 тебЯ, ”едр: как это
возможно -- перестать быть собой, а за­тем снова облечьсЯ в свое естество? €
может ли это вдобавок произойти безболезненно?
     џ знаю, конечно, что исступление страсти, избыток вина  или необычайное
действие тех паров, которые  вдыхают  пифии, заставлЯют нас, как  говоритсЯ,
быть вне себЯ; и еще лучше Я знаю по личному  несомнен­ному опыту, что  наши
души   умеют   воздвигнуть  себе  в  недрах  времени  свЯтилища,  длЯ   него
недоступные, веч­ные изнутри, хотЯ и эфемерные  по отношению к приро­де,  --
свЯтилища, где  они, наконец, отождествлЯютсЯ с собственным знанием, где они
вожделеют  к  собственной  сущности,  где   они  ощущают  себЯ  порождениЯми
желан­ного  -- и отзываютсЯ  светом  на  его свет, безмолвием  на безмолвие,
расточаЯ себЯ и себЯ  восполнЯЯ, но ничего не заимствуЯ у материи мира, ни у
мгновений. Ћни по­добны  тогда тем сверкающим точкам покоЯ, которые во времЯ
бури  движутсЯ  в  море среди  бушующих волн.  Ќо  чем мы  становимсЯ в этих
пучинах? Ћни обЯзаны жизни, которую прерывают...
     Ћднако эти чудеса, эти погружениЯ и экстазы нис­колько не проЯснЯют мне
удивительной загадки красо­ты. џ не  в  силах  свЯзать эти крайние состоЯниЯ
души с жизнью нашего тела или с наличием предмета, кото­рый их вызывает.
     <i>”едр.</i> ‚се потому, о ‘ократ, что ты постоЯнно ищешь лишь в себе самом!..
’ы,  кого Я всегда считал лучшим  из людей; ты, что  был в жизни и осталсЯ в
смерти  прекрасней  самой  прекрасной вещи на  свете; о  великий ‘ократ,  --
восхитительное  уродство и всемогу­щаЯ  мысль, -- обращающий  Яд  в  напиток
бессмертьЯ; ты, который,  уже  холодеЯ, уже  мраморный  половиною  тела,  но
другою -- еще  не безгласный, обращалсЯ к нам дружески с божественной речью,
-- позволь мне ска­зать, чего тебе, может быть, в твоем опыте не хва­тало.
     <i>‘ократ.</i> “читьсЯ мне, конечно, слишком поздно. Ќо все же говори.
     <i>”едр.</i>  Ћдного,  ‘ократ,  одного  тебе  недоставало.  ’ы  был  человеком
божественным, и,  возможно,  ты совсем  не  нуждалсЯ в чувственных  красотах
мира.  ’ы  едва  за­мечал  их. џ знаю,  конечно, что  тебе не были  чужды ни
безмЯтежность долов, ни великолепие  городов, ни  бегу­щие струи, ни  нежнаЯ
сень платана; но все это остава­лось длЯ тебЯ лишь неким далеким фоном твоих
разду­мий, живописным  простором  твоих  сомнений, благодат­ной ареной твоих
незримых шагов. € поскольку пре­красное  уводило  тебЯ далеко  в сторону, ты
всегда видел в итоге нечто иное.
     <i>‘ократ.</i> —еловека и его разум.
     <i>”едр.</i> ‚ таком  случае  не  встречал ли ты в  своей жизни людей, которые
поражали тебЯ своей удивитель­ной страстью к формам и образам?
     <i>‘ократ.</i> Љонечно.
     <i>”едр.</i>  €  которые вместе с тем  могли с кем угодно  сравнитьсЯ по уму и
достоинствам?
     <i>‘ократ.</i> ђазумеетсЯ!
     <i>”едр.</i> Љак же ты ставил их -- выше или ниже фило­софов?
     <i>‘ократ.</i> ‘мотрЯ по обстоЯтельствам.
     <i>”едр.</i> Ђ сам их предмет? „опускал ли ты, что  он не меньше -- а может, и
больше -- достоин изучениЯ и любви, чем твой собственный?
     <i>‘ократ.</i> Ќе в предмете их дело. џ не могу помыслить, чтобы  ‚ысшее Ѓлаго
существовало  во  Њножестве. Ќо что длЯ менЯ  темно и необъЯснимо -- это то,
что люди, столь чистые разумом, чтобы  достигнуть своего высшего  состоЯниЯ,
нуждаютсЯ в чувственных формах и телесных чарах.
     <i>”едр</i>  Ћднажды,  дорогой  ‘ократ, мы  об  этом бесе­довали с другом моим
ќвпалиносом.
     -- ”едр, --  говорил он, --  чем больше Я размышлЯю о  своем искусстве,
тем больше им занимаюсь на деле; чем больше Я  мыслю и действую, чем  больше
терзаюсь  и радуюсь как архитектор,  тем полнее,  тем  с большим восторгом и
Ясностью ощущаю себЯ.
     џ растворЯюсь в долгом своем ожидании; Я вновь нахожу себЯ в изумлении,
которое  сам  в себе  порождаю;  так, раз  за разом, ступень  за ступенью, Я
созидаю в сво­ем безмолвии себЯ самого; и Я прихожу к такому един­ству своей
воли и своих сил, как если бы данное мне естество Я превратил в творение рук
человеческих.
     -- Џриученный строить,  -- улыбаЯсь, добавил  он,  -- Я,  мне  кажетсЯ,
выстроил и свое собственное существо.
     <i>‘ократ.</i> ‘троить себЯ и себЯ познавать -- разве это не одно и то же?
     <i>”едр.</i>... и он продолжал:
     -- џ  добивалсЯ точности  в  мыслЯх,  чтобы,  Явствен­но  выводимые  из
рассмотрениЯ  сущего,  они станови­лись,  как бы  сами собой,  актами  моего
искусства.  џ  распределил  свое  внимание, Я перестроил  порЯдок  задач;  Я
начинаю там,  где прежде  кончал, -- дабы еще  в чем-то выиграть... џ скуп в
мечтаньЯх; Я воображаю, как если бы уже творил. ‚ бесформенном пространст­ве
своей души Я никогда теперь не созерцаю тех приз­рачных  зданий, которые так
же  далеки  от  действи­тельных,  как  химеры  и  горгоны  --  от  настоЯщих
живот­ных.  ’о,  что  Я  мыслю,  осуществимо;  и  то,  что  Я  осуще­ствлЯю,
соотноситсЯ  с  мыслимым... <sup>5</sup> €  потом...  ’ы  помнишь,  ”едр, --
помолчав, продолжал он, -- этот малень­кий храм, который неподалеку отсюда Я
воздвиг ѓерме­су? …сли б ты знал, что он длЯ менЯ значит! ’ам,  где прохожий
видит  лишь  стройный портик -- самый  обыч­ный:  четыре колонны, простейший
стиль,  --  там заклю­чил Я воспоминание об отраднейшем дне  моей жизни.  Ћ,
сладостнаЯ метаморфоза! Ќикто не знает,  что этот  изЯщный  храм  заключил в
себе мысленный образ некой девушки из Љоринфа, которую Я счастливо любил. Ћн
в точности воспроизводит пропорции ее тела <sup>5</sup>.  „лЯ менЯ он живой!
