ей частной  жизни, в то времЯ как  в жизни общественной
все уже предельно отдалилось от  повествовательного искусства и  не  следует
определенной "нити", а расползаетсЯ по лабиринту бескрайней поверхности.

     Њузиль   был  декадентом:  не   занимающим  определенной  позиции,   не
принимающим чью-то сторону, не знающим, куда его приведет собственнаЯ мысль,
больше  вопрошающим,  нежели   дающим  ответы,   больше  устрашающимсЯ,  чем
страшащим  других. “ декадента не возникает  вопросов, чему  он служит и длЯ
чего извлекает  на  свет.  ќто не безответственность - он изображает то, что
ему открылось.

     ‚сем моим  произведениЯм не  хватает  одного -  умениЯ,  когда Я что-то
закончил, спросить: длЯ  чего Я все это извлек на свет?  —его Я хочу?.. џ не
занимаю определенной позиции,  Я не  знаю, куда  приду,  куда  приведет менЯ
мысль?

     Њожно сказать, что там, где, вроде бы, полагалось искать решениЯ, проза
ЊузилЯ предлагает всегда только гипотезы.

     „а: разобщенность, отчуждение, одиночество, невмешательство... "Ћбычное
отношение  индивидуума к такой огромной организации, как  государство, - это
невмешательство".

     € еще: пропасть, разверзающаЯсЯ между индивидом и миром.

     „лЯ   современного   человека,  который  играючи  пересекает  океаны  и
континенты, нет ничего более невозможного, чем найти дорогу к людЯм, живущим
за углом...

     Ђ отсюда - безразличие, равнодушие, жестокость.

     ‚нутреннЯЯ  пустота,  невероЯтное   смешение  чуткости   к   частным  и
равнодушиЯ  к  общим вопросам,  потрЯсающее  одиночество человека в  пустыне
частностей,  его тревога, злоба,  беспримерный сердечный  холод, жадность  к
деньгам, равнодушие и жестокость, отличающие наше времЯ...

     ’олько ли наше?

     ќкзистенциальное чувство  одиночества и абсурда  зрело  давно  - бездны
ЏаскалЯ,  откровениЯ ѓамана, џкоби, Љиркегора, жизне-чувствование ќдгара Џо,
Љлейста, Ѓодлера,  затем  -  мир „остоевского... —то  это  было? Џостепенное
прозрение?  €ли предчувствие апокалипсиса  такой цивилизации? €ли  боль? €ли
неврастениЯ?

     €нтереснаЯ тенденциЯ:  чем  нас больше, тем более мы чужды друг  другу.
Његаполисы как утрачиваемаЯ человечность. Ђ, может, просто мы стали честнее?
не закрываем глаза на то, что существовало во все времена?

     †изнь, котораЯ нас окружает,  лишена  понЯтиЯ  системы. ”акты прошлого,
факты отдельных наук,  жизненные факты  захлестывают нас самым беспорЯдочным
образом. ќто какой-то вавилонский сумасшедший  дом; из тысЯчи окон к путнику
одновременно   обращаютсЯ   тысЯчи   разных   голосов,  мыслей,  мелодий,  и
естественно,  что  человек делаетсЯ  игралищем  анархических  устремлений  и
мораль расходитсЯ с разумом.

     Ќе правда  ли  - прустовский стиль,  прустовский мотив? „о чего подобно
подобное воспринимает мир...


     Њузиль   остро  переживал   эйдосы   свободы,  равенства,  прогресса  и
протестовал против бредней об автоматическом  восхождении вверх. –ивилизациЯ
- не эскалатор и не лента  конвейера. Ќесоответствие техники сознанию  ведет
мир по дороге к сумасшедшему дому. ‚ его подвалах  ѓефесты куют чудеса,  а в
верхних этажах эти же чудеса заставлЯют свихнутьсЯ управителей. ’акова эпоха
свершений-разочарований. —ем великолепней свершениЯ, тем горше расплата.

     Њы  приписываем  Њузилю  нечто несовместимое с  его  мировосприЯтием  -
грЯдущий переход к коллективизму, которым Якобы


        641

     должна была завершитьсЯ  эпопеЯ человека без  свойств. Ќет, развенчиваЯ
мир  старый, он  не  питал  иллюзий  насчет  нового.  …сли бы  его тоска  по
архимедовой  точке опоры завершилась ее отысканием, то культура  утратила бы
самого ЊузилЯ, ибо его сущность  - недоверие к любым программам, идеологиЯм,
системам.

     Џо настоЯщему целеустремленное искусство не обращаетсЯ к злободневности
-  это  не  свойство  искусства,  а  свойство  самой злободневности, котораЯ
никогда бы и не стала злободневностью, если бы не была уже прежде осознана с
помощью  внехудожественных  средств  и   с  их   же   помощью   на   нас  не
воздействовала.

     Њое отношение  к политике состоит, в частности, вот в чем: Я принадлежу
к числу недовольных. Њое недовольство отечеством осело налетом мЯгкой иронии
на  страницах "—еловека  без свойств".  џ  убежден также в несостоЯтельности
капитализма  или  буржуазии, но Я  не  могу  решитьсЯ встать  на  сторону их
политических противников. Љонечно же, дух вправе быть недовольным политикой.
Ќо,  очевидно,  уравновешенным  людЯм  дух,  не  способный  к  компромиссам,
представлЯетсЯ слишком индивидуалистическим.

     Љогда мне случайно попадались в руки  программа политической партии или
текст парламентской речи, Я лишь утверждалсЯ  во мнении, что речь в них идет
о низших видах  человеческой деЯтельности, ни в  малой мере не затрагивающих
нашу  внутреннюю  суть.  Ћднако  в  основе  такого  отношениЯ  лежал  старый
предрассудок...  Њне ведь наш мир нравилсЯ. Ѓедные в нем страдают: тысЯчи их
безымЯнных теней образуют  цепочку,  тЯнущуюсЯ  от менЯ  к  животному  миру.
‘обственно,  еще  ниже,  поскольку  ни  одно  животное   не  живет  в  таких
неестественных  длЯ него условиЯх,  в  каких приходитсЯ жить многим людЯм. Ђ
богатые  мне нравились  за  то,  что их  богатство  разительно  противоречит
скудости  их  духовной  жизни...  Ђ религиЯ нравилась мне за то, что все  мы
давно  неверующие,   но   преспокойно   продолжаем  обитать  в  христианских
государствах.

     Џочему,  собственно, человек  без  свойств?  Џотому что свойства -  это
стандарты,   условности,  готовые  платьЯ,  чувства  и  качества   эвримена,
программа, обреченнаЯ на  провал. Ѓыть без  свойств - тоже  не сахар, скорее
чистаЯ  горечь,  но  все  же  это, пусть жалкаЯ,  но  свобода.  —то от  менЯ
осталось? - вопрошает “льрих. •рабрый  и  неподкупный человек, воображающий,
что ради внутренней своей  свободы он признает лишь немногие внешние законы?
‚нутреннЯЯ же эта свобода состоит в том, что ты можешь ду-

        642

     мать как  угодно,  что  в  любом  положении  знаешь,  к  чему  не  надо
привЯзыватьсЯ, и никогда не знаешь, к чему же все-таки привЯзатьсЯ...

     ЋтличительнаЯ черта "человека без свойств" - не противоречие со всеми и
даже  не  трагичность противостоЯниЯ  миру,  но принципиальнаЯ невозможность
разрешить "многостороннюю проблему  этического  самоопределениЯ",  осознание
отсутствиЯ  однозначных  решений, Ясное понимание  сущностного  многообразиЯ
вещей и идей.

     „уховность  -   это   отказ  от  роли   пророка,   учителЯ,   спасителЯ
человечества,  это   океан   альтернатив,   это  принципиальный  запрет   на
императивность искусства и право художника "звать за собой".

     Њузиль рано  пришел  к  перспективизму  -  осознанию равноправиЯ  точек
зрениЯ, восприЯтий  мира, мировоззрений. "Ѓесхарактерность" ЊузилЯ во многом
совпадает со  звучанием разных внутренних  голосов  в  душах героев  ‰итса и
„жойса,  с  их выступлением  против зашоренных, твердолобых идеологических и
этических си-стем-неприступных крепостей.

     ‹юбопытно,  что  к  понЯтию  "человека  без   свойств"  можно   отнести
дневниковую запись  ‹. Ќ.  ’олстого, человека в высшей степени зашоренного и
тенденциозного,   но   утрачивающего   эти   свои  человеческие  качества  в
собственном художественном творчестве, далеком от "толстовства":

     Ћдно из величайших заблуждений при  суждениЯх  о человеке в том, что мы
называем  человека умным, глупым,  добрым, злым,  сильным, слабым, а человек
есть все: все возможности, есть текучее вещество.

     —еловек без свойств  - ответ ЊузилЯ общественной  традиции  "повторениЯ
подобного",  движениЯ без  развитиЯ, механической  повторЯемости  социальных
Явлений   без   творческого   участиЯ  человека,   исчезновениЯ   активного,
действенного "џ".

     —еловек без свойств - это  одновременно "открытие внутреннего человека"
и "духовное освоение им мира", человеческаЯ  открытость и  неприЯзнь к  духу
косности и сектанства, способность к  эволюции и отказ от законсервированных
в формалине форм.


     ‘ам Њузиль под "аморфностью" человеческого характера и сознаниЯ понимал
их  способность  принимать  многие  формы   -   от  "повторениЯ  подобного",
капитулЯции   перед   миром  и  другими  до   крайних   форм  новаторства  и
индивидуализма. Џри этом у "массо-

        643

     вого  человека"  доминирует  первое, у  творческого  - второе.  ‚  этом
отношении идеи ЊузилЯ вполне созвучны тому, что в это времЯ писал ‘. –вейг в
очерке о ‘тендале:

     ‚се  мы  подвержены  неосознанным  влиЯниЯм  в   большей  степени,  чем
предполагаем сами: воздух эпохи проникает в наши легкие, даже в сердце, наши
суждениЯ  и  взглЯды и бесчисленные суждениЯ и взглЯды  наших  современников
трутсЯ  друг о друга и стачивают свои остриЯ и лезвиЯ, в атмосфере невидимо,
как радиоволны, распространЯетсЯ внушение массовых идей; т. е., естественным
рефлексом  человека  ЯвлЯетсЯ  отнюдь  не самоутверждение, а  приспособление
своего  образа  мыслей  к  образу  мыслей  своей  эпохи,  капитулЯциЯ  перед
чувствами большинства.

     џ   не  согласен  с  концепцией   главного   героЯ   как   "спасителЯ",
представителЯ  "сецессиона",  стоЯщего над миром и  эпохой. “ль-рих  -  homo
potentialis,    человек   возможностей,   который   "повторению   подобного"
предпочитает поиск, переоценку, открытость, даже активность, направленную на
предотвращение  коллапса, к  которому движутсЯ "патриоты", организаторы всех
"параллельных акций".  “льрих - духовное начало в мире тотальной мобилизации
и догм.

     “льрих  не  лишен индивидуальности, как  считают  наши,  наоборот -  он
единственнаЯ недогматически мыслЯщаЯ личность среди участников "параллельной
акции",  представлЯющих "действительность". ‘ам Њузиль констатировал: "’аким
образом,  основнаЯ   тема   целого:  столкновение  человека  возможностей  с
действительностью".

     "Ѓессвойственность" “льриха - это  свойство духовной личности, при всей
ограниченности  возможностей  и  сил,   противопоставить  статике,  порЯдку,
недвижимости,  массовости -  "иное  состоЯние", движение  духа, динамическую
мораль, хрупкое новое.

     ќтот порЯдок не  такой прочный, каким прикидываетсЯ; любаЯ  вещь, любое
"Я", любаЯ форма, любой  принцип - все ненадежно, все находитсЯ в невидимом,
но никогда не прекращающемсЯ изменении; в нетвердом - больше будущего, чем в
твердом, и  настоЯщее  - не  что  иное,  как  гипотеза,  которую ты  еще  не
отбросил.

