ереди  полное
торжество, которое увенчают победы ѓастингса. Ђ Я уверЯю вас, что нет  здесь
за нами никакой правоты, кроме ѓастингса. ‚от единственное имЯ, которое  нам
оставалось твердить, как заклинание, но и это не выход  из  положениЯ,  нет,
черт побери! —его уж хуже, если шайка проклЯтых дельцов  загнала  нас  сюда,
где ничто не служит интересам Ђнглии, и все силы  ада  восстают  против  нас
просто потому, что „линноносый –иммерн  ссудил  деньгами  половину  кабинета
министров. —его хуже, когда  старый  ростовщик  из  Ѓагдада  заставлЯет  нас
воевать ради своей выгоды: мы не можем воевать, после того как  нам  отсекли
правую руку. …динственным  нашим  козырем  был  ѓастингс,  а  также  победа,
которую в действительности одержал не он,  а  некто  другой.  Ќо  пострадать
пришлось ’ому ’рейверсу и вам тоже.
     Ћн помолчал немного, потом указал на Ѓездонный Љолодец и продолжал  уже
более спокойным тоном.
     - џ вам говорил, - сказал он, - что не верю в мудреные  выдумки  насчет
башни Ђладдина. џ не верю в империю, которую можно возвысить до небес. џ  не
верю, что английский флаг можно возносить все ввысь и ввысь, как ‚авилонскую
башню. Ќо если вы думаете, будто Я допущу, чтобы этот флаг вечно летел  вниз
все глубже и глубже, в Ѓездонный Љолодец,  во  мрак  бездонной  пропасти,  в
глубины поражений и измен, под насмешки тех самых дельцов, которые  высосали
из нас все соки, - нет уж, этого Я  не  допущу,  смею  заверить,  даже  если
лорд-канцлера будут  шантажировать  два  десЯтка  миллионеров  со  всеми  их
грЯзными интригами, даже  если  премьер-министр  женитсЯ  на  двух  десЯтках
дочерей американских ростовщиков, даже если  ‚удвилл  и  Љарстерс  завладеют
пакетами акций двух десЯтков рудников и станут на  них  спекулировать.  …сли
положение действительно шаткое, надо положитьсЯ на волю божию, но не нам это
положение подрывать.
     Ѓойл смотрел на ”ишера в изумлении, которое граничило со страхом и даже
с некоторым отвращением.
     - Ђ все-таки, - сказал он, - есть что-то ужасное в  делах,  которые  вы
знаете.
     - „а, есть, - согласилсЯ •орн ”ишер. -  €  менЯ  вовсе  не  радуют  мои
скромные сведениЯ и соображениЯ. Ќо поскольку в известной  мере  именно  они
могут спасти вас от виселицы, не думаю,  чтобы  у  вас  были  основаниЯ  длЯ
недовольства.
     ’ут, словно устыдившись этой своей похвальбы, он повернулсЯ и  пошел  к
Ѓездонному Љолодцу.


