льЯх  на  сцене  сидЯт  Ћльга ‘ергеевна (актриса,  игравшаЯ
героиню),  и ‚ешнЯкова (гостьЯ),  и …лагин,  и ‚ладычинский,  и Ђдальберт, и
несколько  мне  неизвестных и по команде €вана ‚асильевича "раз,  два,  три"
вынимают из карманов невидимые  бумажники,  пересчитывают  в  них  невидимые
деньги и прЯчут их обратно.
     Љогда этот этюд закончилсЯ (а поводом к нему,  как Я понЯл, служило то,
что  Џатрикеев  в  этой картине считал деньги),  началсЯ другой этюд.  Њасса
народу была вызвана Ђндреем Ђндреевичем на сцену  и,  усевшись  на  стульЯх,
стала  невидимыми  ручками  на  невидимой бумаге и столах писать письма и их
заклеивать (опЯть-таки Џатрикеев!).  ”окус  заключалсЯ  в  том,  что  письмо
должно было быть любовное.
     ќтюд этот ознаменовалсЯ недоразумением:  именно - в число писавших,  по
ошибке, попал бутафор.
     €ван ‚асильевич,  подбодрЯЯ выходивших на сцену и  плохо  знаЯ  в  лицо
новых,  поступивших  в  этом году в подсоблЯющий состав,  вовлек в сочинение
воздушного письма юного вихрастого бутафора, мыкавшегосЯ с краю сцены.
     - Ђ  вам  что  же,  -  закричал  ему  €ван ‚асильевич,  - вам отдельное
приглашение посылать?
     Ѓутафор уселсЯ  на  стул  и  стал  вместе  со  всеми писать в воздухе и
плевать на пальцы. Џо-моему, он делал это не хуже других, но при этом как-то
сконфуженно улыбалсЯ и был красен.
     ќто вызвало окрик €вана ‚асильевича:
     - Ђ это что за весельчак с краю?  Љак его фамилиЯ?  Ћн,  может быть,  в
цирк хочет поступить? —то за несерьезность?
     - Ѓутафор  он!  Ѓутафор,  €ван  ‚асильевич!  -  застонал  ”ома,  и €ван
‚асильевич утих, а бутафора выпустили с миром.
     € дни потекли в неустанных трудах.  џ перевидал очень много. ‚идел, как
толпа  актеров  на  сцене,  предводительствуемаЯ   ‹юдмилой   ‘ильвестровной
(котораЯ  в  пьесе,  кстати,  не  участвовала),  с криками бежала по сцене и
припадала к невидимым окнам.
     „ело в том, что все в той же картине, где и букет и письмо, была сцена,
когда моЯ героинЯ подбегала к окну, увидев в нем дальнее зарево.
     ќто и  дало повод длЯ большого этюда.  ђазроссЯ этот этюд неимоверно и,
скажу откровенно, привел менЯ в самое мрачное настроение духа.
     €ван ‚асильевич,  в теорию которого входило,  между прочим,  открытие о
том,  что текст на репетициЯх не играет никакой роли и что  нужно  создавать
характеры в пьесе,  играЯ на своем собственном тексте, велел всем переживать
это зарево.
     ‚следствие этого  каждый  бегущий  к  окну кричал то,  что ему казалось
нужным кричать.
     - Ђх, боже, боже мой!! - кричали больше всего.
     - ѓде горит? —то такое? - восклицал Ђдальберт.
     џ слышал мужские и женские голоса, кричавшие:
     - ‘пасайтесь!  ѓде вода?  ќто горит …лисеев!!  (—ерт знает что  такое!)
‘пасите! ‘пасайте детей! ќто взрыв! ‚ызвать пожарных! Њы погибли!
     ‚есь этот гвалт покрывал визгливый голос ‹юдмилы ‘ильвестровны, котораЯ
кричала уж вовсе какую-то чепуху:
     - Ћ,  боже мой!  Ћ, боже всемогущий! —то же будет с моими сундуками?! Ђ
бриллианты, а мои бриллианты!!
     ’емнеЯ, как туча, Я глЯдел на заламывавшую руки ‹юдмилу ‘ильвестровну и
думал о том, что героинЯ моей пьесы произносит только одно:
     - ѓлЯньте...  зарево...  - и произносит  великолепно,  что  мне  совсем
неинтересно  ждать,  пока  выучитсЯ  переживать  это зарево не участвующаЯ в
пьесе ‹юдмила ‘ильвестровна.  „икие крики о каких-то  сундуках,  не  имевших
никакого  отношениЯ  к  пьесе,  раздражали  менЯ до того,  что лицо начинало
дергатьсЯ.
     Љ концу  третьей недели занЯтий с €ваном ‚асильевичем отчаЯние охватило
менЯ. Џоводов к нему было три. ‚о-первых, Я сделал арифметическую выкладку и
ужаснулсЯ. Њы репетировали третью неделю, и все одну и ту же картину. Љартин
же было в пьесе семь.  ‘тало быть,  если класть  только  по  три  недели  на
картину...
     - Ћ господи!  - шептал Я в бессоннице,  ворочаЯсь  на  диване  дома,  -
трижды семь...  двадцать одна неделЯ или пЯть...  да,  пЯть...  а то и шесть
месЯцев!! Љогда же выйдет моЯ пьеса?! —ерез неделю начнетсЯ мертвый сезон, и
репетиций не будет до сентЯбрЯ! Ѓатюшки! ‘ентЯбрь, октЯбрь, ноЯбрь...