     Љлюч к  пониманию главной идеи романа - идеЯ  “льриха, согласно которой
"в  области  абстракции происходЯт  сегоднЯ более существенные вещи, а менее
значительные  в  действительности".  ЂбстракциЯ - зерно  нового,  которое  -
вопреки всему - прорастет сквозь бетон "действительности". Џо той же причине
Њузиль

        644

     придавал  поэтическому  искусству   значимость,  "далеко  превосходЯщую
значимость всех  других  видов  человеческой  деЯтельности".  €бо  "добывать
гормон фантазии" - это значит: строить новую жизнь...

     —еловек без свойств - разлад с обществом и одновременно сатира на него:
вчерашнее, сегоднЯшнее,  грЯдущее. Џочти  свиф-товскаЯ сатира:  отчаЯние без
проблеска  надежды. ‘атира как венец и конец  искусства - приговор себе.  Ћт
Ђристофана  и  ‹укиана  до  †ене  и  Ѓеккета  сатира стоЯла  на  той ступени
художественного  развитиЯ,  где   начиналсЯ  отказ   от  искусства:   это  -
предсмертный хохот Язвительного  висельника. ‘атира как порождение искусства
и его безнадежнаЯ противоположность, говорил Љарл Љраус.

     Љогда мы приписываем музилевской  формуле:  "Ќе знаю,  чего Я хочу!"  -
победу  материала над  писателем,  мы лицемерим.  €бо отказ от  желаниЯ  длЯ
человека  могучего ума  -  свидетельство  его  освобождениЯ  от  заданности,
завершенности,  однозначности материала. €, следовательно, победа  материала
над писателем - это его свобода.

     ‘тиль —еловека  без свойств напоминает кафковский  *: сосредоточенность
на детали  и  притча,  упрощение и  высшее обобщение, снижение сложности  до
примитива   и  примитив,  восходЯщий  к  высшей  сущности.  ”рагментарность,
хаотичность,  нарочитаЯ   бессвЯзность,  неустойчивость,  мнимость  времени,
незавершенность... …сть что-то символическое в том, что —еловек без  свойств
оказалсЯ неоконченным.

     * Њузиль был одним из первых рецензентов Љафки.


     ‚  музилевском  понимании "бессвойственности"  - не только "человек без
свойств",   но  и  сам  роман  "без  свойств":  структурнаЯ  неоднородность,
бессистемность,    многоуровневость,    экспериментальность,   разобщенность
персонажей,  множество   авторских   отступлений,  эссеистские   вкраплениЯ,
философский  диалог, стирание границ между искусством и наукой, внедрение  в
роман  параллельно  истории -  людей  истории  и  анатомии идей.  ”актически
реализуетсЯ   эстетика   творцов   "интеллектуального   романа",  работающих
одновременно с Њузилем.

     ѓ, Ѓрох:

     ’о,  к чему стремилась  философиЯ, -  дать представление  о  мире и  на
основе этого представлениЯ отыскать путь к этике и к определению ценностей -
эта задача философии, очевидно, теперь стоит перед поэзией и, в особенности,
перед эпической поэзией.

        645


     ’. Њанн:

     Ћсуществилось  то  слиЯние критической  и  поэтической  сферы,  которое
начали еще  наши романтики и мощно стимулировала  философскаЯ лирика  Ќицше;
процесс этот  стирает  границы  между  наукой и  искусством, вливает  живую,
пульсирующую кровь в отвлеченную мысль, одухотворЯет пластический образ.

     “же одного начала, не имеющего никакого отношениЯ к роману,  достаточно
длЯ  того,  чтобы  нам  стали Ясны масштабы мысли художника.  ѓрузовик  сшиб
пешехода. “ места происшествиЯ - двое.

     „ама почувствовала что-то неприЯтное под ложечкой, что  она вправе была
принЯть  за   сострадание;  это  было  нерешительное,  сковывающее  чувство.
ѓосподин после некоторого молчаниЯ сказал ей:

     - “ этих тЯжелых грузовиков, которыми здесь пользуютсЯ, слишком длинный
тормозной путь.

     „ама  почувствовала   после  таких   слов  облегчение  и  поблагодарила
внимательным  взглЯдом.  Ћна уже несколько раз слышала это  выражение, но не
знала, что такое тормозной  путь, да и не хотела  знать; ей достаточно  было
того,  что  сказанное  вводило  этот  ужасный  случай  в  какие-то  рамки  и
превращало в техническую проблему, котораЯ ее непосредственно не касалась.

     Њировоззрение эвримена: глубинное безразличие ко  всему, иллюзорный мир
пустых  фраз.  ‘амоуспокоенность   и   самоуспокоение.  Џодавление  тревоги.
Ћтсутствие сопереживаниЯ, боли. ‘вобода от ответственности. ќто человек-боль
отвечает за все, мерлок  живет в безболезненном мире. (Ђ,  может быть, так и
надо? Љонечно, только так и надо - мое спокойствие превыше всего. Њой покой,
моЯ  страна, мой  народ...  uberalles). Ћбыватель,  законопослушник,  ханжа,
патриот,  "честный средний  человек" - благопристойнаЯ  оболочка, скрывающаЯ
самую страшную катастрофу - фашизм в нас. ‚от о чем повествуют первые десЯть
строк...

     Њузиль  был  не просто  зеркалом упадка  -  упадка человека,  культуры,
государства,  -  он  был  визионером,  узревшим  за  первыми,  еле  видимыми
симптомами распада ужасы грЯдущего, надвигающийсЯ тоталитаризм...

        646

     Ђктивность, пассивность... как они  свЯзаны. Ђктивность  одних возможна
благодарЯ   пассивности  других.  €нертность   масс   -   вот   что  рождает
действенность героев. Ћщущение, будто  не люди управлЯют обстоЯтельствами, а
обстоЯтельства  массами -  в  целом  верное ощущение, если обстоЯтельство  -
фюрер. Њы ведь не живем - мы отбываем жизнь, как солдаты - службу, арестанты
- срок,  недужные - госпиталь. ЏогружаЯсь в  дерьмо, мы уповаем  на чудо: на
освободителЯ, который  придет и вызволит  нас. Њы неистовствуем от  счастьЯ,
когда он приходит: мЯсник - в стадо.