     ѓ.Љ. —естертон
     Љусочек мела

     џ помню летнее утро, синее и серебрЯное, когда, с трудом оторвавшись от
привычного ничегонеделаньЯ, Я надел какую-то шлЯпу, взЯл трость и положил  в
карман шесть цветных мелков. Џотом Я пошел в кухню (котораЯ, как и весь дом,
находилась в одной из деревень ‘ассекса и принадлежала весьма здравомыслЯщей
особе). џ спросил хозЯйку, нет ли у  нее  оберточной  бумаги.  ’акаЯ  бумага
была, и в преизобилии, но хозЯйка не понимала ее  назначениЯ.  …й  казалось,
что, если вам нужна оберточнаЯ бумага, вы собираетесь делать пакеты, а Я  не
собиралсЯ, да и не сумел бы. Ћна расписала мне прочность искомого материала,
но Я объЯснил, что собралсЯ рисовать и не забочусь о сохранности рисунков, а
потому, на мой взглЯд, важна не прочность, а гладкость, не столь  уж  важнаЯ
длЯ пакетов. Љогда хозЯйка понЯла, чего Я хочу, она предложила мне множество
белых листков, думаЯ, что Я рисую и пишу на темноватой оберточной бумаге  из
соображений экономии. ’огда Я попыталсЯ передать ей  тонкий  оттенок  мысли,
мне важна не просто оберточнаЯ бумага, а самый ее коричневый цвет, который Я
люблю, как цвет октЯбрьских лесов, или пива, или северных  рек,  текущих  по
болотам. Ѓумага эта воплощает сумрак самых трудных дней твореньЯ,  проведите
по ней мелком - и  золотые  искры  огнЯ,  кровавый  пурпур,  морскаЯ  зелень
Яростными первыми звездами встанут  из  дивного  мрака.  ‚се  это  Я  походЯ
объЯснил хозЯйке и положил бумагу в карман, к мелкам и чему-то еще. Ќадеюсь,
каждый из вас задумывалсЯ над тем, какие древние, поэтичные вещи носим мы  в
кармане  -  перочинный  нож,   например,   прообраз   человеческих   орудий,
меч-младенец. Љак-то Я хотел написать стихи о том, что ношу  в  кармане.  Ќо
все было некогда, да и прошло времЯ эпоса.
     џ взЯл палку и нож, мелки и бумагу и направилсЯ к холмам. ЉарабкаЯсь на
них, Я думал о том, что они выражают  самое  лучшее  в  Ђнглии,  ибо  они  и
могучи, и мЯгки. Џодобно ломовой лошади и крепкому буку, они  прЯмо  в  лицо
нашим злым, трусливым теориЯм заЯвлЯют, что сильные милостивы. џ смотрел  на
ландшафт, умиротворенный, как здешние домики, но силой  своей  превосходЯщий
землетрЯсение. „еревнЯм в огромной долине  ничто  не  угрожало,  они  стоЯли
прочно, на века, хотЯ землЯ поднималась над ними гигантской волною.
     ЊинуЯ кручи, поросшие травой, Я  искал,  где  бы  присесть.  ’олько  не
думайте, что Я хотел рисовать с натуры. џ собиралсЯ  изобразить  дьЯволов  и
серафимов, и древних слепых  богов,  которых  почитал  когда-то  человек,  и
свЯтых в сердитых багровых одеждах, и причудливые морЯ, и все свЯщенные  или
чудовищные символы, которые так хороши, когда их  рисуешь  Ярким  мелком  на
оберточной бумаге. €х приЯтней рисовать, чем природу; к тому же рисовать  их
легче. Ќа соседний луг забрела корова, и обычный художник запечатлел бы  ее,
но у менЯ никак не получаютсЯ задние ноги. ‚от Я и  нарисовал  душу  коровы,
сверкавшую передо мною в солнечном свете; она была пурпурнаЯ, серебристаЯ, о
семи рогах и таинственнаЯ, как все животные. Ќо если  Я  не  сумел  ухватить
лучшее в ландшафте, ландшафт разбудил лучшее во мне. ‚от в чем  ошибка  тех,
кто считает, будто поэты, жившие до ‚ордсворта, не замечали природы,  ибо  о
ней не писали.
     Ћни писали о великих людЯх, а не о высоких холмах, но сидели  при  этом
на холме. Ћни меньше рассказывали о природе, но лучше  впитывали  ее.  Ѓелые
одежды девственниц они писали слепЯщим  снегом,  на  который  смотрели  весь
день; щиты паладинов - золотом и багрЯнцем  геральдических  закатов.  ‡елень
бессчетных листьев претворЯлась в  одежды  ђобин  ѓуда,  лазурь  полузабытых
небес - в одежды Ѓогоматери. ‚дохновение входило в их душу солнечным лучом и
претворЯлось в облик Ђполлона.
     Љогда Я сидел и рисовал  нелепые  фигуры  на  темной  бумаге,  Я  начал
понимать, к великому своему огорчению, что забыл один мелок,  самый  нужный.
Ћбшарив карманы, Я не нашел белого мела. ’е,  кому  знакома  философиЯ  (или
религиЯ),  воплощеннаЯ  в  рисовании  на  темном  фоне,  знают,  что   белое
положительно и очень важно. Ћдна из основных истин,  сокрытых  в  оберточной
бумаге, гласит, что белое - это цвет; не отсутствие цвета,  а  определенный,
сиЯющий цвет, Яростный, как багрЯнец,  и  четкий,  как  чернота.  Љогда  наш
карандаш доходит до красного калениЯ, мы рисуем розы; когда  он  доходит  до
белого калениЯ, мы рисуем звезды. Ћдна из двух  или  трех  вызывающих  истин
высокой морали, скажем, истинного христианства, именно в том,  что  белое  -
самый настоЯщий цвет. „обродетель - не отсутствие порока  и  не  бегство  от
нравственных опасностей; она жива и неповторима, как боль или сильный запах.
Њилость - не в том, чтобы не мстить или не наказывать, она конкретна и Ярка,
словно солнце; вы либо знаете ее, либо нет. –еломудрие - не  воздержание  от
распутства; оно пламенеет, как †анна д'Ђрк. Ѓог рисует разными красками,  но
рисунок его особенно Ярок (Я чуть не сказал -  особенно  дерзок),  когда  он
рисует белым. ‚ определенном смысле наш век это  понЯл  и  выразил  в  своей
унылой  одежде.  …сли  бы  белое  было  длЯ  нас  пустым  и  бесцветным,  мы
употреблЯли бы его, а не черное и не серое, длЯ нашего траурного костюма. Њы
встречали бы дельцов в незапЯтнанно-белых сюртуках и в  цилиндрах,  подобных
лилиЯм; а мы не встречаем.
     ’ем не менее мела не было.
     џ сидел на холме и горевал. Ѓлиже —ичестера города не было,  да  и  там
наврЯд ли нашлась бы лавка художественных принадлежностей. Ђ без белого  мои
дурацкие рисунки становились такими же пресными и бессмысленными, каким  был
бы мир без хороших людей. € вдруг Я вспомнил и захохотал, и хохотал снова  и
снова, так что коровы уставились на менЯ и  созвали  совещание.  Џредставьте
человека, который не может наполнить в  ‘ахаре  песочные  часы.  Џредставьте
ученого, которому в океане не хватает соленой воды длЯ опытов.  џ  сидел  на
огромном складе мела. ‚се тут было из мела. Њел громоздилсЯ на мел до  неба.
џ отломил кусочек уступа, на котором сидел; он был не так жирен, как  мелок,
но свое дело он делал. Ђ Я стоЯл, стоЯл  и  радовалсЯ,  понимаЯ,  что  ћжнаЯ
ЂнглиЯ не только большой полуостров, и традиции, и  культура.  Ћна  -  много
лучше. Ћна - кусок белого мела.


