тому огромному  животному  сторожем,  и
если ихневмон, враг крокодила, приближаетсЯ к нему, желаЯ с  ним  сразитьсЯ,
то, боЯсь, чтобы он не застал крокодила спЯщим, она начинает петь и  клевать
его, стараЯсь разбудить и предупредить об опасности. Ћна питаетсЯ  остатками
пищи этого чудовища, которое охотно пропускает ее к себе в пасть и позволЯет
ей клевать и выискивать маленькие кусочки  мЯса,  застрЯвшие  у  него  между
челюстЯми и зубами; если  же  крокодил  хочет  закрыть  свою  пасть,  то  он
предупреждает ее об этом, смыкаЯ челюсти мало-помалу и не причинЯЯ ей вреда.
ђаковина, обычно называемаЯ перламутром, живет таким же образом с  небольшим
животным вроде краба, который служит ей  сторожем  и  привратником,  ибо  он
помещаетсЯ у входа в раковину и держит ее всегда  приоткрытой  до  тех  пор,
пока в нее не заберетсЯ какаЯ-нибудь рыбешка, годнаЯ им обоим в пищу.  ’огда
он залезает в раковину и, пощипываЯ ее, заставлЯет плотно  закрытьсЯ,  после
чего они съедают свою добычу [147].
     Ћбраз жизни тунцов свидетельствует о том, что они по-своему  знакомы  с
тремЯ разделами математики. —то касаетсЯ астрономии, то можно  сказать,  что
они обучают ей людей: действительно, они останавливаютсЯ в том месте, где их
застает зимнее солнцестоЯние, и остаютсЯ здесь до следующего  равноденствиЯ;
вот почему даже Ђристотель охотно признает за ними знакомство с этой наукой.
—то  касаетсЯ  геометрии  и  арифметики,  то  они  всегда  составлЯют  косЯк
кубической формы, во всех направлениЯх квадратный, и образуют плотное  тело,
замкнутое и со всех сторон окруженное шестью равными гранЯми, после чего они
плавают в таком квадратном распорЯдке, в виде  косЯка,  имеющего  одинаковую
ширину сзади и спереди, так что завидевшему косЯк и сосчитавшему число рыб в
одном рЯду, нетрудно установить численность всего косЯка,  ибо  глубина  его
равна ширине, а ширина - длине [148].
     Љрасноречивым проЯвлением гордости у животных  может  служить  историЯ,
приключившаЯсЯ с огромным псом, присланным царю Ђлександру из  €ндии  [149].
…му сначала  предложили  сразитьсЯ  с  оленем,  потом  с  кабаном,  затем  с
медведем, но пес не удостоил их вниманиЯ и даже не двинулсЯ  с  места.  ‹ишь
увидев перед собой льва, он тотчас же поднЯлсЯ на ноги, Ясно показываЯ этим,
что его достоинство позволЯет ему сразитьсЯ только со львом.
     —то касаетсЯ раскаЯниЯ и признаниЯ своих ошибок,  то  об  одном  слоне,
убившем в пылу гнева своего  сторожа,  рассказывают,  что  от  огорчениЯ  он
перестал принимать пищу и этим уморил себЯ [150].
     Ќе чуждо животным и великодушие. Ћб одном тигре -  а  тигр  ведь  самое
свирепое животное - рассказывают, что когда ему дали в пищу молодую козочку,
он целых два днЯ голодал, щадЯ ее.  Ќа  третий  день  он  разбил  клетку,  в
которую был заключен, и отправилсЯ  искать  себе  другую  добычу,  не  желаЯ
трогать козочки, своего ближнего и гостЯ [151].
     —то  касаетсЯ  близости  и  согласиЯ,  которые  устанавливаютсЯ   между
животными благодарЯ общению, то мы часто видим, что кошки,  собаки  и  зайцы
привыкают друг к „ругу и живут  вместе.  Ќо  то,  что  приходитсЯ  наблюдать
мореплавателЯм, особенно плывущим вдоль берегов ‘ицилии, превосходит  всЯкое
человеческое воображение. џ говорю об алкионах.  Љакому  еще  виду  животных
природа оказала столько вниманиЯ при родах и поЯвлении  на  свет  потомства?
Џоэты утверждают, что один из плавучих „елосских островов укрепилсЯ  и  стал
неподвижным, чтобы ‹атона [152] могла на нем разрешитьсЯ от бремени. Ќо богу
было угодно, чтобы все море было неподвижно и гладко, чтобы  на  нем  царило
безветрие и не было ни малейшего волнениЯ и никакого  дождЯ  в  день,  когда
алкион  порождает  свое  потомство,  что  приходитсЯ  как   раз   в   зимнее
солнцестоЯние, то есть в самый короткий день в году; благодарЯ этой милости,
оказываемой алкионам, мы можем в разгар зимы в течение семи суток плавать  в
безопасности. €х самки не признают никаких других  самцов,  кроме  своей  же
породы, они проводЯт с ними всю  жизнь,  никогда  не  покидаЯ  их;  если  же
случаетсЯ, что самец становитсЯ слабосильным и дрЯхлеет, они взваливают  его
себе на плечи, повсюду носЯт с собой и заботЯтсЯ  о  нем  до  самой  смерти.
Ќикто еще до  настоЯщего  времени  не  в  состоЯнии  был  ни  постигнуть  то
изумительное  искусство,  с  каким  алкион  устраивает  гнездо  длЯ   своего
потомства, ни разгадать, из чего он его делает. Џлутарх [153], который видел
и обследовал собственными руками многие из  них,  полагает,  что  это  кости
какой-то рыбы, которые алкион как-то  соединЯет  и  свЯзывает  между  собой,
располагаЯ одни из них вдоль,  другие  -  поперек  и  устраиваЯ  ложбинки  и
углублениЯ,  так  что  под  конец  образуетсЯ  круглое,  способное   плавать
суденышко; закончив это сооружение, алкион испытывает его с помощью морского
прибоЯ; поместив его туда, где волны ударЯют слабо, он узнает,  что  в  этом
суденышке необходимо еще починить и в  каких  местах  его  нужно  еще  лучше
укрепить, чтобы оно не распалось от ударов волн. ‚о  времЯ  этого  испытаниЯ
все части, которые в суденышке хорошо  прилажены,  от  ударов  морских  волн
пристают друг к другу еще тесней и смыкаютсЯ так плотно, что оно не может ни
разломатьсЯ, ни распастьсЯ, и только  в  редких  случаЯх  может  пострадать,
наткнувшись на камень или кусок железа. ЌельзЯ, кроме того,  не  восхищатьсЯ
формой и пропорциЯми внутреннего устройства этого сооружениЯ: действительно,
оно сделано и рассчитано так, что в нем не может поместитьсЯ никакаЯ  другаЯ
птица,  кроме  той,  котораЯ  его  построила,  ибо  оно  закрыто  и  никакое
постороннее тело, за  исключением  морской  воды,  не  в  состоЯнии  в  него
проникнуть. ‚от к чему  сводитсЯ  очень  Ясное  описание  этого  сооружениЯ,
взЯтое из хорошего источника, и тем не менее мне все же представлЯетсЯ,  что
оно недостаточно разъЯснЯет нам всю  сложность  этой  постройки.  Љакого  же
безмерного самомнениЯ должны мы быть  преисполнены,  чтобы  отзыватьсЯ  с  .
презрением  о  действиЯх,  которых  мы  не  в  состоЯнии   ни   понЯть,   ни
воспроизвести, и ставить их ниже наших?
     Ќо  продолжим  это  сопоставление   ценности   и   соответствиЯ   наших
способностей способностЯм животных и  перейдем  к  той  привилегии,  которой
особенно гордитсЯ наша душа, а именно к уменью мыслить  бестелесно  все  то,
что она постигает, и воспринимать все, что до нее доходит лишенным тленных и
материальных  качеств.  ќтим  она  освобождает  предметы,  которые   считает
достойными соприкосновениЯ с нею, от их тленных свойств, отбрасываЯ их,  как
низменные и ненужные оболочки, -  от  таких  свойств,  как  толщина,  длина,
глубина, вес, цвет, запах, шероховатость, гладкость, твердость,  мЯгкость  и
все другие чувственные качества, -  с  тем,  чтобы  они  соответствовали  ее
бессмертной и духовной сущности. ’ак, например, Я мыслю в душе моей ђим  или
Џариж, представлЯЯ их себе без их размеров  и  местоположениЯ,  без  камней,
известки и дерева, из которых они построены.
     Ќо ведь такаЯ привилегиЯ присуща и животным. ‚  самом  деле,  когда  мы
видим, что конь, привыкший к звукам труб, к стрельбе и грохоту боЯ,  лежа  и
дремлЯ, вдруг  вздрагивает  и  начинает  трепетать  во  сне,  словно  бы  он
находилсЯ на поле сражениЯ, Ясно, что  он  мысленно  представлЯет  себе  бой
барабана, но бесшумный, и войско, но бесплотное и безоружное:

     Quippe videbis equos fortes, cum membra iacebunt
     In somnis, sudare tamen spirareque saepe,
     Et quasi de palma summas contendere viris.

     {Њожно наблюдать, как быстрые кони, в то времЯ как  тело  их  отдыхает,
погруженное в сон, вдруг начинают покрыватьсЯ испариной, учащенно  дышать  и
напрЯгать все силы, как если бы дело шло о завоевании  пальмы  первенства  в
беге [154] (лат). )}

     ‡аЯц, которого борзаЯ видит во сне, за  которым  она  во  сне  гонитсЯ,
распустив  хвост  по  ветру,  сгибаЯ,  как  при  беге,  колени  и  выделываЯ
безукоризненно все те движениЯ, которые мы наблюдаем у нее при преследовании
зайца, - это заЯц без шерсти и без костей:

     Venantumque canes in molli saepe quiete
     Iactant crura tamen subito, vocesque repente
     Mittunt, et crebras reducunt naribus auras,
     Ut vestigia si teneant inventa ferarum.
     Experge factique sequuntur inania saepe
     Cervorum simulacra, fugae quasi dedita cernant:
     Dones discussis redeant erroribus ad se.

     {—асто охотничьи собаки, погруженные в  спокойную  дремоту,  вдруг  или
вcкакивают на ноги, или внезапно начинают лаЯть, нюхаЯ  воздух  кругом,  как
если бы они напали на след зверЯ. €ногда, даже проснувшись,  они  продолжают
преследовать призрак Якобы убегающего  оленЯ  до  тех  пор,  пока  обман  не
рассеетсЯ и они не придут в себЯ [155] (лат. ).}

     Ќередко приходитсЯ наблюдать, как сторожевые псы рычат  во  сне,  потом
вдруг, громко тЯвкнув, внезапно просыпаютсЯ  и  вскакивают,  словно  бы  они
заметили приближение кого-то чужого; этот чужак, который  им  привиделсЯ,  -
человек бесплотный, неосЯзаемый, лишенный объема, цвета и плоти:

     At consueta domi catulorum blanda propago
     Degere, saepe levem ex oculis volucremque saporem
     Discutere, et corpus de terra corripere instant,
     Proinde quasi ignotas facies atque ora tuantur.

     {—асто привыкшие к хозЯйскому дому ласковые  щенЯта,  стрЯхнув  с  себЯ
легкий сон, внезапно поднимаютсЯ с земли, словно они увидели незнакомые лица
[156] (лат. ).}

     —то касаетсЯ телесной красоты, то, прежде чем перейти к дальнейшему,  Я
хотел бы знать, есть ли между нами согласие в определении ее. Џохоже на  то,
что мы  не  знаем,  что  такое  природнаЯ  красота  и  красота  вообще,  ибо
приписываем человеческой красоте самые различные черты, а между тем, если бы
существовало какое-нибудь естественное представление о ней, мы все  узнавали
бы ее так же, как мы узнаем жар, исходЯщий от огнЯ. Ќо каждый из нас  рисует
себе красоту по-своему:

     Turpis Romano Belgicus ore color.

     {–вет лица белгов постыден длЯ римлЯнина [157] (лат. ).}

     €ндийцы изображают красавиц [158] черными  и  смуглыми,  с  широкими  и
плоскими  носами,  пухлыми  и  оттопыренными  губами,  с  толстыми  золотыми
кольцами, продетыми через нос и  свисающими  до  рта,  а  также  с  широкими
кольцами, украшенными камнЯми и продетыми через нижнюю губу и свешивающимисЯ
над подбородком; при этом особенно привлекательным у них считаетсЯ  оскалить
зубы до самых десен. ‚ Џеру наиболее красивыми считаютсЯ самые длинные  уши,
и перуанцы искусственно вытЯгивают их до предела, а  некий  наш  современник
сообщает [159], что у одного восточного народа  придаетсЯ  большое  значение
этому увеличению размеров ушей и украшению их тЯжелыми драгоценностЯми,  что
он мог продеть свою руку в перчатке через отверстие их ушной мочки.
     Ќекоторые народы тщательно красЯт зубы в черный  цвет  и  с  презрением
относЯтсЯ к белым зубам [160], в других местах зубы красЯт в  красный  цвет.
Ќе только в стране басков, но и во многих других местах красивыми  считаютсЯ
женщины с бритыми головами; поразительно, что такое мнение,  как  утверждает
Џлиний [161], распространено и в некоторых областЯх  на  крайнем  севере.  “
мексиканок считаетсЯ красивым низкий лоб, поэтому они отращивают  волосы  на
лбу и прикрывают ими лоб, во бреют волосы на всех остальных частЯх  тела;  у
них так ценЯтсЯ большие груди, что они стараютсЯ  кормить  своих  младенцев,
забрасываЯ груди за плечи  [162].  “  нас  ,  это  считалось  бы  уродством.
€тальЯнцы изображают - грудь крепкой и пышной, испанцы - тощей и дрЯблой;  у
нас же одни изображают ее белой, другие - смуглой, одни - мЯгкой  и  нежной,
другие - крепкой и сильной, одни требуют от нее грации и нежности, другие  -
больших  размеров  и  силы.  ‘ходным  образом  Џлатон  считал  [163]   самой
совершенной по красоте шаровидную форму, а эпикурейцы  -  пирамидальную  или
квадратную, и не могли представить себе бога в виде шара.
     Љак бы то ни было, природа не наделила нас большими  преимуществами  по
сравнению  с  животными  ни  в  отношении  телесной  красоты,  ни  в  смысле
подчинениЯ ее общим законам. € если мы  как  следует  понаблюдаем  себЯ,  то
убедимсЯ, что хотЯ и есть некоторые животные, обделенные по сравнению с нами
телесной красотой, но зато есть немало и таких, которые наделены богаче, чем
мы, - а multis animalibus decore vincimur {Њногие животные  превосходЯт  нас
красотой [164] (лат. ).}, - даже среди живущих рЯдом с нами,  наземных;  ибо
что касаетсЯ морских животных, то (оставлЯЯ  в  стороне  общую  форму  тела,
котораЯ не может идти ни в какое сравнение с нашей, настолько  она  отлична)
мы значительно уступаем им  и  в  окраске,  и  в  правильности  линий,  и  в
гладкости, и в строении,  точно  так  же  мы  по  всем  статьЯм  значительно
уступаем птицам и другим летающим животным.  ’о  преимущество,  которое  так
прославлЯют  поэты,  а  именно  наше  вертикальное   положение   и   взглЯд,
устремленный к небу, нашей прародине, -

     Pronaque cum spectant animalia cetera terram,
     Os homini sublime dedit, caelumque videre
     Iussit, et erectos ad sidera tollere vultus -

     {‚ то времЯ как  взглЯд  других  животных  устремлен  долу,  (бог)  дал
человеку высокое чело, повелев глЯдеть  прЯмо  в  небо  и  подымать  взор  к
светилам [165] (лат. ).}

     есть всего лишь поэтическаЯ метафора;  ибо  имеетсЯ  много  животных  с
устремленным вверх взглЯдом, а если взЯть шеи верблюда или страуса,  то  они
еще прЯмее, чем у нас, и более вытЯнуты.
     “ каких животных взглЯд не обращен так же, как и у нас, вверх и вперед?
Ђ разве по положению своего тела животные не обращены так же, как и человек,
и к небу и к земле?
     ђазве многие наши телесные свойства не присущи, как показывают Џлатон и
–ицерон, тысЯчам других видов животных [166]?
     Ќа нас наиболее похожи самые некрасивые и противные животные: ведь  как
раз обезьЯны наиболее походЯт на нас и головой и всем своим внешним видом:

     Simia quam similis, turpissima bestia, nobis**,

     {Љак похожа на нас обезьЯна, безобразнейшее животное [167] (лат. ).}

     а по внутреннему строению и устройству органов - свиньи. „ействительно,
когда Я мысленно представлЯю себе человека совершенно нагим (и  именно  того
пола, который считаетсЯ наделенным большей красотой), когда представлЯю себе
его недостатки и изъЯны, его природные несовершенства, то нахожу, что у  нас
больше оснований, чем у любого другого животного, прикрывать свое тело.  Ќам
простительно подражать тем, кого природа наделила щедрее,  чем  нас  в  этом
отношении, украшаЯ себЯ их красотой, прЯтатьсЯ под тем, что мы отнЯли у них,
и одеватьсЯ в шерсть, перьЯ, меха и шелка.
     ‡аметим, кроме того,  что  мы  ЯвлЯемсЯ  единственным  видом  животных,
недостатки которого  неприЯтно  поражают  наших  собственных  собратьев,  мы
единственные,  которым  приходитсЯ  скрыватьсЯ  при   удовлетворении   наших
естественных потребностей. „остойно вниманиЯ, что опытные  люди  рекомендуют
длЯ излечениЯ от любовной страсти увидеть безвозбранно желанное тело  нагим,
полагаЯ, что длЯ охлаждениЯ страсти достаточно увидеть  то,  что  любишь,  в
неприкрытом виде:

     Ille quod obscoenas in aperto corpore  partes
     Viderat,  in  cursu  qul fuit, haesit amor.

