        •осе Ћртега-и-ѓассет. €деи и верованиЯ

---------------------------------------------------------------
     Џеревод ‚. ѓ. ђезник, 1991 г.
     OCR: ‘ергей Џетров, 16.08.99
     Origin: http://www.chat.ru/~scbooks/ і http://www.chat.ru/~scbooks/
---------------------------------------------------------------


        ѓлава перваЯ. ‚…ђЋ‚Ђ’њ € Њ›‘‹€’њ

        I
     €деи имеютсЯ, в верованиЯх  пребываетсЯ. - Њыслить о вещах и полагатьсЯ
на них.

     “ нас есть  устоЯвшаЯсЯ  привычка: когда нам хочетсЯ  понЯть, что собой
представлЯет  какой-то человек  и его жизнь, мы в  первую  очередь стараемсЯ
выЯснить образ мыслей этого человека. ‘ тех самых пор, как европеец считает,
что  ему  присущ "историзм",  требование  уЯснить  образ  мыслей  становитсЯ
общепринЯтым.  ђазве не  влиЯют  на  личность ее собственные  идеи или  идеи
времени, в котором она  живет?  ђазве так  бывает?  Ќе бывает. Ћтлично.  ‚от
только вопрос, что ищут, когда стремЯтсЯ  понЯть чьи-то идеи или идеи эпохи,
не так-то прост.
     ‚едь выражение "идеи" можно  отнести к самым различным вещам. Ќапример,
к  мыслЯм, которые  по разным поводам приходЯт человеку в голову, а  также к
мыслЯм, которые приходЯт в голову соседу этого человека, причем мысли соседа
тоже воспринимаютсЯ и  усваиваютсЯ.  ‘тепень истинности этих  мыслей  весьма
разнообразна. Ћни даже могут быть "истинами науки". € все же эти различиЯ не
очень значительны, если они вообще что-то значат по отношению к вопросу куда
более  коренному.  €  обиходные  мысли  и  строгие  "научные  теории"  равно
пребывают в голове  человека независимо  от того, принадлежат ли они данному
человеку изначально или  же  кем-то ему  внушены. Ђ это со всей очевидностью
предполагает, что человек уже налицо,  он есть еще до того, как ему приходит
в голову или же кем-то внушаетсЯ некаЯ мысль. €деи "рождаютсЯ"  в жизни,  но
сама жизнь, естественно, предварЯет возможность зарождениЯ идей. € нет такой
жизни,  котораЯ   не   основывалась   бы  на  каких-нибудь   фундаментальных
верованиЯх, так сказать, не воздвигалась бы на них. †ить означает иметь дело
с чем-то, будь  то мир или  ты сам.  Ќо и  мир и "Я сам", с  которым человек
сталкиваетсЯ, уже  предстают как истолкованиЯ, как "идеи" о мире или о самом
себе.
     € здесь  мы обнаруживаем иной слой идей. Ќо как отличаютсЯ эти  идеи от
тех,  что приходЯт  нам в голову или  нами усваиваютсЯ! ќти  фундаментальные
"идеи",  которые Я  называю "верованиЯми"[1] - дальше вы  увидите почему,  -
вовсе не возникают внутри нашей жизни в некий определенный день и час, мы не
доходим  до них посредством размышлениЯ, они не приходЯт нам в  голову - они
не  ЯвлЯютсЯ  в   итоге  плодом  раздумий,   теми   отточенными  логическими
выкладками,  которые мы  называем  суждением.  ‘овсем  наоборот:  эти  идеи,
которые поистине "верованиЯ", составлЯют каркас нашей жизни, и потому они не
ЯвлЯютсЯ  носителЯми  какого-то частного  содержаниЯ  внутри нее. „остаточно
указать, что это не идеи, у нас имеющиесЯ, но идеи, которые суть мы. € более
того: именно потому, что они суть коренные верованиЯ,  мы не отделЯем  их от
самой реальности - они  наш мир и наше бытие; в свЯзи с этим они, собственно
говорЯ,  утрачивают характер идей,  мыслей, которые могли прийти, а могли бы
преспокойнейшим образом и не приходить нам в голову.
     ’олько когда мы отдадим себе отчет в том, сколь существенно различаютсЯ
эти два пласта идей, нам станет  Ясным и  то, что в нашей жизни  им отведены
тоже совершенно  различные роли. “ них разные функции. Ћб  идеЯх, приходЯщих
нам в голову  - а здесь следует иметь в виду, что Я включаю в их число самые
строгие  научные истины, -  мы можем сказать, что  созидаем  их,  обсуждаем,
распространЯем, сражаемсЯ и даже способны умереть за них. —то с ними  нельзЯ
делать...  так  это  жить  ими. Ћни суть наше  творение  и, стало быть,  уже
предполагают  жизнь,  основанную  на  идеЯх-верованиЯх, созидаемых  не нами,
верованиЯх,  которые  мы  даже  не  формулируем,  а  не  то  что  обсуждаем,
распространЯем  или  отстаиваем.  ‘  собственно  верованиЯми  ничего  нельзЯ
делать, кроме как просто пребывать в них. Ќо ведь именно этого, будем точны,
никогда  не  случаетсЯ с идеЯми, приходЯщими нам  в  голову. Ћбиходный  Язык
нашел довольно удачное выражение - "пребывать в уверенности". „ействительно,
в  уверенности  пребывают,  в  то  времЯ  как   идеи  нас  осенЯют   и  нами
поддерживаютсЯ. Ќо именно верование и уверенность и поддерживают.
     €так, есть идеи, с которыми мы сталкиваемсЯ - поэтому Я говорю, что они
приходЯт нам  в  голову,  у  нас  случаютсЯ,  - и  есть идеи,  в которых  мы
пребываем, которые как бы здесь еще до того, как мы задумываемсЯ.
     Ђ если  это так, спрашиваетсЯ, отчего и те и другие именуютсЯ одинаково
- "идеи"? Ћдно и то  же наименование, по сути, единственное  препЯтствие длЯ
различениЯ двух вещей, чьЯ несхожесть просто  бросаетсЯ  в глаза, прЯмо-таки
обЯзывает нас  их  противопоставить.  € тем  не  менее  несообразную  манеру
называть одним и тем же словом совершенно разные вещи нельзЯ отнести на счет
случайности  или  невнимательности.  Ћна  проистекает  из еще более глубокой
несообразности: Я имею в  виду путаницу, возникающую при решении двух совсем
разных  вопросов,  нуждающихсЯ  не  только  в разных  наименованиЯх, но и  в
различных подходах.
     Ќо оставим на времЯ это темное дело  в покое. „остаточно  отметить, что
"идеЯ"  - термин из арсенала психологии,  а психологиЯ,  как всЯкаЯ  частнаЯ
наука,  имеет  подчиненный  статус. €стинность  ее положений справедлива  по
отношению  к  той точке  зрениЯ,  котораЯ  эту науку  конституирует  и имеет
значение  в  пределах  данной науки. ’ак, когда  психологиЯ называет  что-то
"идеей", это не  самое существенное и непреложное из того, что можно сказать
о данной вещи. …динственнаЯ точка зрениЯ, которую нельзЯ  счесть ни частной,
ни относительной, - точка зрениЯ  самой жизни; ведь все прочие  точки зрениЯ
она в себЯ включает, они неизбежно частные случаи от нее. ’аким образом, как
жизненный  феномен  "верование" ничем не  походит  на осенЯющую  нас "идею":
функциЯ  идеи в устройстве нашего  бытиЯ  совершенно  инаЯ, - в определенном
смысле  это антагонистическаЯ функциЯ. Љакое  значение  в  сравнении  с этим
имеет то  обстоЯтельство, что в рамках психологии и те  и другие  называютсЯ
"идеЯми", а не чувствами, побуждениЯми и т. д.?
     €так,  оставим термин  "идеЯ"  длЯ  обозначениЯ плодов интеллектуальной
деЯтельности. ‘овсем другое дело - верованиЯ. Љ ним не  приходЯт посредством
умственной работы, но они уже заблаговременно действуют внутри нас, когда мы
еще только принимаемсЯ размышлЯть о чем-либо. Џотому-то обыкновенно мы их не
формулируем, довольствуЯсь  отсылками к ним,  как обычно  поступают со  всем
тем,  что  не  подлежит  обсуждению  и обоснованию, ибо есть сама  данность.
Ќапротив, теории, самые что ни на есть правдоподобные,  существуют  длЯ нас,
только пока  мы о  них размышлЯем,  - оттого  они и  нуждаютсЯ в развернутых
формулировках.
     €з  сказанного  со  всей   очевидностью  следует,  что  то,  о  чем  мы
намереваемсЯ подумать, ipso  facto[2] оказываетсЯ длЯ нас проблематично и по
сравнению с  истинными  верованиЯми  занимает в нашей  жизни  второстепенное
место. ‚едь об  истинных верованиЯх мы не думаем ни сейчас,  ни потом - наши
отношениЯ с ними гораздо прочнее: они при нас непрерывно, всегда.
     €менно потому так важно подчеркнуть существенную разницу между "мыслить
о чем-то" и "полагатьсЯ на что-то", что  их противостоЯние проливает свет на
устройство человеческой  жизни.  €нтеллектуализм,  столько лет властвовавший
над  философией,  препЯтствовал пониманию  этого,  более  того,  он извратил
соотносительный смысл обоих терминов. Ђ дело вот в чем.
     Џроанализируйте,   читатель,  любой   свой  поступок,  самый   с   виду
немудреный. Ќапример, вы у себЯ дома  - и  вдруг почему-то  решаете выйти на
улицу. Ћ  чем же, собственно  говорЯ, вы размышлЯете, совершаЯ это действие,
притом что слово "мысль" понимаетсЯ нами весьма  широко, как Ясное осознание
чего-либо? ‚ы отдали себе отчет  в  своем  намерении,  в том, что вы открыли
дверь и спустились по лестнице. ‚се это в лучшем случае,  и, однако,  как бы
вы ни старались, вам нигде не удастсЯ обнаружить следов мысли, в  которой бы
констатировалось наличие улицы. Ќи на один миг  вы не зададитесь вопросом: а
существует  ли улица или,  может  быть, ее  нет?  Џочему?  Ќе станете  же вы
отрицать,  что, длЯ того чтобы  выйти на улицу, насущно важно,  чтобы  улица
существовала? ‘трого говорЯ, это самое важное, именно это и предполагает все
остальное. Ќо как  раз этим  важным вопросом  вы не  задавались ни длЯ того,
чтобы ответить на  него утвердительно  или отрицательно, ни длЯ того,  чтобы
усомнитьсЯ  в  нем, -  вы  не думали об этом. ‡начит ли это, что наличие или
отсутствие улицы не влиЯет на ваше поведение? ђазумеетсЯ, нет. ‚ этом  легко
удостоверитьсЯ, представив,  что произойдет, когда вы, отворив  дверь своего
дома, обнаружите, что  улица исчезла, землЯ  кончаетсЯ  возле порога и далее
разверзаетсЯ  пропасть.  ‚от тогда  вас, несомненно,  охватит изумление. Љак
так? Ћтчего ее нет? Ќо мы ведь уже установили,  что вы не думали о том, есть
ли она, что  таким вопросом вы не задавались. €зумление делает очевидным, до
какой степени  наличие улицы предопределЯло ваше поведение, до какой степени
вы рассчитывали на то, что она есть, располагали ею, хотЯ и не думали о ней,
и, более того, именно потому, что не думали о ней.
     Џсихолог скажет нам, что, поскольку речь идет  о привычной мысли, мы не
отдаем себе  в ней отчета, или приметсЯ толковать о подсознании  и т. д. ‚се
эти доводы,  сами по себе тоже сомнительные,  к предмету  разговора никакого
отношениЯ не имеют. ‚едь то, что предопределЯет наше поведение, само условие
нашего действиЯ никогда  Ясно и обособленно не  обдумываетсЯ. Њы не осознаем
его, условие  действиЯ пребывает в нас как  скрытаЯ предпосылка сознаниЯ или
мысли. € вот это вторжение в нашу жизнь  без нашего ведома, поскольку  мы об
этом не задумываемсЯ,  Я и  называю "располагать чем-то". € именно так ведут
себЯ верованиЯ.
     џ  уже  говорил  о том, что интеллектуализм  извращает смысл  терминов.
‘ейчас  смысл моего  обвинениЯ  становитсЯ Ясным. €нтеллектуализм тЯготеет к
тому, чтобы считать самым эффективным  в жизни сознательное  начало. Ќыне мы
убеждаемсЯ  в противоположном -  в  том,  что больше  всего  влиЯют  на наше
поведение  скрытые   основаниЯ,   на   которых   покоитсЯ   интеллектуальнаЯ
деЯтельность, все то,  чем мы располагаем и о чем  именно по этой причине не
думаем.
     €так, вы  уже догадались о  серьезной ошибке тех, кто, желаЯ  составить
представление о жизни человека  или эпохи, пытаетсЯ  судить о  них по  сумме
идей данного  времени, иными словами,  по мыслЯм, не проникаЯ глубже, в слой
верований,  всего  того,  что  обычно  не  выражаетсЯ,   того,  чем  человек
располагает. Ќо составить перечень того, чем человек  располагает, - вот это
действительно означало бы реконструировать историю, осветить тайники жизни.

        II
     ‘мута наших времен. - ‚ерим в разум, но не в  его  идеи. - Ќаука, почти
поэзиЯ.

     Џодвожу итог:  итак, стараЯсь  определить,  что собой представлЯют идеи
какого-либо  человека или какой-либо  эпохи, мы обычно путаем две совершенно
различные  вещи -  верованиЯ человека и посещающие его мысли. ‘трого говорЯ,
только последние могут называтьсЯ "идеЯми".
     ‚ерованиЯ  -  основа нашей  жизни,  это  та  почва,  на  которой  жизнь
осуществлЯетсЯ, они ставЯт нас перед тем, что есть  сама реальность.  ‚сЯкое
поведение,  включаЯ интеллектуальное, зависит от того,  какова система наших
истинных верований. ‚ верованиЯх мы  "живем, в них движемсЯ и ЯвлЯемсЯ ими".
Ђ потому  у нас нет обыкновениЯ  осознавать их, мы о них  не думаем,  но они
скрыто обусловливают все, что мы  делаем  и думаем.  Љогда  мы по-настоЯщему
верим  во что-то, у нас нет никакой "идеи", мы просто полагаемсЯ на это, как
на нечто само собой разумеющеесЯ.
     Ќапротив, идеи или мысли, которые  у нас имеютсЯ на тот или иной  счет,
будь они собственными или приобретенными, не обладают в нашей жизни статусом
реальности. Ћни существуют  как мысли, и  только как мысли. Ђ это  означает,
что всЯ "интеллектуальнаЯ жизнь"  вторична по отношению к нашей реальной или
аутентичной  жизни  и  представлЯет  внутри   нее  только  воображаемое  или
виртуальное  измерение. Ќо тогда,  спрашиваетсЯ, в чем же истинность  идей и
теорий?  Ќа  это  следует ответить так: истинность или ложность идеи  -  это
вопрос  "внутренней политики"  воображаемого  мира  наших идей.  ЌекаЯ  идеЯ
истинна, когда она соответствует нашей идее или представлению о  реальности.
Ќо наша идеЯ о реальности не есть наша реальность. €бо реальность состоит из
всего того, на что мы  в жизни действительно полагаемсЯ. Њеж  тем  о большей
части  того, на что  мы  действительно полагаемсЯ, у  нас  нет  ни малейшего
представлениЯ,  ни  малейшей  идеи,  а  если  таковаЯ   в  результате   акта
умственного усилиЯ  возникает, то это ничего  не  менЯет,  поскольку, будучи
идеей, она реальностью не ЯвлЯетсЯ и,  напротив, в той мере, в какой  она не
только идеЯ, - она осознанное верование.
     €  вероЯтно,  нет  у  нашего   времени  более  неотложной  задачи,  чем
разобратьсЯ в вопросе о роли интеллектуального начала в жизни. Ѓывают  эпохи
смЯтениЯ  умов.  €  наша  эпоха как раз  из  таких. €  все  же  каждое времЯ
недоумевает на свой лад и по собственным причинам. Ќынешнее великое смЯтение
умов взошло на  том, что после  нескольких веков обильного интеллектуального
урожаЯ, веков пристального вниманиЯ к интеллекту, человек перестал понимать,
что  ему  делать с  идеЯми.  —еловек  почувствовал, что  с идеЯми происходит
что-то  не  то,  что  их роль  в нашей жизни  отличаетсЯ от той,  котораЯ им
приписывалась  в  прежние времена,  но он  не  может понЯть, в  чем  состоит
истинное назначение идей.
     €менно  поэтому  прежде  всего  очень  важно  приучить  себЯ  тщательно
отделЯть  "интеллектуальную жизнь", котораЯ,  конечно, не  жизнь,  от  жизни
проживаемой,  реальной,  котораЯ  есть   мы.  Ћсуществив  эту  процедуру,  и
осуществив  ее добросовестно,  следует  задатьсЯ еще двумЯ вопросами: какова
взаимосвЯзь идей и верований и откуда берутсЯ и как образуютсЯ верованиЯ?
     ‚ыше Я  уже говорил, что  именовать без  разбора идеЯми  как собственно
верованиЯ,  так и  приходЯщие нам в голову  мысли - значит совершать ошибку.
‘ейчас мне хочетсЯ добавить, что не меньшую ошибку  совершают, когда говорЯт
о верованиЯх, убеждениЯх и т. д., меж тем как  речь идет об идеЯх.  Џоистине
это ошибка называть верованием любую завЯзь, из которой рождаетсЯ умственнаЯ
конструкциЯ.  ‚озьмем  крайний случай - базирующеесЯ на очевидности  строгое
научное мышление.  €  даже  здесь не  стоит всерьез говорить  о  верованиЯх.
Ћчевидное, каким бы очевидным оно  ни было, длЯ нас не реальность, мы в него
не  верим.  Ќаш  разум  не   может  не  признать  очевидное  истиной,  разум
автоматически,  непроизвольно  приемлет  очевидность.   Џрошу  понЯть   менЯ
правильно,  это приЯтие,  это  признание истины  означает  лишь  одно: начав
размышлЯть о  чем-либо, мы не допускаем в самих себе никакой мысли, отличной
от  того, что нам кажетсЯ  очевидным. Ќо в том-то и дело: мысленное согласие
имеет  своим условием тот факт, что мы начинаем размышлЯть на эту  тему, что
нам хочетсЯ  подумать. ќто  Ясно указывает  на  принципиальную  ирреальность
"интеллектуальной жизни".
     ЏриЯтие определенной мысли, повторЯю, неизбежно, но, коль скоро в нашей
власти думать об этом или не думать,  это столь неизбежное  приЯтие, которое
вроде  бы  навЯзано  нам  как  самаЯ  неотвратимаЯ  реальность,  оказываетсЯ
зависЯщим  от  нашей воли  и ipso  facto перестает быть длЯ нас реальностью.
Џотому что реальность -  это именно то,  на что, хотим  мы того или  нет, мы
полагаемсЯ. ђеальность  есть "неволение", не то,  что  мы полагаем, но то, с
чем сталкиваемсЯ.
     Љроме того,  человек Ясно  сознает, что  интеллект имеет  дело только с
тем,  что  вызывает  сомнениЯ,   что  истинность  идей  живет  за  счет   их
проблематичности. €стинность  идеи заключаетсЯ в  доказательстве, которым мы
ее обосновываем. €дее нужна критика, как  легким кислород, и  поддерживаетсЯ
она и подтверждаетсЯ другими идеЯми, которые в  свой черед  цеплЯютсЯ еще за
что-то, образуЯ целое  или систему. ’ак созидаетсЯ  особый мир, отдельный от
реального,  состоЯщий исключительно из  идей, творцом  которого человек себЯ
сознает, ответственность  за который  он чувствует.  Џоэтому основательность
самой  что  ни  на  есть  основательной  идеи  сводитсЯ  к  тому,  насколько
основательно она увЯзываетсЯ со  всеми прочими идеЯми.  Ќе больше,  но  и не
меньше.  €  если  что и невозможно, так это ставить на  идее, как на золотой
монете, пробу, предлагаЯ  ее в качестве истины в последней инстанции. ‚ысшаЯ
истина  -  это истина очевидности, но значение очевидности,  в свою очередь,
есть теориЯ в чистом виде, идеЯ, умственнаЯ комбинациЯ.
     €ными  словами,   между   нами  и  нашими  идеЯми  лежит  непреодолимое
пространство,  то самое, что отделЯет реальное от воображаемого. Ќапротив, с
нашими верованиЯми мы неразрывно слиты. Џоэтому можно сказать, что мы  - это
они.  Џо отношению к концепциЯм мы ощущаем известную,  большую  или меньшую,
степень независимости.  Љаким бы  значительным ни было их  влиЯние  на  нашу
жизнь, мы всегда в состоЯнии отстранитьсЯ или отказатьсЯ от них. Ѓолее того,
нам очень нелегко вести себЯ согласно тому, что  мы думаем,  иными  словами,
принимать собственные мысли достаточно всерьез.  €з этого становитсЯ  Ясным,
что мы  в них не верим, - мы  словно  чувствуем,  что предаватьсЯ безоглЯдно
идеЯм  рискованно, рискованно вести себЯ  с  ними так, как  мы ведем себЯ  с
верованиЯми. ‚ противном случае следование убеждениЯм никто не расценивал бы
как нечто героическое.
     ’ем   не   менее   нельзЯ   отрицать,   что   мы   считаем   нормальным
руководствоватьсЯ  в жизни  "научными  истинами". ‚овсе не  расцениваЯ  свое
поведение как  героическое, мы  делаем прививки, привычно пользуемсЯ разного
рода  небезопасными  приспособлениЯми,   чьЯ   надежность,  строго   говорЯ,
гарантирована  не  более, чем  надежность науки. ЋбъЯснЯетсЯ это  просто  и,
кстати,  проливает  свет на  некоторые трудные моменты, с которыми  читатель
столкнулсЯ в самом начале исследованиЯ. ‘тоит только вспомнить, что  главным
среди прочих верованием современного человека ЯвлЯетсЯ  его вера в  "разум",
во всесилие интеллекта. ‘ейчас мы  не вдаемсЯ в детали вопроса о том,  какие
изменениЯ претерпело это  верование за последние  годы.  Љакими бы  ни  были
перемены,  бесспорно, однако, что оно продолжает скрыто  существовать, иначе
говорЯ,  человек  не  перестает уповать на действенность  интеллекта  как на
реальность - одну из тех  реальностей, что составлЯют жизнь.  € все же будем
осторожны  и  отметим, что  одно  дело верить в  разум  и  другое - верить в
рожденные  разумом  идеи. Ќи  в одну из таких идей не верЯт непосредственно.
Ќаше верование относитсЯ  к  тому, что именуетсЯ интеллектом вообще, но  это
верование  вовсе не есть идеЯ интеллекта. „остаточно сравнить определенность
веры в  разум с имеющейсЯ почти у  всех неопределенной идеей  разума.  Љроме
того, разум непрестанно исправлЯет  свои концепции, вчерашнюю истину сменЯет
сегоднЯшнЯЯ,  так  что  если   бы   наша  вера  в  интеллект  воплощалась  в
непосредственной вере в конкретные идеи, смена последних  неизбежно означала
бы утрату веры в интеллект. Ќо ведь происходит как раз обратное. Ќаша вера в
интеллект   пребывает  неизменной,   ее   не  колеблют   самые   скандальные
теоретические открытиЯ, включаЯ глубокие изменениЯ  в самой концепции разума
как  таковой.  Ќесомненно,  смена  теорий  повлиЯла  на   формы,  в  которых
исповедуетсЯ эта вера, но сама вера осталась.
     ‚от  прекрасный  пример  того,  что  действительно должно  интересовать
историю, если  она всерьез намереваетсЯ стать наукой о человеке. ‚место того
чтобы "создавать  историю", то  есть логизировать идеи разума  от „екарта до
наших дней,  следовало  бы попытатьсЯ  точнее определить, какой именно  была
вера в разум в те или иные времена и  каковы были последствиЯ этой  веры длЯ
жизни.  Џотому  что  совершенно  очевидно,  что  перипетии  жизненной  драмы
человека,  уверенного в  существовании  всемогущего  и  всеблагого  Ѓога,  и
перипетии жизненной  драмы человека, уверенного в  его отсутствии, различны.
’очно  так же, хотЯ  и в меньшей степени, будут  различатьсЯ жизни того, кто
верит в абсолютную способность разума познать действительность, как верили в
конце  XVII  века  во  ”ранции, и  того. кто на манер позитивистов 1860 года
верит, что разум есть относительное знание[3].
     ’акое  исследование позволило бы со  всей  Ясностью увидеть  изменениЯ,
которые  претерпела за  последнее  двадцатилетие наша вера  в  разум,  и это
пролило  бы неожиданный  свет  на  многие, если не на все, творЯщиесЯ с нами
странности.
     Ќо сейчас менЯ больше всего заботит,  чтобы читатель понЯл, каковы наши
взаимоотношениЯ  с идеЯми, с миром интеллекта.  ‚ идеи мы не верим: то,  что
предлагают нам мысли и концепции, длЯ нас не реальность, но только... идеи.
     € еще одно. —итателю  не  разобратьсЯ  в  том,  что  же  это такое, что
предстает  нам только как  идеЯ,  а  не реальность,  если Я  не призову  его
поразмыслить о  "фантазии и воображении". Ќо ведь мир фантазии и воображениЯ
-  это  поэзиЯ.  џ  не  ухожу  в  сторону,  напротив,  именно  здесь  все  и
сосредоточиваетсЯ. „лЯ  того чтобы  должным  образом  разобратьсЯ с  идеЯми,
осознать их величайшее значение в нашей  жизни, надо  отважитьсЯ теснее, чем
прежде, сблизить науку и поэзию. џ бы даже сказал - если кому-то после всего
того, что Я наговорил, еще хочетсЯ менЯ слушать, - что следует согласитьсЯ с
тем, что наука гораздо ближе к поэзии, чем к действительности, что ее роль в
общем устройстве жизни очень  схожа с ролью искусства. Ќет никакого сомнениЯ
в том,  что по  сравнению с  литературой наука кажетсЯ самой что ни  на есть
реальностью. Ќо именно в сравнении с истинной реальностью ЯвлЯетсЯ то общее,
что  есть  у науки с литературой,  фантазией, умственным  построением, миром
воображениЯ.

        III
     ‘омнение и верование. - "Џучина сомнений". - Њесто идей.

     —еловеку  свойственно веровать, и можно  сказать, что  самый  глубинный
слой нашей  жизни,  слой, поддерживающий  и  несущий  на  себе  все  прочие,
образуетсЯ  посредством верований.  ‚от  та  твердаЯ  почва,  на  которой мы
трудимсЯ в  поте лица. (Њежду прочим, метафора "твердь" ведет  происхождение
от  одного  из  самых  базовых  верований,  без  которого  мы  не смогли  бы
существовать:  Я имею в  виду верование  в то, что, несмотрЯ на  случающиесЯ
времЯ  от времени  землетрЯсениЯ, почва твердаЯ.  ‚ообразите, что последует,
если завтра  почему-либо  это  верование  нас  покинет. Џрогноз  метаморфоз,
которые произойдут  в свЯзи  с  такой переменой в  жизни, - вот превосходный
материал длЯ введениЯ в историческое мышление.)
     €, однако, в  этой фундаментальной области наших верований то здесь, то
там,  точно  люки, зиЯют  провалы  - провалы  сомнений. ‘ейчас  пришло времЯ
сказать,  что  сомнение,  сомнение  не методического  или  интеллектуального
свойства, подлинное сомнение, - это способ  существованиЯ верованиЯ, в общем
устройстве жизни оно принадлежит тому же уровню, что и верованиЯ. ‚ сомнении
тоже  пребывают.  ‘  той оговоркой, что это тЯжкое  пребывание. ‚  сомнениЯх
пребывают  как  в  пропасти,  -  иными  словами,  падаЯ. €бо  это  отрицание
стабильности.  Њы внезапно ощущаем, что почва  уходит из-под ног, и кажетсЯ,
что мы падаем в пустоту, что  ухватитьсЯ не за что и жить нечем. ‘ловно сама
смерть вторгаетсЯ  в нашу жизнь, словно при нас зачеркивают наше собственное
существование.  ’ем не менее у сомнениЯ  и верованиЯ имеетсЯ  общаЯ черта: в
сомнении и веровании "пребываетсЯ", мы не полагаем сомнение, не задаемсЯ им.
‘омнение  вовсе не идеЯ, которую можно обдумать, а можно и не  думать о ней,
можно отстаивать, критиковать, формулировать, а можно этого  и  не делать, -
нет, мы  и  есть  оно. Ќе  сочтите за парадокс,  но мне представлЯетсЯ очень
затруднительной задачей  описать,  что такое подлинное  сомнение, и остаетсЯ
только  сказать, что мы верим нашему сомнению. …сли бы это было не так, если
бы мы сомневались в собственном сомнении, оно оказалось бы вполне безобидной
вещью. Ќо самое  страшное в том и  заключаетсЯ, что оно живет и действует по
тем же законам, что  и верование, принадлежит тому же уровню. ’аким образом,
различие между  верой и сомнением состоит  не  в  том,  чтобы верить  или не
верить.  ‘омнение - это не "не верить" по отношению к "верить" и  также  это
"не верить в то, что это не так" по отношению к  "верить в то, что это так".
Ћтличительный  признак сомнениЯ в  том,  что в него веруетсЯ.  ‚ера полагает
Ѓога   существующим   или  несуществующим.  Ћна  помещает   нас  в  ситуацию
утверждениЯ или отрицаниЯ, в обоих случаЯх однозначную, и потому, находЯсь в
ней, мы не терЯем ощущениЯ стабильности.
     Ѓольше всего нам  мешает  толком разобратьсЯ  с ролью  сомнениЯ в нашей
жизни подозрение,  что оно  не  обращает нас  лицом к реальности. ќта ошибка
проистекает из непониманиЯ природы верованиЯ и сомнениЯ. Љак было бы удобно:
усомнишьсЯ в чем-нибудь - и оно тотчас перестает быть реальным. Ќо такого не
бывает, - сомнение ввергает нас в сферу сомнительного, в реальность не менее
очевидную,   нежели   рожденнаЯ   верованием,   но    только   многозначную,
двусмысленную,  непостоЯнную,  сталкиваЯсь  с которой  мы не  знаем,  ни что
думать,  ни  что  делать.  ‘омнение  в   итоге  оказываетсЯ   пребыванием  в
нестабильности как  таковой,  это жизнь  в миг  землетрЯсениЯ, землетрЯсениЯ
постоЯнного и неизбывного.
     Ќа эти мгновениЯ, да и  вообще  на  многое в человеческой  жизни, самый
Яркий свет проливает не научнаЯ мысль, а Язык повседневности. Њыслители, как
это ни странно,  всегда  пренебрегали  этой существеннейшей реальностью, они
просто  отворачивались  от  нее. €  напротив, непрофессиональный  мыслитель,
больше  прислушивавшийсЯ  к  тому,  что  длЯ  него  суть важно,  пристальнее
вглЯдывавшийсЯ в  собственное  существование, оставил  в  просторечии  следы
своих прозрений. Њы  слишком часто  забываем,  что  Язык сам по  себе мысль,
доктрина.  €спользуЯ  его   в  качестве  инструмента   длЯ   самых   сложных
теоретических  комбинаций,  мы не  принимаем  всерьез изначальной идеологии,
которой он, Язык, ЯвлЯетсЯ.  Љогда мы наугад, не очень заботЯсь о выражении,
используем уже готовые  Языковые формулы и внимаем тому, что они говорЯт нам
по собственному  усмотрению,  нас  поражает  точность  и проницательность, с
какой они открывают реальность. '
     ‚се выражениЯ повседневного  Языка, имеющие отношение к  сомнительному,
свидетельствуют,   что    человек   ощущает   сомнение   как    нетвердость,
нестабильность.  ‘омнительное   представлЯет  собой  текучую  реальность,  в
которой человек не может сыскать опоры и падает. Ћтсюда: "пребывать в пучине
сомнений"  -  контрапункт  к  уже  упоминавшейсЯ  метафоре  "твердь".  Ћбраз
сомнениЯ передаетсЯ в Языке как флюктуациЯ, колебание, прилив и отлив. € так
оно и есть, мир  сомнительного  -  морской  пейзаж,  вызывающий предчувствие
кораблекрушениЯ.  ‘омнение, представленное как волновое колебание, позволЯет
нам осознать,  до какой степени оно ЯвлЯетсЯ  верованием, насколько оно  под
пару  верованию.  ‚едь  сомневатьсЯ  -   значит   пребывать  разом   в  двух
антагонистических верованиЯх,  соперничающих между собой,  отталкивающих нас
от   одного  к   другому,  выбиваЯ  из-под   ног  почву.   ‚  "сомневатьсЯ",
"раздваиватьсЯ" Ясно просматриваетсЯ "два".
     …стественнаЯ  человеческаЯ  реакциЯ  на  разверзающуюсЯ  в  тверди  его
верований  пропасть - постаратьсЯ вынырнуть из "пучины сомнений". Ќо что длЯ
этого надо делать? ‚едь длЯ области сомнительного как  раз и характерно, что
мы не знаем, что делать. —то можно поделать, если то, что с нами происходит,
заключаетсЯ именно в том, что  мы не знаем, что делать,  потому  что мир - в
данном случае какаЯ-то его часть - предстает двусмысленным? ‘ этим ничего не
сделаешь.  ‚  такой  ситуации человек  начинает заниматьсЯ  странным  делом,
которое и на дело-то почти не похоже: человек принимаетсЯ думать.  „умать  о
какой-либо  вещи  - это самое малое из того, что можно с этой вещью сделать.
ќто даже не значит прикоснутьсЯ к ней. € шевелитьсЯ длЯ этого тоже не нужно.
€ все же, когда все вокруг рушитсЯ, у нас остаетсЯ  возможность поразмышлЯть
над тем,  что рушитсЯ. €нтеллект - это  самое доступное человеку орудие.  Ћн
всегда под рукой. Џока человек верит, он не склонен  им пользоватьсЯ, потому
что интеллектуальное усилие тЯгостно. Ќо, впав в сомнениЯ, человек хватаетсЯ
за интеллект как за спасательный круг.
     Џрорехи в наших верованиЯх -  вот те бреши, куда вторгаютсЯ  идеи. ‚едь
назначение идей состоит  в том,  чтобы заменить нестабильный,  двусмысленный
мир на мир, в котором  нет  места  двусмысленности. Љак  это достигаетсЯ? ‘.
помощью воображениЯ, изобретениЯ  миров. €деЯ - это воображение. —еловеку не
дано никакого  заранее  предопределенного  мира. …му даны  только  радости и
горести  жизни. ‚лекомый  ими  человек должен изобрести  мир.  Ѓольшую часть
самого себЯ  человек  наследует  от  предшествующих  поколений и поступает в
жизни как сложившаЯсЯ система верований.  Ќо каждому человеку приходитсЯ  на
свой  страх и риск управлЯтьсЯ с сомнительным, со  всем  тем, что  стоит под
вопросом. ‘ этой целью он выстраивает воображаемые миры и проектирует свое в
них  поведение. ‘реди  этих миров один кажетсЯ ему в идее наиболее прочным и
устойчивым,  и человек  называет этот мир истиной или правдой.  Ќо заметьте:
истинное  или даже научно  истинное  есть  не что иное,  как частный  случай
фантастического.  Ѓывают  точные  фантазии. Ѓолее  того,  быть точным  может
только фантастическое. € нет иного способа хорошенько понЯть  человека,  как
только принЯть к сведению, что у математики одни корни с поэзией, что и та и
другаЯ свЯзаны с даром воображениЯ.

        ѓлава втораЯ. ‚Ќ“’ђ…ЌЌ€… Њ€ђ›

        I
     —удачества философа. - "Panne"[4] автомобилЯ и историЯ. - ‘нова "идеи и
верованиЯ".

     Ђ  сейчас  надо  сообразить, в каком направлении  нам двигатьсЯ,  чтобы
разобратьсЯ, откуда произрастает корень зла, причина нынешних тревог  и бед,
разобратьсЯ в том, как получилось,  что после нескольких веков непрестанного
и  плодотворного интеллектуального  творчества  и свЯзанных  с  ним  великих
упований  наступило  времЯ, когда человек  перестал понимать, как ему быть с
идеЯми.  ‘ маху отбросить их человек не осмеливаетсЯ, в глубине души он  все
еще  верит,  что интеллектуальнаЯ сила -  нечто  чудесное. Ќо в  то же самое
времЯ у него складываетсЯ  впечатление,  что  роль и место интеллектуального
начала  в  человеческой  жизни  не  те,  что  отводились  ему на  протЯжении
последних трехсот лет. Ќо какова его нынешнЯЯ роль? ќтого человек не знает.
     Љогда  тревоги  и  беды нашего  времени  ЯвлЯютсЯ  нам  во  всей  своей
неумолимой данности,  говорить о том,  что они происходЯт от чего-то  сугубо
абстрактного  и  духовного,  может  показатьсЯ  чудачеством.  —то  общего  у
какого-то   духовного   феномена   и   переживаемых   нами   ныне   ужасного
экономического кризиса, войны, убийств, тревог, отчаЯниЯ? Ќикакого сходства,
даже самого отдаленного. “ менЯ на этот счет два соображениЯ; первое: Я  еще
никогда не  видал, чтобы корень цветка  походил на  сам цветок и на плод. €,
может  статьсЯ,  это  удел  всЯкой причины  -  ничем  не  походить  на  свое
следствие. ‘читать обратное -  ошибка, свойственнаЯ магическим воззрениЯм на
мир:  similia similibus[5]. ‚о-вторых: кое-какие  нелепости  имеют право  на
существование,  и высказывать их  вслух - дело философа.  Џлатон, во  всЯком
случае, без обинЯков заЯвлЯет, что  на философа возложена миссиЯ чудака (см.
диалог "Џарменид").  Ќе  подумайте, что  быть  чудаком  -  легко.  „лЯ этого
потребна храбрость,  на которую  обычно оказывались неспособны  как  великие
воители,  так и Ярые революционеры. €  те  и  другие  обыкновенно отличались
немалым тщеславием, но у них мурашки по коже шли, как только речь заходила о
такой малости, как стать посмешищем. ‚от  и приходитсЯ человечеству занимать
храбрости у философов.
     Ќо  может   ли  обойтись  человек  без  той  последней   полномочной  и
полновластной  инстанции, чью неумолимую власть  он  над собой ощущает? ќтой
инстанции как верховному судье поверЯет он сомнениЯ, обращаетсЯ с  жалобами.
Ќа протЯжении последних лет такой последней инстанцией были идеи или то, что
принЯто  называть "разумом". Ќыне эта  ЯснаЯ вера в  разум поколеблена,  она
замутилась,  а  так  как  именно  на  ней  держитсЯ  всЯ наша  жизнь,  то  и
получаетсЯ, что мы не можем  ни существовать, ни сосуществовать.  € нигде не
видно  никакой  другой  веры,  котораЯ  могла бы  заменить  ее. Ђ  потому  и
существование наше кажетсЯ неукорененным  -  отсюда  ощущение  того, что  мы
падаем, падаем в бездонную пропасть.  Њы  судорожно машем руками, не находЯ,
за что бы зацепитьсЯ.  Ќо бывает  ли,  чтобы вера  умирала по иной  причине,
нежели рождение другой веры? € можно ли осознать ошибку, еще не утвердившись
на почве внезапно открывшейсЯ новой истины? ’ак  вот, речь, стало быть, идет
не о смерти веры в разум, а о ее болезни. ЏостараемсЯ найти лекарство.
     ‚спомните, читатель,  разразившуюсЯ  в вашей  душе маленькую драму:  вы
едете в автомобиле  (в  устройстве  машин  вы ничего не  смыслите) и вдруг -
"panne".  Ђкт  первый:  по отношению к  поездке случившеесЯ носит абсолютный
характер - дальше ехать нельзЯ. Њашина не притормозила, не приостановилась -
она остановилась  совсем  и окончательно. Ђ  поскольку  вы не разбираетесь в
устройстве автомобилЯ,  он представлЯетсЯ  вам  каким-то неделимым  целым. €
поэтому, если в нем  что-то ломаетсЯ, - ломаетсЯ все.  ’ак что на абсолютную
остановку автомобилЯ несведущий человек реагирует определенным образом - его
ум  начинает  искать  абсолютную  причину,  и  всЯкаЯ  "panne"  кажетсЯ  ему
окончательной  и  непоправимой." ЋтчаЯние, воздетые руки:  "’еперь  придетсЯ
здесь  заночевать!"  Ђкт  второй:  шофер  с невозмутимым  видом  подходит  к
двигателю. Џодкручивает  одну гайку,  другую.  Џотом снова садитсЯ за  руль.
Ђвтомобиль  победно  трогаетсЯ  с  места,  словно  возродившись.  ‹икование.
‘пасение.  Ђкт  третий: радость  чуть-чуть  омрачена  подспудным  неприЯтным
ощущением,  чем-то  вроде легкого  смущениЯ.  Ќам представлЯетсЯ, что перваЯ
реакциЯ  отчаЯниЯ была  нелепой,  бездумной,  ребЯческой.  Љак же это мы  не
подумали о  том, что машина состоит из разных частей и неполадка  в любой из
них может привести к остановке автомобилЯ. Њы начинаем отдавать себе отчет в
том, что  абсолютный факт  остановки необЯзательно  предполагает  абсолютную
причину  и что  может быть достаточно ерундовой починки.  Љороче говорЯ, нам
стыдно  за свою  невыдержанность,  мы  преисполнЯемсЯ уважениЯ  к  шоферу  -
человеку, который знает свое дело.
     Ђ  вот с серьезной "panne" в исторической нашей жизни мы пока находимсЯ
в первом акте. ‚едь с коллективными проблемами и общественным механизмом все
обстоит много сложнее:  шофер  уже не может так  же  невозмутимо  и уверенно
подкручивать  гайки, если не рассчитывает на доверие  и уважение  тех,  кого
везет, если  не думает, что пассажиры верЯт, что он "знает свое дело". €ными
словами, третий акт должен идти прежде первого, а это задачка не из простых.
Љ тому же разболтавшихсЯ гаек полным-полно и все они в разных местах. Ќу да,
никуда не денешьсЯ. ѓлавное,  чтобы все добросовестно, не устраиваЯ  шумихи,
делали свое  дело.  ‚от  и Я  здесь с  вами  словно  прилип  к  мотору и как
проклЯтый копаюсь в нем.
     Ђ теперь пора возвратитьсЯ к  различению верований и случающихсЯ  у нас
идей.  ‚ерованиЯ  -  это  все те  вещи, на которые мы полностью  полагаемсЯ,
полагаемсЯ не задумываЯсь. € только потому, что  мы пребываем в уверенности,
что они существуют, что вещи таковы, какими мы их считаем, мы не задаемсЯ на
их  счет никакими вопросами, - мы действуем автоматически,  полагаЯсь на эти
вещи. Ќапример, идЯ  по  улице, мы  не  предпринимаем попытки пройти  сквозь
стену, мы автоматически  стараемсЯ со стенами не  сталкиватьсЯ, хотЯ никакой
отчетливой идеи - стены непроницаемы  -  у нас  при этом  не возникает. €  в
каждом миге нашей жизни полно таких верований. Ќо бывают случаи, когда такой
уверенности нет, - тогда мы начинаем сомневатьсЯ, так это или не так, а если
не так, то как. …динственный выход из этой ситуации - составить себе понЯтие
о вещах, в которых мы  сомневаемсЯ. ’аким образом, можно сказать, что идеи -
это "вещи", которые мы сознательно созидаем, вырабатываем именно потому, что
не  верим в  них.  Џолагаю,  это  самаЯ  исчерпывающаЯ  и точнаЯ  постановка
великого  вопроса  о  причудливой  и  деликатной  роли  идей в нашей  жизни.
Ћбратите внимание на  то, что под именем идеи  Я объединЯю  все: обиходные и
научные  идеи,  религиозные  и  любые  другие.  Џотому что полной и истинной
реальностью  длЯ  нас  ЯвлЯетсЯ  лишь то,  во  что мы верим.  Њеж  тем  идеи
рождаютсЯ из сомнений, они рождаютсЯ там, откуда ушли верованиЯ, поэтому мир
наших идей - это не полнаЯ истиннаЯ реальность. —то же он такое? Џока что не
премину отметить, что идеи напоминают костыли: они требуютсЯ в  тех случаЯх,
когда захромало или сокрушилось верование.
     ‘ейчас неуместно задаватьсЯ вопросом о происхождении  верований, о том,
откуда  они берутсЯ,  - ведь длЯ  этого надо хорошо понЯть,  что такое идеЯ.
Џоэтому лучше всего  ограничитьсЯ констатацией того непреложного факта,  что
нас составлЯют  верованиЯ - откуда  бы  они ни брались - и идеи, что  первые
образуют  наш реальный мир; что же касаетсЯ идей... мы толком не знаем,  что
они такое.

        II
     —еловеческаЯ неблагодарность и нагаЯ реальность.

     Ќеблагодарность  - самый  тЯжкий  из  людских  пороков.  џ  потому  так
уверенно говорю  "самый", что сущность человека заключаетсЯ в его истории и,
стало быть, всЯкое пренебрежение  историей самоубийственно. Ќеблагодарный не
помнит, что большаЯ  часть того, что у  него есть,  создана  не  им, что она
досталась  ему  в дар от  других - тех, кто творил  и приобретал. ‡абываЯ об
этом,  человек утрачивает  понимание истинного назначениЯ  того, что у  него
есть. Ћн верит, что наделен этими дарами от природы и что они,  как природа,
несокрушимы   и   вечны.  Џоэтому   человек  весьма   неумело  распорЯжаетсЯ
доставшимсЯ ему наследством и мало-помалу утрачивает обретенное.  ‘ейчас это
становитсЯ  особенно заметно.  ‘овременный  человек не вполне  понимает, что
почти все, чем он сегоднЯ обладает и что позволЯет  ему как-то управлЯтьсЯ с
жизнью, - всем  этим  он обЯзан прошлому, но это значит, что  человек должен
быть  предельно внимательным,  деликатным  и  проницательным  в  обращении с
прошлым  -  ведь,  оно,  можно  сказать,  ЯвлЯетсЯ  нам  в  нашем  наследии.
ЃеспамЯтство,  безразличие  к  прошлому приводит - и мы свидетели этому -  к
возвращению варварства.
     Ќо  сейчас менЯ  не интересуют крайние и,  стало быть, преходЯщие формы
неблагодарности. ‚ажнее,  мне кажетсЯ, исследовать обычную степень неизменно
присущей человеку неблагодарности, котораЯ мешает ему распознать собственный
удел. Ђ так как именно  в  том, чтобы распознать самого себЯ, понЯть, что ты
есть  и  что есть окружающаЯ  тебЯ  истиннаЯ  и  первозданнаЯ реальность,  и
состоит  философиЯ,  следует  признать:  неблагодарность  порождает   еще  и
удивительную философскую слепоту.
     Ќа вопрос, что это такое,  по чему мы ходим, всЯкий вам тотчас ответит:
это ‡емлЯ. ‘ловом "‡емлЯ" мы  называем звезду определенной формы и размеров,
иначе  говорЯ, некую массу регулЯрно  вращающейсЯ  вокруг солнца космической
материи,  в  надежности  которой  мы твердо  уверены. € эта  уверенность,  в
которой мы  пребываем, есть наша  реальность - мы просто  полагаемсЯ на нее,
никакими вопросами в повседневной жизни на ее счет не задаваЯсь. Ќо вот ведь
в чем дело: если тот же вопрос задать человеку, жившему в VI  веке до ђ. X.,
он  бы   ответил   совсем   по-другому.  ‡емлЯ  была   длЯ   него   богиней,
богиней-матерью, „еметрой[6]. Ќе сгустком материи, а своевольной и капризной
божественной  силой.  Ќо  из  этого  следует,  что  ‡емлЯ  как   истиннаЯ  и
первозданнаЯ реальность  не  ЯвлЯетсЯ ни тем, ни другим, что ‡емлЯ-звезда  и
‡емлЯ-богинЯ вовсе не реальность, а две идеи, и, если угодно, одна истиннаЯ,
а другаЯ  ложнаЯ, и  обе  ценой немалых усилий  были в один прекрасный  день
изобретены людьми. ’аким образом, тем, что есть длЯ нас ‡емлЯ, мы обЯзаны не
‡емле,  а человеку, множеству  наших предшественников. Љ тому же  истинность
этой реальности  зависит от целого рЯда сложных соображений, так что в итоге
можно сказать, что это проблематичнаЯ и не безусловнаЯ реальность.
     Ђналогичные замечаниЯ можно было бы сделать по поводу