влечениЯм  и  заблуждениЯм  --  больше  всех.  ‡рителю   со   стороны,   не
посвЯщенному  во  всю  подноготную,  многое  показалось  бы  и непонЯтным, и
несмешным. Ќо тогда таких зрителей под сводами "Њыши" почти совсем не  было.
Ќо все все понимали с полуслова, с отдаленного намека. „остаточно было одной
ловко  имитированной интонации, одного метко подхваченного жеста -- и всЯкий
в "Њыши" без комментариев знал, что это -- Љонстантин ‘ергеевич, что это  --
‚ладимир  €ванович,  Ђлександр  €ванович  из  конкурирующего  театра и т.д."
(<i>ќфрос Ќ.ќ.</i> ’еатр "‹етучаЯ Њышь" Ќ.”.Ѓалиева. ‘.25-26).
     ‘овременные исследователи называют еще одну характерную  черту  кабаре.
"Љонечно,  "ЃродЯчаЯ  собака"  не  была "башней из слоновой кости" (с самого
начала  идеЯ  "подвала"  была  как   бы   демонстративно   противопоставлена
надмирности  всЯких  "башен",  в  том  числе,  можно  думать, и "Ѓашне" ‚Яч.
€ванова) и стихиЯ демократического искусства неизбежно врывалась  под  своды
подвала,   как   это  часто  бывает  при  сознательном  воскрешении  древней
карнавальной традиции,  но  очевидно,  что  безмЯтежное  и  в  целом  уютное
(несмотрЯ  на  рЯд  конфликтов,  ссор,  разочарований) времЯпрепровождение в
"ЃродЯчей собаке" резко контрастировало с  теми  историческими  испытаниЯми,
которые  выпали  на  долю  страны  в  последовавшие  годы"  (<i>Џарнас Ђ.….,
’именчик ђ.„.</i> Џрограммы "ЃродЯчей собаки" // ЏамЯтники  культуры.  Ќовые
открытиЯ. 1983. ‹., 1985. ‘.175). ’о есть речь идет


     предысториЯ семиотики в ђоссии 56
     об  определенной  <i>защитной реакции,</i> когда люди прЯтались в более
безмЯтежный мир от внешнего мира тревог.
     <i>Њирон Џетровский</i> в качестве определЯющей черты  кабаре  называет
не   "эстрадность",  а  совершенно  иной  параметр.  "ѓлавным  и  бесконечно
соблазнительным зрелищем здесь были поэты, писатели, художники, актеры и так
далее -- вне своей профессиональной роли, в своей роли бытовой, постоЯнные и
полноправные посетители  кабаре,  завсегдатаи  с  хозЯйским  статусом,  сбор
городской  богемы.  ќто  было  их заведение, они здесь были своими. ‚ кабаре
ежевечерне  длилсЯ  непрерывный  спектакль  под   названием   <b>кабаре"</b>
(<i>Џетровский  Њ.</i> џрмарка тщеславиЯ, или что есть кабаре // "Њосковский
наблюдатель", 1992, No 2. ‘.14). ‚ этом случае  речь  идет  об  определенном
"культурном  бульоне", в котором, конечно, рождались как новые тексты, так и
новые семиотические Языки.
     €сходЯ из сказанного, можно сделать вывод о принципиальном шаге  вперед
в практической и теоретической реализации семиотических идей именно в рамках
театрального  искусства,  формальное  литературоведение в этом плане реально
было  уже  вторым  шагом,  оно  просто  было  более  оформлено  как   единое
направление,   единаЯ  школа.  ’еатр  оказалсЯ  интересным  с  точки  зрениЯ
семиотики объектом, вероЯтно, по следующему рЯду причин:
     -- длЯ театра характерно семиотическое многоЯзычие, это  гораздо  более
сложный объект, чем чисто литературный текст;
     -- театр  в  этот  период  оказалсЯ  лидером  вниманиЯ у публики и, как
следствие, к его созданию были привлечены молодые творческие  силы,  которым
удалось создание в рамках театра нескольких иных семиотических Языков;
     -- театр   коммуникативен.   Ћн   состоит   из   рЯда   взаимосвЯзанных
коммуникативных процессов: режиссер -- актер, режиссер -- художник, актер --
зритель и т.д.;
     -- все участники театральной коммуникации  (режиссер,  актер,  зритель)
более  активны,  чем  в случае литературной коммуникации. € в первую очередь
это касаетсЯ разной роли зрителЯ  и  читателЯ.  „аже  в  случае  театральной
школы,  котораЯ  противитсЯ  такой  его  активной  роли: "Џри ложно реальных
постановках •удожественного театра зритель  отбирает  из  предлагаемого  ему
обилиЯ, то немногое, что ему


     театральный компонент 57
     нужно  длЯ  иллюзии"  (<i>‚олошин Њ,</i> ’еатр и сновидение // Њаски. -
1912-1913. - No 5. ‘.8);
     -- перед нами более интенсивнаЯ коммуникациЯ, поскольку в случае чтениЯ
возможно постоЯнное отвлечение, а в театре убраны даже внешние  раздражители
(типа  света).  €нтенсив  резко  усиливает  воздействие,  подобно  тому, как
<i>‚.Њ.Ѓехтерев</i> писал о восприЯтии толпы: "Џри ограничении  произвольных
движений  все  внимание устремлЯетсЯ на слова оратора, наступает та страшнаЯ
гробоваЯ тишина, котораЯ страшит всЯкого  наблюдателЯ,  когда  каждое  слово
звучит  в устах каждого из толпы, производЯ могучие влиЯниЯ на его сознание"
(<i>Ѓехтерев ‚.Њ.</I> ‚нушение и его роль в общественной жизни. ‘Џб.,  1903.
‘.132);
     -- театр    можно   считать   отражением   более   примитивной   стадии
коммуникации, когда каждый составной элемент не потерЯл своей значимости, он
менее "стерт" в результате употреблениЯ.
     <b><i>1.7. ’‚Ћђ—…‘Љ€‰ ЉЋЊЏЋЌ…Ќ’</b>
     </i>‚ данном параграфе мы  хотели  бы  подчеркнуть  достаточно  сильную
тенденцию  начала  XX  века,  которую мы обозначим как <b>метаискусство.</b>
‘юда мы отнесем активную работу по созданию новых Языков в  области  музыки,
живописи,  литературы, театра. ‚незапно оказалсЯ возможным выход на сцену не
только с новыми <b>текстами,</b> но и с новыми <b>Языками (кодами)</b>. …сли
новый <b>текст</b>  строитсЯ  в  основном  на  новом  содержании,  то  новые
<b>Языки  (коды)</b>  обЯзательно  опираютсЯ  на  новую  форму. €з огромного
пантеона имен создателей новых Языков мы  остановимсЯ  только  на  одном  --
<b>‚елимир •лебников (1885-1922).</b>
     ‡наковый  характер  Языка был хорошо понЯтен <i>‚.•лебникову,</i> когда
он писал: "играЯ в куклы, ребенок может искренне заливатьсЯ  слезами,  когда
его комок трЯпок умирает, смертельно болен; устраивать свадьбу двух собраний
трЯпок,  совершенно  неотличимых  друг  от друга, в лучшем случае с плоскими
тупыми концами головы. ‚о времЯ игры эти трЯпочки -- живые, настоЯщие  люди,
с  сердцем  и  страстЯми.  Ћтсюда понимание Языка как игры в куклы; в ней из
трЯпочек звука сшиты куклы длЯ всех вещей мира.  ‹юди,  говорЯщие  на  одном
Языке,  --  участники этой игры. „лЯ людей, говорЯщих на другом Языке, такие
звуковые <i>куклы --</i>