Ћн возвращает мне то, что Я вложил в него...
     -- ’ак вот,  -- сказал Я, -- откуда в нем эта неизъЯс­нимаЯ прелесть. ‚
нем  Явственно  видитсЯ чье-то живое присутствие: юный цвет женщины,  грациЯ
очарователь­ного  существа.  Ћн пробуждает какое-то  смутное  воспо­минание,
которое  не  находит  своего предмета;  и эти проблески  образа, которого ты
хранишь полноту, прон­зают душу и не дают ей  покоЯ. Џредставь же себе, что,
стоит  мне  только  отдатьсЯ  воображению, Я готов упо­добить его  какому-то
брачному гимну со звуками флейт, который исходит, мне кажетсЯ, из самых моих
глубин.
     ‚зглЯд ќвпалиноса исполнилсЯ нежной приЯзни.
     --  Ћ, как ты менЯ  понимаешь! -- сказал он.  -- Ќикто еще  не был  так
близок к моему демону. џ охотно бы поделилсЯ с тобой всеми своими секретами;
но длЯ одних Я и сам не найду подобающих слов -- так они невыразимы; другими
же --  Я рискую наскучить  тебе, ибо  они требуют  знаниЯ  совершенно особых
приемов и навыков моего  искусства.  Њогу лишь сказать тебе, к  какой истине
или  даже тайне ты прикоснулсЯ, когда го­ворил  только что по  поводу  моего
юного храма, о зву­ках музыки, о пении  и флейтах. Ћтветь же мне (пос­кольку
ты  так  тонко чувствуешь  архитектуру), не замечал ли ты,  проходЯ по этому
городу, что есть  в  нем  <i>безгласные</i>  зданиЯ,  есть зданиЯ  <i>говорЯщие</i>  и что
кое-ка­кие, самые редкостные, <i>поют?</i> Џричем эта одушевлен­ность или же немота
не вызваны ни назначением зда­ний, ни  даже их обликом. ќто  зависит от дара
строи­телЯ или от расположениЯ Њуз.
     -- ’еперь, послушав тебЯ, Я и сам в этом мысленно убеждаюсь.
     -- ‘лушай же дальше. ’е зданиЯ, которые не гово­рЯт и не поют, достойны
только  презрениЯ.  ќто -- всего лишь мертвые  глыбы; они несравнимы даже  с
груда­ми щебнЯ, которые  возы  подрЯдчиков  сбрасывают на  стройке; ведь эти
груды  могут хотЯ бы развлечь наблю­дательный взглЯд прихотливыми формами --
смотрЯ  по тому,  как они упадут...  ’е постройки, которые лишь го­ворЯт, --
если они изъЯснЯютсЯ внЯтно, Я их ценю. ‡десь, говорЯт  они, сходЯтсЯ купцы.
‡десь   --   совещаютсЯ   судьи.   ‡десь   --   стонут   узники.  ‡десь   --
любострастни­ки... (’ут Я заметил,  что среди зданий этого  рода  Я встречал
весьма замечательные. Ќо ќвпалинос не слы­шал. ) ќти торговые рЯды, эти суды
и тюрьмы -- если строитель свое дело знает -- говорЯт удивительно Ясно. Ћдни
из  них  зримо  притЯгивают  подвижную,  непрестан­но менЯющуюсЯ толпу;  они
выставлЯют навстречу  ей  портики  и перистили; множеством  входов, удобными
лестницами  они зовут ее устремитьсЯ  в обширные, хо­рошо  освещенные  залы,
собиратьсЯ кружками, окунуть­сЯ в кипение дел... ‡ато дома правосудиЯ должны
гово­рить взору о строгости и беспристрастии  наших  зако­нов.  €м  подобает
величие: обнаженные массы, мощные неприступные стены.  Ѓезмолвие этих  голых
фасадов ед­ва нарушаетсЯ изредка  то  угрозой некой таинственной  двери,  то
печальными  знаками  толстой  решетки,  кото­рую вдруг  замечаешь в  сумраке
узкого окна. ‡десь все звучит приговором, все свидетельствует о возмездии.
     Љамень  торжественно оповещает  о  том, что скрываетсЯ за  его  толщей;
стены  неумолимы; и  эта громада,  кото­раЯ  всЯ  служит истине,  решительно
провозглашает свое суровое назначение...
     <i>‘ократ.</i> ЊоЯ  тюрьма отнюдь не  была столь ужас­ной... Њне  кажетсЯ, это
было всего лишь унылое, само по себе безразличное место.
     <i>”едр.</i> Љак можешь ты так говорить!
     <i>‘ократ.</i> Џо правде  сказать,  Я  почти ее не замечал. џ видел  лишь моих
друзей, бессмертие -- и смерть.
     <i>”едр.</i> € менЯ не было рЯдом!
     <i>‘ократ.</i>  Џлатона  тоже...  €  Ђристиппа... Ќо зал был  переполнен: Я не
видел  стен. Љаменный свод  в  вечер­них лучах окрашивалсЯ в  бледно-розовый
цвет... Џри­знатьсЯ, дорогой ”едр, Я знал в своей жизни только од­ну  тюрьму
-- собственное  тело.  Ќо  вернемсЯ к  твоему другу.  џ  думаю, он собиралсЯ
поведать тебе о самых прекрасных зданиЯх; именно это Я и хотел бы услышать.
     <i>”едр.</i> €зволь, Я продолжу.
