айне  обременительный  в  наших  мирских
делах. Њне трудно принЯть решение относительно той или иной вещи, если  она,
на мой взглЯд, сомнительна: Ne si, ne no, nel cor mi suona intero {‘ердце не
говорит мне решительно ни да, ни нет [70] (ит. ).}.

     џ умею отстаивать определенные взглЯды, но выбирать их - к этому  Я  не
пригоден. ‚едь в делах человеческих, к чему бы мы ни склонЯлись,  мы  найдем
множество доводов в пользу всЯкого мнениЯ.  „а  и  философ  •рисипп  говорил
[71], что он не хотел ничего перенимать у ‡енона и Љлеанфа, своих  учителей,
кроме самых общих положений; что же касаетсЯ оснований и  доказательств,  то
он и сам мог бы их найти в нужном количестве. Џоэтому, в какую бы сторону  Я
ни  обратил  свой  взор,  Я  всегда  нахожу  достаточно  причин   и   весьма
убедительных оснований, чтобы туда и устремитьсЯ. ’аким образом, Я  пребываю
в сомнении и сохранЯю за собой свободу выбора, пока  необходимость  решитьсЯ
не начинает теснить менЯ; тогда, должен признатьсЯ, Я  чаще  всего  отдаюсь,
как говорЯт, на волю течениЯ  и  поручаю  себЯ  произволу  судьбы;  малейшаЯ
склонность и обстоЯтельства подхватывают и увлекают менЯ:

     Dum in dubio est animus, paulo momento huc atque illuc impellitur.

     {„уше, обуреваемой сомнениЯми, достаточно  ничтожнейшей  мелочи,  чтобы
склонить ее в ту или другую сторону [72] (лат. ).}

     ЉолебаниЯ моего разума в большинстве случаев  настолько  уравновешивают
друг друга, что Я был бы не прочь представлЯть решение жребию или костЯм,  и
Я отмечаю себе, в оправдание нашей человеческой  слабости,  оставленные  нам
самой ‘вЯщенной историей примеры того же обычаЯ отдавать на  волю  судьбы  и
случайности определение нашего выбора в том, что сомнительно:  sors  cecidit
super Matthiam {... и выпал жребий Њатфею [73] (лат. ).}. ђазум человеческий
- меч обоюдоострый и опасный. ‚зглЯните-ка сами, о скольких концах эта палка
даже в руках ‘ократа, ее наиболее близкого и верного друга! €так, Я пригоден
только к тому, чтобы следовать за другими, и легко даю толпе увлечь менЯ  за
собой. Њое доверие к своим силам вовсе не таково, чтобы Я мог решитьсЯ брать
на себЯ командование и руководство, и мне больше по сердцу, чтобы тропа  длЯ
моих шагов была проложена  другими.  …сли  нужно  идти  на  риск,  производЯ
гадательный выбор, Я предпочитаю следовать тому, кто более  уверен  в  своих
суждениЯх,  нежели  Я,  и  чьим  суждениЯм  Я  верю  больше,  нежели   своим
собственным, основаниЯ и корни которых Я нахожу весьма шаткими.
     € все же Я не очень люблю  менЯть  раз  принЯтые  мнениЯ,  поскольку  в
противных мнениЯх Я обнаруживаю подобные же слабые  места.  Ipsa  consuetudo
assentiendi periculosa esse videtur et  lubrica  {ќто  обыкновение  со  всем
соглашатьсЯ кажетсЯ мне опасным и сомнительным [74] (лат. ).}. Ћсобенно дела
политические  предоставлЯют  широкий  простор  длЯ  всЯких  столкновений   и
раздоров:

     Iusta pari premitur veluti cum pondere libra
     Prona, nec hac plus parte sedet, nec surgit ab illa.

     {Љогда обе чаши весов нагружены одинаково, то в то времЯ  как  одна  из
них опускаетсЯ, другаЯ настолько же поднимаетсЯ [75] (лат. ).}

     ђассуждениЯ Њаккиавелли [76], к  примеру,  были  весьма  обоснованны  в
отношении их предмета, и все  же  опровергнуть  их  не  составлЯет  большого
труда; а рассуждениЯ тех,  кто  сделали  это,  могут  быть  в  свою  очередь
опровергнуты с не меньшей легкостью [77].  Ќа  тот  или  иной  довод  всегда
найдетсЯ где почерпнуть ответный довод, на возражение - новое возражение, на
ответ - новый ответ, и так далее и так далее, до бесконечности; и  отсюда  -
нескончаемые словопрениЯ, затЯгиваемые нашими клЯузниками и крючкотворами до
пределов возможного,

     Caedimur, et totidem plagis consumimus hostem.

     {Њы бьемсЯ и, отвечаЯ ударом на удар, выматываем противника [78]  (лат.
).}

     ибо всЯкое доказательство не имеет других  оснований,  кроме  опыта,  а
многообразие дел человеческих снабжает нас бесчисленными  примерами  всЯкого
рода. Ћдин очень ученый человек  нашего  времени  утверждает,  что  в  наших
календарЯх,   можно   было   бы   свободно   заменить    все    предсказаниЯ
противоположными, вместо "зной" поставить "морозы", а вместо "великаЯ  сушь"
- "дожди", и что любители битьсЯ об заклад могут с  одинаковым  успехом,  не
утруждаЯ свой ум, делать ставку как на то,  так  и  на  другое,  остерегаЯсь
только утверждать вещи, заведомо невозможные, например, что  будет  зной  на
ђождество или что будут морозы в €ванову ночь. ’о же самое думаю Я и о наших
политических спорах; чью бы сторону вы ни  взЯли,  ваша  игра,  если  вы  не
нарушите первейших и очевидных основ, не хуже игры ваших противников; и  все
же, по моему разумению, в делах общественных нет  ни  одного  столь  дурного
обыкновениЯ, которое не было бы лучше, нежели  перемены  и  новшества.  Ќаши
нравы до  крайности  испорчены,  и  они  поразительным  образом  клонЯтсЯ  к
дальнейшему ухудшению; среди наших обычаев  и  законов  много  варварских  и
просто чудовищных;  и  тем  не  менее,  учитываЯ  трудности,  сопрЯженные  с
приведением нас в лучшее  состоЯние,  и  опасности,  свЯзанные  с  подобными
потрЯсениЯми, - если  бы  только  Я  мог  задержать  колесо  нашей  жизни  и
остановить его на той точке, где мы сейчас находимсЯ, Я бы сделал это  очень
охотно:

          numquam adeo foedis adeoque pudendis
     Utimur exemplis, ut non peiora supersint.

     {Ќикогда не привести столь гнусных и столь постыдных примеров, чтобы не
осталось еще худших [79] (лат. ).}

     •удшее, на мой взглЯд, в нашем нынешнем положении - это неустойчивость,
это то, что наши законы, так же как наше платье,  не  могут  закрепитьсЯ  на
чем-либо   определенном.   —резвычайно   легко   порицать   пороки    любого
государственного  устройства,  ибо  все,  что  бревно,  кишмЯ   кишит   ими;
чрезвычайно легко зародить в народе презрение к старым нравам и правилам,  и
всЯкий, кто поставит перед собой эту цель, неизменно будет иметь  успех;  но
установить вместо старого, уничтоженного государственного устройства новое и
притом лучшее - на этом многие из числа предпринимавших такие попытки не раз
обламывали  зубы.  ‚  своем  поведении  Я  не  руководствуюсь  соображениЯми
благоразумиЯ; Я просто с готовностью подчинЯюсь установленному в нашем  мире
общественному  порЯдку.   ‘частлив   народ,   который,   не   тревожа   себЯ
размышлениЯми о причинах получаемых им приказаний, выполнЯет их  лучше,  чем
те, кто приказывают  ему,  и  который  кротко  отдаетсЯ  на  волю  небесного
круговращениЯ.  Љто  мудрствует  и  спорит,   тот   никогда   не   оказывает
безусловного и неукоснительного повиновениЯ.
     Љороче говорЯ, если уж снова вернутьсЯ ко мне, единственное, за  что  Я
хоть сколько-нибудь ценю себЯ, так это  только  за  то,  в  недостатке  чего
никогда не призналсЯ бы ни один  человек:  мое  суждение  о  себе  обыденно,
свойственно решительно всем и старо, как мир, ибо кто же когда-нибудь думал,
что ему не хватает  ума?  ’акаЯ  мысль  заключала  бы  в  себе  непримиримое
противоречие. ѓлупость - болезнь, которой никогда не страдает  тот,  кто  ее
видит в себе: она очень упорна и, как  правило,  неизлечима,  но  достаточно
одного проницательного взглЯда больного,  обращенного  им  на  себЯ  самого,
чтобы пробить ее толщу и избавитьсЯ  от  нее,  как  достаточно  одного  луча
солнца, чтобы рассеЯть густой туман. ЋбвинЯть  себЯ  в  этом  случае  значит
отводить от себЯ  всЯкое  обвинение,  осуждать  себЯ  значит  выносить  себе
оправдательный приговор. Ќе бывало еще на свете такого крючника  или  девки,
которые не считали бы, что их ума длЯ них достаточно. Њы готовы признать  за
другими превосходство в отваге, телесной силе, опытности, ловкости, красоте,
но превосходства в уме мы  никому  не  уступим.  —то  же  касаетсЯ  доводов,
исходЯщих у любого другого человека от  простого  здравого  смысла,  то  нам
кажетсЯ, что, взглЯни мы на вещь с того  же  самого  боку,  и  мы  также  не
преминули  б  наткнутьсЯ  на  них.  ‡наниЯ,   стиль   и   прочие   качества,
обнаруживаемые  нами  в  чужих  сочинениЯх,  мы  легко  замечаем,  если  они
превосходЯт наши. „ругое дело - проЯвление  самой  человеческой  мысли:  тут
каждый думает, будто и он способен  на  то  же,  и  ему  нелегко  понЯть  их
значительность и каких трудов они стоЯт, если между ними и им нет огромного,
скажем прЯмо - гигантского расстоЯниЯ. Ќо и в последнем случае он  постигает
это с большой неохотой. Љто Ясно  видит  величие  чужой  мысли,  тот  и  сам
поднимаетсЯ до того же уровнЯ и возносит свою мысль на ту же  самую  высоту.
€так, это такого рода занЯтие, от которого нельзЯ ждать много чести и славы,
и такой вид сочинительства, который не приносит громкого имени.
     € наконец, длЯ кого вы пишете? “ченые, которым подсудна  всЯкаЯ  книга,
не ценЯт ничего, кроме учености, и не признают никаких иных проЯвлений нашей
умственной деЯтельности, кроме тех, которые свидетельствуют о начитанности и
обширности всЯкого рода познаний. …сли вы смешаете одного ‘ципиона с другим,
то  что  стоЯщее  вниманиЯ  можете  вы  еще  высказать?  Љто  не  знаком   с
Ђристотелем, тот, по их мнению, не знаком и с собой самим. „уши обыденные  и
грубые не видЯт ни изЯщества,  ни  значительности  в  тонком  и  возвышенном
рассуждении. Ќо ведь два  этих  разрЯда  заполнЯют  собой  наш  мир.  ’ретий
разрЯд, тот, которому вы, в сущности,  и  отдаете  себЯ,  -  души  чистые  и
сильные собственной силой, - настолько немногочислен, что  не  пользуетсЯ  у
нас, и вполне заслуженно, ни влиЯнием, ни известностью, так  что  стремитьсЯ
ему угодить - значит попусту терЯть времЯ.
     Ћбычно  можно  услышать,  что,  оделЯЯ  нас  своими  благами,   природа
справедливее всего поступила при  распределении  между  нами  ума,  ибо  нет
никого, кто бы не довольствовалсЯ доставшейсЯ ему долею. Ќо разумно ли  это?
Љто пожелал бы заглЯнуть дальше отведенного ему, тому пришлось бы преступить
пределы возможностей своего зрениЯ. џ  считаю  свои  взглЯды  правильными  и
здравыми, но кто же не считает такими и свои  собственные?  Ћдно  из  лучших
доказательств этого - невысокаЯ цена, которой Я оцениваю себЯ. ‚едь, если бы
мои взглЯды не были достаточно твердыми, их могло бы ввести в заблуждение то
чувство любви и привЯзанности,  которое  Я  испытываю  к  себе,  чувство,  и
впрЯмь, исключительное, ибо Я  обращаю  его  почти  целиком  на  себЯ  и  не
растрачиваю на сторону. ‚се, что другие  делЯт  между  множеством  друзей  и
знакомых и отдают заботам о своей славе  и  своем  возвеличении,  Я  обращаю
только на то, чтобы обеспечить спокойствие моему духу и мне, и если  кое-что
от менЯ все же уделЯетсЯ посторонним, то это происходит отнюдь не по велению
моего разума,

     mihi nempe valere et vivere doctus.

     {ЊоЯ наука - это жить и здравствовать [80] (лат. )}

     €так, что касаетсЯ моих  мыслей  насчет  себЯ,  то  они  с  бесконечной
решительностью и столь же бесконечным упорством обвинЯют менЯ в  невежестве.
ќто и впрЯмь один из предметов, на котором Я  упражнЯю  мой  ум  и  чаще,  и
охотнее, чем на чем-либо другом. ‹юди обычно разглЯдывают друг друга,  Я  же
устремлЯю мой взглЯд внутрь себЯ; Я его погружаю туда, там Я  всЯчески  тешу
его. ‚сЯкий всматриваетсЯ в то, что пред ним; Я же всматриваюсь  в  себЯ.  џ
имею дело только с собой: Я беспрерывно созерцаю себЯ, проверЯю, испытываю,

     nemo in sese temptat descendere,

     {Ќикто не пытаетсЯ углубитьсЯ в себЯ [81] (лат. )}

     а Я - Я верчусь внутри себЯ самого.

     ќтой способностью докапыватьсЯ до истины - в  сколь  бы  малой  мере  Я
такой  способностью  ни  обладал,  -  равно  как  вольнолюбивым   нежеланием
отказыватьсЯ от своих убеждений в  угоду  другим  людЯм,  Я  обЯзан  главным
образом себе самому, ибо наиболее устойчивые и общие мои  взглЯды  родились,
так сказать, вместе со мной: они  у  менЯ  природные,  они  целиком  мои.  џ
произвел их на свет сырыми и немудреными, и то, что Я породил, было смелым и
сильным, но несколько смутным и несовершенным; впоследствии  Я  обосновал  и
укрепил эти взглЯды, опираЯсь на тех,  кто  пользовалсЯ  моим  уважением,  а
также на безупречные образцы, оставленные нам древними, с которыми Я сошелсЯ
в мнениЯх.  Ћни-то  и  убедили  менЯ  в  моей  правоте,  и  благодарЯ  им  Я
придерживаюсь моих воззрений более сознательно и с большей твердостью [82].
     …сли всЯкий ждет похвалы за быстроту и живость ума, то  Я  притЯзаю  на
нее за его строгость, если - за какое-нибудь  достойное  быть  отмеченным  и
выдающеесЯ деЯние или какую-либо  исключительную  способность,  то  Я  -  за
упорЯдоченность, согласованность и уравновешенность моих  мнений  и  нравов.
Omnino si quidquam est decorum, nihil est profecto magis  quam  aequabilitas
universae vitae, tum singularum actionum, quam conservare  non  possis,  si,
aliorum naturam imitans, omittas tuam {…сли вообще есть что-либо  почтенное,
то это, без сомнениЯ, цельность всей жизни, всех отдельных поступков; ты  не
сможешь достигнуть этого, если,  отказавшись  от  своего  характера,  будешь
подражать другим [83] (лат. ).}.
     €так, вот до каких пределов Я чувствую за собой вину в том, что, как  Я
сказал выше, есть первое слагаемое порока, носЯщего название самомнениЯ. —то
до второго слагаемого, состоЯщего в чрезмерно низком мнении о других, то  Я,
право, не знаю, удастсЯ ли мне привести столь же убедительные доводы в  свое
оправдание. ‚прочем, чего бы это ни стоило, решусь выложить все,  каким  оно
мне представлЯетсЯ.
     ‚озможно,  что  непрерывно  поддерживаемое  мной  общение  с  мудростью
древних и сложившийсЯ во мне образ этих беспредельно  богатых  душ  прошлого
отвращают менЯ и от других, и от себЯ самого; быть может, мы и впрЯмь  живем
в век, не способный создать что-либо возвышающеесЯ над самой что ни на  есть
посредственностью, но так ли, иначе ли, а Я не  знаю  ничего  заслуживающего
подлинного восхищениЯ. Џравда, Я не  знаю  людей  с  такой  доскональностью,
котораЯ необходима, чтобы иметь право  судить  о  них;  но  те,  с  кем  мое
положение чаще всего сталкивает менЯ, в большинстве своем, не утруждают себЯ
чрезмерной заботой о просвещении своих душ; в их глазах наивысшее счастье  -
почести, и наивысшее совершенство - мужество.
     …сли Я вижу в других нечто хорошее, Я  глубоко  уважаю  это  хорошее  и
очень охотно хвалю его.
     Ќередко Я даже преувеличиваю его ценность и говорю не  совсем  то,  что
думаю, позволЯЯ себе небольшую ложь; однако выдумывать то, чего Я не вижу  в
действительности, этого Я решительно не умею. џ охотно сообщаю моим друзьЯм,
что, по-моему, подлежит в них одобрению, и их достоинства в один фут  длиной
с готовностью растЯгиваю до полутора футов; но приписывать им  те  качества,
которых у них нет, этого Я не могу, как не могу с пеной у  рта  защищать  их
недостатки.
     „аже моим врагам - и им Я воздаю  сполна  то,  что  должен,  по  чести,
воздать. Њои чувства могут менЯтьсЯ, но мои  суждениЯ  -  никогда;  и  Я  не
примешиваю своей личной неприЯзни к тому, что не имеет прЯмого  касательства
к ней. џ так ревниво оберегаю свободу своего ума, что мне не  так-то  просто
пожертвовать ею ради страсти, сколь бы неудержимой она ни была.
     …сли Я лгу, Я оскорблЯю себЯ в большей мере, чем того, о ком Я солгал.
     ђассказывают о следующем похвальном  обычае  у  персов:  они  неизменно
говорили о своих смертельных врагах,  с  которыми  вели  беспощадные  войны,
уважительно и соблюдаЯ полную справедливость, так, как того  заслуживала  их
доблесть.
     џ знаю немало людей, обладающих различными замечательными чертами:  кто
остроумием,  кто  сердечностью,  кто  отвагой,  кто  чуткой  совестью,   кто
красноречием, кто  еще  чем-либо  другим,  но  человека  великого  в  целом,
совмещающего в себе столько отличных свойств или обладающего хотЯ  бы  одним
из них, но в такой исключительной степени, чтобы он вызывал в нас восхищение
и его должно было бы сравнивать с теми, кого мы чтим среди людей,  обитавших
некогда на  земле,  -  нет,  с  таким  человеком  моЯ  судьба  не  дала  мне
встретитьсЯ. ‘амым великим из  тех,  кого  Я  хорошо  знал,  -  Я  говорю  о
природных дарованиЯх и способностЯх - и самым благородным был  ќтьен  де  ‹а
Ѓоэси; это была душа,  до  краев  полнаЯ  достоинств,  прекраснаЯ,  с  какой
стороны на нее ни взглЯнуть, душа, скроеннаЯ на древний лад; и  он  совершил
бы великие и памЯтные дела, когда б того захотела судьба его,  ибо  к  своим
богатым природным данным он многое добавил с помощью размышлений  и  занЯтий
науками.
     Ќе знаю, как это так получилось, - а что так получаетсЯ, это бесспорно,
- но только в тех, кто ставит своей  неизменной  целью  домогатьсЯ  возможно
большей учености, кто беретсЯ за писание ученых трудов  и  за  другие  дела,
требующие постоЯнного общениЯ с книгами,  -  в  тех  обнаруживаетсЯ  столько
чванства и умственного бессилиЯ, как ни в какой другой  породе  людей.  Ѓыть
может, это получаетсЯ оттого, что в них ищут и от них ожидают большего,  чем
от других людей, и им не прощаютсЯ  обычные  недостатки;  или,  может  быть,
сознание собственной учености придает им смелость выставлЯть себЯ напоказ  и
важничать,  чем  они  выдают  себЯ  и  сами  себе  причинЯют  ущерб.  ’ак  и
ремесленник обнаруживает свою неумелость гораздо Явственнее тогда,  когда  в
его руки попадает ценный материал, который он  портит  своей  бестолковой  и
грубой работой, чем когда ему приходитсЯ иметь дело  с  простым  материалом:
недостатки в золотом изваЯнии  раздражают  нас  гораздо  сильнее,  нежели  в
гипсовом. ’очно так же поступают и те, кто, тыча всем в глаза вещи,  которые
сами по себе и на своем месте весьма хороши,  пользуетсЯ  ими  безо  всЯкого
толку и меры и, оказываЯ честь своей памЯти за счет разума,  оказываЯ  честь
–ицерону, ѓалену, “льпиану и свЯтому €ерониму [84], выставлЯет себЯ самого в
смешном виде.
     џ  охотно  возвращаюсь  к  мысли  о  пустоте  нашего  образованиЯ.  Ћно
поставило себе целью сделать нас не то чтобы добропорЯдочными и  мудрыми,  а
учеными, и  оно  добилось  своего:  оно  так  и  не  научило  нас  постигать
добродетель и мудрость и следовать их  предписаниЯм,  но  зато  мы  навсегда
запомнили происхождение и этимологию этих  слов;  мы  умеем  склонЯть  самое
слово, служащее длЯ обозначениЯ добродетели, но любить ее  мы  не  умеем.  €
если мы ни из наблюдениЯ, ни на основании личного опыта не знаем  того,  что
есть добродетель, то мы хорошо знаем ее на словах и постоЯнно твердим о ней.
Љогда речь  идет  о  наших  соседЯх,  нам  недостаточно  знать,  какого  они
роду-племени, кто их ближайшие родичи и  какими  свЯзЯми  они  обладают;  мы
хотим, чтобы они подружились с нами, хотим  установить  с  ними  близость  и
добрые  отношениЯ.  Ђ  наше  образование  между  тем  забивает  нам   головы
описаниЯми, определениЯми и подразделениЯми разных  видов  добродетели,  как
если бы то были фамильные прозвища и ветви генеалогического древа, нисколько
не  заботЯсь  о  том,  чтобы  установить  между  добродетелью  и  нами  хоть
какие-нибудь знакомство и близость. Љ тому же, длЯ нашего обучениЯ  отобраны
не те книги, в которых высказываютсЯ здравые и близкие к истине взглЯды,  но
написанные на отменном греческом Языке или на лучшей латыни, и заставлЯЯ нас
затверживать эти красиво звучащие слова, нас принуждают загромождать  памЯть
нелепейшими представлениЯми древности.
     Џодлинно разумное обучение изменЯет и наш ум, и наши нравы, вроде того,
как  это  произошло   с   Џолемоном,   распутным   юношей-греком,   который,
отправившись случайно послушать один из уроков Љсенократа, не только  оценил
полностью красноречие и ученость философа и не  только  принес  домой  много
полезных знаний, но и вынес оттуда плоды  еще  более  ощутительные  и  более
ценные, а именно то, что характер его внезапно изменилсЯ и  нрав  исправилсЯ
[85]. Ђ кто из нас когда-нибудь почувствовал на  себе  подобное  воздействие
нашего обучениЯ?

                       faciasne, quod olim
     Mutatus Polemon? Ponas insignia morbi,
     Fasciolas, cubital, focalia, potus ut ille
     Dicitur ex collo furtim carpsisse coronas,
     Postquam est impransi correptua voce magistri?

     {Џоступишь ли ты так, как  поступил  некогда  преобразившийсЯ  Џолемон?
Ѓросишь ли признаки твоего безумиЯ - все эти ленточки, подушечки,  платочки?
ђассказывают, что, хотЯ он и был пьЯн, Џолемон украдкой сорвал со своей  шеи
украшениЯ, настолько он был захвачен словами учителЯ [86] (лат. ).}

     Ќаименее недостойным представлЯетсЯ мне то сословие, которое по причине
своей простоты занимает последнее место; больше того, его жизнь кажетсЯ  мне
наиболее упорЯдоченной: нравы и речи крестьЯн Я, как правило,  нахожу  более
отвечающими  предписаниЯм  истинной  философии,  чем  нравы  и  речи   наших
присЯжных философов [87]. Plus sapit vulgus, quia tantum, quantum opus  est,
sapit {Ќарод мудрее, ибо он мудр настолько, насколько нужно [88] (лат. ).}.

     ‘амыми замечательными людьми,  насколько  Я  мог  судить,  наблюдаЯ  их
издали (ибо, чтобы судить о них на мой лад,  надо  было  бы  к  ним  подойти
ближе), были, если иметь в виду военные подвиги и познаниЯ в военной  науке,
герцог ѓиз, скончавшийсЯ в Ћрлеане, и покойный маршал ‘троцци [89]. …сли  же
говорить о людЯх ученых и отличавшихсЯ выдающейсЯ добродетелью, то Я  назову
Ћливье и ‹'ЋпиталЯ, двух канцлеров ”ранции [90]. Њне кажетсЯ,  что  наш  век
принес с собой расцвет поэзии, что  у  нас  множество  искуснейших  знатоков
своего дела в лице „ора, Ѓеза, Ѓьюкенена, ‹опиталЯ, Њондоре и ’урнеба  [91];
что до пишущих по-французски, то Я полагаю, что они поднЯли это искусство на
такую ступень, на какой оно еще никогда у нас не было и, если вспомнить  тот
род его, в котором блистают ђонсар с „ю Ѓелле [92], то Я никоим  образом  не
считаю, что им далеко до совершенства древних  поэтов.  Ђдриан  ’урнеб  знал
больше - и если уж что-либо знал, то знал лучше, - чем кто бы то ни было  из
людей его века, да и не одного его  века.  †изнь  недавно  умершего  герцога
Ђльбы, равно как и нашего коннетаблЯ Њонморанси,  была  благородной  жизнью,
причем судьба их во многом  поразительно  схожа  [93].  ‚прочем,  красота  и
величие смерти последнего, скончавшегосЯ на глазах у Џарижа и своего королЯ,
служа им в борьбе против ближайшей своей родни  во  главе  войск,  обЯзанных
своей победой его водительству и нанесенному им решительному удару, в  столь
преклонном возрасте, заслуживают, на мой взглЯд,  быть  отмеченными  в  рЯду
наиболее достопамЯтных событий  нашего  времени.  „остойны  нашей  памЯти  и
неизменные  добросердечие,  мЯгкость  нрава  и  разумнаЯ   снисходительность
господина ‹а Ќу [94], выдающегосЯ и весьма опытного военачальника, хотЯ  он,
можно  сказать,  вырос  и  прошел  воспитание  в  самой  гуще   бесчисленных
беззаконий, творимых обоими взЯвшимисЯ за  оружие  станами  (этой  подлинной
школе предательства, бесчеловечности и разбоЯ) [95].
     Џрочие  [96]  добродетели  в  наш  век  очень  редко  или   совсем   не
встречаютсЯ, но мужество стало, по причине  наших  гражданских  войн,  вещью
весьма обычной, и в этом отношении нетрудно  найти  среди  нас  души,  почти
совершенные по своей твердости, и притом в  столь  большом  количестве,  что
сделать выбор здесь крайне затруднительно.
     ‚от и все о выдающемсЯ  и  незаурЯдном  душевном  величии,  с  каким  Я
сталкивалсЯ вплоть до этого часа.


       ѓлава XVIII

        ЋЃ €‡ЋЃ‹€—…Ќ€€ ‚Ћ ‹†€

     Њне скажут,  пожалуй,  что  намерение  избрать  себЯ  предметом  своего
описаниЯ простительно людЯм  незаурЯдным  и  знаменитым,  которые  благодарЯ
своей славе могут вызвать у других желание  познакомитьсЯ  с  ними  поближе.
Љонечно, Я это отлично знаю и не собираюсь этого оспаривать. ‡наю также, что
не  всЯкий  ремесленник  удостоит  поднЯть  глаза  от  своей  работы,  чтобы
взглЯнуть на человека, вылепленного  из  обыкновенного  теста,  хотЯ,  чтобы
поглазеть на въезд в город личности великой и примечательной, все  они,  как
один, покидают свои лавки и мастерские. ‹ишь тем, в ком есть нечто достойное
подражаниЯ и чьЯ жизнь и взглЯды могут служить образцом, подобает выставлЯть
себЯ напоказ. “ –езарЯ или Љсенофонта  было  достаточно  прочное  основание,
дававшее им право  занимать  других  рассказом  о  себе:  это  было  величие
свершенного ими. ђавным образом всЯкому было бы любопытно прочесть  дневники
великого  Ђлександра,  записки  Ђвгуста,  Љатона,  ‘уллы,  Ѓрута  и  прочих,
повествующие об их деЯниЯх, если бы такие записки остались после них. Ћбразы
подобных людей любЯт и изучают, даже когда они отлиты из меди  или  высечены
из камнЯ.
     ќто предостережение вполне справедливо, но менЯ оно, в  сущности,  едва
ли касаетсЯ:

     Non recito cuiquam, nisi amicis, idque rogatus,
     Non ubivis, coramve quibuslibet. In medio qui
     Scripta foro recitent, sunt multi, quique lavantes.

     {џ читаю свои стихи не всЯкому, а только друзьЯм, и только по  просьбе,
и не везде, и не при всех. Ђ  многие  готовы  читать  свои  произведениЯ  на
городской площади и даже в бане [1] (лат. )}

     џ  не  высекаю  здесь  изваЯниЯ,  чтобы  установить  его  на  городском
перекрестке, в церкви или в каком-нибудь другом общественном месте:

     Non equidem hoc studeo, bullatis ut mihi nugis
     Pagina turgescat.
     Secreti loquimur.

     {џ не стараюсь заполнить страницы напыщенным вздором... ѓоворю только в
тесном кружке [2] (лат. ).}

     Ќет, это изваЯние предназначаетсЯ длЯ укромного уголка библиотеки и длЯ
того, чтобы развлечь соседа, родственника или друга, которому будет  приЯтно
снова увидеть мои черты и узнать менЯ в этом  изображении.  „ругие  решаютсЯ
говорить о себе, потому что находЯт этот предмет  заслуживающим  вниманиЯ  и
благодарным; Я же, напротив, делаю это лишь потому, что, находЯ его пустым и
неблагодарным, могу не опасатьсЯ обвинениЯ в похвальбе.
     џ охотно обсуждаю дела, совершаемые другими; что до моих,  то  Я  подаю
мало поводов к их обсуждению по причине ничтожности их. џ не нахожу  в  себе
столько похвального, что мог бы позволить себе говорить  о  нем  без  краски
стыда на лице. Љаким удовольствием было бы длЯ менЯ  послушать  кого-нибудь,
кто рассказал  бы  мне  о  нравах,  наружности,  душевном  складе,  наиболее
привычных речах и превратностЯх судьбы моих предков! ‘ каким вниманием ловил
бы Я каждое его слово! € в самом  деле,  только  безнадежно  дурной  человек
может относитьсЯ с презрением к портретам своих друзей и предшественников, к
покрою их платьЯ, к их оружию. —то до менЯ, то Я  сохранЯю  бумаги,  печать,
часослов и особого вида шпагу, котораЯ в свое времЯ служила им. џ  не  убрал
из моего кабинета и длинной трости, которую не выпускал  из  рук  мой  отец.
Paterna vestis et annulus, tanto carior est posteris, quanto  erga  parentes
maior affectus {ЋтцовскаЯ одежда и кольцо тем дороже детЯм, чем сильнее  они
любили своего отца [3] (лат. ).}.
     …сли мои потомки не  обнаружат  в  отношении  менЯ  охоты  к  чему-либо
подобному, у менЯ найдетсЯ, чем отплатить им за это; ведь сколь бы мало  они
ни считались со мною, Я к тому времени буду считатьсЯ с ними еще меньше. ‚се
мои взаимоотношениЯ с обществом сводЯтсЯ в  данном  случае  к  тому,  что  Я
заимствую у него более удобные и  быстродействующие  орудиЯ  воспроизведениЯ
моих мыслей; в возмещение Я предохраню, быть может, когда-нибудь кусок масла
на рыночной стойке от таЯниЯ на солнцепеке [4].

     Ne toga cordyllis, ne penula desit olivis,

     {—тобы тунцы и оливки не оставались без прикрытиЯ [5] (лат. ).}

     Et laxas scombris saepe dabo tunicas.

     {€ часто буду служить удобным покровом макрелЯм [6] (лат. ).}


     € если даже случитсЯ, что ни одна душа так и не прочитает моих писаний,
потратил ли Я понапрасну времЯ, употребив так много свободных часов на столь
полезные и приЯтные размышлениЯ? Џока Я снимал с себЯ слепок,  мне  пришлось
не раз и не два ощупать и измерить себЯ в  поисках  правильных  соотношений,
вследствие чего и  самый  образец  приобрел  большую  четкость  и  некоторым
образом усовершенствовалсЯ. ђисуЯ свой портрет длЯ других, Я  вместе  с  тем
рисовал себЯ и в своем воображении, и притом красками более точными,  нежели
те, которые Я применЯл длЯ того же ранее. ЊоЯ книга в такой же мере  создана
мной, в какой Я сам создан моей книгой. ќто - книга, неотделимаЯ  от  своего
автора, книга, составлЯвшаЯ мое основное занЯтие,  неотъемлемую  часть  моей
жизни, а не занЯтие, имевшее какие-то особые, посторонние цели,  как  бывает
обычно  с  другими  книгами.  ЏотерЯл  ли  Я  даром  мое  времЯ,   с   такой
настойчивостью и тщательностью отдаваЯ себе отчет в том, что Я  такое?  ‚едь
те, кто лишь изредка и случайно оглЯдывают себЯ мысленно, не записываЯ своих
наблюдений, те не исследуют себЯ так обстоЯтельно и не проникают в себЯ  так
глубоко, как тот, кто делает  это  предметом  своего  постоЯнного  изучениЯ,
своим жизненным делом, своим ремеслом,  как  тот,  кто  ставит  перед  собой
задачу начертать исчерпывающее свое описание и  отдаетсЯ  ее  выполнению  со
всей  искренностью,  со  всем  жаром  своей  души;  ведь   даже   сладчайшие
удовольствиЯ, если  переживаешь  их  лишь  наедине  с  собою,  уносЯтсЯ,  не
оставлЯЯ никакого следа и ускользаЯ от взглЯда не только всего народа, но  и
окружающих нас людей.
     ‘колько раз отвлекала менЯ эта работа  от  докучных  размышлений,  -  а
докучными нужно считать  все  те  размышлениЯ,  которые  бесплодны!  Џрирода
наделила нас драгоценной способностью беседовать с самим собой, и она  часто
приглашает нас воспользоватьсЯ этим, чтобы показать нам, что, хотЯ мы чем-то
и обЯзаны окружающим, все же гораздо большим мы обЯзаны самим себе. „лЯ того
чтобы приучить мое воображение к некоторому  порЯдку  и  плану  даже  тогда,
когда оно предаетсЯ фантазиЯм, и оградить его от беспорЯдочных  блужданий  и
расточениЯ сил попусту, нет лучшего  способа,  как  закрепить  на  бумаге  и
зарегистрировать все даже  самые  ничтожные  мысли,  возникающие  в  уме.  џ
прислушиваюсь к своим мечтаниЯм потому, что мне надлежит занести  их  в  мой
протокол. ‘колько раз, будучи огорчен чьим-либо поступком, порицать  который
во всеуслышание было бы и неучтиво и неразумно, Я облегчал свою душу на этих
страницах не без тайной мысли о поучительности всего этого длЯ других [7]. €
эти поэтические шлепки,

     ’рах под глаз, трах по уху,
     ’рах в спину грЯзнуху [8],

     оставлЯют более длительный след на бумаге, нежели на живом теле.
     —то же в том, что Я  стал  немного  внимательнее  просматривать  книги,
выискиваЯ, нельзЯ ли стЯнуть что-либо  такое,  чем  Я  мог  бы  подпереть  и
принарЯдить мою собственную? џ ничего не изучал ради написаниЯ  моей  книги,
но,  написав  ее,  Я  все  же  кое-что  изучил,  если  можно  назвать   хоть
сколько-нибудь похожими на  изучение  выщипывание  и  выдергивание  каких-то
клочков то отсюда, то оттуда у различных авторов, - конечно,  не  длЯ  того,
чтобы создать себе какие-то взглЯды, но длЯ того, чтобы помочь  выработанным
мной уже ранее, чтобы поддержать и подкрепить их.
     Ќо кому в наше развращенное времЯ можем мы верить, когда он  говорит  о
себе, если вспомнить, что мало найдетсЯ таких людей, которым  можно  верить,
даже когда они говорЯт о других, хотЯ в этом случае ложь куда менее выгодна?
Џервый признак порчи общественных нравов  -  это  исчезновение  правды,  ибо
правдивость лежит в основе всЯкой добродетели, как  говорил  Џиндар  [9],  и
ЯвлЯетсЯ  первым  требованием,  какое  предъЯвлЯл  Џлатон  к  правителю  его
государства [10]. Џравда, котораЯ ныне в ходу среди нас, это не то, что есть
в действительности, а то, в чем мы убеждаем других, - совершенно так же, как
и с обращающейсЯ между нами монетой: ведь мы называем этим словом не  только
полноценную монету, но и  фальшивую.  Ќаш  народ  издавно  упрекают  в  этом
пороке.  …ще  ‘альвиан  Њарсельский,  живший  при  императоре  ‚алентиниане,
указывал, что лгать и постоЯнно нарушать слово у французов отнюдь не  порок;
длЯ них это то же, что манера разговаривать [11]. Њожно было  бы  выразитьсЯ
об этом еще резче, сказав, что в глазах французов наших дней это - подлиннаЯ
добродетель; ее выращивают и лелеют в себе, как нечто почетное, ибо двуличие
- одна из главнейших черт нашего века.
     ‚от почему Я часто задумываюсь над тем, откуда мог  возникнуть  обычай,
соблюдаемый нами с таким рвением и состоЯщий в  том,  что  мы  считаем  себЯ
задетыми гораздо сильнее обвинением в этом столь распространенном среди  нас
пороке, чем когда нас винЯт в чем-либо другом, и что  тЯгчайшее  оскорбление
словом, какое только можно нанести нам, - это упрек во  лживости.  ‚едь  это
так естественно - сильнее всего отрицать наличие у нас  тех  недостатков,  в
которых мы более всего повинны. Ќам кажетсЯ, что, негодуЯ  по  поводу  этого
обвинениЯ и отклонЯЯ его, мы некоторым образом сбрасываем с себЯ самую вину:
если мы и впрЯмь повинны в этом, мы по крайней мере осуждаем ее  на  словах.
Ќе происходит ли это также и потому, что подобный упрек -  это  одновременно
упрек в трусости и малодушии?  ‘уществует  ли  более  Явственное  проЯвление
малодушиЯ, чем отказ от своих собственных слов, отрицание того, что  слишком
хорошо за собой знаешь?
     ‹живость - гнуснейший порок, и один древний писатель изображает ее  как
нечто крайне постыдное [12], говорЯ, что она свидетельствует как о презрении
к богу, так  и  о  страхе  перед  людьми.  ЌельзЯ  выразительнее  обрисовать
мерзость,  низость  и  противоестественность  этого  порока,  ибо  можно  ли
представить себе что-либо более гадкое,  чем  быть  трусом  перед  людьми  и
дерзким перед богом? Ќаше взаимопонимание  осуществлЯетсЯ  лишь  единственно
возможным длЯ нас путем, а именно через слово; тот, кто извращает  его,  тот
предатель по отношению к обществу: слово - единственное  орудие,  с  помощью
которого мы оповещаем друг друга о наших желаниЯх и  мыслЯх,  оно  -  толмач
нашей души; если мы лишимсЯ его, то не сможем держатьсЯ  вместе,  не  сможем
достигать взаимопознаниЯ; если оно обманывает нас,  оно  делает  невозможным
всЯкое  общение  человека  с  себе  подобными,  оно  разбивает  все   скрепы
государственного устройства.
     Ќекоторые народы, обитавшие в Ќовой €ндии (упоминать их имена  излишне:
ведь никто их больше не знает, ибо опустошениЯ,  произведенные  завоеванием,
привели к полному забвению и названий и былого местонахождениЯ их  поселений
- вещь поразительнаЯ и доселе неслыханнаЯ!), так вот, эти народы  предлагали
своим богам жертвоприношениЯ из человеческой крови, и притом  только  такой,
котораЯ извлекалась ими из Языков и  ушей  жертв,  ибо  они  делали  это  во
искупление греха лжи, осквернЯющей нас и тогда, когда мы ее слышим, и тогда,
когда произносим ее [13].
     Ћдин древний грек остроумно заметил, что если дети тешатсЯ бабками,  то
взрослые люди забавлЯютсЯ словами [14].
     —то до различных принЯтых у нас способов изобличать друг друга во  лжи,
а также законов чести, соблюдаемых в делах этого рода, и изменений,  которые
они претерпели, то рассказ обо всем известном мне по этому поводу  Я  отложу
до другого раза. Ђ пока что Я хотел бы уточнить,  с  какого  именно  времени
возникло обыкновение тщательно взвешивать и отмеривать наши слова, сообразуЯ
их с понЯтием о чести. Ќетрудно установить, что  в  древности,  у  греков  и
римлЯн, этого не было; и мне нередко казалось странным и непонЯтным, как это
они уличали друг друга во лжи и отказывались от собственных слов, не вступаЯ
при этом в ссору. ‡аконы, которыми определЯлось их поведение, сильно в  этом
отличались от наших. –езарЯ нередко честили, называЯ прЯмо в лицо то  вором,
то пьЯницей [15]. Њы дивимсЯ той свободе, с какой  они  обрушивали  друг  на
друга потоки брани, - Я имею в виду величайших полководцев обоих народов,  -
причем за слова у них расплачивались только словами, и  словеснаЯ  перепалка
не влекла за собой иных последствий.


       ѓлава XIX

     Ћ ‘‚ЋЃЋ„… ‘Ћ‚…‘’€ [1]

     „ело обычное, что добрые намерениЯ, если их приводЯт в исполнение не  в
меру усердно, толкают людей на весьма  дурные  дела.  ‚  той  распре,  из-за
которой ”ранцию наших дней терзают  гражданские  войны,  лучшаЯ  и  наиболее
здраваЯ партиЯ несомненно та,  что  отстаивает  и  древнюю  веру  и  древнее
государственное устройство этой страны  [2].  €  все  же  между  честными  и
добропорЯдочными людьми, взЯвшими ее сторону (ибо Я никоим образом не говорю
о тех, кто пользуетсЯ удобным случаем, чтобы свести личные  счеты,  насытить
свою алчность или снискать благоволение принцев; Я говорю лишь  о  тех,  кто
идет за ней, движимый искренней приверженностью к своей вере и стремлением к
мирному существованию и благоденствию родины), так вот, говорю Я, среди этих
последних можно встретить довольно много таких,  кого  страсть  увлекает  за
пределы разумного  и  заставлЯет  принимать  порою  решениЯ  несправедливые,
жестокие и вдобавок еще и безрассудные.
     €звестно, что в те далекие времена,  когда  впервые  утверждалась  наша
религиЯ и с нею начинали считатьсЯ законы, рвение  к  ней  вооружило  многих
против Языческих книг, от чего ученые люди понесли ни  с  чем  не  сравнимый
ущерб; полагаю, что эти бесчинства причинили  науке  гораздо  больше  вреда,
нежели  все  пожары,  произведенные  варварами  [3].  €  Љорнелий  ’ацит   -
достоверный свидетель этому,  ибо  хотЯ  император  ’ацит,  его  потомок,  и
заполнил благодарЯ особым указам его "Ђнналами" все книгохранилища мира, все
же ни один полный экземплЯр их так и не уцелел  после  старательных  поисков
тех,  кто  жаждет  расправитьсЯ  с  ними  из-за  пЯти  или  шести  ничтожных
замечаний, враждебных нашей вере [4]. ќти люди повинны также и в  том,  что,
не колеблЯсь, расточали лживые  похвалы  всем  без  исключениЯ  императорам,
стоЯвшим за нас, и огульно осуждали действиЯ и поступки тех из них,  которые
были против нас, как это нетрудно  увидеть  на  примере  императора  ћлиана,
прозванного Ћтступником [5].
     Ђ  между  тем  это  был  человек  и  впрЯмь   великий   и   редкостный,
запечатлевший в своей душе наставлениЯ философии и  почитавший  обЯзанностью
руководствоватьсЯ ими во всей своей деЯтельности. € поистине  нет  ни  одной
добродетели, замечательные образцы которой он не оставил  бы  по  себе.  —то
касаетсЯ целомудриЯ (а о нем Ясно свидетельствует всЯ его жизнь), то тут  мы
можем прочесть о нем нечто такое, что роднит его с Ђлександром и  ‘ципионом:
имеЯ в своей власти множество пленниц поразительной красоты, он  не  пожелал
взглЯнуть ни на одну, и это произошло тогда, когда он был в полном  расцвете
сил: ведь ему минул  всего  лишь  тридцать  один  год,  когда  он  был  убит
парфЯнами [6]. —то касаетсЯ его правосудиЯ, то он не гнушалсЯ брать на  себЯ
труд лично выслушивать тЯжущихсЯ и, хотЯ  из  любознательности  расспрашивал
всех  представших  перед  ним,  какой  они  веры,  все   же,   несмотрЯ   на
враждебность, которую он испытывал к нашей, признание в принадлежности к ней
нисколько не отЯгощало чаши его весов. Ћн  сам  придумал  несколько  хороших
законов и отменил немало податей и налогов, введенных его предшественниками.
     Њы располагаем показаниЯми двух превосходных историков,  очевидцев  его
деЯний. Ћдин из них, Њарцеллин, сетует [7] во многих местах составленной  им
истории на тот из его указов, который запрещал христианам иметь свои школы и
строжайше возбранЯл христианским риторам и грамматикам всЯкое  преподавание.
Њарцеллин говорит, что было бы хорошо, если бы  этот  его  поступок  осталсЯ
неизвестным.  ‚есьма  вероЯтно,  что  если  бы  ћлиан  принимал  против  нас
какие-нибудь более жестокие меры, Њарцеллин не забыл бы упомЯнуть  об  этом,
ибо он был очень привержен нашей религии. ћлиан был  суров  по  отношению  к
нам, это верно, но он не был нашим беспощадным врагом, ибо даже  люди  нашей
веры  рассказывают  о  нем  следующую  историю  [8].   Ћднажды,   когда   он
прогуливалсЯ в окрестностЯх города •алкедона, Њарис,  епископ  этого  места,
осмелилсЯ назвать его негодЯем и христопродавцем. ћлиан ограничилсЯ тем, что
сказал ему на это: "Џоди  прочь,  несчастный,  и  оплакивай  слепоту  свою!"
…пископ бросил ему в ответ: "‚озношу  благодарение  €исусу  •ристу,  ибо  он
лишил менЯ зрениЯ, дабы Я не видел  бесстыдной  рожи  твоей".  ћлиан  и  тут
проЯвил терпение истинного философа. Љак бы там ни было, а  этот  случай  не
очень-то совместим с теми рассказами о жестокостЯх, которые он Якобы  творил
по отношению к нам.  "Ћн  был,  -  говорит  …втропий  [9],  второй  из  моих
свидетелей,  -  врагом  христианского  учениЯ,  но  он  не  проливал   крови
христиан".
     ‚озвращаЯсь к вопросу об отличавшей его справедливости, скажу, что  нет
ничего, пожалуй, такого, что можно было  бы  поставить  ему  в  вину,  кроме
строгостей, применЯвшихсЯ  им  в  начале  его  правлениЯ,  против  тех,  кто
примыкал к партии,  поддерживавшей его предшественника  ЉонстанциЯ [10]. —то
касаетсЯ присущей ему умеренности, то  он  неизменно  вел  солдатский  образ
жизни, как тот, кто готовитсЯ и приучает себЯ к тЯготам  и  невзгодам  войны
[11]. …го способность бодрствовать была такова, что, делЯ ночь на  три  или,
порой, на четыре части,