     Ќочь быстро шла к рассвету.  Ћкно было раскрыто, но прохлады не было. џ
приходил на репетиции с мигренью, пожелтел и осунулсЯ.
     ‚торой же повод длЯ отчаЯниЯ был еще серьезнее.  ќтой  тетради  Я  могу
доверить свою тайну: Я усомнилсЯ в теории €вана ‚асильевича. „а! ќто страшно
выговорить, но это так.
     ‡ловещие подозрениЯ  начали  закрадыватьсЯ  в  душу  уже к концу первой
недели.  Љ  концу  второй  Я  уже  знал,  что  длЯ  моей  пьесы  эта  теориЯ
неприложима, по-видимому. Џатрикеев не только не стал лучше подносить букет,
писать письмо или объЯснЯтьсЯ в любви.  Ќет! Ћн стал каким-то принужденным и
сухим и вовсе не смешным. Ђ самое главное, внезапно заболел насморком.
     Љогда о последнем обстоЯтельстве Я в  печали  сообщил  Ѓомбардову,  тот
усмехнулсЯ и сказал:
     - Ќу,  насморк его скоро пройдет.  Ћн чувствует себЯ лучше  и  вчера  и
сегоднЯ  играл в клубе на бильЯрде.  Љак отрепетируете эту картину,  так его
насморк и кончитсЯ. ‚ы ждите: еще будут насморки у других. € прежде всего, Я
думаю, у …лагина.
     - Ђх, черт возьми! - вскричал Я, начинаЯ понимать.
     Џредсказание Ѓомбардова  и  тут  сбылось.  —ерез день исчез с репетиции
…лагин,  и Ђндрей Ђндреевич записал в протокол о нем:  "Ћтпущен с репетиции.
Ќасморк".  ’а  же  беда  постигла Ђдальберта.  ’а же запись в протоколе.  ‡а
Ђдальбертом - ‚ешнЯкова.  џ скрежетал зубами,  присчитываЯ в своей  выкладке
еще месЯц на насморки.  Ќо не осуждал ни Ђдальберта,  ни Џатрикеева. ‚ самом
деле,  зачем предводителю разбойников терЯть времЯ на крики о несуществующем
пожаре  в четвертой картине,  когда его разбойничьи и нужные ему дела влекли
его к работе в картине третьей, а также и пЯтой.
     € пока   Џатрикеев,  попиваЯ  пиво,  играл  с  маркером  в  американку,
Ђдальберт репетировал шиллеровских "ђазбойников" в клубе на Љрасной  Џресне,
где руководил театральным кружком.
     „а, эта система не была,  очевидно,  приложима к моей пьесе, а пожалуй,
была и вредна ей.  ‘сора между двумЯ действующими лицами в четвертой картине
повлекла за собой фразу:
     - џ тебЯ вызову на дуэль!
     € не раз в ночи Я грозилсЯ самому себе  оторвать  руки  за  то,  что  Я
трижды проклЯтую фразу написал.
     ‹ишь только ее произнесли,  €ван  ‚асильевич  очень  оживилсЯ  и  велел
принести   рапиры.   џ  побледнел.  €  долго  смотрел,  как  ‚ладычинский  и
Ѓлагосветлов щелкали клинком о клинок,  и дрожал при мысли, что ‚ладычинский
выколет Ѓлагосветлову глаз.
     €ван ‚асильевич в это времЯ рассказывал о том,  как Љомаровский-Ѓионкур
дралсЯ на шпагах с сыном московского городского головы.
     Ќо дело было не в этом проклЯтом сыне городского головы,  а в том,  что
€ван  ‚асильевич все настойчивее стал предлагать мне написать сцену дуэли на
шпагах в моей пьесе.
     џ отнессЯ  к  этому  как  к тЯжелой шутке,  и каковы были мои ощущениЯ,
когда коварный и вероломный ‘триж сказал,  что просит,  чтобы через недельку
сценка дуэли была "набросана".
     ’ут Я вступил в спор,  но ‘триж твердо стоЯл на  своем.  ‚  исступление
окончательное  привела  менЯ  запись в его режиссерской книге:  "‡десь будет
дуэль".
     € со ‘трижом отношениЯ испортились.
     ‚ печали,  возмущении Я ворочалсЯ с боку на бок по ночам.  џ чувствовал
себЯ оскорбленным.
     - Ќебось у Ћстровского не вписывал бы дуэлей, - ворчал Я, - не давал бы
‹юдмиле ‘ильвестровне орать про сундуки!
     € чувство мелкой зависти к Ћстровскому терзало драматурга.  Ќо все  это
относилось,  так  сказать,  к  частному случаю,  к моей пьесе.  Ђ было более
важное. €ссушаемый любовью к Ќезависимому ’еатру, прикованный теперь к нему,
как жук  к пробке,  Я вечерами ходил на спектакли.  € вот тут подозрениЯ мои
перешли,  наконец,  в твердую уверенность.  џ стал рассуждать  просто:  если
теориЯ  €вана  ‚асильевича  непогрешима  и  путем  его  упражнений актер мог
получить дар перевоплощениЯ,  то естественно,  что в каждом спектакле каждый
из  актеров  должен вызывать у зрителЯ полную иллюзию.  € играть так,  чтобы
зритель забыл, что перед ним сцена...

                                                           (1936-1937)