     {€ной,  увидев  обнаженными  сокровенные  части  женского  тела,  вдруг
остывает в своей закипавшей было страсти [168] (лат. ).}

     € если даже допустить,  что  подобное  изречение  высказано  человеком,
чрезмерно утонченным и пресыщенным, все же то обстоЯтельство,  что  привычка
вызывает  у  нас  охлаждение  между   супругами,   ЯвлЯетсЯ   неопровержимым
доказательством нашего несовершенства. ’о, что наши дамы  не  разрешают  нам
входить к ним, пока они не будут одеты, причесаны  и  готовы  показатьсЯ  на
люди,  объЯснЯетсЯ  не  столько  их  стыдливостью,   сколько   хитростью   и
предусмотрительностью.

     Nec Veneres nostras hoc fallit; quo magis ipsae
     Omnia summo opere hos vitae postscaenia celant,
     Quos retinere volunt adstrictosque esse in amore.

     {ќто не тайна  длЯ  наших  любовниц:  они  усиленно  прЯчут  закулисную
сторону своей жизни от тех, кого стремЯтсЯ удержать в своих  любовных  сетЯх
[169] (лат. ).}

     Њежду тем у многих животных нет ничего такого, чего мы  не  любили  бы,
что нам не нравилось бы; ведь известно, что некоторые  наши  лакомые  блюда,
самые лучшие духи и дорогие украшениЯ изготовлЯютсЯ из их выделений или даже
из экскрементов.
     ќти рассуждениЯ относЯтсЯ, однако,  только  к  обычному  течению  нашей
жизни  и  не  касаютсЯ  -  что  было  бы  кощунством  -  тех   божественных,
сверхъестественных и необычайных красот, которые иногда, как  звезды,  сиЯют
среди нас в земной и телесной оболочке.
     Љак бы то ни было, даже  те  блага  природы,  которыми  мы,  по  нашему
собственному   признанию,   наделЯем    животных,    представлЯют    большие
преимущества. Ђ самим себе мы либо приписываем воображаемые и фантастические
блага, ожидаемые в будущем и  пока  что  отсутствующие,  блага,  которые  не
зависЯт от человеческих способностей, либо же по самонадеЯнности нашей ложно
приписываем себе такие блага, как  разум,  знание,  честь;  животным  же  мы
отдаем в удел такие важные, реальные  и  ощутимые  блага,  как  мир,  покой,
безопасность,  простота  и  здоровье;  подумайте,  даже  здоровье,   которое
ЯвлЯетсЯ самым прекрасным и щедрым даром природы! Ќедаром философы,  и  даже
стоики, утверждают, что если бы ѓераклит и ”ерекид [170]  имели  возможность
променЯть свою мудрость на здоровье и избавитьсЯ путем этой сделки - один от
водЯнки, другой от мучащей его ломоты в ногах, то они с радостью пошли бы на
это. €з другого высказываниЯ стоиков также  Явствует,  как  они  расценивают
мудрость, сравниваЯ и противопоставлЯЯ ее здоровью. ’ак, они утверждают, что
если бы –ирцеЯ  [171]  предложила  “лиссу  на  выбор  два  напитка:  один  -
превращающий глупца в мудреца, другой - превращающий мудрого  в  глупца,  то
“лисс, наверное, предпочел бы напиток глупости, лишь бы не быть превращенным
в животное, и что сама мудрость должна была сказать ему так:  "Ћставь  менЯ!
‹учше расстаньсЯ со мной, но не вселЯй менЯ в тело осла".  Љак!  Ќеужели  же
философы расстаютсЯ с великой и  божественной  мудростью  ради  того,  чтобы
сохранить свой земной и телесный облик? ‡начит, мы превосходим  животных  не
разумом, не способностью суждениЯ и наличием души, а нашей  красотой,  нашим
приЯтным цветом лица и прекрасным сложением? € оказываетсЯ, что  ради  этого
стоит отказатьсЯ и от нашего ума, и от нашей мудрости и всего прочего?
     —то ж, Я согласен  с  этим  откровенным  и  искренним  признанием!  Ћни
несомненно знали, что наши преимущества, с которыми мы так носимсЯ, - чистаЯ
фантазиЯ. ‡начит, если бы даже животные обладали всей добродетелью, знанием,
мудростью и совершенством стоиков, они все же оставались бы животными  и  их
нельзЯ было бы сравнивать даже с жалким глупым  и  дурным  человеком.  €так,
все, что не похоже на нас, ничего не стоит. € сам бог, длЯ того чтобы  чтили
его, должен, как мы сейчас покажем, походить на нас. €з этого Явствует,  что
мы ставим себЯ выше других животных и исключаем себЯ из их числа не  в  силу
истинного превосходства разума, а из пустого высокомериЯ и упрЯмства.
     Ќо, возвращаЯсь к прерванной нити рассуждениЯ, рассмотрим, какие  блага
приходЯтсЯ на долю  человека.  Ќаш  удел  -  это  непостоЯнство,  колебаниЯ,
неуверенность, страдание, суеверие, забота  о  будущем  -  а  значит,  и  об
ожидающем нас после  смерти,  -  честолюбие,  жадность,  ревность,  зависть,
необузданные, неукротимые и неистовые  желаниЯ,  война,  ложь,  вероломство,
злословие и любопытство. „а, мы несомненно слишком дорого заплатили за  этот
пресловутый разум, которым мы так гордимсЯ, за  наше  знание  и  способность
суждениЯ, если мы купили их ценою бесчисленных страстей, во  власти  которых
мы постоЯнно находимсЯ. ‚едь нам нечего хвалитьсЯ, как справедливо указывает
‘ократ  [172],  тем  замечательным  преимуществом  по  сравнению  с  другими
животными, что в то времЯ как животным  природа  отвела  длЯ  любовных  утех
определенные сроки и границы, человеку она  предоставила  в  этом  отношении
полную свободу.

     Ut vinum aegrotis, quia prodest raro, nocet saepissime, melius est  non
adhibere omnino, quam, spe dubiae salutis, in apertam  perniciem  incurrere:
sic  haud  scio  an  melius  fuerit  humano  generi  motum   istum   celerem
cogitationis, acumen, solertiam, quam, rationem vocamus,  quoniam  pestifera
sint multis, admodum paucis salutaria, non dari omnino, quam tam munifice et
tam large dari.

     {‹учше вовсе запретить давать вино больным, так как  оно  лишь  изредка
помогает им, а чаще вредит, чем идти на Явный риск в надежде на сомнительное
исцеление; и точно так же не знаю, не лучше ли  было  бы  совсем  не  давать
человеческому   роду    той    быстрой    сообразительности,    остроты    и
проницательности, которые в совокупности составлЯют разум и которыми мы  так
обильно и щедро  одарены,  ибо  эти  качества  благодетельны  длЯ  немногих,
большинству же идут во вред [173] (лат. ).}

     ЉакаЯ польза была Ђристотелю и ‚аррону [174] от того, что они  обладали
такими огромными познаниЯми? €збавило ли это их  от  человеческих  бедствий?
Ѓыли ли  они  благодарЯ  этому  свободны  от  припадков,  которыми  страдает
какой-нибудь грузчик? ‘пособно ли было их мышление доставить им какое-нибудь
облегчение от подагры? Њеньше ли были их страданиЯ от того, что  они  знали,
что эта болезнь гнездитсЯ в суставах? Џримирились ли они со смертью,  узнав,
что некоторые народы встречают ее с радостью, или, например,  с  неверностью
жен, узнав, что в некоторых странах существует общность жен? € хотЯ оба  они
были перворазрЯдными учеными - один в ђиме, а другой  в  ѓреции,  -  в  пору
наивысшего процветаниЯ наук в их странах, нам тем не менее неизвестно, чтобы
они  в  своей  жизни  пользовались  какими-нибудь  особыми   преимуществами;
наоборот,  Ђристотелю,  например,  стоило  немалых  усилий  освободитьсЯ  от
некоторых возведенных на него обвинений.
     Ѓыло ли кем-нибудь установлено, что наслаждение и  здоровье  доставлЯют
большую радость тому, кто сведущ в астрологии и грамматике -

     Illiterati num minus nervi rigent?

     {ђазве мускулы невежды сокращаютсЯ хуже [175] (лат. ).}

     или, что он легче переносит бедность и позор?

     Scilicet et morbis et debilitate carebis
     Et luctum et curam effugies, et tempora vitae
     Longa tibi post haec fato mellore dabuntur.

     {‡начит, ты избежишь болезней и дрЯхлости; не будешь знать ни забот, ни
печалей, и напоследок благосклонный рок  наградит  тебЯ  долголетней  жизнью
[176] (лат. ).}

     џ видел на своем веку сотни ремесленников и пахарей, которые были более
мудры и счастливы, чем ректоры университетов, и  предпочел  бы  походить  на
этих простых людей [177]. ‡нание, по-моему,  относитсЯ  к  вещам,  столь  же
необходимым в жизни, как слава, доблесть, высокое звание или же -  в  лучшем
случае - как красота, богатство и тому подобные качества, которые,  конечно,
имеют в жизни значение, но не решающее, а гораздо более отдаленное и  скорее
благодарЯ нашему воображению, чем сами по себе.
     „лЯ  нашей  обыденной  жизни  нам  требуетсЯ  гораздо  больше   правил,
установлений и законов, чем журавлЯм и муравьЯм длЯ их жизни, а между тем мы
видим, что они  живут  по  строго  заведенному  порЯдку,  не  имеЯ  никакого
представлениЯ о науке. …сли бы человек был мудр,  он  расценивал  бы  всЯкую
вещь в зависимости от того, насколько она полезна и нужна ему в жизни.
     …сли судить о нас по нашим поступкам и  поведению,  то  гораздо  больше
превосходных людей (имею в виду во всЯкого рода добродетелЯх) окажетсЯ среди
лиц необразованных, чем среди ученых. „ревний ђим, на  мой  взглЯд,  проЯвил
больше доблести как в делах мира, так и в делах войны, чем тот  ученый  ђим,
который сам себЯ погубил. …сли бы во всех остальных отношениЯх оба этих ђима
были совершенно сходны, то во всЯком случае в том, что  касаетсЯ  чистоты  и
нравственности, преимущество было на стороне древнего ђима, ибо эти качества
как нельзЯ лучше вЯжутсЯ с простотой.
     Ќо Я лучше прерву здесь это рассуждение, которое могло бы завести  менЯ
слишком далеко. „обавлю только  еще,  что  смирение  и  послушание  отличают
добродетельного человека. ЌельзЯ предоставлЯть  каждому  человеку  судить  о
своих обЯзанностЯх: ему следует  их  предписать,  а  не  давать  возможность
выбирать по своему усмотрению. ‚ противном случае мы способны по неразумию и
бесконечному многообразию наших мнений прийти под конец к заключению, что мы
обЯзаны,  как  выражаетсЯ  ќпикур  [178],  поедать  друг  друга.   Џервейшей
заповедью, которую бог дал человеку, было беспрекословное  повиновение;  это
было простое и Ясное предписание; человеку не надо было ни знать ничего,  ни
рассуждать, поскольку повиновение есть главнаЯ  обЯзанность  разумной  души,
признающей верховного  небесного  благодетелЯ.  €з  повиновениЯ  и  смирениЯ
рождаютсЯ все другие добродетели, из умствованиЯ же - все греховные помыслы.
‡нание было первым искушением, которым  дьЯвол  соблазнил  человека,  первым
Ядом, который мы впитали, поверив тому, что он обещал  наделить  нас  высшим
знанием и пониманием, сказав: Eritis sicut dei, scientes bonum et  malum  {€
вы будете, как боги, знающие добро и зло [179]  (лат.  ).}.  ‚едь,  согласно
ѓомеру [180], даже сирены, желаЯ  обмануть  “лисса  и  завлечь  его  в  свои
гибельные и опасные воды, обещали ему в  дар  знание.  Ѓич  человека  -  это
воображаемое  знание.  ‚от  почему  христианскаЯ  религиЯ   так   настойчиво
проповедует нам неведение, ЯвлЯющеесЯ лучшей основой длЯ веры и  покорности:
Cavete, ne quis vos decipiat per philosophiam et inanes seductiones secundum
elementa mundi {‘мотрите, братиЯ, чтобы кто не увлек вас философиею и пустым
обольщением к стихиЯм мира [181] (лат. ).}.
     ”илософы  всех  школ  согласны  в  том,  что  высшее  благо  состоит  в
спокойствии души и тела. Ќо где его найдешь?

     Ad summum sapiens uno minor est Iove: dives
     Liber, honoratus, pulcher, rex denique regum;
     Praecipue sanus, nisi cum pituita molesta est.

     {‘ловом, мудрец ниже одного лишь ћпитера: он и  богат,  и  волен,  и  в
почете, и красив; в довершение он царь над царЯми,  он  здоров,  как  никто,
если только не схватит насморк случайно [182] (лат. ).}

     Џраво, похоже на то, что природа, видЯ нашу несчастную и  жалкую  долю,
дала нам в утешение лишь одно высокомерие. ќто и утверждает  ќпиктет  [183],
говорЯ: "“ человека нет ничего своего, кроме мнений". Ќаш удел - лишь дым  и
пепел.  ”илософы  утверждают,  что  боги  обладают  подлинным  здоровьем   и
воображаемыми болезнЯми, человек же, наоборот, подвержен подлинным болезнЯм,
а все получаемые им блага - лишь мнимые. Њы вправе  гордитьсЯ  силою  нашего
воображениЯ, ибо все наши блага ЯвлЯютсЯ  плодом  его.  Џослушаем,  как  это
жалкое и  злополучное  создание  прославлЯет  свое  состоЯние:  "Ќет  ничего
прекраснее, - заЯвлЯет –ицерон [184], - занЯтий науками:  с  их  помощью  мы
познаем  бесконечное  множество  окружающих  нас   предметов,   необъЯтность
природы; они раскрывают нам небо, морЯ и  землю;  наука  внушила  нам  веру,
скромность и величие духа, она вывела нашу душу из тьмы и показала ей всЯкие
вещи - возвышенные и низменные, Џервоначальные,  конечные  и  промежуточные;
наука учит нас жить хорошо и счастливо; руководЯсь ею, мы можем  беспечально
и безмЯтежно прожить свой век". “ж не говорит ли здесь наш автор о  каком-то
бессмертном  и  всемогущем  боге?  €бо  в  действительности   тысЯчи   самых
бесхитростных деревенских женщин прожили жизнь более  мирную,  счастливую  и
спокойную, чем наш автор.

     Deus ille fuit, deus, inclute Memmi,
     Qui princeps vitae ratlonem invenit eam, quae
     Nunc appellatur saplentia, quique per artem
     Fluctibus e tantis vitam tantisque tenebris
     In tam tranquilla et tam clara luce locavit.

     {Џоистине богом, доблестный  Њеммий,  был  тот  (ќпикур),  кто  впервые
открыл ту разумную основу жизни, которую мы называем теперь  мудростью;  он,
кто так  искусно  сумел  ввести  в  жизнь  на  смену  стольким  волнениЯм  и
глубочайшему мраку полное, озаренное Ярким светом  спокойствие  [185]  (лат.
).}

     ’аковы были возвышенные и прекрасные речи великого поэта, но,  несмотрЯ
на эту божественную мудрость и  божественные  наставлениЯ,  достаточно  было
ничтожной случайности, чтобы разум  этого  человека  померк  и  стал  слабее
разума самого простого  пастуха  [186].  ’ем  же  человеческим  высокомерием
проникнуто обещание, данное „емокритом в  его  работе  [187]:  "џ  собираюсь
судить  обо  всем",  и  чванный  титул,  которым  наделЯет  нас  Ђристотель,
именующий нас смертными божествами, а также суждение •рисиппа,  заЯвлЯвшего,
что „ион был так же добродетелен, как бог. Ђ мой ‘енека  признает,  что  бог
даровал ему жизнь, но что уменье жить добродетельно исходит от него  самого.
ќто  вполне  соответствует  утверждению  другого  автора:  In  virtute  vere
gloriamur; quod non contingeret, si id donum a deo, non  а  nobis  haberemus
{Њы по праву гордимсЯ добродетелью: но этого никак не могло бы быть, если бы
она была даром богов, а не зависела от нас самих [188] (лат. ).}. Ђ вот  еще
одно суждение ‘енеки [189] в том же  роде:  мудрец  обладает  мужеством,  не
уступающим богу, но  нарЯду  с  человеческой  слабостью;  в  этом  отношении
человек превосходит бога. Џодобные безрассудные утверждениЯ  весьма  обычны.
‚се мы менее возмущаемсЯ сравнением нас с  богом,  чем  низведением  нас  на
положение других животных: настолько более мы печемсЯ о своей славе,  чем  о
славе нашего создателЯ!
     Ќо необходимо ниспровергнуть это безрассудное высокомерие  и  разрушить
те нелепые основаниЯ, на которых покоЯтсЯ такого рода  вздорные  притЯзаниЯ.
Џока человек будет убежден, что сам обладает какой-то силой и средствами, он
никогда не признает, чем он обЯзан своему владыке; он, как говоритсЯ, всегда
будет раздуватьсЯ в вола, и следует его несколько развенчать.
     Џосмотрим на каком-нибудь наглЯдном  примере,  что  дала  человеку  его
философиЯ.
     Џосидоний [190], страдавший от тЯжкой болезни, котораЯ  заставлЯла  его
корчитьсЯ от боли и скрежетать зубами, желаЯ обмануть свою боль, кричал  ей:
"Њожешь делать со мной все, что тебе угодно, но все же Я не скажу, что ты  -
боль". Ћн испытывал такие же страданиЯ, как и мой слуга, но старалсЯ,  чтобы
по крайней мере его Язык оставалсЯ  верен  наставлениЯм  его  школы;  однако
разве это не пустые слова? Re succumbere non oportebat verbis gloriantem {Ќе
следовало сдаватьсЯ на деле, если на словах был героем [191] (лат. ).}.
     Ђркесилай [192] был измучен подагрой. Ћднажды, когда Љарнеад пришел его
навестить и, весьма огорченный, уже собиралсЯ уходить, Ђркесилай позвал  его
и, указываЯ на свои ноги и грудь,  сказал:  "‡най,  что  ничего  из  ног  не
поднЯлось сюда". ќто, конечно, было неплохо сказано: хотЯ Ђркесилай терзалсЯ
болью и рад был бы от нее избавитьсЯ, все же эта боль не сломила его сердца,
не обессилила его.  Џосидоний,  боюсь,  сохранЯл  непреклонность  скорее  на
словах, чем на деле. Ђ „ионисий ѓераклейский [193] под влиЯнием  мучительной
болезни глаз был вынужден совсем отречьсЯ от своих стоических принципов.
     Ќо даже если наука действительно, как утверждают философы, сглаживает и
притуплЯет остроту испытываемых нами страданий, то не происходит  ли  это  с
еще большим успехом и более очевидным образом при отсутствии всЯких  знаний?
”илософ Џиррон [194], будучи  застигнут  разразившимсЯ  на  море  сильнейшим
штормом, указал своим спутникам как на образец длЯ подражаниЯ на спокойствие
и невозмутимость находившейсЯ с ним на корабле  свиньи,  котораЯ  переносила
бурю без малейшего страха. “роки, которые мы  можем  извлечь  из  философии,
сводЯтсЯ в конечном счете к примерам о  каком-нибудь  силаче  или  погонщике
мулов, которые, как правило, несравненно меньше боЯтсЯ смерти, боли и других
бедствий и проЯвлЯют такую твердость, какой никогда не могла  внушить  наука
человеку,  который  не  был  подготовлен  к  этому  от  рождениЯ  и  в  силу
естественной привычки. ђазве  не  благодарЯ  своему  неведению  дети  меньше
страдают, когда делают надрезы на их нежной  коже,  чем  взрослые?  Ђ  разве
лошадь по этой же причине не страдает меньше, чем человек?  ‘колько  больных
породила одна лишь сила воображениЯ! ЏостоЯнно приходитсЯ видеть, как  такие
больные  делают  себе  кровопусканиЯ,  очищают  желудок   и   пичкают   себЯ
лекарствами, стремЯсь исцелитьсЯ от воображаемых болезней. Љогда у  нас  нет
настоЯщих болезней, наука  награждает  нас  придуманными  ею.  Ќа  основании
изменившегосЯ цвета лица или кожи тела у вас  находЯт  катаральный  процесс;
жаркаЯ погода сулит вам лихорадку; определенный завиток линии жизни на вашей
левой руке предвещает вам в ближайшем времени  некое  серьезное  заболевание
или даже полное разрушение вашего здоровьЯ. ЌельзЯ  оставить  в  покое  даже
веселую бодрость молодости, надо убавить у нее крови и  сил,  чтобы  они  на
беду как-нибудь не обратились против нее же самой. ‘равните жизнь  человека,
находЯщегосЯ во власти таких выдумок, с жизнью крестьЯнина, который  следует
своим природным склонностЯм, который расценивает все  вещи  только  с  точки
зрениЯ того, чего они стоЯт в данный момент, которому неведомы ни наука,  ни
предвещаниЯ, который болен только тогда, когда  он  действительно  болен,  в
отличие от первого, у которого камни иной раз возникают раньше в душе, чем в
почках, и который своим воображением  предвосхищает  боль  и  сам  бежит  ей
навстречу, словно боЯсь, что ему не хватит времени страдать  от  нее,  когда
она действительно на него обрушитсЯ.
     ’о, что Я говорю здесь о  медицине,  может  быть  применено  ко  всЯкой
науке. Ћтсюда мнение тех древних философов, которые  считали  высшим  благом
признание слабости нашего разума. ‚ отношении моего здоровьЯ мое  невежество
дает мне столько же оснований надеЯтьсЯ,  как  и  опасатьсЯ,  и  потому,  не
располагаЯ ничем, кроме примеров, которые Я вижу вокруг себЯ, Я  выбираю  из
множества   известных   мне   случаев    наиболее    менЯ    обнадеживающие.
Ѓезукоризненное и крепкое здоровье Я приветствую с распростертыми  объЯтиЯми
и тем полнее им наслаждаюсь, что в настоЯщее времЯ оно длЯ менЯ стало уже не
обычным, а  довольно  редким  Явлением;  Я  не  хочу  поэтому  нарушать  его
сладостного покоЯ  горечью  какого-нибудь  нового  и  стеснительного  образа
жизни. Њы можем видеть на примере животных, что душевные волнениЯ вызывают у
нас болезни.
     ѓоворЯт, что туземцы Ѓразилии  умирают  только  от  старости  [195],  и
объЯснЯют это действием целительного и превосходного воздуха их страны, Я же
склонен скорее приписывать это их безмЯтежному душевному  покою,  тому,  что
душа  их  свободна  от  всЯких  волнующих  страстей,  неприЯтных  мыслей   и
напрЯженных занЯтий, тому, что эти люди  живут  в  удивительной  простоте  и
неведении, без всЯких наук, без законов, без королей и религии.
     € чем иным объЯснЯетсЯ то, что мы наблюдаем повседневно, а именно,  что
люди совсем необразованные и неотесанные  ЯвлЯютсЯ  наиболее  подходЯщими  и
пригодными длЯ любовных  утех,  что  любовь  какого-нибудь  погонщика  мулов
оказываетсЯ иногда гораздо более желанной, чем любовь светского человека,  -
как не тем, что у последнего  душевное  волнение  подрывает  его  физическую
силу, ослаблЯет и подтачивает ее?
     „ушевное волнение ослаблЯет и  подрывает  обычно  и  телесные  силы,  а
вместе с тем также и саму душу. —то делает ее болезненной,  что  доводит  ее
так часто до маний, как не ее собственнаЯ порывистость, острота, пылкость  и
в конце концов ее собственнаЯ  сила?  ђазве  самаЯ  утонченнаЯ  мудрость  не
превращаетсЯ в самое Явное безумие? Џодобно тому, как самаЯ глубокаЯ  дружба
порождает самую ожесточенную вражду, а самое цветущее здоровье - смертельную
болезнь, точно так же глубокие и необыкновенные душевные волнениЯ  порождают
самые причудливые мании и помешательства; от здоровьЯ до болезни  лишь  один
шаг. Ќа поступках душевнобольных мы убеждаемсЯ, как непосредственно  безумие
порождаетсЯ нашими самыми нормальными душевными движениЯми.  Љто  не  знает,
как тесно безумие соприкасаетсЯ с высокими  порывами  свободного  духа  и  с
проЯвлениЯми необычайной и несравненной добродетели? Џлатон утверждает,  что
меланхолики - люди, наиболее способные к наукам и выдающиесЯ. Ќе  то  же  ли
самое можно сказать и о людЯх, склонных к безумию?  ѓлубочайшие  умы  бывают
разрушены своей собственной силой и  тонкостью.  Ђ  какой  внезапный  оборот
вдруг принЯло  жизнерадостное  одушевление  у  одного  из  самых  одаренных,
вдохновенных и проникнутых чистейшей античной поэзией людей, у того великого
итальЯнского поэта, подобного которому мир давно не видывал [196]? Ќе обЯзан
ли был он своим безумием той живости, котораЯ длЯ него  стала  смертоносной,
той зоркости, котораЯ его ослепила, тому напрЯженному и страстному  влечению
к истине, которое лишило его разума, той упорной и неутолимой жажде  знаний,
котораЯ довела его до  слабоумиЯ,  той  редкостной  способности  к  глубоким
чувствам, котораЯ опустошила его душу и сразила  его  ум?  џ  ощутил  скорее
горечь, чем сострадание, когда, будучи в ”ерраре, увидел его в столь  жалком
состоЯнии, пережившим самого себЯ, не узнающим ни себЯ, ни  своих  творений,
которые без его ведома были у  него  на  глазах  изданы  в  изуродованном  и
нерЯшливом виде.
     …сли вы хотите видеть человека здоровым и уравновешенным, в спокойном и
нормальном расположении духа, позаботьтесь, чтобы он не был мрачным, ленивым
и вЯлым. Ќам следует поглупеть, чтобы умудритьсЯ,  и  ослепить  себЯ,  чтобы
дать вести себЯ.
     …сли мне скажут,  что  преимущество  иметь  притупленную  и  пониженную
чувствительность  к  боли  и  страданиЯм  свЯзано  с  той   невыгодой,   что
сопровождаетсЯ  менее  острым  и  менее   Ярким   восприЯтием   радостей   и
наслаждений, то это совершенно верно; но, к несчастью, мы так устроены,  что
нам приходитсЯ больше думать о том, как избегать страданий, чем о  том,  как
лучше радоватьсЯ, и самаЯ ничтожнаЯ боль ощущаетсЯ нами  острее,  чем  самое
сильное наслаждение. Segnius homines bona quam  mala  sentiunt  {‹юди  более
чувствительны к  боли,  чем  к  наслаждению  [197]  (лат.  ).}.  Њы  ощущаем
несравненно острее самое пустЯковое заболевание, чем самое полное здоровье:

                                             pungit
     In cute vix summa violatum plagula corpus
     Quando valere nihil quemquam movet. Ќос luvat unum
     Quod me non torquet latus aut pes: cetera quisquam
     Vix queat aut sanum sese, aut sentire valentem.

     {Њы  остро  ощущаем  самый  легкий  укол  и  не   испытываем   никакого
наслаждениЯ от того, что здоровы. ‘ нас достаточно, чтобы у нас не болел бок
или нога, но мы почти не отдаем себе отчета в том, что здоровы и хорошо себЯ
чувствуем [198] (лат. ).}

     Ќаше хорошее  самочувствие  означает  лишь  отсутствие  страданиЯ.  ‚от
почему та философскаЯ  школа,  котораЯ  особенно  превозносила  наслаждение,
рассматривала его как отсутствие страданиЯ. Ќе испытывать  страданиЯ  значит
располагать наибольшим благом, на какое человек может только надеЯтьсЯ;  как
сказал ќнний,

     Nimium boni est, cui nihil est mali [199].

     „ействительно, то острое и приЯтное ощущение, которое присуще некоторым
наслаждениЯм  и  которое  как  будто  выше  простого  ощущениЯ  здоровьЯ   и
отсутствиЯ боли, то действенное и бурное наслаждение, жгучее  и  жалЯщее,  -
ведь даже  оно  имеет  целью  лишь  устранить  страдание.  „аже  вожделение,
испытываемое нами к женщине, направлено  лишь  к  стремлению  избавитьсЯ  от
мучениЯ, порождаемого пылким и неистовым желанием; мы  жаждем  лишь  утолить
его и успокоитьсЯ, освободившись от этой  лихорадки.  ’ак  же  обстоит  и  в
других случаЯх.
     Џоэтому Я и говорю, что если простота приближает нас  к  избавлению  от
боли, то она тем самым приближает нас к блаженному состоЯнию,  учитываЯ  то,
как мы по природе своей устроены.
     Ћднако отсутствие боли не следует представлЯть себе столь тупым,  чтобы
оно равносильно было  полной  бесчувственности.  Љрантор  [200]  справедливо
оспаривал эпикуровскую бесчувственность, доказываЯ, что ее нельзЯ  расширЯть
настолько, чтобы в ней отсутствовал даже всЯкий намек на страдание. џ совсем
не преклонЯюсь перед  такой  бесчувственностью,  котораЯ  и  нежелательна  и
невозможна. џ рад, если Я не болен, но если Я болен, то хочу  это  знать;  и
если мне делают прижигание или разрез, Я хочу  ощущать  их.  ‚  самом  деле,
уничтожаЯ ощущение боли, одновременно уничтожают и ощущение наслаждениЯ, и в
конечном счете человек перестает быть человеком.  Istud  nihil  dolere,  non
sine magna mercede contingit immanitatis in animo, stuporis in corpore  {ќто
бесчувствие достигаетсЯ немалой ценой, за счет очерствениЯ души и оцепенениЯ
тела [201] (лат. ).}.
     ‘традание тоже должно занимать свое место в жизни человека. —еловек  не
всегда должен избегать боли и не всегда долж