        ѓ.Љ.—естертон. ”ранциск Ђссизский

 
---------------------------------------------------------------------------- 
     ѓ. Љ. —естертон
     ‚опросы философии.- 1989.- ќ1.- ‘. 83-128.
---------------------------------------------------------------------------- 
 
     ѓлава 1. Љак писать о свЯтом ”ранциске
 
     ‚ наше времЯ, в нашей стране, очерк  о  св.  ”ранциске  можно  написать
одним из трех способов.  Џисатель  должен  выбрать,  и  Я  выбрал  третий  -
по-видимому, самый трудный. ’очнее, он был бы самым  трудным,  если  бы  два
других не были невозможны.
     ‚о-первых, он  может  рассматривать  этого  великого  и  поразительного
человека как историческое лицо,  воплощение  общественных  добродетелей.  Ћн
может описать свЯтого народолюбца как  единственного  в  мире  демократа  (и
окажетсЯ прав). Ћн может сказать (хотЯ это и очень  мало  значит),  что  св.
”ранциск обогнал свой век. Њожет сказать  (с  полным  основанием),  что  св.
”ранциск в то же времЯ предвосхитил все  лучшее,  либеральное,  доброе,  что
есть в современном мире,-  любил  природу,  любил  животных,  жалел  бедных,
понимал духовную опасность богатства и  даже  собственности.  ‚се,  чего  не
знали до ‚ордсворта, знал св. ”ранциск. ‚се, что открыл  нам  ’олстой,  само
собой разумелось длЯ св. ”ранциска. …го можно представить читателю не просто
добрым, а гуманным, первым героем гуманности. Њногие  считали  его  утренней
звездой  ‚озрождениЯ.  €,  по  сравнению  со  всем  этим,  его  аскетическую
набожность можно не принимать во внимание; можно отмахнутьсЯ от нее, как  от
неизбежной в его век случайности, котораЯ почему-то не привела к несчастному
случаю. Њожно счесть его веру суеверием, досадным предрассудком, от которого
не мог освободитьсЯ  даже  гений,  и  прийти  к  выводу,  что  несправедливо
осуждать ”ранциска за самоотречение и нечестно ругать его за безбрачие. ‚едь
и с такой, отдаленной точки зрениЯ он останетсЯ героем.  „аже  так  найдетсЯ
что сказать  во  славу  человека,  который  отправилсЯ  к  сарацинам,  чтобы
прекратить  крестовые  походы,  и  защищал  птиц  перед  императором.  Њожно
объективно и учено описать ту силу, котораЯ отразилась в картинах „жотто,  в
поэмах „анте, в мираклЯх, положивших  начало  нашему  театру,  и  во  многих
других, столь ценимых нами вещах. Њожно писать историю свЯтого, обходЯ Ѓога.
ќто все равно, что писать о Ќансене, ни словом не упоминаЯ ‘еверный полюс.
     ‚озможна и другаЯ крайность. ђелигиозный энтузиазм может  стать  героем
книги, как  был  он  героем  францисканства.  Њожно  писать  о  вере  как  о
реальности, какой она и была длЯ реального ”ранциска. Њожно отыскать особую,
суровую радость в  парадоксах  аскезы  и  свЯтой  нелепице  смирениЯ.  Њожно
испещрЯть бумагу печатЯми стигматов  и  расписывать  посты,  как  схватки  с
драконом, пока  в  смутном  современном  сознании  св.  ”ранциск  не  станет
суровым, как св. „оминик. Љороче говорЯ, можно сделать негатив,  на  котором
тьма и свет поменЯютсЯ местами. „лЯ глупых все это будет  непроницаемо,  как
ночь; длЯ  большинства  умных  -  невидимо,  как  серебро  на  белом.  ’акую
биографию св. ”ранциска не поймут те, кто не верит, как он,  и  поймут  лишь
отчасти те, кто не любит, как он. Ћдни сочтут его слишком плохим,  другие  -
слишком хорошим длЯ этого мира. но так написать Я  не  могу.  ’олько  свЯтой
может описать жизнь свЯтого. Њне это не под силу.
     Ќаконец, можно попытатьсЯ сделать то, что попыталсЯ  сделать  Я,  хотЯ,
как Я уже говорил, возникнут новые трудности. Њожно поставить себЯ на  место
беспристрастного и любознательного современного человека. џ сам был таким  и
еще не до конца изменилсЯ. Њожно длЯ начала стать  на  точку  зрениЯ  людей,
которые восхищаютсЯ в св. ”ранциске тем, чем  вообще  привыкли  восхищатьсЯ.
„ругими словами, можно предположить, что читатель по меньшей мере  стоит  на
уровне ђенана и Њэтью Ђрнолда, и, исходЯ из этого, попытатьсЯ объЯснить  ему
то, чего не объЯснили они. Њожно объЯснить непонЯтное через понЯтное.  Њожно
сказать: "ќтот человек действительно жил на свете, и многим из нас  по  душе
его жизнерадостность, его милосердие и щедрость. Ќо были у него и  некоторые
другие качества, ничуть не менее искренние, которых мы не  понимаем  и  даже
боимсЯ. Ћднако это человек, а не семьЯ и не племЯ. ’о, что несовместимо  длЯ
нас, вполне совместимо длЯ него. Ќе можем ли мы, используЯ то, что мы знаем,
понЯть эти, другие стороны, столь темные длЯ нас и до смешного непохожие  на
все, что  любЯт  теперь?".  Љонечно,  Я  не  надеюсь  решить  такую  сложную
психологическую задачу в моем коротком, поверхностном очерке. џ просто  хочу
сказать, что буду все времЯ обращатьсЯ  к  дружественному  и  непосвЯщенному
читателю. џ не рассчитываю  ни  на  большее,  ни  на  меньшее.  Њатериалисту
безразлично, можно ли примирить эти противоречиЯ. ‚ерующий вообще не  увидит
здесь противоречий.  Ќо  Я  пишу  длЯ  обычного  современного  человека,  не
враждебного,   но   скептического,   и   разрешаю   себе   надеЯтьсЯ,    что
привычно-живописные, подкупающие черты ”ранциска помогут  мне  хоть  немного
показать его сущность. џ надеюсь, что читатель  чуть  лучше  поймет,  почему
поэт, воспевающий солнце, прЯталсЯ в темной пещере; почему свЯтой,  жалевший
Ѓрата ‚олка, был  столь  суров  к  Ѓрату  Ћслу,  собственному  телу;  почему
трубадур, чье сердце зажгла любовь, сторонилсЯ женщин; почему  он  радовалсЯ
огню и бросалсЯ в снег; и почему одна и  та  же  песнЯ  начинаетсЯ  Язычески
страстным: "‘лава ѓосподу за сестру нашу землю, что родит траву и  плоды,  и
пестрые цветочки", а  кончаетсЯ  словами:  "‘лава  ѓосподу  за  сестру  нашу
смерть".
     ђенану и Њэтью Ђрнолду это оказалось не под силу.  Ћни  охотно  хвалили
св.  ”ранциска,  пока  им  разрешали  предрассудки,   упрЯмые   предрассудки
скептиков. …сли ”ранциск делал что-нибудь им непонЯтное или  неугодное,  они
не пытались ни понЯть его, ни тем более оправдать; они просто отворачивались
от него, как обиженные дети. Њэтью Ђрнолд спешит отделатьсЯ от  аскетических
подвигов  Ђльверно,  словно  это  досадное,  хотЯ  и  Явное  пЯтно   посреди
прекрасной картины, или, скорее, прискорбнаЯ безвкусица в конце рассказа. Ќо
только слепой может счесть  Ђльверно  провалом  св.  ”ранциска,  как  только
слепой сочтет ѓолгофу провалом •риста. € Ђльверно, и ѓолгофа - прежде  всего
горы, и глупо говорить, как ЃелаЯ Љоролева, что по сравнению с чем-то другим
это просто Ямы. € на той, и на другой горе достигли  высшей  точки  и  жизнь
•риста, и жизнь св. ”ранциска. ѓоворить о  стигматах  с  сочувствием  или  с
досадой - то же самое, что считать позорными  пЯтнами  раны  самого  €исуса.
Њожно питать отвращение к духу аскетизма; можно  ненавидеть  самую  мысль  о
мученичестве; можно, в  сущности,  искренне  возмущатьсЯ  самопожертвованием
‘трастей. Ќо если ваша ненависть не глупа, вы сохраните  способность  видеть
суть дела, которому служит мученик и даже монах. ‚рЯд ли,  читаЯ  …вангелие,
вы  сочтете  Љрестную  †ертву  посторонней,  второстепенной   или   досадной
случайностью. Ћна пронзит вас, как пронзила скорбь сердце Ѓожьей Њатери.
     €  вы  не  поймете  человека,  прозванного  ‡ерцалом  •риста,  если  не
понимаете, почему он кончил жизнь в скорби и в тайне, а в одиночестве  своих
последних лет обрел неисцелимые, нерукотворные раны, подобные  тем,  другим,
исцелившим мир.
     џ не буду сейчас пытатьсЯ примирить радость с  лишениЯми  -  пусть  это
сделает  сама  книга.  Ќо  Я  заговорил  о  Њэтью  Ђрнолде   и   ђенане,   и
рационалистических  поклонниках  ”ранциска,  и  потому  скажу  сейчас,  что,
по-моему, нужно  иметь  в  виду.  „лЯ  этих  прекрасных  писателей  стигматы
оказались камнем преткновениЯ, потому что религиЯ длЯ  них  -  разновидность
философии. ђелигиЯ длЯ них безлична; но  только  самаЯ  личнаЯ  из  страстей
поможет в какой-то мере хоть что нибудь понЯть. —еловек не  кинетсЯ  в  снег
из-за идеи или тенденции, он не будет голодать  во  имЯ  отвлеченных,  пусть
самых правильных понЯтий. Ќо он перенесет и голод, и холод по совсем  другой
причине. Ћн перенесет их, если  он  влюблен.  Љогда  в  самом  начале  жизни
”ранциск сказал, что он трубадур, а потом говорил, что служит новой,  высшей
любви, это была не метафора; он понимал себЯ гораздо лучше, чем понимают его
ученые. „аже в суровейших крайностЯх аскетизма он оставалсЯ  трубадуром.  Ћн
был влюбленным. Ћн любил Ѓога и любил людей, что еще реже встречаетсЯ.  ’от,
кто любит людей, не имеет ничего общего с филантропом. ‚ сущности, в  ученом
греческом слове кроетсЯ ирониЯ. ”илантроп, строго  говорЯ,  может  любить  и
антропоидов.  Ќо  св.  ”ранциск  любил  не   человечество,   а   людей,   не
христианство, а •риста. ѓоворите, что он был сумасшедший; говорите, если вам
нравитсЯ,  что  он  любил  воображаемое  лицо  -  но  лицо,  не  идею!   „лЯ
современного читателЯ самый лучший ключ к аскетизму -  историЯ  сумасбродных
влюбленных. ђасскажите жизнь ”ранциска как жизнь  трубадура,  безумствующего
во имЯ дамы, и все станет на свое место. Ќикого не удивит, что поэт собирает
цветы на солнцепеке и простаивает ночи в снегу; превозносит телесную, земную
красоту - и не ест; славит золото и багрец - и ходит в лохмотьЯх;  стремитсЯ
к счастью - и к мученической смерти. ‚се эти  загадки  легко  разрешаютсЯ  в
простой истории любой благородной любви; а его любовь была  так  благородна,
что девЯть человек из десЯти даже  не  подозревают,  что  бывает  такаЯ.  Њы
увидим позже, что сравнение с земной любовью объЯснЯет многое в его жизни, в
его отношениЯх к отцу и к  друзьЯм  и  к  их  семьЯм.  ‘овременный  читатель
способен понЯть почти всегда, что если бы только  он  сам  был  способен  на
такую любовь, все крайности обернулись бы длЯ него романтикой. џ  говорю  об
этом вначале, потому что это, хотЯ и ни в коей мере не окончательнаЯ  истина
о нем, самый лучший к ней подход. —итатель не разберетсЯ ни в чем, и  многое
покажетсЯ ему диким, пока он не поймет, что вера великих мистиков подобна не
теории, а влюбленности. € в этой вводной  главе  Я  обращаюсь  к  тем,  кто,
восхищаЯсь св. ”ранциском, не может  принЯть  его,  или,  точнее,  принимает
свЯтого, отбрасываЯ его свЯтость. џ берусь за это дело отчасти  потому,  что
сам был таким. Њногое из того, что Я  в  какой-то  мере  понимаю  теперь,  Я
считал когда-то недоступным пониманию; многое, что стало длЯ менЯ свЯщенным,
Я отбрасывал как предрассудки. Њногое стало Ясно и светло длЯ  менЯ,  потому
что Я смотрю изнутри; но глЯдЯ снаружи, Я искренне верил, что все это  темно
и дико, когда, много лет назад, менЯ потрЯсла впервые слава св. ”ранциска. €
Я жил в Ђркадии; но даже в Ђркадии Я встретил человека  в  бурой  монашеской
одежде, который любил леса лучше, чем Џан. ”игурка в бурой одежде  стоит  на
камине в комнате, где Я пишу. Ћн - один среди многих других - был мне другом
на каждой ступени моего паломничества. Ћчаг и светлый огонь свЯзаны с первой
радостью, которую дали мне его слова "брат мой огонь". Џричудливые тени огнЯ
- тени  его  любимых  зверей  и  птиц,  окруженные  сиЯнием  любви  Ѓожьей,-
напоминают мне театр теней на стене детской. ‘в. ”ранциск так глубоко проник
в мое сознание, что слилсЯ с самыми домашними ощущениЯми детства.  џ  принЯл
его Ѓрата ‚олка и ‘естру Ћвцу, как Ѓратца  Љролика  и  Ѓратца  ‹иса  свЯтого
дЯдюшки ђимуса. Џотом, постепенно Я увидел в  нем  многое  другое,  но  это,
первое, Я никогда не забуду. Ћн стоит на мосту, перекинутом из моего детства
к моему обращению;  романтика  его  веры  сумела  пробить  даже  рационализм
смутных викторианских времен. ’ак было со мной;  и  потому,  быть  может,  Я
проведу других хоть немного, совсем немного по этому пути.  Ќикто  не  знает
лучше, чем знаю теперь Я, что на  этот  путь  боЯтсЯ  ступить  и  ангелы.  џ
понимаю, что задача мне не  под  силу,  но  Я  не  боюсь  -  ведь  он  любил
неразумных.
 
     ѓлава 2. Њир, который застал свЯтой ”ранциск
 
     ’еперь, когда  газеты  заменили  историю,  или,  точнее,  ту  традицию,
которую можно назвать исторической сплетней, стало легче  хотЯ  бы  в  одном
отношении. Џо крайней мере теперь Ясно, что мы не знаем ничего, кроме конца.
ѓазеты не просто сообщают новости, - они сообщают обо всем, как  о  новости.
Ќапример, совершенно новым оказалсЯ ’утанхамон. ’очно так же из сообщений  о
смерти генерала Ѓэнгса мы узнали, что он когда-то родилсЯ.  Џосле  войны  мы
узнали немало об освобожденных народах; но мы ни разу не  слыхали,  что  эти
народы порабощены. Ќам твердЯт о примирении, а мы  не  знали  о  ссоре.  Ќам
некогда  заниматьсЯ  такими  скучными  вещами,  как  сербский  эпос,-   куда
увлекательней  обсуждать  на  современном   жаргоне   проблемы   югославской
дипломатии. Њы увлекаемсЯ тем, что зоветсЯ —ехословакией,  но  не  удостоили
вниманиЯ Ѓогемию. ‚ещи, старые, как …вропа, подаютсЯ нам в виде сенсаций, не
уступающих в свежести последним сообщениЯм из жизни американских прерий. ќто
очень интересно, как интересна последнЯЯ сцена пьесы. ’ем,  кому  достаточно
выстрела или объЯтиЯ, проще - да и легче - приходить перед самым  занавесом.
Ќо если вам захочетсЯ узнать, кто же кого убил, кто кого целовал и почему, -
этого мало.
     ‘овременные историки, особенно английские, страдают этим недостатком. ‚
лучшем  случае  они  рассказывают  половину  истории  христианства,   причем
последнюю.  ’е,  длЯ  кого  разум  начинаетсЯ  с  гуманистов,  а  вера  -  с
ђеформации, никогда не расскажут о чем-нибудь полностью, ибо придетсЯ начать
с институций, чьего происхождениЯ  им  не  понЯть  и  даже  не  представить.
Џодобно тому, как мы знаем о смерти нерождавшегосЯ генерала, мы знаем все об
уничтожении неизвестно почему и как  возникших  монастырей.  Љонечно,  этого
мало даже длЯ умного человека, ненавидЯщего монастыри. ќтого ничтожно мало и
длЯ того, чтобы ненавидеть даже вполне заслуживающие ненависти вещи. ‚се вы,
наверное, слышали от  историков  и  романистов  о  темном  деле,  называемом
испанской инквизицией. „ело это действительно темное, хотЯ  бы  потому,  что
темно его происхождение. ЏротестантскаЯ историЯ начинает прЯмо с ужасов, как
пантомима начинает с королЯ чертей на бесовской кухне. џ не сомневаюсь,  что
испанскаЯ инквизициЯ, особенно к концу, была действительно страшной, а то  и
бесовской; но почему? —тобы понЯть испанскую инквизицию, надо понЯть  прежде
всего две совершенно неизвестные нам вещи -  €спанию  и  инквизицию.  ЏерваЯ
поставит нас перед великой проблемой крестового похода против мавров,  и  мы
узнаем, как герои и рыцари спасли …вропу от  пришельцев  из  Ђфрики.  ‚тораЯ
вызовет к жизни всю сложность другого  крестового  похода  -  похода  против
альбигойцев,  и  мы  узнаем,  почему  люди  любили   и   почему   ненавидели
всеотрицающее восточное наваждение. Џока мы  не  поймем,  что  то  и  другое
началось с опрометчивости и романтики крестового похода, нам не понЯть, куда
именно пробрались предательство и зло.  Љонечно,  крестоносцы  злоупотребили
победой, но победа была. Ђ где  победа,  там  и  смелость,  там  и  народнаЯ
любовь. ‚осторг победы покрывает ошибки и подстрекает к крайности. Ќапример,
Я давно, с молодости, говорил о том, что  ЂнглиЯ  жестока  к  ирландцам.  Ќо
несправедливо  описывать  бесовщину  98-го  года,  не  упомЯнув  о  войне  с
Ќаполеоном. Ќесправедливо утверждать, что  англичане  хотели  только  смерти
ќммета; в действительности их куда больше волновала славнаЯ смерть Ќельсона.
Љ сожалению, это грЯзное дело не кончилось 98-м и несколько лет  назад  наши
политики снова попытались прибегнуть к  убийству  и  грабежу,  мЯгко  укорЯЯ
ирландцев, поминающих былое. ѓоворить о  войне  с  €рландией,  забываЯ,  как
бескорыстны были мы в воине с Џруссией,нечестно по отношению к Ђнглии- ’очно
так же нечестно по отношению к  €спании  расписывать  орудиЯ  пытки,  словно
ужасные игрушки. „а, историЯ инквизиции кончилась плохо. џ ничуть не  требую
признать, что она и начиналась хорошо. Њне просто жаль, что длЯ  многих  она
вообще не начиналась. Ќынешние люди прибыли лишь к ее смерти, или даже,  как
лорд ’ом Ќодди, опоздали к повешению. „а, инквизициЯ бывала  страшнее  любой
виселицы, но они собирают лишь прах от праха, видЯт лишь пепелище костра.
     џ случайно привел в пример инквизицию. Љакое бы отношение ни имела  она
к св. „оминику, со св. ”ранциском она не свЯзана.  Џозже  Я  скажу,  что  ни
”ранциска, ни „оминика нельзЯ понЯть, если не понимаешь, чем были  длЯ  XIII
века ересь и крестовый поход. Ќо сейчас у менЯ другаЯ цель. џ хочу показать,
что историю св. ”ранциска нельзЯ начинать с его рождениЯ,тогда ничего в  ней
не поймешь, лучше и не рассказывать. Ђ в наше времЯ рассказывают именно так,
задом наперед. Њы узнаем  о  реформаторах,  понЯтиЯ  не  имеЯ,  что  же  они
реформировали, узнаем о мЯтежниках, даже и не представлЯЯ себе, против  чего
они восстали; узнаем о восстановлении того, чего не было.  ђискуЯ  тем,  что
глава непомерно разрастетсЯ, Я  все  же  расскажу  хоть  немного  о  великих
движениЯх, которые привели к поЯвлению ”ранциска. ‚ам может показатьсЯ,  что
Я берусь описать мир или мироздание, чтобы рассказать об одном  человеке.  Љ
сожалению, мир и мироздание мне придетсЯ описать, непростительно обобщаЯ.  џ
не пытаюсь показать, как мал нищий монах на фоне  огромного  неба;-  Я  хочу
окинуть взором небо, чтобы мы понЯли, как он велик.
     ‘ама эта фраза велит мне сказать то, без чего  не  обойдешьсЯ,  начинаЯ
даже очерк о ”ранциске. Ќеобходимо увидеть - пусть упрощенно, пусть грубо  -
мир, в который попал св. ”ранциск, и прошлое этого мира, хотЯ бы то, которое
”ранциска касалось. Ќадо написать, как “эллс, "€сторический очерк".  —то  до
“эллса, Ясно, что наш замечательный писатель страдал, как страдает тот,  кто
ненавидит  своего  героЯ.  Џисать  об  истории,  ненавидЯ  ђим,  то  есть  и
императоров, и пап, - значит, собственно, ненавидеть почти все на свете. еще
немного - и возненавидишь  человека  из  чистого  человеколюбиЯ.  ЋтрицаЯ  и
воина, и пастырЯ,  лавры  победителЯ  и  нимб  свЯтого,  отрезаешь  себЯ  от
множества людей, а этого не возместить даже столь сильному и тонкому разуму.
—тобы понЯть, какое место в истории занимает св. ”ранциск, - пастырь и воин,
- надо быть шире и любвеобильней. €так, Я закончу эту  главу  обобщениЯми  о
мире, который ”ранциск застал.
     ‹юди не верЯт из узости. ‘ам Я сказал бы, что  они  не  так  кафоличны,
чтобы стать католиками. Ќо Я не хочу обсуждать сейчас доктрины христианства,
Я пишу об его истории, такой, какою способен видеть  ее  человек  с  умом  и
воображением, даже если сам он - не христианин. џ говорю о том, что сомнениЯ
чаще всего порождены мелочами. Ѓеспечно читаЯ книги, вы узнаете о  Языческом
обрЯде - и он вам кажетсЯ прекрасным, узнаете о деЯнии христиан - и оно  вам
кажетсЯ жестоким;  но  вам  не  хватает  широты,  чтобы  увидеть  главное  в
Язычестве и в христианской реакции на него. Ђ пока это так,  вы  не  поймете
исторического мгновениЯ,  когда  ”ранциск  поЯвилсЯ,  и  сути  его  великой,
поистине народной миссии.
     Ќаверное, все знают, что в двенадцатом-тринадцатом веках мир проснулсЯ.
€менно тогда развеЯлись долгие чары сурового и бесплодного времени,  которое
мы зовем ’емными веками. XIII же век можно назвать освобождением; во  всЯком
случае,  его  можно  назвать  развЯзкой   несравненно   более   жестокой   и
бесчеловечной эпохи. —то же кончилось? Ћт чего освободились люди?  ’ут-то  и
расходЯтсЯ мнениЯ толкователей истории.  ‘  внешней,  мирской  стороны  люди
действительно проснулись после долгого сна; но пока они  спали,  они  видели
разные сны - и вещие, и жуткие. Ќаши рационалисты считают, что  люди  просто
очнулись от кошмара суеверии и двинулись по пути просвещениЯ.  Ќо  тем,  длЯ
кого ’емные века - тьма и больше ничего, а зарЯ, занЯвшаЯсЯ  в  XIII  веке,-
только свет, никогда не разобратьсЯ в жизни св. ”ранциска. „ело в  том,  что
его радость и радость его Ѓожьих скоморохов - не только радость пробуждениЯ.
‘ ’емными веками кончилсЯ не только  сон,  во  всЯком  случае  -  не  только
кошмар.
     Љончилась  епитимьЯ;  если  хотите  -  кончилсЯ  срок  чистилища.   Њир
очистилсЯ от страшной духовной немощи. €згнали эту немощь века аскезы, ничто
другое не изгнало бы. •ристианство Явилось в  мир,  чтобы  исцелить  его,  и
лечило единственным возможным способом.
     ‘ внешней, практической стороны высокаЯ цивилизациЯ  древних  кончилась
тем, что люди вынесли из нее определенный урок - обратились в  христианство.
“рок  этот  свЯзан  с  психологией,  а  не  только  с  теологией.  џзыческаЯ
цивилизациЯ действительно была очень высокой. Ќам ничуть не опасно, нам даже
выгодно признать, что ничего более  высокого  человечество  до  сих  пор  не
создало.  „ревние  изобрели  непревзойденные   способы   и   словесного,   и
пластического изображениЯ мира; вечные политические идеалы; стройные системы
логики и Языка. Ќо они сделали еще больше - они понЯли свою ошибку.
     ќта ошибка так глубока, что нелегко найти  длЯ  нее  подходЯщее  слово.
Џроще и приблизительной всего назвать ее поклонением природе. Њожно сказать,
что древние были слишком естественны. ѓреки  -  великие  первооткрыватели  -
исходили из очень простой и на первый взглЯд очевидной мысли:  если  человек
пойдет прЯмо по большой дороге разума и природы, ничего плохого случитьсЯ не
может, тем более - если человек этот так разумен и  прекрасен,  как  древний
грек. € не успели греки пойти  по  этой  дороге,  как  с  ними  приключилась
действительно страннаЯ вещь, такаЯ страннаЯ,  что  о  ней  почти  невозможно
рассказать.  ‡амечу  лишь,  что  наши  самые  отвратительные   реалисты   не
пользуютсЯ добрыми плодами своего метода.  ЋбсасываЯ  гнусности,  они  не  в
состоЯнии заметить, что свидетельствуют в пользу традиционной  морали.  …сли
бы Я любил такие вещи, Я бы мог привести тысЯчу примеров из их книг в защиту
христианской этики.  Ќикто  не  написал  полной,  совсем  правдивой  истории
греческих нравов. Ќикто не показал,  какое  огромное  место  занимала  некаЯ
странность. Њудрейшие люди в мире пожелали жить  согласно  природе  и  почти
сразу занЯлись на редкость противоестественным  делом.  Џочему-то  любовь  к
солнцу и здоровье естественных людей привели  прежде  всего  к  поразительно
противному извращению, заражавшему всех, как мор. ‘амые великие, даже чистые
мудрецы не смогли его избежать. Џочему? Љазалось бы, народу, чьи поэты могли
создать …лену, а скульпторы - Ђфродиту, нетрудно остатьсЯ нормальным в  этом
отношении. Ќо тот, кто поклонилсЯ  здоровью,  не  останетсЯ  здоровым.  …сли
человек идет прЯмо, его дорога крива. —еловек изогнут, как лук; христианство
открыло людЯм, как выправить эту кривизну и попасть в цель. Њногие посмеютсЯ
над моими словами, но поистине благаЯ весть …вангелиЯ - весть о  первородном
грехе.
     ђим еще жил и рос, когда греческие его наставники уже гнили  на  корню,
ибо не слишком спешил у них  учитьсЯ.  Ћн  сохранЯл  куда  более  достойный,
патриархальный уклад, но в конце концов  и  он  погиб  от  того  же  недуга,
порожденного прежде всего Языческим культом природы.  Љ  несчастью  античной
цивилизации, длЯ огромного большинства древних не было ничего на мистическом
пути, кроме глухих природных сил - таких, как пол, рост, смерть. “ нас вошли
в поговорку времена Ќерона, когда садизм восседал на троне среди  бела  днЯ.
Ќо то, о чем Я говорю, и глубже и сложнее, чем привычный перечень зверств. ‘
человеческим воображением  случилась  дурнаЯ  вещь  -  весь  мир  окрасилсЯ,
пропиталсЯ, прониксЯ опасными страстЯми,  естественными  страстЯми,  которые
неуклонно вели к извращению. „ревние сочли половую жизнь простой и  невинной
- и все на свете простые вещи  потерЯли  невинность.  Џоловую  жизнь  нельзЯ
приравнивать к таким простым занЯтиЯм, как сон или еда. Љогда пол  перестает
быть слугой, он мгновенно становитсЯ деспотом. Џо той, по иной ли причине он
занимает особое, ни с чем не сравнимое место в человеческом естестве; никому
еще не удалось обойтись без ограничениЯ  и  очищениЯ  своей  половой  жизни.
‘овременные разговоры о половой свободе, о теле, прекрасном, как растение, -
или описаниЯ райского сада, или просто плохаЯ  психологиЯ,  от  которой  мир
устал две тысЯчи лет тому назад.
     Ќе надо путать все это с праведными  обличениЯми  порочной  античности.
„ревний мир был не столько порочен, сколько способен понЯть, что  становитсЯ
все порочнее, или, во всЯком случае,  логически  на  порочность  обречен.  “
магии природы не было будущего, ее  можно  было  углубить  только  в  черную
магию. „лЯ нее не  было  будущего;  в  прошлом  она  была  невинна  лишь  по
молодости.  Њожно  сказать,  что  она  была   невинна   потому,   что   была
поверхностна. џзычники оказались умней Язычества, потому они  и  обратились.
’ысЯчи древних были и мудры, и добродетельны, и доблестны, но груз  народных
сказок, носивших название религии, прибивал их к земле. џ пишу о реакции  на
это зло и повторю: оно было повсюду. ‚  самом  полном  и  буквальном  смысле
слова, имЯ ему было - Џан.
     Ќе сочтите за метафору то, что Я скажу,- им  действительно  нужны  были
новое небо и новаЯ землЯ, потому что они опоганили свое небо и  свою  землю.
Љак могли они поднЯть глаза к небу, когда непристойные легенды  смотрели  на
них со звезд? —то могла им дать любовь к цветам и птицам, после тех историй,
что про них рассказывали? ‚сех свидетельств не приведешь, пусть одно заменит
многие. “ всех нас слово "сад" вызывает  трогательные  ассоциации  -  легкаЯ
печаль вспоминаетсЯ нам, или невинные радости, или нежные старые  девы,  или
старый свЯщенник у изгороди, под сенью  колокольни.  …сли  вы  хоть  немного
знаете латинскую поэзию, вспомните, что стоЯло в их садах  вместо  солнечных
часов или фонтана, нагло и  весомо,  в  Ярком  солнечном  свете;  попробуйте
вспомнить, каков был бог их садов.
     Џоистине от этого наваждениЯ могла  избавить  только  в  полном  смысле
слова неземнаЯ религиЯ. ‚рЯд ли стоило  проповедовать  древним  естественную
религию цветочков и звезд - не осталось ни одного чистого цветка,  ни  одной
неоскверненной звезды. Џриходилось идти в пустыню, где цветы не растут, и  в
пещеру, откуда звезд не увидишь. ‚ эту пустыню, в эту пещеру  ушла  мудрость
мира на тысЯчу лет, и мудрее она ничего не могла сделать. ‘пасти ее было под
силу только сверхъестественному; если Ѓог не спас бы ее, то  уж  божества  -
тем более. ђанние христиане звали бесами  Языческих  богов,  и  были  правы.
Љакова бы ни была поначалу религиЯ древних, теперь только злые духи  обитали
в опустевших свЯтилищах. Џан стал только паникой, ‚енера - только  венериным
грехом. џ совсем не думаю, конечно, что каждый Язычник  был  таким,  даже  в
самом конце. Ќо отходили они  от  этого  поодиночке.  ѓлубоко  личное  дело,
называемое философией, почти ничем не было свЯзано с коллективной  религией;
в атом - главное отличие Язычников. Ћни знали гораздо лучше нас, что с  ними
такое, какие бесы искушают и мучают их, и перечеркнули  много  веков  новыми
словами: "‘ей род изгонЯетсЯ молитвой и постом".
     ‘в. ”ранциск и начало XIII века тем и важны, что вплоть до них  длилось
искупление. Љонечно, люди ’емных веков были и грубы, и невежественны, и ни к
чему не способны, кроме войн с еще более грубыми  Языческими  племенами,  но
они были чисты. Ћни были как  дети.  Џервые,  грубые  образцы  их  искусства
сохранили нам чистую радость  детей.  Џопробуйте  представить  себе  …вропу,
испещренную маленькими общинами, большей частью - феодальными,  сложившимисЯ
в борьбе с варварами, иногда - монашескими, которые были намного  заботливей
и мЯгче. ќто огромное пространство ощущало себЯ  империей,  потому  что  ђим
властвовал над ним, хотЯ бы  как  легенда.  ‚  €талии  сохранилсЯ  пережиток
лучшего,  что  было  в  античности,-  здесь   были   республики,   маленькие
государства с демократическими идеалами,  в  которых  нередко  действительно
жили граждане. Ќо в отличие от античных они не были открыты со всех  сторон,
их везде окружали стены, чтобы оборонЯтьсЯ от феодалов, и все жители  города
считали себЯ солдатами. Ћдин из  таких  городов,  удобно  примостившийсЯ  на
лесистых холмах “мбрии, называлсЯ Ђссизи. €з его ворот, из-под  его  высоких
башен вышла к людЯм благаЯ весть: "‚аша борьба кончилась, ваш грех  прощен".
€ тогда из камней феодализма и обломков римского  права  стала  складыватьсЯ
огромнаЯ, почти универсальнаЯ цивилизациЯ ‘редних веков.
     Ѓез сомнениЯ, нельзЯ приписывать все это одному человеку, даже если  он
- лучший, своеобразнейший человек своего  века.  ЏростаЯ  этика  братства  и
честности существовала и до него,  она  никогда  не  исчезала  полностью  из
христианского мира. Њы найдем великие трюизмы о справедливости и сострадании
в самых простодушных летописЯх варварской эпохи и в самых суровых  поучениЯх
поздней ‚изантии. € в XI, и в XII веках мы видим признаки духовного подъема.
Ќо в этом подъеме еще была суровость, которой окрашены долгие века покаЯниЯ.
ђассвет наступал, но небо было еще серым. Њонашество много старше ”ранциска,
оно почти такое же  старое,  как  христианство.  ‘тремление  к  совершенству
издавна принимало форму обетов целомудриЯ, бедности и  послушаниЯ.  ЌесмотрЯ
на свои неземные цели, монахи давно уже цивилизовали  большую  часть  света.
Ћни научили людей пахать и сеЯть, а не только читать и писать.  ‚  сущности,
они научили людей почти всему. Ќо можно с полным правом сказать, что  монахи
были строго практичны -  не  только  практичны,  но  и  строги.  Љонечно,  в
основном они были строги к себе, а другим людЯм полезны.  ‘тарое  монашество
установилось давно и кое-где уже стало вырождатьсЯ.  Ќо  во  всех  движениЯх
раннего ‘редневековьЯ мы видим эту суровость. ќто  можно  показать  на  трех
примерах.
     ‚о-первых,  античное  рабовладение  уже  исчезало.  ђаб  превратилсЯ  в
крепостного, свободного в своей семье. Ќо кроме этого, многие освобождали  и
рабов, и крепостных - всегда под давлением –еркви и, как правило, в припадке
покаЯниЯ. Љонечно, во всЯком христианском общество живет дух покаЯниЯ. Ќо  Я
имею в виду тот гораздо более сильный  дух  покаЯниЯ,  которым  вытравлЯлись
пороки античности. Ћдин честный атеист, спорЯ со  мной,  сказал:  "•ристиане
живут в рабстве, потому что боЯтсЯ ада". џ ответил ему: "…сли бы вы сказали,
что рабы получи ли свободу только потому, что их владельцы боЯлись ада,  это
был бы по крайней мере бесспорный исторический факт".
     „ругой  пример  -  реформа  церковной  дисциплины,  проведеннаЯ   папой
ѓригорием VII. –ели ее были весьма высокие, а результаты -  самые  здоровые.
Ћна была направлена против коррупции свЯщенства. Ќо привела она к  целибату,
что при всей возвышенности может показатьсЯ немного суровым. ’ретий пример -
самый сильный. џ говорю о походе героическом, длЯ многих из  нас  свЯщенном,
но все же несущем всю страшную ответственность военного похода.
     ‡десь не хватает места, чтобы сказать все, что  надлежит,  об  истинной
природе Љрестовых походов. Љаждый знает, что в самый темный час ’емных веков
поЯвилась в Ђзии ересь  и  стала  новой  религией,  воинственной  и  кочевой
религией мусульманства. Ћна была похожа на многие ереси, вплоть до  монизма.
…ретикам она казалась здоровым упрощением веры; католикам кажетсЯ упрощением
нездоровым, потому что сводит веру к  одной  идее  и  лишает  ее  свободного
дыханиЯ  и  равновесиЯ  христианства.  ‚о  всЯком   случае,   она   угрожала
христианству, и христианство нацелило удар в  самое  ее  сердце,  попыталось
отвоевать  ‘вЯтые  места.  ‚еликий  герцог  ѓотфрид  и   первые   христиане,
штурмовавшие €ерусалим, были героЯми, если вообще есть на  свете  герои,  но
это были герои трагедии.
     џ привел в пример три дофранцисканских движениЯ, чтобы показать  в  них
общую черту, обусловленную тем  духом  покаЯниЯ,  который  пришел  на  смену
античности. ‚се они подобны ветру, дующему в  холодный  день.  ќтот  чистый,
суровый ветер действительно продувал насквозь мир, проходивший очищение. „лЯ
всЯкого, кто чувствует дух эпохи, есть что-то чистое и  бодрое  в  атмосфере
тех грубых, а иногда и жестоких эпох. „аже разнузданность там чиста - в  ней
нет привкуса извращениЯ. „аже жестокость чиста -  в  ней  нет  пресыщенности
римского цирка, ее порождают простой ужас перед кощунством и простаЯ  Ярость
оскорбленного воина. Џостепенно на этом темном фоне возникает красота, очень
свежаЯ и трогательнаЯ, и прежде всего - небывалаЯ. ‚озвращаетсЯ любовь,  уже
не платоническаЯ, а та, которую до сих пор зовут рыцарской. –веты  и  звезды
обретают первоначальную невинность, вода и огонь уже достойны стать братом и
сестрой свЯтому. Њир очистилсЯ от Язычества.
     ‘ама вода отмылась. ‘ам огонь преобразилсЯ в пламени. ‚ода - уже не  та
вода, куда бросали рабов на съедение рыбам. Ћгонь - уже не тот  огонь,  куда
бросали детей на съедение Њолоху. –веты уже утратили  запах  приапова  сада;
звезды перестали служить холодным далеким богам. € вода, и огонь, и цветы, и
звезды ждут новых  имен  от  того,  кто  вытравил  из  души  последний  след
поклонениЯ природе, и потому может вернутьсЯ к ней.
     € вот, в самом конце долгой, суровой, почти беззвездной ночи  маленький
человечек внезапно и тихо взошел на холм  и  стал  над  городом,  темный  на
темном фоне. Ћн поднЯл руки,  как  поднимал  потом  на  стольких  статуЯх  и
картинах, над ним запели птицы, а за его спиной занЯлсЯ день.
 
     ѓлава 3. ”ранциск воитель
 
     Џо преданию (может быть, неверному, но очень  достоверному),  само  имЯ
св. ”ранциска не столько имЯ, сколько прозвище. ’акому  негордому,  простому
человеку очень подходит откликатьсЯ на прозвище, как отзываетсЯ школьник  на
кличку "французик".  Џо  этому  преданию,  его  звали  €оанн,  „жованни,  но
товарищи окрестили его ”ранческо  за  любовь  к  французской  поэзии.  Ѓолее
вероЯтно, однако, что мать назвала его „жованни в отсутствие  отца,  а  тот,
вернувшись из торговой поездки во ”ранцию, где ему очень  повезло,  воспылал
такой любовью к французскому вкусу и обычаю, что назвал сына  "франком"  или
"французом". ‚ любом случае имЯ не лишено значениЯ:  ”ранциск  с  первых  же
дней свЯзан с краем, который стал длЯ него романтической, сказочной  страной
трубадуров.
     Ћтец его, Џьетро Ѓернардоне, был  зажиточный  горожанин,  член  гильдии
торговцев тканЯми в городе Ђссизи. ’рудно  объЯснить,  что  это  значит,  не
объЯснЯЯ, чем была тогда гильдиЯ и даже чем был тогда город.  Ѓернардоне  не
был похож ни на современного торговца, ни на купца, ни на дельца,  вообще  -
ни на кого из тех, кто живет теперь, когда правит капитал.  Ѓыть  может,  он
нанимал работников, но не был предпринимателем, то  есть  не  принадлежал  к
особому классу, отделенному стеной от наемников.  ’очно  мы  знаем  лишь  об
одном человеке, чей труд он использовал,- об его сыне, который, как нетрудно
догадатьсЯ, был едва ли не последним, с кем свЯзалсЯ бы любой делец, если бы
мог нанЯть другого. Ћн был  богат,  как  бывает  богат  крестьЯнин,  живущий
трудом своей семьи, но обрекал свою семью на труд, который ничуть не изЯщней
крестьЯнского. Ћн был  уважаемым  горожанином,  но  общественный  строй  его
времени не дал бы ему выдвинутьсЯ  выше;  строй  этот  удерживал  людей  его
класса на невысоком уровне. Ќикакое богатство не  давало  сыновьЯм  торговца
той возможности избежать черной работы, благодарЯ которой в наше  времЯ  так
часто сходЯт за лордов или хотЯ бы за джентльменов, или за кого-нибудь  еще,
только не  за  сыновей  торговца.  ќто  было  правилом,  и  даже  исключениЯ
подтверждают его. ”ранциск принадлежал к  тому  типу  людей,  который  любЯт
всегда и везде: он был простодушен, общителен, подражал трубадурам, следовал
французской моде и благодарЯ всему этому стал романтическим вожаком  местных
юнцов. Ћн сорил деньгами и по доброте,  и  по  чудачеству,  чего  и  следует
ожидать от человека, который до конца жизни не понЯл, что такое деньги.  …го
мать приходила в отчаЯние, и любовалась им, и говорила, как могла бы сказать
жена ремесленника: "Ћн будто принц,  а  не  наш  сын".  Ќо  одно  из  первых
известных нам событий его жизни произошло на рынке,  у  прилавка,  когда  он
продавал ткани; не знаю, считала ли его мать, что такое занЯтие  свойственно
принцам. ќта перваЯ картина  -  юноша  на  базаре  -  символична  во  многих
отношениЯх. ’о, что там произошло, помогает нам  понЯть  одну  замечательную
черту ”ранциска задолго до того, как ее преобразила вера. Ћн продавал бархат
и топкое шитье какому-то видному горожанину, когда к нему  подошел  нищий  и
попросил милостыни - по всей вероЯтности, не слишком вежливо. ‚ том грубом и
простом обществе не было законов, запрещающих голодному просить  пищу,-  они
возникли в более гуманное времЯ;  и,  пользуЯсь  отсутствием  организованных
блюстителей порЯдка, бедные  могли  безнаказанно  докучать  богатым.  Ќо  во
многих местах обычай  не  разрешал  вмешиватьсЯ  в  частную  сделку;  вполне
возможно, что именно из-за этого нищий попал в  особенно  глупое  положение.
”ранциск всю свою жизнь очень любил  людей,  попавших  в  безвыходно  глупое
положение. ‚ данном случае он раздвоилсЯ между нищим и покупателем,  отвечал
рассеЯнно, а может, и раздраженно. Ќаверное, ему было особенно не  по  себе,
потому что он был вежлив от природы. ‚се согласны с тем, что вежливость  его
бросалась в глаза, просто била в нос, как  маленькие  фонтаны  на  солнечных
итальЯнских рынках. Ћн мог бы написать сам и  сделать  своим  девизом  стихи
Ѓеллока:
     ‚се говорЯт, что мужество и честь
     „остойнее, чем вежливости лесть,
     Ќо мне дано, блуждаЯ, рассуждать,
     —то в вежливости - ЃожьЯ благодать.
     Ќикто не сомневалсЯ, что ”ранческо  Ѓернардоне  мужествен  и  честен  в
самом простом, даже воинственном смысле этих слов, и  недалеко  было  времЯ,
когда все признали, что его осенЯет благодать. Ќо, мне кажетсЯ, сам  он  был
щепетилен только в делах  щепетильности.  …сли  такой  смиренный  человек  и
гордилсЯ  чем-нибудь,  он  гордилсЯ   своими   манерами.   Ћднако   за   его
безукоризненно-естественной вежливостью крылись куда  более  дивные  и  даже
дикие свойства, чей первый  проблеск  мы  видим  в  этой  обычнейшей  сцене.
”ранциск едва не раздвоилсЯ, но как-то избавилсЯ от покупателЯ и тут увидел,
что нищий ушел. ’огда он выскочил из  шатра,  бросил  без  присмотра  рулоны
шитьЯ и бархата и помчалсЯ за нищим через рынок. Ћн  пронессЯ  по  лабиринту
узеньких извилистых улочек, случайно наткнулсЯ на своего  нищего  и,  к  его
удивлению, дал ему много денег. Џотом он, так сказать, стал тихо и  поклЯлсЯ
перед Ѓогом, что никогда не откажет в помощи беднЯку. ‘тремительнаЯ простота
этих действий более чем характерна длЯ него. Ќикто на свете  не  боЯлсЯ  так
мало за свои обещаниЯ. …го жизнь просто  целиком  состоЯла  из  безрассудных
обетов, и все эти обеты он выполнил.
     Џервые  биографы  ”ранциска,  вполне  естественно  жившие  его  великим
религиозным переворотом, столь же естественно  искали  в  начале  его  жизни
знамений и знаков, предвосхищающих землетрЯсение духа. Ќо мы отошли от  него
дальше, и думаю, воздействие не уменьшитсЯ, а увеличитсЯ,  если  Я  признаю,
что  не  было  никаких  знаков,  ничего  особенно  мистического  в   молодом
”ранциске. ‚ отличие от многих  свЯтых  он  далеко  не  сразу  осознал  свою
миссию. Ѓольше всего он мечтал прославитьсЯ французскими стихами и подвигами
на поле брани. „обрым он родилсЯ; он был смел, как большинство мальчиков; но
и доброта его и смелость кончались примерно там  же,  где  кончаютсЯ  они  у
мальчиков. Ќапример, он, как и все, очень боЯлсЯ проказы, и в  таком  страхе
нет ничего стыдного. Ћн любил Яркие и веселые цвета во  вкусе  средневековой
геральдики и, по-видимому, одевалсЯ пышно и пестро. …сли бы  он  не  окрасил
мир алым цветом любви, он расцветил бы его  всеми  цветами  радуги,  как  на
тогдашних картинках. Ќо когда  юноша  в  Ярких  одеждах  бежал  за  нищим  в
лохмотьЯх, проЯвились те черты его личности, о которых нужно помнить всегда.
     ‚о-первых, он бежал  быстро.  ‘обственно,  с  той  поры  он  так  и  не
остановилсЯ. Џоскольку едва ли не все его дела были делами милосердиЯ, очень
много пишут об его кротости. Ћна и впрЯмь была в нем, и самаЯ  истиннаЯ,  но
легко ее неправильно понЯть. ‚ нем не было тихости,  он  все  времЯ  куда-то
стремилсЯ. ’олько его,  из  всех  свЯтых,  можно  было  бы  изобразить,  как
изображают иногда ангелов с крыльЯми на ногах или даже вместо  ног,  в  духе
стиха о том, что ангел - и ветер,  и  вестник,  и  пламЯ[1].  Џри  всей  его
мЯгкости стремительность  его  нередко  граничила  с  нетерпением.  …сли  мы
постигнем эту психологическую истину, мы  поймем,  как  неверно  употреблЯют
сейчас слово "практичный". Џо-видимому, теперь полагают, что практичен  тот,
кто выбирает самое выгодное,  то  есть  самое  легкое.  ‚  этом  смысле  св.
”ранциск совершенно непрактичен и цели его  -  никак  не  мирские.  Ќо  если
называть практичным того, кто действует сразу, не откладываЯ, он  практичен.
Ќекоторые сочтут его сумасшедшим, но с бесплодным мечтателем  он  нимало  не
схож. Ќикто не  назовет  его  деловым,  но  человеком  действиЯ  он  был,  в
молодости - даже слишком. Ћн действовал слишком  с