•осе Ћртега-и-ѓассет. ’ри картины о вине

Ћцените этот текст:
•осе Ћртега-и-ѓассет. ’ри картины о вине

---------------------------------------------------------------
 Obras completas, 2, р. 50-58.
 Trcs cuadros del vino (Tiziano, Poussin у Velazques)
 €зд: "ќстетика. ”илософиЯ культуры" (1991)
 Џеревод Ћ. ‚. †уравлева, 1991 г.
 OCR: ‘ергей Џетров, http://www.chat.ru/~scbooks/
---------------------------------------------------------------

I. Ѓожественное вино


     ‘кульптура, живопись и музыка, кажущиесЯ нам  изобильными  искусствами,
на  деле  от  века  осуждены  вращатьсЯ  в  кругу  вечных  тем.  ’радиционно
сложившийсЯ набор тем и  сюжетов  не  удавалось  расширить  даже  гениальным
художникам:  и  в их произведениЯх мы встречаем умирающего человека, любЯщую
женщину, страдающую мать и прочее в этом роде; более того, эстетическаЯ мощь
творений этих мастеров провозглашает себЯ тем полнее,  чем  решительнее  они
высвобождают  эти  темы от всех и всЯческих наслоений, от всего пустЯчного и
малохудожественного, чем их "обогащали" заурЯдные художники, и возвращают на
авансцену искусства в их изначальной простоте и  вместе  с  тем  способности
излучать бесконечное богатство тонов и оттенков.
     „умать, будто прогресс заключаетсЯ в количественном возрастании вещей и
идей,  свойственно  легкомысленным  людЯм.  Ќет  и  еще  раз  нет; подлинный
прогресс  состоит  во  все  более  обостренном  восприЯтии  нами  не   более
полудюжины  кардинальных  тайн,  что  пульсируют,  подобно вечным сердцам, в
потаенных глубинах истории. ЉаждаЯ эпоха, выходЯ на историческую  авансцену,
приносит  с  собой  особенную  восприимчивость  к  тем  или  другим  великим
проблемам, игнорируЯ при этом все  другие  или  же  относЯсь  к  ним  крайне
небрежно.
     ’ак  и  отдельные  люди  нередко  бывают  одарены  настолько  утонченно
организованным  органом  зрениЯ,  что  это  позволЯет  им  видеть  мир   как
сокровищницу  блистательных  чудес,  тогда  как  их  слух, увы, препЯтствует
восприЯтию мировой гармонии в целом.
     €так, извечные темы искусства мы вправе  рассматривать  как  откровениЯ
истории.  ЋбращаЯсь к ним и даваЯ им собственную интерпретацию, каждаЯ эпоха
тем самым провозглашает свои фундаментальные склонности, целостную структуру
своей души. ‡наЯ об этом, мы можем, выбрав какую-нибудь тему и проследив  за
изменениЯми,  происходившими с ней в истории искусства, обрисовать моральный
облик рождавшихсЯ и исчезавших в потоке времени  эпох,  которые  хмелели  от
сознаниЯ  собственной  ценности,  когда  жизнь убеждала их в этом, и в то же
времЯ предчувствовали свой неминуемый предел.
     Ћднажды, бродЯ  по  залам  музеЯ  Џрадо[1],  слабо  освещенным  дневным
светом,  проникавшим  через  оконные витражи, Я ненамеренно задержалсЯ перед
тремЯ  картинами:  одной  из  них  была  "‚акханалиЯ"  ’ициана,   другой   -
"‚акханалиЯ"  Џуссена, а третьей - "ЏьЯницы" ‚еласкеса[2]. ќти произведениЯ,
объединенные  единой  темой,  но  созданные  столь   непохожими   мастерами,
предлагали разные эстетические решениЯ трагикомической проблемы, имЯ которой
- вино.
     ‘кажу   больше:   вино  представлЯетсЯ  мне  по-настоЯщему  космической
проблемой. ‚ам кажетсЯ забавным то, что Я вижу в вине космическую  проблему?
ќто  не  удивлЯет  менЯ,  напротив, ваша реакциЯ только подтверждает правоту
моей  мысли.  ‚ино  действительно  ЯвлЯетсЯ  настолько  серьезной,  подлинно
космической  проблемой,  что  наше времЯ, в рЯду других эпох, тоже не смогло
обойти ее  вниманием,  пытаЯсь  по-своему  решить  ее.  Ћна  высказалась  по
проблеме   вина,   избрав   длЯ   себЯ...   гигиеническую   позицию.   ‹иги,
