л его рост, так  что  в  конце  концов
человек, в которого превратилсЯ Ѓауер, мог осознать только одно: к  Љэтрин
он вернулсЯ потому, что все этого от него ждали.
   —еловек, в которого превратилсЯ Ѓауер, знал только, что женилсЯ  он  на
Љэтрин от страха перед тем, что она о нем подумает,  если  он  на  ней  не
женитсЯ, и перед тем, что подумают о нем люди, и перед  тем,  что  он  сам
подумает о себе. Њало того, - и Љэтрин в любви своего мужа  только  это  и
видела. Ћна видела уродливое, бесплодное, ползучее растение, но не  видела
здорового корнЯ, из которого развилсЯ больной росток.
   Џошли дети. Ћн любил их. Џротивоестественно не любить своих  детей.  Ќо
дети налагали новую ответственность. Ђ она усугублЯла  его  неуверенность.
Ќеуверенность увеличивала страх, таким образом  и  эта  любовь  тоже  была
исковеркана до неузнаваемости.
   „а и какаЯ любовь не захирела бы  в  таком  человеке,  как  Ѓауер?  ‹ео
пришел к нему на помощь, может быть, неуклюже,  но  все  же  пришел,  и  в
трудную минуту. —увство признательности  толкало  Ѓауера  к  ‹ео,  но  тот
человек, каким Ѓауер стал, противилсЯ этому естественному чувству.  €  так
было со всеми людьми, с которыми он сталкивалсЯ. €нстинктивно он тЯнулсЯ к
ним или хотел жить в мире с ними. Ќо страх не давал ему  любить  никого  и
ничего и не давал ему жить в мире ни с кем. …динственное, что мир  бизнеса
еще разрешает напуганному человеку, - это вооруженное перемирие.
   € все же любовь не умерла в Ѓауере. ’о, чем человек  становитсЯ,  может
управлЯть им, ко не может уничтожить того,  что  он  есть.  ‘трах  обратил
ростки любви в ненависть, но самих корней вырвать не мог. €  вот  ко  всем
прежним бедам прибавилась новаЯ беда. ‘воими естественными чувствами Ѓауер
был прикован к тому, что ненавидел человек, в которого превратилсЯ Ѓауер.
   ‚ силу своих естественных чувств Ѓауер  любил  Љэтрин  и  любил  детей.
‘трах превратил любовь в ненависть. —еловек, которым стал Ѓауер, ненавидел
их. € все же он не мог их бросить. Ћн  искал  объЯснение  этой  загадки  и
решил про себЯ так: если он  оставит  семью  без  средств  -  он  совершит
преступление; ему придетсЯ прЯтатьсЯ от властей, он  будет  боЯтьсЯ  того,
что подумает о нем семьЯ, что подумают о нем люди, и, наконец,  того,  что
сам он будет думать о себе.
   ‚ этих рассуждениЯх как будто не было ни крупицы любви, а вместе с тем,
не будь любви, не было бы и самих рассуждений. ’ому человеку, которым стал
Ѓауер, никогда не приходило в голову, что все эти ничтожные страхи  -  что
люди подумают или что люди скажут - сами по себе были недостаточно  сильны
и не могли бы заставить его выполнЯть свой долг перед семьей, если бы этот
долг не подкреплЯлсЯ любовью, если бы он на самом деле не любил того, что,
как ему казалось, он ненавидел.
   Ћсобенно очевидным это все стало сейчас - когда в жизни Ѓауера наступил
кризис. ЋстатьсЯ с семьей теперь и встретить лицом  к  лицу  грозЯщую  ему
опасность было длЯ Ѓауера невыносимо страшно. € все же он  не  бежал.  …му
следовало бы скрытьсЯ, бежать, но он не бежал.  —то,  кроме  любви,  могло
придать силу такому мелкому чувству, как страх перед  тем,  что  Љэтрин  и
дети его осудЯт, если он их бросит, страх  перед  тем,  что  он  сам  себЯ
осудит,  если  сбежит?  ђазве  не  пренебрег  бы  он  таким  расплывчатым,
надуманным чувством, всего только  отзвуком  заочного  порицаниЯ,  бледной
тенью косого взглЯда, слабым уколом мысли, ничтожной росинкой  среди  морЯ
слез, пролитых его сердцем, - если бы не любовь, любовь, котораЯ  наделила
эту малость могуществом, способным удержать его перед  лицом  смерти?  „а,
именно любовь удерживала его в критический момент!
   Ђ момент, несомненно, был критический. ‚сЯ жизнь Ѓауера была брошена  в
кипЯщий водоворот. Ќачало положил первый налет  полицейских.  Ћн  заставил
Ѓауера задуматьсЯ над своей работой. „умаЯ о своей работе, он  не  мог  не
думать о том, что боитсЯ этой работы. Ђ думаЯ о своем  страхе  перед  этой
работой, он не мог не думать о большем страхе, который вынудил его просить
такую работу, взЯтьсЯ за нее и не бросать  ее  -  о  страхе  не  выполнить
своего долга перед семьей. Љогда он думал о своем долге перед семьей  и  о
том, что страх не  выполнить  его  приобрел  такую  власть  над  ним,  что
заставил его опрокинуть правила условной морали, руководившей прежде  всей
жизнью Ѓауера, - как мог он не понЯть, что любит Љэтрин и  своих  детей  и
что его только довели до чувства ненависти к ним.
   Ћн это понимал. Ћн только отгонЯл эту мысль, отказывалсЯ принимать  ее,
и она оставалась под спудом. Ќо первое  поЯвление  полиции  в  банке  было
такой встрЯской, что все скрытое в его душе поднЯлось  на  поверхность.  €
теперь он вынужден был об этом думать. „умать обо всем: о том, чем он был,
и о том, во что его превратили, - о всей своей  жизни  и  обо  всем  своем
пути, ибо все это было единое целое.
   ‡адача была непомернаЯ. Ћн не мог ни в чем разобратьсЯ. Љаждое  чувство
было смешанным, в нем был и корень и  его  обезображенный  росток.  €  все
чувства, все корни, все обезображенные ростки переплелись и превратились в
какую-то зыбкую трЯсину, из которой он не мог выбратьсЯ.  Ѓолее  того  все
это зыбкое месиво под  давлением  кризиса  билось  и,  казалось,  грохотом
отдавалось у него в голове, как нечто неизъЯснимое, как сама стихиЯ.
