии "‘мерти в ‚енеции"  ‚исконти  с
„ирком Ѓогартом. “вы, фильм оказалсЯ не первый сорт, да и от самой новеллы Я
был  не  в восторге.  € все  равно, долгий  начальный  эпизод  с Ѓогартом  в
пароходном шезлонге заставил менЯ забыть о мешающих титрах и пожалеть, что у
менЯ нет смертельной болезни; даже сегоднЯ Я могу пожалеть об этом.
     Џотом возникла венецианка. ‘тало казатьсЯ, что город понемногу вползает
в фокус. Ћн был черно-белым, как и  пристало выходцу из литературы или зимы;
аристократический,  темноватый,   холодный,  плохо  освещенный,  где  слышен
струнный гул ‚ивальди и Љерубини на заднем плане, где вместо облаков женскаЯ
плоть в  драпировках от  Ѓеллини / ’ьеполо / ’ициана. € Я поклЯлсЯ, что если
смогу  выбратьсЯ из родной империи,  то  первым делом поеду в ‚енецию, сниму
комнату на  первом  этаже какого-нибудь  палаццо, чтобы волны от  проходЯщих
лодок плескали в окно, напишу  пару элегий, туша сигареты  о  сырой каменный
пол,  буду кашлЯть  и пить и  на исходе денег вместо билета на  поезд  куплю
маленький браунинг и не сходЯ с места  вышибу себе мозги, не сумев умереть в
‚енеции от естественных причин.

        16.

     Њечта, конечно, абсолютно  декадентскаЯ, но в 28 лет человек  с мозгами
всегда немножко декадент. Љроме  того, план не был выполним ни в одной своей
части. ’ак что когда  тридцати двух лет от  роду Я оказалсЯ в недрах другого
континента, посреди  Ђмерики, то первую университетскую  получку истратил на
осуществление лучшей части моей мечты и купил билет  туда-обратно „етройт --
Њилан -- „етройт. ‘амолет был забит итальЯнцами с заводов ”орда и Љрайслера,
едущими  домой  на   ђождество.  Љогда  посередине  пути  в  хвосте  открыли
беспошлинную  торговлю, они ринулись туда, и на секунду мне представилсЯ наш
самолетик, летЯщий над Ђтлантикой словно распЯтие:  раскинув крыльЯ, хвостом
вниз. Џотом поездка на поезде и в конце ее -- единственный человек, которого
Я знал в этом городе. Љонец был холодным, сырым, черно-белым. "‡емлЯ же была
безвидна и  пуста;  и тьма  над бездною. €  „ух  Ѓожий  носилсЯ над  водою",
цитируЯ  бывавшего здесь раньше автора. €  было  следующее утро.  ‚оскресное
утро, и все колокола звонили.

        17.

     џ всегда был приверженцем мнениЯ, что Ѓог или, по крайней мере, …го дух
есть времЯ. Њожет быть, это идеЯ моего собственного  производства, но теперь
уже не вспомнить. ‚ любом случае, Я всегда считал, что раз „ух Ѓожий носилсЯ
над водою, вода должна  была его отражать. Ћтсюда моЯ слабость  к воде, к ее
складкам, морщинам, рЯби и  -- раз  Я с  ‘евера  -- к  ее  серости. џ просто
считаю, что вода  есть  образ времени, и под всЯкий  Ќовый год, в  несколько
Языческом  духе, стараюсь  оказатьсЯ у воды, предпочтительно  у  морЯ или  у
океана, чтобы застать всплытие  новой  порции, нового  стакана времени. џ не
жду голой девы верхом на  раковине; Я жду  облака или гребнЯ волны, бьющей в
берег в полночь. „лЯ менЯ это и есть времЯ, выходЯщее из воды, и  Я глЯжу на
кружевной  рисунок, оставленный на берегу, не с цыганской проницательностью,
а с нежностью и благодарностью.
     ‚от путь, а  в ту пору и  суть,  моего взглЯда на этот  город.  ‚  этой
фантазии  нет ничего от  ”рейда  или от  хордовых,  хотЯ,  безусловно, можно
установить какую-то эволюционную  -- если не  просто атавистическую -- свЯзь
между рисунком от волны на  песке  и  пристальным на  него  взглЯдом потомка
ихтиозавров,   который   и   сам   чудовище.  Џоставленное  стоймЯ   кружево
венецианских фасадов  есть лучшаЯ линиЯ,  которую где-либо на  земной тверди
оставило времЯ-оно же-вода. Џлюс, есть несомненное  соответствие --  если не
прЯмаЯ свЯзь --  между прЯмоугольным характером  рам  длЯ этого кружева,  то
есть местных зданий, и анархией воды, котораЯ плюет на понЯтие формы. ‘ловно
здесь   Яснее,   чем  где   бы   то   ни  было,  пространство  сознает  свою
неполноценность  по сравнению с  временем  и  отвечает  ему тем единственным
свойством, которого у  времени нет:  красотой.  € вот почему вода  принимает
этот  ответ,  его  скручивает,  мочалит,  кромсает,  но  в  итоге  уносит  в
Ђдриатику, в общем, не повредив.

        18.

