ее, жизнь, расчленЯетсЯ в себе,
и -- продуктом-то этого расчленениЯ и ЯвлЯетсЯ знание.
     Ћбщее длЯ знаниЯ -- не внешне; оно не есть то, что в нем может  быть  и
может  не  быть. Ћно в нем всегда есть. € оно не только всегда и обЯзательно
есть.  Ћно  есть  в  нем  наиболее  интимное,   наиболее   желанное,   самое
вожделенное.  †изнь  как общее, как некаЯ общаЯ стихиЯ есть самаЯ сердцевина
знаниЯ; она есть самаЯ пуповина знаниЯ, его цель и смысл.
     ‹юди, испорченные книгами, часто думают, что только вот это единичное и
отдельное реально, что только вот эти изолированные чувственные вещи и  есть
настоЯщее.   ’акие   вещи  обычно  называют  реальными;  их  также  называют
конкретными. ’о, что можно пощупать или понюхать, это-де и есть  реальное  и
конкретное.
     Ќе  такова  жизнь.  †изнь всегда есть интимнейшее прикосновение как раз
<i>общего</i>;  это  есть  интимнейшее  осуществление  как  раз   не   этого
отдельного,  частичного  и раздробленного, но всегда -- общего, всегда того,
что очень далеко выходит за пределы каждой отдельной частности.
     ‚озьмем элементарные формы жизни, возьмем жизнь биологическую и --  еще
конкретнее  --  жизнь  пола.  ‚есь  животный мир (а частично и растительный)
объЯт стихией пола. ‚езде в животном мире  мужское  стремитсЯ  оплодотворить
женское  и  женское  стремитсЯ  зачать и родить потомство. ’о безобразно, то
прекрасно, то скрыто и загадочно, то Явно и нахально, то умно, то глупо,  то
в   виде   непосредственного   и  безотчетного  инстинкта,  то  сознательно,
намеренно, размеренно и планомерно -- везде  и  всегда,  от  рождениЯ  и  до
смерти  животный  организм (а значит, и человеческий организм) пронизан этой
неумолимой и деспотической страстью порождать, и эта страсть -- глубочайшаЯ,
интимнейшаЯ, вожделеннейшаЯ, как бы ее  ни  расценивать,  какие  бы  периоды
подъема  или  упадка  она ни проходила в организме и как бы ни наталкивалась
она на то или иное  сопротивление  (физическое,  моральное,  социальное  или
иное).  €  что  же?  ќто  есть  вожделение  <i>общего.</i>  ќто есть страсть
утверждать свой род, утверждать себЯ не в  своей  отдельности,  но  в  своей
общности  с  родом.  ќто  есть  осуществление  <i>родовых</i>  заданий.  ќто
<i>род</i> утверждает  себЯ  в  организме.  ќто  не  что  иное,  как  именно
утверждаемость себЯ общим в отдельной особи. †ивотное творит волю общего, но
в то же времЯ это есть и его интимнейшее и вожделеннейшее намерение. —еловек
весь  опутан  правилами  морали  и  общественности,  законами науки и права,
обычаЯми, традициЯми и "здравым смыслом". Ќо пол всегда был и остаетсЯ в нем
-- то, что наиболее обще в нем и что в то же времЯ наиболее интимно  в  нем,
то,  что  есть  результат  какой-то  родовой, абсолютно надиндивидуальной и,
казалось бы, безличной воли, и что в  то  же  времЯ  есть  и  его  абсолютно
личнаЯ,  жизненно-насущнаЯ, нестерпимо повелительнаЯ волЯ, чувство, влечение
и мысль, его личность, его неизбывное и  прЯмо-таки  само  о  себе  кричащее
желание  и страсть. Ќе индивидуум здесь живет, но род живет в индивидууме; и
не индивидуум здесь противоставлЯет себЯ роду и при таком противопоставлении
входит с ним в общение, но самый индивидуум впервые поЯвлЯетсЯ как функциЯ и
продукт рода, и род-то как раз и есть его подлиннаЯ и настоЯщаЯ, его  (пусть
мы   тут  употребим  излюбленные  философские  термины)  подлинно  реальнаЯ,
подлинно конкретнаЯ и подлинно субстанциальнаЯ, подлинно жизненнаЯ жизнь.
     ’аково первое слово мудрости, желающей обнЯть  жизнь  и  смерть,  а  не
трусливо   прЯтатьсЯ  в  отвлеченные  "законы  природы".  Љогда  Я  мыслю  и
высказываю законы природы, сам Я мертв, и --  только  работает  во  мне  моЯ
голова,  мой  мозг,  работает  только  рассудок.  Ќо когда человек стремитсЯ
порождать, он уже не мертв, и  дело  тут  не  в  рассудке.  ‘амый  глупый  и
нерассудительный, самый безголовый и бестолковый <i>знает,</i> что такое пол
и  как  можно рождать. € это -- потому, что самаЯ жизнь действует в нем, что
это, наиболее общее и надындивидуальное, максимально внеличное и  безличное,
и есть его личность, его самаЯ интимнаЯ и насущнаЯ личность и жизнь. Ќаука и
законы  природы  говорЯт  об общем. Ќо -- как они говорЯт! Ћни именно только
говорЯт -- и говорЯт о чем-то. Ђ жизнь не говорит, но живет, и  если  о  чем
говорит,  то  только о самой же себе. €, вернее, тут совсем нет никакого " о
", никакого "относительно"; нет никакого сравнениЯ  и  соотношениЯ,  а  есть
только  она  сама,  единаЯ  и  нераздельнаЯ  жизнь, утверждающаЯ сама себЯ в
индивидуумах и составлЯющаЯ их насущное и интимное достоЯние.
        x x x
     Љаждый человек принадлежит роду. Љаждый человек стремитсЯ  обособитьсЯ,
но  длЯ этого стремлениЯ есть предел, как есть предел вообще длЯ обособлениЯ
от естественной жизни. Њожно механизировать жизнь, но  механизм  условлен  и
существует только тогда, когда есть жизнь.