     ѓ.Љ. —естертон
     Ќесчастный случай

     ‘ейчас Я расскажу, что случилось со мной в совсем уж удивительном кебе.
“дивителен он был тем,  что  невзлюбил  менЯ  и  Яростно  вышвырнул  посреди
‘трэнда. …сли  мои  друзьЯ,  читающие  "„ейли  ньюз",  столь  романтичны  (и
богаты), как Я думаю, им приходилось испытывать нечто подобное. Ќаверное, их
то и дело вышвыривают из кебов. Ћднако есть еще тихие люди не от мира  сего,
их не вышвыривали, и потому Я расскажу, что пережил, когда мой кеб  врезалсЯ
в омнибус и, надеюсь, что-нибудь поломал.
     ‘тоит  ли  тратить  времЯ  на  рассказ  о  том,  чем   прекрасен   кеб,
единственный предмет наших дней, который смело  может  занЯть  место  самого
Џарфенона? Ћн поистине современен - и укромен, и прыток. ‚о  всЯком  случае,
мой кеб обладал этими  чертами  века,  обладал  и  еще  одной  -  он  быстро
сломалсЯ. ђассуждаЯ о кебах, заметим, что они - англичане;  за  границей  их
нет, они есть  в  прекрасной,  поэтичной  стране,  где  едва  ли  не  каждый
стараетсЯ выглЯдеть побогаче и соответственно себЯ ведет. ‚ кебе удобно,  но
не надежно - вот она, душа Ђнглии. џ всегда подмечал достоинства кеба, но не
все испытал, не изучил, как сейчас бы сказали, всех его аспектов.  џ  изучал
его, когда он стоЯл или ехал ровно. ‘ейчас Я расскажу, как выпал из  него  в
первый и, надеюсь, последний раз. Џоликрат бросил  перстень  в  море,  чтобы
улестить судьбу. џ бросил в море кеб (простите  такую  метафору),  и  богини
судьбы теперь довольны. Џравда, мне говорили, что они  не  любЯт,  когда  об
этом рассказывают.
     ‚чера под вечер Я ехал в кебе по одной из улиц, спускающихсЯ к ‘трэнду,
с удовольствием и удивлением читаЯ свою  статью,  как  вдруг  лошадь  упала,
побарахталась на мостовой, неуверенно поднЯлась и побрела  дальше.  Љогда  Я
еду в кебе, с лошадью это бывает и Я привык наслаждатьсЯ своими статьЯми под
любым углом. ‘ловом, ничего необычного Я не заметил - пока  не  взглЯнул  на
лица вокруг. ‹юди глЯдели на менЯ, и страх поразил их, словно белый  пламень
с неба. Љто-то кинулсЯ  наперерез,  выставив  локоть,  как  будто  бы  хотел
отвести удар, и попыталсЯ остановить нас. ’ут Я и понЯл, что кебмен выпустил
поводьЯ - и лошадь полетела, как живаЯ молниЯ. Ћписывать Я пытаюсь  то,  что
чувствовал, многое Я упустил. Љак-то кто-то  назвал  мои  эссе  "фрагментами
факта". Џрав он, не прав, но здесь были  поистине  фрагменты  фактов.  Ђ  уж
какие фрагменты остались бы от менЯ, окажись Я на мостовой!
     •орошо проповедовать верующим - ведь они  очень  редко  знают,  во  что
верЯт. џ нередко  замечал,  что  демократиЯ  лучше  и  глубже,  чем  кажетсЯ
демократам; что общие места, поговорки, поверьЯ намного умнее, чем  кажетсЯ.
‚от вам пример. Љто не слыхал о том, что в миг опасности человек  видит  все
свое прошлое! ‚ точном, холодном, научном  смысле  это  чистейшаЯ  ложь.  Ќи
несчастный случай, ни  муки  смертные  не  заставЯт  вспомнить  все  билеты,
которые мы купили, чтобы ехать в “имблдон, или все съеденные бутерброды.
     Ќо в те минуты, когда кеб мчалсЯ по шумному ‘трэнду, Я обнаружил, что в
этом поверье есть своЯ правда. ‡а очень  короткое  времЯ  Я  увидел  немало;
собственно говорЯ, Я прошел  через  несколько  вер.  Џервою  было  чистейшее
Язычество, которое честные люди назвали бы невыносимым страхом. …го  сменило
состоЯние, очень реальное, хотЯ имЯ ему найти  нелегко.  „ревние  звали  его
стоицизмом; видимо, именно это немецкие  безумцы  понимают  под  пессимизмом
(если они вообще хоть что- то понимают). џ просто принЯл то, что  случилось,
без радости, но и без горЯ -  ах,  все  неважно!  €  тут,  как  ни  странно,
возникло совсем иное чувство: все очень важно и очень, очень плохо. †изнь не
бесцельна - она бесценна, и  потому  это  именно  жизнь.  Ќадеюсь,  то  было
христианство. ‚о всЯком случае, Явилось оно, когда мы врезались в омнибус.
     Њне показалось, что кеб накрыл менЯ, словно великаньЯ шлЯпа,  великаний
колпак. Џотом Я стал из-под него вылезать, и позы мои, должно  быть,  внесли
бы немало в мой недавний диспут о радостЯх беднЯков.  —то  до  менЯ  самого,
когда Я выполз, сделаю два признаниЯ, оба - в интересах науки. Џеред тем как
мы врезались в омнибус, на менЯ снизошло благочестие; когда же Я поднЯлсЯ на
ноги и увидел две- три ссадины, Я стал божитьсЯ  и  бранитьсЯ,  как  апостол
Џетр. Љто-то подал мне газету. Џомню, Я немедленно ее растерзал. ’еперь  мне
жалко, и Я прошу прощениЯ и у человека того, и у газеты. ЏонЯтиЯ не имею,  с
чего Я так разъЯрилсЯ; исповедуюсь ради психологов. ’ут же Я развеселилсЯ  и
одарил полисмена таким множеством глупых  шуток,  что  он  опозорилсЯ  перед
мальчишками, которые его почитали.
     € еще одна странность ума или безумиЯ озадачила менЯ. —ерез каждые  три
минуты Я напоминал полисмену, что не заплатил кебмену,  и  выражал  надежду,
что тот не понесет убытков. Џолисмен менЯ утешал. ’олько минут через сорок Я
вдруг понЯл, что кебмен мог потерЯть не только деньги; что он был в такой же
опасности, как Я. ЏонЯл - и остолбенел. ‚идимо, кебмена  Я  воспринимал  как
божество,  неподвластное  несчастным  случаЯм.  џ  стал  расспрашивать  -  к
счастью, все обошлось.
     Ћднако теперь и  впредь  Я  буду  снисходительней  к  тем,  кто  платит
десЯтину с мЯты, аниса и тмина и забывает главное в законе. џ не забуду, как
чуть было не стал всучать полкроны мертвецу. „ивные мужи в белом  перевЯзали
мои ссадины, и Я снова вышел на ‘трэнд. Њолодость вернулась ко мне, Я жаждал
неизведанного - и, чтобы начать новую главу, кликнул кеб.


     ѓ.Љ. —естертон
     „венадцать человек

     Ќедавно, когда Я размышлЯл о нравственности и о мистере X. Џитте,  менЯ
схватили и сунули на скамью подсудимых. •ватали менЯ довольно долго, но  мне
это показалось и внезапным и необыкновенным. ‚едь Я  пострадал  за  то,  что
живу в Ѓаттерси, а моЯ фамилиЯ начинаетсЯ на —. ЋглЯдевшись, Я  увидел,  что
суд кишит жителЯми Ѓаттерси, начинающимисЯ на —. ЉажетсЯ, набираЯ присЯжных,
всегда руководствуютсЯ этим слепым фанатическим принципом.  Џо  знаку  свыше
Ѓаттерси очищают от всех — и предоставлЯют ему управлЯтьсЯ при помощи других
букв. ‡десь  не  хватает  —емберпача,  там  -  —иззлопопа;  три  —естерфилда
покинули родное гнездо; дети плачут по —еджербою; женщина жить не может  без
своего —оффинтона, и нет ей утешениЯ. Њы же, смелые — из  Ѓаттерси,  которым
сам черт не брат, размещаемсЯ на скамье и приносим клЯтву старичку, похожему
на впавшего в детство  военного  фельдшера.  ‚  конце  концов,  нам  удаетсЯ
понЯть, что мы будем верой и  правдой  решать  спор  между  …го  ‚еличеством
королем и подсудимым - хотЯ ни того, ни другого мы еще не видели.
     ‚ ту самую минуту, когда Я подумал, не решают ли этот спор преступник с
королем в  ближайшей  пивной,  над  барьером  поЯвилась  глава  подсудимого.
ЋбвинЯли его в краже велосипедов. Ћн был как две капли воды похож  на  моего
друга. Њы вникли в кражу велосипедов. Њы выЯснили, какую роль сыграл  в  ней
…го ‚еличество, какую - подсудимый. € после краткого, но  веского  спора  мы
пришли к выводу, что король  в  это  дело  не  замешан.  Џотом  мы  занЯлись
женщиной, котораЯ не заботилась о детЯх, и понЯли по ее виду, что  никто  не
заботитсЯ о ней.
     € вот, пока перед моими глазами проходили эти лица, а в мозгу  мелькали
эти мысли, сердце переполнила жестокаЯ жалость и жестокий страх;  никогда  и
никто не сумел их выразить, но именно они с сотворениЯ мира таЯтсЯ почти  во
всех стихах и  поэмах.  Ћчень  трудно  объЯснить  их;  может  быть,  кое-что
разъЯснитсЯ, если Я скажу,  что  трагедиЯ  -  высшее  выражение  бесконечной
ценности человеческой  жизни.  Ќикогда  еще  Я  не  подходил  так  близко  к
страданию; и никогда не стоЯл так далеко от пессимизма. џ бы не  говорил  об
этих тЯжелых делах - говорить о них слишком тЯжко; но Я упоминаю  о  них  по
особой причине. џ говорю о них потому, что из  горнила  этих  дел  вышла  не
лишеннаЯ знаменательности общественнаЯ или политическаЯ формула. —етко,  как
никогда, Я понЯл, что такое суд присЯжных и почему мы должны  сохранить  его
во что бы то ни стало.
     ‚ наше времЯ все больше усиливаетсЯ  профессионализм.  Њы  предпочитаем
профессиональных солдат, потому что они  лучше  сражаютсЯ,  профессиональных
певцов, потому что они лучше поют, танцоров - потому что они лучше  танцуют,
весельчаков - потому что  они  лучше  веселЯтсЯ.  Њногие  считают,  что  это
относитсЯ и к суду и к политике, фабианцы, например,  уверены,  что  большую
часть общественных дел нужно переложить на специалистов. Ђ многие  законники
хотЯт, чтобы  взЯтый  со  стороны  присЯжный  уступил  все  свои  полномочиЯ
профессионалусудье.
     Љонечно, если бы мир был разумен, Я не видел бы в этом ничего  дурного.
Ћднако тот, кто знает жизнь, узнает рано или поздно,  что  четыре  или  пЯть
важнейших и полезнейших истин весьма  парадоксальны.  „ругими  словами,  они
практически неоспоримы, но звучат  странно.  ’акова,  например,  безупречнаЯ
истина,  гласЯщаЯ,  что  больше  всех  радуетсЯ  тот,  кто  не  гонитсЯ   за
удовольствиЯми. ’аков и парадокс мужества: чтобы избежать  смерти,  надо  не
думать о ней. €  вот  один  из  четырех  парадоксов,  которые  следовало  бы
сообщать грудным детЯм, сводитсЯ к следующему: чем больше  мы  смотрим,  тем
меньше видим; чем больше  учимсЯ  -  тем  меньше  знаем.  ”абианцы  были  бы
совершенно правы, если бы специалист с каждым днем все  лучше  разбиралсЯ  в
деле. Ќо это не так. Ћн разбираетсЯ все хуже.  ’очно  так  же  тот,  кто  не
упражнЯетсЯ постоЯнно в смирении и благодарности,  видит  все  хуже  и  хуже
красоту и значительность неба или камней.
     ‘трашно и нелегко мстить за других. Ќо и к  этому  можно  привыкнуть  -
ведь  привыкнуть  можно  и  к  солнцу.  €  самое  страшное  во  всей  машине
правосудиЯ, во всех  судах,  магистратах,  судьЯх,  поверенных,  полисменах,
сыщиках - не то, что они плохи (есть и хорошие), не то, что они глупы  (есть
и умные), а то, что они привыкли.
     Ћни не видЯт на скамье  подсудимых  подсудимого;  они  видЯт  привычную
фигуру на привычном месте. Ћни не видЯт  ужаса  судоговорениЯ  -  они  видЯт
механизм своей работы.  €  потому,  ведомаЯ  здоровым  чутьем,  христианскаЯ
цивилизациЯ мудро порешила вливать в их тела  свежую  кровь,  а  в  мозги  -
свежие мысли людей с улицы. ‚ суде должны быть люди, способные видеть судью,
толпу, грубые лица убийц и полисменов, пустые лица  зевак,  призрачное  лицо
адвоката, - видеть Ясно и четко, как видЯт новый балет посетители премьеры.
     Ќаша цивилизациЯ понЯла,  что  признать  человека  виновным  -  слишком
серьезное дело, и нельзЯ поручить его специалистам. ‡десь нужны свежие лица,
не  знающие  тонкостей  закона,  но  способные  чувствовать  все   то,   что
почувствовал Я. Љогда нам нужно составить библиотечный каталог  или  открыть
созвездие - мы обращаемсЯ  к  профессионалу.  Ќо  когда  нам  нужно  сделать
поистине серьезный выбор, мы призываем двенадцать человек,  оказавшихсЯ  под
рукой. …сли памЯть мне не изменЯет, именно так поступил €исус.


     ѓ.Љ. —естертон
     ‚еликан

     €ногда мне кажетсЯ, что все большие города строились ночью.  ‚о  всЯком
случае, только ночью они - не большие, а  великие.  ‚се  дома  прекрасны  во
тьме; наверное, архитектура -  ночное  искусство,  как  фейерверк.  ’е,  кто
трудитсЯ ночью (журналисты, полицейские, воры, владельцы крохотных кофеен  и
ночные  гулЯки),  восхищались  хоть  раз  величественным   темным   зданием,
увенчанным то ли зубцами, толи копьЯми, и плакали поутру, увидев, что это  -
галантерейный магазин с большой вывеской.
     ‘лучилось это и со мной, когда Я забрел недавно в сад между  ’емплом  и
набережной. ‘умерки сменЯлись тьмою. џ сел на скамью, спиной к реке, и  надо
мной, словно злой дух, нависли угол и тЯжкий фасад зданиЯ, которое стоЯло по
другую сторону улицы. ‘Ядь Я на ту же скамейку утром,  Я  увидел  бы  совсем
иное. Џри свете мне, наверное, показалось бы, что здание довольно далеко, но
тогда, в полумгле, стены просто навалились на менЯ. Ќикогда еще Я не  ощущал
так сильно того, что порождает пессимизм  в  политике:  безрадостной  высоты
земных высот. ЃезымЯнный столп силы и богатства возвышалсЯ надо мною, словно
неприступнаЯ скала, на которую не взберетсЯ ни один смертный.  џ  знал,  что
его нужно свергнуть и что это не по силам бродЯге  журналисту,  вооруженному
тросточкой.
     Љак только Я почувствовал это, на черном  слепом  лице  загорелись  два
глаза. Ћкна были рЯдом, и казалось, что чудище презрительно  ухмылЯетсЯ.  €з
окон падал свет, а может, Я  просто  приглЯделсЯ,  но  Я  разобрал  огромные
буквы; то был отель "‚авилон". Љакой точный символ всего,  что  Я  сверг  бы
собственными руками, если бы  мог!  ‚от  оно,  детище  разоблаченного  вора,
пристанище воров неразоблаченных. ‚ доме  человеческом  обителей  много,  но
некоторым людЯм подходит лишь модный  отель  или  мрачнаЯ  тюрьма.  ЋгромнаЯ
чернаЯ морда, хищно сверкавшаЯ близко поставленными  глазками,  принадлежала
сказочному великану.
     Ќастал его час; но Я, как это ни жаль, не  легендарный  „жек.  џ  снова
опустилсЯ на скамью (ведь Я вскочил и чуть не полез на стену  отелЯ),  чтобы
подумать, как думают все честные люди, что же мне под силу. Ђ  тЯжкаЯ  стена
возносилась надо мною, пытаЯсь овладеть небесами, обителью богов.
     Ќе странно ли, что в великих битвах часто  побеждали  побежденные?  ’е,
кого побеждали к концу боЯ, торжествовали к  концу  дела.  Љрестовые  походы
завершились  поражением  христиан;  но  в  упадок  пришли  не  христиане,  а
сарацины. ’ЯжкаЯ волна мусульманской мощи,  нависшаЯ  над  городами  …вропы,
разбилась вдребезги и больше не вернулась.  ЏотерЯв  €ерусалим,  крестоносцы
спасли Џариж. ’о же самое можно  сказать  об  эпической  битве  XVIII  века,
которой мы, либералы, обЯзаны своим  символом  веры.  ”ранцузскаЯ  революциЯ
погибла, и короли вернулись по земле, мощенной  телами  ‚атерлоо.  ђеволюциЯ
проиграла последнюю битву, но выиграла то, ради чего началась. Њир больше не
был прежним. Ќикто не мог уже бездумно попирать бедных, словно мостовую.
     Ѓедные, алмазы Ѓожьи, остались длЯ многих камнЯми мостовой, но никто не
забудет теперь, что камни умеют летать. Њожет быть, мы еще увидим при жизни,
как летают камни. Ќо сейчас Я говорю лишь о том, что  побежденный  побеждает
почти всегда. ‘парта убила Ђфины, Ђфины воскресли, а сама она скончалась  от
ран. Ѓуры проиграли англо-бурскую войну и выиграли ћжную Ђфрику.
     ‚от и все, что можем мы сделать, когда сражаемсЯ с сильнейшим. Ћн убьет
нас; мы нанесем ему незаживающую рану. ‘ловно камушек, попавший  под  колеса
поезда, мы сотрЯсем и поразим  хоть  на  миг  невиданную  силу  и  бездумную
невинность зла. Ђ это немало. Њученикам и преступникам ”ранцузской революции
довольно того, что они обнажили навеки тайную слабость сильных. ЃлагодарЯ им
проснулсЯ и больше не заснет в усыпальнице жалкий трус, обитающий в  сердцах
королей.
     Љогда „жек ѓроза ‚еликанов впервые увидел противника, все было не  так,
как думают. …сли хотите, Я расскажу вам, как все  было.  Џрежде  всего  „жек
обнаружил, что великан не так  уж  велик.  Ћн  широко  шагал  по  безбрежной
равнине и казалсЯ совсем невысоким, как фигурка на фоне пейзажа; но тут „жек
понЯл, что попирает он не траву, а огромные деревьЯ.  —еловек  подходил  все
ближе, становилсЯ все больше, и когда он закрыл небеса,  „жек  едва  сдержал
крик. Џотом началсЯ невыносимый ужас.
     Љак и подобает чудесам и чудищам, великан казалсЯ  невероЯтным,  потому
что был очень реальным. ‚се труднее было поверить  в  него,  все  легче  его
увидеть, а вынести, что такую часть неба занимает лицо, - просто невозможно.
ѓлаза,  подобные  окнам-фонарЯм,  стали  огромней  огромного,  но   остались
глазами. Џеред лицом, закрывшим небо, „жек потерЯл последний разум,  потерЯл
последнюю надежду, зрение и слух.
     ’олько рыцарство осталось ему, и достоинство гибнущей чести не дало ему
забыть, что в руке у  него  -  бесполезный,  маленький  меч.  Ћн  кинулсЯ  к
колоссальной стопе - щиколотка нависла над ним, как утес, - и вонзил  в  нее
меч по рукоЯтку, и навалилсЯ на него, и лезвие с хрустом обломилось. ‚еликан
что-то  почувствовал;  он  взЯл  огромную  ногу  огромной  рукой,  поглЯдел,
опустил, наклонилсЯ, рассматриваЯ землю, и наконец заметил „жека.
     ’огда он поднЯл его двумЯ пальцами и отшвырнул в сторону. „жек  взлетел
в небеса, едва не коснувшись звезд, и опустилсЯ не на камни, а в мЯгкий ил у
далекой реки, ибо великан не потрудилсЯ бросить его получше. ’ам он пролежал
много часов, а когда очнулсЯ, страшный победитель  был  еще  виден.  Ћн  шел
сквозь леса в сторону морЯ и был не выше холма. Џотом он  стал  меньше,  как
становитсЯ меньше холм, когда его минует ваш поезд. —ерез  полчаса  он  стал
Ярко-синим, как далекие горы, но еще походил  на  человека.  …ще  через  час
синий великан подошел к синему морю, и  с  ним  случилось  что-то  странное.
Ћглушенный,  раненный  „жек  с  трудом  приподнЯлсЯ  на  локте,  чтобы   все
разглЯдеть. ‚еликан снова осмотрел свою ногу, покачнулсЯ, как  на  ветру,  и
вошел в огромное море, омывающее землю.  ’олько  оно  одно  было  достаточно
большим, чтобы стать ему могилой.