   Џервым его побуждением было  бежать.  —еловек,  испугавшись,  бежит,  и
вечно испуганный Ѓауер всегда готов был бежать. Ќо теперь речь шла уже  не
о том, чтобы убежать из комнаты или от кого-нибудь,  -  теперь  надо  было
бежать от самого себЯ. —еловек, в которого Ѓауера превратила среда, должен
был бежать от кошмара им же самим исковерканной жизни. Ќо этот человек был
привЯзан к жизни, от которой он должен был бежать. Ћн привЯзан был  к  ней
естественными чувствами подлинного,  неисковерканного  Ѓауера:  инстинктом
самосохранениЯ и любовью к Љэтрин и детЯм. ќти узы могла разрушить  только
смерть. ‚ какой бы уголок земли он ни бежал, всюду они оставались  бы  при
нем. Џоэтому бесполезно было бежать от какой-нибудь  одной  опасности  или
даже от многих. —еловек, в которого превратили Ѓауера, должен  был  бежать
от самой жизни.
   € волЯ к самоуничтожению пробудилась в Ѓауере чуть ли не в  ту  минуту,
когда вызванные „жо полицейские вошли в банк. Ћна пробудилась и вступила в
бой со всем, что противостоЯло ей. Ѓой не был неравным. †елание  покончить
с собой редко одерживает верх в  человеке.  Њногие,  если  не  большинство
живущих в современном мире, так или иначе побеждали его и  выживали.  „аже
впечатлительные подростки в трудную пору отрочества,  когда  они  внезапно
познают самих себЯ, преодолевают это желание  и  почти  все  выживают,  за
исключением тех,  о  которых  обычно  говорЯт,  что  они  "заучились"  или
"влюблены до безумиЯ". ђедко кто говорит, что они испугались того, во  что
их превращал мир бизнеса.
   Ћружие воли к самоуничтожению - страх. ‚ ее  распорЯжении  целаЯ  армиЯ
страхов. —еловек, которым стал Ѓауер, так сжилсЯ со  страхом,  что  охотно
ухватилсЯ бы за него. Ќо только ему нужно было ощутить  предельный  страх,
тот страх, который выпадает на долю немногих и низводит мозг  человека  до
простого скоплениЯ пульсирующих клеток. …сли бы Ѓауер сумел  довести  себЯ
до такого предельного страха перед  жизнью,  он  мог  бы  пересилить  свое
природное "Я" и найти прибежище в смерти.
   ‚олЯ к самоуничтожению уже давно  начала  накапливать  страхи,  с  того
самого днЯ, когда Ѓауер прирос к стулу в лотерейном банке ‹ео, обмираЯ  от
страха, что ему сейчас придетсЯ ехать  в  тюрьму.  ‘юда  прибавилсЯ  страх
перед тем, что он должен вернутьсЯ к работе, из-за которой был  арестован.
Ќо и этого оказалось мало. ’огда волЯ к самоуничтожению ухватилась за „жо,
чтобы нагнать еще больше страха. Ѓауер мог бы  подумать  о  том,  что  ‹ео
защитит его от „жо, но он не подпускал к себе эту мысль. ‚сЯкий раз, когда
здравый смысл подсказывал ему,  что  брата  ‹ео  ему  боЯтьсЯ  нечего,  он
намеренно раздувал свой страх перед ним.
   Ќо  и  этого  было  мало.  Ѓауер  не  был  наделен   достаточно   живым
воображением, чтобы сделать страх ощутимым. Ћн не отгонЯл страха перед „жо
или страха перед работой в банке, но ему нужно было подкрепить эти  страхи
другими, более реальными, более ощутимыми. € вот теперь, пока он  сидел  в
станции метро, мысль его стала выискивать их.


   †елтый сумрак станции метро  беззвучно,  как  пыль,  падал  на  Ѓауера.
Џодошел еще поезд, остановилсЯ, потом ушел. Ѓауер  равнодушно  смотрел  на
него. "Људа идти? - спрашивал он себЯ.  -  Љаждый  имеет,  где  преклонить
голову, а Я? Људа мне деватьсЯ?"
   Ћн думал о том, что ему пришлось вытерпеть за последние две недели - от
полиции, от того, что он работал в банке, от того,  как  поступил  с  ‹ео,
снова от полиции и, наконец, сегоднЯ от ‹ео. ‚се  это  проносилось  в  его
сознании как одно ощущение, всеобъемлющее, бесконечно путаное ощущение. "€
чего ради? - спрашивал он себЯ.  -  —тобы  прокормитьсЯ?  Ћдного  себЯ  уж
как-нибудь прокормишь".
   Ћн думал о том, что бы он стал делать, если бы был один. Џрежде  всего,
он никогда бы не взЯл такого места, решил он.  Ћн  был  бы  совсем  другим
человеком, и жизнь сложилась бы длЯ него совсем по-другому.
   "€меть жену и детей, столько выстрадать из-за них, сколько выстрадал Я,
- сказал он себе. - €меть живого отца, которому  ты  обЯзан  тем,  что  он
произвел тебЯ на свет, и быть таким одиноким, одиноким,  как  вывороченный
камень на дороге". Ћн вдруг вспомнил о булочках, рассыпанных по  тротуару,
и о той, на которую он наступил.  "’опчите  его,  -  говорил  он  себе.  -
Ћтбросьте, раскрошите его. Љто его пожалеет? Љто ему поможет?  Ћн  одинок,
как камень на дороге".
   Ѓауер опЯть заплакал. Ћпустив голову, он  устало  плакал,  закрыв  лицо
рукой. Ћн слышал, как подошел еще поезд, остановилсЯ, ушел,  но  Ѓауер  на
него не взглЯнул. Ћн сидел неподвижно, уткнувшись горЯчим мокрым  лицом  в
мокрую ладонь. Љогда шум  поезда  замер,  он  поднЯл  голову,  вытащил  из
кармана платок, вытер лицо, высморкалсЯ, встал, аккуратно оправил пальто и
брюки и быстрыми нервными шагами начал  прохаживатьсЯ  взад  и  вперед  по
платформе. Љогда подошел поезд, он сел в вагон.
   Џоезд прошел несколько станций, прежде чем Ѓауер заметил, что едет не в
ту сторону. Ћн  ехал  туда,  где  работал  его  отец,  а  дом  его  был  в
противоположном  конце.  Ќе  случайно,  что  Ѓауер,  одной  частью  своего
существа борЯсь со страхом, а другой цеплЯЯсь за него, поехал к отцу.  ќто
было просто и естественно, но волЯ к  самоуничтожению  боролась  и  против
этого, как она боролась против всего, что бы он ни предпринимал.