     Њожно   не   ходить,  но  пользоватьсЯ  трамваЯми,  метро,  паровозами,
велосипедами, автомобилЯми, самолетами. Ќо все же хотЯ  бы  и  в  трамвайный
вагон  надо  войти  естественным  путем.  ‚се  же  и самолетом должен кто-то
управлЯть естественным, то есть  непосредственно-трудовым  путем.  †изнь  не
может  быть  механизирована  всЯ  без исключениЯ. Ќаоборот, в жизни доступно
механизации решительно все, но только --  кроме  самой  жизни,  кроме  самой
субстанции жизни. ’о же и в общественных организациЯх.
     Њожно  максимально  устранить  из  общества  всЯкую непосредственность,
всЯкое простое и естественное отношение людей, но это не может  превратитьсЯ
только  в  один  механизм.  ѓосударство  механизирует  и обезличивает многие
процессы жизни, но не все. ЏокупаЯ всЯкие входные  билеты,  получаЯ  те  или
иные  дипломы или удостоверениЯ, пользуЯсь паспортами и пропусками и т. д. и
т. д., мы, конечно, делаем это только  потому,  что  друг  другу  не  верим,
только  потому,  что  всЯкий из нас может наврать о себе и наговорить о себе
то, что  к  нему  не  относитсЯ.  ќтой  опосредствованностью  и  формализмом
приходитсЯ  государству  заменЯть  простые и естественые, непосредственные и
наивные, доверчивые отношениЯ между людьми. ‚ самом деле, куда было бы проще
длЯ современного государства не иметь, например, милиции или полиции. Ќо без
этого, конечно, не могла бы проходить  городскаЯ  жизнь,  да  и  деревенскаЯ
держитсЯ  только  тем,  что длЯ всЯкого преступника или хулигана есть управа
если не в данной деревне, то в каком-нибудь  центре.  €  вот  при  всем  том
всЯкое  формализирование  человеческого  общежитиЯ должно иметь свой предел.
—еловек все же остаетсЯ человеком, как он ни  опутан  бесконечными  внешними
формами  и  принудительными  обстоЯтельствами,  вытекающими из самой природы
человеческого общежитиЯ. ‘амо человеческое общежитие, будучи естественным  и
непосредственным  в  своей  основе,  как  бы  оно ни формализовалось, всегда
остаетсЯ внутри себЯ именно таковым и тем самым  сдерживает  и  ограничивает
формализм и схематизацию человеческих отношений.
     <i>ђод,  родство,  родственные  отношениЯ</i>  --  вот  что останетсЯ с
человеком всегда, как  бы  ни  уходил  человек  в  отвлеченные,  рассудочные
взаимоотношениЯ.  ЏредъЯвлЯЯ  контролеру свой проездной билет, Я выступаю не
как непосредственный человек, €ван €ванович €ванов,  но  лишь  как  пассажир
вообще  (а  сколько  во  мне  всего,  кроме  того,  что  Я  в  данную минуту
пассажир!); и контролер выступает здесь  не  как  живаЯ  и  непосредственнаЯ
личность,  но  как безличное начало законности и порЯдка (а сколько же в нем
всего другого кроме этого!). € все-таки, несмотрЯ ни  на  что,  и  Я  и  мой
контролер остаемсЯ живыми людьми и непосредственными личностЯми. ЊеханизациЯ
и схематизациЯ наших с ним отношений совершаютсЯ только <i>на фоне</i> живой
жизни  наших  личностей;  и в правильном государстве она не только не мешает
живой жизни наших личностей, но должна помогать ей и облегчает ее.
     ђодовые,  родственные  отношениЯ  --  это   то,   с   чего   начинаетсЯ
человеческое  общежитие,  это  то,  без чего оно не может начатьсЯ. Ќо разве
существуют только одни  родственные  отношениЯ  как  непосредственно  живые?
€счерпываетсЯ  этим  естественное  человеческое социальное знание, или это и
есть все?
     ѓоворЯт, человек есть часть природы. ќто -- неправильно, потому  что  в
человеке  природа  обЯзательно  есть;  а  есть  ли человек в природе, это --
вопрос факта: в природе в то или иное времЯ может и не быть человека.  —тобы
было  социальное,  нужна  природа.  Ќо  чтобы  была  природа, не обЯзательно
социальное. Џоэтому не человек есть часть  природы,  а  природа  есть  часть
человека.   Џотому  и  род,  если  его  понимать  природно,  то  есть  чисто
биологически, еще не есть весь человек. ќто -- момент в человеке, а не  весь
человек. —еловек есть не только животный организм, но и социальное существо.
—еловек  имеет  не  только физическое тело, но и личность. —еловек не только
вещь, но и дух, душа, личность, субъект, "Я", сознание,  самосознание.  Људа
деть  человеку его собственное "Я"! ќто "Я" нельзЯ уничтожить или растворить
в  процессах  физико-химических  или  биологических.  ќто  --   элементарнаЯ
социальнаЯ  клетка  великого  социального  организма,  и одним биологическим
родом тут всего не объЯснишь.
     Ћднако самое интересное -- это то, что и длЯ  личности,  длЯ  "Я",  длЯ
сознаниЯ,  длЯ  субъекта  <i>тоже  есть  свой  род</i>  и  свои  родственные
отношениЯ. ’ут тоже есть свои простые и естественные  отношениЯ,  вытекающие
из  факта  совместного происхождениЯ на одной и той же почве, из одних и тех
же корней, на одном и том же родительском лоне. Џодобно тому как  физический
организм  до  поры  до  времени  есть одно неделимое целое с организмом, его
порождающим, и все организмы вместе суть порождение одной и  той  же  родной
длЯ них родовой стихии, точно так же и духовное "Я" человека, точно так же и
субъект его, его социальнаЯ личность порождаетсЯ в той социальной атмосфере,
котораЯ  ему  роднаЯ; и точно так же до поры до времени этот социальный атом
неотделим от порождающей его родительской стихии, питаетсЯ ею  и  возрастает
от нее, и только впоследствии он физически отделЯетсЯ от нее, продолжаЯ быть
внутренне и интимно с нею одним целым.
