 и  не  только
потому, что они содержат обширные сведениЯ о делах и событиЯх  его  времени,
но гораздо  более  потому,  что  в  них  раскрываютсЯ  частные  дела  самого
–ицерона. Ђ Я обладаю - как Я указывал уже в другом месте [15]- особого рода
любопытством: Я стремлюсь узнать душу и сокровенные мысли моих  авторов.  Џо
тем писаниЯм, которые  они  отдают  на  суд  света,  следует  судить  об  их
дарованиЯх, но не о них самих и их нравах. ’ысЯчи раз сожалел Я о  том,  что
до нас не дошла книга Ѓрута о добродетели [16]: ведь  так  интересно  узнать
теорию тех, кто силен в практике. Ќо поскольку одно дело проповедь, а другое
- проповедник, то мне столь же приЯтно познакомитьсЯ с  Ѓрутом  по  рассказу
Џлутарха, как и по его  собственной  книге.  џ  скорее  предпочел  бы  знать
доподлинно разговоры, которые он вел в своей палатке с кем-нибудь из частных
лиц накануне сражениЯ, чем речь, которую он держал перед армией на следующий
день после него, и Я больше хотел бы знать, что он делал в своем кабинете  и
в своей спальне, чем то, что он делал на площади и в сенате.
     —то касаетсЯ –ицерона,  то  Я  держусь  того  распространенного  о  нем
мнениЯ, что, кроме учености, в нем не было ничего особенно  выдающегосЯ;  он
был добрым и  благонравным  гражданином,  какими  часто  бывают  толстЯки  и
говоруны, - каков он и был в действительности, - но что касаетсЯ  внутренней
слабости и честолюбивого  тщеславиЯ,  то,  по  правде  признатьсЯ,  этим  он
обладал в избытке. џ не знаю, чем можно извинить то, что он считал возможным
опубликовать свои стихи. Ќет большой беды в том, чтобы писать плохие  стихи,
но то, что  он  не  понимал,  насколько  они  недостойны  славы  его  имени,
свидетельствует о недостатке ума. —то касаетсЯ его красноречиЯ, то  оно  вне
всЯкого сравнениЯ; Я думаю, что  никто  никогда  в  этом  отношении  ему  не
уподобитсЯ. Љогда –ицерон Њладший [17], походивший  на  своего  отца  только
тем, что носил то же имЯ, служил в Ђзии, однажды к нему, среди многих других
гостей, затесалсЯ –естий [18], сидевший у самого краЯ стола, как это  бывает
на открытых пирах вельмож. –ицерон спросил, кто это, у одного из своих слуг,
который сообщил ему, что это –естий. Ќо когда  –ицерон,  который  занЯт  был
другим и забыл, что ему ответили, еще два или три раза переспросил  об  этом
слугу, тот, чтобы избавитьсЯ от необходимости повторЯть ему по нескольку раз
одно и то "же и желаЯ указать какую-нибудь примету, сказал: "ќто  тот  самый
–естий, о котором вам говорили, что он не очень-то ценит красноречие  вашего
отца по сравнению со своим собственным". “Язвленный этим,  –ицерон  приказал
схватить несчастного –естиЯ и выпороть его в своем присутствии.  ‚от  пример
поистине неучтивого хозЯина. Ћднако даже среди тех, кто в числе прочих вещей
ценил несравненное цицероновское красноречие, были люди,  отмечавшие  в  нем
недостатки; так, например, друг –ицерона великий Ѓрут [19] говорил, что  это
было "волочащеесЯ и спотыкающеесЯ" красноречие, fractam et elumbem. Ћраторы,
близкие к нему по времени, перенЯли у него манеру  делать  длинную  паузу  в
конце отрывка и употреблЯть слова "esse videatur" {Ќадо полагать (лат.  ).},
которыми он так часто пользовалсЯ. —то касаетсЯ менЯ, то Я предпочитаю более
короткие фразы  с  Ямбической  каденцией.  €ногда  он  примешивает  и  резче
звучащие фразы, хотЯ  и  редко.  џ  обратил  внимание  на  то,  как  звучит,
например, следующее место: "Ego vero mе minus diu senem  esse  mallem,  quam
esse senem, antequam essem" {џ предпочитаю лучше недолго быть старым, нежели
состаритьсЯ до наступлениЯ старости [20] (лат. ).}.
     €сторики  составлЯют  мое  излюбленное  чтение  [21],  занимательное  и
легкое; тем более, что человек вообще,  к  познанию  которого  Я  стремлюсь,
выступает в их писаниЯх в более Ярком и более цельном освещении, чем где  бы
то ни было; мы видим разнообразие и действительность его внутренних  свойств
как в целом,  так  и  в  подробностЯх,  многообразие  средств,  которыми  он
пользуетсЯ, и бедствий, которые ему  угрожают.  Ѓольше  всего  мне  по  душе
авторы жизнеописаний: их прельщает не само событие,  а  его  подоплека,  они
задерживаютсЯ на том, что происходит внутри, а не на  том,  что  совершаетсЯ
снаружи. ‚от почему Џлутарх - историк во всех отношениЯх в моем  вкусе.  Њне
очень жаль, что у нас нет десЯтка „иогенов ‹аэрциев [22]  или  нет  хотЯ  бы
одного более пространного и объемистого.  €бо  менЯ  не  в  меньшей  степени
интересует судьба и жизнь этих  великих  наставников  человечества,  чем  их
различные учениЯ и взглЯды.
     ‚ области истории следует  знакомитьсЯ  со  всЯкого  рода  авторами,  и
старыми и  новыми,  и  французскими  и  иноземными,  чтобы  изучать  вещи  в
различном освещении, которое каждый  из  них  дает.  Ќо  особенно  достойным
изучениЯ представлЯетсЯ мне –езарь и не только ради знакомства  с  историей,
но и ради него самого, настолько он превосходит всех  других  авторов,  хотЯ
‘аллюстий [23] относитсЯ к тому  же  числу.  Џризнаюсь,  Я  читаю  –езарЯ  с
несколько  большим  благоговением  и  подчинением,   чем   обычно   читаютсЯ
человеческие произведениЯ; иногда сквозь его действиЯ Я вижу  его  самого  и
постигаю тайну его величиЯ; иногда Я  восхищаюсь  чистотой  и  неподражаемой
легкостью его слога, в чем он не только  превзошел,  как  признает  –ицерон,
всех историков, но и самого –ицерона  [24].  ‘  большой  искренностью  судит
–езарь о своих врагах, и Я думаю, что кроме прикрас, которыми  он  стараетсЯ
прикрыть неправое свое дело и свое пагубное честолюбие, его можно  упрекнуть
только в том, что он слишком скупо говорит о себе.
     ‚едь все эти великие дела не могли быть им выполнены без  большей  доли
его участиЯ, чем он изображает.
     џ  люблю  историков  либо  весьма  простодушных,  либо  проницательных.
Џростодушные историки, которые не вносЯт в освещение событий ничего  своего,
а занЯты лишь тем, чтобы тщательно собрать все дошедшие до  них  сведениЯ  и
добросовестно записать все событиЯ без всЯкого отбора, всецело предоставлЯют
познание истины нам  самим.  ’аков,  например,  в  числе  прочих,  добрейший
”руассар  [25],  который  подходит  к  своему  делу  с   такой   откровенной
наивностью, что, совершив ошибку, отнюдь не боитсЯ ее признать  и  исправить
там, где ее заметил; он приводит подрЯд самые разнообразные слухи об одном и
том же событии или противоречивые  объЯснениЯ,  которые  до  него  доходили.
€сториЯ ”руассара - это сырой  и  необработанный  материал,  который  всЯкий
может  использовать  по-своему,  в  меру  своего  пониманиЯ.  Џроницательные
историки умеют отобрать то,  что  достойно  быть  отмеченным;  они  способны
выбрать из двух известий более правдоподобное;  кроме  того,  они  объЯснЯют
решениЯ  государей   их   характером   и   положением   и   приписывают   им
соответствующие речи. Ћни правы, ставЯ своей задачей склонЯть  нас  к  своим
взглЯдам,  но,  разумеетсЯ,  на  это  способны  лишь   немногие.   €сторики,
занимающие  промежуточную   позицию   (а   это   наиболее   распространеннаЯ
разновидность их),  все  портЯт:  они  стремЯтсЯ  разжевать  нам  отрывочные
данные, они присваивают себе право судить и, следовательно,  направлЯть  ход
истории по своему усмотрению [26], ибо, если суждение историка однобоко,  то
он  не  может  предохранить  свое  повествование  от  извращениЯ  в  том  же
направлении.
     ’акого  рода  историки  занимаютсЯ  отбором  фактов,   достойных   быть
отмеченными, и часто скрывают от нас то или иное слово или частное действие,
которые могли бы объЯснить нам значительно больше; они  опускают,  как  вещи
невероЯтные, то, чего не понимают, а иногда опускают  кое-что,  может  быть,
просто потому,  что  не  умеют  выразить  этого  на  хорошем  латинском  или
французском  Языке.  Џусть  они  смело  выставлЯют   напоказ   свое   слабое
красноречие и свои рассуждениЯ, пусть высказывают какие угодно суждениЯ,  но
пусть оставЯт и нам возможность судить после  них,  пусть  они  не  искажают
своими сокращениЯми и своим отбором исторический материал, ничего из него не
изымают, а предоставЯт нам его в полном объеме и в нетронутом виде.
     Ѓольшей частью, в  особенности  в  наше  времЯ,  в  качестве  историков
выбираютсЯ люди из простонародьЯ  единственно  на  том  основании,  что  они
хорошо владеют пером, как если бы мы стремились научитьсЯ у них  грамматике!
Ђ они, заботЯсь лишь об этой стороне дела, по-своему  правы,  поскольку  они
продают только свое умение  болтать  и  им  платЯт  деньги  именно  за  это.
Џоэтому, жонглируЯ красивыми словами, они преподносЯт набор  всЯких  слухов,
собранных  ими  на  городских  перекрестках.  …динственно  доброкачественные
исторические сочинениЯ были написаны людьми, которые сами вершили эти  дела,
либо причастны были к руководству ими, или теми, на долю которых  выпало  по
крайней  мере  вести  другие  подобного  же  рода  дела.  ’аковы  почти  все
исторические сочинениЯ, написанные греческими и римскими авторами. € так как
о тех же делах писали многие очевидцы (как водилось в те  времена,  когда  и
знаниЯ и высокое положение обычно сочеталось в одном лице), то если у них  и
встретитсЯ какаЯ-нибудь  ошибка,  она  должна  быть  очень  незначительна  и
относитьсЯ к какому-нибудь весьма неЯсному случаю. Ќо чего  можно  ждать  от
врача, пишущего о делах войны, или от ученика, излагающего планы  государей?
„остаточно привести один пример, чтобы убедитьсЯ, насколько щепетильны  были
в своих писаниЯх римские авторы. Ђзиний  Џоллион  [27]  обнаружил  кое-какие
неточности даже в исторических работах самого  –езарЯ;  –езарь  допустил  их
либо потому, что не мог своими глазами уследить за всем, что происходило  во
всех частЯх его армии, и полагалсЯ на отдельных  людей,  нередко  сообщавших
ему недостаточно проверенные факты, либо потому,  что  его  приближенные  не
вполне точно осведомлЯли его о делах, которые они вели в его отсутствие.  Ќа
этом примере можно убедитьсЯ, до чего тонкое дело установление  истины,  раз
при описании какого-нибудь сражениЯ нельзЯ положитьсЯ на донесение того, кто
им руководил, или на рассказ солдат о том, что происходило около них, а надо
сопоставить - как это делаетсЯ  при  судебном  разбирательстве  -  показаниЯ
свидетелей и учитывать возражениЯ, даже по поводу мельчайших подробностей  в
каждом случае. Ќадо признать, что наши познаниЯ в нашей собственной  истории
весьма слабы. Ќо об этом достаточно писал ‚оден в том же духе, что и Я.
     —тобы помочь делу с моей плохой памЯтью, котораЯ так изменЯла мне,  что
мне приходилось не раз брать в руки как совершенно новые и  неизвестные  мне
книги, которые несколько лет тому назад Я тщательно читал и испещрил  своими
замечаниЯми, Я с недавнего времени завел  себе  привычку  отмечать  в  конце
всЯкой книги (Я имею в виду книги, которые Я хочу  прочитывать  только  один
раз) дату, когда Я закончил ее читать, и в общих чертах суждение, которое  Я
о ней вынес, чтобы иметь возможность на  основании  этого  по  крайней  мере
припомнить общее представление, которое Я составил  себе  о  данном  авторе,
читаЯ его. џ хочу здесь привести некоторые из этих заметок.
     ‚от что Я записал около  десЯти  лет  тому  назад  на  моем  экземплЯре
ѓвиччардини [28] (ибо на каком бы Языке книги ни говорили со мной, Я  всегда
говорю с ним на  моем  Языке):  "‚от  добросовестный  историк,  у  которого,
по-моему, с большей точностью, чем у  кого  бы  то  ни  было,  можно  узнать
истинную сущность событий его времени; к тому же в большинстве из них он сам
принимал участие и состоЯл в высоких чинах. ‘овершенно непохоже на то, чтобы
он из ненависти, лести или честолюбиЯ искажал факты: об этом свидетельствуют
его независимые суждениЯ о сильных мира сего, и в частности о  тех,  которые
выдвигали и назначали его на высокие посты, как например о папе Љлименте VII
[29]. —то касаетсЯ той его особенности, которую он как будто  желал  вменить
себе в наибольшую заслугу, а именно его отступлений и речей,  то  среди  них
есть меткие и удачные, но он чересчур увлекалсЯ ими: действительно, стараЯсь
ничего не  упустить  и  имеЯ  дело  с  таким  обширным  и  почти  необъЯтным
материалом, он становитсЯ многословным и  несколько  болтливым  на  школьный
манер. џ обратил также внимание на то, что о каких бы людЯх и делах, о каких
бы действиЯх и замыслах он  ни  судил,  он  никогда  не  выводит  их  ни  из
добродетели, ни из благочестиЯ и совести - как если бы этих вещей  вовсе  не
существовало - и объЯснЯет все  поступки,  какими  бы  совершенными  они  ни
казались  сами  по  себе,  либо   какой-нибудь   выгодой,   либо   порочными
побуждениЯми.  Ћднако  нельзЯ  себе  представить,  чтобы  среди   всех   тех
бесчисленных действий,  о  которых  он  судит,  не  было  хоть  каких-нибудь
продиктованных разумом. Ќикакое разложение не может охватить настолько  всех
без исключениЯ  людей,  чтобы  не  осталось  ни  одного  не  затронутого  им
человека; это вызывает у менЯ  опасение,  нет  ли  у  ѓвиччардини  какого-то
порока в этом его пристрастии и не судит ли он о других по себе".
     ‚ моем ”илиппе де Љоммине [30] записано следующее: "‚ы найдете  у  него
изЯщный и приЯтный  стиль,  отличающийсЯ  простотой  и  непосредственностью;
неприкрашенное   повествование,    сквозь    которое    Явно    просвечивает
добросовестность автора, свободного от тщеславиЯ, когда он говорит о себе, и
от зависти и пристрастиЯ, когда он  говорит  о  других;  его  рассуждениЯ  и
увещаниЯ  проникнуты  скорее  искренностью  и  добрыми   побуждениЯми,   чем
каким-нибудь выдающимсЯ  талантом;  и  на  всем  изложении  лежит  отпечаток
авторитетности  и  значительности,  свидетельствующих  о  высоком  положении
автора и его опыте в ведении больших дел".
     ‚ мемуарах братьев „ю Ѓелле [31]  Я  записал:  "‚сегда  приЯтно  читать
изложение событий в описаниЯх тех, кто пыталсЯ ими руководить, но нельзЯ  не
признать, что обоим авторам  мемуаров  очень  недостает  той  искренности  и
независимости в суждениЯх, присущих старым авторам подобного рода  мемуаров,
как, например, сиру †уанвилю, слуге ‹юдовика ‘вЯтого [32], или приближенному
Љарла ‚еликого, ќгингарду [33], или же ”илиппу де Љоммину, если взЯть автора
более близкого по времени. Њемуары „ю Ѓелле  -  это  не  историЯ,  а  скорее
апологиЯ ”ранциска I, направленнаЯ против Љарла V [34]. џ не хочу допустить,
что они исказили самый смысл событий, но они весьма искусны  в  том,  чтобы,
нередко вопреки истине, истолковывать событиЯ в нашу пользу и  скрывать  все
щекотливые моменты, касающиесЯ их повелителЯ; так, например, ни одним словом
не упомЯнуты отступлениЯ Њонморанси [35] и  Ѓриона  [36],  отсутствует  даже
самое имЯ госпожи д'ќтамп [37]. Њожно  умалчивать  о  тайных  делах,  но  не
говорить о том, что всем известно, и о  вещах,  которые  повлекли  за  собой
последствиЯ большой государственной важности, - непростительный  недостаток.
‘ловом, чтобы составить себе полное представление о ”ранциске I и о событиЯх
его  времени,  следует,  по-моему,  обратитьсЯ   к   какому-нибудь   другому
источнику; мемуары же братьев „ю  Ѓелле  могут  быть  полезны  вот  в  каком
отношении: в них можно найти любопытное  описание  тех  сражений  и  военных
походов, в которых оба эти сеньора принимали участие; сообщениЯ о  некоторых
речах и частных поступках современных им государей и,  наконец,  известиЯ  о
сношениЯх и переговорах, которые вел сеньор де ‹анже [38]; в них  содержитсЯ
множество  сведений,  заслуживающих  известности,  и  некоторые  незаурЯдные
суждениЯ".


       ѓлава XI

        Ћ †…‘’ЋЉЋ‘’€

     Њне кажетсЯ, что добродетель есть нечто иное и более  благородное,  чем
проЯвлЯющаЯсЯ  в  нас  склонность   к   добру.   ‹юди   по   природе   своей
добропорЯдочные и с хорошими задатками идут тем же путем и поступают так же,
как  люди  добродетельные.  Ќо  добродетель  есть  нечто  большее  и   более
действенное, чем  способность  тихо  и  мирно,  в  силу  счастливого  нрава,
подчинЯтьсЯ  велениЯм   разума.   ’от,   кто   по   природной   кротости   и
обходительности простил бы нанесенные ему обиды,  поступил  бы  прекрасно  и
заслуживал бы похвалы; но тот, кто, задетый за живое и разъЯренный, сумел бы
вооружитьсЯ разумом и после долгой борьбы одолеть неистовую  жажду  мести  и
выйти победителем, совершил бы несомненно нечто большее. Џервый поступил  бы
хорошо, второй же - добродетельно; первый  поступок  можно  назвать  добрым,
второй  -  добродетельным,  ибо  мне  кажетсЯ,   что   понЯтие   добродетели
преполагает трудность и борьбу и что добродетель не может  существовать  без
противодействиЯ. ‚едь не  случайно  мы  называем  бога  добрым,  всемогущим,
благим и справедливым, но мы не называем его  добродетельным,  ибо  все  его
действиЯ непринужденны и совершаютсЯ без всЯких усилий. Њногие философы -  и
не только стоики, но и эпикурейцы - близки к такому пониманию добродетели. џ
объединЯю тех и других [1]  вопреки  общераспространенному  мнению,  которое
ложно, как бы ни расценивать остроумный ответ, данный Ђркесилаем  тому,  кто
упрекал его в том, что многие переходЯт  из  его  школы  к  эпикурейцам,  но
никогда от эпикурейцев к стоикам. "‘огласен!  -  ответил  Ђркесилай  [2].  -
Њногие петухи превращаютсЯ в каплунов,  но  каплуны  никогда  не  становЯтсЯ
петухами".  €  действительно,  по  части  твердости  взглЯдов  и   строгости
наставлений эпикурейцы отнюдь не уступают стоикам, если быть в отношении  их
добросовестными и не подражать тем  спорщикам,  которые,  стремЯсь  одержать
легкую победу над ќпикуром, приписывают ему то, чего он никогда и не  думал,
и выворачивают его слова наизнанку, злоупотреблЯЯ грамматикой и вкладываЯ  в
его фразы совсем другой смысл, чем тот, какой эти фразы  (равно  как  и  его
дела, как им хорошо известно) на  самом  деле  имели.  Ќедаром  некий  стоик
заЯвлЯет, что он перестал быть эпикурейцем по той причине - в числе  прочих,
- что эпикурейцы идут слишком  возвышенным,  недоступным  путем  et  il  qui
<FONT SIZE=3><FONT FACE="Symbol">&#102;&#105;&#108;&#104;&#100;&#111;&#110;&#111;&#105; </FONT></FONT>
 vocantur, sunt <FONT SIZE=3><FONT FACE="Symbol">&#106;&#105;&#108;&#111;&#107;&#97;&#108;&#111;&#105;</FONT></FONT> omnesque virtutes et colunt  et  retinent
{€ те, которых вы называете любителЯми наслаждений, на самом  деле  ЯвлЯютсЯ
любителЯми прекрасного и честного, и они чтут и блюдут все  добродетели  [3]
(лат. ).}. €так, повторЯю: из философов многие стоики и эпикурейцы  считали,
что недостаточно обладать душой благонамеренной, уравновешенной и склонной к
добродетели,  что  недостаточно  быть  способным  высказывать   суждениЯ   и
принимать решениЯ, ставЯщие нас выше всех жизненных невзгод и превратностей,
но что необходимо,  кроме  того,  самому  искать  случаев  применить  их  на
практике. Ћни хотели испытать боль, нужду, презрение, чтобы с ними  боротьсЯ
и сохранЯть душу в боевой готовности: multum sibi  adicit  virtus  lacessita
{„обродетель возрастает, если ее подвергают испытаниЯм [4]  (лат.  ).}.  ‚от
одна из причин, побудившаЯ ќпаминонда, принадлежавшего к третьей школе  [5],
отказатьсЯ от богатства, которое судьба послала ему в  руки  самым  законным
путем, ибо он хотел, по его собственному выражению, сражатьсЯ с бедностью, и
прожил в нужде  до  конца  своих  дней.  ‘ократ  подвергал  себЯ  еще  более
жестокому, на мой взглЯд, испытанию, поскольку таким испытанием ЯвлЯлась длЯ
него злоба жены; это, по-моему, равносильно упражнению  с  остро  отточенным
ножом. Њетелл [6], единственный  из  римских  сенаторов,  решил  подвергнуть
испытанию свою добродетель, чтобы положить предел насилию народного  трибуна
‘атурнина [7], старавшегосЯ всеми силами  провести  несправедливый  закон  в
пользу плебеев. Џриговоренный за это к изгнанию  -  каре,  которую  ‘атурнин
ввел против отказавшихсЯ признать этот закон, - Њетелл обратилсЯ к тем,  кто
сопровождал его в этот тЯжкий длЯ него час, со следующими  словами:  "„елать
зло - вещь слишком легкаЯ и слишком низкаЯ;  делать  добро  в  тех  случаЯх,
когда с этим не сопрЯжено никакой  опасности,  -  вещь  обычнаЯ;  но  делать
добро,  когда  это  опасно,  -  таково  истинное  призвание  добродетельного
человека". ќти  слова  Њетелла  Ясно  подтверждают  мою  мысль  о  том,  что
добродетель не вЯжетсЯ с отсутствием трудностей  и  что  легкий,  удобный  и
наклонный путь, по которому направлЯетсЯ хорошаЯ природнаЯ  склонность,  это
еще  не  есть  путь  истинной  добродетели.  ЏоследнЯЯ  требует  трудного  и
тернистого пути, она, как в случае  с  Њетеллом,  должна  преодолевать  либо
внешние трудности, которыми судьба стараетсЯ отвлечь ее от  нелегкого  пути;
либо трудности  внутренние,  вызываемые  нашими  необузданными  страстЯми  и
несовершенством.
     ‚плоть до этой минуты Я чувствовал себЯ в  своем  изложении  совершенно
уверенным. Ќо, когда Я дописывал последнюю фразу, мне пришло в голову,  что,
согласно моей мысли, душа ‘ократа, самаЯ совершеннаЯ из всех мне  известных,
должна быть отнесена не к самым образцовым, ибо Я не могу представить себе в
нем борьбы с каким бы то ни было порочным стремлением. џ не могу  вообразить
себе, чтобы его добродетель испытывала какие бы то  ни  было  трудности  или
какое-нибудь принуждение. џ знаю могущество и  власть  его  разума,  который
никогда не дал  бы  зародитьсЯ  какому-нибудь  порочному  стремлению.  ’акой
возвышенной добродетели, как у ‘ократа, Я не могу  ничего  противопоставить.
Њне  кажетсЯ,  Я  вижу,  как,  свободнаЯ,   она   ступает   победоносным   и
торжествующим шагом, не встречаЯ никаких  помех,  никаких  трудностей.  …сли
добродетель Ярче  сиЯет  благодарЯ  борьбе  противоположных  стремлений,  то
значит ли это, что она не может обойтись без порока и что своей ценностью  и
почетом она обЯзана ему? —то скажем мы также об этом честном  и  благородном
эпикурейском наслаждении, которое  мимоходом,  словно  играючи,  воспитывает
добродетель, подчинЯЯ ей, в виде забавы, стыд, лихорадки, бедность, смерть и
узилища? …сли Я предположу, что совершеннаЯ добродетель познаетсЯ лишь путем
умениЯ подавлЯть и терпеливо сносить боль,  не  моргнув  глазом  выдерживать
жестокие приступы подагры; если  Я  предпишу  ей  в  качестве  обЯзательного
условиЯ  трудности  и  препЯтствиЯ,  то  что  же  сказать   о   добродетели,
поднЯвшейсЯ на такую высоту, что она не только презирает страдание, но  даже
наслаждаетсЯ  им,  упиваетсЯ  до  степени  восторженного  экстаза,   подобно
некоторым  эпикурейцам,  оставившим  нам  весьма  достоверные  свидетельства
подобных, испытанных ими переживаний?
     …сть  немало  случаев,  когда  люди  на  деле   превзошли   требованиЯ,
предъЯвлЯемые  их  учением.  „оказательством  этого  служит  пример   Љатона
Њладшего [8]. Љогда Я представлЯю себе, как он умирал, вырываЯ из тела  свои
внутренности, Я не могу допустить, что душа его  в  этот  момент  была  лишь
полностью свободна от страха и смЯтениЯ, не могу поверить,  чтобы,  совершаЯ
этот поступок, он только выполнЯл  правила,  предписываемые  ему  стоическим
учением, иначе говорЯ, что душа его  оставалась  спокойной,  невозмутимой  и
бесстрастной. Њне кажетсЯ, что в добродетели  этого  человека  было  слишком
много пламенной силы, чтобы он мог удовольствоватьсЯ этим;  Я  нисколько  не
сомневаюсь,  что  он  испытывал  радость  и   наслаждение,   совершаЯ   свой
благородный подвиг, и что он был им более удовлетворен, чем каким бы  то  ни
было другим поступком в своей жизни. Sic abit  e  vita  ut  causam  moriendi
nactum se esse gauderet  {Ћн  ушел  из  жизни,  радуЯсь,  что  нашел  случай
покончить с собой [9] (лат. ).}. џ настолько убежден в этом, что сомневаюсь,
пожелал ли бы он лишитьсЯ возможности  совершить  такое  прекрасное  деЯние.
…сли бы менЯ не останавливала мысль о благородстве, побуждавшем  его  всегда
ставить  общественное  благо  выше  личного,  то  Я  очень  склонен  был  бы
допустить, что он благодарен  был  судьбе  за  то,  что  она  послала  такое
прекрасное испытание его добродетели,  и  за  то,  что  она  помогла  "этому
разбойнику" [10] растоптать исконную свободу его родины.  Њне  кажетсЯ,  что
при совершении этого поступка его  душа  испытывала  несказанную  радость  и
мужественное наслаждение, ибо она сознавала, что благородство и величие  его
-
     Dehberata morte ferocior -

     {Ћна неустрашима, так как решила умереть [11] (лат. ).}

     вдохновлены не мыслью о грЯдущей славе  (как  это  бывает  у  некоторых
слабых и заурЯдных людей; но длЯ души столь благородной,  сильной  и  гордой
это был бы слишком  низменный  стимул),  а  красотой  самого  поступка.  ќту
красоту он видел во всем ее совершенстве и Яснее, чем мы, ибо владел ею так,
как нам не дано.
     Љ  моему  большому   удовольствию,   "философы   считают,   что   такой
замечательный поступок был бы неуместен во всЯкой  другой  жизни,  и  только
одному Љатону можно было так закончить  свою  жизнь.  Џоэтому  он  с  полным
основанием рекомендовал своему сыну и  окружавшим  его  сенаторам  выйти  из
положениЯ иначе.  Catoni  cum  incredibilem  natura  tribuisset  gravitatem,
eamque  ipse  perpetua  constantia  roboravisset,  semperque  in   proposito
consilio permansisset, moriendus potius quam tyranni vultus aspiciendus erat
{Љатон, наделенный от природы невероЯтной непреклонностью,  которую  он  еще
укрепил  неизменным  постоЯнством,  и  всегда   придерживавшийсЯ   принЯтого
решениЯ, должен был предпочесть скорее  умереть,  чем  увидеть  тирана  [12]
(лат. ).}.
     ‚сЯкаЯ  смерть  должна  соответствовать  жизни  человека.  “мираЯ,   мы
остаемсЯ такими же, какими были в жизни. џ всегда нахожу  объЯснение  смерти
данного человека в его  жизни.  €,  когда  мне  рассказывают  о  стойком  по
видимости конце человека, проведшего вЯлую  жизнь,  Я  считаю,  что  он  был
вызван  какой-либо  незначительной  причиной,  соответствующей  жизни  этого
человека. Њожно ли сказать, что легкость, с которой шел к смерти Љатон, и та
непринужденность, которой он достиг силой своего духа, должны как-то умалить
красоту его добродетели? Љто из людей, хоть в малейшей степени причастных  к
истинной философии, может  себе  представить,  что  ‘ократ,  когда  на  него
обрушились осуждение, оковы и темница, всего-навсего лишь не испытал  страха
и оставалсЯ невозмутим? Љто не согласитсЯ признать, что он проЯвил не только
стойкость и уверенность в себе (таково было его обычное состоЯние), но что в
его последних словах и действиЯх  сказались  какое-то  радостное  веселие  и
совершенно новаЯ  удовлетворенность?  Ќе  доказывает  ли  то  содрогание  от
удовольствиЯ, которое он испытал от возможности почесать себе ногу, когда  с
нее снЯли оковы, что подобнаЯ же радость была в его душе при мысли,  что  он
освобождаетсЯ от всех злоключений прошлого и находитсЯ  на  пороге  познаниЯ
будущего? „а простит менЯ Љатон: его смерть была более стремительной и более
трагической, но в смерти ‘ократа есть нечто более невыразимо прекрасное.
     Ђристипп [13] говорил тем, кто сожалел о ней: "„а ниспошлют боги и  мне
такую смерть!"
     Ќа примере этих двух людей и их подражателей (ибо Я сильно  сомневаюсь,
что существовали люди, им подобные) можно убедитьсЯ в  такой  необыкновенной
привычке к добродетели, что она вошла в их плоть и  кровь.  ќта  добродетель
достигаетсЯ у них не усилием, не  предписаниЯми  разума;  им  не  нужно  длЯ
соблюдениЯ ее укреплЯть свою душу, ибо она составлЯет сущность их души,  это
ее обычное и естественное состоЯние. Ћни достигли  этого  путем  длительного
применениЯ наставлений  философии,  семена  которой  пали  на  прекрасную  и
благодатную почву. ЏробуждающиесЯ в нас порочные склонности не находЯт к ним
доступа; силой и суровостью своей души они подавлЯют их в самом зародыше.
     џ думаю, нет сомнений в том,  что  лучше  по  божьему  изволению  свыше
подавлЯть искушениЯ в зародыше и так подготовить себЯ к  добродетели,  чтобы
самые семена искушениЯ были уже вырваны с  корнем,  чем,  поддавшись  первым
проЯвлениЯм дурных страстей, лишь после этого насильно  мешать  их  росту  и
боротьсЯ, стараЯсь приостановить их  развитие  и  преодолеть  их;  но  Я  не
сомневаюсь, что идти по  этому  второму  пути  лучше,  чем  обладать  просто
цельным и благодушным характером и питать от природы отвращение к  пороку  и
распущенности. €бо люди, относЯщиесЯ  к  этой  третьей  разновидности,  люди
невинные, но и не добродетельные, не делают зла, но их  не  хватает  на  то,
чтобы делать добро. Љ тому же такой душевный склад так недалек от слабости и
несовершенства, что Я не в состоЯнии даже разграничить их.  €менно  по  этой
причине с  самыми  понЯтиЯми  доброты  и  невинности  свЯзан  некий  оттенок
пренебрежениЯ. џ  вижу,  что  некоторые  добродетели,  например  целомудрие,
воздержание и умеренность, могут быть обусловлены физическими  недостатками.
‘тойкость в перенесении опасностей (если только ее можно  назвать  в  данном
случае  стойкостью),  презрение  к  смерти  и  терпение  в  бедствиЯх  часто
встречаютсЯ у людей, не умеющих  разбиратьсЯ  в  злоключениЯх  и  потому  не
воспринимающих их как таковые. Џоэтому отсутствие достаточного  пониманиЯ  и
глупость иногда можно принЯть за  добродетели,  и  мне  нередко  приходилось
видеть, как людей хвалили за то,  за  что  их  следовало  бы  бранить.  Ћдин
итальЯнский вельможа, нелюбезно отзывавшийсЯ о своей нации, однажды  в  моем
присутствии  говорил   следующее.   ‘ообразительность   и   проницательность
итальЯнцев - утверждал он - так велики, что они заранее способны  предвидеть
подстерегающие их опасности и бедствиЯ, поэтому не следует удивлЯтьсЯ  тому,
что на войне они часто спешат позаботитьсЯ о  своем  самосохранении  еще  до
столкновениЯ с опасностью, между тем, как французы  и  испанцы,  которые  не
столь проницательны, идут напролом, и им нужно воочию  увидеть  опасность  и
ощутить ее,  чтобы  почувствовать  страх,  причем  даже  и  тогда  страх  не
удерживает их; немцы же и швейцарцы, более  вЯлые  и  тупые,  спохватываютсЯ
только в тот момент, когда уже  изнемогают  под  ударами.  Ћн,  может  быть,
говорил все это шутки ради; однако несомненно верно, что новички  в  военном
деле часто бросаютсЯ навстречу опасности, но, побывав в переделках,  уже  не
действуют столь опрометчиво:

          haud ignarus quantum nova gloria in armis,
     Et praedulce decus primo certamine possit.

     {... хоть и знал Я, как много значат длЯ первого  сражениЯ  только  что
обретеннаЯ военнаЯ слава и пресладостный почет [14] (лат. ).}

     ‚от почему, когда судЯт об отдельном поступке, то, прежде  чем  оценить
его, надо учесть разные обстоЯтельства и принЯть во  внимание  всю  сущность
человека, который совершил его.
     Ќесколько  слов  о  себе.  Њои   друзьЯ   нередко   называли   во   мне
осмотрительностью то, что в действительности было  случайностью,  и  считали
проЯвлением смелости и терпениЯ то, что было проЯвлением рассудительности  и
определенного мнениЯ; словом, мне часто  приписывали  одно  качество  вместо
другого, и иногда к выгоде длЯ менЯ, иногда мне в ущерб. Ќа деле же Я  далек
как от той первой и более высокой степени  совершенства,  когда  добродетель
превращаетсЯ в привычку, так и от совершенства второй степени, доказательств
которого Я не смог дать. Њне не приходилось прилагать больших усилий,  чтобы
обуздать обуревавшие менЯ желаниЯ. ЊоЯ добродетель -  это  добродетель  или,
лучше сказать, невинность случайнаЯ и преходЯщаЯ. Ѓудь у  менЯ  от  рождениЯ
более неуравновешенный характер, Я представлЯл бы, наверное, жалкое зрелище,
ибо мне не хватило бы твердости  противостоЯть  натиску  страстей,  даже  не
особенно бурных. џ совершенно не способен к внутреннему  разладу  и  борьбе.
Џоэтому мне нечего особенно благодарить себЯ  за  то,  что  Я  лишен  многих
пороков:

               si vitiis mediocribus et mea  paucis
     Mendosa est natura, alioqui recta, velut si
     Egreglo inspersos reprehendas corpore naevos,

     {…сли моЯ природа, наделеннаЯ лишь небольшими недостатками, в остальном
благополучно устроена и подобна прекрасному телу, которому можно поставить в
укор несколько рассеЯнных по нему пЯтнышек [15] (лат. ).}

     то Я скорее обЯзан этим моей судьбе, чем моему разуму. …й угодно  было,
чтобы Я происходил из рода, прославившегосЯ своей безупречной честностью,  и
был сыном замечательного отца; не знаю, унаследовал ли Я от  него  некоторые
его качества или на менЯ незаметно повлиЯли его примеры, которые Я  видел  в
семье, и хорошее воспитание, полученное мною в детстве, или что-нибудь  иное
-

     Seu Libra, seu me Scorpius aspicit
     Formidolosus pars violentior
     Natalia horae, seu tyrannus
     Hesperiae Capricornus undae, -

     {Џреобладало ли в момент моего рождениЯ  влиЯние  созвездиЯ  ‚есов  или
грозного ‘корпиона, или же владыки западного морЯ. Љозерога [16] (лат. ).}

     но, как бы там ни было,  Я  питаю  отвращение  к  большинству  пороков.
Ђнтисфен  [17]  ответил  спросившему  его,  чему  лучше   всего   научитьсЯ:
"ЋтучитьсЯ  от  зла".  џ  питаю,  говорю  Я,  к  порокам  отвращение,  столь
естественное и глубоко мне присущее, что никакие  обстоЯтельства  не  смогли
заставить менЯ изменить это усвоенное с младенческих лет чувство; не  смогли
заставить менЯ изменить ему даже собственные суждениЯ, несмотрЯ на  то,  что
они, отклонЯЯсь в некоторых отношениЯх от общепринЯтого пути, легко могли бы
мне дозволить поступки, которые эта естественнаЯ склонность  побуждает  менЯ
ненавидеть.
     Ќе могу  удержатьсЯ  от  весьма  странного  признаниЯ:  Я  нахожу,  что
благодарЯ моему отвращению к порокам в  моих  нравах  больше  постоЯнства  и
уравновешенности, чем в моих суждениЯх, и что моЯ похоть менее  разнузданна,
чем мой разум.
     Ђристипп высказал такие смелые мысли в защиту наслаждениЯ и  богатства,
что философы  всех  направлений  ополчились  против  него.  Ќо  что  до  его
собственных нравов, то когда тиран „ионисий [18] предоставил  ему  на  выбор
трех прекрасных женщин, Ђристипп заЯвил, что выбирает  всех  трех  и  он  не
одобрЯет Џариса за то, что тот отдал предпочтение одной из трех; но, приведЯ
их к себе в дом, он отослал их обратно, не  прикоснувшись  к  ним.  Ћднажды,
когда его слуга, который во времЯ путешествиЯ нес за ним деньги, выбилсЯ  из
сил из-за тЯжести своей ноши, Ђристипп приказал ему  бросить  все  лишнее  и
оставить только то, что он в состоЯнии нести [19].
     € ќпикур, с его безбожным и  утонченным  учением  в  личной  жизни  был
весьма благочестив и трудолюбив.  Ћдному  из  своих  друзей  он  пишет,  что
питаетсЯ только черным хлебом с водой и  просит  прислать  немного  сыра  на
случай, если он захочет устроить роскошный обед  [20].  ‚ерно  ли,  что  длЯ
того, чтобы быть добрым до конца, надо быть им  в  силу  какого-то  тайного,
естественного и общего свойства, без всЯкого на то закона или основаниЯ, или
примера?
     Џороки, которым мне случалось поддаватьсЯ, слава богу, не из худших.  џ
по достоинству осуждал их в себе, ибо мой разум оставалсЯ незатронутым  ими;
напротив, он строже осуждал их во мне, чем осудил бы в ком-нибудь другом. Ќо
этим  дело  и  ограничивалось,  ибо  Я  способен   оказывать   лишь   слабое
сопротивление и легко даю  себЯ  увлечь;  однако  Я  не  допускаю,  чтобы  к
имеющимсЯ у менЯ порокам присоединЯлись еще и другие, что случаетсЯ с  теми,
кто этого не остерегаетсЯ, ибо пороки  большей  частью  переплетаютсЯ  между
собой. —то  касаетсЯ  моих  пороков,  то  Я  их  в  меру  моих  возможностей
ограничил, оставив себе очень немногие и самые простые,

                    nec ultra
     Errorem foveo.

     {Ќе потакаю другим слабостЯм [21] (лат. )}

     Њежду тем стоики утверждают, что когда мудрец совершает благое дело, он
делает его с помощью всех своих добродетелей, хотЯ одна из них в зависимости
от характера действиЯ и преобладает (доводом в пользу этого им могло служить
до известной степени сходство с человеческим организмом, ибо действие  гнева
может происходить в нас лишь с помощью  всех  других  чувств,  хотЯ  гнев  и
преобладает над ними); но если они отсюда хотЯт сделать  вывод,  что,  когда
порочный человек творит дурное дело, он совершает его при помощи всех  своих
пороков, то Я им в этом не верю или не понимаю их в этом  отношении,  ибо  в
действительности Я ощущаю прЯмо противоположное. Ћднако  это  несущественные
тонкости, на которых иногда останавливаютсЯ философы.
     џ поддаюсь кое-каким порокам, но других избегаю не менее  усердно,  чем
свЯтой.
     Џерипатетики также не признают такой неразрывной свЯзи между  пороками,
и Ђристотель считает [22], что человек благоразумный  и  справедливый  может
быть и невоздержанным, и распутным.
     ‘ократ охотно признавалсЯ перед теми, кто находил  в  чертах  его  лица
некоторую склонность к пороку, что она действительно была ему свойственна от
природы, но что благодарЯ самообладанию ему удалось обуздать ее [23].
     Ѓлизкие к философу ‘тильпону люди утверждали [24], что он с ранних  лет
был привержен к вину и питал слабость к женщинам, но  в  результате  упорных
усилий стал весьма воздержан в том и в другом.
     ’ем,  что  есть  во  мне   хорошего,   Я,   напротив,   обЯзан   своему
происхождению.  •орошие  качества  не  воспитаны  во  мне  ни  законом,   ни
наставлением,  ни  путем  какого-нибудь  другого   обучениЯ.   Њне   присуща
естественнаЯ доброта, в которой немного силы, но нет ничего  искусственного.
€ по природе своей и  по  велению  разума  Я  жестоко  ненавижу  жестокость,
наихудший из пороков. ‚ этом отношении Я до такой степени чувствителен,  что
не переношу, когда режут цыпленка или когда слышу, как верещит заЯц в  зубах
моих собак, хотЯ и считаю охоту одним из самых больших удовольствий.
     ’е, кто  осуждает  наслаждение,  желаЯ  доказать,  что  оно  порочно  и
неразумно, охотно пользуютсЯ следующим доводом: когда оно  достигает  высшей
точки, - говорЯт они, - но так безраздельно завладевает нами, что  полностью
вытеснЯет разум, и ссылаютсЯ на  то,  что  мы  испытываем  при  сношениЯх  с
женщинами:

                            cum iam praesagit gaudia corpus
     Atque in eo est Venus ut muliebria conserat arva.

     {Љогда тело уже  предчувствует  наслаждениЯ  и  в  нем  -  ‚енера,  что
готовитсЯ оплодотворить женское лоно [25] (лат. ).}

     Ћни находЯт, что в эти мгновениЯ мы настолько бываем вне себЯ, что  наш
разум, полностью поглощенный наслаждением и потонув в нем,  не  в  состоЯнии
выполнЯть свое назначение. џ знаю, что бывает и иначе  и  что  иногда,  если
захочешь, можно и в этот самый момент обратитьсЯ душой к другим  мыслЯм,  но
длЯ этого требуетсЯ душевное  напрЯжение  и  предварительнаЯ  подготовка.  џ
знаю, что можно обуздывать порыв этого наслаждениЯ; Я хорошо знаком  с  этим
по опыту и не нахожу, что ‚енера, - столь требовательнаЯ богинЯ, как считают
многие и более чистые, чем Я, люди. Њне, например, не кажетсЯ, как  королеве
Ќаваррской [26] в одной из новелл ее  "ѓептамерона"  (книге,  прелестной  по
содержанию),  ни  невероЯтным,  ни  слишком  трудным  проводить   весело   и
непринужденно целые ночи напролет с давно  желанной  возлюбленной,  выполнЯЯ
данное   ей   обещание   ограничиватьсЯ   только   поцелуЯми    и    легкими
прикосновениЯми. џ полагаю, что длЯ доказательства  того,  что  при  сильном
волнении мы иной раз терЯем разум, лучше подходит пример охоты (ибо  в  этом
случае меньше наслаждениЯ, но больше восхищениЯ и неожиданности, которые  не
дают разуму возможности быть наготове и во всеоружии):  когда  после  долгих
преследований животное  внезапно  показываетсЯ  там,  где  мы  меньше  всего
ожидаем его увидеть, то испытываемое нами потрЯсение, еще усиленное Яростным
гиканием, бывает настолько велико, что тем, кто  любит  такого  рода  охоту,
невозможно в этот момент отвлечьсЯ мыслЯми куда-нибудь  в  сторону.  Ќедаром
поэты изображают „иану победительницей над факелом и стрелами Љупидона:

     Quis non malarum, quas amor curas habet Haec inter obliviscitur?"

     {Љто среди этих радостей не позабудет жестоких мук любви [27] (лат. ).}

     ‚озвращаЯсь к сказанному, замечу, что Я горЯчо сочувствую чужим печалЯм
и плакал бы вместе с горюющими, если бы умел плакать в каких бы то  ни  было
случаЯх. ‘лезы, не только искренние, но и притворные, всегда вызывают у менЯ
желание плакать. џ не жалею мертвецов, Я скорее готов им завидовать,  но  от
души жалею людей, находЯщихсЯ при  смерти.  ЊенЯ  возмущают  не  те  дикари,
которые жарЯт и потом едЯт покойников, а те,  которые  мучают  и  преследуют
живых людей. џ не могу спокойно переносить казни, даже если они  совершаютсЯ
по закону и оправданны. Ќекто, желаЯ подтвердить  великодушие  ћлиЯ  –езарЯ,
сообщает следующее [28]. Ћн был великодушен даже когда мстил:  захватив  тех
пиратов, которые в свое времЯ держали  его  в  плену  и  заставили  уплатить
выкуп, –езарь, ранее угрожавший  распЯть  их  на  кресте,  все  же  приказал
сначала удавить их, а потом уже распЯть. ‘воего секретарЯ, ”илемона, который
намеревалсЯ его отравить, –езарь приказал просто умертвить,  не  наложив  на
него более тЯжкого наказаниЯ. Љто бы ни был тот  римский  автор,  который  в
доказательство великодушиЯ –езарЯ ссылаетсЯ на  то,  что  он  осуждал  своих
обидчиков только на пр