ло  фантазией,  правдой же лишь
ощущение, "что ты бьешьсЯ головой о стенку в комнате без окон и дверей".

     Ќе из этой ли  стены произойдут потом ’ошнота и  Џри  закрытых дверЯх -
чистое страшное бытие без покровов?

        676

     ќто был Њир, обнаженный Њир,  внезапно обнаруживший себЯ, и Я задыхалсЯ
от Ярости при виде этого огромного бессмысленного бытиЯ.

     Ћбразом этого бытиЯ  он  избрал  вонзаемый  в  тело  нож. ќтот  образ -
сквозной символ всего его творчества...

     ...и с  каждой последующей страницей острие уходило  все глубже, а боль
нарастала, становЯсь невыносимой...


        €‡ „Ќ…‚Ќ€ЉЂ

     21 ноЯбрЯ  1911. Ђ  Я лежу здесь на диване, одним пинком  выкинутый  из
мира,  подстерегаю сон,  который не хочет прийти,  а  если придет,  то  лишь
коснетсЯ менЯ, мои суставы болЯт  от  усталости;  мое худое тело  изматывает
дрожь волнений, смысл которых оно не смеет Ясно осознать, в висках стучит.

     21 июлЯ 1913. †алкий Я человек!

     15  октЯбрЯ 1913. Ѓезутешен. ‘егоднЯ  после  обеда в  полусне: в  конце
концов страдание должно  разорвать мою голову. € именно в висках. Џредставив
себе  эту  картину,  Я  увидел  огнестрельную  рану,  краЯ  которой  острыми
выступами загнуты кверху, как в грубо вскрытой жестЯной банке.

     21   ноЯбрЯ   1915.  ‘овершеннейшаЯ   бесполезность...   Ќочью   полнаЯ
бессонница... ‚ремЯ от времени чувствовал сильные, однажды прЯмо-таки жгучие
головные боли.

     25  декабрЯ 1915. ѓоловные боли уже не  отпускают менЯ.  џ в самом деле
измотал себЯ.

     4 февралЯ 1922.  ЋбъЯт отчаЯнным холодом, измененное  лицо,  загадочные
люди.

     12   июнЯ   1923.   “жасы  последнего   времени,  неисчислимые,   почти
беспрерывные. Џрогулки, ночи, дни, не способен ни на что, кроме боли.

     € почти в то  же  времЯ в другом месте:  "Љакое счастье быть  вместе  с
людьми".

     Џронзительное подвижничество.

     15 декабрЯ  1910. Џочти  ни  одно слово, что Я  пишу, не  сочетаетсЯ  с
другим, Я слышу, как согласные с металлическим лЯзгом трутсЯ друг о друга, а
гласные, подпевают  им,  как негры на подмостках. ‘омнениЯ кольцом  окружают
каждое слово, Я вижу их раньше,  чем само слово, да что Я говорю! - Я вообще
не  вижу  слова, Я  выдумываю  его. Ќо  это  еще было  бы  не  самым большим
несчастьем,  если бы Я  мог выдумывать  слова, которые  развеЯли бы  трупный
запах, чтобы он не ударЯл сразу в нос мне и читателю.

        677


     3  июлЯ 1913. ‚ысказаннаЯ  мною  вслух мысль  сразу же  и  окончательно
терЯет значение;  записаннаЯ,  она тоже  всегда  его  терЯет,  зато иной раз
обретает новый смысл.

     ѓений, он страшилсЯ стать наместником собственной пустоты.

     3 маЯ 1913. ‘трашнаЯ ненадежность моего внутреннего бытиЯ.

     75 марта 1914. Ќичего, кроме ожиданиЯ, кроме вечной беспомощности.

     25 ноЯбрЯ 1914. ѓолое отчаЯние, невозможно поднЯтьсЯ, лишь насладившись
страданием, Я могу успокоитьсЯ.

     7 февралЯ 1915. Џолнейший застой. Ѓесконечные мучениЯ.

     10 февралЯ 1915. ЌаладившаЯсЯ два днЯ назад работа прервана. Љто знает,
на какой срок. Џолнейшее отчаЯние.

     22 февралЯ 1915. Ќеспособность - полнаЯ и во всех смыслах.

     3 маЯ 1915. Џолнейшее равнодушие и отупение.


     4 декабрЯ 1913.  ‘трах  перед  глупостью.  ѓлупость  видитсЯ  в  каждом
чувстве, стремЯщемсЯ прЯмо к  цели, заставлЯющем забыть обо всем  остальном.
—то же тогда  не глупость? Ќе глупость -  это стоЯть, как нищий у порога,  в
стороне от  входа,  постепенно  опускатьсЯ  и погибнуть... Ќаверное,  бывают
глупости, которые  крупнее своих  носителей.  Ќо как отвратительны маленькие
глупцы,  которые тщатьсЯ  совершить  великие глупости. Ђ разве  не таким  же
выглЯдел •ристос в глазах фарисеев?

     12  ЯнварЯ  1914.  Ѓессмысленность молодости.  ‘трах перед  молодостью,
страх перед  бессмысленностью, перед бессмысленным  расцветом  бесчеловечной
жизни.

     €золированность сознаниЯ.  ЌепреодолимаЯ стена взаимного непониманиЯ. -
"’олько люди, пораженные одинаковым недугом, понимают...".

     ЏониманиЯ он  не знал с самого  детства, ибо с детских лет был  как  бы
герметичен, закрыт.  ‘огласно  свидетельству  соученика ”ранца  ќмилЯ “тица,
даже друзьЯ не были с ним откровенными: "...он всегда будто окружен какой-то
стеклЯнной стеной.  ‘о своей спокойной и  любезной  улыбкой он позволЯл миру
приходить к нему, но сам был  закрыт длЯ мира". ќту "закрытость" лучше всего
символизирует Ќора:  необходимость в  "укрепленной площадке", отделЯющей  от
"окружающей земли"...

     Љафка  оставил  после  себЯ то,  что издатель назвал "наброском к одной
автобиографии".  Џриведенный ниже отрывок касаетсЯ  только детства  и только
одной его особенности.

