н  никогда  не  в
состоЯнии был понЯть из сочинений Љарнеада, каковы его взглЯды [275]. Џочему
ќпикур избегал Ясности в своих сочинениЯх, а ѓераклит был  прозван  за  свою
манеру изложениЯ <FONT SIZE=3><FONT FACE="Symbol">&#115;&#107;&#111;&#116;&#101;&#105;&#110;&#111;&#115;</FONT></FONT> {’емный [276] (греч. ).}! ЌепонЯтное изложение, к
которому прибегают ученые, это тот же прием,  который  применЯют  фокусники,
чтобы  скрыть  ничтожество  своего  искусства,  прием,  на   который   легко
попадаетсЯ человеческаЯ глупость:

     Clarus, ob obscuram linguam, magis inter inanis,
     Omnia enim stolidi magis admirantur amantque
     Inversis quae sub verbis latitantia cernunt.

     {[ѓераклит], стЯжавший себе славу темнотой своего Языка по преимуществу
среди невежд. €бо глупцы дивЯтсЯ и встречают с любовным почтением все,  что,
по их мнению, скрываетсЯ за двусмысленными выражениЯми [277] (лат. ).}

     –ицерон  упрекает  некоторых  своих  друзей  за  то,  что  они  уделЯли
астрономии, юриспруденции, диалектике и геометрии больше  времени,  чем  эти
науки заслуживают, и пренебрегали из-за этого более стоЯщими и более важными
обЯзанностЯми  в  жизни  [278].  ђавным  образом  и  философы-киренаики   не
придавали цены физике и диалектике [278]. ‡енон в самом же начале своих книг
"Ћ государстве" объЯвлЯл бесполезными все свободные науки [280].
     •рисипп утверждал, что все написанное Џлатоном и Ђристотелем  о  логике
писалось ими в шутку и ради  упражнениЯ;  он  не  мог  поверить,  чтобы  они
серьезно говорили о таких пустЯках [281]. Џлутарх  утверждает  то  же  самое
относительно метафизики [282]. ќпикур сказал бы то же самое  и  о  риторике,
грамматике, поэзии, математике и всех прочих науках, кроме физики. ‘ократ со
своей стороны признал бы это относительно всех  наук,  за  исключением  лишь
той, котораЯ занимаетсЯ вопросами нашей жизни и нравов.  Ћ  чем  бы  его  ни
спросили, он всегда  заставлЯл  спрашивающего  прежде  всего  разобратьсЯ  в
обстоЯтельствах его прошлой и настоЯщей жизни; только эти обстоЯтельства  он
исследовал и по ним судил,  считаЯ  всЯкое  иное  знание  второстепенным  по
сравнению с этим и излишним.  Parum  mihi  placeant  eae  litterae  quae  ad
virtutem doctoribus nihil profuerunt {џ мало ценю те науки,  которые  ничего
не сделали длЯ добродетели ученых [283] (лат. ).}.
     ’аким образом, большинство наук  находилось  в  пренебрежении  у  самих
ученых, но они не считали излишним изощрЯть свой ум и упражнЯть его хотЯ  бы
на вещах заведомо недостоверных и мало полезных.
     Ћдни называли Џлатона догматиком,  другие  -  сомневающимсЯ  скептиком,
третьи считали, что он в некоторых вопросах догматик, в иных скептик [284].
     ѓлавное лицо в его диалогах, ‘ократ, всегда  направлЯет  беседу,  ставЯ
вопросы и возбуждаЯ споры; он никогда не  обрывает  обсуждениЯ,  никогда  не
бывает удовлетворен и говорит, что не владеет  никакой  иной  наукой,  кроме
науки противоречиЯ. €х любимый автор, ѓомер, в равной мере заложил основаниЯ
всех философских школ, желаЯ показать,  что  совершенно  безразлично,  каким
путем мы пойдем  [285].  “верЯют,  что  Џлатон  был  родоначальником  десЯти
различных философских школ [286], и поэтому, на мой взглЯд, ни  одно  учение
не было в такой степени проникнуто колебаниЯми и сомнениЯми, как его. ‘ократ
говорил [287], что повивальные бабки, избрав своим ремеслом принимать  детей
у других, сами перестают рожать; так и он, получив от богов  звание  знатока
повивального искусства в делах мудрости, тоже, подобно  повивальным  бабкам,
отказалсЯ сам рождать. Џреисполнившись любовью, он принимает у мужчин, а  не
у женщин и присматривает за рождением их душ.  Ћн  довольствуетсЯ  тем,  что
оказывает  рожающим  поддержку  и  покровительство,  помогает  их   естеству
раскрытьсЯ, смазывает пути, по которым идет плод, и облегчает родовые  муки;
в дальнейшем он помогает судить о новорожденном, наладить его питание, рост,
пеленание и обрезание; таким образом, он применЯет свое искусство на  пользу
другому, ради его блага и устранениЯ грозЯщих ему опасностей.
     ’очно так  же  обстоит  дело  и  с  сочинениЯми  большинства  философов
третьего направлениЯ, как  это  отметили  уже  древние  авторы  относительно
творений Ђнаксагора, „емокрита, Џарменида,  Љсенофана  и  других  [288].  €х
манера изложениЯ по  существу  пронизана  сомнением,  они  умышленно  скорее
спрашивают, чем поучают, хотЯ и  перемежают  свое  изложение  догматическими
утверждениЯми. ќто можно так же  хорошо  проследить  на  ‘енеке,  как  и  на
Џлутархе. ’е, кто занимаетсЯ ими вплотную, отлично знают, что  они  судЯт  о
вещах  то  с  одной  точки  зрениЯ,  то  с  совершенно  противоположной,   и
комментаторам следовало бы прежде всего  примирить  каждого  из  них  с  ним
самим.
     Њне кажетсЯ, что Џлатон умышленно любил философствовать в диалогической
форме, ибо многообразие и противоречивость его взглЯдов не так  бросались  в