   "“же проехал больше полпути до старика, навестить его, что ли? „авно  Я
его не видел", - подумал  Ѓауер.  Ќо  Љэтрин  будет  беспокоитьсЯ.  Ћн  не
сообщил ей, почему задержалсЯ. „а и как сообщить? ’елефона не было.  „а  и
что мог он ей сказать? Ќачать длинный-предлинный рассказ о  том,  что  его
арестовали, почему арестовали, как арестовали, к чему это?
   Ђ впрочем, мысленно пожал он плечами, пусть она  поволнуетсЯ  немножко.
…й это будет только на пользу, пусть почувствует хоть сотую долю того, что
он переживает ради нее.  Ћн  представил  себе,  как  она  высовываетсЯ  на
площадку лестницы, и  вдруг  Явственно  услышал  ее  пронзительный  голос.
"Њиссис Ђллан, миссис Ђллан!" - кричит она соседке на  верхнем  этаже.  …е
пухлое лицо трЯсетсЯ, как желе, и собираетсЯ в складки. Ћн Ясно видел  всю
эту картину. Ћн заставлЯл себЯ видеть ее.
   "Њуж мой где-то пропал. ЏрЯмо не знаю, что и подумать.  Ќикогда  с  ним
этого не бывало..." € все это на лестнице, когда все соседи сидЯт по своим
кухнЯм! Ќет ей непременно нужно, чтобы весь дом слышал. "Ђ Я выйти  никуда
не могу, ребЯт не на кого оставить".
   ‹юбовь вызвала в нем образ Љэтрин,  но  волЯ  к  смерти  заставила  его
мысленно увидеть ее именно такой. Ѓауер, как  и  все  неуверенные  в  себе
люди, был застенчив. —тобы о его частной жизни болтали по лестницам, чтобы
она  стала  достоЯнием  всего  дома  -  это  было  ужасно,  отвратительно.
Ћтвращение порождало ненависть, а в ней он  мог  черпать  страх,  ибо  что
может быть страшнее, чем ненависть к тому, что любишь.
   Њиссис Ђллан придет посидеть с  детьми,  а  миссис  Ѓауер  спуститсЯ  в
лавочку и позвонит оттуда в банк; там ей, конечно, никто не ответит, тогда
она начнет волноватьсЯ и тут же скажет лавочнику, что она  так  волнуетсЯ,
так волнуетсЯ, что просто потерЯла голову. ’от  посоветует  ей  сходить  к
Ѓойлу и, если мужа там нет, то обратитьсЯ в полицию, а  в  полиции  у  нее
спросЯт его приметы, и потом его частную жизнь  начнут  трепать  по  всему
городу.
   "Ќу ее к черту!" - выругалсЯ он про себЯ. Ќа миг ему стало  стыдно,  но
ненависть тотчас же вернулась с новой силой. "†енщины любЯт такие истории,
- подумал он, - тут они могут показать себЯ... ќто по их части: "Ќу,  поди
ко мне, мама поцелует, и не будет бобо". Ќенависть все росла  в  нем,  она
душила его. "“-у-у, - внутренне зарычал он. - Љому нужен  твой  противный,
слюнЯвый поцелуй!"
   …го передернуло. Ћн вдруг почувствовал, что поезд уносит его.  Њысль  о
смерти ближе подобралась к нему. Ћн глубже  спрЯтал  лицо  в  воротник,  и
мысль, помаЯчив, снова отошла. Ќо поезд все еще уносил его куда-то.
   —тобы остатьсЯ в живых, Ѓауеру нужна  была  лишь  небольшаЯ  поддержка.
ѓлавным его страхом теперь была неуверенность, вызываемаЯ работой в банке.
Ќужно было только, чтобы кто-то или что-то вырвало его из  когтей  страха,
то ли с помощью разумных доводов, пристыдив его, или приласкав, или крепко
полюбив, то ли  просто  научив  его,  как  уйти  из  банка.  …сли  бы  это
случилось, кризис миновал бы благополучно. Џравда, Ѓауер не излечилсЯ  бы.
‘пустЯ некоторое времЯ что-нибудь другое могло бы лишить  его  власти  над
своей неуверенностью, и кризис мог бы повторитьсЯ.  Ќо  теперешний  кризис
миновал бы, Ѓауер возвратилсЯ  бы  к  прежнему  строю  мыслей,  а  волЯ  к
самоуничтожению проиграла бы бой.
   Ќо кто или что могло оказать ему эту дружескую  услугу?  Љто,  в  жизни
Ѓауера, обладал  достаточной  житейской  мудростью,  чтобы  надоумить  его
скрытьсЯ на несколько дней,  перевезти  семью  в  другую  часть  города  и
навсегда  избавитьсЯ  от  необходимости  работать  в  лотерее?   Љто   мог
обеспечить его деньгами на то времЯ, что  он  будет  скрыватьсЯ?  …сли  он
скроетсЯ от „жо, страх перед ним  станет  ощутимым.  Љто  имел  достаточно
сильное влиЯние на Ѓауера, кто захотел бы скрытьсЯ вместе с ним  и  помочь
ему побороть этот страх?
   Ќеужели не было никого? Ќеужели не было в его жизни ничего,  что  могло
бы стыдом или лаской освободить его из тисков страха? —увство  одиночества
все глубже вгрызалось в его мозг. Њогила разверзла свою пасть и обдала его
холодным дыханием. ѓлаза его  расширились,  и  он  с  ужасом  уставилсЯ  в
черноту поднЯтого воротника, как в кромешную тьму.
   Њедленно, мучительно потЯнулсЯ он к мысли о Љатрин. Ћна снова  возникла
перед ним. Ѓауер, каким он был от природы, призывал ее образ. Ѓауер, каким
он стал, отворачивалсЯ от нее. Ћн снова, почти с нежностью,  подумал,  как
она, беднЯжка, сейчас беспокоитсЯ. Џотом подумал, будет ли  она  горевать,
если он умрет. Ќежность боролась за место в сознании  Ѓауера.  Ќо  она  не
могла устоЯть перед натиском мысли о смерти.
   "Џусть поволнуетсЯ, пусть думает, что Я умер, - сказал про себЯ Ѓауер и
какую-то бесконечно малую долю секунды повис  на  краю  этой  фразы,  пока
нежность не исчезла окончательно, и тогда он добавил:  ...и  разочаруетсЯ,
когда Я приду".
   € вдруг он злобно усмехнулсЯ в воротник. “смешка казалась чужой на  его
лице. Ћно словно лопнуло по шву и обнажило торчащие, как  обломки  костей,
зубы. Ћн вобрал в себЯ дыхание собственной могилы, на мгновение сделал его
своим, потом выдохнул, и мрачный сводчатый  вагон,  наполнившись  дыханием
смерти, показалсЯ ему гробом, в котором он лежит живой.


        4

   Ѓауер вышел из метро на станции –ентральный вокзал.  Ћтсюда  был  виден
Ѓродвей, или, вернее, его отражение -  плЯска  и  мигание  красных  огней,
озарЯющих небо, словно горел гигантский  костер.  Љогда  Ѓауер  подошел  к
Ѓродвею и всмотрелсЯ в даль, он увидел своего отца.
   „аже на таком расстоЯнии можно было заметить, что отец  Ѓауера  стар  и
дрЯхл. ‘орок два года служил он  кондуктором  трамваЯ,  а  теперь  занимал
должность стрелочника. ќто был "акт милосердиЯ"  со  стороны  великодушной
трамвайной компании. ‘трелка, которую отец Ѓауера переводил вручную, могла
переводитьсЯ вагоновожатым автоматически, но компаниЯ выдумала длЯ старика
эту должность, так как на его пенсию в семь долларов в месЯц прожить  было
нельзЯ.
   Љазалось, это было делом гуманным. Ћднако  в  вечерние  часы,  а  также
ночью,  когда  театры  и  кафе  выбрасывают  и  поглощают  потоки   людей,
вагоновожатому на Ѓродвее есть о чем подумать, - ему не до стрелки. €,  по
сути дела, немало несчастных случаев произошло оттого,  что  вагоновожатым
некогда возитьсЯ со стрелкой. ’ак что, в сущности,  должность,  порученнаЯ
старику, не была таким уж "добрым" делом со стороны великодушной компании,
не была и "пожалуй, что добрым" делом, как ей надлежало казатьсЯ.
   ‘тарик Ѓауер был одним из четырех служащих, не прекративших  работы  во
времЯ большой транспортной забастовки в  Ќью-‰орке.  Љак  только  он  стал
штрейкбрехером,  компаниЯ  напечатала  в  газетах  его  биографию,   чтобы
показать,  как  она  заботитсЯ  о   своих   работниках,   и   какую   ложь
распространЯет о ней профсоюз.
   ‚ биографии описывалось, как Ѓауер, еще юношей, поступил  на  работу  в
компанию, и как он обзавелсЯ семьей на деньги, заработанные  на  службе  у
компании, и как он дал образование  своему  сыну,  опЯть-таки  на  деньги,
заработанные на службе у компании, и какую хорошую жизнь  он  вел,  честно
выполнЯЯ свою работу на транспорте, и как компаниЯ выделЯла  ему  долю  от
всех накоплЯемых ею богатств, несмотрЯ  на  то,  что  должность  его  была
совсем ничтожной, - ведь он ЯвлЯлсЯ всего лишь винтиком в одном из  488016
колес. Ѓауер всю жизнь проработал без повышениЯ в должности, говорилось  в
биографии, и тем не менее  ему  жилось  неплохо,  ибо  компаниЯ  неустанно
заботилась о своем винтике, памЯтуЯ не только  о  непрерывном  вздорожании
жизни, но и о все возрастающих расходах семейного человека.
   Љогда  пришло  времЯ  посадить  старика   на   семидолларовую   пенсию,
заработанную  целой  жизнью  безупречного  служениЯ  компании,   один   из
владельцев, глЯдЯ на бедственное положение остальных пенсионеров компании,
решил, что если теперь кто-нибудь, с целью очернить компанию, перепечатает
пресловутую биографию, то это произведет неблагоприЯтное впечатление.
   ’огда-то и была придумана эта должность, и длЯ тех, кто ничего не знал,
это было "доброе" дело, и длЯ тех, кто знал кое-что,  это  было  "пожалуй,
что и доброе" дело, и длЯ тех, кто знал  немножко  больше,  это  было  "не
такое уж доброе" дело, а длЯ тех, кто знал все, это было совсем не  доброе
дело, а дело, в сущности, злое.
   €бо старик Ѓауер после  сорока  двух  лет  работы  на  трамвае  осталсЯ
сведенным ревматизмом калекой и не мог долго протЯнуть на работе,  котораЯ
заставлЯла  его  по  ночам   торчать   под   открытым   небом.   †алование
выплачивалось  ему  из  пенсионного  фонда.  „ержа  его  на  этой  работе,
компаниЯ, в сущности, только выплачивала старику его пенсию более крупными
суммами вместо того, чтобы растЯнуть ее на остаток его жизни, котораЯ  при
других условиЯх могла бы продлитьсЯ дольше.
   ќто не было предумышленным убийством. Ѓизнесмены  обычно  не  замышлЯют
убийства - разве что в случае крайней необходимости. ‚ нормальных условиЯх
они только защищают свою собственность. ‚ данном случае  их  тактика  была
одним из вариантов традиционной  благотворительности  в  бизнесе:  "Ѓросим
старикашке эту подачку - все равно он долго  не  протЯнет".  Љонечно,  они
воздержались бы от этой подачки, если бы считали, что она  может  продлить
старику жизнь, но что же тут общего с убийством?
   Ѓауер стыдливо приближалсЯ к отцу. Ћн уже несколько  месЯцев  не  видал
старика - они вообще никогда не были близки друг другу. Ѓауер старший  всю
жизнь проработал на трамвае. Џо утрам он уходил из даму чуть свет, задолго
до того, как проснетсЯ сын, а возвращалсЯ домой только к ужину, не  раньше
семи часов, когда сын уже садилсЯ за уроки.
   „аже в самые лучшие времена - после  того  как  профсоюз,  вопреки  его
штрейкбрехерству, все же выиграл забастовку - старик работал с шести  утра
до шести вечера с двухчасовым перерывом на обед. Ћн жил слишком далеко  от
трамвайного парка, чтобы ездить домой в перерыв.  ‘вободных  дней  у  него
почти не было, так как компаниЯ не любила  ставить  на  линию  малоопытных
работников, присланных из бюро пособий по безработице.  Ќеопытные  новички
задерживали движение, создаваЯ пробки, и компаниЯ терЯла  пассажиров,  ибо
те предпочитали ехать  в  метро.  …сли  штатный  кондуктор  каждую  неделю
требовал себе свободный день (за свой счет,  разумеетсЯ,  так  как  работа
оплачивалась почасово), ему давали все меньше  и  меньше  рейсов,  и  дело
кончалось тем, что он сам попадал на пособие.
   ‚ремЯ подходило к одиннадцати часам, но  спектакли  в  театрах  еще  не
кончились, и по Ѓродвею двигались только редкие пешеходы и автомобили.  Ќа
улице царила тишина, и можно было слышать, как потрескивают,  зажигаЯсь  и
потухаЯ, огни реклам и светЯщихсЯ вывесок.
   Ќа ногах у старика Ѓауера длЯ защиты от холода были  надеты  галоши,  а
тощие икры поверх брюк обернуты в старую мешковину.  ѓолова  у  него  была
повЯзана под шлЯпой серым шерстЯным шарфом. арф закрывал уши и был стЯнут
узлом  под   подбородком.   ‘тараЯ   кондукторскаЯ   шинель,   застегнутаЯ
английскими булавками (ибо компаниЯ отобрала пуговицы  вместе  с  блЯхой),
еле сходилась поверх накрученных свитеров и шалей.
   Ѓауер старший был маленький сутулый человек с  очень  волосатым  лицом.
‚олосы росли пучками на его короткой морщинистой шее и  торчали  из  ушей,
брови неопрЯтной бахромой нависали на глаза, и он носил  большие  обвислые
усы. Ћн не мог выстаивать подолгу на своих искалеченных ревматизмом  ногах
и потому всегда таскал с собой на работу тЯжелый Ящик из-под пива и  сидел
на нем между снующими взад и вперед  трамваЯми.  ЃоЯсь,  как  бы  Ящик  не
стащили, он каждый день уносил его  обратно  к  себе  в  каморку,  которую
снимал за тридцать центов. ќто была единственнаЯ "мебель",  принадлежавшаЯ
лично ему.
   Ћдна сторона Ящика  была  обита  трЯпками.  ’рЯпки  покрывала  прибитаЯ
гвоздиками чернаЯ клеенка. Љогда старик сидел прЯмо, ноги  его  стоЯли  на
мостовой, но обычно он от боли не мог ни сидеть, ни ходить прЯмо, и потому
ходил сгорбившись и сидел сгорбившись, поджав под себЯ ноги. ’ак сидел  он
и сейчас - поджав ноги  и  согнувшись.  Ћн  что-то  бормотал  про  себЯ  и
поеживалсЯ, как старый нахохлившийсЯ воробей.
   Љогда сын заговорил, старик подозрительно посмотрел на него.
   - Ђ, это ты, ”редди, - сказал он.
   Ћн протЯнул сыну руку, и Ѓауер пожал ее. ђука была  в  толстой  кожаной
рукавице, а под рукавицей были надеты еще две  шерстЯные  перчатки.  Ѓауер
нащупал сухую руку старика сквозь все эти оболочки. Ћна лежала там внутри,
как высохшаЯ кость. "—то ж  он  будет  делать,  когда  начнутсЯ  настоЯщие
холода?" - подумал Ѓауер. Ћн вдруг понЯл, что  старику  не  пережить  этой
зимы. € чувство одиночества еще усилилось в нем, усилилсЯ  и  страх  перед
одиночеством.
   - ’ы что-то не толстеешь, - оказал старик.
   - ‘ чего же сейчас толстеть, в такие тЯжелые времена?
   ‘тарик слышал о кризисе, но мысль эта  как-то  не  удерживалась  в  его
мозгу. „лЯ него времена всегда  были  тЯжелые,  всю  жизнь,  а  просперити
означало длЯ него только то, что времена становились чуть терпимее.  ѓазет
он уже не читал, и у него не осталось друзей, которые могли  бы  напомнить
ему о бедствиЯх мира.
   - ‚ерно, верно, - сказал он. -  ’еперь  все  отощали.  ’олстЯков  и  не
видать совсем.
   ‘тарик повернулсЯ поглЯдеть, не идет ли трамвай, и когда снова повернул
голову, то уже не взглЯнул на сына. Ћн думал о  вагоновожатом  по  фамилии
ќдж, который, бывало, приносил с собой на обед четыре  поросЯчьи  ножки  и
краюху хлеба. ‚торого такого обжоры, как ќдж, старик не  встречал  за  всю
свою жизнь.
   - „а, - сказал он вслух, обращаЯсь к сыну, -  одних  костей  оставалось
столько, что не завернешь в газету - в настоЯщую большую газету, не то что
эти листочки, которые нынче печатают.
   Ѓауер привык к таким внезапным и  невразумительным  репликам  отца.  Ћн
стоЯл над стариком и глЯдел на него сверху вниз.  Ћн  казалсЯ  себе  очень
высоким  рЯдом  с  этим  маленьким,  скорчившимсЯ  существом.  …му   вдруг
захотелось прикоснутьсЯ к отцу, но он не решилсЯ.  ‘тарик  выглЯдел  таким
слабым, казалось,  он  весь  как-то  съежилсЯ  внутри,  под  своей  тонкой
синеватой кожей. Ѓауер врЯд ли вслушалсЯ  в  замечание  отца,  но  подумал
внезапно,  что  старик  похож  на  бумажный  пакет  с   костЯми,   и   ему
представилось, что стоит дотронутьсЯ до него, как  ветхаЯ  кожа  лопнет  и
кости высыплютсЯ наружу.
   „а, вот оно, одиночество. …го отец умирал. Ћбрывалась  последнЯЯ  нить,
свЯзывавшаЯ Ѓауера с юностью. € в одиночестве таились неуверенность,  а  в
неуверенности таилсЯ страх.
   - Ћтец, - сказал Ѓауер. - Њне бы хотелось рассказать тебе кое-что.
   ЏриближалсЯ трамвай, и старик поспешно заковылЯл к  рельсам  и  длинным
железным прутом перевел стрелку. Ћн подождал, пока трамвай проедет,  чтобы
перевести стрелку обратно. ’рамвай деловито прогрохотал  мимо.  ‚близи  он
выглЯдел огромным, сверкающим, деловито шумливым,  -  точно  олицетворение
самой компании, - и когда он проехал, позади него в растревоженном воздухе
осталсЯ запах металла.
   Љогда Ѓауер старший вернулсЯ к  своему  Ящику,  лицо  его  не  выражало
ничего. ‚о взглЯде не было вопроса. ‘тарик уже забыл о  том,  что  говорил
ему сын.
   - Ћтец, - сказал Ѓауер. - џ бы  хотел  рассказать  тебе  кое-что.  Ѓудь
добр, послушай менЯ хоть минутку!
   - „а, сынок? —то у тебЯ такое?
   Ѓауер стоЯл и думал. Љак начать? ‘ чего? Ћн  не  мог  подобрать  нужные
слова, чтобы выразить чувства, которые  закипали  в  нем,  как  только  он
начинал думать о себе.
   ‘ минуту отец и сын смотрели в глаза друг другу. Ѓауер не часто смотрел
в глаза  своему  отцу.  Ћбычно  на  лице  старика  из-под  бахромы  бровей
выглЯдывали лишь узенькие щелочки глаз. Ќо сейчас его глаза  вопросительно
расширились.  Ѓахрома  бровей  раздалась  в  стороны,  словно  отброшеннаЯ
ветром.  Ѓауер  увидел  добрый,  внимательный  взглЯд  слезЯщихсЯ  глаз  и
наклонилсЯ к отцу, чувствуЯ, что у него самого на глазах выступают  слезы.
Џотом отвернулсЯ и замигал, чтобы прогнать слезы, а когда снова  посмотрел
на отца, то увидел, что вопрос  в  глазах  старика  уже  угас.  Ћн  сидел,
съежившись, уйдЯ в себЯ.
   - џ никогда тебЯ не вижу, ничего о тебе не знаю, - сказал Ѓауер.  -  ’ы
словно и не помнишь, что у тебЯ есть сын.
   ‘тарик испуганно поднЯл глаза. Ћн сидел молча  и  испуганно  глЯдел  на
сына снизу вверх.
   - џ человек занЯтой, - сказал он наконец.
   - “ тебЯ бывают свободные дни.
   - Ќет, больше не бывает. џ отказалсЯ от них. Ќе могу себе позволить.
   - Џочему? ’ы ведь брал себе иногда свободный день, после того как  стал
стрелочником? —то же теперь изменилось?
   - Ќе могу себе позволить. Ћни не любЯт, когда им приходитсЯ ставить  на
работу желторотых.
   ‘тарик почувствовал вдруг, что сын понимает, что держат его из милости,
и должность его выдумана компанией с благотворительной  целью,  и  ему  не
требуетсЯ никакой замены. ќто, собственно, и было одной из причин,  почему
старик отказалсЯ от свободных дней. Ћн боЯлсЯ своим отсутствием  напомнить
компании, что она легко может  обойтись  без  его  услуг.  Ћн  хотел  было
объЯснить это сыну и даже сказать ему напрЯмик самое главное  -  что  будь
его сын старым транспортником, он бы с радостью зашел его навестить. Ђ так
им не о чем говорить друг с другом. ‘тарик Ѓауер почти всю свою  жизнь,  с
самой юности, провел на трамвае, за исключением разве тех  часов,  которые
ушли на сон. ЉомпаниЯ отгородила его от всего мира, даже от семьи. ’еперь,
когда у него нашлось бы времЯ и длЯ семьи и длЯ мира, он был  уже  слишком
стар, чтобы перестраиватьсЯ на новый лад.
   - ’ы живешь от менЯ не дальше, чем Я от тебЯ, - сказал он.
   - Ќе могу же Я тащитьсЯ к тебе с тремЯ детьми! - воскликнул сын. - „а и
комната твоЯ мала, они там даже не поместЯтсЯ.
   ‘тарик молчал. Ѓауер смотрел на него,  стараЯсь  разгадать  его  мысли,
потом отвернулсЯ и взглЯнул на тротуар, на проезжавшие мимо автомобили, на
дома с огромными, ослепительно сверкающими  вывесками,  от  которых  стены
вокруг багровели, словно озарЯемые отблесками  пламени,  вырывавшегосЯ  из
раскаленного горна.
   "Љ чему все это?" - подумал он. Ќо он знал, к чему, и не мог  уйти.  Ћн
сунул руки в карманы и вЯло потопал ногами по холодной мостовой.
   Џодошел еще трамвай,  и  когда  старик  заковылЯл  к  стрелке,  вожатый
крикнул:
   - Љак там впереди - много вагонов?
   - Ќе знаю, - сказал старик.  -  џ,  кажетсЯ,  не  обЯзан  знать.  -  Ћн
обернулсЯ и сердито посмотрел на сына. "Ќу как  тут  заниматьсЯ  делом,  -
подумал он, - когда тебе все времЯ мешают".
   Ќо эта слабаЯ вспышка досады тут же угасла. ‚озвращаЯсь к своему Ящику,
старик погрузилсЯ в воспоминаниЯ о том, как, бывало, они с вожатым нарочно
задерживали движение на линии. ќто называлось "волочить ноги". —ем  больше
пассажиров, тем  легче  кондуктору  обкрадывать  компанию.  Ђ  чем  больше
трамвай отстает от графика, тем больше в него набиваетсЯ людей.
   ‘тарик мысленно увидел  свой  вагон,  битком  набитый  пассажирами.  Ћн
увидел себЯ в конце вагона, -  ну,  конечно,  он  опЯть  позабыл  записать
кой-какую мелочь, - а впереди ‚уди, вожатого, и как он из кожи вон  лезет,
чтобы наверстать задержку, которую сам же устроил. ‚прочем, как бы ‚уди ни
потел, он никогда не упускал случаЯ позабавитьсЯ и неожиданно  со  свистом
отпустить воздушный тормоз, чтобы пересекающаЯ рельсы девчонка  подскочила
от испуга, показываЯ икры.
   ‘тарик хихикнул и смешливыми глазами посмотрел на сына.
   - „а, уж это был жох по части  женских  ножек,  -  сказал  он.  ’ут  он
спохватилсЯ, что смотрит в лицо сыну.  …го  смех  замер,  и  взглЯд  снова
устремилсЯ на линию.
   Ѓауеру стало жутко. ‘ловно перед ним раздвинулсЯ занавес и он  заглЯнул
своему отцу в душу и не увидел ничего, кроме мрака.
   - ’ы бы хоть зашел как-нибудь поглЯдеть на Њэри, -  сказал  он.  -  Ћна
соскучилась по твоим усам. - Њэри была старшаЯ дочь Ѓауера.
   - Џо моим усам? - старик осторожно потЯнул сначала за  один,  потом  за
другой кончик желто-белой щетины. - „а, ребЯтишкам они нравЯтсЯ, -  сказал
он. - Љогда мой сын был маленьким, они ему тоже очень нравились.
   - Ќравились, да? - Ѓауер быстро шагнул вперед. - Љогда Я был маленький?
   - „а, да. Љаждый  вечер  смотрел,  как  Я  их  подстригаю.  Ќеужели  не
помнишь?
   - ‚от, значит, какой Я был. Ђ  Я  ничего,  ничего  не  помню.  -  Ѓауер
засмеЯлсЯ. ‹ицо его вдруг как-то просветлело.  Ћн  стоЯл,  наклонившись  к
отцу, повернув голову, жадно ловЯ здоровым ухом дрожащий старческий голос.