        678

     "Њальчику,   углубившемусЯ   вечером   в   захватывающую    историю   и
остановившемусЯ на самом интересном  месте, никогда не смогут  внушить через
обычное доказательство, что  он должен прервать чтение и отправитьсЯ спать".
„альше  Љафка пишет: "‚о всем этом важно то, что  осуждение моего  неуемного
чтениЯ в моих собственных  глазах доходило до того,  что Я тайком прогуливал
уроки  и  в  итоге  приходил  к  удручающим  результатам".   ‚зрослый  автор
настаивает  на  том,  что  осуждение  отражалось  на  вкусах,  формировавших
"особенности ребенка": принуждение  вело либо к "ненависти к обидчику", либо
к   признанию  защищаемых  особенностей  незначительными.  "…сли  Я  обходил
молчанием, - пишет он,  - одну из особенностей, то начинал ненавидеть себЯ и
свою судьбу и считать себЯ гадостью или проклЯтием".

     ’от,  кто  читал  "Џроцесс"  или  "‡амок",  легко  узнает  атмосферу  и
композицию  романов  Љафки.  ‡а  преступным  чтением последовало  преступное
сочинительство,  когда  он  уже  был взрослым. Љак  только  встал  вопрос  о
занЯтиЯх литературой, в отношении окружающих, особенно отца, почувствовалось
неодобрение, подобное тому, которое сопровождало чтение. Љафка был повергнут
в  отчаЯние.  Љак  раз по  этому  поводу Њишель  Љарруж  сказал: "Ћн  ужасно
переживал,  что к самым серьезным его занЯтиЯм  относились так  несерьезно".
ЋписываЯ сцену, где презрение  родственников проЯвилось со всей жестокостью,
Љафка восклицает: "џ осталсЯ, где был, по-прежнему в заботах о моей семье...
но в действительности менЯ выбросили из общества одним ударом...".

     Љак  человек,  совмещающий  в  себе  комплекс  ребенка  и  свЯтого,  он
отличалсЯ от  "всех" структурой личности,  плотиновским  отношением  к миру,
неотмирностью.

     €звестно,  что поглощенность Љафки своим телом носила почти болезненный
характер. ‚  1910  году, за семь лет  до постановки диагноза  туберкулезного
заболеваниЯ,  он пишет о чувстве безысходности, которое  охватывает его  при
виде своего тела и при мысли о том, что произойдет с этим телом в будущем. ‚
других  дневниковых записЯх можно найти упоминаниЯ о "хилой  груди", "слабом
сердце", "дрЯхлости". “ него было ощущение, будто его тело "нашли в чулане".
Ћн  постоЯнно  беспокоитсЯ  о  своем  здоровье,  в  его дневниках содержитсЯ
солидный   перечень  различных  недомоганий,  включаЯ  запор,   расстройство
пищеварениЯ, бессонницу, выпадение  волос, а также искривление позвоночника.
Њакс  Ѓрод  свидетельствует, что  "каждый изъЯн  в  его  теле  причинЯл  ему
страдание,  даже  такой  пустЯк,  как,  например,  перхоть  или  запор,  или
неправильнаЯ форма большого пальца ноги".

        679

     ‡десь не просто природный  нарциссизм - здесь что-то от "тела -  сосуда
дьЯвола", источника пороков и страстей. Ћтсюда - понимание  плоти как грЯзи,
вылившеесЯ  в  аномальном  отношении  к сексу.  Ћтсюда  же  - парадоксальное
сочетание    поглощенности    телом     и    определенной    склонности    к
саморазрушению-самоистЯзанию,  в  чем-то  близкой  к  мазохизму:  ослабление
собственного  организма  диетической   и  вегетарианской   пищей,  стрессом,
бессонницей, страхами...

     Ћтношение Љафки  к  миру  -  это  отношение ребенка,  столкнувшегосЯ  с
несчастьем - надежда на  чудо.  ‚опреки злу существованиЯ, вопреки  наличной
действительности,  вопреки  всему,  что  его  окружает,  Љафка  предпочитает
безысходности надежду  на  конечное спасение. "‚ерить в  прогресс  не значит
верить в то, что какой-то прогресс уже произошел".  •отЯ разглагольствованиЯ
о прогрессе - ложь или своекорыстие, но не следует отчаиватьсЯ:

     —увство человека, попавшего в  беду - и приходит помощь, но он радуетсЯ
не тому, что спасен -  он  вовсе и  не спасен,  - а  тому,  что пришли новые
молодые  люди, уверенные,  готовые вступить  в  борьбу, и хотЯ они наивны  в
отношении  того, что им  предстоит,  но  наивность  их такова,  что  она  не
вызывает  у  наблюдателЯ   ощущениЯ  безнадежности,  она  вызывает   у  него
восхищение,  радость,  слезы. ЏримешиваетсЯ сюда и ненависть против  тех,  к
кому относитсЯ борьба.

     Ќа  самом  деле все  сложней:  преодоление  инфантилизма свЯзано  не  с
надеждой  или утверждением в обществе,  а, по словам ћнга, со  "способностью
подчинитьсЯ духу своей собственной независимости". Љафка признавал это, даже
обладал таким духом, но ничего не мог с собой поделать, чтобы пойти за своей
свободой, не убоЯтьсЯ ответственности...

     ”еномен Љафки - инфантильнаЯ беспомощность перед  выбором, чего бы этот
выбор  не касалсЯ - службы или писательства, действиЯ или мечты, одиночества
или  брака,  преданности семье  или  бунта  против  нее.  ‘трахи и  душевные
страданиЯ -  результат  бесконечного  напрЯжениЯ,  вызванного  столкновением
между  внутренней  и  внешней  реальностью,  возвышенной  любовью и  сексом,
преданностью семье и ее неприЯтием,  притЯзаниЯми инстинкта и  стремлением к
духовной жизни.

     ќто  понимал сам Љафка и его друзьЯ.  Њакс Ѓрод считал, что в его друге
борютсЯ  за  господство  две  взаимоисключающие  тенденции:   "стремление  к
одиночеству и желание быть общительным". Ћн сам полагал,  что  существует на
"ничейной земле" и чувствовал себЯ сверхробинзоном:

        680

     Џограничную  зону  между  одиночеством и общением  Я  пересекал  крайне
редко, в ней Я обосновалсЯ даже более прочно, чем в самом одиночестве. Љаким
живым, суматошным местом был по сравнению с этим остров ђобинзона!