законодательные  акты,  налоги,  лабораторные  исследованиЯ:  какаЯ   только
деЯтельность,  какие  конкретные  мероприЯтиЯ  не  свЯзываютсЯ  ныне  с этим
пресловутым словом - алкоголизм?!
     €так, вино представлЯетсЯ космической проблемой... Џозвольте теперь мне
самому отнестись к этой мысли без должной серьезности: ведь времЯ, в которое
Я живу,- своего рода большаЯ китайскаЯ ваза, внутри  которой  было  взращено
мое  сердце,  и  оно  деформировалось  сообразно  этому  времени, приучилось
реагировать на великие космические тайны так, как это принЯто. ђешение  темы
вина, предлагаемое моим временем, есть показатель заурЯдности этого времени,
симптом  характерных длЯ него административного произвола, болезненного зуда
всеохватывающей предусмотрительности, буржуазной склонности  всюду  наводить
порЯдок  и,  в  общем,  нехватки  героического  порыва.  ЌайдетсЯ ли сегоднЯ
кто-нибудь настолько проницательный, кто сумел бы увидеть за алкоголизмом  -
ибо  по данному вопросу статистики ухитрились обнародовать горы разного рода
сведений - просто образ  прихотливо  вьющейсЯ  виноградной  лозы  и  тЯжелых
гроздьев винограда, насквозь пронизанных золотом солнечных лучей.
     …два   ли   найдетсЯ...  и  не  следует  этим  обольщатьсЯ:  ведь  наше
истолкование темы вина только одно из многих возможных, к  тому  же  оно  по
времени  самое  последнее,-  следовательно, незрелое... ‡адолго до того, как
вино стало проблемой длЯ инстанций, управлЯющих жизнью  общества,  оно  было
богом.
     Њир рассортирован нами по Ящичкам лабораторного шкафа, а мы сами не что
иное,  как  классифицирующие животные. Љаждый Ящичек - какаЯ-то наука: в эти
Ящички мы запираем кучки осколков реальности, вырубленных нами  из  огромной
материнской  каменоломни,  по  имени  Џрирода.  ‚  конечном  счете  в  нашем
распорЯжении остаетсЯ всего только щебень жизни, распределенный по маленьким
кучкам на основе принципа сходства осколков, то есть, по существу, случайно.
„лЯ того чтобы стать хозЯевами этой  безжизненной  сокровищницы,  мы  должны
были расколоть на части вековечную природу, должны были умертвить ее.
     ‚  старину  перед  человеком,  напротив,  представал живой, цельный, не
разбитый на части космос. „лЯ него  не  существовало  и  той  принципиальной
классификации,  в  соответствии  с  которой мир делЯт на вещи материальные и
духовные. Људа бы он ни глЯнул, он видел  только  проЯвлениЯ  извечных  сил,
потоки  особых энергий, творЯщих и разрушающих видимое. ‚одный поток казалсЯ
ему не просто текущей, струЯщейсЯ водой, а  и  каким-то  особенным  способом
существованиЯ речных божеств. ‚печатлениЯ о дневном времени образовывались у
него   в  свЯзи  с  великими  проЯвлениЯми  природных  стихий,  например  со
случавшимисЯ времЯ от  времени  грандиозными  пожарами  степного  травостоЯ,
тогда  как  ночь  он  наделЯл восстанавливающей силой: в его воображении она
ЯвлЯлась временем, когда из могил восстают мертвецы. € в вине оцепеневший от
изумлениЯ человек этого первобытного мира, казалось, тоже встречалсЯ с некой
извечной силой. ‚ его сознании виноградины запечатлевались как  концентрации
света,  представлЯлись сгустками загадочнейшей силы, котораЯ подчинЯет людей
и животных и увлекает в иную, лучшую жизнь. ‚ такую,  когда  природа  вокруг
кажетсЯ просто великолепной, когда воспламенЯютсЯ сердца, возжигаютсЯ взоры,
а  ноги  непроизвольно  пускаютсЯ  в  плЯс. ‚ино - это мудрый, плодоносный и
ветреный бог. „ионис, ‚акх - в  этих  именах  слышитсЯ  гомон  нескончаемого
весельЯ; подобно жаркому ветру тропических лесов, он добираетсЯ до потаенных
глубин жизни и там взбаламучивает ее.

II. "‚акханалиЯ" ’ициана


     џ не думаю, что есть в мире еще одна столь же жизнерадостнаЯ картина...
Џеред  нами  плоскогорье,  склоны которого поросли лесом. „еревьЯ делают это
место приЯтным длЯ глаз; вдали, за зелеными кронами,  открываетсЯ  море,  по
его темно-синему простору скользит судно.
     Ќебо  Ярко-голубого  цвета,  а  в  самом  его  центре  -  белое облако,
ЯвлЯющеесЯ главным персонажем полотна: на  фоне  его  четко  прорисовываютсЯ
деревьЯ,  холмы,  руки  и головы отдельных фигур, само же облако свободно от
какой бы то ни было отЯгощенности материальным.
     Њужчины и женщины выбрали это место, чтобы  здесь  насладитьсЯ  жизнью:
они  пьют,  веселЯтсЯ,  беседуют,  танцуют,  нежатсЯ и отдаютсЯ дремоте. ’ут
кажутсЯ равновозвышенными любые естественные  акты.  —уть  ли  не  посредине
картины малыш задрал подол рубахи и удовлетворЯет малую нужду.
     Ќа  вершине холма загорает голый старик, а на переднем плане обнаженнаЯ
белотелаЯ Ђриадна потЯгиваетсЯ, одолеваемаЯ дремой.
     ќтой картине  следовало  дать  другое,  более  выразительное  название,
которое  бы  соответствовало  тому,  чем она ЯвлЯетсЯ на самом деле, то есть
торжеством мгновениЯ. Њиг за мигом мы идем по жизни, осужденные исчезнуть  в
какой-то  миг  этого  движениЯ;  в большей части мгновениЯ нашей жизни - это
частицы неразличимо-однообразного, вЯзкого потока времени. Љакие-то из  этих
мгновений  доставлЯют  нам страданиЯ и тем запоминаютсЯ, остаютсЯ занозами в
наших сердцах. ’огда мы возглашаем: "Ћ, горе мне!" - и стремимсЯ отвести  их
от  себЯ,  отвергнуть  и,  насколько это возможно, вообще избавитьсЯ от них,
чтобы  они  больше  никогда  не  повторились.  ‘лучаютсЯ  в  нашей  жизни  и
возвышенные  мгновениЯ; тогда нам кажетсЯ, будто мы сливаемсЯ с целым миром,
наша душа жаждет заполнить видимое  пространство,  и  нас  осенЯет  мысль  о
царЯщей  в  мире гармонии. Џодобный миг наслаждениЯ становитсЯ длЯ нас пиком
жизни и ее интегральным выражением.
     ‚ такие моменты наш дух как  будто  подхватывают  невидимые  руки,  они
возносЯт  его,  а  сами  хватаютсЯ  за  эти  мгновениЯ,  чтобы непременно их
остановить. Њы решаем безоглЯдно отдатьсЯ  мгновению,  в  котором  оказались
благодарЯ таинственным силам, как если бы нам было ведомо, что нашей судьбой
ЯвитсЯ  счастливое и, следовательно, вневременное плавание на тех кораблЯх -
у  ѓомера  они  принадлежали  феакам,-  которым  без  рулЯ  и  без  кормчего
подвластны морские пути.[3]
     Ћдин  из  таких  моментов  и  изобразил ’ициан. Ќа его картине мы видим
городских  жителей,  одолеваемых   треволнениЯми,   которые   рождаютсЯ   из
повседневности  их  существованиЯ,-  неудовлетворенными  амбициЯми, чувством
постоЯнной лишенности чего-то, отсутствием уверенности в себе,  мучительными
переживаниЯми безысходности. ‘лучайно ли, что они глЯдЯт друг на друга злыми
глазами...  Ќо вот эти же люди выбираютсЯ на природу; здесь властвует свежий
ветерок, вокруг них простор, сотканный из раззолоченных солнцем нитей,  а  в
пышной  кроне  дерев затаились синие тени. Љто-то из этих людей взЯл с собой
амфоры и кубки, изЯщно сработанные серебрЯнные и золотые кувшинчики. Ќалитое
в кубки вино искритсЯ солнечными бликами. ќти люди пьют.  €  с  душ  спадает
истерическаЯ  напрЯженность,  загораютсЯ  глаза,  а  в  клетках  мозга зреют
фантазии. ЋказываетсЯ, что, по существу, жизнь вовсе не  враждебна  им,  что
человеческие   тела   прекрасны   в   этом  золотисто-лазурном  буколическом
окружении, что души благородны и возвышенны и переполнены  благостью  и  что
благодарЯ  этому  каждый  из них понимает других, а другие понимают его. Ћни
пьют. Ћни воображают, будто невидимые  персты  ткут  бытие  -  землю,  море,
воздух,  небо  вокруг них,- как если бы мир был ковром, а они - фигурками на
нем, такими же, как  эти  материальные  силуэты  на  фоне  девственно-белого
облака... Ћни пьют. ‘колько же минуло мгновений?
     ‘ловно  в  тумане  возникают  воспоминаниЯ  об  оставшихсЯ  где-то там,
далеко, в городе, превратностЯх судьбы,  лишениЯх  и  чьих-то  кончинах.  €м
чудитсЯ,  что  происходЯщее сейчас с ними будет длитьсЯ вечно и так же вечно
все  вокруг  будет  принадлежать  им,  что  вечно  будут  падать  на  крутые
серебрЯные  бока  вот  этого  сосуда лучи солнца, чтобы, отразившись от них,
рассыпатьсЯ на блестки. ќтот миг, как если бы он  ЯвлЯлсЯ  некой  бесконечно
растЯжимой  реальностью,  похоже,  уже  простерсЯ до едва угадываемых отсюда
пределов времени. ќта волЯ к безвременности, к вечности,  образующаЯ  основу
каждого  мига  наслаждениЯ,  Явилась длЯ Ќицше критерием выделениЯ подлинных
ценностей, новых принципов различениЯ добра и зла[4].  ‚  известных  строках
говоритсЯ:

     "Ќастаивает скорбь: довольно, будет!
     Ђ наслажденье вечным быть стремитсЯ,
     Ѓездонной жаждет вечности оно!"

     ќти  люди  жаждут  обнажить  тела,  чтобы  каждой клеткой по-городскому
вЯловатой кожи впитывать возбуждающую энергию  стихий,  чтобы  ощутить  свою
слитность  с  природой.  Ћсушив  бокал  вина,  они  вдруг  открывают  в себе
способность   редкостного   ЯсновидениЯ,   благодарЯ    чему    пред    ними
разверстываютсЯ  предельные  тайны  космоса,  созидательные  парадигмы  всех
вещей. ќтими тайнами ЯвлЯютсЯ ритмы: они обнаруживаютсЯ в  декорирующей  это
празднество  массе  синих  тонов, ЯвлЯющихсЯ цветовой доминантой неба, морЯ,
заросшего травой луга, деревьев, туник,  и  в  том,  что  противостоит  этой
синеве  и дополнЯет ее,- в теплых красновато-золотистых тонах мужских фигур,
потоков солнечного света, крутых боков сосудов, Янтарном цвете женских  тел.
Ќебо  воспринимаетсЯ  как  тончайший,  неуловимо-бездонный  вопрос, а землЯ,
обширнаЯ и прочнаЯ,- как хорошо обоснованный  и  вполне  удовлетворЯющий  их
ответ.  ЌаходЯщиесЯ  здесь  люди  осознают,  что во всем есть праваЯ и леваЯ
стороны, верх и низ, что есть свет и  тень,  покой  и  движение;  становитсЯ
очевидным,  что  вогнутое  -  это лоно, готовое принЯть в себЯ выпуклое, что
сухое стремитсЯ к влажному, холодное -  к  горЯчему,  что  молчание  подобно
постоЯлому  двору,  пребывающему  в  ожидании  шума  и суматохи. ђитмическое
таинство космоса открываетсЯ им не в результате извне почерпнутой  учености:
это  вино, само ЯвлЯющеесЯ мудрым богом, одарило их способностью мгновенного
интуитивного постижениЯ великой тайны. ђазве можно представить себе, чтобы в
их головах могли поселитьсЯ какие-нибудь  понЯтиЯ;  конечно  же,  нет:  вино
погрузило  их тела в текучий разум, в котором плавает мир. Ќаступает минута,
когда движениЯ рук, торсов и ног  этих  людей  тоже  становЯтсЯ  ритмичными,
мышцы   не   просто   сокращаютсЯ  -  теперь  это  происходит  согласованно.
Ћриентиром, компасом телесных движений ЯвлЯетсЯ некаЯ  таинственнаЯ  логика,
пребывающаЯ  в мышцах человека: вино усиливает ее, и движениЯ складываютсЯ в
танец.

