ываЯ  головокружениЯ  [649]
(лат. ).}. Ќо ведь это - Явный обман зрениЯ. Џоэтому великий философ выколол
себе глаза, чтобы освободить душу от соблазна  чувств  и  иметь  возможность
размышлЯть более свободно [650].
     Ќо в таком случае он должен был бы также заткнуть себе уши, -  ибо,  по
словам ’еофраста, это наиболее опасный орган, которым мы воспринимаем  самые
сильные впечатлениЯ, способные смутить и потрЯсти нашу душу  [651],  -  и  в
конце концов лишить себЯ всех остальных чувств, иными словами,  лишить  себЯ
жизни. €бо все чувства обладают  способностью  повелевать  нашим  разумом  и
нашей душой: Fit  etiam  saepe  specie  quadam,  saepe  vocum  gravitate  et
cantibus, ut pellantur animi vehementius; saepe etiam cura et timore  {—асто
случаетсЯ, что какой-нибудь образ, голос  или  песнЯ  производЯт  сильнейшее
действие на умы; но нередко такое же  действие  производЯт  заботы  и  страх
[652] (лат. ).}. ‚рачи утверждают, что  есть  люди  такого  склада,  которых
определенные звуки и инструменты могут привести не только в возбуждение,  но
даже в Ярость. Њне приходилось встречать людей, которые, услышав, как собака
грызет кость под столом, настолько страдали от этого звука, что выходили  из
себЯ; не много таких людей, которых не раздражал бы резкий  и  пронзительный
звук напильника, скоблЯщего железо; некоторые не выносЯт, когда рЯдом с ними
кто-нибудь чавкает; другие  приходЯт  в  бешенство  и  готовы  возненавидеть
человека, который гнусавит или хрипит. „лЯ чего понадобилсЯ  бы  ѓракху  тот
флейтист-аккомпаниатор, который придавал различные оттенки  его  голосу,  то
снижаЯ, то усиливаЯ его, когда ѓракх произносил свои речи в  ђиме,  если  бы
эти переходы из одного тона в другой не были способны трогать  слушателей  и
влиЯть на их мысли [652]. Њожно поистине гордитьсЯ прекрасной  устойчивостью
человеческого суждениЯ, которое способно менЯтьсЯ в зависимости от колебаний
звука голоса!

     —увства обманывают наш разум, но и он в  свою  очередь  обманывает  их.
Ќаша душа иногда мстит чувствам; они постоЯнно лгут и обманывают друг друга.
Ѓудучи охвачены гневом,  мы  видим  и  слышим  не  совсем  то,  что  есть  в
действительности:

     Et solem geminum, et duplices se ostendere Thebas.

     {‚идит двойное солнце и удвоившиесЯ ”ивы [654] (лат. ).}

     —еловек, которого мы любим, кажетсЯ нам  прекраснее,  чем  он  есть  на
самом деле:

     Multimodis igitur pravas turpisque videmus
     Esse in delitiis, summoque in honore vigere,

     {’ак, мы видим, что дурные собой и  порочные  женщины  удерживают  нашу
любовь Я живут, окруженные величайшим почетом [655] (лат. ).

     а тот, к которому мы питаем отвращение, - более  безобразным.  —еловеку
огорченному и подавленному Ясный день кажетсЯ облачным и мрачным. ‘трасти не
только изменЯют наши чувства, но  часто  приводЯт  их  в  состоЯние  полного
отупениЯ. ‘колько есть вещей, которых мы совершенно не  замечаем,  когда  ум
наш занЯт чем-то другим!

     In rebus quoque opertis noscere possis.
     Si non advertas animum, proinde esse, quasi omni
     Tempore semotum fuerint, longeque remotum.

     {„аже на самых Явных вещах ты можешь убедитьсЯ, что,  если  на  них  не
обращать  вниманиЯ,  они  кажутсЯ  принадлежащими  к  давнему   прошлому   и
находЯщимисЯ далеко от нас [656] (лат. ).}

     ЉажетсЯ, будто душа уходит в себЯ и отвлекает к себе все чувства. ’аким
образом, человек и снаружи и изнутри полон лжи и слабости.
     ’е, кто сравнивал нашу жизнь со сном [657], были более  правы,  чем  им
иногда казалось. Љогда мы спим, наша душа живет, действует и  проЯвлЯет  все
свои способности не в меньшей мере, чем когда она бодрствует. Џравда, во сне
она действует  более  вЯло  и  смутно;  однако  разница  между  этими  двумЯ
состоЯниЯми не так велика, как между ночью и  днем;  она  напоминает  скорее
разницу между ночью и сумерками: в первом  случае  она  спит,  во  втором  -
дремлет более или менее крепко. Ќо и то и  другое  -  потемки,  киммерийские
сумерки [658].
     Њы бодрствуем во сне и спим, бодрствуЯ. ‚о сне  Я  вижу  все  не  очень
Ясно; но и когда Я просыпаюсь, то не нахожу, чтобы все было достаточно  Ясно
и безоблачно. ‘он бывает так глубок, что мы иногда не видим  даже  снов;  но
наша Явь никогда  не  бывает  настолько  полной,  чтобы  до  конца  рассеЯть
фантазии, которые можно назвать снами бодрствующих и даже чем-то худшим, чем
сны.
     ’ак как наш разум и наша душа воспринимают те  мысли  и  представлениЯ,
которые возникают у человека во сне, и так же одобрЯют поступки, совершаемые
нами во сне, как и  те,  что  мы  совершаем  наЯву,  то  почему  бы  нам  не
предположить, что  наше  мышление  и  наши  поступки  ЯвлЯютсЯ  своего  рода
сновидениЯми и наше бодрствование есть лишь особый вид сна?
     …сли чувства - это наши высшие судьи, то следует  учесть  показаниЯ  не
только наших чувств; ибо животные имеют в этом отношении такие же права, как
и мы, или даже большие. Ќе подлежит сомнению, что некоторые  животные  имеют
более острый  слух,  чем  человек;  другие  -  зрение,  третьи  -  обонЯние,
четвертые - осЯзание или вкус.  „емокрит  утверждал,  что  боги  и  животные
обладают значительно  более  совершенными  чувствами,  чем  люди  [659].  Ќо
показаниЯ чувств животных сильно  расходЯтсЯ  с  показаниЯми  наших  чувств.
Ќапример, наша слюна очищает и сушит наши раны, но убивает змей:

     Tantaque in his rebus distantia differitasque,
     Ut quod aliis cibus est, aliis fuat acre venenum.
     Saepe etenim serpens, hominis contacta saliva
     Disperit, ac sese mandendo conficit ipsa.

     {„ействие этих вещей весьма различно и разница  между  ними  громаднаЯ;
то, что одним служит пищей, длЯ других - смертельный Яд. ’ак, например, если
слюна человека коснетсЯ змеи, она погибает, искусав самое себЯ  [660]  (лат.
).}

     Љакое же свойство припишем мы слюне - благотворное, согласно  опыту  на
людЯх, или зловредное, в соответствии с опытом на змеЯх? Љаким из этих  двух
показаний проверим мы ее подлинную сущность, которую  мы  хотим  установить?
Џлиний сообщает [661], что в €ндии имеютсЯ морские  зайцы,  которые  Ядовиты
длЯ нас, как и мы в свою очередь длЯ них, и что самое наше прикосновение длЯ
них смертельно. ‚озникает вопрос:  кто  же  ЯвлЯетсЯ  действительно  Ядом  -
человек или рыба? Љому следует верить - рыбе, считаЯсь  с  ее  действием  на
человека, или человеку, считаЯсь с его действием  на  рыбу?  Ќекое  качество
воздуха опасно длЯ человека и совершенно не  вредит  быку;  другое  качество
опасно длЯ быка, но совершенно не вредит человеку. Љакое  же  из  этих  двух
качеств в действительности ЯвлЯетсЯ вредоносным? Ѓольным желтухой  все  вещи
кажутсЯ желтоватыми и более бледными, чем нам:

     Lurida praeterea fiunt quaecunque tuentur
     Arquati.

     {Ќа что ни посмотрит больной желтухою, все кажетсЯ ему желтоватым [662]
(лат. ).}

     ’ем, кто страдает  болезнью,  которую  врачи  называют  гипосфрагмой  и
котораЯ представлЯет собой подкожное кровоизлиЯние [663], все  вещи  кажутсЯ
кроваво-красными. ‚стречаютсЯ ли эти жидкости [664],  которые  так  искажают
показаниЯ нашего зрениЯ, и у животных  и  представлЯют  ли  они  и  длЯ  них
обычное Явление? ‚едь видим же мы, что у одних животных глаза желтые, совсем
как у наших больных желтухой, а у других - кроваво-красные; весьма вероЯтно,
что цвет предметов кажетсЯ им иным, чем нам. Љакое же из этих двух  суждений
будет истинным? ѓде сказано, что сущность  вещей  открыта  именно  человеку?
’вердость, белизна, глубина, кислота -  все  эти  качества  имеют  такое  же
отношение к животным, как и к нам, и так же им  известны:  природа  дала  им
возможность пользоватьсЯ этими качествами так же, как и нам. …сли мы надавим
пальцем на веко, то все предметы покажутсЯ нам продолговатыми и  вытЯнутыми.
“ некоторых животных зрачок  сужен  таким  образом:  значит,  возможно,  что
продолговатость, которую видЯт животные, и  есть  подлиннаЯ  форма  тела,  а
вовсе не та форма, которую придает предметам наш глаз, находЯсь в нормальном
состоЯнии. …сли мы надавим на нижнее веко, то  предметы,  находЯщиесЯ  перед
нами, станут двоитьсЯ:

     Bina lucernarum florentia lumina flammis,
     Et duplices hominum facies, et corpora bina.

     {‘танет двоитьсЯ пламЯ светильника, станут двоитьсЯ лица у людей  и  их
тела [665] (лат. ).}

     …сли  у  нас  заложены  уши  или  закупорен  слуховой  проход,  то   мы
воспринимаем звук иначе, чем обычно; следовательно, животные, у которых  уши
заросли шерстью или у которых вместо уха  имеетсЯ  лишь  крохотное  слуховое
отверстие, слышат не то,  что  мы,  и  воспринимают  звук  иначе  [666].  Ќа
празднествах и в  театрах  мы  наблюдаем  следующее:  если  поставить  перед
факелами стекла, окрашенные в определенный цвет, то все предметы в помещении
будут казатьсЯ нам окрашенными в  зеленый,  желтый  или  фиолетовый  цвет  в
зависимости от цвета стекол.

     Et vulgo faciunt id lutea russaque vela
     Et ferrugina, cum magnis intenta theatris
     Per malos volgata trabesque trementia pendent.
     Namque ibi consessum caveai subter et omnem
     Scenai speciem, patrum, matrumque deorvum
     Inficiunt coguntque suo volitare colore.

     {—асто  над  зрительным  залом  бывают  натЯнуты  желтые,  розовые  или
коричневые полотнища. Љогда полотнища эти, укрепленные на столбах и  шестах,
начинают колыхатьсЯ, они все заливают своей цветовой волной и бросают на все
свой отблеск - на сцену, на одежды сенаторов, на женские нарЯды,  на  статуи
богов [667] (лат. ).}

     ‚есьма возможно, что животные, у которых глаза иного цвета, чем у  нас,
видЯт предметы окрашенными в те же цвета, что и их глаза.
     ’аким образом, чтобы судить о роли чувств, надо было  бы  прежде  всего
добитьсЯ согласиЯ между показаниЯми наших чувств и чувств животных, а  затем
также единогласиЯ в показаниЯх чувств различных людей. Ќо в действительности
этого нет, и мы постоЯнно затеваем  споры  о  вещах,  которые  один  человек
слышит, видит или ощущает иначе, чем другой;  мы  спорим,  как  и  о  всЯкой
другой вещи, по  поводу  различных  показаний,  которые  дают  нам  чувства.
ђебенок слышит, видит и  осЯзает  не  так,  как  тридцатилетний  человек,  а
тридцатилетний - не так, как шестидесЯтилетний; таков уж  закон  природы.  “
одних людей чувства более смутны и расплывчаты, у  других  -  более  Ясны  и
остры. Њы по-разному воспринимаем вещи, в зависимости  от  того,  каковы  мы
сами и какими вещи нам кажутсЯ. Ќо так как то, что  нам  кажетсЯ,  спорно  и
недостоверно, то неудивительно, что мы можем согласитьсЯ с тем, что снег нам
кажетсЯ белым, но никак не можем поручитьсЯ за то,  что  именно  такова  его
истиннаЯ сущность; а между тем если это основание рушитсЯ, то вместе  с  ним
неизбежно терпит крушение и всЯ наука. Ќе вступают ли сами  наши  чувства  в
противоречие друг с другом? ’ак, картина представлЯетсЯ нам на вид выпуклой,
на ощупь же она плоскаЯ; что сказать о том, приЯтен  или  неприЯтен  мускус,
который приЯтен длЯ нашего обонЯниЯ, но неприЯтен на вкус? Ќекоторые травы и
мази полезны длЯ одной части тела, но вредны длЯ другой; мед сладок на вкус,
но неприЯтен на вид. …сть перстни, сделанные в виде перьев и  известные  под
названием "перьЯ без конца"; невозможно на глаз установить  их  ширину,  ибо
всем кажетсЯ, что они расширЯютсЯ с одной стороны и сужаютсЯ с другой,  даже
если вертеть их вокруг пальца; но на ощупь они имеют  одинаковую  ширину  во
всей окружности.
     Ќе наделЯют ли наши чувства  различными  качествами  предметы,  которые
имеют на деле всего лишь одно качество? ’ак, если  взЯть  хлеб,  который  мы
едим, то это всего лишь хлеб; однако, будучи  употреблен  нами  в  пищу,  он
превращаетсЯ в кости, кровь, мЯсо, волосы и ногти:

     Ut cibus, in membra atque artus cum diditur omnis,
     Disperit atque aliam naturam sufficit ex se.

     {Љак пища, котораЯ  расходитсЯ  по  всем  суставам  и  членам  тела  и,
разложившись, образует совсем иную природу [668] (лат. ).}

     ‚ода, котораЯ питает  корни  дерева,  становитсЯ  стволом,  листьЯми  и
плодами. ‚оздух един, но он превращаетсЯ в  тысЯчу  различных  звуков,  если
начать играть на трубе. ‚стает вопрос: придают  ли  наши  чувства  различные
качества этим предметам или же они сами  обладают  ими?  Љак  разрешить  это
сомнение? —то мы можем сказать о подлинной сущности вещей?  ’ак  как  людЯм,
находЯщимсЯ в состоЯнии болезни, бреда или сна, вещи  представлЯютсЯ  иными,
чем людЯм здоровым, рассудительным и бодрствующим, то нельзЯ  ли  допустить,
что, будучи в нормальном состоЯнии,  мы  также  наделЯем  вещи  определенным
бытием, соответствующим их качествам и вместе с тем сообразованным  с  нашим
состоЯнием, подобно тому  как  мы  это  делаем,  будучи  больны?  ЌельзЯ  ли
допустить поэтому, что, будучи в здравом состоЯнии, мы так же придаем  вещам
определенный вид, как и будучи в болезненном состоЯнии? ЌельзЯ ли допустить,
что человек сдержанный придает вещам такой вид,  который  соответствует  его
нраву, подобно тому как это делает человек несдержанный, накладываЯ  на  них
отпечаток своего характера?
     ’ак, пресыщенный находит вино безвкусным, испытывающий  жажду  чересчур
сладким, а здоровый по-разному оценивает его аромат.
     ’ак как мы приноравливаем вещи к себе и видоизменЯем их, сообразуЯсь  с
собой, то мы в конце концов не знаем, каковы вещи в действительности, ибо до
нас все доходит в  измененном  и  искаженном  нашими  чувствами  виде.  …сли
неверны циркуль, наугольник и линейка, то  все  изменениЯ,  сделанные  с  их
помощью, ошибочны, все сооружениЯ, построенные на этих  расчетах,  неизбежно
плохи. Ќедостоверность  наших  чувств  делает  недостоверным  все,  что  они
порождают:

     Denique ut in fabrica, si prava est regula prima,
     Normaque si fallax rectis regionibus exit,
     Et libelia si ex parte claudicat hilim,
     Omnia mendose fieri atque obstipa necesse est,
     Prava, cubantia, prona, supina, atque absona tecta,
     Iam ruere ut quaedam videantur velle, ruantque
     Prodita iudiciis fallacibus omnia primis.
     Sic igitur ratio tibi rerum prava necesse est
     Falsaque sit, falsis quaecumque a sensibus orta est.

     {’ак, при постройке зданиЯ, если неверна линейка,  фальшив  наугольник,
не дающий прЯмого угла, если хромает отвес и хотЯ бы чуть-чуть  он  неровен,
все здание  непременно  получитсЯ  криво  и  косо,  все  будет  клонитьсЯ  и
распадатьсЯ, точно готово вот-вот завалитьсЯ, и всЯ постройка  действительно
часто валитсЯ из-за ошибок, сделанных при начальном расчете. ’очно так же  и
суждение твое о вещах окажетсЯ ложным и пустым, если оно исходит из заведомо
ложного чувства [669] (лат. ).}

     Љто же будет судьей при решении этих разногласий? Џодобно тому как  при
религиозных спорах нужно иметь  судью,  не  принадлежащего  ни  к  одной  из
борющихсЯ партий, свободного от всЯкой односторонности  и  пристрастиЯ,  что
длЯ христианина невозможно, точно так же обстоит дело и с нашими  чувствами:
ибо, если судьЯ стар, он не может судить о чувствах старика,  ЯвлЯЯсь  одной
из сторон в этом споре; то же самое, если он молод, здоров или  болен,  если
он спит или бодрствует. Ќам нужен был  бы  судьЯ,  свободный  от  всех  этих
качеств,  чтобы  он  без  всЯкой  предвзЯтости  мог  судить  обо  всех  этих
состоЯниЯх, совершенно ему безразличных; иными словами,  нам  нужен  был  бы
судьЯ, которого не существует.
     —тобы судить о представлениЯх, получаемых нами от вещей, нам нужно было
бы  обладать  каким-то  оценивающим  инструментом;  чтобы   проверить   этот
инструмент,   мы   нуждаемсЯ   в   доказательствах,   а   чтобы    проверить
доказательство, мы нуждаемсЯ в инструменте: и вот мы оказываемсЯ в  порочном
круге. ’ак как чувства не в состоЯнии разрешить наш спор, поскольку они сами
совершенно недостоверны, его должно решить рациональное  доказательство;  но
всЯкое рациональное доказательство нуждаетсЯ в другом доказательстве - и мы,
таким образом, обречены  на  непрерывное  движение  вспЯть.  Ќаша  мысль  не
проникает в окружающие нас предметы, но возникает через  посредство  чувств;
чувства же со своей стороны познают не  окружающие  предметы,  а  лишь  свои
собственные впечатлениЯ; таким образом, мысль и представление исходЯт не  из
предмета, а из впечатлений и ощущений наших чувств; но впечатлениЯ  и  самый
предмет - вещи различные; поэтому тот, кто судит  по  представлению,  судит,
отправлЯЯсь не от предмета, а от чего-то  другого.  ЌельзЯ  утверждать,  что
впечатлениЯ наших чувств раскрывают душе сущность окружающих  нас  предметов
по сходству; ибо как могут душа и разум убедитьсЯ в этом сходстве, если  они
не имеют никакого общениЯ с окружающими нас предметами? ’ак, например,  тот,
кто не знает лица ‘ократа, не может, увидев его портрет, сказать,  похож  ли
он.  Ћднако  предположим,  что  кто-нибудь   решил   судить   о   вещах   по
представлениЯм о них; если он захочет отправлЯтьсЯ от всех представлений, то
это окажетсЯ невозможным, так как они противоречат друг другу  и  расходЯтсЯ
между собой, как мы убеждаемсЯ в этом на опыте. ‡начит ли это, что некоторые
избранные представлениЯ управлЯют всеми  остальными?  ‚  таком  случае  этот
отбор следовало бы проверить другим отбором, а этот другой - третьим, и  так
далее, а следовательно, наш отбор никогда не был бы закончен.
     €так, нет никакого неизменного  бытиЯ,  и  ни  мы,  ни  окружающие  нас
предметы не обладают им. Њы сами, и наши суждениЯ, и все  смертные  предметы
непрерывно текут и движутсЯ. Џоэтому нельзЯ установить  ничего  достоверного
ни в одном предмете на основании другого, поскольку и оценивающий, и то, что
оцениваетсЯ, находЯтсЯ в непрерывном изменении и движении.
     Њы не имеем никакого общениЯ  с  бытием  [670],  так  как  человеческаЯ
природа всегда обретаетсЯ посередине между рождением и смертью; мы  имеем  о
себе  лишь  смутное  и  прозрачное,  как  тень,  представление   и   шаткое,
недостоверное мнение. …сли вы сосредоточите все усилиЯ своей мысли  на  том,
чтобы уловить бытие, это будет  равносильно  желанию  удержать  в  пригоршне
зачерпнутую воду; чем больше вы будете сжимать и задерживать то, что  текуче
по своей природе, тем скорее вы потерЯете то, что хотели удержать и зажать в
кулаке. ’ак как все вещи претерпевают непрерывно одно изменение  за  другим,
то наш разум, ищущий реального бытиЯ, оказываетсЯ  обманутым;  он  не  может
найти ничего постоЯнного и неизменного, ибо  всЯкаЯ  вещь  либо  еще  только
возникает, но еще  не  существует,  либо  начинает  умирать  еще  до  своего
рождениЯ. Џлатон утверждал [671], что  тела  не  имеют  никакого  бытиЯ,  но
только рождаютсЯ; он опиралсЯ на ѓомера, который сделал Ћкеан отцом богов, а
”етиду  -  их  матерью,  желаЯ  показать  нам,  что  все  вещи  находЯтсЯ  в
непрерывном становлении и постоЯнно менЯютсЯ.  Џо  его  словам,  это  мнение
разделЯлось  всеми  философами  его  времени,  за  исключением  одного  лишь
Џарменида,  которого  он  высоко  ценил  и  который  утверждал,   что   вещи
неподвижны. Џифагор заЯвлЯл, что  всЯкаЯ  материЯ  текуча  и  зыбка;  стоики
утверждали, что нет настоЯщего времени и что то, что мы называем  настоЯщим,
ЯвлЯетсЯ лишь свЯзью между прошедшим и будущим [672]. ѓераклит говорил,  что
человек не может дважды войти в одну и ту же реку; ќпихарм [673] считал, что
если кто-то когда-то занЯл деньги, то он не должен возвращать их в настоЯщее
времЯ, и что тот, кто был приглашен к обеду вчера, сегоднЯ приходит  уже  не
приглашенным, так как люди уже не те, они стали иными; он считал, что одна и
та же смертнаЯ субстанциЯ не может находитьсЯ дважды  в  том  же  состоЯнии;
ибо, ввиду того что она быстро и неожиданно менЯетсЯ, она то распадаетсЯ, то
воссоединЯетсЯ, то поЯвлЯетсЯ, то исчезает. ’аким образом, то, что  начинает
рождатьсЯ, никогда не достигает совершенного бытиЯ, ибо это рождение никогда
не кончаетсЯ и никогда не останавливаетсЯ,  так  как  оно  не  имеет  конца;
начинаЯ с семени оно непрерывно изменЯетсЯ и переходит из одного состоЯниЯ в
другое. ’ак,  человеческое  семЯ  сперва  превращаетсЯ  в  утробе  матери  в
бесформенный плод, потом становитсЯ ребенком, затем, выйдЯ из утробы матери,
становитсЯ грудным младенцем, а позднее мальчиком,  который  последовательно
становитсЯ юношей, взрослым человеком, потом  пожилым  человеком  и  наконец
дрЯхлым старцем. ’аким  образом,  времЯ  и  непрерывное  рождение  постоЯнно
разрушают и претворЯют все предшествующее.

     Mutat enim mundi naturam totius aetas,
     Ex alioque alius status excipere omnia debet,
     Nec manet ulla sui similis res: omnia migrant,
     Omnia commutat natura et vertere cogit.

     {‚ремЯ менЯет природу всего мирозданиЯ, все должно из одного  состоЯниЯ
переходить в другое, ничто не остаетсЯ незыблемым,  все  преходЯще,  природа
все претворЯет и все заставлЯет менЯтьсЯ [674] (лат. ).}

     Ђ мы по глупости боимсЯ какой-то смерти, хотЯ  уже  прошли  и  проходим
через рЯд смертей. €бо не только, как говорит  ѓераклит,  смерть  огнЯ  есть
рождение воздуха, а смерть воздуха есть рождение воды, но мы можем наблюдать
это еще  более  наглЯдным  образом  на  себе.  –ветущий  возраст  умирает  и
проходит,  когда  наступает  старость;  юность  обретает  конец  в  цветущем
возрасте взрослого человека; детство умирает в юности, а  младенчество  -  в
детстве; вчерашний  день  умирает  в  сегоднЯшнем,  а  сегоднЯшний  умрет  в
завтрашнем. Ќичто не пребывает и не остаетсЯ  неизменным,  ибо  если  бы  мы
оставались всегда одними и теми же, то как могло  бы  нас  сегоднЯ  радовать
одно, а завтра другое? Љак могли  бы  мы  любить  противоположные  вещи  или
ненавидеть их? Љак могли бы мы их хвалить или порицать? Љак можем  мы  иметь
различные привЯзанности и не сохранЯть того же чувства, когда мысль остаетсЯ
той  же?  €бо  неправдоподобно,  чтобы,  оставаЯсь  неизменными,  мы   стали
испытывать другие страсти; ведь то, что претерпевает изменениЯ, не пребывает
в том же состоЯнии, а если оно изменилось, значит оно больше не  существует.
Ќо так как все бытие едино, то и просто бытие менЯетсЯ, становЯсь все  времЯ
другим. ‘ледовательно, наши чувства обманываютсЯ и лгут,  принимаЯ  то,  что
кажетсЯ, за то, что есть, так как они не знают, что есть. Ќо в таком случае,
что же действительно существует? ’о, что вечно, то есть то, что  никогда  не
возникало и никогда не будет иметь конца, то, что  не  претерпевает  никаких
изменений во времени.  €бо  времЯ  -  вещь  подвижнаЯ,  котораЯ  поЯвлЯетсЯ,
подобно тени, вместе с вечно движущейсЯ и текучей материей; оно  никогда  не
остаетсЯ неизменным и постоЯнным. Љо времени с полным  основанием  применЯют
слова:  "раньше",  "после",  "было"  или  "будет",  которые  сразу  наглЯдно
показывают, что времЯ не такаЯ вещь, котораЯ  просто  "есть";  ибо  было  бы
большой глупостью и очевидной ложью утверждать, что есть  то,  чего  еще  не
существует или что уже  перестало  существовать.  —то  же  касаетсЯ  понЯтий
"настоЯщее", "мгновение", "теперь", на которых, по-видимому, главным образом
покоитсЯ понимание времени,  то  разум,  открываЯ  эти  понЯтиЯ,  тут  же  и
уничтожает их; ибо он непрерывно расщеплЯет  и  делит  времЯ  на  прошлое  и
будущее, как бы желаЯ видеть его непременно разделенным надвое. ’о же самое,
что со временем, происходит и с природой, котораЯ измерЯетсЯ временем; ибо в
ней тоже нет ничего такого, что пребывает или существует, но все вещи в  ней
или рождены, или рождаютсЯ, или умирают. Џоэтому было бы грехом по отношению
к богу, который ЯвлЯетсЯ единственно  сущим,  утверждать,  что  он  был  или
будет, ибо эти понЯтиЯ означают изменение, становление или конец  того,  что
лишено  устойчивости  и  неизменного  бытиЯ.  Ќа  основании  этого   следует
заключить, что только бог есть подлинно сущее и существует он не во времени,
а  в  неизменной  и  неподвижной  вечности,  не  измерЯемой  временем  и  не
подверженной никаким переменам; что раньше бога ничего нет, как и после него
ничего не будет, ничего более  нового,  ничего  более  юного;  что  он  есть
единственное истинно сущее, которое одним только "ныне" наполнЯет  "вовеки";
что, кроме него, нет ничего подлинно сущего и нельзЯ сказать: "он  был"  или
"он будет", ибо он не имеет ни начала, ни конца.
     Љ этому столь благочестивому выводу писателЯ-Язычника [675] Я хочу -  в
заключение моего затЯнувшегосЯ и скучного рассуждениЯ, которое можно было бы
еще продолжить до бесконечности, - добавить еще следующее замечание  другого
писателЯ, тоже  Язычника  [676]:  "Љакое  презренное  и  низменное  существо
человек, - говорит он, - если он  не  возвышаетсЯ  над  человечеством!"  ќто
хорошее изречение и полезное пожелание, но вместе  с  тем  оно  нелепо:  ибо
невозможно и бессмысленно желать, чтобы кулак был больше кисти  руки,  чтобы
размах руки был больше ее самой или чтобы можно  было  шагнуть  дальше,  чем
позволЯет длина наших ног. ’очно так же и человек не в  состоЯнии  поднЯтьсЯ
над собой и над человечеством, ибо он может видеть только своими  глазами  и
постигать только своими способностЯми.  Ћн  может  поднЯтьсЯ  только  тогда,
когда богу бывает  угодно  сверхъестественным  образом  протЯнуть  ему  руку
помощи; и он подниметсЯ, если откажетсЯ и  отречетсЯ  от  своих  собственных
средств и предоставит поднЯть себЯ и возвысить небесным силам.
     ’олько наша  христианскаЯ  вера,  а  не  стоическаЯ  добродетель  может
домогатьсЯ этого божественного и чудесного  превращениЯ,  только  она  может
поднЯть нас над человеческой слабостью.


       ѓлава XIII

        Ћ ’ЋЊ, ЉЂЉ ЌЂ„Ћ ‘“„€’њ Ћ ЏЋ‚…„…Ќ€€ —…‹Ћ‚…ЉЂ Џђ…„ ‹€–ЋЊ ‘Њ…ђ’€

     Љогда мы судим о твердости, проЯвленной человеком  пред  лицом  смерти,
каковаЯ  есть  несомненно  наиболее  значительное   событие   нашей   жизни,
необходимо принЯть во внимание, что люди с трудом способны  поверить,  будто
они и впрЯмь подошли уже к этой грани. Њало кто умирает, понимаЯ, что минуты
его сочтены; нет ничего, в чем нас  в  большей  мере  тешила  бы  обманчиваЯ
надежда; она непрестанно нашептывает нам: "„ругие были больны еще тЯжелее, а
между тем не умерли. „ело обстоит совсем не  так  уже  безнадежно,  как  это
представлЯетсЯ;  и  в  конце  концов  господь  Явил  немало  других  чудес".
Џроисходит же это оттого, что мы мним о себе  слишком  много;  нам  кажетсЯ,
будто совокупность вещей испытает  какое-то  потрЯсение  от  того,  что  нас
больше не будет, и что длЯ нее вовсе не безразлично,  существуем  ли  мы  на
свете; к тому же наше извращенное зрение воспринимает  окружающие  нас  вещи
неправильно, и мы считаем их искаженными, тогда как в  действительности  оно
само искажает их; в этом мы уподоблЯемсЯ едущим по  морю,  которым  кажетсЯ,
будто горы, полЯ, города, землЯ и небо двигаютсЯ одновременно с ними:

     Provehimur portu, terraeque urbesque recedunt.

     {Њы покидаем гавань, и города и земли скрываютсЯ из виду [1] (лат. )}

     ‚идел ли кто когда-нибудь старых людей, которые не восхвалЯли бы доброе
старое времЯ, не поносили бы новые времена и не возлагали бы  вину  за  свои
невзгоды и горести на весь мир и людские нравы?

     Iamque caput quassans, grandis suspirat arator,
     Et cum tempora temporibus praesentia confert
     Praeteritis, laudat fortunas saepe parentis,
     Et crepat antiquun genus ut pietate repletum.

     {‘тарик-пахарь со вздохом  качает  головой  и,  сравниваЯ  настоЯщее  с
прошлым, беспрестанно восхвалЯет благоденствие  отцов,  твердЯ  о  том,  как
велико было благочестие предков [2] (лат. ).}

     Њы ко всему подходим с собственной меркой, и из-за  этого  наша  смерть
представлЯетсЯ нам событием большой важности;  нам  кажетсЯ,  будто  она  не
может пройти бесследно, без того чтобы ей  не  предшествовало  торжественное
решение небесных светил: tot circa unum  caput  tumultuantes  deos  {‘только
богов, суетЯщихсЯ вокруг одного человека [3] (лат. ).}. € чем  большую  цену
мы себе придаем, тем более  значительной  кажетсЯ  нам  наша  смерть:  "Љак!
Ќеужели она  решитсЯ  погубить  столько  знаний,  неужели  причинит  столько
ущерба, если на то не будет особого волеизъЯвлениЯ судеб? Ќеужели она с  тою
же легкостью способна похитить столь редкостную и образцовую душу,  с  какою
она похищает душу обыденную  и  бесполезную?  €  эта  жизнь,  обеспечивающаЯ
столько других, жизнь, от которой зависит  такое  множество  других  жизней,
котораЯ дает пропитание стольким людЯм, которой принадлежит  столько  места,
должна будет освободить это место совершенно так же, как та, что держитсЯ на
тоненькой ниточке?"
     ‚сЯкий из нас считает себЯ в той или иной мере чем-то единственным, и в
этом - смысл слов –езарЯ, обращенных им к кормчему кораблЯ,  на  котором  он
плыл, слов, еще более надменных, чем море, угрожавшее его жизни:

               Italiam si, caelo auctore, recusas,
     Me pete: sola tibi causa haec est iustra timoris,
     Vectorem non nosse tuum; perrumpe procellas,
     Tutela secure mei;

     {…сли небо повелевает тебе покинуть берега €талии,  повинуйсЯ  мне.  ’ы
боишьсЯ только потому, что не знаешь, кого ты везешь; несись же сквозь бурю,
твердо положившись на мою защиту [4] (лат. ).}

     или, например, этих:

               credit iam digna pericula Caesar
     Fatis esse suis; tantusque evertere, dixit,
     Me superis labor est, parva quem puppe sedentem
     Tam magno petiere mari?

     {–езарь счел тогда, что  эти  опасности  достойны  его  судьбы.  ‚идно,
сказал он,  всевышним  необходимо  приложить  такое  большое  усилие,  чтобы
погубить менЯ, если они насылают весь огромный океан на утлое суденышко,  на
котором Я нахожусь [5](лат. ).}

     а также нелепого официального утверждениЯ, будто солнце  на  протЯжении
года, последовавшего за его смертью, носило на своем челе траур по нем:

     Ille etiam extincto miseratus Caesare Romam,
     Cum caput obscura nitidum ferrugine texit,

     {Љогда –езарь угас,  само  солнце  скорбело  о  ђиме  и,  опечалившись,
прикрыло свой сиЯющий лик зловещей темной повЯзкой [6] (лат. ).}

     и тысЯчи подобных вещей, которыми мир с такой  поразительной  легкостью
позволЯет себЯ обманывать, считаЯ, что небеса заботЯтсЯ о наших нуждах и что
их бескрайние просторы откликаютсЯ на малейшие  поступки:  Non  tanta  caelo
societas nobiscum est, ut nostro  fato  mortalis  sit  ille  quoque  siderum
fulgor {Ќет такой  неразрывной  свЯзи  между  небом  и  нами,  чтобы  сиЯние
небесных светил должно было померкнуть вместе с нами [7] (лат. ).}.
     €так, нельзЯ признавать решимость и твердость в том, кто, кем бы он  ни
был, еще не вполне уверен, что пребывает в опасности; и даже если  он  умер,
обнаружив эти высокие качества, но не отдаваЯ себе отчета, что умирает, то и
этого недостаточно  длЯ  такого  признаниЯ:  большинству  людей  свойственно
выказывать стойкость и на лице и в речах; ведь они пекутсЯ о  доброй  славе,
которою хотЯт насладитьсЯ,  оставшись  в  живых.  Њне  доводилось  наблюдать
умирающих,  и  обыкновенно  не  преднамеренное  желание,  а   обстоЯтельства
определЯли их поведение. …сли мы вспомним даже о тех, кто лишил себЯ жизни в
древности, то и тут следует различать, была  ли  их  смерть  мгновенною  или
длительною.  Ќекий  известный  своею  жестокостью  император  древнего  ђима
говорил о своих узниках, что хочет заставить их почувствовать смерть; и если
кто-нибудь из них  кончал  с  собой  в  тюрьме,  этот  император  говаривал:
"’акой-то ускользнул от менЯ"; он хотел растЯнуть длЯ них смерть и,  обрекаЯ
их на мучениЯ, заставить ее почувствовать [8]:

     Vidimus et toto quamvis in corpore caeso
     Nil animae letale datum, moremque nefandae
     Durum saevitae pereuntis parcere morti.

     {‚идели мы, что, хотЯ все его тело было истерзано, смертельный удар еще
не нанесен, и что безмерно жестокий обычай  продлевает  его  еле  теплЯщуюсЯ
жизнь [9] (лат. ).}

     € действительно, совсем не такое уж великое  дело,  пребываЯ  в  полном
здравии и душевном  спокойствии,  принЯть  решение  о  самоубийстве;  совсем
нетрудно изображать храбреца, пока не приступишь к выполнению  замысла;  это
настолько нетрудно, что один из наиболее изнеженных людей, когда-либо живших
на свете, ќлагабал [10], среди  прочих  своих  постыдных  прихотей,  возымел
намерение  покончить  с  собой  -  в  случае  если  его  принудЯт  к   этому
обстоЯтельства - самым изысканным образом,  так,  чтобы  не  посрамить  всей
своей жизни. Ћн велел возвести роскошную башню, низ  и  фасад  которой  были
облицованы деревом,  изукрашенным  драгоценными  камнЯми  и  золотом,  чтобы
броситьсЯ с нее на землю; он заставил изготовить веревки из золотых нитей  и
алого  шелка,  чтобы  удавитьсЯ;  он  велел  выковать  золотой  меч,   чтобы
заколотьсЯ; он хранил в сосудах из топаза и изумруда  различные  Яды,  чтобы
отравитьсЯ. ‚се это он держал наготове, чтобы выбрать по своему желанию один
из названных способов самоубийства:

     Impiger et fortis virtute coacta.

     {... ретивый и смелый по необходимости [11] (лат. ).}

     €  все  же,  что  касаетсЯ  этого  выдумщика,  то   изысканность   всех
перечисленных приготовлений побуждает предполагать, что  если  бы  дошло  до
дела, и у него бы кишка оказалась тонка. Ќо, говорЯ даже о тех, кто,  будучи
более сильным, решилсЯ привести свой замысел в исполнение, нужно всЯкий раз,
повторЯю, принимать во внимание, был ли нанесенный ими удар таковым,  что  у
них не  было  времени  почувствовать  его  следствиЯ;  ибо  еще  неизвестно,
сохранЯли бы они твердость и упорство в столь  роковом  стремлении,  если  б
видели, как медленно покидает их жизнь, если б телесные страданиЯ сочетались
в них со страданиЯми души, если б им представлЯлась возможность раскаЯтьсЯ.
     ‚о времЯ гражданских войн –езарЯ ‹уций „омиций [12], будучи  схвачен  в
Ђбруццах, принЯл Яд, но тотчас же раскаЯлсЯ в этом. € в наше времЯ был такой
случай, что некто, решив умереть, не  смог  поразить  себЯ  с  первого  раза
насмерть, так как страстное желание, жить, обуЯвшее его естество,  сковывало
ему руку; все же он нанес  себе  еще  два-три  удара,  но  так  и  не  сумел
превозмочь себЯ и нанести себе смертельную рану. Љогда стало  известно,  что
против ЏлавциЯ ‘ильвана [13] затеваетсЯ  судебный  процесс,  “ргуланиЯ,  его
бабка, прислала ему кинжал; не найдЯ в себе сил заколотьсЯ, он  велел  своим
людЯм вскрыть ему вену.  ‚  царствование  ’ибериЯ  Ђльбуцилла  [14],  принЯв
решение умереть, ранила себЯ настолько легко,  что  доставила  своим  врагам
удовольствие бросить ее в тюрьму и расправитьсЯ с вей по своему  усмотрению.
’о же произошло и с полководцем „емосфеном [15] после его похода в  ‘ицилию.
ѓай ”имбриЯ [16], нанесЯ себе слишком слабый  удар,  принудил  своего  слугу
прикончить его. Ќапротив, Ћсторий  [17],  не  имеЯ  возможности  действовать
собственной  рукой,  не  пожелал  воспользоватьсЯ  рукой  своего  слуги  длЯ
чего-либо иного, кроме как длЯ того, чтобы тот  крепко  держал  перед  собой
кинжал; бросившись с разбегу на его острие, Ћсторий пронзил себе горло.  ќто
поистине такое Яство, которое,  если  не  обладаешь  луженым  горлом,  нужно
глотать не жуЯ; тем не менее император Ђдриан повелел своему врачу указать и
очертить у него на груди то  место  возле  соска,  удар  в  которое  был  бы
смертельным и куда надлежало метить тому, кому он  поручит  его  убить.  ‚от
почему, когда –езарЯ спросили, какую смерть он находит наиболее  легкой,  он
ответил: "’у, которой меньше всего ожидаешь и котораЯ  наступает  мгновенно"
[18].
     …сли сам –езарь решилсЯ высказать такое суждение, то и мне  не  зазорно
признатьсЯ, что Я думаю так же.
     "ЊгновеннаЯ  смерть,  -  говорит  Џлиний,   -   есть   высшее   счастье
человеческой жизни" [19]. ‹юдЯм страшно сводить знакомство со  смертью.  Љто
боитсЯ иметь дело с нею, кто не в силах смотреть ей прЯмо в  глаза,  тот  не
вправе сказать о себе, что он приготовилсЯ к смерти; что же до тех, которые,
как это порою случаетсЯ при  совершении  казней,  сами  стремЯтсЯ  навстречу
своему концу, торопЯт и  подталкивают  палача,  то  они  делают  это  не  от
решимости; они хотЯт сократить длЯ себЯ срок пребываниЯ с глазу на  глаз  со
смертью. €м не страшно умереть, им страшно умирать,

     Emori nolo, sed me esse mortuum nihil aestimo.

     {џ не боюсь оказатьсЯ мертвым; менЯ страшит умирание [20] (лат. ).}

     ќто та степень твердости, котораЯ, судЯ  по  моему  опыту,  может  быть
достигнута также и мною, как она достигаетсЯ  теми,  кто  бросаетсЯ  в  гущу
опасностей, словно в море, зажмурив глаза.
     ‚о всей жизни ‘ократа нет, по-моему, более  славной  страницы,  чем  те
тридцать дней, в течение которых ему пришлось жить  с  мыслью  о  приговоре,
осуждавшем  его  на  смерть,  все  это  времЯ  сживатьсЯ  с  нею  в   полной
уверенности, что приговор этот совершенно неотвратим, не выказываЯ при  этом
ни страха, ни душевного  беспокойства  и  всем  своим  поведением  и  речами
обнаруживаЯ скорее, что он  воспринимает  его  как  нечто  незначительное  и
безразличное, а не как существенное и единственно важное,  занимающее  собой
все его мысли.
     Џомпоний Ђттик [21], тот самый, с которым переписывалсЯ –ицерон, тЯжело
заболев, призвал к себе своего тестЯ Ђгриппу и еще двух-трех друзей и сказал
им: так как он понЯл, что лечение ему не поможет и что все, что  он  делает,
дабы продлить себе жизнь, продлевает вместе с тем и усиливает его страданиЯ,
он решил положить одновременно конец и тому и другому; он просил их одобрить
его решение и уж во всЯком случае избавить себЯ от  труда  разубеждать  его.
€так,  он  избрал  длЯ  себЯ  голодную  смерть,  но  случилось   так,   что,
воздерживаЯсь от пищи, он исцелилсЯ: средство, которое  он  применил,  чтобы
разделатьсЯ с жизнью, возвратило ему здоровье.  Љогда  же  врачи  и  друзьЯ,
обрадованные столь счастливым событием, Явились к нему с поздравлениЯми,  их
надежды оказались жестоко обманутыми; ибо, несмотрЯ на все уговоры, им так и
не удалось заставить его изменить принЯтое решение: он заЯвил, что поскольку
так или иначе ему придетсЯ переступить этот порог, то раз он зашел  уже  так
далеко, он хочет освободить себЯ от  труда  начинать  все  сначала.  €  хотЯ
человек, о котором идет речь, познакомилсЯ со смертью заранее,  так  сказать
на досуге, он не только не потерЯл охоты встретитьсЯ с  нею,  но,  напротив,
всей душой продолжал жаждать ее, ибо, достигнув того, ради чего он вступил в
это единоборство, он побуждал себЯ, подстегиваемый своим мужеством,  довести
начатое им до конца. ќто нечто гораздо большее, чем бесстрашие  перед  лицом
смерти, это неудержимое желание изведать ее и насладитьсЯ ею досыта.
     €сториЯ философа Љлеанфа [22] очень похожа на только что  рассказанную.
“ него распухли и стали гноитьсЯ десны; врачи посоветовали ему  воздержатьсЯ
от пищи; он проголодал двое суток и настолько поправилсЯ, что  они  объЯвили
ему о полном его исцелении и разрешили вернутьсЯ к обычному образу жизни. Ћн
же, изведав уже некую сладость, порождаемую угасанием сил, принЯл решение не
возвращатьсЯ вспЯть и переступил порог, к  которому  успел  уже  так  близко
придвинутьсЯ.
     ’уллий  Њарцеллин  [23],  молодой  римлЯнин,  стремЯсь  избавитьсЯ   от
болезни, терзавшей его сверх того,  что  он  соглашалсЯ  вытерпеть,  захотел
предвосхитить предназначенный ему судьбой срок, хотЯ врачи и обещали если не
скорое, то во всЯком случае верное его исцеление. Ћн пригласил друзей, чтобы
посовещатьсЯ с ними. Ћдни,  как  рассказывает  ‘енека,  давали  ему  советы,
которые из малодушиЯ они подали бы и себе самим; другие из лести  советовали
ему сделать то-то и то-то, что,  по  их  мнению,  было  бы  длЯ  него  всего
приЯтнее. Ќо один стоик сказал ему следующее: "Ќе утруждай себЯ,  Њарцеллин,
как если бы ты раздумывал над чем-либо стоЯщим. †ить - не такое  уж  великое
дело; живут твои слуги, живут и дикие звери;  великое  дело  -  это  умереть
достойно, мудро и стойко. Џодумай, сколько раз проделывал ты одно и то же  -
ел, пил, спал, а потом снова ел; мы без конца вращаемсЯ в том же  кругу.  Ќе
только  неприЯтности  и  несчастьЯ,  вынести  которые  не  под  силу,  но  и
пресыщение жизнью порождает в нас желание умереть".  Њарцеллину  не  столько
нужен был тот, кто снабдил бы его советом, сколько тот, кто помог бы  ему  в
осуществлении его замысла, ибо слуги боЯлись  быть  замешанными  в  подобное
дело. ќтот философ, однако, дал им понЯть, что подозрениЯ падают на домашних
только тогда, когда осуществлЯютсЯ сомнениЯ, была ли смерть господина вполне
добровольной, а когда на этот счет сомнений не возникает, то  препЯтствовать
ему в его намерении столь же дурно, как и злодейски убить его, ибо

     Invitum qui servat idem facit occidenti.

     {‘пасти человека против воли - все равно что  совершить  убийство  [24]
(лат. ).}

     Ћн сказал, сверх того, Њарцеллину, что было бы уместным распределить по
завершении жизни кое-что между теми, кто окажет ему в этом услуги, напомнив,
что  после  обеда  гостЯм  предлагают  десерт.   Њарцеллин   был   человеком
великодушным и щедрым: он оделил своих слуг деньгами  и  постаралсЯ  утешить
их. ‚прочем, в данном случае не понадобилось ни стали, ни  крови.  Ћн  решил
уйти из жизни, а не бежать от нее; не  устремлЯтьсЯ  в  объЯтиЯ