торопливо,
точно  убегал  куда-то,  ночью белаЯ луна так и нырЯла в клубах
туч. “садьба и деревнЯ казались безнадежно бедны и грубы. Џотом
стал порошить снег, убелЯЯ мерзлую грЯзь точно сахарной пудрой,
и усадьба и видные из нее полЯ стали сизо-белы и просторны.  Ќа
деревне  кончали  последнюю работу -- ссыпали в погреба на зиму
картошки, перебираЯ их,  отбрасываЯ  гнилые.  Љак-то  он  пошел
пройтись  по  деревне, надев поддевку на лисьем меху и надвинув
меховую шапку. ‘еверный ветер трепал ему усы,  жег  щеки.  Ќадо
всем  висело  угрюмое  небо,  сизо-белое покатое поле за речкой
казалось очень близким. ‚ деревне лежали на земле возле порогов
веретьЯ с ворохами картошек. Ќа веретьЯх сидели, работаЯ,  бабы
и  девки,  закутанные  в  пеньковые  шали,  в рваных куртках, в
разбитых валенках, с посиневшими  лицами  и  руками,  --  он  с
ужасом думал: а под подолами у них совсем голые ноги!
     Љогда  он  пришел  домой,  она  стоЯла в прихожей, обтираЯ
трЯпкой кипЯщий самовар, чтобы нести  его  на  стол,  и  тотчас
сказала вполголоса:
     -- ќто  вы,  верно,  на деревню ходили, там девки картошки
перебирают... —то ж, гулЯйте, гулЯйте, высматривайте себе какую
получше!
     €, сдерживаЯ слезы, выскочила в  сенцы.  Љ  вечеру  густо,
густо  повалил  снег,  и,  пробегаЯ  мимо  него  по  залу,  она
взглЯнула на него с неудержимым  детским  весельем  и,  дразнЯ,
шепнула:
     -- —то,  много  теперь  нагулЯетесь? „а то ли еще будет --
собаки по всему двору катаютсЯ -- понесет  такаЯ  кура,  что  и
носу из дому не высунете!
     "ѓосподи,  --  подумал  он,  --  как же Я соберусь с духом
сказать ей, что вот-вот уеду!"
     € ему страстно захотелось быть как можно скорее в  Њоскве.
Њороз,  метель,  на  площади, против €верской, парные голубки с
бормочущими бубенчиками, на ’верской высокий электрический свет
фонарей в снежных вихрЯх... ‚ Ѓольшом Њосковском блещут люстры,
разливаетсЯ струннаЯ музыка, и вот он, кинув меховое оснеженное
пальто на руки швейцарам, вытираЯ платком мокрые от снега  усы,
привычно,  бодро  входит  по  красному  ковру в нагретую людную
залу, в говор, в запах кушаний и папирос, в суету лакеев и  все
покрывающие, то распутно-томные, то залихватски-бурные струнные
волны...
     ‚есь  ужин  он  не  мог  поднЯть  глаз  на  ее беззаботную
беготню, на ее успокоившеесЯ лицо.
     Џоздно вечером он  надел  валенки,  старую  енотовую  шубу
покойного Љазакова, надвинул шапку и через заднее крыльцо вышел
на  вьюгу  -- дохнуть воздухом, посмотреть на нее. Ќо под навес
крыльца уже нанесло целый сугроб, он споткнулсЯ в нем и  набрал
целые  рукава  снега,  дальше  был  сущий  ад,  белое несущеесЯ
бешенство.  Ћн  с  трудом,  утопаЯ,  обошел  дом,  добралсЯ  до
переднего крыльца и, топаЯ, отрЯхиваЯсь, вбежал в темные сенцы,
гудевшие  от  бури,  потом  в  теплую  прихожую, где на рундуке
горела свеча. Ћна выскочила из-за перегородки босаЯ, в  той  же
бумазейной юбчонке, всплеснула руками:
     -- ѓосподи! „а откуда ж это вы!
     Ћн  сбросил на рундук шубу и шапку, осыпав его снегом, и в
сумасшедшем восторге нежности схватил ее на руки. Ћна  в  таком
же восторге вырвалась, схватила веник и стала обивать его белые
от снега валенки и тащить их с ног:
     -- ѓосподи, и там полно снегу! ‚ы насмерть простудитесь!

     Ќочью,  сквозь  сон, он иногда слышал: однообразно шумит с
однообразным напором  на  дом,  потом  бурно  налетает,  сыплет
стрекочущим   снегом  в  ставни,  потрЯсаЯ  их,  --  и  падает,
отдалЯетсЯ, шумит усыпительно...  Ќочь  кажетсЯ  бесконечной  и
сладкой -- тепло постели, тепло старого дома, одинокого в белой
тьме несущегосЯ снежного морЯ...
     “тром   показалось,   что   это  ночной  ветер  со  стуком
распахивает ставни, бьет ими в стены -- открыл  глаза  --  нет,
уже  светло, и отовсюду глЯдит в залепленные снегом окна белаЯ,
белаЯ белизна, нанесеннаЯ до самых подоконников, а  на  потолке
лежит  ее  белый  отсвет.  ‚се  еще шумит, несет, но тише и уже
по-дневному. ‘  изголовьЯ  тахты  видны  напротив  два  окна  с
двойными  почерневшими  от  времени  рамами  в  мелкую  клетку,
третье, влево от изголовьЯ, белее и светлее всего.  Ќа  потолке
этот  белый  отсвет,  а  в  углу  дрожит,  гудит  и постукивает
втЯгиваемаЯ разгорающимсЯ огнем заслонка печки --  как  хорошо,
он  спал,  ничего  не слыхал, а ’анЯ, ’анечка, вернаЯ, любимаЯ,
растворила ставни, потом тихо вошла в валенках, всЯ холоднаЯ, в
снегу на плечах и на голове, закутанной пеньковым  платком,  и,
став  на  колени,  затопила.  €  не  успел он подумать, как она
вошла, несЯ поднос с чаем, уже  без  платка.  ‘  чуть  заметной
улыбкой  взглЯнула,  ставЯ  поднос на столик у изголовьЯ, в его
по-утреннему Ясные, со сна точно удивленные глаза:
     -- —то ж вы так заспались?
     -- Ђ который час?
     Џосмотрела на часы на столике и не сразу  ответила  --  до
сих пор не сразу разбирает, который час:
     -- „есЯть... Ѓез десЯти минут девЯть...
     ‚зглЯнув  на  дверь,  он  потЯнул  ее  к себе за юбку. Ћна
отклонилась, отстранЯЯ его руку:
     -- Ќикак нельзЯ, все проснулись...
     -- Ќу, на одну минуту!
     -- ‘таруха зайдет...
