аЯ  разум  беспрерывно  действовать,  покровительствует  безделью;
напротив,  можно с полным основанием  утверждать,  что  из всех людей только
ученые  любЯт труд ради  него самого.  ‚едь те, кто любит дела и труды  ради
приносимой  ими  выгоды, подобны наемным рабочим,  любЯщим  работу ради  той
оплаты,  которую они получают  за  нее. „ругие  же обращаютсЯ к практической
деЯтельности ради  почестей,  ибо,  занимаЯсь какими-то делами, находЯтсЯ на
виду у людей и таким образом могут ублажать  свое самолюбие, которое в  ином
случае  осталось бы  неудовлетворенным. €ные  делают  это  ради  преимуществ
богатства и власти, дающих им  возможность  вознаградить друзей  и отомстить
своим врагам. €ные -- длЯ того, чтобы иметь известную возможность заниматьсЯ
тем,  что  им  особенно  нравитсЯ,  и таким  образом  чаще  доставлЯть  себе
удовольствие. Ќаконец, иные -- длЯ того, чтобы достичь каких-то других своих
целей.  ’ак  что, подобно  честолюбцам, о  которых обычно  говорЯт,  что  их
храбрость --  в глазах  смотрЯщих,  всЯ деЯтельность и энергиЯ  этих  людей,
по-видимому,  направлены  только на  то, чтобы  снискать  похвалу других или
доставить  наслаждение самим себе. Ћдни  только ученые получают удовольствие
от  трудов и научных  занЯтий, как  от действий, согласных с природой  и  не
менее  полезных длЯ  ума, чем физические упражнениЯ длЯ тела, думаЯ  о самом
деле, а не о той выгоде, которую оно  может принести,  так что из всех людей
они самые неутомимые, если только дело таково, что захватывает и увлекает их
ум. Ќу  а то,  что  иной  раз  находЯтсЯ  некоторые  весьма  начитанные,  но
неспособные к практической деЯтельности  люди, то ведь дело здесь вовсе не в
самих  науках,  а  в  каком-то  бессилии  и  слабости тела и  души. Ќа таких
указывает ‘енека, говорЯ: "Ќекоторые до такой  степени привыкли к  тени, что
боЯтсЯ  всего,   что  находитсЯ  на   свету"<sup>[22]</sup>.  Њожет,  конечно,
случитьсЯ, что такого  рода  люди, сознаваЯ себЯ талантливыми, посвЯтЯт себЯ
науке, но само по себе  образование отнюдь не  формирует  и не создает такие
характеры.  …сли же кто-то тем  не  менее упорно придерживаетсЯ  мнениЯ, что
науки отнимают слишком много времени, которое  можно  было  бы в ином случае
употребить более разумно,  то Я утверждаю, что  нет ни одного столь занЯтого
человека -- если это только  не совершенно бездарный в деловом отношении или
неприлично жадный, без разбору хватающийсЯ за любое дело человек, -- который
не имел бы определенных промежутков отдыха от своих  дел, чтобы восстановить
силы длЯ работы. ЋстаетсЯ, следовательно, спросить, длЯ чего и каким образом
следует использовать эти  оставшиесЯ  часы --  длЯ занЯтий  науками  или длЯ
наслаждений,   чему  подчинить  это   времЯ  --  духовным   или  чувственным
устремлениЯм?   Џравильно   ответил  „емосфен   ќсхину,   человеку,   всегда
предававшемусЯ  чувственным  наслаждениЯм,  на упрек  в том,  что "его  речи
пахнут  маслЯной лампой": "Ќо, -- сказал он, --  есть большаЯ  разница между
тем,  что делаю Я и что  делаешь ты  при  свете лампы" ^. Џоэтому  ни в коем
случае  не  следует   опасатьсЯ,  что  занЯтиЯ  наукой  мешают  практической
деЯтельности;  наоборот,  они  удерживают ум  от  бездельЯ  и  стремлениЯ  к
удовольствиЯм, которые в противном случае незаметно  охватывают его к ущербу
и делам,  и науке.  „алее,  утверждение,  будто наука подрывает  уважение  к
законам  и  власти,  есть  чистейшаЯ  клевета,  выдуманнаЯ длЯ  того,  чтобы
безосновательно обвинить науку. €бо тот, кто предпочитает слепое повиновение
сознательному  выполнению долга, подобен  тому, кто  станет  утверждать, что
слепой, идущий на ощупь, ходит увереннее, чем зрЯчий при Ясном свете.  Ѓолее
того, не может  быть  сомнениЯ, что искусства  смЯгчают  нравы, делают людей
более  деликатными,  уступчивыми,  как  бы  подобными  воску,  и  способными
повиноватьсЯ  приказам  властей; напротив,  невежество делает  их  упрЯмыми,
неуступчивыми,  мЯтежными, о  чем весьма  Ясно  свидетельствует историЯ, ибо
эпохи,  особенно   необразованные,   некультурные,   варварские,   изобилуют
мЯтежами, восстаниЯми, переворотами.
     Ћтносительно  же мнениЯ  Љатона  –ензора  достаточно  сказать,  что  он
полностью  искупил свою вину за поношениЯ, которым он подвергал образование,
тем,  что  на восьмом десЯтке  лет с  увлечением, как мальчик, стал  изучать
греческий  Язык; отсюда Ясно, что его  первоначальное  суждение о  греческой
литературе  вытекало скорее из  его  напускной суровости, чем  из  глубокого
внутреннего убеждениЯ. —то же  касаетсЯ стихов ‚ергилиЯ, то,  хотЯ  ему было
угодно  оскорбить  весь мир, приписываЯ  римлЯнам  искусство  повелевать,  а
прочие искусства, как более простые, оставлЯЯ другим народам, все же и здесь
совершенно  очевидно,  что римлЯне никогда  не достигали  вершины власти, не
достигаЯ одновременно  и  вершин искусств. ‚едь  современниками  двух первых
–езарей, мужей,  обладавших  огромным опытом управлениЯ  государством,  были
самый выдающийсЯ поэт, тот самый знаменитый ‚ергилий Њарон, самый выдающийсЯ
историк ’ит  ‹ивий, самый  выдающийсЯ знаток  древностей  Њарк ‚аррон, самый
выдающийсЯ, или близко  к тому, оратор Њарк  –ицерон -- и каждый из них, как
всем известно,  был  первым  в  своем  роде  занЯтий.  € наконец,  по поводу
обвинениЯ  ‘ократа Я скажу только следующее: вспомним  о том  времени, когда
оно  было  выдвинуто, --  ведь  это  было в  эпоху  ’ридцати  тиранов, самых
жестоких, самых  преступных, самых недостойных власти людей; когда же прошло
это времЯ и обстоЯтельства изменились, тот же ‘ократ (ЯвлЯвшийсЯ в их глазах
преступником)  был причислен к героЯм, и потомки осыпают его всеми божескими
и   человеческими   почестЯми,  а   его   рассуждениЯ,   ранее   считавшиесЯ
развращающими  нравы, у всех  последующих  поколений  снискали славу лучшего
лекарства против развращениЯ ума и нравов. € этого, пожалуй,  достаточно длЯ
того,  чтобы  ответить  политикам,  которые  с  высокомерной  жестокостью  и
фальшивой суровостью  осмеливаютсЯ клеветать на  науку.  ‚прочем, длЯ нашего
времени  (не  знаю,  дойдут  ли  труды  мои до  потомства)  это опровержение
представлЯетсЯ  не  таким уж необходимым, ибо попечение и  благоволение двух
образованнейших правителей, королевы …лизаветы и ‚ашего ‚еличества, подобных
Љастору и Џоллуксу, двум сверкающим звездам<sup>[24]</sup><i>,</i> пробудили у нас  в
Ѓритании великую любовь и уважение к наукам.
     ’еперь мы переходим к третьему роду упреков наукам, которые на этот раз
обЯзаны  самим же ученым и обычно  производЯт более глубокое  по сравнению с
остальными впечатление. ќти  упреки проистекают либо от положениЯ,  либо  от
особенностей  характера, либо  от  природы занЯтий  самих  ученых.  €з  этих
обстоЯтельств  первое  не зависит от  воли  самих  ученых,  второе  не имеет
отношениЯ  к  сущности дела и  только  третье, собственно, как мне  кажетсЯ,
требует рассмотрениЯ.  Ќо так как речь должна пойти  не столько об  истинной
ценности вещей, сколько  о том, что думает  о  них толпа, то не будет лишним
сказать несколько слов и о первых двух обстоЯтельствах.
     €так,  попытки  преуменьшить  значение наук  и  как  бы развенчать  их,
вызванные положением ученых, обусловлены или бедностью  и нуждой этих людей,
или  незаметным и  уединенным  образом их  жизни, или недостаточно  почетным
объектом их научных занЯтий.
     —то  касаетсЯ бедности  (а  довольно часто случаетсЯ,  что ученые  люди
бывают неимущи  и большей частью незнатного  происхождениЯ и  не  умеют  так
быстро разбогатеть, как это происходит с тем, кто единственной целью в жизни
делает  наживу),  то  было  бы  разумным поручить здесь  произнести  похвалу
бедности нищенствующим братьЯм (да простЯт мне они это), роль которых весьма
высоко  оценивал  Њакиавелли,  говорЯ:  "“же  давно  было  бы   покончено  с
господством  свЯщенников,  если  бы  уважение  к  монахам  не  возмещало  бы
роскошества и излишества  епископов"<sup>[2]</sup><sup>[5]</sup>. ‚  равной мере
можно  сказать,  что богатство и  великолепие жизни правителей  и знати  уже
давно могли бы выродитьсЯ  в  варварство и  грЯзный разврат, если  бы не эти
самые  беднЯки-ученые,  которым  правители   обЯзаны  развитием  культуры  и
нравственности в жизни. Ћднако, оставив в стороне все эти похвалы, стоит все
же отметить, сколь свЯщенной  и почитаемой в течение рЯда веков  считалась у
римлЯн бедность,  а  это  государство отнюдь не увлекалось парадоксами. ‚едь
’ит ‹ивий  говорит  следующее:  "€ли  менЯ  вводит  в  заблуждениЯ  любовь к
предпринЯтому  мною делу,  или же  никогда не  существовало ни одного  более
великого, более уважаемого, более обильного добрыми примерами государства, в
которое  бы  так  поздно  проникли жадность  Я  роскошь и где  бы так  долго
сохранЯлось столь великое уважение к бедности и  бережливости"<sup>[26]</sup>.
„а и после того, как  ђим пришел  в упадок, мы читаем, например,  что, когда
диктатор –езарь высказал  намерение восстановить гибнущую республику, кто-то
из его друзей заметил: мол, ничто не будет более полезным длЯ его начинаниЯ,
чем уничтожить любым путем уважение к богатству.  "„ействительно, -- говорил
он, --  и эти, и все прочие бедствиЯ исчезнут вместе с почитанием богатства,
если ни выборные должности, ни все остальное, к чему  обычно стремЯтсЯ люди,
не  будут  доставатьсЯ за  деньги"<sup>[27]</sup>.  Ќаконец, подобно тому  как
верно  сказано, что  "румЯнец  -- это  цвет  добродетели",  хотЯ иногда он и
свидетельствует  о вине, можно с полным правом сказать,  что бедность -- это
судьба добродетели,  хотЯ  иной раз  она и ЯвлЯетсЯ  результатом  роскоши  и
беспечности. € как верно изречение ‘оломона: "Љто спешит к богатству, тот не
останетсЯ  честным" --  и  его  наставление: "Љупи истину и не продавай  ее,
равно   как  знание  и  мудрость!"<sup>[28]</sup>  ќтими  словами  он  как  бы
утверждает, что богатства следует тратить длЯ того, чтобы приобрести знаниЯ,
а не употреблЯть знаниЯ на то, чтобы приобрести богатства.
     —то же следует сказать об уединенной и незаметной жизни, которую ставЯт
в  упрек  ученым?  ’олько  то,  что покой и уединение (но  без  праздности и
роскоши) лучше городской суеты и занЯтости благодарЯ той безмЯтежности духа,
свободе, достоинству или по крайней мере отсутствию недостойных дел, которые
они  приносЯт, -- все это  тема настолько избитаЯ и  всеми  повторЯемаЯ, что
никто не может уже  говорить  о ней неудачно; ведь,  выражаЯ  таким  образом
убеждение  всех  людей,  он  вполне  заслуживает  их  всеобщее  одобрение  и
согласие.  џ  хочу  только  добавить,  что  ученые,  живущие  в  государстве
уединенно  и  старательно  избегающие   быть  на  виду   у  людей,   подобны
изображениЯм ЉассиЯ и Ѓрута, о которых ’ацит,  говорЯ о том, что их не несли
на  похоронах  ћнии,  хотЯ  здесь  же  было  множество  других  изображений,
замечает:  "Ћни   Ярко  сиЯли   уже   от  одного  того,  что  их   не   было
видно"<sup>[29]</sup>.
     €з-за   того,   что   деЯтельность   ученых    считаетсЯ   неважной   и
незначительной, им поручаетсЯ воспитание детей и юношества,  а невнимание, с
которым относЯтсЯ к этому возрасту,  распространЯетсЯ тем  самым и  на самих
учителей. Ќо сколь несправедливо это принижение ученых. если только смотреть
не с точки зрениЯ толпы, а трезво оценив существо дела, можно понЯть хотЯ бы
из того,  что все  стремЯтсЯ скорее наполнить  новый, а  не старый  сосуд  и
больше  озабочены  тем,  в  какую  землю  посадить  молодое,  а  не взрослое
растение. Ћтсюда Ясно, что прежде всего следует  заботитьсЯ о начале всЯкого
дела.  …сли угодно, можно  сослатьсЯ  на слова  раввинов:  "ћноши ваши узрЯт
видениЯ,  а  старики будут видеть сны"<sup>[30]</sup>. €з этого  текста делают
вывод,  что  молодость  -- это  возраст,  заслуживающий  большего  уважениЯ;
действительно,  насколько Яснее  откровение осуществлЯетсЯ в видениЯх, чем в
снах. Ћсобенно же важно отметить, что, хотЯ воспитатели, подобно обезьЯнам у
тиранов, служат как бы длЯ  насмешек и уже  давно  никто не  заботитсЯ об их
надлежащем  подборе,  все же с  глубокой  древности, с  самых лучших и самых
мудрых веков существует недовольство тем, что государства  слишком заботЯтсЯ
о законах,  к воспитанию же граждан относЯтсЯ небрежно. ќта  важнейшаЯ часть
древней  науки  вновь возродилась некоторое  времЯ  тому  назад в  коллегиЯх
иезуитов, и, когда Я  вижу, с каким упорством и тонкостью они занимаютсЯ как
обучением, так и нравственным воспитанием, мне вспоминаютсЯ знаменитые слова
ЂгесилаЯ о ”арнабазе: "’ы так великолепен, если бы ты был наш!"<sup>[31]</sup>
‚прочем, об упреках и возражениЯх,  свЯзанных с положением и судьбой ученых,
сказано достаточно.
     —то же  касаетсЯ  особенностей характера и нравов ученых, то это вопрос
скорее  личности  ученого,  а не  его  занЯтий. ‚не  всЯкого сомнениЯ, среди
ученых бывают как хорошие,  так и плохие люди,  совершенно  так же, впрочем,
как  и во  всех других  слоЯх и группах общества,  и  это вовсе не  означает
неправильности  утверждениЯ  (а  именно  это  говорЯт порой),  что  "занЯтиЯ
сказываютсЯ на характере"<sup>[32]</sup> и что образование, если оно только не
оказываетсЯ достоЯнием уж очень  плохих людей, исправлЯет природу человека и
улучшает ее.
     Ћднако,  тщательно  и  беспристрастно  оцениваЯ положение,  Я  не  могу
увидеть ни одного  недостатка  в  науке, вытекающего из нравов  образованных
людей, если они действительно образованы, если только не ставить  им в упрек
(в  чем  обвинЯют  „емосфена,  –ицерона,  Љатона Њладшего, ‘енеку  и  многих
других)  то,  что,  поскольку обычно времена, о которых читают, лучше тех, в
которые  живут, а примеры,  которым  учат,  лучше  того, что  совершаетсЯ  в
действительности,   они  слишком  часто  стараютсЯ  моральную  испорченность
исправить  примерами нравственности  наставников и моральности их  учений, а
древние  строгие нравы внушить развращенным эпохам  (к чему,  однако, вполне
может  привести  и собственный  опыт). ‘олон же на вопрос о том, дал  ли  он
своим согражданам  самые  лучшие законы,  ответил:  "‘амые  лучшие  из  тех,
которые они сами захотели получить"<sup>[33]</sup>. Ђ Џлатон, видЯ, что  нравы
его сограждан хуже, чем он мог  это снести,  отказалсЯ от  всех общественных
дел, говорЯ: "‘  родиной нужно  обращатьсЯ так же, как  с  родителЯми, т. е.
уговаривать, а не подвергать насилию, упрашивать, а не ругать"<sup>[34]</sup>.
ќтого же самого опасаетсЯ тот, кто советует –езарю "не призывать вернутьсЯ к
древним учреждениЯм, над  которыми уже  давно смеетсЯ  развращенный  век". €
–ицерон упрекает в такой же ошибке  Љатона Њладшего в  письме  к  Ђттику: "“
Љатона прекрасный образ мыслей,  но он иногда приносит вред  государству, он
говорит так,  будто живет  в республике  Џлатона,  а  не среди этих подонков
ђомула"<sup>[35]</sup>.  ’от  же  самый –ицерон  стараетсЯ  смЯгчить  в  своем
толковании  слишком  суровые  требованиЯ и предписаниЯ  философов: "‘ами эти
наставники  и  учителЯ,  как  мне  кажетсЯ,  продвинули пределы обЯзанностей
несколько  дальше, чем требует  сама природа, ибо  хотЯ в мыслЯх мы способны
достичь    крайнего    предела,    однако     останавливаемсЯ    там,    где
следует"<sup>[36]</sup>. Ќо и он мог сказать: "џ сам менее значителен, чем мои
предписаниЯ"<sup>[37]</sup>, так как он споткнулсЯ о тот же камень,  хотЯ и не
так сильно.
     „ругой недостаток  такого же рода,  который, быть может в какой-то мере
заслуженно,  ставитсЯ  в  упрек   ученым  людЯм,  состоит  в  том,  что  они
собственные  интересы и собственную безопасность приносЯт в жертву интересам
и  чести своей  родины  или  своих государей.  ‚едь  именно об этом  говорил
„емосфен афинЯнам: "…сли вы всерьез поразмыслите, то поймете, что советы мои
не таковы,  чтобы  Я  благодарЯ  им  возвысилсЯ  среди вас, а вы  сами стали
предметом  насмешек длЯ греков; наоборот, весьма часто они самому мне грозЯт
опасностью,  длЯ вас же  всегда полезно использовать их"<sup>[38]</sup>. ’очно
так же ‘енека уже после знаменитого пЯтилетнего правлениЯ, принесшего вечную
славу ученым  наставникам, не переставал честно и  бесстрашно давать  советы
своему господину, уже запЯтнанному всеми пороками и преступлениЯми, несмотрЯ
на  ту  опасность, котораЯ  ему  грозила  и  в конце  концов привела  его  к
гибели<sup>[39]</sup>.  „а  иначе  и  не  может  быть:  ведь  наука  вооружает
человеческий ум  истинным пониманием собственной непрочности, неустойчивости
и   изменчивости  счастьЯ,   достоинства   души   и   значениЯ   собственных
обЯзанностей, а то, кто помнит обо всем этом, ни в коем случае не дадут себЯ
убедить в  том,  что  увеличение собственного  благополучиЯ может  считатьсЯ
превыше всех благ. Џоэтому они  и  живут таким образом, как будто собираютсЯ
давать отчет сначала перед Ѓогом, а затем уже перед  своими господами, т. е.
либо перед государЯми,  либо перед государствами, следуЯ принципу  "Я принес
тебе  пользу", а не принципу "Я принес  себе пользу". Ђ в большинстве  своем
политические  деЯтели,  не  воспитанные  в  духе  учениЯ об  обЯзанностЯх  и
всеобщем  благе, все  измерЯют собственными интересами,  считаЯ себЯ центром
мира, как будто все линии должны сходитьсЯ к ним самим и их судьбам, и вовсе
не заботЯтсЯ о корабле государства, даже если его застигла бурЯ, лишь бы  им
самим   удалось  спастись  на  лодке  собственного  преуспеваниЯ  и  выгоды.
Ќаоборот,  тот,  кому известны значение  обЯзанностей  и  границы себЯлюбиЯ,
будет исполнЯть свои обЯзанности, свой долг и не  покинет своего поста, хотЯ
бы  это и грозило  его жизни.  Ќу  а если ученым  иной  раз удаетсЯ остатьсЯ
невредимыми  во времЯ смут и переворотов в государстве, то это нужно отнести
не на счет всЯческих их ухищрений и изворотливости, а на счет того уважениЯ,
которое  честность вызывает  даже у врагов. ‚прочем,  что касаетсЯ твердости
веры   и  уважениЯ   к  соблюдению  долга,   которые  воспитывает  в  ученых
образование, то, как бы порой  судьба ни бичевала их и как бы их ни осуждали
на  основании  своих  неразумных принципов политические деЯтели, они тем  не
менее  вызывают Явное одобрение,  так что здесь  нет никакой необходимости в
подробной защитительной речи.
     „ругой  недостаток,   свойственный  ученым,  который,   пожалуй,  легче
извинить,  чем отрицать,  состоит  в  том,  что они,  как правило,  с трудом
приспосабливаютсЯ и  сходЯтсЯ с теми людьми, с  которыми им приходитсЯ иметь
дело или жить. ќтот недостаток возникает по двум причинам. ЏерваЯ причина --
сама возвышенность  их духа, из-за  которой  им  очень  трудно  снизойти  до
отдельного  человека  (даже  заметить его).  ‚едь это слова любЯщего,  а  не
мудреца:   "Љаждый   из   нас   друг   длЯ   друга   достаточно   интересное
зрелище"<sup>[40]</sup>.  Ќо Я  все  же  не  отрицаю, что  тот, кто  не  может
одинаково хорошо  сужать или расширЯть свои  духовные интересы, подобно тому
как  можно  сужать  или  расширЯть  зрачок   глаза,  лишен   весьма   важной
способности, необходимой длЯ практической жизни. ‚тораЯ же причина -- это их
честность и простота, что, однако, доказывает в  них не  столько  недостаток
способности   суждениЯ,  сколько   избирательность  этой  способности.  ‚едь
истинные и правомерные  пределы вниманиЯ  к другому человеку не простираютсЯ
дальше,  чем это  необходимо длЯ  того,  чтобы познать его  характер, с тем,
чтобы можно  было обращатьсЯ с ним, не оскорблЯЯ  этим обращением,  помогать
ему советом, если нужно, и в то же времЯ во всем обезопасить самих себЯ;  но
копатьсЯ  в чужих переживаниЯх длЯ того, чтобы потом  оказывать  на человека
давление и заставлЯть его подчинЯтьсЯ  чужой  воле, -- это свойственно людЯм
не очень-то честным, но, напротив, хитрым  и двоедушным; и  если в дружеских
отношениЯх это позорно, то по отношению к правителЯм это означало бы также и
нарушение  долга.  „ействительно,  восточный обычай,  по которому  считаетсЯ
недопустимым  смотреть  на  царей,  хотЯ внешне и представлЯетсЯ варварским,
однако  по  существу  своему  очень  верен:  ведь  не  подобает  подданным с
любопытством  пытатьсЯ проникнуть в мысли своих правителей, которые  следуют
неисповедимым заповедЯм ‘вЯщенного писаниЯ.
     ЋстаетсЯ еще один недостаток, весьма часто приписываемый  ученым людЯм,
и им  Я закончу  рассмотрение этого вопроса. ђечь идет о том, что  ученые не
всегда заботЯтсЯ о соблюдении приличий в вещах, по существу незначительных и
внешних (выражение лица, жесты, походка, манера разговаривать и т. п.). Ђ на
основании этих  мелких  и  несущественных  недостатков  невежественные  люди
делают  заключение о всей деЯтельности ученых,  затрагивающей  вещи  гораздо
более важные и серьезные. Ќо подобного рода суждение глубоко ошибочно. Ѓолее
того,  таким  людЯм полезно  напомнить относЯщиесЯ к  ним слова  ”емистокла,
который, когда его  попросили сыграть на лире и  спеть  что-нибудь,  ответил
хотЯ  и весьма высокомерно,  но  в высшей степени удачно: "џ  хотЯ и не умею
играть на лире, но достаточно хорошо  знаю, как маленький город превратить в
великое  государство"<sup>[4]</sup><sup>[1]</sup>.   €  вне  всЯкого   сомнениЯ,
существует много людей, прекрасно владеющих наукой политики, которые, однако
же, в повседневной  жизни и в частных  взаимоотношениЯх более неопытны,  чем
кто-либо другой. ‚ообще  всем  тем, кто порицает ученых с этой точки зрениЯ,
следует напомнить о той похвале,  которой удостаивает Џлатон своего  учителЯ
‘ократа, по его  словам весьма напоминающего  баночки торговцев лекарствами,
на которых снаружи нарисованы  обезьЯны, совы, сатиры, внутри же  содержатсЯ
драгоценные  жидкости и  великолепные лекарства, иными словами, он заЯвлЯет,
что в  нем,  в  его внешности есть некоторые  несерьезные и  даже  уродливые
черты, которые  и  бросаютсЯ прежде всего в  глаза толпе и служат  предметом
сплетен,  но  глубины его духа  заключают в  себе  величайшие способности  и
добродетели<sup>[42]</sup>. €так, о нравах ученых сказано вполне достаточно.
     Њежду тем хочетсЯ напомнить о том, что мы  вовсе не стремимсЯ брать под
защиту некоторые недостойные и грЯзные обычаи ученых, которыми они позорЯт и
бесчестЯт и самих себЯ, и науку: Я имею в виду обычаи, которые были  присущи
римским   философам  позднего  периода,  жившим  в  семьЯх  богатых  римлЯн,
питавшимсЯ  с  их  стола  и   с   полным  основанием  называемым  бородатыми
паразитами.  ’акого  рода философа  великолепно  изобразил  ‹укиан:  знатнаЯ
матрона пожелала, чтобы этот философ  возил в колЯске ее мальтийского щенка,
и,  так   как  он  делал  это  очень   старательно,  но  не  очень  достойно
(indecenter), мальчик со смехом сказал: "Ѓоюсь как бы наш философ  из стоика
не превратилсЯ  в киника"<sup>[43]</sup>. Ќо  прежде  всего ничто  не  наносит
такого вреда достоинству науки, как грубаЯ и отвратительнаЯ лесть, на службу
которой весьма многие, и не только люди невежественные и неученые, поставили
свои перьЯ и таланты, превращаЯ, как говорит „ю Ѓартас<sup>[44]</sup>, "ѓекубу
в  …лену, ”аустину в ‹укрецию". Њне  также не очень нравитсЯ принЯтый теперь
обычай посвЯщать книги какому-нибудь покровителю, ибо книги,  особенно те из
них, которые достойны этого имени,  должны  считать себЯ в  услужении лишь у
истины  и  разума.  ‡начительно  лучше  поступали  древние,  которые  обычно
посвЯщали свои  сочинениЯ только друзьЯм и сверстникам или  даже ставили  на
них  имена этих друзей; ну  а если иной  раз и  посвЯщали свой  труд царЯм и
знатным людЯм, то это  делалось только  тогда,  когда содержание книги  было
близко  этому лицу. ‚прочем,  этот обычай и подобные ему  заслуживают скорее
порицаниЯ, чем защиты.
     џ не хочу здесь  ставить в  вину ученым, что они иной раз обращаютсЯ  к
людЯм  могущественным и  знатным. ‚едь „иоген, отвечаЯ на насмешливый вопрос
какого-то  человека:  "Џочему  философы  идут за богатыми, а не  богатые  за
философами?",  правильно  и  не  без Язвительности  сказал: "ќто  происходит
потому, что философы хорошо знают, в чем они нуждаютсЯ, богатые же  этого не
знают"<sup>[45]</sup>. Ѓлизок к этому известный рассказ об Ђристиппе. „ионисий
не пожелал  выслушать его,  когда тот обратилсЯ  к нему с какой-то просьбой,
тогда Ђристипп распростерсЯ у его ног, как это делают перед богами в храмах.
„ионисий, на этот раз выслушав его,  удовлетворил его просьбу. Џозднее некий
защитник  достоинства  философии  стал  порицать Ђристиппа за  то,  что  он,
бросившись  в  ноги  тирану  ради  столь  малого  дела,  оскорбил  тем самым
философию. Ђристипп  возразил ему, что "это  не его  вина, а „ионисиЯ, ибо у
того уши расположены на ногах"<sup>[46]</sup>. Ќе следует считать малодушным и
того мудреца, который в каком-то споре с цезарем Ђдрианом дал себЯ победить,
оправдываЯсь  тем,  что "справедливо уступить  тому, кто командует тридцатью
легионами". Џоэтому  не  следует  осуждать  ученых,  которые,  когда требуют
обстоЯтельства,  готовы поступитьсЯ в  чем-то своим достоинством, подчинЯЯсь
велению  необходимости  или  случаЯ. €  хотЯ  это  с первого  взглЯда  может
показатьсЯ  низким и достойным раба, однако если правильнее оценить вещи, то
придетсЯ признать, что ученые уступили здесь не людЯм, а самому времени.
     Џерейдем  теперь  к  тем  ошибкам  и  ненужным   рассуждениЯм,  которые
встречаютсЯ  в  самих  исследованиЯх  ученых.  €менно  это  прежде  всего  и
относитсЯ, собственно,  к  нашему изложению. Њы  здесь вовсе  не  собираемсЯ
защищать  сами  эти заблуждениЯ,  но хотим только,  рассмотрев их тщательно,
выделить то, что ЯвлЯетсЯ здравым и твердым, и защитить это от клеветы. ‚едь
известно,  что  люди завистливые всегда  стараютсЯ,  увидЯ какую-то  ошибку,
очернить  вместе с этим и  все то,  что ЯвлЯетсЯ  правильным и обоснованным.
€менно  таким  образом  Язычники  в  ранний  период  истории  церкви  всегда
приписывали христианам  всЯческие недостатки  и ереси.  џ не собираюсь также
рассматривать более или менее тщательно те заблуждениЯ и препЯтствиЯ на пути
развитиЯ  науки,   которые  касаютсЯ  существа  сложных  научных  проблем  и
недоступны  пониманию толпы,  но хочу  упомЯнуть лишь  о  тех  заблуждениЯх,
которые всем известны или по крайней мере доступны всеобщему пониманию.
     €сходЯ из этого, Я хочу разделить на три категории все то бесполезное и
ненужное в науке, что главным образом и дает  повод  длЯ нападок на нее.  Њы
называем бесполезным  то, что ЯвлЯетсЯ либо ложным, либо вздорным, т. е. то,
чему  не хватает  либо  истинности,  либо  практической  целесообразности, и
считаем тех  людей  пустыми и  легкомысленными, которые  либо готовы  верить
ложному, либо интересуютсЯ вещами пустЯшными. ‚едь любопытство касаетсЯ либо
самих вещей, либо слов,  т. е. речь идет о том, что либо  усилиЯ тратЯтсЯ на
ненужные вещи, либо  слишком большое внимание уделЯетсЯ словесной отделке. ‚
свЯзи  с этим мне кажетсЯ  в равной мере  будет согласно как с  определенным
опытом,   так  и  с  правильным  пониманием  положениЯ  вещей,  если   будет
установлено три вида  извращений, которые  дискредитируют науку.  Џервое  --
это,  если  можно так выразитьсЯ, "наука  фантастическаЯ",  второе -- "наука
сутЯжнаЯ" и третье -- "наука, подкрашеннаЯ и изнеженнаЯ", или  можно сказать
так:  пустые  мечтаниЯ,  пустые  пререканиЯ,  пустые аффектации. џ  начну  с
последнего.
     ќто  извращение,  суть которого  состоит в  том,  что  речь  становитсЯ
слишком пышной  (хотЯ некогда это и весьма ценилось),  особенно развилось во
времена ‹ютера. Џричина заключалась прежде  всего в том, что тогда, длЯ того
чтобы  увлечь народ и  произвести на него впечатление,  особенно  необходимы
были  пылкость и выразительность речи на сходках, а это требовало доступного
народу красноречиЯ. Љроме того, сказывались ненависть и презрение тех времен
к  схоластам,  прибегавшим  к  весьма  различным  стилЯм   и  родам  речи  и
произвольно создававшим невиданные и чудовищные слова,  мало заботившимсЯ об
отделке и изЯществе речи, поскольку они думали  лишь о  том, как бы избежать
неЯсности  и  точно  выразить  смысл  своих  положений.  Ђ  в  результате  в
последующий  период большинство уже скорее заботилось о  словах, чем о самих
предметах,  и  очень  многие  больше  стремились   к   изЯществу  выражениЯ,
отточенности   периода,  ритмике   окончаний,   блеску   тропов,  нежели   к
основательности     содержаниЯ,     силе    доказательства,    тонкости    и
изобретательности  в  их  нахождении  или же точности суждений.  ’огда-то  и
расцвел  пышный и расслабленный  стиль португальского епископа ЋзориЯ. ’огда
же турм без устали тратил бесконечные усилиЯ на изучение оратора –ицерона и
ритора ѓермогена. ’огда же Љар и Ђшэм у нас  в Ђнглии,  превозносЯ  до  неба
–ицерона и „емосфена в своих лекциЯх и  сочинениЯх, увлекли молодежь к этому
изЯщному и процветающему роду науки<sup>[47]</sup>. Ђ ќразм решил вывести свою
насмешливую ќхо: "„есЯть лет потратил Я на  чтение –ицерона", а ќхо ответила
ему: "Ћсел"<sup>[48]</sup>. ‚ это времЯ наука схоластов повсюду стала вызывать
только презрение как примитивнаЯ и варварскаЯ.  Ћдним словом, длЯ тех времен
характерны   склонность   и   стремление  скорее  к   разнообразию,   чем  к
основательности.
     ’аким образом, мы видим первую форму искажениЯ науки в том, что (как мы
сказали) уделЯют внимание главным образом словам, а не  самому делу, и, хотЯ
Я  привел  примеры этого,  относЯщиесЯ к самому  последнему времени, тем  не
менее в той или иной степени подобного рода пустЯки нравились и раньше, да и
в дальнейшем не потерЯют своей привлекательности. Ћднако само по себе это не
может  серьезно  подорвать  авторитет   и  значение  науки   даже  в  глазах
необразованной  толпы, ибо все видЯт, что сочинениЯ ученых похожи на  первую
букву рукописи, котораЯ хотЯ и разукрашена разными нарисованными завитками и
цветочками, однако  же  остаетсЯ только одной буквой.  Ќаиболее  удачным мне
представлЯетсЯ  сравнение этого увлечениЯ  словом  со знаменитым  безумством
Џигмалиона, которое становитсЯ как бы символом этого увлечениЯ<sup>[49]</sup>.
‚едь что  такое слова,  как не  образы вещей, и  увлечение ими,  если они не
одухотворены силой разума, не равнозначно ли любви к статуе?
     € все же не следует поспешно  осуждать  тех,  кто  пытаетсЯ раскрыть  и
осветить темные  и труднодоступные глубины  философии блеском своего  стилЯ.
‚еликолепные  примеры  этого дают  сочинениЯ Љсенофонта,  –ицерона,  ‘енеки,
Џлутарха,  да и  самого  Џлатона. €х польза весьма велика. •отЯ этот стиль в
какой-то  мере мешает тщательному исследованию истины и  живому стремлению к
философии,   ибо  очень  скоро  усыплЯет  разум  и  ослаблЯет  жажду  и  пыл
дальнейшего  исследованиЯ, но, если кто-нибудь стремитсЯ  использовать науку
длЯ нужд общественной жизни (длЯ развитиЯ искусства речи, умениЯ выступать в
общественных местах, убеждать,  доказывать и т. п.), тот в изобилии найдет у
этих авторов уже готовые прекрасные образцы на любой подобный случай. Ћднако
же  излишества   в  словесном  выражении  настолько   справедливо   вызывают
осуждение,  что, подобно ѓераклу,  который, увидев  статую Ђдониса,  любимца
‚енеры,  в  негодовании  воскликнул: "‡десь  нет ничего свЯщенного!", и  все
геркулесовы  бойцы  в науке, т.  е.  трудолюбивые  и  мужественные  искатели
истины, легко  отбрасывают подобные  украшениЯ и  болтовню,  ибо  в  них нет
ничего божественного.
     Ќесколько разумнее  другой  стиль  (хотЯ и  он  не  вполне свободен  от
тщеславиЯ), который  почти  всегда приходит  на  смену излишествам  и пышной
вычурности речи. ќтот стиль выражаетсЯ в четких  словах, кратких сентенциЯх,
вообще  в  речи, скорее  сжатой,  чем расплывчатой.  ‚  результате  все, что
пишетсЯ в таком стиле, представлЯетсЯ более значительным  и умным, чем  есть
на  самом  деле.  ’акой стиль очень широко представлен у  ‘енеки,  несколько
умереннее пользуютсЯ  им ’ацит и Џлиний Њладший, да  и длЯ нашего слуха этот
стиль с недавнего  времени становитсЯ привычным. Ћн обычно нравитсЯ людЯм не
слишком умным (и даже придает какое-то достоинство сочинениЯм), однако люди,
более подготовленные и образованные, с полным основанием его порицают, и его
также можно  считать своего  рода извращением  науки,  ибо и он представлЯет
собой погоню за  словами и их благозвучностью.  Ќо уже  достаточно сказано о
первом виде извращениЯ наук.
     ‘ледующий  вид извращениЯ  (intemperies)  касаетсЯ уже  самого существа
науки. Њы поставили его на второе  место и назвали сутЯжной утонченностью т.
е. излишними ухищрениЯми в споре. ќто извращение несколько серьезнее того, о
котором мы  только что  говорили.  ‚едь  насколько  факты  важнее  словесной
отделки,  настолько, с другой стороны, опаснее несерьезность в делах,  чем в
словах.  € в этом отношении знаменитое  осуждение  науки  апостолом Џавлом в
равной мере может быть отнесено не только к  его времени, но и к последующим
временам и касаетсЯ, как мне кажетсЯ, не  только теологии, но и вообще  всей
науки:    "€збегай    невежественной   новизны    в    словах    и    споров
псевдонауки"<sup>[50]</sup>. ‚ этих  словах он называет два признака дурной  и
ложной науки.  Џервый  --  это новизна и  необычность  терминов,  второй  --
догматизм,  который  неизбежно порождает  возражениЯ,  а  затем  приводит  к
препирательствам и спорам. „ействительно, подобно тому как большинство тел в
природе сначала  остаютсЯ  целыми, а  затем обычно разлагаютсЯ  и пожираютсЯ
червЯми, здравое и  серьезное  познание природы  довольно часто  загнивает и
разлагаетсЯ, превращаЯсь  в скрупулезные,  пустые, нездоровые  и (если можно
так выразитьсЯ) червеподобные (vermiculatae) исследованиЯ, которые обладают,
правда,  каким-то  движением и признаками  жизни,  но  по  существу гнилы  и
совершенно бесполезны. ќтот род научных занЯтий, лишенный  здравого смысла и
саморазлагающийсЯ,  получил особенное  распространение  у  многих схоластов,
располагающих  большим  количеством  свободного  времени,  наделенных острым
умом, но очень мало читавших (ибо их образование было ограничено сочинениЯми
небольшого числа авторов, главным  образом ЂристотелЯ, их повелителЯ, а сами
они всю жизнь  проводили  в  монастырских  кельЯх). Џочти  ничего  не знаЯ в
области естественной  и гражданской  истории, они  из  небольшого количества
материи, но с помощью величайшей активности духа,  служившего им своего рода
ткацким челноком, соткали свою знаменитую, потребовавшую колоссального труда
ткань,  которую  мы находим  в  их  книгах.  ‚едь человеческий  ум, если  он
направлен  на  изучение  материи  (путем созерцаниЯ природы вещей и творений
Ѓога), действует применительно к этой материи и ею определЯетсЯ;  если же он
направлен на самого себЯ  (подобно пауку, плетущему паутину), то он остаетсЯ
неопределенным  и  хотЯ и  создает  какую-то  ткань  науки,  удивительную по
тонкости нити  и  громадности затраченного  труда,  но  ткань  эта абсолютно
ненужнаЯ и бесполезнаЯ.