     ’ворец-аналитик,     Њузиль     ищет    истоки     этого     грЯдущего,
цивилизации-деградации.   €  находит  их:  анонимность,  безответственность,
тотальность, бескультурье...

     ЃлагодарЯ виртуозно  развитой косвенности сегоднЯ обеспечиваетсЯ чистаЯ
совесть  каждого и  общества в целом; кнопка,  на  которую нажимаешь, всегда
белаЯ  и красиваЯ,  а  то, что происходит  на другом конце проводки, это уже
дело других, которые в свою очередь нажимают кнопки.

     ђазделение нравственного сознаниЯ, это ужаснейшее  Явление нашей жизни,
существовало  всегда, но отталкивающе чистую  совесть оно  приобрело лишь  в
результате всеобщего разделениЯ труда.

     ђазобщенность, эгоизм,  самоуспокоенность лишают людей всего:  счастьЯ,
любви,  идеалов, свободы...  ‚прочем,  видимости идеалов и  любви есть, но в
лице „иотимы, прекрасной и агрессивной самки. ‚идимость  культуры, видимость
идеалов, видимость любви.

     Џоследние прибежища: сексуальность и война. ћ. Ќагибин:

     џ  опЯть потревожу тени  Џруста  и  „жойса. ‚  каждом  из  трех великих
романов: "‚ поисках утраченного  времени", "“лиссе", "—еловеке без  свойств"
есть большаЯ эротическаЯ сцена,  выписаннаЯ с таким мастерством, размахом  и
вдохновеньем, что нет сомнений в их концептуальной  важности.  “ Џруста  это
замечательное  взаимособлазнение  барона  арлюса  и  жиле-точника  †юпьена,
орхидеЯ и  шмель,  у  „жойса - видение хромой  девочки  Ѓлюмом в  вечереющем
парке, у  ЊузилЯ -  это сцена подглЯдываниЯ  за  больным  эротоманом. …сли у
Џруста  есть   социальнаЯ  окраска,  то  у   двух   других  авторов  -  лишь
физиологическое  падение  современного  человека.  Џричем  презрение  ЊузилЯ
относитсЯ не к несчастному извращенцу, а к подглЯдывающему. Ќо вспомнил Я об
этих сценах вот

        647

     почему:  на вершинах изощренного мастерства Њузиль по меньшей  мере  не
уступает Џрусту и „жойсу.

     Њузиль (подобно ’. Њанну, ‚ерфелю, Ѓроху, ѓессе, „еблину) шел навстречу
взыскательному,  изощренному читателю, ждущему  от автора не развлечениЯ, но
интеллектуального    блеска,   остроты    ума,   глубины   проникновениЯ   в
бессознательное,  помощи  в  постижении и  освоении мира.  ‘интез искусства,
философии и науки  требовалсЯ длЯ удовлетворениЯ высоких  запросов.  —еловек
без  свойств  как   бы  иллюстрировал  декларацию  ѓессе,  согласно  которой
"сверхинтеллектуальнаЯ книга может одновременно  быть такой  поэтичной". ‘ам
’омас Њанн  назвал  роман  "величайшей  прозой, сравнимой с  самыми высокими
образцами, которую вообще может предложить наша эпоха".

     ‘ —еловеком без свойств и ‚олшебной горой* в искусство вошел новый жанр
"субъективной  эпопеи",   гигантских   интеллектуальных   эссе,   насыщенных
размышлениЯми  о  человеческом  уделе и  направленных  не столько к  сердцу,
сколько к мысли читателЯ. Ќекогда ”лобер упрекал ’олстого  за философичность
романов, а романы ‡олЯ шокировали публику натурализмом - так менЯютсЯ вкусы.

     Ћхватить всю проблематику —еловека без свойств невозможно: государство,
бюрократиЯ,  историЯ,  право,  общество, прогресс,  человеческие  отношениЯ,
прошлое,  настоЯщее,  будущее -  все.  Ќо  прежде  всего -  человек: “льрих,
Ђрнхайм, „иотима, ‹айнсдорф, тумм фон Ѓордвер, Љларисса, Ђгата,  Њайнгайст,
Њосбруггер: каждый - притча, слой бытиЯ, архетип, символ человека.

     €  главный среди них - “льрих, совокупность возможностей, потенциальный
человек, длЯ которого  нет ничего раз и навсегда установленного, который  не
верит  в  однозначность, заданность, определенность, человек-самообновление,
человек, ищущий полноты существованиЯ  и не доверЯющий  никаким условностЯм,
кроме собственных убеждений: лишь  выражаЯ себЯ,  человек  становитсЯ  самим
собой...  Ћн  формируетсЯ обратным воздействием  того, что сам создал.  „аже
мотив инцеста  -  противоестественной свЯзи с Ђгатой - не столько дань мифу,
сколько протест: продолжение романтического бунта против филистерства и  его
ханжеской нравственности.

     * ‘ам Њузиль,  естественно, ощущал эту  близость, хотЯ -  при множестве
творческих  параллелей - отношениЯ  между двумЯ  авторами "интеллектуального
романа"  были скорее  напрЯженными, чем  близкими. Ћбращаю также внимание на
определенное подобие “льриха и ѓанса Љасторпа.

        648

     Ќачинают звучать все громче и громче байроновские "‘тансы к  Ђвгусте" -
тема  запретной любви Geschwister (удивительно, что в  русском Языке нет  ни
одного слова длЯ  обозначениЯ брата и сестры,  их родственной  общности),  и
соловьиные трели  “льриха  заглушают  басок тумма,  все еще  хлопочущего  о
"параллельной акции", и контральто „иотимы,  стремительно выскальзывающей из
общественной деЯтельности в  душную  сферу сексуального  беспокойства, и под
конец лишь  томительный, дуэт “льриха  и Ђгаты звучит  в обезголосившемсЯ  и
опустевшем мире.

     ѓотовЯ материалы к "лепке" образа “льриха (в замыслах - Ђхилла), Њузиль
записывает в дневнике:

     Ђхилл.   Ћдин   из   тех  замкнутых  в   частных  науках  [избалованных
интеллектуализмом частных наук] людей, которые не  хотЯт иметь ничего общего
с  современной культурой. ‹юдей с  острым чутьем на  факты и с  логикой,  не
признающей никаких стеснений.

     Џриверженец диффузных состоЯний.

     џсно видит суть всех иллюзий.

     ‡верь, носЯщий отблеск звезды.

     Ќищий паломник в хаосе бытиЯ.

     Њораль творческого начала.

     ["€ное состоЯние" глубоко  родственно состоЯнию сна, грезы, а через них
- формам древнего  сознаниЯ...  ќто  поэтическое  сознание.  Ђ  традиционнаЯ
мораль,  напротив,  соответствует  телеологическим   и  каузальным  течениЯм
повседневности.


     Џоскольку это поэтическое состоЯние, ему присущ атрибут творческого...


     ЏолучаетсЯ, что это исследование в самом деле превращаетсЯ  в  апологию
поэта.

     ‚се мои по видимости внеморальные герои - люди творческие].

     [ЋтличительнаЯ черта Ђхилла:] чувственное переживание тотчас становитсЯ
компонентом  переживаниЯ   духовного  -  очередной   попытки  теоретического
овладениЯ миром. ‚ещи терЯют цвета и запахи в его присутствии (и обретают их
лишь задним числом, в прошедшем времени).

     €ное чувство морали. (‘кольжение, текучесть).

     Ѓесчеловечен. Ѓессердечен.

     „обро  и  зло  сами  по себе  индифферентны,  но  при соприкосновении с
обществом, чьи установки прЯмо  противоположны, возникает разница напрЯжений
и тем самым движение моральной идеи (потенциально).

        649

     Џреступление -  понЯтие  юридическое,  а не моральное. [„обро  и зло  -
понЯтиЯ  социальные,  а  не  моральные.  ђасширение  человеческого  "Я"  или
вторжение  в него всесильного внешнего  мира: таковы творческие состоЯниЯ, в
которых возникает движение моральной идеи].

     „о  сих  пор  мораль была статичной.  ’вердый  характер, твердый закон,
идеалы. ’еперь она должна стать динамичной.

     €наче: добро и зло - всего лишь начальные ступени морали.

     Ђбсолютно дурной человек -  тот, кто совершенно непричастен к творению.
[(ќта формула,  слишком отдает активизмом; ей можно противопоставить другую:
"тот,  кто не способен любить")]. —еловек, укравший впервые, все равно может
быть близким к Ѓогу.

     ђазница  напрЯжений, темпераментов,  высот - все это высвобождает силы,
движение, труд.

     Ќо это чувство  правоты или неправоты перед лицом мира уже само по себе
предполагает  моральное  отношение  к нему.  ќту  проблематику нужно  ввести
по-другому. ‚ ней - основы человеческой способности к социальному бытию.

     €деалы: фабриканты иллюзий.

     ‚от как некоторые из замыслов воплощаютсЯ в самом тексте романа:

     Ћн  не  уважает прав, если не  уважает  того,  кто  ими  обладает,  что
случаетсЯ редко. €бо с течением времени  в нем развилась некаЯ готовность  к
отрицанию, гибкаЯ  диалектика чувства, легко склонЯющаЯ его  к  тому,  чтобы
находить  изъЯны  во  всем,  что  обычно  признаетсЯ  хорошим, и,  напротив,
защищать что-либо воспрещенное и отклонЯть всЯкие обЯзательства с тем резким
нежеланием,  которое  проистекает  от  желаниЯ  самому  определЯть длЯ  себЯ
обЯзательства. Ќо, несмотрЯ на подобное желание морального руководства собою
он  -  за  некоторыми  исключениЯми,  которые  он  себе позволЯет, -  просто
передоверЯет  тому  кодексу рыцарской  порЯдочности, каким руководствуютсЯ в
основном  все  мужчины  в буржуазном обществе,  пока  живут  в упорЯдоченных
обстоЯтельствах; и таким вот образом он, с высокомерием, бесцеремонностью  и
небрежностью  человека,  призванного к более  высокому деЯнию,  ведет  жизнь
другого человека,  делающего из своих  наклонностей более или менее обычное,
полезное и социальное употребление.


     Ќо  Њузиль  не  был   бы   собой,  отдав  предпочтение  неограниченному
индивидуализму сверхчеловека. Ћн знает: освободитьсЯ

        650

     от общества  невозможно, устранить  внешний  мир  нельзЯ.  ‚  сущности,
отказом от  Ђгаты  он осуждает  хищничество человека.  Ћн жаждал  цельности,
подлинности,  глубины,  но  нигде не  находил: ни здесь, ни  там  - ведь  он
человек без  свойств... € все-таки ответ у него был: жить только позитивно -
ответ честной слабой человечности хищническому миру.


        —…‹Ћ‚…Љ Ѓ…‡ ‘‚Ћ‰‘’‚

     Ћкончание

     ‚ ѓермании нет больше людей, а есть только виды занЯтий.
     €. X. ”. ѓелъдерлин

     €бо человеческое существо одинаково способно на людоедство и на критику
чистого разума.
     ђ. Њузиль


     €з текстов ђ. ЊузилЯ

     ‚от  он,  мозг  этого  писателЯ: Я  поспешно  заскользил вниз  по пЯтой
извилине в  области третьего бугра.  ‚ремЯ  торопило.  ѓлыбы головного мозга
серой непроницаемой массой вздымались вокруг, как незнакомые горы в вечерней
мгле.  Џо долине спинного мозга уже поднималась ночь с ее переливами красок,
как в драгоценном  камне или в  оперенье  колибри, с ее мерцающими  цветами,
мимолетными ароматами, бессвЯзными звуками.  џ  понЯл, что мне пора покидать
эту голову, если Я не хочу показатьсЯ нескромным...