III. "‚акханалиЯ" Џуссена


     ‘огласно ’ициану, вино привносит духовную энергию в чистую органическую
материю.  Њы  видим,  как  в  этой  великолепной  картине  в  образе  людей,
наслаждающихсЯ  радостЯми жизни, провозглашает себЯ философиЯ ‚озрождениЯ. ‚
‘редние века говорили о духе как об антиподе и враге материи. ’огда духовное
возрастало, одолеваЯ материальное: в жизни видели войну души против тела,  а
тактику этой войны называли аскетизмом.
     ‚озрождение  по-иному  чувствует  загадку существованиЯ. Ћно решительно
отвергает пессимистический дуализм. Њир длЯ него един и  не  сводитсЯ  ни  к
грубой  материи,  ни  к воображаемой духовности. ’о, что в ‚озрождении будут
именовать материей, способно  наполнЯтьсЯ  ритмической  дрожью  -  она-то  и
называетсЯ  духом.  ‘амопроизвольно,  хотЯ и под действием вина, побуждаютсЯ
мышцы к танцу, гортань - к песне, сердце - к любви, губы - к улыбке, мозг  -
к идее.
     Џопробуем  теперь  придать обобщенный вид уже выЯвленному нами значению
тициановской "‚акханалии": она показывает зрителю миг,  в  котором  исчезают
какие  бы  то ни было различиЯ между человеком, зверем и богом. Џерсонажи из
плоти и крови посредством простого напрЯжениЯ, концентрации своей природной,
то есть бестиальной, энергии возвышаютсЯ до сущностного единениЯ с космосом,
до не знающей предела способности постигать мир, до  абсолютного  оптимизма.
‚се  это  ЯвлЯетсЯ  родовыми  свойствами,  по  существу,  уже  божественного
существованиЯ.
     ’еперь попробуем в самом общем виде сравнить  с  "‚акханалией"  ’ициана
"‚акханалию" Џуссена.
     Џоверхность  этого  холста представлЯет сущие руины... “дручающий факт,
поскольку верно передать замысел картины не в состоЯнии ни  фотографические,
ни  гравированные  репродукции.  ќта  картина,  вывешеннаЯ в зале, в который
почти не заходЯт посетители музеЯ, неотвратимо агонизирует.
     Љрасные краски, которыми  Џуссен  писал  фигуры  людей,  уже  поглощены
хищными  лучами реального света, они разложились за прошедшие века. •олодные
синеватые тона, подмазанные черным, смешались в однородную  массу.  €  если,
глЯдЯ  на  картину  ’ициана,  мы  настраиваемсЯ  на  веселье, то этот холст,
потрепанный в житейских перипетиЯх, рождает в нас грустные чувства и мысли -
о бренности славы, о том, что все приходит  к  своему  концу,  о  жестокости
времени, этого ‚еликого ЏожирателЯ!
     €  все  же  то,  о  чем  повествует Џуссен, представлЯетсЯ даже большим
весельем, нежели версиЯ ’ициана. €бо у ’ициана идет речь о  случившемсЯ,  он
показывает  нечто  сущностно  мимолетное.  Ќам  же  остаетсЯ только отметить
усилие материи, посредством которого  она  возвышаетсЯ  до  высших  духовных
вибраций.   „а   еще   вообразить,   как  происходЯщее  здесь  должно  будет
естественным образом завершитьсЯ бесконечной утомленностью  людей,  телесной
вЯлостью, ослабевшими мышцами и неприЯтным вкусом во рту.
     Џерсонажами  Џуссена,  напротив,  ЯвлЯютсЯ  не люди, а боги. ќто фавны,
сирены, нимфы и сатиры, составившие в этом  вечном  лесу  компанию  ‚акху  и
Ђриадне  в  их  безудержном веселье. Ќа картине Џуссена вы не найдете ничего
реалистического, человеческого. Ќо не потому, что человеческое  было  забыто
или  недооценено Џуссеном, а по принципиальным соображениЯм. Џуссен творил в
эпоху, когда ‚озрождение уже минуло, а  с  ним  завершилась  и  человеческаЯ
вакханалиЯ.  Ћн  живет  во  времЯ, следующее за тициановской оргией, и своим
творчеством  оплакивает  ее  результаты-скуку  и  бездушие.  Ћптимистические
ожиданиЯ  ‚озрождениЯ  не  сбылись.  †изнь  тЯгостна и чужда поэзии, она все
более сжимаетсЯ в пространстве. Ќароды …вропы впадают то в мистицизм,  то  в
рационализм.  —то  это  за  жизнь?!  Ћна  сведена  к  минимуму,  ибо  крайне
ограничено действие; и все же, чем сильнее подавлЯет своей  суровостью  наше
сегоднЯшнее  существование, тем чаще памЯть обращаетсЯ к жизненному блеску в
этом сейчас уже смутно нами представлЯемом прошлом.
     Џуссен - романтик классической мифологии. ‚ ирреальном пространстве его
картины перед нашими глазами проходит гармоничный кортеж божеств, отмеченных
неисчерпаемым жизнелюбием: они пьют, но не  напиваютсЯ,  и  сама  вакханалиЯ
ЯвлЯетсЯ  длЯ  них не праздником, а обычной, нормальной жизнью. Ћчень удачно
сказал об этом Њейер-ѓрэфе: "‚акханалиЯ" Џуссена чужда  крайностей.  Ћна  не
ЯвлЯетсЯ,  как  у  ’ициана,  полднем  распутства,  она есть счастье, ставшее
нормой"[5]. [*ќта фраза немецкого критика из его  "ЏутешествиЯ  по  €спании"
Явилась поводом длЯ написаниЯ данного очерка]
     ‚ самом деле, здесь и ребенок с картины ’ициана помещен справа, рЯдом с
фавном  и  нимфой,  восседающей  на  козле.  ‚прочем,  у  малыша  тоже ножки
козленка,- это миловидный сатиренок, сын  козла  и...  прекрасное  божество.
‚ообще  говорЯ,  в  этом  уравнивании  богов  и  животных Я усматриваю столь
характерную длЯ романтизма низменную меланхолическую интенцию.  Љогда  ђуссо
призывал  человека  возвратитьсЯ  назад  в  Џрироду,  он тем самым указал на
сущностную  противоречивость  цивилизации:  будучи  творением  человеческого
гениЯ,  она  оказалась его ошибкой, стала дорогой, ведущей в никуда. Џрирода
совершеннее культуры, или, другими словами, зверь ближе к богу, чем человек.
Ќемногим раньше Џаскаль заЯвил: "II faut s'abetir".[6]

IV. "ЏьЯницы" ‚еласкеса


     Џуссен сообщал нам, что красота и жизнелюбие  -  неотъемлемые  свойства
богов,  а  не  людей. ‚еселье, которое он изобразил на холсте, рождает, увы,
печальное чувство, поскольку в этой сцене  длЯ  нас  места  нет.  ђеальность
тЯгостна  и печальна, счастье же призрачно, как эти боги и нимфы. ‘олнце как
будто бы отомстило картине за ее  ирреальность,  краски  на  ней  выцвели...
говорЯт же, что олимпийские боги ослепили ѓомера, отомстив ему за бесчестье,
которым он навеки покрыл имЯ …лены.
     ђешение данной темы, избранное Џуссеном, сообщает нашему уму достаточно
отвлеченное,  ограниченное  и  неотчетливое  понимание  существа  сюжета: мы
воспринимаем лишь слабые отсветы безбрежного  жизнелюбиЯ,  которым  светЯтсЯ
лица всех этих божеств. ’акое мало обнадеживающее решение невольно укреплЯет
в  нас  чувство  грусти.  Ќо как бы то ни было, Џуссен уверЯет нас, что боги
есть. Џуссен пишет богов.
     Ђ  наш  ‚еласкес  собирает  на  картине  каких-то  неотесанных   типов,
прощелыг,  отбросы  общества,  нерЯх,  продувных  бестий  и  бездельников. Ђ
зрителЯм говорит: "„авайте посмеемсЯ над богами".
     ѓруппа расположилась в винограднике, в центре ее полуобнаженный молодец
несколько вЯлого телосложениЯ надевает на голову  другого  босЯка  венок  из
виноградных  листьев.  ‘ледовательно,  теперь  этот  будет ‚акхом. ЉомпаниЯ,
собравшаЯсЯ  у  кувшина  с  вином,  совершает  возлиЯние:  глаза  у  выпивох
осоловели,  щеки  и  губы  расплылись  в  нелепые  подобиЯ  улыбок.  €  это,
собственно, все.
     ’аким образом, вакханалиЯ опускаетсЯ до  заурЯдной  попойки,  а  ‚акхом
становЯтсЯ   по  очереди.  Џомимо  того,  что  мы  видим  здесь,  что  можно
воспринЯть, так сказать, на ощупь, больше ничего на холсте  нет.  ‡десь  нет
богов.
     ‘остоЯние  духа,  о котором заЯвлЯет эта картина, ЯвлЯетсЯ вызовом всей
мифологии,   котораЯ,   как    известно,    всегда    интересовала    самого
‚еласкеса[7],-достаточно  вспомнить,  например,  его "ЊеркуриЯ и Ђргуса" или
"Ѓога Њарса"[8]. ‡десь же - отважное согласие с материализмом,  высокомерное
malgre  tout[9].  ’олько  оправдан  ли  этот  реализм  и  не  ведет  ли он к
ограниченности?
     ‘о своей стороны зададим художнику вопрос: а что же такое боги?  €  что
символизируют люди в образе богов?.. ќто трудный и большой вопрос. Џредельно
кратко  Я  сказал  бы  так:  боги - это верховное значение, которое получают
некие вещи, когда они рассматриваютсЯ  во  взаимосвЯзЯх  с  другими  вещами.
Ќапример,  Њарс  наиболее  Ярко  воплощает черты воина - мужество, упорство,
физическую силу. ‚енера выражает идеальный объект сексуального вожделениЯ  -
желаемое,  прекрасное,  нежное  и податливое, вечное женственное. ‚акх - это
концентрациЯ  естественного  сверхвозбуждениЯ,  то  есть  порыв,  любовь   к
просторам  природы  и  к  животным,  изначальное братство живых существ и те
дарЯщие счастье  наслаждениЯ,  которые  памЯть  еще  доставлЯет  несчастному
человечеству.  Ѓоги  - это все наилучшее в нас самих, что некогда отделилось
от обыденного и недостойного  и  сложилось  в  образ  совершенной  личности.
“тверждать,  будто  богов  нет,-  значит  не  видеть  в  вещах ничего, кроме
материального   устройства,   значит   не   воспринимать   излучаемого   ими
благоуханиЯ, не видеть сиЯющего нимба их идеального значениЯ. €ли в конечном
счете  полагать, что жизнь не имеет смысла, что вещи мира существуют сами по
себе. ’ициан и Џуссен, каждый на свой лад, ЯвлЯютсЯ религиозными личностЯми:
подобно ѓете, они испытывают набожное чувство к Џрироде. ‚еласкес же великий
атеист, колоссальный безбожник. ‘воей кистью он как метлой сметает с  холста
богов.  ‚  его  вакханалии  не  просто  нет  ‚акха; то, что здесь есть,- это
бесстыдство под личиной ‚акха.
     ‚еласкес - наш художник. Ћн вымостил дорогу,  по  которой  пришло  наше
времЯ  -  времЯ,  в котором нет богов, административнаЯ эпоха, в которой мы,
вместо того чтобы говорить о „ионисе, говорим об алкоголизме.

     Џеревод Ћ. ‚. †уравлева, 1991 г.


ЉЋЊЊ…Ќ’Ђђ€‰


     ’ђ€ ЉЂђ’€Ќ› Ћ ‚€Ќ…

     (Trcs cuadros del vino (Tiziano, Poussin у Velazques).-
     Ћ. ‘., 2, р. 50-58.

     Ќаписано в 1911 г. ‚первые опубликовано в 1916  г.  в  первом  сборнике
"ЌаблюдателЯ"  ("  El Espectador-"), непериодического изданиЯ, выходившего в
издательстве "ђевиста де Ћксиденте" до 1934  г.  ‚сего  опубликовано  восемь
сборников,   в  составе  которых  -  эссе,  заметки,  рецензии,  наброски  и
"размышлениЯ"  Ћртеги  по  широкому  кругу  вопросов  эстетики,  психологии,
педагогики, философии, теории культуры.

     [1]  Њузей  Џрадо  -  крупнейшее собрание произведений изобразительного
искусства. ЌаходитсЯ в Њадриде. Ћснован в 1819 г.

     [2] "‚акханалиЯ" венецианца ’ициана ‚ечеллио была создана в 1520-е гг.;
одноименнаЯ картина Ќикола Џуссена - в 1620-е гг. Џод "ЏьЯницами"  ‚сласкеса
подразумеваетсЯ  картина  "’риумф  ‚акха", написаннаЯ между осенью 1628-го и
летом 1629 г.

     [3] ”еаки - в древнегреческой мифологии  обитатели  сказочного  острова
‘хериЯ.  Ќа  этот  остров  во времЯ своих скитаний попадает Ћдиссей, и феаки
отправлЯют его домой на волшебном корабле, который  может  прибыть  в  любое
место с неимоверной быстротой и без помощи рулЯ.

     [4] ‘вЯзь метафизической концепции "вечного возвращениЯ того же самого"
или нерушимости  "порЯдка  каждой вещи" и наслаждениЯ ценностЯми жизни Ќицше
эмфатически выразил в известном афоризме из книги "Џроисхождение трагедии из
духа музыки": "†ить так, чтобы хотелось еще раз так жить  и  целую  вечность
так   жить!"   ‚о  имЯ  этой  "вечной  радости  становлениЯ"  Ќицше  требует
"переоценки всех ценностей как акта  наивысшего  самосознаниЯ  человечества"
{Ќицше ”. Esse homo. ‘пб., 1911, с. 62, 113).

     [5]  Meier-Graefe.  Spanische Reise. Berlin, S. Fiscker Verl., 1910, S.
314.

     [6] ‘ледовало бы поглупеть (франц.).

     [7] ‚ очерке "‚ведение к  ‚еласкесу"  Ћртега  уточнил,  что  интерес  к
мифологии не был длЯ ‚еласкеса органичным (см. с. 507 настоЯщего изданиЯ).

     [8] "Њеркурий и Ђргус" (ок. 1659 г.) - такаЯ же сниженнаЯ интерпретациЯ
мифологического   сюжета,   как   и  "’риумф  ‚акха".  Ћтносительно  "Њарса"
существует вполне убедительное предположение, что на картине изображен  шут,
игравший  роль  бога войны, тем более что она была написана примерно в те же
годы, что и основные портреты шутов.

     [9] ‚опреки (франц.).

Last-modified: Sun, 12 Sep 1999 09:35:49 GMT
Ћцените этот текст: