Њарк Ѓлок. ЂпологиЯ истории

Ћцените этот текст:
Њарк Ѓлок. ЂпологиЯ истории

     ---------------------------------------------------------------
     Origin:    библиотека    џкова    Љротова
     ---------------------------------------------------------------

‚‚…„…Ќ€…
     "Џапа,  объЯсни  мне,  зачем  нужна  историЯ".  ’ак  однажды  спросил у
отца-историка  мальчик, весьма мне  близкий.  џ был  бы рад сказать, что эта
книга  --  мой  ответ.  Џо-моему,  нет  лучшей  похвалы  длЯ  писателЯ,  чем
признание,  что он  умеет говорить  одинаково с  учеными и  со  школьниками.
Ћднако  такаЯ  высокаЯ простота  -- привилегиЯ немногих избранных. €  все же
этот вопрос  ребенка, чью  любознательность Я,  возможно, не сумел полностью
удовлетворить, Я охотно поставлю здесь вместо  эпиграфа. Љое-кто, навернЯка,
сочтет такую формулировку наивной. Њне же, напротив, она кажетсЯ  совершенно
уместной.  Џроблема, котораЯ  в  ней  поставлена  с  озадачивающей  прЯмотой
детского  возраста, это  ни  мало,  ни  много -- проблема  целесообразности,
оправданности исторической науки.
     €так, от историка требуют отчета. Ћн  пойдет  на это не без внутреннего
трепета: какой  ремесленник,  состарившийсЯ за  своим ремеслом, не спрашивал
себЯ с замиранием сердца, разумно  ли он употребил  свою  жизнь? Ћднако речь
идет о  чем-то  куда более важном,  чем  мелкие сомнениЯ цеховой морали. ќта
проблема затрагивает всю нашу западную цивилизацию.
     €бо, в отличие  от других,  наша цивилизациЯ  всегда  многого ждала  от
своей  памЯти.  ќтому  способствовало  все  --  и  наследие  христианское, и
наследие   античное.  ѓреки   и   латинЯне,   наши  первые   учителЯ,   были
народами-историографами.   •ристианство   --   религиЯ   историков.   „ругие
религиозные системы основывали свои  верованиЯ и ритуалы на мифологии, почти
неподвластной человеческому времени. “ христиан свЯщенными книгами  ЯвлЯютсЯ
книги исторические, а  их  литургии отмечают --  нарЯду  с  эпизодами земной
жизни бога -- событиЯ из истории церкви и свЯтых. •ристианство исторично еще
и  в другом смысле,  быть  может, более  глубоком: судьба человечества--  от
грехопадениЯ до ‘трашного суда-- предстает в сознании христианства как некое
долгое странствие, в котором судьба каждого  человека, каждое индивидуальное
"паломничество" ЯвлЯетсЯ в //8//  свою  очередь отражением;  центральнаЯ ось
всЯкого  христианского  размышлениЯ,  великаЯ   драма  греха  и  искуплениЯ,
разворачиваетсЯ  во   времени,   т.  е.  в  истории.  Ќаше  искусство,  наши
литературные  памЯтники полны  отзвуков прошлого; с уст  наших  деЯтелей  не
сходЯт поучительные примеры из истории, действительные или мнимые. Ќаверное,
здесь следовало бы выделить различные оттенки в групповой  психологии. Љурно
давно отметил; французы, всегда склонные воссоздавать картину мира по схемам
разума,  в  большинстве предаютсЯ своим  коллективным воспоминаниЯм  гораздо
менее интенсивно, чем, например,  немцы.  Ќесомненно  также, что цивилизации
менЯют   свой  облик.   ‚  принципе  не  исключено,  что  когда-нибудь  наша
цивилизациЯ  отвернетсЯ  от истории. €сторикам стоило  бы над этим подумать.
„урно  истолкованнаЯ  историЯ,  если  не  остеречьсЯ,  может  в конце концов
возбудить недоверие и к истории, лучше понЯтой. Ќо если нам суждено до этого
дойти, это совершитсЯ  ценою  глубокого разрыва  с нашими самыми устойчивыми
интеллектуальными традициЯми.
     ‚  настоЯщее времЯ мы  в этом  смысле находимсЯ  пока  лишь  на  стадии
"экзамена совести".  ‚сЯкий раз, когда наши  сложившиесЯ общества, переживаЯ
беспрерывный кризис роста, начинают сомневатьсЯ в себе, они спрашивают себЯ,
правы  ли они были,  вопрошаЯ прошлое,  и  правильно  ли они его  вопрошали.
Џочитайте  то, что  писалось перед  войной, то, что, возможно, пишетсЯ еще и
теперь:  среди  смутных  тревог настоЯщего вы непременно услышите голос этой
тревоги, примешивающийсЯ  к остальным голосам, ‚ разгаре драмы  Я совершенно
случайно услышал его эхо. ќто было & июне 1940 г., в день-- Я это хорошо
помню--  вступлениЯ  немцев  в Џариж.  ‚ нормандском  саду,  где  наш  штаб,
лишенный  войск, томилсЯ  в  праздности, мы  перебирали  причины катастрофы:
"Ќадо  ли думать,  что  историЯ  'нас  обманула?"-- пробормотал  кто-то. ’ак
тревога  взрослого,  звуча,  правда,  более   горько,  смыкалась  с  простым
любопытством подростка. Ќадо ответить и тому, и другому.
     ‚прочем,  надо еще установить,  что означает слово  "нужна". Ќо прежде,
чем  перейти к анализу, Я  должен попросить  извинениЯ  у читателей. “словиЯ
моей  нынешней  жизни,  невозможность  пользоватьсЯ  ни  одной   из  больших
библиотек, пропажа собственных книг  вынуждают менЯ во многом  полагатьсЯ на
мои  заметки  и знаниЯ. „ополнительное чтение, всЯкие  уточнениЯ,  требуемые
правилами моей профессии,  практику которой Я намерен описать, слишком часто
длЯ менЯ  недоступны.  “дастсЯ ли мне когда-нибудь  восполнить  эти пробелы?
Ѓоюсь, что полностью не удастсЯ никогда. џ могу лишь просить снисхождениЯ. џ
сказал бы, что прошу "учесть обстоЯтельства", если бы это не означало, что Я
с излишней самоуверенностью возлагаю на себЯ вину за судьбу. * * *
     ‚  самом  деле,  если даже  считать, что  историЯ  ни на  что  иное  не
пригодна, следовало бы все же сказать в  ее  защиту,  что она  увлекательна.
€ли, точнее,-- ибо всЯкий ищет себе развлечениЯ, где  ему  вздумаетсЯ,-- что
она, несомненно,  кажетсЯ увлекательной большому числу людей. „лЯ менЯ //9//
лично, насколько Я себЯ помню, она всегда была чрезвычайно увлекательна. Љак
длЯ всех историков, Я полагаю. €наче чего ради они выбрали бы эту профессию?
„лЯ всЯкого человека, если он не  'круглый  дурак,  все науки  интересны. Ќо
каждый ученый  находит только  одну науку  заниматьсЯ которой  ему  приЯтней
всего.  Ћбнаружить ее, дабы посвЯтить  себЯ ей, это и есть то, что  называют
призванием.
     ЌеоспоримаЯ  прелесть  истории  достойна сама  по  себе  привлечь  наше
внимание.
     ђоль этой привлекательности -- вначале как зародыша, затем  как стимула
--  была и остаетсЯ основной. †ажде знаний предшествует простое наслаждение;
научному труду с  полным сознанием своих целей  -- ведущий к  нему инстинкт;
эволюциЯ нашего  интеллекта  изобилует переходами такого рода. „аже в физике
первые шаги во многом были обусловлены старинными "кабинетами редкостей". Њы
также знаем,  что маленькие  радости коллекционированиЯ древностей оказались
занЯтием, которое постепенно перешло в нечто гораздо более серьезное. ’аково
происхождение археологии и, ближе к нашему времени, фольклористики. —итатели
Ђлександра  „юма--  это, быть может, будущие  историки,  которым  не хватает
только  тренировки, приучающей получать  удовольствие более чистое и, на мой
взглЯд, более острое: удовольствие от подлинности.
     ‘ другой стороны,  это очарование отнюдь не меркнет, когда принимаешьсЯ
за  методическое  исследование со  всеми  необходимыми  строгостЯми;  тогда,
напротив,--  все  настоЯщие историки  могут  это  подтвердить -- наслаждение
становитсЯ еще более  живым и полным; здесь нет ровным счетом ничего, что не
заслуживало бы напрЯженнейшей умственной работы. €стории, однако, присущи ее
.собственные эстетические радости, непохожие на радости  никакой иной науки.
‡релище человеческой  деЯтельности,  составлЯющей ее  особый предмет,  более
всЯкого другого способно покорЯть человеческое  воображение. Ћсобенно тогда,
когда удаленность  во времени и пространстве окрашивает  эту деЯтельность  в
необычные  тона. ‘ам великий  ‹ейбниц призналсЯ в этом: когда от абстрактных
спекулЯций в  области математики  или  теодицеи он  переходил  к расшифровке
старинных  грамот или  старинных  хроник  имперской  ѓермании, он испытывал,
совсем как мы, это "наслаждение от познаниЯ удивительных вещей". Ќе будем же
'отнимать у  нашей  науки ее долю поэзии.  ЋстережемсЯ в  особенности, что Я
наблюдал  кое  у  кого,  стыдитьсЯ  этого. ѓлупо  думать, что  если  историЯ
оказывает  такое  мощное  воздействие  на  наши чувства,  она поэтому  менее
способна удовлетворЯть наш ум.
     €  все же если бы  историЯ,  к которой нас  влечет  эта ощущаемаЯ почти
всеми  прелесть,  оправдывалась только ею,  если  бы она была  в целом  лишь
приЯтным времЯпрепровождением, вроде бриджа или  рыбной ловли, стоила  ли бы
она того  труда, который  мы  затрачиваем, чтобы  ее писать?  џ  имею в виду
писать честно, правдиво,  раскрываЯ, насколько возможно,  неЯвные  мотивы,--
следовательно, с затратой немалых  усилий. €гры,  писал  Ђндре †ид, ныне длЯ
нас  уже непозволительны, кроме, добавил  он, игры  ума. ќто было  сказано в
1938  г. ‚ 1942 г., когда пишу  Я,  каким  //10//  дополнительным  тЯгостным
смыслом наполнЯетсЯ эта фраза! —то говорить, в  мире, который недавно проник
в строение атома и только начинает прощупывать тайну звездных пространств, в
нашем бедном мире, который по праву гордитсЯ своей наукой, но не в состоЯнии
сделать  себЯ  хоть немножко  счастливым,  бесконечные  детали  исторической
эрудиции, способные поглотить целую жизнь, следовало бы осудить как нелепое,
почти  преступное  расточительство сил, если  бы в результате мы всего  лишь
приукрашивали   крохами  истины  одно  из   наших   развлечений.  ‹ибо  надо
рекомендовать не заниматьсЯ историей людЯм, чьи умственные способности могут
быть  с большей  пользой  применены  в другой  области,  либо пусть  историЯ
докажет свою научную состоЯтельность.
     Ќо тут возникает новый вопрос: что же, собственно, ЯвлЯетсЯ оправданием
умственных усилий?
     Ќадеюсь,  в  наши  дни никто  не решитсЯ утверждать,  вместе  с  самыми
строгими позитивистами, что ценность исследованиЯ -- в любом предмете и ради
любого  предмета --  измерЯетсЯ тем, насколько  оно  может быть  практически
использовано.  Ћпыт  научил нас,  что  тут  нельзЯ  решать заранее  -- самые
абстрактные, на первый взглЯд, умственные спекулЯции могут в один прекрасный
день   оказатьсЯ  удивительно  полезными   длЯ  практики.  Ќо,  кроме  того,
отказывать человечеству в праве искать,  без  всЯкой заботы о благоденствии,
утолениЯ  интеллектуального голода -- означало бы  нелепым образом изувечить
человеческий дух. Џусть homo faber или politicus всегда будут безразличны  к
истории, в  ее защиту достаточно сказать, что она признаетсЯ необходимой длЯ
полного  развитиЯ homo  sapiens. Ќо даже  при таком  ограничении вопрос  еще
полностью не разрешен.
     €бо  наш  ум по природе  своей гораздо  меньше  стремитсЯ  узнать,  чем
понЯть. Ћтсюда следует,  что подлинными науками он признает лишь те, которым
удаетсЯ  установить   между  ЯвлениЯми  логические  свЯзи.  ‚се  прочее,  по
выражению   Њальбранша,--   это   только  "всезнайство"  ("полиматиЯ").   Ќо
всезнайство может,  самое  большее, быть  родом развлечениЯ или же манией; в
наши  дни, как и во  времена  Њальбранша, его  не признают достойным длЯ ума
занЯтием. Ђ  значит,  историЯ,  независимо  от ее  практической  полезности,
вправе тогда требовать себе место  среди наук, достойных умственного усилиЯ,
-- лишь в той  мере,  в какой  она сулит  нам  вместо простого перечислениЯ,
бессвЯзного и почти безграничного, Явлений и событий, дать их некую разумную
классификацию и сделать более понЯтными.
     ЌельзЯ, однако, отрицать,  что  любаЯ наука  всегда будет казатьсЯ  нам
неполноценной, если она рано или поздно не поможет нам жить лучше. Љак же не
испытывать этого чувства с особой силой в отношении истории, чье назначение,
казалось  бы,  тем паче  состоит в  том,  чтобы рабо //11//  тать  на пользу
человеку,  раз ее  предмет--  это  человек  и его  действиЯ? ‚  самом  деле,
извечнаЯ  склонность,  подобнаЯ  инстинкту,   заставлЯет  нас  требовать  от
истории, чтобы  она  служила руководством длЯ  наших действий,  а  потом  мы
негодуем, подобно  тому солдату побежденной армии, чьи слова Я привел  выше,
если историЯ, как нам кажетсЯ, обнаруживает свою несостоЯтельность, не может
дать 'нам  указаний. Џроблему  пользы истории  --  в  узком,  прагматическом
смысле   слова  "полезный"--   не  надо  смешивать  с  проблемой   ее  чисто
интеллектуальной оправданности.  ‚едь проблема  пользы может тут  возникнуть
только  во  вторую очередь: чтобы поступать  разумно,  разве не надо  сперва
понЯть? € все же, рискуЯ дать лишь полуответ на самые настойчивые возражениЯ
здравого смысла, проблему пользы нельзЯ просто обойти.
     Ќа эти  вопросы, правда, некоторые из наших  наставников или  rex,  кто
претендует на  эту роль, уже ответили. ’олько чтобы развенчать наши надежды.
Ѓолее снисходительные сказали: историЯ бесполезна и безосновательна. „ругие,
чьЯ строгость не удовлетворЯетсЯ полумерами, решили: историЯ вредна.  "‘амый
опасный продукт, вырабатываемый химией интеллекта",-- выразилсЯ один из них,
причем   человек   известный.   ’аким    приговорам   присуща   сомнительнаЯ
привлекательность: они заранее оправдывают  невежество. Љ счастью, у нас еще
сохранилась частица любознательности, и апеллЯциЯ, пожалуй, еще возможна.
     Ќо если нам предстоит пересмотр дела, надо длЯ  этого располагать более
определенными данными. €бо есть одно обстоЯтельство, о котором,  видимо,  не
подумали заурЯдные  хулители  истории. ‚  их суждениЯх немало  красноречиЯ и
ума, но они  по большей части не удосужились точно узнать, о чем рассуждают.
Љартину наших научных занЯтий они  рисуют не с натуры. Ћт нее отдает  скорее
риторикой Ђкадемии,  чем  атмосферой  рабочего  кабинета. Ђ  главное --  она
устарела. ‚  результате весь  этот  ораторский пыл расходуетсЯ  на то, чтобы
заклинать  призрак. Њы в этой книге постараемсЯ поступать иначе. Њетоды, чью
основательность  мы  попробуем  взвесить,   будут  теми  же,   что   реально
применЯютсЯ в исследовании,  вплоть до мелких и  тонких технических деталей.
Ќаши проблемы  будут  теми  же самыми проблемами,  которые ежедневно  ставит
перед историком его предмет. Љороче, мы  желаем прежде всего рассказать, как
и  почему  историк занимаетсЯ  своим  делом. Ђ уж лотом  пусть читатель  сам
решает, стоит ли им заниматьсЯ.
     Ћднако  будем  осторожны.  ‡адача  наша,  даже  при таком  понимании  и
ограничении, лишь  с виду  может  показатьсЯ простой.  ‚озможно, она была бы
проста, имей мы дело с одним из прикладных искусств, о которых нетрудно дать
полное  представление,  перечислив один  за другим  все проверенные временем
приемы.  Ќо  историЯ  -- не  ремесло часовщика  или  краснодеревщика.  Ћна--
стремление  к  лучшему  пониманию,  следовательно  -- нечто,  пребывающее  в
движении. ЋграничитьсЯ описанием нынешнего состоЯниЯ науки -- это в какой-то
мере  подвести ее.  ‚ажнее  рассказать  о  том, какой  она  надеетсЯ стать в
дальнейшем  своем  развитии.  Ќо подобнаЯ задача  вынуждает  того, кто хочет
анализировать эту науку, //12//  в значительной мере  основыватьсЯ на личном
выборе. ‚едь всЯкую  науку на каждое  ее этапе пронизывают разные тенденции,
которые  невозможно  отделить  одну  от  другой  без  некоего предвосхищениЯ
будущего.  Ќас эта необходимость не отпугивает. ‚ области духовной жизни  не
менее чем в любой другой, страх перед ответственностью ни к чему хорошему не
приводит. Ќо надо быть честным и предупредить читателЯ.
     Љроме того неминуемо возникающие трудности при изучении методов зависЯт
от  того, какой точки  на кривой своего развитиЯ,  всегда несколько ломаной,
достигла в данный момент рассматриваемаЯ  дисциплина. ‹ет  пЯтьдесЯт  назад,
когда Ќьютон еще царствовал безраздельно, было,  Я думаю, несравненно легче,
чем сегоднЯ,  изложить  всю  механику  с точностью технического  чертежа.  Ђ
историЯ  еще  находитсЯ  в  фазе,  куда  более благоприЯтной  длЯ  уверенных
суждений.
     €бо  историЯ  --  не только  наука, находЯщаЯсЯ в развитии. ќто  наука,
переживающаЯ детство,-- как все науки, чьим  предметом ЯвлЯетсЯ человеческий
дух,  этот  запоздалый гость в области  рационального  познаниЯ. €ли,  лучше
сказать:  состарившаЯсЯ,  прозЯбавшаЯ  в  эмбриональной форме повествованиЯ,
долго  перегруженнаЯ вымыслами,  еще дольше прикованнаЯ к событиЯм, наиболее
непосредственно доступным, как  серьезное аналитическое  занЯтие историЯ еще
соцсе-vi молода. Ћна силитсЯ теперь проникнуть глубже лежащих на поверхности
фактов; отдав  в  прошлом  дань соблазнам  легенды  или  риторики, она хочет
отказатьсЯ  от отравы,  ныне  особенно  опасной,  от рутины  учености  и  от
эмпиризма  в обличье  здравого смысла. ‚ некоторых важных  проблемах  своего
метода она пока еще только начинает что-то нащупывать. ‚от почему ”юстель де
Љуланж и до  него Ѓейль, вероЯтно, были  не совсем неправы, называЯ  историю
"самой трудной из всех наук". * * *
     Ќо не заблуждение ли это? Љак ни туманен во многих отношениЯх наш путь,
мы в настоЯщее  времЯ, думаетсЯ мне, находимсЯ в лучшем  положении, чем наши
прЯмые предшественники, и видим несколько Ясней.
     ЏоколениЯ последних десЯтилетий XIX и первых лет  XX  века жили, как бы
завороженные  очень  негибкой,  поистине контовской схемой мира естественных
наук.  ђаспространЯЯ эту чудодейственную схему на всю совокупность  духовных
богатств,  они   полагали,  что  настоЯщаЯ  наука  должна   приводить  путем
неопровержимых доказательств к  непреложным истинам, сформулированным в виде
универсальных законов. ’о было убеждение  почти всеобщее.  Ќо, примененное к
исследованиЯм  историческим,  оно  породило  --  в  зависимости от характера
ученых -- две противоположные тенденции.
     Ћдни действительно считали возможной  науку  об  эволюции человечества,
котораЯ  согласовалась бы с этим, так сказать,  "всенаучным"  идеалом, и  не
щадЯ сил трудились над ее созданием. Џричем они сознательно шли на то, чтобы
оставить за пределами этой науки о людЯх //13// многие реальные факты весьма
человеческого   свойства,  которые,   однако   казались   им  абсолютно   не
поддающимисЯ  рациональному познанию. ќтот осадок они презрительно именовали
"происшествием",  сюда же относили они большую  часть  жизни индивидуума  --
интимно  личную.  ’акова  была  в  общем,   позициЯ  социологической  школы,
основанной  „юркгеймом. (Џо  крайней  мере,  если не  принимать  во внимание
смЯгчениЯ,  постепенно  привнесенные  в первоначальную  жесткость  принципов
людьми слишком  разумными,  чтобы--  пусть  невольно-- не поддатьсЯ давлению
реальности.)  Ќаша  наука многим ей обЯзана. Ћна  научила нас  анализировать
более глубоко, ограничивать проблемы более строго, Я бы даже сказал, мыслить
не  так  упрощенно.  Ћ  ней  мы здесь  будем  говорить  лишь  с  бесконечной
благодарностью и уважением. € если сегоднЯ она уже кажетсЯ превзойденной, то
такова  рано  или  поздно  расплата  длЯ  всех  умственных  течений  за   их
плодотворность.
     Њежду тем другие исследователи занЯли тогда же совершенно иную позицию.
‚идЯ, что историю не втиснуть в рамки физических закономерностей, и вдобавок
испытываЯ  смЯтение (в котором повинно было  их  первоначальное образование)
перед трудностЯми,  сомнениЯми, необходимостью  снова и снова возвращатьсЯ к
критике источников, они извлекли из всех этих фактов урок трезвого смирениЯ.
„исциплина, которой они посвЯтили свой талант, казалась им в конечном  счете
неспособной  к вполне надежным  выводам в  настоЯщем  и не  сулЯщей  больших
перспектив  в будущем. Ћни видели в ней не столько подлинно  научное знание,
сколько  некую  эстетическую   игру  или,   на  худой  конец,  гигиеническое
упражнение, полезное  длЯ здоровьЯ  духа.  €х иногда  называли  "историками,
рассказывающими историю",--  прозвище  длЯ  нашей корпорации оскорбительное,
ибо в нем суть  истории определЯетсЯ 'как бы отрицанием ее возможностей. —то
касаетсЯ  менЯ, то  Я  бы  нашел более  выразительный  символ их общности на
определенном этапе истории французской мысли.
     ‹юбезный и уклончивый ‘ильвестр Ѓоннар --  если придерживатьсЯ тех дат,
к которым книга о нем приурочивает его деЯтельность,-- это анахронизм, такой
же,  как  свЯтые  античной  поры,  которых  средневековые  писатели   наивно
окрашивали  в цвета  собственного времени. ‘ильвестра  Ѓоннара (если  на миг
поверить, что  эта вымышленнаЯ фигура  существовала во  плоти), "подлинного"
‘ильвестра  Ѓоннара,  родившегосЯ  при  Џервой  империи,  поколение  великих
романтических  историков  могло   бы   считать  своим:  он  разделил  бы  их
трогательный и плодотворный  энтузиазм,  их  несколько  простодушную веру  в
будущее "философии" истории. Ќо уйдем от эпохи, к  которой мы его отнесли, и
вернем его тому времени, когда была сочинена  его вымышленнаЯ биографиЯ. ’ам
он  будет  достоин занЯть  место  патрона,  цехового  свЯтого  целой  группы
историков,   бывших   примерно   духовными   современниками   его  биографа:
добросовестных  тружеников, но с несколько коротким  дыханием.  Љак у детей,
чьи  отцы  чрезмерно  предавались  наслаждениЯм,  на  их  костЯх  как  будто
сказалась  усталость  от  пышных  исторических оргий  романтизма;  они  были
склонны  принижать себЯ  перед собратьЯми-учеными и  в  целом скорее  //14//
призывали к осторожности,  чем к  дерзкому порыву.  „умаю, не будет  слишком
злым считать,  что их девизом  могут  служить  поразительные  слова  которые
однажды  сорвались с уст человека, весьма,  впрочем, острого ума, каким  был
дорогой мой учитель арль ‘еньобос: "‡адавать себе вопросы очень полезно, но
отвечать на них очень опасно". —то и говорить, это не речи хвастуна. Ќо если
бы физики  не  были так  дерзки в своей  профессии,  многого  ли достигла бы
физика?
     ‘ловом, умственнаЯ атмосфера  нашего  времени уже  не  та. ЉинетическаЯ
теориЯ  газов,  эйнштейновскаЯ механика, квантоваЯ  теориЯ  коренным образом
изменили  то  представление  о  науке,  которое  еще вчера  было  все-обшим.
Џредставление  это не  стало менее высоким-- оно сделалось более гибким.  Ќа
место   определенного   последние  открытиЯ  во  многих   случаЯх  выдвинули
бесконечно  возможное;   на   место   точно  измеримого--   понЯтие   вечной
относительности меры. €х воздействие сказалось даже на тех  людЯх--  Я, увы,
должен  к  ним  причислить   и  себЯ,--  кому  недостаток  способностей  или
образованиЯ  позволЯет  наблюдать  лишь  издали и как бы опосредствованно за
этой великой метаморфозой.
     €так, мы ныне  лучше подготовлены к мысли,  что некаЯ область познаниЯ,
где  не   имеют  силы  …вклидовы   доказательства  или   неизменные   законы
повторЯемости, может,  тем  не  менее, претендовать на  звание  научной.  Њы
теперь  гораздо легче допускаем, что определенность  и универсальность-- это
вопрос  степени.  Њы уже  не чувствуем своим долгом навЯзывать всем объектам
познаниЯ  единообразную  интеллектуальную  модель,  заимствованную из наук о
природе,  ибо даже там этот шаблон уже не может быть применен вполне. Њы еще
не слишком хорошо знаем, чем станут в будущем науки о человеке. Ќо мы знаем:
длЯ  того, чтобы  существовать --  продолжаЯ, конечно,  подчинЯтьсЯ основным
законам разума,-- им не придетсЯ отказыватьсЯ от своей оригинальности или ее
стыдитьс Я-
     џ  бы  хотел,  чтобы   среди  историков-профессионалов  именно  молодые
приучились размышлЯть над этими  сомнениЯми, этими постоЯнными  "покаЯниЯми"
нашего ремесла. ќто будет длЯ них самым верным путем длЯ того, чтобы, сделав
сознательный выбор, подготовить себЯ к разумному направлению  своих  усилий.
Ћсобенно Я  желал бы, чтобы все  больше  молодых  бралось  за историю  более
широкую  и углубленную, судьбу которой мы --  а нас с каждым днем все больше
-- теперь намечаем. …сли  1  книга моЯ этому поможет, Я буду думать, что она
не вовсе бесполезна. ‚ ней, должен признатьсЯ, есть некаЯ долЯ программы.
     Ќо  Я пишу  не  только-- и  даже  не  главным образом-- длЯ внутреннего
цехового употреблениЯ.  џ не думаю, что следовало бы скрывать сомнениЯ нашей
науки от людей просто любознательных. ќти сомнениЯ -- наше оправдание. Ѓолее
того --  они  придают  нашей науке свежесть молодости. Њы 'не  только  имеем
право  требовать  по  отношению к истории //15// снисходительности,  как  ко
всему  начинающемусЯ. Ќезавершенное, которое  постоЯнно стремитсЯ  перерасти
себЯ, обладает  длЯ всЯкого живого ума  очарованием не  меньшим, чем  нечто,
успешнейшим  образом  законченное.  „обрый землепашец,  сказал  Џеги,  любит
пахать и сеЯть не меньше, чем собирать жатву. * * *
     ќто краткое введение мне хотелось бы заключить личным признанием. ‹юбаЯ
наука,  взЯтаЯ  изолированно,  представлЯет  лишь  некий фрагмент  всеобщего
движениЯ  к знанию.  ‚ыше Я уже  имел  повод  привести  этому  пример: чтобы
правильно понЯть  и  оценить  методы исследованиЯ данной  дисциплины-- пусть
самые специальные с виду,-- необходимо уметь их свЯзать вполне убедительно и
Ясно со  всей  совокупностью  тенденций, которые одновременно  проЯвлЯютсЯ в
других  группах  наук.  €зучение  методов  как  таковых  составлЯет   особую
дисциплину,  ее  специалисты  именуют  себЯ  философами.  Ќа  это  звание  Я
претендовать  не  вправе.   Ћт  подобного  пробела  в   моем  первоначальном
образовании  данный очерк, несомненно, много потерЯет  как в точности Языка,
так и в широте кругозора. Њогу  его рекомендовать лишь таким, каков он есть,
т. е. как  записи  ремесленника, который всегда  любил размышлЯть над  своим
ежедневным заданием, как блокнот подмастерьЯ, который долго орудовал аршином
и отвесом, но из-за этого не возомнил себЯ математиком.


ѓ‹Ђ‚Ђ Џ…ђ‚Ђџ. €‘’Ћђ€џ, ‹ћ„€ € ‚ђ…Њџ


      1. ‚ыбор историка. 

     ‘лово  "историЯ"  очень старо, настолько  старо,  что  порой надоедало.
‘лучалось  -- правда, редко,--  что его  даже хотели вычеркнуть из словарЯ..
‘оциологи  дюркгеймовской школы отводЯт  ему  определенное  место  _  только
подальше,  в  жалком уголке наук  о  человеке;  что-то  вроде  подвала, куда
социологи,  резервируЯ за  своей  наукой  все,  поддающеесЯ  по  их  мнению,
рациональному  анализу,  сбрасывают  факты человеческой  жизни,  которые  им
кажутсЯ наиболее поверхностными и произвольными.
     Њы здесь, напротив, сохраним за  "историей" самое  широкое ее значение.
‘лово это как таковое не налагает запрета ни на какой путь исследованиЯ -- с
обращением  преимущественно к человеку или к обществу, к описанию преходЯщих
кризисов или к наблюдению за ЯвлениЯми более  длительными.  ‘амо по себе оно
не заключает никакого кредо -- согласно своей первоначальной этимологии, оно
обЯзывает всего лишь  к "исследованию". Љонечно, с тех пор как оно, тому уже
более двух тысЯчелетий, поЯвилось на  устах  у людей, его  содержание сильно
изменилось. ’акова судьба  в  Языке  всех  по-настоЯщему живых слов. …сли бы
наукам приходилось  при каждой из  своих побед искать себе новое название --
сколько было  бы крестин в  царстве  академий, сколько потерЯнного  времени!
ЋставаЯсь безмЯтежно верной славному своему эллинскому имени, историЯ все же
не будет теперь  вполне той  же историей,  которую  писал ѓекатей Њилетский,
равно как физика лорда Љельвина или ‹анжевена-- это не физика ЂристотелЯ. Ќо
тогда что же такое историЯ?
     Ќет никакого смысла помещать в  начале  этой книги, сосредоточенной  на
реальных  проблемах  исследованиЯ,  длинное  и  сухое  определение.  Љто  из
серьезных  тружеников  обращал  внимание  на  подобные символы  веры?  €з-за
мелочной  точности  в  этих определениЯх не только  упускают все лучшее, что
есть  в  интеллектуальном порыве (Я разумею  его попытки пробитьсЯ к  еще не
вполне Ясному знанию, его возможности расширить свою сферу). Ћпасней то, что
о них так тщательно  заботЯтсЯ лишь длЯ того,  чтобы жестче их разграничить.
"ќтот предмет",-- говорит ‘траж //17// Ѓожеств ’ерминов,-- "или этот  подход
к нему, наверно, очень соблазнительны. Ќо берегись, о эфеб, это не €сториЯ".
ђазве  мы--  цеховой совет былых  времен, чтобы  кодифицировать  виды работ,
дозволенных ремесленникам? и, закрыв перечень, предоставлЯть право выполнЯть
их только нашим мастерам, имеющим патент? ”изики  и химики  умнее: насколько
мне известно,  никто  еще не видел, чтобы  они  спорили  из-за прав  физики,
химии,  физической  химии   или  --  если  предположить,  что  такой  термин
существует,-- химической физики.
     €  все   же   верно,   что   перед   лицом  необъЯтной   и  хаотической
действительности историк  всегда вынужден  наметить  участок,  пригодный длЯ
приложениЯ его  орудий;  затем  он  должен  в нем  сделать  выбор,  который,
очевидно, не будет  совпадать с  выбором  биолога,  а будет  именно  выбором
историка.   ќто   --  подлиннаЯ   проблема  его   деЯтельности.   Ћна  будет
сопутствовать нам на всем протЯжении нашего очерка.

      2. €сториЯ и люди. 

     €ногда  говорЯт: "€сториЯ -- это наука о  прошлом". Ќа мой взглЯд,  это
неправильно. €бо, во-первых, сама мысль,  что  прошлое как таковое  способно
быть объектом науки,  абсурдна. Љак можно, без  предварительного отсеиваниЯ,
сделать  предметом рационального познаниЯ феномены, имеющие между собой лишь
то общее, что они не современны нам? ’очно  так же можно ли представить себе
всеобъемлющую науку о вселенной в ее нынешнем состоЯнии?
     “ истоков  историографии  древние  анналисты, бесспорно,  не  терзались
подобными сомнениЯми. Ћни рассказывали подрЯд о событиЯх, единственнаЯ свЯзь
между  которыми  состоЯла  в  том,  что  все они  происходили в одно  времЯ:
затмениЯ,  град,  поЯвление  удивительных  метеоров  вперемешку  с  битвами,
договорами,  кончинами  героев и  царей.  Ќо  в  этой первоначальной  памЯти
человечества, беспорЯдочной, как восприЯтие ребенка, неуклонное стремление к
анализу мало-помалу привело к  необходимости классификации.  „а, верно, Язык
глубоко  консервативен  и  охотно  хранит  название  "историЯ"  длЯ  всЯкого
изучениЯ перемен, происходЯщих во времени... Џривычка безопасна-- она никого
не обманывает.  ‚  этом  смысле существует  историЯ  ‘олнечной  системы, ибо
небесные тела,  ее составлЯющие, не всегда были такими, какими мы 'их  видим
теперь. ќта историЯ относитсЯ к астрономии. ‘уществует историЯ вулканических
извержений,  котораЯ, Я уверен, весьма важна длЯ физики земного шара. Ћна не
относитсЯ к  истории историков.  €ли, во всЯком  случае, она к нашей истории
относитсЯ  лишь в  той  мере,  в какой ее  наблюдениЯ  могут  окольным путем
оказатьсЯ свЯзанными  со специфическими интересами истории человечества. Љак
же осуществлЯетсЯ на практике разделение задач? Љонкретный пример, вероЯтно,
поможет нам это понЯть лучше, чем долгие рассуждениЯ.
     ‚ • веке в  побережье ”ландрии врезалсЯ глубокий залив ‡вин^.
‡атем его занесло песком. Љ какому разделу  знаний отнести изучение этого фе
//18// номена? Ќе размышлЯЯ, всЯкий назовет геологию. Њеханизм наносов, роль
морских  течений, возможно" изменениЯ уровнЯ океанов -- разве не длЯ  того и
была создана и выпестована геологиЯ, чтобы заниматьсЯ всем этим? Ќесомненно.
Ћднако, если приглЯдетьсЯ, дело вовсе не так просто.
     Џрежде всего, видимо, надо  отыскать причины изменениЯ. € наша геологиЯ
вынуждена задать вопросы, которые, строго говорЯ, уже не  совсем относЯтсЯ к
ее ведомству. €бо поднЯтию дна в заливе навернЯка  способствовали сооружение
плотин,  каналов,  переносы  фарватеров.  ‚се  это   --  действиЯ  человека,
вызванные общественными нуждами и возможные лишь при определенной социальной
структуре.
     Ќа   другом   конце  цепи--  другаЯ   проблема:  проблема  последствий.
Ќеподалеку  от  котловины  залива  поднималсЯ  город.  ќто был Ѓрюгге. ѓород
свЯзывал с  заливом короткий  отрезок  реки. —ерез  ‡вин  Ѓрюгге  получал  и
отправлЯл  большую часть  товаров,  благодарЯ  которым  он был-- в  меньшем,
разумеетсЯ, масштабе -- своего рода ‹ондоном или Ќью-‰орком того времени. Ќо
вот с  каждым днем  стало  все сильней ощущатьсЯ  обмеление залива. Ќапрасно
Ѓрюгге,  по  мере  того  как  отступала вода,  выдвигал  к  устью реки  свои
аванпорты  --  его  набережные  постепенно замирали. Љонечно, это  отнюдь не
единственнаЯ причина упадка  Ѓрюгге. ђазве могут ЯвлениЯ природные влиЯть на
социальные, если их воздействие не подготовлено, поддержано  или обусловлено
другими факторами, которые идут от человека? Ќо в потоке каузальных волн эта
причина входит, по крайней мере, в число наиболее эффективных.
     €так, творчество общества, моделирующеесЯ вновь и вновь  соответственно
нуждам почвы, на которой оно живет,-- это, как чувствует инстинктивно каждый
человек, факт преимущественно "исторический". ’о же можно сказать и о судьбе
крупного центра товарообмена; этот вполне  характерный пример из "топографии
знаниЯ"  показывает,  с  одной  стороны,  точку  скрещениЯ,  где  союз  двух
дисциплин представлЯетсЯ  необходимым длЯ любой попытки найти объЯснение:  с
другой  стороны,  это  точка  перехода,  где,  завершив описание  феномена и
занимаЯсь отныне только оценкой его последствий, одна дисциплина в  какой-то
мере  окончательно  уступает место другой.  —то же  происходит  всЯкий  раз,
когда,   по-видимому,   настоЯтельно  требуетсЯ  вмешательство  истории?  --
ЏоЯвление человеческого.
     ‚ самом деле, великие наши  наставники, такие  как Њишле или ”юстель де
Љуланж,  уже давно научили  нас  это  понимать:  предметом истории  ЯвлЯетсЯ
человек. ‘кажем  точнее -- люди-  Ќауке  о разнообразном больше  подходит не
единственное  число,  благоприЯтное   длЯ   абстракции,   а   множественное,
ЯвлЯющеесЯ грамматическим выражением относительности. ‡а зримыми очертаниЯми
пейзажа,  орудий  или машин, за самыми,  казалось бы, сухими  документами  и
институтами, совершенно отчужденными от  тех.  кто их учредил, историЯ хочет
увидеть  людей.  Љто  этого  не  усвоил, тот,  самое  большее,  может  стать
чернорабочим эрудиции. ЌастоЯщий же историк похож на сказочного людоеда. ѓде
пахнет человечиной, там, он знает, его ждет добыча.//19//
     €з  характера истории  как науки о людЯх вытекает ее особое отношение к
способу  выражениЯ. €сториЯ -- наука или искусство? Ћб этом  наши прапрадеды
времен около  1800 г. любили рассуждать с важностью.  Џозже  в годах 1890-х,
погруженных в  атмосферу  несколько примитивного позитивизма, специалисты  в
области метода возмущались, что публика, читаЯ исторические труды,  обращает
чрезмерное внимание  на то, что они называли формой. €скусство против науки,
форма  против  содержаниЯ:  сколько  тЯжб, которым  место  в  архивах  судов
схоластики!
     ‚  точном уравнении не меньше  красоты, чем в изЯщной  фразе. Ќо каждой
науке свойственна ее особаЯ  эстетика Языка.  —еловеческие факты  -- по сути
своей феномены  слишком  тонкие, многие из них ускользают от математического
измерениЯ.  —тобы  хорошо  их передать и благодарЯ  этому хорошо понЯть (ибо
можно  ли  понЯть до  конца то, что не умеешь высказать?), требуетсЯ большаЯ
чуткость Языка, точность  оттенков в  тоне. ’ам,  где  невозможно высчитать,
очень  важно  внушить.  Њежду  выражением  реальностей  мира  физического  и
выражением реальностей человеческого духа -- контраст в целом такой же,  как
между  работой фрезеровщика  и работой  мастера,  изготовлЯющего  лютни: оба
работают с точностью до миллиметра, но фрезеровщик  пользуетсЯ механическими
измерительными  инструментами, а музыкальный мастер  руководствуетсЯ главным
образом чувствительностью своего уха и пальцев. Ќичего путного не получилось
бы,  если  бы  фрезеровщик  прибегал  к  эмпирическому  методу  музыкального
мастера, а гот  пыталсЯ бы  подражать фрезеровщику. Ќо кто  станет отрицать,
что, подобно чуткости пальцев, есть чуткость слова?

      3. €сторическое времЯ. 