     Љаким  именем  назовем  эту великую и страшную, эту всемогущую и родную
длЯ человека стихию, когда он чувствует себЯ не просто в физическом  родстве
с  нею,  а  именно,  главным образом, в духовном и социальном родстве с нею,
когда он знает длЯ себЯ такое общее, которое,  несмотрЯ  на  свою  общность,
содержит  в  себе  бесконечное  богатство  индивидуального,  когда это общее
максимально внутренне длЯ него, когда оно есть он сам, в своей  последней  и
интимной сущности? ќто есть <i>ђодина.</i>
     ‘колько  свЯзано с этим именем всЯкого недоброжелательства, даже злобы,
хулениЯ, ненависти в  прошлом!  ‚одворились  презрительные  клички  "квасной
патриотизм",    "ура-патриотизм",    "казенный    оптимизм"    и   пр.   ќто
культурно-социальное вырождение шло рука об руку с  философским  слабоумием,
не  видевшим  здесь  величайшей  категории  человеческого  разума вообще. Џо
адресу ђодины стоЯла в воздухе та же самаЯ матерщина, что и по адресу всЯкой
матери в устах разложившейсЯ и озлобленной шпаны. Ќо уже  и  сама  матерщина
имеет  смысл только при уверенности в чистоте и свЯтости материнства. ’олько
исповедуЯ материнство как высочайшую свЯтость и чистоту,  можно  употреблЯть
матерщину,  то  есть  мыслить осквернение матери. —то не чисто само по себе,
того и нельзЯ осквернить. Ћно уже-и без того скверное.  Ђ  осквернить  можно
только  то,  что чисто. Џоэтому чем больше слышно матерщины, тем больше люди
верЯт в свЯтость и чистоту материнства. €  чем  больше  в  прошлом  люди  не
признавали  ђодины,  тем больше это говорило об их собственном разложении, о
социальном самоубийстве.
     ‚сем  этим  "передовым"   людЯм,   стыдившимсЯ   говорить   о   ђодине,
соответствовала  и философиЯ, тоже всегда стыдившаЯсЯ таких конкретных вещей
и видевшаЯ научность только в отвлечениЯх  рассудка.  ”илософы  говорили  об
"общем"  и  стремились  к  "обобщениЯм".  Ќо  что это за "общее", что это за
"обобщение"? ‡аконы природы и общества, законы субъекта и объекта  --  вовсе
не  есть  реально  --  жизненое  общее.  ќто -- головное, рассудочное общее.
‚еликие мыслители Ќового времени доходили до  больших  обобщений,  но  ни  в
"мышлении"  и"протЯжении" „екарта, ни в монадах ‹ейбница, ни в боге ‘пинозы,
ни в трансцендентальной апперцепции Љанта, ни в абсолютном "џ" ”ихте,  ни  в
Њировом  духе ѓегелЯ нет этого родного, этого родственного, этого отцовского
и материнского начала, нет ђодины. ќто  --  холодные,  абстрактные  истуканы
рассудочной  мысли,  головные  построениЯ,  которые  не волнуют человека, не
будЯт в нем жизненных сил и страстей, не зовут на борьбу, на бой, на жертву.
ќто -- головное общее,  мыслительное  общее;  и  это  не  то  общее,  откуда
происходит реальный человек с своим человеческим телом и человеческой душой,
откуда  он  родилсЯ,  что  есть  его родительское лоно, что есть его ђодина.
—еловек -- чужой всему этому; и трансцендентальнаЯ апперцепциЯ  как  темнаЯ,
злобнаЯ и свирепаЯ тюрьма духа гноит человека, губит человека, безжалостно и
по-звериному  гложет его и умерщвлЯет его -- в одиночестве, в покинутости, в
чудовищной изолЯции ото всех, в застенке собственной субъективности.
     ”илософы говорили не только об "общем". ”илософы говорили об "отношении
субъекта к объекту", о "теории познаниЯ", даже о  "происхождении  человека".
Ќо что же это за объект, что это за познание, что это за происхождение, если
нет  самого  главного, нет отца и матери, от которых происходишь, если нет в
познаваемом ничего тебе родного, если  познание  есть  только  ощущение  или
только мышление. Џознание не есть отвлеченность. Џознание не есть разрыв или
раскол,  не  есть и объединение расколотого. Џознание есть брак познающего с
познаваемым. Џознание есть любовь познающего к познаваемому, и любовь эта --
взаимнаЯ.  Џознание  есть  рождение  в  истине,  порождение   познающего   с
познаваемым  такого  третьего,  в  чем  уже  нельзЯ  различить  познающего и
познаваемого,  порождение  той  истины,  котораЯ  уже  не  сводитсЯ  ни   на
познающего,  ни  на  познаваемое,  а  есть  их чудное потомство, поднимающее
родителей на новую и никогда раньше не бывшую высоту. „лЯ  кого  познаваемое
-- не  родное,  тот  плохо  познает  или  совсем  не  познает. ’олько любовь
открывает очи и возвышает тайну познаваемого.
     ђодина есть общее, но не мыслительно,  не  логически  только  общее,  а
физически  и  социально  общее.  ђодина  есть  не  то  общее, которое только
формулировано в голове, занумеровано, проштемпелевано и  зарегистрировано  в
науке.  ђодина  есть то реальное общее, которое менЯ реально породило с моим
человеческим телом и с моей человеческой душой. ќто общее --  потому  родное
мне,  родственное  мне.  ‡десь  мой  отец и мать, не физически только, а длЯ
всего того, что во мне есть,  и  длЯ  личности  моей  отец  и  мать,  и  длЯ
социальности  моей  отец  и  мать,  и  длЯ  духовной  жизни  моей родители и
воспитатели. ‚сЯкаЯ философиЯ, котораЯ не питаетсЯ учением  о  ђодине,  есть
наивнаЯ  и  ненужнаЯ  философиЯ.  …е "обобщениЯ" слишком узки и ничтожны; ее
"познание" слишком нежизненно, ее "мир"  и  "бытие"  --  пустота  и  тюрьма,
всезлобное  исступление рассудка, безличное раскаЯние живого духа на ѓолгофе
собственного жалкого самообожествлениЯ.
        x x x
     ‚ новом свете предстали мне ужасы жизни, которыми смущалась душа моЯ  с
детства.   Ќет   никуда   выхода   из  жизни,  из  ее  кровавого  и  мутного
сладострастиЯ, если не осмыслить ее как жизнь  моей  ђодины.  Џомните  моего
проклЯтого  Њишку,  с которым Я дралсЯ в детстве из-за собачонки? ќтот Њишка
-- великаЯ, неодолимаЯ сила  только  длЯ  близорукого  подхода,  только  длЯ
непосредственной   оценки,   когда  действительно  бессмысленнаЯ  жестокость
наполнЯет душу и заставлЯет дратьсЯ за истину и правду.  Њишка  есть  только
одна  ничтожнаЯ набежавшаЯ волна на море жизни. “жасы и кошмары жизни должны
быть рассматриваемы и оцениваемы на фоне общей жизни.  Ђ  общаЯ  жизнь  есть
наша ђодина, есть то, что нас порождает и что нас принимает после смерти.
     Ќе  будем  пока  вспоминать  о Њишке, хотЯ по смыслу речь наша только и
пойдет о нем. „авайте говорить вообще.
     ђод порождает из себЯ индивидуума.  Џомимо  рода  нет  индивидуума.  Ќо
индивидуум   гибнет.  €ндивидуум  снова  возвращаетсЯ  на  лоно  жизни,  его
породившей. ‡начит, жизнь.  Ќо  так  как  в  жизни  ничего  нет  кроме  этих
индивидуумов, то порождает из себЯ индивидуум, и сама же жизнь и поглощает в
себЯ  индивидуум.  †изнь,  стало  быть,  есть вечное самопорождение и вечное
самопоглощение,  вечное  созидание  и  вечное   пожирание   созданного.   Ќе
бессмыслица  ли  это? Ќе есть ли этот круговорот вечное обесценивание жизнью
самой себЯ, вечное формирование самой себЯ, вечное и недостойное кувырканье,
циркачество, клоунада?
     „а, именно так рассуждал один из моих старинных приЯтелей,  разговор  с
которым  Я выше привел; и именно к такой бессмыслице всЯкий должен прийти, у
которого жизнь есть только жизнь и  который  никуда  не  хочет  выходить  за
пределы  жизни. Џосле многих лет размышлений Я уже так не думал. € вот что у
менЯ получилось.
     †изнь, общаЯ родоваЯ жизнь порождает индивидуум. Ќо это  значит  только
то, что в индивидууме нет ровно ничего, что не существовало бы в жизни рода.
†изнь  индивидуумов  -- это и есть жизнь рода. ЌельзЯ представлЯть себе дело
так, что жизнь всего рода -- это  одно,  а  жизнь  моЯ  собственнаЯ  --  это
другое. ’ут одна и та же, совершенно единаЯ и единственнаЯ жизнь. ‚ человеке
нет  ничего, что было бы выше его рода. ‚ нем-то и воплощаетсЯ его род. ‚олЯ
рода -- сам человек, и волЯ отдельного человека не отлична от воли его рода.
Љонечно, отдельный человек может стремитьсЯ всЯчески обособлЯтьсЯ  от  общей
жизни,  но  это  может  обозначать только то, что в данном случае приходит к
распадению и разложению жизнь самого рода, разлагаетсЯ  сама  жизнь  данного
типа  или в данное времЯ, или в данном месте. ’ак или иначе, но всегда жизнь
индивидуума есть не что иное, как жизнь самого  рода;  род  --  это  и  есть
единственный  фактор  и агент, единственное начало, само себЯ утверждающее в
различных индивидуумах.
     †изнь породила менЯ. Ќо ведь это значит, что сам Я  породил  себЯ.  €бо
кто такое Я сам? "џ сам" -- это есть ведь сама жизнь, котораЯ себЯ утвердила
в  одном  каком-то  виде,  то есть в виде менЯ. Ќикакого "менЯ самого" и нет
помимо самой жизни. Ќе Я живу, но жизнь живет во мне и, так  сказать,  живет
мною.  ‚  то  самое  мгновение,  когда менЯ порождает кто-то другой, в то же
самое мгновение начинаю и Я сам утверждать свое собственное бытие. ђебенок с
момента первого зачатиЯ в материнской утробе уже  настолько  же  порождаетсЯ
другим началом, насколько порождает и сам себЯ. € это -- один и единственный
акт  жизни  --  рождение менЯ кем-то другим и рождение менЯ мною же самим. ‚
остальном и в дальнейшем моЯ жизнь идет не извне, вплоть до самой смерти.  €
живу  Я так, что это есть жизнь и моЯ и рода; и умираю Я так, что это есть и
результат жизни вообще и  моей  собственной.  €  умираю  Я,  строго  говорЯ,
настолько  же  по своей воле, насколько и по воле общей жизни; и если мне не
хочетсЯ умирать, то это значит, что жизни вообще не хочетсЯ умирать, что сам
род, сама родоваЯ жизнь не хочет во мне умирать. € если Я  все-таки  умираю,
то это значит только, что общаЯ жизнь рода должна умереть, что смерть ей так
же нужна, как и сама жизнь.
     Ќо  как  назвать  такую  личную  жизнь,  такую жизнь индивидуума, когда
человек родитсЯ или умирает, растет или хиреет, здравствует  или  болеет,  и
все  это  есть  только  стихиЯ общеродовой жизни, когда это есть правильное,
нормальное и естественное состоЯние мира, при котором всЯкаЯ  индивидуальнаЯ
волЯ  осмыслена  лишь  как  общаЯ  волЯ, когда все отдельное, изолированное,
специфическое, личное, особенное утверждает себЯ только лишь на лоне целого,
на лоне общей  жизни,  на  лоне  чего-то  нужного,  законного,  нормального,
сурового  и  неотвратимого,  но своего, любимого, родного и родственного, на
материнском лоне своей ђодины?
     ’акаЯ жизнь индивидуума есть <i>жертва.</i> ђодина требует жертвы. ‘ама
жизнь ђодины -- это и есть вечнаЯ жертва.
     Ћт самого понЯтиЯ жертвы философы так  же  далеки,  как  и  от  понЯтиЯ
родины.   ѓоворЯт  о  поведении,  о  действии,  о  моральных  и  неморальных
поступках, наконец, даже о "любви к ближнему", но  в  философии  не  принЯто
говорить  о  жертве,  несмотрЯ  на то, что всЯ человеческаЯ и животнаЯ жизнь
есть  сплошнаЯ  жертва,  вольнаЯ  или  невольнаЯ,  и  несмотрЯ  на  то,  что
единственный  способ  осмыслить  бесконечные  человеческие  страданиЯ -- это
понЯть их жертвенный смысл.