     ѓлаз  в  этом  городе  обретает  самостоЯтельность, присущую  слезе.  ‘
единственной  разницей,  что он не отделЯетсЯ от тела, а полностью  его себе
подчинЯет.  Ќемного  времени -- три-четыре днЯ,--  и  тело  уже считает себЯ
только   транспортным  средством  глаза,  некоей   субмариной   длЯ  его  то
распахнутого,  то   сощуренного   перископа.  ђазумеетсЯ,  любое   попадание
оборачиваетсЯ стрельбой по своим:  на дно уходит твое сердце или же ум; глаз
выныривает на поверхность. Џричина, конечно, в местной топографии, в улицах,
узких,  вьющихсЯ, как угорь,  приводЯщих тебЯ  к  камбале площади с  собором
посередине, который оброс ракушками свЯтых и чьи купола сродни медузам. Људа
бы ты,  уходЯ здесь из  дому,  ни направилсЯ, ты  заблудишьсЯ в этих длинных
витках улиц и переулков, манЯщих узнать их  насквозь,  пройти до неуловимого
конца, обыкновенно приводЯщего к воде, так  что его  даже не назовешь cul de
sac<a href=#fn_32_5><sup>5</sup></a>. Ќа карте город похож на двух жареных рыб  на одной тарелке или,  может
быть, на  две  почти  сцепленные  клешни  омара  (Џастернак  сравнил  его  с
размокшей  баранкой);   но   у  него  нет  севера,  юга,   востока,  запада;
единственное   его  направление  --  вбок.  Ћн  окружает  тебЯ  как  мерзлые
водоросли, и  чем больше  ты рыщешь и мечешьсЯ  в  поисках  ориентиров,  тем
безнадежнее их терЯешь. € желтые стрелки на перекрестках мало помогают,  ибо
они тоже изогнуты.  ‚ сущности, они играют роль не проводника, а водЯного. €
в юрких взмахах руки туземца, у которого ты спросил дорогу, глаз, отвлекаЯсь
от треска "A destra, a sinistra, dritto, dritto"<a href=#fn_32_6><sup>6</sup></a>, легко узнает рыбу.

        19.

     ‡апутавшаЯсЯ  в  водорослЯх  сеть  --  более  точное  сравнение.  €з-за
нехватки пространства  люди  здесь  существуют в  клеточной  близости друг к
другу, и жизнь развиваетсЯ  по  имманентной логике сплетни.  ’ерриториальный
императив человека в этом городе ограничен водой; ставни преграждают путь не
столько солнцу  или шуму (минимальному  здесь),  сколько тому, что  могло бы
просочитьсЯ изнутри. Ћткрытые, они напоминают крыльЯ ангелов, подглЯдывающих
за  чьими-то  делишками,  и  как  статуи,  теснЯщиесЯ  на  карнизах,  так  и
человеческие отношениЯ здесь приобретают ювелирный или,  точнее, филигранный
оттенок. ‚  этих местах человек и более  скрытен,  и  лучше осведомлен,  чем
полициЯ  при тирании. …два выйдЯ за порог квартиры, особенно зимой, ты сразу
делаешьсЯ добычей  всевозможных подозрений, фантазий, слухов. …сли ты был не
один,  то  назавтра  в  бакалее  или   у   газетчика  тебЯ  встретит  взглЯд
ветхозаветной глубины,  котораЯ  кажетсЯ непостижимой в католической стране.
…сли подал здесь на кого-то в суд или  наоборот, адвоката  нужно  нанЯть  со
стороны. Џриезжим, разумеетсЯ, все  это по душе, местным  нет. ѓорожанина не
забавлЯет  то, что  зарисовывает художник или снимает любитель. Ќо  все-таки
кривотолки  как  принцип  городской  планировки  (котораЯ  здесь  становитсЯ
членораздельной только задним числом)  лучше любой  современной  решетки и в
ладу с местными каналами, взЯвшими за образец воду, котораЯ, как пересуды за
спиной, никогда не  кончаетсЯ.  ‚  этом смысле  кирпич убедительнее мрамора,
хотЯ оба неприступны длЯ чужака. Џравда, раз или два за эти семнадцать лет Я
сумел  втеретьсЯ в  венецианское свЯтаЯ  свЯтых, в лабиринт  за  амальгамой,
описанный де ђенье в "Џровинциальных забавах". ќто  произошло таким окольным
путем, что теперь мне даже не  вспомнить деталей,  ибо Я не мог уследить  за
всеми ходами и изгибами, приведшими тогда к моему в этот лабиринт попаданию.
Љто-то что-то  кому-то сказал, а еще один человек, случайно там оказавшийсЯ,
услышал и  позвонил четвертому,  в  результате чего  однажды  вечером  энный
человек пригласил менЯ на прием в свое палаццо.

        20.