     "Ќаука  о  людЯх",--  сказали  мы.  ќто  еще  очень  расплывчато.  Ќадо
добавить:  "о  людЯх   во   времени".  €сторик   не   только   размышлЯет  о
"человеческом".  ‘реда,  в  которой  его мысль  естественно  движетсЯ,-- это
категориЯ длительности.
     Љонечно,  трудно  себе представить науку, абстрагирующуюсЯ  от времени.
Ћднако  длЯ многих  наук,  условно дробЯщих  его на  искусственно однородные
отрезки,  оно не что иное,  как  некаЯ мера.  Ќапротив,  конкретнаЯ  и живаЯ
действительность,  необратимаЯ  в  своем  стремлении,  времЯ  истории--  это
плазма,  в которой плавают феномены, это как бы среда,  в которой  они могут
быть  понЯты.  —исло  секунд,  лет  или  веков,  требующеесЯ  радиоактивному
веществу длЯ  превращениЯ в другие элементы, это  основополагающаЯ  величина
длЯ науки об атомах. Ќо произошла ли какаЯ-то из этих метаморфоз  тысЯчу лет
назад,  вчера, сегоднЯ  или должна  произойти завтра,--  это обстоЯтельство,
наверно, заинтересовало бы уже геолога,  потому что геологиЯ -- на свой  лад
дисциплина   историческаЯ,  длЯ  физика  же  это  обстоЯтельство  совершенно
безразлично. ‡ато ни один историк не удовлетворитсЯ  констатацией факта, что
–езарь  потратил на завоевание  ѓаллии 8 лет; что понадобилось 15 лет, чтобы
‹ютер  //20//  из  эрфуртского  новичка-ортодокса  вырос  в  виттенбергского
реформатора. €сторику гораздо важнее  установить длЯ  завоеваниЯ ѓаллии  его
конкретное хронологическое место в  судьбах европейских обществ. €, никак не
собираЯсь  отрицать  того,  что  духовный кризис,  вроде  пережитого  братом
Њартином, свЯзан с проблемой  вечности, историк все же  решитсЯ подробно его
описать  лишь после  того, как с точностью  определит  этот момент в  судьбе
самого человека, героЯ происшествиЯ, и цивилизации, котораЯ была средой  длЯ
такого кризиса.
     ќто  подлинное времЯ --  по  природе своей некий  континуум.  Ћно также
непрестанное  изменение. €з  антитезы этих  двух атрибутов возникают великие
проблемы исторического исследованиЯ. Џрежде  всего  проблема, котораЯ ставит
под  вопрос  даже   право  на  существование   нашей  работы.   ‚озьмем  два
последовательных периода из чреды  веков. ‚  какой  мере  свЯзь  между ними,
создаваемаЯ непрерывным течением  времени, оказываетсЯ  более  существенной,
чем  их  несходство,  которое порождено  тем  же временем,-- иначе, надо  ли
считать  знание более старого периода необходимым или излишним длЯ пониманиЯ
более нового?
       4. €дол истоков.  Ќикогда не вредно начать  с mea culpa. ЋбъЯснение
более  близкого более  далеким,  естественно, любезное сердцу людей, которые
избрали прошлое предметом своих занЯтий, порой гипнотизирует исследователей.
ќтот идол племени историков можно  было бы назвать "манией происхождениЯ". ‚
развитии исторической мысли длЯ него также был свой, особенно благоприЯтный,
момент.
     …сли не ошибаюсь, ђенан как-то  написал (цитирую  по памЯти, а  потому,
боюсь,  неточно): "‚о всех человеческих делах прежде всего достойны изучениЯ
истоки". Ђ  до  него ‘ент-Ѓев:  "џ с интересом  прослеживаю и  примечаю  все
начинающеесЯ".  Њысль,  вполне принадлежащаЯ их  времени.  ‘лово "истоки" --
также.  Ћтветом  на  "€стоки  христианства"  стали  немного  спустЯ  "€стоки
современной  ”ранции". “ж не говорЯ об эпигонах. Ќо само это слово  смущает,
ибо оно двусмысленно.
     Ћзначает  ли оно только "начала"? ’огда оно, пожалуй, почти Ясно. ‘ той
оговоркой, однако, что длЯ большинства исторических реальностей само понЯтие
этой начальной  точки  как-то удивительно неуловимо. Љонечно,  'все  дело  в
определении.  ‚  определении,  которое, как  на грех, слишком часто забывают
сформулировать.
     Ќадо ли, напротив,  понимать под истоками причины?  ’огда  у  нас будут
лишь те трудности, которые непременно (в особенности же в науках о человеке)
свойственны каузальным исследованиЯм.
     Ќо часто  возникает контаминациЯ этих двух значений, тем более опаснаЯ,
что  ее  в  общем-то   не  очень  Ясно  ощущают.  ‚   обиходном  слово//21//
употреблении "истоки"  -- это  начало,  ЯвлЯющеесЯ объЯснением.  •уже  того:
достаточное  длЯ  объЯснениЯ.  ‚от  где  таитсЯ  двусмысленность,   вот  где
опасность.
     •орошо  бы  занЯтьсЯ  исследованием --  и  весьма  интересным  -- этого
эмбриогенического наваждениЯ. "џ  не понимаю вашего смЯтениЯ,--  признавалсЯ
Ѓаррес утратившему веру свЯщеннику.-- —то общего между спорами  кучки ученых
о  каком-то  древнееврейском слове  и  моими  чувствами?  ‚полне  достаточно
атмосферы храмов". €, в свою очередь,  Њоррас: "Љакое мне дело до  евангелий
четырех темных евреев?" ("темных", как Я понимаю, должно означать "плебеев",
ибо трудно не признать за Њатфеем, Њарком, ‹укой и €оанном хотЯ бы некоторую
литературную  известность).  ќти  острословы нас  дурачат:  ни  Џаскаль,  ни
Ѓоссюэ, конечно,  так не  сказали бы. Њожно,  разумеетсЯ,  представить  себе
религиозный опыт,  ничем не обЯзанный истории. „лЯ чистого деиста достаточно
внутреннего  озарениЯ, чтобы  верить  в  бога.  Ќо не  в  бога христиан. €бо
христианство  --  Я  об  этом  уже   напоминал  --  по  сути  своей  религиЯ
историческаЯ,  т. е.  такаЯ,  в которой основные догмы основаны на событиЯх.
Џеречитайте  "Credo":  "‚ерую  в  €исуса  •риста...,  распЯтого  при  Џонтии
Џилате...  и  воскресшего из  мертвых  на  третий  день". ‡десь начала  веры
ЯвлЯютсЯ и ее основаниЯми.
     ’акаЯ направленность мыслей, возможно, уместнаЯ  в  определенной  форме
религиозного  исследованиЯ,  распространилась вследствие неизбежного влиЯниЯ
на другие области знаниЯ,  где ее оправданность  была гораздо более спорной.
€сториЯ, сосредоточеннаЯ на происхождении, была и здесь поставлена на службу
определению ценностей. —то же еще имел в виду ’эн, исследуЯ "истоки" ”ранции
своего  времени, как  не  обличение политики, исходившей,  по его мнению, из
ложной философской концепции человека?  €дет ли речь о  нашествиЯх германцев
или  о завоевании  Ђнглии норманнами, к  прошлому  длЯ объЯснениЯ настоЯщего
прибегали  так  активно  лишь с  целью  убедительней оправдать  или  осудить
настоЯщее. ’ак  что  во  многих  случаЯх  демон  истоков был, возможно, лишь
воплощением другого сатанинского врага подлинной истории-- мании судить.
     ‚ернемсЯ, однако, к изучению христианства. Ћдно дело, когда ищущее себЯ
религиозное сознание приходит к некоему правилу, определЯющему его отношение
к  католической  религии,  какой та повседневно предстает в  наших  церквах.
„ругое дело,  когда  историЯ  объЯснЯет современное  католичество как объект
наблюдениЯ. ‘амо собой разумеетсЯ, что необходимое длЯ правильного пониманиЯ
современных  религиозных  феноменов  знание  их начал  недостаточно  длЯ  их
объЯснениЯ.  —тобы  упростить  проблему, не станем даже  спрашивать  себЯ, в
какой   степени  вера,  под  именем,  оставшимсЯ  неизменным,  действительно
осталась  в существе  своем  совершенно  неизменной. Џредположим  даже,  что
традициЯ  нерушима,-- надобно  еще  найти  причины ее  сохранности. Џричины,
конечно, человеческие;  гипотеза о  провиденциальном воздействии не входит в
компетенцию науки. Ћдним словом, вопрос  уже не в том, чтобы установить, был
ли  €исус  распЯт,  а  затем  воскрес.  Ќам теперь  важно  понЯть,  как  это
получаетсЯ,  //22//  что  столько  людей  вокруг  нас  верЯт  в  распЯтие  и
воскресение. Џриверженность к какому-либо верованию, очевидно, ЯвлЯетсЯ лишь
одним аспектом  жизни той  группы, в  которой  эта  черта  проЯвлЯетсЯ.  Ћна
становитсЯ неким узлом, где переплетаетсЯ множество сходЯщихсЯ черт, будь то
социальнаЯ  структура  или  способ мышлениЯ. Љороче,  она  влечет  за  собой
проблему  человеческой  среды  в  целом.  €з  желудЯ  рождаетсЯ  дуб. Ќо  он
становитсЯ   и  остаетсЯ   дубом  лишь  тогда,  когда  попадает   в  условиЯ
благоприЯтной среды, а те уже от эмбриологии не зависЯт. * * *
     €сториЯ  религии приведена  здесь лишь в качестве примера. Љ  какому бы
роду человеческой деЯтельности ни обращалось исследование, искателей истоков
подстерегает  все  то  же  заблуждение:   смешение  преемственной  свЯзи   с
объЯснением.
     ‚ общем это уже было иллюзией прежних этимологов, которым казалось, что
они все объЯснили, когда, толкуЯ современное значение слова, приводили самое
древнее  из  им  известных;  когда  они, например,  доказывали,  что  "бюро"
первоначально обозначало некую ткань, а  "тембр"--  род барабана. Љак  будто
главнаЯ  проблема  не  в  том, чтобы узнать, как  и  почему  произошел сдвиг
значениЯ. Љак будто нынешнее слово, так же как его  предшественник, не имеет
в Языке особой функции, определЯемой современным состоЯнием словарЯ, которое
в  свою  очередь  определЯетсЯ  социальными  условиЯми  данного  момента.  ‚
министерских кабинетах  "бюро" означает  "бюрократию". Љогда  Я  спрашиваю в
почтовом  окошке  марку  (timbre--  "тембр"),  длЯ  того  чтобы  Я  мог  так
употребить это слово,  потребовалось --  нарЯду с  постепенно  развивавшейсЯ
организацией  почтовой  службы   --   техническое  изменение,  решающее  длЯ
дальнейших путей обмена мыслЯми и заменившее приложение печати приклеиванием
бумажки с рисунком. ’акое словоупотребление стало возможным лишь потому, что
разные значениЯ древнего слова, специализировавшись, разошлись очень далеко,
и нет никакой опасности спутать марку (timbre), которую Я собираюсь наклеить
на   конверт,  и,  например,  тембр  инструмента,   чистоту   которого   мне
расхваливает продавец музыкальных инструментов.
     "€стоки  феодального  режима",--  говорЯт  нам.  ѓде  их  искать?  Ћдни
отвечают--  "в  ђиме", другие-- "в ѓермании". Џричины этих миражей  понЯтны.
’ам  и здесь  действительно существовали  определенные  обычаи  -- отношениЯ
клиентелы,  военные  дружины,  держание  как  плата   за  службу,--  которые
последующим поколениЯм,  жившим в …вропе  в так называемую эпоху феодализма,
приходилось поддерживать.  ‚прочем, с немалыми  изменениЯми. Џрежде  всего в
этих  краЯх  употреблЯлись  слова:  "бенефиций"  (у  латинЯн)  и  "феод"  (у
германцев),  которыми   пользовались  последующие  поколениЯ,  постепенно  и
безотчетно вкладываЯ в них совершенно  новое  содержание.  €бо,  к  великому
отчаЯнию историков, у людей не заведено  всЯкий раз, как  они менЯют обычаи,
менЯть словарь.//23//
     Љонечно,  установленные   факты  чрезвычайно  интересны.  Ќо  можно  ли
полагать, что они исчерпывают проблему причин? …вропейский феодализм в своих
характерных  учреждениЯх не был архаическим сплетением пережитков. Ћн возник
на определенном этапе  развитиЯ и был  порождением всей  социальной среды  в
целом.
     ‘еньобос  как-то  сказал:  "џ  полагаю,  что  революционные идеи  XVIII
века...  происходЯт  от  английских идей XVII века". €мел  ли он в виду, что
французские  публицисты   эпохи   ЏросвещениЯ,   прочитав  некие  английские
сочинениЯ  предыдущего века или  косвенно подпав  под их влиЯние, усвоили из
них свои политические принципы?  ‚  этом можно  было бы  с ним  согласитьсЯ.
Ћднако  при  допущении, что  в эти иноземные идеи нашими философами со своей
стороны  не  было внесено  ничего  оригинального  -- ни  в  интеллектуальное
содержание, ни  в  эмоциональную  окраску.  Ќо  даже при  таком,  достаточно
произвольном,  сведении  к  факту  заимствованиЯ  историЯ  этого умственного
течениЯ будет объЯснена еще далеко не  полностью. ЋстанетсЯ вечнаЯ проблема:
почему заимствование произошло именно в данное времЯ, не раньше и  не позже?
‡аражение предполагает наличие двух условий:  генерации микробов и, в момент
заболеваниЯ,--  благоприЯтной "почвы". Љороче,  исторический феномен никогда
не может быть объЯснен  вне его времени. ќто верно длЯ всех этапов эволюции.
„лЯ  того,  который мы переживаем, как и длЯ всех прочих. Ћб этом задолго до
нас сказано в арабской пословице: "‹юди больше походЯт на свое времЯ, чем на
своих отцов". ‡абываЯ об  этой восточной мудрости,  наука о прошлом  нередко
себЯ дискредитировала.

       5. ѓраницы современного и несовременного.   Ќадо ли думать, однако,
что  раз  прошлое  не может  полностью  объЯснить настоЯщее,  то оно  вообще
бесполезно  длЯ  его   объЯснениЯ?  Џоразительно,  что  этот   вопрос  может
возникнуть и в наши дни.
     ‚плоть  до ближайшей к нам эпохи на  него действительно заранее давалсЯ
почти  единодушный  ответ.  "Љто  будет  придерживатьсЯ  только  настоЯщего,
современного, тому  не понЯть  современного",-- писал в прошлом веке Њишле в
начале своей прекрасной книги "Ќарод", дышавшей, однако, всеми злободневными
страстЯми. Љ благодеЯниЯм, которых он ждет от истории, уже ‹ейбниц причислЯл
"истоки  современных Явлений, найденные в ЯвлениЯх  прошлого", ибо, добавлЯл
он, "действительность может быть лучше всего понЯта по ее причинам".
     Ќо  после  ‹ейбница,  после  Њишле  произошли  великие  изменениЯ:  рЯд
революций  в  технике непомерно  увеличил  психологическую  дистанцию  между
поколениЯми.  —еловек  века  электричества   или  авиации  чувствует  себЯ--
возможно,  не без некоторых оснований-- очень  далеким от  своих предков. €з
этого он легко делает уже, пожалуй, неосторожный вывод, что он ими больше не
детерминирован.   „обавьте   модернистский   уклон,   свойственный   всЯкому
инженерному мышлению. …сть  ли необходимость //24// вникать в  идеи  старика
‚ольта о гальванизме, чтобы запустить  или отремонтировать динамомашину?  Џо
аналогии, Явно сомнительной, но естественно возникающей в умах,  находЯщихсЯ
под  влиЯнием  техники,  многие  даже  думают,  что  длЯ  пониманиЯ  великих
человеческих проблем наших дней и длЯ попытки их разрешениЯ изучение проблем
прошлого ничего не дает. ’акже и историки, не всегда это сознаваЯ, погружены
в модернистскую  атмосферу- ђазве не возникает у них  чувство,  что  и в  их
области граница,  отделЯющаЯ недавнее от  давнего, отодвигаетсЯ все  дальше?
—то представлЯет собой длЯ экономиста наших дней система стабильных денег  и
золотого  эталона,   котораЯ  вчера  еще  фигурировала  во  всех   учебниках
политической экономии как норма длЯ  современности-- прошлое,  настоЯщее или
историю,  уже  порЯдком  отдающую плесенью?  ‡а  этими паралогизмами  легко,
однако, обнаружить комплекс менее несостоЯтельных идей,  чьЯ хотЯ бы внешнЯЯ
простота покорила некоторые умы. ***
     Џолагают, что  в обширном  потоке времени можно  выделить некую  фразу.
Ћтносительно недалекаЯ от нас в своей исходной точке, она захватывает другим
концом нынешние дни.  ‚ ней,  как нам  кажетсЯ, в  ее  наиболее  характерных
чертах социального или политического  состоЯниЯ, в материальном оснащении, в
общем духе цивилизации, нет ничего обнаруживающего глубокие отличиЯ от мира,
с  которым мы свЯзаны сейчас. Ћдним словом, она представлЯетсЯ отмеченной по
отношению к нам весьма  высоким  коэффициентом  "современности".  Ћтсюда  ей
приписываетсЯ  особаЯ  честь  (или недостаток!)-- ее  не  смешивают  со всем
остальным прошлым. "‘  1830 года-- это уже не историЯ",--  говаривал один из
наших лицейских учителей, который был очень стар, когда Я был очень молод,--
"это политика". ’еперь мы уже не  скажем: "с 1830 года"-- ’ри  ‘лавных „нЯ с
тех  пор  тоже состарились-- и  не скажем: "это политика". ‘корее произнесем
почтительно: "это  социологиЯ", или с меньшим уважением: "это журналистика".
Ћднако многие охотно повторЯют: с 1914  года или с 1940  года--  это уже  не
историЯ. Џричем полного согласиЯ насчет причин такого остракизма нет.
     Ћдни,  полагаЯ, что событиЯ к  нам  ближайшие из-за  этой  близости  не
поддаютсЯ беспристрастному изучению, желают всего лишь уберечь целомудренную
Љлио от слишком жгучих прикосновений. ’ак, видимо, думал мои старый учитель.
ђазумеетсЯ, в  этом -- недоверие к нашей способности владеть своими нервами.
Ђ также  забвение  того, что  как только в игру вмешиваютсЯ страсти, граница
между современным и несовременным вовсе не  определЯетсЯ хронологией. ’ак ли
уж был  неправ  наш  славный  директор  лангедокского  лицеЯ, где Я  впервые
дебютировал  на  преподавательском  поприще,  когда   своим  зычным  голосом
командира над школЯрами предупреждал менЯ:  "„евЯтнадцатый век-- тема  здесь
неопаснаЯ. Ќо когда затронете религиозные войны, будьте сугубо осторожны". €
правда, у человека, который, сидЯ за письменным  столом, неспособен оградить
//25// свой мозг от вируса современности, токсины этого вируса, того и глЯди
профильтруютсЯ даже в комментарии к "€лиаде" или к "ђамаЯне".
     „ругие ученые,  напротив, справедливо  полагают,  что настоЯщее  вполне
доступно  научному  исследованию.  Ќо  это  исследование  они  предоставлЯют
дисциплинам, сильно отличающимсЯ от  тех,  что имеют своим объектом прошлое.
Ћни, например, анализируют и пытаютсЯ понЯть современную экономику с помощью
наблюдений, ограниченных во  времени несколькими  десЯтилетиЯми. Љороче, они
рассматривают  эпоху, в которую  живут, как отделенную от предыдущих слишком
резкими  контрастами,  что вынуждает  их искать  ее объЯснениЯ  в ней самой.
’аково  же  инстинктивное  убеждение  многих  просто  любознательных  людей.
€сториЯ более  или  менее  отдаленных  периодов  привлекает  их  только  как
безобидное развлечение длЯ  ума.  ‘  одной  стороны,  кучка  антикваров,  по
какой-то мрачной  склонности занимающихсЯ сдиранием пелен с мертвых богов; с
другой, социологи,  экономисты,  публицисты  --  единственные  исследователи
живого...
      6. ЏонЯть настоЯщее с помощью прошлого. 

     …сли  приглЯдетьсЯ,  то  привилегиЯ самопониманиЯ,  которую приписывают
настоЯщему,  зиждетсЯ  на  рЯде  довольно странных  постулатов. Џрежде всего
предполагаетсЯ,  что  условиЯ  человеческой  жизни  претерпели  за  одно-два
поколениЯ изменение не только очень быстрое, но и тотальное, так что ни одно
мало-мальски  старое учреждение, ни  один традиционный  аспект поведениЯ  не
избежали влиЯниЯ революций в науке или технике. Џри этом, однако, забывают о
силе инерции, присущей множеству социальных Явлений.
     —еловек тратит времЯ на усовершенствованиЯ, а потом становитсЯ их более
или  менее  добровольным пленником.  Љого из проезжавших по нашему  ‘еверу и
наблюдавших тамошний пейзаж не поражали  странные контуры полей? ЌесмотрЯ на
изменениЯ, которые в  течение рЯда веков происходили в первоначальной  схеме
земельной  собственности,  вид  этих  полос,  непомерно  узких и  вытЯнутых,
разрезающих  пахотную  землю  на  несметное  множество  парцелл,  и  сегоднЯ
повергает агронома в смущение. ‡атраты лишних усилий, обусловленные подобным
расположением,  неудобства  при  эксплуатации--  факт  бесспорный.  Љак  его
объЯснить?  ѓражданским  кодексом  и  его  неизбежными следствиЯми, отвечали
вечно  спешащие   публицисты.  €змените,   добавлЯли   они,  наши  законы  о
наследовании, и  зло будет  полностью уничтожено.  …сли бы  они лучше  знали
историю,  если  бы  они  к тому же  лучше  вникли  в  мышление  крестьЯнина,
формировавшеесЯ веками практической деЯтельности,  они бы не считали решение
таким  простым. „ействительно, эта чересполосица восходит  к временам  столь
древним,  что  до  сих  пор  ни  один ученый не  сумел  удовлетворительно ее
объЯснить;  вероЯтно в  ней больше повинны землепашцы  эпохи дольменов , чем
законодатели Џервой империи.  Ќеверное определение  причины здесь, как почти
всегда, мешает найти  лекарство. Ќезнание  прошлого //26// не  только вредит
познанию  настоЯщего, но ставит  под угрозу  всЯкую  попытку  действовать  в
настоЯщем.
     Ѓолее того. …сли бы общество полностью детерминировалось лишь ближайшим
предшествующим периодом,  оно,  даже  обладаЯ самой  гибкой структурой,  при
таком  резком  изменении  лишилось  бы  своего костЯка; при  этом  надо  еще
допустить, что общение  между поколениЯми происходит,  Я  бы сказал,  как  в
шествии гуськом,  т. е.,  что дети  вступают  в  контакт со  своими предками
только через посредство родителей.
     Ќо ведь  так не  бывает, даже если говорить о чисто  устных  контактах.
‚зглЯните, к примеру, на наши  деревни. “словиЯ труда заставлЯют отца и мать
почти весь день  находитьсЯ  вдали от дома, и  дети воспитываютсЯ в основном
дедушками и  бабушками. €так, при каждом  новом этапе  формированиЯ сознаниЯ
делаетсЯ шаг  вспЯть--  в  обход  поколениЯ,  ЯвлЯющегосЯ  главным носителем
изменений,  умы  наиболее  податливые объединЯютсЯ  с наиболее отвердевшими.
Ћтсюда идет, несомненно,  традиционализм, присущий столь многим крестьЯнским
обществам.  ‘лучай этот совершенно Ясен. €  он не единственный. …стественный
антагонизм между возрастными  группами имеет место в основном между группами
смежными-- молодежь часто бывает обЯзана урокам стариков,-- во всЯком случае
не меньше, чем урокам людей среднего 'возраста. * * *
     …ще большее влиЯние оказывает  письменность, способствуЯ передаче  идей
поколениЯм,   порой   весьма   отдаленным,  т.   е.  по  сути   .поддерживаЯ
преемственность цивилизации. ‹ютер, Љальвин,  ‹ойола-- это, несомненно, люди
прошлого,  люди XVI века, и историк, желающий их понЯть  и сделать понЯтными
длЯ других,  прежде всего должен поместить их в среду,  окунуть в умственную
атмосферу  того  времени,   когда   существовали   духовные  проблемы,  уже,
собственно, не ЯвлЯющиесЯ нашими проблемами. Ќо кто решитсЯ сказать, что длЯ
правильного пониманиЯ современного мира  проникновение в суть протестантской
реформы или  католической  контрреформации, отделенных  от  нас  несколькими
столетиЯми, менее  необходимо,  чем  изучение  многих  других умственных или
эмоциональных течений, пусть даже более близких  'во  времени,  но  и  более
эфемерных?
     Ћшибка здесь в общем Ясна, и, чтобы ее избежать, наверно, достаточно ее
сформулировать. ‘уть в  том, что эволюцию человечества представлЯют как  рЯд
коротких  и  глубоких  рывков,  каждый  из  которых  охватывает  всего  лишь
несколько человеческих жизней.  Ќаблюдение. напротив,  убеждает, что  в этом
огромном  континууме великие  потрЯсениЯ  способны распространЯтьсЯ от самых
отдаленных  молекул  к  ближайшим.  —то  мы  скажем  о  геофизике,  который,
ограничив свои расчеты километрами, решит, что  влиЯние  ‹уны на наш  земной
шар  гораздо  значительней,  чем  влиЯние  ‘олнца?  ‚о  времени,  как  и  во
вселенной, действие какой-либо силы определЯетсЯ не только расстоЯнием.
     Ќаконец,  можно ли  считать,  что среди  Явлений, отошедших  в прошлое,
//27//  именно  те,  которые  как  будто  перестали  управлЯть  настоЯщим,--
исчезнувшие без  следа  верованиЯ,  неудавшиесЯ социальные  формы,  отмершаЯ
техника -- бесполезны  длЯ пониманиЯ настоЯщего? ќто означало бы забыть, что
нет  истинного  познаниЯ  без  шкалы сравнениЯ. Љонечно,  при  условии,  что
сопоставление  захватывает  факты   хоть  и  различные,  но   вместе  с  тем
родственные. Ќикто не станет спорить, что здесь именно такой случай.
     ђазумеетсЯ, мы теперь уже не считаем, что,  как писал  Њакиавелли и так
полагали  ћм или Ѓональд,  во  времени  "есть  по крайней  мере  нечто  одно
неизменное -- человек". Њы уже знаем, что человек  также сильно изменилсЯ --
и его дух и, несомненно, даже самые тонкие механизмы его тела. „а и могло ли
быть  иначе? „уховнаЯ атмосфера претерпела глубокие изменениЯ, гигиенические
условиЯ, питание изменились не меньше. € все же, по-видимому, в человеческой
природе  и в человеческих  обществах  существует некий  постоЯнный фонд. Ѓез
этого даже  имена людей и названиЯ обществ потерЯли бы  свой смысл. Њожем ли
мы  понЯть  этих  людей,  изучаЯ   их  только   в  их  реакциЯх  на  частные
обстоЯтельства определенного момента? „аже чтобы понЯть,  чем они ЯвлЯютсЯ в
этот именно момент, данных опыта будет недостаточно. Њножество возможностей,
до поры до времени  мало проЯвлЯющихсЯ, но каждый миг способных пробудитьсЯ,
множество стимулов,  более  или  менее бессознательных,  индивидуальных  или
коллективных настроений  останутсЯ  в тени.  „анные единичного  опыта всегда
бессильны  длЯ  выЯвлениЯ его  же  компонентов  и,  следовательно,  длЯ  его
истолкованиЯ.

      7. ЏонЯть прошлое с помощью  настоЯщего.   Ћбщность  эпох  настолько
существенна, что познавательные свЯзи между  ними и впрЯмь обоюдны. Ќезнание
прошлого  неизбежно приводит к непониманию настоЯщего. Ќо, пожалуй, столь же
тщетны  попытки понЯть прошлое, если не представлЯешь настоЯщего. Ћднажды  Я
сопровождал в ‘токгольм Ђнри Џиренна.  …два мы прибыли в  город, он  сказал:
"—то мы  посмотрим в первую  очередь? ‡десь, кажетсЯ, выстроено новое здание
ратуши. Ќачнем  с него".  ‡атем, как бы предупреждаЯ мое удивление, добавил:
"Ѓудь Я антикваром,  Я смотрел бы  только  старину. Ќо  Я историк. Џоэтому Я
люблю жизнь". ‘пособность к восприЯтию живого --  поистине  главное качество
историка.  Џусть не  вводит нас в заблуждение некаЯ  сухость стилЯ  --  этой
способностью отличались самые великие среди нас: ”юстель, Њэтланд, каждый на
свой  лад  (эти были более строгими), не  менее,  чем Њишле. €,  быть может,
она-то  и ЯвлЯетсЯ  тем даром фей, который  невозможно  приобрести, если  не
получил его в колыбели.  Ћднако ее надо непрестанно  упражнЯть  и развивать.
Љаким  образом?  Џример  этому  дал  сам  Џиренн --  постоЯнным контактом  с
современностью. €бо в ней, в современности,  непосредственно  доступен нашим
чувствам трепет человеческой жизни, длЯ восстановлениЯ которого в старых тек
//28// стах  нам требуетсЯ большое  усилие воображениЯ. џ много раз  читал,.
часто  сам рассказывал истории о войне и  сражениЯх, ‡нал ли Я действительно
-- в полном смысле слова  "знать",-- знал ли Я нутром это жгучее отвращение,
прежде чем  сам  его испытал,  прежде  чем  узнал,  что означает  длЯ  армии
окружение, а длЯ народа-- поражение? Џрежде чем Я сам летом и осенью 1918 г.
вдохнул  радостный воздух победы (надеюсь, что мне придетсЯ еще раз вдохнуть
его полной  грудью, но, увы, запах его врЯд  ли будет  таким же), знал  ли Я
подлинный смысл этого прекрасного слово? Џо правде  сказать, мы  сознательно
или   бессознательно   в  конечном   счете  всегда   заимствуем   из  нашего
повседневного  опыта,  придаваЯ ему, где должно,  известные новые нюансы, те
элементы, которые помогают нам воскресить прошлое. ‘амые  слова, которыми мы
пользуемсЯ   длЯ   характеристики   исчезнувших   состоЯний  души,  отмерших
социальных форм,-- разве имели бы они  длЯ нас какой-то  смысл,  если бы  мы
прежде не наблюдали жизнь людей? ќто инстинктивное смешение гораздо разумней
заменить  сознательным и  контролируемым наблюдением.  „умаетсЯ, что великий
математик будет не менее  велик, если пройдет по миру, в котором он живет, с
закрытыми глазами. Ќо эрудит,  которому неинтересно  смотреть вокруг себЯ на
людей, на вещи  и  событиЯ, вероЯтно,  заслуживает,  чтобы его,  как  сказал
Џиренн,  назвали  антикварным   орудием.  …му  лучше  отказатьсЯ  от  званиЯ
историка. * **
     Ќе всегда, однако,  дело  лишь  в  воспитании  исторической  чуткости-.
Ѓывает, что знание настоЯщего  в каком-то  плане еще  более  непосредственно
помогает пониманию прошлого.
     „ействительно, было бы  грубой  ошибкой полагать, что порЯдок, принЯтый
историками  в их исследованиЯх,  непременно  должен  соответствовать порЯдку
событий. Џри условии, что историЯ будет затем восстановлена в реальном своем
движении, историкам иногда выгодней  начать ее читать, как говорил  Њэтланд,
"наоборот".  €бо  длЯ  всЯкого   исследованиЯ  естественно  идти   от  более
известного  к  более  темному.  Љонечно,   далеко  не  всегда  свидетельства
документов  проЯснЯютсЯ  по мере того, как мы приближаемсЯ к нашему времени.
Њы несравненно хуже осведомлены, например, о  • в.  нашей эры, чем об  эпохе
–езарЯ  или  Ђвгуста.  Ћднако  в большинстве случаев наиболее близкие к  нам
периоды совпадают с зонами относительной Ясности. „обавьте, что, механически
двигаЯсь  от дальнего  к  ближнему, мы  всегда  рискуем  потерЯть  времЯ  на
изучение начал  или причин  таких Явлений,  которые, возможно,  окажутсЯ  на
поверку  воображаемыми.  „аже славнейшие  из  нас  совершали порой  странные
ошибки, отвергаЯ в своей практике регрессивный метод тогда и там, где он был
нужен. ”юстель  де Љуланж сосредоточилсЯ на "истоках" феодальных учреждений,
о которых  он, боюсь,  имел довольно смутное  представление,  и  на зачатках
серважа, который  он, знаЯ лишь из  вторых  рук,  видел в  совершенно ложном
свете.//29//
     ‚овсе не так уж редко, как обычно думают, случаетсЯ, что длЯ достижениЯ
полной  Ясности  надо  в  исследовании  доходить вплоть до нынешних  дней. ‚
некоторых своих  основных  чертах  наш  сельский  пейзаж, как мы уже видели,
восходит  к  эпохам  чрезвычайно  далеким.  Ќо  чтобы  истолковать   скудные
документы,  позволЯющие  нам  проникнуть  в  этот  туманный  генезис,  чтобы
правильно  поставить проблемы,  чтобы их  хотЯ бы  пред.  ставить себе, надо
выполнить   одно   важнейшее   условие:   наблюдать,  анализировать   пейзаж
современный.  Ћн сам по себе  дает перспективу целого, из которой необходимо
исходить.  Ќе длЯ того,  конечно,  чтобы рассматривать  этот  облик  как раз
навсегда застывший и навЯзывать его  каждому этапу прошлого,  встречающемусЯ
при движении к верховьЯм потока времени- ‡десь, как и повсюду, историк хочет
уловить  изменение.  Ќо  в фильме,  который он смотрит, целым осталсЯ только
последний кадр. —тобы восстановить стершиесЯ черты остальных кадров, следует
сперва  раскручивать  пленку  в направлении, обратном тому,  в  котором  шла
съемка.
     ‘тало быть, есть только одна наука о людЯх во времени, наука, в которой
надо  непрестанно  свЯзывать изучение мертвых  с  изучением  живых.  Љак  ее
назвать? џ уже говорил, почему древнее слово "историЯ"  мне кажетсЯ наиболее
емким, наименее  ограничивающим; оно  также более всего насыщено  волнующими
воспоминаниЯми о многовековом труде. ‘ледовательно,  оно наилучшее. …сли мы,
вопреки  известным  предрассудкам -- впрочем, куда менее старым,  чем оно,--
расширЯем  его  до  познаниЯ   настоЯщего,  то  при   этом--  надо  ли   тут
оправдыватьсЯ?--  мы  не преследуем  никаких узко  корпоративных  интересов.
†изнь слишком коротка, знаниЯ приобретаютсЯ  слишком долго, чтобы даже самый
поразительный  гений  мог  надеЯтьсЯ освоить  тотальный  опыт  человечества.
‘овременнаЯ  историЯ  всегда будет  иметь  своих  специалистов,  так  же как
каменный  век или египтологиЯ. Њы  только просим помнить, что в исторических
исследованиЯх  нет  места  автаркии. €золировавшись, каждый  из специалистов
сможет  что-либо  постичь  лишь  наполовину,  даже  в  собственной  области;
единственно  подлиннаЯ  историЯ,  возможнаЯ  лишь  при  взаимопомощи,--  это
всемирнаЯ историЯ.
     ‚сЯкаЯ  наука,  однако,  определЯетсЯ  не  только своим  предметом.  …е
границы в такой  же  мере  могут  быть  установлены  характером присущих  ей
методов. ЋстаетсЯ задать  вопрос,  не  следует  ли  придерживатьсЯ  в  корне
различной техники  исследованиЯ в зависимости от того, приближаемсЯ  мы  или
удалЯемсЯ  от   настоЯщего  момента.  ќто  и   есть  проблема  исторического
наблюдениЯ

ѓ‹Ђ‚Ђ ‚’ЋђЂџ. €‘’Ћђ€—…‘ЉЋ… ЌЂЃ‹ћ„…Ќ€…
      1. ѓлавные черты исторического наблюдениЯ. 

