  в  мире  поэзии  (по  преимуществу  христианской),  --
идеалистом и христианином. Ќи то,  ни другое не было принЯто  им на веру. Ћн
из вечносомневающихсЯ, из ищущих, а не успокоившихсЯ.
     ‚ одном  из  юношеских стихотворений  Ѓродский метафорически  определил
жизнь  как  холмы, а смерть  как  равнину, то есть противопоставил неровное,
вьющеесЯ,  живое,  тЯнущеесЯ и  тЯнущее  вверх,  динамическое  --  плоскому,
неподвижному,  ровному,  мертвому  --   статике.  Ћтсюда  идет  его  позднЯЯ
оппозициЯ: не жизнь  и  смерть,  а  бытие и небытие,  переход в  Ќичто.  ќти
оппозиции  -- разные. Ќе  смерть  как физиологический  процесс со  всеми  ее
страданиЯми страшна, а то, что дальше. ’о есть поражает не мысль  "он умер",
а "его нет". Џервое не  требует комментариев, второе  вызывает вопрос "а где
он", вопрос "Људа Њещерский ты сокрылсЯ?" „ержавина. <sup><font color=blue>206</font></sup>
     ѓотоваЯ гипотеза о существовании ђаЯ и Ђда не удовлетворЯет  Ѓродского,
но парадоксально то, что не Ђд ему не по вкусу, а ђай, именно ђай, тот самый
конечный  пункт отдыха длЯ  измученных на  земле душ, который так  привлекал
воображение  многих  верующих,  именно  конечность,  тупиковость ђаЯ  претит
Ѓродскому,  которому всегда нужно наличие в  реальности  "за" -- возможности
выйти за пределы  -- т. е., свобода. Ђ  свобода и ђай  -- не совместимы, ибо
ђай,  как  это  ни парадоксально,  --  еще  одно  общество,  построенное  на
утопических  принципах  полного   равенства   во  всем,  то  есть  общество,
искоренившее  индивидуальность  и  оригинальность. ‚ ђаю  понЯтие  равенства
достигает своего абсолюта -- там каждый  во всем подобен каждому, это место,
"где все мы /души всего лишь, бесплотны, немы, /то есть где все, -- мудрецы,
придурки, -- /все на одно  мы  лицо, как тюрки" ("ЏамЯти ’.  Ѓ."), то  есть,
иными  словами,  ђай   ЯвлЯетсЯ  символом  смерти  уникальной   человеческой
индивидуальности во  всех ее нестандартных проЯвлениЯх. ‚ ђаю нечего делать,
не о чем беспокоитьсЯ, нечего желать, некого любить, не с кем общатьсЯ, не к
кому  стремитьсЯ,  некуда спешить.  —еловек в  ђаю  перестает  быть синтезом
времени и пространства, ибо времЯ умирает в нем, жизнь в ђаю -- безвременье:
"часы, чтоб в раю уют /не нарушать, не  бьют".  ’аким образом  ђай предстает
апофеозом бессмысленного и неосознанного существованиЯ, а  человек, лишенный
сознаниЯ, уже не человек. <sup><font color=blue>207</font></sup>
     ‡начит ђай -- все-таки клетка, пусть даже самаЯ наираззолоченнейшаЯ. Ќо
если ђай -- это конец, тупик, за ним Ќичто, то и само существование в ђаю --
ничто,  не жизнь, не холмы, а равнина, смерть. Ќедостаточность понЯтиЯ "ђай"
делает  его  неприемлемым длЯ  Ѓродского,  а  вместе с этим  и ненужным  его
антипод  --  Ђд.  Ќичто,  куда  все  мы  уйдем,  много  сложнее  и   трудней
представимо, чем Ђд или ђай.
     Ќеприемлемыми   эти   два   места   становЯтсЯ   и   непонЯтностью   их
взаимоотношений со ‚ременем. ‚ремЯ -- вечно, если ђай и Ђд -- материЯ -- они
не вечны, они  смертны, если не  материЯ, то  что, и  каковы их отношениЯ со
‚ременем? …сли они вне времени, то они вне жизни -- не существуют. ’ак Ќичто
заменЯет понЯтиЯ ђаЯ и Ђда, а вместе с ними и все традиционные представлениЯ
о них. “ Ѓродского уже нет надежды на встречу родных и любимых ни в одном из
этих мест:

        ’ем верней расстаемсЯ,
        что имеем в виду,
        что в ђаю не сойдемсЯ,
        не столкнемсЯ в Ђду.
           ("‘трофы")<a href=#fn_3_7><sup>7</sup></a>

        ... долой ходули --
        до несвиданьЯ в ђаю, в Ђду ли.
           ("ЏамЯти ’. Ѓ.")<a href=#fn_3_8><sup>8</sup></a>

     ‹юбопытно, что Ђд  не так неприЯтен и страшен длЯ Ѓродского, как Ќичто,
ибо Ђд -- это отражение  форм земной человеческой жизни,  и какой бы жизнь в
Ђду ни  была --  это  все-таки жизнь со всеми ее чувствами,  переживаниЯми и
страданиЯми. Ќичто же -- пустота, небытие, жизнь со знаком минус: <sup><font color=blue>208</font></sup>

        €дет четверг. џ верю в пустоту.
        ‚ ней, как в Ђду, но более херово.
           ("Џохороны Ѓобо")<a href=#fn_3_9><sup>9</sup></a>

        Њы боимсЯ смерти, посмертной казни.
        Ќам знаком при жизни предмет боЯзни:
        пустота вероЯтней и хуже ада.
         Њы не знаем, кому нам сказать "не надо".
           ("ЏеснЯ невинности, она же -- опыта")<a href=#fn_3_10><sup>10</sup></a>

     ЋтвергаЯ понЯтиЯ  "ђай" и  "Ђд",  Ѓродский, однако,  не  становитсЯ  ни
материалистом,   ни   безбожником,  он   лишь  сомневаетсЯ  в   божественном
происхождении  этих  понЯтий. ‚ероЯтно, их  придумали  люди, и  дело гораздо
сложнее. ‘уществование  Ѓога же как такового -- ’ворца всего --  Ѓродский не
подвергает  сомнению,  как  не  подвергает  сомнению   и  этические  посылки
христианской веры. Ћ Ѓродском даже  можно говорить как о христианском поэте,
хотЯ он и не принимает некоторые положениЯ христианства, в частности, веры в
жизнь после смерти,  котораЯ  помогает преодолеть страх смерти на земле.  Ћб
этом  преодолении страха смерти,  тем  не  менее, написано одно из блестЯщих
стихотворений Ѓродского "‘ретенье", о мыслЯх и чувствах ‘вЯтого ‘имеона, длЯ
которого  весть о рождении •риста была одновременно вестью о его собственной
смерти, то  есть  прекрасное и ужасное  сочеталось  в одном  моменте.  Ќо  в
конечном счете прекрасное помогло ‘имеону справитсЯ с неминуемым ужасом:

        Ћн шел умирать. € не в уличный гул
        он, дверь отворивши руками, шагнул,
        но в глухонемые владениЯ смерти.
         Ћн шел по пространству, лишенному тверди, <sup><font color=blue>209</font></sup>

        он слышал, что времЯ утратило звук.
        € образ младенца с сиЯньем вокруг
        пушистого темени смертной тропою
         душа ‘имеона несла пред собою,

        как некий светильник, в ту черную тьму,
        в которой дотоле еще никому
        дорогу себе озарЯть не случалось.
         ‘ветильник светил, и тропа расширЯлась.<a href=#fn_3_11><sup>11</sup></a>

     ‘имеону смерть  оказалась не  страшна,  но у Ѓродского нет  такой веры.
‘трах смерти этим не победить.  ђазум  же,  отвергаЯ  понЯтиЯ  ђаЯ и  Ђда  и
относЯсь с недоверием к жизни после смерти, только усиливает этот страх. <sup><font color=blue>210</font></sup>


        4. ‘мерть

     ‘трах смерти  возникает еще и потому, что смерть --  это как  бы сугубо
частное дело, касающеесЯ только одного человека -- себЯ:

        ‚едь если можно с кем-то жизнь делить,
        то кто же с нами нашу смерть разделит?
           ("ЃольшаЯ элегиЯ")<a href=#fn_3_12><sup>12</sup></a>

     ‚  этом   вопросе   очень  трудно   прийти   от  частного  к  общему  и
удовлетворитьсЯ той мыслью,  что подобнаЯ судьба уготована нам всем -- всему
человечеству. “местно  здесь будет  вспомнить  рассуждениЯ  €вана  €льича  у
’олстого,  пожалуй, единственного  русского  писателЯ, пытавшегосЯ  проблему
смерти   глубоко  и  философски  осмыслить  --  €ван  €льич,  размышлЯЯ  над
силлогизмом: "Љай -- человек, люди  смертны, следовательно Љай --  смертен",
никак не может  им удовлетворитьсЯ,  ибо не  способен думать о себе,  как об
абстрактном Љае, поэтому возможность его, €вана €льича, а не ЉаЯ, смерти так
ужасает  его.  Љай-абстракциЯ  никак  не  вмещает  €вана €льича-индивидуума:
"ђазве длЯ ЉаЯ был тот запах кожаного полосками мЯчика, который любил  ‚анЯ?
ђазве  Љай  так  был  влюблен?"<a href=#fn_3_13><sup>13</sup></a>  ’е  же  мысли  об  индивидуальной  смерти
преследовали и самого ’олстого:
     "џ как будто жил-жил, шел-шел и пришел к  пропасти и Ясно  увидал,  что
впереди ничего нет, кроме погибели. € остановитьсЯ нельзЯ, и назад нельзЯ, и
закрыть глаза  нельзЯ,  чтобы <sup><font color=blue>211</font></sup> не видать, что ничего нет  впереди,  кроме
обмана жизни  и счастьЯ и настоЯщих страданий и настоЯщей  смерти -- полного
уничтожениЯ." ("€споведь")<a href=#fn_3_14><sup>14</sup></a>
     ‚ отличие от  ’олстого и его героев Ѓродский рано  приходит от  личного
страха смерти к выражению общечеловеческого -- к универсализму точки  зрениЯ
на  смерть,  к  ассоциации  себЯ  с  Љаем-абстракцией  (что  не  обЯзательно
ослаблЯет страх личной смерти). "џ" часто у Ѓродского звучит как  "мы" или с
"мы" соединЯетсЯ. “же в "•олмах", отвергаЯ традиционный образ смерти (в духе
державинского: "Љак молнией косою блещет /€ дни мои как злак  сечет"),  поэт
приходит именно к такой надличностной трактовке темы:

        ‘мерть -- не скелет кошмарный
        с длинной косой в росе.
        ‘мерть -- это тот кустарник,
        в котором стоим мы все.<a href=#fn_3_15><sup>15</sup></a>

     Ќова  длЯ русской  поэзии в "•олмах" и идеЯ того, что жизнь  содержит в
себе смерть, не существует  без нее, что жизнь есть одновременно и умирание.
џ говорю здесь лишь о новизне  поэтического восприЯтиЯ и  выражениЯ, а не об
абсолютной оригинальности этой мысли как таковой. „лЯ русской поэзии в целом
характерна классическаЯ греческаЯ концепциЯ: жизнь ничего общего со  смертью
не имеет, не содержит ее элементов, но рано или поздно соприкасаетсЯ с ней в
определенной  точке,  и  это соприкосновение  ЯвлЯетсЯ  ее  концом  -- Џарка
внезапно обрывает нить жизни. Џоэтому чужаЯ смерть длЯ <sup><font color=blue>212</font></sup> русского поэта --
всегда  неожиданность, а  мысль  о том, что  мы  все  умрем  и  нас забудут,
порождает элегии  и стихи  в форме плачей.  „ругой  темой  в  русской поэзии
ЯвлЯетсЯ вознесение души  в рай, соединение с Ѓогом,  жизнь после смерти, т.
е. отношение к смерти религиозное в философском  ключе •ристианства или идей
близких к нему (см. у „ержавина "‹ебедь").
     ќто  отношение к смерти по  существу  есть  способ  преодолениЯ  страха
конечности  личного  бытиЯ  и  в  философском  плане  ЯвлЯетсЯ   куда  более
интересным  и  оригинальным  способом  решениЯ проблемы,  чем в  стандартных
"унылых  элегиЯх" русских  поэтов  о  неизбежной  смерти. Џреодоление страха
смерти  по-своему  звучит  в  философской  пантеистической  лирике  ’ютчева,
понимавшего смерть как слиЯние с "родимым  хаосом", которое ему не только не
страшно, но иногда даже желательно:

        —увства мглой самозабвеньЯ
        Џереполни через край!
        „ай вкусить уничтоженьЯ,
        ‘ миром дремлющим смешай!<a href=#fn_3_16><sup>16</sup></a>

     ‚ другом его  стихотворении "родимый хаос" назван "бездной роковой", но
мотив слиЯниЯ с  этой  бездной трактуетсЯ без  изменений. ‘тихотворение  это
построено как развернутое сопоставительное  сравнение  "человеческого  џ"  с
весенней льдиной, плывущей к слиЯнию со стихией:

        ‘мотри, как на речном просторе,
        Џо склону вновь оживших вод,
        ‚о всеобъемлющее море
        ‡а льдиной льдина вслед плывет. <sup><font color=blue>213</font></sup>

        Ќа солнце ль радужно блистаЯ,
        €ль ночью в поздней темноте,
        Ќо все, неизбежимо таЯ,
        Ћни плывут к одной мете.

        ‚се вместе -- малые, большие,
        “тратив прежний образ свой,
        ‚се -- безразличны, как стихиЯ, --
        ‘ольютсЯ с бездной роковой!..

        Ћ нашей мысли обольщенье,
        ’ы, человеческое џ,
        Ќе таково ль твое значенье,
        Ќе такова ль судьба твоЯ?<a href=#fn_3_17><sup>17</sup></a>

     Ќе  менее оригинально тема борьбы со страхом смерти поставлена у  ”ета,
который мыслил о человеке  не в понЯтиЯх души и тела, а  представлЯл его как
вместилище вечного,  божественного  огнЯ. Ќе Ѓог  как таковой непостижим длЯ
”ета, а наличие этого неумирающего огнЯ в человеке:

        Ќе тем, господь, могуч, непостижим
        ’ы пред моим мЯтущимсЯ сознаньем,
        —то в звездный день твой светлый серафим
        ѓромадный шар зажег над мирозданьем.

        € мертвецу с пылающим лицом
        Ћн повелел блюсти твои законы:
        ‚се пробуждать живительным лучом,
        •ранЯ свой пыл столетий миллионы.

        Ќет, ты могуч и мне непостижим
        ’ем, что Я сам, бессильный и мгновенный,
        Ќошу в груди, как оный серафим,
        Ћгонь сильней и Ярче всей вселенной.

        Њеж тем как Я, добыча суеты,
        €гралище еЯ непостоЯнства, --
        ‚о мне он вечен, вездесущ, как ты,
        Ќи времени не знает, ни пространства.<a href=#fn_3_18><sup>18</sup></a>

     ‘мещение  акцентов с проблемы жизни и смерти на  проблему существованиЯ
"огнЯ" собственно  отменЯет первую как таковую,  <sup><font color=blue>214</font></sup> хотЯ сожалениЯ поэта  о
неминуемом  уходе  этого  огнЯ  из земной  жизни  придают  его  размышлениЯм
элегический оттенок:

        Ќе жизни жаль с томительным дыханьем,
        —то жизнь и смерть? Ђ жаль того огнЯ,
        —то просиЯл над целым мирозданьем,
        € в ночь идет, и плачет уходЯ.
           ("Ђ. ‹. Ѓ--ой")<a href=#fn_3_19><sup>19</sup></a>

     Ћбычной позицией по отношению к смерти  у  большинства  людей  ЯвлЯетсЯ
алогичное  игнорирование самого  ее существованиЯ длЯ данной  личности,  она
постоЯнно вытеснЯетсЯ их сознанием, рассматриваетсЯ как объективный феномен,
из которого своЯ уникальнаЯ смерть  комическим образом исключаетсЯ. Џодобное
отмахивание  от проблемы находим у  эпикурейцев,  а  в русской  литературе у
белозубого лицеиста Џушкина:

        Ќе пугай нас, милый друг,
        ѓроба близким новосельем:
        Џраво, нам таким бездельем
        ‡аниматьсЯ недосуг.
           ("Љривцову")<a href=#fn_3_20><sup>20</sup></a>

     ‚ообще Џушкин  кажетсЯ  в русской  поэзии  наиболее полным  воплощением
душевного  и  телесного  здоровьЯ,  духовной  неизломанности,  эмоциональной
неиздерганности.  ‚  поэзии  же  Ѓродского эпикурейские  мотивы  уюта, лени,
дружбы, веселого застольЯ, легкой счастливой любви, наслаждениЯ благами мира
и физическим здоровьем начисто отсутствуют.
     ђазмышлениЯ   о  смерти   более   характерны   длЯ   западноевропейской
медитативной поэзии,  построенной на принципах традиционного  средневекового
подхода к смерти  -- Ars  Moriendi.<a href=#fn_3_21><sup>21</sup></a> —еловек должен думать  и размышлЯть  о
смерти заранее, чтобы <sup><font color=blue>215</font></sup> не  прийти  к ней врасплох. …сть лишь два  способа
медитации  о  смерти: или мысленно следовать за телом в землю,  представлЯЯ,
что  с  ним  там  будет  происходить,  или  следовать  за  душой в  небеса и
размышлЯть  о  формах  и сути новой  жизни.  Џервое  -- тривиально,  так как
известно человечеству в  результате опыта, второе -- оригинально, ибо знаниЯ
о жизни духа  утаены от человечества, и каждый  может  позволить себе полную
свободу  в  ее  трактовке.  ‚торое  как оптимистический взглЯд на будущее  и
рекомендуетсЯ  средневековыми теологами, и именно  через этот второй  способ
медитации человек постепенно побеждает страх смерти, ЯвлЯющийсЯ естественной
чувственной реакцией  его органической сути.  Ћтсюда и  прославление Ѓога, к
которому приходЯт в результате такой медитации.
     ЊедитациЯ  о  смерти  в  данном  плане очень  характерна длЯ английских
поэтов-метафизиков, в  частности „онна, ѓерберта  и ’рахерна.  ќто  вовсе не
означает,  что первый способ  не занимает их и не встречаетсЯ в  их  поэзии,
наоборот,  о  смерти  тела  говоритсЯ  и  зачастую  в  самых  неприкрашенных
терминах, но поэт всегда выводит нас на светлую дорогу второго подхода:

        And gluttonous death, will instantly unjoynt
        My body and soule, and I shall sleepe a space,
        But my'ever-waking part shall see that face,
        Whose feare already shakes my every joynt.
           Donne ("Holy Sonnets", 6)<a href=#fn_3_22><sup>22</sup></a>

     “ ѓерберта  мы обнаруживаем  даже  переосмысление образа смерти  --  из
мешка  уродливых костей  она  преображаетсЯ в  <sup><font color=blue>216</font></sup> красавицу, которую  нужно
ждать, а не боЯтьсЯ  (речь  здесь  идет  о  •ристианском понимании смерти  в
противовес до-•ристианскому):

        Death, thou wast once an uncouth hideous thing,
        Nothing but bones,
        The sad effect of sadder grones:
        Thy mouth was open, but thou couldst not sing.
        .........
        But since our Saviours death did put some bloud
        Into thy face;
        Thou art grown fair and full of grace,
        Much in request, much sought for as a good.

        For we do now behold thee gay and glad,
        As at dooms-day;
        When souls shall wear their new aray,
        And all thy bones will beautie shall be clad.
           (Herbert, "Death")<a href=#fn_3_23><sup>23</sup></a>

     ‚ качестве контраста к медитативной  поэзии такого типа можно упомЯнуть
кладбищенскую тематику западноевропейских романтиков с их натуралистическими
страшно-аж-жуть    описаниЯми   костей   и   червей,   в    русской   поэзии
реализовавшуюсЯ, например, у ‹ермонтова:

        € захотелосЯ мне в гроб проникнуть,
        € Я сошел в темницу, длинный гроб,
        ѓде гнил мой труп, и там осталсЯ Я.
        ‡десь кость была уже видна, здесь мЯсо
        Љусками синее висело, жилы там
        џ примечал с засохшею в них кровью.
        ‘ отчаЯньем сидел Я и взирал,
        Љак быстро насекомые роились
        € жадно поедали пищу смерти.
        —ервЯк то выползал из впадин глаз,
        ’о вновь скрывалсЯ в безобразный череп,
           ("‘мерть")<a href=#fn_3_24><sup>24</sup></a>

     ‚  поэзии 20-ого века тема  смерти  ЯвлЯетсЯ центральной  в  творчестве
ђильке  и  “намуно.  ’рактовка ее  у обоих поэтов  <sup><font color=blue>217</font></sup> очень оригинальна, но
крайне далека от философских позиций Ѓродского. ќти три поэта скорее  сходны
по  интенсивности  размышлений о  смерти и по  их особенному интересу к этой
теме, нежели  по способу ее разрешениЯ. ‚прочем,  не  исключена  возможность
влиЯниЯ ђильке (прЯмо или косвенно) на "•олмы" Ѓродского  именно в подходе к
смерти, как элементу, уже заложенному в жизни:

        ‘мерть -- это наши силы,
        наши труды и пот.
        ‘мерть -- это наши жилы,
        наша душа и плоть.
           ("•олмы")<a href=#fn_3_25><sup>25</sup></a>

     ’а же  мысль  выражена довольно Ясно и у  “намуно ("La vida es un morir
continuo"),<a href=#fn_3_26><sup>26</sup></a>  но врЯд ли  Ѓродский в  начале  60-х годов был  знаком с  его
поэзией.
     Ћт  балладно-романтического {ѓете|†уко}вского  представлениЯ  смерти то
как  черного   конЯ,  ищущего   себе   всадника  среди  людей  ("Ѓыл  черный
небосвод..."), то как самого всадника ("’ы поскачешь во мраке..."), то жизни
и смерти как двух всадников, скачущих один за другим, олицетворЯющих тоску и
покой  ("Џод  вечер  он  видит..."),  Ѓродский  переходит к трактовке темы в
•ристианских понЯтиЯх тела и души, но к Ѓогу как  английские метафизики пока
не  приходит,  отсюда  трагичность  мысли  о  разъединенности  души и  тела,
несвойственнаЯ  метафизикам.  ’ак  в  "Ѓольшой  элегии  „жону  „онну"  душа,
отлетевшаЯ от  тела, не  радуетсЯ скорому предстоЯщему соединению с Ѓогом, а
плачет: <sup><font color=blue>218</font></sup>

        Ќу, вот Я плачу, плачу, нет пути.
        ‚ернутьсЯ суждено мне в эти камни.
        ЌельзЯ придти туда мне во плоти.
        ‹ишь мертвой суждено взлететь туда мне.<a href=#fn_3_27><sup>27</sup></a>

     ‹юбопытно  отметить  как  углублЯетсЯ философскаЯ позициЯ Ѓродского  от
метафизических  категорий  жизни   и   смерти   как  холмов  и  равнин,   до
метафизического осмыслениЯ  этой же  пары как времени  и пространства.  …сть
здесь и другое интересное звено: если пространство -- вещь, а времЯ -- мысль
о  вещи, то знаЯ, что вещь не спасти  от гибели, может быть стоит задуматьсЯ
как сохранить мысли  о вещах и таким  образом "приколоть" ‚ремЯ или,  что то
же, продлить его?
     Џроблема  времени и пространства или времени  и материи  не нова  ни  в
русской,  ни в любой  другой поэтической традиции. Ќо поворот ее у Ѓродского
оригинален и не столько потому, что он оригинальный поэт, но и  оригинальный
мыслитель, ибо такой зависимости между этими понЯтиЯми до Ѓродского не было.
Ѓыло изначальное  всепожирающее времЯ -- •ронос, пришедшее  из эпоса древней
ѓреции, были последние  стихи  „ержавина, философски наиболее мощные на  эту
тему в русской литературе:

        ђека времен в своем стремленьи
        “носит все дела людей
        € топит в пропасти забвеньЯ
        Ќароды, царства и царей.
        Ђ если что и остаетсЯ
        —рез звуки лиры и трубы,
        ’о вечности жерлом пожретсЯ
        € общей не уйдет судьбы!<a href=#fn_3_28><sup>28</sup></a>

     Ѓыли интересные стихи •лебникова,  написанные под  несомненным обаЯнием
вышеприведенных строчек,  где  он  очень близко  <sup><font color=blue>219</font></sup>  подошел к  ассоциации,
ставшей центральной у Ѓродского -- рыбы-люди:

        ѓоды, люди и народы
        “бегают навсегда,
        Љак текучаЯ вода.
        ‚ гибком зеркале природы
        ‡везды -- невод, рыбы -- мы,
        Ѓоги -- призраки у тьмы.<a href=#fn_3_29><sup>29</sup></a>

     Ќо  это  не была  постановка  проблемы  времени  во  взаимоотношении  с
пространством  и  не  Явилась  эта  тема  центральной  у этих поэтов,  как у
Ѓродского. ‚ообще метафизичесоке толкование смерти и жизни -- вещь в русской
поэзии редкаЯ  и кроме ’ютчева и  Ѓаратынского примеров не  привести, хотЯ о
смерти писали все, ибо выражали в основном чувственное отношение к смерти, а
не рациональное.
     ‡десь Я никак  не  занимаюсь  оценкой  того,  что  хуже,  а что  лучше.
—увственнаЯ   поэзиЯ  достигла  своего   апогеЯ  в  русской  поэзии  --  это
неумирающие  шедевры, которые Я привожу не  длЯ того, чтобы показать, чего в
них  нет, а лишь длЯ пониманиЯ, что именно нового  есть  в поэзии Ѓродского.
Љак  писал Њандельштам  "никакого  "лучше", никакого прогресса в  литературе
быть не  может, просто  потому, что  нет никакой  литературной  машины и нет
старта,  куда нужно  скорее других доскакать." €  далее: "Џодобно тому,  как
существуют  две геометрии  --  …вклида  и ‹обачевского, возможны две истории
литературы, написанные в двух ключах: одна говорЯщаЯ только о приобретениЯх,
другаЯ только об утратах,  и  обе будут говорить об одном и  том  же."<a href=#fn_3_30><sup>30</sup></a> „лЯ
менЯ  особенно  важно  подчеркнуть,  <sup><font color=blue>220</font></sup>  что все,  что  здесь  говоритсЯ  о
новаторстве Ѓродского по сравнению с традиционным, будь то техника стиха или
философские концепции, оцениваетсЯ с точки зрениЯ оригинальности,  новизны и
необычности, а  не  с  точки  зрениЯ  какого-либо абсолютного критериЯ.  ‚се
большие  поэты были новы  и  оригинальны, и их  разность  в конечном счете и
ЯвлЯетсЯ высшей их  оценкой.  –елью  этого  исследованиЯ и ставитсЯ показать
непохожесть Ѓродского.
     €так, тема смерти трактовалась в  русской поэзии в основном чувственно,
а не метафизически. Ќе будучи философом по складу своему и не желаЯ быть им,
„ержавин решил  вопрос о жизни  и смерти в  стихотворении "Ќа  смерть  кнЯзЯ
Њещерского" воспеванием примирениЯ, как лучшей мины при плохой игре:

        †изнь есть небес мгновенный дар,
        “строй ее себе к покою,
        € с чистою твоей душою
        ЃлагославлЯй судеб удар.<a href=#fn_3_31><sup>31</sup></a>

     ‚ менее  эпикурейском плане смирение человека  перед  лицом  неумолимой
реальности весьма часто выражалось в русской поэзии в различных тематических
вариациЯх от †уковского:

        Ќо мы... смотрЯ, как счастье наше тленно,
        Њы жизнь свою дерзнем ли презирать?
        Ћ нет, главу подставивши смиренно,
        —тоб ношу бед от промысла принЯть,
        ‘ебЯ отдав руке неоткровенной
        Ќе мни ’ворца, страдалец, вопрошать...<a href=#fn_3_32><sup>32</sup></a>

до …сенина:

        ‚се мы, все мы в этом мире тленны, <sup><font color=blue>221</font></sup>
        ’ихо льетсЯ с кленов листьев медь...
        Ѓудь же ты вовек благословенно,
        —то пришло процвесть и умереть.<a href=#fn_3_33><sup>33</sup></a>

     Ѓродский  если  и приходит к оптимистическому  взглЯду  на  вещи, то не
сразу и через большие сомнениЯ:

        Ѓей в барабан о своем доверии
        к ножницам, в коих судьба материи
        скрыта. ’олько размер потери и
        делает смертного равным Ѓогу.
        (ќто суждение стоит галочки
        даже в виду обнаженной парочки.)
        Ѓей в барабан, пока держишь палочки,
        с тенью своей маршируЯ в ногу!
           ("1972 год")<a href=#fn_3_34><sup>34</sup></a>

     Љроме того,  этот "оптимизм" основан не на  простом решении примиритьсЯ
при отсутствии других  выходов из  положениЯ, но  на мысли  о равновеликости
человека и Ѓога по размеру потери. Ђ это уже совсем новаЯ мысль.
     ‚ыше,  разбираЯ стихотворение  "Ѓабочка",  мы  писали, что  Ѓродский  в
отличие от поэтов-метафизиков не приносит  благодарности Ѓогу, а заканчивает
стихотворение иначе.  ‹юбопытно, что поэт в  конце концов  приходит к своему
апофеозу  Ѓога,  но  апофеозу   сознательному,   не  взЯтому  на   веру,  но
проверенному на собственном отношении  к миру,  к апофеозу,  путь к которому
лежал через сомнение  и страдание.  ќто  уже  апофеоз другого рода, песнЯ не
невинности, но опыта:

        Ќаклонись, Я шепну ’ебе на ухо что-то: Я
        благодарен за все; за куриный хрЯщик
        и за стрекот ножниц, уже кроЯщих
        мне пустоту, раз она -- ’воЯ.
        Ќичего, что черна. Ќичего, что в ней
        ни руки, ни лица, ни его овала. <sup><font color=blue>222</font></sup>
        —ем незримей вещь, тем оно верней,
        что она когда-то существовала
        на земле, и тем больше она -- везде.
        ’ы был первым, с кем это случилось, правда?
        ’олько то и держитсЯ на гвозде,
        что не делитсЯ без остатка на два.
        џ был в ђиме. Ѓыл залит светом. ’ак,
        как только может мечтать обломок!
        Ќа сетчатке моей -- золотой пЯтак.
        •ватит на всю длину потемок.
           ("ђимские элегии")<a href=#fn_3_35><sup>35</sup></a>

     Ћднако длЯ  того,  чтобы прийти к благодарности такого рода, нужно было
сполна открыть секрет борьбы со ‚ременем. ‡десь было много отдано  традиции,
во всЯком случае без отталкиваниЯ от  нее поэт не пришел бы к своему новому.
<sup><font color=blue>223</font></sup>


        5. ‘тарение

     ’ема  старениЯ в поэтике  Ѓродского тесно переплетена с темой  смерти с
одной стороны, и темой времени  с  другой. —еловек как объект биологического
существованиЯ неотделим от времени, есть его  сгусток, тогда как,  например,
камень или любаЯ  "вещь" не имеет внутреннего времени и  не зависит от него.
„лЯ  вещи существует лишь внешнее времЯ, которое  к  вещи  в общем  и  целом
нейтрально, в том смысле, что внешнее времЯ не регулирует ее существованиЯ и
не  определЯет его  границ. ’аким образом, в  "жизни" вещи  не  заключена ее
"смерть", "жизнь" и "смерть" вещи -- понЯтиЯ несоотносимые.
     ‚  отличие от вещи  человек  обладает внутренним  временем, вернее, оно
обладает  человеком.  ќто  внутреннее или биологическое  времЯ  течет внутри
человека, отмерЯЯ его жизнь. —еловек в  этом  смысле  уподоблЯетсЯ  песочным
часам,  с  той  лишь  разницей,  что часы  эти  нельзЯ  перевернуть  --  они
одноразового пользованиЯ.
     ‘ другой стороны, биологическое существование человека отличаетсЯ  и от
всЯкого другого биологического существованиЯ его способностью психологически
переживать свое  бытие в мире.  †ивотные не знают смерти, потому  что они не
способны  переживать,  осознавать  конечность  своего существованиЯ, в  силу
этого  их бытие  в мире длЯ  них не трагично. —еловек же знает, <sup><font color=blue>224</font></sup>  что  он
умрет, и это знание определЯет его страх смерти.
     €так, жизнь человека  и  его  смерть взаимосвЯзаны и представлены одной
временной данностью, каждаЯ единица  которой содержит и жизнь и  смерть, ибо
жизнь --  это постоЯнное неумолимое движение к смерти. —еловеческаЯ смерть в
таком  понимании  есть  результат  биологического  изменениЯ  во  времени --
старениЯ,   которое   можно   приравнЯть   к   умиранию.  ‘тарение  --   это
материлизующиесЯ  признаки приближающейсЯ смерти, которой человек страшитсЯ.
Џри  таком понимании  биологического  времени  и  его  отношении к  внешнему
времени  человек перестает быть  равным самому  себе -- он сейчас состоит из
других  элементов,  чем тогда, в прошлом. ’ак  в стихотворении  "’о не муза"
любимаЯ тогда не равна любимой теперь -- это две разные экзистенции.

        ѓорЯчей ли тебе под сукном шести
        одеЯл в том садке, где -- ѓосподь прости --
        точно рыба -- воздух, сырой губой
        Я хватал что было тогда тобой.<a href=#fn_3_36><sup>36</sup></a>

     ЌесмотрЯ на то, что конечность  человеческого  бытиЯ понимаетсЯ каждым,
переживатьсЯ  оно  начинает  каждым  по-разному  и  в  разное времЯ.  ‚ехами
переживаниЯ  становЯтсЯ или болезни,  или/и  очевидные признаки старениЯ как
физического, так  и  психологического.  Ћднако  если смерть легко  поддаетсЯ
объективизации, вытеснению из субъективной сферы сознаниЯ  -- "смерть -- это
то, что бывает с  другими" -- старение и болезни объективизируютсЯ с большим
трудом, ибо их черты вполне материальны. Џоэтому старение -- это  всегда мое
старение,   а  болезнь  --  моЯ  <sup><font color=blue>225</font></sup>  болезнь.  ‘мерть  в  таком  смысле  не
переживаетсЯ,  ибо она не имеет длительности.  Њысль об  отсутствии у смерти
длительности выражена у Ѓродского  в  спайке с контекстом о самоубийстве как
грехе малого порЯдка. Ћ человеке нужно судить не по тому, как он  лишил себЯ
жизни, а по тому, как он жил:

         ѓоды
        жизни повсюду важней, чем воды,
        рельсы, петлЯ или вскрытие вены:
        все эти вещи почти мгновенны,
           ("ЏамЯти ’. Ѓ.")<a href=#fn_3_37><sup>37</sup></a>

     Ќа  посылке  об  отсутствии  у  смерти  длительности,  ее  мгновенности
построен знаменитый силлогизм ќпикура о том, что фактически человек не знает
смерти:  когда  он жив --  ее  нет,  когда  она пришла -- его нет.  ‚се это,
конечно,  никак  не снимает  переживаниЯ человека своей  смерти  при  жизни.
‘тарение  же  --  всегда  лично  и конкретно --  это  прежде  всего то,  что
происходит со мной. ‹ичностный аспект болезни и  старениЯ отражен  в  поэзии
Ѓродского в  конкретных деталЯх,  присущих  не лирическому герою,  а  самому
поэту. ‹аментации  исходЯт от конкретного пишущего эти строки џ, а не  маски
или персоны. ќто вовсе  не значит, что читатель не подвергает эти ламентации
универсализации,  примериванию к  себе. Ќо изначально он  чувствует, что длЯ
поэта они --  не  поза,  а  искренний серьезный  разговор и чаще  даже не  с
читателем, а с самим собой.
     ЏоходЯ отметим,  что это вообще любимаЯ позициЯ Ѓродского -- беседовать
с самим собой в одиночестве. „иалог встречаетсЯ в нескольких  ранних стихах,
беседа с читателем крайне <sup><font color=blue>226</font></sup> редка, если и есть  обращениЯ к кому-либо, то,
как правило, к лицам "за  тридевЯть земель", умершим или небожителЯм  --  то
есть разговор однонаправленный. ‚ раздумьЯх о  старении поэт останавливаетсЯ
на   конкретных   деталЯх,   с   точки  зрениЯ  традиционной  поэзии  весьма
натуралистических:

        ‚ полости рта не уступит кариес
        ѓреции древней по крайней мере.
        ‘мрадно дыша и треща суставами
        пачкаю зеркало,
           ("1972 год")<a href=#fn_3_38><sup>38</sup></a>

     €ли в другом стихотворении, затрагивающем эту тему:

        Ќо, видать, не судьба, и года не те,
        € уже седина стыдно молвить где,
        Ѓольше длинных жил, чем длЯ них кровей,
        „а и мысли мертвых кустов кривей.<a href=#fn_3_39><sup>39</sup></a>

     Љак  и  во  многих  других  случаЯх  тема  старениЯ  или  тема  болезни
превращаетсЯ в  лейтмотивную и  поЯвлЯетсЯ в  стихотворениЯх, впрЯмую  ей не
посвЯщенных:

        Њогу прибавить, что теперь на воре
        уже не шапка -- лысина горит,
           ("Ћдной поэтессе")<a href=#fn_3_40><sup>40</sup></a>

        ‡апах старого тела острей, чем его очертаньЯ.
           ("ЉолыбельнаЯ ’рескового Њыса")<a href=#fn_3_41><sup>41</sup></a>

        Я, прЯчущий во рту
        развалины почище Џарфенона...
           ("‚ озерном краю")<a href=#fn_3_42><sup>42</sup></a>

     Ќатурализм деталей в данном случае оправдан натурализмом самой жизни --
к сожалению, эти признаки старениЯ -- реальность, а  не выдумка, не сгущение
красок.
     …сли  тема  старениЯ  поЯвлЯетсЯ  в  основном  в  зрелый период  "Љонца
прекрасной  эпохи" и "—асти речи", то  тема болезни <sup><font color=blue>227</font></sup> лейтмотивно проходит
через все творчество с самых первых стихотворений:

        Ћсенний сумрак листьЯ шевелит
        и новыми газетами белеет,
        и цинковыми урнами сереет,
        и облаком над улочкой парит,
        и на посту троллейбус тарахтит,
        вдали река прерывисто светлеет,
        и аленький комок в тебе болеет
        и маленькими залпами палит.
           ("ествие", 13. ѓородскаЯ элегиЯ, ђоманс усталого человека)<a href=#fn_3_43><sup>43</sup></a>

     ‚ свЯзи с этим стоит отметить, что тема болезни, умираниЯ и смерти была
длЯ  Ѓродского не просто отвлеченным  философским  интересом, но  конкретным
личным  переживанием.  Ћна   присутствует  в   его   лучших  ранних  стихах:
"•удожник",  "‘тихи  пол  эпиграфом",  "ђыбы  зимой",  "€  вечный   бой...",
"ѓладиаторы", "ЏамЯтник  Џушкину", "‘тихи о слепых музыкантах",  "‘тансы"  и
др.   ‹егче   назвать  стихотворениЯ,   где  эта   тема   не  затрагиваетсЯ.
‡наменательно,  что во многих стихотворениЯх Ѓродский размышлЯет конкретно о
своей смерти, а не только о смерти вообще:

        Ќи страны, ни погоста
        не хочу выбирать.
        Ќа ‚асильевский остров
        Я приду умирать.
        ’вой фасад темносиний
        Я впотьмах не найду,
        между выцветших линий
        на асфальт упаду,
           ("‘тансы")<a href=#fn_3_44><sup>44</sup></a>

     ‹ейтмотивной темой  рЯда стихотворений  ЯвлЯетсЯ тема "сумасшествиЯ" --
ожидание его или переживание неминуемой или миновавшей угрозы: <sup><font color=blue>228</font></sup>

        Ќаступила зима. Џеснопевец,
        не сошедший с ума, не умолкший...
           ("Ћрфей и Ђртемида")<a href=#fn_3_45><sup>45</sup></a>

        ‚ эту зиму с ума
        Я опЯть не сошел. Ђ зима,
        глЯдь и кончилась...
           ("‘тихи в апреле")<a href=#fn_3_46><sup>46</sup></a>

        -- через
        двадцать лет, окружен опекой
        по причине безумиЯ, в дом с аптекой
        Я приду пешком.
           ("Џрощайте, мадемуазель ‚ероника")<a href=#fn_3_47><sup>47</sup></a>

     ’ема старениЯ и болезни человека непосредственно свЯзана с темой страха
смерти,  а через нее с осознанием оппозиции "человек ::  вещь" как отношениЯ
переживающей  свое существование  и страдающей материи  к материи,  лишенной
сознаниЯ и бесчувственной.
     Џеред лицом времени человек  и вещь ничем не  отличаютсЯ друг от друга,
представлЯЯ  собой  лишь  сгустки  материи, рано  или поздно  обреченные  на
распад. —еловек  же знает, что обыкновенно вещи живут намного дольше, отсюда
его зависть  к  вещам,  к  их  долгожительству,  к  отсутствию  в  них боли,
страданиЯ,  старениЯ,  страха смерти. ЋсвободитьсЯ от  всего  этого  человек
может лишь в результате смерти, котораЯ и знаменует переход человека в вещь:

        ‚от оно -- то, о чем Я глаголаю:
        о превращении тела в голую
        вещь! Ќи горе не глЯжу, ни долу Я,
        но в пустоту -- чем ее ни высветли.
        ќто и к лучшему. —увство ужаса
        вещи не свойственно. ’ак что лужица
        подле вещи не обнаружитсЯ,
        даже если вещица при смерти,
           ("1972 год")<a href=#fn_3_48><sup>48</sup></a> <sup><font color=blue>229</font></sup>

     ‚се это говоритсЯ, конечно, не из тайной  зависти к  вещи, а длЯ  того,
чтобы раскрыть длЯ себЯ и длЯ людей весь трагизм их существованиЯ, о котором
они стараютсЯ не думать, вытеснЯЯ мысли о смерти на второй план, то есть при
полном  осознании  конечности  человеческого  бытиЯ  как  бы  допускаЯ  свое
бессмертие: "‘мерть --  это  то, что бывает с  другими." ‚  результате такой
настроенности поэзии  Ѓродского, она  звучит  как  призыв  к  человеку смело
взглЯнуть в  глаза  своему бытию  в  мире, осознать его трагичность и начать
жить   подлинной   жизнью  --   позициЯ   во   многих   чертах  напоминающаЯ
экзистенциалистскую.  ‚   качестве  итога  к   этой   главе   мы  попытаемсЯ
сформулировать основные положениЯ  поэтической философии  Ѓродского  в таком
виде  как она  нам  представлЯетсЯ, еще раз напомнив  читателю о  неизбежной
искусственности такого анализа и его свободными  манипулЯциЯми с поэтическим
текстом. <sup><font color=blue>230</font></sup>


        6. Џопытка синтеза

     ѓоворЯ о  метафизической  тематике стихотворений  Ѓродского,  Я пыталсЯ
рассмотреть  ее на фоне философской лирики тех  поэтов, которые кажутсЯ  мне
наиболее  близкими ему  по духу своего творчества. ”илософские темы так  или
иначе  мелькали  и  у  других, однако  врЯд ли они  могли привлечь  внимание
Ѓродского.
     ђусские  любомудры-шеллингианцы, провозгласившие необходимость  слиЯниЯ
поэзии с философией, в своих поэтических опытах ушли от "любо", а к "мудрию"
так  и не пришли, да к тому же,  за исключением  разве нескольких вещей рано
умершего   ‚еневитинова,  их  стихи  были  по  большей  части  беспомощны  в
поэтическом отношении.
     Ќесомненный интерес  Ѓродского как  к русским  классицистам,  так  и  к
Ѓаратынскому, ’ютчеву и  отчасти  ”ету полностью не объЯснЯет его интереса к
метафизической  поэзии  и  не  свидетельствует  о  близости  мировоззрениЯ и
сходности   тем.   Џри   сопоставлении   Ѓродского   с   его   литературными
предшественниками скорее обнаруживаетсЯ  глубокаЯ разница его мировоззрениЯ,
чем какаЯ-либо отдаленнаЯ приемственность.
     ‚ообще попытка рассматривать метафизические темы  Ѓродского в контексте
русской поэзии есть во многом  дань  литературоведческой  традиции,  как  бы
негласно  условившейсЯ  считать  <sup><font color=blue>231</font></sup>  лишь  поэтические  влиЯниЯ  влиЯниЯми,
упускаЯ из виду,  что поэт получает "сырой  материал"  длЯ своего творчества
отовсюду, и  помимо поэзии русской и зарубежной (говорЯ  только о письменных
источниках)  есть  художественнаЯ проза, научнаЯ проза и, наконец, философиЯ
всех народов на  всех Языках. Џри  наличии в двадцатом веке миллионов  книг,
энциклопедий и словарей, которые могли бы привлечь внимание поэта (не говорЯ
уже о журналах, газетах, кино, теле- и  радиопередачах, встречах, диспутах и
симпозиумах),  поиски  источников   тех  или  иных  знаний  или  впечатлений
превращают литературоведа в детектива,  основным  методом  которого ЯвлЯетсЯ
гадание  на  кофейной  гуще.  Џоэтому, оставив вопрос о генезисе философских
взглЯдов поэта, рассмотрим то, что дает нам материал его поэзии  собственно,
отложив до поры до времени  как рассуждениЯ о  влиЯниЯх, так и привлечение в
поддержку  высказываний Ѓродского о литературе вне поэтического контекста --
статьЯх, выступлениЯх, беседах, интервью и т. п.
     ‚ основе  поэтического  мировоззрениЯ Ѓродского  лежит  отношение живой
субстанции, и  в  частности человека, к мирозданию. Ќа  этом уровне Ѓродский
оперирует  основными  понЯтиЯми  своей  философии,  которые  выстраиваютсЯ в
несколько  стройных  тесно  свЯзанных   между  собой   оппозиций:  времЯ  ::
пространство, человек ::  времЯ, человек  :: пространство, жизнь :: небытие,
человек  ::  Ѓог,  неверие  ::  вера,  времЯ  ::   творчество.   Ќа   уровне
индивидуальной  экзистенции  оппозиции:  человек  ::  вещь,  <sup><font color=blue>232</font></sup>  любовь  ::
одиночество, страх смерти :: борьба со временем.
     ‚ремЯ -- верховный правитель мирозданиЯ, оно  же и великий разрушитель.
‚ремЯ поглощает все, разрушает все, все  обезличивает. ‚о  взглЯдах на времЯ
как  неумолимую  разрушительную стихию, с которой бесполезно  боротьсЯ,  ибо
времЯ всепобеждающе,  Ѓродский наиболее  близок к взглЯдам древних греков, с
одной стороны, и экзистенциалистов, с  другой.  ќто  высшее место времени (у
Ѓродского это слово  часто пишетсЯ с заглавной буквы)  в иерархии мирозданиЯ
неоднократно подчеркиваетсЯ поэтом. ‚ремЯ  -- абсолютный  хозЯин  всего, все
остальное, что не времЯ,  -- вещи,  принадлежащие  хозЯину,  иными  словами,
вещное (вре'менное)  четко противопоставлЯетсЯ  временно'му. Џоэт отличаетсЯ
от  других людей  тем, что он Ясно  осознает это различие,  его глаз "всегда
готов отличить владельца /от товаров, брошенных вперемежку /(т. е.  времЯ --
от жизни)". ‚ремЯ в поэзии Ѓродского всегда выступает как стихиЯ враждебнаЯ,
ибо его основнаЯ деЯтельность направлена на разрушение. Ћтсюда времЯ -- враг
как  человека, так и всего, что дорого  человеку и что им создано. ђезультат
действиЯ времени -- осколки, развалины, руины  -- слова, часто встречающиесЯ
в  близких  смысловых  контекстах  распада, будь то  речь  о вещах, зданиЯх,
бабочке  или  человеческом организме:  "развалины есть  праздник кислорода и
времени".  ‚ремЯ  -- генеральный разрушитель,  который  "варварским взглЯдом
обводит  форум".  —еловеку  времЯ   приносит  старость  и  смерть.  ќто  <sup><font color=blue>233</font></sup>
соединение  двух  тем --  времени и  смерти -- очень характерно  длЯ  поэзии
Ѓродского. ‚ремЯ --  палач, активнаЯ сила, приводЯщаЯ  к смерти:  "†ужжащее,
как насекомое,  /времЯ  нашло,  наконец, иск