     ќто не было эскапизмом, аутизмом - это было именно "пограничной зоной",
согласием  и протестом  одновременно. "…сли Я  обречен,  -  писал он в  июле
1916-го, - то обречен не только на смерть, но обречен и на сопротивление  до
самой смерти".

     ‡десь-то  заключена  суть  конфликта  "двух миров" Љафки. …го  основнаЯ
дилемма - можно  сказать, трагедиЯ его жизни -  заключалась  в  том,  что он
восхищалсЯ жизнью,  исполненной мирной простоты ("нормальности") и стремилсЯ
к ней, тогда как его терзала природа, стремЯщаЯсЯ к чему-то иному, требующаЯ
чего-то еще. Ћн не смог примирить эти два стремлениЯ. "ЊоЯ жизнь по-прежнему
катитсЯ в двух направлениЯх", - отмечает он в ноЯбре 1917года. "ЊенЯ ожидает
огромнаЯ работа".

     "…сть цель (один  из его афоризмов), но  нет пути; то,  что мы называем
путем, - всего лишь сомнениЯ". ‚ другом месте:

     "Џравильный  путь проходит по  канату, который натЯнут не высоко, а над
самой землей. ‘оздаетсЯ  впечатление,  что он  предназначен длЯ того,  чтобы
люди натыкались на него, а не ходили по нему".

     “никальность  феномена Љафки -  в Ярком  свидетельстве парадоксальности
человеческого существованиЯ:  неотрывности  добра и  зла,  силы  и бессилиЯ,
внутреннего опустошениЯ и творческого порыва, несчастьЯ и торжества, успеха,
рождающегосЯ из отверженности.

     †. Ѓатай:

     ‚  1922  году Љафка  пишет  в "„невнике":  "Љогда Я  был  доволен,  мне
хотелось быть  неудовлетворенным и всеми возможными традиционными  способами
нашего  столетиЯ  Я все глубже погружалсЯ  в  неудовлетворенность: теперь  Я
желал   бы   вернутьсЯ  к  моему  изначальному  состоЯнию.  џ   был   всегда
неудовлетворен даже своей неудовлетворенностью. ‘транно, что  у этой комедии
при некоторой  систематизации смогла поЯвитьсЯ определеннаЯ  реальность. Њой
духовный упадок  началсЯ с детской игры,  честно говорЯ,  осознанно детской.
Ќапример,  Я  прикидывалсЯ,  что  у менЯ  дергаетсЯ лицо, или  прогуливалсЯ,
заложив руки за голову, - отвратительное

        681

     ребЯчество,  но имевшее  успех. ’акже  развивалось  и  мое литературное
самовыражение,  к  несчастью, позже  прервавшеесЯ.  …сли  было  бы  возможно
вынудить  несчастье произойти, это  было  необходимо сделать".  ‚от еще один
отрывок  без  даты: "...Я жажду не победы, менЯ  радует не борьба, она может
доставить мне  радость только как единственнаЯ вещь, которую  надо  сделать.
Ѓорьба  как  таковаЯ действительно наполнЯет менЯ  радостью,  переливающейсЯ
через край  моей способности радоватьсЯ и проЯвлЯть себЯ, и Я в конце концов
склонЯюсь скорее не к борьбе, а к радости".

     …му  хотелось  быть несчастным, чтобы  себЯ удовлетворить:  в  укромном
уголке этого несчастьЯ была спрЯтана такаЯ неуемнаЯ радость, что он говорил,
что  умрет от  нее.  ‚от  следующий  отрывок:  "Ћн  склонил голову набок: на
обнажившейсЯ  шее  - дымЯщаЯсЯ плоть  и  кровь -  рана,  нанесеннаЯ  все еще
сверкающей  молнией". ‚  разрЯде  ослепительной молнии, длЯщемсЯ во времени,
больше смысла, чем в предшествующей ей долгой депрессии. ‚ "„невнике" (1917)
есть удивительный вопрос: "Ќикогда не мог понЯть,  как почти любой  человек,
умеющий писать, может, испытываЯ боль, выразить ее и сделать  это  настолько
удачно, что, например, страдаЯ, с головой, раскалывающейсЯ от  горЯ, Я  могу
сесть и  сообщить кому-либо  в  письме: Я несчастен. €дЯ  далее, Я  могу,  в
зависимости  от степени  моей одаренности, не имеющей никакого  отношениЯ  к
горю, импровизировать всЯчески на  данную тему, выражаЯсь просто, антитезами
или целыми сочетаниЯми ассоциаций. ќто не ложь и не снЯтие боли, это излишек
сил, дарованный благодатью в тот миг, когда боль истощила мои последние силы
и продолжает мучить менЯ, сдираЯ шкуру живьем.

     Џсихологические комплексы Љафки, мешавшие его  адаптации к миру, носили
системный характер и взаимно усиливали друг друга:  невротическаЯ депрессиЯ,
нарциссизм,   аутизм,   вЯлость,   ипохондриЯ,   комплекс   неполноценности,
неспособность  к  активному действию,  выбору  альтернатив, нерешительность,
всепроникающаЯ  амбивалентность,  неумение  разрешать внутренние  конфликты,
переживание    писательской   непризнанности,    бессознательное    ощущение
тупиковости всех жизненных ситуаций, возможно, страх  коитуса,  отношение  к
бытию как к тьме, "из которой поднимаетсЯ, когда захочет, темнаЯ сила".

     Џоскольку   разрешение   внутренних   конфликтов   личности,   согласно
психоанализу, может происходить  только изнутри, на уровне характера,  смены
жизненной установки, а Љафка - по крайней мере  до сорокалетнего  возраста -
не мог ничего изменить или что-

        682

     либо  выбрать  (а прибегать  к помощи  психоаналитиков не имел  желаниЯ
вследствие  отрицательного  отношениЯ  к   самому  психоанализу),   то   его
конфликтные ситуации оказались неразрешимыми.

     ‚ результате этого большую часть своей жизни Љафка  находилсЯ во власти
своих комплексов. Љомплексы властвовали  над ним  потому, что ему не удалось
установить с ними свЯзь, определенную сознательной позицией мужского эго.

     ‘ам он ощущал  собственный  душевный  конфликт как распЯтие, как пытку,
при   которой  "преступника"  разрывает  надвое  специальнаЯ  машина  (схему
последней он посылал Њилене), как закованность в двойные (небесные и земные)
цепи: так что, если наклонЯешь голову к земле, тебЯ начинает душить небесный
ошейник, а если поднимаешь голову к небу, тогда душит ошейник земной.

     Љлетка, тюрьма,  оковы - символы  внешнего подавлениЯ и  зависимости от
других, постоЯнно мелькающие в его творениЯх: тюрьма, темница - родительский
дом, клетка - работа, оковы - брак...

     Љлетка, тюрьма, оковы длЯ него все:  семьЯ, работа,  брак, даже  Џрага,
город  детства,  семьи,  город, который он  ненавидит и  всю  жизнь  мечтает
покинуть, убежать...


        €‡ „Ќ…‚Ќ€ЉЋ‚

     ‘  тюрьмой он примирилсЯ бы.  ‡акончить свои дни заключенным - это было
бы целью жизни. Ќо тут была решетчатаЯ клетка. ђавнодушно, властно, словно у
себЯ дома,  втекал через решетку шум мира,  заключенный, собственно  говорЯ,
был свободен, он мог во всем участвовать, ничто его не обходило, он мог даже
покинуть  клетку,  прутьЯ  решетки  находились друг  от  друга  на  метровом
расстоЯнии,  да он  и  не  был  заключенным. “ него было чувство,  будто  он
загораживает себе дорогу тем, что живет. Ќо в этом препЯтствии он опЯть-таки
черпал доказательство того, что он живет.

     Љаждый человек живет за решеткой, которую он носит в себе.

     ‹юди   боЯтсЯ  свободы  и  ответственности.  Џоэтому  они  предпочитают
прЯтатьсЯ за тюремную решетку, которую они сами выстраивают вокруг себЯ.

     ЊоЯ тюремнаЯ камера - моЯ крепость.


        683


     Ќа  этой земле  он чувствует  себЯ  заключенным,  ему  тесно,  на  него
нападают грусть, слабость, болезни, галлюцинации заключенных,  его  не может
утешить  никакое утешение, именно потому что  это только  утешение,  слабое,
причинЯющее головную боль, утешение перед лицом грубого факта заключениЯ. Ќо
когда у него спрашивают, чего  он, собственно,  хочет, он не может ответить,
ибо - и это одно из его сильнейших доказательств - он не имеет представлениЯ
о свободе.

     “  него много судей, они  словно стаЯ  птиц, сидЯщих на  одном  дереве.
ѓолоса перебивают друг друга, чины и компетенции не разобрать, к тому же они
постоЯнно менЯютсЯ местами. € все же некоторых можно распознать.

     €  здесь налицо - амбивалентность: промежуточное состоЯние между жизнью
и  тюрьмой,  стремлением  к  свободе  и  согласием  на  неволю.  ‘ам   Љафка
характеризует такое состоЯние "не смертью, а бесконечной мукой умираниЯ".

     Ќалицо еще один феномен - "бесконечное стремление к свободе"  и бегство
от нее, уклонение от ответственности, без которой немыслима свобода.

     ‚ двадцатитрехлетнем возрасте Љафка получил степень доктора юридических
наук  Џражского  университета.  …го  интерес  к  праву  никак  не  свЯзан  с
соображениЯми карьеры, юриспруденциЯ была длЯ него "минимально фиксированной
целью, или максимальным выбором  целей",  иначе  говорЯ,  средством свободы,
которой он никогда  не обладал. Њолодой юрист еще не сознавал, что профессиЯ
вторична -  определЯющ характер, структура души, а  при его  душевном складе
восприЯтие жизни не зависит от профессии. Џозже он скажет, что две профессии
- страхового служащего и писателЯ - никогда не смогут ужитьсЯ друг с другом,
но  длЯ людей его склада, длЯ большого  писателЯ  вообще, все находЯщеесЯ за
пределами глубочайшей внутренней  страсти,  не  может  ужитьсЯ  с  жизненной
рутиной, губЯщей эту страсть.

     Љафка был высоким  и худощавым человеком  - выше шести футов, и в  1922
году весил 55 килограммов.  “ него была приЯтнаЯ внешность, правильные черты
лица, темные  глаза и  волосы. „о самой смерти он  сохранил моложавый вид; в
сорок  лет  он  выглЯдел  так, будто  ему едва исполнилось двадцать. Ћдин из
друзей  Љафки упоминает  о его "детской наивности". (Ћбе  эти характеристики
указывают на наличие особенностей, характерных длЯ психологии дитЯ).

        684

     Ћн  был вегетарианцем,  трезвенником,  принимал  холодный душ, совершал
пешие прогулки, плавал, ездил верхом, всю жизнь  проЯвлЯл интерес к здоровой
диете  и  естественным  средствам  лечениЯ.  ’ем  не   менее,  он  оставалсЯ
болезненным и винил в этом только себЯ.

     „лЯ  человека  с гиперчувствительностью ко  всему окружающему - близким
людЯм, ненавистной  службе,  городскому  шуму,  -  находЯщемусЯ в  состоЯнии
постоЯнного возбуждениЯ, поглощенному исключительно происходЯщим внутри себЯ
и претворением его в "литературу", главным  в жизни становилось  "бегство" -
от опеки  семьи, от обЯзательств перед невестой, службой,  людьми.  Џри всей
своей непрактичности  он совершает несколько энергичных попыток освободитьсЯ
от  "ига",  первые из которых  свЯзывает с  "родительским благословением": в
разгар  кризиса  отношений  с   ”елицей  пишет  родителЯм  из  Њариенлис-та,
остзейского курорта в „ании:

     "‚ыполнение моего плана представлЯетсЯ мне следующим: у  менЯ есть пЯть
тысЯч крон. ‚ы разрешаете мне прожить два года, если потребуетсЯ, где-нибудь
в ѓермании,  в  Ѓерлине  или Њюнхене,  не  зарабатываЯ  денег.  ќти два года
позволЯт мне занЯтьсЯ  литературным трудом и добитьсЯ того, чего Я  не  могу
достигнуть в  такой Ясности, полноте и единстве в Џраге, находЯсь  в  тисках
между   внутренней   расслабленностью   и   внешними   препЯтствиЯми.  ’акой
литературный труд позволит  мне жить  по  прошествии  двух  этих лет на свой
собственный заработок, хотЯ бы и  скромный. Џусть и скромный, но он даст мне
возможность вести жизнь, несравнимую с моей теперешней жизнью в Џраге и той,
котораЯ ожидает менЯ там и впоследствии. ‚ы возразите мне, что Я заблуждаюсь
в отношении  своих  способностей и возможности  зарабатывать  с  их помощью.
Љонечно, это не исключено.  Ћднако против этого говорит то, что мне тридцать
один год и нельзЯ принимать  в расчет подобные заблуждениЯ в таком возрасте,
иначе всЯкий расчет  был бы невозможен,  кроме  того, Я уже кое-что написал,
хотЯ  и  немногое,  и получил  некоторое признание, но  главным образом  это
возражение снимаетсЯ тем, что  Я вовсе не ленив и довольно непритЯзателен, а
посему, если  уж  одна надежда не  оправдаетсЯ, найдетсЯ другаЯ  возможность
заработка, и во всЯком случае Я не воспользуюсь вашими услугами, так как это
подействовало бы и на менЯ, и на вас еще хуже, чем теперешнЯЯ жизнь в Џраге,
это было бы и вовсе невыносимо.

     Ђ  посему  мое  положение  представлЯетсЯ мне  достаточно Ясным, и  Я с
нетерпением жду, что вы скажете по этому поводу. ‚едь хотЯ Я  и убежден, что
это единственно правиль-

        685

     ное решение и что, не выполнив этот  план,  Я упущу нечто решающее, все
же мне, естественно, крайне важно знать, что вы скажете об этом.

     ‘ самыми сердечными пожеланиЯми
     ‚аш ”ранц".

     Њ. Ѓрод:

     Ќо этим планам не суждено было  осуществитьсЯ. ‚спыхнула большаЯ война.
Ќастало времЯ, когда все, из-за чего мы до сих  пор страдали, по сравнению с
настоЯщим  стало  казатьсЯ  какой-то сказочной страной,  сверкающей  розовым
блеском детства.

     ѓрызущий  его   самоанализ,   то,   что  сам  он   именовал   "активным
самонаблюдением,  копанием  в  душе"  и что сделало его  великим  писателем,
мешало  ему  жить, но  не ослеплЯло, о  чем  свидетельствует  способность  к
самообузданию:  "‘покойно терпеть  себЯ, не забегать  вперед, жить  так, как
подобает, не носитьсЯ с собой".

     ‚  чем-то  он пошел  дальше  творцов  психоанализа, который, по  словам
”рейда,  роетсЯ в "отбросах внешнего мира",  каковыми  ЯвлЯетсЯ человеческое
бессознательное.  Љафка, в своих  творениЯх никогда  не обращавшийсЯ к душе,
исследует только сор действительности, внешней реальности.

     ’. Ђдорно:

     ‚место  исцелениЯ неврозов он  ищет в них самих целебную  силу  -  силу
познаниЯ:  раны,  которые  социум  выжигает  на  теле  отдельного  человека,
прочитываютсЯ  этим  человеком  как  шифры  социальной неправды, как негатив
правды. Њощь Љафки -  это  мощь разрушениЯ. Ћн  сносит декоративные  фасады,
обнажаЯ то безмерное страдание, с которым  рациональный контроль все  больше
свыкаетсЯ. ‚ разрушении - никогда это слово не было так популЯрно, как в год
смерти Љафки, - он не  останавливаетсЯ, подобно  психологии, на субъекте, но
добираетсЯ  до  субстанционального  уровнЯ, проникаЯ сквозь  видимое  к тому
субстанциональному, которое в  субъективной  сфере  проЯвлЯетсЯ  в  ничем не
смЯгченном  обвале поддающегосЯ, отказывающегосЯ от всЯкого  самоутверждениЯ
сознаниЯ. ќпический  путь  Љафки - бегство сквозь человека в нечеловеческое.
ќто падение  человеческого гениЯ,  это судорожное непротивление, которое так
идеально  согласуетсЯ   с   моралью  Љафки,  парадоксально   вознаграждаетсЯ
императивным авторитетом своего выражениЯ. ќтой до разрыва напрЯженной рас-

        686

     слабленности  непосредственно, нечаЯнно  достаетсЯ  в  виде  "духовного
тела" то, что  было метафорой, значением, смыслом. ‘ловно по мере того,  как
Љафка  писал,  развертывалась  некаЯ  философскаЯ  категориальнаЯ   система,
оплаченнаЯ в аду.

     •отЯ  самонаблюдение,  автопсихоанализ оказались плохим терапевтическим
средством,  именно  они   сделали   его  великим  диагностом   человеческого
существованиЯ,  выведенного  исключительно  из  самонаблюдениЯ.  "ЌеизбежнаЯ
необходимость  в самонаблюдении,  - пишет он в ноЯбре 1921  года. -  …сли за
мною кто-то наблюдает, Я, естественно, тоже должен наблюдать  за собой, если
же никто другой не наблюдает за мной, тем внимательнее Я должен наблюдать за
собой сам".

     Џотемки,  в  которые погружал себЯ  Љафка, были непроницаемы  длЯ  него
самого,  но  невидимы  его близкими. Ћн так прЯтал  свою интровертность, что
даже  самый  близкий,  можно сказать, задушевный его  друг,  Њакс Ѓрод,  был
совершенно  ошеломлен,  когда  -  уже  после  написаниЯ  биографии  Љафки  -
обнаружил его дневник, скрывающий невротическое подполье, страхи и трепеты.

     Ћн увидел в его  творчестве  "настольную книгу положительной жизни",  а
"„невник"  неожиданно  раскрывал  перед ним  безысходные  сомнениЯ,  тЯжелый
невроз,  планы  самоубийства.   ќтот   промах,   который  ему   потом  столь
несправедливо ставили в упрек, несомненно, был неизбежен. Љафка в отношениЯх
с друзьЯми  отличалсЯ деликатностью  и  юмором, но в нем были  темные  зоны,
столь глубокие,  что туда нелегко было открывать доступ его близким  и более
всего  доброму  Њаксу  Ѓроду,  с  его  золотым  сердцем  и  его  неизлечимым
оптимизмом.  “  дружбы были свои  границы,  которые  Љафка чутко  улавливал.
Ћднажды, чувствуЯ  ко всему безразличие и  пребываЯ в плохом  настроении, он
признает  себЯ  неспособным   описать  Њаксу   Ѓроду  состоЯние,  в  котором
находитсЯ,  "так как именно там,  - пишет он, - находЯтсЯ  вещи, которые  он
никогда как  следует не понимает". € добавлЯет: "‘ледовательно, Я должен был
быть  неискренним, что  и испортило все.  џ был столь жалок,  что  предпочел
говорить с  Њаксом,  когда его  лицо  было  в  тени, хотЯ мое  было  целиком
освещено и на нем можно было прочесть  гораздо больше /.../ Ќа обратном пути
после расставаниЯ менЯ мучили угрызениЯ от лицемериЯ и страданиЯ от сознаниЯ
его  неизбежности.  Ќамерение подготовить  специальную  тетрадь, посвЯщенную
нашим с Њаксом отношениЯм. ‚се, что  не записано, остаетсЯ  мельтешить перед
глазами, и таким образом случайность оптических впечатлений определЯет общее
суждение". Љафка никогда не вел такую тетрадь, но позднее он  напишет ”елице
Ѓауэр:

        687

     "Њакс плохо разбираетсЯ  во мне, а когда  разбираетсЯ  хорошо  - значит
ошибаетсЯ".

     „невник  играл  особую роль в жизни Љафки. ќто  было его прибежище, его
источник  надежды,  его  исповедальнЯ, его  способ представить  самому  себе
"фантастическую  внутреннюю  жизнь"  и таким образом  если  не разобратьсЯ в
самом  себе, то попытатьсЯ осмыслить обстоЯтельства и событиЯ, понЯть себЯ и
окружающий, - как правило,  враждебный, - мир, в  котором он чувствовал себЯ
"более чужим, чем чужак".

     ’рудно сказать, повлиЯл ли на Љафку  „невник  писателЯ „остоевского, но
подобие   налицо:   здесь   размышлениЯ   о   жизни,   литературе,   театре,
характеристики событий и  людей, критические заметки,  замыслы, моментальные
зарисовки,  впечатлениЯ,  рассказы  и  новеллы,  замыслы,  реакции на "злобу
днЯ"...

     Њакс Ѓрод, пытаЯсь приукрасить образ друга, изъЯл  из первой публикации
„невников  все,  что  казалось  ему  "неприличным"  - признаниЯ о  посещении
борделей, "нечистые" мысли, грубые словечки, "несправедливые" характеристики
друзей и знакомых. ’акие купюры, может быть, необходимые длЯ созданиЯ образа
свЯтого,  сильно деформируют  образ  человека. џ  уже писал  об этом в  моем
ќйнштейне, протестуЯ против  сознательной деформации  многомерного гениЯ его
ревностными, религиозными почитателЯми. Ќо ложь плохо совмещаетсЯ с чистотой
и свЯтостью.  ‚се это больно уж напоминает обожествление "великих вождей", в
коем никак не нуждаютсЯ великие люди.

     „невник  стал  главным   поверенным  Љафки  и  одновременно   средством
поддержаниЯ вдохновениЯ в моменты страха перед  письмом. ‡десь  он оттачивал
свое перо, упражнЯлсЯ в стиле, здесь истоки почти всех его  творений и здесь
же - средство избавлениЯ от сомнений, сверхкритичности в собственный адрес.

     –ентр всего  моего несчастьЯ в том, что Я не могу писать, Я  не написал
ни одной строчки, которую  мог  бы принЯть, наоборот,  Я  вычеркнул все, что
написал еще  с  Џарижа  - впрочем,  это  не  Ѓог весть  что.  ‚се  мое  тело
настораживает менЯ по отношению к каждому слову; каждое слово, прежде  чем Я
его напишу, начинает осматриватьсЯ  вокруг себЯ;  фразы  буквально ссыпаютсЯ
под моим пером, Я вижу, что у них внутри, и тотчас вынужден останавливатьсЯ.

     Џорой  Љафка подвергает  остракизму  не  только  собственный  талант  и
творчество, но начинает  сомневатьсЯ в  искренности  всей литературы,  в  ее
оправдании и смысле.

        688

     „невнику  он  поверЯл вдохновение и неудачи, в тЯжелые  минуты  пыталсЯ
оставатьсЯ достойным его:

     ‘  сегоднЯшнего  днЯ обЯзательно вести „невник!  Џисать  регулЯрно!  Ќе
забрасывать! „аже  если  не последует  никакого облегчениЯ,  Я хочу  в любой
момент оставатьсЯ достойным его.

     "ЋставатьсЯ достойным его"  можно  интерпретировать таким образом,  что
только  искренность,  доверЯемую дневнику, он  ценил безоговорочно:  к своим
художественным  произведениЯм он относилсЯ  без снисходительности,  присущей
авторам. "‚ременное удовлетворение Я  еще могу получать от  таких работ, как
"‘ельский  врач", при  условии,  если  мне  еще  удастсЯ что-нибудь подобное
(очень  маловероЯтно)".  "‚се  это  еще  довольно  далеко  от  того,  что  Я
действительно хочу".

     Ђ он, очевидно, хочет  создавать рассказы такого  уровнЯ,  как  те, что
вошли  в  сборник  "‘ельский  врач",  которые,  похоже,  подчинЯютсЯ  только
непоследовательности дурного сна и оставлЯют и длЯ самого рассказчика темные
и загадочные места.  ќто была  формула "Џриговора",  продолжающего тревожить
памЯть Љафки.

     "‚се,  что  он делает,  кажетсЯ  ему,  правда, необычайно  новым, но  и
соответственно этой немыслимой новизне  чем-то необычайно дилетантским, едва
даже выносимым, неспособным войти в историю, порвав цепь  поколений, впервые
оборвав напрочь ту музыку,  о которой до  сих пор можно было по крайней мере
догадыватьсЯ. €ногда он в своем высокомерии испытывает больше страха за мир,
чем за  себЯ".  Љафке,  действительно,  редко  доводилось выражатьсЯ с такой
силой  -  он  созерцает  себЯ  в  предельной  обнаженности,  достигнутой  им
абсолютным  одиночеством,  в котором он замкнулсЯ, и ему случаетсЯ ужасатьсЯ
им же самим вырытой норе.

     Џри  чтении дневников Љафки  возникает  превратное мнение  о  человеке,
изливающем  миру свои страданиЯ. Ќа самом  деле,  по  словам  Њ.  Ѓрода,  он
страдал, но хранил молчание, и это  было "роковым  недостатком в его жизни".
Љафка в минимальной мере пользовалсЯ естественными средствами психотерапии -
не "вывешивал все наружу", глубоко прЯтал собственные конфликты.

     Њ. Ѓрод:

     џ нередко  замечал, что  у  поклонников  Љафки,  знавших его  только по
произведениЯм, было совершенно  неверное  представление о  нем. Ћни считали,
что в обществе он произ-

        689

     водил  на  окружающих  гнетущее  впечатление.  „ело  обстоЯло  как  раз
наоборот. ЃлагодарЯ  богатству  мыслей,  которыми  он всегда охотно делилсЯ,
Љафка был одним из самых интересных людей,  которых мне доводилось встречать
в своей жизни, и это несмотрЯ на его застенчивость... “ него была увлекающаЯ
натура. Њы  часто шутили и  смеЯлись. Ћн любил посмеЯтьсЯ и умел  рассмешить
друзей... Ћн был замечательным другом и всегда был готов прийти на помощь. €
лишь  оставаЯсь  наедине  с  собой, он  испытывал  чувства  растерЯнности  и
беспомощности,  о  которых,  благодарЯ  его  самоконтролю,  окружающие могли
догадыватьсЯ  крайне редко. „невник Љафки, несомненно,  производит  глубокое
впечатление.  Ћдна  из   причин,  побудивших  менЯ  написать   эти  мемуары,
заключаютсЯ в том,  что на основании его книг, и в первую очередь дневников,
может  возникнуть совершенно инаЯ, более гнетущаЯ картина, чем в том случае,
когда будут  внесены коррективы и  дополнениЯ человека, жившего с ним бок  о
бок долгое времЯ.

     Њожно  предполагать,  что страсть  к  писательству,  помимо  призваниЯ,
подпитывалась  необходимостью   самозащиты,  инстинктом  жизни:   литература
становилась  терапией, неосознанным  психоанализом, возможностью  частичного
снЯтиЯ внутренних напрЯжений путем "изливаниЯ" их на бумагу. ‘уществует даже
версиЯ, согласно  которой "последнЯЯ просьба"  -  наказ  сжечь его бумаги  -
обусловлена  деликатным  желанием  унести  с  собой  свой  теменос  -  сосуд
комплексов и страхов, который не должен портить жизнь другим людЯм.

     ‚прочем, писательство, во многом питаемое комплексами  Љафки, отнюдь не
снимало их. Ћно, может быть, не дало ему задохнутьсЯ, но и не излечивало  от
страданий:

     „лЯ менЯ  всегда непостижимо, что почти каждый, кто умеет писать, может
объективировать  свои страданиЯ,  непосредственно  подвергаЯсь им,  что Я, к
примеру, могу в несчастье, может быть, с еще пылающей от боли и  переживаниЯ
головой сесть и кому-то письменно сообщить: Я  несчастен. Ѓолее того, Я могу
даже  с различными  вывертами,  в зависимости от дарованиЯ, которому  словно
дела нет до несчастьЯ, фантазировать на эту тему просто, или усложнение, или
с целым оркестром ассоциаций. € это вовсе не ложь и не успокаивает боли.

     ‘егоднЯ мы знаем, что творческий  порыв  иррационален: творец  способен
черпать вдохновение из всех пагуб своей жизни -

        690

     страхов, страданий, болезней, усталости и отчаЯниЯ, несбывшихсЯ  надежд
и разочарований.

     Љафка страдал многими комплексами, ужасающей бессонницей, но никогда не
пыталсЯ  боротьсЯ с  ними,  словно понимаЯ  их  плодотворность - что  из них
питаетсЯ  вдохновением.  Ћн  говорил,  что  его  бессонница  неотторжима  от
творческого процесса: не будь этих страшных ночей, он бы вообще не занималсЯ
литературой.

     ‘  бессонницей  свЯзаны  его   постоЯнные  головные  боли,   с  жуткими
химерическими полуснами, будто бы специально придуманными  длЯ психоанализа,
-  страхи  и  комплексы  самораспада. € тем  не менее  именно в  этих ночных
бдениЯх он черпал творческие  аб-сурды, превосходЯщие своей правдивостью все
реалии.

     ‚ероЯтно, в обыденной ситуации Љафка  не  мог  достигнуть  той  степени
отстраненности,  котораЯ  его  устраивала,  и  был  способен  на  это,  лишь
оказываЯсь  на грани  саморазрушениЯ. ‘лабость  после ночей,  лишенных  сна,
заставлЯла  Љафку чувствовать к себе  отвращение, его  одолевали бесконечные
фантазии   распада.  Ќапример,  ему   грезилось,  что  он  лежит  на   земле
"распростертый, нарезанный, как кусок мЯса,  и  один из этих кусков медленно
подвигает  в  угол собачьЯ  лапа".  Ѓессонница  вызывала у  Љафки постоЯнные
головные боли,  по  ощущению  похожие на "внутреннюю  проказу".  "Ѓессонница
сплошнаЯ: измучен  сновидениЯми,  словно  их выцарапывают  на  мне,  как  на
неподдающемсЯ материале". ‚ одну из таких ночей Љафка замыслил написать свой
знаменитый рассказ  "‚ исправительной  колонии"  -  о казни  путем выбиваниЯ
приговора игольчатой машинкой на теле осужденного.

     ЉрайнЯЯ усталость и отчаЯние  заставлЯют изможденного  человека принЯть
отказ от тех целей, недостижимость которых  его мучает.  ‚ некотором смысле,
творческое  просветление всегда  есть наслаждение подобным  отказом.  Ќо что
происходит с отверженными  надеждами, могут ли они совершенно растворитьсЯ в
отрешенности?  ‘ ощущением  творческой силы  должна поЯвлЯтьсЯ и надежда  на
признание, на благотворное изменение собственной жизни благодарЯ творческому
успеху. ’аким образом, надежда не исчезает, а лишь трансформируетсЯ.

     Ћднажды Љафка заметил, что бессонница,  вероЯтно, есть не что иное, как
страх  смерти. €звестны признаниЯ  знаменитых авторов о том,  что,  закончив
очередное   произведение,   они  чувствуют  не  только   "удовлетворение  от
проделанной работы", но и приближение опустошенности, ведь творчество

        691

     помогало жить, удерживало от распада. ‘ завершением последней строки не
исполнЯлись  мечты  о  грандиозных  переменах  в  жизни.  €  при  отсутствии
признаниЯ нередко  подкрадываетсЯ страх, поЯвлЯютсЯ сомнениЯ в объективной и
абсолютной ценности произведениЯ. Џожалуй, наиболее  трагичным опытом  Љафки
было именно это осознание.

     —еловек  может   боЯтьсЯ  лишь  того,  что  он   в  силах   вообразить,
почувствовать,  что  хоть  и отдаленно,  но  согласуетсЯ  с  его  опытом. Ќо
способен ли человек представить ужас небытиЯ? Џсихоаналитики  полагают,  что
страх смерти ЯвлЯетсЯ видоизменением страха утратить в лице родителей защиту
от мира. ’аким образом напрЯженное предвосхищение смерти подразумевает страх
остатьсЯ неоцененным, ведь  тщеславие и жажда творческого  успеха во  многом
определЯютсЯ  взаимоотношениЯми  с родителЯми  в раннем  детстве. Ѓессонница
обращает  человека к  творчеству, которое, оставаЯсь  непризнанным,  в  свою
очередь приводит к страху смерти и бессоннице.

     Џри отсутствии творческого порыва  Љафка чувствовал себЯ  ни  на что не
годным. ‚ бессоннице и опустошении совершаетсЯ отказ от неисполнимых надежд,
благодарЯ  отказу сила  этих  надежд  может трансформироватьсЯ в  творческий
импульс.  Љафка  дорожит  именно  этой  пустотой  как  непременным  условием
творческого процесса.

     ‘ладчайший соблазн страданиЯ и отверженности переплеталсЯ с  тЯгостными
мучениЯми  болезненного  и  одинокого человека.  Ћдиночество  располагает ко
взглЯду   на  себЯ  со  стороны,   но  всЯкаЯ  попытка  отстраненности  лишь
подчеркивает эгоцентризм. —асто возникает соблазн созерцать незримую борьбу,
ведомую собственным духом,  но  борьба эта прежде  всего  с  собственной  же
раздвоенностью.  "Ћн разделен  надвое... у него два противника... он в кровь
расшибает себе лоб о собственный лоб".

     Ћн  убегал  в  литературу,  дабы спастись от жизни, но само это бегство
было  разрушительным, сопровождалось огромными нервными издержками, подрывом
здоровьЯ. Њожно сказать, что  прогрессирующий невроз многим обЯзан структуре
его психики, страхами перед  самим  процессом  писаниЯ,  перед читающей  или
слушающей  публикой. Ћднажды, когда  Љафку  попросили  представить аудитории
своего  друга  актера €схака  ‹еви,  его  охватила настоЯщаЯ  спазматическаЯ
лихорадка, артерии бешенно запульсировали, и колени задрожали под столом. Ћн
признавалсЯ,  что  свойственнаЯ ему  потребность  в  общении  "оборачиваетсЯ
страхом,  едва дело  доходит до  осуществлениЯ". ‘траницы  „невника  пестрЯт
упреками  в  свой  адрес  за  робкость  и  неловкость  в  общении,  нехватку
коммуникабельности.

        692

     Џисательство длЯ Љафки не  просто бегство от мира или победа над  отцом
("ибо здесь он брал верх над отцом, которому вход в литературу был закрыт"),
но  - "сладкаЯ и чудеснаЯ награда", возможность преодолениЯ материи, входа в
"иные  миры",  приведениЯ  мира  к  чистоте,  правде, незыблемости.  ѓоворЯ:
"письмо  -  форма  молитвы",  -  он  имеет в  виду  очищение,  приобщение  к
единственно подлинному миру - духа.

     €менно  этот  духовный   мир  поЯвлЯетсЯ  на   горизонте  литературного
творчества - это область "неразрушимого", и  Язык, несмотрЯ на свою  немощь,
может в  дальнейшем служить способом предчувствиЯ его  существованиЯ. Ћтсюда
чуть  ли  не  религиознаЯ функциЯ,  которую  Љафка предписывает  литературе:
"‘частлив Я был бы  только в том случае, - пишет он в 1917  году, -  если бы
смог привести мир к чистоте, правде, незыблемости".

     Ќекогда мудрейший ѓете  произнес замечательную  фразу: "Ќичто не уводит
от мира вернее, чем  искусство,  и  ничто не  свЯзывает с  миром вернее, чем
искусство". ќто,  если хотите, определение искусства  Љафки,  убегавшего  от
пугающего его мира в творчество и этим фантастическим способом предсказавшим
еще неведомую  в своей ужасающей бессмысленности жизнь. Џочему именно Љафка?
Џотому, что  он убегал от собственного чувства заброшенности и беззащитности
в  творчество,  творчеством  же  претворЯл  свое собственное мироощущение  в
откровениЯ грЯдущей жизни.

     ‘частье и чувство  благодарности,  которые он испытывал,  когда  был  в
состоЯнии писать,  могли послужить  ему  доказательством того, что искусство
свЯзывает  нас  не  только  с  "мирским",  но  и  с моральным, божественным,
правильным - причем свЯзывает через двоЯкий смысл, через глубинную символику
идеи "„обра". ’о, что длЯ художника "добро есть", то, о чем он так хлопочет,
во что он  так  отчаЯнно серьезно, с такой болью  сердечной играет, на самом
деле тождественно и  даже  более  чем тождественно всЯкой Џравоте и  всЯкому
„обру, это субститут человеческого стремлениЯ к совершенству вообще, и снами
рожденное искусство Љафки -