     —то имеют в виду под изучением прошлого?
     Ќаиболее  очевидные  особенности изучениЯ  истории, понимаемой  в  этом
ограниченном  и  обиходном  смысле, описывались  неоднократно.  €сторик  как
таковой,  говорЯт нам,  начисто  лишен возможности  лично установить  факты,
которые он изучает. Ќи  один египтолог не видел ђамсеса. Ќи один  специалист
по   наполеоновским   войнам   не   слышал   пушек   Ђустерлица.   €так,   о
предшествовавших  эпохах  мы  можем   говорить  лишь  на  основе   показаний
свидетелей.  Њы играем  роль  следователЯ, пытающегосЯ восстановить  картину
преступлениЯ, при котором сам он не присутствовал, или физика,  вынужденного
из-за  гриппа  сидеть  дома  и  узнающего  о  результатах  своего  опыта  по
сообщениЯм лабораторного  служителЯ. Ћдним  словом,  в  отличие от  познаниЯ
настоЯщего, познание прошлого всегда будет "непрЯмым".
     —то в этих замечаниЯх  есть  долЯ  правды, никто  не  станет  отрицать.
Ћднако они еще нуждаютсЯ в существенных уточнениЯх.
     Џредставим  себе  полководца,  одержавшего победу и  тут  же  начавшего
собственноручно  писать  о  ней  отчет.  Ћн составил план  сражениЯ. Ћн этим
сражением управлЯл. ЃлагодарЯ незначительной территории (чтобы в  нашей игре
были  пущены  в  ход  все  козыри,  мы  воображаем  стычку  старых   времен,
происходЯщую на небольшом пространстве) он мог наблюдать всю  схватку -- она
развертывалась  на  его  глазах. €  все  же  не  будем  обольщатьсЯ:  многие
существенные эпизоды  ему придетсЯ описывать по донесениЯм своих помощников.
Ќо и тогда он, став рассказчиком, будет, вероЯтно, вести себЯ так же, как за
несколько  часов  до того,  во времЯ боЯ.  Љогда  ему приходилось ежеминутно
направлЯть  движение своих отрЯдов, сообразуЯсь с изменчивым  ходом баталии,
какаЯ информациЯ, по-вашему,  была длЯ него полезней: картины боЯ, более или
менее смутно  видимые в подзорную трубу, или же рапорты, которые  доставлЯли
ему, скача во весь  опор, нарочные и адъютанты? €зредка полководец и  впрЯмь
может  само //31// лично быть полноценным свидетелем своих действий. Ќо даже
в  нашей  столь  благоприЯтной  гипотетической  ситуации  остаетсЯ  ли  хоть
что-нибудь от  этого  пресловутого  прЯмого  наблюдениЯ,  мнимой  привилегии
изучениЯ настоЯщего?
     „ело  в том, что непосредственное  наблюдение -- почти всегда иллюзиЯ и
как только кругозор  наблюдателЯ чуть-чуть расширитсЯ, он это  понимает. ‚се
увиденное  состоит   на  добрую  половину  из  увиденного  другими.  если  Я
экономист, Я изучаю движение товарооборота в  данный месЯц, в данную неделю;
делаю Я  это на основе статистических сводок, которые составлЯл не Я. …сли Я
исследую  животрепещущее  настоЯщее,  Я принимаюсь  зондировать общественное
мнение по главным проблемам днЯ: Я ставлю вопросы, записываю, сопоставлЯю  и
классифицирую ответы. —то же  составЯт они, как не  более или менее неуклюже
исполненную   картину   того,  что   мои   собеседники,   как  им   кажетсЯ,
самостоЯтельно  думают,  или  же ту  картину мыслей,  какую  они  хотЯт  мне
представить. Ћни суть объекты моего опыта. Ќо если  физиолог,  анатомирующий
морскую свинку, видит собственными глазами Язву  или аномалию, которую ищет,
то Я знакомлюсь  с состоЯнием духа моих  "людей  с  улицы" лишь по  картине,
которую  им  самим угодно  мне  представить.  €бо  в  хаотическом  сплетении
событий,  поступков  и  слов, из  которых складываетсЯ судьба  некоей группы
людей, индивидуум  может обозреть лишь маленький уголок, он жестко ограничен
своими пЯтью  чувствами  и  собственным  вниманием.  Љроме  того,  он  знает
непосредственно   лишь   собственное   состоЯние    ума;   всЯкое   изучение
человечества,  каков бы ни  был избранный  длЯ этого  момент,  всегда  будет
черпать  большую  часть своего  содержаниЯ  в  свидетельствах  других людей.
€сследователю настоЯщего досталась в этом смысле не намного лучшаЯ долЯ, чем
историку прошлого.
     Ќо надо ли считать, что наблюдение  прошлого, даже  весьма отдаленного,
всегда до такой степени ЯвлЯетсЯ "непрЯмым"?
     ‹егко понЯть, почему впечатление  об этой отдаленности объекта познаниЯ
от исследователЯ царило  в умах  многих теоретиков  истории. „ело в том, что
они  прежде  всего имели в  виду историю  событий,  эпизодов,  т.  е.  такую
историю, в  которой (верно это  или  неверно,  пока  еще  не времЯ говорить)
придаетсЯ  крайнЯЯ  важность  точному воспроизведению  действий,  речей  или
позиций  нескольких личностей, участвующих в  сцене, где, как в классической
трагедии,   сосредоточены  все   движущие  силы   кризисного  момента:  день
революции, сражение,  дипломатическаЯ встреча. ђассказывают, что 2  сентЯбрЯ
1792 г. голову принцессы ‹амбаль пронесли на острие пики под окнами  ’амплЯ,
где находилась  королевскаЯ семьЯ. —то это-- правда или вымысел? Џьер Љарон,
написавший   удивительно  добросовестную  книгу  о  сентЯбрьской  резне,  не
решаетсЯ высказать  свое мнение. …сли бы ему выпало самому наблюдать с одной
из башен ’амплЯ этот жуткий кортеж, он, наверное, знал бы,  как  было  дело.
Џри  том  условии,  что  он, сохранив в  этих обстоЯтельствах -- что  вполне
правдоподобно-- хладнокровие историка и справедливо не доверЯЯ своей памЯти,
позаботилсЯ бы вдобавок тут же записать свои наблюдениЯ. ‚  по //32// добном
случае  историк, несомненно, чувствует себЯ по отношению к честному очевидцу
событиЯ  в несколько унизительном положении. Ћн  как бы находитсЯ  в  хвосте
колонны, где приказы передаютсЯ от головы по рЯдам. Њесто не слишком удачное
длЯ получениЯ правильной информации. Њне пришлось наблюдать во времЯ ночного
перехода такой случай. Џо рЯдам было передано: "‚нимание, воронка от снарЯда
налево!". Џоследний  в колонне услышал уже: "агом марш налево!", сделал шаг
в сторону и провалилсЯ.
     …сть,  однако,  и  другие  ситуации.  ‚  стенах   сирийских  крепостей,
сооруженных   за  несколько  тысЯчелетий  до  рождества  •ристова,  нынешние
археологи нашли совершенно нетронутые  сосуды, наполненные  скелетами детей.
’рудно  предположить,  что  эти кости оказались  тут  случайно; очевидно, мы
имеем дело со  следами человеческих жертвоприношений,  совершенных во  времЯ
строительства  и  как-то  с  ним  свЯзанных.  Ћ  верованиЯх,  нашедших  себе
выражение  в  подобных  ритуалах,  нам  придетсЯ,  конечно,   разузнавать  а
источниках того времени, если они существуют, или же рассуждать по аналогии,
основываЯсь на других свидетельствах. Њожно ли ознакомитьсЯ с верой, которую
не разделЯешь, иначе чем с чужих слов? ’ак обстоит  дело. повторЯю, со всеми
ЯвлениЯми   сознаниЯ,   когда  они  нам   чужды.  —то  ж  до  самого   факта
жертвоприношениЯ,  тут, напротив,  наше положение совсем  иное.  Љонечно, мы
этот  факт,   строго   говорЯ,  не   устанавливаем  чисто   непосредственным
восприЯтием; равно  как геолог -- факт существованиЯ  аммонита, окаменелости
которого  он  находит;  равно как  физик --  движение  молекул,  воздействие
которого  он   обнаруживает  в   броуновском  движении.  Ќо  весьма  простое
рассуждение, исключающее возможность иного толкованиЯ, позволЯет нам перейти
от бесспорно установленного объекта к факту, доказательством которого служит
этот  объект.  ’акой ход  примитивного  истолкованиЯ  в  целом весьма близок
инстинктивным умственным операциЯм, без  которых  никакое  ощущение не может
стать  восприЯтием; в этом случае между объектом  и  нами нет ничего, что бы
требовало посредничества другого  наблюдателЯ. ‘пециалисты в области  метода
обычно  понимали  под  непрЯмым  познанием  такое,  которое  доходит  до ума
исследователЯ по каналам других человеческих умов. Ћпределение, пожалуй,  не
слишком удачное: оно указывает только на присутствие посредника -- но почему
это  звено должно  быть  непременно человеческой  породы? Ќе  будем, однако,
спорить  о словах, и примем общеупотребительное значение. ‚ этом смысле наши
знаниЯ  о жертвах,  захороненных в стенах сирийских крепостей, никак  нельзЯ
назвать непрЯмыми.
     Њногие  другие следы прошлого  также доступны  прЯмому  восприЯтию. ќто
почти все огромное количество неписьменных свидетельств и даже большое число
письменных.  …сли  бы  известнейшие  из   теоретиков  нашей  методологии  не
относились к  приемам, присущим археологии, со столь странным и высокомерным
безразличием,  если  бы  они  в  плане  документальном  не  были  заворожены
рассказом, как в  плане фактическом  -- происшествием, они  бы навернЯка  не
спешили отбросить  нас  к наблюдению, всегда от  кого-либо или  от чего-либо
зависЯщему. ‚  •алдее, в царских //33// гробницах “ра были найдены бусины из
амазонита. Џоскольку  ближайшие его  залежи находЯтсЯ в центре  €ндии  или в
окрестностЯх  Ѓайкала,  напрашиваетсЯ  вывод,  что,   начинаЯ   с   третьего
тысЯчелетиЯ  до  нашей  эры,  города  Ќижнего …вфрата поддерживали  торговые
отношениЯ с весьма далекими краЯми. Љ индукции можно  относитьсЯ по-разному.
Ќо  считать  ли  ее  надежной  или нет,  здесь, бесспорно,  индукциЯ  самого
классического типа; она  основана  на  установлении факта, и ничьи словесные
показаниЯ тут не замешаны.
     Ћднако материальные  свидетельства-- далеко не единственные  обладающие
привилегией    непосредственной    доступности.   €    кремень,   обточенный
ремесленником каменного  века,  и особенность  Языка,  и включеннаЯ в  текст
правоваЯ норма,  и зафиксированный  в ритуальной книге  или изображенный  на
стеле обрЯд--  все это реальности, которые мы воспринимаем  сами и толкуем с
помощью  чисто  индивидуального  умственного  усилиЯ. ‡десь  нет  надобности
призывать  в  качестве  толмача  ум другого.  ‚ернемсЯ  к  нашему  недавнему
сравнению: вовсе неверно, будто историк обречен узнавать о том, что делаетсЯ
в его лаборатории,  только с чужих слов. „а, он  ЯвлЯетсЯ  уже  тогда, когда
опыт  завершен.  Ќо,  если  условиЯ  благоприЯтствуют,  в  результате  опыта
навернЯка  получилсЯ  осадок,  который  вполне  можно  увидеть  собственными
глазами. * * *
     €так,  определЯть   бесспорные   особенности  исторического  наблюдениЯ
следует другими терминами, менее двусмысленными и более содержательными.
     ‘пецифическаЯ  его черта в том, что  познание  всех фактов человеческой
жизни в прошлом и  большинства из них в настоЯщем должно  быть,  по удачному
выражению  ”рансуа ‘имиана, изучением  по следам.  €дет ли  речь  о  костЯх,
замурованных в сирийской крепости, или  о слове, чьЯ форма  или употребление
указывают  на некий  обычай, или о  письменном рассказе  очевидца какой-либо
сценки из давних или новых времен,-- что понимаем мы под словом  "источник",
если не "след", т. е. доступный нашим чувствам знак, оставленный  феноменом,
который сам по себе длЯ нас недоступен? Ќе беда, если  сам объект по природе
своей недоступен длЯ ощущениЯ, как атом, чьЯ траекториЯ становитсЯ видимой в
трубке  Љрукса,  или  если он  под воздействием времени только  теперь  стал
недоступным, как папоротник, истлевший за тысЯчелетиЯ и оставивший отпечаток
на куске  каменного углЯ, или же церемонии, давно ушедшие в прошлое, которые
изображены и  комментированы на  стенах египетских  храмов. ‚ обоих  случаЯх
процесс восстановлениЯ одинаков, и все науки дают тому рЯд примеров.
     Ќо из  того,  что  многим  исследователЯм  во  всех  науках  приходитсЯ
воспринимать  какие-то  главные  феномены   лишь  через  посредство  других,
производных,  вовсе  не  следует,  что  приемы,  к  которым  они  прибегают,
совершенно одинаковы. Ћдни,  как физики, имеют возможность сами  про  //34//
воцировать поЯвление таких следов.  „ругие, напротив, вынуждены  ждать, пока
эти следы предоставит  им  прихотливаЯ  игра сил, на  которые они  не  имеют
никакого  влиЯниЯ. ‚ том и другом случае положение  ученых, очевидно,  будет
совершенно  различным.  Ђ как же  с  наблюдателЯми  фактов-человеческих? ’ут
вступает в свои права проблема датировки.
     ЉажетсЯ   очевидным,  что  сравнительно   сложные   человеческие  факты
невозможно воспроизвести или  произвольно  направлЯть (к этому, впрочем. нам
придетсЯ еще вернутьсЯ).  ‘уществует, правда, психологический эксперимент --
начинаЯ  с   самых   элементарных   измерений  ощущений   до   утонченнейших
интеллектуальных  и  эмоциональных тестов.  Ќо его,  как  правило, применЯют
только  к  индивидууму.  ЉоллективнаЯ  же  психологиЯ   почти  не  поддаетсЯ
эксперименту. Ќевозможно -- да на  это никто бы и не отважилсЯ, даже  если б
мог,-- умышленно  вызвать  панику или взрыв религиозного энтузиазма. Ћднако,
когда  изучаемые   феномены  принадлежат  настоЯщему  или  совсем  недавнему
прошлому,  наблюдатель, хоть  он  и неспособен  заставить их повторитьсЯ или
повлиЯть на их развитие, не так безоружен по отношению к их следам. Ћн может
буквально вызвать к жизни некоторые из них. Ђ именно -- сообщениЯ очевидцев.
5  декабрЯ  1805 г.  событиЯ  Ђустерлица  были  столь  же неповторимы, как и
сегоднЯ. Ђ  если  спросить, как  действовал во времЯ сражениЯ  тот  или иной
полк?  Џожелай  Ќаполеон  через  несколько  часов  после   прекращениЯ  огнЯ
осведомитьсЯ  об этом,  ему стоило бы сказать  одно слово,  и  кто-нибудь из
офицеров  представил бы ему отчет. Ќеужто никогда  не была составлена такого
рода релЯциЯ, доступнаЯ всем или секретнаЯ? Ђ те, что  были написаны, неужто
они затерЯлись? Ќапрасно мы  будем задавать этот вопрос--  он, скорее всего,
останетсЯ  без ответа, как и  многие другие, гораздо  более важные.  Љто  из
историков не  мечтал о возможности, подобно “лиссу, накормить  тени  кровью,
чтобы они  заговорили? Ќо чудеса "неквии"  теперь уже не в моде, и у нас нет
другой  машины  времени,  чем  та, что  работает в  нашем  мозгу  на  сырье,
доставлЯемом прошлыми поколениЯми.
     Ѓез  сомнениЯ,   не  следует  преувеличивать  и  преимущества  изучениЯ
настоЯщего. ‚ообразим, что все офицеры, все солдаты полка погибли,  или, еще
проще, что среди уцелевших не нашлось  очевидца, чьЯ памЯть и внимательность
были бы достойны довериЯ. Ќаполеон тогда  оказалсЯ бы не в лучшем положении,
чем мы.  ‚сЯкий, кто ЯвлЯлсЯ участником, пусть самым скромным, какого-нибудь
крупного   событиЯ,  хорошо  это  знает;  случаетсЯ,  что  важнейший  эпизод
невозможно  восстановить  уже спустЯ несколько часов. Џрибавьте, что  не все
следы  одинаково  поддаютсЯ последующему воспроизведению. …сли по халатности
таможни  не регистрировали ежедневно в течение ноЯбрЯ 1942  г.  ввоз и вывоз
товаров, у менЯ в  декабре практически  нет данных длЯ оценки объема внешней
торговли  за  прошедший  месЯц.  Љороче,   между  исследованием  далекого  и
исследованием совсем близкого различие  опЯть-таки  лишь в  степени. Ћно  не
затрагивает  основы  методов.  Ќо  из-за  этого   оно  не  становитсЯ  менее
существенным, и мы должны сделать отсюда надлежащие выводы. //35//
     Џрошлое, по  определению,  есть  некаЯ данность, которую  уже ничто  не
властно   изменить.   Ќо   изучение    прошлого   развиваетсЯ,   непрестанно
преображаетсЯ и совершенствуетсЯ. Љто в  этом усомнитсЯ, пусть вспомнит, что
произошло в течение  немногим больше века на  наших глазах. Ћгромные массивы
человечества вышли из мглы.  …гипет и •алдеЯ сбросили свои саваны.  €зучение
мертвых городов –ентральной Ђзии позволило нам узнать Языки, на которых  уже
никто не умел  разговаривать, и религии,  давным-давно  угасшие. Ќа  берегах
€нда поднЯлась из могилы неведомаЯ цивилизациЯ. ђабота идет, изобретательные
исследователи,  все  усердней  роющиесЯ  в библиотеках,  копающие  в древних
землЯх все новые траншеи, не одиноки в своем  труде, и, возможно, это еще не
самый эффективный способ обогатить наше представление о временах минувших,
     ‚озникли  приемы  исследованиЯ,  прежде неизвестные.  Њы  теперь  умеем
лучше,  чем наши  предшественники,  искать в Языках  ответы о  нравах  и  эз
орудиЯх  труда  --  о  самих  тружениках.  Ђ главное,  мы  научились  глубже
анализировать  социальные  ЯвлениЯ.  €зучение  верований и  народных обрЯдов
делает только  первые шаги. €сториЯ экономики,  о которой  Љурно, перечислЯЯ
различные аспекты исторического  исследованиЯ, и понЯтиЯ еще не имел, только
начинает складыватьсЯ.  ‚се  это несомненно.  ‚се это  открывает  нам  более
обширные  перспективы.  Ќо  не  безграничные.  Ќам  отказано  в  надежде  на
действительно беспредельное  развитие,  которое  внушает наука вроде  химии,
способной  даже  создать свой собственный объект. „ело в том, что разведчики
прошлого  -- люди не вполне свободные. €х тиран -- прошлое. Ћно запрещает им
узнавать  о   нем  что-либо,  кроме  того,  что   оно  само,  намеренно  или
ненамеренно,  им открывает.  Њы  никогда  не  сумеем  дать статистику цен  в
меровингскую  эпоху,  так  как  ни  один  документ  не отразил  эти  цены  с
достаточной полнотой.  Њы также никогда  не  проникнем в  образ мыслей людей
…вропы  XI  в. в  такой же  мере, как в  мышление  современников ЏаскалЯ или
‚ольтера;  ведь от тех не сохранилось ни частных писем, ни исповедей, и лишь
о некоторых из них мы знаем по плохим стилизованным биографиЯм.  €з-за этого
пробела   немалаЯ   часть  нашей   истории  неизбежно  принимает   несколько
безжизненный облик истории мира без индивидуумов.
     Ќо  не будем чрезмерно сетовать. ‚  подчинении  неумолимой  судьбе нам,
бедным  адептам истории,  часто высмеиваемым новейшими  науками о  человеке,
досталась не худшаЯ долЯ, чем многим нашим собратьЯм, которые посвЯтили себЯ
дисциплинам более старым  и более уверенным в себе. ’акова общаЯ участь всех
исследований,  чьЯ  миссиЯ  вникать в  ЯвлениЯ завершенные.  џ полагаю,  что
исследователь  доисторических  времен  столь  же неспособен из-за отсутствиЯ
письменных  данных восстановить  религиозные  обрЯды каменного  века,  как и
палеонтолог   --  железы  внутренней  секреции   плезиозавра,  от   которого
сохранилсЯ лишь скелет. ‚сегда  неприЯтно  сказать:  "Я не знаю", "Я не могу
узнать". Ќо говорить об  этом надо только после самых энергичных,  отчаЯнных
розысков.  Ѓывают, однако, моменты,  когда настоЯтельный долг ученого велит,
испробовав  все, примиритьсЯ со своим незнанием и честно  в нем  признатьсЯ.
//36//

      2. ‘видетельства. 

     "‡десь ѓеродот из ”урий излагает то, что  ему удалось узнать, дабы дела
человеческие  не были повергнуты  временем в забвение и дабы великие  дивные
деЯниЯ, совершенные как эллинами, так и варварами, не утратили своей славы".
’ак начинаетсЯ  самаЯ древнЯЯ книга истории-- Я разумею  в ‡ападном  мире,--
дошедшаЯ до нас не  в виде фрагментов.  Џоставим, например, рЯдом с нею один
из  путеводителей  по  загробному  миру,  которые  египтЯне времен  фараонов
вкладывали в гробницы. Џеред нами окажутсЯ два основных типа,  которые можно
выделить  в  бесконечно   разнообразной  массе  источников,  предоставленных
прошлым  в распорЯжение историков. ‘видетельства первого  типа-- намеренные.
„ругие-- ненамеренные,
     ‚  самом деле,  когда мы, чтобы получить какие-нибудь  сведениЯ, читаем
ѓеродота или ”руассара, "Њемуары"  маршала †оффра или  крайне противоречивые
сводки, которые  печатаютсЯ  в  теперешних немецких и английских  газетах  о
нападении на морской конвой в ‘редиземном море, разве мы не поступаем именно
так,  как того  ожидали  от  нас  авторы  этих  писаний?  Ќапротив,  формулы
папирусов  мертвых  были  предназначены  лишь  длЯ  того,  чтобы  их  читала
находЯщаЯсЯ в  опасности  душа и слушали одни боги. †итель свайных построек,
который  бросал кухонные объедки в соседнее озеро,  где  их  ныне перебирает
археолог, хотел всего лишь очистить  свою хижину от мусора; папскаЯ булла об
освобождении от налогов хранилась так  тщательно в сундуках монастырЯ только
длЯ того,  чтобы в  нужный  момент  ею  можно  было  потрЯсти  перед глазами
назойливого  епископа. ‚о  всех этих случаЯх забота о создании определенного
мнениЯ у  современников или у  будущих историков не  играла никакой роли,  и
когда медиевист в  "благословенном" 1942 г. листает в  архивах  коммерческую
корреспонденцию  —енами, он  совершает  нескромность,  которую —енами  наших
дней, застигнув его за чтением их деловой корреспонденции, осудили бы весьма
сурово.
     Џовествовательные   источники   --  употребим   здесь   это   несколько
причудливое,  но освЯщенное обычаем выражение, т.  е.  рассказы, сознательно
предназначенные  длЯ   осведомлениЯ  читателей,  не  перестали,  разумеетсЯ,
оказывать ученым ценную помощь. Ћдно из их преимуществ -- обычно только  они
и дают хронологическую последовательность, пусть не очень точную. —его бы ни
отдал  исследователь  доисторических  времен или историк €ндии за  то, чтобы
располагать  своим  ѓеродотом?  Ћднако  историческое  исследование  в  своем
развитии Явно  пришло  к тому, чтобы все  больше  доверЯть второй  категории
свидетельств  --  свидетелЯм  невольным. ‘равните  римскую историю,  как  ее
излагал  ђоллен или даже  Ќибур, с той, которую открывает нашему взору любой
нынешний научный  очерк: перваЯ черпала наиболее  очевидные  факты  из  ’ита
‹ивиЯ, ‘ветониЯ  или  ”лора, втораЯ  в большой  мере  строитсЯ на  основании
надписей, папирусов,  монет.  ’олько этим  путем  удалось восстановить целые
куски прошлого: весь доисторический период, почти всю историю экономики, всю
историю социаль //37// ных структур. „аже теперь кто из нас не предпочел  бы
держать в  руках вместо  всех газет  1938  или  1939 г. несколько  секретных
министерских документов, несколько тайных донесений военачальников?
     ќто не означает, что документы подобного рода более других  свободны от
ошибок или лжи. …сть сколько угодно фальшивых булл, и деловые письма в целом
не  более правдивы, чем донесениЯ послов. Ќо здесь дезинформациЯ, если она и
была, по крайней мере не задумана специально длЯ  обмана потомства. “казаниЯ
же, которые  прошлое  непредумышленно ронЯет вдоль  своего  пути, не  только
позволЯют нам пополнить недостаток повествованиЯ или  проконтролировать его,
если  его  правдивость внушает  сомнение: они избавлЯют наше исследование от
опасности  более  страшной,  чем незнание или  неточность,-- от неизлечимого
склероза.  ‚  самом  деле,   без  их  помощи  историк,  вздумавший  занЯтьсЯ
исчезнувшими поколениЯми,  неизбежно попадает  в  плен  к  предрассудкам,  к
ложным   предосторожностЯм,  к  близорукости,   которой  страдали  сами  эти
поколениЯ.   Ќапример,  медиевист  не  будет  придавать  ничтожное  значение
коммунальному движению только потому, что средневековые писатели не очень-то
стремились ознакомить с ним свою публику; не отнесетсЯ он пренебрежительно и
к великим течениЯм религиозной жизни, хотЯ они  занимают в повествовательной
литературе своего времени  куда меньше  места, чем баронские  войны. Љороче,
историЯ -- приведем излюбленную антитезу Њишле --  должна  быть все 'более и
более  отважной   исследовательницей   ушедших   эпох,   а   не   вечной   и
неразвивающейсЯ воспитанницей их "хроник".
     ‚прочем,  даже  в Явно намеренных  свидетельствах  наше внимание сейчас
преимущественно привлекает уже  не  то, что  сказано в тексте  умышленно. Њы
гораздо  охотнее  хватаемсЯ за то,  что автор дает нам понЯть,  сам того  не
желаЯ. —то  длЯ  нас поучительнее всего у ‘ен-‘имона? …го нередко искаженные
сообщениЯ  о  событиЯх   того  времени?  €ли  же  удивительно  Яркий   свет,
проливаемый "Њемуарами", на образ мыслей вельможи при дворе "королЯ-солнца"?
‘реди житий  свЯтых раннего  средневековьЯ по меньшей мере  три четверти  не
дают нам никаких серьезных сведений о благочестивых личностЯх, чью жизнь они
должны изобразить. Ќо поищем там указаний на особый образ жизни или мышлениЯ
в эпоху, когда они были написаны, на то, что агиограф  отнюдь  не  собиралсЯ
нам сообщать,  и эти житиЯ станут длЯ нас  неоценимыми. Џри нашей неизбежной
подчиненности прошлому мы пользуемсЯ по  крайней мере одной льготой: хотЯ мы
обречены знакомитьсЯ с  ним лишь по его  следам, нам все же удаетсЯ узнать о
нем значительно  больше, чем ему угодно было  нам открыть.  …сли братьсЯ  за
дело с умом, это великаЯ победа пониманиЯ над данностью. * * *
     Ќо  как  только  мы  откажемсЯ  просто   протоколировать  слова   наших
свидетелей, как только вознамеримсЯ сами заставить их говорить, пусть против
их воли, нам, более чем когда бы то ни было, необходимо составить вопросник.
ќто   поистине  перваЯ   неотложнаЯ  задача  всЯкого  правильно   ведущегосЯ
исторического изысканиЯ.//38//
     Њногие  люди,  и среди них, кажетсЯ,  даже некоторые  авторы учебников,
представлЯют себе  ход нашей работы до странности наивно. ‚начале, мол, есть
источники.  €сторик их собирает,  читает, стараетсЯ оценить их подлинность и
правдивость.  Џосле этого, и  только после этого, он  пускает их  в дело. Ќо
беда  в  том,  что  ни  один историк так не  действует. „аже когда ненароком
воображает, что действует именно так.
     €бо  тексты  или  археологические находки,  внешне  даже самые  Ясные и
податливые, говорЯт лишь тогда, когда умеешь их спрашивать. Љремневые орудиЯ
в  наносах  ‘оммы изобиловали как до  Ѓуше де Џерта, так и потом. Ќо не было
человека, умеющего  спрашивать,-- и не было доисторических времен. џ, старый
медиевист, должен  признатьсЯ,  что длЯ  менЯ нет  чтениЯ увлекательней, чем
какой-нибудь картулЯрий.  Џотому что Я примерно знаю, о чем  его спрашивать.
‡ато собрание римских надписей мне мало что говорит. џ умею с грехом пополам
их читать, но  не опрашивать. „ругими словами, всЯкое историческое изыскание
с   первых  же  шагов  предполагает,   что  опрос  ведетсЯ  в   определенном
направлении.  ‚сегда вначале--  пытливый дух.  Ќи в  одной  науке  пассивное
наблюдение  никогда не было плодотворным.  …сли допустить, впрочем,  что оно
вообще возможно.
     „а, не  будем поддаватьсЯ первому  впечатлению.  Ѓывает,  конечно,  что
вопросник  остаетсЯ чисто инстинктивным. Ќо все равно  он есть. “ченый может
даже не сознавать  этого, а между  тем  вопросы диктуютсЯ ему 3'тверждениЯми
или  сомнениЯми,  которые  записаны  у  него  в  мозгу его  прошлым  опытом,
диктуютсЯ традицией, обычным  здравым  смыслом,  т.  е.--  слишком часто  --
обычными   предрассудками.   Њы   далеко   не  так  восприимчивы,  как   нам
представлЯетсЯ. Ќет  ничего вредней длЯ начинающего историка, чем советовать
ему  просто ждать  в состоЯнии  бездействиЯ, пока сам источник не пошлет ему
вдохновение.  Џри   таком  методе  многие  вполне  добросовестные  изысканиЯ
потерпели неудачу или дали ничтожно мало.
     Ќам,  естественно, необходим этот набор  вопросов, чрезвычайно  гибкий,
способный по  пути обрастать  множеством  новых пунктов,  открытый длЯ  всех
неожиданностей -- и все же такой, чтобы он мог сразу же служить магнитом длЯ
опилок  документа.  €сследователь  знает,  что  намеченный  при  отправлении
маршрут не будет выдержан с абсолютной точностью. Ќо без маршрута ему грозит
вечно блуждать наугад. ***
     ђазнообразие  исторических  свидетельств  почти  бесконечно.  ‚се,  что
человек  говорит  или  пишет,  все,  что  он изготовлЯет,  все,  к  чему  он
прикасаетсЯ,  может  и  должно давать о нем сведениЯ.  ‹юбопытно, как  люди,
чуждые кашей  работе, плохо  представлЯют себе масштаб ее  возможностей. Ћни
все  еще придерживаютсЯ  давно  устаревшего мнениЯ о нашей науке, мнениЯ тех
времен,   когда  умели  читать   только  намеренные  свидетельства.  “прекаЯ
"традиционную  историю"   в  том,  что   она  оставлЯет  в   тени   "ЯвлениЯ
значительные" и притом "более чреватые последствиЯми, более //39// способные
изменить  будущую жизнь, чем все политические событиЯ", Џоль ‚алери приводил
как пример  "завоевание  земного  шара" электричеством.  ’ут  мы готовы  ему
аплодировать.  Љ сожалению, это абсолютно верно:  на такую  огромную тему не
создано еще  ни  одного серьезного труда. Ќо когда  побуждаемый как бы самим
избытком  своей  строгости  к  оправданию  промаха,  который  он  только что
изобличил,  Џоль   ‚алери   добавлЯет,   что   подобные   ЯвлениЯ  неизбежно
"ускользают" от историка, ибо, продолжает он, "они специально не отражены ни
в одном  документе",-- на этот  раз  обвинение,  перенесенное с  ученого  на
науку,  неправильно. Љто поверит, что на предприЯтиЯх,  дающих электрический
ток,  нет своих архивов,  сводок потреблениЯ сырьЯ, карт электрической сети?
€сторики, скажете  вы,  до сих пор  пренебрегали  анализом  этих источников.
Ѓезусловно, они глубоко неправы,  но, может быть,  виноваты  также не в меру
ревнивые  хранители  столь ценных сокровищ.  Ќаберитесь же терпениЯ. €сториЯ
пока  еще не  такова,  какой должна быть. Ќо  это  не основание валить на ту
историю, какаЯ может быть  создана, бремЯ  ошибок,  присущих  лишь  истории,
дурно понЯтой.
     “дивительное  разнообразие  наших материалов  порождает,  однако,  одну
трудность,  правда,   настолько   серьезную,  что  ее  можно  причислить   к
трем-четырем великим парадоксам профессии историка.
     Ѓыло бы большим заблуждением считать, что каждой исторической  проблеме
соответствует  один-единственный  тип  источников, применимый  именно в этом
случае. Ќапротив, чем больше исследование устремлЯетсЯ к ЯвлениЯм глубинным,
тем  скорее  можно  ждать света от сходЯщихсЯ  в  одном  фокусе лучей --  от
свидетельств   самого   различного  рода.  Љакой  историк   религии  захочет
ограничитьсЯ перелистыванием  теологических  трактатов или сборников гимнов?
Ћн  хорошо  знает:   об  умерших   верованиЯх  и   чувствах  нарисованные  и
скульптурные  изображениЯ  на  стенах  свЯтилищ,  расположение  и  убранство
гробниц скажут ему. пожалуй, не меньше, чем многие сочинениЯ. Ќаши знаниЯ  о
германских  нашествиЯх основаны не только  на  чтении хроник и грамот, но  в
такой же мере на раскопках  погребений и на изучении названий местностей. Џо
мере приближениЯ к нашему времени требованиЯ, понЯтно, менЯютсЯ. Ќо от этого
они  не   становЯтсЯ   менее   настоЯтельными.  Ќеужели  нам,  чтобы  понЯть
современное общество, достаточно погрузитьсЯ в чтение  парламентских дебатов
или  министерских  документов?  Ќе  нужно  ли  вдобавок   уметь  истолковать
банковский  баланс,  текст длЯ  непосвЯщенного  еще  более  загадочный,  чем
иероглифы?  Њожет ли историк эпохи, в которой  царит машина,  примиритьсЯ  с
незнанием того, как устроены машины и как они изменЯютсЯ?
     …сли  почти  всЯкаЯ  человеческаЯ  проблема требует умениЯ  оперировать
свидетельствами  всевозможных  видов,  то  технические приемы  исследованиЯ,
напротив, неизбежно различаютсЯ в зависимости от типа свидетельств, Ћсвоение
каждого из них  требует немалого времени, полное владение-- еще более долгой
и постоЯнной практики. ‹ишь очень немногие ученые могут  похвалитьсЯ умением
одинаково  хорошо  читать  и  критически  разбирать  средневековую   хартию,
правильно толковать  названиЯ местностей //40// (а  это прежде всего-- факты
Языка),   безошибочно   датировать  предметы   доисторического,  кельтского,
галло-романского   быта,  анализировать  растительный   покров  луга,  нивы,
пустоши. Ќо без всего этого можно ли описать историю  заселениЯ какой-нибудь
местности? Њне кажетсЯ, мало найдетсЯ наук, которым приходитсЯ  пользоватьсЯ
одновременно  таким огромным количеством разнородных орудий.  Џричина в том,
что  человеческие  факты-- самые сложные. €бо  человек-- наивысшее  создание
природы.
     €сторику  полезно  и,  на  мой  взглЯд,  необходимо  владеть,  пусть  в
минимальной степени, основными приемами  его  профессии.  •отЯ бы длЯ  того,
чтобы уметь заранее оценить надежность орудиЯ и трудности в обращении с ним.
Џеречень  "вспомогательных  дисциплин",  рекомендуемых  начинающим,  слишком
краток. Џо  какой  абсурдной логике людЯм, которые  добрую  половину времени
обучениЯ могут знакомитьсЯ с предметом  своих занЯтий лишь  через посредство
слов, позволЯют, нарЯду  с прочими  пробелами, не знать основных  достижений
лингвистики?
     Ћднако какими  бы разнообразными познаниЯми  мы ни  стремились наделить
наиболее вооруженных исследователей,  они всегда --  и,  как  правило, очень
скоро-- доходЯт до определенного предела. € тут уж  нет иного выхода,  кроме
как   заменить   многообразную   эрудицию   одного  человека   совокупностью
технических  приемов,  применЯемых  разными   учеными,  но  направленных  на
освещение одной  темы. ќтот метод  предполагает готовность  к  коллективному
труду. Ћн  также требует предварительного  определениЯ,  по общему  уговору,
нескольких крупных ведущих  проблем. „о  такого отрадного  положениЯ нам еще
очень далеко. Ќо будем верить, что оно наступит и в значительной мере станет
определЯющим длЯ будущего нашей науки.
      3. Џередача свидетельств.

     Ћдна из  самых трудных задач длЯ историка-- собрать документы, которые,
как  он  полагает, ему понадобЯтсЯ.  Ћн может  это  сделать  лишь с  помощью
различных   путеводителей:   инвентарей  архивов  или   библиотек,  музейных
каталогов, библиографических  списков всЯкого рода.  Џорей встречаешь этаких
верхоглЯдов, удивлЯющихсЯ  тому,  что  на подобную  работу тратитсЯ  столько
времени как  создающими их учеными,  так и  другими серьезными  работниками,
которые ими пользуютсЯ. Ќо разве  часы, затраченные на такое дело, хоть и не
лишенное  тайной  прелести,  но уж  безусловно  не  окруженное романтическим
ореолом,  не избавлЯют в  конечном счете  от  самого  дикого расточительства
энергии?  …сли  Я увлекаюсь историей  культа свЯтых,  но, допустим,  не знаю
Bibliotheca  Hagiographica  Latina  отцов-болландистов  ,  то  неспециалисту
трудно представить,  скольких усилий,  до  нелепого  бесплодных,  будет  мне
стоить  этот пробел в научном багаже. …сли уж действительно о чем-то жалеть,
так  не о  том,  что мы  можем  поставить на полки наших библиотек  изрЯдное
количество этих  пособий (пере //41// числение которых по  отраслЯм даетсЯ в
специальных указателЯх),  а о том что их пока еще недостаточно, особенно длЯ
эпох  менее  далеких-  что  их   создание,  особенно  во   ”ранции,  лишь  в
исключительных  случаЯх ведетсЯ по разумно  намеченному комплексному  плану;
что их  публикациЯ, наконец, слишком часто зависит от каприза  отдельных лиц
или  от  скупости  плохо  информированных   издательских  фирм.  Џервый  том
замечательных  "€сточников по истории  ”ранции", которым  мы  обЯзаны  ќмилю
Њолинье, не был переиздан со времен первой публикации в 1901 г. ќтот простой
факт стоит целого  обвинительного акта. Љонечно, не орудие создает науку. Ќо
общество, хвастающеесЯ своим уважением к наукам, не должно быть равнодушно к
их орудиЯм. €,  наверно, было бы разумно с его стороны не слишком полагатьсЯ
на  академические  заведениЯ, условиЯ  приема в которые,  благоприЯтные  длЯ
людей преклонного  возраста и послушных учеников,  не очень-то  способствуют
развитию  предприимчивости.  „а.  у нас  не  только  ‚оеннаЯ  школа и  штабы
сохранили  в  век  автомобилЯ  мышлениЯ  времен  запрЯженной  волами  телеги
¹⁷.
     ‚прочем вехи-указатели, даже  превосходно сделанные,  мало чем  помогут
исследователю,  у  которого нет заранее представлениЯ о  территории, где ему
придетсЯ  вести  разведку.  ‚опреки   тому,  что,   кажетсЯ,  иногда  думают
начинающие, источники отнюдь не  поЯвлЯютсЯ по таинственному  велению свыше.
€х наличие или отсутствие в  таком-то архивном фонде, в такой-то библиотеке,
в такой-то  почве зависит от причин,  свЯзанных  с  человеком  и превосходно
поддающихсЯ анализу,  а  проблемы, возникающие в  свЯзи  с перемещением этих
памЯтников,-- отнюдь  не просто упражнение в  технике исследованиЯ:  сами по
себе  они затрагивают  интимные аспекты  жизни  прошлого,  ибо речь  идет  о
передаче  воспоминаний  через  эстафету   поколений.  ‚   начале   серьезных
исторических  трудов автор обычно дает  список  шифров  архивных материалов,
которые он изучил, изданий источников, которыми пользовалсЯ. ќто превосходно
-- но недостаточно.  ‚сЯкаЯ  книга  по  истории, достойнаЯ  этого  названиЯ,
должна была  бы содержать главу или, если угодно, рЯд параграфов, включенных
в самые важные места и озаглавленных  примерно так:  "Љаким образом  Я  смог
узнать  то,  о  чем  буду говорить?" “верен,  что,  ознакомившись  с  такими
признаниЯми,  даже читатели-неспециалисты испытают истинное интеллектуальное
наслаждение. ‡релище поисков с их успехами и неудачами редко бывает скучным.
•олодом и скукой веет от готового, завершенного. * * *
     ЊенЯ  иногда  посещают   работники,  желающие  написать  историю  своей
деревни. Љак правило,  Я  говорю им следующее  (только чуть  попроще - чтобы
избежать  неуместной  в данном случае учености):  "ЉрестьЯнские общины  лишь
изредка  и  довольно  поздно заводили  свои  архивы. ‘еньории  же, напротив,
будучи  сравнительно  хорошо организованными  и преемственными учреждениЯми,
обычно сохранЯли свою документацию с давних пор. „лЯ любого периода  до 1789
г., а в особенности длЯ более давних //42//
     эпох,  основные  документы,  на которые вы  можете рассчитывать,  будут
почерпнуты  из  сеньориальных фондов.  Ћтсюда  в свою  очередь  следует, что
первый вопрос,  на который  вам придетсЯ ответить и от  которого  почти  все
будет зависеть, окажетсЯ таким: "Љто был  в 1789 г. сеньором вашей деревни?"
(Љонечно,  наличие   одновременно   нескольких  владельцев,  между  которыми
разделена деревнЯ, тоже вполне вероЯтно, но длЯ краткости мы эту возможность
рассматривать не будем.)
     „опустимы  три варианта. ‘еньориЯ могла  принадлежать либо церкви, либо
светскому  лицу,  эмигрировавшему  во  времЯ  революции  ,  либо  опЯть-таки
светскому лицу,  но не эмигранту. Џервый  случай наиболее  благоприЯтен  длЯ
нас.  Ђрхив, вероЯтно, не только сохранЯлсЯ лучше и охватывал больший  срок;
он  навернЯка  после  1790  г. был  конфискован  одновременно  с  земельными
владениЯми,  как  то  следовало  в соответствии  с  ѓражданским  устройством
духовенства. …сли он затем был помещен  в какое-либо общественное хранилище,
мы вправе надеЯтьсЯ, что и ныне он находитсЯ  там  в целости и сохранности и
доступен длЯ  ученых.  ѓипотезе с  эмигрантом также можно поставить довольно
высокий балл. ‚ этом случае архив также был изъЯт и перемещен, правда,  есть
опасность, что его намеренно уничтожили  как напоминание  о проклЯтом старом
режиме. ЋстаетсЯ  последнЯЯ возможность.  Ћна  была  бы крайне нежелательна.
"Ѓывшие  люди", если они не  покидали  ”ранцию и не  попадали  каким-то иным
образом  под  удар  законов  Љомитета  Ћбщественного  спасениЯ,  не  терпели
никакого имущественного  ущерба. Ћни, конечно, утрачивали свои сеньориальные
права,  поскольку   те  были  вообще  отменены.  Ќо  они   сохранЯли  личную
собственность, а  следовательно, и  деловые  документы. …сли  эти документы,
которые мы  должны разыскать, никогда не были  затребованы государством,  то
они  попросту разделили общую в  XIX и XX  вв.  участь всех фамильных бумаг.
…сли они не затерЯлись,  не  были съедены  крысами, не рассеЯлись вследствие
продаж и  наследовании  по чердакам трех-четырех  сельских домов,  все равно
ничто не заставит нынешнего их владельца предоставить их вам".
     џ привел  этот  пример,  потому что он  мне кажетсЯ очень типичным  длЯ
условий, часто определЯющих и ограничивающих доступную длЯ нас документацию.
Ќебезынтересно более детально проанализировать вытекающий отсюда урок.
     ђоль, которую, как мы видели, сыграли  революционные конфискации,-- это
роль божества, нередко покровительствующего исследователю, божества по имени
Љатастрофа.   Ѓесчисленные   римские  муниципии   превратились  в  заурЯдные
итальЯнские  городишки,  где  археолог  с  трудом  отыскивает скудные  следы
античности; зато извержение ‚езувиЯ сохранило Џомпеи.
     ђазумеетсЯ, далеко  не  всегда  великие  бедствиЯ человечества  служили
истории.  ‚месте  с  грудами  литературных  и  историографических  рукописей
погибли в смутах нашествий бесценные досье римской императорской бюрократии.
Ќа наших глазах две мировые войны уничтожили на овеЯнной славой земле многие
памЯтники  и архивы.  Њы уже  никогда  не сможем  //43// перелистать  письма
старых купцов €пра, и Я сам  видел,  как во времЯ  отступлениЯ  сожгли книгу
приказов целой армии.
     ‚прочем,  и   мирнаЯ  гладь  социальной  жизни  без  вспышек  лихорадки
оказываетсЯ гораздо  менее  благоприЯтной, чем  можно  думать,  длЯ передачи
воспоминаний.  ђеволюции  взламывают дверцы сейфов  и  заставлЯют  министров
бежать,  не дав им времени  сжечь  свои секретные бумаги.  ‚ старых  архивах
юридических  контор  дела  банкротов содержат доступные  длЯ  нас  документы
предприЯтий, владельцы  которых,  если  б  им посчастливилось плодотворно  и
почетно  продолжать  свое дело до наших  дней,  ни за  что не согласились бы
отдать на  всеобщее обозрение содержимое своих папок. ЃлагодарЯ удивительной
преемственности монастырских учреждений  аббатство  ‘ен-„ени еще в  1789  г.
сохранЯло дипломы, пожалованные ему меровингскими  королЯми более тысЯчи лет
назад.  Ќо  читаем мы  их теперь в  Ќациональном архиве. Ђ если бы аббатство
‘ен-„ени пережило ђеволюцию,  можно ли быть уверенным, что  монахи позволили
бы рытьсЯ в их сундуках? Ќаверно, не более, чем ожидать, что общество €исуса
откроет непосвЯщенным доступ к своим документам, без знаниЯ  которых столько
проблем   новой  истории  всегда  останутсЯ   безнадежно  темными,  или  что
французский   банк  пригласит   специалистов  по   истории   Џервой  империи
исследовать его реестры, даже самые запыленные,--  настолько дух замкнутости
присущ   всЯкой  корпорации.  ‚от  где   историк  настоЯщего  оказываетсЯ  в
незавидном  положении --  он почти начисто лишен  этих  невольных признаний.
Џравда,  взамен  он узнает  всЯкие  толки. которые  нашептывают ему  на  ухо
друзьЯ. Ќо такаЯ информациЯ, увы. мало  чем отличаетсЯ от  досужих  сплетен.
‡ачастую хороший катаклизм куда лучше помогает нашему делу.
     ’ак будет,  во всЯком случае,  до тех  пор, пока общество не перестанет
возлагать на переживаемые  им бедствиЯ  заботу о сохранности документов и не
согласитсЯ, наконец, разумно организовать и свою памЯть,  и  познание самого
себЯ.  ќто ему  удастсЯ  лишь в  тЯжкой борьбе с двумЯ главными  виновниками
забвениЯ и невежества: с небрежностью,  котораЯ терЯет документы, и, что еще
более опасно,  со  страстью к  тайнам (дипломатическим. деловым,  семейным),
котораЯ прЯчет документы или их уничтожает. …стественно, что нотариус обЯзан
не  разглашать  деловые  операции своего клиента. Ќо когда  ему  разрешаетсЯ
окружать  такой же  непроницаемой  тайной контракты, заключавшиесЯ клиентами
его прадедушки (меж  тем как ему всерьез ничто не  грозит, если бумаги эти у
него истлеют),  наши  законы в  этой  области поистине отдают плесенью.  —то
касаетсЯ  мотивов, побуждающих большинство крупных предприЯтий отказатьсЯ от
публикации статистических данных,  столь  необходимых  длЯ разумного ведениЯ
национальной экономики, то мотивы эти очень редко бывают достойны  уважениЯ.
Ќаша цивилизациЯ  сделает огромный шаг вперед в тот день,  когда скрытность,
возведеннаЯ  в принцип поведениЯ и  почти в  буржуазную добродетель, уступит
место желанию сообщать о себе, т. е. обмениватьсЯ такими сообщениЯми.
     ‚ернемсЯ, однако,  к нашей деревне.  ЋбстоЯтельства,  которые в  данном
конкретном случае ЯвлЯютсЯ решающими длЯ утраты или сохранности,  //44// длЯ
доступности или недоступности свидетельств, порождаютсЯ историческими силами
общего характера. ‚ них нет ни одной  черты, которую нельзЯ  было бы понЯть,
но в них начисто отсутствует  какаЯ-либо логическаЯ свЯзь с предметом  наших
розысков,  судьба которого зависит от  них. ‚ самом  деле, почему, например,
изучение жизни маленькой  крестьЯнской  общины в  средние века  должно  быть
более или менее полным в зависимости от того, вздумалось ли  несколько веков
спустЯ ее владельцу украсить своим  присутствием сборища в  Љобленце?  ’акое
несоответствие  встречаетсЯ  слишком  часто.  …сли  мы знаем  римский …гипет
бесконечно лучше, чем ѓаллию того же времени,  то причина  тут не в том, что
египтЯне интересуют нас  больше, чем галло-римлЯне,-- просто в …гипте  сухой
климат,   пески  и  погребальные  ритуалы,  свЯзанные   с  бальзамированием,
сохранили  рукописи,  тогда  как  климат  ‡апада  и  его  обычаи,  напротив,
способствовали их быстрому истлеванию. Њежду причинами успеха  или неудачи в
нашей погоне  за документами,  и  мотивами, вызывающими  наш интерес к  этим
документам,  обычно  нет ничего  общего,  таков  иррациональный  и  никак не
устранимый  элемент,  придающий  нашим  изысканиЯм  внутренний   трагизм,  в
котором, возможно, столь многие созданиЯ духа находЯт не только  собственные
границы, но и одну из тайных причин своей гибели.
     ‚  приведенном  примере  судьба  документов  в  той  или  иной  деревне
оказываетсЯ  решающим фактом,  который хотЯ  бы  можно предусмотреть. Ќо так
бывает не  всегда.  Џорой  конечный  результат  поисков  зависит  от  такого
множества  каузальных  цепочек,  одна от другой совершенно  независимых, что
почти всЯкое предвидение оказываетсЯ невозможным. џ знаю, что четыре пожара,
а    затем    разграбление    опустошили    архивы     древнего    аббатства
‘ен-Ѓенуа-сюр-‹уар.  Њогу  ли  Я,  приступаЯ к изучению его фондов,  заранее
угадать, какие типы  источников  пощадили  эти  катастрофы? ’о  что называют
миграцией  рукописей,  представлЯет  собой  чрезвычайно  интересный  предмет
изучениЯ:  странствиЯ  литературного  произведениЯ  по  библиотекам,  снЯтие
копий,  аккуратность  или  небрежность библиотекарей и копиистов  -- все это
ЯвлениЯ,  в которых  живо  отражаютсЯ судьбы культуры и прихотливаЯ игра  ее
великих течений.  Ќо мог ли самый знающий эрудит заЯвить с  уверенностью, до
обнаружениЯ  этого  факта,   что  единственнаЯ  рукопись  "ѓермании"  ’ацита
окажетсЯ в XVI в. в монастыре  ѓерсфельд?  Љороче, всЯкие  поиски документов
таЯт  в себе долю неожиданности  и, следовательно, риска. Ћдин коллега,  мой
близкий  друг,  рассказывал  мне, что в „юнкерке,  когда  он  на  побережье,
подвергавшемсЯ  бомбежке, ожидал  вместе  с  другими  погрузки  на  суда, не
выказываЯ  особого  нетерпениЯ,  кто-то  из товарищей  с удивлением заметил:
"‘транно,  у вас такой вид, словно опасность вас не пугает!" Њой друг мог бы
ответить,  что, вопреки обычному  предрассудку, привычка к  научным  поискам
вовсе не так неблагоприЯтна длЯ спокойного принЯтиЯ пари с судьбой.
     ‚ыше  мы спросили  себЯ,  существует  ли  между  познанием  прошлого  и
настоЯщего противоположность  в технических  приемах. Ќа это был дан  //45//
ответ.  Љонечно, исследователь  современности  и исследователь далеких  эпох
обращаютсЯ  с  орудиЯми  каждый   по-своему.  €  каждый  имеет  определенные
преимущества. Џервый соприкасаетсЯ  с  жизнью непосредственно второй в своих
изысканиЯх  располагает средствами, иногда недоступными  длЯ  первого.  ’ак,
вскрытие  трупа, открываЯ  биологу немало тайн, которых  он не узнал бы  при
изучении живого тела,  умалчивает  о  многих других  тайнах,  которые  может
обнаружить  только живой  организм.  Ќо  к  какому  бы веку  человечества ни
обращалсЯ исследователь, методы  наблюдениЯ, почти  всегда имеющие  дело  со
следами,  остаютсЯ  в основном  одинаковыми.  ‚  этом с  ними сходны, как мы
увидим  дальше, и  правила  критики, которым  должно подчинЯтьсЯ наблюдение,
чтобы быть плодотворным.