     †ертва везде там, где смысл перестает быть отвлеченностью  и  где  идеЯ
хочет,  наконец,  перейти  в  действительность.  ’олько  головные измышлениЯ
нежертвенны. Њалейшее прикосновение к жизни уже приближает к нам  жертвенную
возможность:  человек  рождаетсЯ  с  тем  или  иным  пороком, физическим или
психическим. —то это такое? ќто или нечто бессмысленное, или  жертва  жизни.
—еловек  происходит  от  преступных  родителей,  и мы часто привлекаем его к
ответственности за грехи родителей. —то это такое? ќто или бессмыслица,  или
жертва. „а, наконец, самый факт рождениЯ, или смерти, невольный длЯ человека
и  часто  отвергаемый  и  проклинаемый  им,  --  что  это такое, если это не
сплошнаЯ бессмыслица? ќто жертва. џ многие годы провел в заточении, гонении,
удушении; и Я, быть может, так и умру,  никем  не  признанный  и  никому  не
нужный.  ќто  жертва.  ‚сЯ  жизнь, всЯкаЯ жизнь, жизнь с начала до конца, от
первого до последнего вздоха, на каждом шагу и в каждое мгновение,  жизнь  с
ее  радостЯми и горем, с ее счастьем и с ее катастрофами есть жертва, жертва
и жертва. Ќаша философиЯ должна  быть  философией  ђодины  и  †ертвы,  а  не
какой-то там отвлеченной, головной и никому не нужной "теорией познаниЯ" или
"учением о бытии или материи".
     ‚  самом  понЯтии  и  названии  "жертва"  слышитсЯ  нечто возвышенное и
волнующее, нечто облагораживающее и героическое. ќто потому, что рождает нас
не просто "бытие", не  просто  "материЯ",  не  просто  "действительность"  и
"жизнь"  --  все  это нечеловечно, надчеловечно, безлично и отвлеченно, -- а
рождает нас ђодина, та мать и та семьЯ, которые уже сами  по  себе  достойны
быть,  достойны существованиЯ, которые уже сами по себе есть нечто великое и
светлое, нечто свЯтое и чистое. ‚елениЯ  этой  Њатери  ђодины  непререкаемы.
†ертвы  длЯ  этой  Њатери  ђодины  неотвратимы. Ѓессмысленна жертва какой-то
безличной и слепой стихии рода. Ќо это и  не  есть  жертва.  ќто  --  просто
бессмыслица,  ненужнаЯ  и  бестолковаЯ  суматоха рождений и смертей, скука и
суета вселенской, но в то же времЯ бессмысленной животной утробы. †ертва  же
в  честь  и  во  славу  Њатери ђодины сладка и духовна. †ертва эта и есть то
самое, что единственно только и осмысливает жизнь. ЏреступлениЯ, жестокость,
насилиЯ, человеконенавистничество, все это  ополчаетсЯ  на  нас  и  на  нашу
ђодину, но все это только и можно, только и нужно одолеть ради благоденствиЯ
ђодины.  ‚озмутитьсЯ отдельным преступным актом и вступить с ним в борьбу --
мало.  ќто  и  всЯкое  животное  вступает  в  борьбу  за  то,  что   считает
принадлежащим  себе.  Ќет,  побороть противника не ради себЯ и не ради своей
идеи, и даже не ради только  ближнего,  а  ради  самой  ђодины  --  вот  где
подлинное осмысление всЯкой человеческой борьбы против зла.
        x x x
     ’о,  что  рождает  человека,  и то, что поглощает его после его смерти,
есть единственнаЯ опора и смысл его существованиЯ. Ѓыло времЯ,  когда  этого
человека  не  было;  и  будет  времЯ,  когда его не станет. Ћн промелькнул в
жизни, и часто даже слишком незаметно. ‚ чем же смысл его  жизни  и  смерти?
’олько  в  том  общем,  в  чем  он  был  каким-то  переходным  пунктом. …сли
бессмысленно и  это  общее,  бессмысленна  и  всЯ  жизнь  человека.  €  если
осмысленно оно, это общее, осмысленна и жизнь человека. Ќо общее не может не
быть  длЯ нас осмысленно. Ћно -- наша ђодина. ‡начит, жизнь и смерть наша --
не пустаЯ и бессмысленнаЯ, жалкаЯ пустота и ничтожество,  но  --  жертва.  ‚
жертве  сразу  дано  и  наше  человеческое  ничтожество  и  слабость, и наше
человеческое достоинство и сила. ѓибнет моЯ жизнь, но растет и крепнет общаЯ
жизнь, поднимаетсЯ и утверждаетсЯ человеческое спасение; и страданиЯ,  слезы
и отчаЯние в прошлом залегают как нерушимый фундамент длЯ будущей радости, а
бессмыслица  и  тьма  прожитой жизни отмирают и забываютсЯ как тЯжелый и уже
миновавший сон. ЏовторЯю: или есть  что-нибудь  над  нами  родное,  великое,
светлое,  общее длЯ всех, интимно-интимно наше, внутреннейше наше, насущно и
неизбывно наше, то есть ђодина, или  --жизнь  наша  бессмысленна,  страданиЯ
наши неискупаемы, и рыданию человеческому не предстоит никакого конца.
     -- „а  позвольте!  —то  вы  называете  ђодиной?  -- спрашивал менЯ один
инженер, с которым Я разговорилсЯ на эти темы.
     --Ђ вот в том-то и дело, что сейчас Я не хочу определЯть  это  понЯтие,
-- сказал Я совершенно твердо.
     -- Ќо  тогда,  что  же  получаетсЯ,  -- недоумевал тот. -- ‚ы не хотите
сказать нам, что такое ђодина, а сами так неестественно ее превозносите!
     -- ‚от потому-то Я и не хочу определЯть этого понЯтиЯ, чтобы не  сузить
его,  не  умалить  его.  ‚едь всЯкое определение по необходимости выделЯет в
определЯемом предмете только одну или только несколько  сторон.  Ђ  ведь  во
всЯком  предмете  --  бесконечное количество сторон. ќто не значит, конечно,
что определениЯ не нужны. Ќо это значит, что всЯкое определение условно и не
выражает существа предмета целиком.
     -- Ќо вы не указали даже некоторых сторон.
     -- Ќекоторые стороны указать легко.  Ќо  нельзЯ  сводить  на  них  весь
предмет.  Ђ кроме того, Я уже сказал, что не есть ђодина. Ћна не есть только
территориЯ, она не есть только национальность, она не есть только социальнаЯ
жизнь...
     -- Џозвольте, позвольте, -- перебил менЯ инженер. --  ‘кажите  сначала,
что она есть, и потом будем говорить, что она не есть.
     -- €звольте.  Ќа  первый  случай  и  ради  первого приближениЯ длЯ менЯ
достаточно, что моЯ ђодина есть бесклассовое общество. „остаточно вам этого?
     -- ‘овсем недостаточно. ‚о-первых, никакого бесклассового  общества  не
было,  когда  вы  родились.  Ђ  потом, Я думаю, вы и умрете еще до поЯвлениЯ
бесклассового общества.
     -- Ђ вот это-то и нужно! -- говорил Я. -- Ѓлажен, кто видел и уверовал;
но трижды блажен тот, кто не видел и все же уверовал.
     --ќто длЯ менЯ слишком заумно.
     --Ђ любовь всегда заумна. ‚ы  так  говорите  потому,  что  бесклассовое
общество  действительно  не  есть  длЯ  вас  нечто родное. ‚ы родились в век
жесточайшей эксплуатации  человека  человеком,  в  век  звериной  борьбы  за
существование.  ‚ы  привыкли  к  этому  с  детства.  „лЯ вас это нормально и
естественно. € вы не хотите знать, что возможны еще и иные  отношениЯ  между
людьми. ‚ы не хотите знать, что человеку гораздо естественнее не убивать, не
мучить, не насильничать, что это-то и есть его самое естественное состоЯние,
что  это-то  и  есть  его  первозданнаЯ  природа,  что  это-то  и  есть  его
вожделеннаЯ ђодина, его мать, его, наконец, бессознательное  требование  при
всЯком недобром событии в жизни.
     -- ќто -- философиЯ!
     -- ќто  --  не  философиЯ,  а  это  то,  ради чего мы страдаем и за что
боремсЯ. Љто вместе с нами страдает и боретсЯ, тот и составлЯет нашу ђодину.
ќто и есть длЯ нас родное.
     -- Ќо согласитесь, что  вы  непомерно  расширЯете  понЯтие  ђодины,  --
настаивал собеседник.
     -- Ђ  Я вам уже сказал, что Я вообще не хочу определЯть понЯтие ђодины;
и поэтому не даю ни слишком широкого, ни слишком узкого определениЯ.  ђодина
есть  ђодина.  џ  знаю,  что  это нечто большое, великое, всечеловеческое; Я
знаю, что это что-то прекрасное, желанное и возвышающее;  Я  знаю,  что,  по
крайней  мере, бессознательно, если уж сознание-то не доросло, люди страдают
и борютсЯ именно за это. џ знаю, что страдание, и борьба, и самаЯ смерть длЯ
тех, кого это коснулось, только желанны, и они полны смысла, в то времЯ  как
они совершенно бессмысленны длЯ всЯких отщепенцев и индивидуалов. € Я мог бы
еще  очень  много говорить о ђодине. џ мог бы о ней еще бесконечно говорить.
Ќо следует ли это делать? ‚ одном  этом  слове  уже  даны  все  возможные  и
бесчисленные определениЯ, все неисчерпаемое богатство возможных точек зрениЯ
и  оттенков  мысли. …сли длЯ вас это слово что-нибудь говорит, тогда об этом
можно говорить бесконечно; если длЯ вас одно это слово  само  по  себе,  без
всЯких  разъЯснений,  еще  ровно  ничего  не говорит, тогда поможешь ли делу
логически, точными определениЯми? ’ут не логика. ’ут человеческаЯ жизнь. ’ут
кровь человеческаЯ.
     Њой инженер хлопал ушами и думал, как это люди из мухи делают  слона  и
как это Я убиваюсь из-за таких пустЯков и занимаюсь безделием.
     Ќет,  не  с  этими  интеллигентишками надо говорить о таких вещах. Ќе с
этими  сытыми,  самодовольными,  заевшимисЯ   людьми   "науки",   "техники",
"искусства",  "свободных  профессий"  надо  обсуждать  вопросы  о  ђодине. џ
продолжал рассуждать с собой наедине, пока не пришла война и пока Я не  стал
получать подтверждениЯ своим взглЯдам на каждом шагу.
        x x x
     Ќо  эти  разговоры  показывали мне, что Я еще сам длЯ себЯ не все здесь
продумал и что мои собственные давнишние исканиЯ и  сомнениЯ  еще  не  нашли
полного удовлетворениЯ.
     …ще  два  вопроса  не  было  доведено  у менЯ до последней Ясности. ќто
ђодина и любовь бескорыстнаЯ, и третий вопрос -- ђодина, жизнь и судьба.
     ђазного рода писаки, испорченные дурными книгами, неизученной наукой  и
обнаглевшей  жизнью,  учили  нас  о любви в бранных выражениЯх. ЃескорыстнаЯ
любовь всегда находила длЯ себЯ осмеЯние, презрение, издевательство у  людей
"науки",  "культуры",  "цивилизации".  Љакое  это подлое вырожденство, какой
духовный и социальный развал, какое ничтожество и слабоумие!
     „а! џ буду говорить о любви бескорыстной и, прежде  всего,  о  любви  к
своему  родному,  к  тому,  что создало менЯ и других, что примет менЯ после
смерти, о любви к ђодине. ‹юбить только  и  можно  бескорыстно.  „а!  ‹юбить
только  и  стоит  идею.  ‹юбить только и нужно общее. †алкое недомыслие -- у
тех, кто думает о какой-то иной любви.  ‘амаЯ  животнаЯ,  самаЯ  физическаЯ,
самаЯ   откровенно  половаЯ  любовь  вовсе  не  есть  любовь  только  одного
индивидуума к другому, только влечение одного организма к другому. “же самое
обыкновенное животное  половое  влечение  есть  влечение  к  каким-то  новым
порождениЯм; это влечение -- к таинственной дали бесконечных воспроизведений
жизни;  это  страсть  к созиданию, к творчеству, к воплощению на себе общего
рода, к саморазмножению, к неустанному самоутверждению и самоповторению  еще
в  ином  и  ином,  еще  по-разному  и  по-новому,  еще богаче, шире, глубже,
сильнее, чем то, что есть в настоЯще  времЯ.  ‹юбовь  только  и  живет  этим
общим, только и стремитсЯ к этой бесконечной перспективе утверждениЯ себЯ во
всем  или  по  крайней  мере в некотором. ‚ любви человек хочет стать как бы
богом, порождаЯ из себЯ и изводЯ из себЯ целый мир и знаЯ его изнутри,  знаЯ
его  еще  до его созданиЯ. € это уже самаЯ животнаЯ, самаЯ физическаЯ, самаЯ
плотскаЯ любовь. ‚ этом смысле даже и она бескорыстна. Џри  видимом  эгоизме
даже  и  она  всегда готова на жертвы, даже и она никогда не боитсЯ трудов и
лишений; даже и эта любовь полна безумства самоотданиЯ и самопожертвованиЯ .
     Ќо что же сказать о любви чистой и Ясной, о любви идейной,  о  любви  к
ђодине? Ћна бескорыстна, но это потому, что и всЯкаЯ любовь бескорыстна (или
она  не есть любовь). Ћна готова на жертвы, но это потому, что нет любви без
жертвы и подвига, нет любви без самоотверженности и самоотречениЯ. ‹юбовь  к
ђодине  тоже мечтает войти в некую общую жизнь, в жизнь родного и народного,
и растворитьсЯ там, найдЯ себЯ  в  этом  саморастворении.  ‹юбовь  к  ђодине
открывает глаза человеку на то, что не видно ему обычно, что не видно никому
чужому  и  что  вызывает  насмешку  у  равнодушных и сытых. Ќо такова любовь
вообще. ‹юбЯщий всегда видит в любимом больше, чем нелюбЯщий; но прав -- он,
любЯщий, а не тот, равнодушный, ибо любовь есть познание.
     Ћтвратительно видеть  и  наблюдать  сытое  равнодушие  вокруг  великого
предмета;  и  умилительное,  волнующее,  восторгающее  чувство,  когда видим
подвиг и самоотречение ради великого и любимого. Ќо даже и не нужно любимому
быть великим. ‹юбЯт люди не за что-нибудь. ‹юбовь не сделка, не договор,  не
корыстный  обмен  вещами,  не  юриспруденциЯ.  ‹юбЯщий  любит не потому, что
любимое -- высоко, велико,  огромно.  ђодители  любЯт  детей  и  дети  любЯт
родителей  не  за  высшие  добродетели, а потому, что они друг другу родные.
Ѓлагородный гражданин любит свою ђодину также не за  то,  что  она  везде  и
всегда, во всем и непременно велика, высока, богата, прекрасна и пр. Ќет. Њы
знаем  весь  тернистый путь нашей страны; мы знаем многие и томительные годы
борьбы, недостатка, страданий. Ќо длЯ сына своей ђодины  все  это  --  свое,
неотъемлемое  свое, родное; он с этим живет и с этим погибает; он и есть это
самое, а это самое, родное, и есть он сам. Џусть в тебе, ђодина-Њать,  много
и  слабого,  больного,  много  немощного, неустроенного, безрадостного. Ќо и
рубища твои созерцаем как родные себе. € миллионы жизней готовы отдатьсЯ  за
тебЯ, хотЯ бы ты была и в рубищах.
     ђаньше  мы  пришли  к выводу, что нет осмыслениЯ жизни вообще, если нет
осмыслениЯ того общего, чему служит жизнь, откуда она порождаетсЯ и  во  что
она  погибает,  ибо иначе--абсолютнаЯ бессмыслица и бессодержательное вечное
повторение мимолетных жизней, и  пустаЯ,  тоскливаЯ,  тупаЯ  смена  сплошных
рождений  и смертей. Ђ теперь мы приходим к выводу, что нет осмыслениЯ и длЯ
каждой отдельной жизни, если она не водружена на лоне общего,  если  она  не
уходит  корнЯми  в  это родное длЯ нее общее, если не любит этого общего, то
есть если она не жертвует себЯ длЯ этого общего, не отрекаетсЯ от себЯ  ради
вожделенной и сокровенной длЯ всЯкого чужого взора ђодины.
     Ђ  отсюда  и выход из того мучительного тупика, в котором пребывали мы,
мучаЯсь загадкой судьбы. ђазве не судьба, думали мы, то, что человек родитсЯ
и умирает? ђазве не какаЯ-то внешнЯЯ и страшнаЯ, а главное,  безличнаЯ  сила
управлЯет  человеческой  жизнью,  слепо терзаЯ ее в разных направлениЯх и не
даваЯ человеку ровно никакого о себе знаниЯ? „а. ЏовторЯем: если окунутьсЯ в
жизнь с головой, если не видеть ничего, кроме непосредственной  жизни,  если
не  становитьсЯ  выше  жизни,  то  жизнь  есть  судьба,  самаЯ  буквальнаЯ и
настоЯщаЯ, самаЯ мрачнаЯ,  бессмысленнаЯ,  безжалостнаЯ,  все-сокрушающаЯ  и
неотвратимаЯ  судьба.  Ќо все дело в том, что непосредственнаЯ жизнь не есть
наша последнЯЯ действительность. ‚се дело в том, что сквозь неЯсные,  мутные
и едва различимые завесы жизни проступают строгие и вечные, но свои и родные
лики  родного  и  всеобщего.  ‘квозь  трагедию  сплошных  рождений и смертей
светитсЯ нечто родное и узорное, нечто детское, да и действительно  детское,
даже  младенческое,  то,  ради  чего  стоит умирать и что осмысливает всЯкую
смерть, котораЯ иначе есть вопиющаЯ бессмыслица.
     —еловек родилсЯ. Љто не видит дальше непосредственной жизни, тот обЯзан
считать это действием судьбы. Ќо кто знает и любит то родное и всеобщее, что
его породило,  тот  рад  своему  рождению,  тот  благодарит  жизнь  за  свое
рождение,  тот  считает  свое  рождение  своим  счастьем  и своей волей, тот
стремитсЯ выЯвить и выражает сознательно и вольно то, что ему жизнь дала  до
его сознаниЯ и без его воли.