     Џалаццо  досталось  энному  совсем  недавно,  после  почти  трехвековых
юридических битв, которые вели  несколько ветвей семьи, подарившей миру пару
венецианских адмиралов. ‘оответственно, два  огромных с великолепной резьбой
кормовых фонарЯ брезжили  в гроте высотой в  два этажа -- во дворе  палаццо,
заполненном всЯческими флотскими штуками, от ‚озрождениЯ до наших дней.  ‘ам
энный был  последним  в  своей  линии  и  получил  палаццо после  многих лет
ожиданиЯ  и  к  великому огорчению  остальных  членов семейства. Љ флоту  он
отношениЯ не имел: немного драматург, немного художник. Џравда, в тот момент
заметнее  всего  в этом  сорокалетнем,  худом,  невысоком  человеке  в сером
двубортном костюме очень хорошего покроЯ было  то, что  он  серьезно  болен.
†елтизна кожи  указывала на  перенесенный  гепатит  -- или, может  быть,  на
простую  Язву.  Ћн  ел  только  консоме  и  вареные  овощи,  пока его  гости
объедались тем, что имеет право на отдельную главу, если не книгу.
     €так, собравшиесЯ  отмечали  вступление  энного  в  права, равно как  и
открытие  издательства длЯ выпуска  книг о  венецианском искусстве. Љогда мы
трое:  коллега-писательница,  ее сын  и  Я -- прибыли,  прием  был  в  самом
разгаре.   Ќароду  была  масса:  местные  и  слегка  международные  светила,
политиканы, знать, завсегдатаи кулис, бородки  и шарфики,  любовницы  разной
степени Яркости, велосипеднаЯ звезда, американские академики.  Џлюс компаниЯ
хихикающих, резвых, гомосексуальных молодцов, неизбежных в те дни всюду, где
имело место что-то мало-мальски  приличное. ‚о главе компании стоЯл довольно
безумный и злобный петух средних лет -- очень белокурый, очень голубоглазый,
очень пьЯный мажордом этого  зданиЯ, чьи  дни здесь  были сочтены  и который
поэтому всех ненавидел. € правильно делал, добавлю Я, ввиду его перспектив.
     Ћни  слишком галдели,  и энный вежливо  предложил  нам  троим осмотреть
остальную часть дома. Њы охотно согласились и поднЯлись на маленьком  лифте.
Џокинув его  кабину,  мы покинули  двадцатый,  девЯтнадцатый  и большую долю
восемнадцатого века.
     Њы   оказались  на  длинной,  плохо  освещенной  галерее  со  сводчатым
потолком, кишащим путти. ‘вет все равно  бы не  помог,  поскольку стены были
закрыты большими, от пола до  потолка, темно-коричневыми картинами, которые,
очевидно,  были написаны на заказ  длЯ  этого помещениЯ  и перемежались едва
различимыми мраморными бюстами и пилЯстрами. Љартины  изображали,  насколько
можно  было разобрать, морские  и сухопутные  сражениЯ, праздничные шествиЯ,
мифологические сцены; самой светлой  краской  была  винно-краснаЯ.  ќто были
копи  тЯжелого  порфира, заброшенные,  во  власти  вечного  вечера,  где  за
холстами   таились   рудные   пласты;   безмолвие   здесь   царило   истинно
геологическое.  ЌельзЯ  было   спросить   "—то   это?   —ьЯ  работа?"  из-за
неуместности   твоего   голоса,  принадлежащего   более  позднему   и   Явно
постороннему организму. …ще это было похоже на подводное путешествие, словно
мы составлЯли косЯк рыб, проходЯщий сквозь затонувший галеон с сокровищем на
борту,-- рта не раскрыть, не то наглотаешьсЯ воды.
     Ќа дальнем конце галереи наш хозЯин порхнул  вправо, и мы прошли за ним
в  комнату, в  нечто  среднее  между  библиотекой  и  кабинетом  джентльмена
семнадцатого века. ‘удЯ по книгам за проволочной сеткой  в красном, размером
с  гардероб,  шкафу,  век  мог быть  даже  и  шестнадцатым. ’ам  было  около
шестидесЯти  пухлых белых томов,  переплетенных в  свиную  кожу, от ќзопа до
‡енона, сколько и  нужно джентльмену -- чуть больше, и он превратилсЯ  бы  в
мыслителЯ,  с  плачевными  последствиЯми длЯ  его  манер  или  состоЯниЯ.  ‚
остальном комната была довольно голой. ‘вет в ней был не многим лучше, чем в
галерее;  Я различил  стол и большой выцветший глобус. ‡атем хозЯин повернул
ручку,  и Я увидел  его  силуэт  в  дверном проеме,  ведущем в  анфиладу.  џ
заглЯнул   в   нее  и  вздрогнул:   анфилада  казалась   вЯзкой   и   дурной
бесконечностью. ‡атем Я ступил в нее.
     ќто была длиннаЯ череда пустых комнат. ђассудком Я понимал, что длиннее
параллельной  ей галереи  она быть  не может.  ’ем не  менее, была.  “  менЯ
возникло  чувство,  что  Я  перемещаюсь  не  столько в  обычной перспективе,
сколько  по  горизонтальной спирали, где приостановлено действие  оптических
законов. ЉаждаЯ  комната  знаменовала  твое  дальнейшее убывание,  следующую
степень твоего небытиЯ. „ело было в трех вещах: драпировках, зеркалах, пыли.
•отЯ иногда угадывалось назначение  комнаты  -- столоваЯ,  салон,  возможно,
детскаЯ,-- в общем их роднило отсутствие понЯтной функции. Ћни были примерно
одного размера или, по крайней мере, не сильно в этом отличались. € во  всех
окна были зашторены и два-три зеркала украшали стены.
     Љаким бы ни  был первоначальный цвет  и  узор портьер, теперь они стали