ѓ‹Ђ‚Ђ ’ђ…’њџ. Љђ€’€ЉЂ
      1. Ћчерк истории критического метода. 

     „аже  самые  наивные полицейские прекрасно знают, что свидетелЯм нельзЯ
верить на  слово. Ќо если всегда исходить из этого общего соображениЯ, можно
вовсе  не  добитьсЯ  никакого  толку.  „авно  уже  догадались,   что  нельзЯ
безоговорочно принимать все исторические свидетельства. Ћпыт, почти столь же
давний, как и само человечество, научил:  немало текстов содержат  указаниЯ,
что они  написаны  в другую эпоху  и в другом месте,  чем  это было на самом
деле; не все рассказы правдивы, и даже материальные свидетельства могут быть
подделаны.  ‚  средние  века,  когда изобиловали фальшивки,  сомнение  часто
ЯвлЯлось естественным  защитным рефлексом.  "€меЯ чернила, кто  угодно может
написать что угодно",-- восклицал в XI в. лотарингский  дворЯнчик, затеЯвший
тЯжбу  с  монахами,  которые пустили  в  ход  документальные  свидетельства.
Љонстантинов  дар--  это поразительное измышление римского клирика VIII  в.,
подписанное именем  первого христианского императора,-- был три века  спустЯ
оспорен при дворе благочестивейшего императора Ћттона III . Џоддельные  мощи
начали изымать почти с тех самых пор, как поЯвилсЯ культ мощей.
     Ћднако  принципиальный  скептицизм  --  отнюдь  не  более  достойнаЯ  и
плодотворнаЯ  интеллектуальнаЯ  позициЯ, чем  доверчивость,  с  которой  он,
впрочем,  легко сочетаетсЯ  в  не  слишком  развитых умах. ‚о вре?лЯ  первой
мировой   войны   Я   был  знаком  с   одним  бравым   ветеринаром,  который
систематически    отказывалсЯ   верить    газетным   новостЯм.    Ќо    если
случайный-знакомый  сообщал  ему  самые нелепые слухи, он  прЯмо-таки  жадно
глотал их.
     ’очно  так  же критика с позиций простого здравого смысла, котораЯ одна
только  и  применЯлась издавна и  порой еще  соблазнЯет иные умы,  не  могла
увести  далеко.  ‚  самом  деле,  что  такое  в  большинстве  случаев   этот
пресловутый здравый смысл? ‚сего лишь мешанина из  необоснованных постулатов
и  поспешно обобщенных данных опыта. ‚озьмем мир физических Явлений. ‡дравый
смысл отрицал антиподов. Ћн  отрицает  //47//  эйнштейновскую вселенную.  Ћн
расценивал   как  басню  рассказ   ѓеродота  о   том,  что,  огибаЯ  Ђфрику,
мореплаватели в один прекрасный день увидели, как точка, в .которой восходит
солнце, перемещалась с правой стороны от них на левую ². Љогда же
идет  речь   о  делах  человеческих,  то  хуже  всего  то,  что  наблюдениЯ,
возведенные  в  ранг  вечных  истин,  неизбежно  берутсЯ из  очень  краткого
периода, а именно -- нашего. ‚ этом -- главный порок вольтеровской  критики,
впрочем, часто весьма проницательной.  Ќе  только  индивидуальные странности
встречаютсЯ во все времена,  но и многие некогда  обычные душевные состоЯниЯ
кажутсЯ  нам странными, потому что мы их уже  не разделЯем.  "‡дравый смысл"
как будто должен отрицать, что император  Ћттон I мог подписать в пользу пап
акт,  содержавший  неосуществимые  территориальные  уступки,   поскольку  он
противоречил  прежним  актам  Ћттона  I,  а  последующие   с  ним  никак  не
согласовывались.  € все же надо полагать, что ум у императора Ћттона устроен
не совсем так, как у нас,-- точнее, что в его времЯ между  тем, что пишетсЯ,
и  тем, что делаетсЯ, допускали такую дистанцию, котораЯ  нас поражает: ведь
пожалованнаЯ им привилегиЯ бесспорно подлиннаЯ.
     ЌастоЯщий  прогресс началсЯ  с  того  днЯ,  когда  сомнение  стало,  по
выражению  ‚ольнеЯ,  "испытующим";  другими  словами, когда  были постепенно
выработать объективные правила, позволЯвшие отделЯть ложь  и  правду. €езуит
Џапеброх,  которому  чтение "житий свЯтых" внушило величайшее  недоверие  ко
всему наследию раннего  средневековьЯ, считал  поддельными  все меровингские
дипломы, хранившиесЯ в монастырЯх. Ќет, ответил ему Њабильон, хотЯ бесспорно
есть  дипломы, целиком сфабрикованные,  подправленные или интерполированные.
Ќо существуют и дипломы подлинные  и  их можно отличить.  ’аким образом, год
1681  --  год  публикации  "De Re Diplomalica"  -- поистине  великаЯ  дата в
истории   человеческого   разума:  наконец-то   возникла  критика   архивных
документов.
     ‚прочем, и  во всех других отношениЯх это был решающий момент в истории
критического метода. “ гуманизма предшествующего столетиЯ были свои попытки,
свои озарениЯ. „альше он не пошел. —то может быть характерней, чем пассаж из
"Ћпытов",  где  Њонтень  оправдывает  ’ацита  в том,  что  тот повествует  о
чудесах.  „ело  теологов  и  философов,  говорит  он,  спорить  о  "всеобщих
верованиЯх",  историкам же надлежит лишь "излагать" их в точном соответствии
с источниками.  "Џусть  они  передают нам  историю  в  том виде,  в каком ее
получают,  а  не  так,  как  они ее  оценивают". €наче  говорЯ,  философскаЯ
критика,   опирающаЯсЯ  на   концепцию   естественного   или   божественного
толкованиЯ, вполне законна. €з остального текста Ясно, что Њонтень отнюдь не
расположен серить  в  чудеса ‚еспасиана, как и  во  многие другие. Ќо, делаЯ
чисто  исторический  разбор  свидетельства как  такового, он, видимо, еще не
вполне   понимает,  как   этим  методом   пользоватьсЯ.   Џринципы  научного
исследованиЯ были выработаны  лишь в течение XVII века, чье истинное величие
//48// свЯзывают  не  всегда с тем периодом, с каким  следует, а  именно, со
второй .его половиной.
     ‘ами люди  того времени сознавали его  значение. Њежду 1680 и 1690  гг.
изобличение "пирронизма  в истории"  как преходЯщей моды было общим  местом.
"ѓоворЯт,-- пишет Њишель ‹евассер, комментируЯ это выражение,-- что сущность
ума состоит  в  том,  чтобы  не  верить  всему  подрЯд  и  уметь многократно
сомневатьсЯ".  ‘амо слово  "критика", прежде означавшее лишь суждение вкуса,
приобретает новый смысл проверки правдивости. ‚начале его употреблЯют в этом
смысле  лишь с оговорками. €бо "оно не вполне в хорошем вкусе", т. е.  в нем
есть какой-то технический привкус. Ћднако новый смысл постепенно приобретает
силу.  Ѓоссюэ сознательно  от  него отстранЯетсЯ. Љогда он говорит о  "наших
писателЯх-критиках", чувствуетсЯ, что он  пожимает  плечами. Ќо ђишар  ‘имон
вставлЯет  слово  "критика"  в  названиЯ  почти  всех   своих  работ.  ‘амые
проницательные, впрочем, оценивают его безошибочно. „а, это словно возвещает
открытие метода чуть ли не универсальной пригодности. Љритика --  это "некий
факел, который нам светит и ведет нас по  темным дорогам древности,  помогаЯ
отличить истинное  от ложного". ’ак говорит ќлли дю Џен. Ђ Ѓейль формулирует
еще  более четко:  "ѓ-н  ‘имон  применил в  своем новом  "Ћтвете" рЯд правил
критики, которые могут  служить  не только  длЯ пониманиЯ ЏисаниЯ, но  и длЯ
плодотворного чтениЯ многих других сочинений".
     ‘опоставим несколько  дат рождениЯ: Џапеброх  (который, хоть и ошибсЯ в
отношении  хартий, заслуживает места  в  первом рЯду  среди основоположников
критики в отношении  историографии) родилсЯ в 1628 г.; Њабильон-- в 1632 г.;
ђишар  ‘имон (чьи  работы  положили  начало библейской  экзегезе)--  в 1638.
Џрибавьте, помимо этой когорты эрудитов в собственном  смысле слова, ‘пинозу
(‘пинозу  "Ѓогословско-политического  трактата",  этого  подлинного  шедевра
филологической и исторической критики), который  родилсЯ также в 1632 г. ќто
было  буквально одно поколение, контуры которого вырисовываютсЯ перед нами с
удивительной  четкостью. Ќо надо  их еще  больше  уточнить:  это  поколение,
поЯвившеесЯ на свет к моменту выхода "ђассуждениЯ о методе".
     Њы не скажем: поколение картезианцев. Њабильон, если уж говорить именно
о нем, был благочестивым монахом, ортодоксально простодушным, оставившим нам
в качестве последнего сочинениЯ  трактат о "•ристианской смерти". ‚рЯд ли он
был хорошо знаком с новой философией, в те времена столь  подозрительной длЯ
многих набожных  людей, Ѓолее того, если до него  случайно и дошли кое-какие
ее отзвуки, врЯд ли он нашел в ней так уж много мыслей, достойных одобрениЯ.
‘  другой  стороны,-- вопреки  тому,  что  пытаютсЯ внушить  нам.  несколько
страниц Љлода Ѓернара, не  в меру, быть может, знаменитых, очевидные  истины
математического  характера, к  которым,  по  „екарту,  методическое сомнение
должно проложить дорогу, имеют мало  общих черт со все более приближающимисЯ
к  истине  гипотезами,  уточнением  которых,  подобно  лабораторным  наукам,
довольствуетсЯ  историческаЯ критика.  Ќо длЯ того, //49//  чтобы какаЯ-либо
философиЯ наложила  отпечаток на целый период ее воздействие вовсе не должно
соответствовать ее букве, и большинство  умов может подвергатьсЯ ее  влиЯнию
как бы  посредством часто полубессознательного осмоса. Џодобно картезианской
"науке", критика  исторического  свидетельства ставит на  место веры "чистую
доску". Љак и картезианскаЯ  наука,  она  неумолимо сокрушает  древние устои
лишь длЯ того, чтобы таким путем прийти к новым утверждениЯм  (или к великим
гипотезам),   но   уже   надлежащим  образом  проверенным.   €ными  словами,
вдохновлЯющаЯ  ее  идеЯ  --  почти  полный  переворот  в  старых  концепциЯх
сомнениЯ. ’о  ли их Язвительность казалась чем-то болезненным, то ли  в них,
напротив,  находили  какую-то  благородную  усладу,  но  эту критику  прежде
рассматривали   как  позицию  чисто   негативную,   как  простое  отсутствие
чего-либо. Ћтныне же  полагают,  что  при разумном обращении она может стать
орудием  познаниЯ. ЏоЯвление  данной идеи можно  датировать в  истории мысли
очень точно.
     ‘  тех  пор  основные  правила   критического  метода   были   в  общем
сформулированы.  €х универсальную  значимость  сознавали  так хорошо, что  в
XVIII в. среди  тем, чаще всего  предлагавшихсЯ Џарижским  университетом  на
конкурсе   философских  работ,   мы   видим  тему,  звучащую  до  странности
современно:  "Ћ  свидетельствах   людей   по  поводу  исторических  фактов".
ђазумеетсЯ,    последующие   поколениЯ   внесли   в   это    орудие    много
усовершенствований. Ђ главное, они  сделали его  гораздо более  обобщающим и
значительно расширили сферу его приложениЯ. ***
     „олгое времЯ технические приемы критики  употреблЯлись-- Я имею  в виду
последовательно -- почти исключительно кучкой ученых, экзегетов и любителей.
Џисатели, создавшие  широкие исторические  полотна,  не  стремились  поближе
познакомитьсЯ с  этими  лабораторными  предписаниЯми, на их  взглЯд  слишком
мелочными,  и почти  не  желали знать  о результатах такой  работы. Ќо,  как
говорил ѓумбольдт,  нет ничего хорошего в том,  что химики  "боЯтсЯ замочить
руки".  „лЯ истории  опасность подобного  расхождениЯ  между  подготовкой  и
свершением  --  двоЯкаЯ. Џрежде  всего,  и очень  жестоко,  страдают крупные
работы,   интерпретирующие   историю.   Ђвторы   их   не   только   нарушают
первостепенный долг  --  терпеливо  искать  истину;  лишенные  тех постоЯнно
возникающих неожиданностей,  которые доставлЯет только  борьба с источником,
они, вдобавок, не могут избежать  беспрерывного колебаниЯ между  несколькими
навЯзанными  рутиной  стереотипами.  Ќо и  техническаЯ  работа  страдает  не
меньше.  Ѓез  высшего руководства  она рискует погрЯзнуть на  неопределенный
срок  в проблемах незначительных или даже  неверно поставленных. Ќет худшего
расточительства, чем растрачиваемаЯ впустую  эрудициЯ, нет более  неуместной
гордыни, чем самодовольство орудиЯ, считающего себЯ целью.
     Џротив этих опасностей отважно боролось сознание XIX в. ЌемецкаЯ школа,
ђенан,  ”юстель  де   Љуланж  вернули   исторической   эрудиции   ее  //50//
интеллектуальную высоту. €сторик был возвращен к  верстаку. Ќо  окончательно
ли  выиграна  игра?  “тверждать это было  бы чрезмерным оптимизмом.  ‘лишком
часто  исследование все еще  ведетсЯ как попало без  разумного выбора  точек
приложениЯ. ѓлавное  же--  потребность в критике  еше полностью  не овладела
умами "честных людей" (в старом  смысле  этих слов), чье признание,  нужное,
конечно, длЯ моральной  гигиены всЯкой науки, особенно  необходимо в  нашей.
‚едь предмет нашего изучениЯ --  люди, и если люди не будут нас понимать, не
возникнет ли у нас чувство, что мы выполнили свою миссию лишь наполовину?
     ‚прочем,  мы,  возможно,  и в самом  деле  выполнили  ее  не до  конца.
ЋтпугивающаЯ таинственнаЯ замкнутость, в  которой иногда пребывают лучшие из
нас;  преобладание  в   нашей  популЯрной  литературной  продукции  .унылого
учебника, где  навЯзчиво царит  дух школЯрского  обучениЯ  вместо настоЯщего
синтеза; страннаЯ стыдливость,  мешающаЯ  нам,  когда мы  выходим  из  своих
кабинетов, показать непосвЯщенным благородные пробы наших методов -- все эти
дурные привычки, порожденные скопищем  противоречивых предрассудков, вредЯт,
несомненно, благому делу. ‚се они сообща толкают беззащитную массу читателей
к фальшивым брильЯнтам мнимой истории, где отсутствие  серьезности, пестрота
мишуры,   политические  пристрастиЯ   дополнЯютсЯ  нескромной  уверенностью:
Њоррас,  Ѓамвиль  или Џлеханов категоричны там,  где ”юстель  де Љуланж  или
ЏиренЯ  высказали  бы  сомнение.  Ѓесспорно  существует  противоречие  между
историческим исследованием, каково оно  есть  или каким  стремитсЯ стать,  и
читающей публикой. Љак пример забавных доводов, к которым прибегают стороны,
приведем великий и весьма показательный спор о примечаниЯх.
     Ќижние   полЯ  страниц  вызывают   у  многих   эрудитов   нечто   вроде
головокружениЯ. Љонечно, нелепо заполнЯть, как они  обычно делают, эти белые
полоски библиографическими  ссылками, которых  в  большинстве случаев  можно
избежать,  поместив  в  книге указатель; еще  хуже  втискивать туда  длинные
рассуждениЯ, место  которых прЯмо  указано в основном тексте. ’аким образом,
самое полезное, что есть в этих трудах,  часто приходитсЯ искать  в подвале.
Ќо  когда  некоторые  читатели  жалуютсЯ,  что  от  любой  строчки,  одиноко
чернеющей  под  текстом,  у них  туманЯтсЯ мозги,  когда  некоторые издатели
заЯвлЯют,   что   длЯ   их   клиентов   --   конечно,    отнюдь   не   таких
сверхчувствительных,  как  они  изображают,-- сущаЯ  пытка глЯдеть на  такую
обезображенную  страницу,  эти неженки  доказывают  лишь свою  неспособность
понЯть  даже  элементарные  правила  научной этики.  €бо, не  берЯ  в расчет
свободную игру  фантазии, утверждение  не имеет права  поЯвлЯтьсЯ  в тексте,
если его нельзЯ  проверить;  и  длЯ историка, приводЯщего какой-то документ,
указание  на то,  где  его скорее всего можно найти,  равносильно исполнению
общеобЯзательного долга быть честным. Ќаше  общественное мнение, отравленное
догмами  и мифами,  даже когда оно не враждебно просвещению, утратило вкус к
контролю.  ‚ тот  день, когда  мы,  сперва  позаботившись  о  том, чтобы  не
отпугнуть его праздным педантизмом, сумеем его убедить,  //51// что ценность
утверждениЯ надо  измерЯть  готовностью автора  покорно ждагь  опровержениЯ,
силы  разума  одержат  одну  из   блистательнейших  своих  побед.  —тобы  ее
подготовить,  и  трудЯтсЯ наши скромные примечаниЯ, наши маленькие, мелочные
ссылки, над которыми, не понимаЯ их" потешаютсЯ нынешние острЯки. * * *
     €зучавшиесЯ первыми эрудитами источники были чаще всего произведениЯми,
либо рекомендовавшими сами себЯ, либо по традиции-- как  написанные таким-то
автором  в  такое-то времЯ и в расчете на читателЯ рассказывавшие о таких-то
событиЯх.  Џравду  ли   они  говорили?   Џринадлежат  ли  книги,  называемые
"Њоисеевыми", действительно Њоисею, а дипломы,  носЯщие имЯ  •лодвига, этому
самому •лодвигу?  „остоверно  ли  рассказанное  в  "€сходе"  или  в  "житиЯх
свЯтых"?  ’акова  была проблема.  Ќо по мере того, как историЯ научилась все
больше пользоватьсЯ  невольными свидетельствами,  она уже не  ограничивалась
оценкой нарочитых  утверждений,  содержавшихсЯ  в  источниках.  …й  пришлось
исторгнуть у них сведениЯ, которых они не собирались давать.
     Љритические правила,  выдержавшие испытание в первом  случае, оказались
не   менее  эффективными  и  во  втором.  ‚от  передо   мной   лежит  стопка
средневековых грамот.  Ћдни датированы, другие-- нет. ’ам, где дата указана,
надо ее проверить: опыт учит,  что  она может быть ложной. „аты нет? Ќадо ее
установить. ‚ обоих  случаЯх Я  воспользуюсь одними и теми же средствами. Џо
характеру письма (если это  оригинал), по состоЯнию латыни,  по учреждениЯм,
которые там упоминаютсЯ, и по общему ходу изложениЯ  данный акт, предполагаю
Я, соответствует легко отличимому стилю французских нотариусов периода около
1000 г. …сли он  выдает себЯ за  документ  меровингской эпохи, обман,  таким
образом, разоблачен. €так, дата примерно установлена. ’очно так же археолог,
желаЯ классифицировать  по  эпохам и цивилизациЯм доисторические  орудиЯ или
распознать поддельные памЯтники древности,  изучает,  сопоставлЯет, уточнЯет
формы и приемы -- по правилам длЯ обоих случаев в сущности своей похожим.
     €сторик все  реже  и  реже предстает  тем  ворчливым  следователем, чей
непривлекательный  образ  пытаютсЯ  нам  навЯзать  некоторые  учебники   длЯ
первокурсников. ђазумеетсЯ,  он не стал легковерным. Ћн знает, что свидетели
могут  ошибатьсЯ или  лгать.  Ќо  прежде  всего  он  стараетсЯ  вынудить  их
говорить,  чтобы  он мог  их понЯть.  Ћдна  из прекрасных  черт критического
метода -- то, что он сумел, ничего  не менЯЯ в основных принципах, направить
исследование в более широкое русло.
     Ѓыло бы, однако,  неблагодарностью отрицать за  неверным свидетельством
его заслугу как стимула,  вызвавшего попытки создать технику поисков истины.
Љроме того, оно  остаетсЯ тем  простейшим  случаем,  от которого эта техника
непременно должна отправлЯтьсЯ в своих рассуждениЯх. //52//

      2.  ђазоблачение  лжи и  ошибок.  €з всех  Ядов, способных испортить
свидетельство,  самый вредоносный --  это обман.  Ћн, в свою очередь,  может
быть двух  видов. Џрежде всего обман, свЯзанный с автором и датой: фальшивка
в  юридическом   смысле  слова.   ‚се  письма,  опубликованные  за  подписью
Њарии-Ђнтуанетты, не были написаны ею; среди них  есть  сфабрикованные в XIX
в. ’иара, проданнаЯ в ‹увр в качестве скифско-греческого памЯтника III в. до
нашей эры, названнаЯ  тиарой ‘айтоферна, была отчеканена в 1895 г. в Ћдессе.
Љроме  того,  существует  обман  в   самом   содержании.  –езарь   в   своих
"ЉомментариЯх", где  его  авторство  нельзЯ оспаривать,  сознательно  многое
исказил,  многое   опустил.  ‘татуЯ,  которую   показывают  в  ‘ен-„ени  как
изображение ”илиппа ‘мелого,-- бесспорно, надгробное изваЯние этого  королЯ,
исполненное после его смерти, но по всему видно,  что скульптор  ограничилсЯ
воспроизведением условной модели и от портрета здесь осталось только имЯ.
     ќти два вида  обмана порождают различные проблемы, решение  которых  не
влиЯет друг на друга.
     Ѓольшинство  письменных  документов,  подписанных  вымышленным  именем,
лживы  также  и  по содержанию. "Џротоколы сионских мудрецов" не  только  не
написаны   сионскими  мудрецами,  но   и  по  существу   крайне  далеки   от
истины²². Џредположим, что мнимый диплом Љарла ‚еликого  окажетсЯ
на самом деле документом, сфабрикованным два-три века спустЯ.  Њожно держать
пари,  что  великодушные  деЯниЯ,  приписываемые  в  нем  императору,  также
вымышлены. Ћднако категорически этого утверждать нельзЯ. €бо  некоторые акты
были изготовлены с единственной целью воспроизвести подлинники, которые были
утерЯны. ‚ виде исключениЯ фальшивка может говорить правду.
     ЉажетсЯ,  не стоило бы  упоминать о том, что,  напротив, свидетельства,
самые  бесспорные  по происхождению (которое указано  в них  самих, вовсе не
обЯзательно правдивы. Ќо  ученым,  устанавливающим аутентичность  источника,
приходитсЯ так тЯжко  трудитьсЯ, взвешиваЯ его  на  своих весах,  что у них,
потом не  всегда  хватает  духа  оспаривать  его  утверждениЯ. ‚  частности,
сомнение  легко   отступает  перед  документами,  предстающими   под   сенью
внушительных  юридических  гарантий: актами  публичной  власти или  частными
контрактами, в  случае, если последние должным образом заверены. Ћднако и те
и другие не слишком заслуживают почтениЯ. 21 апрелЯ 1834 г., еще  до  начала
процесса  тайных  обществ,  ’ьер  писал  префекту департамента  Ќижний ђейн:
"Џредписываю  вам  приложить  все усилиЯ,  чтобы  обеспечить с вашей стороны
наличие документов длЯ начинающегосЯ  главного следствиЯ... ‚ажно надлежащим
образом  выЯвить  корреспонденцию  этих  анархистов, выЯснить  тесную  свЯзь
событий  в Џариже, ‹ионе, ‘трасбурге-- одним словом, существование обширного
заговора, охватывающего всю ”ранцию".  ‚от бесспорно  хорошо  подготовленнаЯ
официальнаЯ  документациЯ.  —то же до миража, каким морочат нас  долж //53//
ным  образом  припечатанные  и  датированные  грамоты, то  достаточно самого
скромного  житейского  опыта, чтобы  он  рассеЯлсЯ.  ‚сЯкому  известно,  что
составленные   по  всем   правилам   нотариальные   акты  полны   умышленных
неточностей;  Я вспоминаю,  как  сам однажды,  повинуЯсь приказу,  датировал
задним   числом   свою    подпись   под   протоколом   одного   из   высоких
правительственных  учреждений. Ќаши  отцы  были  в  этом отношении  не более
щепетильными.  "‘оставлено  такого-то днЯ в  таком-то  месте",-- читаем мы в
конце  королевских  дипломов. Ќо  заглЯните  в  книгу  расходов  по  поездке
государЯ,  ‚ы  там не раз обнаружите, что в указанный день  он на самом деле
находилсЯ  за несколько лье от того  места.  Ѓесчисленные  акты освобождениЯ
сервов от  личной  зависимости  в подлинности которых не  сомневалсЯ ни один
здравомыслЯщий  человек,   утверждают,   что  они  будто   бы   продиктованы
соображениЯми чистого милосердиЯ,-- мы же можем положить рЯдом  с ними счета
по оплате свободы. ***
     Ќо недостаточно констатировать  обман, надо  еще  раскрыть его  мотивы.
•отЯ  бы длЯ  того, чтобы  лучше его  изобличить. Џока  существует  сомнение
относительно  его  причин, в нем есть нечто сопротивлЯющеесЯ анализу,  нечто
лишь  наполовину доказанное. Љроме того, прЯмаЯ  ложь  как  таковаЯ  -- тоже
своего рода свидетельство.  „оказав,  что знаменитый  диплом Љарла ‚еликого,
пожалованный церкви в Ђхене, подделка,  мы избавимсЯ  от заблуждениЯ,  но не
приобретем  никаких  новых  знаний.  Ђ  вот  если  удастсЯ  установить,  что
фальшивка была сочинена  в  окружении ”ридриха  Ѓарбароссы  и целью  ее было
служить  великим  имперским  мечтам,   мы  сможем   по-новому  взглЯнуть  на
открывшиесЯ перед нами обширные исторические горизонты. ’ак критика приходит
к тому,  чтобы  за обманом искать  обманщика, т. е. в соответствии с девизом
истории,-- человека.
     Ќаивно перечислЯть бесконечно разнообразные причины, побуждающие лгать.
Ќо историкам, естественно склонным чрезмерно интеллектуализировать человека,
полезно  помнить,  что  далеко  не все резоны резонны. ‘лучаетсЯ,  что  ложь
(обычно ей  сопутствует  комплекс  тщеславиЯ  и скрытности)  становитсЯ,  по
выражению  Ђндре  †ида,  каким-то  "беспричинным  актом".  Ќемецкий  ученый,
который сочинил на отличном  греческом  Языке восточную историю, приписанную
им фиктивному ‘анхопиатону, что бы легко и  с меньшими издержками приобрести
репутацию   солидного  эллиниста.  ‘ын  члена  €нститута,  сам  впоследствии
заседавший в этом почтенном  учреждении, ”рансуа ‹енорман начал свою карьеру
в  17  лет,   мистифицировав   своего   отца  мнимым  открытием  надписей  в
‹а-апель-‘ент-ќлуа, целиком  сделанных его рукою. Љогда он был уже  стар  и
осыпан почестЯми, его последней блестЯщей  проделкой, говорЯт, было описание
как  греческих древностей нескольких обычных предметов доисторической эпохи,
которые он попросту подобрал на полЯх ”ранции.
     ЊифоманиЯ присуща  не только отдельным индивидуумам, но и целым эпохам.
’акими  были   к  концу  XVIII  в.  и  в  начале  XIX  в.  поколениЯ  //54//
предромантиков  и  романтиков. Џсевдокельтские  поэмы,  приписанные Ћссиану;
эпопеи и  баллады, сочиненные, как утверждал —аттертон, на  древнеанглийском
Языке, мнимосредневековые  стихи  Љлотильды  де  ‘юраиль; бретонские  песни,
придуманные  ‚ильмарке;  Якобы  переведенные  с  хорватского  песни  Њериме;
героические чешские песни  краледворской рукописи -- всего не перечислить. ‚
течение нескольких десЯтилетий по всей …вропе как бы звучала мощнаЯ симфониЯ
подделок.  ‘редние  века, особенно с  VIII  до  XII в.,  представлЯют другой
пример такой  эпидемии.  Љонечно,  большинство подложных  дипломов,  папских
декретов,  капитулЯриев,  фабриковавшихсЯ   тогда  в  огромном   количестве,
создавались  с  корыстной   целью.   ‡акрепить  за   какой-нибудь   церковью
оспариваемое имущество, поддержать  авторитет  римского  престола,  защитить
монахов от  епископа, епископов  от архиепископов, папу от  светских владык,
императора  от папы  -- дальше  этого  намерениЯ подделывателей  не  шли. Ќо
характернаЯ черта -- люди безупречной набожности, а часто и  добродетели, не
брезговали прилагать руку и к подобным фальшивкам.  ‚идимо, это нисколько не
оскорблЯло общепринЯтую  мораль. —то касаетсЯ плагиата, то  он  в те времена
считалсЯ самым невинным делом: анналист,  агиограф без зазрений  присваивали
себе целые пассажи  из сочинений более древних  авторов. Ћднако  в обществах
этих двух периодов, в остальном весьма  различных по своему типу, не  было и
тени  "футуризма".  Љак  в  религии,  так  и в  области  права  средние века
опирались только на уроки, преподанные предками. ђомантизм жаждал черпать из
живого   источника  примитивного   и   народного.   ’ак  периоды,   особенно
приверженные традиции, позволЯли себе наиболее свободное  обращение со своим
прЯмым  наследием.  ‘ловно  неодолимаЯ  потребность  творчества, подавлЯемаЯ
почтением  к  прошлому, брала естественный реванш, заставлЯЯ выдумывать  это
прошлое. * * *
     ‚  июле 1857 г. математик  Њишель  аль передал  в  Ђкадемию наук целую
пачку  неизданных  писем  ЏаскалЯ, проданных ему постоЯнным его поставщиком,
знаменитым подделывателем  ‚рен-‹юка. €з  них Явствовало, что автор "Џисем к
провинциалу" сформулировал еще до Ќьютона принцип всемирного тЯготениЯ. Ћдин
английский ученый выразил удивление. Љак объЯснить, спрашивал он, что в этих
текстах используютсЯ астрономические выкладки, произведенные через много лет
после смерти ЏаскалЯ,  о которых сам Ќьютон  узнал  лишь после опубликованиЯ
первых глав своего  труда?  ‚рен-‹юка  был не из  тех, кто станет  смущатьсЯ
из-за такого пустЯка. Ћн снова засел за свой верстак, и вскоре благодарЯ его
стараниЯм  аль  сумел представить  новые автографы.  Ќа  сей  раз они  были
подписаны  ѓалилеем  и  адресованы  Џаскалю.  ’ак  загадка  была  объЯснена:
знаменитый астроном произвел наблюдениЯ,  а Џаскаль-- вычислениЯ.  Ћба, мол,
действовали в  тайне  от  всех.  Џравда, Џаскалю в день  смерти ѓалилеЯ было
всего восемнадцать  лет.  Ќу  и  что?  …ще  один  повод  восхищатьсЯ  ранним
расцветом его гениЯ.
     Ќо  вот другаЯ странность, заметил неугомонный придира: в одном из этих
писем,  датированном  1641 г., ѓалилей жалуетсЯ,  что пишет с большим //55//
трудом,  так как у него устают глаза. Њежду тем разве неизвестно,  что уже с
конца  1637 г.  он совершенно  ослеп? Џростите, возразил немного спустЯ  наш
славный  аль,  Я  согласен,  что до сих пор  все верили  в  эту  слепоту. €
напрасно. €бо  теперь Я, дабы рассеЯть всеобщее заблуждение могу  предъЯвить
написанный именно в  это времЯ и решающий  длЯ  нашего спора документ. Ќекий
итальЯнский ученый сообщал Џаскалю 2 декабрЯ 1641 г.,  что как раз в эти дни
ѓалилей, чье зрение несомненно слабело уже рЯд лет, потерЯл его полностью...
     Љонечно, не все обманщики работали так плодовито, как  ‚рен-‹юка, и  не
все обманутые  обладали  простодушием его  несчастной  жертвы.  Ќо  то,  что
нарушение истины порождает целую  цепь лжи, что всЯкий обман почти неизбежно
влечет  за  собой  многие  другие,  назначение  которых,  хотЯ  бы  внешнее,
поддерживать  друг   друга,--   этому   учит  нас  опыт   житейский  и   это
подтверждаетсЯ  опытом  истории. ‚от почему  знаменитые фальшивки  возникали
целыми  гроздьЯми:  фальшивые  привилегии  кентерберийского архиепископства,
фальшивые привилегии австрийского  герцогства,  подписанные многими великими
государЯми от  ћлиЯ –езарЯ до ”ридриха Ѓарбароссы,  фальшивка дела „рейфуса,
разветвленнаЯ, как  генеалогическое древо. Њожно подумать (а  Я привел  лишь
несколько примеров), что перед нами-- бурно разрастающиесЯ колонии микробов.
Ћбман, по природе своей, рождает обман. * * *
     ‘уществует  еще  более коварнаЯ  форма  надувательства.  ‚место  грубой
контристины,  прЯмой и,  если угодно, откровенной,-- потаеннаЯ  переработка:
интерполЯциЯ в  подлинных  грамотах,  узоры выдуманных деталей,  вышитые  на
грубовато-правдивом фоне. €нтерполЯции  обычно  делаютсЯ в корыстных  целЯх.
“зорочье  лжи --  длЯ  украшениЯ.  Ќе  раз  изобличались искажениЯ,  которые
вносила в античную или средневековую историографию эстетика лжи. …е влиЯние,
наверно,  не намного меньше и в нашей печати. Ќе слишком заботЯсь об истине,
самый  скромный новеллист  охотно  обрисовывает  своих  персонажей  согласно
условиЯм  риторики,  престиж  которой   отнюдь  не  подорван  временем,--  у
ЂристотелЯ и Љвинтилиана  куда больше учеников в наших редакциЯх, чем обычно
думают.
     Ќекоторые  технические обстоЯтельства  даже  как будто благоприЯтствуют
таким искажениЯм.  Љогда  в  1917  г.  был приговорен  к смерти шпион  Ѓоло,
какаЯ-то   газета,  говорЯт,   поместила  б   апрелЯ  отчет  о  его   казни.
„ействительно, казнь сперва была назначена  на  это число,  но на самом деле
состоЯлась лишь одиннадцать дней спустЯ. †урналист,  убежденный, что событие
произойдет  в  намеченный  день,  сочинил  "отчет"  заранее  и  счел  лишним
проверить.  Ќе  знаю,  насколько  достоверен  этот  анекдот  - такие  грубые
лЯпсусы, конечно, исключение. Ќо легко  допустить, что длЯ  быстроты -- ведь
главное  представить материал  вовремЯ -- репортажи об  ожидающихсЯ событиЯх
иногда сочинЯютсЯ заранее. Њожно  сказать с уверенностью,  что,  увидев  все
своими глазами, журналист, если нужно, внесет изменениЯ  в канву рассказа, в
его основные пункты, но врЯд ли ретуширование коснетсЯ деталей, которые были
присочинены  длЯ колорита  //56//  и  которые  никому  не  придет  в  голову
проверЯть. ’ак, по крайней мере,  кажетсЯ мне,  профану.  •отелось бы, чтобы
какой-нибудь журналист-профессионал рассказал об этом  вполне откровенно.  Љ
сожалению,   газета  еще  не  имеет  своего   Њабильона.  Ќо  не  приходитсЯ
сомневатьсЯ,  что  подчинение  несколько  устаревшему  кодексу  литературных
приличий,  власть  стереотипной  психологии,  страсть к  живописности прочно
занимают свое место в галерее виновников публикуемых измышлений. * * *
     Ћт  чистого  и  простого  вымысла  до  невольного заблуждениЯ--  немало
ступеней. “же хотЯ бы потому,  что так  легко  искренне  повторЯемаЯ  чепуха
превращаетсЯ в ложь,  если случай  тому  благоприЯтствует.  ‚ымысел  требует
умственного усилиЯ, которому сопротивлЯетсЯ свойственнаЯ большинству леность
ума.   Ќасколько   удобней  попросту  поверить  выдумке,  в  истоках   своих
ненарочитой и соответствующей интересам момента!
     ‚спомните знаменитую историю  с "нюрнбергским самолетом". •отЯ до конца
она так и  не  выЯснена, кажетсЯ  вполне вероЯтным, что какой-то французский
коммерческий самолет пролетал над Ќюрнбергом за несколько дней до объЯвлениЯ
войны.  ‚озможно, его принЯли за военный. ‚озможно, что среди населениЯ, уже
взбудораженного призраками  ожидаемой войны, распространилсЯ слух  о бомбах,
сброшенных в разных местах.  Њежду  тем точно известно, что  бомбы  не  были
сброшены, что правители ѓерманской  империи  имели все возможности длЯ того,
чтобы  рассеЯть этот ложный  слух. ‘ледовательно, бесконтрольно  его принЯв,
чтобы сделать  из него повод длЯ войны, они по существу солгали. Ќо солгали,
ничего  не измышлЯЯ и,  возможно, даже не  очень Ясно сознаваЯ  вначале этот
обман. Ћни  поверили нелепому  слуху, потому что им  было выгодно  поверить.
‘реди всех типов  лжи ложь самому себе -- достаточно частое Явление, и слово
"искренность"  --  понЯтие весьма широкое,  пользоватьсЯ которым можно  лишь
после уточнениЯ многих оттенков.
     ’ем  не  менее  верно,  что  многие  очевидцы  обманываютсЯ  совершенно
искренне. ‚от  тут  самое  времЯ  историку  воспользоватьсЯ  драгоценными  i
результатами,  которыми  за  несколько   последних  десЯтилетий   наблюдение
вооружило почти совершенно новую  дисциплину--  психологию свидетельства.  ‚
той мере, в какой ее  достижениЯ  касаютсЯ нашего предмета, нам  хотелось бы
сказать следующее.
     …сли верить ѓийому де  ‘ен-’ьерри,  его  ученик  и друг  свЯтой Ѓернард
однажды  с  большим  удивлением  узнал,  что капелла, в которой  он, молодой
монах,  ежедневно  присутствовал на богослужении, имела в алтарной стене три
окна,--  а он-то всегда считал, что  там лишь  одно  окно.  Ђгиограф  в свою
очередь удивлЯетсЯ  и восхищаетсЯ:  подобное безразличие к земному, конечно,
предвещало благочестивейшего слугу господа.  Ѓернард, по-видимому, и в самом
деле  отличалсЯ  из рЯда вон  выходЯщей  рассеЯнностью.  …сли верить другому
рассказу, ему впоследствии довелось целый день бродить у †еневского озера, а
он его даже не заметил. Ћднако многократные случаи  показывают:  чтобы грубо
ошибатьсЯ  в //57// отношении  окружающих  предметов, которые,  казалось бы,
должны  быть  нам  известны лучше  всего,  отнюдь не  надо  быть  выдающимсЯ
мистиком, ‘туденты профессора Љлапареда в †еневе показали себЯ во времЯ  его
знаменитых   опытов  столь  же  неспособными   верно  описать  вестибюль  их
университета, как "доктор  медоточивых речей"--  капеллу  своего
монастырЯ. „ело в том, что у  большинства людей мозг воспринимает окружающий
мир  весьма  несовершенно.  Љроме  того,  поскольку  свидетельства -- это  в
сущности  лишь  высказанные  воспоминаниЯ,  всегда  есть  опасность,  что  к
первоначальным  ошибкам восприЯтиЯ  добавЯтсЯ  ошибки  памЯти,  той  зыбкой,
"дырЯвой" памЯти, которую изобличал еще один из наших старинных юристов.
     Ќеточность некоторых  людей бывает  поистине патологической. „лЯ такого
психоза  Я  бы  предложил,  хоть  это  и  непочтительно,  название  "болезнь
‹амартина". ‚се мы знаем, что такие люди обычно не лезут за словом в карман.
Ќо если  можно  говорить  о свидетелЯх более  или  менее  неточных  и вполне
надежных, то  опыт показывает,  что нет таких свидетелей, чьи слова всегда и
при  всех  обстоЯтельствах  заслуживали  бы  довериЯ.  Ђбсолютно  правдивого
свидетелЯ не существует, есть лишь  правдивые или ложные свидетельства. „аже
у самого способного человека точность  запечатлевающихсЯ в его мозгу образов
нарушаетсЯ  по причинам  двух видов.  Ћдни  свЯзаны с  временным  состоЯнием
наблюдателЯ, например, с усталостью или волнением. „ругие -- со степенью его
вниманиЯ. ‡а  немногими исключениЯми мы хорошо видим  и слышим  лишь то, что
длЯ нас важно. …сли  врач приходит  к больному, Я больше поверю его описанию
вида пациента,  чью внешность и  поведение он наблюдал с особым тщанием, чем
его  описанию  стоЯвшей  в  комнате мебели,  которую  он,  вероЯтно,  окинул
рассеЯнным   взглЯдом.  ‚от  почему,   вопреки  довольно   распространенному
предрассудку, самые  привычные длЯ  нас  предметы, как длЯ  свЯтого Ѓернарда
капелла  в  ‘ито, относЯтсЯ,  как  правило, к  тем,  точное описание которых
получить трудней всего: привычка почти неизбежно порождает безразличие.
     ‘видетели исторических  событий  часто наблюдали  их в  момент сильного
эмоционального смЯтениЯ, либо же их внимание,-- то ли мобилизованное слишком
поздно,  если  событие  было  неожиданным,  то  ли  поглощенное  заботами  о
неотложных    действиЯх,--   было   неспособно   с   достаточной   четкостью
зафиксировать черты, которым историк теперь по  праву придает первостепенное
значение. Ќекоторые случаи стали знамениты. Љем был сделан первый выстрел 25
февралЯ   1848  г.  перед  Њинистерством  иностранных   дел,  давший  начало
восстанию,  которое,  в свою  очередь,  привело  к  революции?  ‚ойсками или
толпой? Њы этого,  вероЯтно, так  никогда  не  узнаем.  €  как можно  теперь
относитьсЯ  всерьез  к  длиннейшим  описаниЯм  хроникеров,  к   подробнейшим
рассказам о костюмах,  поведении,  церемониЯх, военных  эпизодах, как можно,
подчинЯЯсь   укоренившейсЯ   рутине,  сохранЯть  хоть  тень  иллюзии  насчет
правдивости  всей   этой   бутафории,   которой   упивались   мелкотравчатые
историки-романтики,  когда  вокруг нас ни  один  свидетель  не  в  состоЯнии
охватить с  точностью и пол //58// нотой те детали, которых  мы столь наивно
ищем  у  древних  авторов?  ‚  лучшем  случае  такие  описаниЯ  представлЯют
декорацию  в том виде,  как ее  воображали во времена данного  писателЯ. ќто
тоже чрезвычайно  поучительно,  но отнюдь  не ЯвлЯетсЯ тем  родом  сведений,
которых любители живописного обычно ищут в своих источниках.
     Ќадо,  однако, уточнить, к каким  выводам приводЯт нас  эти  замечаниЯ,
возможно лишь с виду пессимистические. Ћни  не затрагивают  основу структуры
прошлого.  ЋстаютсЯ   справедливыми  слова  ЃейлЯ:   "Ќикогда  нельзЯ  будет
убедительно  возразить  против  той  истины,  что –езарь победил ЏомпеЯ", и,
какие бы принципы  ни выдвигались в споре, нельзЯ будет найти что-либо более
несокрушимое, чем фраза  "–езарь и Џомпей существовали в действительности, а
не  ЯвлЯлись  плодом фантазии тех, кто  описал  их жизнь".  Џравда,  если бы
следовало  сохранить как  достоверные  лишь несколько фактов такого рода, не
нуждающихсЯ в объЯснении, историЯ была бы сведена к рЯду грубых утверждений,
не  имеющих особой интеллектуальной ценности.  „ело, к  счастью,  обстоит не
так. …динственные причины,  длЯ  которых психологиЯ  свидетельства  отмечает
наибольшую частоту недостоверности,  это самые ближайшие по времени событиЯ.
Ѓольшое событие можно сравнить со взрывом. ‘кажите точно, при каких условиЯх
произошел  последний  молекулЯрный  толчок,  необходимый  длЯ  высвобождениЯ
газов?  —асто нам  придетсЯ  примиритьсЯ  с  тем,  что  этого мы не  узнаем.
Љонечно, это прискорбно, но в лучшем  ли  положении находЯтсЯ химики? ‘остав
взрывчатой смеси, однако,  целиком  поддаетсЯ анализу.  ђеволюциЯ 1848  года
была движением,  вполне  отчетливо  детерминированным;  только  по  какой-то
странной аберрации кое-кто  из историков  счел  возможным представить ее как
типично  случайное  происшествие,  в то  времЯ  как  известны многие  весьма
различные  и  весьма  активные  факторы,  которые  ’оквиль  сумел  тогда  же
распознать  и которые ее давно подготавливали. —ем была стрельба на Ѓульваре
капуцинок⁴³, как не последней искрой?
     Ќо мало того, что, как мы увидим далее, ближайшие причины слишком часто
ускользают от наблюдениЯ очевидцев и, следовательно, от нашего. ‘ами по себе
они принадлежат  в  истории  к особому разделу непредвидимого, "случайного".
Њожем  утешитьсЯ еще и тем, что  неполноценность свидетельств обычно  делает
эти причины недоступными длЯ самых тонких наших инструментов. „аже когда они
лучше известны, их столкновение с  великими каузальными цепЯми эволюции даст
осадок лжи, который наша наука не  в состоЯнии  устранить  и не имеет  права
делать вид, что она его устранила. —то касаетсЯ интимных пружин человеческих
судеб, перемен в мышлении или в образе  чувств,  в технике, в социальной или
экономической  структуре,  то свидетели,  которых  мы  об  этом  спрашиваем,
нисколько не  подвержены слабостЯм моментального  восприЯтиЯ. Џо счастливому
единству,  которое  предвидел уже ‚ольтер, самое  глубокое в истории --  это
также и самое в ней достоверное.//59// * * *
     Љрайне  различнаЯ  у  разных  индивидуумов  способность   наблюдать  не
ЯвлЯетсЯ  также и  социальной константой. Ќекоторые эпохи  были ею  наделены
меньше, чем другие. Љак ни низко стоит, например, у большинства людей нашего
времени восприЯтие чисел,  мы в общем не так уж ошибаемсЯ, как средневековые
анналисты -- наше восприЯтие, как и наша цивилизациЯ, пропитано математикой.
…сли  бы  ошибки  в  свидетельствах  определЯлись  в  конечном счете  только
недостаточной  остротой  ощущений   или  вниманиЯ,   историку   пришлось  бы
представить их изучение психологу.  Ќо  нарЯду  с довольно обычными  мелкими
отклонениЯми,   свЯзанными   с   деЯтельностью   мозга,  многие   ошибки   в
свидетельствах   коренЯтсЯ  в   ЯвлениЯх,  типичных  длЯ  особой  социальной
атмосферы.  ‚от  почему   они,  равно  как   и  ложь,   приобретают   иногда
документальную ценность.
     ‚  сентЯбре  1917  г. пехотный полк, в  котором Я находилсЯ,  залегал s
окопах на мен-де-„ам, к северу от городка Ѓрен. ‚о  времЯ одной из  вылазок
мы  взЯли  пленного.  ќто был резервист,  по  профессии коммерсант, родом из
Ѓремена  на ‚езере. —уть позже до нас дошла  из  тыла забавнаЯ историЯ. Ќаши
прекрасно  информированные  товарищи  говорили примерно  так: "Џодумайте, до
чего  доходит немецкий  шпионаж! Њы захватываем небольшой их  пост в  центре
”ранции и кого же мы там находим? Љоммерсанта, устроившегосЯ  в мирное времЯ
в нескольких километрах отсюда, в Ѓрене". Љонечно здесь -- игра  слов. Ќо не
будем считать, что все так просто. Њожно ли взваливать вину только на  слух?
ЌастоЯщее  название  города  было  не то  чтобы плохо расслышано,  а  скорее
неправильно  понЯто;  никому  не известное,  оно  не привлекло  вниманиЯ. Џо
естественной  склонности  ума  людЯм  казалось, что они  слышат вместо  него
знакомое  название. Ќо  и  этого мало. “же  в первый акт истолкованиЯ входил
другой,  столь  же  безотчетный.  Ѓесчисленные  рассказы  о  немецких кознЯх
создали  мысленную  картину,   к  сожалению,  слишком  часто   оказывавшуюсЯ
правдивой; она приЯтно щекотала романтические чувства толпы. Џодмена Ѓремена
Ѓреном как нельзЯ  лучше согласовывалась  с  этим умонастроением и, конечно,
напрашивалась сама собой.
     ’ак и бывает с большинством искаженных свидетельств. Ќаправление ошибки
почти  всегда  предопределено  заранее.  ѓлавное,  она  распространЯетсЯ   и
приживаетсЯ   только  в  том  случае,  если   согласуетсЯ   с  пристрастиЯми
общественного мнениЯ. Ћна становитсЯ как бы зеркалом, в котором коллективное
сознание  созерцает  свои  собственные  черты. ‚о многих  бельгийских  домах
сделаны  на фасадах  узкие отверстиЯ,  чтобы штукатурам было легче укреплЯть
леса. Ќемецкие  солдаты в 1914 г. и не подумали бы в этой безобидной выдумке
каменщиков усмотреть бойницы, приготовленные вольными стрелками, не  будь их
воображение  уже  давно  напугано  призраком партизанской  войны.  Ћблака не
изменили  своей  формы со средних  веков. Њы, однако,  уже не видим в них ни
креста,  ни  волшебного меча. •вост кометы, которую наблюдал великий Ђмбруаз
Џаре, вероЯтно, нисколько  не  отличалсЯ от тех, что  движутсЯ по нашим небе
//60//  сам. Џаре,  однако,  чудилось, что  он  видит там  щиты со странными
гербами.  Џредрассудок  одержал  верх над  обычной  точностью  глаза, и  его
свидетельство, как и многие другие, говорит нам не о  том, что он наблюдал в
действительности, а о том, что в его времЯ считалось естественным видеть.
     Ћднако длЯ того,  чтобы ошибка одного свидетелЯ стала  ошибкой  многих,
чтобы  неверное   наблюдение   превратилось   в   ложный   слух,  необходимо
определенное состоЯние общества. —резвычайные потрЯсениЯ коллективной жизни,
пережитые нашими поколениЯми, дают, конечно, множество разительных примеров.
Џравда, факты настоЯщего  слишком близки к нам, чтобы их подвергать  точному
анализу. ‡ато войну 1914-- 1918 гг. можно рассматривать с большей дистанции.
     ‚сем известно,  как урожайны были эти четыре  года  на  ложные вести, с
особенности  среди  сражавшихсЯ. €менно в этом крайне своеобразном "окопном"
обществе интересней всего проследить, как создавались слухи.
     ђоль  пропаганды  и цензуры была  значительна,  но  на  свой  лад.  Ћна
оказалась противоположной тому, чего  ожидали  создатели этих  органов.  Љак
превосходно сказал один юморист, "в окопах господствовало убеждение, что все
может  быть  правдой,  кроме  того,  что  напечатано".  ѓазетам  не  верили,
литературе  также,  ибо, помимо того, что любые  изданиЯ  приходили на фронт
очень  нерегулЯрно,  все  были убеждены, что  печать  строго контролируетсЯ.
Ћтсюда -- поразительное возрождение устной традиции, древней матери легенд и
мифов.  Њощным  толчком,  о  котором  не  посмел  бы мечтать  самый отважный
экспериментатор,  правительства как  бы  стерли предшествующее  многовековое
развитие и  отбросили солдата-фронтовика  к средствам информации и состоЯнию
ума древних времен, до газеты, до бюллетенЯ, до книги.
     ‘лухи рождались обычно не на передовой. ’ам  небольшие отрЯды были  длЯ
этого слишком изолированы друг от друга. ‘олдат не имел  права  перемещатьсЯ
без приказа, и если  это делал, то чаще всего рискуЯ жизнью. €ногда, правда,
здесь поЯвлЯлись  случайные гости: свЯзные, исправлЯвшие  линию телефонисты,
артиллерийские  наблюдатели. ќти  важные  персоны  мало общались  с  простым
пехотинцем. Ќо были также и регулЯрные свЯзи, гораздо более существенные. €х
порождала забота о пропитании. Ђгорой этого мирка убежищ и сторожевых постов
ЯвлЯлись кухни. ’ам встречались раз или два  в день дневальные,  приходившие
из  разных  пунктов сектора, там они беседовали между собой или  с поварами.
Џоследние много  знали,  ибо, находЯсь на перекрестке дорог на всех воинских
частей,  они, кроме  того,  обладали  особой привилегией--  могли  ежедневно
обмениватьсЯ   несколькими   словами   с  кондукторами   воинских  составов,
счастливцами, размещавшимисЯ по соседству со штабами. ’ак вокруг костров или
очагов  походных  кухонь  завЯзывались  мимолетные  свЯзи  между  совершенно
несхожими людьми. ‡атем дневальные  трогались в путь по тропинкам и траншеЯм
и вместе  с  котлами приносили на передовые линии всЯкие известиЯ, правдивые
или  ложные,  но  почти всегда слегка искаженные  и сразу  же подвергавшиесЯ
дальнейшей переработке.//61//
     Ќа  военных  картах,  чуть  позади соединЯющихсЯ черточек,  указывающих
передовые  позиции,  можно  нанести  сплошь  заштрихованную   полосу--  зону
формированиЯ легенд.
     €сториЯ  знала  немало  обществ,  в  которых  существовали  аналогичные
условиЯ, с  той лишь разницей, что эти условиЯ были не временным  следствием
чрезвычайного кризиса, а составлЯли нормальную основу жизни. ’ам тоже устнаЯ
передача   ЯвлЯлась  единственно  надежной.  €  свЯзи  между   разрозненными
элементами также осуществлЯлись почти исключительно особыми посредниками или
в  определенных узловых  пунктах.  ЃродЯчие  торговцы, жонглеры,  паломники,
нищие  заменЯли там наших  дневальных, пробиравшихсЯ по траншеЯм. ђегулЯрные
встречи  происходили  на  рынках или по  случаю религиозных  празднеств. ’ак
обстоЯло  дело,  например,  во времена  раннего средневековьЯ.  Њонастырские
хроники,  составленные в  результате  опросов странников, во  многом схожи с
заметками, которые могли бы писать, будь у  них к этому  вкус, наши кухонные
капралы. „лЯ ложных слухов эти общества всегда были превосходным питательным
бульоном.  —астое  общение  между  людьми  заставлЯет  сравнивать  различные
версии- Ћно развивает критическое чувство.  Ќапротив, рассказчику,  который,
поЯвлЯЯсь   изредка,   приносит   трудными   путЯми   далекие  вести   верЯт
безоговорочно.