     -- Ќикто не зайдет -- на одну минуту!
     -- Ђх, наказанье мне с вами!
     Ѓыстро вынув одну за другой ноги  в  шерстЯных  чулках  из
валенок,  легла,  озираЯсь  на  дверь...  Ђх, этот крестьЯнский
запах ее головы, дыханиЯ, Яблочный  холодок  щеки!  Ћн  сердито
зашептал:
     -- ЋпЯть  ты  целуешьсЯ  со  сжатыми  губами! Љогда Я тебЯ
отучу!
     -- џ не барышнЯ... Џогодите, Я пониже лЯжу... Ќу,  скорее,
боюсь до смерти.
     €  они  уставились  друг  другу  в  глаза  -- пристально и
бессмысленно, выжидательно.
     -- Џетруша...
     -- Њолчи. ‡ачем ты говоришь всегда в это времЯ!
     -- „а когда ж мне и поговорить с вами, как не в это времЯ!
џ не буду больше губы сжимать... ЏоклЯнитесь, что у вас  никого
нету в Њоскве...
     -- Ќе тискай менЯ так за шею.
     -- Ќикто  в  жизни  не будет так любить вас. ‚от вы в менЯ
влюбились, а Я будто и сама в себЯ влюбилась, не  нарадуюсь  на
себЯ... Ђ если вы менЯ бросите...
     ‚ыскочив  с  горЯчим  лицом  под  навес заднего крыльца на
вьюгу,  она,  стоЯ,  присела  на  мгновенье,   потом   кинулась
навстречу  белым  вихрЯм на переднее крыльцо, утопаЯ выше голых
колен.
     ‚ прихожей пахло  самоваром.  ‘тараЯ  горничнаЯ,  сидЯ  на
рундуке  под высоким окном в снегу, схлебывала с блюдечка и, не
отрываЯсь от него, покосилась:
     -- Људа это тебЯ носило? ‚сЯ в снегу вывалЯлась.
     -- Џетру Ќиколаичу чай подавала.
     -- —то ж ты ему в людскую, что ль, подавала? --  ‡наем  мы
твой чай!
     -- Ќу, знаете, и на здоровье. ЃарынЯ встали?
     -- •ватилась! Џораньше тебЯ.
     -- € все-то вы сердитесь!
     €,  счастливо вздохнув, она пошла за перегородку, за своей
чашкой, и чуть слышно запела там:
     “ж как выйду Я в сад,
     ‚о зеленый сад,
     ‚о зеленый сад гулЯть,
     ‘вово милова встречать...

     „нем, сидЯ в кабинете за книгой,  слушаЯ  все  тот  же  то
слабеющий,  то  угрожающе  растущий шум вокруг дома, все больше
тонувшего в снегах среди  со  всех  сторон  несущейсЯ  молочной
белизны, он думал: как стихнет, так уеду.
     ‚ечером  он  улучил  минуту сказать ей, чтобы она пришла к
нему ночью попозднее, когда дом крепче всего спит,  --  на  всю
ночь,  до  утра.  Ћна  покачала  головой,  подумала  и сказала:
хорошо. ќто было очень страшно, но тем слаще.
     ’о же чувствовал и он. € волновала еще жалость к ней: и не
знает, что это их последнЯЯ ночь!
     Ќочью он то засыпал, то в тревоге просыпалсЯ:  решитсЯ  ли
прийти?  ’ьма  дома,  шум  вокруг этой тьмы, трЯсутсЯ ставни, в
печке то и дело завывает...  ‚друг  он  в  страхе  очнулсЯ:  не
услыхал,  --  услыхать  ее  в  той  преступной  осторожности, с
которой она пробиралась в густой темноте по дому, нельзЯ  было,
-- не  услыхал, а почувствовал, что она, невидимаЯ, уже стоит у
тахты. Ћн протЯнул руки. Ћна молча нырнула под одеЯло  к  нему.
Ћн  слышал,  как  стучит ее сердце, чувствовал ее озЯбшие босые
ноги и шептал самые горЯчие слова, какие  только  мог  найти  и
выговорить.
     Ћни  долго  лежали  так,  грудь  с грудью, целуЯсь с такой
крепостью, что больно было зубам. Ћна помнила, что он не  велел
ей  сжимать  рот,  и, стараЯсь угодить ему, раскрывала его, как
галчонок.
     -- ’ы, небось, совсем не спала?
     Ћна ответила радостным шепотом:
     -- Ќи минуточки. ‚се ждала...
     Ќашарив на столике спички, он зажег свечу.  Ћна  в  страхе
ахнула:
     -- Џетруша,   что  ж  это  вы  сделали?  Ђ  ну-ка  старуха
проснетсЯ, увидит свет...
     -- —ерт с ней, -- сказал он, глЯдЯ на  ее  раскрасневшеесЯ
личико. -- —ерт с ней, Я хочу видеть тебЯ...
     ‚зЯв ее, он не спускал с нее глаз. Ћна прошептала:
     -- џ боюсь, -- что это вы на менЯ так смотрите?
     -- „а  то, что лучше тебЯ на свете нет. ќта головка с этой
маленькой косой вокруг нее, как у молоденькой ‚енеры...
     ѓлаза ее засиЯли смехом, счастьем:
     -- ЉакаЯ это ‚инера?
     -- „а уж такаЯ... € эта рубашонка...
     -- Ђ вы купите мне миткалевую...  ‚ерно,  вы  правда  менЯ
очень любите?
     -- Ќисколько не люблю. € опЯть ты пахнешь не то перепелом,
не то сухой коноплей...
     -- Ћтчего  ж  вам  это  нравитсЯ?  ‚от  вы говорили, что Я
всегда говорю в это времЯ... а теперь... сами говорите...
     Ћна начала все крепче прижимать его  к  себе,  хотела  еще
что-то сказать и уже не могла...
     Џотом он потушил свечу и долго лежал молча, курил и думал:
а все-таки надо сказать, ужасно, но надо! € чуть слышно начал:
     -- ’анечка...
     -- —то? -- так же таинственно спросила она.
     -- ‚едь мне надо уезжать...
     Ћна даже поднЯлась:
     -- Љогда?
     -- ‚се-таки скоро... очень скоро... “ менЯ есть неотложные
дела...
     Ћна упала на подушку:
     -- ѓосподи!
     …го  какие-то  дела где-то там, в какой-то Њоскве, внушали
ей нечто вроде благоговениЯ. Ќо как же  все-таки  расстатьсЯ  с
ним  ради  этих дел? € она замолчала, быстро и беспомощно ища в
уме выхода  из  этого  неразрешимого  ужаса.  ‚ыхода  не  было.
•отелось  крикнуть: "‚озьмите менЯ с собой!" Ќо она не смела --
разве это возможно?