     ќта бесполезнаЯ утонченность или пытливость бывает двоЯкого рода -- она
может относитьсЯ либо  к самому предмету (таким и  ЯвлЯютсЯ пустое умозрение
или пустые  споры,  примеров которых  можно  немало найти и в  теологии, и в
философии),  либо  к  способу  и методу  исследованиЯ.  Њетод  же  схоластов
приблизительно таков:  сначала по  поводу  любого  положениЯ  они  выдвигали
возражениЯ, а затем отыскивали результаты этих возражений, эти же результаты
по большей части представлЯли  собой только расчленение предмета,  тогда как
древо науки, подобно свЯзке прутьев у известного старика, не составлЯетсЯ из
отдельных  прутьев,  а  представлЯет  собой   их  тесную  взаимосвЯзь.  ‚едь
стройность зданиЯ науки, когда отдельные ее части  взаимно поддерживают „руг
друга,   ЯвлЯетсЯ  и  должна  ЯвлЯтьсЯ   истинным   и   эффективным  методом
опровержениЯ  всех частных  возражений.  Ќапротив,  если вырывать  отдельные
аксиомы, подобно прутьЯм из свЯзки, легко  можно будет  лишать их значениЯ и
произвольно  изменЯть  или ломать  их. €  если  о ‘енеке  говорили,  что  он
"словесными  тонкостЯми  разрушает значение фактов"<sup>[51]</sup>,  то это же
можно с  полным  правом отнести  к  схоластам, сказав,  что они "мелочностью
вопросов подрывают твердыню науки". ђазве не разумнее было бы в большом зале
зажечь одну большую свечу  или люстру со  множеством различных светильников,
чтобы  осветить сразу все  пространство,  вместо того чтобы обходить  каждый
уголок с  маленькой лампадой в руке? Ќо как  похожа на это деЯтельность тех,
кто не столько стремитсЯ  раскрыть истину с помощью очевидных доказательств,
ссылок на авторитеты, сравнений, примеров, сколько прилагает все усилиЯ лишь
к тому, чтобы уничтожить любое, самое малое сомнение, освободитьсЯ от самого
незначительного  заблуждениЯ,  разрешить  все сомнениЯ,  и,  порождаЯ  таким
образом  все времЯ вопрос за вопросом, подобно лампаде, в  приведенном  нами
сравнении, освещает  лишь  одно  место,  остальное  же вокруг оставлЯет  без
вниманиЯ и  ввергает в темноту. ќтот род  философии очень Ярко характеризует
миф  о  ‘цилле, у которой лицо  и грудь  прекрасной  девушки, а  внизу,  как
говорЯт,  ее "с лаем  чудовища  вкруг опоЯсали"<sup>[52]</sup>.  ‚ общем-то  у
схоластов можно найти некоторые прекрасно сформулированные  и весьма  верные
открытиЯ,  но  там,   где  дело  доходит  до  дистинкций  и  анализа  вместо
плодовитого  чрева,   рождающего   полезное  и   нужное   длЯ  человечества,
обнаруживаетсЯ  лишь  чудовищный  лай  пререканий  и  бесконечных  вопросов.
Џоэтому совсем неудивительно, если такого  рода  наука даже у непросвещенной
толпы служит предметом презрениЯ, ибо  люди обычно склонны  вообще отвергать
истину из-за тех споров, которые ведутсЯ вокруг нее,  и считают, что все те,
кто никогда  не  может договоритьсЯ друг с  другом,  просто заблуждаютсЯ.  €
когда люди видЯт, как ученые сражаютсЯ друг с другом из-за вещей, не имеющих
никакого  значениЯ,  они  сразу же  вспоминают  слова „ионисиЯ, сицилийского
тирана: "ќто  болтовнЯ стариков, которым нечего делать"<sup>[53]</sup>. ’ем не
менее совершенно очевидно, что,  если  бы схоласты в придачу к  неистребимой
жажде истины и к неутомимой деЯтельности  своего ума как можно больше читали
и изучали природу,  они, конечно, стали бы  великими  учеными и  в  огромной
степени  способствовали бы развитию  всех искусств  и  наук. Ћ  втором  роде
искажениЯ науки сказано достаточно.
     —то  же до третьего  искажениЯ, касающегосЯ  лжи и заблуждений, то  это
самое отвратительное из всех, потому что  оно разрушает самое природу и душу
науки,  котораЯ есть не  что иное, как образ  истины.  ‚едь  истина бытиЯ  и
истина познаниЯ -- это одно и то же и отличаютсЯ друг от  друга не более чем
прЯмой и отраженный лучи.  ќтот недостаток, таким  образом, ЯвлЯетсЯ двоЯким
по  своему  характеру  или,  лучше  сказать,  раздвоенным  --  это  обман  и
доверчивость;  втораЯ  обманываетсЯ, первый обманывает;  и,  хотЯ  оба  этих
порока представлЯютсЯ противоположными  по своей  природе,  один исходит  от
какой-то  хитрости,  второй -- от простодушиЯ, однако же  они, как  правило,
сходЯтсЯ, ибо, как говоритсЯ в стихотворении,
     Ћт любопытного прочь убегай, ибо он и болтун ведь<sup>[54]</sup>.
     ќти слова дают понЯть, что человек любопытный  в  то же времЯ  и пустой
человек; тот, кто  легко  верит, с удовольствием и  обманывает.  ‚едь именно
так, как  известно, распространЯютсЯ молва и слухи: тот, кто легко им верит,
с  равной  легкостью  их  и  распространЯет. Ћб этом  мудро говорит  ’ацит в
следующих словах: "€змышлЯют и сами же этому верЯт"<sup>[5]</sup><sup>[5]</sup>,
так близки друг к другу желание обманывать и с легкостью верить.
     ќта  готовность  верить и  принимать  с легкостью  что  угодно  (подчас
подкрепленнаЯ ложным авторитетом) бывает двух родов в зависимости от объекта
веры; ведь верЯт либо рассказу или факту (как говорЯт юристы), либо какой-то
догме.  ‚ первом  случае  мы  видим,  как  сильно повредило  это заблуждение
авторитету некоторых из церковных историй, которые  слишком  легкомысленно и
доверчиво     рассказывают    о     чудесах,     совершенных     мучениками,
монахами-отшельниками  и другими свЯтыми,  а  также  их мощами,  гробницами,
часовнЯми, иконами и т. п. ’очно так же мы видим, что и естественнаЯ историЯ
включает много  несерьезного материала, взЯтого без всЯкого отбора и оценки,
как   об   этом    Ясно   свидетельствуют    сочинениЯ    ЏлиниЯ,   Љардана,
Ђльберта<sup>[5]</sup><sup>[6]</sup>   и  большинства  арабских  авторов,  книги
которых полны  нелепых  и фантастических  рассказов,  не  только неточных  и
малообоснованных,  но  и  заведомо  лживых и Явно  вымышленных,  что наносит
огромный  ущерб  авторитету естественной философии  в глазах людей строгих и
здравомыслЯщих. € здесь, конечно, нужно воздать должное блестЯщей мудрости и
добросовестности ЂристотелЯ, который,  создав свою тщательно  обоснованную и
документированную  историю  животных,   очень  скупо  примешивает  сказочный
материал и  вымышленные  факты;  более того,  он  даже  объединЯет  в особом
небольшом  сочинении все  "удивительные  слухи", которые он  счел достойными
упоминаниЯ,  разумно  полагаЯ, что  бесспорно  истинное (которое,  составлЯЯ
прочный  базис опыта, могло бы быть положено в основу философии и  науки) не
должно  нер