       3.  Ћчерк  логики  критического  метода.    Љритика  свидетельства,
занимающаЯсЯ психическими ЯвлениЯми, всегда будет тонким искусством. „лЯ нее
нет  готовых рецептов.  Ќо все же это искусство рациональное, основанное  на
методичном проведении нескольких  важнейших умственных операций.  Љороче,  у
него   есть   своЯ  собственнаЯ   диалектика,  которую   следует  попытатьсЯ
определить.
     Џредположим,  что от какой-то исчезнувшей цивилизации осталсЯ лишь один
предмет  и к  тому  же  обстоЯтельства  его  нахождениЯ не  дают возможности
свЯзать  его  с  чем бы  то  ни  было,  даже  чуждым  человеку,  например  с
геологическими отложениЯми  (ибо  при  поисках свЯзей неодушевленную природу
тоже надо  принимать  в расчет). Ќам совершенно  невозможно будет датировать
эту  единичную  находку  и оценить ее  подлинность.  ‚  самом  деле,  всЯкое
установление  даты,  всЯкаЯ  проверка  и  интерпретациЯ  источника  в  целом
возможны  лишь при  включении  его  в  хронологический  рЯд  или  синхронный
комплекс.  Њабильон создал дипломатику, сопоставлЯЯ меровингские  дипломы то
один  с  другим, то с текстами  иных  эпох или  иного  характера; экзегетика
родилась из сопоставлениЯ  евангельских  рассказов. ‚  основе  почти  всЯкой
критики лежит сравнение.
     Ќо результаты этого сравнениЯ неоднородны.  Ћно приводит к установлению
либо  сходства,   либо  различиЯ.  ‚  некоторых  случаЯх  совпадение  одного
свидетельства со свидетельствами  близкими по времени может привести к прЯмо
противоположным выводам.//62//
     ‘перва   рассмотрим  простейший  случай   --  рассказ.  Њарбо  в  своих
"Њемуарах",   которые  столь  волновали  юные   сердца,  сообщает  с  массой
подробностей об одном  отважном  поступке,  героем которого  выводит  самого
себЯ: если  ему верить, в ночь с 7  на 8 маЯ 1809  г.  он переплыл  в  лодке
бурные  волны  разлившегосЯ  „унаЯ,  чтобы  захватить  на  другом  берегу  у
австрийцев  несколько  пленных.  Љак  проверить  этот  рассказ?  ђазумеетсЯ,
призвав  на  помощь  другие  свидетельства. “ нас  есть  армейские  приказы,
походные  журналы,  отчеты; они свидетельствуют,  что в  ту  знаменитую ночь
австрийский корпус, чьи палатки Њарбо, по его словам, нашел на левом берегу,
еще  занимал  противоположный  берег.  Љроме  того,  из  "Џереписки"  самого
Ќаполеона Явствует,  что  8  маЯ разлив еще  не  началсЯ.  Ќаконец,  найдено
прошение о производстве в чине, написанное самим Њарбо 30 июнЯ 1809 г. ‘реди
заслуг, на которые он  там ссылаетсЯ,  нет ни слова о его  славном  подвиге,
совершенном в прошлом месЯце. €так, с  одной стороны --  "Њемуары", с другой
--  рЯд текстов, их  опровергающих. Ќадо разобратьсЯ в  этих  противоречивых
свидетельствах. —то мы сочтем  более правдоподобным? —то там же, на месте, и
штабы  и сам  император  ошибались (если  только они, бог  весть почем;', не
исказили действительность умышленно); что Њарбо в 1809 г., жаждаЯ повышениЯ,
грешил ложной  скромностью; или что много времени  спустЯ старый  воин,  чьи
россказни,  впрочем, снискали ему  определенную  славу, решил подставить еще
одну подножку  истине? Ћчевидно, никто не станет колебатьсЯ: "Њемуары" снова
солгали.
     €так, здесь установление разногласиЯ  опровергло одно из противоречивых
свидетельств.  Ћдно  из  них  должно  было   пасть.  ќтого   требовал  самый
универсальный  из постулатов  логики: закон  противоречиЯ  категорически  не
допускает,  чтобы  какое-то  событие могло  произойти  и в то  же  времЯ  не
произойти.  Џравда,  в  мире  ученых  встречаютсЯ  этакие  покладистые люди,
которые при  двух антагонистических утверждениЯх  останавливаютсЯ на  чем-то
среднем; они  напоминают мне школьника, который, отвечаЯ, сколько  будет 2 в
квадрате, и слыша с одной стороны подсказку "четыре", а с другой-- "восемь",
решил, что правильным ответом будет "шесть".
     ЋстаетсЯ вопрос, как делать выбор между  свидетельством  отвергаемым  и
тем, которое как  будто должно  быть  принЯто. ‡десь  решает психологический
анализ:   мы   взвешиваем   возможные  мотивы   правдивости,.  лживости  или
заблуждениЯ  свидетелей,  ‚  данном  случае  эта  оценка  приводит  к  почти
бесспорным  выводам. Ќо  при  других обстоЯтельствах она иногда  осложнЯетсЯ
гораздо  более  высоким коэффициентом  неуверенности. ‚ыводы,  основанные на
тщательнейшем взвешивании мотивов, располагаютсЯ на  большой шкале от  почти
невозможного до совершенно правдоподобного.
     ‚от, однако, примеры другого типа.
     ѓрамота, датированнаЯ  XII  в.,  написана  на  бумаге, тогда  как  все,
обнаруженные до сих пор подлинные документы той эпохи написаны на пергамене;
форма букв в ней сильно отличаетсЯ от той, которую мы видим //63//
     в  других  документах  того  же  времени;  Язык  изобилует  словами   и
оборотами, не свойственными тогдашнему  обиходу. €ли так: характер обработки
некоего орудиЯ, как  нам  говорЯт,-- палеолитического,  обнаруживает приемы,
которые,  насколько нам известно,  применЯлись  лишь  в эпохи гораздо  более
близкие к нам. Њы  сделаем вывод, что эта грамота и это орудие-- поддельные.
Љак и в предыдущем  случае, приговор будет вынесен на основе  разноречиЯ, но
из  соображений  совсем  иного  рода.  ‚  данном  случае аргументациЯ  будет
строитьсЯ на  том, что в пределах  жизни одного поколениЯ  в рамках одного и
того  же общества  господствует  такое  единообразие обычаев  и  технических
приемов, что  ни один индивидуум не может существенно отойти от общепринЯтой
практики. Њы считаем  бесспорным, что какой-нибудь  француз времен  ‹юдовика
VII выписывал буквы примерно так же, как его современники; что изъЯснЯлсЯ он
примерно теми же словами; что пользовалсЯ  он теми же  материалами; что если
бы один из ремесленников мадленской эпохи располагал длЯ  обработки костЯных
наконечников механической пилой, то его товарищи  также пользовались  бы ею.
Џостулат  этот  в  конечном  итоге   --  социологического  порЯдка.  ЏонЯтие
"коллективный эндосмос",  влиЯние количества,  неизбежность  подражаниЯ,  на
которых этот постулат основан, несомненно,  подтверждаютсЯ постоЯнным опытом
человечества и в целом сливаютсЯ с самим понЯтием "цивилизациЯ".
     Ќе  очень хорошо,  однако, если свидетельства чересчур уж  совпадают во
всем. ќто говорит тогда не в их пользу и скорее побуждает их отвергнуть.
     ‚сЯкий, кто  участвовал в  сражении при  ‚атерлоо,  знал,  что Ќаполеон
потерпел там поражение. ‘лишком  уж оригинального свидетелЯ, который стал бы
это  отрицать,  мы сочтем  лжесвидетелем.  Њы должны  допустить,  что.  если
ограничитьсЯ простой и грубой констатацией поражениЯ Ќаполеона при ‚атерлоо,
то во французском Языке нет особых  возможностей высказать это как-то иначе.
Ќо  что,  если два свидетелЯ или те, кто претендует на эту роль, опишут  нам
битву в одних и тех же выражениЯх? €ли даже при некотором различии выражений
опишут ее с теми же деталЯми? Њы без колебаний сделаем  вывод, что  один  из
них  списал  у  другого или  что оба они списали с какого-то общего образца.
„ействительно, наш ум отказываетсЯ допустить, что два наблюдателЯ, неизбежно
находившиесЯ  в  разных  пунктах  и  в  разной  степени внимательные,  могли
записать  с  одними и  теми же подробностЯми  один  и тот же  эпизод; что  в
бесчисленном количестве  слов французского  Языка  два писателЯ,  работавших
независимо один от другого, могли, действуЯ произвольно, выбрать те же слова
и в той же последовательности длЯ описаниЯ одних и тех же фактов.
     …сли   оба   рассказа   выдают   себЯ   за   непосредственное  описание
действительности, по крайней мере один из них лжет.
     Џредставьте себе еще, что на двух  древних памЯтниках из камнЯ высечены
два военных  эпизода.  Ћни относЯтсЯ к двум разным  походам,  но  изображены
почти в одинаковых чертах.  Ђрхеолог скажет: "Ћдин из двух //64// художников
навернЯка   обокрал  другого,  если   только  они  оба  не  довольствовались
воспроизведением  с  какого-то  общепринЯтого шаблона". Ќеважно, что две эти
стычки отделены лишь коротким промежутком времени или что в них сражались те
же  народы  --  египтЯне  против  хеттов,  ассирийцы  против  эламитов.  Ќас
возмущает сама мысль, что,  при  бесконечном разнообразии  человеческих поз,
длЯ  изображениЯ двух  различных  событий,  совершившихсЯ  в  разное  времЯ,
выбраны  одни и те же жесты. ‚ качестве свидетельства о  ратных подвигах, на
что эти  картины претендуют, по крайней  мере  одна  из  них,  если  не обе,
безусловно, подделка.
     ’ак   критика   движетсЯ   между   двумЯ   крайностЯми   --   сходством
подтверждающим  и  сходством  опровергающим.  „ело  в том,  что  возможность
случайного совпадениЯ имеет свои пределы и ткань социального единообразиЯ не
так  .уж  ровна и гладка. €ными словами, мы полагаем, что  в мире и в данном
обществе единообразие достаточно велико, чтобы исключить возможность слишком
резких отклонений.  Ќо это  единообразие,  как  мы  его  представлЯем  себе,
определЯетсЯ чертами весьма обобщенными.  Ћно  предполагает, думаем  мы, и в
какой-то мере  охватывает -- стоит лишь углубитьсЯ в  факты действительности
-- число возможных комбинаций, слишком близкое к бесконечности,  чтобы можно
было допустить их ненарочитое  повторение:  длЯ этого необходим сознательный
акт подражаниЯ. •отЯ в  конечном счете критика свидетельства все же основана
на   инстинктивной  метафизике  подобного   и   различного,   единичного   и
множественного. ***
     Љогда  у нас  возникло предположение о  том, что перед нами  копиЯ, нам
остаетсЯ определить направление влиЯниЯ. Ќадо ли считать, что в -каждой паре
документов оба исходЯт из одного  общего источника? Ђ если предположить, что
один из них подлинный, то который из двух достоин этого званиЯ? €ногда ответ
подсказывают внешние критерии, например датировка обоих документов, если  ее
можно установить.  …сли  же  этого  подспорьЯ  нет,  вступает  в  свои права
психологический   анализ,   опирающийсЯ   на   более  глубокие,   внутренние
особенности, присущие самому предмету или тексту.
     …стественно,  что  такой анализ не  подчинЯетсЯ механическим  правилам.
Ќадо  ли,  например,  как  делают некоторые эрудиты,  руководствоватьсЯ  тем
принципом, что при  последующих обработках текста в него вносЯтсЯ все  новые
выдумки? ’огда  текст  наиболее  сжатый и  наименее неправдоподобный  всегда
будет иметь шанс, что его признают самым древним. Џорой это верно. Њы видим,
что  от одной надписи к другой число врагов,  павших  в  бою  с тем или иным
ассирийским  царем, непомерно  возрастает.  Ќо случаетсЯ, что  этот  принцип
изменЯет.  ‘амое баснословное описание "страстей" свЯтого ѓеоргиЯ -- как раз
первое  по  времени;  в   дальнейшем,  принимаЯсь  за  обработку  старинного
рассказа,  его редакторы  устранЯли одну деталь  за  другой, шокированные их
невероЯтной фантастичностью. …сть много способов  подражаниЯ. Ћни зависЯт от
характера ин //65//  дивидуума, а  порой  --  от условностей, принЯтых целым
поколением.  Љак   и  любую  другую  интеллектуальную   позицию,  их  нельзЯ
предвидеть   заранее  ссылаЯсь   на  то,   что   нам,   мол,   они   кажутсЯ
"естественными".
     Љ счастью, плагиаторы нередко выдают  себЯ своими промахами.  ‚ случае,
если  они  не  понЯли  текста,  послужившего  им  образцом,  их  бессмыслица
изобличает  их  мошенничество.  …сли  же  они  пытаютсЯ  замаскировать  свои
заимствованиЯ,  их  губит примитивность  уловок. џ  знал  одного гимназиста,
который на уроке, не сводЯ глаз с тетрадки соседа, старательно списывал  его
сочинение   фразу   за   фразой,   только   переиначиваЯ   их.   ‘   большой
последовательностью он делал подлежащее дополнением, а действительной  залог
менЯл на страдательный. ђазумеетсЯ, он лишь дал учителю превосходный образец
длЯ применениЯ исторической критики.
     ђазоблачить подражание там, где, как  нам кажетсЯ, у  нас есть два  или
три  свидетелЯ, значит оставить из них  лишь одного. „ва современника Њарбо,
граф  де ‘егюр  и  генерал  Џеле,  дали  аналогичное  его рассказу  описание
пресловутой переправы через „унай. Ќо ‘егюр писал после Џеле. Ћн читал Џеле.
Ћн  попросту  списал. —то касаетсЯ Џеле, тот, правда,  писал до Њарбо, но он
был  его другом  и,  безусловно, часто  слышал  рассказы  о  его вымышленных
подвигах, ибо  неутомимый хвастун, дурача  своих близких, упражнЯлсЯ в  том,
чтобы получше  мистифицировать  потомков. €так, Њарбо  остаетсЯ единственным
собственным поручителем, ибо два других говорили с его слов. Љогда ’ит ‹ивии
воспроизводит ЏолибиЯ, пусть даже приукрашиваЯ его, единственным авторитетом
длЯ  нас  остаетсЯ  Џолибий.  Љогда  ќйнхард,  обрисовываЯ  Љарла  ‚еликого,
повторЯет портрет Ђвгуста, сделанный ‘ветонием,-- тут, собственно, вовсе нет
свидетелЯ.
     Ѓывает, наконец, что за мнимым  свидетелем прЯчетсЯ суфлер, не желающий
себЯ  назвать. €зучаЯ процесс  тамплиеров,  ђоберт ‹и заметил, что когда два
обвинЯемых, принадлежавших к  различным группам ордена, допрашивались  одним
инквизитором,  они  неизменно признавались  в  одних  и  тех же  зверствах и
кощунствах.  Ќо если  двое обвинЯемых,  даже  принадлежащих к  одной группе,
попадали  на допрос к  разным инквизиторам, их признаниЯ уже  не  совпадали.
…стественно сделать вывод, что ответы диктовал тот, кто допрашивал. Џодобные
примеры, Я думаю, можно часто встретить в юридических актах.
     ђоль, которую  играет в  критическом рассуждении то, что  можно назвать
принципом ограниченного сходства, нигде, без сомнениЯ, не выступает с  такой
рельефностью, как при новейшем применении этого метода -- при статистической
критике.
     Џредположим, Я изучаю  цены в период между двумЯ определенными датами в
обществе  с весьма развитыми свЯзЯми  и с активным  торговым оборотом. Џосле
менЯ  за  это  исследование  беретсЯ  другой  ученый, затем  третий,  но они
пользуютсЯ  материалами,  которые  отличаютсЯ  от моих,  а  также различны у
обоих:   другие  счетные   книги,  другие   прейскуранты.   Љаждый   из  нас
устанавливает средние годовые цены,  определЯет на основе некоей  общей базы
индексы, выводит графики.  ‚се три кривые примерно //65// совпадают.  Ћтсюда
можно  заключить,  что  каждаЯ  из них дает в общем верное  представление  о
движении цен. Џочему?
     „ело не только  в  том, что в однородной  экономической  среде  большие
колебаниЯ  цен  непременно должны  подчинЯтьсЯ единообразному  ритму.  ќтого
соображениЯ  было бы, наверное, достаточно, чтобы взЯть под подозрение резко
отклонЯющиесЯ  кривые, но  не  длЯ  того, чтобы убедить нас, что  среди всех
возможных вариантов  тот, в котором  наши три кривые совпадают,  единственно
верный именно потому, что они тут совпадают. Ќа трех одинаково  подкрученных
весах можно взвесить  один и тот же груз  и получить один и тот же результат
--  неверный.  ‘уть  рассуждениЯ  основываетсЯ  здесь  на анализе  механизма
ошибок. Ќи один из наших трех графиков цен нельзЯ считать свободным от  этих
ошибок в деталЯх. ‚ области статистики такие ошибки почти неизбежны.
     „опустим,   что   мы   устранЯем   возможность   индивидуальных  ошибок
исследователЯ  (не говорЯ  о более грубых  промахах,  ибо кто из нас решитсЯ
утверждать, что никогда не  запутывалсЯ в  неописуемом  лабиринте  старинных
мер?),   но  даже  добросовестнейший  ученый   будет  попадать   в  ловушки,
расставлЯемые   самими   документами.  Џо   неаккуратности  или  нечестности
некоторые  цены  могли  быть записаны неточно;  другие  ЯвлЯютсЯ исключением
(например, цена товара, продаваемого "другу", или,  наоборот, вздутаЯ цена),
и  потому  могут  сильно исказить  нашу  среднюю;  прейскуранты,  отражающие
средние рыночные цены, не  всегда составлЯлись с идеальной точностью. Ќо при
большом  числе цен  эти  ошибки уравновешиваютсЯ, так как в  высшей  степени
неправдоподобно, чтобы  ошибки  всегда делались  в одном направлении.  €так,
если соответствие результатов, полученных при помощи различных данных, можно
считать  их взаимоподтверждением, это объЯснЯетсЯ тем, что лежащее в глубине
соответствие   разных   небрежностей,  мелких   обманов,   мелких   .уступок
представлЯетсЯ нам -- и вполне резонно  -- не поддающимсЯ исследованию. …сли
при каких-то  неустранимых разноречиЯх свидетели в конечном счете приходЯт к
согласию, мы должны отсюда сделать вывод,  что в основе их показаниЯ исходЯт
из реальности, суть которой в данном случае вне сомнений.
     ђеактивы,  применЯемые длЯ проверки свидетельств,  требуют  осторожного
обращениЯ. Џочти все рациональные принципы, почти все опытные данные  в этой
области, если доводить их до крайности, приводЯт к своей  противоположности.
Љак  у  всЯкой уважающей  себЯ  логики,  у  исторической  критики есть  свои
антиномии, по крайней мере внешние.
     —тобы свидетельство было признано подлинным, этот метод, как мы видели,
требует определенного сходства данного свидетельства с близкими ему. Ќо если
выполнЯть это требование неукоснительно, что станетсЯ с открытием? ‚едь само
слово  "открытие"  означает  неожиданность,  отклонение. ‡аниматьсЯ  наукой,
'котораЯ  ограничиваетсЯ констатацией  того, что все  происходит всегда так,
как этого  ожидаешь, было  бы и  бесполезно  и  неинтересно.  „о сих  пор не
обнаружено  грамот на  французском  Языке, написанных ранее 1204  г.  (а  не
по-латыни,  как  было  в  предшествующие  времена).  ‚ообразим,  что  завтра
какой-нибудь ученый найдет француз //67// скую грамоту, датированную 1180 г.
Џризнает ли он этот документ подложным или же сделает вывод, что наши знаниЯ
были недостаточными?
     ‚прочем, впечатление, что найденное свидетельство  противоречит  данным
своей эпохи,  коренитсЯ порой не только в преходЯщей неполноте наших знаний.
Ѓывает, что это несоответствие присуще самим изучаемым предметам. ‘оциальнаЯ
однородность  не так уже  всесильна,  чтобы некие индивидуумы  или небольшие
группы  не  могли  ускользнуть  от  ее  власти.  ЋткажемсЯ  ли  мы  признать
установленные даты "Џисем  к провинциалу" или  "ѓоры  ‘ент-‚иктуар" под  тем
предлогом, что Џаскаль писал не так, как Ђрно, а живопись ‘езанна отличаетсЯ
от живописи Ѓугро?  ‘очтем  ли мы поддельными древнейшие орудиЯ из бронзы на
том основании, что из  большинства слоев той эпохи нам  пока  удалось добыть
лишь орудиЯ из камнЯ?
     ќти ложные умозаключениЯ отнюдь не выдумка, и  можно было  бы  привести
длинный список фактов, которые  сперва отрицались рутинной эрудицией, потому
что  были неожиданными,  начинаЯ с обожествлениЯ животных у египтЯн, над чем
так  усиленно потешалсЯ  ‚ольтер,  и  кончаЯ следами римского быта  в  слоЯх
третичной эпохи.  Ћднако если приглЯдетьсЯ,  методологический парадокс здесь
только внешний. “мозаключение на  основе  сходства не утрачивает своих прав.
‚ажно лишь,  чтобы точный анализ определЯл возможность  отклонений  и пункты
необходимого сходства.
     €бо всЯкаЯ  индивидуальнаЯ  оригинальность имеет  свои  границы.  ‘тиль
ЏаскалЯ  принадлежит  только  ему,  но  его  грамматика   и  словарный  фонд
принадлежат  его времени.  Ќаша  условнаЯ грамота 1180 г.  может  отличатьсЯ
особенностЯми  Языка, не  встречающимисЯ  в других известных  нам документах
того же времени. Ќо чтобы  можно было ее считать подлинной" французский Язык
в ней  должен в целом соответствовать состоЯнию, отраженному  в литературных
текстах,  относЯщихсЯ к  этой дате,  и упоминаемые  в  ней учреждениЯ должны
соответствовать тем, которые в то времЯ существовали.
     Џравильно   проводимое  критическое   сопоставление  не  довольствуетсЯ
сближением свидетельств одного временного плана. ‚сЯкий феномен человеческой
жизни  --  звено  цепи,  проходЯщей  через  века.  ‚  тот день,  когда новый
‚рен-‹юка, бросив на стол в Ђкадемии пачку автографов, захочет нам доказать,
что Џаскаль открыл принцип относительности еще до ќйнштейна, мы без обинЯков
скажем,  что  его  бумаги  поддельны.  Ќе потому, что Џаскаль был неспособен
открыть  то,  чего  не открывали его  современники,  а  потому,  что  теориЯ
относительности была  открыта в  результате долгого развитиЯ  математических
умозаключений. Ќи один человек, будь он даже самым великим гением, не мог бы
самостоЯтельно проделать эту работу поколений. € напротив, когда  при первых
открытиЯх   палеолитических   рисунков   некоторые   ученые  оспаривали   их
подлинность или датировку под тем предлогом, что подобное искусство не могло
после  такого   расцвета   полностью   угаснуть,  эти   скептики  рассуждали
неправильно: некоторые цепи обрываютсЯ, и цивилизации смертны. //68//
     Љогда читаешь, пишет отец  „елэ, что  церковь отмечает  в один и тот же
день  праздник  двух  своих  деЯтелей,  которые оба  умерли  в  €талии;  что
обращение одного и  другого было вызвано чтением "житий свЯтых";  что каждый
из них основал монашеский орден  с названием, происходЯщим от одного  и того
же слова: что оба эти ордена были затем упразднены двумЯ папами-тезками, так
и хочетсЯ сказать, что, видимо, в мартиролог по ошибке вписали одну  и ту же
личность под двумЯ именами. Њежду тем это чистаЯ правда: ставши монахами под
влиЯнием биографий  праведников,  свЯтой  „жованни Љоломбини  основал  орден
иезуатов, а €гнатий ‹ойола-- орден иезуитов; оба умерли 31 июлЯ (первый близ
‘иены в  1367 г., второй в  ђиме в 1556); орден иезуатов был упразднен папой
Љлиментом  IX,  а  Ѓратство   €исусово  --  Љлиментом   XIV.  Џример  весьма
любопытный.  Ќаверное,   он  не  единственный.   …сли  после   какого-нибудь
катаклизма от философских трудов последних столетий останетсЯ лишь несколько
скудных   отрывков,  какие   мучительные   размышлениЯ  вызовет   у   ученых
существование  двух мыслителей, которые оба англичане, оба носЯт имЯ Ѓэкон и
оба  в своем учении уделЯли большое место  опытному знанию. ѓ-н Џайс признал
легендами многие древнеримские преданиЯ лишь на  том  основании, что  в  них
также  упоминаютсЯ одни и те же имена в свЯзи с довольно похожими эпизодами.
Ќе  в обиду будь  сказано  критике плагиатов, суть  которой --  в  отрицании
спонтанного  повторениЯ событий или имен, совпадение -- одна из  тех  причуд
истории, которые нельзЯ просто зачеркнуть.
     Ќо  мало  признать  возможность случайных накладок.  ‘веденнаЯ  к  этой
простой  констатации,  критика  вечно  будет   балансировать  между  "за"  и
"против".  ‘омнение  станет  орудием познаниЯ лишь  тогда,  когда  в  каждом
отдельном  случае  можно  будет  с  известной  точностью   оценить   степень
вероЯтности  данной комбинации. ‡десь путь исторического исследованиЯ, как и
многих  других гуманитарных дисциплин, пересекаетсЯ с широкой дорогой теории
вероЯтности, ***
     Ћценить вероЯтность какого-либо событиЯ -- значит установить, сколько у
него есть шансов произойти. ЏринЯв это положение, имеем ли мы право говорить
о возможности какого-либо факта в прошлом? ‚ абсолютном смысле --  очевидно,
не имеем. ѓадать можно только  о  будущем. Џрошлое есть  данность, в которой
уже нет места возможному. Џрежде  чем выбросишь кости, вероЯтность того, что
выпадет то или  иное число очков, равна одному к десЯти.  Ќо когда стаканчик
пуст, проблемы уже  нет. ‚озможно, позже мы будем сомневатьсЯ, выпало  ли  в
тот день три очка или пЯть. Ќеуверенность тогда будет в нас,  в нашей памЯти
или в памЯти очевидцев нашей игры. Ќо не в фактах реальности.
     Ћднако, если  вдуматьсЯ, применение понЯтиЯ вероЯтности  в историческом
исследовании не  имеет в себе ничего противоречивого. €сторик,  спрашивающий
себЯ  о  вероЯтности  минувшего событиЯ,  по существу лишь  пытаетсЯ  смелым
броском мысли перенестись во времЯ, предшествовавшее //69//
     этому  событию,  чтобы  оценить  его  шансы,  какими они представлЯлись
накануне его осуществлениЯ. ’ак что вероЯтность -- все  равно  в будущем. Ќо
поскольку линиЯ настоЯщего тут мысленно отодвинута назад, мы получим будущее
в прошедшем, состоЯщее из части того,  что длЯ нас теперь ЯвлЯетсЯ  прошлым.
…сли   факт   бесспорно  имел  место,  эти   рассуждение   не   больше,  чем
метафизическаЯ игра. Љакова была вероЯтность того, что родитсЯ Ќаполеон? —то
Ђдольф  ѓитлер,  будучи в  1914  г.  солдатом,  избегнет  французской  пули?
ђазвлекатьсЯ такими  вопросами не запрещено. Џри условии,  что им  придаетсЯ
лишь  то  значение,  которое  они  имеют   в  действительности;  это  просто
разговорный  прием,  позволЯющий белее  рельефно  показать роль случайного и
непредвидимого в историческом движении человечества. ‚ них нет ничего общего
с критикой  свидетельства, Ќо если, напротив, сомнительно само существование
факта?  Ќапример, мы сомневаемсЯ,  что  некий  автор  мог, не списываЯ чужой
рассказ,  самостоЯтельно повторить многие его  эпизоды  и  даже  слова;  что
только случай  или некаЯ богами предустановленнаЯ гармониЯ  могут  объЯснить
поразительное  сходство памфлетов  одного  писаки времен  ‚торой  империи  с
"Џротоколами сионских мудрецов". Њы сегоднЯ можем допустить  или  отвергнуть
правдоподобие такого  совпадениЯ  в зависимости от того, насколько -- еще до
написаниЯ рассказа -- это совпадение представлЯлось возможным с большим  или
меньшим коэффициентом вероЯтности,
     Ћднако  математические  расчеты  случайного  основаны  на  воображаемом
допущении.  Џри всех возможных  случаЯх  постулируетсЯ  в  исходном  моменте
равновесие условий: причина,  котораЯ  заранее благоприЯтствовала бы  одному
или  другому, была бы с  этих  расчетах  инородным  телом.  €гральнаЯ  кость
теоретиков -- идеально уравновешенный куб; если  в одну из его граней впаЯть
свинцовый шарик, шансы игроков  уже не  будут равны. Ќо критика свидетельств
почти сплошь  имеет дело с краплеными костЯми. €бо тут постоЯнно вмешиваютсЯ
тончайшие элементы человеческого,  склонЯЯ  чашу  весов  в сторону  какой-то
одной преобладающей возможности.
     Џравда,  одна из исторических дисциплин  ЯвлЯетсЯ  исключением  --  это
лингвистика, по крайней мере та ее отрасль, котораЯ занимаетсЯ установлением
родственности  Языков. ‘ильно  отличаЯсь по  масштабу собственно критических
операций, этот вид исследованиЯ имеет  с исторической критикой то общее, что
стремитсЯ  раскрыть филиации. “словиЯ, ЯвлЯющиесЯ тут объектом  рассуждений,
чрезвычайно близки исходному условий равенства, присущему теории случайного.
ќтой   привилегией   лингвистика   обЯзана  особенностЯм  феноменов   Языка.
„ействительно,  огромное  количество возможных комбинаций  звуков  сводит  к
ничтожному  числу вероЯтность их случайного повторениЯ в больших масштабах в
различных говорах. Ќо тут есть и нечто более важное: если исключить немногие
подражательные  звукосочетаниЯ, значениЯ,  вкладываемые  в  эти  комбинации,
совершенно  произвольны. ’о,  что  очень сходные  сочетаниЯ  "тю"  или  "ту"
("til", произнесенное  по-французски  или по-латыни)  служат длЯ обозначениЯ
второго лица, очевидно, не предопределено заранее какой-либо //70//
     образной  свЯзью.  Џоэтому,  если  мы  устанавливаем,  что таков  смысл
данного сочетаниЯ звуков во  французском, итальЯнском, испанском и румынском
Языках,  и  если  мы к  тому  же  находим  в этих  Языках  множество  других
соответствий,  равно  иррациональных, то  единственным разумным  объЯснением
будет то, что  французский, итальЯнский,  испанский и  румынский Языки имеют
общее происхождение. ђазличные возможности были тут длЯ человека равноценны,
поэтому решение  обусловлено  почти чистым  подсчетом шансов.  Ќо  далеко не
всегда дело обстоит так просто.
     ‚  нескольких  дипломах  средневекового монарха, трактующих о различных
предметах, мы встречаем одни и те же слова  и обороты.  Џриверженцы "критики
стилЯ"  утверждают:  причина  в  том,  что  эти   дипломы  составлены  одним
нотариусом. …сли бы все определЯлось только случаем, с их мнением можно было
бы согласитьсЯ. Ќо это не так. ‚ каждом  обществе и,  более того,  в  каждой
небольшой  профессиональной группе существуют  свои Языковые навыки. ‡начит,
недостаточно  указать  пункты сходства.  Ќадо еще  отделить в  них редкое от
общеупотребительного.   ‹ишь   действительно   необычные   выражениЯ   могут
свидетельствовать  в пользу одного автора,  разумеетсЯ, при условии, что они
повторЯютсЯ достаточно  часто. Ћшибка здесь в том, что  всем элементам Языка
придаетсЯ  одинаковый вес,  как если  бы изменчивые коэффициенты  социальных
предпочтений не были свинцовыми шариками, что нарушают равновесие шансов.
     ‘  начала  XIX  в. целаЯ школа  ученых занЯлась  исследованием  истории
списков литературных текстов. Џринцип прост. Џеред нами три рукописи  одного
и того же произведениЯ: ‚, ‘, D; мы констатируем, что все три содержат  одни
и  те же, Явно ошибочные прочтениЯ оригинала  (это самый старый,  выдвинутый
‹ахманном, метод  установлениЯ ошибок).  ‹ибо мы вообще в них находим одни и
те  же   прочтениЯ,  правильные   и  неправильные,  но   по   большей  части
отклонЯющиесЯ от соответственных мест в других  рукописЯх (предложенный  дом
Љантоном  интегральный   учет  вариантов)   .  Њы   решаем,  что  экземплЯры
"родственны".  ќто можно понимать  по-разному: либо одни  из  них  списаны с
других в последовательности, которую еще предстоит определить, либо все они.
каждаЯ рукопись  своим путем, восходЯт к некоей  общей модели. ‚ самом деле,
трудно допустить,  чтобы такаЯ последовательность совпадений была случайной.
Ћднако  два сравнительно  недавно выдвинутые  соображениЯ вынуждают  критику
текстов в значительной  мере отказатьсЯ от квазимеханической строгости своих
выводов.
     Џереписчики  порой  исправлЯли  свою  модель.  „аже  тогда,  когда  они
работали независимо друг от друга, общие навыки мышлениЯ, вероЯтно, довольно
часто   диктовали   им  сходные  решениЯ.   ’еренций   кое-где   употреблЯет
исключительно редкое слово raptio^.  Ќе понЯв его, два переписчика
заменили его словом ratio, вносЯщим бессмыслицу, но зато  знакомым.  Ќадо ли
было им длЯ этого сговариватьсЯ или списывать друг у друга? //71//
     ’акой  тип  ошибок   ничего  не  может  нам  проЯснить  в  "генеалогии"
рукописей.  Ѓолее  того. Џочему переписчик  должен был  всегда  пользоватьсЯ
только  одной  моделью?  Ќикто  ему  не  запрещал,  если  была  возможность,
сопоставлЯть несколько экземплЯров, чтобы по своему усмотрению сделать выбор
между  различными вариантами. Љонечно, это случай  редкий длЯ средних веков,
когда библиотеки были бедны, зато, по всей вероЯтности, гораздо более частый
в античную эпоху.
     Љакое место предназначить этим кровосмесительным порождениЯм нескольких
разных традиций на  роскошных древах €ессеевых, которые принЯто изображать в
критических изданиЯх? ‚  игре  совпадений волЯ индивидуума,  как  и  влиЯние
коллективных сил, плутует в сговоре со случаем.
     Љак  понЯла  уже  вместе  с ‚ольнеем  философиЯ  XVIII в.,  большинство
проблем  исторической  критики  --  это,  конечно, проблемы  вероЯтности, но
настолько сложные,  что  самые  детальные вычислениЯ не  помогают их решить.
Ѓеда не только в чрезвычайной сложности данных, но и в том, что сами по себе
они чаще всего не  поддаютсЯ переводу  на Язык  математики.  Љак,  например,
выразить  в цифрах особое предпочтение, которым пользуетсЯ в данном обществе
некое  слово  или  обычай?  Њы не  можем  избавитьсЯ  от  наших  трудностей,
переложив  их на плечи ”ерма, ‹апласа  и ќмилЯ  ЃорелЯ. Ќо так  как их наука
находитсЯ  в некотором роде на  пределе, не достижимом  длЯ нашей логики, мы
можем хотЯ  бы  просить  ее, чтобы  она со  своих  высот помогала нам точнее
анализировать наши рассуждениЯ и вернее их направлЯть. * * *
     Љто сам  не имел  дела  с эрудитами,  плохо представлЯет  себе, с каким
трудом они обычно соглашаютсЯ  допустить самое невинное совпадение. ђазве не
пришлось нам видеть, как уважаемый немецкий ученый утверждал, что ‘алическаЯ
правда составлена •лодвигом, ибо в ней и в одном эдикте •лодвига встречаютсЯ
два схожих выражениЯ?. Ќе будем повторЯть банальные аргументы, приводившиесЯ
в споре обеими сторонами. „аже  поверхностное знание  математической  теории
вероЯтности помогло  бы тут избежать  промаха. Љогда случай играет свободно,
вероЯтность единичного совпадениЯ или небольшого числа  совпадений не так уж
невозможна.  Ќеважно,  что  эти   совпадениЯ  кажутсЯ  нам  удивительными,--
недоуме-ниЯм здравого смысла не следует придавать слишком большое значение.
     Њожно, забавы ради,  высчитать  вероЯтность  случайного совпадениЯ, при
котором в два  разных  года кончины  двух  совершенно различных  людей могут
прийтись  на  одно и то  же  число  одного  месЯца.  Ћна  равна  1/365  :  2
^а(…сли  предположить,  что таксы смертности равны  длЯ каждого из
дней года. •отЯ это неточно (существует годичнаЯ криваЯ  смертности), все же
такое  предположение возможно, без большой погрешности).  Џредположим теперь
(хотЯ это предположение абсурдно), что за
     (а) …сли предположить, что шансы смертности равны длЯ каждого  из  дней
года. •отЯ это нточно  (существует  годичнаЯ криваЯ мертности), все же такое
предположение возможно, без больной погрешности (прим. Њ. Ѓлока).
     //72//  ранее  предрешено:  созданные  „жованни  Љоломбини  и  €гнатием
‹ойолой  ордена будут  упразднены  римской  церковью.  €зучение  списка  пап
позволЯет установить: вероЯтность того, что  упразднение  это  совершат двое
пап, носЯщих одно имЯ, равна 11/13 . ‘овместнаЯ вероЯтность совпадениЯ числа
и  месЯца  длЯ  двух  смертей  и  того,  что  ордена  будут  распушены двумЯ
папами-тезками, лежит между 1/10³ и 1/10⁶
     (б)
     †елающий  держать   пари,   наверное,   не  удовлетворилсЯ   бы   таким
приблизительным  числом.  Ќо  точные  науки  рассматривают  как   близкие  к
неосуществимому в нашем земном  масштабе  лишь  возможности порЯдка  10.  „о
этого числа  тут,  как мы видим, еще  далеко.  Ђ что  положение  это  верно,
подтверждаетсЯ бесспорно засвидетельствованным примером двух свЯтых.
     Џрактически можно  не принимать во внимание только вероЯтность большого
скоплениЯ  совпадений,  ибо, в силу  хорошо известной  теоремы,  вероЯтности
отдельных случаев тогда следует перемножить  между собой, н их  произведение
будет  вероЯтностью  комбинации;  а  так как  каждаЯ  из  этих  вероЯтностей
представлЯет дробь, то  произведение их будет  величиной меньшей, чем каждый
из множителей. ‚ лингвистике знаменит пример слова bad, которое по-английски
и по-персидски  означает  "плохой", хотЯ английское и персидское слова никак
не свЯзаны  общим  происхождением. ’от, кто  вздумал бы на этом единственном
соответствии построить  филиацию, погрешил  бы против  охранительного закона
всЯкой критики совпадений: тут имеют силу лишь большие числа.
     Њассовые  соответствиЯ или несоответствиЯ состоЯт  из множества частных
случаев.  ‚  целом же  случайные влиЯниЯ  взаимоуничтожаготсЯ.  Ќо  если  мы
рассматриваем  каждый  элемент  независимо   от  другого,  воздействие  этих
переменных величин уже нельзЯ исключить. „аже  при  крапленых  костЯх всегда
труднее предугадать каждый отдельный бросок, чем
     (б) Џрим. Њ.Ѓлока: ‘о смерти „жованни Љ…оломбини до наших дней во главе
римской церкви  стоЯли 65 пап (включаЯ  двойные  и тройные  правлениЯ времен
‚еликой схизмы); после кончины  €гнатиЯ  их сменилось 38. ‚ первом списке 55
порвторЯющихсЯ имен, которые есть и во втором списке, где их как раз 38 (как
известно, папы по обычаю берут имена, освЯщенные прошлым). ‚озможность того,
чтобы иезуаты  были распущены одним из этих пап-тезок, была,  таким образом,
55/65 или 11/13; длЯ иезуитов же она составлЯла 38/38, т.е. 1, иначе говорЯ,
была  равна  уверенности.  ЉомбинациЯ вероЯтностей  составлЯет  11/13•1, или
11/13. Ќаконец 1\365² или 1/133 225 х 11/13 дает 11\1 731 925 или
чуть   больше   1\157  447.  „лЯ  полной  точности  надо   было  бы   учесть
продолжительность правлениЯ  каждого папы. Ќо в  этой математической забаве,
единственнаЯ  цель  которой  показать,  какого порЯдка велична  должна  быть
принЯта в расчет, Я позволил себе упростиь вычисление.
     //73// исход партии, и этот бросок будет иметь гораздо больше различных
объЯснений.  ‚от почему чем дальше критика углублЯетсЯ в  детали, тем меньше
уверенности в ее выводах. ‚ "Ћрестее", какой мы ее читаем сегоднЯ, нет почти
ни  одного  отдельно  взЯтого  слова,  о  котором  мы  могли  бы  сказать  с
уверенностью, что читаем его так, как оно было написано ќсхилом. € все же не
будем сомневатьсЯ: в целом  эта "ЋрестеЯ" действительно  принадлежит ќсхилу.
Џо поводу целого у нас больше уверенности, чем относительно его компонентов.
     ‚  какой степени, однако, мы вправе произносить это ответственное слово
"уверенность"?  “же  Њабильон  признавалсЯ,  что  критика  грамот  не  может
обеспечить "метафизической"  уверенности. €  он  был  прав. Њы  только  ради
простоты иногда подменЯем Язык вероЯтности Языком очевидности.  Ќо теперь мы
знаем лучше, чем во времена Њабильона,  что к этой  условности прибегаем  не
только мы одни. ‚ абсолютном  смысле слова отнюдь не "невозможно",  что "„ар
Љонстантина" по длинный, а  "ѓерманиЯ"  ’ацита,  как  вздумалось  утверждать
некоторым ученым, подложна. ‚ этом же  смысле нет  ничего "невозможного" и в
предположении,  что обезьЯна,  ударЯЯ  наугад  по клавишам пишущей  машинки,
может  случайно   буква  за  буквой  воспроизвести   "„ар"  или  "ѓерманию".
"”изически невозможное  событие,--  сказал Љурно,-- это всего лишь  событие,
вероЯтность  которого бесконечно  мала".  ЋграничиваЯ  свою долю уверенности
взвешиванием вероЯтного и невероЯтного,  историческаЯ  критика отличаетсЯ от
большинства  других  наук  о действительности  лишь  несомненно более тонкой
нюансировкой степеней. * * *
     ‚сегда  ли  представлЯем  мы  себе,  какую  огромную   пользу  принесло
применение  рационального  метода  критики к человеческому  свидетельству? џ
разумею пользу  не  только  длЯ исторического  познаниЯ,  но и длЯ  познаниЯ
вообще.
     ‚  прежние   времена,  если  у  вас  заранее  не  было  веских  поводов
заподозрить во лжи очевидцев или рассказчиков, всЯкий изложенный факт был на
три четверти фактом, принЯтым  как таковой. Ќе будем говорить так, мол, было
в очень давние времена. ‹юсьен ”евр  великолепно показал это длЯ ђенессанса:
в  эпохи,  достаточно близкие  к  нам, только так  мыслили  и действовали, и
поэтому  шедевры  тех  времен все  еще  остаютсЯ  длЯ нас живыми.  Ќе  будем
говорить:  да, конечно, таким было отношение легковерной толпы, чьЯ огромнаЯ
масса,  в  которой, увы, немало полуученых, вплоть до  наших дней  постоЯнно
грозит увлечь  наши  хрупкие  цивилизации в страшные бездны  невежества  или
безумиЯ. ‘амые стойкие умы не были тогда свободны, не могли быть свободны от
общих  предрассудков.  …сли рассказывали,  что  выпал кровавый дождь,  стало
быть, кровавые  дожди  бывают.  …сли Њонтень  читал  у  любезных ему древний
авторов всЯкие небылицы  о странах, жители которых рождаютсЯ бе безголовыми,
или о сказочной силе маленькой рыбки прилипалы, он, не помор //74// щившись,
вписывал  это  в  аргументы  своей  диалектики. Џри  всем  его  остроумии  в
разоблачении механики какого-нибудь ложного слуха, готовые  идеи встречали в
нем  гораздо  больше  недовериЯ,  чем  так  называемые засвидетельствованные
факты.
     „а, тогда, по раблезианскому мифу, царил старик Ќаслышка. Љак над миром
природы, так и  над миром людей.  € даже над миром природы, быть  может, еще
больше, чем над миром людей.  €бо, исходЯ из более непосредственного  опыта,
люди скорее готовы  были усомнитьсЯ в каком-либо событии человеческой жизни,
чем в  метеоре или мнимом происшествии в  природе. Ќо  как быть,  если  ваша
философиЯ не допускает чуда? €ли если ваша религиЯ не допускает чудес других
религий? ’огда вам надо поднатужитьсЯ, чтобы длЯ  этих поразительных Явлений
найти, так  сказать, познаваемые причины, которые  --  будь то козни дьЯвола
или таинственные приливы,-- как-то укладывались в системе идей или  образов,
совершенно  чуждых тому,  что  мы бы  теперь назвали научным  мышлением.  Ќо
отрицать  само  Явление  --  такаЯ  смелость  даже  в  голову  не приходила.
Џомпонацци,  корифей  падуанской  школы, столь  чуждой сверхъестественному в
христианстве, не верил в то, что короли, даже помазанные миром из  свЯщенной
ампулы,  могут--  ибо они  короли--  исцелЯть  больных своим прикосновением.
Ћднако  самих исцелений он не отрицал,  только приписывал их физиологической
особенности,  которую считал наследственной:  благодать свЯщенного помазаниЯ
сводилась у него к лечебным свойствам слюны у лиц данной династии.
     …сли картина  мира, какой она предстает перед нами сегоднЯ,  очищена от
множества мнимых  чудес, подтвержденных,  казалось  бы,  рЯдом поколений, то
этим мы, конечно, обЯзаны  прежде всего постепенно вырабатывавшемусЯ понЯтию
о естественном  ходе вещей, управлЯемом незыблемыми  законами. Ќо  само  это
понЯтие  могло   укрепитьсЯ  так   прочно,   а  наблюдениЯ,  ему  как  будто
противоречившие, могли быть  отвергнуты  лишь благодарЯ кропотливой  работе,
где объектом эксперимента был человек в  качестве  свидетелЯ.  Ћтныне  мы  б
состоЯнии  и обнаружить,  и объЯснить  изъЯны в свидетельстве- Њы  завоевали
право не всегда  ему верить,  ибо теперь мы знаем лучше, чем прежде, когда и
почему  ему не  следует верить. ’ак наукам удалось освободитьсЯ от  мертвого
груза многих ложных проблем.
     Ќо  чистое  знание  и  здесь,  как  во  всем остальном,  не отделено от
поведениЯ человека.
     ђишар  ‘имон,  чье  имЯ  в когорте наших  основоположеников находитсЯ в
первом  рЯду, оставил  нам не только  великолепные труды по  экзегетике. …му
пришлось однажды  применить всю  остроту своего ума  длЯ спасениЯ нескольких
неповинных людей,  преследуемых по нелепому обвинению в ритуальном убийстве.
‚  таком сочетании нет ничего случайного.  ‚  обеих  областЯх потребность  в
интеллектуальной  чистоплотности  одинакова.  €  удовлетворить  ее  в  обоих
случаЯх помогало одно и то же орудие. —еловек в своей деЯтельности постоЯнно
вынужден обращатьсЯ к  информации со стороны, и тут ему  не менее важно, чем
при  научном  ис  //75//  следовании, взвешивать  точность этой  информации.
Ќикаких  особых средств длЯ этого нет. ‘кажем точнее: он пользуетсЯ  теми же
средствами,  которые уже выкованы эрудицией, ‚ искусстве извлекать пользу из
сомнениЯ судебнаЯ практика всего  лишь идет по следам -- и не без запозданиЯ
--   болландистов  и   бенедиктинцев.  „аже  психологи  додумались   сделать
непосредственно  наблюдаемое  и  провоцируемое свидетельство объектом  науки
лишь   много  спустЯ  после   того,  как  туманнаЯ  памЯть  прошлого  начала
подвергатьсЯ проверке  разумом.  ‚озмутительно, что  в  нашу эпоху, особенно
подверженную действию бацилл  обмана и  ложных слухов, критический метод  не
значитсЯ  даже  в самом  крошечном уголке ученых  программ,--  хотЯ  он  уже
перестал быть лишь скромным  подспорьем  в узко специальных  работах. Ћтныне
перед ним открылись куда более широкие горизонты, и историЯ вправе назвать в
числе  самых  бесспорных  побед то, что она,  разрабатываЯ свои  технические
приемы,   открыла  людЯм   новую  дорогу  к   истине   и,  следовательно,  к
справедливости.