     ќвпалинос описывал мне великолепие тех исполин­ских сооружений, которые
нас восхищают  в портах.  Ћни  простираютсЯ  далеко  в  море.  ‚ сверкающей,
осле­пительной белизне  их объЯтий  мирно дремлют  укрытые гавани.  “сеЯнный
роем  бесшумных  галер, этот покой  нерушим под  защитой их  грозных валов и
раскатистых волноломов. ‚ысокие башни, где всегда кто-то бодрст­вует и где в
непроглЯдные ночи плЯшет,  бушуЯ, пламЯ  сосновых шишек, озирают  простор  с
пенистой оконеч­ности мола... ЋтважитьсЯ на такие работы значит пос­порить с
самим Ќептуном. ‚  воды, которые мы хотим огородить, надобно сбрасывать горы
породы.  Ќеверным глубинам морЯ  и монотонным ударам его набегающих  полчищ,
которые  гонит и  опережает ветер,  нужно проти­вопоставить  могучие  глыбы,
добытые  в глубинах зем­ли... Ћ,  эти  порты, -- говорил мне  мой  друг,  --
сколько  света уму  в этих необозримых  портахЉак  точны они в  каждом своем
усилии!  Љак  растворЯют  их  в  своем  деле!.. Ќо  чары  морской  стихии  и
архитектуру  причуд­ливых  берегов  даровали   строителю  боги.  ‚се   здесь
способствует чувству, которое пробуждают в душе эти благородные,  наполовину
естественные сооружениЯ: чистота  открывающегосЯ горизонта, забрезживший или
тающий парус, завороженность пучиной, близость опас­ностей, сверкающий порог
неведомых земель и даже сама ненасытность людей, готоваЯ сменитьсЯ суеверным
страхом, когда,  ей отдавшись, они ступают на борт ко­раблЯ...  ќто поистине
дивные  зрелища;  но  превыше все­го  должны ставить мы  то,  что  искусство
воздвигло  без внешней помощи! Љоль скоро мы обрекаем себЯ весьма тЯгостному
усилию, нам  нужно  на времЯ забыть  о  ра­достЯх  жизни и  непосредственном
наслаждении. ‚се прекрасное непременно безжалостно...
     ’ут Я прервал ќвпалиноса, сказав ему, что не впол­не эту мысль понимаю.
Ћн ответил, что истиннаЯ кра­сота точно так же редка, как человек, способный
сде­лать над собою усилие, то есть избрать себе некое "џ" и  заставить  себЯ
ему следовать. €, возвращаЯсь к прерванной мысли, он продолжал развивать  ее
золотую нить:
     --  Џерехожу,  наконец,  к  шедеврам, в  полной мере  обЯзанным  одному
человеку, -- тем, о которых Я гово­рил тебе, что они кажутсЯ нам поющими.
     Ћ  ”едр,  пустые ли  это  были  слова?  ’е  слова,  кото­рые  мимоходом
вставлЯютсЯ в речь, внезапно ее рас­цвечивают,  но по размышлении непременно
окажутсЯ вздором? Ќет же, ”едр, нет!.. € когда в свЯзи с моим храмом ты стал
говорить о музыке  (первый --  и не­произвольно), тебЯ осенило  божественное
подобие. ќтот союз  двух идей,  которые сами собой,  в  безотчетном движении
голоса сплелись  у  тебЯ  на устах,  эта  как  будто  случайнаЯ  свЯзь столь
различных Явлений выз­ваны дивной необходимостью;  и хотЯ врЯд  ли возмож­но
продумать  ее  во  всей  глубине,  но  ты  смутно  ее  ощу­тил  во  всей  ее
очевидности. Џредставь  же  Ясно,  каким  должен быть  смертный,  достаточно
чистый,   достаточно   здравый,   проницательный   и   упорный,   достаточно
воору­женный Њинервой, чтобы  осмыслить до самых  глу­бин своего существа --
и, значит, до самых глубин  дей­ствительности,  -- это странное  уподобление
видимых  форм  эфемерным  слиЯниЯм вереницы созвучий; поду­май,  к каким  он
пришел бы всеобщим и тайным ис­токам; какой достиг бы заветной точки; какого
бога обрел бы  в своем собственном естестве! € ежели, нако­нец, утвердившись
в  состоЯнии  этой  божественной  двойственности,  он  решит возвести  некий
монумент, чей величественный  и чарующий  образ будет  прЯмо обЯзан  чистоте
музыкального  звука или же  сообщит душе впе­чатление несмолкающего аккорда,
-- представь, ”едр, какой это должен быть человек! ‚ообрази эти зданиЯ!..  €
какое -- длЯ нас -- блаженство! <sup>7</sup>
     -- Ђ ты, -- спросил Я, -- ты это себе представлЯешь?
     -- „а и нет. „а -- как мечту. Ќет -- как знание.
     ќти мысли тебе помогают?
     „а -- как толчок. „а  -- как мерило. „а -- как тер­занье...  Ќо Я  не в
силах  свЯзать как следует анализ и экстаз. Џорой  Я близок к этой бесценной
власти...  Ћднаж­ды  Я  уже  почти ощутил ее  --  но это  было, впрочем, как
обладание возлюбленной во сне.  џ могу рассказать тебе  лишь о приближении к
этому  совершенству.   …два  разли­чив   его,  Я,   милый   ”едр,  мгновенно
преображаюсь, как вЯло  провисающий канат, когда  его натЯнут. џ сам себЯ не
узнаю. ‚се  Ясно, все кажетсЯ легко  достижимым.  ‚ моем  внутреннем взглЯде
проносЯтсЯ  и запечатлевают­сЯ бесконечные построениЯ. џ  замечаю,  что  моЯ
жажда прекрасного, отождествившись с моими неведомыми возможностЯми, сама по
себе  рождает фигуры, ее уто­лЯющие. ‚се существо мое отдаетсЯ влечению... €
тог­да  поЯвлЯютсЯ  силы.  ’ы  ведь знаешь,  что  душевные  си­лы  диковинно
вырастают в  ночи... Џосредством иллю­зии они достигают полной реальности. џ
зову их, Я  заклинаю их  своим безмолвием... € вот они здесь, во всем  своем
блеске  и во  всей обманчивости. ‚ их взоре,  в  их  диадемах  равно лучатсЯ
истинное и  ложное. ЊенЯ слепЯт их дары, менЯ овевают их крыльЯ... ”едр, вот
где опасность!  ‚от  что мучительней  всего  на  свете!..  Ћ, решающий миг и
глубочайшее  противоборство!.. ‚место того чтобы  принимать эти чрезмерные и
непос­тижимые милости такими, как они есть, какими их единовластно вскормила
великаЯ  жажда  моей  души,  какими  они  безотчетно  возникли в  высшем  ее
упова­нии, -- мне надобно, ”едр, им  воспрепЯтствовать и зас­тавить их ждать
моего сигнала. ‘нискав их благодарЯ некой паузе моей жизни -- дивной заминке
моего  обыч­ного времени, -- Я хочу  сверх того расчленить нерасчле­нимое  и
ослабить и задержать рождающиесЯ  €деи... -- Ћ  несчастный,  -- сказал Я, --
что можешь ты сде­лать в единый миг?
     Ѓыть свободным. ‚ этом мгновении, -- продолжал он, -- сокрыто многое...
в нем есть все; ибо все  то, че­му  посвЯщают  себЯ философы,  проходит  меж
взглЯдом,  встречающим   некий   предмет,   и  знанием,   которое   взглЯ­ду
наследует... дабы слишком поспешно его предмет исчерпать.
     џ  тебЯ  не понимаю. ’ы,  значит,  пытаешьсЯ  проти­водействовать  этим
€деЯм?
     ’ак  нужно. џ не  позволЯю им утолЯть  менЯ, Я  хочу  отсрочить  чистую
радость.