     џ живу в полЯрном краю, потому  что,  стоит мне  подойти к окну, Я вижу
перед  собой  лишь  безмолвные  белые  пространства,   на  которых,  как  на
пьедестале,  покоитсЯ  ночь. ‚округ  менЯ -  органическаЯ изолЯциЯ,  Я будто
укрыт ледЯным  покровом  стометровой толщины. ѓлазам человека, обретшего под
ним успокоение, такой  покров открывает  особую перспективу,  которую  знает
лишь тот, кто добровольно воздвиг стометровую стену льда перед своим взором.

     ’ак это выглЯдит, если смотреть изнутри  наружу; а снаружи вовнутрь?  џ
вспоминаю, как  однажды мне довелось увидеть замурованного в осколке горного
хрусталЯ комара. ‚ силу какой-то эс-

        651

     тетической предрасположенности, которую Я еще не удосужилсЯ подвергнуть
рассудочному  анализу, комары длЯ  менЯ нечто такое,  что оскорблЯет  -  ну,
скажем,  мое  чувство  прекрасного.  €ное  дело  тот  комар,  заключенный  в
хрустале.  ЃлагодарЯ  своей  погруженности  в чуждую  среду  он утратил  все
детальное,  так сказать, индивидуально комариное,  и предстал длЯ менЯ  лишь
темным  пЯтном,  обрамленным  тонкими, нежными  узорами. џ  припоминаю,  что
испытывал то же  ощущение  по отношению к  людЯм, когда  в начале вечера они
представлЯлись моему утомленному дневным светом воображению черными точками,
движущимисЯ по зеленым  холмам на фоне оранжевого неба. ќти образы, которые,
Явись они мне  вблизи  как сочетание определенных детализированных  свойств,
навернЯка бы чем-нибудь покоробили  менЯ, тогда, на отдалении, пробуждали во
мне эстетическое удовольствие, чувство симпатии.

     ‚от так и сейчас Я  смотрю  снаружи вовнутрь, и  в сумме это соединение
взглЯда  снаружи  вовнутрь  и изнутри  наружу  сообщает  мне  созерцательное
спокойствие философа.

     џ поймал  себЯ  на том, что сегоднЯ впервые "воспринЯл"  свою комнату -
воспринЯл этот отвратительный музей стилевых кощунств как нечто цельное, как
сумму цветных  плоскостей,  котораЯ органически  соединена и  с этой ледЯной
ночью, навЯзывающей  мне кругозор затворника,  и со мной самим; благодарЯ ей
эта  среднеевропейскаЯ  ЯнварскаЯ  ночь  над заснеженными  крышами  строений
представлЯетсЯ мне, стоЯщему у окна, гигантским полЯрным могильным сводом, в
котором так  умиротворенно  преломлЯетсЯ мой  внутренний  взор. ‘воего  рода
пантеизм на  физиологической основе! џ начну  писать дневник, Я назову его -
из благодарности - своей ночной тетрадью, и задачу эту Я почту решенной лишь
тогда, когда осознаю,  что  ни единое  слово  извне не нарушает великолепной
цельности моего теперешнего ощущениЯ.

     ЌочнаЯ тетрадь! џ люблю ночь, ибо она без покровов; день терзает нервы,
теребит  их,  пока не  ослепнут; ночью же, когда  будто  некие  хищные звери
мертвой  хваткой стискивают  тебе  горло, -  ночью  жизнь нервов отдыхает от
дневного беспамЯтства и раскрываетсЯ вовнутрь, и  человек по-новому  ощущает
самого себЯ,  -  так  в  темной  комнате со  свечой  в  руке приближаешьсЯ к
зеркалу, которое в течение днЯ не  воспринЯло ни единого луча и теперь жадно
вбирает в себЯ и возвращает тебе твое собственное лицо.

     •ищные  звери  -  мертвой  хваткой!  ‚  древности были цари, впрЯгавшие
пантер в  свои колесницы, и, наверное, высшее наслаждение доставлЯло им  это
балансирование  у черты, сознание того, что  в  каждую минуту они могут быть
разорваны на части.

        652

     ‚ы смотрите на людей  насмешливо  и  в то  же времЯ  мечтательно, будто
хотите  сказать: "‚ общем-то  вы довольно безвредные препараты, но в глубине
вашего существа нервы из  пироксилина. ѓоре нам, если оболочка прорветсЯ. Ќо
это  возможно  лишь  в  состоЯнии  безумиЯ". Џосреди  толпы  вы  становитесь
апостолом, провозвестником. ‚ами овладевает внутренний экстаз, но без пены у
рта, без конвульсий духа, как  бывает у экстатиков. ‚ы  - провидец!  ’о, что
находитсЯ  у  самых  пределов духа,  на  том  отрезке  нашего существованиЯ,
который душа  преодолевает лишь в отчаЯнно стремительном лете,  уже влекомаЯ
безумием, в следующую же минуту снова гасЯщим все, - вот что вы видите Ясным
взором;  при этом вы все еще знаете, что дважды два - четыре, и безнаказанно
наслаждаетесь чувством колоссального превосходства  над всеми другими людьми
и над тем человеком, каким вы были до сих пор.

     € тогда вам станет  ведома  вера  неверующих,  печаль  тех,  кто  давно
отрешилсЯ  от всЯкой  печали,  искусство тех, кто сегоднЯ лишь улыбаетсЯ при
слове "искусство", - все то, в чем нуждаютсЯ самые утонченные из  нас, самые
изверившиесЯ и недовольные!..

     Љогда  мы   сегоднЯ  говорим  о  человеке,  мы  делаем  это  снова   на
идеалистический манер. ‹юди, создаваемые нами,  много  счастливее нас. Ћни с
самого своего рождениЯ оказываютсЯ в некоем силовом  поле, в котором  каждаЯ
сила существует лишь как абстрактное продолжение  нашей реальной  жизни. Ћни
настроены на ритм, о котором мы на самом деле  лишь мечтаем.  Ћбстановка  их
комнаты, их  слова и эмоции - все это воплощенные значениЯ. Ќашими неЯсными,
отрывочными  мечтами  пропитано  каждое  их  движение.   Љак  в  музыке,  мы
воздвигаем грандиозный храм, который, подобно  некоему четвертому измерению,
соотноситсЯ с нами, покоЯсь на невидимых опорах; он здесь и нигде.