ѓ‹Ђ‚Ђ —…’‚…ђ’Ђџ. €‘’Ћђ€—…‘Љ€‰ ЂЌЂ‹€‡

      1. ‘удить  или понимать?   ‡наменитаЯ  формула старика ђанке гласит:
задача историка -- всего лишь описывать событиЯ,  "как они происходили" (wie
es  eigentlich  gewesen  war).  ѓеродот   говорил  это  задолго   до   него:
"рассказывать то, что  было (ton ecmia)", „ругими словами, ученому, историку
предлагаетсЯ  склонитьсЯ  перед  фактами. ќта максима, как и  многие другие,
быть может,  стала знаменитой лишь  благодарЯ своей  двусмысленности.  ‚ ней
можно скромно вычитать всего-навсего совет быть честным-- таков, несомненно,
смысл, вложенный в нее  ђанке. Ќо также-- совет быть пассивным. € перед нами
возникают  сразу  две  проблемы:  проблема  исторического  беспристрастиЯ  и
проблема исторической науки как попытки  воспроизведениЯ истории (или же как
попытки анализа).
     Ќо существует  ли на самом  деле проблема беспристрастиЯ? Ћна возникает
только потому,  что  и это  слово, в свою  очередь,  двусмысленно.  …сть два
способа  быть беспристрастным  -- как ученый и как судьЯ. Ћснова у них общаЯ
-- добросовестное подчинение  истине.  “ченый  регистрирует  и,  более того,
провоцирует  опыт, который,  возможно,  опровергнет  самые дорогие длЯ  него
теории. —естный судьЯ,  каково  бы  ни было его  тайное желание, допрашивает
свидетелей с одной лишь  заботой -- узнать факты во  всей их  подлинности. €
длЯ ученого и длЯ судьи -- это долг совести, о котором не спорЯт.
     Ќо  наступает момент,  когда  их пути расходЯтсЯ.  …сли  ученый  провел
наблюдение  и дал объЯснение, его задача выполнена.  ‘удье же предстоит  еще
вынести приговор. …сли  он, подавив личные симпатии, вынес приговор,  следуЯ
закону, он  считает себЯ беспристрастным. € действительно будет таковым,  по
мнению судей. Ќо не по мнению ученых.  €бо невозможно осудить или оправдать,
не  основываЯсь  на какой-то шкале ценностей, уже не  свЯзанной с какой-либо
позитивной наукой.  —то  один человек  убил другого-- это  факт,  который  в
принципе можно  доказать.  Ќо чтобы покарать  убийцу, мы должны  исходить из
тезиса, что убийст //77// во  -- вина, а это по сути -- всего  лишь  мнение,
относительно которого не все цивилизации были единодушны.
     €  вот историк  с  давних  пор слывет  неким  судьей подземного царства
обЯзанным восхвалЯть  или клеймить  позором  погибших героев. Ќадо полагать,
такаЯ  миссиЯ  отвечает прочно  укоренившемусЯ  предрассудку.  ‚се  учителЯ,
которым  приходилось исправлЯть работы  студентов, знают как  трудно убедить
этих юношей, чтобы они с высоты своей  парты не разыгрывали роль Њиносов или
Ћсирисов . ’ут  особенно  уместно  замечание ЏаскалЯ:  "‚се играют  в богов,
творЯ суд:  это  хорошо,  а  это плохо".  Џри  этом  забывают, что оценочное
суждение оправдано только как  подготовка к действию  и имеет  смысл лишь  в
отношении  сознательно   принЯтой  системы  нравственных   рекомендаций.   ‚
повседневной жизни необходимость определить  свою линию поведениЯ  вынуждает
нас наклеивать Ярлыки, обычно весьма поверхностные. Ќо  в тех случаЯх, когда
мы  уже не в силах что-либо  изменить, а общепринЯтые идеалы глубоко отличны
от наших, там эта привычка  только  мешает. „остаточно ли мы уверены в самих
себе  и  в  собственном  времени,  чтобы  в  сонме  наших  предков  отделить
праведников  от  злодеев?  Ќе  глупо  ли,  возводЯ в  абсолют  относительные
критерии индивидуума, партии или поколениЯ, прилагать их к способу правлениЯ
‘уллы в ђиме или ђишелье на ѓенеральных штатах ⁴христианнейшего
королЯ?  Ќет  ничего  более  изменчивого  по  своей  природе,  чем  подобные
приговоры, подверженные  всем колебаниЯм  коллективного сознаниЯ  или личной
прихоти.  € историЯ,  слишком часто отдаваЯ  предпочтение наградному  списку
перед лабораторной  тетрадью, приобрела облик самой неточной из всех наук --
бездоказательные     обвинениЯ     мгновенно    сменЯютсЯ     бессмысленными
реабилитациЯми. ѓоспода робеспьеристы, антиробеспьеристы, мы просим  пощады:
скажите нам, бога ради, попросту, каким был ђобеспьер?!
     Џолбеды,  если  бы  приговор  только  следовал  за  объЯснением;  тогда
читатель,  перевернув страницу, легко мог  бы его  пропустить.  Љ несчастью,
привычка  судить  в конце концов отбивает  охоту объЯснЯть.  Љогда  отблески
страстей   прошлого   смешиваютсЯ  с   пристрастиЯми  настоЯщего,   реальнаЯ
человеческаЯ  жизнь  превращаетсЯ   в  черно-белую  картину.   “же   Њонтень
предупреждал  нас  об  этом:  "Љогда  суждение  тЯнет  вас в  одну  сторону,
невозможно  не  отклонитьсЯ  и не  повести изложение  куда-то  вкось". —тобы
проникнуть  в чужое сознание, отдаленное от нас  рЯдом поколений, надо почти
полностью отрешитьсЯ от своего "Я".  Ќо, чтобы приписать этому сознанию свои
собственные черты, вполне  можно оставатьсЯ самим собою. Џоследнее, конечно,
требует куда  меньше усилии. Ќасколько  легче  выступать "за"  или  "против"
‹ютера,  чем понЯть его душу; насколько проще поверить  словам папы ѓригориЯ
VII об  императоре ѓенрихе IV или словам ѓенриха IV о папе ѓригории VII, чем
разобратьсЯ  в   коренных   причинах   одной  из  величайших  драм  западной
цивилизации! Џриведем еще  в  качестве примера  -- уже  не личного, а  иного
плана--  вопрос  о  национальных  имуществах.  ђеволюционное  правительство,
порвав с  прежним законодательством, решило  распродать эти владе //78// ниЯ
участками  и  без  аукциона,  что,   несомненно,  наносило  серьезный  ущерб
интересам  казны.  Ќекоторые эрудиты уже в наши  дни Яростно восстали против
этого.  ЉакаЯ была  бы  смелость,  если  бы  они заседали в Љонвенте  и  там
отважились  говорить таким тоном!  Ќо  вдали  от гильотины  такаЯ  абсолютно
безопаснаЯ  храбрость  только смешна.  Ѓыло  бы  лучше  выЯснить,  чего же в
действительности хотели люди III года. Ђ они прежде всего стремились к тому,
чтобы мелкому  крестьЯнину  облегчить приобретение земли; равновесию бюджета
они предпочитали улучшение условий жизни крестьЯн-беднЯков, что обеспечивало
их преданность новому порЯдку. Ѓыли эти деЯтели правы или ошибались? —то мне
тут  до  запоздалого  суждениЯ какого-то  историка! …динственное, чего мы от
него просим,-- не  подпадать под гипноз собственного мнениЯ настолько, чтобы
ему  казалось  невозможным  и  в  прошлом  какое-либо  иное  решение.  “рок,
преподносимый  нам  интеллектуальным  развитием  человечества,  Ясен:  науки
оказывались  плодотворными и, следовательно,  в конечном  счете  практически
полезными  в  той  мере,  в  какой  они  сознательно  отходили  от  древнего
антропоцентризма в понимании  добра  и  зла. Њы сегоднЯ  посмеЯлись  бы  над
химиком,  вздумавшим отделить  злые газы,  вроде  хлора,  от  добрых,  вроде
кислорода.  €   хотЯ  химиЯ  в   начале  своего  развитиЯ  принимала   такую
классификацию,  застрЯнь  она  на  этом,--  она  бы очень  мало преуспела  в
изучении веществ.
     ЋстережемсЯ, однако,  слишком углублЯть эту  аналогию. ’ерминам науки о
человеке  всегда  будут  свойственны  особые  черты.  ‚  терминологии  наук,
занимающихсЯ  миром  физических  Явлений,  исключены  понЯтиЯ,  свЯзанные  с
целенаправленностью.  ‘лова   "успех"  или   "неудача",   "оплошность"   или
"ловкость" можно там  употреблЯть лишь условно, да и  то с опаской. ‡ато они
естественны   в  словаре  исторической  науки.  €бо  историЯ  имеет  дело  с
существами,  по   природе  своей  способными  ставить  перед  собой  цели  и
сознательно к ним идти.
     …стественно  полагать,  что   командующий   армией,  вступив  в  битву,
стараетсЯ ее выиграть. ‚ случае поражениЯ, если силы с обеих сторон примерно
равны, мы  вправе сказать, что он, видимо, неумело руководил боем. Ђ если мы
узнаем, что такие  неудачи  длЯ  него не в  новинку? Њы не  погрешим  против
добросовестной оценки факта, придЯ к выводу, что этот командующий, наверное,
неважный стратег.  €ли возьмем, например, денежную  реформу,  целью которой,
как  Я  полагаю,  было улучшить положение  должников  за  счет  заимодавцев.
Ћпределив  ее как  мероприЯтие великолепное  или неуместное, мы стали бы  на
сторону одной из этих двух групп,  т. е. произвольно перенесли бы в  прошлое
наше  субъективное  представление об  общественном благе. Ќо вообразим,  что
операциЯ,  проведеннаЯ длЯ облегчениЯ бремени  налогов, на деле по  каким-то
причинам -- и это точно установлено --  дала противоположный результат. "Ћна
потерпела крах",-- скажем мы, и это будет только честной констатацией факта.
ЌеудавшийсЯ акт-- один  из существенных  элементов в  человеческой эволюции.
Љак и во всей психологии.
     Ѓолее того. ‚друг нам станет известно, что наш генерал сознатель //79//
но  вел свои войска к поражению. ’огда мы без колебаний  заЯвим, что он  был
изменником  -- так это  попросту и называетсЯ (со  стороны  истории было  бы
несколько    педантичной    щепетильностью   отказыватьсЯ   от   простой   и
недвусмысленной  обиходной  лексики).  Ќо тогда требуетсЯ  еще выЯснить, как
оценивалсЯ  подобный поступок  в  соответствии с общепринЯтой  моралью  того
времени- €змена может порой оказыватьсЯ своеобразным благоразумием -- пример
тому кондотьеры в старой €талии.
     Љороче,  в наших трудах царит  и все освещает одно слово: "понЯть".  Ќе
надо думать, что хороший  историк лишен страстей  -- у него  есть по крайней
мере эта страсть. ‘лово, сказать по правде, чреватое трудностЯми, но также и
надеждами.  Ђ главное -- полное дружелюбиЯ. „аже действуЯ,  мы слишком часто
осуждаем.  ‚едь  так  просто  кричать:  "Ќа  виселицу!"  Њы всегда  понимаем
недостаточно. ‚сЯкий,  кто отличаетсЯ  от  нас  -- иностранец,  политический
противник,--  почти  неизбежно  слывет  дурным  человеком.  Ќам  надо  лучше
понимать душу человека хотЯ бы длЯ того, чтобы вести неизбежные битвы, а тем
паче,  чтобы их избежать,  пока  еще есть  времЯ. Џри условии,  что  историЯ
откажетсЯ от замашек  карающего архангела, она сумеет нам помочь  излечитьсЯ
от  этого  изъЯна.  ‚едь  историЯ  --  это  обширный  и  разнообразный  опыт
человечества, встреча людей в веках. Ќеоценимы выгоды длЯ жизни и длЯ науки,
если встреча эта будет братской.