     предысториЯ семиотики в ђоссии 58
     просто собрание звуковых  трЯпочек.  €так,  слово  --  звуковаЯ  кукла,
словарь  --  собрание  игрушек"  (<i>•лебников  Ѓ.</i>  ’ворениЯ. - Њ, 1986.
‘.627).
     <i>‚.•лебников</i>  обращен  в  прошлое  Языка,  видЯ  его  будущее   в
характере  его  функционированиЯ.  „ва  аспекта  этого  функционированиЯ  он
считает центральными сегоднЯ. Џервое -- это объединЯющаЯ, а не разъединЯющаЯ
функциЯ Языка. ‚торое -- это его внимание к Языку колдовства,  заговора  как
более естественной и более воздействующей форме.
     џзыки в прошлом, считает <i>‚.•лебников,</i> служили объединению людей.
"џзыки  изменили  своему  славному прошлому. Љогда-то, когда слова разрушали
вражду и делали будущее прозрачным и спокойным, Языки,  шагаЯ  по  ступенЯм,
объединили  людей  1)  пещеры,  2)  деревни,  3) племени, родового союза, 4)
государства -- в один разумный мир, союз менЯющих ценности рассудка на  одни
и  те  же меновые звуки. „икарь понимал дикарЯ и откладывал в сторону слепое
оружие. ’еперь они, изменив своему  прошлому,  служат  делу  вражды  и,  как
своеобразные  меновые  звуки  длЯ  обмена  рассудочными  товарами, разделили
многоЯзыковое человечество на станы  таможенной  борьбы,  на  рЯд  словесных
рынков,  за  пределами  которого данный Язык не имеет хождениЯ. Љаждый строй
звучных денег притЯзает на верховенство, и, таким образом, Языки как таковые
служат разъединению человечества и ведут призрачные войны"  (<i>’ам  же.</i>
‘.621).
     €   <i>‚.•лебников</i>  занЯлсЯ  поиском  более  универсальных  законов
созданиЯ  Языка,  получившего  у  него  имЯ  "общечеловеческой  азбуки".  Ћн
замечает:  "…сли  бы  оказалось, что законы простых тел азбуки одинаковы длЯ
семьи Языков, то длЯ всей этой семьи народов можно было бы  построить  новый
мировой  Язык  --  поезд с зеркалами слов Ќью-‰орк -- Њосква. …сли имеем две
соседние долины с стеной гор между ними, путник может или взорвать эту грЯду
гор, или начать долгий окружной путь. ‘ловотворчество есть  взрыв  Языкового
молчаниЯ, глухонемых пластов Языка" (<i>’ам же.</i> ‘.624).
     ‚   качестве   таких   универсальных   предпосылок   <i>‚.•лебников</i>
предлагает две следующие:
     "1.  ЏерваЯ  согласнаЯ  простого  слова  управлЯет   всем   словом   --
приказывает остальным.


     творческий компонент 59
     2. ‘лова, начатые одной и той же согласной, объединЯютсЯ одним и тем же
понЯтием  и  как  бы  летЯт  с  разных сторон в одну и ту же точку рассудка"
(<i>’ам же.</i> ‘.628).
     <i>‚.•лебников</i>   предлагает   результаты   подобных    рассуждений,
найденные  им  закономерности удивительным образом выполнЯютсЯ. ’ак, выделив
такие слова на "л", как "лодка", "лыжи", "ладьЯ", "ладонь", "лапа",  "лист",
"лопух",  "лопасть", "лепесток", "ласты", "луч" и пр., он определЯет "л" как
"уменьшение силы в  каждой  точке,  вызванное  ростом  полЯ  ее  приложениЯ.
Џадающее  тело  останавливаетсЯ, опираЯсь на достаточно большую поверхность"
(<i>’ам же.</i> ‘.629).
     <i>‚.•лебников</i>  расписывает  подобным  образом  19   звуков   своей
общечеловеческой  азбуки.  ’ем  самым  он выполнЯет запланированную длЯ себЯ
задачу, которую сформулировал следующим образом: "ђазрушать Языки осадой  их
тайны.  ‘лово  остаетсЯ  не  длЯ  житейского  обихода,  а длЯ слова" (<i>’ам
же.</i> ‘.605). €ли в другом месте: "ЋтделЯЯсь от бытового Языка,  самовитое
слово  так  же  отличаетсЯ  от  живого,  как  вращение  земли  кругом солнца
отличаетсЯ  от  бытового  вращениЯ  солнца  кругом  земли.  ‘амовитое  слово
отрешаетсЯ  от призраков данной бытовой обстановки и, на смену самоочевидной
лжи, строит звездные сумерки" (<i>’ам же.</i> ‘.624).
     <i>‚.•лебников</i> даже функционально объединЯет звук и оружие: "вот из
темноты донеслось знакомое имЯ, и  сразу  стало  Ясно:  идут  свои.  "‘вои!"
доноситсЯ из темноты с каждым словом общего Языка. џзык так же соединЯл, как
знакомый  голос.  Ћружие  --  признак  трусости.  …сли углубитьсЯ в него, то
окажетсЯ, что оружие есть добавочный словарь длЯ говорЯщих на  другом  Языке
-- карманный словарь" (<i>’ам же.</i> ‘.625).
     €  постоЯнно  пытаетсЯ  вывести  на первое место значимость звука, а не
только содержание, и в конкретном словотворчестве, когда  он  создает  новые
слова,  и  в своих теоретических рассуждениЯх об этой стороне Языка. Џоэтому
он может заЯвить: "‘лово живет двойной жизнью.  ’о  оно  просто  растет  как
растение,  плодит  друзу  звучных камней, соседних ему, и тогда начало звука
живет самовитой жизнью, а долЯ разума, названнаЯ словом, стоит в  тени,  или
же  слово  идет  на  службу  разуму,  звук  перестает  быть  "всевеликим"  и
самодержавным: звук становитсЯ "именем" и покорно исполнЯет приказы  разума;
тогда  этот  второй  --  вечной игрой цветет друзой себе подобных камней. ’о
разум говорит


     предысториЯ семиотики в ђоссии 60
     "слушаюсь" звуку, то чистый звук -- чистому разуму  ќта  борьба  миров,
борьба  двух властей, всегда происходЯщаЯ в слове, дает двойную жизнь Языка:
два круга летающих звезд" (<i>’ам же.</i> ‘.632).  €ли:  "чары  слова,  даже
непонЯтного,  остаютсЯ  чарами  и  не  утрачивают своего могущества" (<i>’ам
же.</i> ‘.634).
     Џриведем теперь некоторые примеры реализации положений  ‚.•лебникова  в
его собственном творчестве:
     ’ам, где жили свиристели,
     ѓде качались тихо ели,
     Џролетели, улетели
     ‘таЯ легких времирей.
     ѓде шумели тихо ели,
     ѓде поюны крик пропели,
     Џролетели, улетели
     ‘таЯ легких времирей.
     ‚ беспорЯдке диком теней,
     ѓде, как морок старых дней,
     ‡акружились, зазвенели
     ‘таЯ легких времирей
     ‘таЯ легких времирей!
     ’ы поюнна и вабна,
     „ушу ты пьЯнишь, как струны,
     ‚ сердце входишь, как волна!
     Ќу же, звонкие поюны,
     ‘лаву легких времирей!
     <i>* * *</i>
     Ћ, достоевскиймо бегущей тучи!
     Ћ, пушкиноты млеющего полднЯ!
     Ќочь смотритсЯ, как ’ютчев,
     Ѓезмерное замирным полнЯ.
     <i>* * *</i>
     Ѓобэоби пелись губы,
     ‚ээоми пелись взоры,
     Џиээо пелись брови,
     ‹иэээй пелсЯ облик,
     ѓзи-гзи-гзэо пелась цепь
     ’ак на холсте каких то соответствий
     ‚не протЯжениЯ жило ‹ицо
     (’ам же)


     творческий компонент 61
     Љ“‡Ќ…—€Љ
     ЉрылышкуЯ золотописьмом
     ’ончайших жил,
     Љузнечик в кузов пуза уложил
     Џрибрежных много трав и вер
     "Џинь, пинь, пинь!" -- тарахнул зинзивер
     Ћ, лебедиво!
     Ћ, озари!
     (<i>’ам же. ‘. 55</i>)
     * * *
     „евушки, те, что шагают
     ‘апогами черных глаз
     Џо цветам моего сердца
     „евушки, опустившие копьЯ
     Ќа озера своих ресниц.
     „евушки, моющие ноги
     ‚ озере моих слов
     (<i>’ам же.</i> ‘ .133)
     * * *
     ‘иЯющаЯ вольза
     †елаемых ресниц
     € ласковаЯ дольза
     ‹аскающих десниц.
     —езори голубые
     € нрови своенравиЯ
     Ћ, мраво! ЊоЯ моролева,
     Ќа озере синем -- мороль.
     Ќичтрусы -- туда!
     ѓде плачет зороль.
     (’ам же ‘. 110)
     ќтот  уход <i>‚.•лебникова,</i> в создаваемый им Язык, уход, основанный
на реально существующих соответствиЯх, одно временно демонстрировал  глубоко
<b>структурный</b>  характер  разрушаемого  и создаваемого TIM. ќтот перенос
структур в иной вид очень длЯ него характерен.
     ѓоды, люди и народы
     “бегают навсегда,
     Љак текучаЯ вода
     ‚ гибком зеркале природы
     ‡везды -- невод, рыбы -- мы,
     Ѓоги -- призраки у тьмы
     (’ам же ‘.94)


     <b><i>1.8. ѓЋ‘“„Ђђ‘’‚…ЌЌ›‰ ЉЋЊЏЋЌ…Ќ’</b>
     </i>
     Њы  можем  выделить  еще  одну  составлЯющую,  котораЯ   способствовала
формированию  <i>семиотического  мышлениЯ.</i>  ќто  <b>ѓосударство.</b> „лЯ
ђоссии это был в достаточной степени серьезный параметр,  который  постоЯнно
боролсЯ  со  своей естественной средой, вводЯ в нее ту или иную системность.
Ћчень часто эта системность носила "иноЯзычный" характер, а значит  обладала
существенной  иносемиотичностью.  ђоссиЯ постоЯнно принимает и отвергает это
чужое влиЯние. Џеречислим  только  самые  памЯтные.  Ћкно  в  …вропу  Џетра.
‚нимание  к  католицизму  —аадаева и ‘оловьева. ”ранцузский Язык у Џушкина и
’олстого. ‘лавЯнофилы и западники.  ‘оответственно,  длЯ  ђоссии  характерно
постоЯнное формирование и реформирование ѓосударства. ‡начимость государства
подчеркивает   и  <i>Џ.Њилюков,</i>  говорЯ:  "в  ђоссии  государство  имело
огромное  влиЯние  на  общественную  организацию,  тогда   как   на   ‡ападе
общественнаЯ   организациЯ  обусловила  государственный  строй"  (<i>Њилюков
Џ.</i> Ћчерки по истории русской культуры. —.1. ‘Џб., 1904.  ‘.132-133).  Ћн
объЯснЯет   это   чисто   экономически:   "€менно   элементарное   состоЯние
экономического  "фундамента"   вызвало-   у   нас   в   ђоссии   гипертрофию
государственной  "надстройки" и обусловило сильное обратное воздействие этой
надстройки на самый "фундамент" (<i>’ам же</i>)<i>.</i>  ‘оответственно  эта
роль   государства   проЯвилась  и  во  всех  квази-независимых  структурах.
Ќапример, в случае аристократии.  <i>Џ.Њилюков</i>  находит  четкие  отличиЯ
русской  аристократии  от  европейской:  "…вропейскаЯ  аристократиЯ в основу
своего понЯтиЯ  о  дворЯнской  сословной  чести  полагала  идею  дворЯнского
равенства,  <i>перства.</i> ‚ Њоскве служилаЯ "честь" измерЯлась государевым
жалованьем, различным длЯ всЯкого, и вместо понЯтиЯ перства, поддерживавшего
корпоративный  дух  и  создавшего  цельность   западной   аристократии,   --
выработалась   своеобразнаЯ  система  <i>местничества</i>"  (<i>’ам  же.</i>
‘.215).
     Џравила же местничества чисто  семиотические:  "члены  одного  рода  не
хотели  служить  под  начальством  членов  „ругого  рода,  если  при прежних
назначениЯх они не бывали ниже последних. Џри таком  общем  представлении  о
местничестве  легко понЯть дело так, что целые роды спорили с целыми родами,
считаЯ себЯ выше их; -- что стало  быть,  все  родовое  московское  боЯрство
располагалось  по  своему  значению  при  дворе  в известного рода лестницу,
ступенЯми кото-


     государственный компонент 63
     рой  были  целые  роды,  от  высшего  к  низшему.  Џри  таком  понЯтии,
местничество,  конечно,  противополагаетсЯ идее перства, как система единиц,
из которых ни одна не была равна другой, -- такой  системе,  в  которой  все
единицы равны" (<i>’ам же.</i> ‘.215-216). €наче говорЯ, мы видим порождение
более сложной иерархической системы, а это и есть семиотическое порождение.
     ’о   есть   государство  становитсЯ  главным  семиотическим  механизмом
общества.   ‘о   всеми   остальными   автономными   механизмами   порождениЯ
многообразиЯ государство изо всех сил боретсЯ. џркий пример -- старообрЯдцы,
поскольку  он иллюстрирует динамическое изменение государства, за которым не
успевает общество. ‚веденный новый семиотический код обЯзателен длЯ всех,  и
отступление от него караетсЯ со всей возможной жестокостью.
     <i>‚.Љлючевский</i>   пытаетсЯ  ответить  на  вопрос,  почему  западное
влиЯние становитсЯ столь значимым в XVII веке, будучи несущественным в  веке
XVI.  "’рудно сказать, отчего произошла эта разница в ходе Явлений между XVI
и XVII вв., почему прежде у нас не замечали  своей  отсталости  и  не  могли
повторить созидательного опыта своих близких предков:
     русские  люди  XVII  в.  что  ли  оказались  слабее  нервами  и скуднее
духовными  силами  сравнительно  со  своими  дедами,  людьми  XVI  в.,   или
религиозно-нравственнаЯ  самоуверенность  отцов  подорвала  духовную энергию
детей. ‚есьма вероЯтнее, разница произошла  от  того,  что  изменилось  наше
отношение  к  западноевропейскому  миру"  (<i>Љлючевский ‚.</i> Љурс русской
истории. —. III. Њ., 1912. ‘.332).
     Ћбщий вывод его таков: "западное чувство вышло из чувства национального
бессилиЯ, а источником этого чувства  была  все  очевиднее  вскрывавшаЯсЯ  в
войнах,  в дипломатических сношениЯх, в торговом обмене скудость собственных
материальных и  духовных  средств  перед  западноевропейскими,  что  вело  к
сознанию  своей  отсталости"  (<i>’ам  же.</i>  ‘.333). Ћб этом же говорит и
<i>Џ.Њилюков.</i> подчеркиваЯ, что влиЯние носило материальный, а не идейный
характер. "Џрежде чем началось влиЯние западных <i>идей,</i> в русской жизни
сказалось влиЯние <i>быта,</i> влиЯние обстановки высшей культуры,  а  затем
(или,  вернее,  рЯдом  с этим) и влиЯние европейских прикладных, технических
знаний" (<i>Њилюков Џ.</i> Ћчерки по истории русской культуры. —.  3.  ‘Џб.,
1903. ‘.98).


     предысториЯ семиотики в ђоссии 64
     ќтот  параметр  <i>доминированиЯ  другого</i> работает и в случае чисто
внутреннего влиЯниЯ. Љ  примеру,  <i>Џетр  Ѓицилли</i>  в  своей  работе  об
<i>€.Ђксакове,</i>  которого  он  считал  "самым  интересным  и значительным
теоретиком нации", обозначил следующую закономерность: "русскаЯ культура  --
славЯнофилы  понЯли  это,  и  в  этом  их огромнаЯ заслуга -- была культурой
только тонкого верхнего слоЯ народа. „ействительно,  по  сути  именно  через
такой  процесс  оформлЯетсЯ  любаЯ  национальнаЯ культура: она зарождаетсЯ в
общественных верхах и оттуда постепенно спускаетсЯ  вниз.  Ћтличие,  однако,
русского  национально-культурного  развитиЯ от всЯкого другого "нормального"
состоит в том,  что  слой,  который  в  культурном  отношении  поднЯлсЯ  над
другими,  именно в этот момент подъема в социальном отношении был в упадке и
терЯл свое значение как руководитель. ђусскаЯ  культура  оформлЯетсЯ  и  как
культура   аристократическаЯ  тогда,  когда  ударил  последний  час  русской
аристократии" (<i>Ѓицилли Џ.Њ.</i> €ван ‘ергеевич Ђксаков  и  его  философиЯ
нации // Ѓицилли Џ.Њ. €збранные труды по филологии. Њ., 1996. ‘.102-103).
     ‘  <i>Ђксаковым</i>  свЯзан и другой эпизод вмешательства государства в
личную  жизнь,  вероЯтно,  трудно  представимый   на   западной   почве   --
правительственный    циркулЯр    1849   г.,   запрещавший   носить   бороды.
<i>Ђксаков</i> пишет в ответ начальнику полиции: "путем целой жизни дойдЯ до
убеждениЯ, что неслужащему русскому человеку нужно ходить в русском платье и
с бородой, -- вдруг торжественно от него отказатьсЯ, обритьсЯ и  переодетьсЯ
-- тЯжелее,  чем  доживать  свой  век  в  деревенском  уединении"  (цит.  по
<i>Њилюков Џ.</i> €з истории русской интеллигенции. —. 1. ‘Џб., 1903. ‘.70).
     ЏостоЯнный "приток-отток" западного влиЯниЯ характеризует  всю  историю
ђоссии  (в этой же плоскости объЯснима и последнЯЯ "<i>перестройка</i>"). Њы
называем Џетра в качестве первого в  этом  рЯду,  однако  его  отец  Ђлексей
Њихайлович  заЯвил  все  преобразованиЯ  уже  в  период своего царствованиЯ.
Џравда, <i>‚.Љлючевский</i> характеризует его  интересным  образом,  который
подойдет,  вероЯтно,  длЯ  любого  периода  ђоссии. "–арь Ђлексей Њихайлович
принЯл в преобразовательном движении позу, соответствующую такому взглЯду на
дело: одной ногой он еще крепко упиралсЯ в родную  православную  старину,  а
другую  уже  занес  было  за ее черту, да так и осталсЯ в этом нерешительном
переходном положении" (<i>’ам же.</i> ‘.413)<i>.</i>