     ѓ.Љ. —естертон
     „оисторический вокзал

     ‚окзал прекрасен, хотЯ ђескин его и не любил. ђескин считал его слишком
современным, потому что сам он еще  современней  -  суетлив,  раздражителен,
сердит, как пыхтЯщий паровоз. Ќе ему оценить древнее спокойствие вокзала.
     "Ќа вокзале, - писал он, - мы спешим, и от этого  страдаем".  ‡ачем  же
спешить, зачем страдать? €стинный философ торопитсЯ к поезду разве что шутки
ради или на пари.
     …сли вы хотите попасть  на  поезд,  опоздайте  на  предыдущий.  „ругого
способа Я не знаю. џвившись на вокзал, вы обретете тишину и уединение храма.
‚окзал вообще похож на храм и сводами, и простором,  и  цветными  огнЯми,  а
главное - ритуальной размеренностью. ‚  нем  обретают  былую  славу  вода  и
огонь, неотъемлемые  от  свЯщеннодействиЯ.  Џравда,  вокзал  похож  на  храм
старой, а не новой веры: здесь много народу. ‡амечу в этой свЯзи, что места,
где бывает народ, сохранЯют добрую рутину древности много лучше, чем места и
машины, вымышленные высшим классом. Ћбычные люди не так быстро  все  менЯют,
как люди модные. …сли хотите увидеть прошлое, идите  за  многоногой  толпой.
ђескин нашел бы в метро больше следов средневековьЯ, чем в огромных  отелЯх.
—ертоги услад, которые строЯт богатые, носЯт пошлые, чужие имена. Ќо когда Я
еду в третьем классе из дома в редакцию или из редакции домой, имена станций
строками литании сменЯютсЯ передо мною. ‚от  -  Џобеда;  вот  парк  апостола
€акова;  вот  мост,  чье  имЯ  напоминает  о  древней  обители;  вот  символ
христианства; вот храм; вот средневековаЯ мечта о братстве (1).
     „а, чтобы найти древности, идите за толпой. ‚ худшем  случае  окажетсЯ,
что она их просто износила, протерла ногами. Ќо снобы отшвырнули их ногой.
     џ глубоко чувствую все это, когда брожу по пустому вокзалу и делать мне
нечего. Ђвтоматы уже  вручили  мне  множество  шоколадок,  сигарет,  конфет,
жвачек и других ненужных вещей; Я взвесилсЯ и снова удивилсЯ, а все  ощущаю,
что радости бедных не только чисты, но и старинны, может  быть  -  вечны.  џ
подхожу к киоску, и вера моЯ преодолевает даже дикое зрелище нынешних  газет
и журналов. Ћднако и в грубом  мире  газеты  Я  предпочту  простое  гордому.
Џошлость, о которой говорЯт  пошловато,  не  так  ужасна,  как  подлость,  о
которой говорЯт торжественно. ‹юди покупают "„ейли мейл" и не верЯт ей.  Ћни
верЯт "’айме" и, кажетсЯ, ее не покупают. Ќо чем больше изучаешь  теперешние
кипы бумаги, тем больше находишь древнего и  здравого,  как  имена  станций.
Џостойте, как Я, часа два-три у вокзального киоска,  и  он  обретет  величие
‚атиканской библиотеки. Ќовизна поверхностна, традициЯ - глубока.  ‚  "„ейли
мейл" нет новых мыслей. Љроме старой доброй любви к алтарю и отечеству,  там
есть только старые добрые сплетни. ’еперь смеютсЯ над летописЯми, где  много
диковинок и чудес - молниЯ ударила в колокольню,  родилсЯ  теленок  о  шести
ногах; и не замечают, что  все  это  есть  в  современной  массовой  прессе.
‹етопись не исчезла; просто она поЯвлЯетсЯ каждый день.
     ђазмышлЯЯ у киоска, Я  заметил  Ярко-алую  книгу  с  крупной  надписью:
"‚верх или вниз!" ‘лова эти отрезвили менЯ, ибо уж они-то, несомненно,  новы
и безнравственны. Ћни напомнили  мне,  что  теперь  существует  такаЯ  дикаЯ
глупость,  как  поклонение  успеху.  ‚едь  что  такое  успех?   —то   значит
"преуспел"? ‚от что: кто-то делает что-то лучше прочих - быстрей  убегает  с
полЯ битвы, крепче спит. ‡аглавие затмило на миг свЯщенную тишину вокзала. €
здесь, подумал Я, бывают беззаконие и подлость; и, в горькой  Ярости,  купил
книгу, предполагаЯ обнаружить там мерзости и кощунства, почти невозможные  в
тишине и свЯтости столь почтенного места.
     Ќо  Я  их  не  нашел.  Ќичто  не  подтверждало  жестокой  решительности
заглавиЯ. ‚нимательно все прочитав, Я так и не понЯл,  куда  же  надо  идти,
вверх или вниз, но заподозрил, что внизу  получше.  Њного  страниц  ушло  на
эпизоды из жизни Ѓонапарта. Ѓез сомнениЯ, он вознессЯ вверх. ‘пустилсЯ он  и
вниз, однако, сцены из его жизни никак не помогали понЯть, почему так вышло.
џ прочитал, что он вытирал перо о штаны. „олжно быть,  мораль  -  вытирай  о
штаны перо, и ты победишь при ‚аграме. Џрочитал Я и о  том,  что  как-то  он
выпустил газель в толпу придворных красавиц. —то ж, выпускай к дамам газель,
и станешь императором. ‘ловом, книга не нарушила мЯгкой  тишины  вокзала.  €
тут Я увидел один  закон,  который  можно  поЯснить  примером  из  биологии.
Ѓлагородные люди - позвоночные: мЯгкость у них сверху, твердость  -  глубоко
внутри. Ђ нынешние трусы - моллюски: твердость у них снаружи, внутри  мЯгко.
Ћт мЯгкости им не уйти - да что там, от слЯкоти. ‚ обширном нынешнем мире ее
так много!

------------------------------------------------------------

  1) ‚икториЯ, ‘ент-„жеймс-парк, ‚естминстерский мост,
     —аринг-кросс, ’емпл, Ѓлек- фрайерс


     ѓ.Љ. —естертон
     —еловечество

     …сли не считать нескольких шедевров, попавших туда случайно, Ѓрюссель -
это Џариж, из которого убрали  все  высокое.  Њы  не  поймем  Џарижа  и  его
прошлого, пока не уразумеем, что его Ярость  оправдывает  и  уравнивает  его
фривольную легкость.  Џариж  прозвали  городом  наслаждениЯ,  но  можно  его
назвать и городом страданий. ‚енок из роз - терновый венец.  Џарижане  легко
оскорблЯют других, еще легче  -  себЯ.  Ћни  умирают  за  веру,  умирают  за
неверие, претерпевают муки за безнравственность.  €х  непристойные  книги  и
газеты не соблазнЯют, а истЯзают. Џатриотизм их резок  и  груб;  они  бранЯт
себЯ так, как другие народы бранЯт иноземцев. ‚се, что скажут враги  ”ранции
о ее упадке и низости, меркнет перед тем, что  говорит  она  сама.  ”ранцузы
пытают самих себЯ, а иногда - порабощают. Љогда они смогли, наконец, править
как им угодно, они установили тиранию. Ћдин и тот же  дух  владеет  ими,  от
Љрестовых походов и ‚арфоломеевской ночи до поклонениЯ ќмилю ‡олЯ. Џоборники
веры истЯзали плоть во имЯ духовной  истины;  реалисты  истЯзают  душу  ради
истины плотской.
     Ѓрюссель  -  Џариж,  не  очищенный  страданием.  ‚ульгарность  его   не
перегорает в огне непрестанных мЯтежей. ‚ нем нет того, за что  любЯт  Џариж
благородные французы.  ‚  нем  есть  все  то,  за  что  любЯт  Џариж  дурные
англичане. ‡десь, как во многих больших городах,  вы  найдете  худшие  плоды
всех наций -  английскую  газету,  немецкую  философию,  французский  роман,
американские  напитки.  ‡десь  нет  английской  шутки,  немецкой  учтивости,
американского восторга, французской борьбы за идею. Ѓульвары, как в  Џариже,
и магазины, как в Џариже, но посмотрите на них две минуты, и вы  поймете,  в
чем разница между королем ‹еопольдом и хотЯ бы Љлемансо.
     Џо этим, а также по другим причинам Я  стал  мечтать  об  отъезде,  как
только приехал, и, движимый мечтою, сел в трамвай, который шел за  город.  ‚
трамвае этом  беседовали  двое  мужчин:  невысокий,  с  черной  бородкой,  и
лысоватый, с пышными баками, как у богатого  графа-иностранца  в  трехактном
водевиле. Љогда мы выбрались из центра и шума стало меньше, Я услышал всю их
беседу. Ћни говорили по-французски, очень быстро,  но  вполне  понЯтно,  ибо
употреблЯли в  основном  длинные  слова.  Ђ  кто  не  поймет  длинных  слов,
сохранивших Ясность латыни?
     - ѓуманность - кардинальное  условие  прогресса,  -  сказал  человек  с
бородкой.
     - Ђ интернациональнаЯ консолидациЯ7 - парировал человек с баками.
     ’акие разговоры Я люблю; и Я стал  слушать.  —еловек  с  баками  хотел,
чтобы ЃельгиЯ была империей, и впрЯмь, длЯ нации она недостаточно сильна,  а
длЯ империи - сойдет. ЌациЯ  имеет  дело  с  равными,  империЯ  бьет  слабых
‘торонник империи говорил так.
     - —еловечеству прежде всего нужна наука.
     Ђ человек с бородкой отвечал:
     - ќтого мало. …му нужна гуманизациЯ интеллекта.
     џ зааплодировал, как на митинге, но они не услышали. Њысли их  не  были
длЯ менЯ новостью, но в Ђнглии их не выражают так резко  и  к  тому  же  так
быстро.  —еловек  с  баками  любил  просвещение,  которое,  как  выЯснилось,
распространЯетсЯ. Џросвещенные просвещают непросвещенных. Њы несем  отсталым
народам  науку,  а  заодно  -  и  себЯ.  Џоезда  ходЯт  все  быстрее.  Ќаука
преображает мир. Ќаши отцы верили в Ѓога и, что  еще  прискорбней,  умирали.
’еперь мы  овладели  электричеством  -  машины  совершенствуютсЯ  -  границы
стираютсЯ - стран не будет, одни империи, а властвовать над ними станет  все
та же наука.
     ’ут  он  перевел  дух,  а  гуманизатор  интеллекта   ловко   перехватил
инициативу.  „вижемсЯ-то  мы  движемсЯ,  но  куда?  Љ   этическому   идеалу.
—еловечество становитсЯ человечным. —то  дали  ваши  империи?  Ќе  новое  ли
варварство? Ќо человечество его преодолеет. €нтеллект - гуманность - ’олстой
- духовность - крыльЯ.
     Ќа этом немаловажном месте трамвай остановилсЯ, и Я,  как  ни  странно,
увидел, что наступили сумерки, а мы -  далеко  за  городом.  ’огда  Я  вышел
побыстрее, оставив пригородный трамвай на произвол судьбы.
     ‚округ лежали полЯ, города не было видно. Џо одну сторону рельсов росли
тонкие деревьЯ,  которые  есть  везде,  но  возлюбили  их  почему-то  именно
фламандские художники. Ќебо уже стало темным, лиловым и густо-серым,  только
одна полоска, лоскуток  заката,  светилась  серебром.  Њеж  деревьев  бежала
тропинка, и мне показалось, что она ведет к людЯм. џ пошел по ней  и  вскоре
погрузилсЯ в плЯшущий сумрак рощи.  Љак  причудлив  и  хрупок  такой  лесок!
Ѓольшие деревьЯ преграждают путь весомо, материально,  а  тонкие  -  как  бы
духовно, словно ты попал в волшебное облако или пробираешьсЯ сквозь призрак.
Љогда дорога осталась далеко  позади,  странные  чувства  овладели  мной.  ‚
трамвае Я много узнал о человечестве. ‘ейчас Я ощутил, что  его  нигде  нет,
что Я - совсем один.  Њне  были  нужны  люди,  хотЯ  бы  человек.  €  тут  Я
почувствовал, как тесно мы все свЯзаны. ’огда Я  увидел  свет.  Ћн  был  так
близко к земле, что мог принадлежать только образу Ѓожию.
     џ вышел на лужайку. Џередо  мной  был  длинный  низкий  дом,  а  в  его
открытой двери стоЯла,  задом  ко  мне,  большаЯ  сераЯ  лошадь.  џ  вежливо
протиснулсЯ  мимо  нее  и  увидел,  что  ее  кормит  медлительный   паренек,
попивающий при этом пиво. Ћтовсюду  глЯдели,  как  совы,  дети  помоложе;  Я
насчитал шесть штук. Ћтец еще работал в поле, а мать, завидев менЯ, встала и
улыбнулась, но проЯвлЯть друг к другу милосердие нам пришлось  знаками.  Ћна
налила мне пива и показала,  куда  идти.  џ  нарисовал  детЯм  картинку,  и,
поскольку на ней сражались два человека, дети очень  обрадовались.  Џотом  Я
дал каждому ребенку по бельгийской монете, заметив, что люблю  экономическое
равенство. Ћни о нем не слышали, в отличие от  английских  рабочих,  которые
только о нем и слышат, хотЯ его и не видЯт.
     џ добралсЯ  до  города  и  назавтра  снова  встретил  своих  спутников,
доказывавших, без сомнениЯ, что наука радикально  изменила  человечество,  а
человечество, в свою очередь, стремитсЯ к  гуманизации  интеллекта.  Ќо  длЯ
менЯ при этом слове вставала одна картина. џ видел невысокий дом, затерЯнный
в полЯх, и мужчину, копающего землю, как копали ее  люди  с  первого  своего
утра, и большую серую лошадь, жующую у самой головы ребенка,  как  тогда,  в
пещере.


     ѓ.Љ. —естертон
     Ћ вшах, волосах и власти

     Ќедавно  врачи  и  другие  лица,  которым  современный  закон  разрешил
распорЯжатьсЯ более оборванными собратьЯми, постановили стричь всех девочек.
Љонечно, Я имею в виду девочек бедных. Њного нездоровых обычаев бытует среди
богатых девочек, но не  скоро,  очень  не  скоро  доберутсЯ  до  них  врачи.
Џостановление объЯснили так поскольку бедным приходитсЯ  жить  в  немыслимой
тесноте и грЯзи, им нельзЯ отпускать волосы, чтобы не  завелись  вши.  €так,
волосы  запретили.  Џочему-то  никому  не  пришло  в  голову  запретить   (и
уничтожить) вшей.  Љак  всегда  в  современных  спорах,  самаЯ  их  суть  не
упоминаетсЯ из скромности.
     ‚сЯкой  свободной  душе  Ясно:  если  вы  принуждаете  к  чему-то  дочь
извозчика, принуждайте и дочь министра. џ не спрошу, почему врачи не следуют
этому правилу, Я и так знаю - они не смеют. Ћни,  конечно,  объЯснЯт  иначе:
они укажут, что у бедных вши заведутсЯ скорей. Ђ почему? Џотому, что  бедных
детей (не считаЯсь с желаниЯми их  домовитых  родителей)  сгонЯют  в  тесные
классы по сорок штук, а у одного  из  сорока  могут  быть  вши.  Џочему  же?
Џотому, что бедных так задавили налогами, что их женам приходитсЯ  работать,
значит - у них нет времени на дом; значит - у ребенка могут  завестись  вши.
Џоскольку у бедного  человека  на  голове  сидит  учитель,  а  на  животе  -
домовладелец,  ему  приходитсЯ  терпеть,  чтоб  волосы  его  дочери   сперва
запустили от бедности, потом загрЯзнили - от скученности и наконец  отрезали
во имЯ гигиены. Њожет быть, он гордилсЯ ее волосами. Ќо кому до него дело?
     Љогда тираниЯ загонЯет людей в грЯзь, наука знает, что ей делать. „олго
и накладно отрезать головы тиранам; лучше уж отрезать  волосы  рабам.  …сли,
скажем, дети бедных докучают богатым и изысканным зубной болью,  можно  всем
поголовно вырвать зубы; если глаз  оскорблЯют  их  грЯзные  ногти  -  вырвем
ногти; если из носа течет - долой носы.  Џока  мы  не  управились  совсем  с
меньшими братьЯми, можно сильно упростить их внешность. Џо-моему, это ничуть
не более странно, чем наш теперешний закон: врач  входит  в  дом  свободного
человека, у чьей дочери могут быть чистые, как снег, волосы,  и  приказывает
остричь их. Ќикто не догадалсЯ, что вши в  трущобах  свидетельствуют  против
трущоб, а не против волос.  ’олько  вечными  установлениЯми  -  такими,  как
волосы, - можем мы поверЯть установлениЯ временные,  как,  скажем,  империи.
…сли дверь построена так, что вы  ударЯетесь  об  нее  головой,  -  сломайте
дверь, а не голову.
     Ќарод не может восстать, если он не консервативен; если он не  сохранил
хоть несколько старых убеждений. ‘трашно подумать, что большаЯ часть  старых
мЯтежей не началась бы сейчас вообще, потому что нет уже у народа тех чистых
и здравых традиций. Ћскорбление, вознесшее молоток “ота  ’айлера,  сочли  бы
сейчас  медицинским  осмотром.  €здевательство  над  ‚иргинией  -  свободной
любовью. †естокие  слова  ”улона  "Џускай  жрут  траву"  -  советом  нежного
вегетарианца. Ћгромные  ножницы  науки,  остригшие  кудри  бедных  школьниц,
подбираютсЯ все  ближе  ко  всему,  чем  вправе  гордитьсЯ  народ.  ‚рачи  и
чиновники не знают, что тело - больше одежды; что суббота  -  длЯ  человека;
что все установлениЯ на свете будут осуждены или оправданы в зависимости  от
того, подошли они или нет к здравой человеческой жизни. Џолитика  нормальна,
если народ сохранЯет голову. Ќаука и искусство нормальны - если он сохранЯет
волосы.
     ‚от она, мораль этой басни: надо начать снова, и не там, где  начинали.
‘ейчас Я начну с волос бедной девочки. —то-что, а это  уж  -  дело  хорошее.
Љогда мать гордитсЯ красотой дочери - это хорошо, даже  если  все  на  свете
плохо. ’акаЯ гордость и любовь - один  из  пробных  камней  любой  страны  и
эпохи. …сли другие установлениЯ этому мешают - тем хуже длЯ них. …сли мешают
властители, ученые, законы - тем хуже длЯ  законов,  ученых  и  властителей.
ђыжим волосом замурзанной девочки Я подожгу цивилизацию.