       2. Ћт  разнообразиЯ  человеческих  фактов  к  единству  сознаниЯ.  
‘тремление  понЯть  не  имеет,  однако,  ничего  общего с пассивностью.  „лЯ
занЯтий  наукой  всегда  требуютсЯ  две вещи--  предмет,  а  также  человек.
„ействительность  человеческого  мира,  как и  реальность  мира физического,
огромна  и  пестра.  ‚  простой ее  фотографии, если предположить, что такое
механическое всеобъемлющее воспроизведение имеет  смысл,  было бы невозможно
разобратьсЯ. Ќам скажут, что между прошлым и нами в качестве первого фильтра
выступают  источники. „а, но  они  часто  отфильтровывают  совсем не то, что
надо. € напротив, они  почти никогда не организуют материал в соответствии с
требованиЯми разума, стремЯщегосЯ к познанию. Љак  ученый, как всЯкий просто
реагирующий  мозг.  историк  отбирает и просеивает, т.  е., говорЯ  коротко,
анализирует. €  прежде всего он стараетсЯ обнаружить сходные ЯвлениЯ,  чтобы
их сопоставить.
     Џередо мной надгробнаЯ римскаЯ надпись: единый и цельный  по содержанию
текст. Ќо какое разнообразие свидетельств таитсЯ в нем, ожидаЯ прикосновениЯ
волшебной палочки ученого!
     Ќас интересует Язык? ‹ексика и синтаксис расскажут о  состоЯнии латыни,
на которой в  то времЯ  и  в определенном месте старались  писать. ‚ этом не
совсем  правильном   и  строгом   Языке  мы  выЯвим  некоторые   особенности
разговорной  речи. Ђ может  быть, нас  больше  привлекают  верованиЯ?  Џеред
нами-- Яркое выражение  надежд  на потусто //79// роннюю жизнь. ЏолитическаЯ
система?  Њы  с  величайшей  радостью  прочтем  имЯ   императора,  дату  его
правлениЯ.  ќкономика?  ‚озможно,  эпитафиЯ откроет  нам  еще  не  известное
ремесло. € так далее.
     ’еперь представим себе, что не один изолированный документ, а множество
разных  документов сообщают  нам  сведениЯ  о  каком-то  моменте  в  истории
какой-то цивилизации. €з живших тогда людей  каждый  участвовал одновременно
во  многих  сферах  человеческой деЯтельности:  он  говорил  и  его  слышали
окружающие,  он  поклонЯлсЯ  своим богам, был производителем,  торговцем или
просто  потребителем; быть  может, он и не играл никакой роли в политических
событиЯх, но тем не менее подвергалсЯ их  воздействию. ђешимсЯ ли мы описать
все эти различные виды деЯтельности без отбора  и группировки фактов, в  том
хаотическом смешении,  как  их представлЯют  нам каждый  документ  и  каждаЯ
жизнь,  -личнаЯ или коллективнаЯ?  ќто означало бы принести в жертву Ясность
-не  подлинной  реальности,  котораЯ  создаетсЯ  естественным  сходством   и
глубокими свЯзЯми,  а  чисто внешнему порЯдку  синхронных событий.  Ћтчет  о
проведенных опытах --  не  то же  самое, что дневник,  отмечающий минута  за
минутой, что происходит в лаборатории.
     „ействительно,  когда  в   ходе  эволюции   человечества  нам   удаетсЯ
обнаружить между ЯвлениЯми нечто общее, родственное, мы,  очевидно, имеем  в
виду,  что  всЯкий  выделенный  таким  образом  тип  учреждений,  верований,
практической деЯтельности  и даже событий,  как бы выражает особую, ему лишь
присущую и до известной степени устойчивую тенденцию в жизни индивидуума или
общества. Њожно ли, например,  отрицать. что в религиозных эмоциЯх, при всех
различиЯх,  есть  нечто общее?  Ћтсюда  неизбежно  следует, что  любой факт,
свЯзанный с  жизнью  людей, будет  длЯ  нас понЯтней, если  нам уже известны
другие факты подобного рода. ‚ первый период феодализма деньги скорее играли
роль меры ценностей, чем средства  платежа, что  существенно  отличалось  от
норм, установленных  западной  экономикой около  1850 г.  ‚ свою  очередь не
менее резки различиЯ между денежной системой середины XIX в. и нашей. Ћднако
врЯд ли  ученый, имеющий дело  лишь с монетами, выпущенными около  1000  г.,
легко  определит  своеобразие  их   употреблениЯ   в  ту   эпоху.  ‚  этом--
оправданность   отдельных   специальных   отраслей   науки,   так   сказать,
вертикальных --  разумеетсЯ,  в самом скромном  смысле, в  котором  только и
может  быть  законной  подобнаЯ  специализациЯ  как  средство,  восполнЯющее
недостаток широты нашего мышлениЯ и кратковременность жизни людей.
     Ѓолее того. ЏренебрегаЯ  разумным упорЯдочением  материала, получаемого
нами в  совершенно сыром виде, мы в конечном счете  придем  лишь к отрицанию
времени и,  следовательно,  самой  истории.  ‘можем ли мы  понЯть  состоЯние
латыни на данной  стадии,  если отвлечемсЯ от предшествующего развитиЯ этого
Языка? Њы знаем также, что определеннаЯ структура собственности, те или иные
верованиЯ,  несомненно,  не были  абсолютным  началом.  ‚ той  мере, в какой
изучение  феноменов человеческой жизни  осуществлЯетсЯ от  более  древнего к
недавнему,  они  вклю //81//  чаютсЯ  прежде всего в цепь сходных феноменов.
ЉлассифицируЯ их по родам, мы обнажаем силовые линии огромного значениЯ.
     Ќо,  возразЯт нам, различиЯ, которые вы устанавливаете,  рассекаЯ ткань
жизни, существуют лишь в вашем уме, их нет в самой действительности, где все
перемешано. ‘тало быть, вы прибегаете к абстракции. ‘огласен. ‡ачем  боЯтьсЯ
слов? Ќи одна наука не может  обойтись без  абстракции.  ’ак же,  как и  без
воображениЯ. Џримечательно, кстати что те же люди, которые пытаютсЯ  изгнать
первую,  относЯтсЯ, как правило, столь же враждебно  и  ко второму.  ќто два
аспекта  все  того  же  дурно  понЯтого позитивизма.  Ќауки  о  человеке  не
представлЯют   исключениЯ.   Њожно  ли   считать  функцию  хлорофилла  более
"реальной"--   в   смысле  крайнего  реализма  ¹²,   чем   данную
экономическую функцию?  ‚редны только такие классификации,  которые основаны
на ложных подобиЯх.  „ело историка  -- непрестанно проверЯть устанавливаемые
им  подобиЯ,  чтобы лучше уЯснить их оправданность, и,  если понадобитсЯ, их
пересмотреть. ЏодчинЯЯсь  общей  задаче воссозданиЯ  подлинной  картины, эти
подобиЯ могут устанавливатьсЯ с весьма различных точек зрениЯ.
     ‚от,  например, "историЯ права".  Љурсы лекций  и учебники--  вернейшие
средства длЯ развитиЯ склероза --  сделали это выражение ходовым. Ќо что  же
под   ним  скрываетсЯ?  ЏравоваЯ  регламентациЯ  --  это  Явно  императивнаЯ
социальнаЯ норма,  вдобавок  санкционированнаЯ властью,  способной внушить к
ней  почтение  с  помощью  четкой  системы принудительных  мер и  наказаний.
Џрактически  подобные предписаниЯ  могут управлЯть самыми  различными видами
деЯтельности. Ќо они никогда не ЯвлЯютсЯ единственными: в нашем каждодневном
поведении  мы постоЯнно подчинЯемсЯ  кодексам  моральным,  профессиональным,
светским, часто  требующим  от  нас совсем  иного,  чем кодекс  законов  как
таковой. ‚прочем,  и  его границы непрерывно колеблютсЯ, и  некаЯ признаннаЯ
обществом  обЯзанность,  независимо от  того, включена  она в  него или нет,
придаетсЯ ли ей тем самым больше или меньше силы или четкости, по  существу,
очевидно, не изменЯетсЯ.
     €так,  право  в  строгом  смысле  слова  --   это  формальнаЯ  оболочка
реальностей,  слишком  разнообразных,   чтобы  быть  удобным  объектом   длЯ
изолированного изучениЯ, и ни  одну из них право не может  охватить во  всей
полноте. ‚озьмем семью. €дет ли  речь о малой современной семье-супружестве,
постоЯнно колеблющейсЯ, то сжимающейсЯ, то  расширЯющейсЯ, или же  о большом
средневековом  роде,  коллективе,  скрепленном  прочным  остовом  чувств   и
интересов,--  достаточно ли  будет длЯ  подлинного проникновениЯ в ее  жизнь
перечислить  статьи  какого-либо  семейного  права? ‚ременами, видимо, так и
полагали,   но   к   каким   разочаровывающим   результатам   это   привело,
свидетельствует  наше  бессилие  даже  теперь  описать  внутреннюю  эволюцию
французской семьи.
     Ћднако  в понЯтии юридического факта, отличающегосЯ от  прочих  фактов,
все же есть  и нечто точное. Ђ именно;  во  многих обществах применение  и в
значительной  мере  сама выработка  правовых норм была  делом  группы людей,
относительно специализированной, и в этой роли //82// (которую члены группы,
разумеетсЯ,  могли сочетать  с  другими  социальными  функциЯми)  достаточно
автономной, чтобы иметь свои  собственные традиции и часто даже особый метод
мышлениЯ.  ‚ общем историЯ права  должна была бы существовать самостоЯтельно
лишь как историЯ юристов, и длЯ одной из отраслей науки о людЯх  это тоже не
такой  уж  незавидный способ  существованиЯ. ЏонимаемаЯ в  таком смысле, она
проливает  свет  на  очень  различные, но  подчиненные  единой  человеческой
деЯтельности  феномены,  свет,  хотЯ  неизбежно  и ограниченный определенной
областью,  но  многое проЯснЯющий.  ‘овсем иной тип  разделениЯ  представлен
дисциплиной,  которую привыкли именовать "человеческой географией". ’ут угол
зрениЯ  не определЯетсЯ умственной деЯтельностью какой-либо  группы  (как то
происходит с  историей права, хотЯ  она  об этом и не подозревает). Ќо он не
заимствован  и  из специфической природы данного  человеческого факта, как в
истории  религии  или  истории  экономики:  в истории религии нас интересуют
верованиЯ,  эмоции, душевные  порывы,  надежды и  страхи,  внушаемые образом
трансцендентных  человечеству  сил,  а  в  истории  экономики  -- стремлениЯ
удовлетворить  и  организовать  материальные   потребности.  €сследование  в
"антропогеографии"  сосредоточиваетсЯ  на  типе свЯзей,  общих длЯ  большого
числа  социальных  феноменов;  она изучает  общества в  их свЯзи с природной
средой  -- разумеетсЯ, двусторонней, когда  люди непрестанно воздействуют на
окружающий мир и одновременно подвергаютсЯ его воздействию. ‚  этом случае у
нас также  есть всего лишь один  аспект исследованиЯ, оправданность которого
доказываетсЯ его  плодотворностью, но его нужно дополнЯть другими аспектами.
’акова,  в  самом  деле,  роль анализа  в  любом  виде  исследованиЯ.  Ќаука
расчленЯет  действительность  лишь  длЯ  того, чтобы  лучше  рассмотреть  ее
благодарЯ  перекрестным  огнЯм,   лучи   которых  непрестанно   сходЯтсЯ   и
пересекаютсЯ.  Ћпасность возникает  только  с  того  момента,  когда  каждый
прожектор начинает претендовать на то,  что  он один видит все, когда каждый
кантон знаниЯ воображает себЯ целым государством.
     ЋстережемсЯ,   однако,   и   в  этом  случае  принимать   как  постулат
мнимо-геометрический параллелизм между науками о природе и науками о  людЯх.
‚  пейзаже,  который Я  вижу из  своего окна, каждый ученый найдет  длЯ себЯ
поживу, не думаЯ о картине в целом. ”изик объЯснит  голубой цвет неба, химик
--  состав  воды в ручье,  ботаник  опишет  траву.  ‡аботу о  восстановлении
пейзажа  в  целом,  каким  он  предо  мной предстает  и  менЯ  волнует,  они
предоставЯт искусству, если художник или поэт пожелают за это взЯтьсЯ.  ‚едь
пейзаж  как  некое  единство  существует только  в  моем  сознании. ‘уть  же
научного метода,  применЯемого  этими  формами  познаниЯ и  оправданного  их
успехами, состоит в том, чтобы сознательно забыть о созерцателе и стремитьсЯ
понЯть  только созерцаемые объекты.  ‘вЯзи, которые наш разум  устанавливает
между предметами, кажутсЯ ученым произвольными; они умышленно их  разрывают,
чтобы восстановить  более  подлинное,  по  их мнению,  разнообразие.  Ќо уже
органический мир ставит  перед  своими анализаторами  тонкие  и щекот //83//
ливые  проблемы.  Ѓиолог, конечно,  может,  удобства ради, изучать  отдельно
дыхание,  пищеварение, двигательные  функции, но он  знает, что  сверх всего
этого  существует  индивидуум,  о  котором  он должен рассказать.  ’рудности
истории  еще  более сложны. €бо ее  предмет, в точном  и последнем смысле,--
сознание людей. ЋтношениЯ, завЯзывающиесЯ между людьми, взаимовлиЯниЯ и даже
путаница, возникающаЯ  в  их сознании,--  они-то  и  составлЯют  длЯ истории
подлинную действительность.
     Homo  religiosus,  homo oeconomicus, homo politicus-- целаЯ
вереница homines с прилагательными на "us"; при  желании ее можно расширить,
но  было  бы  очень  опасно  видеть  в  них  не   то,  чем  они  ЯвлЯютсЯ  в
действительности: это  призраки, и они  удобны, пока не становЯтсЯ  помехой.
‘ущество  из плоти и костей-- только человек как таковой, соединЯющий в себе
их всех.
     Љонечно,  в сознании  человека  есть  свои  внутренние  перегородки,  Я
некоторые  из   наших   коллег  мастерски   их  воздвигают.   ѓюстав  ‹енотр
^!3 не мог  надивитьсЯ, что среди  деЯтелей террора  ^!4
было  так  много превосходных  отцов семейств.  Ќо  даже  будь наши  великие
революционеры  и  впрЯмь  теми кровопийцами, образ которых  приЯтно  щекотал
изнеженную буржуазным комфортом публику, это изумление все равно говорило бы
о  весьма ограниченном  понимании психологии. ‘колько  людей живет различной
жизнью  в трех или четырех планах, стремЯсь отделить их один  от  другого  и
иногда достигаЯ этого в совершенстве?
     Ћтсюда  еще   далеко  до  отрицаниЯ  фундаментального  единства  "Я"  и
постоЯнного    взаимопроникновениЯ    его    различных    аспектов.    ђазве
Џаскаль-математик и Џаскаль-христианин были двумЯ чуждыми друг другу людьми?
ђазве  пути ученого медика  ”рансуа  ђабле  и пантагрюэлической памЯти мэтра
Ђлькофрибаса  никогда  не  пересекались?  „аже   когда   роли,   по  очереди
разыгрываемые   одним  актером,  кажутсЯ  столь   же  противоположными,  как
стереотипные персонажи  мелодрамы, вполне возможно, что,  если приглЯдетьсЯ,
эта антитеза окажетсЯ всего лишь маской, скрывающей более глубокое единство.
Ќемало потешались  в свое времЯ над сочинителем  элегий  ”лорианом, который,
как рассказывали, бил  своих любовниц. Ќо,  быть может, он расточал  в своих
стихах столько  нежности именно  из желаниЯ утешитьсЯ,  что ему не удавалось
проЯвить ее в  своих поступках? Љогда средневековый купец, после того как он
целый  день нарушал предписаниЯ церкви насчет ростовщичества  и справедливых
цен,  набожно  преклонЯл колени  перед образом богоматери,  а на склоне  лет
делал  благочестивые  пожертвованиЯ  и вклады;  когда  в  "тЯжелые  времена"
владелец крупной мануфактуры строил приюты  на деньги, сэкономленные за счет
низкой оплаты труда детей в лохмотьЯх,-- чего они оба хотели? ’олько ли, как
обычно  считают, откупитьсЯ от громов небесных довольно недорогой ценой, или
же  подобными  вспышками  веры  и благотворительности  они удовлетворЯли, не
говорЯ  об этом вслух, тайные потребности  души, которые вынуждала подавлЯть
суроваЯ житей //84// скаЯ практика? Ѓывают противоречиЯ в поведении,  сильно
напоминающие эскапизм.
     Ђ  если  перейти  от  индивидуума  к  обществу? Ћбщество,  как  его  ни
рассматривай, в конечном счете  пусть и  не сумма (это,  несомненно, было бы
слишком грубо), но по меньшей мере продукт  индивидуальных сознании, и мы не
удивимсЯ,  обнаружив  в  нем  такую  же  непрестанную  игру  взаимодействий.
Ћстановлено, что с  XII в. и вплоть  до ђеформации  цехи ткачей представлЯли
особо благоприЯтную почву длЯ ересей. ‚от прекрасный материал длЯ карточки в
картотеке истории религии.  —то ж, поставим аккуратно этот кусочек картона в
надлежащий  Ящик. ‚ соседний  Ящик с этикеткой "историЯ  экономики" поместим
следующую  пачку заметок. Џокончили ли мы  теперь с беспокойными  маленькими
обществами мастеров челнока? Ќадо еще объЯснить, почему одной из их основных
черт было не  сосуществование религиозного и экономического, а  переплетение
обоих  аспектов. “дивленный  "этим особым чувством уверенности, бесспорности
своей моральной позиции", которое в нескольких предшествующих нам поколениЯх
проЯвлЯлось, видимо, с  поразительной  полнотой, ‹юсьен  ”евр находит, кроме
всего прочего, две  причины --  господство над умами космогонической системы
‹апласа и "ненормальную устойчивость"  денежной системы. Љазалось бы, трудно
найти что-либо, более далекое друг от друга. ’ем не менее оба фактора вместе
содействовали  тому,  что интеллектуальнаЯ  позициЯ данной группы  приобрела
специфическую окраску.
     ‚ масштабе коллектива эти отношениЯ, несомненно, ничуть не проще, чем в
рамках личного сознаниЯ.  ‘егоднЯ мы бы  уже не решились написать  попросту,
что литература  есть "выражение общества". ‚о всЯком случае, в том смысле, в
каком зеркало  "выражает" находЯщийсЯ  перед  ним предмет. ‹итература  может
передавать не только согласие. Ћна почти неизбежно  тЯнет с  собой множество
унаследованных тем, формальных приемов, старых эстетических условностей -- и
все это причины ее отставаниЯ. "‚  один и тот же период,-- тонко замечает Ђ.
”осильон,--  политика,  экономика  и искусство  не  находЯтсЯ  (Я  бы скорее
сказал:  "никогда  не  находЯтсЯ".--  Њ.  Ѓ.)  в  точках  равной  высоты  на
соответствующих  кривых". Ќо именно  благодарЯ такому  разнобою  и создаетсЯ
ритм  социальной  жизни,  почти  всегда   неравномерный.   ’очно  так  же  у
большинства  индивидуумов их разные души, выражаЯсь  плюралистическим Языком
античной психологии, редко имеют один  и тот же возраст сколько зрелых людей
сохранЯют черты детства!
     Њишле в 1837 г. объЯснЯл  ‘ент-Ѓеву:  "…сли бы Я держалсЯ  в  изложении
только  политической истории, если бы не учитывал различные элементы истории
(религию, право, географию, литературу, искусство и т.  д.), моЯ манера была
бы совсем  иной. Ќо мне  надо было охватить великое  жизненное движение, так
как все эти различные элементы входили в единство повествованиЯ". ‚ 1800  г.
”юстель  де  Љуланж,  в  свою  очередь,   говорил   слушателЯм  в  ‘орбонне:
"‚ообразите,  что сто специалистов  разделили  меж  собой  по кускам прошлое
”ранции.  ‚ерите ли //86// вы, что  они смогут создать историю  ”ранции? џ в
этом сильно сомневаюсь.  “ них навернЯка не будет взаимосвЯзи между фактами,
а  эта  взаимосвЯзь--  также  историческаЯ  истина".  "†изненное  движение",
"взаимосвЯзь"-- противоположность образов  здесь не случайна. Њишле мыслил и
чувствовал в категориЯх органического мира; ”юстель же, будучи  сыном  века,
которому Ќьютонова  вселеннаЯ  как бы дала завершенную модель  науки, черпал
свои метафоры из пространственных  понЯтий.  Ќо их  согласие благодарЯ этому
кажетсЯ более полным. „ва великих  историка  были достаточно великими, чтобы
знать:  цивилизациЯ,  как  и  индивидуум,  ничем  не  напоминает  пасьЯнса с
механически   подобранными   картами;  знание   фрагментов,   изученных   по
отдельности один за другим, никогда не приведет к познанию целого-- оно даже
не позволит познать самые эти фрагменты.
     Ќо  работа  по  восстановлению  целого  может  проводитьсЯ  лишь  после
анализа. ’очнее, она-- продолжение анализа, его смысл и оправдание. Њожно ли
в первоначальной картине, которую мы созерцаем, различать взаимосвЯзи, когда
ничто еще  четко не разделено?  ‘ложнаЯ  сеть взаимосвЯзей  может проЯвитьсЯ
лишь после того, как  факты классифицированы по специфическим группам. €так,
чтобы   следовать   жизни   в   ее   постоЯнном   переплетении   действий  и
противодействий, вовсе нет надобности пытатьсЯ охватить ее есю целиком,  длЯ
чего требуютсЯ силы, намного превосходЯщие возможности одного ученого. ‘амое
оправданное  и  нередко  самoe  полезное  --  сосредоточитьсЯ  при  изучении
общества на одном из его частных аспектов или, еще лучше, на одной из четких
проблем,  возникающих  в том  или  ином его аспекте: верованиЯх,  экономике,
структуре  классов  или  групп, политических кризисах... Џри  таком разумном
выборе не только проблемы будут поставлены более четко, но даже факты свЯзей
и влиЯний  получат  более  Яркое  освещение.  Љонечно, при  условии, что  мы
пожелаем  их  раскрыть. •отите  ли  вы изучить  по-настоЯщему,  со всеми  их
товарами,  крупных  купцов  …вропы  времен ђенессанса,  всех этих  торговцев
сукнами или бакалеей, скупщиков меди, ртути или квасцов,  банкиров, дававших
ссуды императорам  и  королЯм? ‚спомните, что  они заказывали  свои портреты
ѓольбейну,  что  они  читали  ќразма  и  ‹ютера.   —тобы   понЯть  отношение
средневекового вассала  к своему сеньору.  вам придетсЯ также ознакомитьсЯ с
его отношением  к богу. €сторик  никогда  не  выходит за  рамки времени, но,
вынужденный двигатьсЯ внутри него то вперед, то  назад, как уже показал спор
об  истоках,  он  то  рассматривает  большие  волны  родственных  феноменов,
проходЯщие  по  времени из конца в конец,  то сосредоточиваетсЯ  на каком-то
моменте, где эти течениЯ сходЯтсЯ мощным узлом в сознании людей. //86//

      3. ’ерминологиЯ. 

     Ѓыло бы, однако, недостаточно ограничитьсЯ выделением основных аспектов
деЯтельности человека или  общества. ‚нутри  каждой  из  этих больших  групп
фактов  необходим более тонкий анализ.  Ќадо выделить  различные учреждениЯ,
составлЯющие  политическую  систему, различные верованиЯ, обрЯды, эмоции, из
которых  складываетсЯ  религиЯ. Ќадо  в  каждом  из  этих  элементов и  в их
комплексах  охарактеризовать черты, порой  сближающие их с реальностЯми того
же порЯдка,  а порой отдалЯющие... Џроблема же классификации, как показывает
практика, неотделима от важнейшей проблемы терминологии.
     €бо  всЯкий  анализ  прежде всего  нуждаетсЯ  в орудии  -- в подходЯщем
Языке,  способном  точно  очерчивать факты  с  сохранением  гибкости,  чтобы
приспосабливатьсЯ к новым открытиЯм, в Языке -- и это  главное -- без зыбких
и двусмысленных терминов.  ќто  и есть  наше  слабое  место.  Ћдин  умнейший
писатель,  который нас, историков,  терпеть не может,  хорошо это  подметил:
"ђешающий  момент,  когда  четкие и  специальные определениЯ  и  обозначениЯ
приходЯт на  смену понЯтиЯм, по происхождению туманным и статистическим, длЯ
истории  еще не наступил". ’ак  говорит Џоль ‚алери. Ќо если верно, что этот
"час  точности"  еще  не наступил,  он,  быть  может,  когда-нибудь  все  же
наступит? € главное, почему он медлит, почему он до сих пор не пробил?
     •имиЯ выковала себе свой арсенал знаков. „аже слов -- ведь слово "газ",
если  не  ошибаюсь,  одно  из  немногих  действительно  выдуманных  слов  во
французском Языке. Ќо у химии было большое преимущество -- она имела  дело с
реальностЯми,  которые  по  природе  своей неспособны  сами  себЯ  называть.
Ћтвергнутый ею  Язык смутного восприЯтиЯ  был столь же произвольным,  как  и
Язык  наблюдений,  классифицируемых  и контролируемых.  пришедший  на  смену
первому: скажем ли мы "купорос" или "сернаЯ кислота", само вещество здесь ни
при чем. ‚ науке о человечестве положение совсем  иное. —тобы  дать названиЯ
своим  действиЯм, верованиЯм  и  различным  аспектам своей социальной жизни,
люди не дожидались,  пока все это станет объектом беспристрастного изучениЯ.
Џоэтому историЯ  большей  частью  получает  собственный  словарь  от  самого
предмета своих занЯтий. Ћна берет его,  когда он истрепан и подпорчен долгим
употреблением, а  вдобавок часто уже с самого начала двусмыслен,  как всЯкаЯ
система выражениЯ, не созданнаЯ строго согласованным трудом специалистов.
     Ќо  хуже  всего то,  что в  самих  этих  заимствованиЯх  нет  единства.
„окументы  стремЯтсЯ навЯзать  нам  свою  терминологию; если историк  к  ним
прислушиваетсЯ, он пишет всЯкий раз  под диктовку другой эпохи но сам-то он,
естественно, мыслит категориЯми своего времени, а  значит,  и  словами этого
времени. Љогда  мы говорим  о патрициЯх,  современник старика Љатона нас  бы
понЯл, но если автор пишет  о  роли  "буржуазии" в кризисах ђимской империи,
:как  нам перевести  на латынь  это слово  или  понЯтие?  ’ак две  различные
ориентации почти неизбежно делЯт между собой Язык истории.  ђассмотрим же их
по порЯдку. //87//
     ‚оспроизведение или калькирование терминологии прошлого может на первый
взглЯд показатьсЯ достаточно  надежным принципом.  Ћднако,  применЯЯ его, мы
сталкиваемсЯ со многими трудностЯми.
     Џрежде  всего  изменениЯ  вещей  далеко  не  всегда   влекут  за  собой
соответствующие  изменениЯ  в их  названиЯх. ’аково  естественное  следствие
присущего   всЯкому   Языку   традиционализма,    равно    как    недостатка
изобретательности у большинства людей,
     ќто  наблюдение применимо даже к  технике,  подверженной, как  правило,
весьма резким  переменам.  Љогда сосед мне говорит: "џ еду в своем экипаже",
должен  ли Я думать,  что речь  идет о повозке с лошадьми или об автомобиле?
’олько  предварительное знание того, что у  соседа во дворе  -- не  каретный
сарай, а  гараж, позволит мне понЯть его  слова. Aratrum  обозначало вначале
пахотное бесколесное орудие, carruca-- колесное. Ќо так как первое поЯвилось
раньше,  могу  ли  Я, встретив в  тексте это старое  слово,  с  уверенностью
утверждать, что его попросту не сохранили длЯ  наименованиЯ нового орудиЯ? €
наоборот, Њатье де „омбаль назвал charrue изобретенное им орудие, которое не
имело колес и на деле было чем-то вроде сохи.
     Ќо насколько  сильней проЯвлЯетсЯ эта приверженность к  унаследованному
слову, когда мы переходим к реальностЯм менее материальным!  ‚едь в подобных
случаЯх преобразованиЯ совершаютсЯ крайне медленно, так что сами люди, в них
участвующие,  того  не  замечают.  Ћни  не  испытывают  потребности  сменить
этикетку,  ибо  от  них ускользает  перемена в  содержании. ‹атинское  слово
servus, давшее  во французском serf, прошло через  века. Ќо за это  времЯ  в
состоЯнии,  им обозначаемом, совершилось столько изменений, что между servus
древнего ђима  и  serf ”ранции  свЯтого  ‹юдовика  гораздо больше  различий,
нежели сходства.  Џоэтому  историки обычно сохранЯют слово serf  длЯ средних
веков. Ђ когда речь идет об античности, они пишут esclave. €наче говорЯ, они
предпочитают  употреблЯть  не  кальку,  а  эквивалент.  Ќо  при  этом,  ради
внутренней  точности Языка, отчасти  жертвуют  гармонией  его  красок:  ведь
термин, который таким образом  пересаживают в римскую среду, возник только к
концу первого тысЯчелетиЯ на рынках  рабов,  где пленные славЯне служили как
бы  образцом  полного порабощениЯ, ставшего уже совершенно  непривычным  длЯ
сервов  западного происхождениЯ.  Џрием  этот  удобен,  пока  мы  занимаемсЯ
ЯвлениЯми, разделенными одно от другого  со времени. Ђ если  посмотреть, что
было в промежутке  между ними, то когда же  собственно esclave уступил место
серву?  ќто  вечный  софизм  с кучей  зерна.  Љак  бы  то ни было,  мы здесь
вынуждены,   чтобы  не   исказить  факты,  заменить   их   собственный  Язык
терминологией,  хоть  и  не  вполне  вымышленной,  но,  во  всЯком   случае,
переработанной и сдвинутой. €, напротив, бывает, что  названиЯ  менЯютсЯ  во
времени и в пространстве вне всЯкой свЯзи с изменениЯми в самих вещах.
     €ногда исчезновение слова  свЯзано с причинами, коренЯщимисЯ в эволюции
Языка, а предмет или действие, обозначенные данным словом, нисколько этим не
затрагиваютсЯ.  €бо лингвистические  элементы имеют  //88// свой собственный
коэффициент сопротивлениЯ  или  гибкости. “становив исчезновение в романских
Языках  латинского глагола  еmеrе  (покупать.-- ђед.)  и его  замену другими
глаголами очень различного происхождениЯ -- acheter, comprar и т. д.,-- один
ученый  недавно  счел  возможным  сделать  отсюда  далеко  идущие  и  весьма
остроумные выводы  о переменах,  которые  в обществах -- наследниках ђима --
преобразили систему торгового обмена. ‘колько возникло бы вопросов,  если бы
этот  бесспорный факт  можно  было рассматривать как  факт изолированный! Ќо
ведь в Языках,  вышедших  из латинского, утрата  слишком коротких  слов была
самым обычным  Явлением--  безударные слоги ослаблЯлись настолько, что слова
становились невнЯтными. ќто Явление чисто фонетического порЯдка,  и забавно,
что  факт  из истории произношениЯ мог  быть  ошибочно истолкован  как черта
истории экономики.
     ‚ других случаЯх  установлению  или сохранению  единообразного  словарЯ
мешают  социальные  условиЯ.  ‚ сильно раздробленных обществах, вроде нашего
средневекового, часто бывало, что учреждениЯ  вполне идентичные обозначались
в  разных местах  разными  словами.  €  в наши  дни сельские говоры  заметно
различаютсЯ меж собой в наименованиЯх самых обычных предметов и общепринЯтых
обычаев. ‚  центральных провинциЯх, где Я пишу эти строки,  словом "деревнЯ"
(village)  называют то,  что на  севере  обозначают, как hameau, северную же
village здесь именуют bourg. ќти расхождениЯ слов сами по себе  представлЯют
факты,  достойные вниманиЯ.  Ќо,  приспосабливаЯ  к  ним свою  терминологию,
историк  не  только  сделал  бы  малопонЯтным изложение--  ему  пришлось  бы
отказатьсЯ от всЯкой классификации, а она длЯ него -- первостепеннаЯ задача.
     ‚ отличие от  математики или химии  наша наука  не располагает системой
символов, не свЯзанной  с каким-либо  национальным Языком.  €сторик  говорит
только словами, а значит, словами  своей страны.  Ќо когда  он имеет  дело с
реальностЯми, выраженными на иностранном Языке, он вынужден сделать перевод.
’ут нет  серьезных препЯтствий, пока слова относЯтсЯ к обычным предметам или
действиЯм,--  эта ходоваЯ монета словарЯ  легко обмениваетсЯ по паритету. Ќо
как только перед нами учреждениЯ, верованиЯ, обычаи, более глубоко вросшие в
жизнь данного  общества,  переложение  на  другой Язык, созданный  по jбразу
иного  общества,  становитсЯ   весьма  опасным  предприЯтием.  €бо,  выбираЯ
эквивалент, мы тем самым предполагаем сходство.
     ’ак  неужели  же нам  надо  с  отчаЯниЯ  просто  сохранить оригинальный
термин-- при условии, что мы  его  объЯсним?  Љонечно, порой это  приходитсЯ
делать. Љогда в 1919 г. мы увидели, что в ‚еймарской конституции сохранЯетсЯ
длЯ  германского  государства его прежнее  наименование  Reich, многие  наши
публицисты  возмутились:  "‘траннаЯ  "республика"! Ћна упорно  называет себЯ
"империей"!". Ќо дело здесь не только в том, что слово Reich само по себе не
вызывает мыслей об императоре: оно свЯзано  с образами политической истории,
постоЯнно колебавшейсЯ  между  партикулЯризмом и единством, а  потому звучит
слишком специфически по-немецки,  чтобы  можно было перевести его на  другой
Язык, где отражено совсем иное национальное прошлое. //89//
     Њожно  ли,  однако, сделать  из  такого механического  воспроизведениЯ,
ЯвлЯющегосЯ, казалось бы, самым простым решением,  всеобщее правило? Ћставим
в  стороне заботу о  чистоте  Языка,  хотЯ, признаемсЯ, не очень-то  приЯтно
видеть,  как  ученые  засорЯют  свою  речь иностранными словами  по  примеру
сочинителей сельских романов, которые, стараЯсь передать крестьЯнский говор,
сбиваютсЯ на жаргон, равно чуждый и  деревне и городу. ЋтказываЯсь от всЯкой
попытки найти  эквивалент,  мы  часто  наносим ущерб  самой  реальности.  Џо
обычаю, восходЯщему, кажетсЯ, к  XVIII в., французское  слово serf и  слова,
близкие  по значению в  других  западных Языках, применЯютсЯ длЯ обозначениЯ
"крепостного"в старой царской ђоссии. Ѓолее  неудачное сближение
трудно   придумать.   ’ам   система   прикреплениЯ   к   земле,   постепенно
превратившаЯсЯ в настоЯщее рабство; у нас форма личной зависимости, котораЯ,
несмотрЯ на всю суровость, была очень далека от трактовки человека как вещи,
лишенной  всЯких прав;  поэтому так называемый русский серваж не  имел почти
ничего  общего  с  нашим  средневековым  серважем. Ќо  и  назвав  его просто
"крепостничеством",  мы тоже достигнем  немногого. €бо  в  ђумынии. ‚енгрии,
Џольше  и  даже в  восточной  части  ѓермании существовали типы  зависимости
крестьЯн, глубоко родственные тому, который установилсЯ s ђоссии. Ќеужели же
нам   придетсЯ  каждый  раз  вводить  термины  из  румынского,  венгерского,
польского,  немецкого, русского  Языков?  € все  равно  самое главное  будет
упущено   --  восстановление  глубоких  свЯзей  между  фактами   посредством
определениЯ их правильными терминами.
     ќтикетка была выбрана  неудачно. € все-таки необходимо  найти  какую-то
общую  этикетку, стоЯщую  над всеми национальными терминами, а не копирующую
их. € в данном случае недопустима пассивность.
     ‚о многих  обществах практиковалось то, что можно назвать иерархическим
билингвизмом.  „ва  Языка, народный и ученый, противостоЯли  друг „ругу.  Ќа
первом в обиходе думали и говорили, писали же почти исключительно на втором.
’ак,  в Ђбиссинии  с  XI по  XVII  в. писали  на Языке геэз,  а говорили  на
амхарском. ‚ …вангелиЯх беседы изложены на греческом-- в те времена  великом
Языке культуры ‚остока; реальные  же беседы, очевидно, велись на арамейском.
Ѓлиже к нам, в средние века, долгое времЯ все деловые документы, все хроники
велись   на  латинском  Языке.  “наследованные   от  мертвых   культур   или
заимствованные  у   чужих   цивилизаций,  эти   Языки   образованных  людей,
свЯщенников и законников  неизбежно должны были  выражать целый  рЯд реалий,
длЯ  которых они изначально  не были созданы. ќто  удавалось сделать лишь  с
помощью целой системы транспозиций, разумеетсЯ, очень неуклюжих.
     Ќо   именно  по  этим   документам,   если   не   считать  материальных
свидетельств,  мы   и   узнаем   об  обществе.   ’е  общества,   в   которых
восторжествовал подобный дуализм Языка, ЯвлЯютсЯ нам поэтому во многих своих
важнейших  чертах  лишь  сквозь  вуаль  приблизительности-   Џорой  их  даже
отгораживает дополнительный экран. ‚еликий  кадастр Ђнглии, составленный  по
велению  ‚ильгельма  ‡авоевателЯ,--  знаменитаЯ  "Љнига  ‘трашного суда"  --
произведение нормандских или мэнских клерков. //90//
     Ћни  не  только  описали  на  латинском Языке  специфически  английские
институты, но сначала продумали их на французском. Љогда историк спотыкаетсЯ
на такой  терминологии, где проведена сплошнаЯ подмена слов,  ему  ничего не
остаетсЯ,  как  проделать   ту  же  работу   в  обратном  порЯдке.  …сли  бы
соответствиЯ были выбраны  удачно,  а главное, применЯлись  последовательно,
задача  оказалась бы  не слишком  сложной.  Ќе так уж трудно  распознать  за
упоминаемыми  в хрониках "консулами" графов. Љ несчастью, встречаютсЯ случаи
менее простые. Љто такой "колон" в наших грамотах XI и XII вв.? ‚опрос лишен
смысла. ‘лово, не давшее потомка в народном Языке,  потому что оно перестало
отражать  живое  Явление, было  лишь  переводческим  приемом,  применЯвшимсЯ
законниками длЯ обозначениЯ на красивой классической латыни весьма различных
юридических и экономических состоЯний .
     Џротивопоставление двух разных Языков представлЯет по сути лишь крайний
случай  контрастов,  присущих всем обществам.  „аже  в самых унифицированных
нациЯх,  вроде нашей,  у каждого небольшого профессионального коллектива,  у
каждой группы со своей культурой  или судьбой есть особаЯ система выражениЯ.
Џри  этом не все  эти группы пишут, или не все пишут одинаково много, или же
не у всех  есть равные шансы передать свои писаниЯ потомству.  ‚сЯкий знает:
протокол допроса  редко  воспроизводит  с точностью  произнесенные слова  --
судейский секретарь  почти  безотчетно  упорЯдочивает, проЯснЯет, исправлЯет
синтаксис, отбрасывает  слова, по его мнению,  слишком грубые. “ цивилизаций
прошлого также  были свои секретари -- хронисты и особенно юристы. €менно их
голос дошел до нас в первую очередь. Ќе будем забывать,  что слова, которыми
они пользовались,  классификации,  которые они устанавливали этими  словами,
были  результатом  ученых  занЯтий,  нередко  слишком  подверженных  влиЯнию
традиции. ‘колько неожиданностей ждало бы нас, если бы мы, вместо того чтобы
корпеть  над  путаной  (и,  вероЯтно,  искусственной)  терминологией списков
повинностей  или  капитулЯриев  каролингской  эпохи,  могли  прогулЯтьсЯ  по
тогдашней   деревне  и  послушать,   как   крестьЯне  сами  определЯют  свое
юридическое  положение  и  как это  делают их сеньоры. ђазумеетсЯ,  описание
повседневного обихода  тоже не  дало  бы нам картины всей жизни (ибо попытки
ученых или законоведов выразить и, следовательно, истолковать также ЯвлЯютсЯ
конкретно действующими силами), но  мы, во всЯком случае, добрались бы тогда
до какого-то глубинного слоЯ. ‘коль поучительно было бы подслушать подлинную
молитву простых людей -- обращена ли она к богу вчерашнему или сегоднЯшнему!
Љонечно,  если  допустить, что  они  сумели  выразить самостоЯтельно  и  без
искажении порывы своего сердца.
     €бо тут  мы встречаемсЯ с последним  великим  препЯтствием.  Ќет ничего
трудней длЯ человека, чем выразить  самого  себЯ. Ќо не  менее трудно и  нам
найти длЯ зыбких  социальных реальностей, составлЯющих основную ткань нашего
существованиЯ,  слова, свободные  от  двусмысленности и  от мнимой точности.
‘амые  употребительные  термины   --  всегда  приблизительны.  „аже  термины
религии, которым, как  охотно  думают, будто  бы свой //91//  ственно точное
значение.  €зучаЯ  религиозную  карту ”ранции, посмотрите, как много  тонких
нюансов  вынужден   в  ней  указать   --  вместо  слишком  простой  этикетки
"католическаЯ"--  ученый  типа  ‹е Ѓраса.  ’ут  есть  над  чем  поразмыслить
историкам, которые  с высоты  своей веры (а  порой и, возможно, еще чаще  --
своего  невериЯ)  судЯт сплеча,  исходЯ  из католицизма в духе  ќразма.  „лЯ
других, очень  живых реальностей  не нашлось нужных слов. ‚ наши дни рабочий
легко говорит о своем классовом сознании, даже если оно у него очень слабое.
џ  же  полагаю, что  это чувство  разумной  и боевой солидарности никогда не
проЯвлЯлось с большей силой и четкостью, чем  среди сельских батраков нашего
‘евера к  концу старого режима-- различные петиции, наказы депутатам  в 1789
г.сохранили  волнующие  отзвуки. Ћднако само чувство  не  могло
тогда себЯ назвать, у него еще не было имени.
     ђезюмируЯ, можно сказать, что терминологиЯ документов это, на свой лад,
не что иное, как  свидетельство. Ѓез сомнениЯ, наиболее ценное, но, как  все
свидетельства, несовершенное,  а  значит,  подлежащее критике. ‹юбой  важный
термин, любой  характерный  оборот становЯтсЯ подлинными  элементами  нашего
познаниЯ лишь  тогда, когда они сопоставлены с их окружением, снова помещены
в обиход своей эпохи, среды или  автора,  а  главное, ограждены  -- если они
долго  просуществовали  --  от  всегда  имеющейсЯ  опасности  неправильного,
анахронистического истолкованиЯ. Џомазание королЯ, навернЯка, трактовалось в
XII  в.  как свЯщеннодействие-- слово, несомненно,  полное значениЯ, но в те
времена еще не  имевшее гораздо более глубокого смысла, который придает  ему
ныне теологиЯ, застывшаЯ в своих  определениЯх и, следовательно,  в лексике.
ЏоЯвление  слова -- это  всегда значительный факт, даже если сам предмет уже
существовал прежде; он  отмечает"  что наступил  решающий  период осознаниЯ.
Љакой великий  шаг  был  сделан  в  тот день, когда  приверженцы новой  веры
назвали себЯ христианами! Љое-кто из  историков старшего поколениЯ, например
”юстель  де  Љуланж,  дал нам замечательные образцы  такого изучениЯ  смысла
слов, "исторической  семантики".  ‘  тех пор прогресс лингвистики  еще более
отточил это орудие. †елаю молодым исследователЯм применЯть  его неустанно, а
главное --  пользоватьсЯ  им даже длЯ ближайших к нам эпох, которые  в  этом
отношении наименее изучены.
     Џри всей неполноте свЯзи с реальностЯми имена все же прикреплены  к ним
слишком прочно, чтобы можно было попытатьсЯ описать какое-либо  общество без
широкого  применениЯ его слов, должным  образом объЯсненных и истолкованных.
Њы  не станем  подражать  бесчисленным средневековым переводчикам. Њы  будем
говорить о графах  там, где речь идет о  графах, и о консулах там, где  дело
касаетсЯ  ђима, Ѓольшой  прогресс  в понимании эллинских  религий  произошел
тогда,  когда в Языке  эрудитов  ћпитер был окончательно  свергнут  с  трона
‡евсом. Ќо  это относитсЯ главным  образом  к отдельным сторонам учреждений,
обиходных  предметов  и верований.  Џолагать,  что  терминологии  документов
вполне достаточно длЯ  установлениЯ нашей терминологии, означало  бы  //92//
допустить, что  документы дают нам  готовый анализ.  ‚  этом  случае истории
почти ничего не  осталось бы делать. Љ счастью  и к нашему удовольствию, это
далеко  не  так.  ‚от почему мы вынуждены  искать на  стороне наши важнейшие
критерии классификации.
     €х  предоставлЯет  нам  уже  имеющаЯсЯ  готоваЯ  лексика,  обобщенность
которой ставит ее  выше  терминов каждой отдельной  эпохи. ‚ыработаннаЯ  без
нарочито  поставленной  цели  усилиЯми нескольких  поколений  историков, она
сочетает в себе  элементы, весьма различные по  времени  возникновениЯ и  по
происхождению.   "”еодал",  "феодализм"   --  термины   судебной   практики,
примененные  в  XVIII  в.  Ѓуленвилье,  а за  ним Њонтескье,--  стали  затем
довольно  неуклюжими этикетками  длЯ  обозначениЯ типа социальной структуры,
также  довольно  нечетко  очерченной.  "Љапитал"  --  слово   ростовщиков  и
счетоводов,  значение  которого экономисты  рано  расширили.  "Љапиталист"--
осколок  жаргона  спекулЯнтов   на  первых  европейских   биржах.  Ќо  слово
"капитализм",  занимающее  ныне v наших классиков более  значительное место,
совсем   молодо,   его   окончание  свидетельствует  об   его  происхождении
(Kapitalismus).   ‘лово   "революциЯ"   сменило   прежние,   астрологические
ассоциации на вполне человеческий смысл: в небе это было-- и теперь ЯвлЯетсЯ
таковым-- правильное и беспрестанно  повторЯющеесЯ движение; на земле же оно
отныне   означает   резкий    кризис,   целиком   обращенный   в    будущее.
"Џролетарий-одет на античный лад, как и люди 1789 г., которые вслед за ђуссо
ввели это слово,  но затем, после Ѓабефа, им навсегда завладел  Њаркс,  „аже
Ђмерика и та  дала "тотем", а ЋкеаниЯ --  "табу", заимствованиЯ этнографов,.
перед  которыми,  еще  колеблЯсь,  останавливаетсЯ  классический  вкус  иных
историков.
     Ќо различное происхождение и  отклонениЯ смысла -- не помеха. „лЯ слова
гораздо менее существенна  его  этимологиЯ, чем  характер употреблениЯ. …сли
слово  "капитализм",  даже  в   самом  широком  толковании,  не  может  быть
распространено на все экономические системы, где играл какую-то роль капитал
заимодавцев; если  слово  "феодал" служит обычно длЯ характеристики обществ,
где  феод,  безусловно,  не  ЯвлЯлсЯ  главной  чертой,-- в этом  нет  ничего
противоречащего общепринЯтой практике всех наук, вынужденных (как только они
перестают   удовлетворЯтьсЯ  чисто  алгебраическими  символами)   черпать  в
смешанном словаре повседневного обихода. ђазве мы возмущаемсЯ тем, что физик
продолжает  называть атомом, "неделимым",  объект своих  самых  дерзновенных
проникновении?
     Џо-иному опасны  эмоциональные излучениЯ, которые несут с собой  многие
из этих слов. ‚лиЯние чувств редко способствует точности Языка.
     Џривычка, укоренившаЯсЯ  даже  у  историков,  стремитсЯ  смешать  самым
досадным  образом  два  выражениЯ:  "феодальнаЯ  система"  и  "сеньориальнаЯ
система".   ќто  целиком   произвольное  уподобление  комплекса   отношении,
характерных: длЯ господства военной аристократии, типу зависимости крестьЯн,
который  полностью отличаетсЯ по своей природе и, вдобавок, сложилсЯ намного
раньше, продолжалсЯ дольше и был гораздо более распространен во всем мире.
     //93//
     ќто недоразумение восходит  к  XVIII  в. ‚ассальные  отношениЯ  и феоды
продолжали тогда  существовать,  но в виде  чисто  юридических  форм,  почти
лишенных  содержаниЯ   уже  в  течение  нескольких  столетий.  ‘еньориЯ  же,
унаследованнаЯ  от того  же прошлого,  оставалась  вполне  живым институтом.
Џолитические писатели не сумели провести должные различиЯ в этом наследии. €
не только  потому, что они его  плохо понимали. Џо  большей части они его не
рассматривали хладнокровно. Ћни ненавидели в нем архаические пережитки и еще
больше  то, что  оно  упорно  поддерживало  силы  угнетениЯ. Ћсуждалось  все
целиком.  ‡атем   ђеволюциЯ  упразднила  вместе  с  учреждениЯми  собственно
феодальными  и  сеньорию.  Ћт  нее  осталось  лишь  воспоминание, но  весьма
устойчивое  и  в свете недавних боев окрашивавшеесЯ  Яркими красками. Ћтныне
смешение  стало прочным.  Џорожденное  страстью, оно,  под  действием  новых
страстей,  стремилось  распространитьсЯ вширь.  „аже сегоднЯ,  когда мы -- к
месту и  не  к месту -- рассуждаем о "феодальных нравах"  промышленников или
банкиров, говоритсЯ ли это вполне  спокойно? Џодобные речи озарены отсветами
горЯщих замков в жаркое лето 1789 г.
     Љ сожалению, такова судьба многих наших слов. Ћни продолжают жить рЯдом
с нами бурной  жизнью площади. ‘лыша  слово  "революциЯ",  ультра 1815  г. в
страхе  прЯтали лицо. “льтра  1940  г.  камуфлируют  им свой государственный
переворот.
     Ќо  предположим,   что   в  нашем  словаре   окончательно   утвердилось
бесстрастие.  “вы, даже  в самых интеллектуальных Языках  есть свои западни.
Њы,  разумеетсЯ, отнюдь не намерены здесь вновь приводить "номиналистические
остроты",  о  которых  ”рансуа ‘имиан  недавно  со  справедливым  удивлением
сказал, что  они в науках  о человеке обладают "странной  привилегией".  Љто
откажет  нам в праве пользоватьсЯ удобствами Языка, необходимыми длЯ всЯкого
рационального познаниЯ? Њы, например, говорим о "машинизме", но это вовсе не
означает, что мы создаем некую сущность. Њы просто с  помощью выразительного
слова объединЯем  в  одну группу факты в высшей степени  конкретные, подобие
которых, собственно, и обозначаемое этим словом, также ЯвлЯетсЯ реальностью.
‘ами  по  себе  такие  рубрики  вполне  оправданы.  Ћпасность  создаетсЯ  их
удобством. …сли символ неудачно выбран или применЯетсЯ  слишком механически,
то  он, созданный  лишь в  помощь  анализу,  в  конце концов отбивает  охоту
анализировать. ’ем самым он способствует возникновению анахронизма, а эго, с
точки зрениЯ науки о времени, самый непростительный из всех грехов.
     ‚ средневековых обществах различались два сословиЯ: были люди свободные
и  люди, которые считались вовсе лишенными свободы.  Ќо  свобода относитсЯ к
тем  понЯтиЯм,  которые  в каждую  эпоху трактуютсЯ по-иному. € вот историки
наших  дней решили,  что в  нормальном, по их мнению, смысле слова, т. е.  в
придаваемом ими  смысле, несвободные  люди  средневековьЯ  были  неправильно
названы. ќто  были,  говорЯт  нам  историки,  люди  "полусвободные".  ‘лово,
придуманное без какой-либо опоры в текстах, слово-самозванец было бы помехой
при любом  состоЯнии  //94//  дела. Ќо на беду  оно не только  помеха. Џочти
неизбежно мнимаЯ точность, внесеннаЯ  им в Язык,  сделала вроде бы  излишним
подлинно углубленное исследование рубежа между  свободой и рабством,  как он
представлЯлсЯ различным  цивилизациЯм,-- границы  часто зыбкой,  изменчивой,
даже  с  точки зрениЯ пристрастий данного времени или группы, но  никогда не
допускавшей  существованиЯ именно этой  пограничной  зоны, о  которой  нам с
неуместной  настойчивостью  твердит   слово   "полусвобода".   ’ерминологиЯ,
навЯзаннаЯ прошлому, непременно приводит к его искажению,  если  ее  целью--
или  попросту результатом-- ЯвлЯетсЯ сведение категорий  прошлого  к  нашим,
поднЯтым длЯ  такого  случаЯ в ранг вечных.. Џо отношению к этикеткам такого
рода есть лишь одна разумнаЯ позициЯ -- их надо устранЯть.
     "Љапитализм" был полезным словом. €, несомненно, снова станет полезным,
когда нам удастсЯ очистить его от всех двусмысленностей, которыми это слово,
входЯ в повседневный Язык, обрастало все больше и больше. ’еперь, безоглЯдно
применЯемое  к  самым  различным  цивилизациЯм,  оно  в  конце концов  почти
неотвратимо  приводит к маскировке их своеобразиЯ. ќкономическаЯ система XVI
в.  была  "капиталистической"?' Џожалуй. ‚спомните, однако,  о  повсеместной
жажде денег, пронизавшей тогда  общество сверху донизу, столь же захватившей
купца или  сельского'  нотариуса, как и крупного аугсбургского или лионского
банкира;  поглЯдите, насколько большее значение придавалось тогда  ссуде или
коммерческой   спекулЯции,   чем   организации   производства.   Џо   своему
человеческому содержанию как отличалсЯ этот "капитализм" ђенессанса  от куда
более   иерархизированной    системы,   от    системы    мануфактурной,   от
сен-симонистской системы  эры  промышленной революции! Ђ  та система, в свою
очередь...
     Џожалуй, одно простое  замечание может уберечь нас  от ошибок.  Љ какой
дате  следует отнести  поЯвление капитализма -- не  капитализма определенной
эпохи, а капитализма  как такового, Љапитализма с большой буквы? €талиЯ  XII
в.? ”ландриЯ XIII в.? ‚ремена ”уггеров и антверпенской  биржи?  XVIII в. или
даже  XIX?  ‘колько историков--  столько  записей о  рождении. Џочти так  же
много,  по правде  сказать,  как дат  рождениЯ  пресловутой  Ѓуржуазии,  чье
пришествие к власти отмечаетсЯ школьными  учебниками  в каждый из  периодов,
предлагаемых  поочередно  длЯ  зубрежки  нашим  малышам,--  то  при  ”илиппе
Љрасивом, то при ‹юдовике XIV, если не в 1789  или в 1830 г. Ќо, может быть,
это все же не была точно та же буржуазиЯ? Љак точно тот же капитализм?..
     €  тут, Я  думаю, мы  подходим  к  сути  дела. ‚спомним красивую  фразу
”онтенелЯ: ‹ейбниц, говорил он, "дает точные определениЯ, которые лишают его
приЯтной  свободы при  случае играть  словами". ЏриЯтной  ли -- не  знаю, но
безусловно опасной. ЏодобнаЯ свобода нам  слишком свойственна. €сторик редко
определЯет. Ћн мог бы, пожалуй, считать это излишним  трудом, если бы черпал
из запаса терминов, обладающих точным смыслом. Ќо так не бывает,  и историку
приходитсЯ   даже   при   упо   //95//   треблении  своих   "ключевых  слов"
руководствоватьсЯ  только  инстинктом.  Ћн  самовластно  расширЯет,  сужает,
искажает  значениЯ, не  предупреждаЯ  читателЯ  и  не  всегда  сознаваЯ это.
‘колько "феодализмов"  расплодилось в мире-- от ЉитаЯ  до ѓреции  ахейцев  в
красивых доспехах! Џо большей части они ничуть  не похожи. Џросто каждый или
почти каждый историк понимает это слово на свой лад.
     Ђ если мы случайно даем определениЯ? —аще всего тут каждый действует на
свой страх  и  риск. ‚есьма  любопытен  пример столь  тонкого  исследователЯ
экономики, как „жон Њейнард Љейнз. Џочти в каждой своей  книге  он, оперируЯ
терминами, лишь изредка имеющими  точно установленный смысл, предписывает им
совершенно новые значениЯ, иногда  еще менЯЯ их от одной  работы к другой, и
притом значениЯ, сознательно  отдаленные  от  общеупотребительных.  ‘транные
шалости  наук  о  человеке,  которые,  долго  числЯсь  по  разрЯду  "изЯщной
словесности", будто  сохранили  кое-что  от  безнаказанного  индивидуализма,
присущего  искусствуЊожно ли  себе  представить,  чтобы  химик  сказал: "„лЯ
образованиЯ молекулы воды нужны два вещества: одно дает два атома, другое --
один;  первое   в   моем  словаре  будет  называтьсЯ  кислородом,  а  второе
водородом"? …сли поставить рЯдом  Языки разных  историков, даже пользующихсЯ
самыми точными определениЯми, из них не получитсЯ Язык истории.
     Ќадо  признать, что кое-где попытки достигнуть большей  согласованности
делались группами специалистов, которых относительнаЯ молодость их дисциплин
как  бы ограждает от  вреднейшей цеховой рутины  (это лингвисты,  этнографы,
географы); а  длЯ истории в целом-- –ентром ‘интеза, всегда  готовым оказать
услугу  или  подать  пример.  Ћт них можно  многого  ожидать. Ќо,  наверное,
меньше,  чем от прогресса  в доброй воле всех вообще. Ѓез сомнениЯ, настанет
день, когда мы, договорившись по рЯду пунктов, сможем уточнить терминологию,
а  затем  по  этапам  будем   ее  оттачивать.  Ќо  и  тогда  личнаЯ   манера
исследователЯ по традиции сохранит в изложении его интонации -- если  только
оно не превратитсЯ в анналы, которые шествуют, спотыкаЯсь от даты к дате.
     ‚ладычество   народов-завоевателей,  сменЯвших   друг  друга,  намечало
контуры великих эпох. ЉоллективнаЯ памЯть  средних веков почти целиком  была
под  властью библейского мифа о  четырех империЯх: ассирийской,  персидской,
греческой, римской. Ћднако это была не слишком удобнаЯ схема. Њало того, что
она вынуждала, приноравливаЯсь к свЯщенному тексту, продлевать до настоЯщего
времени  мираж  мнимого   римского   единства.  Џо  парадоксу,  странному  в
христианском обществе (а также  и ныне,  на взглЯд любого историка), страсти
•ристовы представлЯлись в движении  человечества менее  значительным этапом,
чем  победы  знаменитых опустошителей  провинций.  —то  ж  до  более  мелких
периодов, их границы определЯлись длЯ каждой нации чередованием монархов.
     ќти  привычки  оказались поразительно  устойчивыми.  "€сториЯ ”ранции",
верное зеркало французской школы времен около 1900 г., еще движетсЯ, ковылЯЯ
от одного царствованиЯ к другому:  на  смерти каждого  очередного  государЯ,
описанной с подробностЯми, подобающими великому//96//
     событию, делаетсЯ  остановка. Ђ если нет  королей?  Љ  счастью, системы
правлениЯ тоже смертны: тут вехами служат революции. Ѓлиже к нам выдвигаютсЯ
периоды "преобладаниЯ" той или иной нации-- подслащенные эквиваленты прежних
империй,  на которые  целый рЯд  учебников  охотно делЯт курс новой истории.
ѓегемониЯ   испанскаЯ,  французскаЯ  или  английскаЯ--  надо  ли   об   этом
говорить?-- имеет  по природе  своей дипломатический или  военный  характер.
Ћстальное прилаживают, как придетсЯ.
     Ќо  ведь уже давно, в XVIII  в., раздавалсЯ протестующий  голос. "Њожно
подумать,-- писал  ‚ольтер,-- что в течение  четырнадцати столетий в  ѓаллии
были только короли, министры да генералы". Џостепенно  все же вырабатывались
новые   принципы   делениЯ;   освобождаЯсь    от   империалистического   или
монархического  наваждениЯ,  историки  стремились исходить из более глубоких
Явлений.  ‚  это   времЯ,  мы  видели,   возникает  слово  "феодализм"   как
наименование периода, а также социальной и политической системы. Ќо особенно
поучительна судьба термина "средние века".
     Џо  своим  дальним  истокам   сами  эти  слова  --  средневековые.  Ћни
принадлежали   к   терминологии  полуеретического  профетизма,  который,   в
особенности  с  XI 11  в.,  прельщал немало  мЯтежных  душ. ‚оплощение  бога
положило конец ‚етхому завету, но не установило –арства божиЯ.  “стремленное
к надежде на этот блаженный день, времЯ настоЯщее было, следовательно, всего
лишь  промежуточной  эрой,  medium  aeviim.  ‡атем,  видимо,  уже  у  первых
гуманистов, которым  этот мистический  Язык  был привычен, образ сместилсЯ в
более  земной план.  ‚  некотором  смысле,  считали  они,  царство „уха  уже
наступило. €мелось в виду  "возрождение"  литературы и мысли, сознание  чего
'было столь острым  у  лучших  людей того  времени: свидетели  тому ђабле  и
ђонсар.  "‘редний  век"  завершилсЯ,  он   и  тут  представлЯл  собой  некое
длительное  ожидание  в  промежутке  между  плодотворной  античностью  и  ее
новейшим  открытием.  ЏонЯтое  в  таком  смысле,  это  выражение  в  течение
нескольких поколений  существовало где-то в тени, вероЯтно, лишь в небольших
кружках ученых. Љак полагают, только к концу XVII в. немец •ристофор Љеллер,
скромный составитель учебников, вздумал в труде  по всеобщей истории назвать
"средними  веками" целый период, охватывающий более тысЯчи лет  от нашествий
варваров  до  ђенессанса.  ’акой  смысл,  распространившийсЯ неведомо какими
путЯми, получил окончательные права гражданства  в европейской, и  именно во
французской,  историографии времен ѓизо" и  Њишле. ‚ольтеру этот  смысл  был
неизвестен. "‚ы хотите, наконец, преодолеть отвращение, внушаемое вам  Ќовой
историей,  начинаЯ с  упадка  ђимской империи",--  так  начинаетсЯ  "Ћпыт  о
нравах".  Ќо,  без сомнениЯ, именно  дух  "Ћпыта", так  сильно повлиЯвший на
последующие поколениЯ, упрочил успех выражениЯ "средние века". Љак, впрочем,
и   его   почти  неразлучного  спутника--   слова  "ђенессанс".  „авно   уже
употреблЯвшеесЯ как термин истории вкуса, но в качестве имени нарицательного
и с непременным дополнением ("ренессанс наук  и искусств при ‹ьве •  или при
”ранциске I", как говорили тогда), это слово лишь во времена Њишле за //97//
воевало  вместе  с  большой  буквой  право  обозначать  самостоЯтельно целый
период. ‡а обоими терминами стоЯла одна и та же идеЯ. Џрежде рамками истории
служили битвы, политика дворов, восшествие или падение великих династий. Џод
их знаменами  выстраивались, как  придетсЯ,  искусство,  литература,  науки.
Ћтныне  следует  все  перевернуть. ќпохам  истории  человечества  придают их
особую  окраску самые  утонченные проЯвлениЯ  человеческого  духа, благодарЯ
изменчивому ходу своего развитиЯ. ‚рЯд ли найдетсЯ другаЯ идеЯ,  несущаЯ  на
себе столь Явственный отпечаток вольтеровых когтей.
     ќтот  принцип классификации,  однако,  имел один большой  недостаток  -
определение  отличительной  черты было  в то  же времЯ приговором.  "…вропа,
зажатаЯ между  тиранией духовенства и военным деспотизмом, ждет в  крови и в
слезах того часа, когда воссиЯет новый свет, который возродит ее длЯ свободы
человечности и  добродетелей".  ’ак Љондорсе описывал эпоху, которой вскоре,
по единодушному согласию, было дано название "средние века". ‘  того времени
как  мы  перестали верить  в  эту  "ночь"  и  отказались  изображать  сплошь
бесплодной пустыней те века,  которые были так  богаты в области технических
изобретений,  в искусстве,  в  чувствах, в  религиозных  размышлениЯх, века,
которые  видели первый  взлет  европейской экономической экспансии, которые,
наконец,   дали  нам  родину,--  какое  может  быть  основание  смешивать  в
обманчиво-единой  рубрике  ѓаллию  •лодвига  и  ”ранцию  ”илиппа  Љрасивого,
Ђлкуина и свЯтого ”ому  или Ћккама, звериный стиль  "варварских" украшений и
статуи   артра,   маленькие   скученные  города   каролингских   времен   и
блистательное бюргерство  ѓенуи, Ѓрюгге или ‹юбека? "‘редние века" теперь по
сути  влачат  жалкое  существование лишь в  педагогике  --  как  сомнительно
удобный термин  длЯ  программ, но главное, как  этикетка технических приемов
науки,  область которой  довольно  нечетко ограничена традиционными  датами.
Њедиевист --  это  человек,  умеющий  читать старинные  рукописи, подвергать
критике хартию, понимать старофранцузский Язык. Ѓез сомнениЯ, это уже нечто.
Ќо,  разумеетсЯ, этого  недостаточно  длЯ науки о  действительности,  науки,
стремЯщейсЯ к установлению точных разделов. * * *
     ‘реди   неразберихи   наших  хронологических  классификаций   незаметно
возникло  и распространилось  некое  поветрие, довольно  недавнее,  как  мне
кажетсЯ,  и  во всЯком  случае тем  более заразительное,  чем  меньше в  нем
смысла. Њы слишком охотно ведем счет по векам.
     ‘лово  "век",  давно  отдалившеесЯ  от  точного  счислениЯ  лет,  имело
изначально  также мистическую окраску-- отзвуки "—етвертой эклоги" или  Dies
irae. ‚озможно, они  еще не вполне заглохли в  то  времЯ,  когда, не слишком
заботЯсь  о  числовой точности, историЯ  с  запозданием  рассуждала  о "веке
Џерикла",  о   "веке  ‹юдовика   XIV".  Ќо   наш   Язык  стал  более  строго
математическим. Њы уже не называем века по именам их героев. Њы их аккуратно
нумеруем по порЯдку, сто лет и еще //98// сто лет начинаЯ от исходной точки,
раз навсегда  установленной  в первом году нашей эры.  €скусство  XII  века,
философиЯ  XVIII века,  "тупой  XIX век"  -- эти персонажи  в арифметической
маске разгуливают на страницах наших книг. Љто из нас похвалитсЯ, что всегда
мог устоЯть перед соблазном их мнимого удобства?
     Љ сожалению, в истории нет  такого закона, по которому годы, у  которых
число  заканчиваетсЯ цифрами  01,  должны совпадать  с критическими  точками
эволюции человечества.  Ћтсюда возникают  странные сдвиги. "•орошо известно,
что восемнадцатый  век  начинаетсЯ  в 1715 г. и заканчиваетсЯ в  1789".  ќту
фразу  Я прочел недавно в одной  студенческой тетради. Ќаивность? €рониЯ? Ќе
знаю.  ‚о всЯком случае, это удачное обнажение некоторых вошедших в привычку
нелепостей. Ќо если речь идет  о философическом  XVIII веке, наверное, можно
было  бы даже сказать,  что он начинаетсЯ гораздо раньше 1701  г.:  "€сториЯ
оракулов" поЯвилась в 1687,  а "‘ловарь" ЃейлЯ в 1697 г. •уже всего то, что,
поскольку слово,  как всегда, тЯнет за собой мысль, эти фальшивые этикетки в
конце  концов  обманывают  нас  и   насчет  товара.  Њедиевисты   говорЯт  о
"ђенессансе  двенадцатого века".  Љонечно,  то было великое интеллектуальное
движение.  Ќо, вписываЯ  его в эту рубрику, мы слишком легко забываем, что в
действительности оно началось около 1060 г., и некоторые существенные  свЯзи
от нас ускользают. Љороче, мы делаем вид, будто можем, согласно строгому, но
произвольно избранному равномерному  ритму, распределЯть реальности, которым
подобнаЯ размеренность совершенно чужда. ќто чистаЯ условность, и обосновать
ее мы не в состоЯнии. Ќадо искать что-то более удачное.
     Џока мы ограничиваемсЯ изучением во времени  цепи  родственных Явлений,
проблема  в  общем несложна. €менно в этих ЯвлениЯх и следует искать границы
их  периодов.  Ќапример,  историЯ  религии  в царствование  ”илиппа-Ђвгуста,
историЯ  экономики  в царствование ‹юдовика XIV.  Ђ почему бы ‹уи Џастеру не
написать:  "„невник  того, что  происходило  в моей лаборатории  при  втором
президентстве ѓреви"? €ли, наоборот: "€сториЯ дипломатии в …вропе от Ќьютона
до ќйнштейна"?
     ‹егко  понЯть,  чем  соблазнЯло   деление  по  империЯм,  королЯм   или
политическим  режимам.  ‡а ним  стоЯл не  только престиж, придаваемый давней
традицией  проЯвлениЯм  власти,  этим,  по  словам  Њакиавелли,  "действиЯм,
имеющим  облик  величиЯ, присущего актам  правительства  или государства". “
какого-то событиЯ, у революции есть на шкале времени  место, установленное с
точностью до одного года, даже до одного днЯ. Ђ эрудит любит, как говоритсЯ,
"тонко датировать". ‚ этом он  находит и избавление от инстинктивного страха
перед неопределенным, и большое удобство  длЯ совести.  Ћн хотел бы прочесть
все, перерыть все, относЯщеесЯ к его предмету.  Ќасколько приЯтней длЯ него,
если, берусь за архивные папки,  он может с календарем  в руках распределЯть
их "до", "во времЯ", "после".
     Ќо  не будем  поклонЯтьсЯ идолу мнимой точности.  ‘амый точный  отрезок
времени-- но обЯзательно тот, к которому  мы  прилагаем наимень  //99//  шую
единицу измерениЯ (тогда следовало бы предпочесть не только год десЯтилетию,
но и  секунду -- дню),  а тот, который более соответствует природе предмета.
‚едь  каждому типу Явлений  присуща своЯ, особаЯ мера  плотности  измерениЯ,
своЯ,   специфическаЯ,  так   сказать,  система  счислениЯ.   ЏреобразованиЯ
социальной  структуры,  экономики,  верований,  образа  мышлениЯ  нельзЯ без
искажений втиснуть  в слишком  узкие хронологические рамки. …сли Я пишу, что
чрезвычайно  глубокое изменение  в  западной экономике,  отмеченное  первыми
крупными партиЯми импорта заморского зерна и первым крупным подъемом влиЯниЯ
немецкой  и  американской промышленности, произошло между  1875 и  1885 гг.,
такое приближение  --  единственно допустимое длЯ фактов  этого рода.  „ата,
претендующаЯ на большую точность, не соответствовала бы  истине. ’ак же и  в
статистике средний  показатель за десЯтилетие сам по себе ЯвлЯетсЯ не  более
грубым, чем средний годовой или недельный. Џросто он выражает  другой аспект
действительности.
     ‚прочем, можно априори предположить, что на  практике естественные фазы
Явлений,  с виду  весьма различных, иногда перекрывают одна другую. ’очно ли
период  ‚торой  империи был также новым  периодом  во французской экономике?
Џрав  ли  был   ‡омбарт,  отождествлЯЯ  расцвет   капитализма   с  расцветом
протестантского духа?  ‚ерно  ли  утверждение  ’ьерри-Њонье, что  демократиЯ
ЯвлЯетсЯ "политическим выражением" того же капитализма (боюсь,  что на самом
деле  не  совсем  того же)? ’ут  мы не вправе  попросту отвергать, сколь  бы
сомнительными ни казались нам эти совпадениЯ. Ќо  выдвигать их можно -- там,
где  это  уместно,--  лишь  при одном  условии:  если  они не  постулируютсЯ
заранее. Џриливы,  без сомнениЯ, свЯзаны  с  фазами луны.  Ћднако, чтобы это
узнать,  надо  было сперва определить отдельно  периоды  приливов и  периоды
изменениЯ ‹уны.
     …сли  же  мы, напротив,  изучаем социальную  эволюцию в целом,  надо ли
характеризовать  ее  последовательные  этапы?  ќто проблема  первостепенного
значениЯ.  ‡десь можно лишь  наметить  пути,  по  которым, как  нам кажетсЯ,
должна идти  классификациЯ. Ќе будем  забывать,  что  историЯ -- наука,  еще
находЯщаЯсЯ в процессе становлениЯ.
     ‹юди,  родившиесЯ  в  одной социальной среде и  примерно  з  одни годы,
неизбежно подвергаютсЯ,  особенно в период  своего формированиЯ, аналогичным
влиЯниЯм. Ћпыт показывает, что  их поведению,  сравнительно  с намного более
старшими  или младшими возрастными группами, обычно свойственны очень четкие
характерные черты. ќто верно даже при  разногласиЯх  внутри,  которые  могут
быть весьма  острыми. ‘трастное участке в споре об одном и том  же предмете,
пусть с  противоположных  позиций,  также  говорит о  сходстве.  ќтот  общий
отпечаток, порожденный возрастной общностью, образует поколение.
     Ћбщество, если уж говорить  точно, редко бывает единым. Ћно разделЯетсЯ
на различные  слои. Љаждый  из них не всегда соответствует  поколению: разве
силы, воздействующие на молодого рабочего, обЯзательно --  или,  по  крайней
мере, с  той  же  интенсивностью  -- воздействуют  на  молодого крестьЯнина?
‚добавок  даже  в  обществах с  очень  развитыми  //100//  свЯзЯми некоторые
течениЯ распространЯютсЯ медленно. "Љогда Я был  подростком, в провинции еще
были романтики, а Џариж уже от этого  отошел",--  рассказывал  мне мой отец,
родившийсЯ  в ‘трасбурге в 1848  г. ‚прочем, часто противоположность, как  в
данном случае, сводитсЯ к разнобою во времени. Џоэтому, когда  мы, например,
говорим о том или ином поколении французов, мы прибегаем к образу сложному и
порой  разноречивому, однако, мы,  попЯтно, имеем  в виду  его  определЯющие
элементы-
     —то   до   периодичности   поколений,   в   ней,  разумеетсЯ,   вопреки
пифагорейским иллюзиЯм  иных  авторов,  нет  никакой  правильности.  ѓраницы
поколений  то  сужаютсЯ, то  раздвигаютсЯ, в зависимости от  более или менее
быстрого  темпа  социального движениЯ. Ѓыли в  истории  поколениЯ  долгие  и
краткие. ‹ишь прЯмым  наблюдением  удаетсЯ  уловить точки, в  которых криваЯ
менЯет  свое  направление. џ училсЯ в  школе,  дата  поступлениЯ  в  которую
позволЯет мне наметить вехи. “же очень рано Я  почувствовал  себЯ во  многих
отношениЯх ближе к выпускам, предшествовавшим  моему, чем  к тем,  что почти
сразу следовали  за  моим. Њои товарищи и Я, мы находились в последних рЯдах
тех,  кого,  Я думаю,  можно назвать "поколением дела  „рейфуса". „альнейший
жизненный опыт не опроверг этого ощущениЯ.
     ЏоколениЯм,  наконец,  неизбежно  свойственно  взаимопроникновение. €бо
разные  индивидуумы  не одинаково реагируют на одни  и те  же влиЯниЯ. ‘реди
наших детей теперь уже легко  в общем отличить по возрасту поколение военное
от  того,  которое будет послевоенным. Ќо  при  одной  оговорке: в возрасте,
когда  дети  еще не вполне подростки,  но  уже  вышли  из  раннего  детства,
чувствительность  к  событиЯм настоЯщего  очень  различна  в  зависимости от
различий  в  темпераменте;  наиболее  рано  развившиесЯ будут  действительно
"военными", другие окажутсЯ на противоположном берегу.
     €так,  понЯтие  "поколение"  очень  гибко, как всЯкое понЯтие,  которое
стремитсЯ выразить без искажений ЯвлениЯ человеческой жизни. Ќо вместе с тем
оно соответствует реальностЯм, ощущаемым нами как вполне конкретные. €здавна
его как бы инстинктивно применЯли  в дисциплинах, природа которых заставлЯла
отказатьсЯ-- раньше,  чем  в  других  дисциплинах.--  от  старых делений  по
царствованиЯм  или  по   правительствам:   например  в  истории   мысли  или
художественного  творчества.  ќто  понЯтие  все  больше  и  больше, как  нам
кажетсЯ, доставлЯет глубокому анализу человеческих судеб первые  необходимые
вехи.
     Ћднако  поколение  -- относительно короткаЯ фаза. ”азы более длительные
называютсЯ цивилизациЯми.
     ЃлагодарЯ  ‹юсьену  ”евру мы теперь хорошо  знаем историю этого  слова,
неотделимую,  разумеетсЯ,  от  истории свЯзанного с  ним понЯтиЯ . Ћно  лишь
постепенно  освобождалось  от  оценочного суждениЯ.  ’очнее,  тут  произошло
разъединение. Њы еще говорим (увы, с гораздо меньшей уверенностью,  чем наши
предшественники!) о цивилизации как  некоем  идеале и  о трудном восхождении
человечества к ее благородным радостЯм; но также говорим о "цивилизациЯх" во
множественном числе, //101// ЯвлЯющихсЯ  конкретными реальностЯми. ’еперь мы
допускаем,  что бывают, так  сказать,  нецивилизованные  цивилизации. €бо мы
признали,  что  в  любом  обществе   все  взаимосвЯзано  и   взаимозависимо:
политическаЯ   и   социальнаЯ   структура,   экономика,   верованиЯ,   самые
элементарные,  как и самые утонченные, проЯвлениЯ духа. Љак же назвать  этот
комплекс,  в  лоне которого, как писал уже  ѓизо, "соединЯютсЯ все  элементы
жизни  народа,  все силы  его  существованиЯ"? Џо мере  того,  как  науки  о
человеке   становились  все   более  релЯтивистскими,  слово  "цивилизациЯ",
созданное   в   XVIII   в.   длЯ   обозначениЯ  некоего  абсолютного  блага,
приспособилось,--  конечно,  не  терЯЯ старого  своего значениЯ,--  к  этому
новому, конкретному, смыслу. Ћт  того,  что  прежде  было  его  единственным
значением,  оно  лишь  сохранЯет  отзвук  любви к человеку, чем  не  следует
пренебрегать.
     ђазличиЯ  между  цивилизациЯми  проступают  особенно  Явственно,  когда
благодарЯ отдаленности в пространстве контраст подчеркиваетсЯ экзотичностью:
кто станет спорить, что существует китайскаЯ цивилизациЯ  или что она сильно
отличаетсЯ от европейской? Ќо и в одних и тех  же  краЯх преобладающаЯ черта
социального комплекса  также  может  изменЯтьсЯ, иногда  постепенно,  иногда
резко. Љогда  преобразование завершилось, мы говорим,  что одна  цивилизациЯ
сменила другую. Џорой тут действует и внешний толчок, обычно  сопровождаемый
включением  новых человеческих  элементов:  так было  в эпоху  между ђимской
империей  и  обществами раннего  средневековьЯ.  Џорой же  происходит только
внутреннее изменение: например, о цивилизации ђенессанса, от  которой мы так
много унаследовали, каждый, однако, скажет, что это уже не наша цивилизациЯ.
Ќесомненно,  эти различиЯ тональности трудно определить. ђазве что употребив
слишком общие Ярлыки.  “добство всЯких "измов" (Typismus, Konventionalismus)
взЯло верх над попыткой описаниЯ-- и весьма тонкого--  эволюции, которое дал
недавно  Љарл  ‹ампрехт  в своей "€сторик ѓермании". ќто было ошибкой уже  у
’эна,  у  которого  нас  ныне так  удивлЯет  сочетание  конкретно-личного  с
"господствующей концепцией". Ќо если какие-то попытки потерпели неудачу, это
не оправдание длЯ  отказа  от  новых усилий. ‡адача исследованиЯ-- придавать
устанавливаемым различиЯм все большую точность и тонкость.
     €так,  человеческое   времЯ  всегда   будет   сопротивлЯтьсЯ   строгому
единообразию  и жесткому делению на отрезки, которые  свойственны часам. „лЯ
него  нужны  единицы  измерениЯ, согласующиесЯ с  его  собственным ритмом  и
определЯемые   такими   границами,   которые   часто--   ибо   того  требует
действительность  --   представлЯют  собой  пограничные  зоны.  ‹ишь  обретЯ
подобную гибкость, историЯ может надеЯтьсЯ приспособить свои классификации к
"контурам самой действительности", как выразилсЯ Ѓергсон, а это, собственно,
и есть конечнаЯ цель всЯкой науки.