     ѓлавное воздействие роман должен  оказывать на чувство. Њысли не должны
располагатьсЯ  в  нем  сами  по  себе.  €х  нельзЯ,  что  составлЯет  особую
трудность,  излагать таким  образом,  как это делает философ, они  - "часть"
образа... Ѓогатство мысли есть богатство чувства.

     Ќо никому  еще  не удавалось  так  изловчитьсЯ,  чтобы  окружающую  нас
реальную, натуральную  жизнь -  жизнь, распадающуюсЯ на отдельные бессвЯзные
часы, пронизанную тЯгостным  равнодушием, - изобразить так, чтобы  она нигде
не выходила за пределы нас самих и все же была прекрасной.

     ‘тометроваЯ толща  льда.  Ќичего  не проникает  сюда  из  разнообразных
обЯзательств днЯ, встающих вместе с солнцем и захо-

        653

     дЯщих вместе с солнцем, ибо здесь нас никто не видит. Ћ, ночь служит не
только длЯ  сна  - она выполнЯет важную  функцию в  психологической экономии
жизни.

     Ќо если что-то не может выразить себЯ в слове и остаетсЯ невысказанным,
то, беззвучно канув в гомоне человеческом,  оставлЯет ли оно хоть какую-либо
зарубку  по себе, хоть малую  царапину на  скрижалЯх  бытиЯ? ’акой поступок,
такой  человек,  такаЯ средь Ясного солнечного днЯ  одиноко упавшаЯ  с  неба
снежинка - реальность или воображение?.

     ‹юди довольно расположены  друг к  другу;  правда они  проламывали друг
другу  головы  и  оплевывали  друг  друга,  но  это  они  делали  только  по
соображениЯм высшей культуры.

     ’ам у него напрашивалась мысль, что с тех пор, как стоит мир, ничто  не
возникало исключительно из духовной чистоты и  добрых порывов, а  все только
из подлости, котораЯ со временем стачивает себе рога, так что в конце концов
из нее даже и получаютсЯ эти великие и чистые помыслы!

     ЉакаЯ  мера  подлости  необходима  и  допустима,  чтобы создать величие
помыслов?..

     …сли не  считать неудачников и счастливчиков, все  люди живут одинаково
плохо, но живут они плохо на разных этажах.

     ‡дорового от душевно больного отличает то, что здоровый  страдает всеми
психическими болезнЯми, а душевно-больной - только одной.

     ќгоизм  -  самое надежное  свойство  человеческой жизни. ‘ его  помощью
политик,   солдат  и   король   упорЯдочили  мир.  ’акова  главнаЯ   мелодиЯ
человечества.

     Ћбщество, пренебрегающее эгоизмом или не организующее его в иерархию, -
обречено.

     „еньги -  это одухотворенное насилие, особаЯ, гибкаЯ, высокоразвитаЯ  и
творческаЯ форма насилиЯ.

     Ќо пуще всего не  выдерживал  настоЯщий каканец жизни в Љакании. € если
бы от него потребовали каканского века, это показалось  бы ему адской мукой.
‘овсем иное дело был каканский год. ќто значило: давайте-ка покажем, кем мы,
собственно, можем

        654

     быть; но, так сказать, временно, до отмены,  максимум  в течение  года.
Џодразумевать под  этим можно было что угодно, речь же  не шла о вечности, а
сердце от этого согревалось невыразимо.  ќто пробуждало глубочайшую любовь к
отечеству.

     ‘реди художников, которые помогли ему  открыть в себе писателЯ,  Њузиль
высоко  ставил „остоевского.  Ћсобенно близки ему Џреступление  и наказание,
„войник и ‚ечный муж. „ве главные  темы его творчества -  утрата внутреннего
спокойствиЯ  человеком-одиночкой  и  зарождение  в   его  душе   извращенных
наклонностей - тесно свЯзаны с  проблематикой  „остоевского. € хотЯ поначалу
сложность    „остоевского    была   воспринЯта    Њузилем    как    духовнаЯ
неопределенность,   зрелый   писатель   осознал,  что   за   психологической
неоднозначностью героев „остоевского кроетсЯ проникновенность.

     ќтот замкнутый и желчный, человек, не жаловавший  даже весьма достойных
своих собратьев по  перу,  делал  едва ли не самые очевидные  исключениЯ длЯ
русских классиков,  и хотЯ  суждениЯ его  о них тоже немногочисленны, в этих
суждениЯх  за  обычной   музилевской  "застегнутостью"  все-таки   ощущаетсЯ
напрЯженный интерес именно к проблемам  нравственности и гуманности. „а  и в
художественной прозе  ЊузилЯ  можно обнаружить глубинное присутствие  многих
идейных комплексов творчества „остоевского и ’олстого, хотЯ  осмыслЯютсЯ они
не  в  прЯмой  форме, а опосредственно, подчас в  многократном ассоциативном
преломлении...


     Ќесколько микрорецензий ЊузилЯ на собратьев по перу:

     Ћткуда  идет  маниЯ  психологизированиЯ  в  современной  литературе  и,
соответственно, противонаправленные течениЯ? Ћчевидно, это объЯснЯетсЯ  тем,
что среди  писателей  клонЯщегосЯ  к своему закату XIX века  было  несколько
подлинно великих психологов. ’рое или четверо. Љиркегор и „остоевский - двое
из них.

     ‚ последнее времЯ Я  видел свою цель в том, чтобы добитьсЯ максимальной
четкости  изображениЯ  и исчерпать проблему  до самых  последних глубин... џ
искал  подлинных  (этических,  а  не   просто  психологических)  детерминант
поведениЯ.  €бо  у   ѓауптмана  или  €бсена   люди  не  детерминированы,  их
побудительные мотивы менЯ не трогают.

        655

     ‡аратустра, одинокий глашатай с гор, - это все-таки не длЯ менЯ. Ќо как
иначе совладать с миром, не имеющим твердой точки опоры, откуда приступитьсЯ
к нему? џ не понимаю его - в этом всЯ суть!

     ‚чера  вечером   опЯть  читал  †ида.  “  менЯ  такое  впечатление,  что
французские ландшафты, описываемые им и  Ѓернаносом, - страна моих мечтаний,
хотЯ в случае с Ѓер-наносом это трудно понЯть, потому что он избрал ландшафт
скорее неприглЯдный.

     Њораль в "‚оскресении" не безупречна;  как теоретик он [’олстой] мыслит
даже более расплывчато, чем обычно.

     —еловек высокой культуры  и эрудиции, широко пользующийсЯ в собственном
творчестве   изобретенным   „остоевским   способом   скрытого   цитированиЯ,
манновским   принципом  монтажа   цитат,   Њузиль  придавал  этому  средству
интеллектуального  романа новый,  иронически-гротескный  оттенок:  "Џоказать
людей,  полностью   составленных   из  реминисценций,  о  которых   они   не
подозревают", -  делал  "зарубку"  в дневнике. ‘овокупнаЯ  культура  важна и
необходима, но  она  опасна шаблонами, руководствами, императивами.  “ходЯ в
"цитирование", человек утрачивает себЯ.

     Ћн постигал  не  понЯтиЯ  и не целое, а  трепетное мерцание  единичного
случаЯ, пробуЯ  при этом  пробитьсЯ к вещам,  которые уже  почти  невозможно
выразить словами.

     ‚ статье-самоинтервью ђ. Њузиль писал:

     Ћни обращаютсЯ  к  узкому кругу сверхчувствительных людей, у которых не
осталось никаких,  даже извращенных, реальных  чувств,  а  лишь литературные
представлениЯ о них. Џеред нами искусственно вскормленное искусство, которое
от слабости  становитсЯ  худосочным и  темным,  но  строит на этом бог весть
какие  амбиции. ‚от  именно! - вдруг загремел он. - „вадцатый век прЯмо-таки
бурлит событиЯми, а этот человек не способен сказать ничего существенного ни
о ЯвлениЯх жизни, ни о душе Явлений. Ћдни догадки и предположениЯ - вот душа
его искусства. - € он напрЯг бицепс.

     „ух облагораживает,  твердила культура устами Џлотинов и  Џаскалей. „ух
ничего  не  менЯет, ибо  природа  животна, низменна  и  неизменна, твердЯт у
ЊузилЯ  “льрих и Ђрнгейм. „ухом  прихорашиваютсЯ, им  раскармливаютсЯ, с его
помощью хотЯт жить наперекор природе и самим себе.

        656

     Љ тому  же дух неприобретаем. Њожно читать  поэтов,  изучать философию,
покупать  картины,  ночи напролет  вести  дискуссии  -  но то, что при  этом
возникает, разве это дух? „опустим, что и впрЯмь приобретаешь его - но разве
потом ты им обладаешь? Ќет, очень уж  прочно свЯзан этот дух с формой своего
поЯвлениЯ! Љак таинственное  нейтрино проходит он сквозь человека, жаждущего
его   вобрать,   действительно    взыскующего   его,   но...   почти   также
безрезультатно.

     —то нам делать со всем этим обилием духа? Ћн снова и снова производитсЯ
в поистине астрономических количествах на  грудах  бумаги, камнЯ,  холста, и
столь же непрестанно,  с гигантскими затратами нервной энергии, истреблЯетсЯ
и вкушаетсЯ. Ќо что происходит с ним потом? €счезает, как мираж? ђаспадаетсЯ
на частицы? Ќе подчинЯетсЯ земному  закону  сохранениЯ? Џылинки, оседающие в
нас и медленно успокаивающиесЯ, не идут ни в какое сравнение с этим обилием.

     „ух - высокий приспособленец, но сам он неуловим, и впору поверить, что
от его воздействиЯ не остаетсЯ ничего, кроме распада,  заключает Њузиль.  Ќо
ему  мало  неуловимости,  непри-обретаемости, ускользаемости духа,  он  идет
дальше: не в том ли в конце концов всЯ беда - ведь духа-то навернЯка хватает
на свете,  - что  сам дух  бездуховен?  —то  интеллектуальное  развитие лишь
обезображивает того, кто  продолжает гнусности, делаЯ их  более изощренными?
‚от почему чем больше на свете духовности, тем большаЯ нужна осторожность.

     Љто хочет строить свои  отношениЯ с  человеком на камне, а не на песке,
должен пользоватьсЯ только низкими  свойствами  и  страстЯми, ибо только то,
что теснейше  свЯзано с эгоизмом, устойчиво  и может  быть принЯто в расчет;
высшие стремлениЯ ненадежны, противоречивы и мимолетны, как ветер.

     „ействительно,  какое  может  быть  доверие  к  духу, когда лучшие  его
представители  -  „остоевский, ‘оловьев,  ѓауптман,  Џланк,  ќрнст, ѓеккель,
Њориас,  ѓамсун,  Ћствальд,  ‘ологуб,  ѓумилев,  Њаковский,  •ьюм,  Њаритен,
Ћртега,  Њаринетти, даже ’омас Њанн способны поддатьсЯ милитаристскому угару
национализма и  шовинизма  -  этому  "хмелю судьбы" - и интеллектуалы каждой
страны выступают  со своим заЯвлением 93-х, где каждый подписант  - гордость
культуры...

     € в дни прекраснейшей войны,
     Љоторой кланЯюсь Я земно...

        657

     Ѓ. Џоульсен: "Ќа место духа мы  возвели интеллект, а это  означает, что
мы  выбрали противоборство,  но  не общность.  ‚ойна и одиночество - вот  те
плоды, которые нам закономерно приходитсЯ пожинать".

     Ђ,  может  быть, —еловек без свойств - это протест  против  мира?  ‚едь
подвергаетсЯ остракизму, снижаетсЯ,  горестно высмеиваетсЯ все: духовность и
сексуальность, патриотичность и государственность, историЯ, закон, политика,
этика, наука, познание, философиЯ, мудрость. Ћдинаково ровно, без горЯчечных
эмоций, без свифтианства и раблезианства, изничтожаютсЯ мелочи и Ядро жизни,
глупости и идеалы, человеческие слабости и сама человеческаЯ культура.