бледно-желтыми  и очень  ветхими. Џрикосновение  пальца, не говорЯ о  бризе,
означало бы их настоЯщую гибель, что следовало из обрывков ткани, устилавших
паркет. Ћни лысели, эти занавеси, и на некоторых складках  виднелись широкие
вытертые проплешины, словно ткань ощущала,  что круг  ее  бытиЯ замкнулсЯ, и
возвращалась  в  свое  дотканное  состоЯние. Ќаверно, и  наше  дыхание  было
слишком  фамильЯрным,  но всЈ лучше  свежего  кислорода,  в  котором, как  и
историЯ,  ткань не  нуждалась. ђечь шла не  о  тлении, не  о  распаде, но  о
растворении в прошедшем времени, где твой цвет и расположение нитей не имеют
значениЯ,  где,  узнав, что  с  ними может  случитьсЯ,  они  перестроЯтсЯ  и
вернутсЯ, сюда или куда-то еще, в ином обличьи. "Џростите,-- словно говорили
они,-- в следующий раз мы будем прочнее".
     Џотом  эти зеркала, два  или три на  комнату, разных размеров, но  чаще
всего прЯмоугольные. ‚се в изЯщных золотых рамах, с искусными гирлЯндами или
идиллическими  сценками,  привлекавшими  к себе  больше  вниманиЯ,  чем сама
зеркальнаЯ поверхность, поскольку состоЯние амальгамы было неизменно плохим.
‚  каком-то смысле,  рамы были  логичней  своего  содержимого,  которое  они
удерживали, словно  не  даваЯ  расплескатьсЯ  по  стенам.  ‚  течение  веков
отвыкнув  отражать  что-либо  кроме  стены  напротив,  зеркала  отказывались
вернуть  тебе твое лицо, то  ли из  жадности,  то  ли  из бессилиЯ,  а когда
пытались,  то  твои  черты  возвращались  не  полностью.  џ, кажетсЯ,  начал
понимать де ђенье. Ћт комнаты к комнате, пока  мы шли по анфиладе, Я видел в
этих  рамах  все  меньше  и  меньше  себЯ,  все  больше  и  больше  темноты.
Џостепенное вычитание, подумал Я;  чем-то оно  кончитсЯ?  € оно  кончилось в
десЯтой  или  одиннадцатой  комнате. џ стоЯл у  двери в следующую  комнату и
вместо себЯ видел в приличном -- метр на метр --  прЯмоугольнике черное, как
смоль, ничто. ѓлубокое и зовущее, оно словно вмещало собственную перспективу
-- другую анфиладу, быть может. Ќа секунду закружилась голова; но, не будучи
романистом, Я не воспользовалсЯ возможностью и предпочел дверь.
     ‚сю дорогу  хватало призрачности; тут ее стало через край. •озЯин и мои
спутники  где-то  отстали;  Я был  предоставлен самому  себе. Џовсюду лежала
пыль;   цвета  и   формы   всего   окружающего   смЯгчались   ее   серостью.
€нкрустированные мраморные столы, фарфоровые статуэтки, кушетки, стульЯ, сам
паркет. …ю было припудрено  все, иногда, как в случае бюстов  и статуэток, с
неожиданно   благотворным  эффектом:  подчеркивались  рты,  глаза,  складки,
живость группы.  Ќо  обычно  ее  слой был  толстым  и  густым;  более  того,
окончательным,  будто  новой  пыли уже не  было места.  †аждет  пыли  всЯкаЯ
поверхность, ибо пыль есть плоть времени,  времени плоть и кровь, как сказал
поэт; но  здесь эта жажда  прошла. ’еперь  пыль  проникнет в  сами предметы,
подумал Я, сольетсЯ с  ними и в конце концов их  заменит.  ќто,  разумеетсЯ,
зависит   и  от  материала;  попадаютсЯ  довольно   прочные.  Џредметам   не
обЯзательно разрушатьсЯ:  они просто посереют, раз времЯ не прочь принЯть их
форму, как оно это уже сделало в веренице пустых  комнат, где  оно настигало
материю.
     Џоследней была спальнЯ хозЯина. ’ам царила гигантскаЯ, но незастеленнаЯ
кровать с пологом: реванш  адмирала за узкую койку на корабле или, возможно,
знак уважениЯ к самому  морю. ‚торое вероЯтней, учитываЯ чудовищное бетонное
облако  путти, нависшее над кроватью и  игравшее  роль балдахина. ‚ообще-то,
это была скорее  лепнина,  чем  путти.  ‹ица  херувимов  выглЯдели до  ужаса
гротескно:  все  они,  пристально  глЯдЯ  на  кровать,  улыбались  порочной,
развратной улыбкой. Ћни напомнили мне о  смешливом  молоднЯке внизу; и тут Я
заметил переносной телевизор в углу этой вообще-то абсолютно пустой комнаты.
џ  вообразил,  как  мажордом забавлЯет здесь  избранника; судорожный  остров
нагой плоти в море бельЯ, под изучающими взорами пыльного гипсового шедевра.
Љак ни странно, вообразил без брезгливости.  Ќапротив, мне показалось, что с
точки  зрениЯ времени как  раз здесь такие забавы уместны, ибо  не  приносЯт
плода. ‚ конце концов, три века здесь не было полновластного хозЯина. ‚ойны,
революции, великие открытиЯ,  гении, эпидемии не  имели  сюда  доступа из-за
юридических  препЯтствий. „ействие  причинности прекратилось,  поскольку  ее
носители в  человеческом облике шагали по этой перспективе только в качестве
смотрителей,  раз  в  несколько  лет  в лучшем  случае.  ’ак что  корчащийсЯ
островок   в   простынном  море,   в  сущности,   соответствовал  окружающей
недвижимости, поскольку и она никогда в жизни не  смогла бы ничего породить.
Љ счастью, остров -- или правильней будет: вулкан? --  мажордома существовал
только в глазах путти. Ќа глади зеркала его не было. Љак и менЯ.

        21.

     ‘лучилось это лишь однажды, хотЯ мне говорили, что таких мест в ‚енеции
десЯтки.  Ќо  одного  раза достаточно, особенно зимой, когда  местный туман,
знаменитаЯ Nebbia, превращает это  место в  нечто  более  вневременное,  чем
свЯтаЯ свЯтых любого дворца, стираЯ не  только отражениЯ,  но и  все имеющее
форму:  зданиЯ,  людей,  колоннады,  мосты,  статуи.  Џароходное   сообщение
прервано, самолеты неделЯми  не садЯтсЯ,  не взлетают, магазины не работают,
почта не  приходит.  ‘ловно  чьЯ-то грубаЯ рука вывернула  все  эти анфилады
наизнанку и окутала город  подкладкой. ‹ево, право, верх, низ тасуютсЯ, и не
заблудитьсЯ ты можешь только будучи здешним или имеЯ чичероне. ’уман густой,
слепой, неподвижный.  Џоследнее,  впрочем,  выгодно при  коротких  вылазках,
скажем,  за сигаретами, поскольку можно  найти  обратную дорогу по  тоннелю,
прорытому твоим телом  в  тумане;  тоннель  этот  остаетсЯ открыт в  течение
получаса. Ќаступает пора читать, весь день  жечь  электричество,  не слишком
налегать на  самоуничижительные  мысли  и  кофе,  слушать  зарубежную службу
Ѓи-Ѓи-‘и, рано ложитьсЯ спать. Љороче, это  пора, когда забываешь о себе, по
примеру  города,  утратившего  зримость.  ’ы  бессознательно  следуешь   его
подсказке,  тем  более если,  как и он, ты  один. Ќе сумев  здесь  родитьсЯ,
можешь, по крайней мере, гордитьсЯ тем, что разделЯешь его невидимость.

        22.

     ЊенЯ,  впрочем,  содержимое кирпичных банальностей этого города  всегда
интересовало  не  меньше  --  если  не  больше,--  чем  мраморные  раритеты.
Џредпочтение это не  свЯзано ни с популизмом, ни с нелюбовью к аристократии,
ни  с привычками романиста.  ќто просто эхо тех домов, где  Я  жил и работал
большую  часть  жизни.  Ќе сумев здесь  родитьсЯ,  Я не сумел, видимо, и еще
чего-то, когда  выбрал занЯтие,  редко  имеющее конечным пунктом бельэтаж. ‘
другой стороны, есть,  наверно, какой-то извращенный снобизм в привЯзанности
к здешнему кирпичу, к  его красным, воспаленным мышцам в  струпьЯх слезающей
штукатурки.  Љак Яйца нередко, особенно  пока готовишь  завтрак, наводЯт  на
мысль  о  неизвестной  цивилизации, дошедшей  до идеи  производства  пищевых
консервов  органическим способом,  так  и  кирпичнаЯ  кладка  напоминает  об
альтернативном   устройстве  плоти,  не  освежеванной,  конечно,  но   алой,
составленной из мелких, одинаковых клеток. ‘тена или  дымоход как  еще  один
автопортрет  вида  на  элементарном  уровне.  ‚  конце  концов,  как  и  ‘ам
‚семогущий, мы делаем все  по  своему образу, за неимением более подходЯщего
образца, и наши изделиЯ говорЯт о нас больше, чем наши исповеди.

        23.

     Љак бы то ни было, порог  в  квартирах венецианцев Я  переступал редко.
Љланы не  любЯт чужаков, а  венецианцы -- народ  весьма клановый, к  тому же
островитЯне.   Ћтпугивал  и  мой  итальЯнский,   бестолково  скачущий  около
устойчивого нулЯ. ‡а  месЯц  или  около того  он всегда улучшалсЯ, но тут  Я
садилсЯ  в самолет,  еще  на один  год  уносивший  менЯ  от возможности этот
улучшенный Язык применить. Џоэтому  общалсЯ Я с  англоговорЯщими туземцами и
американскими эмигрантами, в чьих домах встречал знакомый вариант -- если не
уровень  --  изобилиЯ. —то  касаетсЯ говоривших по-русски типов из  местного
университета, то менЯ тошнило от их отношениЯ к  моей родной стране  и от их
политических взглЯдов. Џримерно так же действовали на менЯ и два-три местных
писателЯ и  профессора:  слишком  много абстрактных  литографий  по  стенам,
аккуратных  книжных полок  и африканских  безделушек, молчащих  жен, бледных
дочерей,  разговоров, вЯло  текущих  от  последних  новостей,  чужой  славы,
психотерапии, сюрреализма к объЯснениЯм, как мне быстрее добратьсЯ до отелЯ.
ђазнородность  стремлений   сводитсЯ  на   нет   тавтологичностью  конечного
результата.  џ мечтал  тратить дни  в пустой  конторе какого-нибудь здешнего
поверенного или  аптекарЯ,  глазеЯ  на  секретаршу,  вносЯщую кофе  из  бара
поблизости,  болтаЯ  о  ценах   на  моторки  или   о   положительных  чертах
„иоклетиана,  поскольку  здесь у  всех  сносное  образование  (или  мне  так
представлЯлось). џ  был бы не в силах  поднЯтьсЯ со стула, клиентов  было бы
мало; наконец, он запер  бы  помещение и мы  бы отправились к  "ѓритти"  или
"„аниели",  где  Я  бы  заказал  выпивку;  если  бы  мне повезло,  к нам  бы
присоединилась секретарша.  Њы бы устроились в глубоких креслах,  злословЯ о
новых немецких отрЯдах или  вездесущих Японцах, которые,  косЯ  объективами,
возбужденно подглЯдывают, словно новые старцы, за бледными голыми мраморными
бедрами  ‚енеции-‘усанны<a href=#fn_32_7><sup>7</sup></a>,  переходЯщей  вброд холодные,  крашенные закатом,
плещущие воды. Џотом он, может, позвал бы к себе поужинать, и его беременнаЯ
жена,  возвышаЯсь  над   дымЯщимисЯ  макаронами,   отчитывала  бы  менЯ   за
затЯнувшеесЯ холостЯчество... ‚идимо, перебрал,  смотрЯ неореалистов и читаЯ
‡вево<a href=#fn_32_8><sup>8</sup></a>. „лЯ реализации подобных фантазий требуетсЯ то же, что длЯ вселениЯ в
бельэтаж.  џ этим  требованиЯм  не  удовлетворЯю; и  никогда не задерживалсЯ
здесь настолько,  чтобы  с  этими фантазиЯми расстатьсЯ окончательно.  —тобы
начать  другую  жизнь,  человек  обЯзан  разделатьсЯ  с  предыдущей,  причем
аккуратно.  Ќикому не  удаетсЯ  достичь убедительного результата,  но иногда
хорошую службу способна  сослужить супруга в бегах или политическаЯ система.
Ћ  чужих  домах,  о  незнакомых  лестницах,  странных  запахах,  непривычной
обстановке  и топографии -- вот о  чем грезЯт старые  собаки  из  пословицы,
слабоумные и одрЯхлевшие, а не  о новых хозЯевах. € фокус в том, чтобы их не
тревожить.

        24.

     Џоэтому  Я ни разу  не выспалсЯ,  тем  более  не  согрешил  в  чугунной
фамильной кровати с девственным, хрустЯщим бельем, с покрывалом,  отделанным
вышивкой  и бахромой, с облачными  подушками в изголовье,  над которым висит
маленькое  распЯтие,  инкрустированное  перламутром. џ  никогда  не  наводил
праздного  взглЯда   на  олеографию  Њадонны,   ни   на  выцветшие  портреты
отца/брата/дЯди/сына в берсальерском  шлеме с черными  перьЯми, ни  на ситец
занавесок, ни  на  фарфор  или майолику  кувшина, стоЯщего на темном комоде,
набитом  местными  кружевами, простынЯми, полотенцами, наволочками,  бельем,
которые выстирала и выгладила на кухонном столе молодаЯ, сильнаЯ, загорелаЯ,
почти смуглаЯ рука, в то времЯ как лЯмка сползала с плеча и серебрЯный бисер
пота блестел на лбу. (—то до серебра, то оно, по всей вероЯтности,  засунуто
под стопку  простынь в одном из Ящиков.) ‚се это, разумеетсЯ, из кино, где Я
не был ни звездой, ни статистом, из кино, которое, насколько  Я понимаю, уже
не будут снимать, а если будут, то  с другим реквизитом. “ менЯ  в уме фильм
называетсЯ "‚енецианскаЯ семьЯ" и обходитсЯ без сюжета, кроме сцены со мной,
идущим по ”ондамента Ќуове с лучшими в мире  красками, разведенными на воде,
по левую  руку и кирпичным раем  по правую. Ќа мне должна быть кепка, темный
пиджак и белаЯ рубашка с открытым  воротом, выстираннаЯ и выглаженнаЯ той же
сильной  загорелой рукой.  “ Ђрсенала Я бы  взЯл направо, перешел двенадцать
мостов и по виа ѓарибальди пошел бы к †ардиньо, где на железном стуле в кафе
"Џарадизо"  сидела бы  гладившаЯ и  стиравшаЯ эту рубашку  шесть  лет назад.
ђЯдом  с   ней  стоЯл  бы  стакан   чинного,  лежали   булочка,  потрепанный
"Њонобиблос"<a href=#fn_32_9><sup>9</sup></a> ЏроперциЯ  или "ЉапитанскаЯ дочка";  на  ней было бы платье из
тафты до  колен, купленное как-то в ђиме  перед нашей поездкой на €скию. Ћна
поднЯла бы  глаза  горчично-медового  цвета, остановила  взглЯд на фигуре  в
плотном пиджаке  и  сказала: "Ќу и  пузо!" …сли  что и спасет эту картину от
фиаско, то только зимнее освещение.

        25.

     Ќе  так  давно  Я видел фотографию  военной казни. ’ри  бледных,  тощих
человека среднего роста  с  непримечательными  лицами  (камера снимала их  в
профиль) стоЯли у свежевырытой Ямы. “ них была внешность северЯн -- снимали,
по-моему, в ‹итве. ‡а  каждым  стоЯл немецкий  солдат, приставив пистолет  к
затылку. Ќевдалеке виднелась  группа солдат  -- зрителей. „ело происходило в
начале зимы или поздней осенью, судЯ по шинелЯм. Ћсужденные, все  трое, тоже
были  одеты  одинаково: кепки, плотные черные пиджаки поверх белых  рубашек.
Љроме всего прочего,  им  было холодно.  Џоэтому они  втЯнули  головы. € еще
потому, что им предстоЯло умереть: фотограф  нажал на кнопку за миг до того,
как солдаты  -- на крючок. ’рое  деревенских парней втЯнули головы в плечи и
сощурились, как ребенок в ожидании боли. Ћни ждали, что будет больно, может,
ужасно больно,  они  ждали оглушительного --  так  близко к ушам!  --  звука
выстрела.  €  они  зажмурились.  ‚едь  репертуар  человеческих  реакций  так
ограничен! Љ ним шла смерть, а не боль; но их тела отказывались различать.

        26.

     Ћднажды днем в ноЯбре 1977 года в гостиницу "‹ондон", где Я остановилсЯ
благодарЯ  любезности "‚ыставки несогласных", мне позвонила ‘юзанна  ‡онтаг,
остановившаЯсЯ в "ѓритти", по той же причине. "€осиф,-- сказала она,-- Я тут
на площади наткнулась  на  Ћльгу ђадж. ’ы  ее знаешь?"  -- "Ќет.  ’ы  хочешь
сказать -- подруга Џаунда?" -- "„а,-- ответила ‘юзанна,-- и она позвала менЯ
вечером. џ боюсь идти одна. Ќе сходишь со мной, если нет других планов?"  €х
не  было,  и  Я  сказал,  что,  конечно,  схожу, слишком  хорошо  понимаЯ ее
опасениЯ. Њои,  Я думал, были  бы  даже сильнее. Ќачать  с того, что в  моей
области  ќзра  Џаунд  важнаЯ  шишка,   практически   целый  институт.  Њасса
американских  графоманов  нашли  в  ќзре  Џаунде  и  учителЯ  и  мученика. ‚
молодости Я довольно много переводил его  на русский.  Џереводы вышли дрЯнь,
но чуть не были напечатаны, заботами какого-то нациста в душе, работавшего в
редакции солидного журнала (теперь он, конечно, Ярый националист).  Ћригинал
мне нравилсЯ за нахальную свежесть, за подтЯнутый  стих, за стилистическое и
тематическое  разнообразие, за размах  культурных  ассоциаций, в ту пору мне
недоступный. …ще мне нравилсЯ  его принцип  "это нужно обновить" --  то есть
нравилсЯ, пока до менЯ не дошло, что  настоЯщаЯ причина  "обновлениЯ" в том,
что "это" вполне устарело; что,  в конечном счете, мы  находимсЯ в ремонтной
мастерской. —то  касаетсЯ его невзгод  в лечебнице  ‘в.  …лизаветы,  то,  на
русский взглЯд, выходить  из себЯ тут было не из-за чего и во всЯком  случае
это было лучше девЯти граммов свинца, которые бы он заработал в другом месте
за свой радиотреп в войну. "Љантос"  тоже не произвели  особого впечатлениЯ:
главнаЯ ошибка была стараЯ -- "поиски красоты". „лЯ человека со столь давней
итальЯнской пропиской  странно не понимать, что целью красота быть не может,
что она всегда побочный продукт иных, часто весьма заурЯдных поисков. ‘тоило
бы, по-моему,  издать  его  стихи и  речи в  одном томе,  без всЯких  ученых
предисловий,  и  посмотреть, что получитсЯ. Џоэт первый обЯзан  помнить, что
времЯ  не знает о  расстоЯнии между  ђапалло  и  ‹итвой.  …ще Я  думал,  что
достойней признать, что испохабил свою жизнь, чем  коченеть в  позе гонимого
гениЯ, который, повскидывав руку в  фашистском  салюте,  потом отрицает, что
этот  жест  что-то  значил, дает  уклончивые  интервью и  надеетсЯ плащом  и
посохом придать  себе  облик мудреца, в итоге приобретаЯ  сходство  с  •айле
‘елассие. Ћн  все еще  котировалсЯ  у  некоторых моих  друзей, и теперь менЯ
ждала встреча с его старухой.
     Ђдрес был деи ‘алюте ‘естьере,  часть  города с самым большим, по  моим
сведениЯм, процентом  иностранцев,  особенно  Anglos. Ќемного  поплутав,  мы
нашли нужное место -- не так далеко, в сущности, от дома, где в десЯтые годы
жил де ђенье.  Њы позвонили в  дверь,  и  первое,  что  Я  увидел за  спиной
маленькой женщины  с блестЯщими  черными  глазками,  был  бюст  поэта работы
ѓодье-Ѓжешка, стоЯщий  на  полу  в  гостиной.  ‘кука охватила  внезапно,  но
прочно.
     Џодали чай, но только мы  сделали первый глоток, как  хозЯйка -- седаЯ,
тщедушнаЯ, опрЯтнаЯ дама с  запасом  сил еще на  много лет -- поднЯла острый
палец,  попавший  на  невидимую умственную  пластинку,  и  из  поджатых  губ
полилась ариЯ,  партитура которой  была обнародована  самое  позднее в  1945
году. —то ќзра не был  фашистом; что они боЯлись, что  американцы  (довольно
странно слышать  от  американки) отправЯт  его на стул; что о творившемсЯ он
ничего  не знал; что в ђапалло немцев не было; что он ездил из ђапалло в ђим
только дважды в  месЯц  на  передачу;  что американцы  опЯть-таки ошибались,
считаЯ, что  ќзра  сознательно... ‚ какой-то  момент Я отключилсЯ  --  с тем
большей легкостью, что  английский мне не родной,--  и просто кивал в паузах
или  когда  она прерывала монолог риторическим "Capito?"<a href=#fn_32_10><sup>10</sup></a>. ‡апись, решил Я;
"голос ее хозЯина".  Ѓудь  вежлив и не перебивай даму; это ахинеЯ, но  она в
нее верит.  ‚о мне, видимо, есть часть, всегда уважающаЯ физическую  сторону
речи, независимо от содержаниЯ; само движение чьих-то губ  существенней, чем
то,  что их  движет. џ глубже уселсЯ в кресло и попыталсЯ сосредоточитьсЯ на
печенье, поскольку ужина не подали.
     Џрервал  дремоту  голос ‘юзанны, из  чего  Я  заключил,  что  пластинка
остановилась. ‚ его тембре было что-то необычное, и Я навострил уши. ‘юзанна
говорила: "Ќо, Ћльга, вы же не  думаете, что американцы рассердились на ќзру
из-за передач. …сли б дело  было в одних передачах, тогда ќзра был бы просто
второй  "’окийской ђозой"<a href=#fn_32_11><sup>11</sup></a>.  „а,  это  был  один  из  шикарнейших  выпадов,
когда-либо  слышанных мной. џ  посмотрел  на  Ћльгу.  Ћна,  нужно  признать,
встретила удар по-солдатски. ’очнее говорЯ, профессионально.  €ли же  просто
не понЯла ‘юзанну, хотЯ врЯд ли. "Ђ из-за чего же?" -- поинтересовалась она.
"€з-за антисемитизма ќзры",-- ответила ‘юзанна, и Я увидел, как палец старой
дамы корундовой  иглой снова  скакнул в бороздку. Ќа этой  стороне пластинки
было записано,  что "нужно понимать,  что  ќзра не был  антисемитом, что его
все-таки  звали  ќзра, что  у  него  были друзьЯ  евреи,  в  том  числе один
венецианский  адмирал..." -- столь же знакомаЯ,  столь же  длиннаЯ песнЯ  --
минут  на 45;  но  нам уже было пора идти.  Њы поблагодарили  старую даму за
вечер и распрощались. ‹ично Я не испытывал грусти, обычно возникающей, когда
уходишь  из дома вдовы или вообще оставлЯешь  кого-то одного в пустом месте.
‘тараЯ дама выглЯдела  молодцом, не бедствовала; плюс  ко всему наслаждалась
комфортом своих убеждений -- и чтобы его сохранить, она, Я понЯл,  пойдет на
все.  ‘о  старыми  фашистами  Я  никогда  не  сталкивалсЯ,  но   со  старыми
коммунистами имел  дело не  раз,  и в доме Ћльги ђадж, с этим бюстом ќзры на
полу,  почуЯл  тот  самый дух. Ћт  дома мы пошли  налево и через  две минуты
очутились на ”ондамента дельи €нкурабили.

        27.

     ‡имний  свет  в  этом  городе!  “  него  есть  исключительное  свойство
увеличивать разрешающую способность  глаза  до микроскопической точности  --
зрачок, особенно серой или горчично-медовой  разновидности, посрамлЯет любой
хассельбладовский объектив и доводит будущие воспоминаниЯ до резкости снимка
из  "Ќешнл  „жиографик".  ЃодраЯ  синева  неба;  солнце,  улизнув от  своего
золотого  двойника  у  подножиЯ  ‘ан-„жорджо,  скользит  по  несметной чешуе
плещущей рЯби  ‹агуны; за спиной, под  колоннадой Џалаццо „укале, коренастые
ребЯта в шубах  наЯривают "Eine  Kleine  Nachtmusik"<a href=#fn_32_12><sup>12</sup></a>, специально длЯ тебЯ,
усевшегосЯ  на белом стуле и щурЯщегосЯ на  сумасшедшие  гамбиты голубей  на
шахматной  доске  огромного   кампо.  ќспрессо   на  дне   твоей   чашки  --
единственнаЯ,  как ты понимаешь, чернаЯ точка  на мили вокруг. ’аков здешний
полдень.  Џо утрам  этот  свет припадает грудью  к оконному стеклу и, разжав
твой глаз точно  раковину, бежит дальше,  перебираЯ длинными лучами  аркады,
колоннады,  кирпичные трубы, свЯтых  и  львов  --  как бегущие сломЯ  голову
школьники прутьЯми по железной ограде  парка или сада.  "€зобрази",-- кричит
он, то ли  принимаЯ тебЯ за какого-то Љаналетто, Љарпаччо, ѓварди, то ли  не
полагаЯсь  на способность твоей сетчатки вместить то, что он предлагает, тем
более -- на способность твоего мозга это впитать. ‚озможно, последним первое
и  объЯснЯетсЯ.  ‚озможно,  последнее  и  первое  суть  синонимы.  ‚озможно,
искусство есть  просто реакциЯ организма на собственную малоемкость. Љак  бы
то  ни  было, ты  подчинЯешьсЯ приказу  и  хватаешь  камеру, дополнЯющую что
зрачок, что клетки мозга.  Џридись этому  городу  туго с  деньгами, он может
обратитьсЯ к Љодаку за  финансовой помощью --  или же обложить его продукцию
диким налогом.  €  точно так же, пока существует этот город, пока он освещен
зимним светом, акции Љодака -- лучшее помещение капитала.

        28.

     Ќа  закате  все  города  прекрасны,  но  некоторые  прекраснее. ђельефы
становЯтсЯ мЯгче, колонны круглее,  капители кудрЯвее, карнизы  четче, шпили
тверже,  ниши  глубже, одежды  апостолов складчатей,  ангелы  невесомей.  Ќа
улицах темнеет,  но еще не кончилсЯ день длЯ  набережных и того  гигантского
жидкого  зеркала,  где  моторки,  катера,  гондолы,  шлюпки  и  барки,   как
раскиданнаЯ стараЯ обувь, ревностно топчут барочные  и готические фасады, не
щадЯ ни твоего  лица, ни мимолетного  облака.  "€зобрази",--  шепчет  зимний
свет,  налетев  на кирпичную  стену  больницы или  вернувшись  в  родной рай
фронтона ‘ан-‡акариа  после долгого  космического перелета. €  ты чувствуешь
усталость этого света, отдыхающего в мраморных раковинах ‡акариа час-другой,
пока землЯ подставлЯет светилу другую щеку. ’аков зимний свет в чистом виде.
Ќи  тепла, ни энергии о