     -- Ќе могу же Я век тут жить...
     Ћна слушала и соглашалась: да, да...
     -- Ќе могу же Я взЯть тебЯ с собой... Ћна  вдруг  отчаЯнно
выговорила:
     -- Џочему?
     Ћн  быстро  подумал:  "„а,  почему,  почему?"  €  поспешно
ответил:
     -- “ менЯ нет дома, ’анЯ, Я всю  жизнь  езжу  с  места  на
место...  ‚  Њоскве  живу  в  номерах... € ни на ком никогда не
женюсь...
     -- Ћтчего?
     -- Ћттого, что уж такой Я родилсЯ.
     -- € ни на ком никогда не женитесь?
     -- Ќи на ком, никогда! €  даю  тебе  честное  слово,  мне,
ей-Ѓогу,   необходимо,   очень  важные  и  неотложные  дела.  Љ
ђождеству непременно приеду!
     Ћна припала головой к нему, полежала, капаЯ  на  его  руки
теплыми слезами, и прошептала:
     -- Ќу,  Я  пойду... ‘коро светать начнет... €, поднЯвшись,
стала в темноте крестить его:
     -- ‘охрани вас –арица ЌебеснаЯ, сохрани Њатерь ЃожиЯ!
     Џрибежав к себе за перегородку, она  села  на  постель  и,
прижав  к  груди  руки, слизываЯ с губ слезы, стала шептать под
гул метели в сенцах:
     -- ѓосподи батюшка! –арица ЌебеснаЯ! „ай, ѓосподи, чтоб не
утихало хоть еще днЯ два!

     —ерез два днЯ  он  уехал,  --  еще  проносились  по  двору
утихающие  вихри, но он не мог больше длить тайное мучение ее и
свое и не сдалсЯ на уговоры Љазаковой подождать хоть до завтра.
     € дом и всЯ усадьба опустели, умерли. €  представить  себе
Њоскву  и  его в ней, его жизнь там, его какие-то дела, не было
никакой возможности.

     Ќа ђождество он не приехал. —то это были за дни!  ‚  какой
муке  неразрешающегосЯ  ожиданиЯ,  в  каком  жалком притворстве
перед самой собой, будто и нет никакого ожиданиЯ, шло  времЯ  с
утра  до  вечера!  € все ‘вЯтки она ходила в самом лучшем своем
нарЯде -- в том платье  и  в  тех  полсапожках,  в  которых  он
встретил ее тогда осенью, на вокзале, в тот незабвенный вечер.
     Ќа  Љрещенье  она  почему-то  жадно  верила,  что  вот-вот
покажутсЯ из-под горы мужицкие  санки,  которые  он  наймет  на
станции,  не прислав письма, чтобы за ним выслали лошадей, весь
день не вставала с рундука в прихожей, глЯдЯ во двор до боли  в
глазах.  „ом  был  пуст,  -- Љазакова уехала в гости к соседЯм,
старуха  обедала  в  людской,  сидела  там   и   после   обеда,
наслаждаЯсь  злословием перед кухаркой. Ђ она даже и обедать не
ходила, сказала, что живот болит...
     Ќо вот стало вечереть. Ћна взглЯнула  еще  раз  на  пустой
двор  в блестЯщем насте и поднЯлась, твердо сказав себе: конец,
никого мне больше не нужно, ничего  не  желаю  Я  ждать!  --  и
пошла, нарЯженнаЯ, гулЯющим шагом по залу, по гостиной, в свете
зимней,  желтой  зари  из окон, громко и беззаботно запела -- с
облегчением конченой жизни:
     “ж как выйду Я в сад,
     ‚о зеленый сад,
     ‚о зеленый сад гулЯть,
     ‘вово милова встречать!
     € как раз на словах о милом вошла в кабинет,  увидала  его
пустую  тахту,  пустое  кресло  возле  письменного  стола,  где
когда-то сидел он с книгой в руках, и упала в  кресло,  головой
на стол, рыдаЯ и крича: "–арица ЌебеснаЯ, пошли мне смерть!"

     Ћн  приехал в феврале -- когда она уже совсем похоронила в
себе всЯкую надежду увидать его хоть еще один раз в жизни.
     € как будто возвратилось все прежнее.
     Ћн был поражен, увидЯ ее, -- так похудела и  поблекла  она
всЯ,  так  несмелы  и грустны были ее глаза. Џоразилась и она в
первую минуту: и он показалсЯ ей как будто другим, постаревшим,
чужим и даже неприЯтным -- усы у него стали как  будто  больше,
голос  грубей,  его  смех  и  разговор,  пока  он  раздевалсЯ в
прихожей, были не в меру громки  и  неестественны,  ей  неловко
было взглЯнуть ему в глаза... Ќо оба постарались скрыть все это
друг от друга, и вскоре все пошло как будто по-прежнему.
     Џотом  опЯть  стало  подходить страшное времЯ -- времЯ его
нового отъезда. Ћн поклЯлсЯ ей на образ, что приедет к ‘вЯтой и
уже на целое лето. Ћна поверила;  но  подумала:  "Ђ  летом  что
будет?  ЋпЯть то же, что теперь?" ќтого теперь ей было уже мало
-- нужно было или совсем, совсем прежнее, а не повторение,  или
нераздельнаЯ  жизнь  с  ним, без разлук, без новых мучений, без
стыда напрасных ожиданий. Ќо она старалась гнать  от  себЯ  эту
мысль,  старалась представить себе все то летнее счастье, когда
столько будет им свободы везде... -- ночью и днем,  в  саду,  в
поле, на гумне, и он будет долго, долго возле нее...

     Ќакануне  его  нового  отъезда ночь была уже предвесеннЯЯ,
светлаЯ и ветренаЯ. ‡а домом  волновалсЯ  сад,  и  все  долетал
оттуда  разносимый  ветром  злой  и беспомощный, отрывистый лай
собак над Ямой в елках: там сидела  лисица,  которую  поймал  в
капкан и принес на барский двор лесник Љазаковой.
     Ћн  лежал на тахте на спине с закрытыми глазами. Ћна рЯдом
с ним на  боку,  подложив  ладонь  под  грустную  головку.  Ћба
молчали. Ќаконец она прошептала:
     -- Џетруша, вы спите?
     Ћн  открыл глаза, посмотрел в легкий сумрак комнаты, слева
озаренный золотистым светом из бокового окна:
     -- Ќет. Ђ что?
     -- Ђ ведь вы менЯ больше не  любите,  даром  погубили,  --
спокойно сказала она.
     -- Џочему же даром? Ќе говори глупостей.
     -- ѓрех вам будет. Људа ж Я теперь денусь?
     -- Ђ зачем тебе куда-нибудь деватьсЯ?
     -- ‚от вы опЯть, опЯть уедете в эту свою Њоскву, а что ж Я
одна тут буду делать!
     -- „а  все  то  же, что и прежде делала. Ђ потом -- ведь Я
тебе твердо сказал: на ‘вЯтой на целое лето приеду.
     -- „а, может,  и  приедете...  ’олько  прежде  вы  мне  не
говорили  таких  слов:  "Ђ зачем тебе куда-нибудь деватьсЯ?" ‚ы
менЯ правда любили, говорили, что милей менЯ не  видали.  „а  и
такаЯ Я разве была?
     „а, не такаЯ, подумал он. “жасно изменилась.
     -- Џрошло мое времечко, -- сказала она. -- ‚скочу, бывало,
к вам  --  и боюсь до смерти и радуюсь: ну, слава Ѓогу, старуха
заснула. Ђ теперь и ее не боюсь...
     Ћн пожал плечами:
     -- џ тебЯ не понимаю. „ай-ка мне папиросы со столика...
     Ћна подала. Ћн закурил:
     -- Ќе понимаю, что с тобой. ’ы просто нездорова...
     -- ‚от оттого-то, верно, и не мила Я вам стала. Ђ чем же Я
больна?
     -- ’ы  менЯ  не  понимаешь.  џ  говорю,  что  ты   душевно
нездорова. Џотому что подумай, пожалуйста, что такое случилось,
откуда ты взЯла, что Я тебЯ больше не люблю? € что ж все одно и
то же твердить: бывало, бывало...
     Ћна   не   ответила.  ‘ветило  окно,  шумел  сад,  долетал
отрывистый лай, злой,  безнадежный,  плачущий...  Ћна  тихонько
слезла  с  тахты  и, прижав рукав к глазам, подергиваЯ головой,
мЯгко пошла в своих шерстЯных чулках к дверЯм  в  гостиную.  Ћн
негромко и строго окликнул ее:
     -- ’анЯ.
     Ћна обернулась, ответила чуть слышно:
     -- —его вам?
     -- Џоди ко мне.
     -- ‡ачем?
     -- ѓоворю, поди.
     Ћна  покорно  подошла,  склонив голову, чтобы он не видал,
что все лицо у нее в слезах.
     -- Ќу, что вам?
     -- ‘Ядь и не плачь. Џоцелуй менЯ, -- ну? Ћн сел, она  села
рЯдом  и  обнЯла его, тихо рыдаЯ. "Ѓоже мой, что же мне делать!
-- с отчаЯнием подумал он. -- ЋпЯть эти теплые детские слезы на
детском горЯчем лице... Ћна даже и  не  подозревает  всей  силы
моей  любви  к  ней!  Ђ что Я могу? “везти ее с собой? Људа? Ќа
какую жизнь? € что из  этого  выйдет?  ‘вЯзать,  погубить  себЯ
навеки?"  €  стал  быстро  шептать,  чувствуЯ,  как и его слезы
щекочут ему нос и губы:
     -- ’анечка, радость моЯ,  не  плачь,  послушай:  Я  приеду
весной  на все лето, и вот правда пойдем мы с тобой "во зеленый
сад" -- Я слышал эту твою песенку и вовеки  не  забуду  ее,  --
поедем  на  шарабане в лес -- помнишь, как мы ехали на шарабане
со станции?
     -- Ќикто менЯ с тобой не пустит! -- горько прошептала она,
мотаЯ на его груди головой, в первый раз говорЯ ему "ты". --  €
никуда ты со мной не поедешь...
     Ќо он уже слышал в ее голосе робкую радость, надежду.
     -- Џоеду,  поеду,  ’анечка!  € не смей мне больше говорить
"вы". € плакать не смей...
     Ћн взЯл ее под ноги в шерстЯных  чулках  и  пересадил  ее,
легонькую, к себе на колени:
     -- Ќу скажи: "Џетруша, Я тебЯ очень люблю!"
     Ћна тупо повторила, икнув от слез:
     -- џ тебЯ очень люблю...
     ќто  было  в  феврале  страшного семнадцатого года. Ћн был
тогда в деревне в последний раз в жизни.
     22 октЯбрЯ 1940


        ‚ ЏЂђ€†…

     Љогда он был в шлЯпе, -- шел по улице или стоЯл  в  вагоне
метро,   --  и  не  видно  было,  что  его  коротко  стриженные
красноватые волосы остро серебрЯтсЯ, по  свежести  его  худого,
бритого  лица,  по  прЯмой  выправке  худой,  высокой  фигуры в
длинном непромокаемом пальто, ему можно  было  дать  не  больше
сорока лет. ’олько светлые глаза его смотрели с сухой грустью и
говорил  и  держалсЯ  он как человек, много испытавший в жизни.
Ћдно времЯ он арендовал  ферму  в  Џровансе,  наслышалсЯ  едких
провансальских  шуток  и  в  Џариже любил иногда вставлЯть их с
усмешкой в свою всегда сжатую речь. Њногие  знали,  что  еще  в
Љонстантинополе  его  бросила  жена  и что живет он с тех пор с
постоЯнной раной в душе. Ћн никогда и никому не открывал  тайны
этой  раны,  но  иногда  невольно  намекал на нее, -- неприЯтно
шутил, если разговор касалсЯ женщин:
     -- Rien n'est plus difficile que  de  reconnaitre  un  bon
melon et une femme de bien3.
     Ћднажды,  в сырой парижский вечер поздней осенью, он зашел
пообедать в  небольшую  русскую  столовую  в  одном  из  темных
переулков  возле  улицы  Џасси.  Џри  столовой было нечто вроде
гастрономического магазина  --  он  бессознательно  остановилсЯ
перед  его  широким окном, за которым были видны на подоконнике
розовые бутылки  конусом  с  рЯбиновкой  и  желтые  кубастые  с
зубровкой,  блюдо  с  засохшими  жареными  пирожками,  блюдо  с
посеревшими  рублеными  котлетами,   коробка   халвы,   коробка
шпротов,  дальше  стойка,  уставленнаЯ  закусками,  за  стойкой
хозЯйка с неприЯзненным русским лицом. ‚ магазине было  светло,
и  его  потЯнуло  на этот свет из темного переулка с холодной и
точно сальной мостовой. Ћн вошел, поклонилсЯ хозЯйке и прошел в
еще пустую, слабо освещенную комнату, прилегавшую  к  магазину,
где  белели  накрытые  бумагой столики. ’ам он не спеша повесил
свою серую шлЯпу и длинное пальто на рога стоЯчей вешалки,  сел
за  столик  в  самом  дальнем  углу и, рассеЯнно потираЯ руки с
рыжими волосатыми кистЯми, стал читать бесконечное перечисление
закусок  и  кушаний,  частью  напечатанное,  частью  написанное
расплывшимисЯ  лиловыми  чернилами  на просаленном листе. ‚друг
его угол осветилсЯ, и он увидал  безучастно-вежливо  подходЯщую
женщину  лет  тридцати,  с  черными волосами на прЯмой пробор и
черными глазами, в белом переднике  с  прошивками  и  в  черном
платье.
     -- Bonsoir, monsieur4, -- сказала она приЯтным голосом.
     Ћна  показалась  ему так хороша, что он смутилсЯ и неловко
ответил:
     -- Bonsoir... Ќо вы ведь русскаЯ?
     -- ђусскаЯ. €звините,  образовалась  привычка  говорить  с
гостЯми по-французски.
     -- „а разве у вас много бывает французов?
     -- „овольно  много,  и все спрашивают непременно зубровку,
блины, даже борщ. ‚ы что-нибудь уже выбрали?
     -- Ќет,  тут  столько  всего...  ‚ы  уж  сами  посоветуйте
что-нибудь.
     Ћна стала перечислЯть заученным тоном:
     -- Ќынче  у  нас  щи  флотские,  битки по-казацки... можно
иметь отбивную  телЯчью  котлетку  или,  если  желаете,  шашлык
по-карски...
     -- Џрекрасно. Ѓудьте добры дать щи и битки.
     Ћна  поднЯла висевший у нее на поЯсе блокнот и записала на
нем  кусочком  карандаша.  ђуки  у  нее  были  очень  белые   и
благородной  формы,  платье  поношенное, но, видно, из хорошего
дома.
     -- ‚одочки желаете?
     -- Ћхотно. ‘ырость на дворе ужаснаЯ.
     -- ‡акусить что прикажете? …сть чуднаЯ  дунайскаЯ  сельдь,
краснаЯ    икра   недавней   получки,   коркуновские   огурчики
малосольные...
     Ћн опЯть взглЯнул на нее: очень красив  белый  передник  с
прошивками  на  черном  платье,  красиво выдаютсЯ под ним груди
сильной молодой женщины... полные губы не накрашены, но  свежи,
на  голове  просто свернутаЯ чернаЯ коса, но кожа на белой руке
холенаЯ, ногти блестЯщие и чуть розовые, -- виден маникюр...
     -- —то Я прикажу закусить? -- сказал он, улыбаЯсь. -- …сли
позволите, только селедку с горЯчим картофелем.
     -- Ђ вино какое прикажете?
     -- Љрасное. Ћбыкновенное, -- какое у  вас  всегда  дают  к
столу.
     Ћна  отметила  на блокноте и переставила с соседнего стола
на его стол графин с водой. Ћн закачал головой:
     -- Ќет, мерси, ни воды, ни вина с водой  никогда  не  пью.
L'eau  gate  le  vin comme la charette le chemin et la femme --
I'ame5.
     -- •орошего же вы мнениЯ о нас!  --  безразлично  ответила
она  и  пошла за водкой и селедкой. Ћн посмотрел ей вслед -- на
то, как ровно она держалась, как колебалось на ходу  ее  черное
платье...  „а, вежливость и безразличие, все повадки и движениЯ
скромной  и  достойной  служащей.  Ќо  дорогие  хорошие  туфли.
Ћткуда?  …сть,  вероЯтно,  пожилой,  состоЯтельный "ami"...6 Ћн
давно не был так оживлен, как в этот  вечер,  благодарЯ  ей,  и
последнЯЯ  мысль  возбудила в нем некоторое раздражение. „а, из
году в год, изо днЯ в день,  втайне  ждешь  только  одного,  --
счастливой   любовной   встречи,  живешь,  в  сущности,  только
надеждой на эту встречу -- и все напрасно...
     Ќа другой день он опЯть пришел и сел за свой  столик.  Ћна
была  сперва  занЯта,  принимала  заказ  двух французов и вслух
повторЯла, отмечаЯ на блокноте:
     -- Cavair rouge, salade russe... Deux chachlyks..7
     Џотом вышла, вернулась и пошла к нему  с  легкой  улыбкой,
уже как к знакомому:
     -- „обрый вечер. ЏриЯтно, что вам у нас понравилось.
     Ћн весело приподнЯлсЯ:
     -- „оброго  здоровьЯ.  Ћчень понравилось. Љак вас величать
прикажете?
     -- Ћльга Ђлександровна. Ђ вас, позвольте узнать?
     -- Ќиколай Џлатоныч.
     Ћни пожали друг другу руки, и она поднЯла блокнот:
     -- Ќынче  у   нас   чудный   рассольник.   Џовар   у   нас
замечательный,  на Яхте у великого кнЯзЯ Ђлександра Њихайловича
служил.
     -- Џрекрасно, рассольник так рассольник... Ђ вы давно  тут
работаете?
     -- ’ретий месЯц.
     -- Ђ раньше где?
     -- ђаньше была продавщицей в Printemps.
     -- ‚ерно, из-за сокращений лишились места?
     -- „а, по доброй воле не ушла бы.
     Ћн  с удовольствием подумал, что, значит, дело не в "ami",
-- и спросил:
     -- ‚ы замужнЯЯ?
     -- „а.
     -- Ђ муж ваш что делает?
     -- ђаботает в ћгославии. Ѓывший участник белого  движениЯ.
‚ы, вероЯтно, тоже?
     -- „а, участвовал и в великой и в гражданской войне.
     -- ќто  сразу видно. €, вероЯтно, генерал, -- сказала она,
улыбаЯсь.
     -- Ѓывший. ’еперь пишу истории этих войн по заказам разных
иностранных издательств... Љак же это вы одна?
     -- ’ак вот и одна...
     Ќа третий вечер он спросил:
     -- ‚ы любите синема?
     Ћна ответила, ставЯ на стол мисочку с борщом:
     -- €ногда бывает интересно.
     -- ‚от теперь идет в синема  "Etoile"  какой-то,  говорЯт,
замечательный  фильм.  •отите  пойдем  посмотрим?  “  вас есть,
конечно, выходные дни?
     -- Њерси. џ свободна по понедельникам.
     -- Ќу вот и пойдем  в  понедельник.  Ќынче  что?  ‘уббота?
‡начит послезавтра. €дет?
     -- €дет. ‡автра вы, очевидно, не придете?
     -- Ќет, еду за город, к знакомым. Ђ почему вы спрашиваете?
     -- Ќе знаю... ќто странно, но Я уж как-то привыкла к вам.
     Ћн благодарно взглЯнул на нее и покраснел:
     -- €  Я  к  вам.  ‡наете,  на  свете  так  мало счастливых
встреч...
     € поспешил переменить разговор:
     -- €так, послезавтра.  ѓде  же  нам  встретитьсЯ?  ‚ы  где
живете?
     -- ‚озле метро Motte-Picquet.
     -- ‚идите,  как  удобно,  -- прЯмой путь до Etoile. џ буду
ждать вас там при выходе из метро ровно в восемь с половиной.
     -- Њерси.
     Ћн шутливо поклонилсЯ:
     -- C'est  moi  qui  vous  remercie8.  “ложите  детей,   --
улыбаЯсь,  сказал  он, чтобы узнать, нет ли у нее ребенка, -- и
приезжайте.
     -- ‘лава Ѓогу, этого добра у менЯ нет, -- ответила  она  и
плавно понесла от него тарелки.
     Ћн  был и растроган и хмурилсЯ, идЯ домой. "џ уже привыкла
к вам..." „а, может быть, это и  есть  долгожданнаЯ  счастливаЯ
встреча. ’олько поздно, поздно. Le bon Dieu envoie toujours des
culottes a ceux qui n'ont pas de derriere...9
     ‚ечером в понедельник шел дождь, мглистое небо над Џарижем
мутно  краснело.  ЌадеЯсь поужинать с ней на Њонпарнассе, он не
обедал, зашел в кафе на Chauss~e de la Muette, съел  сандвич  с
ветчиной,  выпил кружку пива и, закурив, сел в такси. “ входа в
метро Etoile остановил шофера и вышел под дождь на  тротуар  --
толстый,  с багровыми щеками шофер доверчиво стал ждать его. €з
метро  несло  банным  ветром,  густо  и  черно  поднималсЯ   по
лестницам  народ,  раскрываЯ  на  ходу  зонтики, газетчик резко
выкрикивал возле него низким утиным крЯканьем названиЯ вечерних
выпусков. ‚незапно в  подымавшейсЯ  толпе  показалась  она.  Ћн
радостно двинулсЯ к ней навстречу:
     -- Ћльга Ђлександровна...
     ЌарЯдно  и  модно  одетаЯ,  она  свободно,  не  так, как в
столовой, поднЯла  на  него  черно-подведенные  глаза,  дамским
движением  подала  руку,  на  которой  висел  зонтик, подхватив
другой подол длинного вечернего платьЯ, -- он  обрадовалсЯ  еще
больше:  "‚ечернее  платье,  --  значит, тоже думала, что после
синема поедем куда-нибудь", -- и  отвернул  край  ее  перчатки,
поцеловал кисть белой руки.
     -- Ѓедный, вы долго ждали?
     -- Ќет, Я только что приехал. €дем скорей в такси...
     €  с  давно  не  испытанным  волнением  он  вошел за ней в
полутемную пахнущую сырым сукном  карету.  Ќа  повороте  карету
сильно качнуло, внутренность ее на мгновение осветил фонарь, --
он  невольно поддержал ее за талию, почувствовал запах пудры от
ее щеки, увидал ее крупные колени под вечерним черным  платьем,
блеск  черного  глаза  и  полные  в красной помаде губы: совсем
другаЯ женщина сидела теперь возле него.
     ‚ темном зале, глЯдЯ на сиЯющую белизну экрана, по которой
косо летали и падали в  облаках  гулко  жужжащие  распластанные
аэропланы, они тихо переговаривались:
     -- ‚ы одна или с какой-нибудь подругой живете?
     -- Ћдна.  ‚ сущности, ужасно. Ћтельчик чистый, теплый, но,
знаете, из тех,  куда  можно  зайти  на  ночь  или  на  часы  с
девицей... естой этаж, лифта, конечно, нет, на четвертом этаже
красный коврик на лестнице кончаетсЯ... Ќочью, в дождь страшнаЯ
тоска.  ђаскроешь  окно -- ни души нигде, совсем мертвый город,
Ѓог знает где-то внизу один фонарь под дождем... Ђ вы, конечно,
холостой и тоже в отеле живете?
     -- “ менЯ небольшаЯ квартирка в  Џасси.  †иву  тоже  один.
„авний  парижанин. Ћдно времЯ жил в Џровансе, снЯл ферму, хотел
удалитьсЯ от всех и ото всего, жить трудами рук своих --  и  не
вынес  этих  трудов.  ‚зЯл в помощники одного казачка, оказалсЯ
пьЯница,  мрачный,  страшный  во  хмелю  человек,  завел   кур,
кроликов  --  дохнут, мул однажды чуть не загрыз менЯ, -- очень
злое и умное животное... €, главное, полное  одиночество.  †ена
менЯ еще в Љонстантинополе бросила.
     -- ‚ы шутите?
     -- Ќичуть.  €сториЯ  очень  обыкновеннаЯ. Qui se marie par
amour a bonne nuits et mauvais jours10. Ђ у менЯ даже и того  и
другого было очень мало. Ѓросила на второй год замужества.
     -- ѓде же она теперь?
     -- Ќе знаю...
     Ћна  долго  молчала. Џо экрану дурацки бегал на раскинутых
ступнЯх в нелепо огромных разбитых башмаках и в  котелке  набок
какой-то подражатель —аплина.
     -- „а, вам, верно, очень одиноко, -- сказала она.
     -- „а.  Ќо  что  ж, надо терпеть. Patience -- medecine des
pauvres11.
     -- Ћчень грустнаЯ medecine.
     -- „а, невеселаЯ. „о того, -- сказал он, усмехаЯсь, -- что
Я иногда даже в "€ллюстрированную ђоссию" заглЯдывал,  --  там,
знаете,  есть такой отдел, где печатаетсЯ нечто вроде брачных и
любовных объЯвлений:  "ђусскаЯ  девушка  из  ‹атвии  скучает  и
желала  бы  переписыватьсЯ  с чутким русским парижанином, просЯ
при этом прислать фотографическую  карточку...  ‘ерьезнаЯ  дама
шатенка, не модерн, но симпатичнаЯ, вдова с девЯтилетним сыном,
ищет переписки с серьезной целью с трезвым господином не моложе
сорока  лет,  материально обеспеченным шоферской или какой-либо
другой  работой,  любЯщим  семейный  уют.  €нтеллигентность  не
обЯзательна..." ‚полне ее понимаю -- не обЯзательна.
     -- Ќо разве у вас нет друзей, знакомых?
     -- „рузей нет. Ђ знакомства плохаЯ утеха.
     -- Љто же ваше хозЯйство ведет?
     -- •озЯйство  у менЯ скромное. Љофе варю себе сам, завтрак
готовлю тоже сам. Љ вечеру приходит femme de menage12.
     -- Ѓедный! -- сказала она, сжав его руку.
     €  они  долго  сидели  так,  рука  с  рукой,   соединенные
сумраком,  близостью  мест,  делаЯ вид, что смотрЯт на экран, к
которому дымной синевато-меловой полосой шел  над  их  головами
свет  из  кабинки  на  задней  стене.  Џодражатель  —аплина,  у
которого от ужаса отделилсЯ  от  головы  проломленный  котелок,
бешено  летел  на  телеграфный  столб  в  обломках  допотопного
автомобилЯ  с  дымЯщейсЯ  самоварной  трубой.  ѓромкоговоритель
музыкально  ревел  на  все голоса, снизу, из провала дымного от
папирос зала, -- они сидели на  балконе,  --  гремел  вместе  с
рукоплесканиЯми отчаЯнно-радостный хохот. Ћн наклонилсЯ к ней:
     -- ‡наете   что?   Џоедемте   куда-нибудь   на  Њонпарнас,
например, тут ужасно скучно и дышать нечем...
     Ћна кивнула головой и стала надевать перчатки.
     ‘нова сев в полутемную карету  и  глЯдЯ  на  искристые  от
дождЯ  стекла, то и дело загоравшиесЯ разноцветными алмазами от
фонарных огней и переливавшихсЯ в черной вышине то  кровью,  то
ртутью   реклам,   он   опЯть   отвернул  край  ее  перчатки  и
продолжительно поцеловал руку.  Ћна  посмотрела  на  него  тоже
странно  искрЯщимисЯ  глазами  с  угольно-крупными  ресницами и
любовно-грустно потЯнулась к нему  лицом,  полными,  с  сладким
помадным вкусом губами.
     ‚  кафе  "Coupole"  начали с устриц и анжу, потом заказали
куропаток и красного бордо. ‡а  кофе  с  желтым  шартрезом  оба
слегка   охмелели.  Њного  курили,  пепельница  была  полна  ее
окровавленными окурками.  Ћн  среди  разговора  смотрел  на  ее
разгоревшеесЯ лицо и думал, что она вполне красавица.
     -- Ќо  скажите правду, -- говорила она, щепотками снимаЯ с
кончика Языка крошки табаку, -- ведь были же у вас  встречи  за
эти годы?
     -- Ѓыли. Ќо вы догадываетесь, какого рода. Ќочные отели...
Ђ у вас?
     Ћна помолчала:
     -- Ѓыла  одна  очень  тЯжелаЯ  историЯ...  Ќет,  Я не хочу
говорить об этом. Њальчишка, сутенер в сущности...  Ќо  как  вы
разошлись с женой?
     -- Џостыдно.   ’оже   был  мальчишка,  красавец  гречонок,
чрезвычайно богатый. € в месЯц, два  не  осталось  и  следа  от
чистой,  трогательной девочки, котораЯ просто молилась на белую
армию, на всех на нас. ‘тала ужинать  с  ним  в  самом  дорогом
кабаке  в  Џера,  получать от него гигантские корзины цветов...
"Ќе понимаю, неужели ты можешь ревновать менЯ к нему?  ’ы  весь
день  занЯт, мне с ним весело, он длЯ менЯ просто милый мальчик
и больше  ничего..."  Њилый  мальчик!  Ђ  самой  двадцать  лет.
Ќелегко было забыть ее, -- прежнюю, екатеринодарскую...
     Љогда  подали  счет,  она внимательно просмотрела его и не
велела давать больше десЯти процентов на прислугу. Џосле  этого
им обоим показалось еще страннее расстатьсЯ через полчаса.
     -- Џоедемте  ко  мне,  --  сказал он печально. -- Џосидим,
поговорим еще...
     -- „а, да, -- ответила она, вставаЯ, берЯ его под  руку  и
прижимаЯ ее к себе.
     Ќочной  шофер,  русский,  привез их в одинокий переулок, к
подъезду высокого дома, возле которого  в  металлическом  свете
газового  фонарЯ,  сыпалсЯ  дождь  на жестЯной чан с отбросами.
‚ошли в осветившийсЯ вестибюль, потом в тесный лифт и  медленно
потЯнулись  вверх,  обнЯвшись  и тихо целуЯсь. Ћн успел попасть
ключом в замок своей двери, пока не  погасло  электричество,  и
ввел  ее  в  прихожую, потом в маленькую столовую, где в люстре
скучно зажглась только одна  лампочка.  ‹ица  у  них  были  уже
усталые. Ћн предложил еще выпить вина.
     -- Ќет, дорогой мой, -- сказала она, -- Я больше не могу.
     Ћн стал просить:
     -- ‚ыпьем  только  по бокалу белого, у менЯ стоит за окном
отличное пуи.
     -- Џейте, милый, а Я пойду разденусь и помоюсь.  €  спать,
спать.  Њы  не  дети,  вы,  Я  думаю,  отлично знали, что раз Я
согласилась ехать к вам... € вообще, зачем нам расставатьсЯ?
     Ћн от волнениЯ не мог ответить, молча провел ее в спальню,
осветил ее и ванную комнату, дверь в которую  была  из  спальни
открыта.  ’ут  лампочки  горели Ярко, всюду шло тепло от топок,
меж тем как по крыше бегло и мерно  стучал  дождь.  Ћна  тотчас
стала снимать через голову длинное платье.
     Ћн  вышел, выпил подрЯд два бокала ледЯного, горького вина
и не мог удержать себЯ, опЯть пошел в  спальню.  ‚  спальне,  в
большом  зеркале  на стене напротив, Ярко отражалась освещеннаЯ
ваннаЯ комната. Ћна стоЯла спиной к  нему,  всЯ  голаЯ,  белаЯ,
крепкаЯ, наклонившись над умывальником, моЯ шею и груди.
     -- ЌельзЯ сюда! -- сказала она и, накинув купальный халат,
не закрыв  налитые  груди,  белый  сильный  живот и белые тугие
бедра, подошла и как жена обнЯла его. € как жену обнЯл и он ее,
все ее прохладное  тело,  целуЯ  еще  влажную  грудь,  пахнущую
туалетным  мылом,  глаза  и  губы,  с  которых  она уже вытерла
краску...
     —ерез день, оставив службу, она переехала к нему.
     Ћднажды зимой он уговорил ее взЯть  на  свое  имЯ  сейф  в
‹ионском кредите и положить туда все, что им было заработано:
     -- Џредосторожность  никогда  не мешает, -- говорил он. --
L'amour fail danser les anes13, и Я чувствую  себЯ  так,  точно
мне двадцать лет. Ќо мало ли что может быть...
     Ќа  третий  день  Џасхи  он  умер в вагоне метро, -- читаЯ
газету, вдруг откинул к спинке сиденьЯ голову, завел глаза...
     Љогда она, в трауре, возвращалась с  кладбища,  был  милый
весенний  день,  кое-где плыли в мЯгком парижском небе весенние
облака, и все  говорило  о  жизни  юной,  вечной  --  и  о  ее,
конченой.
     „ома  она  стала  убирать квартиру. ‚ коридоре, в плакаре,
увидала его давнюю летнюю шинель, серую, на красной  подкладке.
Ћна  снЯла  ее  с  вешалки, прижала к лицу и, прижимаЯ, села на
пол, всЯ дергаЯсь от  рыданий  и  вскрикиваЯ,  молЯ  кого-то  о
пощаде.
     26 октЯбрЯ 1940


        ѓЂ‹џ ѓЂЌ‘ЉЂџ

     •удожник и бывший морЯк сидели на террасе парижского кафе.
Ѓыл апрель, и художник восхищалсЯ: как прекрасен Џариж весной и
как очаровательны парижанки в первых весенних костюмах.
     -- Ђ  в мои золотые времена Џариж весной был, конечно, еще
прекраснее, -- говорил он. -- € не потому  только,  что  Я  был
молод,  --  сам  Џариж  был  совсем  другой. Џодумай: ни одного
автомобилЯ. € разве так, как теперь, жил Џариж!
     -- Ђ мне почему-то вспомнилась одесскаЯ весна,  --  сказал
морЯк.  --  ’ы,  как  одессит,  еще  лучше  менЯ  знаешь всю ее
совершенно особенную прелесть  --  это  смешение  уже  горЯчего
солнца  и  морской  еще зимней свежести, Яркого неба и весенних
морских облаков. € в такие дни весеннЯЯ женскаЯ  нарЯдность  на
„ерибасовской...
     •удожник, раскуриваЯ трубку, крикнул: "Garcon, un demi!"14
-- и живо обернулсЯ к нему:
     -- €звини,  Я  тебЯ  перебил.  Џредставь  себе -- говорЯ о
Џариже, Я тоже думал об Ћдессе. ’ы совершенно прав, -- одесскаЯ
весна действительно нечто особенное. ’олько Я всегда  вспоминаю
как-то  нераздельно  парижские  весны  и  одесские,  они у менЯ
чередовались, ты ведь знаешь, как часто ездил Я в те времена  в
Џариж  весной...  Џомнишь  ѓалю  ѓанскую?  ’ы видел ее где-то и
говорил мне, что никогда не  встречал  прелестней  девочки.  Ќе
помнишь?  Ќо все равно. џ сейчас, заговорив о тогдашнем Џариже,
думал как раз и о ней, и  о  той  весне  в  Ћдессе,  когда  она
впервые  зашла  ко мне в мастерскую. ‚ероЯтно, у каждого из нас
найдетсЯ какое-нибудь особенно  дорогое  любовное  воспоминание
или  какой-нибудь  особенно  тЯжкий любовный грех. ’ак вот ѓалЯ
есть, кажетсЯ, самое прекрасное мое воспоминание  и  мой  самый
тЯжкий  грех,  хотЯ,  видит Ѓог, все-таки невольный. ’еперь это
дело столь давнее, что Я могу  рассказать  тебе  его  с  полной
откровенностью...
     џ  знал ее еще подростком. ђосла она без матери, при отце,
которого мать уже давно бросила.  Ѓыл  он  очень  состоЯтельный
человек,  а  по  профессии  неудавшийсЯ художник, любитель, как
говоритсЯ,  но  такой  страстный,  что,  кроме   живописи,   не
интересовалсЯ  ничем  в  мире и всю жизнь занималсЯ только тем,
что стоЯл за мольбертом и загромождал свой дом -- у  него  была
усадьба в Ћтраде -- старыми и новыми картинами, скупаЯ все, что
ему нравилось, всюду, где возможно. Ћчень красивый был человек,
дородный,  высокий,  с  чудесной  бронзовой бородой, полуполЯк,
полухохол,   с   повадками   большого    барина,    гордый    и
изысканно-вежливый,  внутренне очень замкнутый, но делавший вид
очень открытого человека, особенно с нами: одно времЯ  все  мы,
молодые  одесские  художники,  гурьбой  ходили  к  нему  каждое
воскресенье года  два  подрЯд,  и  он  всегда  встречал  нас  с
распростертыми  объЯтиЯми,  держалсЯ  с  нами, при всей разнице
наших лет, совсем по-товарищески, без конца говорил о живописи,
угощал  на  славу.  ѓале   было   тогда   лет   тринадцать   --
четырнадцать,   и   мы  восхищались  ею,  конечно,  только  как
девочкой: мила, резва, грациозна была она на редкость, личико с
русыми локонами вдоль щек, как у ангела, но так кокетлива,  что
отец  однажды  сказал  нам, когда она вбежала зачем-то к нему в
мастерскую, что-то шепнула ему в ухо и тотчас выскочила вон:
     -- Ћй, ой, что за девчонка  растет  у  менЯ,  друзьЯ  мои!
Ѓоюсь Я за нее!
     Џотом,  с  грубостью  молодости,  мы как-то сразу и все до
единого, точно сговорившись,  бросили  ходить  к  нему,  что-то
надоело  нам  в  Ћтраде -- верно, его непрестанные разговоры об
искусстве и о том, что он наконец открыл еще один замечательный
секрет того, как надо писать. џ как раз в ту  пору  провел  две
весны  в  Џариже,  вообразил  себЯ  вторым  Њопассаном по части
любовных дел и, возвращаЯсь в Ћдессу, ходил пошлейшим  щеголем:
цилиндр,   гороховое   пальто   до  колен,  кремовые  перчатки,
полулаковые ботинки с пуговками, удивительнаЯ  тросточка,  а  к
этому  прибавь волнистые усы, тоже под Њопассана, и обращение с
женщинами совершенно подлое по безответственности. € вот иду  Я
однажды  в  чудесный апрельский день по „ерибасовской, перехожу
Џреображенскую и на углу,  возле  кофейни  ‹ибмана,  встречаюсь
вдруг  с  ѓалей.  Џомнишь пЯтиэтажный угловой дом, где была эта
кофейнЯ,  --  на  углу  Џреображенской  и   ‘оборной   площади,
знаменитый  тем,  что  весной,  в  солнечные  дни, он почему-то
всегда бывал унизан по карнизам скворцами и их щебетом? Њило  и
весело было это чрезвычайно. € вот представь себе: весна, всюду
множество  нарЯдного,  беззаботного  и приветливого народа, эти
скворцы, сыплющие немолчным щебетом, точно  каким-то  солнечным
дождем,  -- и ѓалЯ. € уже не подросток, не ангел, а удивительно
хорошенькаЯ тоненьк