ательно подметил в своей  рецензии.  Ћн тут был лицо заинтересованное:
он и  сам  недавно  опубликовал  сборник  стихов о  ‹ондоне под  псевдонимом
"Њаргарита Њлей".
     ЉореннаЯ  разница  между  этими  разновидностЯми городской  лирики, как
указывал король, состоЯла  в  том, что украшатели вроде  Њаргариты  Њлей  (к
чьему изысканному слогу король-рецензент за подписью ѓромобой был,  пожалуй,
чересчур  придирчив) воспевают  ‹ондон,  точно  творение природы,  то есть в
образах, заимствованных  с  ее лона --  и  напротив того, мужественный автор
"ѓорних песнопений" воспевает ЯвлениЯ природы в образах города, на городском
фоне.
     "‚озьмите,-- предлагал критик,-- типично женские  строки  стихотворениЯ
"Љ изобретателю пролетки":

     ђаковину поэт изваЯл мастерством своим,
     ѓде отнюдь не тесно двоим

     "‘амо  собой разумеетсЯ,  -- писал король,-- что только  женщина  могла
сочинить эти строки. “ женщин вообще слабость к природе; искусство имеет длЯ
них  прелесть лишь как ее эхо или бледнаЯ тень.  Љазалось бы, теоретически и
тематически  она  восхвалЯет  пролетку,  но в  душе-то она -- все  еще дитЯ,
собирающее ракушки на берегу морЯ. Ћна не может, подобно мужчине, сделатьсЯ,
так сказать, городским завсегдатаем: не  сам ли Язык,  заодно с  приличиЯми,
подсказывает  нам  выражение  "завсегдатай  злачных мест"? Љто  когда-нибудь
слышал о "завсегдатайщице"? Ќо даже  если женщина  приноровитсЯ к  городским
злачным местам, образцом длЯ нее  все равно остаетсЯ природа: она ее носит с
собой  во всех  видах. Ќа голове у нее  колышутсЯ как бы травы; пушные звери
тЯнут оскаленные пасти к ее горлу. Џосреди тусклого города она нахлобучивает
на  голову  не столько шлЯпку, сколько  коттедж с цветником.  “  нас  больше
чувства гражданской ответственности, чем у нее.  Њы носим  на голове подобие
фабричной  трубы,  эмблему цивилизации. Ѓез птиц ей  никак нельзЯ,  и по  ее
капризу пернатых  убивают  десЯтками  --  и  голова  ее  изображает  дерево,
утыканное символическими подобьЯми мертвых певуний".
     ‚  том же роде он упражнЯлсЯ  еще  страницу-другую; затем король-критик
вспоминал, о чем, собственно, идет речь, и снова цитировал:

     ђаковину поэт изваЯл мастерством своим,
     ѓде отнюдь не тесно двоим

     "‘пецифика этих изЯщных, хоть и несколько изнеженных строк,-- продолжал
ѓромобой, --  как  мы  уже  сказали,  в  том, что  они  воспевают  пролетку,
сравниваЯ  ее с раковиной, с  изделием природы. Џосмотрим же, как подходит к
той же теме автор "ѓорних песнопений". ‚ его  прекрасном ноктюрне, названном
"Џоследний  омнибус",  настроение тЯжкой и  безысходной  грусти  разрешаетсЯ
наконец мощным стиховым броском:

     € ветер взметнулсЯ из-за угла,
     ’очно вылетел быстрый кеб

     "‚от где разница особенно очевидна.  Њаргарита Њлей полагает, будто длЯ
пролетки сравнение  с изЯщной морской  завитушкой куда как лестно.  Ђвтор же
"ѓорних  песнопений"  считает  лестным  длЯ  предвечного вихрЯ  сравненье  с
извозчичьим кебом.  Ћн не устает восхищатьсЯ ‹ондоном. ‡а недостатком  места
мы   не  можем   сыпать   дальнейшими  превосходными  примерами,   подобными
вышеприведенному, и не станем разбирать, например, стихотворение, в  котором
женские глаза  уподоблЯютсЯ  не  путеводным  звездам,  нет  -- а двум  Ярким
уличным  фонарЯм, озарЯющим  путь  скитальца. Ќе  станем  также говорить  об
отменных стансах, елизаветинских по духу, где поэт, однако, не пишет, что на
лице возлюбленной розы  соревновали  лилеЯм --  нет, в  современном  и более
строгом духе он описывает ее лицо  совсем иначе: на нем соревнуютсЯ  красный
хаммерсмитский и  белый  фулемский  омнибусы.  ‚еликолепен  этот  образ двух
омнибусов-соперников!"
     Ќа этом статьЯ довольно неожиданно заканчивалась:  должно быть,  королю
понадобились деньги и он срочно отослал ее в редакцию. Ќо каким бы он ни был
монархом, критиком он был Ћтличным, и угодил, можно сказать,  в самую точку.
"ѓорние  песнопениЯ"  ничуть  не  походили ни на  какие  прежние восхвалениЯ
‹ондона, потому что автор их действительно ничего, кроме ‹ондона, в жизни не
видел, так что ‹ондон казалсЯ ему вселенной. Ќаписал их зеленый, рыжеволосый
юнец  семнадцати лет  от  роду по  имени  Ђдам “эйн, уроженец Ќоттинг-•илла.
‘лучилось  так, что  в семь  лет его не взЯли,  как собирались, на  море,  и
больше он из ‹ондона не выезжал: жил себе  да жил в своем Ќасосном переулке,
наведываЯсь в окрестные улочки.
     ‚от он и не отличал уличных фонарей от звезд небесных; длЯ него их свет
смешалсЯ.  „ома казались ему незыблемыми вроде  гор:  он и писал  о них, как
другой будет писать о горах. ‚сЯкий видит природу в своем обличье;  пред ним
она  предстала  в  обличье  Ќоттинг-•илла.  „лЯ  поэта --  уроженца графства
Љамберленд  --  природа  --  это бурливое море и прибрежные рифы. „лЯ поэта,
рожденного средь ќссекских равнин, природа --  сверканье тихих  вод и сиЯние
закатов.  Ђ  “эйну  природа  виделась  лиловыми  скатами  крыш  и  вереницей
лимонно-желтых  фонарей  --  городской  светотенью.  ‚оспеваЯ тени  и  цвета
города, он не стремилсЯ  быть ни  остроумным, ни забавным: он просто не знал
других  –ветов  и теней,  вот и воспевал эти -- надо же поэту воспевать хоть
какие-то.  Ђ он был поэтом, хоть и плохим. ‘лишком  часто  забывают, что как
дурной человек -- все же человек, так и плохой поэт -- все же поэт.
     ’омик  стихов  мистера  “эйна  не  имел  ни  малейшего успеха; и он, со
смиренным  благоразумием  покорившись  приговору  судьбы,  продолжал служить
приказчиком  в  магазине тканей,  а  стихи писать  бросил.  —увство  свое  к
Ќоттинг-•иллу он, конечно, сохранил, потому что это было главное чувство его
жизни, краеугольный камень бытиЯ. Ќо больше он не  пробовал ни  выражать это
чувство, ни вылезать с ним.
     Ћн был мистик по природе своей, из тех, кто живет на границе сказки:  и
может статьсЯ,  он первый заметил,  как часто  эта  граница проходит посреди
многолюдного города.  ‚ двадцати  футах от  него  (он  был  очень  близорук)
красные, белые и желтые лучи газовых фонарей сплетались и сливались, образуЯ
огневеющую окраину волшебного леса.
     Ќо,  как это ни странно,  именно поэтическаЯ  неудача  вознесла его  на
вершину небывалого торжества. Ћн не пробилсЯ в литературу -- и поэтому  стал
Явлением  английской  истории.  …го  томила  тщетнаЯ  жажда  художественного
самовыражениЯ:  он  был  немым  поэтом с  колыбели и  осталсЯ бы таковым  до
могилы, и унес бы в загробный  мрак сокрытую в его душе новую  и неслыханную
песню -- но он родилсЯ под счастливой звездой, и ему выпала сказочнаЯ удача.
‚олею судеб он стал лорд-мэром жалкого райончика в самый  разгар королевских
затей, когда всем  районам  и райончикам  велено было  украситьсЯ  цветами и
знаменами. …динственный из процессии безмолвных поэтов, шествующей от начала
дней, он  вдруг, точно по волшебству,  оказалсЯ в своей поэтической сфере  и
смог говорить, действовать и жить по наитию. € сам царственный шутник, и его
жертвы  полагали, что  занЯты дурацким розыгрышем; лишь  один человек принЯл
его всерьез и сделалсЯ всемогущим  художником.  „оспехи,  музыка, штандарты,
сигнальные  костры,  барабанный бой --  весь театральный реквизит был  к его
услугам.  Ќесчастный рифмоплет, спаливши свои  опусы,  вышел на подмостки  и
принЯлсЯ  разыгрывать  свои  поэтические  фантазии --  а  ведь об этом вотще
мечтали все поэты,  сколько их ни было, мечтали о такой жизни, перед которой
сама "€лиада" -- всего-навсего дешевый подлог.
     „етские   мечтаниЯ   исподволь   выпестовали   в  нем  способность  или
склонность,  в  современных  больших  городах  почти  целиком напускную,  по
существу же весьма естественную, а  длЯ него  едва ли не физиологическую  --
способность  или  склонность к патриотизму.  Ћна  существует,  как  и прочие
пороки  и  добродетели,  в некой  сгущенной  реальности,  и ее  ни с чем  не
спутаешь.  ђебенок,  восторженно разглагольствующий о своей стране или своей
деревне, может привирать, подобно Њандевилю, или врать напропалую, как барон
Њюнхгаузен, но его болтовнЯ  будет внутренне  столь же неложной, как хорошаЯ
песнЯ. …ще мальчишкой Ђдам “эйн  прониксЯ к убогим улочкам Ќоттинг-•илла тем
же древним  благоговением, каким были проникнуты жители Ђфин или €ерусалима.
Ћн изведал тайну этого чувства, тайну, из-за  которой так  странно звучат на
наш слух старинные народные песни. Ћн знал, что  истинного патриотизма  куда
больше  в  скорбных и заунывных  песнЯх, чем в победных маршах. Ћн знал, что
половина  обаЯниЯ  народных исторических песен  -- в именах  собственных.  €
знал,  наконец, главнейшую  психическую  особенность патриотизма,  такую  же
непременную, как стыдливость, отличающую всех влюбленных: знал,  что патриот
никогда, ни при  каких обстоЯтельствах не хвастает огромностью своей страны,
но ни за что не упустит случаЯ похвастать тем, какаЯ она маленькаЯ.
     ‚се это он  знал не потому, что был философом или гением, а потому, что
оставалсЯ ребенком. Џройдите по  любому закоулку вроде  Ќасосного -- увидите
там  маленького  Ђдама,  властелина торца мостовой: он  тем  горделивее, чем
меньше  этот  торец,  а  лучше всего --  если на нем  еле-еле  умещаютсЯ две
ступни.
     € вот, когда он однажды собралсЯ, не щадЯ живота, защищать то ли  кусок
тротуара,  то  ли неприступную  твердыню крыльца,  он  встретил королЯ:  тот
бросил несколько насмешливых фраз -- и навсегда  определил границы его души.
‘ тех  пор  он только и  помышлЯл о защите  Ќоттинг-•илла в смертельном бою:
помышлЯл так  же привычно, как  едЯт,  пьют или раскуривают трубку. ‚прочем,
ради  этого он забывал о еде, менЯл свои планы, просыпалсЯ среди ночи  и все
передумывал  заново.  „ве-три   лавчонки  служили  ему   арсеналом;  приЯмок
превращалсЯ в крепостной  ров;  на  углах  балконов  и  на выступах крылечек
размещались  мушкетеры и лучники. Џочти невозможно представить себе, если не
поднапрЯчьсЯ, как густо покрыл  он свинцовый ‹ондон романтической позолотой.
Ќачалось это с ним чуть ли не во младенчестве, и  со  временем стало  чем-то
вроде обыденного безумиЯ. Ћно было всевластно по ночам, когда ‹ондон  больше
всего  похож  на  себЯ;  когда  городские огни  мерцают  во  тьме, как глаза
бесчисленных кошек,  а в упрощенных очертаниЯх  черных домов видЯтсЯ контуры
синих гор. Ќо от  него-то ночь ничего не прЯтала, ему она все открывала, и в
бледные утренние и дневные часы он жил, если можно так выразитьсЯ, при свете
ночной  темноты. ЋтыскалсЯ человек,  с  которым случилось немыслимое: мнимый
город стал длЯ него  обычным,  бордюрные камни и газовые  фонари  сравнЯлись
древностию с небесами.
     •ватит и одного  примера. ЏрогуливаЯсь с  другом по Ќасосному переулку,
он сказал, мечтательно глЯдЯ на чугунную ограду палисадника:
     -- Љак закипает кровь при виде этой изгороди!
     …го друг и превеликий почитатель мучительно вглЯдывалсЯ ‚  изгородь, но
ничего такого не  испытывал.  …го это столь озадачило, что  он  раз за разом
приходил  под вечер поглЯдеть на изгородь: не закипит ли кровь и у него,  но
кровь не закипала.
     Ќаконец он не выдержал и  спросил у “эйна, в  чем  тут дело. Ћказалось,
что он хоть  и приходил к  изгороди целых  шесть раз,  но  главного-то  и не
заметил: что чугунные прутьЯ ограды венчают остриЯ, подобные жалам  копий --
как, впрочем, почти везде в ‹ондоне. ђебенком “эйн полуосознанно уподобил их
копьЯм  на картинках  с  ‹анселотом или  свЯтым  ѓеоргием, и  ощущение этого
зрительного подобьЯ не покинуло его, так что когда он смотрел на эти прутьЯ,
то видел  строй копьеносцев, стальную оборону свЯщенных жилищ Ќоттинг-•илла.
Џодобье это прочно, неизгладимо запечатлелось в его душе: это была  вовсе не
прихоть фантазии. Ќеверно  было бы сказать, что знакомаЯ изгородь напоминает
ему строй копий; вернее -- что знакомый строй копий иногда представлЯлсЯ ему
изгородью.
     —ерез день-другой  после королевской аудиенции  Ђдам  “эйн  расхаживал,
точно лев  в  клетке,  перед пЯтью домиками  в  верхнем  конце  пресловутого
переулка: бакалеЯ, аптека, цирюльнЯ, лавка древностей и магазин игрушек, где
также продавались  газеты. ќти пЯть строений он  придирчиво облюбовал еще  в
детстве   как   средоточие   обороны   Ќоттинг-•илла,  городскую   крепость.
Ќоттинг-•илл -- сердце вселенной, Ќасосный переулок -- сердце Ќоттинг-•илла,
а здесь билось сердце Ќасосного переулка. ‘троеньица жались  друг к другу, и
это  было хорошо,  это отвечало  стремлению к уютной  тесноте, которое,  как
водитсЯ  и  как  мы  уж говорили, было  сердцевиной уэйновского патриотизма.
Ѓакалейщик  (он к тому  же торговал по  лицензии вином и крепкими напитками)
был нужен  как  интендант;  мечами, пистолетами,  протазанами,  арбалетами и
пищалЯми  из  лавки  древностей  можно  было  вооружить   целое   ополчение;
игрушечный магазин,  он  же  газетный киоск, нужен  затем, что без свободной
печати  духовнаЯ  жизнь  Ќасосного  переулка  заглохнет; аптекарю  надлежало
гасить  вспышки эпидемии среди осажденных,  а цирюльник попал в эту компанию
оттого, что цирюльнЯ была посредине и потому, что сын цирюльника был близким
другом и единомышленником “эйна.
     ‹иловые тени и серебрЯные отблески Ясного октЯбрьского  вечера ложились
на   крыши  и   трубы   крутого  переулка,   темного,   угрюмого  и  как  бы
настороженного.  ‚ густеющих сумерках пЯть  витрин,  точно пЯть разноцветных
костров, лучились газовым светом, а перед  ними, как  беспокойнаЯ тень среди
огней чистилища, металась чернаЯ нескладнаЯ фигура с орлиным носом.
     Ђдам “эйн размахивал тростью и, по-видимому, горЯчо спорил сам с собой.
     --  ‚ера,--  говорил он,--  сама  по себе всех  загадок  не  разрешает.
Џоложим,  истиннаЯ  философиЯ  Ясна  до последней  точки; однако же остаетсЯ
место  сомнениЯм. ‚от, например, что первостепеннее: обычные ли человеческие
нужды,  обычное  состоЯние человека  или  пламенное  душевное  устремление к
неверной и ненадежной славе? —то  предпочтительнее -- мирное ли здравомыслие
или  полубезумнаЯ   воинскаЯ  доблесть?  Љого  мы  предпочтем  --  героЯ  ли
повседневности  или героЯ годины  бедствий?  Ђ  если  вернутьсЯ  к  исходной
загадке, то  кто  первый на очереди -- бакалейщик  или аптекарь?  Љто из них
твердынЯ нашего  града  --  быстрый  ли  рыцарственный аптекарь  или  щедрый
благодетельный  бакалейщик?  Љогда  дух  мЯтетсЯ  в  сомнениЯх,  надобно  ли
доверитьсЯ высшей интуиции и смело идти вперед? Ќу что ж, Я сделал выбор. „а
проститсЯ мне, если Я неправ, но Я выбираю бакалейщика.
     -- „обрый  вечер, сэр,  -- сказал  бакалейщик, человек в летах, изрЯдно
облысевший,  с  жесткими  рыжими  баками  и  бородой,  с  морщинистым  лбом,
изборожденным заботами мелкого торговца.-- —ем могу быть полезен, сэр?
     ‚ходЯ  в  лавочку, “эйн церемонным жестом снЯл  шлЯпу; в  жесте этом не
было почти ничего особенного, но торговца он несколько изумил.
     --  џ  пришел,  сэр,--  отчеканил  он,  --   дабы   воззвать  к  вашему
патриотизму.
     -- ‚от так так, сэр,  -- сказал  бакалейщик,-- это прЯмо как в детстве,
когда у нас еще бывали выборы.
     -- ‚ыборы  еще будут,-- твердо  сказал “эйн, -- да и не  только выборы.
Џослушайте  менЯ,  мистер  Њид. џ  знаю, как  бакалейщика невольно  тЯнет  к
космополитизму. џ могу себе  представить, каково это  -- сидеть  целый  день
среди  товаров  со  всех концов земли, из-за неведомых морей,  по которым мы
никогда не плавали, из  неведомых лесов, которые и вообразить невозможно. Ќи
к  одному  восточному владыке не спешило столько  тЯжелогруженых кораблей из
закатных  и  полуденных краев, и царь ‘оломон во всей славе своей был беднее
ваших собратий. €ндиЯ -- у вашего локтЯ,-- заЯвил он, повышаЯ голос и указуЯ
тростью на Ящик с рисом, причем бакалейщик  слегка отшатнулсЯ,-- Љитай перед
вами, позади вас -- „емерара,  Ђмерика у вас над головой, и  в  этот миг вы,
словно некий испанский адмирал дней былых, держите в руках ’унис.
     Њистер Њид обронил коробку фиников и снова растерЯнно поднЯл ее.
     “эйн, раскрасневшись, продолжал, но уже потише.
     --  џ  знаю, сказал  Я,  сколь искусительно  зрелище  этих  всесветных,
кругосветных  богатств. џ знаю -- вам, в отличие от многих других торговцев,
не грозит вЯлость  и  затхлость, не грозит узость  кругозора; напротив, есть
опасность, что вы будете излишне широки, слишком открыты,  чересчур терпимы.
€ если пирожнику надо остерегатьсЯ узкого  национализма -- ведь свои изделиЯ
он   печет  под  небом   родной   страны,   то  бакалейщик   да  остережетсЯ
космополитизма. Ќо  Я  пришел  к вам во имЯ того негасимого чувства, которое
обЯзано выдержать  соблазны всех странствий, искусы  всех  впечатлений --  Я
призываю  вас вспомнить  о Ќоттинг-•илле!  ЋтвлечемсЯ  от  этой пышности, от
этого вселенского великолепиЯ и вспомним -- ведь и Ќоттинг-•илл сыграл здесь
не последнюю  роль.  Џусть  финики ваши сорваны с высоких  берберских пальм,
пусть сахар  прибыл  с незнаемых  тропических островов, а  чай  --  с тайных
плантаций Џоднебесной €мперии.  —тобы обставить ваш торговый зал, вырубались
леса  под  знаком  ћжного Љреста,  гарпунили  левиафанов при свете  ЏолЯрной
звезды. Ќо вы-то -- не последнее из сокровищ  этой волшебной пещеры,-- вы-то
сами, мудрый правитель этих безграничных владений,-- вы  же взросли, окрепли
и умудрились здесь,  меж  нашими серенькими  домишками, под  нашим дождливым
небом.  €  вот  --  граду,  взрастившему  вас  и  тем  сопричастному  вашему
несметному достоЯнию,-- этому граду угрожают  войной. ‘мелее же -- выступите
вперед  и  скажите  громовым  голосом:  пусть  ворванью  дарит нас  ‘евер, а
фруктами --  ћг; пусть рис наш  -- из €ндии, а прЯности --  с –ейлона; пусть
овцы -- из Ќовой ‡еландии, но мужи -- из Ќоттинг-•илла!
     Ѓакалейщик  сидел, разинув рот  и  округлив глаза,  похожий на  большую
рыбину. Џотом он почесал в затылке и промолчал. Џотом спросил:
     -- †елаете что-нибудь купить, сэр?
     “эйн окинул лавчонку смутным взором. Ќа глаза ему попалась  пирамида из
ананасных консервов, и он махнул в ее сторону тростью.
     -- „а, -- сказал он,-- заверните вот эти.
     --  ‚се  банки,  сэр? --  осведомилсЯ  бакалейщик  уже  с  неподдельным
интересом.
     --  „а, да; все эти банки,-- отвечал “эйн, слегка  ошеломленный, словно
после холодного душа.
     -- Ћтлично, сэр;  благодарим за  покупку,-- воодушевилсЯ  бакалейщик.--
Њожете рассчитывать на мой патриотизм, сэр.
     -- џ и так на него рассчитываю, -- сказал  “эйн и вышел  в темноту, уже
почти ночную.
     Ѓакалейщик поставил на место коробку с финиками.
     --  Ђ что,  отличный малый! -- сказал  он.  -- „а и все  они,  ей-богу,
отличный народ, не то, что мы -- хоть и нормальные, а толку?
     ’ем  временем  Ђдам “эйн стоЯл в сиЯнии  аптечной витрины  и  Явственно
колебалсЯ.
     -- Ќикак не совладаю  с собой,-- пробормотал он.-- ‘ самого детства  не
могу  избавитьсЯ от страха перед этим волшебством. Ѓакалейщик --  он  да, он
богач, он романтик, он истинный поэт, но  -- нет, он весь от мира сего. ‡ато
аптекарь!  Џрочие дома накрепко стоЯт в Ќоттинг-•илле,  а этот выплывает  из
царства эльфов.  ‘трашно даже взглЯнуть на эти  огромные разноцветные колбы.
Ќе на них ли  глЯдЯ, Ѓог  расцвечивает закаты? „а,  это сверхчеловеческое, а
сверхчеловеческое  тем страшнее, чем благотворнее. Ћтсюда и страх Ѓожий. „а,
Я боюсь. Ќо Я соберусь с духом и войду.
     Ћн  собралсЯ с духом  и вошел. Ќизенький,  чернЯвый  молодой  человек в
очках  стоЯл  за конторкой  и приветствовал клиента  лучезарной,  но  вполне
деловой улыбкой.
     -- Џрекрасный вечер, сэр,-- сказал он.
     --  Џоистине  прекрасный,  о  отец  чудес,--  отозвалсЯ  Ђдам, опасливо
простерши  к нему руки.-- ‚  такие-то Ясные, тихие вечера  ваше заведение  и
ЯвлЯет себЯ миру во всей своей красе. Љруглее обычного кажутсЯ ваши зеленые,
золотые  и темно-красные луны, издалека притЯгивающие  паломников  болести и
хвори к чертогам милосердного волшебства.
     -- —его изволите? -- спросил аптекарь.
     --  ‘ейчас,  минуточку,--  сказал “эйн,  дружелюбно  и неопределенно.--
‡наете, дайте мне нюхательной соли.
     -- ‚ам какой флакон  -- восемь пенсов, десЯть или шиллинг шесть пенсов?
-- ласково поинтересовалсЯ молодой человек.
     --   иллинг   шесть,   шиллинг   шесть,--  отвечал  “эйн  с  диковатой
угодливостью.-- џ  пришел, мистер  Ѓаулз,  затем, чтобы задать вам  страшный
вопрос.
     Ћн помедлил и снова собралсЯ с духом.
     --  ѓлавное,-- бормотал  он,-- главное --  чутье, надо ко  всем  искать
верный подход.
     -- џ пришел,-- заЯвил он вслух,--  задать вам  вопрос, коренной вопрос,
от решениЯ которого зависит судьба вашего чародейного ремесла. Њистер Ѓаулз,
неужели же колдовство это попросту сгинет? -- и он повел кругом тростью.
     Ћтвета не последовало, и он с жаром продолжал:
     -- Њы у себЯ в Ќоттинг-•илле полною мерой изведали вашу чудодейственную
силу. Ќо теперь и самый Ќоттинг-•илл под угрозой.
     -- …ще чего бы вы хотели, сэр? -- осведомилсЯ аптекарь.
     --  Ќу,  -- сказал “эйн, немного растерЯвшись,--  ну что там продают  в
аптеках?  Ђх да,  хинин. ‚от-вот, спасибо.  „а, так что  же, суждено ли  ему
сгинуть? џ видел  наших врагов из Ѓейзуотера и ‘еверного Љенсингтона, мистер
Ѓаулз, они отпетые  материалисты. Ќичто длЯ них ваша магиЯ, и  в своих краЯх
они тоже ее в грош не ставЯт. Ћни думают, аптекарь --  это так, пустЯки. Ћни
думают, что аптекарь -- человек как человек.
     Ђптекарь немного  помолчал -- видимо, трудно было снести  непереносимое
оскорбление, -- и затем поспешно проговорил:
     -- —то еще прикажете?
     -- Љвасцы,-- бросил лорд-мэр.-- €так, лишь в пределах нашего свЯщенного
града чтут ваше дивное  призвание. €, сражаЯсь  за нашу землю, вы сражаетесь
не только за себЯ, но и за все то, что вы  воплощаете. ‚ы бьетесь не  только
за Ќоттинг-•илл,  но и  за таинственный сказочный край, ибо если возобладают
Ѓак, Ѓаркер и им подобные золотопоклонники, то, как ни странно, поблекнет  и
волшебное царство сказок.
     --  …ще что-нибудь,  сэр?  --  спросил мистер  Ѓаулз,  сохранЯЯ внешнюю
веселость.
     -- „а,  да,  таблетки  от  кашлЯ --  касторку  --  магнезию.  Ћпасность
надвинулась вплотную. € Я все времЯ  чувствовал,  что отстаиваю не один лишь
свой родной город (хотЯ за него Я готов пролить кровь до капли), но и за все
те  краЯ,  которые  ждут  не  дождутсЯ  торжества  наших  идеалов.  Ќе  один
Ќоттинг-•илл  мне дорог, но также и Ѓейзуотер,  также и ‘еверный Љенсингтон.
‚едь если  верх возьмут эти  денежные тузы, то они повсюду опоганЯт исконные
благородные чувства и тайны  народной души. џ знаю, что могу рассчитывать на
вас.
     -- ђазумеетсЯ, сэр,-- горЯчо подтвердил аптекарь,-- мы всегда стараемсЯ
удовлетворить покупателЯ.
     Ђдам “эйн вышел из аптеки с отрадным чувством исполненного долга.
     -- Љак это замечательно,-- сказал он сам себе,-- что у менЯ есть чутье,
что  Я  сумел  сыграть  на  их чувствительных струнах,  задеть  за  живое  и
космополита-бакалейщика,  и  некроманта-аптекарЯ  с  его  древним,  как мир,
загадочным ремеслом. „а, где бы Я был без чутьЯ?

        ѓлава II
        Њ€‘’…ђ ’…ђЌЃ“‹‹, —“„Ћ„…‰

     „ве дальнейшие беседы несколько подточили  уверенность патриота в своей
психологической дипломатии. •оть он и подходил с разбором, уЯснЯЯ сущность и
своеобразие каждого занЯтиЯ, однако собеседники его были как-то неотзывчивы.
‘корее  всего,  это  было  глухое  негодование   против  профана,  с   улицы
вторгшегосЯ в свЯтаЯ свЯтых их профессий, но в точности не скажешь.
     ђазговор  с  хозЯином лавки  древностей началсЯ  многообещающе.  •озЯин
лавки древностей, надо  сказать, его прЯмо-таки очаровал. Ћн  уныло  стоЯл в
дверЯх  своей лавчонки  --  усохший человечек с  седой  бородкой  клинышком:
вероЯтно, джентльмен, который знавал лучшие дни.
     -- € как  же  идет  ваша торговлЯ, о таинственный  страж  прошлого?  --
приветливо обратилсЯ к нему “эйн.
     -- „а не сказать, чтоб  очень  бойко, сэр,-- отвечал тот с присущей его
сословию  и надрывающей душу  беспредельной готовностью к невзгодам.-- ’ихий
ужас, прЯмо как в омуте.
     “эйн так и просиЯл.
     --  ђечение,  -- сказал он, --  достойное  того, чей  товар  -- историЯ
человечества.  „а,  именно тихий  ужас:  в  двух  словах выражен дух  нашего
времени, Я  чувствую его с колыбели. Ѓывало, Я задумывалсЯ -- неужели Я один
такой,  а другим  никому не в  тЯгость этот тихий ужас,  эта жуткаЯ тишь  да
гладь? ‘мотрю и вижу аккуратные безжизненные улицы, а по ним проходЯт туда и
сюда пасмурные, нелюдимые, наглухо застегнутые мужчины  в черном. € так день
за днем, день  за  днем все так же, и ничего не происходит, а у менЯ чувство
такое, будто это сон, от которого просыпаешьсЯ с придушенным криком. Џо мне,
так ровнаЯ  прЯмизна нашей жизни -- это  прЯмизна туго натЯнутой  бечевки. €
тихо-тихо --  до  ужаса, даже  в ушах звенит; а  лопнет эта  бечева -- то-то
грЯнет  грохот!  Ђ уж вы-то, восседаЯ среди останков великих войн, сидЯ, так
сказать, на полЯх  древних битв,  вы, как никто, знаете, что даже и войны те
были не ужаснее нынешнего тухлого мира; вы знаете, что бездельники, носившие
эти  шпаги при ”ранциске или …лизавете, что какой-нибудь неотесанный  сквайр
или барон, махавший этой булавой в Џикардии или в Ќортумберленде,--  что они
были, может, и ужасно шумный народ, но не нам чета -- тихим до ужаса.
     ‘траж  прошлого, казалось, огорчилсЯ: то ли упомЯнутые образчики оружиЯ
были не такие старинные и в Џикардии или Ќортумберленде ими не махали, то ли
ему было  огорчительно все на свете, но вид у  него стал  еще  несчастнее  и
озабоченнее.
     -- € все же Я не думаю,--  продолжал “эйн,-- что эта жуткаЯ современнаЯ
тишь  так и  пребудет  тишью,  хотЯ гнет  ее, наверно, усилитсЯ. Ќу  что  за
издевательство  этот новейший либерализм! ‘вобода слова нынче  означает, что
мы, цивилизованные люди, вольны молоть любую чепуху,  лишь  бы  не  касались
ничего  важного. Ћ  религии помалкивай,  а то  выйдет  нелиберально; о хлебе
насущном --  нельзЯ,  это,  видите  ли, своекорыстно; не принЯто говорить  о
смерти -- это действует на нервы; о рождении тоже не надо -- это неприлично.
’ак  продолжатьсЯ не может. „олжен  же быть конец этому  немому безразличию,
этому немому и сонному эгоизму, немоте и одиночеству миллионов, превращенных
в безгласную толпу. ‘ломаетсЯ такой порЯдок вещей. ’ак, может, мы с вами его
и сломаем? Ќеужто вы только на то и годны, чтоб стеречь реликвии прошлого?
     Ќаконец-то лицо лавочника чуть-чуть проЯснилось, и те, кто косо смотрит
на  хоругвь  Љрасного ‹ьва, пусть их  думают, будто он понЯл одну  последнюю
фразу.
     --  „а староват Я уже заводить  новое дело,--  сказал он,--  опЯть же и
непонЯтно, куда податьсЯ.
     --  Ђ   не  податьсЯ   ли   вам,--  сказал  “эйн,  тонко  подготовивший
заключительный ход,-- в полковники?
     ЉажетсЯ, именно тут разговор  сперва  застопорилсЯ,  а потом постепенно
потерЯл всЯкий смысл.  ‹авочник решительно не  пожелал обсуждать предложение
податьсЯ в полковники:  это предложение Якобы не шло к делу. Џришлось  долго
разъЯснЯть  ему,  что  война  за   независимость  неизбежна,   и  приобрести
втридорога  сомнительную  шпагу шестнадцатого века  -- тогда  все более  или
менее  уладилось. Ќо  “эйн  покинул  лавку  древностей, как  бы  заразившись
неизбывной скорбью ее владельца.
     ‘корбь эта усугубилась в цирюльне.
     -- Ѓудем бритьсЯ, сэр? -- еще издали осведомилсЯ мастер помазка.
     -- ‚ойна! -- ответствовал “эйн, став на пороге.
     -- ќто вы о чем? -- сурово спросил тот.
     -- ‚ойна! -- задушевно повторил “эйн.-- Ќо не подумайте, война вовсе не
наперекор вашему изЯщному и тонкому ремеслу. Ќет, война за красоту. ‚ойна за
общественные  идеалы.  ‚ойна  за мир.  Ђ  какой случай длЯ  вас опровергнуть
клеветников,    которые,   оскорблЯЯ   памЯть   ваших   собратий-художников,
приписывают малодушие тем, кто холит и облагораживает нашу внешность! „а чем
же парикмахеры не герои? Џочему бы им не...
     --   ‚ы  вот  что,  а  ну-ка  проваливайте  отсюда!  --  гневно  сказал
цирюльник.-- ‡наем мы вашего брата. Џроваливайте, говорю!
     €  он  устремилсЯ  к  нему с неистовым  раздражением добрЯка,  которого
вывели из себЯ.
     Ђдам “эйн положил было руку на эфес шпаги, но вовремЯ опомнилсЯ и убрал
руку с эфеса.
     --  Ќоттинг-•иллу,--  сказал  он,-- нужны  будут  сыны поотважнее,--  и
угрюмо направилсЯ к магазину игрушек.
     ќто  была  одна из тех чудных  лавчонок,  которыми изобилуют лондонские
закоулки  и  которые  называютсЯ игрушечными  магазинами  лишь  потому,  что
игрушек  там уйма;  а кроме того, имеетсЯ почти все, что душе угодно: табак,
тетрадки, сласти, чтиво, полупенсовые скрепки и полупенсовые точилки, шнурки
и бенгальские  огни.  Ђ тут  еще  и  газетами  приторговывали, и грЯзноватые
газетные щиты были развешаны у входа.
     -- ‘даетсЯ мне, -- сказал “эйн, входЯ, -- что не нахожу Я общего  Языка
с  нашими  торговцами.  Ќаверно,  Я  упускаю  из виду  самое  главное  в  их
профессиЯх. Њожет статьсЯ,  в каждом  деле есть своЯ заветнаЯ тайна, котораЯ
не по зубам поэту?
     Ћн понуро двинулсЯ к прилавку, однако, подойдЯ, поборол уныние и сказал
низенькому человечку с ранней сединой, похожему на очень крупного младенца:
     -- ‘эр, -- сказал “эйн,-- Я хожу по нашей  улице из дома в дом и тщетно
пытаюсь пробудить в землЯках  сознание опасности, котораЯ нависла над  нашим
городом.  Ќо с вами мне будет труднее, чем с кем бы то ни было.  ‚едь хозЯин
игрушечного магазина -- обладатель всего того, что осталось нам от ќдема, от
времен, когда род людской еще не ведал  войн. ‘идЯ  среди своих  товаров, вы
непрестанно  размышлЯете  о сказочном прошлом:  тогда каждаЯ лестница вела к
звездам, а каждаЯ тропка -- в  тридесЯтое царство. € вы, конечно, подумаете:
какое это  безрассудство  -- тревожить  барабанным  треском детский рай!  Ќо
погодите немного,  не  спешите  менЯ  осуждать. „аже  в  раю  слышны  глухие
содроганьЯ  --  предвестие  грЯдущих бедствий: ведь  и в том,  предначальном
ќдеме,  обители  совершенства, росло ужасное  древо. ‘удЯ о детстве, окиньте
глазами  вашу  сокровищницу  его забав.  ‚от  у вас  кубики  --  несомненное
свидетельство, что  строить начали  раньше, нежели разрушать. ‚от куклы -- и
вы как бы жрец  этого  божественного идолопоклонства. ‚от  Ќоевы ковчеги  --
памЯть о спасении живой твари, о невозместимости всЯкой  жизни. Ќо  разве  у
вас  только и  есть, сэр,  что  эти  символы  доисторического  благоразумиЯ,
младенческого земного здравомыслиЯ? Ђ  нет ли здесь  более зловещих игрушек?
—то это  за  коробки, уж не с оловЯнными ли солдатиками --  вон там,  в  том
прозрачном Ящике?  Ђ это  разве  не свидетельство  страшного  и  прекрасного
стремлениЯ   к  героической  смерти,   вопреки  блаженному  бессмертию?   Ќе
презирайте оловЯнных солдатиков, мистер ’ернбулл.
     --  џ  и  не  презираю,  --  кратко, но очень  веско  отозвалсЯ  мистер
’ернбулл.
     -- ђад это слышать,-- заметил “эйн.--  Џризнаюсь, Я опасалсЯ говорить о
войне с вами,  чей удел  -- дивнаЯ безмЯтежность. Љак, спрашивал Я себЯ, как
этот человек, привыкший к игрушечному перестуку деревЯнных мечей, помыслит о
мечах стальных, вспарывающих  плоть? Ќо  отчасти вы менЯ  успокоили. ‘удЯ по
вашему  тону,  предо  мною приоткрыты хотЯ бы  одни врата вашего  волшебного
царства --  те  врата, в которые  входЯт  солдатики, ибо  -- не должно более
таитьсЯ  --  Я  пришел  к  вам,  сэр,  говорить  о  солдатах  настоЯщих.  „а
умилосердит вас ваше  тихое  занЯтие  перед лицом наших жестоких горестей. €
ваш серебрЯный покой да умиротворит наши кровавые невзгоды.  €бо война стоит
на пороге Ќоттинг-•илла.
     Ќизенький   хозЯин   игрушечной  лавки   вдруг  подскочил  и  всплеснул
пухленькими ручонками, растопырив пальцы: словно  два  веера  поЯвились  над
прилавком.
     -- ‚ойна? --  воскликнул  он.-- Ќет, правда, сэр? Љроме шуток? Ћх, ну и
дела! ‚от утешенье-то на старости лет!
     “эйн отшатнулсЯ при этой вспышке восторга.
     -- џ... это замечательно,-- бормотал он.-- џ и подумать не смел...
     Ћн посторонилсЯ как раз вовремЯ, а то бы мистер ’ернбулл, одним прыжком
перескочив прилавок, налетел на него.
     -- ѓлЯньте, глЯньте-ка, сэр, -- сказал он.-- ‚ы вот на что глЯньте.
     Ћн вернулсЯ с двумЯ афишами, сорванными с газетных щитов.
     --  ‚ы только  посмотрите,  сэр,  --  сказал  он,  расстилаЯ  афиши  на
прилавке.
     “эйн склонилсЯ над прилавком и прочел:

     ЏЋ‘‹…„Ќ…… ‘ђЂ†…Ќ€….
     ‚‡џ’€… ѓ‹Ђ‚ЌЋѓЋ ЋЏ‹Ћ’Ђ „…ђ‚€…‰.
     ЏЋ’ђџ‘Ђћ™€… ЏЋ„ђЋЃЌЋ‘’€ и проч.

     € на другой афише:

     ѓ€Ѓ…‹њ ЏЋ‘‹…„Ќ…‰ ЊЂ‹…ЌњЉЋ‰ ђ…‘Џ“Ѓ‹€Љ€.
     ‘’Ћ‹€–Ђ Ќ€ЉЂђЂѓ“Ђ ‘„Ђ‹Ђ‘њ ЏЋ‘‹… ’ђ€„–Ђ’€„Ќ…‚Ќ›• ЃЋ…‚.
     ЉђЋ‚Ђ‚Ћ… ЏЋЃЋ€™….

     ‚ некоторой растерЯнности “эйн перечел афиши, потом поглЯдел на даты. €
та, и другаЯ датирована была августом пЯтнадцатилетней давности.
     --  Ђ  зачем вам это старье? --  спросил он,  уж и не думаЯ о тактичном
подходе и о мистических призваниЯх.-- ‡ачем вы это вывесили перед магазином?
     --  „а затем,--  напрЯмик  отвечал  тот, --  что это последние  военные
новости. ‚ы только что сказали "война", а война -- мой конек.
     “эйн  поднЯл  на  него  взглЯд, и  в его огромных  голубых глазах  было
детское изумление.
     --  Џойдемте,  --  коротко  предложил ’ернбулл  и провел  его  в заднее
помещение магазина.
     Џосреди комнаты  стоЯл  большой  сосновый  стол,  а  на  нем  --  масса
оловЯнных  солдатиков.  Њагазин  торговал  ими, и  удивлЯтьсЯ  вроде  бы  не
приходилось,  однако заметно было, что солдатики не  сгрудились так себе,  а
расставлены строЯми -- не напоказ и не случайно.
     -- ‚ам, разумеетсЯ, известно, -- сказал ’ернбулл, выпучив на “эйна свои
лЯгушачьи  глаза,  --  известно,  разумеетсЯ,  расположение  американских  и
никарагуанских войск перед последней битвой, -- и он указал на стол.
     -- Ѓоюсь, что нет,-- сказал “эйн.-- ‚идите ли, Я...
     --  ЏонЯтно,  понЯтно!  „олжно  быть,  вас  тогда  больше  интересовало
подавление  восстаний  дервишей. Ќу, это там, в том углу, -- и он показал на
пол, где опЯть-таки были расставлены солдатики.
     -- Џо-видимому, -- сказал “эйн,-- вас очень занимают дела военные.
     --  ЊенЯ  не  занимают  никакие  другие,--  бесхитростно отвечал хозЯин
магазина игрушек.
     “эйн постаралсЯ подавить охватившее его бурное волнение.
     -- ‚ таком случае,-- сказал  он,--  Я рискну доверитьсЯ  вам целиком. џ
полагаю, что оборона Ќоттинг-•илла...
     -- Ћборона  Ќоттинг-•илла?  Џрошу вас, сэр.  ‚он туда,  сэр, --  сказал
’ернбулл, прЯмо-таки заплЯсав на  месте,-- вон  в ту боковую комнатушку.-- €
он подвел  “эйна к столу, застроенному кубиками. “эйн присмотрелсЯ и  увидел
перед собой четкий и точный макет Ќоттинг-•илла.
     -- ‘эр,  -- внушительно промолвил ’ернбулл,--  вы  совершенно  случайно
открыли секрет всей моей жизни. Џоследние войны -- в Ќикарагуа и  на ‚остоке
-- разразились, когда Я был мальчишкой, и Я увлексЯ военным делом, сэр, как,
бывает, увлекаютсЯ астрономией или набивкой чучел.  ‚оевать-то Я ни с кем не
собиралсЯ, война интересовала менЯ как  наука, как игра. Ќо  не тут-то было:
великие державы всех позавоевывали и заключили, черт бы его драл, соглашение
больше между собой  не воевать. ‚от мне только  и осталось, что представлЯть
себе войны по старым газетам  и расставлЯть  оловЯнных  солдатиков.  € вдруг
менЯ осенило: а не сделать ли мне макет нашего района и не составить ли план
его обороны -- вдруг да на  нас  нападут? ‚ам это,  видать,  тоже показалось
любопытно?
     --  ‚друг  да  на нас  нападут,--  ошеломленный восторгом,  механически
повторил “эйн.--  Њистер ’ернбулл, на нас напали. ‘лава  Ѓогу,  наконец-то Я
приношу хоть одному человеку благую весть, да какую  -- вестей  отрадней длЯ
сыновей Ђдама не бывает. †изнь ваша -- не бесполезна. ’руд ваш -- не забава.
‚ремЯ вашей юности, ’ернбулл, настало теперь, когда вы уже поседели. ѓосподь
не лишил вас ее; Ћн ее лишь отложил. „авайте присЯдем, и вы объЯсните мне на
макете ваш план  обороны Ќоттинг-•илла. €бо  нам  с вами предстоит  защищать
его.
     Њистер ’ернбулл с минуту глЯдел на нежданного гостЯ, разинув рот; потом
оставил колебаниЯ  и уселсЯ рЯдом с ним возле макета. Ћни поднЯлись на  ноги
лишь через семь часов, на рассвете.

        * * *

     ‘тавка  лорд-мэра Ђдама “эйна и его  главнокомандующего разместилась  в
маленькой захудалой молочной на  углу Ќасосного переулка.  Ѓелесое утро едва
брезжило над белесыми лондонскими строениЯми, а “эйн с ’ернбуллом уже сидели
в безлюдной и замызганной забегаловке.  “эйн  имел  отчасти  женскую натуру:
чем-нибудь поглощенный, он  терЯл  всЯкий  аппетит. ‡а последние шестнадцать
часов  он выпил  наспех  несколько стаканов  молока; пустой стакан  и теперь
стоЯл у  его  локтЯ, а  он  с неимоверной быстротой  что-то  писал, черкал и
подсчитывал на клочке  бумаге.  “ ’ернбулла натура была мужскаЯ: его аппетит
возрастал с возрастанием  чувства  ответственности;  он  отложил исчерченную
карту  и доставал из  бумажного пакета бутерброд за  бутербродом, запиваЯ их
элем,  кружку  которого  только  что  принес из  открывшегосЯ поутру кабачка
напротив.  Ћба  молчали;  слышалось  лишь  чирканье карандаша  по  бумаге да
надрывное мЯуканье приблудного кота. Ќаконец “эйн проговорил:
     -- ‘емнадцать фунтов восемь шиллингов девЯть пенсов. ’ернбулл  кивнул и
запустил нос в кружку.
     -- ќто не считаЯ тех пЯти фунтов, что вы вчера взЯли,-- добавил “эйн.--
Љак вы ими распорЯдились?
     --  Ђ, вот  это  не лишено  интереса,--  пробурчал  ’ернбулл  с набитым
ртом.-- ’е пЯть фунтов Я израсходовал милосердно и человеколюбиво.
     “эйн вопросительно поглЯдел на пучеглазого и невозмутимого соратника.
     -- ’е пЯть фунтов,-- продолжал тот,-- Я разменЯл и раздал сорока -- да,
именно сорока уличным мальчишкам, чтобы они катались на извозчиках.
     -- ‚ы в своем уме? -- спросил лорд-мэр.
     -- Ђ что такого особенного,-- возразил ’ернбулл.-- ќти  поездки подымут
тонус -- большое  дело  тонус, дорогой  мой! --  нашей  лондонской  детворы,
расширЯт  их  кругозор,  укрепЯт  их нервную систему, ознакомЯт с  памЯтными
местами  нашей великой столицы.  ‚оспитание,  “эйн,  и еще  раз  воспитание!
Њногие  замечательные   мыслители  указывали,  что,  пока  нет   культурного
населениЯ, нечего и затевать политические реформы. Ђ вот через двадцать лет,
когда эти мальчишки подрастут...
     -- ’ак и есть, спЯтил,-- сказал “эйн, бросаЯ карандаш. -- Ђ пЯти фунтов
как не бывало!
     -- Ћшибаетесь, -- заметил  ’ернбулл.-- ѓде вам, суровым людЯм,  понЯть,
насколько лучше  споритсЯ дело, если  его приправить чепуховиной да вдобавок
хорошенько  перекусить.  џ  сказал  вам  сущую  правду,   только  увешал  ее
словесными побрЯкушками.  „а, вчера  вечером Я  раздал сорок полукрон сорока
мальчишкам и  разослал их во все концы ‹ондона: пусть возвращаютсЯ оттуда на
извозчиках. €  сказал,  куда возвращатьсЯ, -- всем к одному и тому же месту.
—ерез полчаса будет расклеено  объЯвление  войны и как раз начнут  прибывать
кебы,  а  вы  держите  стражу  наготове. Њальчишки  знай подкатывают,  а  мы
отпрЯгаем  лошадей  --  вот  она и  кавалериЯ,  а  кебы  чем  не  баррикады?
€звозчикам  мы  предложим  дратьсЯ  вместе  с нами или  сидеть  пока  чего в
подвалах и погребах. Њальчишки снова пригодЯтсЯ, будут разведчиками. ѓлавное
--  что  к  началу  боевых  действий  у нас  будет  преимущество  над  всеми
противниками -- будет конница. Ќу, а теперь,-- сказал он,  выхлебываЯ эль,--
пойду-ка Я обучать ополченцев.
     Ћн вышел из молочной, и лорд-мэр проводил его восхищенным взглЯдом.
     —ерез  минуту-другую он  рассмеЯлсЯ. ‘меЯлсЯ он всего раза два в жизни,
издаваЯ довольно странные  звуки,--  не давалось  ему  это искусство. Ћднако
даже  ему показалась  забавной головокружительнаЯ  проделка с мальчишками  и
полукронами.   Ђ  чудовищной  нелепости   всех  своих  демаршей  и   военных
приготовлений он не замечал. Ћн почувствовал себЯ  воителем, и  чужаЯ пустаЯ
забава стала его душевной отрадой. ’ернбулл же все-таки  немного забавлЯлсЯ,
но  больше  радовалсЯ  возможности противостоЯть  ненавистной современности,
монотонной   цивилизации.   ђазламывать   огромные    отлаженные   механизмы
современного бытиЯ и превращать обломки в орудиЯ войны, громоздить баррикады
из омнибусов и устраивать наблюдательные посты на фабричных трубах  -- такаЯ
военнаЯ игра,  на  его взглЯд,  стоила свеч. Ћн  здраво рассудил --  и такое
здравомыслие  будет  сотрЯсать  мир до  конца времен  -- рассудил неспешно и
здраво, что в веселый час и смерть не страшна.

        ѓлава III
        ЏЋЏ›’ЉЂ Њ€‘’…ђЂ ЃЂЉЂ

     Љоролю было подано проникновенное и красноречивое прошение за подписЯми
“илсона, Ѓаркера, Ѓака, ‘виндона и проч. Ћни просили дозволить им ЯвитьсЯ на
имеющее быть  в  присутствии  …го  ‚еличества совещание  касательно  покупки
земельного участка, занЯтого Ќасосным переулком, в обычных утренних парадных
костюмах, а  не в лорд-мэрских  нарЯдах,  уповаЯ  при этом,  что  придворный
декорум пострадает  лишь незначительно,  и  заверЯЯ …го  ‚еличество  в своем
совершеннейшем  и несказаннейшем почтении. ’ак что все  участники  совещаниЯ
были  в сюртуках и  даже король  ЯвилсЯ всего-навсего в смокинге  с орденом,
что, впрочем, бывало и прежде, но на этот раз он  нацепил не орден ЏодвЯзки,