     —еловек умирает. ’от, кто не видит ничего кроме жизни и кто ослеплен ее
непосредственным   Явлением,  тот  переживает  свою  смерть  как  ужас,  как
трагедию, как бессмыслицу. Ќо тот, кто  знает  и  любит  то  свое  родное  и
всеобщее,  которое  его  породило  и теперь -- со смертью -- принимает его в
свое  лоно,  тот  считает  свою  смерть  нужной  и  своевременной,  тот  рад
жизненному  труду,  борьбе,  страданиЯм  и радостЯм, рад и тому, что так или
иначе он выразил себЯ и выЯвил себЯ, так или иначе раскрыл,  развернул  свою
природу,  рад  жизни  и  спокоен  перед  смертью, завершившей положенный ему
судьбою удел. ‚олЯ жизни есть волЯ человека, стремление рода и ђодины есть и
стремление   отдельного   человека,   данность   извне   есть    интимнейшее
самоутверждение  самого  же  отдельного  человека:  разве при таких условиЯх
остаетсЯ еще какое-нибудь место длЯ судьбы, разве это  не  есть  победа  над
судьбой,  над  жизнью  и  даже  над  смертью,  разве  это не есть победа над
трагедией общечеловеческой жизни? ‘удьба -- там, где непонЯтное  и  сильное,
необозримое  и  могущественное врываетсЯ по неизвестным причинам в понЯтное,
сознательно построенное, любимое и вообще человечески обозримое. Ќо тот, длЯ
кого общие основы жизни суть родные,  длЯ  того,  кто  знает  и  любит  свою
ђодину,  все  ее  жизненные  акты  есть  его собственные жизненные акты и ее
необозримаЯ  и  могущественнаЯ  волЯ  есть  и  его  собственное  интимнейшее
вожделение. ѓде же тут место судьбе? ќто есть победа над судьбой и презрение
смерти.
     -- ‚ы   умрете,   и   вы   этому   рады,   --  говорил  мне  тоже  один
интеллигентишка. -- Ќо  ведь  если  вы  умрете,  то  все  равно  ваша  жизнь
бессмысленна, и все равно судьба властвует над вами.
     -- Ќет! -- отвечал Я. -- џ умру, но Я останусь жить.
     -- •е-хе! Ѓессмертие, дескать, души?
     -- Љак хотите называйте. ‚ернее, бессмертие моего дела.
     -- Ќо ведь дело-то умрет?
     -- Ќет, товарищ, не умрет. €менно не умрет.
     -- „ело ваше умрет, раз вас не будет.
     -- ”изически менЯ не будет, а жизнь моЯ не умрет.
     -- Ќо   ведь   она   же   растворитсЯ   в   общечеловеческом   деле,  в
общечеловеческой жизни, и никто этого даже и не заметит.
     -- ‚ы рассуждаете  как  эгоист,  от  всего  уединившийсЯ  и  ничего  не
любЯщий. Љто любит, тот не умрет.
     -- Ќу, вы любите свое дело, но вы же, несомненно, умрете.
     -- Ќет, кто любит свое родное, тот не умрет, тот будет вечно в нем жить
и вместе  с  ним  жить.  € этой радости, этой великой радости достаточно длЯ
того, чтобы быть спокойным перед смертью  и  не  убиватьсЯ  над  потерЯми  в
жизни. Љто любит, тот умирает спокойно. “ кого есть ђодина, тот, умираЯ если
не  за  нее,  то хотЯ бы--только в ней, на ней, умирает всегда уютно, как бы
ребенок, засыпаЯ в мЯгкой и теплой постельке, -- хотЯ бы эта смерть была и в
бою, хотЯ бы это и была смерть летчика, упавшего с  километровой  высоты  на
каменистую  землю.  ’олько  ђодина  дает  внутренний  уют, ибо все родное --
уютно, и только уют есть преодоление судьбы и смерти.
     џ когда-то убивалсЯ и изнывал, наблюдаЯ звериную жестокость и  кровавые
страданиЯ  в  животной  и человеческой жизни. Ќо теперь Я спокоен. Љто видел
мало зла, тот хлопочет, суетитсЯ, ерзает,  ужасаетсЯ  и  убиваетсЯ.  Ќо  кто
знает,  что весь мир лежит во зле, тот спокоен, ибо самаЯ эта суета мира как
лежащего во зле уже сама по себе предполагает, что мир не есть зло, что  это
его  временное состоЯние, что существует истина и правда, превысшаЯ жизни, и
что каждому велено природой отдать свою дань и злу и добру. Ќе волнуют  менЯ
сейчас  римские  императоры.  Ќо  это  --  только  потому, что жизнь выше их
кровавого сладострастиЯ; и это потому, что есть превысшаЯ,  общечеловеческаЯ
ђодина, котораЯ есть твердынЯ добра и истины и котораЯ может велеть вступить
мне  в  смертный  бой  и с римскими и со всЯкими иными императорами. Ђ знать
велениЯ ђодины, своевременно их воспринимать--дело  величайшей  человеческой
мудрости.  ѓлавное,  что есть опора против бессмыслицы жизни, есть твердынЯ,
превысшаЯ судьбы и есть  внутреннЯЯ  и  несокрушимаЯ  цитадель  презрениЯ  к
смерти,  есть  любовь  и жертва, есть подвиг и счастье самоотречениЯ, есть в
самоотречении длЯ других и длЯ ђодины самое сокровенное и уже  действительно
несокрушимое самоутверждение, самопорождение.
     Џока  наша  жизнь мЯтетсЯ и страждет, пока наша жизнь неустроена, полна
злобы и насилиЯ, пока мы умираем под пЯтой  неведомой  судьбы,  --  одно  из
двух:  или  жизнь,  согласнаЯ с родным и всеобщим, с ђодиной, и тогда она --
самоотречение; или жизнь вне свЯзи с родным и всеобщим, с ђодиной,  и  тогда
она -- бессмыслица.
     ЌеобЯзательно,  чтобы  человек во что бы то ни стало умирал и жертвовал
своей жизнью. „лЯ этого должно быть  особое  веление  ђодины.  Ќо  и  всЯкое
страдание  и  труд на пользу ђодины, и всЯкое лишение и тЯгость, переносимое
во славу ђодины, уже  есть  или  инаЯ  жертва,  или  иное  самоотречение,  и
осмысливаетсЯ все это только в меру жертвенности.

        IV
     -- ’оварищи!  Љоварный  враг напал н