     государственный компонент 65
     ђаскол же, как считал <i>‚.Љлючевский,</i>  наоборот,  помог  западному
влиЯнию.  "ђаскол  уронил  авторитет  старины, поднЯв во имЯ ее мЯтеж против
–еркви, а по свЯзи с  ней  и  против  государства.  ЃольшаЯ  часть  русского
церковного общества теперь увидела, какие дурные чувства и наклонности может
воспитывать   эта   старина   и  какими  опасностЯми  грозит  слепаЯ  к  ней
привЯзанность" (<i>’ам же.</i> ‘.411).
     ќпоха  …катерины  II   приносит   новые   государственные   учреждениЯ,
произошла,   говорЯ   словами  <i>Џ.  Њилюкова,</i>  "новаЯ  систематическаЯ
перестройка" (—.1.‘.197).  ђазвитие  экономической  жизни  дало  возможность
сделать  более  серьезные  изменениЯ  и  ввести  "более дорогие учреждениЯ".
…стественно,  это  было  одновременным  порождением  новой  семиотики.   Џри
…катерине  разрываетсЯ  управление  из  центра, и управление губернией стало
делом   губернии.   <i>‚.Љлючевский</i>   отмечает   еще   одну   интересную
характеристику  этого  царствованиЯ  сравнительно  с  Џетром Џервым, имеющую
одновременно семиотический характер:
     "Џри Џетре характер власти изменЯетсЯ.  „лЯ  этого  государЯ  она  была
таким  же  наследственным  достоЯнием, как и длЯ его предшественников, но он
довел ее до крайнего напрЯжениЯ; он пользовалсЯ ею шире, чем сколько обладал
ею;
     хотел регулировать или устроить  такие  отношениЯ,  которые  недоступны
верховной власти. ‚ руках …катерины власть получила иную физиономию; обладаЯ
ею  в  широких  размерах,  она  как  будто ее немного совестилась, как будто
старалась оправдать ее; это сообщило ее  деЯтельности  такие  мЯгкие  формы,
каких верховнаЯ власть не имела у нас до сих пор" (<i>Љлючевский ‚.</i> Љурс
русской истории. —. V. Њ., 1937. ‘.205).
     „лЯ  современного  читателЯ  вышесказанное  звучит как сопоставительнаЯ
характеризациЯ, например, правлениЯ ‘талина и ѓорбачева.
     ‘ …катериной  <i>‚.Љлючевский</i>  свЯзывает  поЯвление  нового  типажа
дворЯнина  (философа, масона, вольтерьЯнца). € поскольку именно этот "герой"
выступает в  роли,  котораЯ  будет  в  дальнейшем  формировать  общественное
мнение,  это  тоже  чисто  семиотический  тип.  "Ќа этом последнем моменте и
сложилсЯ тот тип,  который  в  продолжение  нескольких  поколений  руководил
русским  обществом,  давал  тон  его  понЯтиЯм и вкусам; мы назовем этот тип
неслужащим дворЯнином-вольнодумцем" (<i>’ам же.</i> ‘.213). Ћн формируетсЯ в


     предысториЯ семиотики в ђоссии 66
     сильной степени под иностранным влиЯнием, в числе  его  образовательных
структур  <i>‚.Љлючевский</i>  перечислЯет следующий набор: сельский дьЯчок,
француз-гувернер (кстати,  это  тоже  интересный  семиотический  типаж,  еще
требующий   углубленного   исследованиЯ),   итальЯнский  театр,  французский
ресторан.
     ‚ результате формируетсЯ  весьма  характерный  длЯ  ђоссии  феномен:  с
книжкой ‚ольтера в руках где-нибудь в тульской деревне "он представлЯл очень
странное  Явление; усвоенные им манеры, вкусы, привычки, понЯтиЯ и симпатии,
самый Язык -- все у него было чужое,  привозное,  а  дома  у  него  не  было
органической  свЯзи  с  окружающим,  никакого  серьезного  житейского  дела"
(<i>’ам же.</i> ‘.213). ’акаЯ "многоЯзычнаЯ среда"  несомненно  благоприЯтна
длЯ семиотического разнообразиЯ.
     ЋбщаЯ  характеристика  <i>‚.Љлючевского</i>  все времЯ подчеркивает эти
"ино"  -привЯзки  данного  типа:  "ни  идеи,  ни  практические  интересы  не
привЯзывали его к родной почве; он вечно старалсЯ стать своим между чужими и
только  становилсЯ  чужим  между  своими,  был  каким-то приемышем …вропы. ‚
…вропе в нем видели переодетого по-европейски татарина, а в глазах своих  он
казалсЯ  родившимсЯ  в  ђоссии  французом.  ‚  этом  положении общественного
межумка, исторической ненужности было, если  угодно,  много  трагического...
(<i>’ам же.</i> ‘.214).
     —еловека    екатерининского    отличает    странное    несовпадение   с
действительностью:  задействованы  как  бы  разные  семиотические  коды,   а
переводчик между ними отсутствует:
     "русский   образованный  человек  должен  был  стать  в  неестественное
отношение к русской действительности: прежде всего, он не мог понЯть ее,  он
даже  не  мог  размышлЯть  о  ней, потому что те понЯтиЯ, которые он усвоЯл,
вовсе не подходили к тем ЯвлениЯм, которые он наблюдал вокруг  себЯ.  Ћтсюда
любопытнаЯ  черта  образованного человека екатерининской эпохи: в его голове
необыкновеннаЯ масса общих идей, но  он  совсем  не  размышлЯет,  и  ум  его
переполнен  готовыми  понЯтиЯми, зачем же в таком случае и размышлЯть о них;
не размышлЯЯ,  он  совсем  не  понимает  того,  что  его  окружает.  ќто  --
любопытнаЯ    патологическаЯ   черта,   отличающаЯ   екатерининских   людей"
(‘.196-197).
     <i>Џ.Њилюков</i> упоминал о сходной ситуации,  когда  говорил,  что  от
мира действительности книгу отделЯет китайскаЯ сте-


     государственный компонент 67
     на:  "только  в редких случаЯх чувство, облагороженное чтением романов,
начинает влиЯть на поступки. ‘ами руководители  "чувствительной"  литературы
признают,  что  мир  фантазии  -- это одно, а мир действительности -- совсем
другое. ‚ мире фантазий  они  могут  быть  мечтателЯми  и  поэтами,  в  мире
действительности  они  остаютсЯ  чиновниками  и  крепостниками"  (<i>Њилюков
Џ.</i> Ћчерки по истории русской культуры. —. 2. ‘Џб., 1902. ‘.201)
     Љак видим, западное влиЯние  в  первую  очередь  происходит  на  уровне
заимствованиЯ  Явлений  быта,  а  не  идей,  что ЯвлЯетсЯ семиотически более
несовпадающим, ибо идеи попадают чаще в уже сформированный контекст, который
на предварительном этапе создаетсЯ именно семиотикой  иного  быта.  Ќо  и  в
области  внутренних  проблем  семиотизациЯ  действительности занимает весьма
важное  место.  ‚озьмем  только  два  примера  "строительства   государства"
методами семиотики.
     <b>€ван ѓрозный</b> -- царь уезжает из столицы, захватив с собой казну,
утварь,  иконы,  платье..  "ќто  --  как будто отречение от престола с целью
испытать силу своей власти в народе. (...) ‚се  замерло,  столица  мгновенно
прервала  свои  обычные  занЯтиЯ:  лавки  закрылись, приказы опустели, песни
замолкли. ‚ смЯтении и ужасе город завопил, просЯ митрополита,  епископов  и
боЯр  ехать в слободу, бить челом государю, чтобы он не покидал государства"
(<i>Љлючевский ‚.</i> Љурс русской истории. —. II. Њ.,  1912.  ‘.224).  €ван
ѓрозный  совершает  семиотический акт (поскольку перед нами квазиотречение),
получаЯ чисто семиотический ответ на следующем ходе.
     <b>Џавел  I</b>  --  царь  создает  в  сильной  степени   семиотическую
действительность,  она  намного  более  системна,  чем  когда бы то ни было.
Џриведем пример награждениЯ служителей церкви орденами. †елание  системности
вступает в противоречие с жизнью. "Њитрополит на коленЯх просил, чтобы Џавел
не  награждал его орденом ЂндреЯ Џервозванного, но в конце концов должен был
его принЯть. ‘амо по себе обстоЯтельство как будто не особенно важно, но оно
характерно именно длЯ отношениЯ Џавла к тому сословию, которое  он  наиболее
чтил"  (<i>Љорнилов  Ђ.</i>  Љурс  истории  ђоссии XIX века. —. 1. Њ., 1912.
‘.63).  €ли  такой  пример,  свЯзанный  с  войной  Џавла  против  проЯвлений
либерализма:  "Ћтсюда  война  против  круглых  шлЯп  и сапогов с отворотами,
которые носи-


     предысториЯ семиотики в ђоссии 68

     лись во ”ранции, против фраков  и  трехцветных  лент"  (<i>’ам  же.</i>
‘.65).
     <i>Ћдежда</i> вообще частотный пример символа в истории ђоссии, который
насильственно  вводитсЯ  или  с  которым  насильственно боретсЯ государство.
‘мена первого лица сразу отражаетсЯ именно в  этом  срезе  действительности.
’ак,  …катерина  в  своем  манифесте  говорит  о  том,  что  "предшествующее
царствование особенно раздражило гвардейские полки,  которым  император  дал
"иностранные  и  развращенные  виды"  (намек  на неуклюжие прусские мундиры,
введенные Џетром)" (<i>Љлючевский ‚.</i> Љурс русской  истории.  —.  V.  Њ.,
1937.  ‘.21).  <i>Ћдежда</i>  как бы совмещает в себе те две линии западного
влиЯниЯ, по которым оно совершаетсЯ. ‘ одной стороны, это  Явление  быта,  с
другой  --  отражение идеи, поскольку ЯвлЯетсЯ элементом системы (формальной
или неформальной), несЯ в себе Явную отсылку к ней.

     <b><i>1.9. –€‚€‹€‡Ђ–€ЋЌЌ›‰ ЉЋЊЏЋЌ…Ќ’</b>
     </i>ђоссиЯ постоЯнно движетсЯ в ситуации  самоопределениЯ,  раздираемаЯ
желанием  быть  в  …вропе  и оставить в тени свою азиатскую составлЯющую. Ќо
определенное "стратегическое отставание"  от  …вропы,  не  дает  возможности
реализовать  это  желание.  …сли  длЯ  девЯтнадцатого века, это была "война"
славЯнофилов  и  западников,  то  затем  произошло  оформление  сути   этого
противоречиЯ  в  понЯтии  евразийства.  Ћсобенность  именно  цивилизационных
парадигм в этой ситуации хорошо передает следующее  высказывание  Џ.Ѓицилли:
"Ћтсутствие пространственных и <i>моральных</i> перегородок между отдельными
народами  и  племенами  евразийской  империи,  и  в  силу этого колоссальное
богатство промежуточных <i>оттенков</i> в исключительной  степени  осложнЯют
<i>национальную   проблему</i>   в  …вразии"  (<i>Ѓицилли  Џ.</i>  „ва  лика
евразийства // Ѓицилли Џ. €збранные труды по  филологии.  Њ.,  1996.  ‘.37).
Џоэтому   ‹.   <i>Ѓицилли</i>   говорит  о  трудности  различениЯ  "Ядра"  и
"периферии" в ђоссийской империи. Ќо в  основе  <i>евразийства</i>  лежит  в
сильной   степени   семиотическое   основание   (как,  кстати,  и  в  основе
<i>славЯнофильства</i>)<i>:</i> "его центральной идеей ЯвлЯетсЯ идеЯ ђуси --
€мперии  ђуси  --  …вразии  как,  если  не  осуществленной,  то   "заданной"
<i>Љультуре-‹ичности,</i> идеЯ единства, политического и культурного


     цивилизационный компонент 69

     <i>православно-евразийского</i>  мира  --  континента"  (<i>’ам же.</i>
‘.44). Џеред  нами  возникают  в  сильной  степени  семиотические  механизмы
созданиЯ определенной идеализации действительности.
     ‘о  своей  моделью  культурно-исторических  типов  выступает <b>Ќиколай
џковлевич  „анилевский   (1822-1885)</b>   в   книге   "ђоссиЯ   и   …вропа"
(<i>„анилевский   Ќ.џ.</i>  ђоссиЯ  и  …вропа.  Њ.,  1991).  ђабота  как  бы
отталкиваетсЯ  от  двух  идей.  ЏерваЯ  --  это  стремление  объективировать
процессы   культурно-исторического   развитиЯ,  изучать  с  помощью  аналога
методологии естественной науки объекты наук гуманитарных. €  он  включает  в
это  рассмотрение  морфологию.  "Њорфологический  принцип  есть  идеальное в
природе" (‘.  158).  ‚тораЯ  идеЯ  --  это  защита  славЯнства  как  особого
культурно-исторического типа.
     –ивилизацию  он  рассматривал  как  самое  общее понЯтие, все остальные
стороны включаютсЯ в него, в том числе и религиЯ. "–ивилизациЯ есть  понЯтие
более обширное, нежели наука, искусство, религиЯ, политическое, гражданское,
экономическое и общественное развитие, взЯтые в отдельности, ибо цивилизациЯ
все это в себе заключает" (‘.129).
     <i>Ќ.„анилевский</i>  протестует против признаниЯ европейского развитиЯ
в  качестве  общечеловеческого.  –ивилизациЯ  разрушает  специальные   формы
зависимости  и заменЯет их известными формами свободы, но это не значит, что
последние ЯвлЯютсЯ общечеловеческими, в то времЯ как  формы  зависимости  --
национальными.  Ћн  считает, что и формы зависимости, и формы свободы "равно
национальны и обусловливают друг друга" (‘. 119).
     ‚ качестве одного из законов культурно-исторического движениЯ (всего их
у него пЯть) <i>Ќ.„анилевский</i> говорит, что период цивилизации у  каждого
народа  краток,  а  предшествующий  ему  древний  или этнографический период
бывает чрезвычайно длинным. Ћн дает этому следующее  объЯснение:  существует
предел   развитиЯ  в  одном  направлении,  затем  следует  движение  в  ином
направлении. "Џоэтому ни одна цивилизациЯ не может гордитьсЯ тем,  чтоб  она
представлЯла  высшую  точку развитиЯ, в сравнении с ее предшественницами или
современницами, во всех сторонах развитиЯ"(‘.109).
     ђассматриваЯ    варианты    передачи     культуры     иным     народам,
<i>Ќ.„анилевский</i> отмечает, что ђим не возбудил ни одной ме-


     предысториЯ семиотики в ђоссии 70
     стной  цивилизации.  "‚се  вековое  господство  ђима  и распространение
римской  цивилизации  имели  своим  результатом  только  подавление  ростков
самобытного  развитиЯ"  (‘.97).  Љак  более  общее  цивилизационное  правило
<i>Ќ.„анилевский</i> формулирует следующее: "цивилизациЯ  не  передаетсЯ  (в
едином  истинном  и  плодотворном  значении  этого  слова) от народов одного
культурного типа  народам  другого"  (‘.125).  ‚  качестве  примеров  такого
отрицательного  влиЯниЯ  он  приводит  католицизм в Џольше, принЯвший "самый
карикатурный  вид"  в  отличие  от  €спании.  "ѓерманский  аристократизм   и
рыцарство, исказив славЯнский демократизм, произвели шлЯхетство" (‘. 126).
     Ћтсюда  и следует его резкое неприЯтие вариантов западных заимствований
в ђоссии. Ћдна из глав  книги  поэтому  носит  название  "…вропейничанье  --
болезнь  русской жизни". Џетр в этом представлении любил и ненавидел ђоссию,
поэтому "русскаЯ жизнь была повернута на иностранный  лад"  (‘.266).  Њодель
этого  заимствованиЯ  шла  от  верхних  слоев  к низшим, от наружности -- до
"самого строЯ чувств и мыслей".
     <i>Ќ.„анилевский</i> видит такие три  варианта,  по  которым  протекало
заимствование:
     1. ‡амена форм быта;
     2. ‡аимствование иностранных учреждений ("с мыслью, что хорошее в одном
месте должно быть и везде хорошо" -- ‘.267);
     3. ‚зглЯд на внутренние и внешние вопросы с точки зрениЯ западной.
     Џоследнее  он  трактует  чисто  семиотически  как  "рассматрнвание их в
европейские очки, полЯризованные под европейским  углом  наклонениЯ,  причем
нередко   то,   что   должно   бы  нам  казатьсЯ  окруженным  лучами  самого
блистательного света, ЯвлЯетсЯ совершенным мраком  и  темнотою  и  наоборот"
(‘.268).
     ЂргументациЯ по каждому из этих пунктов также идет чисто семиотическаЯ.
’ак, замена  форм  народного  быта,  по  его мнению, приводит к трудностЯм в
развитии искусства, особенно  пластического.  Ћн  спрашивает:  "…сли  бы  не
простые   и   благородные   формы   греческой   туники   (так  величественно
драпировавшей формы тела, прикрываЯ, но не скрываЯ, а тем  более  не  уродуЯ
их),  могла  ли  бы  скульптура  достигнуть  того совершенства, в котором мы
находим ее в Ђфи-


     цивилизационный компонент 71
     нах, в век Џерикла,  и  долго  еще  после  него?"  (‘.268).  ‘кульптура
новейших   народов,  как  он  считает,  может  теперь  влачитьсЯ  только  по
подражательной  колее.   <I>Ќ</I>.<i>„анилевский</i>   приводит   следующий-
пример:   величественнаЯ   статуЯ  в  честь  адмирала  ‹азарева  вступает  в
противоречие с подробностЯми одежды --  "ее  мундирный  фрак  с  фалдочками,
панталоны   в   обтЯжку,  коротенькие  ножны  морского  кортика...  (...)  ‚
колоссальных размерах европейский костюм, которым судьба и нас наградила, --
колоссально смешон" (‘.269-270).
     ‘татуЯ Ќаполеона, по его мнению, символизирует величие только  за  счет
привнесенного в нее, человек, не знакомый с историей, подобного символизма в
ней не увидит:
     "‘юртучок  и шлЯпа сделались в наших глазах символами двадцати побед --
эмблемою несокрушимой  воли  и  воинского  гениЯ"  (‘.269).  €  очень  важно
продолжение этого мнениЯ -- "тогда как, длЯ того чтобы восхищатьсЯ дошедшими
до  нас  статуЯми  римских императоров, нет надобности, чтобы они изображали
–есарЯ или ’раЯна и чтобы нам была известна эпопеЯ  их  жизни:  какой-нибудь
„идий ћлиан или даже Љалигула произведут то же впечатление" (‘.269).
     <i>Ќ.„анилевский</i>  прослеживает  подобное  же  влиЯние  и  в области
драмы, музыки, архитектуры. ‘ другой стороны, защищаЯ самобытные  формы,  он
подчеркивает,   что   в  народной  одежде  также  присутствует  определенный
динамизм,  а  не  чистаЯ  статика.  "Ћна  есть  тип,   который   изменЯетсЯ,
разнообразитсЯ,  украшаетсЯ,  смотрЯ  по общественному положению, состоЯнию,
вкусу,   щегольству   носЯщих,    сохранЯЯ    только    свои    существенные
характеристические   черты.  Ќародное  одеЯние  не  предполагает  непременно
однообразиЯ и  постоЯнства;  оно  изменЯетсЯ  по  модам  даже  тогда,  когда
составлЯет  принадлежность одного простонародиЯ, и изменЯлось бы, конечно, в
большей степени и чаще, если  бы  составлЯло  принадлежность  всех  классов"
(‘.273).
     ‘ами  же  свои культурно-исторические типы он строит из сочетаний таких
четырех  видов  деЯтельности:  религиозной,  культурной  (включаЯ  научную),
политической и общественно-экономической. Ћдноосновный тип берет только один
вид  деЯтельности.  ‘  его точки зрениЯ это еврейский (сторона религиознаЯ),
греческий (собственно культурнаЯ), римский (политическаЯ).  …вропейским  как
германо-романский  культурно-исторический тип попадает в разрЯд двуосновного
политико-культурного типа. „лЯ типа славЯнского он оставлЯет


     предысториЯ семиотики в ђоссии 72
     в качестве  будущего  варианта  четырехосновный  культурно-исторический
тип.
     Ћсобо  значимыми  эти  столкновениЯ разных культурных и цивилизационных
парадигм стали в  период  первой  мировой  войны,  породив  новое  понимание
ѓермании. Ќаиболее Ярко это выразило творчество <b>‚ладимира ”ранцевича ќрна
(1882-1917)</b>. …го книга "Њеч и крест" открываетсЯ словами:
     "‘толкновение духа ѓермании и духа ђоссии мне представлЯетсЯ внутреннею
осью европейской  войны.  ‚се другие силы группируютсЯ по периферии" (<i>ќрн
‚.”</i>. ‘очинениЯ. Њ., 1991. ‘.297). ѓоворЯ  о  стиле  эпохи,  он  начинает
анализировать  орудиЯ  Љруппа,  идЯ  к  ним  от  Љанта. ќто опЯть-таки чисто
семиотический подход. "„лЯ очень внимательного и пристального  глаза  анализ
крупповских  пушек,  без  всЯких  мистических  прозрений,  должен  был  бы с
несомненностью показать, какое основное,  глубинное  жизнечувствие,  могущее
легко  быть  выраженным  в  терминах  философских,  характеризует народ, эти
орудиЯ создавший" (‘.314).
     „лЯ  характеристики  функционированиЯ  немецкой   культуры   последнего
времени <i>‚ладимир ќрн</i> вводит термин <i>форсировка,</i> понимаЯ под ним
внутреннее  и  внешнее  напрЯжение  ради  занЯтиЯ  первого  места. Ћднако он
считает, что форсировка несет отрицательные последствиЯ. "ЌикакаЯ форсировка
не может повысить уровень <i>гениальности</i> в нации.  џ  даже  думаю,  что
обратно:  форсировка  неизбежно влечет понижение и падение, ибо гениальность
-- свобода, форсировка же -- не свобода" (‘. 355).
     …ще  одним  негативным  фактором  становитсЯ  несовпадение  ритмов:  "“
каждого  народа  есть  внутренний  ритм своей жизни. ‚се заимствованиЯ и все
научениЯ от других национальных культур идут во благо ему, если находЯтсЯ  в
гармонии  с  этим  ритмом  или  претворЯютсЯ  им.  Ќо  как только начинаетсЯ
насильственнаЯ  прививка  или  форсированный  ввоз  --   в   жизни   народов
обнаруживаютсЯ  расстройства.  ђазличие  ритмов,  насильственно соединЯемых,
вызывает мучительные <i>перебои</i>" (‘.357). ђеформы Џетра, по его  мнению,
потребовали целое столетие, чтобы залечить нанесенные им раны.
     ‘обственно  говорЯ  на  близкие темы, хотЯ и на материале другой войны,
рассуждал  <b>‚ладимир  ‘ергеевич  ‘оловьев  (1853-1900)</b>,  из  обширного
наследиЯ  которого  мы  коснемсЯ  только очень небольшой его части. ќто эссе
"Ќемезида"


     цивилизационный компонент 73
     (<i>‘оловьев ‚.</i> ’ри  разгогвора.  CЏб.,  1904),  Ћ„ЌЂ  €‡  проблем,
интересующих  <i>‚.‘оловьева  в</i>  названной работе, это то, каким образом
€спаниЯ становитсЯ носителем "дьЯвольского начала религиозного насилиЯ".  Ћн
сопоставлЯет  ситуацию  с  российской  историей.  "Ќичто  не мешало испанцам
отнестись к <i>подчинЯвшимсЯ</i> маврам, так, как, например,  наши,  гораздо
менее  культурные  предки  отнеслись  к  покорившимсЯ  татарам  Љазанского и
Ђстраханского царства, а именно оставить их спокойно жить  на  их  местах  в
качестве  равноправных  сограждан.  ‚едь так поступал