глаза, когда их излагали разные собеседники.
     ђассматривать предметы с разных точек  зрениЯ  так  же  хорошо,  как  и
рассматривать их под одним углом зрениЯ,  или  даже  еще  лучше,  ибо  такое
рассмотрение шире и полезнее. ‚озьмем пример  из  нашей  практики:  судебные
решениЯ составлЯют конечный пункт догматического обсуждениЯ дела; однако  те
решениЯ, которые наши парламенты представлЯют в качестве образцов, способных
внушить народу  то  уважение,  которое  он  обЯзан  питать  к  этим  высоким
учреждениЯм, главным образом благодарЯ достоинству заседающих в них  лиц,  -
хороши не своими заключениЯми, которые носЯт обычный характер и которые дает
всЯкий судьЯ, а тем, что они составлЯют итог прений и столкновениЯ различных
и противоположных мнений по поводу данного юридического случаЯ.
     Ќаиболее обширную область длЯ взаимных упреков  философов  представлЯют
те их расхождениЯ и противоречиЯ, в которых запутываетсЯ каждый из них  либо
умышленно, с целью показать шаткость человеческого ума в суждении  о  всЯком
предмете, либо,  помимо  их  ведома,  вследствие  текучести  и  непонЯтности
всЯкого ЯвлениЯ.
     ќто выражено в следующем постоЯнно повторЯемом изречении: "…сли  вопрос
скользкий и зыбкий, воздержимсЯ от  суждениЯ",  ибо,  как  говорит  …врипид,
"творениЯ бога различным образом смущают нас" [289].
     ќто напоминает ќмпедокла [290], который, как бы охваченный божественным
вдохновением и терзаемый истиной, постоЯнно твердит в своих писаниЯх:  "Ќет,
нет, мы ничего не чувствуем и ничего не видим; все вещи сокрыты длЯ нас, нет
ни одной, о которой мы в состоЯнии были бы установить, что она такое". ’у же
самую мысль выражают и следующие слова божественного  ЏисаниЯ:  Cogitationes
mortalium  timidae  et  incertae  ad  inventiones  nostrae  et  providentiae
{ЏомышлениЯ смертных нетверды, и мысли наши ошибочны  [291]  (лат.  ).}.  Ќе
следует удивлЯтьсЯ тому, что люди,  отчаЯвшиесЯ  овладеть  истиной,  тем  не
менее находЯт удовольствие в погоне за  ней,  ибо  изучение  наук  -  весьма
увлекательное занЯтие; оно столь приЯтно,  что  стоики,  например,  в  числе
различных  наслаждений  запрещают  также  и  то,  которое   проистекает   от
упражнениЯ  ума:  они  хотЯт  обуздать  его  и   считают   невоздержанностью
стремление слишком много знать [292].
     Ћднажды, когда „емокрит ел во времЯ обеда  фиги,  пахнувшие  медом,  он
вдруг задумалсЯ над тем, откуда взЯлась у фиг  эта  необычнаЯ  сладость,  и,
чтобы выЯснить это, он встал из-за стола, желаЯ осмотреть то место, где  эти
фиги были сорваны. …го  служанка,  узнав,  почему  он  всполошилсЯ,  смеЯсь,
сказала ему, чтобы он не утруждал себЯ: она просто  положила  фиги  в  сосуд
из-под меда. „емокрит был  раздосадован  тем,  что  она  лишила  его  повода
произвести  расследование  и  отнЯла  у  него   предмет,   возбудивший   его
любознательность. "“ходи, - сказал он ей, - ты причинила мне неприЯтность; Я
все же буду  искать  причину  этого  ЯвлениЯ  так,  как  если  бы  оно  было
природным" [293]. € он не преминул найти  какое-то  истинное  основание  длЯ
объЯснениЯ  этого  ЯвлениЯ,  хотЯ  оно  было  ложным  и  мнимым.   “казанное
происшествие с великим и прославленным философом служит Ярким  примером  той
страсти к знанию,  котораЯ  заставлЯет  нас  пускатьсЯ  в  поиски,  заведомо
безнадежные. Џлутарх  рассказывает  о  сходном  случае  с  одним  человеком,
который не желал быть выведенным из сомнениЯ,  одолевавшего  его  по  поводу
некоторых вещей, так как это лишило бы его удовольствиЯ доискиватьсЯ; другой
человек точно так же не желал, чтобы  врач  исцелил  его  от  перемежающейсЯ
лихорадки, чтобы не лишитьсЯ  удовольствиЯ  получать  облегчение  от  питьЯ.
Satius est supervacua discere quam nihil {‹учше изучить лишнее,  чем  ничего
не изучить [294] (лат. )}.
     Џодобно тому как всЯкаЯ  пища  часто  доставлЯет  только  удовольствие,
между тем как далеко не все то приЯтное, что мы едим, бывает  питательным  и
здоровым, - точно так же нам неизменно доставлЯет наслаждение  все  то,  что
наш  ум  извлекает  из  занЯтий  науками,  даже  когда  оно  не  бывает   ни
питательным, ни целебным.
     ‚от что говорЯт ученые: "€зучение природы служит пищей длЯ нашего  ума;
оно возвышает и поднимает нас, оно  заставлЯет  нас  презирать  низменные  и
земные вещи по сравнению с возвышенными и небесными; само исследование вещей
сокрытых и значительных - весьма увлекательное занЯтие даже  длЯ  того,  кто
благодарЯ этому проникаетсЯ лишь  благоговением  и  боЯзнью  судить  о  них"
[295]. ќти слова выражают убеждение их авторов.  …ще  более  Ярким  образцом
такой болезненной любознательности ЯвлЯетсЯ другой пример,  на  который  они
постоЯнно  с  гордостью  ссылаютсЯ.  …вдокс  [296]  умолЯл  богов  дать  ему
возможность хоть один раз увидеть вблизи солнце и узнать, каковы его  форма,
величина и красота, даже ценою того, чтобы быть им тотчас же  сожженным.  Ћн
жаждал ценою жизни приобрести знание, которым он не смог бы воспользоватьсЯ,
и ради этого мгновенного и мимолетного познаниЯ готов был отказатьсЯ от всех
имевшихсЯ у него знаний и от  тех,  которые  он  мог  бы  еще  приобрести  в
дальнейшем.
     ЊенЯ нелегко убедить в том, что ќпикур, Џлатон и Џифагор  принимали  за
чистую монету свои атомы, свои идеи, свои  числа:  они  были  слишком  умны,
чтобы верить в столь недостоверные и спорные вещи. Ќо каждый из этих великих
мужей стремилсЯ внести какой-то  луч  света,  желаЯ  рассеЯть  нашу  тьму  и
невежество;  они  тешились  измышлениЯми,  которые  по  крайней  мере   были
увлекательными и остроумными, и если даже они оказывались ложными,  то  были
не хуже противоположных убеждений: unicuique ista pro ingenio finguntur, non
ex scientiae vi {Љаждый сообразует их [эти  учениЯ]  с  требованиЯми  своего
ума, вместо того чтобы сообразовать их с требованиЯми науки [297] (лат ).}.
     Ќекий древний мудрец, которого упрекали в том, что он проповедует такую
философию, о которой сам он в душе невысокого мнениЯ, ответил: "ќто и значит
философствовать". ”илософы хотели все исследовать, все взвесить  и  считали,
что это соответствует присущей  нам  природной  любознательности.  Ќекоторые
вещи они писали ради пользы общества, как, например, о религии, и это было с
их стороны благоразумно, ибо они не хотели разоблачать общепринЯтые  мнениЯ,
опасаЯсь вызвать этим смуту и нарушить повиновение законам и  обычаЯм  своей
страны.
     Џлатон разрешает этот вопрос просто и Ясно: когда он говорит от  своего
лица, то не  предписывает  ничего  определенного,  когда  же  выступает  как
законодатель, то начинает выражатьсЯ решительно и властно  [298].  Џри  этом
он,  не  стеснЯЯсь,   уснащает   свое   изложение   самыми   фантастическими
измышлениЯми, весьма полезными длЯ народа, но  смешными  в  его  собственных
глазах,  ибо  он знает, до  какой  степени  мы  склонны  поддаватьсЯ  всЯким
внушениЯм, даже  самым диким и нелепым.
     ‚от почему в своих "‡аконах" он тщательно предусматривает [299], что  в
общественных местах должны  распеватьсЯ  только  такие  гимны,  баснословные
вымыслы которых могут послужить какой-нибудь полезной цели. Ѓудучи  убежден,
что человеческий ум легко поддаетсЯ внушению, он считал, что уж лучше питать
его полезными  вымыслами,  чем  бесполезными  или  даже  вредными.  ‚  своем
"ѓосударстве"  он  прЯмо  заЯвлЯет,  что  длЯ  пользы  людей  часто   бывает
необходимо их обманывать [300].  Ќетрудно  заметить,  что  одни  философские
школы больше стремились к истине, другие  же  -  к  пользе,  благодарЯ  чему
последние и получили большее распространение. Ѓеда наша в том,  что  нередко
вещи, кажущиесЯ нам наиболее истинными, не ЯвлЯютсЯ наиболее  полезными  длЯ
нашей жизни. „аже эпикурейцы, пирронисты и приверженцы Ќовой Ђкадемии [301],
то есть представители  самых  смелых  философских  школ,  в  конечном  счете
вынуждены склонЯтьсЯ перед гражданским законом.
     …сть еще и другие вопросы, которые они тщательно обсуждали, выворачиваЯ
их так и этак, причем  каждый  старалсЯ  сказать  свое  слово,  удачное  или
неудачное. ’ак как они исходили из того, что нет ничего столь  сокровенного,
чего им нельзЯ  было  бы  расследовать,  то  им  часто  приходилось  строить
несостоЯтельные  и  нелепые   догадки,   которые   они   сами   не   считали
основательными, и выдвигали их не  длЯ  того,  чтобы  установить  истину,  а
только чтобы поупражнЯть свой ум. Non tam id sensisse  quod  dicerent,  quam
exercere ingenia materiae difficultate videntur voluisse {Ћни,  кажетсЯ,  не
столько заботились о достоверности, сколько хотели поупражнЯть  свой  ум  на
трудном предмете [302] (лат. ).}.
     ‚ противном случае было  бы  непонЯтно,  как  могли  эти  выдающиесЯ  и
замечательные  люди  обнаружить  такое  необычайное   непостоЯнство,   такую
разноголосицу и легковесность в своих воззрениЯх? ’ак, например,  что  может
быть нелепее, чем желать представить себе бога с помощью наших уподоблений и
догадок; или пытатьсЯ подчинить его и мир нашим законам и мерить  их  нашими
силами; или пользоватьсЯ в применении к божеству той крупицей  способностей,
которые ему угодно было уделить человеческой природе;  или  желать  низвести
его на землю и сделать столь же  тленным  и  жалким,  как  мы  сами,  только
потому, что мы не в  состоЯнии  простереть  своих  взоров  до  его  славного
престола?
     €з всех человеческих - и притом самых древних -  религиозных  воззрений
наиболее  правдоподобным  и  находЯщим  оправдание  мне  представлЯетсЯ  то,
которое признает бога  непостижимой  силой,  источником  и  хранителем  всех
вещей,  считает,  что  бог  -  весь  благо,  весь  совершенство  и  что   он
благосклонно принимает почести и поклонение людей, в  какой  бы  форме,  под
каким бы именем и каким бы способом люди их ни выражали [303].

     Iuppiter omnipotens rerum, regumque deumque
     Progenitor gemtrixque.

     {‚семогущий ћпитер, отец и вместе с тем мать вещей, царей и богов [304]
(лат. ).}

     Ќебо всегда благосклонно  взирало  на  это  рвение.  ‚се  правительства
извлекали пользу  из  благочестиЯ  верующих  [305];  нечестивые  люди  и  их
поступки повсюду получали соответствующее воздаЯние.  Џисавшие  о  Языческих
народах признают достоинство, правопорЯдок, справедливость, истинность чудес
и оракулов, служащих им на пользу, и наставлениЯ,  которые  заключены  в  их
баснословных религиЯх,  поскольку  бог,  по  своему  милосердию,  пожелал  с
помощью этих благодеЯний укрепить слабые ростки весьма грубого познаниЯ его,
достигнутого их естественным разумом, хотЯ и сквозь оболочку лживых выдумок.
     Ќо те выдумки, которые измышлЯл человек, были не только ложными,  но  и
нечестивыми и безнравственными.
     €з всех свЯтынь, почитавшихсЯ в  Ђфинах,  свЯтой  Џавел  счел  наиболее
допустимой ту, где был жертвенник с надписью: "Ќеведомому и невидимому богу"
[306].
     Џифагор ближе  всего  подошел  к  истине,  считаЯ,  что  познание  этой
первопричины, этой сущности всего сущего, не подлежит никакому  ограничению,
никаким предписаниЯм и никакому внешнему выражению, ибо это познание есть не
что  иное,  как  крайнее   усилие   нашего   воображениЯ,   стремЯщегосЯ   к
совершенству, причем каждый по своим способностЯм составлЯет себе идею этого
существа. Ќо когда Ќума решил приспособить к такому пониманию религию своего
народа [307] и привЯзать его к чисто духовной вере, не имеющей определенного
предмета поклонениЯ и  лишенной  всЯкой  материальности,  то  это  оказалось
бесплодной попыткой, ибо человеческому уму не за что было ухватитьсЯ в  этой
безбрежности смутных мыслей, ему необходимо было уплотнить их в некий образ,
созданный  им  по  своему  подобию.  Ѓожественное  величие,  таким  образом,
позволило до известной степени ограничить себЯ ради нас телесными границами.
…го сверхъестественные и небесные  таинства  носЯт  на  себе  печать  земной
природы человека, и почитание бога выражаетсЯ в молитвах и звучащих  словах,
ибо при этом верует и молитсЯ человек. џ оставлЯю в стороне  другие  доводы,
которые приводЯт в данном случае; но врЯд ли менЯ можно убедить в  том,  что
наши распЯтиЯ и изображение жалостных крестных мук, вид церковных  украшений
и обрЯдов, пение, выражающее наши благочестивые помыслы, и общее свЯзанное с
этим возбуждение наших  чувств  не  воспламенЯют  души  народов  религиозной
страстью, оказывающей весьма полезное действие [308].
     €з религий, в основе которых лежало поклонение  телесному  божеству,  -
что необходимо было при царившем в те времена всеобщем невежестве, -  Я  бы,
мне кажетсЯ, охотнее всего примкнул к тем, кто поклонЯлсЯ солнцу.

     Ћ солнце...... ‚сеобщий светоч,
     ѓлаз мира; если бог с небес глЯдит на нас,
     ’о солнца жаркий свет - сиЯнье божьих глаз:
     ‚сему дарит он жизнь, и все он охранЯет
     € все дела людей в широком мире знает.
     „а, солнце дивное, блюдЯ свЯтой черед,
     ‚ двенадцати домах на небесах живет,
     „лЯ нас, живых людей, менЯЯ лики года,
     € тают облака в лучах его восхода.
     ‚селенной мощный дух, горЯчий, огневой,
     Ћно за краткий день, кочуЯ над землей.
     ‚сю твердь небесную огромным плотным шаром
     ‘умеет обежать в своем стремленье Яром.
     ’рудов не ведает - а счесть не может их, -
     Џрироды старший сын, отец существ живых [309].

     €бо,  помимо  своего  величиЯ  и  красоты,  солнце  представлЯет  собой
наиболее удаленную от нас и потому наименее известную нам  часть  вселенной,
так  что  вполне  простительно  испытывать  по  отношению  к  нему   чувство
восхищениЯ и благоговениЯ.
     ”алес, который первым исследовал  такие  вопросы,  считал  бога  духом,
который создал все из воды; Ђнаксимандр считал, что боги рождаютсЯ и умирают
через известные промежутки  времени  и  что  миров  и  их  богов  существует
бесконечное множество; Ђнаксимен признавал, что  бог  есть  воздух,  что  он
возникает, что он безмерен и всегда находитсЯ в движении;  Ђнаксагор  первый
считал, что устройство и мера всех вещей определЯютсЯ и совершаютсЯ силой  и
прозорливостью  бесконечного  разума   [310].   Ђлкмеон   [311]   приписывал
божественность солнцу, луне, звездам и душе. Џифагор учил, что бог есть дух,
который пребывает в природе всех вещей и  от  которого  исходЯт  наши  души;
Џарменид [312] считал,  что  горЯщий  световой  круг,  опоЯсывающий  небо  и
сохранЯющий своей теплотой вселенную, и  есть  бог.  ќмпедокл  полагал,  что
богами ЯвлЯютсЯ четыре стихии, из которых созданы все вещи;  Џротагор  [313]
говорил, что о богах он ничего не знает, существуют они  или  нет  и  каковы
они.  „емокрит  то  утверждал,  что  боги  -  это  "образы"   [314]   и   их
круговращениЯ, то - что они представлЯют собой природу, котораЯ излучает эти
образы, то, наконец, что боги - это наше знание и разум.  Џлатон  по-разному
излагает свои воззрениЯ; в "’имее" он  утверждает,  что  невозможно  назвать
отца мира; в "‡аконах" он говорит, что не следует  допытыватьсЯ,  что  такое
бог; но в других местах тех же  сочинений  он  называет  богами  мир,  небо,
звезды, землю и наши души, а кроме того, признает всех  тех  богов,  которые
принЯты были в древности в каждом  государстве.  Љсенофонт,  излагаЯ  учение
‘ократа, отмечает такую же путаницу: то ‘ократ  утверждал,  что  не  следует
доискиватьсЯ, каков образ бога; то он считал богом солнце, то - душу; иногда
он говорил, что существует единый бог, иногда же - что их  много.  ЏлемЯнник
Џлатона, ‘певсипп [315], считал,  что  бог  есть  некаЯ  одушевленнаЯ  сила,
котораЯ всем управлЯет. Ђристотель иногда признавал, что бог -  это  дух,  а
иногда - что это вселеннаЯ, в некоторых же случаЯх он ставил над нашим миром
другого владыку, а иногда полагал, что бог - это небесный  огонь.  Љсенократ
[316] насчитывал восемь богов, из которых первые пЯть - это планеты,  шестой
бог - все неподвижные звезды, вместе взЯтые,  а  седьмым  и  восьмым  богами
ЯвлЯютсЯ  солнце  и  луна.  ѓераклид  Џонтийский  [317]   колеблетсЯ   между
различными точками зрениЯ: он признает, что бог лишен чувств, и придает  ему
то один образ, то другой, а под конец заЯвлЯет, что боги - это небо и землЯ.
’акое же непостоЯнство в своих взглЯдах обнаруживает и  ”еофраст  [318]:  он
приписывает управление миром то разуму, то небу, то звездам.
     Ћгратон [319] полагал, что бог  -  это  бесформеннаЯ  и  бесчувственнаЯ
природа, обладающаЯ способностью порождать, увеличивать и  уменьшать.  ‡енон
полагал, что бог - это естественный  закон,  повелевающий  творить  добро  и
запрещающий делать зло; закон этот, по его  мнению,  -  нечто  одушевленное;
‡енон не причислЯет к богам ћпитера, ћнону, ‚есту, обычно называемых богами.
„иоген Ђполлонийский [320] полагал, что бог -  это  воздух.  Љсенофан  [321]
считал, что бог шарообразен, видит и  слышит,  но  неодушевлен  и  не  имеет
ничего общего с человеческой природой. Ђристон [322] полагал, что образ бога
непознаваем и что бог  лишен  чувств;  он  сомневалсЯ,  есть  ли  бог  нечто
одушевленное или нет. Љлеанф [323]  признавал  богом  иногда  разум,  иногда
вселенную, иногда душу природы, иногда  небесный  жар,  который  окружает  и
охватывает все. “ченик  ‡енона,  Џерсей  [324],  считал,  что  званиЯ  богов
удостоились  все  те,  кто  сделал  что-нибудь  полезное  длЯ  человеческого
общежитиЯ. •рисипп нагромоздил в одну кучу все предшествующие высказываниЯ о
богах и, наделив их тысЯчью различных образов, причислил к ним также  людей,
которые  обессмертили  себЯ.  „иагор  и  ”еодор  [325]  полностью   отрицали
существование богов.  ќпикур  полагал,  что  боги  светоносны,  прозрачны  и
воздушны; они обитают между небосводами, как бы  между  двумЯ  укреплениЯми,
обладают человеческим обликом и имеют такие же, как у нас, части тела,  хотЯ
телом своим никак не пользуютсЯ [326].

     Ego deum genus esse semper dixi, et dlcam caelitum;
     Sed eos non curare opinor, quid agat humanum genus.

     {џ говорил всегда и буду говорить, что род небожителей существует, но Я
не считаю, будто их заботит, как идут дела у рода людского [327] (лат. )}

     € вот при виде этой полнейшей неразберихи философских мнений попробуйте
положитьсЯ на вашу философию, попробуйте уверить, что вы  нашли  изюминку  в
пироге! “бедившись в этом хаосе, Я пришел к  выводу,  что  нравы  и  мнениЯ,
отличающиесЯ  от  моих,  не  столько  мне  неприЯтны,  сколько  поучительны;
сопоставление их дает мне основание не к тому, чтобы возгордитьсЯ, а к тому,
чтобы почувствовать свое ничтожество: мне кажетсЯ, что  ни  одно  мнение  не
имеет преимущества перед другим, за исключением  тех,  которые  внушены  мне
божьей   волей.   џ   оставлЯю   в   стороне   образ   жизни   необычный   и
противоестественный. Ќаблюдаемые в мире  политические  порЯдки  противоречат
друг другу в не меньшей степени, чем  философские  школы:  мы  можем,  таким
образом, убедитьсЯ, что сама фортуна не более изменчива и многолика, чем наш
разум, что она не более слепа и безрассудна.
     ’о, что мы меньше всего знаем, лучше всего  годитсЯ  длЯ  обожествлениЯ
[328]; вот почему  делать  из  нас  богов,  как  поступали  древние,  значит
доказывать полнейшее ничтожество человеческого разума.  џ  бы  скорее  понЯл
тех, кто поклонЯетсЯ змее, собаке или быку, поскольку, меньше знаЯ природу и
свойства этих животных, мы можем с большим основанием думать о них все,  что
нам хочетсЯ, и приписывать им необычайные способности. Ќо  делать  богов  из
существ, обладающих нашей природой, несовершенство которой нам  должно  быть
известно; приписывать богам  желаниЯ,  гнев,  мстительность;  заставлЯть  их
заключать браки, иметь детей и  вступать  в  родственные  свЯзи,  испытывать
любовь и ревность; наделЯть их частЯми нашего тела, нашими  костЯми,  нашими
недугами и нашими наслаждениЯми, нашими смертЯми и нашими похоронами  -  все
это можно объЯснить лишь чрезмерным опьЯнением человеческого разума.

     Quae procul usque adeo divino ab numine distant,
     Inque deum numero quae smt indigna videri.

     {‚ещи, весьма далекие божественной природе и недостойные того, чтобы их
приписывали богам [329] (лат. )}

     Formae,  aetates,  vestitus,  ornatus  noti  sunt:  genera,   coniugia,
cognationes ommaque traducta ad similitudinem imbecillitatis humanae: nam et
perturbatis  animis   inducuntur;   accipimus   enim   deorum   cupiditates,
aegritudines, iracundias**.

     {€звестны облик богов,  их  возраст,  одежды,  убранство,  родословные,
браки, родственные свЯзи и все  прочее  перенесено  на  них  по  аналогии  с
человеческой немощью; нам изображают их испытывающими волнениЯ, знаем же  мы
о страстЯх богов, об их болезнЯх, гневе [330] (лат. )
     ќто все равно, что обожествлЯть не  только  веру,  добродетель,  честь,
согласие, свободу, победу, благочестие, но и вожделение, обман,  смертность,
зависть, старость, страданиЯ, страх, лихорадку, злополучие и другие  напасти
нашей изменчивой и бренной жизни.

     Quid iuvat hoc, temphs nostros mducere mores?
     Ћ curvae in terris animae et caelestium inanes.

     {Љ чему вводить в храм наши дурные нравы? Ћ души,  погрЯзшие  в  земных
помыслах и неспособные мыслить возвышенно! [331] (лат. ).}

     …гиптЯне без стеснениЯ предусмотрительно запрещали под  страхом  смерти
говорить о том, что их боги ‘ерапис и €зида были когда-то людьми,  хотЯ  это
было всем известно. €х изображали с прижатым к губам пальцем, что, по словам
‚аррона, означало таинственное приказание  жрецам  хранить  молчание  об  их
смертном происхождении, - иначе они неминуемо лишились бы всЯкого  почитаниЯ
[332].
     ђаз уж человек желает сравнЯтьсЯ с богом,  говорит  –ицерон  [333],  он
поступил бы лучше, наделив себЯ божественными свойствами и  совлекши  их  на
землю, вместо того чтобы воссылать на небо свою тленную  и  жалкую  природу;
но, говорЯ по правде, человек, побуждаемый тщеславием, делал на разные  лады
и то и другое.
     џ не могу поверить, что философы говорЯт серьезно, когда  устанавливают
иерархию своих богов и вдаютсЯ в описание их союзов, их  обЯзанностей  и  их
могущества. Љогда Џлатон говорит о жезле Џлутона и  о  телесных  наградах  и
наказаниЯх, которые ожидают нас  после  распада  наших  тел,  сообразуЯ  эти
воздаЯниЯ с тем, что мы испытываем в этой жизни [334], -

     Secreti celant calles, et myrtea circum
     Silva tegit; curae non ipsa in morte relinquunt,

     {’айные тропинки прЯчут их, и  миртовый  лес  прикрывает  кругом;  сама
смерть не избавлЯет их от забот [335] (лат. )}

     или когда Њагомет обещает своим  единоверцам  рай,  устланный  коврами,
украшенный золотом и драгоценными камнЯми, рай,  в  котором  нас  ждут  девы
необычайной красоты и изысканные вина и Яства, то длЯ  менЯ  Ясно,  что  это
говорЯт  насмешники,  приспособлЯющиесЯ  к  нашей  глупости:  они  стремЯтсЯ
привлечь и соблазнить нас этими описаниЯми и  обещаниЯми,  доступными  нашим
земным  вкусам.  ‚едь  впадают  же  некоторые  наши  единоверцы  в  подобное
заблуждение и надеютсЯ после воскресениЯ вернутьсЯ к земной и телесной жизни
со всеми мирскими благами и удовольствиЯми. Њожно ли поверить, чтобы  Џлатон
- с его  возвышенными  идеЯми  и  столь  близкий  к  божеству,  что  за  ним
сохранилось прозвище божественного, допускал, что такое жалкое создание, как
человек, имеет нечто общее с этой непостижимой силой? Њожно  ли  представить
себе, чтобы он считал наш разум и наши слабые силы способными участвовать  в
вечном блаженстве или терпеть вечные муки?  Ћт  имени  человеческого  разума
следовало бы сказать ему: если те радости, которые ты сулишь нам  в  будущей
жизни, такого же порЯдка, как и те, которые Я испытывал здесь на  земле,  то
это не имеет ничего общего с бесконечностью. „аже если все мои  пЯть  чувств
будут полны весельЯ и душа будет охвачена такой радостью, какой  она  только
может пожелать и на какую может надеЯтьсЯ, это еще  ничего  не  значит,  ибо
меру  ее  возможностей  мы  знаем.  …сли  в  этом   есть   хоть   что-нибудь
человеческое, значит в этом нет ничего божественного. …сли оно не отличаетсЯ
от нашего земного  существованиЯ,  то  оно  ничего  не  стоит.  ‚се  радости
смертных тоже смертны. …сли нас еще может трогать и радовать в будущем  мире
то, что мы узнаем наших родителей, наших , детей и наших друзей, если мы еще
ценим такие удовольствиЯ, то это показывает, что мы находимсЯ еще во  власти
земных и преходЯщих радостей. Њы не в состоЯнии  достойным  образом  оценить
величие этих возвышенных и божественных обещаний, если  способны  их  как-то
понЯть; ибо длЯ того, чтобы  представить  их  себе  надлежащим  образом,  их
следует  мыслить  невообразимыми,  невыразимыми,  непостижимыми  и   глубоко
отличными от нашего жалкого опыта. "Ќе видел того глаз,  -  говорит  апостол
Џавел, - не  слышало  ухо,  и  не  приходило  то  на  сердце  человеку,  что
приготовил Ѓог любЯщим …го" [336]. € если длЯ  того,  чтобы  сделать  нас  к
этому способными, потребуетсЯ преобразовать и изменить наше существо (как ты
этому учишь, Џлатон, путем  описанных  тобой  очищений),  то  это  изменение
должно быть  таким  коренным  и  всесторонним,  что  мы  перестанем  быть  в
физическом смысле тем, чем были:

     Hector erat tunc cum bello certabat; at ille,
     Tractus ab Aemonio, non erat Hector, equo,

     {ѓектором был тот, кто воевал, но тот, кого влекли  кони  Ђхиллеса,  не
был больше ѓектором [337] (лат. ).}

     и эти награды на том свете получит уже какое-то другое существо:

          quod mutatur, dissolvitur; interit ergo:
     Traiciuntur enim partes atque ordine migrant.

     {—то менЯетсЯ, то разрушаетсЯ  и,  следовательно,  гибнет:  ведь  части
смещаютсЯ и выходЯт из строЯ [338] (лат. ).}

     €бо  когда  мы  говорим  о  метемпсихозе  Џифагора  и  о  том,  как  он
представлЯл себе переселение душ, то разве мы думаем,  что  лев,  в  котором
воплотилась душа –езарЯ, испытывает те же страсти, которые волновали –езарЯ,
или что лев и есть –езарь! …сли бы это было так, то были бы правы  те,  кто,
оспариваЯ это мнение Џлатона [339], упрекали его в том, что в  таком  случае
могло бы оказатьсЯ, что превратившаЯсЯ в мула мать возила бы на себе сына, и
приводили другие подобные нелепости. € разве новые существа,  возникшие  при
этих превращениЯх одних животных в других того же вида, не будут иными,  чем
их предшественники? ѓоворЯт, что из пепла феникса рождаетсЯ червь,  а  потом
другой феникс [340]; можно ли  думать,  что  этот  второй  феникс  не  будет
отличатьсЯ от первого? Њы видим, что шелковичный червь умирает и засыхает  и
из него образуетсЯ бабочка, а из нее в свою очередь другой  червь,  которого
нелепо  было  бы  принимать  за  первого.   ’о,   что   однажды   прекратило
существование, того больше нет [341]:

     Nec, si materiem nostram collegerit aetas
     Post obitum, rursumque redegerit, ut sita nunc est,
     Atque iterum nobis fuerint data lumina vitae,
     Pertineat quidquam tamen ad nos id quoque factum,
     Interrupta semel cum sit repetentia nostra.

     {„а и если бы после смерти вещество  нашего  тела  было  вновь  собрано
временем и приведено в нынешний вид и если бы нам дано было вторично ЯвитьсЯ
на свет, то это все-таки не имело длЯ нас никакого значениЯ, так как  памЯть
о прошлом была бы уже прервана [342] (лат. ).}

     €  когда  в  другом  месте,  ты,  Џлатон  [343],  говоришь,  что  этими
воздаЯниЯми в будущей жизни будет наслаждатьсЯ духовнаЯ часть  человека,  то
ты говоришь нечто маловероЯтное.

          Scilicet, avolsis radlcibus, ut nequit ullam
     Dispteere ipse oculus rem, seorsum corpore toto.

     {‚ырванный из орбиты и находЯщийсЯ вне тела глаз не в состоЯнии  узреть
никакого предмета [344] (лат. ).}

     €бо  тот,  кто  будет  испытывать  это  наслаждение,  не  будет  больше
человеком, а следовательно, это  будем  не  мы;  ведь  мы  состоим  из  двух
основных частей, разделение  которых  и  есть  смерть  и  разрушение  нашего
существа:

     Inter enim iacta est vitai pausa, vageque
     Deerrarunt passim motus ab sensibus omnes.

     {’ут наступил перерыв бытиЯ, и тела в беспорЯдочном движении  блуждали,
лишенные чувств [345] (лат. ).}

     Ќе говорим же мы, что человек страдает, когда  черви  точат  части  его
бывшего тела или когда оно гниет в земле:

     Et nihil hoc ad nos, qui coitu coniugioque
     Corporis atque anlmae consistimus uniter apti.

     {ќто не имело бы значениЯ длЯ нас, поскольку мы в  нашем  существовании
составлЯем некое единство благодарЯ свЯзи и союзу душ и тела [346] (лат. ).}

     „алее, на каком основании боги могут вознаграждать человека  после  его
смерти за его благие и добродетельные поступки, раз они сами побудили его  к
этому и совершили их через него? € почему они гневаютсЯ и мстЯт ему  за  его
порочные деЯниЯ, раз они же сами наделили его этой  несовершенной  природой,
между тем как самое ничтожное усилие их воли могло бы  предохранить  его  от
этого?  ђазве  не  это  самое   возражение   ќпикур   приводил   с   большей
убедительностью против Џлатона, прикрываЯсь  нередко  следующим  изречением:
"ЋбладаЯ лишь смертной природой, нельзЯ  установить  ничего  достоверного  о
природе бессмертной. Ћна всегда сбивает нас с толку,  в  особенности,  когда
вмешиваетсЯ в божественные дела". Љто Яснее понимает это, чем мы?  €бо  хотЯ
мы и даем нашему  разуму  точные  и  непогрешимые  наставлениЯ,  хотЯ  мы  и
освещаем путь его свЯтым светочем истины, которым богу угодно было  наделить
нас, однако мы каждодневно видим, что стоит ему хоть немного  уклонитьсЯ  от
обычной тропы, свернуть с пути, проторенного и проложенного церковью, как он
тотчас же  запутываетсЯ  и  начинает  блуждать  без  рулЯ  и  без  ветрил  в
безбрежном море зыбких и  смутных  человеческих  мнений.  Љак  только  разум
терЯет эту верную столбовую дорогу,  он  устремлЯетсЯ  по  тысЯче  различных
путей.
     —еловек может быть только тем, что он есть,  и  представлЯть  себе  все
только в меру своего пониманиЯ. Љогда те, кто всего-навсего люди, -  говорит
Џлутарх [347], - берутсЯ судить и рассуждать о богах и  полубогах,  это  еще
большаЯ самонадеЯнность, чем когда человек, ничего не  смыслЯщий  в  музыке,
беретсЯ судить о тех, кто поет; или когда человек, никогда  не  бывавший  на
поле боЯ, пробует рассуждать об оружии и способах  ведениЯ  войны,  полагаЯ,
что  с  помощью  легковесных  догадок  можно  разобратьсЯ  в  существе  того
искусства, которое выше его пониманиЯ. Ќа мой взглЯд,  древние  думали,  что
возвеличивают  божество,   приравниваЯ   его   к   человеку,   наделЯЯ   его
человеческими  способностЯми,  самыми   затейливыми   прихотЯми   и   самыми
низменными потребностЯми; предлагаЯ ему  в  пищу  наше  мЯсо;  забавлЯЯ  его
нашими плЯсками, шутками и фокусами; предлагаЯ ему наши одеЯниЯ и наши дома;
услаждаЯ его запахом благовоний и звуками музыки, празднествами  и  цветами.
ЌаделЯЯ божество нашими порочными страстЯми,  они  льстиво  приписывали  его
правосудию бесчеловечную мстительность и увеселЯли его зрелищем разрушениЯ и
разорениЯ того, что оно само создало и  охранЯло.  ’ак  поступил,  например,
’иберий ‘емпроний [348], предав огню и  принесЯ  в  жертву  ‚улкану  богатую
военную добычу и оружие, захваченное  им  у  неприЯтелЯ  в  ‘ардинии.  Џавел
ќмилий [349] принес в жертву Њарсу  и  Њинерве  добычу,  доставшуюсЯ  ему  в
Њакедонии. Ђлександр, придЯ к €ндийскому океану [350], бросил в его  воды  в
честь ”етиды несколько больших золотых сосудов и  устроил,  кроме  того,  на
своих алтарЯх бойню, принесЯ в жертву не  только  невинных  животных,  но  и
людей. —еловеческие жертвоприношениЯ были обычными у многих народов,  в  том
числе и у нашего; Я думаю, что ни один народ  не  представлЯл  исключениЯ  в
этом отношении.

                                          Sulmone creatos
     Quattuor hic iuvenes, totidem quos educat Ufens,
     Viventes rapit, inferias quos immolet umbris.

     {Ћн [ќней] схватил четырех юношей,  сыновей  ‘ульмоны,  и  еще  четырех
сыновей “фента, чтобы принести их живыми в жертву  тенЯм  преисподней  [351]
(лат. ).}

     ѓеты  [352]  считали  себЯ  бессмертными;  умереть  значило   длЯ   них
отправитьсЯ к своему божеству ‘алмоксису. Љаждые пЯть лет  геты  посылали  к
‘алмоксису кого-либо из своих соплеменников, чтобы  попросить  его  о  самом
необходимом. Џосланца избирали по жребию,  и  обрЯд  этот  совершалсЯ  таким
образом: сначала ему устно передавали то или иное поручение, после чего трое
воинов выстраивались в рЯд с тремЯ  копьЯми  в  руках,  а  другие  со  всего
размаху бросали обреченного на них. …сли он  при  этом  получал  смертельную
рану и тотчас  же  умирал,  это  считалось  верным  признаком  божественного
благоволениЯ. …сли же вестник не умирал сразу, геты считали, что он порочный
и недостойный человек, и избирали другого посланца вместо него.
     Љогда Ђместрида, мать Љсеркса [353], состарилась,  то,  следуЯ  религии
своей страны и  желаЯ  умилостивить  какого-то  подземного  бога,  приказала
однажды закопать в землю  живыми  четырнадцать  персидских  юношей  знатного
происхождениЯ.
     …ще и поныне идолы ’емикститана обагрЯютсЯ кровью младенцев; им  угодны
жертвы только этих невинных детских душ: правосудие жаждет крови невинных!

     Tantum religio potult suadere malorum!"

     {‚от к каким злодеЯниЯм побуждала религиЯ! [354] (лат. ).}

     ЉарфагенЯне приносили в  жертву  ‘атурну  своих  собственных  детей;  а
бездетные покупали длЯ этой цели чужих  детей;  отец  и  мать  обЯзаны  были
присутствовать при обрЯде жертвоприношениЯ с веселыми  и  довольными  лицами
[355]. ‘транной фантазией было платить за милость богов нашими  страданиЯми;
так поступали, например, лакедемонЯне, услаждавшие  свою  „иану  истЯзаниЯми
юношей, которых они в  угоду  ей  часто  бичевали  до  смерти  [356].  „икой
прихотью  было  благодарить  зодчего  разрушением  его  созданий  и   карать
невинных, чтобы предотвратить наказание, заслуженное  виновными.  „ико  было
думать, что заклание и смерть бедной €фигении  в  Ђвлиде  очистит  греческое
войско от обиды, нанесенной богам [357].

     Sed casta mceste, nubendi tempore in ipso,
     Hostia concideret mactatu moesta parentis.

     {…е влекут к алтарю, чтобы ей,  непорочной,  в  самое  времЯ  свершениЯ
брачного обрЯда печальною жертвою пасть,  преступно  закланной  отцом  [358]
(лат. ).}

     Ђ что сказать о двух прекрасных и  благородных  „ециЯх  [359],  отце  и
сыне, которые, чтобы расположить богов в пользу римлЯн,  бросились  в  самую
гущу неприЯтельских войск!
     Quae fuit tanta deorum iniquitas, ut placari populo Romano non possent,
nisi tales viri occidissent" {Љакова  же  несправедливость  богов,  если  их
нельзЯ было умилостивить на пользу  римского  народа  иначе,  как  убийством
столь добродетельных мужей [360] (лат. ).}. „обавлЯю,  что  отнюдь  не  дело
преступника определЯть меру и час своего наказаниЯ; только судьЯ засчитывает
в наказание ту кару, которую он назначает, но он не устанавливает  наказание
по выбору того, кто сам себЯ подвергает ему. ЃожественнаЯ кара  предполагает
наше полное несогласие как с нашим осуждением, так и  с  налагаемым  на  нас
наказанием.
     Ќелепым было ухищрение Џоликрата [361], тирана  самосского,  когда  он,
желаЯ нарушить свое постоЯнное благоденствие и искупить его, бросил  в  море
самое дорогое и ценное сокровище, в надежде, что этой искупительной  жертвой
ему удастсЯ предотвратить непостоЯнство фортуны, избежать ее  превратностей;
она же, насмехаЯсь над его глупостью, сделала  так,  что  брошеннаЯ  в  море
драгоценность снова вернулась в его руки, будучи найдена в желудке  рыбы.  Ђ
кому нужны были те мучениЯ и терзаниЯ, которые причинЯли  себе  корибанты  и
менады [362]? €ли те шрамы на лице, животе и конечностЯх, которые еще в наше
времЯ  наносЯт  себе  магометане,  желаЯ  угодить   своему   пророку?   ‚едь
оскорбление, наносимое богу, коренитсЯ в нашей воле, а вовсе не в груди,  не
в глазах, не в  половых  органах,  не  в  плечах  или  гортани!  Tantus  est
perturbatae mentis et sedibus suis  pulsae  furor,  ut  sic  dii  placentur,
quemadmodum  ne  homines  quidem  saeviunt   {’аково   уж   неистовство   их
расстроенного и сбитого с толку ума, что в угоду богам они  совершают  такие
зверства, каких не делают промеж себЯ даже люди [363] (лат. )}.
     Ќаше тело призвано служить не только нам, но  также  и  б