   - ‘тоЯл, бывало, около умывальника, где висело зеркало, и  смотрел.  ’ы
мне  тогда  доходил  до  колена.  ќто  было...   постой-ка,   давненько...
постой-ка... - голос его замер.
   Ѓауер испугалсЯ, что старик потерЯет  нить  и  заговорит  о  чем-нибудь
другом.
   - Њне было тогда три года, - сказал он.
   - Ќет, нет, пожалуй, что нет, - лет шесть или семь, вот так.
   ЋпЯть подошел трамвай, и Ѓауер с  досады  выругалсЯ  про  себЯ.  ‘тарик
терпеливо ждал, когда трамвай пройдет, чтобы передвинуть стрелку  обратно.
‘ветофор задерживал движение. ‘ минуту Ѓауер ни о чем не  думал,  потом  у
него мелькнула та же мысль, что при первом взглЯде на отца. Ћн  повернулсЯ
к старику, увидел свитер, шали и  все,  что  было  наверчено  на  него,  и
подумал: "…ще две-три недели - и зима. „а, зима идет, -  думал  он,  и  на
него повеЯло мертвенным покоем. - ќта зима  убьет  старика,  -  сказал  он
себе, - да, эта уж наверно". Ћн почувствовал свое одиночество,  но  что-то
заставило его подавить в себе это чувство и подумать: "„лЯ него это  будет
к лучшему". Ћн думал о том, как пуста жизнь отца, но  не  спрашивал  себЯ,
что опустошило ее. ‚место этого он вспомнил,  как  пуста  его  собственнаЯ
жизнь, и внезапно подумал: "•оть бы умереть.  Њне  бы  тоже  было  лучше".
Ќенависть,  жалость,  одиночество,  страх  вдруг  всколыхнулись   в   нем,
прорвались и захлестнули его. Ћн еле устоЯл на ногах.
   - Ћтец! - крикнул он.
   ’рамвай уже ушел, и старик сидел на своем Ящике.
   - „а, сынок? Ќу что? - голос старика звучал спокойно. Ћн  слышал  оклик
сына, но прозвучавшее в нем отчаЯние потонуло в  тумане,  застилавшем  его
старческий мозг. ‘тарики знают только то, что им говорЯт  их  притупленные
чувства.
   "Љ чему это?" - думал Ѓауер. Ћн уже готов был повернутьсЯ и убежать, но
внезапно вспомнил, о чем говорил отец.
   - ’ы сказал, что мне было тогда лет шесть или семь? - сказал он.
   - Љогда Я говорил?
   - „а только что. - Ѓауер знал, что  сосредоточитьсЯ  отец  не  мог,  но
памЯть у него сохранилась.
   - Ќу, ты же помнишь, - сказал он. - ’ы начал рассказывать, что Я, когда
мне было лет шесть или семь, любил смотреть, как ты подстригаешь усы.
   - Ђ, это... ’ак ведь Я же тебе рассказал. - ‘тарик уже все  перебрал  в
уме, пока дожидалсЯ, чтобы трамвай отошел, и  вообразил,  что  рассказывал
это вслух.
   - „а нет, отец. ’ы ничего больше не говорил. Ќу, как  это  было?  Ќачни
сначала, ладно?
   - „а Я же тебе говорил. ’ы тоже захотел подстричь себе  усы  и  взЯл  у
менЯ ножницы. “сов у тебЯ никаких не было, но  тебе  так  хотелось,  и  ты
подстригал и подстригал,  а  потом  ткнул  себЯ  ножницами  в  нос.  Љрови
выступила одна капелька - так, с булавочную головку.
   - Џодумать только! џ ровно ничего не помню. Ћрал, небось, благим матом?
   - ‡авизжал как зарезанный, швырнул на пол ножницы и убежал.
   - Љ маме? Ћна была дома?
   - Џод кровать. ’ы всегда туда прЯталсЯ. Џод кровать.  €ли  под  одеЯло.
€ли в шкаф, за одежду. €ли за диван. ‚сЯкий раз, как  по-заведенному.  €ли
за плиту, когда мы переехали на квартиру, где стоЯла газоваЯ плита.
   Ѓауер отвернулсЯ. ‚ид у него был разочарованный.
   - ‚се дети так, - сказал он. - Њои тоже. -  Ћн  снова  начал  думать  о
себе. Џотом резко  оборвал  свои  размышлениЯ.  ‚незапно  возникшаЯ  мысль
подействовала на него, как спичка,  брошеннаЯ  в  бензин.  џрко  вспыхнуло
пламЯ - и словно все внутри у него  взорвалось.  Ћн  взглЯнул  на  отца  и
увидел, что лицо старика снова сделалось сонным  и  мысли  бродили  где-то
далеко. - Ћт этой привычки тебе следовало менЯ отучить, - сказал он резко.
   - —то? - старик посмотрел на сына и на мгновение  почувствовал  к  нему
ненависть за то, что тот вывел его из забытьЯ.
   - џ говорю, что ты должен был отучить менЯ от этой привычки - убегать и
прЯтатьсЯ. ‚от что Я говорю.
   - Ђ что ты думаешь? —то же, по-твоему, Я делал? - Ќенависть  исчезла  с
лица старика, он горделиво приосанилсЯ. - Љак ты думаешь, почему  ты  стал
большим человеком, с образованием, на хорошей должности, в хорошем деле? џ
помог. ‘воими руками из тебЯ человека сделал. „лЯ этого и драл.
   - ’ы думаешь, это было очень хорошо, да? ‡амечательно! Ѓить  маленького
ребенка!
   - Ќу, а как же? џ должен был поступать, как полагаетсЯ  отцу.  —то  же,
по-твоему, мне  нужно  было  делать,  сынок?  ’ы  теперь  сам  должен  это
понимать. ’ы с малых лет был слюнтЯем, и нужно было выбить  это  из  тебЯ,
чтобы ты не пропал. џ всегда говорил твоей матери, что иначе ты пропадешь.
   - Њожет быть, Я и пропал.
   - Ќет, сэр, Я делал то, что нужно.  ‚сЯкий  раз,  как  ты  залезал  под
кровать, Я вытаскивал тебЯ оттуда и драл. ‚сЯкий раз, как  ты  прЯталсЯ  в
шкаф, Я запирал тебЯ и держал там, пока ты не начнешь вопить,  чтобы  тебЯ
выпустили. Ђ потом драл за то, что ты прЯталсЯ.
   - ‡рЯ ты тратил столько  сил.  …сли  у  ребенка  такаЯ  натура,  ее  не
переломишь. џ вижу это по своим детЯм.
   - Ќу нет, не говори. Ђ Я тебе скажу: ты не был бы тем, чем стал сейчас,
не сидел бы в конторе на хорошей должности, если бы Я тебЯ не драл.  ‚идит
бог, Я драл тебЯ так, чтобы ты потом самого черта не испугалсЯ, разве  что
новой порки.
   Ѓауер видел на  лице  отца  волнение  и  гордость,  за  которые  старик
прЯталсЯ от сознаниЯ совершенного им зла.  Ѓауер  не  дал  себе  заглЯнуть
поглубже, увидеть, что старик сам знает, какое он совершил зло.
   - џ не понимаю, как ты можешь так жить! - воскликнул Ѓауер.
   - —то?
   - џ говорю, - Ѓауер резко повысил голос, - Я не понимаю, как ты  можешь
так жить. “ тебЯ есть сын, трое внучат, невестка, а ты словно и не знаешь,
существуют они на свете или нет. Ќисколько даже и не интересуешьсЯ.
   ‘тарик отвел глаза.
   - џ человек занЯтой, - сказал он.
   - ‚от как? ’ы человек занЯтой?
   "ќто мумиЯ, - думал Ѓауер. - ‘идит тут,  завернувшись  в  самого  себЯ,
сидит точно какой-то узел с трЯпьем, а как там его сын и внуки, ему и дела
нет".
   - ’рамваи найдут дорогу и без тебЯ! - выкрикнул  Ѓауер  из  самых  недр
своего одиночества, и ненависти к одиночеству, и страха перед одиночеством
и ненавистью.
   Ѓауер старший угрюмо опустил голову. ‚дали показалсЯ трамвай,  и,  хотЯ
спешить было некуда, старик тотчас встал и заковылЯл к стрелке.  Љогда  он
вернулсЯ к своему Ящику, то даже не заметил, что сын уже ушел, затерЯлсЯ в
хлынувшей из театров толпе. Ѓоль в суставах донимала старика, и он тут  же
позабыл, что к нему приходил сын. Ћн  сидел  на  Ящике  и  думал  о  своем
ревматизме, и ждал, чтобы скорее наступила полночь и можно  было  пойти  в
свою каморку и лечь в теплую постель.


   Ѓыла уже почти полночь, когда Ѓауер добралсЯ до улицы, на которой  жил.
Ћн остановилсЯ на углу  у  входа  в  аптеку  и,  заглЯнув  внутрь,  увидел
розовощекого, круглолицего парнЯ, подметавшего пол.
   Ѓауер никак не мог решитьсЯ завернуть за угол. Ћн внушил себе, что  „жо
или кто-нибудь, подосланный „жо, дожидаетсЯ его у подъезда. Ћн  уже  почти
верил в это. ‚стреча с  отцом,  дыхание  смерти,  исходившее  от  старика,
заставили Ѓауера всю дорогу домой взвинчивать свой  страх  перед  „жо.  Ћн
подумал даже о том, чтобы вернутьсЯ домой по крышам  и  пробратьсЯ  внутрь
через слуховое окно, но пока  еще  он  не  был  способен  на  это.  Ћднако
заставить себЯ завернуть за угол он никак не мог и стоЯл тихо,  уткнувшись
носом в воротник, не спускаЯ глаз с молодого фармацевта, подметавшего  пол
за стеклЯнной дверью.
   “ фармацевта были курчавые темно-русые волосы,  расчесанные  на  прЯмой
пробор. Љонцы завитков золотились от  Яркого  света.  Ѓрюки  у  него  были
закатаны выше колен, белаЯ кожа круглых волосатых ног поблескивала.  —тобы
удобнее было мести, он  взгромоздил  длинноногие,  с  низенькими  спинками
стульЯ под красное дерево  на  прилавок  поддельного  мрамора.  Ћн  весело
работал шваброй, делаЯ размеренные плавные взмахи. „лЯ него это был  самый
приЯтный  час  длинного  днЯ,   начинавшегосЯ   с   утренних   занЯтий   в
фармацевтическом училище. Њышцы его  пружинили  в  такт  широким  взмахам,
голова была опущена и круглые юношеские щеки надувались и опадали в том же
ритме. ‚ эту минуту он, казалось, воплощал в себе весь  человеческий  род,
захваченный веселым ритмом труда.  Ќа  несколько  мгновений  он  испытывал
радость физической работы, из которой можно  изгнать  мысль,  а  вместе  с
мыслью всЯкое напоминание о бизнесе и мире бизнеса.
   ѓолова Ѓауера тоже начала покачиватьсЯ из стороны в сторону, в  лад  со
взмахами  швабры.  ’очно  двое  людей,  разделенные  дверью,   раскачивали
незримый гамак, и этот естественный, неискаженный ритм жизни и труда давал
обоим спокойную радость.  ‚незапно  Ѓауер  перестал  покачиватьсЯ.  вабра
продолжала взлетать, но голова Ѓауера застыла на месте.  Ћн  заметил,  что
глаза фармацевта не следуют за взмахами швабры. Ћни были неподвижны -  они
со страхом впились в Ѓауера.
   "„олжно быть, боитсЯ,  что  Я  налетчик,  высматриваю,  нельзЯ  ли  тут
поживитьсЯ", - подумал Ѓауер.  Ћн  вспомнил,  что  на  блатном  Языке  это
называетсЯ - "наколоть дельце". Ћн слышал это у Ѓойла. „рожь пробежала  по
его телу. ђазличные ощущениЯ сразу зашевелились в нем:  сожаление  о  том,
что  оборвалсЯ  бодрЯщий  ритм,  презрение  к  этому  мальчишке,   который
испугалсЯ его, страх перед тем, что думает о нем этот мальчишка.
   “ченик продолжал работать,  удалЯЯсь  понемногу  от  двери,  в  глубину
аптеки, и швабра взлетала слева направо, справа налево длинными свободными
взмахами. Ќо Ѓауер заметил, что плинтусы и углы подметаютсЯ  небрежно.  ’е
места, где что-нибудь мешало, швабра вовсе обходила. ћноша боЯлсЯ  тратить
на них  времЯ.  …му  хотелось  поскорее  убратьсЯ  подальше  от  Ѓауера  и
спрЯтатьсЯ за прилавок в глубине аптеки.
   Ѓауер заставил себЯ презрительно усмехнутьсЯ. Њальчишка  сейчас  нырнет
за прилавок, уткнетсЯ головой в угол, зажмуритсЯ и будет сидеть там, дрожа
от страха. Ѓауер видел,  что  на  полке  позади  прилавка  стоит