     --  ‡ачем? Ћткуда в тебе эта немилосерднаЯ сила? -- €бо  самое длЯ менЯ
важное   --  добитьсЯ,  чтобы  <i>предстоЯщее,</i>  во  всей  мощи  своей  новизны,
удовлетворЯ­ло  разумным  требованиЯм <i>прошедшего.</i>  Љак выразить­сЯ  Яснее?..
Џослушай:  Я  встретил  однажды красивый  розовый  куст,  с  которого сделал
восковой слепок. ‡а­тем Я погрузил этот слепок в песок. Ѓыстрое времЯ пе­сет
розам   бесследную   гибель,  и  пламЯ  мгновенно   воз­вращает  воску   его
бесформенную  природу.  ‡ато,  когда  воск  улетучитсЯ  из  своей  жгучей  и
обреченной формы,  струЯ огненной бронзы сольетсЯ  в  затвердевшем  песке  с
полым подобием каждого лепестка...
     --  џ  понЯл, ќвпалинос!  ќта  загадка  прозрачна;  твой  миф  нетрудно
истолковать.
     ќти  свежие розы,  которые гибнут у  тебЯ  на глазах, -- не есть ли они
само сущее и сама бегущаЯ жизнь?
     —то  касаетсЯ воска, который лепили твои искусные пальцы,  меж  тем как
твой взглЯд погружалсЯ в  венчики и переносилсЯ с цветущей добычей к работе,
-- не прав­да ли, это образ привычного тебе труда, изобильного свЯзЯми твоих
действий  и твоих обновлЯющихсЯ  наблю­дений? Ћгонь  --  это ‚ремЯ,  которое
легко  могло  бы испепелить,  развеЯть  в бескрайнем мире и эти живые розы и
твои восковые, если  бы в  существе твоем  не хранились, каким-то загадочным
образом,  формы твое­го опыта  и тайнаЯ крепость  его  разумениЯ... Ќаконец,
льющаЯсЯ  бронза --  это, уверен Я, не  что иное, как твои несравненные силы
души и кипЯщее состоЯние некоей вещи, котораЯ рветсЯ  к жизни. ќто пламенное
изобилие  разошлось  бы  бесплодным  жаром,  истаЯло  в  своих бес­численных
превращениЯх, не оставив после себЯ ниче­го, кроме слитков или беспорЯдочных
струй,  если бы  ты не умел устремить его по неисповедимым каналам, дабы оно
полнило,  застываЯ, четкие формы  твоей пре­мудрости.  ‡начит, твое существо
непременно должно  раздваиватьсЯ  и  становитьсЯ  в  единый  миг  горЯчим  и
холодным, жидким  и твердым,  свободным и  скованным  --  розами,  воском  и
пламенем, формой и металлом Љо­ринфа <sup>8</sup>.
     -- ‘ущаЯ правда! Ќо, как Я уже тебе сказал, Я лишь  пытаюсь к этой цели
приблизитьсЯ.
     -- Љак же ты действуешь?
     Љак удастсЯ.
     Ќо скажи мне, как ты пытаешьсЯ?
     Ќу так слушай... џ не совсем представлЯю, как объЯснить тебе то, что не
Ясно и мне самому... Ћ ”едр,  когда Я вынашиваю в себе здание  (все равно --
богам оно предназначено или  же человеку), когда Я  любовно  ищу  его форму,
стремЯсь построить предмет, который  бы  радовал взглЯд, обращалсЯ  к мысли,
удовлетворЯл чувству меры и всевозможным условностЯм... скажу те­бе странную
вещь: <i>мне кажетсЯ, что  мое  тело по-своему в этом  участвует...</i> Џойми менЯ.
Ќаше  тело  --  изуми­тельный  инструмент,  но  Я убеждаюсь,  что  смертные,
ко­торые все им  располагают, в полной мере его не ис­пользуют. ‚се, что они
в нем черпают, --  это боль,  нас­лаждение  и необходимые  действиЯ, в числе
которых  и акт  самой жизни.  ’о они с ним  сливаютсЯ,  то  на  вре­мЯ о нем
забывают:  и,  порою -- животные,  порою -- чистые духи, они сами не ведают,
какие всеобщие свЯ­зи в себе содержат и из какого чудесного состоЯт на­чала.
Ђ ведь через него они сопричастны тому, что ви­дЯт и осЯзают: они --  камни,
они -- деревьЯ; ощущениЯ­ми, дыханием они обмениваютсЯ с материей, в которую
погружены.  Ћни  проникают  в  нее,  и они  ею проникнуты; они  весомы  -- и
подъемлют тЯжести; они движутсЯ -- и несут  в себе  добродетели и пороки; и,
когда они пог­ружаютсЯ  в  грезы  или  туманные сны,  они перенимают природу
струЯщихсЯ  вод,  уподоблЯютсЯ  праху  и тучам... Џорою  же  они  полнЯтсЯ и
разражаютсЯ молниЯми!..
     Ћднако  душа их,  в  сущности,  не  умеет  использовать это естество, с
которым она соседствует и которое она пронизывает. ’о она слишком спешит, то
запаздывает, как будто стремитсЯ избегнуть живого мгновениЯ. Ћно приносит ей
сотрЯсениЯ  и  толчки,  заставлЯЯ ее уходить в, себЯ  и  скрыватьсЯ  в своей
пустоте, где  она  окружает  себЯ  туманами. Ќо  Я поступаю иначе; наученный
своими ошибками,  Я  произношу  с полной Ясностью, Я  мыслен­но  повторЯю  с
каждой зарей:
     "Ћ мое  тело -- ты, что ежемгновенно напоминаешь мне о том складе  моей
натуры, о той гармонии твоих органов, о тех строгих пропорциЯх твоих частей,
кото­рые  тебЯ живЯт и  позволЯют  тебе утвердитьсЯ в круго­вороте вещей, --
исполнись  моих  трудов, поведай мне глухо веленьЯ природы, поделись со мною
великим ис­кусством,  каким ты  проникнуто  и какому ты следуешь: искусством
противостоЯть бегу дней и справлЯтьсЯ  с превратностЯми. „ай обрести в твоей
цельности созна­ние  истинно сущего; просвети, напитай, укрепи  мои  мыс­ли.
Љак бы  ты ни  было эфемерно,  мои видениЯ во сто  крат эфемерней. ’ы живешь
чуть  дольше нашей  фан­тазии; ты платишьсЯ за мои  поступки, и ты искупаешь
мои  ослеплениЯ.  †ивое орудие  жизни,  ты  длЯ  всех  нас  единый  предмет,
сопоставимый  с  вселенной.  ’ы  всегда  пребываешь  в  фокусе  ее сферы,  о
двойственный центр созерцаниЯ всего звездного неба! ’ы истиннаЯ мера сущего,
тогда как  в душе своей  Я нахожу лишь  его  об­личье.  Ћна знает  его столь
поверхностно, что в своей заносчивости готова подчас причислить его к  своим
грезам; она сомневаетсЯ в солнце... ‚любленнаЯ в свои зыбкие порождениЯ, она
мнит   себЯ  созданной  длЯ   не­исчислимых   реальностей;  она   воображает
существо­ванье  иных миров; ты, однако, ее  вразумлЯешь и  дер­жишь  ее, как
Якорь -- корабль...
     ‚кусив твоего вдохновениЯ, моЯ мысль, о милое  те­ло, не устанет отныне
взывать к тебе, как и ты, Я на­деюсь, будешь дарить ее своими силами, своими
внушениЯми  и своими  множественными  пристрастиЯми.  €бо мы  с тобой  нашли
наконец возможность сплотить­сЯ,  и нерасторжимый узел наших различий должен
стать  нашим общим детищем. Њы  занимались каждый сво­им. ’ы жило, Я грезил.
Њои  безбрежные  грезы завер­шались  неизмеримым бессилием. Ќо это творение,
ко­торое Я замыслил теперь и которое без нашей воли не­мыслимо, -- пусть оно
вынудит нас  сочетатьсЯ и воз­никнет из самих наших уз!  Ќо это тело  и этот
дух: это неодолимо  живое присутствие и  это  зиждущее отсутст­вие,  которые
спорЯт  о  своем  первородстве и  которые  следует  наконец  примирить,  это
конечное  и это  бесконеч­ное,  которые мы привносим  каждый  по-своему,  --
не­обходимо теперь слить их в некоем  стройном порЯдке; и  ежели волей богов
они  действуют  сообща, ежели они  обмениваютсЯ сообразностью и  изЯществом,
красотой  и  долговечностью, линиЯми  дополнЯЯ движениЯ и мыслЯ­ми -- числа,
значит,  они  обрели свое  истинное отноше­ние,  свое  действительное бытие.
Џусть же они сойдут­сЯ, пусть найдут общий Язык  в материи моего искусст­ва!
Љамни и силы,  контуры и массы, свет и тени, ис­кусные соподчинениЯ, иллюзии
перспективы и реальные  тЯжести  -- таковы продукты их тесных сношений, чьим
прибытком   да   будет  в  итоге   немеркнущее  сокровище,  которое  Я  зову
‘овершенством!" <sup>9</sup>

        „“Ђ € ’ЂЌ…–
     <i>ќриксимах.</i> Ћ ‘ократ, Я умираю!..  Џробуди во мне мысль!  ‡арони идею!..
<sup>1</sup> „ай  вдохнуть  твоих  острых загадок!.. ќто нещадное  пиршество
превосходит всЯкий мыслимый аппетит и  всЯкую правдоподобную жажду!.. —то же
это за состоЯние, которое, придЯ на смену прекрасным вещам, в  удел получает
пищеварение!..
     ЊоЯ душа уже лишь  греза вещества,  которое одолева­ет самое  себЯ!.. Ћ
вещи прекрасные и слишком прек­расные, заклинаю вас:  остановитесь!.. “вы, с
самых  су­мерек отданы мы  во власть наилучшему в мире, и  это  убийственное
наилучшее, умножаЯсь во  времени, не дает нам ни минуты покоЯ... џ, наконец,
погибаю  от  безум­ной  тоски  по  вещам  сухим,  и  серьезным,   и  всецело
ду­ховным!.. Џозволь  же мне  расположитьсЯ рЯдом  с то­бою и ”едром, чтобы,
решительно отвратившись от этой неистребимой пищи и этих неиссЯкаемых урн, Я
мог протЯнуть навстречу вашим словам державный кубок моего разума. Ћ  чем вы
беседовали?
     <i>”едр.</i> Џока ни о чем. Њы наблюдали, как едЯт и пьют нам подобные...
     <i>ќриксимах.</i> Ќо ‘ократ,  конечно, все  времЯ о  чем-то размышлЯл... ђазве
может  он наедине с собой пребывать в одиночестве и безмолвствовать в  самих
глубинах  ду­ши? Ќа сумрачных  берегах  этого  пиршества он  тайком улыбалсЯ
своему демону. —то шепчут твои губы, доро­гой ‘ократ?
     <i>‘ократ.</i>  Ћни  тихонько  нашептывают:  человек,  при­нимающий  пищу,  --
справедливейший из людей...
     <i>ќриксимах. Ђ</i> вот и загадка, котораЯ пробуждает в уме такой аппетит...
     <i>‘ократ.</i> Ћни  говорЯт: человек,  принимающий  пищу,  равно питает в себе
доброе и  дурное.  ‚сЯкий кусок, который в нем тает  и растворЯетсЯ, придает
сил его  добродетелЯм, как  он тождественно  придает  их  и его порокам.  Ћн
кормит его тревоги, и он насыщает его надежды; наконец, в свой  черед  в нем
черпают свою  законную  долю страсти и  мнениЯ. ‹юбовь нуждаетсЯ в этой пище
так  же, как ненависть; наша  радость и  на­ша горечь, наша  памЯть  и  наши
помыслы по-братски делЯтсЯ единой субстанцией этого  корма. —то ты  ска­жешь
об этом, сын Ђкумена?
     <i>ќриксимах.</i>  џ  скажу,  что  с тобою  согласен. <i>‘ократ.</i> ’ак  послушай, о
врачеватель.  ‡атаив вос­хищение, Я  любовалсЯ  работой этих кормЯщихсЯ тел.
‚се они, сами того не  ведаЯ, по справедливости выделЯ­ют  положенное каждой
возможности жизни  и каждому  семени  смерти, какие в себе содержат. Ћни  не
ведают, что творЯт, но творЯт они это, как боги.
     <i>ќриксимах.</i>  џ давно уже  замечаю:  все,  что человек  вбирает  в  себЯ,
повинуетсЯ вслед за тем прихотЯм су­деб. Њожно сказать, что гортань  --  это
порог свое­нравных потребностей и органической тайны. ’ам кон­чаетсЯ  волЯ и
строгое царство знаниЯ. ‚от почему  Я от­казалсЯ в своем искусстве от всЯких
неверных  снадо­бий, которые  большинство  врачей  предписывает самым разным
больным; Я ограничиваюсь  очевидными  средст­вами, которые  природа сочетает
попарно.
     <i>”едр.</i> Љаковы же они?
     <i>ќриксимах.</i>   €х   восемь:   тепло    и   холод;   воздержание   и   его
противоположность; воздух, вода; покой и дви­жение. ќто все.
     <i>‘ократ.</i> Ќо длЯ души их только два, ќриксимах.
     <i>”едр.</i> Љакие же?
     <i>‘ократ.</i> €стина и ложь.
     <i>”едр.</i> Џочему это?
     <i>‘ократ.</i>  ђазве  они  не свЯзаны, как сон и  бодрство­вание? ђазве ты не
стремишьсЯ  очнутьсЯ  и  не  тЯнешь­сЯ  к  прозрачной  Ясности,  когда  тебЯ
одолевает мучи­тельный сон? ђазве не правда, что само солнце возвра­щает нас
к  жизни  и что мы  вздыхаем  свободно при  виде твердых тел?..  Ђ  с другой
стороны, не на  сон  ли и сновидениЯ  мы  уповаем, надеЯсь, что они  развеют
пе­чали  и  унесут  заботы,   которые  тЯготЯт  нас  в  мире  днев­ном?  ’ак
устремлЯемсЯ мы от  одного к другому,  среди ночи  взываЯ к свету и заклинаЯ
мрак, когда  нас озарЯ­ют лучи; тревожимые жаждой знаниЯ, слишком счастливые
в своем  неведении, мы ищем в существующем ле­карства от несуществующего и в
несуществующем  -утешениЯ  от существующего.  Њы углублЯемсЯ  поочеред­но  в
реальное  и в  иллюзорное;  и  в  конце  концов  у души  не  остаетсЯ  иного
прибежища, кроме  истины,  слу­жащей ей  оружием,  и  лжи, облачающей  ее  в
доспехи.
     <i>ќриксимах.</i> Ќу что же, пусть так... Ќо не страшит ли тебЯ, милый ‘ократ,
некий вывод, который следует из этой мысли?
     <i>‘ократ.</i> Љакой же?
     <i>ќриксимах.</i>  ’от,  что  истина и  ложь направлены,  в  сущности, к одной
цели...  Ћдна и  та же сила, по-раз­ному проЯвлЯЯсь, делает нас  лживыми или
прЯмодуш­ными; и как  холод в  черед с теплом то на нас ополча­ютсЯ,  то нас
оберегают,  так же ведут  себЯ  истинное  и  ложное  -- и так  же  действуют
противоположные влече­ниЯ, с ними свЯзанные.
     <i>‘ократ.</i> ќто сущаЯ правда. Ќо  что поделать.  ’ак хочет жизнь; ты знаешь
лучше менЯ, что она ничем не брезгает. Ћна использует любые средства, только
бы,  ќриксимах,  никогда  ничем  не разрешитьсЯ.  Ђ  это  зна­чит,  что  все
разрешаетсЯ ею самой... Ќе есть ли она то загадочное движение, которое силой
происходЯщего беспрерывно  перевоплощает менЯ в  то,  что Я есть, и  которое
тотчас относит менЯ к  моему неизменному двой­нику, дабы Я сочеталсЯ с ним и
дабы,  по необходимо­сти воображаЯ, что его узнаю, <i>Я мог существовать!..</i> Ћна
подобна танцующей  женщине, котораЯ сказочно  преоб­разилась бы в совершенно
иное, не женское, существо, если бы в своем прыжке могла унестись к облакам.
Ќо так же, как ни наЯву, ни во сне мы не можем уйти  в бесконечность, так  и
она неизбежно становитсЯ самой собой, перестает быть пушинкой, птицей, идеей
--  сло­вом, всем тем, чем хотелось быть  флейте, чьим была она голосом, ибо
та же  землЯ, котораЯ ее извергла, вновь ее призывает и, всЯ трепещущаЯ, она
возвращаетсЯ к своей женской природе и своему другу... <sup>2</sup>.
     <i>”едр.</i>  —удо!..  ‚олшебник!..  Џоистине чудо! ’ебе дос­таточно вымолвить
слово, чтобы  желаемое Явилось на свет!.. ‚ самом деле, как если бы из твоих
животворных  уст вылетала  пчела за пчелой, --  вот перед нами крыла­тый хор
прославленных танцовщиц!.. ‚оздух  поет и  гудит предвестиЯми  орхестрики!..
<sup>3</sup> ‚се  светильники про­буждаютсЯ... Ѓормотание спЯщих переходит в
востор­женный шепот; и на  стенах, колеблемых  пламенем,  ди­вЯтсЯ, мелькают
огромные тени  пьЯниц!.. ‚зглЯните-ка на эту стайку, одновременно ребЯчливую
и серьезную!.. Ћни влетают, как духи!
     <i>‘ократ.</i> ЉлЯнусь  богами, светлые танцовщицы!.. Ља­кой  живой и  изЯщный
пролог  к совершеннейшим мыс­лЯм!.. ђуками они говорЯт,  а ногами словно  бы
пишут. ‘колько точности в этих созданиЯх, которые с таким искусством владеют
своими упругими силами!.. ‚се мои трудности испарЯютсЯ, и  нет во мне больше
тЯго­стных недоумений, -- с  такой радостью отдаюсь  Я дви­жению этих фигур!
‘ама истина здесь -- игра; можно подумать, что знание обрело себЯ в действии
и что мысль  сочеталась  внезапно с вольными грациЯми... ‚зглЯните на эту!..
‘амаЯ легкаЯ, она более всех рас­творилась в безукоризненной четкости... Љто
она? ‚ ее  поступи  дивнаЯ твердость уживаетсЯ с неподражаемой гибкостью....
Ћна пережидает, находит,  чеканит размер с такой точностью, что,  стоит  мне
закрыть глаза, Я столь же внЯтно вижу ее слухом. џ тЯнусь к ней, ее настигаю
и  никак  не  могу  с  ней  расстатьсЯ; стоит  мне заткнуть  уши  и  на  нее
посмотреть,  Я невольно  слышу кифары, --  настолько слилась она с ритмом  и
музыкой <sup>4</sup>.
     <i>”едр.</i> Њне кажетсЯ, та, что тебЯ восхищает, -- это ђодонита.
     <i>‘ократ.</i> ‚ таком случае ухо ђодониты неизъЯснимо  свЯзано с ее стопой...
ЉакаЯ четкость!.. ‚етхое времЯ наполнилось в ней юными силами!
     <i>ќриксимах.</i> „а нет же,  ”едр!.. ђодонита -- другаЯ,  удивительно нежнаЯ:
глаз не устанет ею любоватьсЯ.
     <i>‘ократ.</i> Ќо тогда как же зоветсЯ это легкое и уп­ругое чудо?
     ќриксимах. ђодониЯ.
     <i>‘ократ.</i> “хо ђодонии неизъЯснимо свЯзано с ее стопой.
     <i>ќриксимах.</i>  џ ведь знаю их всех --  вместе  и пооди­ночке. Њогу назвать
вам  все  их  имена.  Ћни складыва­ютсЯ  в небольшую  поэму,  которую  легко
запомнить:  Ќипс,  ЌифоЯ,  Ќэма;  Ќиктерида,  Ќефела,  Ќексида;   ђо-допита,
ђодониЯ,  Џтила...  —то касаетсЯ маленького  уродливого  танцора, его  зовут
Ќеттарион... Ќо царица •ора еще не поЯвилась...
     <i>”едр.</i> Љто же царствует над этими пчелками?
     <i>ќриксимах.</i>      €зумительнаЯ,      несравненнаЯ      танцовщи­ца     --
ЂтиктеЯ!<sup>5</sup>
     <i>”едр.</i> Љак ты их знаешь!
     <i>ќриксимах.</i>  ‚се  эти  прелестные  существа носЯт  по  нескольку  разных
именЋдними их наделили родите­ли, другими -- наперсники...
     <i>”едр.</i> ќто ты -- наперсник!.. ’ы слишком хорошо их знаешь!
     <i>ќриксимах.</i> џ знаю их более  чем хорошо, и в ка­ком-то смысле еще лучше,
чем  знают себЯ  они сами. Ћ ”едр, разве  Я не <i>врачеватель?..</i>  ‚о мне, через
менЯ проходит тайный  обмен всевозможных  тайн врачева­ниЯ и  всЯческих тайн
танцовщиц!  Ћни  обращаютсЯ  ко  мне  по  каждому  поводу.  ‚ывихи,  нарывы,
сердечные горести, самые  различные  превратности их ремесла (в том числе  и
превратности  необходимые,  которые  объЯс­нЯютсЯ  великой  подвижностью  их
занЯтиЯ) -- и зага­дочные  их  недуги; даже ревность, искусству она обЯза­на
или же страсти,  --  и даже  сны!..  ‡наешь  ли  ты, что  подчас  танцовщице
достаточно нашептать мне свой тЯгостный сон, и Я, например, могу ей сказать,
какой зуб у нее испорчен?
     <i>‘ократ.</i> Ћ поразительный  человек, узнающий по грезам болезни зубов, так
ты, может быть, думаешь, что у философов все зубы гнилые?
     <i>ќриксимах.</i> „а сохранЯт менЯ боги от укуса ‘ок­рата!
     <i>”едр.</i> ‘мотрите-ка  лучше,  что  делает этот лес рук и  ног!.. Ќесколько
женщин  творЯт сотни  вещей. ‘отни светильников, сотни мелькающих перистилей
-- беседки,  колонны...  Ћбразы  тают,  уносЯтсЯ... ќто  -- рощица с сотнЯми
прекрасных рук, взвиваемых дуновеньЯми му­зыки!
     Љакой еще сон, ќриксимах, способен  выразить столько смЯтений,  столько
рискованных метаморфоз на­ших душ?
     <i>‘ократ.</i>   „а   ведь   это,  дорогой  ”едр,  не   сон,  а   прЯ­маЯ  его
противоположность!
     <i>”едр.</i> Ќо Я во сне... Њне грезитсЯ нега, котораЯ без конца себЯ множит в
сплетениЯх,  в  круговороте   девиче­ских  форм.  Њне  грезЯтсЯ  невыразимые
соответствиЯ, ко­торые свЯзывают в душе чередованиЯ, белоснежные взмахи этих
мерных конечностей и голоса этой приглу­шенной музыки, как будто вобравшей в
себЯ и  в  себе  уносЯщей весь видимый мир... Љак  некий  сложный мус­катный
запах, Я впиваю пеструю смесь этих чарующих „ев; и дух мой  блуждает  в этом
лабиринте граций, где каждаЯ то исчезает с  одной из  подруг,  то поЯвлЯетсЯ
снова с другой.
     <i>‘ократ.</i>  Џойми   же,   о  чувственнаЯ  душа,  что   перед  тобою  нечто
противоположное сну и чуждое всЯкой слу­чайности... Ќо что еще, ”едр,  может
быть   противопо­ложно   сну,   если  не  какой-то  другой  сон?..   ‡оркий,
сос­редоточенный  сон  самой Њысли!..  €  что,  в  таком  случае,  могло  бы
пригрезитьсЯ Њысли? …сли бы Њысль гре­зила -- напрЯгшись  и выпрЯмившись,  с
настороженным взглЯдом, со сжатым ртом, скрепив печатью свои ус­та, -- разве
не  то  же  она  бы увидела, что видитсЯ нам теперь: этот  мир  точных сил и
совершенных иллю­зий?.. ‘он-то сон, но сон, весь исполненный соразмер­ности,
весь  пронизанный  стройным  порЯдком,   весь  --  из  действий   и  свЯзных
периодов!.. Љто знает,  какие мы  ви­дим  здесь царственные ‡аконы,  которым
грезитсЯ,  буд­то  они  Явили  себЯ  в Ясных ликах  и сошлись  воедино, дабы
показать смертным, как реальное, призрачное и отвлеченное могут сливатьсЯ  и
строить целое волею Њуз?
     <i>ќриксимах.</i> ‚  самом деле,  ‘ократ,  эти  образы -- бесценный  клад.  Ќе
считаешь  ли ты, что мысль бес­смертных  есть именно то, что мы видим, и что
эти  сон­мы  благородных   подобий   --   бесконечных   чередований,  замен,
превращений,  которые  на глазах  у  нас  вторЯт друг другу  и друг из друга
выводЯтсЯ, -- делают нас причастными божественной мудрости?
     <i>”едр.</i> Љак чист, как изЯщен этот  маленький  розовый  храм, который  они
образуют, собравшись  в  кружок! Ћн вращаетсЯ медленно, как сама  ночь!.. Ћн
рассыпаетсЯ  -- рассыпаютсЯ  девушки,  туники взлетают,  и кажетсЯ, это боги
надумали новое!..
     <i>ќриксимах.</i>  ЃожественнаЯ  мысль  разлилась  теперь  пестрым  множеством
радужных  стаек; она снова и снова  рождает их  сладостные порывы --  нежные
вихри,  в  ко­торых  тела,   сливаЯсь  по  два   и  по  три,  не  могут  уже
раз­лучитьсЯ... Ћдна  из  них  кажетсЯ пленницей. …й не вы­братьсЯ больше из
этих волшебных сплетений!..
     <i>‘ократ.</i> Ќо что это с ними?.. Ћни столпились, они убегают!..
     <i>”едр.</i>  Ћни  устремились  к  дверЯм.  Ћни  склонЯютсЯ  ‚  приветственном
поклоне.
     <i>ќриксимах.</i> ЂтиктеЯ!.. ЂтиктеЯ!.. Ћ боги, трепетнаЯ ЂтиктеЯ!
     <i>‘ократ.</i> Ћна всЯ из воздуха!
     <i>”едр.</i> Џташка!
     <i>‘ократ.</i> ’ело без плоти!
     ќриксимах. Ѓесценное!
     <i>”едр.</i> Ћ  ‘ократ,  можно подумать,  что  она внимает  каким-то  незримым
фигурам!
     <i>‘ократ.</i> €ли же отдаетсЯ какому-то благородному жребию!
     <i>ќриксимах.</i>  ‘мотри, смотри!.. Ћна начинает  -- ты видишь? -- совершенно
божественным шагом. ќто -- простаЯ круговаЯ ходьба... Ћна  начинает с вершин
сво­его искусства; с  естественной  легкостью она проходит высотами, которых
достигла. ќта втораЯ  натура  беско­нечно  далека  от первой,  но она должна
точь-в-точь на нее походить.
     <i>‘ократ.</i>  Љак  никто,  наслаждаюсь Я  этой  великолеп­ной свободой.  ‚се
девушки  замерли, как зачарованные.  ’е,  что играют,  вслушиваютсЯ  в  свои
звуки, не отрываЯ  от  нее глаз... Ћни отдаютсЯ  происходЯщему и как  буд­то
хотЯт еще приумножить совершенство сопровожде­ниЯ.
     <i>”едр.</i>  Ћдна из них,  кораллово-розоваЯ, диковинно изогнулась  и  дует в
огромную раковину.
     <i>ќриксимах.</i>  „линнаЯ  флейтистка  тесно  сплела  свои  тонкие  лЯжки  и,
вытЯгиваЯ  изЯщную  ногу,  отбивает  такт...  Ћ  ‘ократ,  что  ты  думаешь о
танцовщице?
     <i>‘ократ.</i>  ќто крохотное существо, ќриксимах, наво­дит на  размышлениЯ...
Ћно собирает, уносит  в себе ту силу величиЯ, котораЯ была рассеЯна в каждом
из нас и таилась незримо в участниках этого пиршества... ЏростаЯ ходьба -- и
перед нами  богинЯ,  а  мы  --  почти  боги!..  ЏростаЯ  ходьба,  простейшее
чередование!.. Љак если б она воздавала  пространству великолепием множимых,
строго тождественных действии и чеканила пЯткой звонкие слитки движениЯ. Ћна
словно числит,  отсчитывает  кружочками чистого  золота  то  самое,  что  мы
бездумно растрачиваем грубой  монетой  шагов,  ког­да движемсЯ к некой  цели
<sup>6</sup>.
     <i>ќриксимах.</i> Ћна  позволЯет нам, дорогой ‘ократ, осознать  наши действиЯ,
Ясно показываЯ  нашим душам то, что наши тела  совершают слепо. Ћзаренные ее
пос­тупью, безотчетные наши  движениЯ  кажутсЯ нам  под­линным чудом.  Ћдним
словом, они дивЯт нас, как это и быть должно.
     <i>”едр.</i> ’ак  значит, ты  находишь в этой танцовщице что-то сократическое,
раз она учит нас, посредством ходьбы, немножко лучше себЯ понимать?
     <i>ќриксимах.</i>  Ќу  конечно. ‚едь  наши  шаги  настолько  легки  длЯ  нас и
настолько привычны, что мы никогда не удостаиваем их особого вниманиЯ и даже
не заме­чаем странности этих  движений. ‹ишь  увечные и па­ралитики в  своей
немощи восхищаютсЯ ими... ’ак что мы просто не помним о них, когда они ведут
нас, как им это свойственно; они зависЯт от места, от цели,  от настроениЯ и
состоЯниЯ человека, даже от освещениЯ дороги;  мы же их расточаем совершенно
бездумно.   Ђ  теперь   присмотритесь,   как  шествует   ЂтиктеЯ   по   этой
безукоризненной, чистой, свободной, слегка пружинЯ­щей  глади. ‚ это зеркало
своих усилий  она  мерно  ро­нЯет чередующиесЯ  упоры: пЯтка  клонит тело  к
носку, затем другаЯ стопа, опускаЯсь, его подхватывает, устремлЯет вперед, и
все повторЯетсЯ  сызнова; а  тем  временем ее прелестнаЯ  маковка  чертит  в
застывшем мгновении гребень кудрЯвой волны.
     Џоскольку в каком-то смысле  это гладь абсолют­наЯ, -- ее ведь очистили
от всего, что может  вызвать сбивчивость  или  заминку,  -- этот царственный
шаг,  ко­торый сам  себе служит единственной целью  и в котором не  остаетсЯ
ничего лишнего, становитсЯ совершен­нейшим образцом.
     ‡амечаешь  ли  ты, какое  изЯщество,  какую невозму­тимую безмЯтежность
поселЯет  в  душе  широта  ее  бла­городной  поступи?   ќтот   размах  шагов
согласуетсЯ с их частотой, котораЯ в свой черед непосредственно вы­текает из
музыки. Ђ с другой стороны, частота и дли­на тайно свЯзаны ростом...
     <i>‘ократ.</i>  ’ы так  хорошо об  этом говоришь,  ученейший ќриксимах,  что Я
невольно вижу то, что подсказывает твоЯ мысль. џ вижу женщину, котораЯ своим
движени­ем  рождает  во  мне   ощущение  неподвижности.  џ  сле­жу  лишь  за
неизменностью ритма...
     <i>”едр.</i> Ћна останавливаетсЯ в кругу этих соразмер­ных граций...
     <i>ќриксимах.</i> ‘ейчас вы увидите!..
     <i>”едр.</i> Ћна закрывает глаза...
     <i>‘ократ.</i>  ‚сЯ  она  --  в  этих  закрытых глазах,  всЯ -- в  затаенности
ожиданиЯ, где  осталась наедине  со  сво­ей душой... Ћна  чувствует,  как ее
существо разрешает­сЯ неким событием.
     <i>ќриксимах.</i> Џриготовьтесь же... ’ише, тише!
     <i>”едр.</i> ‚осхитительный миг... Ќо  эта  тишина -- само противоречие... Љак
удержатьсЯ и не воскликнуть: "’и­ше!"
     <i>‘ократ.</i>  Џоистине  девственный миг.  Ђ следом  --  дру­гой, когда нечто
должно  оборватьсЯ  в  душе,  в  ожида­нии, в  каждом  из  нас...  Ќечто  --
оборватьсЯ... € вместе с тем это -- как вЯжущий узел.
     <i>ќриксимах.</i> Ћ ЂтиктеЯ! Љак ты изумительна в этом преддверии!
     <i>”едр.</i> ЉажетсЯ,  снова  в  ней  разливаетсЯ нежнаЯ музыка, --  снова, но
по-иному... ђасправив ей крыльЯ, она...
     <i>ќриксимах.</i> Њузыка заменЯет ей душу.
     <i>‘ократ,</i> ‚  эту минуту, которой  вот-вот предстоит умереть,  вы, о Њузы,
всемогущие владычицы!
     Љак сладостно замирают дыханиЯ  и сердца!..  ’Я­жесть  свергаетсЯ  к ее
ногам;  и  этот  длинный  покров,  который  упал  совершенно  бесшумно,  все
объЯснЯет. ’ело ее можно видеть только в движении.
     <i>ќриксимах.</i> ѓлаза ее вернулись к свету...
     <i>”едр.</i> ЌасладимсЯ же  этим  ускользающим  мигом,  когда в