ѓ‹Ђ‚Ђ Џџ’Ђџ

     Џозитивизм тщетно пыталсЯ устранить  из науки  идею причинности. ‚сЯкий
физик, всЯкий биолог волей-неволей мыслит с помощью "почему" и "потому что".
€сторикам  врЯд  ли  удастсЯ  уйти  из-под  власти  этого  всеобщего  закона
мышлениЯ. Ћдни, как  Њишле, скорее свЯзывают великое "жизненное движение"  в
одну цепь,  нежели  объЯснЯют  его  в  логической форме;  другие  выставлЯют
напоказ свой арсенал индукций и гипотез -- генетическаЯ свЯзь присутствует у
всех.  Ќо из того, что раскрытие отношений причины  и  следствиЯ составлЯет,
по-видимому, инстинктивную потребность нашего разума, вовсе не  следует, "то
в  поисках  причинных свЯзей нужно полагатьсЯ  на инстинкт. •отЯ  метафизика
причинности  находитсЯ  здесь  за  пределами  нашего  кругозора,  применение
каузальной  свЯзи  как  орудиЯ  исторического познаниЯ,  бесспорно,  требует
критического осознаниЯ.
     ‚ообразим, что  по горной тропинке идет человек. ‚друг он спотыкаетсЯ и
падает в пропасть.  —тобы  этот  случай произошел, потребовалось  соединение
многих  детерминирующих элементов.  ‚ их числе: сила тЯжести, горный рельеф,
сам  по  себе  ЯвлЯющийсЯ следствием  долгих  геологических  преобразований;
тропинка, котораЯ была проложена, например с целью свЯзать деревню с летними
пастбищами. €так,  можно  с полным  основанием сказать, что  если бы  законы
небесной механики были иными, если бы эволюциЯ земного шара протекала иначе,
если  бы хозЯйство  альпийских деревень  не основывалось на  сезонном выгоне
скота  в горы,  то  человек бы не упал  в  пропасть.  Ќо  попробуйте  все же
спросить, что было причиной падениЯ,  и всЯкий  ответит: неосторожный шаг. €
не в  том дело, что именно этот антецедент был самым необходимым длЯ данного
событиЯ. Њножество других были в равной степени необходимыми. Ќо  среди всех
прочих он  выделЯетсЯ несколькими очень  четкими чертами: он  был последним,
наименее постоЯнным, наиболее исключительным в общем ходе вещей;  наконец, в
силу  именно  этой его наименьшей всеобщности  его  вмешательства как  будто
легче всего  было избежать. Џо этим сообра //103// жениЯм  он представлЯетсЯ
нам находЯщимсЯ  в  более  прЯмой  свЯзи  со  следствием, и  у нас  невольно
возникает чувство, что именно он  и вызвал  падение. ‘ точки зрениЯ здравого
смысла, который,  рассуждаЯ о  причине  всегда  с  трудом  освобождаетсЯ  от
известного  антропоморфизма,  этот   компонент,  включившийсЯ   в  последнее
мгновение,  этот особый  и  неожиданный  компонент  играет роль  скульптора,
придающего форму уже вполне готовому пластическому материалу.
     €сторическое рассуждение в своей повседневной практике идет  по тому же
пути.  Ќаиболее  постоЯнные и  общие  антецеденты,  сколь  бы  ни  были  они
необходимыми,  попросту подразумеваютсЯ. Љому из  военных историков придет в
голову включить в число  причин  победы силу притЯжениЯ, от которой  зависЯт
траектории снарЯдов, или  физиологические особенности человеческого тела, не
будь  которых, снарЯды не  могли бы наносить смертельные  раны?  Ђнтецеденты
более частные, но все же наделенные известным постоЯнством, образуют то, что
принЯто  называть  "условиЯми".  ‘амый  же  специфический  антецедент,  тот,
который в пучке причинных  сил представлЯет как бы дифференциальный элемент,
он-то преимущественно  и  получает наименование "причины". Њожно,  например,
сказать,  что  инфлЯциЯ во времена ‹оу была причиной повсеместного повышениЯ
цен. Ќаличие во ”ранции определенной экономической среды, уже гомогенной и с
развитыми свЯзЯми, будет только условием. €бо широкие возможности обращениЯ,
которые,  способствуЯ  распространению  бумажных  денег,  благоприЯтствовали
повышению  цен, предшествовали инфлЯции  и продолжали  существовать  и после
нее. ***
     Ќесомненно,  в  этом различении  заключаетсЯ плодотворный  длЯ  научных
изысканий  принцип. Љ чему  усложнЯть  картину антецедентами, имеющими почти
универсальный характер?  Ћни--  общие  длЯ  слишком  большого числа Явлений,
чтобы специально упоминать их в генеалогии каждого. џ знаю заранее, что если
б воздух не содержал кислорода, то пожара бы не было; определить, из-за чего
началсЯ  данный  пожар,-- вот  что  менЯ  интересует,  вот  что  вызывает  и
оправдывает мои  усилиЯ  открыть  истину.  ‡аконы,  управлЯющие  траекторией
снарЯдов, действуют  при поражении, равно как  при победе; они объЯснЯют обе
эти  возможности, а  значит, бесполезны  длЯ  объЯснениЯ  каждой  из  них  в
частности.
     Ћднако тут  нельзЯ  безоговорочно  возводить  в  абсолют  иерархическую
классификацию,   котораЯ  по  сути  ЯвлЯетсЯ  всего  лишь  удобным  приемом.
„ействительность дает нам почти бесконечное множество силовых линий, которые
все сходЯтсЯ в одном Явлении. ‚ыбор, производимый нами среди них, может быть
основан на признаках, практически вполне достойных вниманиЯ. € все равно это
только выбор. ‚ идее, что некаЯ причина по преимуществу противостоит простым
"условиЯм",  есть значительнаЯ долЯ  произвольного. ‘ам  ‘имиан,  охваченный
стремлением к точ //104// ности и вначале пытавшийсЯ (как Я полагаю, тщетно)
дать  более  строгие  определениЯ,   под   конец,  видимо,  признал   вполне
относительный характер подобного  различениЯ. "‚ эпидемии,-- писал он,-- длЯ
врача   причиной    будет   распространение    микроба,   а    условием   --
нечистоплотность, болезненность, порожденные  пауперизмом;  длЯ социолога  и
филантропа  пауперизм  будет причиной, а биологические факторы -- условием".
Ћн честно допускает,  что перспектива может  менЯтьсЯ в зависимости от  угла
зрениЯ.
     ‚прочем,  будем  и   здесь   осторожны:  суеверное   преклонение  перед
единственной причиной-- это  в истории  чересчур  часто  лишь скрытаЯ  форма
поисков  виновного,  а  значит,  суждениЯ  оценочного.  "—ьЯ  вина  или  чьЯ
заслуга?"--  говорит  судьЯ. “ченый  же  довольствуетсЯ вопросом  "почему" и
готов  к тому, что  ответ не  будет простым. Њонизм в установлении причины--
вызван ли  он  предрассудком здравого  смысла, постулатом логика или навыком
судейского чиновника -- будет длЯ  исторического объЯснениЯ  только помехой.
€сторик ищет цепи каузальных волн и не пугаетсЯ,  если они  оказываютсЯ (ибо
так происходит в жизни) множественными.
     €сторические  факты-- это факты психологические по  преимуществу. ‘тало
быть, их антецедентами, как правило,  ЯвлЯютсЯ другие психологические факты.
Љонечно, судьбы людей  включены в мир физический и несут его бремЯ.  Ќо даже
там, где вмешательство этих внешних сил кажетсЯ наиболее грубым, их действие
осуществлЯетсЯ  только  как  направленное  человеком  и  его разумом.  ‚ирус
"—ерной смерти" был первопричиной уменьшениЯ населениЯ в …вропе, но эпидемиЯ
распространилась  так  быстро лишь благодарЯ определенным  социальным  --  а
значит,  по их  глубинному  характеру,  психологическим  --  условиЯм, и  ее
моральные  следствиЯ  могут быть объЯснены  только особым  предрасположением
коллективного образа чувств.
     Ќо у  историков психологиЯ занимаетсЯ лишь  Ясным сознанием. —итаЯ иные
книги  по  истории,  можно  подумать,  что  человечество  сплошь состоЯло из
логически действующих людей, длЯ которых  в причинах их поступков не было ни
малейшей  тайны. Џри  нынешнем уровне исследований психической  жизни  и  ее
темных  глубин  -- это  еще  одно  доказательство  того,  как  всегда трудно
отдельным  наукам  идти  в  ногу  со всеми  остальными  науками.  ќто  также
повторение, в большем  масштабе, ошибки -- впрочем, уже не раз отмеченной --
старой экономической  теории. …е  homo oeconomicus был призраком  не  только
потому,  что  его  изображали поглощенным исключительно  своей  выгодой; еще
вреднее  была  иллюзиЯ,  будто он настолько  уж  Ясно  представлЯл  себе эту
выгоду. "Ќет ничего более  редкого, чем план",-- говорил еще Ќаполеон. Њожно
ли  считать,  что  тЯжкаЯ моральнаЯ  атмосфера,  с которой мы теперь  живем,
формирует  в нас только  человека  разумных решений? Њы сильно  исказили  бы
проблему причин в  истории,  если бы всегда и  везде сводили  ее к  проблем?
осознанных мотивов.
     Љак  любопытна, кстати, антиномиЯ, наблюдаемаЯ  в менЯющихсЯ установках
стольких  историков!  Љогда  надо удостоверить,  имел  ли  место  в  //105//
действительности тот или иной поступок, их тщательность  выше всЯких похвал.
Љогда же они переходЯт к причинам поступка, их удовлетворЯет любаЯ видимость
правдоподобиЯ--  обычно  со  ссылкой  на  какую-нибудь  из  истин  банальной
психологии, которые верны ровно настолько, насколько и противоположные им.
     „ва  философски  образованных  критика-- ѓеорг  ‡иммель  в  ѓермании  и
”рансуа  ‘имиан во ”ранции--  развлекались,  изобличаЯ такие  предвосхищениЯ
основаниЯ.  Ћдин  немецкий историк  пишет,  что эбертисты  вначале прекрасно
ладили с ђобеспьером, так как он во всем следовал их  желаниЯм, затем они от
него  отошли,  потому  что,  мол,  сочли  его  слишком могущественным.  ’ут,
замечает  ‡иммель,  подразумеваютсЯ  два следующих высказываниЯ: благодеЯние
побуждает   к  благодарности;  мы  не  любим,  чтобы  нами  повелевали.  Ћба
высказываниЯ, несомненно, нельзЯ  назвать ложными.  Ќо их нельзЯ  назвать  и
истинными. ђазве мы не  можем с одинаковым успехом  утверждать,  что слишком
полное подчинение воле какой-нибудь партии вызывает у нее скорее презрение к
такой  слабости,  чем  благодарность,  и  разве,  напротив,  мы   не  видели
диктаторов, которые  благодарЯ страху, внушаемому  их могуществом, подавлЯли
малейшую попытку сопротивлениЯ? Ћдин схоласт  говорил о  власти,  что у  нее
"нос из воска -- он одинаково  легко гнетсЯ налево и направо". ќто относитсЯ
и к пресловутым психологическим истинам здравого смысла.
     Ћшибка  здесь по  сути  та же,  что  лежала  в  основе  географического
псевдодетерминизма, ныне  окончательно  развенчанного. €меем  ли мы  дело  с
Явлением мира  физического или с социальным  фактом, в человеческих реакциЯх
нет ничего общего с движением часового механизма, всегда заведенного  в одну
сторону.  ЏустынЯ,  что  бы  ни   говорил   ђенан,  отнюдь  не   обЯзательно
"монотеистична",  ибо  народы,  ее  населЯющие  и  глЯдЯщие  на ее  пейзажи,
наделЯют их различной душой. Њалочисленность  водных источников приводила бы
в любом  месте к  плотности сельских поселений,  а  обилие источников  --  к
распыленности  лишь  в  том  случае,  когда  длЯ  крестьЯн близость  ручьев,
колодцев или озер была действительно  наиважнейшим обстоЯтельством. Љонечно,
случаетсЯ, что они -- из соображений безопасности или взаимопомощи и даже из
простого  стадного чувства -- предпочитают  селитьсЯ вместе в  любом  уголке
земли, где есть свой источник воды;  но бывает и  наоборот  (как в некоторых
районах  ‘ардинии): каждый строит себе жилище в центре небольшого владениЯ и
готов ради этой любезной  его сердцу уединенности проделывать далекий путь к
редким в тех  местах  источникам. ђазве человек по природе своей не ЯвлЯетсЯ
прежде всего великой переменной величиной?
     Ќе будем, однако, судить  слишком поспешно. Ћшибка  в подобных  случаЯх
кроетсЯ   не   в  объЯснении  как  таковом.  Ћна  целиком   обусловлена  его
априорностью. •отЯ пока еще примеров тому не так уж много,  вполне возможно,
что  при  определенных  социальных  условиЯх расположение водных  источников
ЯвлЯетсЯ -- больше, чем другие причины,-- решающим длЯ  характера поселений.
Ѓесспорно лишь то, что эта  причина  не  всегда  //106// решающаЯ. Ћтнюдь не
невероЯтно,  что эбертисты и впрЯмь руководствовались теми мотивами, которые
им  приписал историк, неправ  он был  только  в  том,  что  рассматривал эту
гипотезу как  нечто  установленное.  Ќадо было  ее  доказать.  ‡атем,  когда
доказательство было бы  представлено -- мы  не  вправе  заранее считать  это
неосуществимым,-- оставалось еще,  углублЯЯ анализ, спросить себЯ, почему из
всех возможных психологических  установок в данной группе возобладали именно
эти.  €бо,  если мы полагаем, что интеллектуальнаЯ или эмоциональнаЯ реакциЯ
никогда  не ЯвлЯетсЯ  сама  собой разумеющейсЯ,  то  всЯкий раз,  когда  она
осуществлЯетсЯ, необходимо раскрыть  ее  причины.  Ћдним словом,  причины  в
истории,  как  и  в любой  другой  области,  нельзЯ  постулировать.  €х надо
искать...

Last-modified: Sat, 21 Sep 2002 06:49:32 GMT
Ћцените этот текст: